Степные дороги. Часть - 5. Горькие травы

 СТЕПНЫЕ ДОРОГИ
  (в новой редакции)

          ЧАСТЬ - 5
      (продолжение)




                5.2.  ГОРЬКИЕ ТРАВЫ

Через сутки районная газета уже была в Терновке. Первым из Зарудных статью прочитал Иван и по фотографии узнал Степана, но потом засомневался. К сомнениям прибавилась ещё загадка с фамилией героя событий.
Несмотря на всё это, он отнёс газету брату.
- Посмотри, Григорий, на эту фотографию. Это же вылитый Степан и фамилия даже схожая.
- Фамилия то схожая, но всё равно другая.  Ну а сходство, в общем - то большое, но лицо у него какое-то уставшее, напряжённое, как будто его что-то давит  изнутри.
- На войне, сам знаешь, всякое бывало, - убеждал брата Иван. Люди по нескольку раз исчезали, а потом уже появлялись под другими фамилиями и именами и даже порою с другими автобиографиями.
Григорий ещё раз внимательно посмотрел на снимок, повертел газету и спрятал её в карман пальто.
- Подальше от глаз Оксаны, а то она мне не даст покоя с этой газетой.
- Разобраться то в этом деле всё равно надо, - настаивал Иван.
- Конечно надо, - согласился Григорий, - давай не будем гадать, а поедем в район и там, на месте, во всём разберёмся.

Всю предстоящую ночь Григорий не спал.
Сердце подсказывало, что на снимке был Степан. Загадка была в другом. Ведь за все эти годы о нём было только одно сообщение о том, что он пропал без вести в сентябре 1941 года и больше ничего. Правда, уже после войны было письмо одного из тех солдат, что был вместе с ним в плену, так там он однозначно говорил о том, что Степан погиб при побеге.

В райцентре Иван с Григорием сразу же пошли в милицию, где им реально могли помочь в поисках героя статьи. Начальник отдела вызвал Маркина:
- Поручаю вам, Маркин, сопровождать и оказывать помощь этим людям. Не исключено, что Заречный это их родственник. Только фамилия его, скорее всего, Зарудный, а зовут Степан Григорьевич.
- Да нет, - не соглашается старшина, - с лагеря пришёл ответ, там однозначно написано Заречный Иван Тимофеевич. Слова то словами, а документ - это всё же документ и он имеет твёрдую силу.
- Идите, занимайтесь, а там будет видно, на чьей стороне сила и чего  стоят все эти лагерные справки, - махнул рукой начальник милиции, выпроваживая из кабинета своего подчиненного.

                *    *    *
Степана удалось найти сразу. Он, как обычно, стоял на улице у входа в котельную и курил. Встретившись мужчины, долго стояли друг против друга, всматриваясь в изменившиеся временем черты лица. Потом Григорий повернулся к Ивану, губы его задрожали, а глаза наполнились слёзами:
- Это же Стёпка, наш Стёпка, разве не видишь, Ваня!?  – он обнял сына и заплакал.
- А я в этом и не сомневался, - обрадовался Иван и прикрыл ладонью лицо.

Степан стоял, не понимая, что от него хотят эти два старика в поношенных полушубках. Но запахло чем-то родным и близким от овчины и от пропитанных запахом табака усов мужчины, который его обнимал. Он вспомнил, что так всегда пахло от отца и дядьки Ивана. Так пахло от отцовского полушубка, который он набрасывал поверх одеяла на ночь, когда стояли сильные морозы. От нахлынувших чувств сдавило голову и он отшатнулся от отца.

Старшина взял Степана за руку и повел в его ночлежку.
- Что с ним происходит? - заволновался Григорий, обращаясь к милиционеру.
- Это контузия, – ответил старшина и потом добавил, - его лечить надо, а так он мужик нормальный и надёжный.
- А куда вы его сейчас ведёте?
- Там у него в ночлежке есть топчан, пусть он отлежится, а я зараз  напою его крепким чаем. Ему тогда станет легче и вы сможете с ним поговорить.
                *    *    *
В дороге молчали, всё оставляли на потом, надо было пережить случившееся, а самое главное найти общую тему для того, чтобы начать осмысленное общение. Начинающийся буран в круговороте снежинок закружил нахлынувшие воспоминания.

