Белый ветер Персидского залива

             
                В одну из ветреных арабских ночей, когда песок ещё может лежать спокойно, но люди уже ждут чего-то неизъяснимого, что может случиться с ними, даже если вокруг, защищая их, стоит город, своими стенами обязанный крепкой цепочке дружественных по отношению к своему народу шейхов, по адресу, который называть здесь нет никакого смысла, стали собираться белые фигуры – такие традиционные и в ночи, и при свете дня на арабском востоке. Было что-то, что объединяло их, как в ветреные, так и в абсолютно спокойные ночи. Уже месяц шло состязание, в котором они все участвовали, участвовали на равных, потому что в высших кругах любого общества не всегда ясно, кто и когда может оказаться чуть выше прочих или ниже. А на востоке эта интрига сама по себе самоценна. Поэтому собравшиеся арабы и смотрели друг на друга как на уже сегодняшних победителей, потому что завтра, опять же, может быть по-всякому. У каждого в руке был рулончик с рукописным текстом его истории, с которой им уже приходилось выступать перед другими участниками на подобных встречах. И сегодня всё предвещало такую же обычную встречу. Хоть и последнюю в их марафоне. Сегодняшний оратор должен был уже ждать их внутри – таков регламент, выступающий прибывает отдельно. Поэтому прибывающие не гадали, кто из них сегодня отдаст должное откровенности. Вот уже месяц, как эти высокопоставленные члены арабского общества развлекаются тем, что откровенно рассказывают друг другу вещи, которые ни один из них не может узнать из теленовостей или от своего секретаря. Такие вещи не говорятся на официальных встречах, как и во время дружеских собраний. И вот в течение месяца они имели возможность наслаждаться предельной откровенностью друг друга. Как и наслаждаться возможностями своего слуха. Это было похоже на рыбалку, когда мужчина сам, один, без помощников действительно пытается поймать немного полезной рыбы, чтобы разнообразить свой стол. Кто знает, что можно выловить здесь? Какая рыбина промелькнёт в той или иной истории? А может быть также, что она выведет на ещё более крупную рыбу. И тогда рыбалка совсем удастся. Правда, возможно, не у него одного, но тут уже только от него зависит, что он будет делать с уловом, как распорядится им. В принципе, места тут рыбные. В этом и была прелесть этих встреч – своеобразных для их среды показательных выступлений, показать незащищённое брюхо, приоткрытую дверь в свою информационную сокровищницу, даже если для большинства из них показываемое – единственное стоящее сокровище за неимением прочих, это словно в качестве знака доброй воли немножко поделиться тем ценным, что имеешь сам. Или хотя бы показать, что имеешь в своём распоряжении что-то ценное. Сверхценное – информацию. Потому что все они давно жили в позолоченных стенах, пользовались если не последними, то почти последними достижениями технического прогресса и справляли необходимость в самые дорогие ночные вазы, а вот действительно ценные сведения – редкая роскошь даже среди них. Никто до сих пор не знал, откуда точно пришла идея этого состязания, никто так и не сумел отследить первоисточник, просто около месяца назад она как-то сама собой возникла в окружении каждого из них и, как ни странно, каждому показалась притягательной. Особенно ещё и потому, что последнее время среди всех обстоятельств то ли готовящихся как-то кардинально измениться, то ли уже подспудно меняющихся, добыть где-то достоверную информацию хоть о чём-то было непросто даже этим людям. Впрочем, отказаться было уже невозможно тогда, когда тебе достоверно известно, что кроме тебя, выходит, участвовать будут все. То есть кроме тебя всем перепадёт что-то полезное. А придумать самому, что выложить перед всеми, что-то сравнительно интересное для всех, но не создающее брешь в твоей собственной информационной обороне, представлялось совсем не трудным. Кому-то было жаль, что лгать нельзя, но по тому или иному признаку, по глазам или по степени влажности ладоней, но как-то судья этого состязания выявлял лжецов и те покидали состязание. Вслед им никто не смотрел. Не факт, что и в обществе хоть кто-то теперь посмотрит на них. Это было похоже на естественный отбор, если такой вообще бывает в природе, не руководимый кем-то третьим. Постепенно оставались только самые честные. Оставшимся предоставлялся уникальный опыт – узнать, как это, когда со всех сторон звучит правда, не отретушированная даже необходимой ложью. Может быть, именно это было самым острым развлечением во всём этом мероприятии. Тут даже можно подозревать, что это было самым острым развлечением во всей их жизни, где у большинства из собравшихся самым ярким впечатлением было катание с песчаных дюн в их детстве. Здесь тоже было как на дюнах и большинству, как и всегда, грозило съехать вниз, хотя самым трудным всегда было взбираться вверх. Но этот риск, это чувство, когда ты теряешь всё, летя вниз в то самое время, когда твои товарищи продолжают взбираться на вершину дюны, такое было постижимо не только для пресловутой таинственной русской души, с бездонными и завораживающими обрывами в ней, о которой знает весь мир, но и для души арабской, которую с первого взгляда было бы сложно заподозрить в подобном. Но опять же тут надо отметить, что не все дети играют в подобные игры добровольно, многие участвуют в них только за компанию и из страха быть уличёнными в трусости. И всегда за игрой детей, пусть даже оставаясь невидимым, следить взрослый. Но здесь сегодня взрослыми были все. Хотя и среди взрослых кто-то всегда оказывается взрослее.       
                После традиционных приветствий у входа все до одного вошли внутрь. Вопреки обычному ходу вещей внутри было темно. Сумрак, сквозь который было можно видеть только очертания друг друга. Рост, полноту, ширину, худобу, плотность. Все стали словно другими в таком освещении. Впрочем, вечер в отличие от дня вообще всё меняет. А слова, сказанные вечером – это не те слова, что произносятся днём или утром. В них больше правды, как и больше усталости. В них жар всего прошедшего дня, в них могут быть угли, от которых на следующий день разгорится костёр. Вот это и давало основной свет собравшимся – тяга к надежде на новый виток их собственного развития, как личностного, так и всего их общества. Потому что никуда, кроме своего арабского общества, они никто не отнесут полученное здесь. Но всё это означает отнести полученное к своим детям и к детям их детей – возможно, к самым отдалённым потомкам. Хотя, конечно, таким благородным помыслам никто из гостей не спешил покоряться. Ночь любой истории завершится, а там ждёт новый день, кто знает, какова будет его конъюнктура? Большинство из собравшихся были здесь для того, чтобы предугадать эту конъюнктуру.               
                Помещение располагало ровно тем количеством кресел, которое было необходимо для того, чтобы расселись все пришедшие. Что они и сделали. Никто ничего не говорил, никто не перешёптывался и не задавал вопросов. Все знали, что речь рассказчика станет ответом на все возможные, не заданные вслух вопросы, что может породить их воображение. Которому в сумраке ничто не запрет. Снаружи на небе уже начали проступать первые звёзды, но не к ним было устремлено воображение собравшихся. Раскрытое окно пропускало всю возможную прохладу, как и было оно открыто для того, чтобы допускать до тел жар восточного вечера. А за окном был виден залив. Персидский залив ночью – будто сама нефть, если бы она ещё была у Эмиратов\\\сколько бы её ещё ни было у Эмиратов, плещется у арабских берегов. А вернее, спокойно лежит и ждёт, когда цена на неё станет ещё выше. А вместе с ней этого ждали бы и её хозяева. Если бы они до сих пор были ими. Ожидание приятное, но практически уже не тревожное – цены с самого момента обнаружения её человечеством стабильно растут. Наверное, это единственная стабильность, которой располагает человечество. Всё остальное человечество, теперь уже за исключением арабской его части. Вот и ещё одна причина быть здесь, каждый из них теперь пытался нащупать среди себе подобных выходы на правильный прогноз, в первую очередь экономический. При текущей ситуации в стране, да ещё и в состоянии затянувшегося двойного траура, окончания которого никто не предвидел, с новым государственным лидером, насчёт которого было трудно что-то предполагать конкретное, они каждый, даже просто открыв форточку, хотели обнаружить знак прямо в воздухе, как вести свои дела дальше. Каждый был уверен, каждый просто предчувствовал, что пришёл в правильное для этого место. Бывает так, что сидя в правильном кресле, ты можешь уйти гораздо дальше, чем тот, кто и не присаживался вовсе. Но как бы то ни было, залив у арабов ничто не отняло. Но не смотреть же всё время в окно, когда главное событие обещает состояться не снаружи. Собравшимся хотелось взглянуть на сегодняшнего оратора. С красноречием которого каждому из них предстоит провести всю предстоящую ночь. Потому что по сути каждый из них явился для свидания с этим оратором, а не для того, чтобы посидеть бок о бок с теми, кого каждый из них уже слышал. Но кроме кресел, отгороженного плотным пологом участка помещения и их самих внутри никого не было. Снаружи по периметру ещё была охрана, охрана каждого из них, объединённая в общую охранную силу этой встречи, но больше никого. Но дело в том, что каждый из них знал свою личную охрану в лицо, и получалось, что, как заметили они все, к их объединённым охранам присоединился ещё один охранный отряд, уже ждавший их здесь. Стало быть, сам оратор также уже здесь. Но в помещении были только те, кто приветствовали друг друга у входа. Оставался полог... Но будет ли он отдёрнут? Или оратор прибегнул к приёму, которым до сих пор пользуются арабские женщины независимо от того, принадлежат они к исламской конфессии или же нет – носят паранджу? Ни для кого не секрет, что под покровом у всех больше развязаны руки. Но вот для чего в данном случае? Тишина их размышлений поняла, что пора уходить, когда была прервана. Раздался голос, который сам по себе никому из них ничего не говорил. По-видимому, он был изменён, так как даже определить, мужской он или женский, не представлялось для них возможным. Но нельзя было сказать, что кто-то по своему усмотрению изменил правила состязания – скрывать свою личность не было запрещено, это было состязание историй, а не людей. Истории были здесь, как скаковые лошади на ипподроме: да, личность жокея влияла на скачку, но в забеге сверкали именно скакуны. Тем не менее случайных людей здесь не было. Стало быть, и таинственный оратор был кем-то очень значимым в арабском мире.
                –  Мы встретились здесь для долгой ночной истории. Благо, арабские ночи действительно долги. Или глубоки, как самый глубокий колодец, у которого нет дна. Пока не придёт время этому дну появиться. Но рассвет совсем не скоро... И для всех вас рассвет придёт уже в совершенно изменившийся мир. Каждому человеку однажды приходится выслушать историю, которая полностью меняет его привычный мир. И по привычному миру порой доводится скучать. Но что будет сделано, то будет сделано. Это не тот сюжет, который стоит покидать прямо сейчас. Тем более что мы даже не в начале его, мы встретились где-то в его середине, он развивался параллельно нашим жизням, вбирая всех нас независимо от наших личных намерений. И не было силы, которая бы препятствовала развитию этого сюжета. Хотя были и остаются те, у кого были такие намерения. Но будем надеяться, что они далеко от этого места. Надежда – это порой самое надёжное, что мы имеем. Надежда заставляет нас продолжать задавать вопросы, в том числе и самые практические. А практический вопрос может найти практический ответ. Он может найти чей-то опыт – совокупность многих и многих практик, уже неотделимых от результата, к которому они привели. И среди прочего мы здесь, чтобы обсудить кое-какие результаты. Вернее, вы доверили мне говорить о них. Эти результаты органично вплетаются в мою историю и составляют лейтмотив оной. Они же составят и её финал. Но до финала целая ночь. А перед нами первый вопрос. Как то, что мы имеем, конвертировать в то, чего мы ещё не имеем? Уже бесполезный вечер сегодняшнего дня в полезное утро завтрашнего? Как много сомнений нас одолевает. Как крепко мы держимся за уже известное, проверенное, познанное, чаще всего мы называем это своими традициями, не уточняя при этом, что некоторые из них были введены относительно недавно, и все такие традиции из разряда новых, надо заметить, расположились в экономической сфере. Но традиции принимаются радостно, если они работают на видимое благо людей. И вот уже они считаются старыми и надёжными, неотъемлемой частью жизни. Вы, сидящие здесь в старых креслах, не спешите заменить их на новые – проверенный трон надёжнее сколоченного недавно. Так и с жизнью – никто не будет заменять свою, уже прожитую, на какую-то ещё, к ней привыкаешь, в зависимость от неё попадаешь сразу и до конца своих дней. Но как выглядит конец чьих-то дней? Может быть, как начало дней кого-то другого, далёкого или близкого тебе... или нам всем? Увы, не всегда все мы внимательны к внутренней сути обстоятельств, когда это стоит того. И вот в итоге нам приходится вскрывать эту суть искусственно. Иногда для такой операции подходит именно ночь. Чтобы к предстоящему дню всё было готово. Чтобы темнота заретушировала дряхлость, которая может показаться как в намерении, так и в действии. А может быть так, что в темноте что только не покажется. Может быть и нет никакой дряхлости больше ни в чём и всё вокруг контролирует чья-то молодость.      
                Что такое арабская старость? Не то, чем я рву свою душу. Может быть, это соревнование между каким-то арабским стариком и окружающими его песками. Так же это может быть соревнование между всё теми же песками и каким-то молодым человеком, который ещё не понял, что он постарел. Арабы не являются фанатиками зеркал, да и нет такого зеркала, которое точно отражало бы, насколько этот или тот человек зрел, стар, юн или наивен. Но вот окружающий мир каждый раз, каждый век отражает это с поразительной точностью. Если хочешь увидеть себя, посмотри на окружающий мир. Ещё лучше, посмотри на то, что тебе предстоит в нём сделать. Пока уже твоя собственная старость, если ранняя смерть не опередит её, не остановит череду твоих свершений.   
                Старость – это полноправная участница любой истории. Именно с чьей-то старости начинается чья-то юность. Именно во время чьей-то старости чья-то молодость расцветает. И расцветает не упрёком старости, а повторением жизни, хотя и не повторением поступков. Она расцветает, словно строится мост между двумя берегами: отцом и сыном, днём вчерашним и днём завтрашним. И именно в дне сегодняшнем, промежуточном месте, творится история. И не обязательно только их двоих. Бывают такие отцы и сыновья, чья история одновременно является и историей целого народа или значительной его части. Кто-то из нас зовёт их героями, кто-то зовёт их просто шейхами. В действительности они иногда оказываются и тем, и другим. Будем верить, что мы с вами живём во время таких героев. Нам – время даёт героев, героям – время даёт задачи. И никогда не даёт слишком многого для их решения. Героям приходится обходиться тем, что есть. Впрочем, как и шейхам. Лишние возможности – не их удел при всей кажущейся могущественности их персон. Но дано достаточно. Дано главное – место, испытание и необходимость действовать. Как обычно случается у шейхов – действовать в собственных сверхважных интересах и как всегда бывает у героев – действовать в интересах всей нации. Давать ей не лишнее, но всегда давать необходимое и отвечать на запросы своего времени.               
                Как вы видите, в этом помещении нет ничего лишнего. И всё там, где должно быть. И всё так, как должно быть. Окно специально оставлено открытым. Вы можете видеть через него залив. По большому счёту мы сидим на берегу залива. Но так ведь было не всегда. Ещё в начале второй половины восемнадцатого века арабы племени Бани Яс встретили оракула. Большая удача, как считалось в те времена. Оракулы носили с собой будущее. И какой-то оракул мог поделиться с другими будущим. Сделать его более ясным и определённым. В основном, сказать, что другие сами носят в себе своё будущее. Только надо знать, в какую сторону посмотреть, чтобы увидеть его. Оракул сказал роду Аль Нахайянов идти к самому заливу – он предсказал, что там их потомки встретят очень большое счастье. Он не смог сказать точно, что это будет, он только сказал, что там они обретут чёрную кровь, которая вскормит их потомков. И старость, уже подбиравшаяся к мужчинам славного рода, не остановила лучших из них – из своего, завоёванного многой кровью, оазиса Бурайми они ушли к неблизким водам. Поначалу казалось, что только для того, чтобы смотреть на далёкий водный горизонт. Может быть, оракул имел в виду, что здесь арабы станут сильны своим флотом? Но кто знает наверное, что имел в иду тот или иной оракул? Оракулы сами – как вода, под её поверхностью таиться может многое. И только спустя столетие или пару столетий оно может подняться к поверхности.    
