Россияночка. Гл. 1 Детство. ч. 7-11

Однажды летом, на бугре,  у родника встали табором цыгане. У краснодомовцев возникли множественные проблемы.
 Мне  в то лето было годков пять. Там, где любили гулять дети, в соснах над родником, появились черные шатры. Это, как говорили взрослые, цыгане поставили их и поселились табором в лесочке.

А межу тем у жителей Красного Дома  по утрам обнаруживалась пропажа из погребов, у кого горшки с маслом и сметаной. У кого – то, целые бидоны с молоком. Пропадали куры, утки, гуси. Вокруг цыганской темы велись разговоры на женских посиделках. И вечерами за ужином в квартирах. Ночами по очереди мужчины стали патрулировать вокруг сараев. Но разве можно уберечься от цыганского произвола. Передние сараи закрывали вид на дальние.  А, у новых, выстроенных позже, вообще двери выходили в сторону цыганских шатров. Но все же по утрам слышался плач то одной, то другой женщины. Ведь не у всех были мужья, много было солдаток, вдов, у которых мужья погибли в войну, их погреба и сараи почти не охранялись. Вот и голосили. плача, бедные женщины, когда по утрам обнаруживали пустые погреба и ограбленные сараи.
Детям строго не разрешалось приближаться к цыганским шатрам. И мы боялись, потому что знали, что те воруют детей.

В цыганском стане  горели костры, пахло жареным мясом. На веревках висели цветастые яркие вещи. Часто вечерами там громко пели красивые песни, звучали гитары, устраивались лихие пляски.

Краснодомовцы невзлюбили цыган.
 Однажды я, в ожидании мамы, у родника увидела красивую кудрявую черноволосую девочку. Мы познакомились и оказалось , что это цыганская девочка и зовут ее Мила. Мама разрешила мне дружить с Милой. Да и папа решил, что если с цыганами дружить, то они не будут воровать. Вот поэтому, когда мамы ходили на родник, я и Ира, и наша подружка Мила Шарко, играли с цыганочкой Милой. Цыганочке даже разрешалось приходить к мне домой и играть вместе в куклы. Приходила и ее мама, черноволосая и черноглазая, худенькая красавица цыганка Соня. Мои родители угощали цыганочек чем могли, давали варенье, пироги, хлеб, помидоры  и другие продукты
.
 Но как-то уж очень долго не приходили ни Мила, ни ее мама Соня. Потом узнали, что девочка сильно больна. Соня как - то утром пришла в черном платке,  заплаканная и попросила  мою маму отпустить меня с подружками на похороны Милы, потому что девочка после болезни умерла.
 Когда мы пришли в цыганский табор, то увидели среди шатров накрытое тельце Милы, ветерок шевелил черные локоны, и казалось, что девочка встанет и побежит. Но на глазках лежали медные монетки-пятачки. Многие плакали. Нам цыганочка Соня положила в ладошки по пятачку и проводила  домой.
Прошло совсем немного дней после этого печального события. Как во дворе Красного Дома  состоялись еще одни похороны. На улице для прощания выставили маленький гробик, в котором лежала Милочка Шарко. Оказалось . что девочка внезапно заболела и скоропостижно скончалась .На ее глазках тоже лежали медные пятачки, потому что они не хотели закрываться, сказала  ее мама.

Надолго дворик вокруг дома опустел, детям не игралось и не веселилось. А мы  играли теперь дома, то у Иры, то  у меня.
 На душе у меня было тревожно. Там поселилась холодная пустота, потому что не стало близких привычных подружек, а без них все было не так, по- другому.
Цыгане появлялись летом года три. Затем их,  прогнали,  а милиция постоянно патрулировала тот бугор.

8.

В одну из Троиц со мной приключилась беда, я чуть не утонула в омуте. Как обычно, по Троицам все  семьи с детьми шли в лес за ветками и травой. А после обеда собирались в большой зале  тети Луши и дяди Ивана. Дети наедались вкусностей и с полными карманами пирожков, печенья, конфет , убегали от стола на игрища, шли купаться в Белую.

Старшие девочки взяли и меня с собой, когда пошли на речку. Денек был теплый,  и вода на мелководье прогрелась. Так приятно в жаркий денек искупаться. На реке стоял такой гвалт, летели брызги. Мальчики обливали девочек. Как- то так случилось, что меня потянуло ко дну, я пыталась оттолкнуться от  дна, в голове были мысли:
-А если я утону, что скажет мама?