Григорий вспомнил свои ранения. Ведь бывало по всякому: и лежал в лазаретах, и учился ходить заново, а всё же  выжил и продолжил воевать. Выздоровеет и Степан, ведь он ещё совсем молодой, - успокаивал себя Зарудный.

Встретив сына, Оксана побледнела и уткнулась в его грудь.
- Я знала, что ты жив и вернешься домой. Значить Господь услышал мои молитвы.
Григорий не выдержал причитаний и обратился жене:
- Накрывай мать стол, будем кормить сына. Пусть обвыкнется, отдохнёт, а уже потом говорить будем.

Сели за стол. Степан, молча поел, а потом встал и через сени пошёл в конюшню.
- Куда это он? - посмотрела Оксана на мужа.
- Думаю, что в конюшню, к своим голубям. Значит, что-то ещё помнит, не всё забыл.
- Ну и слава Богу, - перекрестилась Оксана.
Когда-то в  этой конюшне стояла дюжина жеребцов. Пахло лошадиным потом, хомутами и деревянным настилом, пропитанным конской мочой. К удивлению,  этот запах по-прежнему витал в конюшне,  хотя там уже не было ни одной лошади.
Лишь несколько кур, гусей и уток гнездились по углам пустого помещения. Наверху, почти у самого потолка, под несущей балкой ворковали голуби. Они были всегда у Зарудных, и Степан знал каждую пару и любил их гонять, когда небо было чистым, а солнце, отступив от зенита, склонялось к закату.

Хомуты и упряжки из кожи по-прежнему висели на стене, напоминая о прошлом. О том, что уже давно ушло и не вернется никогда. Никогда! Но именно это прошлое: запах хомутов и голубиное воркование начали пробуждать в Степане жизнь и утерянную память. Память о прошлом.
                *    *    *
Сразу же на следующее утро Оксана повела сына к деревенской целительнице.
Старуха встретила гостей доброжелательно.
- Вижу привела Степана. Я его помню, он мне до войны колодец чистил, а я его кормила сметаной.
- Да, бабушка, это Степан, - засуетилась Оксана.
- А ты меня ещё ругала. Я же тебе говорила, что он объявится.
- Я помню. Помню. Это было сгоряча, теперь вот другая беда навалилась.
Девяностолетняя Ганна, как всегда, неторопливо, но пристально оглядела своего «пациента». Затем положила обе руки на его голову и начала что-то тихо говорить. Оксана сидела недалеко от Степана и видела, как он расслабился и вскоре заснул, упёршись головой в стенку.
Бабка сняла с его головы руки и подошла к плите, зачерпнула ковшом кипятка и заварила в кружке небольшую горстку полыни. Потом набрала разных трав из своих запасов и, всыпав их в кулёк из магазинной бумаги, передала Оксане.
- Вот так же как я завариваю, будешь делать сама и поить его этим отваром.
- Лишь бы помогло, - перекрестилась Оксана.
- Не печалься, поможет. Он не один такой пришёл с войны, их таких ко мне везут со всего района, а бывает,  что даже из города.
Затем сняла со стены икону и перекрестила ею Степана, а потом похлопала по его щекам, от чего он неохотно открыл глаза, но продолжал сидеть неподвижно. Ганна поднесла стакан с тёплым настоем к его губам. Короткими глотками Зарудный выпил всё до дна и, скривившись, растягивая слова, с укоризной пробормотал:
-  Зачем же такой горький чай?
Бабка покряхтела и тоже недовольно ответила:
- Будешь ещё три месяца пить эти травы. Они все очень горькие. А горькие, потому что болезнь твоя чёрная и изгнать её можно только сильными травами.
- Надо попить, сынок, надо, - поддержала старуху Оксана.