                Я расскажу вам историю, каждое слово которой правда и это не только моя правда. Многие люди принесли в неё свои правды и все вместе они образовали истину, словно посадили дерево, плодами с которого можно вскормить наши последующие поколения. Это история, которая полна персонажей, многие из который претендуют или однажды начнут претендовать на то, чтобы быть историческими. Которые здесь, в аравийских песках, связаны друг с другом, словно верёвками. Но любую связь можно разорвать. Чтобы восстановить на иной манер. Обычный путь, которым образуются новые государства. Но и лучшие истории образуются так же. И только в конце истории вы узнаете, кем из действующих персонажей я был или была. Или, как бы то ни было, являюсь действующим персонажем и сегодня... может быть, эта история продолжается до этих минут. Судите об этом в конце моего повествования и этой ночи. Когда мы, всё так же не включая свет, вернее, включив его только на несколько мгновений, чтобы вы могли увидеть моё лицо, будем расходиться... чтобы, может быть, никогда не встретиться больше. Скажу вам, что я уже у той черты, где приходится задумываться, каким будет бенефис твоей жизни, как знать, не окажется ли эта история этим бенефисом? Но как бы ни сложилась моя земная судьба дальше, в нашем скромном состязании историй я намерен или намерена победить. Поверьте, у меня есть неплохие шансы. И наш судья, который присутствует на каждой такой встрече, происходящей в ночи, как и в сердцах, должен сегодня потрудиться особенно. Но я в него верю. Мы все в него верим. Аравийский полуостров – это такое место, где вера, будь то ислам, если она облачена в какую-то религиозность, или будь у неё любое иное платье, необходима. Особенно когда наступает вот такая глубокая ночь, как сегодняшняя, в которой все мы легко уместились вместе со всем Аравийским полуостровом. 
                Долгое время у меня не было названия этой истории и я вам скажу, что это как армия без полководца: без названия я не мог или не могла начать писать, как армия без полководца, хоть кого-то, кто командует, не может вступить в бой. Но потом я посмотрел или посмотрела на черноту арабской ночи, мы все видим её сейчас, снова вспомнил или вспомнила белые одеяния наши и наших предков, во тьме наших ночей они словно фосфоресцируют, представляясь раскиданным по чёрному бархату жемчугом, и ко мне пришёл белый цвет. Но одного цвета всегда мало, должен быть кто-то, кто в него окрашен. На Аравийском полуострове не так много вещей, заслуживающих внимания. Кони, соколы, верблюды, солнце, песок, Персидский залив, нефть, люди... Кое-что из этого является ключевым. Каждый из вас с первого раза догадается, что именно. И в оппозицию только с одной вещью самой природой поставлен белый цвет. И тем не менее... Для меня таких ключевых вещей две. И самый ключевой момент – не нефть. Для меня это люди. Ещё точнее, один человек, чьё благосостояние полностью базируется на нефти – втором по значимости ключевом моменте этой истории. Хотя есть ещё и любовь... но заметят ли её персонажи среди денежных потоков?
                – Любви невозможно оставаться невидимой долго.
Немного постояла тишина, как будто в это время оратор смотрел прямо на того, кто подал реплику. Вечер становился глубже. Темнее, искал свой оттенок для того, чтобы встретить уже именно ночь. Которая одинаково придёт ко всем, кто в городе и в пустыне. Великая, какой не может быть абайя ни одной земной женщины. Великая, каким не может быть дыхание ни одной земной женщины. Настолько великая, каким не может быть уважение ни к одной земной женщине. Вечер становился глубже, словно разделяя собравшихся, отделяя их друг от друга, что среди молчания казалось бесповоротнее, чем оно было на самом деле. В такие мгновенья люди начинают спасаться воображением; от одиночества мы представляем, что ночь одушевлена, почти разумна и, когда мы смотрим на неё, она смотрит на нас. Или когда мы даже не смотрим на неё, хотя не видеть совсем её, находясь в её сердце, трудно, она всё равно смотрит на нас. Но сказать такое было бы уже достижением Шехерезады. Мы же позволим себе не обращаться к её приёмам. Прошедшие времена оставим прошедшим временам. Хотя, как выяснится далее, шейховское конкретное прошлое сыграло невероятную роль в шейховском сегодняшнем дне.
                Оратор продолжал хранить молчание с одному ему известной целью. Возможно, прерванный, согласовывая своё дыхание с приближающейся ночью. Возможно, всё так же мысленно смотря на автора не новых слов о любви. Наверное, и автор этих слов, и тоже мысленно, всматривался в оратора. Переглядеть друг друга невозможно, если один не видит другого. Оратор продолжил, словно всё ещё неотрывно глядя на того, кто подал реплику:
                – И да, ничего не происходит, пока кто-то не раскроет рот... И вот этот единственный человек выделился из всех прочих на Аравийском полуострове, чьё благосостояние тоже полностью базируется на нефти, именно тем, что начал говорить. О чём-то другом. Что было важнее нефти и всегда будет важнее неё. Сначала поэзия... Он поделился с нами поэтическими размышлениями человека по нескольким темам: своё место в истории, место своей родины на свете, семья, любовь мужчины к женщине, преданность сына матери, уважение сына к отцу, снисхождение к врагам. И в этом он повторил своего отца. Он дополнил его, как и следует лучшему сыну. Будто бы дополнил его строки своими. Дополнил отцовское дыхание своим собственным, как когда-то отец, когда сын ещё только рождался, дополнил его дыхание своим. Одно время казалось, что этот из всех сыновей его отца навсегда останется в мире стихов. Был ли это уход этого человека от действительности? Или то был вариант дополнить своё предназначение? Расширить его границы, войти в новейшую историю не только как потомственный правитель, но и как потомственный поэт. Никто из нас не исповедник таких людей. Возможно, то просто гены сказали своё слово. Эти гены пригодились ему и впоследствии, так как состояли не из одной стихотворной составляющей. Да, он любил говорить стихами. Но позже он заговорил в кулуарах и публично... на языке прозы. Потому что стихи украшают жизнь, но мир стоит на прозе. Мир стоит на длинных предложениях, которые не используются в высоких сферах поэзии. Мир стоит на переговорах, возможно, тоже очень долгих, впрочем, выстаивает он порою только на отчаянном поступке. Достаточно отчаянного человека. Вышедшего из отчаянного рода. 
                Думаю, что фамилия Аль Мактум известна вам всем. Она не новая на Аравийском полуострове. На Аравийском полуострове новых вещей вообще не много. Может быть, новая вещь только одна: это женщины без хиджаба. Впрочем, и они здесь были до появления ислама. Ислам пришёл со своими атрибутивными игрушками. Он и уйдёт с ними. И заберёт назад у женщин те традиции, которые дал им подержать. Только подержать. Так же он поступит и с мужчинами. А фамилия Аль Мактум останется здесь и после этого. У этой фамилии на полуострове много дел. А учитывая молодость этой фамилии, то и много энергии. Они как самый активный ребёнок в Аравийской песочнице. Но по-настоящему дорогих игрушек у них не было очень долгое время. А самая дорогая игрушка на свете – власть. Вот именно эту игрушку и возжелал Хамдан бин Мохаммед бин Рашид бин Саид Аль Мактум. Ну а ведь никто и не думал, что взрослый, амбициозный, энергичный мужчина будет всю жизнь довольствоваться в качестве игрушек питомцами своего домашнего зверинца. Львы, слоны, тигры и обезьянье племя, представленное международными знаменитостями – это весело, если тебе десять лет, но грустно в тридцать. И это трагедия в сорок. Хамдан Аль Мактум не хотел стать героем трагедии. На самом деле он всегда мечтал быть героем любовного романа, но за неимением такой любви в своей жизни и соответствующей женщины решил, что надо становиться героем эпоса: не имея возможности любить женщину, идти к максимально возможной на Аравийском полуострове власти по головам мужчин. Шагать нужно быстро и легко, по возможности чуть касаясь шей и куфий, потому что медленно и тяжко может шагать только старость. А старость – это то, что он ещё не может себе позволить. Старость пока гостит у его отца и это чудесная старость: игры с внуками, коих огромное число, украсили под конец жизнь старого мужчины. В то время, как жизнь молодого мужчины обретала всё больше опасностей. Потому что когда выходишь из своей детской, из игровой комнаты, пусть в ней были и конюшни, и верблюжьи ипподромы, и соколиная охота, и даже неоднократные попытки захватить небо путём множественных прыжков с парашютом, а твой отец, занятый не жизнью, но своими воспоминаниями о ней, уже ничего не подсказывает, ты словно оказываешься на жеребце, которого никто не объезжал до тебя. И сколько же нежных имён у тебя для твоего коня, но нужно одно, на которое он отзовётся. Но если ты владеешь искусством звукосложения, ты подберёшь нужную мелодию для своего коня. Приближаясь к сорокалетнему рубежу, Хамдан Аль Мактум уже умел подбирать мелодии для политических скачек. В общем-то, это так же, как слагать стихи – это наследственное у него от отца. И Хамдану ещё много раз предстояло убеждаться, как важно то, что именно передалось тебе от родителя. Возможно, это единственное, чем ты будешь наверняка богат в земной жизни, где можно потерять любые материальные богатства. 
                Он задумался, как его родитель получил власть, власть над своим эмиратом и такое влияние в остальных шести? Он должен был задуматься об этом, Хамдан сам переставал быть молодым. Он уже глубоко входил в зрелость, как в дом, где не посидишь слишком долго на чьих-то коленках. Как только добрый дядя разведёт свои колени в стороны, под тобой образуется дыра, в которую ухнуть – дело мгновения. Слишком неустойчивый трон, да и не трон вовсе. Необходимо было решаться. Аль Мактумы передавали власть друг другу мирно. И Хамдан не был тем, кто хотел в этом месте нарушать традиции. К тому же он не хотел терять те миллионы, что были вложены их семьёй и им лично в поддержание хорошей репутации. Рекламные акции, тем более рекламные акции шейхов, обходятся не дёшево. Помимо прочего он достоверно знал, что британские и американские партнёры их государства, а по сути их патроны, не будут довольны, если построенный ими оазис политического и в первую очередь делового благополучия окажется с тёмным или тем более с кровавым пятном. Хамдан ещё только понимал, как летать на таких высотах, но пока не летал. Но время не ждало. Освоивший теорию должен был переходить к практике. Времени у Хамдана больше не было. И если его отец просто дождался, когда власть естественным путём переплывёт к нему от предыдущего эмира – его старшего брата, оставившего этот мир и свой пост ещё в довольно не старом возрасте шестидесяти трёх лет, находясь к тому же на другом континенте, то Хамдану сидеть в зале ожидания было уже невыносимо. Он начинал беспокоиться, что многие из зала ожидания так и не выходят. Перед глазами любого из наследных принцев современности всегда был пример британского принца Чарлза, встретившего старость, так и не дождавшись верховной королевской должности. Но у Чарлза, скорее всего, и не было планов Хамдана. Хамдан, бывавший абсолютно свободным только в тайных залах своей души, в тех же глубинных, потаённых залах задумался о переходе к нему власти – об ускоренном переходе. Что может сделать для этого наследный принц? Стать ещё более принцем? В два, в три раза более? Ещё более наследным? Недостаточно. Или искать места среди серых кардиналов? Тоже хороший вариант, но не для того, кто уже много лет стоит в витрине. Наследный принц, так и не ставший эмиром, похож на девушку, так и не вышедшую замуж, хотя все ожидали, что она будет разбивать сердца. Хамдан, великий любитель верховой езды, сам был, как лошадь, и собственные его амбиции были его жокеем. Суровым, жестоким, загоняющим своего коня, часто держащим его без воды и питья. Кормящим только мечтой. Призрачным призом, маячащим на всё ещё далёком горизонте. Этому жокею Хамдан подчинялся больше, чем своему отцу. В отличие от отца в этом случае речь не шла о любви, только о подчинении. Но о великом подчинении. Многие из вас имеют подобных сыновей – именно они гарант того, что мы прорвёмся в будущее. Но не все мы эмиры, а сын эмира – это совершенно отдельный ответ на запрос со стороны также и политической конъюнктуры. Посредством своего сына эмир Дубая надеялся ответить этой конъюнктуре достойно. Но для этого у его сына должен выработаться собственный достойный голос. Не только для ласки, но и для понукания. Понимал ли отец как ответные, так и совершенно параллельные относительно его собственных, устремления сына? Понимал ли он их настолько хорошо? Как трамплин к большим достижениям сыну уже сегодня было нужно место эмира Дубая и, следовательно, премьер-министра государства.  Дело для него никогда не было просто в титуле: титул – дело наживное, Хамдан, сын простого военного, ставшего эмиром только потому, что с должности министра обороны (как его называли за рубежом, «министра обороны трёх бедуинов») до места эмира при определённой сноровке было очень легко допрыгнуть, знал это не понаслышке. Хамдану был необходим пост как охранная грамота – как охранная грамота всем его идеям. Но как получить его? Ведь это не то же самое, что превзойти отца в поэзии. Как вообще превзойти своего отца, даже если час пробил? И если в случае Аль Нахайянов из Абу-Даби не было ясно до конца, кто, наследный принц Мохаммед бин Зайед Аль Нахайян или президент Халифа бин Зайед Аль Нахайян, является только номинальной фигурой, то в случае Хамдана Аль Мактума  и его отца, Мохаммеда бин Рашида Аль Мактума, весы жизни, казалось, оставались определившимися. А весам жизни было просто. Отец – заслуженный добытчик в области продаж эмиратских деловых наделов, а зрелость сына, ещё ничем практическим не подтверждённая, не была очевидна в первую очередь самому родителю. Сын пока был только хорошим учеником. А возможно, отец хотел довести своего ребёнка до совершенства. Потому и держал его на коротком поводке. Заботливый отец зашёл в опеке довольно далеко и даже прослушивал телефон сына, но эмир Дубая действительно хотел убедиться, что не ошибся с наследником – это было так же важно, как не ошибиться с деловым курсом эмирата. Поэтому и был короткий поводок. И чисто внешне этот поводок ещё не дрожал. Шестеря по делам отца в Дубае, сын нахватывался навыков и необходимых сожалений, чтобы навыки впоследствии остались при нём, а бОльшие сожаления не пристали к нему. Обучение в конце концов было довольно продуманным. Со временем Хамдан начал это понимать. Сожаление о таким образом проведённом времени покинуло его. Значит, как считал его отец, первый экзамен он сдал. Ещё несколько экзаменов – и сын будет готов. Хотя сколько раз обстоятельства  уже оказывались поторапливающим фактором. Не все из них даже становились известны широкой публике. Но в любом случае они никуда не исчезали и накапливались, как песок в комнате, если его никогда не выносить. Мохаммеду стало иногда казаться, что сын порой лучше знает, что делать с накапливающимся песком в их официальных кабинетах. 
                Мохаммед Аль Мактум не собирался держаться за власть вечно, он собирался оставить место эмира Дубая и все сопутствующие посты в пользу сына так скоро, как только почувствует, что тот готов их занять. Именно этого сына он выбрал из всех своих сыновей, потому что только он совмещал в себе надежды своего отца со своими собственными таким образом, что являл собой необходимый для нового поколения арабов симбиоз лучшего старого и совершенного нового. Власть тоже должна была стать симбиозом старого подхода и нового образца шейховского правления.   