Чьи -то руки вытащили меня,  положили на лужок. Вдруг мне стало холодно. Меня тряс озноб. Взрослые дети отнесли меня на руках домой. Дальше я ничего не помню, оттого, что была мала, было мне чуть больше четырех лет.

Тонула я и еще раз.  Это было уже следующей весной. Сосульки таяли, ручейки зажурчали, побежали. Появились первые, в проталинках, подснежники. Зазвенели птичьи голоса. Солнышко грело заметно теплее, чем зимой и поднималось все выше и выше. Было воскресенье.
- Какая ранняя и теплая весна, - говорила мама.
В дверь к нам постучали.
- Пойдем с нами к роднику, - сказала Ира.
На Ире была красивая красная фетровая шапочка с большими красными цветами.
Я  вопросительно посмотрела на маму:
-Отпустит ли?

Мама надела на меня новое московское пальто, которое привез брат. Оно было очень красивое, сине – голубое, расклешенное книзу с белым маленьким воротничком. Платочек был тоже новый, модный в зеленую и красную клеточку. Шерстяной кашемировый очень мягкий и тоненький. И новые блестящие резиновые сапожки, как у Иры, потому что мамы покупали их вместе.
Мы, радостные, бежали за тетей Дусей, перепрыгивая через лужицы. Ледок как стекло, наступишь, он ломается с хрустом, а  над первыми проталинками поднимался пар, земля там сырая и черная. А из-под нее виднеются зелененькие петельки и крючки первой травки. Травинки проснулись от тепла и влаги и потянулись вверх, к солнышку.
 
Как же хорошо весной! А какой чистый воздух! Он весенний, сладкий.
Осторожно по крутой сырой тропинке спустились к роднику. Пока тетя Дуся набирала воду в ведра, мы побежали к озеру.
Ира встала на бережок, потянула меня за рукав пальто.
- Давай помоем сапожки.

Не успела она договорить, как лед под мной отломился и я поплыла в седину озера на этой льдине. Льдину уносило все дальше, а лед все крошился и крошился.  В  протоке воды меня относило течением под толстый лед.

Люди на берегу бегали, кричали, махали руками.  Агроном совхоза, дядя Егор Копытов, бросился в воду и поплыл. А льдина  уплывала дальше, ее стало затягивать под толстую льдину, но пальто раздулось как колокол и не пускало под лед. Дядя Егор доплыл до меня, ухватил за набухшее пальто и поплыл к берегу.
Меня принесли домой. Папа переодел  в сухую теплую одежду. Откуда-то прибежала мама, стала натирать  противным свиным жиром грудь, спину и пятки. Напоили горячим молоком с медом и топленым салом. Уложили в постель под теплое одеяло и папин овчинный тулуп. А мама сидела рядом и плакала.

- Ну что ты за непослушная девочка растешь?

В постели я пролежала два дня, а Ира с тетей Дусей принесли вкусное варенье из розовых лепестков.
Я посмотрела на мокрое еще пальто и сказала:
- Очень жалко пальто, было такое красивое.
- Ты его и обновила,- рассмеялась Ирка.

9.

Лето уж подходило в своей середине. Наступали самые жаркие денечки. Многие цветы и травы отцвели и вместо цветочков завязывались семена. Дети играли во дворе. Мальчики на скамеечке играли в «глухой телефон», девочки неподалеку играли в камушки. После полудня солнце так жарко пекло. Мы с Ирой пошли погулять в аллейку. В растрепанных зарослях акации, вдоль фиониного забора, царила прохлада. В них, то там, то тут цвели разные колокольчики, невысокие синие, и большие кусты крупных зеленоватых колокольчиков.

- Какие красивые цветочки, эти зеленые колокольчики,- сказала Ира,- давай нарвем.
- Смотри, смотри, а вот у них коробочки?- Ира разломила одну коробочку,- смотри, тут мак.
Пересыпала мак в ладошку и засыпала в ротик.
- Вкусно-о, -протянула она, закрывая глазки.- Смотри, смотри сколько мака! Давай, ты будешь есть из зеленых коробочек, а я из черных,- сказала Ирка и стала быстро собирать спелые коробочки.
Я попробовала, но мне на вкус не понравился этот мак, но я съела несколько коробочек.

Когда стемнело, тетя Дуся и Дядя Ваня вихрем влетели к нам в квартиру. Стали щупать и трогать мою голову, приговаривая:
- Горячая голова!

 Стали меня расспрашивать, я рассказывала А получалось, что  еле лепетала,  речь была замедленной. Кое-как родители поняли, что мы кушали мак, но я ела немного и зелененького, а Ира ела много и черного.