Мы все здесь собравшиеся уже родители, многие из нас родители неоднократно, но кто из нас решал, справедливо ли завещать такой объём власти своему отпрыску? Не время ли прервать традицию наследования и ввести в своём эмирате, к примеру, демократические выборы ? Может быть, их эмират станет единственным местом в современном обществе, где демократия действительно будет иметь место быть. Аль Мактум-старший видел много вариантов в своей голове, многие из них были вполне рабочими, и также он в лице своего сына видел перед собой потенциально лучшего правителя, чем он сам и все возможные, выбранные демократически. Первое, демократия не позволила бы жителям его эмирата получить бОльшую психологическую разрядку ни при каких выборах, чем получение уже готового правителя, второе, по существу это он, действующий эмир Дубая и отец нескольких сыновей, был избирателем и выбирал из нескольких кандидатов, пытаясь больше на интуитивном уровне, чем на каком-то практическом, понять их реальные перспективы у власти. Его взгляд давно остановился на Хамдане, его третьем сыне, да, шейх Мохаммед допускал, что Хамдан ещё может удивить как его, так и себя самого, но именно в этом случае наследование, как никогда до этого, справедливо. Из руки, которая, честно говоря, уже начала ослабевать, драгоценную ношу – а мы помним, что на арабском востоке нет ничего, драгоценнее власти, да, есть вода и теперь ещё нефть, но они никогда не будут так отполированы многочисленными прикосновениями и ещё более множественными попытками прикоснуться, как власть – должна взять рука, набирающая силу.   
                Свой уход Мохаммед Аль Мактум решил обставить поэтично и соответственно их общей с сыном романтической натуре. И он не ушёл бы, если бы даже в этой мелочи его сын не смог бы превзойти его. Мохаммед бин Рашид Аль Мактум написал своё лучшее стихотворение. Хамдан бин Мохаммед Аль Мактум ответил ему своим стихотворением. Судей со стороны они решили не привлекать – на их честность рассчитывать не пришлось бы обоим. Всякий судья пробовал бы выявить какие-то тайные признаки и по ним узнать сопутствующую состязанию конъюнктуру. Отец и сын рассудили сами, в стихотворении Хамдана был уже день сегодняшний, что было крайне важно, тогда как стихотворение отца было прибежищем для дня вчерашнего, правитель и его наследник сделали правильные выводы. Правильные для себя самих и для своего эмирата, а впоследствии, как выяснилось, и для страны. Этот поступок также во многом определил дальнейшее существование человечества. Но это арабы делали уже и прежде. Их можно сравнить с мочегонным средством или же со сливной системой бачка – очистительная функция то, что они умеют делать лучше всего. Уже сколько раз они прочищали в тех местах, где общество было наиболее слабо и уязвимо. И после этого общество менялось, если и не в лучшую сторону, что вообще с обществом случается редко, то в сторону укрепления каких-то своих позиций. А теперь сами арабы получили Хамдана Аль Мактума.         
                Как бы молод в политическом контексте Хамдан ни был, с ним не поступали так, как учат плавать некоторых людей: хочешь, чтобы кто-то научился плавать – просто брось его в воду. Хамдан очень много лет смотрел на своего отца. Дела отца всегда останутся рядом с сыном как величайшая библиотека, где последний всегда сможет искать совета в своих последующих свершениях. Мохаммед Аль Мактум был ровно настолько спокоен, как только может быть спокоен родитель, отпускающий своего ребёнка в самостоятельное плавание. Да, его сын – взрослый мужчина, но среди правителей эмиратов он будет самым юным, если не сказать больше – самым неопытным. Отец дал ему столько, сколько успел, дальше его будут вести его собственные таланты. Возможно, их дорога окажется длиннее и плодотворнее, чем дорога талантов его отца. В итоге всё уложится в то, сколько Хамдан сможет в конце жизни дать своему сыну. Избранному сыну. Пока свои основные таланты Хамдан продемонстрировал как непревзойдённый аниматор в сфере туристического бизнеса эмирата. Это было бы можно назвать ещё проще – зазывала. Хамдан всегда находился там, где надо было зазвать гостей и долгое время казалось, что Хамдан наслаждается этой своей обязанностью, просто делая это от души, хотя порой отцу казалось, что мальчик не растёт. Он угрожал так и остаться арабским Питером Пэном, великовозрастный принц, усилиями ли своего отца или по собственной воле не покидающий пределов детства, максимум – границ отрочества, тоже довольно узких. Мальчик же уже давно был мужчиной, запертым в роли очаровательного проказника и шутника, но шейху Мохаммеду долгое время казалось, что всё в порядке и Хамдан пока на своём месте, так как на официальных приёмах он откровенно дичился высокопоставленных гостей или пребывал там с лицом мученика, не знающего, как спросить, когда всё это закончится. И, признаться, шейх Мохаммед порой задумывался, а лучшая ли кандидатура Хамдан на роль крон-принца? Тем более что в запасе был Мактум – ещё один сын шейха, всего на год младше, но куда более серьёзный и деловой. Но заграничная публика, где каждый был потенциальным туристом в Дубай, уже полюбила существующего наследника, портреты которого были в городе везде, начиная с небоскрёбов, заканчивая брелоками в сувенирных лавках, и менять коня на переправе не представлялось старому шейху оптимальным вариантом. Он поставил на Хамдана и должен был выжать из этой ставки всё возможное. Хамдан занимался всем: маячил в дубайском небе, открывая его прежде всего для иностранных парашютистов, так как свои, дубайские, а вернее, арабские, не спешили осваивать прыжки в голубую бездну, он продвигал здоровый образ жизни, регулярно позируя то на велосипеде, то на коне, то вместо коня лично галопируя на беговых дорожках в кроссовках последних моделей самых известных марок в компании телохранителей, которых находчиво придумали преподносить публике как его друзей, то возле табличек, запрещающих курение – Дубай последовательно копировал западный тренд показного здоровья и улыбок, а то и на фуникулёре приходилось висеть Хамдану Аль Мактуму над центром Дубая, где вместо обычной кабинки для пущего эффекта и максимального сердцебиения было только одно маленькое сидение – Хамдан честно промокал в самом разрекламированном фонтане города, расположенном как раз под фуникулёром, пытаясь показать потенциальным туристам, как это весело и захватывающе и «только в Дубае!». Он же отвечал за веселье и основной задор в пеших состязаниях на выносливость, ежегодно организуемых в Дубае и каждый год претендующих быть поистине спартанскими, и, конечно же, обязан был лично подавать туристам пример – валиться в грязь дубайского пригорода первым. Наверное, это был если и не единственный, то один из редчайших случаев, когда принц и, что главное, миллиардер, буквально валялся в грязи, даже если эта грязь предварительно стерилизовалась. Ну а следом в эту же грязь валились и особо спортивные гости эмирата, воодушевлённые таким высоким примером. Главное для стороннего наблюдателя не выяснять, сколько стоит для туристов и гостей эмирата в состязаниях на выносливость поваляться в песке и грязи с самим наследным принцем, пока трудовые мамлюки – индусы, пакистанцы, бангладешцы, филиппинцы заняты обеспечением парадного вида ближневосточного города грёз. Но как бы то ни было, эта схема оставалась рабочей и Хамдан был необходимой её частью. Тем не менее быть самым дорогим аниматором на свете – это всегда было сомнительной честью, но тогда Хамдан ещё не знал способа отказаться от такой чести. Сказать отцу об этом напрямую, не имея возможности доказать каким-то конкретным поступком – он просто имел бы ещё один бессмысленный разговор, каковой случается у всех детей с их родителями, оставалось только убеждать отца постепенно. Как мы теперь знаем, Хамдан преуспел в этом. Именно после того, как Хамдан отбыл трудовую повинность на галерах веселья, после того, как он буквально в любое время суток изображал радость, душевный подъём и личную заинтересованность во всех спортивно-увеселительных мероприятиях Дубая, отец решил, что мальчик вырос для политических игр. Тоже состязаний на выносливость, а чаще – игр на выживание. И если раньше Хамдан появлялся на публике только с отцом, а если и в одиночку, то незримая фигура шейха Мохаммеда явно читалась за каждым его телодвижением, то теперь Хамдан, шейх Хамдан, действительно мог действовать самостоятельно. И Хамдан был готов к этой ответственности. Ответственности большей, чем мог ожидать рядовой арабский принц... И если до этого единственной заметной работой, если не считать труд циркового зазывалы,  в жизни наследного принца была его любимая чайная кружка с англоязычной надписью «работа», то теперь временам предстояло измениться.   
                Аль Мактумы совершили даже большее, чем простая рокировка власти – они выдвинули на срочный старт единственного, кто мог принять всю тяжесть и сложность сложившихся обстоятельств. Состав семьи остался тем же, но словно дух её стал моложе. Будут они такими же или видоизменятся, подчиняясь чему-то внутри себя, или согласно одному из интерактивных сценариев американцев или англичан, хотя по большому счёту это одно и то же, мы узнаем позже. Они сами узнают это позже. Впрочем, моя история не была бы историей, которую имеет смысл слушать, если бы мне не было известно, как и при помощи каких обстоятельств дела будут развиваться дальше. Увидев моё лицо в конце этой ночи, вы сразу поймёте, как я могу знать такие вещи. Порой одних лиц бывает достаточно без произнесения имён. Наши имена – позывные для непосвящённых в таинство взаимного знакомства. Посвящённым же достаточно быть зрячими. Пока же оставим надо мной сумрак. О себе в этой истории я тоже буду говорить в третьем лице. Вы могли бы делать ставки, кем я окажусь в итоге, но я знаю, что вам здесь интересно совсем другое. Скажу одну вещь сразу, я – не Хамдан. И я не мог бы им быть. С тех пор, как он стал президентом Объединённого Аравийского Государства, вряд ли он располагает временем на посещение таких скромных мероприятий, как наша встреча. Да, за окном уже иное государство, где-то час назад в самом сердце Дубая, столице нового государства, между бывшими Объединёнными Арабскими Эмиратами, бывшей Саудовской Аравией, бывшим Бахрейном, бывшим Катаром, бывшим Кувейтом, бывшим Оманом, бывшим Йеменом, бывшей Иорданией, бывшим Ливаном и бывшим Израилем был подписан один небольшой договор, было подписано соглашение о создании нового государства на полуострове – единого и в дальнейшем неделимого даже в интересах любого потенциального протектората, будь он хоть британским, хоть американским (друзья британцев и лоббисты их интересов на земле нашего полуострова, вы меня сейчас услышали). И личная звезда Хамдана только что взошла так высоко, как Хамдан-наследный принц, вероятно, даже не предполагал подняться. Хотя самые чуткие наблюдатели могли бы сделать такой прогноз ещё несколько лет назад. Но это ведь сродни умению делать ставки на скачках и гонках – надо уметь чувствовать победителя, того, кто победит в любом случае и при любом, даже самом неблагоприятном раскладе. Хамдана просто нужно было уметь предвидеть. Хамдан не даром провёл столько времени с соколами, похоже, он многому научился у этой породы птиц, такой щедрой на примеры совершенной охоты, хотя, конечно, в итоге знания не стали главным подарком, который, он получил от них. Тут мне следует сделать оговорку, многие из вас, да скорее всего все – новости в нашей стране разносятся быстро, сейчас недопонимают меня, так как то, о чём я говорю и, что главное, говорю в настоящем времени, не совпадает с теми данными по действительности, коими располагаете вы, люди во всех смыслах и особенно в плане последних событий, влияющих на расстановку политических сил, просвещённые. Впрочем, это только начало ночи, далее несостыковка между тем, что знаете вы из официальных источников и тем, что рассказываю вам я, будет только увеличиваться. Жаль, я не могу сейчас видеть ваши лица, но в конечном итоге это не потеря, ведь самые интересные эмоции, тем более у людей политически опытных, даже если они загнаны в угол, всегда остаются под маской самого непринуждённого спокойствия. А насколько расширились зрачки того или иного из вас всё равно увидеть при вечернем освещении невозможно. Да и необходимо ли это мне на этом этапе моей истории? Ведь это ещё далеко не конец её. Поэтому выражение лиц некоторых из вас пусть останется с вами, а мы продолжим двигаться вперёд               
                Так вот, даже такой совершенный разве успел бы Хамдан добраться от сердца Дубая, где произошёл очередной виток истории человечества, до нашего скромного убежища  за час? Хотя если человек столько времени проводит с соколами – не самыми медленными птицами... Но снова оставим приёмы Шехерезады, нам надо продолжать свою собственную историю. Вот вместе с этим человеком в название истории и пришло сравнение с ветром. Вот этот Хамдан и дал для названия этой истории второе слово – ветер. Впоследствии он много чего мне дал, но пока я возьму с него только одно это слово. Хм, а вот и ветер... в этих местах стоит только подумать о нём и вот он уже рядом... сейчас он колыхнул штору. Но ведь о ветре-Хамдане интереснее? Поверьте, Хамдану и самому было интересно начинать свой квест ради овладения полуостровом. А он изначально видел себя только в этой роли. Впрочем, и вынужденной эта мера была вполне. Хамдан спешил, подгоняемый суровым обстоятельством: Эмираты торговали опасной нефтью. Ещё в бытность свою наследным принцем став председателем очередного комитета, в этот раз по научным разработкам, Хамдан Аль Мактум выяснил, что нефть, которой мы, на ту пору Объединённые Арабские Эмираты, торгуем, не то, чем кажется. Хотя свои, наиболее ценимые людьми, функции она исполняет. Хамдан сразу понял, что если он скажет об этом во всеуслышание, будет буря. Страшнее самой опасной песчаной. Хамдан вошёл в мир взрослых стихий. Где откровенно говорилось, какие тайны обязаны скрывать те, кто имеют высшую власть. Вот так игрушки вчерашних мальчиков заменяются задачами сегодняшних мужчин. А задача была проста: попробовать выяснить, возможно ли и дальше как-то использовать её или необходимо отказываться от этой нефти и огромной статьи дохода, причём не его одного, а большого числа людей. Значительное число которых сосредоточено даже не в его эмирате. Каждый из которых может быть крайне опасен, как и ему самому, так и любому, кто поддержит его в этом расследовании. А проводить его придётся. Так что узнал Хамдан?      
                Но здесь я сделаю некоторое отступление и расскажу вам, как на эту землю принесли одну свежую идею. Однажды в двадцатом веке к арабам Договорного Омана в обход Британского протектората наведалась пара молодых мужчин, ни свою национальность, ни своё происхождение так и не назвавших. По своим, неведомым никому, причинам они очень хотели оказаться полезными арабским шейхам. Как впоследствии, уже в наши дни, выяснил Хамдан, они чрезвычайно преуспели в этом. Они прямо сказали шейхам, что готовая природная нефть их заметных соседей, Бахрейна, Саудовской Аравии, Кувейта и Катара – не единственная возможность обладать нефтью. Избранные, к кому щедр Аллах, могут получить её иным способом. Немного науки и хотя бы одно по-настоящему хорошее изобретение способны изменить расстановку денежных сил на всём полуострове. Они знали, о чём говорили, один был химиком, другой инженером. Один принёс с собой познания в какой-то ещё никому неведанной области химии, другой принёс с собой уже готовое смелое изобретение. Им и самим шейхам требовалось только согласие шейхов. Недавние предки сегодняшних Аль Мактумов и Аль Нахайянов не видели смысла отказываться. Отдельный вопрос, как арабы соблюли секретность. То ли опасения того, что за хорошие деньги такой товар никто не купит, то ли неопытность в ведении дел на международной арене подсказали шейхам, что не стоит сообщать всем об искусственном происхождении своей нефти. Просто в нужный день и час её «месторождение» «откроют» на их земле. Кто? Например, всё те же британцы. Носители научной и деловой мысли в этой части Аравийского полуострова. Гости шейхов уверили тех, что работы по постройке таких заводов не будут масштабными. Нужно лишь выделить места для этого и обеспечить отсутствие на этих местах британских и прочих шпионов. В общем, вообще всех лишних людей. А кто тут окажется по рангу ли своему, по деятельности ли лишним, пусть решают сами шейхи. И шейхи всё решили. И всё устроили. Шейхи и тут поступили традиционно. Если ты хочешь, чтобы в одном месте стало тихо, надо пошуметь в другом. А шуметь арабские шейхи умели. Недаром даже арабские воины бросаются в бой с невероятным гиканьем, которое намного превосходит по громкости ржание их коней. Шейхи вспомнили про свой старый оазис Бурайми. Он ещё сослужит им службу, благо, они не так далеко отъехали от него. И великое благо в том, что британские и американские друзья всегда находятся рядом с ними. Также шейхам было нужно ввести третьего игрока – Саудовскую Аравию. (Подслеповатого болвана, верно направленное телодвижение которого и устроит всю необходимую потасовку.) Официальное приглашения по такому поводу не пришлёшь. Поэтому совершенно неофициально одно официальное лицо из будущих Объединённых Арабских Эмиратов обронило в Саудовской Аравии пару слов о том, что в Бурайми  подозревается наличие черного золота, (которым так привыкла владеть Саудовская Аравия.) Предполагалось, что  Саудовская Аравия «вспомнит» свои «давние» притязания на этот кусок земли и вступит в игру. У Саудовской Аравии действительно оказалась хорошая «память». Она «вспомнила» всё, что требовалось эмиратским шейхам. Эмиратские шейхи понимали, что Саудовская Аравия  – это такой бык в их регионе, но бык, возле которого всегда крутится пара внимательных тореадоров. Они направляют каждый вздох быка, не только каждое его движение. Между указанными тореадорами тоже были непростые отношения, но как правило, они выражались только в делёжке прибылей, которые эта пара выжимала из аравийского полуострова. Америка и Великобритания, тоже как родитель и ребёнок, не могли разорвать свою вражеско-родственную связь и, как правило, ходили по миру парой. Всё, во что они ввязывались, было только дополнением к их почти семейному конфликту. Таким образом, втянув в свою игру ребёнка, шейхи автоматически втягивали родителя. Обронить пару слов в Саудовской Аравии всегда означало обронить их прямо перед американцами. А в деятельности последних сомневаться не приходилось. Но и предки американцев – британцы, как и всегда, сохраняли до сих пор никем не превзойдённую бодрость. Процесс пошёл. После нескольких пробных заходов и  переговоров, бессмысленных, но принятых в светском обществе, Саудовская Аравия, как всегда, ни во что не ставя своих, кем она их считала, «младших братьев», эмиратских шейхов, оккупировала Бурайми. Естественно, эмиратские шейхи «возмутились» таким поворотом. Зная наверное, что Великобритания поддержит их «возмущение», но в отличие от самих шейхов искренне. За Саудовскую Аравию должна была возмутиться Америка. Но, сразу после Второй мировой войны готовящаяся к Вьетнаму, она не пойдёт на Бурайми войсками. Америка будет настойчиво предлагать консультационные услуги. Заодно под тем или иным предлогом пробуя покопаться в Бурайми на предмет «обещанной» шейхами нефти. Когда стороны разогрелись достаточно, эмиратские шейхи, используя силы Маската и Омана, благо, они всегда находились под рукой, создали военизированное ополчение из местных племён как подтверждение их заинтересованности в указанном оазисе. Это не было для них слишком дорого, особенно по сравнению с барышами, в ожидании которых шейхи пребывали с момента появления в их жизни двух волшебных людей. Те были словно Алладины с волшебной лампой – джин, который должен был появиться из неё, обещал небывалое в их глазах процветание. Далее, как и предполагали шейхи, британцы захотели выйти на авансцену. А остановить британца, когда он решился на что-то, не под силу даже всемогущему Аллаху. Тем более не станут этого делать шейхи. Особенно когда британцы реализовывают всё задуманное шейхами. И вот пока британцы пытались протолкнуть в разыгрываемый оазис своих геологов, искореняя американское присутствие, основные силы спецслужб всех трёх втянутых в этот мыльный пузырь государств заострили своё внимание на насущных заботах своих хозяев. Шейхи эмиратов сделали то, что обещали своим друзьям из мира научных изобретений. Они обеспечили тайну постройки заводов.    
                Химик и инженер зрелищем не наслаждались, предоставив просмотр и регулировку этого шоу шейхам, они занялись своим прямым делом. Может быть, первый раз в своей жизни они работали так, что наслаждались сами. А пески эмиратов были идеальным местом для внедрения их изобретения. Они были и местом, и вдохновением. Знали ли шейхи, хозяева этих мест, что пески могут быть так полезны? Но белые люди привыкли всё разжёвывать песочным князьям. Белые люди привыкли работать мыслью. Передавая её порой просто телепатически. То ли верным расчётом, то ли своим вдохновением, но гипнотизируя шейхов.      
                (СОБСТВЕННО СТРОЙКА прим.автора )   
                С простыми арабами было интереснее, их реакция была своеобразной, где-то детской, как бывает. когда ребёнка приглашают поиграть с чем-то необычным и увлекательным. Но простым арабским рабочим, большинство которых были из дремучего Египта, где никогда никаких на их памяти любопытных строек не было, а пирамиды были просто частью ландшафта, о происхождении которых ни один араб никогда не задумывался даже тогда, когда из поколения в поколение в рамках одной семьи грабили эти пирамиды, сразу сказали, что тут молиться не на что, но каким-то чистым человечьим чутьём, практически на все сто процентов копирующим животное, они почувствовали, что работают с чудом. Они не уточняли для себя, с религиозным чудом или научно-техническим, им оно казалось чем-то сверхъестественным и они воспринимали это как проявление особой божеской милости, потому что иных слов для этого не знали. Соответственно, просвещать их никто не собирался. В конечном итоге так всегда было более выгодно, чтобы рабочая сила, поднимающая стройки, проекты, города, не понимала истинный размер своего вклада. И она, эта рабочая сила, продолжала не понимать. Но иначе дело обстояло с нашими неизвестного происхождения учёными. Они как чувствовали, что выбрали время очень верно. Более того они очень верно выбрали шейхов. А соединив верное время с правильно выбранными шейхами, они получили идеальные условия для воплощения своей дикой мысли, или смелого вымысла. Таким образом все необходимые ингредиенты собрались воедино. Идеальное начало для любого делового предприятия. И роль химика и инженера заключалась только в том, чтобы на полную силу проявить себя на этом этапе – остальное сделает само изобретение. И то время было самым оптимальным. Подземные нефтяные заводы для производства искусственной нефти можно было построить только в середине двадцатого века – позже эту стройку уже заметили бы через спутники из космоса. И этот период двадцатого века для арабов будущих Объединённых Арабских Эмиратов стал периодом величайшей и таинственной стройки. Шейхи просто смотрели на неё, но казалось, что вкладывали душу. Они умели предоставлять условия для тех, кто собрался принести им деньги. Места на всем просторе подвластных им аравийских песков, как ни странно, определить оказалось не трудно. На полуострове где ни копни, везде песок. Все поступили проще, это решали всё те же гениальные химик и инженер. О том, чтобы строить под водой залива, речь не шла вообще. И по каким-то своим причинам эти двое не хотели близкого соседства воды. Морские «месторождения» будут организованы самими шейхами – декораторов они найдут. Они в дальнейшем смогут представить свой товар хоть как просто скапливающийся у них дома в умывальниках, это уже будет дело только шейхов, задача изобретателей обеспечить их собственно самим продуктом. Этим они и занялись. В качестве основной рабочей силы они получили несколько тысяч арабов-кочевников, которым после предстояло затеряться в песках Руб-эль-Хали навеки. Особых строительных навыков от них не требовалось, а копали они не хуже оседлых. Изготовлением деталей по чертежам заниматься на месте не пришлось – они уже были у предприимчивой пары, а последующей сборкой должны были заняться они сами с несколькими сотнями самых умных арабов. Стройка продвигалась вперёд даже быстрее, чем рассчитывали шейхи. Со стороны всё смотрелось более, чем удачно. Никто не интересовался, зачем арабы копаются в песке. Может, выкапывают плавательные бассейны своим шейхам, должно же на них как-то сказываться присутствие англичан, может, выкапывают ирригационные системы от ближайшего колодца. Кто будет ждать большего от пыльных шейхов, властвующих над одним песком и имеющих самые смелые достижения лишь в области международной контрабанды? Но если соединить арабских шейхов с замыслом белого человека, получаются грандиозные проекты. Проекты, в которых каждый получает своё: шейхи – будущие сверхдоходы, белый человек – реализацию своей мечты. Сконструированные этой парой  установки не требовали и в процессе не начали требовать много времени на своё строительство. Ровно столько, чтобы мечта отчаянных изобретателей сбылась наяву. Окружающие пейзажи словно были полотном, на которое уже были нанесены кем-то третьим арабские шейхи, а изобретателям оставалось только добавить своё изобретение – и пейзаж оказывался завершённым.    
                В процессе работ инженер пришёл к шейхам с просьбой, показавшейся им крайне необычной, он попросил шейхов найти и предоставить им прах шейховских предков, желательно самых сильных из рода каждого из них. Причём не уточнили, откуда им известно об этой в общем-то широко не освещаемой традиции арабов. Сказать, что шейхи удивились, это сказать не много. Но останавливать процесс, который они начали, было уже нельзя – шейхи не смотрели на своих стариков и тем более тех, кто старше самих стариков, мёртвых, они смотрели на своих детей, наследников настоящего-современников будущего, которое строилось тогда в густых песках. К тому же приблизительную схему шейхи поняли, они сами практиковали в некоторой степени подобную вещь. Инженер сказал, что без праха предков – никак, шейхи поняли. У арабов была традиция в каких-то особо важных случаях не хоронить покойников, а сжигать и после прах хранить как самый лучший оберег. Это делалось в тех случаях, когда в роду находился тот, кто влиял собой и своими делами на весь род. К примеру, города Дубай и Абу-Даби среди прочего стояли на урнах с прахом Мактума бин Бутти Аль Мактума, основателя рода Аль Мактум, и в случае Абу-Даби даже на двух урнах, с прахом Зийаба Первого бин Исы Аль Нахайяна, первого известного в роду шейха, того самого, кто в тысяча семьсот шестьдесят первом году говорил с оракулом и под предводительством которого произошло переселение всего рода на место, известное теперь как Абу-Даби, и с прахом Зайеда Первого бин Халифы Аль Нахайяна, при котором династия Аль Нахайян достигла никогда не виданного в былые времена могущества. И эти города стояли крепко. Шейхи хотели, чтобы нефтяные заводы стояли так же. Поэтому и в этой просьбе было решено пойти изобретателям навстречу. Шейхи хотели повторить свою удачу. Сегодня мы с вами уже можем видеть, что Дубай вырос на бункере с прахом первого Аль Мактума так легко и быстро, как, может быть, не позволило бы наличие одной нефти. Ушедшие люди перед нами обладают каким-то волшебством, какое мы при жизни повторить никогда не можем. Знание этого и смирение перед этим живут с нами, арабами, многие столетия, мы не противимся этому – мы научились дружить с этим обстоятельством. Как итог мы научились его использовать во благо нам самим и нашим детям. Оказалось, что те изобретатели тоже нашли способ использовать это обстоятельство. Более того оно стало необходимым компонентом. Шейхи сказали инженеру, что прах самых сильных предков уже заложен под два главных города. Научная пара ответила, что это как раз очень кстати и попросила проводить их туда. Здесь шейхи взяли время на размышление. Точное месторасположение знали теперь, в двадцатом веке, только они сами и самые приближённые к ним люди. Люди их фамилий. Люди из их семей и то далеко не все, и только мужчины. Сказать такое пришельцу – это как впустить его в святая святых своей семьи. Мы с вами понимаем, что есть семейные тайны, которые мы никто никогда не выдадим тем, кто не относится к нашим семьям. Они как охранные грамоты для наших семейств не только в материальном, но и в духовном пространстве, они живы уже одним своим сакральным значением. Но шейхи потому и были в отличие от нас шейхами, что могли мыслить государственно, то есть приподниматься над собственными законами и больше – над вековыми традициями, чтобы ввести какую-то новую традицию. А все мы понимаем, каким могуществом надо обладать на Ближнем Востоке, чтобы вводить новые традиции. Шейхи ещё раз подтвердили, что полностью соответствуют своему предназначению – они сломали в одном месте традицию, чтобы укрепить общество во всех местах. Вопрос, поставленный перед ними, был прост: выдавать ли священное место пришельцам? Но раз пришельцы принесли на эту землю богатство, они не причинят этой земле и тем, кто живёт на ней, зла. Богатство не способно причинять зло, в это вчерашние бедуины веровали со всей восточной страстностью. Тем более что перед глазами у них постоянно был и рос пример Саудовской Аравии – соседа и первого и до сих пор самого успешного конкурента в общеарабском, в общеаравийском соревновании по накоплению богатства и власти. Род Аль Саудов являл собой пример мощнейшей крепости, которая самым успешным образом отбивала все атаки времени и тех, кто пытались быть его новыми фаворитами, а на длительную осаду никто до сих пор не решался. Иногда шейхи эмиратов Абу-Даби и Дубай, каждый в одиночку, думали, сможет ли хоть когда-нибудь род Аль Нахайянов или род Аль Мактумов выставить такого же выдающегося по жажде к жизни и её сокровищам, может быть, даже не материальным, а в противовес Аль Саудам духовным, персонажа, каким сегодня является каждый из Аль Саудов? Шейхи не знали ответа. Они просто шевелились, как муравьи – по самой природой заведённой схеме добычи средств обеспечения существования своих родов и подданных этих родов и верили, что либо Аль Нахайяны, либо Аль Мактумы однажды вырастут над Аль Саудами  силами какого-то своего представителя, в ком сосредоточится самое сильное от всех предыдущих поколений рода – и снова вопрос, Аль Нахайяны это будут или Аль Мактумы? Но этот вопрос всё ещё не был главным для шейхов. Они строили реальность. В итоге их стройка пересеклась со стройкой двух изобретателей и развернулась единая – ещё большая. И чтобы она не прекратилась и не топталась на месте, шейхи назвали изобретателям заветные места.               
                Таким образом для химика и инженера эти места больше не были
тайными. Предваряя ваше возможное возмущение, я скажу, что белые люди не осквернили тогда священные для арабов места. Они просто взяли немного праха и переместили его в нужные места, где шло строительство. А теперь давайте немного подробнее, где же именно находились эти места. Арабы любили пустыню, но они любили и океан, его рыбу и жемчуг, кормившие их так долго и надёжно, в память о любви к океану, его великой силе и доброте места священного залежания праха великих были выбраны рядом с его вечно живущим телом, практически кладка урн стала частью этого вечного тела. Положенные вплотную, они словно становились в несколько раз более вечными, чем было им назначено от природы. Арабы не беспокоились, что со временем воды размоют священную закладку, воды были тихи возле этих берегов, на протяжении веков они не нарушали прибрежной линии и жизненного уклада людей. Древние арабы снова не ошиблись, возле такой могучей силы человеческой силе будет хорошо. Человек редко с чем соседствует успешно, с океаном арабы соседствовали более чем удачно. Рыба, жемчуг – всё работало на них. Хотя это и не смогло встать на пути торгового прогресса – японцы придумали торговать тем, что в старые-добрые времена назвали бы фальшивым жемчугом, а в эпоху торгового предпринимательства он был назван искусственным. Тут даже могла бы быть проведена параллель между искусственным жемчугом японцев и искусственной нефтью арабов, в дальнейшем вторая окажется непредумышленной местью первому. И в Абу-Даби, и в Дубае урны с прахом предков были зарыты недалеко от береговой линии, под водой у берега и сила набегающих волн гнала силу предков в города Дубай и Абу-Даби. Древняя технология была проста и максимально слита с силам природы – самыми надёжными патронами человеческими на протяжении тысячелетий. Арабы знали и любили эту магию. Правильно организованные молекулы воды нужным образом соединялись с меняющимися под воздействием магии молекулами воздуха и подменяли собой воздух в обоих городах. Люди дышали чистым благословением. В этих местах арабы не ловили рыбу, она вся «отдавалась» упокоенным предкам, как бы в плату за услугу. А главной платой были память и уважение, и охраняющие предки, даже мёртвые, могли по-прежнему помнить и любить своих потомков, а главное, действительно хранить их на их жизненных путях. Если они не отходили слишком далеко от своих городов. Но куда арабам уходить из своих городов, которые являются просто современной формой древних оазисов, где всегда спасались арабы, их животные и нехитрый скарб? Да и кто из живущих уйдёт от работающего, как часы, благословения? Из места, дарующего праздность и леность, и нескончаемый достаток. 