Вызвали скорую помощь. Меня врач осмотрел, что-то посоветовал родителям. А Иру увезли в больницу, потому что Ира бредила, лезла на стены, а когда врач ее осматривала, то Ирка плевалась на врача. На другой день меня повели показать, какой мак  и где мы кушали.

И оказалось, что это были не колокольчики и не мак. Растение называлось «красавка белладонна» или по попросту - белена. Это очень опасное и ядовитое растение, которое ни в коем случае нельзя кушать. Я долго еще играла без подружки, Ира пробыла в больнице больше месяца и чуть не умерла, хорошо, что быстро приехала скорая помощь

10.
Папе предстоял отпуск. Его с нетерпением ждали все и я. Мне мама сшила несколько платьев. Розовое платье было особенно нежным, нарядным, с красивыми рюшами. У папы в Москве жил брат Тимофей,  мой дядя. И там, в Москве, жил двоюродный брат Валера на неделю старше меня. О Москве было много разговоров в доме. Дикторы по радио часто говорили про Москву. Дядя Тимофей с тетей Марусей и сыном Валерой уехали в Москву, детям было годика по три-четыре, поэтому Оля не помнила их. Да и папа давно не видел брата.

Вот вещи наглажены, чемоданы сложены, билеты куплены. Вот прошел обед, папа собирал свои вещи, подарки и гостинца. Мама собирала меня, заплела светлые вьющиеся у височков волосы, которые лежали на полу большими прядями в толстые длинные две косы, вплела огромные белые банты в косы из девяти прядей и уложила их красивой корзиночкой. Так умела плести только мама.

 Присели перед дорожкой и пошли. В душе моей летали бабочки от предвкушения дороги, от того, что поеду на поезде в путешествие далеко-далеко. Сначала надо с папой ехать на автобусе, а затем, в поезде. Я почти воочию видела, как поезда стучат вагончиками - та-та-та. Та-та-та и бегут по рельсам, а тот вагон, который впереди громко гудит и из него летит далеко-далеко в небо дым. А пахнет тот дым мечтой. Дальней дорогой, немножко… Москвой.

Вот и автобусная остановка. А автобуса все нет. Родители стали волноваться, что опоздают на поезд. Вот они увидели машину и папа помахал рукой. Машина остановилась. Папа о чем-то поговорил с водителем, потом с мамой и полез в кузов. Машина отказалась открытой. И, как оказалось, детей в кузов нельзя брать.

 Мама крепко держала меня за руку, а машина уезжала все дальше и дальше. Когда я  опомнилась, вырвалась из рук матери и побежала вслед удаляющейся машине. Платье  развевалось на бегу и все больше покрывалось дорожной пылью от мчащейся вдаль машины.

В бессилии я  остановилась, закрыла ладошками личико и громко заплакала, растирая пыль по раскрасневшимся щечкам.
-Обма-ма-ну- ли- и!- громко ревела я.


11.


День клонился к вечеру. Мама закончила уборку. Напекла разных вкусных пирогов, а я и не знала, по какому случаю такие приготовления. Мама сказала, что надо умыться и переодеться, что они поедут на железнодорожный вокзал встречать папу из Москвы. Я радостно запрыгала и быстро стала собираться.

Вокзал мне понравился. На красивом сквере с красивыми деревьями стояли скамеечки. Тут же продавали вкусную газированную воду, мороженое. Мама купила два мороженых в брикетиках и с вафельными душистыми пластиночками. Я прочитала по слогам «П-лом-бир». Мы сели на скамеечку и стали кушать мороженое.

-А где же поезд?- все оглядывалась я, доедая мороженое.
Мама рассмеялась:
- Поезд ходит по железным путям, сейчас увидишь,- и повела меня через белое здание вокзала.
 В здании было прохладно, в киосках продавали газеты и журналы.
Из здания мы вышли на перрон, и подошли к платформе. Так много народа я еще никогда не видела.
 
-Держись крепче за меня,- сказала мама,- вон как народ спешит,  толкается. --Не потеряйся,- и крепче прижала мои пальчики.
В ожидании поезда мы стояли на платформе и смотрели туда, где мигали огоньки светофора.  Во все глаза я смотрела как по железным блестящим полоскам  с шумом, свистом и дымом  надвигался огромный  железный поезд. Поезд издал громкий гудок.

Прямо на нас ехала с грохотом и дымом черная махина. Я уткнулась в мамину юбку. Вагоны все ехали и ехали. Вот они остановились, открылись  двери поезда, выглянула женщина с желтым флажком. Затем она протерла ручки вагона и спустилась с лесенки.
 