                Химика и инженера – изобретателей до мозга костей не могло не заинтересовать, как арабы осуществили закапывание самих урн в подводный песок. Но тут ответ арабов был крайне прост. Ловцы жемчуга могут задерживать дыхание на длительное время. Их «баллоны» с кислородом находятся внутри них. А в урны клались ещё и камни, чтобы урны не тянуло к поверхности. Копать под водой трудно – разрытую яму сразу же начинает затягивать песком, поэтому сразу несколько ныряльщиков занимаются процессом: одни поднимаются за кислородом, чтобы пополнить его в своих лёгких, другие продолжают вгрызаться в дно залива. Всего туда-сюда между дном и поверхностью курсировало около нескольких десятков ныряльщиков. Впоследствии именно таким образом такие же ныряльщики извлекали урны на поверхность. У всего этого, конечно, были свои нюансы. Но шейхи твёрдой арабской поступью шли к своей цели. Нюансы не должны были выстроить из себя непреодолимый забор. Да, было гипотетическое, гипотетическое, потому что никем не проверялось прежде, обстоятельство, если раскопать урны с оберегающим прахом, благополучие городов может пошатнуться, но в свете засиявшей надежды шейхи решили рискнуть древними устоями. Практически мгновенное обогащение способно решить любую проблему, которая, возможно, возникнет после на фоне потревоженных урн. Шейхи пошли даже на большее, чем простая выимка урн, они позволили инженеру, как тому требовалось, взять часть праха для последующего закладывания такового в нефтяные установки, в их охранную часть. Да, вскрытие урн потрясло во многом допотопное  сознание шейхов, но на пути к нефтяному всевластию делать остановки было нельзя. Предоставив изобретателям карт-бланш, шейхи твёрдо следовали принятому решению. Наследственная черта, пусть так и не выведшая их из песков, но позволившая по возможности обустроить в песках место своего обитания. Это место должно было процветать и мы с вами застали период его процветания. В итоге всё-таки вмешательство в древнюю закладку не замедлилось сказалось на обоих городах: некоторого упадка в торговле не получилось избежать, однако уже практически завтрашнее финансовое благополучие успокаивало пристально наблюдающих за этим шейхов.   
                Несколько недель химик и инженер ездили между Абу-Даби и Дубаем. От одних урн до другой, глубоко погружённые в свои заботы, они попросили шейхов не наблюдать за ними слишком пристально, шейхи послушались и наблюдали издали.
со стороны это выглядело, как будто главные шейхи двух фамилий активно навещают друг друга, а химик и инженер невидимо присутствовали в их свитах и попадали в нужные им места с максимально возможным в существующих условиях комфортом. Шейхи очень старались обеспечить им этот комфорт. И данных условий было достаточно для осуществления всех работ. Ни химик с инженером, ни шейхи не имели претензий к противоположной стороне. Что до ближайшего шейховского окружения, то бОльшая часть свит обоих шейхов вообще не слишком понимали, что происходит, но, конечно, догадывались, что нечто немаловажное. А раз догадывались, то и старались разузнать побольше, но тут всё было просто: догадываться было можно, вызывать подозрения у шейхов в своём излишнем любопытстве было смертельно опасно. Поэтому официально знали  те, кому было разрешено шейхами, остальные тоже знали, но не всё и молча. Когда ныряльщики, сделав то, что должны были, без следа исчезли с прибрежных работ, химику и инженеру было предложено не интересоваться их дальнейшей судьбой. Те поняли. Тут шейхам было лучше знать, как поступать. И изобретатели, и шейхи делали свою часть работ, и смешивать эти части было неблагоразумно. Восток вообще быстро учит благоразумию. Но изобретателям это действительно не мешало работать. Их замысел воплощался в реальность даже быстрее их самых смелых ожиданий и надежд. Быстрее, потому что к их надеждам присоединились надежды шейхов. Здесь шейхи нарушили правило: касаться урн с прахом могли только члены правящих семей, кто состояли с душами в непосредственном родстве, иное ослабляло души, но как тогда сохранить это в тайне? Простым ныряльщикам после проведённых работ можно обеспечить «исчезновение», а со своими ближайшими родственниками так поступить уже труднее. Шейхи и здесь решили рискнуть. Были ли последствия, вы узнаете дальше. По первым итогам химик и инженер нашли пустыню в общем и целом замечательным местом для устроения материального воплощения своего замысла. Также были найдены места и для совершенно особых подземных бункеров. Но о них будет поведано дальше.
                Не только шейхи, казалось, что и простые арабы были воодушевлены происходящим. Те арабы, которым случилось стать посвящёнными в производимые работы, хоть всего, а главное, смысла этих работ, они и не знали. Простым арабским рабочим сразу сказали, что тут молиться не на что, но каким-то чистым человечьим чутьём, практически на все сто процентов копирующим животное чутьё, они почувствовали, что работают с чудом. Они не уточняли для себя, с религиозным чудом или научно-техническим, им оно казалось чем-то сверхъестественным и они воспринимали это как проявление особой божеской милости, потому что иных слов для названия таких вещей  и своего ощущения возле них не знали. Это было время, когда арабы ещё умели работать на тяжёлых физических работах, сегодня, в начале двадцать первого века, вы уже не найдёте среди нас не белоручек, даже те, кто ходят за верблюдами и лошадьми, считают себя чуть ли не жрецами, обслуживающими высокий культ. Не научившись думать и став самым показательным образцом современного потребителя, большинство из нас ещё и разучилось работать, а в то во многом благословенное время арабы ещё не брезговали понятием homo servilus и действительно строили своё будущее. Химик и инженер несколько раз, в начале работ, в середине и в конце, осматривали арабов-рабочих. Шейхи, видя это, поспешили сказать, что рабочие самые лучшие и здоровые и изобретателям не стоит беспокоиться о качестве предоставленной рабочей силы. Но о чём на самом деле беспокоились изобретатели, кто знает? Химик и инженер осматривали зачем-то рабочих, устраивая им регулярные медосмотры или преподнося это как медосмотры шейхам. В какие-то периоды медосмотры шли просто чередой. Шейхи спокойно сносили все «чудачества» своих гениев, сосредоточенные только на результате. И результат появлялся на их глазах. Шейхи, быть может, впервые за всю историю обитаемого Аравийского полуострова, столкнулись с небывалой результативностью. Им только оставалось поражаться, как много знает и может белый человек. А белый человек действительно показывал им чудеса. Хоть и издали.               
                Но и шейхи не бездействовали, пока белые люди строили их благополучное будущее. Шейхи тем временем устраивали достойное такого будущего обрамление. А каким может быть самое достойное обрамление для предстоящей роскошной жизни? Самым логичным, даже полудиким арабским шейхам, представляется возникновение вокруг такой жизни отдельного государства – своей собственной страны, в которой у амбициозных дикарей может появиться возможность быть не просто богачами, но вдобавок зваться принцами и королями. Официальная цифра – тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год сильно отодвинута вперёд от реального года, когда два шейха, дед нашего героя – Рашид бин Саид Аь Мактум и Зайед бин Султан Аль Нахайян, встретились в специально разбитом посреди пустыни палаточном лагере, чтобы поднять вопрос, благополучным решением которого были озабочены оба. Кстати, полагаю, мне незачем уточнять для вас, почему подобная встреча состоялась посреди пустыни, а не в комфортабельном дворце. Вы, люди приближённые ко двору, прекрасно понимаете, чего хотели избежать наши шейхи, выехав с переносными шатрами в сердце пустыни. Шпионаж процветал уже и в середине двадцатого века, прослушивающие устройства отличались от современных, но со своей задачей они справлялись и тогда. А прикрепить жучок к колышущейся стенке шейховской палатки было несколько сложнее, чем к твёрдой и непоколебимой стене очередной залы во дворце. Шейхи понимали, что им придётся так или иначе согласовывать рождение своего собственного государства  кураторами из Великобритании и не хотели анонсировать это преждевременно. Как и «открытие» нефти в их земле, всё должно было произойти в нужное время; шейхи ещё не знали, что опоздать с открытием того же нефтяного месторождения невозможно в принципе – несмотря на все последующие поиски и нахождения альтернативных способов получения энергии, никакая «зелёная» энергия, получаемая солнечным или ветровым способом, в условиях этой планеты никогда не восполнит пробел, который оставит исчезновение нефтяной или гидроэнергии. Ну а с основанием государства опоздать, конечно, можно, но ещё возможнее поспешить и не угадать с моментом. Но я вам открою секрет, с шейхом Рашидом шейх Зайед, больше известный вам как основатель Объединённых Арабских Эмиратов, встречался уже после того, как получил не просто согласие, а прямое указание Великобритании готовить почву для будущего объединения эмиратов – то же самое, что в своё время Великобритания сделала со штатами будущей Америки, а после этого с разрозненными индийскими княжествами, сделав штаты и из них, но на Ближнем востоке это предполагалось повторить в миниатюре. Шейх Зайед чётко это понимал и вся его роль сводилась к тому, чтобы заручиться согласием шейхов, из чьих эмиратов и предполагалось лепить новую страну – будущий опорный пункт англо-американского влияния на Ближнем востоке. Зайед Аль Нахайян всегда точно исполнял волю британского патрона, единственным его секретом от хозяев стали заводы по производству искусственной нефти. Шейх Рашид Аль Мактум хорошо понимал шейха Зайеда, он даже догадывался, что его сосед и будущий начальник готовит почву не только для нового государства, но и для того, чтобы однажды обрести истинную независимость от британских хозяев региона. И даже если последнее будет означать необходимость сильнее прогнуться под Саудовскую Аравию, шейх Зайед пойдёт на это, так как арабские связи, которыми покрыт Аравийский полуостров, сильнее связей арабов с британцами. Со своим секретом шейхи таились, как два мальчишки, затевающие огромную проказу или волнительный подвиг. Только в случае полного провала их было некому наказать в отличие от обычных мальчишек, которым обязательно досталось бы или от отца, или от матери.
                Как результат встречи в пустыне шейхи образовали федерацию двух эмиратов («Union Accord» прим. для перев), о чём шейх Зайед и отчитался перед британцами. Но все вы ещё со школьной скамьи знаете, что остальные эмираты не преминули присоединиться к двум шейхам, хотя решение принималось в общей сложности ещё несколько лет. Посторонние разведки не узнали о зарождении нового государства прежде времени, а британский хозяин региона узнавал всё из первых уст – уст шейха Зайеда. Одна Саудовская Аравия подозревала о том, что у неё появится более мощный сосед, нежели скопище разрозненные эмиратов, но она не вмешивалась, рассчитывая даже при некоем неблагоприятном для себя раскладе обрести младшего, но преданного исламского товарища в неспокойном регионе, которому ещё предстояло преобразовываться и изменяться не один год. Но имеет смысл повториться, единственное, о чём молчали и не докладывали коронованным британцам уста шейха Зайеда – это подземные нефтяные заводы, они были его козырем при любом раскладе в регионе. Шейха Рашида устраивала роль соратника – он никогда не бежал впереди верблюда. Встреча эмиров остальных эмиратов состоялась во дворце шейха Рашида в Дубае, что объяснялось желанием шейха Зайеда сделать комплимент своему товарищу и соратнику, и более того, деловому компаньону, из Дубая. Государство начинало строиться. Но строилось не только государство. Строились и планы наших шейхов, а планы могли строиться потому, что в сердце нового государства строились уникальные заводы по производству гарантии будущего постоянного благополучия как самих шейхов, так и их потомков.       
                В итоге на нашей земле, а точнее, в нашей земле, на глубине, что глубже расположения могил наших соотечественников, возникли уникальные заводы по производству искусственной нефти. Гордость и страх наших шейхов. Страх того, что это может быть раскрыто. Гордость от того, что теперь у них была возможность производства практически неограниченного количества денег. А выглядело всё естественно. Всё было готово для «открытия» «нефтяного месторождения». И вот здесь случилось интересное: устроившие это всё химик и инженер исчезли. Они действительно исчезли, шейхи к их исчезновению не прикладывали руку. Свою плату они взяли заблаговременно. А поскольку честный расчёт состоялся, о них больше не беспокоились. Шейхи поняли, что те не будут хвастаться тем, как работали на них. Это устраивало всех: шейхов, самих изобретателей и официальную историю, умеющую закрывать глаза на то, что не должно быть увидено, на собственные подводные течения. Которыми мы, как пассажиры, приплыли в день сегодняшний. И наш с вами день таков, что уже сильно отличается от дня, в котором принимали решения упомянутые шейхи. Но отзвуки тех решений звучат вокруг нас и поныне. Они элементарно отслеживаемым образом соединяются с решениями, принимаемыми нами, а точнее, нашими сегодняшними шейхами, и вливаются в текущую минуту так же активно, как делали это в своё время собственно под началом своих авторов – шейхов середины прошлого века. Это называется теперь наше наследство, главное, что шейхи оставили нам в наследство – это их решения. Сегодня большая часть вас, полагаю, уже приблизительно понимает, о чём я говорю. Связь тех решений и сегодняшних становится всё более очевидна. Другой день, другие шейхи, другие подданные, но опять всё связано с этой землёй. В неё уходят не только наши корни, но и наши тайны, некоторые, как уже выяснилось, уходят не слишком глубоко. Их связь с нами не прерывается ни на минуту, у нас ни одной свободной минуты от них – наш день полностью построен на одной такой тайне. На самой безусловно тайной тайне из всех прочих. И эту чрезвычайную таинственность просто объяснить, потому что всё самое тайное, что есть у людей, связано с производством денег и получения благ от них. И когда кто-то впервые получает в своё распоряжение подобную лампу Алладина, когда арабский фольклор становится реальностью в руках реальных арабов, всё происходит ровно, как в упомянутой сказке – источник своего богатства и благополучия необходимо скрывать от других людей. Впрочем, в песках Аравии скрывается многое, много как преступлений, так и до сих пор никому неизвестных героев прошлых и нынешних дней, не сумевших донести добро своих деяний до западного общества, равно как и до своего собственного. И теперь интереснее всего, сможет ли прервать эту традицию обречённого недостижения Хамдан Аль Мактум, прямой потомок одного из главных шейхов моей истории. Потому что мы сейчас говорим и об его наследстве, может быть, в первую очередь его.   
                Шейхи стали обладателями конкретно следующего. Конкретно следующих установок. В нескольких местах в землях, подвластных шейхам Зайеду бин Султану Аль Нахайяну и Рашиду бин Саиду Аль Мактуму, разместились сложные установки, частично подземные, частично надземные – в каждом случае единый комплекс могучих устройств, производящих вещество, которое упомянутые учёные назвали искусственной нефтью, как искусственную нефть они и представили его шейхам – отныне его хозяевам. Тем предстояло остаться с ним наедине. А впоследствии оставить с ним наедине и своё потомство. Но приобретённый друг, хоть и абсолютно искусственный, не казался опасным. Приобретённый друг был больше, чем другом – он был отныне спонсором всех надежд и желаний шейхов. Он же был спонсором их реализации. Этот по определению спонсор не мог подвести ни самих шейхов, ни потомство. И шейхам не было жаль ни одного дирхама, заплаченного ими пришлым изобретателям. Они купили своё будущее. К древнему оракулу, говорившему о будущем их предкам пару вековой давности, у них тоже не было претензий – они были готовы покупать. Шейхи Зайед Аль Нахайян и Рашид Аль Мактум заплатили поровну, а почему у Абу-Даби этой нефти оказалось в итоге значительно больше, объяснить легко: так фортуна расположилась изначально, руками арабов поместив под нужды Абу-Даби две урны с охранным прахом предков, а Дубай был поставлен лишь около одной. Поэтому и праха предков Аль Нахайянов хватило на большее количество установок. Аль Нахайяны, как будто чувствовали, заранее побеспокоились ублажить фортуну. И Золотой телец на том этапе развернулся к ним мордой. В общем-то, мордой он развернулся и к Дубаю, но Абу-Даби он ещё и улыбнулся. Подвоха в улыбке никто не заметил. Ведь всё было выбрано верно: время, люди и место. Время, когда нефти в мире стало требоваться всё больше и больше. Люди – шейхи, стремящиеся, наконец, перейти от верблюдо-кочевого, полуразбойничьего образа жизни к подобию некой государственности и становлению себя в роли равной силы среди других политических сил мира. Место, где под песками можно спрятать вообще полмира. Аравийский полуостров – как раз то место, где может поместиться волшебная установка по производству могущества для избранных. Подземная часть каждой установки не была особенно велика, несколько помещений-цехов с непонятной как на тот момент, так и сегодня аппаратурой, к которой арабам было рекомендовано никогда не приближаться, включая главную камеру-преобразователь. Плюс подсобные помещения и обширная вентиляционная система.
                Особо важная часть установок – это своеобразные Кубы. Прозрачные Кубы, висящие в воздухе над теми местами, где на глубине находятся подземные заводы – надземная часть подземных заводов, по телепортационному каналу туда перегоняется готовая нефть и оттуда она смотрит на мир, в котором ей предстоит царить, так сказать, обозревает окрестности и настраивается... Она заводится в прозрачные Кубы только по ночам (до того, как быть проданной, она обозревает только ночной мир, который в общем-то не особенно отличается от дневного, разве что лишён многого наносного в плане цвета, социальный нанос и ночью остаётся прежним), чёрные Кубы не видны в чёрном ночном небе, как и пустые прозрачные в дневном (она, эта субстанция, не мажет стенки и не оставляет подтёки, которые могли бы быть идентифицированы как её следы). Эти Кубы сразу проектировались их изобретателями прозрачными не только для дневной невидимости, но и чтобы нефть могла смотреть... Изобретатели знали про особенности своего детища заранее. А теперь арабы вынуждены делать ей «процедуры» с выгулом. Устраивать ей экскурсии в Кубы, чтоб она дошла до нужной кондиции перед продажей. Тайна в том, что нефть разумна. Не как человек, но она умнее собаки и вовсе не так преданна человеку. И в отличие от собаки выдрессировать её за более, чем полвека, так и не удалось. Её тёмное сознание зависло над одним инстинктом – выживания. Инстинкт, который должен быть понятен человеку. Но человек, владеющий ею – это уже не тот человек, что не имел подобной собственности, это человек, кроме инстинкта выживания, узнавший и другой инстинкт – наживы, или этим инстинктом просто дополнивший свой основной. Надо рассказать, как самые первые арабы, которые столкнулись с ней, в итоге поняли, что нефть разумна. Их нефть в отличие от всей прочей нефти начала демонстрировать определённое поведение. Поведение стеснительного ребёнка. Да, как ни странно это звучит сегодня, на раннем этапе своего становления эта субстанция испытывала стеснение, то ли от своего непонимания, чего от неё хотят люди, то ли от факта своей продажи. А проявлялось это просто, не имея изначальной возможности сбежать от своих покупателей, как и от продавцов, она нашла самый простой вариант – не становилась продуктом переработки, просто и чётко продемонстрировала способность не поддаваться никаким схемам соответствующей обработки. Нефть не стремилась стать частью торгово-денежного оборота. Не понимая, для чего создана, она не хотела продаваться и быть используемой человечеством, и в этом был единственный очевидный минус купленного шейхами изобретения. Уже по одной этой причине с точки зрения непосредственного применения оно идеальным не было. Здесь уже можно было бы заподозрить, а не обманули ли изобретатели вдруг ставших доверчивыми шейхов? Или просто это был их недосмотр и без особого злого умысла они продали шейхам халтуру? Но именно на такой случай химик и инженер оставили своим покупателям одну соответствующую инструкцию, к ней просто вовремя нужно было обратиться. И в этой чрезвычайно простой инструкции понятным языком говорилось, что даже пытаться не стоит продавать получаемый продукт без предварительного «выгула» в указанных Кубах. Это было первой ошибкой арабов. Это была причина того, почему они столкнулись с «капризами» этого продукта. И вот «выгул» нефти в этих Кубах как раз решал вопрос её недопонимания и доводил её до необходимой кондиции. Во время этих прогулок нефть понимала, что именно является истинной кровью этого мира и узнавала в этой крови, в этом корме всех клеток социума, себя. Она словно смотрела фильм с собою в главной роли. А мелкая вибрация стенок Кубов, такая мелкая, что незаметная для человеческого глаза,  воздействуя на находящуюся там нефть и меняя её молекулярную структуру согласно определённому рисунку, между тем довершала процесс рождения той субстанции, которая в конечном итоге и требовалась. Именно Кубами химик и инженер исправили несовершенство своего продукта – просто на первом этапе сделать это для них было невозможно. Они были гениальными изобретателями, но всё-таки не волшебниками. Но нефть стала развиваться дальше. Нефть сделала то же самое, что дано делать абсолютно всем людям – она узнала, что на свете есть смерть, собственная смерть, и она поняла, что такое смерть. Она столкнулась со своей смертью при превращении в продукты переработки. В её случае это стало постоянным, непрерывным процессом умирания, так как постоянно вырабатываясь и постоянно переходя в продукты переработки в разных частях света, а после Кубов сопротивляться своему становлению продуктами переработки она уже не могла, она находилась одновременно в обоих состояниях... от одного из которых она захотела избавиться. А значит, надо было что-то делать с причиной этого – людьми. Это стало вторым, что поняла нефть. Нефть и люди начали понимать определённые вещи, касающиеся обеих сторон, практически одновременно. Осознание факта какой-то разумности нефти произошло ещё при жизни шейхов Зайеда и Рашида, осознание факта, что она как личность каждый раз гибнет при переработке и будет всеми силами сопротивляться этому, произошло уже после их смерти – милостивая судьба пожалела шейхов. Это был её последний подарок им на прощание. То есть со момента осознания разумности получаемого продукта до момента осознания его опасности в силу стремления и способности к сопротивлению прошло значительное количество времени. Что происходило в этот период с личностью этой нефти, было неизвестно. 
                Кубы висят в воздухе над подземными помещениями по аналогии с взаимно отталкивающимися частицами, сопряжённой с верно рассчитанным действием магнита. Зона Кубов и зона подземных помещений одновременно и притягиваются друг к другу, и отталкиваются, таким образом находясь в состоянии постоянного баланса. Этот баланс не нарушался с тех самых пор, как они были установлены на свои места. Более того, наши изобретатели сделали систему «отталкивания и притяжения» автономной – независимой от работы непосредственно производственного цеха установок по производству нефти, чтобы в случае внезапной остановки этого цеха Кубы не рухнули на голову случайному арабу, прогуливающемуся со своим верблюдом мимо. И снова секретность была соблюдена: прозрачные Кубы, уже соединённые телепортационными каналами с подземными транспортировочными цехами, просто по тем же самым каналам, будто одной только силой инженерной мысли сквозь пространство и воздух выдвигающимися куда-то ввысь, были перенесены в места своего постоянного нахождения. Не сразу всё было благополучно с их нахождением на этой высоте и даже впоследствии нет-нет да и происходил какой-нибудь казус, однако в общих чертах и это стабилизировалось. Те, кто видели, как прозрачные Кубы устанавливали в воздухе (прим. для перводчика: who saw – how? - transparent cubes installing in the air), давно покинули эту землю. Да таких людей и было-то совсем немного. Да и видели они мало: посреди пустыни, там, где установки по производству искусственной нефти обрели своё подземное убежище, стоял одинокий человек. Это был инженер, напарник химика, в руках у инженера была только маленькая коробочка, на которой он всё что-то нажимал... генерировала эта «коробочка» какое-то поле, которым инженер мог управлять, или делала что-то ещё, мы уже не узнаем.            
                Такое сокровище требует особых сторожевых псов. Арабы знали прекрасно, кто выполнит эту задачу, знал это и инженер из знаменитой пары химика и инженера, он также знал, как это решить технически. Помимо основных Кубов есть Кубы, где просто «сидят» души знаменитых и наисильнейших предков сегодняшних шейхов, их присутствие в Кубах обеспечивается их же прахом, хранящимся в подземных бункерах в песках полуострова, обустроенных в песках аккурат под этими Кубами – бункеры с прахом предков удерживают души предков в Кубах, как магнит держит железо возле себя, как память держит прошедшие события возле чьей-то души. А современное поколение арабов – это нынешние события в существовании этих душ и души не против участвовать в них, и они охраняют-сдерживают: сдерживают враждебные по отношению к человеку порывы нефти и охраняют людей – своих потомков, торгующих ею. А поскольку все арабы, произошедшие из этой местности, находятся в довольно тесном родстве друг с другом, то эта охрана защищает всех коренных арабов в этих местах. Но только их. К тому же на детей от смешанных браков достаётся ровно в два раза меньше охранного поля. Это часть единого комплекса установки и она работает, как калькулятор. И по аналогии с подземными заводами эти охранные Кубы были рассредоточены точно так же: один над Дубаем, два над Абу-Даби, то есть по одному Кубу на завод. С такими нормативами было возможно держать ситуацию в плане арабов под должным контролем. Остальные люди остаются в абсолютной опасности. 
                Вот о них и подумал Хамдан, когда принимал решение остановить этот волшебный горшочек, наваривший столько ядовитой каши. Выяснился побочный эффект. Началось с тех, кто непосредственно работает с этой нефтью на переработке её в дальнейшие продукты. У них кровь стала заменяться на некую форму этой нефти, приспособленную под нужды человеческого организма. Человеческие тела, как автомобили, стали работать на ней. Таким образом часть нефти оставалась живой, тогда как остальная её часть погибала, чтобы стать продуктами переработки. Нефть, как любой организм на этой планете, просто боролась за своё выживание. Находиться не только в окружающей среде, но и в человеке показалось ей вполне приемлемым. Тем более что человек сильнее окружающей среды, он – более надёжное место. К тому же она была вымышлена, рождена человеком и в границах человеческого существования. Ей было некуда идти. Создание осталось со своим творцом; а то, что она не умела отличить непосредственно тех, кто был причастен к её созданию, от тех, кто ею просто пользовался, так это не виделось ей первостепенным. Первые человеческие жертвы проявились не в Объединённых Арабских Эмиратах. Души предков работали и работу свою делали хорошо, а на экспатриантов лишнего внимания никто из их арабских работодателей в ту пору не обращал. Сезон проблем можно было начать считать открытым с того момента, когда клиенты эмиратов из нескольких стран-импортёров почти одновременно прислали интересные медицинские заключения. Это было ещё тогда, когда Хамдан был счастливым наследным принцем, с полным спокойствием собирающимся наследовать у своего отца благополучную деловую и туристическую империю, обладающую небольшим по сравнению с соседним Абу Даби нефтяным бонусом. Но большой уверенностью в своём благополучном будущем. Медицинские заключения, если в них вчитаться, уже на ту пору были страшными. К этому заключению привёл обычный медицинский осмотр на одном из производств, расположенных в Китае. Но Китай был и остаётся так велик, что особого внимания на отдельный случай на одном отдельном производстве не обратили, хотя и посчитали необходимым проинформировать сторону-продавца, то есть эмираты. Никто в Китае не знал, что аналогичные заключения практически в то же самое время пришли в эмираты из Индии и Японии. Нефть заражала собой всеми возможными способами. Достаточно было вдыхать нефтяные испарения, то есть находиться продолжительное время рядом с ней. Что и делали рабочие, в чьи профессиональные обязанности это входило напрямую. В этом всём самым интересным было то, как на это заключение ответил Абу Даби, основной экспортёр эмиратовской нефти. Главный нефтяной эмират в лице своего наследного принца Мохаммеда бин Зайеда Аль Нахайяна сказал: «Дайте нам время на изучение вопроса» и ничего не сделал. Шейх Мохаммед как вице-президент и премьер-министр был в курсе происходящего и бездействие Абу Даби не понравилось ему. Но сокращение финансирования, которое диким призраком встало рядом с ними и которое последовало бы в реальности в случае начавшегося расследования по вопросу поставляемой в эти страны нефти, показалось ему ещё неприятнее. Шейх Мохаммед промолчал. Он как будто чувствовал уже тогда, что в своё время не промолчит его сын. Но тогда всё осталось, как было. Получается, все стали ждать вторых человеческих жертв. А пока предложили Японии, Китаю и Индии задуматься о разработке некоего противоядия, антидота. И обещали сами подумать над решением этой задачи. Но денег на это выделено не было. Наверное, и сами перечисленные страны не слишком испугались обнаруженного, так как во Всемирную организацию здравоохранения никем из них доложено не было. Нефть бездействием самих людей выиграла время. А для неё были важны не дни, но минуты. Потому что с каждой минутой она усложняла свою структуру, чтобы людям разрушить её было как можно труднее. В этом нефть была похожа на вирус, постоянно совершенствующим свои штаммы. И всё большее и большее количество людей в мире становились носителями этой нефтяной болезни. Ещё не было такой профессии как нефтяная вирусология, да она так и не появится в дальнейшем, но проблема уже была. Вот сколького не предсказал оракул, когда отправлял арабов к заливу за счастьем. Я лично вообще уже начинаю подозревать, что тем оракулом был один из тех двоих изобретателей, сделавших арабам эту нефть, сгонявший в наше общее прошлое на машине времени, изобретение которой лично у меня тоже не вызвало бы удивления. Нефть, наверное, была их не единственным изобретением. Но единственным, доставшимся на долю арабов. Если бы такой продукт не имел побочного эффекта в виде наличия у него разума и не имел такого же, как у человека, стремления к господству над всеми прочими биоформами, эту долю можно было бы назвать счастливой. А так арабам предстояло узнавать и узнавать, что значит использовать того, у кого присутствует наличие своего особенного разума.   
                В общем, Хамдан узнал, как в реальности сбылось предсказание оракула. Также он понял, что это алладинство по наследству вместе с испорченной лампой перейдёт к нему. Дальше Хамдану пришлось днём и ночью курировать работу комитета и не просто номинально. Он был тогда ещё лишь наследным принцем. О своих выводах он докладывал лично отцу, шейху Мохаммеду. Выводы делались не просто тяжёлые для человеческого осознания, но даже и пророческие. Вот на этом самом этапе Хамдан и его отец поняли, что проблема огромна и нужна молодость сына, чтоб решить проблему отца. Стихами они сразились, всё уже решив до боя. Но два романтика оставались романтиками до конца. Тем более что к ним очень быстро приближались времена не романтичные. Может быть, отец даже в большей степени понимал всю глубину надвигающихся испытаний, но кроме собственного сына ему было нечего выставить им навстречу. Отец сам становился похожим на душу предка в Кубе, он ещё хранил своего сына, но не мог сделать за него всё необходимое. В Персидском заливе должен был подуть иной ветер, ветер перемен. Место было определено совершенно однозначно. Так у меня появилось название истории, а у армии немногих разумных полководец – шейх Мохаммед убедился, что его сын может быть не только аниматором, завлекающим туристов. И впереди нам кое-что предстоит... Но арабские ночи длинны, может быть, потому, что очень глубоки. Но я особенно рассчитываю на терпение нашего судьи. Неизвестная пока никому из нас персона в маске, что уже месяц составляет нам компанию в нашем занятии ораторским спортом, мы и привыкли к ней, и располагаем фактором необходимой напряжённости, что бодрит нас в надвигающейся ночи. Тот, из-за кого я знаю, что я тружусь в ночи не в одиночестве.