Люди на перроне устремились к вагону, а из вагона выходили нарядные пассажиры с чемоданами, сумками какими-то сетками. Вот я увидела папу. Он был в новой шляпе, в новом коричневом светлом костюме и с огромным чемоданом в руке. Папа подошел, поздоровался с мамой, подхватил дменя на руки, подбросил вверх и выдохнул:
-В следующий раз обязательно поедем вместе, Москва такая красивая, это надо увидеть. Взяв меня за руку,  папа пошел туда, где продавали газированную воду.
-Три стакана с двойным сиропом,- сказал папа и повернулся к маме,-  в поезде было так жарко.

Дома радости не было конца. Папа доставал подарки. И рассказывал, рассказывал про Москву. Пришли Ира с родителями, соседи все расспрашивали о Москве. Я слышала незнакомые слова Африка, Куба черные дети, негры, но смысла не понимала.
Еще несколько дней дома и среди знакомых велись разговоры о Москве. А потом мы с Ирой поняли, что в Москву привезли черных негритят и раздают на воспитание  в семьи, потому, что дома у них ре-во-лю-ции и войны…

Да и мама все вздыхала:
- Взрослые воюют, ребятишек жалко.
 Я несколько дней ходила задумчивая, тихая. А потом как начала шепотом, взахлеб, просить маму взять негритенка.
- Это не серьезно, - сказала мама.
 
Но я не унималась. Тогда мама сказала, что вечером после работы   надо говорить об этом с папой.
Вечером папа выслушал сначала маму, потом меня. Потом сказал, что это политика и туда лучше не вмешиваться.
-Понимаешь, дочка - мы этого себе не можем позволить, нам никто не даст черного мальчика.

 Пол ночи я проплакала и  не могла уснуть. И еще несколько дней ходила расстроенная и  хмурая, ни с кем не разговаривала и бубнила:
-Хочу черного братика, хочу негритенка.




 
12.

Лето сменялось осенью. Осень зимой.
Как забыть зимние забавы? 
Площадь справа от дома превращалась в каток. От катка до самого Фиониного забора родители – отцы ставили деревянные щиты и строили снежные горы, поднимая щиты все выше после каждого снегопада. С низких гор малышня каталась на санках и лыжах, скатываясь на оконечности катка. С высоких гор катались подростки на лыжах и санях, устраивали  куча- малу. На горе было несколько высоких трамплинов. И радостный смех и горький плач  звучали с раннего утра до позднего вечера. Мокрые шапки и шубки, варежки и штаны висели у протопленных печей не всегда просыхая до утра, и в школу  шли в волглой одежде, натягивая повыше , на форму варежки, защищая голые кисти от мокрых рукавов.


Октябрь 1957 года. Весь дом в полусумерках высыпал за трубы, к сараям, там было темнее всего. Все головы и взоры подняты к небу.
 
Всматривались, сощурив глаза.
-Вон, вон, смотрите, смотрите, да туда, в сторону спиртзавода!
-Видите- вон он  - мигает, мигает, -прорезал тишину  юношеский вопль.

Все обернулись к темнеющему небу. И тут началось…
-Смотри, дочка, - сказал папа, показывая рукой в небо.
-Василиса, ты его видишь? - продолжал он, поворачивая маму.
Вот он, все ближе, все выше над головами, плывет среди звезд, мигая.
Вся толпа поворачивалась, вслед плывущему к горизонту искусственному спутнику Земли. Он исчез так же внезапно, как и появился.

Медленно расходились по квартирам. Матери укладывали детей спать.
 Но! Как тут уснуть! Такое событие - запущенный  с Земли спутник!

А утро  начиналось с «пикания» в  радиотарелке:
-Бип-бип-бип!!!-. Такие сигналы звуковые посылал спутник.
Я еще с закрытыми глазами, едва проснувшись, старалась запомнить радионовости, что бы потом пересказать маме, а мама уже рассказывала тетям Дусе и Луше.

Мы  еще жили в Красном Доме, но все чаще за столом , после ужина или обеда родители вели разговор о своем новом доме.

Этой зимой мне было скучновато без Иры. Они с осени переехали в новый дом.
Рядом с ними мой папа тоже строил дом. Часто приезжал брат Вена, на выходные, и они с отцом уходили на стройку. Там было много работы.

Ира пошла в первый класс школы, уже переселившись в новый дом.
Я же пошла в тот же год в первый класс школы, еще проживая в Красном Доме.