                Собственно теперь я приступаю к изложению последовавших событий, шагов Хамдана и некоторых результатов предпринятых им шагов. Ситуация сложилась так, что он всё-таки стал Алладином с испорченной, но продолжающей давать страшное волшебство лампой. Первым шагом Хамдана, как и следовало ожидать, была попытка выяснить, можно ли ещё какое-то время продолжать пользоваться такой нефтью. Так как резкое обесточивание привело бы к экономическому коллапсу. Для этого требовалось провести целый ряд мероприятий. Причём никто их заранее не планировал и до сих пор вся контрольно-исследовательская группа, действующая под эгидой дубайского Комитета по научным разработкам, плохо представляли, какими эти мероприятия могут быть. Пока Хамдан, находящийся под воздействием горького впечатления от наивности своих ближайших предков, не подал простую идею. Для ближайшего знакомства со степенью внедрённости нефти в человека и в прилегающие к нему, человеку, сферы деятельности последнего, им придётся взять человека, уже подвергнувшегося полному замещению. В стране, где арабы защищены душами своих предков, такой человек может быть только индусом или пакистанцем. Есть ещё национальности, но бизнесом в сфере, к примеру, такси-услуг, сфере, напрямую сопряжённой с использованием нефти, с продуктом её переработки, занимаются пакистанцы. С них и начали. Выудить одного из бесконечного потока водителей такси в Дубае ещё более элементарно для властей эмирата, чем для потенциального пассажира. Автомобиль и человек – два организма, работающих на нефти, и таково большинство таксистов в Объединённых Арабских Эмиратах с некоторых пор. Пассажира из одного пункта в другой доставляют два механизма вместо одного. Два устройства, в которых бежит чёрная кровь. Чёрные цели которой до конца так и неизвестны. Сколько лет это уже происходит в Объединённых Арабских Эмиратах? Теперь никто не может дать точного ответа. От пары десятилетий до нескольких последних лет – в этом временном диапазоне произошло замещение тех людей, кого не охраняли души арабских предков. В их случае уже полное замещение. Теперь они могут только дожить свою жизнь в приобретённом состоянии, изолировать ли их от остальных людей, и предстояло решить Хамдану и его людям. Но люди Хамдана, например, не могли уточнить до какой степени поражены те, кто работают непосредственно на переработке этой нефти заграницей. Такую информацию могли дать только те, кто покупали у Эмиратов нефть. Как вообще их дела в этом вопросе сегодня? Хамдану не было ничего известно о повторных обращениях стран-покупательниц к эмиратам по упомянутому вопросу. И это была одна из загадок, связанных с этой субстанцией и она стояла в списке к разрешению среди всех прочих накопившихся вопросов. Что же делают эмираты пока? Они продолжают отправлять эту нефть в мир, предположительно они продолжают превращать этот мир в замещённый мир. В мир искусственной нефти, и пока, что странно, не получили никаких откликов, кроме того единственного много лет тому назад. Хамдану предстояло возобновить общение с покупателями эмиратской нефти по этому вопросу. Но для возобновления такого разговора ему надо знать по возможности точно, с чем он и его страна имеют дело. К неизвестности нужно было как-то подступать. Выбранный для осмотра пакистанец казался мостом между наблюдателями и нефтяным жизненным пространством, в котором, вероятно, уже царили какие-то свои, неподвластные людям, законы. Тем не менее Хамдану и его людям предстояло проникнуть в это пространство и познать новоявленное нефтяное «законодательство». Но тут случилось нечто. Обследование пакистанца оказалось неожиданно намного короче, чем предполагали арабы и исследуемый в нём участвовал не долго. Пакистанец не сообщил команде Хамдана ничего нового, кроме одного пугающего обстоятельства. О том, что это обстоятельство существует, узнали следующим образом. Первое, что решили сделать исследователи, это взять кровь пакистанца на анализ. Дальше кровь уехала в лабораторию, а пакистанца попросили остаться до получения результатов. Через тридцать минут пакистанец пожаловался, что кровь с места прокола продолжает сочиться. Ему рекомендовали прижать вату сильнее. Что и было сделано послушным пакистанцем. Но ещё через тридцать минут пакистанец обратился повторно с этой же жалобой. Хамдана в это время не было в Исследовательском центре и пинка к принятию срочных мер арабам ждать было неоткуда. Да если бы пинок и был получен, даже с ним арабы очень скоро выяснили бы, что способа остановить кровь с места одного-единственного тончайшего прокола у них нет. Она так и продолжала сочиться тонкой черной ниточкой, такая тоненькая, не сразу заметная, но абсолютно неостановимая. Хамдан приехал в Центр часом позже, он увидел этого пакистанца, он увидел чёрную кровь, он увидел, как беспомощны в этой ситуации его люди, не все из которых даже знали, что происходит и с чем они имеют дело, а потому страшно напуганные тем, что, возможно, имеют дело с новым, не изученным ещё, заболеванием, и не знающие, что они, арабы, абсолютно надёжно защищены от подобной участи. Сначала пакистанца хотели выпустить обратно на просторы Дубая, чтобы он просто умер дома, снабжать именно его каким-то датчиком не было смысла, да и не было пока соответствующих датчиков, но практически сразу стало ясно, что до дома он не доберётся, к тому же чёрное кровотечение привлекло бы ненужное внимание со стороны жадных в условиях тотального полицейского контроля и цензуры до всякого зрелища жителей города. Поэтому пакистанца оставили в Центре, понимая, что он будет оставаться там совсем недолго.       
                Перед ними был экспат, который приехал в их страну, чтобы сбежать от экономической беспросветности его родной страны и который сейчас умирал от того, что было основой экономического сверхблагополучия страны Хамдана, в то время как сам Хамдан и прочие арабы были совершенно защищены. Тут Хамдану пришлось вспомнить одно обстоятельство, отлично характеризующее весь уклад с двойным дном нынешнего арабского общества Дубая, до недавнего времени и даже до сих пор целыми днями будто запускающего в небо воздушные шары «благополучия». Не так давно его отец, для того, чтобы добиться ещё большего сходства своего эмирата с успешным многозвёздочным отелем, и среди прочего ещё и таким способом создать у туристов ощущение бесконечного, окружающего их со всех сторон аттракциона и дополнительным образом привлечь туристов, любящих необременительный пятидесятиградусный досуг в свою страну-мактумию, ввёл интересную систему в обиход государственных учреждений эмирата, и Хамдану, в очередной раз беспрекословно подчинившемуся отцу, пришлось снова выступить свадебным генералом и «издать» под своим именем председателя Исполнительного совета Дубая спущенный отцом приказ о переименовании обычных систем государственных платных услуг в сервисные центры с прикреплённой к ним системой оценки качества и необходимости их услуг посредством выдаваемых звёзд. (to apply the stars system at all positions in the Government of Dubai (Global Star Rating System for Servicies прим.для перевода) Но и этого показалось отцу Хамдана мало и Хамдану, продолжающему играть послушную цирковую собачку, пришлось «отдать» ещё один приказ – и все центры по оказанию услуг в правительственных департаментах были преобразованы, то есть просто переименованы, в «центры для счастья клиентов» (all services centres in government departments were developed into centres for customer happiness прим. для перевода). Кто придумал это дикое, совершенно пустое и бесконечно пафосное словосочетание, Хамдан даже не знал, но, как верная марионетка своего родителя, поучаствовал и в этом; Хамдану хотелось кричать от происходящей глупости, но он был вынужден продолжать верить, что его отец знает, что делает. И Хамдан тоже делал «Во исполнение директив вице-президента и премьер-министра и правитель Дубая Его Высочество шейх Мухаммед бин Рашид Аль Мактум»...  (In implementation of directives of Vice President and Prime Minister and Ruler of Dubai, His Highness Sheikh Mohammed bin Rashid Al Maktoum прим.для перевода). То, что они с отцом делали, можно было назвать очень просто – пускать пыль в глаза. На граждан страны и иностранных наблюдателей ежедневно обрушивался шквал сообщений, не содержащих в себе ничего конкретного и предметного, но формирующих ощущение надвигающихся грандиозных событий. Они делались в лучших арабских традициях придворной напыщенности. Например, такие словесные железнодорожные составы, имитирующие информацию: «Директивы шейха Мухаммеда бин Рашида будут применяться к системе звёзд на всех позициях в правительстве Дубая и превращать это правительство в ещё более счастливые центры клиентов. Дубай работал в течение многих десятилетий, чтобы обеспечить все, что является уникальным для нашей аудитории клиентов за счет постоянного совершенствования инфраструктуры, объектов и материально-технического обеспечения. Мохаммед бин Рашид аль-Aсаад ( Хамдан даже понятия никогда не имел, кто такой этот аль-Асаад, чьё имя упоминалось в очередной порции правительственного вранья! ) понимает нашу работу на следующем этапе так: преобразовать все правительственные центры в центры для счастья дилеров. Кроме того, мы открыли сегодня Дубайский клуб для работы в Департаменте экономического развития, который представляет собой квантовый скачок в предоставлении услуг для бизнес-сообщества в эмирате. Деловой клуб Дубая (Dubai Business Club) отражает дух соперничества эмирата Дубай и стремление к совершенству в предоставлении услуг ещё более счастливым клиентам. Мы поздравляем Деловой клуб Дубая, из первых рук вы получите рейтинг 6 звезд для обеспечения исключительного опыта для более счастливых клиентов во всех интерфейсах и каналах доставки услуг. Дубай стремится обеспечить исключительный опыт для всех уровней поставщиков услуг, где понятие роскоши в предоставлении услуг не ограничивается гостеприимства и туризма» (большое прим.для перевода: The directives of Sheikh Mohammed bin Rashid will be applied to a system of stars at all positions in the Government of Dubai and turn it into a happier customer centers. Dubai has worked for decades to provide all that is unique to our audience of customers through continuous improvement in infrastructure, facilities and logistics.
Mohammed bin Rashid al-Asaad sees Emirates state .. and our job during the next phase to convert all government centers, centers for the happiness of dealers. Also we inaugurated today the Dubai Club for work in the Department of Economic Development, which is a quantum leap in the delivery of services to the business community in the emirate. Dubai Business Club reflects the competitive spirit of the Emirate of Dubai and the pursuit of excellence in providing services to customers happier. We congratulate the Dubai Business Club, from first hand you get 6-star rating for providing an exceptional experience for happier customers across all interfaces and service delivery channels. Dubai is committed to providing an exceptional experience to all service providers level, where the concept of luxury in the provision of services is not limited to hospitality and tourism.).
                Могло бы возникнуть подозрение, что то обстоятельство, что у арабов никогда не было новогодних ёлок, разве что только недавно они появились в бесчисленных торговых моллах и в домах тех коренных арабов-граждан страны, которые уже совершенно не знали, чем занять себя от совершенного безделья, а в Европу выезжать даже при наличие сверхдоходов было лень, и детство ныне руководящего шейха прошло за играми одним только песком, наверное, могло повлиять на стремление и откровенную склонность отца Хамдана развешивать какие-то свои полу-игрушечные гирлянды на то и тех, кто не успели увернуться от его внимания. Но факт, что непосредственным изобретателем этих звёзд он всё-таки не был, такие подозрения рассеивало. Однако, что-то смехотворное, как и бесконечно пугающее, в этом было. «Квантовый скачок в предоставлении услуг», пресс-служба умела находить слова... за которые где-то внутри было крайне стыдно. Тут же услужливая память того же Хамдана подкидывала к размышлению  то обстоятельство дубайской новейшей истории, что однажды они заявляли среди прочего и о своей готовности осваивать Марс – в свете развешивания этих звёзд это могло выглядеть так: космическая ракета или хотя бы маленький марсоход, который мог бы быть доставлен на Марс иностранным носителем за неимением такового во всех семи эмиратах, стоит с расклеенными на нём пятью... да что там, это же Дубай – пятьюдесятью пятью звёздами, дающими оценку его способности сделать дубайцев, естественно, только коренных дубайцев, счастливыми и... остаётся на Земле, так как кроме развешивания звёзд арабы во главе с правящим  шейхом ничего не умеют делать. Что подтверждается уже тем, что прямо сейчас, когда необходимо провести хотя бы предварительные исследования замещённых людей, они не имеют ни малейшего представления, с чего начинать. Потому что все врачи в их стране – это экспаты, обычный араб или арабка даже насморк у своего ребёнка не вылечат, а привлекать неарабов они не могут. Но когда Хамдан вспоминал, что лично дёргал за шнурок, раздвигающий шторки около памятной таблички упомянутого «Центра счастья для клиентов (Customer Happiness Center прим.для перев)» с этими блестящими звёздами или как он фотографировался на фоне дубайской «Лаборатории космических технологий (Space Technologies Laboratories)» в космическом центре имени его отца, шейха Мохаммеда (Mohammed Bin Rashid Space Centre) – очередной тематической пустышки, призванной привлекать инвесторов без больших деловых связей, которые через такой заход хотели бы выйти на семью Аль Мактум, предварительно этим нехитрым образом заплатив своеобразный взнос на громкие космические имиджевые побрякушки, столь дорогие сердцу правящего эмира,  чтобы впоследствии вкладывать уже в реальные проекты на его земле, ему улыбаться уже не хотелось. Хотя надо отдать должное иностранным служащим, проливающим пот своих знаний на неплодородной арабской земле – четыре эмиратских спутника всё же были выведены на орбиту планеты, но называть обычные телекоммуникационные спутники космическими было бы преждевременно, спутники, которые даже не факт, что могли бы служить целям военного шпионажа. Также он не хотел даже думать, как это могло выглядеть в глазах немногих мыслящих людей. Он понимал, что для мыслящих наблюдателей очевидно, почему на первых порах он выступал в качестве дрессированной обезьяны и так же, как и вся королевская семья с их приближёнными, при каждом случае, к примеру, показывал дубайский фирменный приветственный жест из трёх пальцев, делающий человеческую руку так похожей на лапку среднестатистического голливудского инопланетянина. Кстати, к вопросу освоения космоса... волею шейха Мохаммеда, благодаря тому самому жесту дубайцы уже были готовы приветствовать инопланетян так, как те приветствуют землян в фильмах, выпущенных голливудской фабрикой грёз. Здесь невольно закрадывалась мысль, что отец Хамдана подсмотрел этот жест именно в них. И здесь Хамдан уже не знал, грустить или поражаться своему отцу. Своему отцу и своему начальнику, который даже в чёрный для всех мусульман  и сочувствующих исламским интересам в мире день избрания Дональда Трампа президентом Америки, вот просто в этот самый же день ( Мохаммед Аль Мактум, как я скажу чуть ниже, был специалистом по сокрушительным совпадениям ), то ли в знак отчаяния, то в ознаменование своего намерения во что бы то ни стало держаться за полученное от британских хозяев место под солнцем, показал, как умелые торговые люди могут сделать административно-коммерческое событие даже не из воздуха или песка, а фактически из ничего. Дело в том, что волею самой природы Дубай разделён на две половины морским рукавом, именуемым Дубай-Крик. Понятное дело, что все эти годы водный рукав не стоял просто так, а активно использовался, но вот тут-то шейх Мохаммед и показал, как и из воды можно выжать не только видимость чего-то нового, но и реальные деньги: к существующему рукаву было добавлено ещё двенадцать километров, которые дали ему право говорить о некоем фантастическом сооружении дубайского водного канала. По сути дела то, что было названо «Dubai Water Canal», существовало и до расцвеченного фейерверками вечера торжественного открытия того, что уже было открыто за несколько десятков лет до этого, существовало и выполняло свою функцию, прекрасно работало во всех тех же самых направлениях, но лишние двенадцать километров вложенных денег самых разных инвесторов и Дубай стал обладателем очередного «достижения воли арабского народа»  – эти слова были обычной порцией ласки со стороны одного из Больших Арабов в адрес его подопечных котят, рядовых эмиратских арабов, в этом случае конкретно из дубайской котятницы, а всё остальное предназначалось для уже привлечённых и потенциальных инвесторов, которым ещё предстояло вкладываться во всевозможные, как правило, строительные проекты по обоим берегам новых двенадцати километров. Шейху Мохаммеду не надо было привыкать работать с водой и на воде – он строил там, потому что на суше всё уже было занято как Аль Нахайянами, так и более серьёзными, аравийскими соседями. Дубаю некуда было разрастаться на суше и он в лице правящего шейха пытался взаимодействовать с водой. Как бы то ни было, шейх Мохаммед получил «новый орден на грудь» – новый-старый канал. Так сказать, дубайский ответ одновременно и Суэцкому каналу, и перестающей покровительствовать Америке. Вообще-то, это было так же обречённо, как и беззастенчиво. Хамдан поражался недальновидному оптимизму своего отца, потому что предчувствовал скорые изменения. Что-то говорило ему, что по этому каналу уплыло в Персидский залив последнее показное благополучие Дубая. Нет, экономическое благополучие самих шейхов семейства Аль Мактум осталось с ними, что касается их семьи, то она в отличие от прочих семей и жителей города была слишком надёжно застрахована, чтобы подвергнуться каким-то заметным финансовым потрясениям.   А его отец в этих делах был подобен деловому поезду – он просто шёл по своему коммерческому расписанию, не оглядываясь на людей на проскакивающих мимо станциях, которые могли грустно улыбаться или откровенно хохотать над ним. Он не оглядывался даже на тех, кто плакали, и даже на тех, кто плакали по его вине. Как было в марте две тысячи шестнадцатого года, когда Boeing 737-800 – самолёт, принадлежащей Аль Мактумам авиакомпании «FlyDubai», потерпел крушение в Ростове-на-Дону и погибли все шестьдесят два пассажира, находившиеся на том борту. Именно в тот самый, трагический, день, перевернувший жизни многих и многих людей в России – хотя, давайте будем откровенными до конца, никто и никогда не берёг жизни россиян нигде на планете, начиная с них самих же – подчиняясь прямому приказу своего отца, который, видимо, имел свой собственный план рекламных мероприятий Дубая, Хамдан был вынужден выложить в своём официальном аккаунте в одной из соцсетей забойный рекламный ролик дубайского «XLine» с бодрящей надписью к посту «Time for more fun with Maj & the XLine from XDubai» и с кучей тагов, чтобы рекламное видео увидело как можно больше пользователей соцсети, это был ролик в честь того самого кресельного фуникулёра, проходящего, как по ущелью, между уже стоящих законченными и ещё недостроенных дубайских высоток, загораживающих хоть сколько-то достойный обзор пассажиру одинокого кресла этого фуникулёра, над танцующим и вроде как уже знаменитом, если верить туристическим проспектам и рекламным статьям в интернете, фонтаном Дубая, того самого, уже хорошо знакомого Хамдану, фуникулёра, на котором он лично мок, из последних шейховских сил изображая веселье и азарт, необходимые любой хорошей рекламе, веселье и азарт, которыми он словно бы был готов лично поделиться с любым туристом, приехавшем в его родной город, город, который необходимо было продавать. Но в том конкретном видео Хамдан не мок и прокатился на подвесной дороге даже не один, а в компании своих пиарных пажей, двух постоянных персонажей, сопровождавших его повсюду, один из них был известен публике как «дядя Саид» – маленький некрасивый, но весьма забавный мужчина околопреклонного возраста, мудро подобранный пиар-службой крон-принца из его родственников-нахлебников, чтобы превосходно оттенять его, полагающиеся ему по статусу, молодость и красоту. Второй персонаж был ещё гениальнее – маленький мальчик, тот самый Maj, что было уменьшением от Мохаммеда, сын одного из его телохранителей, о котором я ещё скажу дальше отдельно. И если Хамдан был рекламным лицом Дубая, то маленький Мохаммед был рекламным лицом Хамдана. И маленький мальчик, и возрастной дядя, каждый по-своему, омолаживали и оживляли образ дубайского крон-принца. И вот этой развесёлой компанией они взялись рекламировать одно из увеселений Дубая именно в тот трагический для многих день; на фоне катастрофы, произошедшей с дубайским самолётом через несколько стран от его родины и за несколько часов до того, как рекламный ролик был выложен Хамданом в сеть, они все трое выглядели счастливыми, беззаботными и действительно, согласно названию поста, веселящимися от души: пожилой «дядя» изображал трогательные неуклюжесть и трусливость – как бы нежелание участвовать в таком отчаянном и захватывающем дух мероприятии, как безопасная поездка с массой страховок на городском кресле-фуникулёре, а маленький Мохаммед со всем присущим ему обаянием демонстрировал ещё более трогательную готовность кинуться в новое приключение со своим «лучшим другом», как они со взрослым крон-принцем называли друг друга в медиапространстве. Целый день тогда Хамдан собирал лайки и восторженные комментарии, в основном от постоянных своих фанатов, значительная часть которых, чего уж скрывать эту часть действительности, тоже получали небольшую зарплату за свои лайки и положительные комментарии, пока в самом конце дня его отец, шейх Мохаммед, не соизволил опубликовать официальные сожаления по поводу произошедшего с самолётом. Тогда уж и Хамдан, этим как бы получивший отмашку, выложил у себя в профайле не менее официальный скорбный пост, заверявший публику, что все пострадавшие семьи могут рассчитывать на компенсацию. Да, несмотря ни на что, скоростной поезд «шейх Мохаммед», в отличие от погибшего самолёта, летающий по земле, летел вперёд и не останавливался на полустанках, разве что выкидывая незначительные, совершенно незначительные по меркам семейства Аль Мактум, суммы на тот или иной перрон, если уж дальнейшее продвижение требовало некоторой платы. Шейх Мохаммед действовал по простому правилу, заведённому им самим же, падают ли принадлежащие его сыну и по совместительству крон-принцу самолёты, горят ли небоскрёбы, возводимые его, шейха Мохаммеда, строительным холдингом, гибнут ли где-то какие-то люди, процветание города Дубая, даже не эмирата, а конкретно города, его товарный вид, первостепенны независимо от обстоятельств, событий или погоды. Потому что именно от этого города зависят благополучные и крайне не бедные жизни как самого шейха Мохаммеда, так и всего его очень многочисленного семейства, состоящего из весьма разрозненных и разношёрстных, но одинаково освящённых его семенем пазлов. Но то ли семейство дубайского эмира и его потребности были слишком велики и стареющий Мохаммед Аль Мактум не поспевал за их нуждами, то ли в душу его уже пришла старческая неряшливость, но каким-то образом он упустил, что у этой авиакомпании уже были неприятные прецеденты, правда, без человеческих жертв. Также пропустил он и огромные недочёты во внутренней работе авиакомпании. Похоже, замашки средневековых арабов всё-таки стали неотъемлемой частью генетического наследства, полученного современными арабами при власти и нынешние зимми, как и их предшественники в средневековье, могли на своей шкуре познать всю сомнительную прелесть работы на арабских начальников. Всё было просто: арабские начальники не учитывали человеческие потребности немусульман. Переутомление стало бичом рядовых работников авиакомпании. График работы пилотов не позволял тем полноценно отдыхать между рабочими сменами, что привело к тому, что недосып тех конкретных, с борта погибшего авиалайнера, привёл к гибели пятидесяти пяти человек. Сама авиакомпания, а значит, семейство Аль Мактум, отказалась обсуждать с журналистами конкретные случаи увольнения сотрудников из-за невозможности нормально отдыхать во время изнурительного труда на благо арабских шейхов, видимо, тот же Хамдан Аль Мактум считал, что если он может постоянно играть роль ходячей рекламы, а он де факто был просто промоутером, надевшим на себя костюм социально активного принца, то и люди, работающие на него в его авиакомпании, могут беспрерывно изображать пилотов. Ну а на место погибших родных в семьи, пережившие трагедию, от него придут положенные в таких случаях денежные суммы. Правда, то, что два таких события, как крушение самолёта принадлежащей крон-принцу авиакомпании с последующей гибелью всех пассажиров и его же увеселительная поездка, хоть и в рекламных целях, что, безусловно, является работой, на развлекательном аттракционе, произошли в один день, похоже, понравилось не всем пользователям соцсети, количество лайков стало катастрофически уменьшаться, лучшие посты Хамдана после того «дня горя и веселья» собирали от силы восемьдесят тысяч лайков против предыдущих ста с лишним тысяч. Но после непродолжительного видимого периода спада популярности, начался её резкий, ещё более заметный, чем предыдущий спад, скачок вверх – семейство просто заплатило за накрутку лайков той самой соцсети и в среднем публикации крон-принца стали набирать по сто двадцать, сто пятьдесят тысяч лайков, а какие-то видео и за несколько сотен тысяч. Накрутка лайков работала исправно и ни один среднестатистический житель планеты не догадывался, что под названием «Дубай» плывёт по волнам успеха таз для стирки грязного белья, а не тихоокеанский лайнер. Хотя даже если бы и лайнер... все мы знаем историю «Титаника».      
                В моменты плохого настроения или когда его ум принимал особенно критический склад, Хамдан думал, почему его отцу не удалось устроиться в цирк? Например, в страшный цирк уродов и взять его, Хамдана, с собой. А потом он вспоминал, что думает так про самого шейха Мохаммеда и его мысли сразу принимали обычный, одобренный отцом, оборот. И Хамдан опять думал, что если пророк Мохаммед был пророком новой религии, но его собственный отец, тоже носящий это довольно заезженное на Ближнем Востоке имя, настоящий пророк симуляции модернизации, которая тоже может быть неплохой религией для отдельно взятого эмирата – симуляция, не модернизация. Обычно подобные симулятивные акты от его отца выглядели так: «Сегодня мы просмотрели индекс/показатель счастья Дубая, с 89% 2 миллиона голосов, регистрирующих счастье. Мы по-прежнему стремимся быть самым счастливым городом. Принимая нашу программу счастья с более чем 84 инициативами, чтобы прививать и измерять счастье, мы просим Бога помочь нам служить нашей стране и народу» («Today we reviewed Dubai's Happiness Index, with 89% of 2 million votes registering happiness. We continue to strive to be the happiest city. Adopting our happiness agenda with over 84 initiatives to instil and measure happiness, we ask God to help us serve our country and people» прим.для перевода). Видимо, это должно было выглядеть как то, что шейх Мохаммед получает реальную информацию о счастье населения эмирата, ориентируясь всего лишь на «показатель счастья» Дубая (Dubai Happiness index прим.для перевода), который в действительности выглядит как электронный планшет увеличенного формата с введёнными в него данными неясного происхождения, вероятнее всего, придуманными одним из отделов пиар-службы и возле коего планшета совершенно необходимо сниматься для ежедневных фотографических сводок пресс-службы самого предприимчивого шейха Ближнего востока. А Хамдан фотографировался рядом с отцом... и эти фотографии, выдаваемые небольшими пучками в медийное пространство ежедневно, имели колоссальный смысл – они создавали видимость деятельности шейхов, без этого неродовитым гражданам страны и даже самому последнему полуграмотному экспату было бы слишком очевидно, что никакой деятельности нет, вся умственная деятельность осуществляется привилегированными экспатами из Британии и Америки, реже Франции, Австралии и России, а шейхи только отслеживают соблюдение своего денежного интереса – вот такой индекс был реален и действительно важен. Но среди всего этого отец Хамдана всё же демонстрировал, что, наверное, не родись он шейхом в первой половине двадцатого века в Аравийской пустыне и не стань он в первую очередь военным, как того требовала вечная аравийская конъюнктура, он вероятно, стал бы дизайнером-оформителем, так как придавать то одно, то другое мишурное обрамление его экспериментальному эмирату он любил. Шейх Мохаммед сделал много открытий на этом поприще.
                Одно из величайших его открытий было в том, что отец Хамдана придумал, как использовать слово «счастье» в маркетинговом контексте, таким образов низведя высокое человеческое понятие до коммерческой оценки. Вот именно в этом контексте и прозвучало знаменитое «Мы по-прежнему стремимся быть самым счастливым городом» (We continue to strive to be the happiest city прим.для перевода), что однажды через уста своей пресс-службы, постоянно бьющей рекорды по исполнительности, заявил отец Хамдана, теперь Хамдан мог видеть это государственное счастье воплощённым, ведь не исключено, что какие-то опросы действительно проводились, а не просто были заявлены пресс-службой как проведённые, и вот этот конкретный эскпат-пакистанец вполне мог, не успев увильнуть на своём такси от каких-то государственных работников, участвовать в таком опросе и он, естественно, не посмел ответить правду хозяевам страны и его жизни – арабам, ещё меньше смелости могли продемонстрировать, например, индийские строители из индийского штата Керала – постоянного поставщика почти бесплатной рабочей силы на срочные стройки Дубая и в чёрные мешки для трупов вследствие отсутствия на этих стройках самой элементарной техники безопасности, хотя Хамдан очень сомневался, чтобы такие ярко выраженные зимми, «люди договора», точно такие же и на тех же позициях, какими они были в Арабском халифате ещё в ранние века ислама, были включены в какой бы то ни было опрос. Они традиционно и практически по негласному приказу оставались невидимками на фоне блестящего Дубая, хотя даже и «на фоне» тут нельзя применить, так как максимум, что они могли себе позволить, это в свой редкий выходной проскользнуть на какой-нибудь третьесортный дубайский пляж – познать прелесть и баснословную роскошь «проживания в Персидском заливе».
                Хамдан подумал, что ведь все эти обстоятельства процветания его родного города он знал и раньше... Но он не был бы потомком двухсотлетнего рода шейхов, шейхов-нуворишей, потому что двести лет по меркам аравийских земель – ничто, что делало их ещё более цепкими, если бы не поддерживал этот курс событий. Все эти события были на благо их рода, процветая на кровавом болоте, образованном из пота и прочих жизненных жидкостей класса заезжих рабов, никто не подозревал, что они процветают ещё и на замедленной мине, а единицы, которые знали, были слишком стары, чтобы хотя бы бояться, за себя... или своих потомков, включая собственных детей. Ничто видимое не грозило бесконечным потокам рабской силы и всё это могло бы продолжаться на счастье их рода всегда, пока стоит земля Аравийского полуострова. А она обещала никуда не деться в ближайшее время. Наверное, держась именно за эту иллюзию вечности, шейх Мохаммед и внедрял свои идеи по бесконечному украшательству изначально довольно безобразного населённого пункта на берегу кишкообразного залива.      
В итоге такая инициатива просто выглядела как самая противоестественная попытка надеть счастье на жителей города и эмирата, словно платье. Платье, без которого появляться на улицах «самого счастливого» города и в его учреждениях верховными шейхами не рекомендовалось. Но никому тогда это распоряжение нелепым не показалось. В конце концов, шейх Мохаммед действительно неоднократно доказывал, что знает, как создавать мыльные пузыри, которые, между прочим, как ни странно, работали. Хамдану оставалось только учиться абсолютно цыганскому умению своего отца продать ничего за бешеные деньги, сделав для этого обёртку практически из воздуха, но Хамдан, наверное, так и не научился... Хамдан понимал мотивацию своего отца, в конце концов и собственное совершенно замечательное финансовое благополучие Хамдана практически во всём зависело от тех или иных действий его отца, но теперь, глядя на этого экспата, Хамдану хотелось спросить того, что в итоге, счастлив ли он теперь, пропитанный самым денежным сиропом на свете? Знает ли он, рядовой пакистанец, что между его отцом, правителем эмирата Дубай, и правительством Пакистана, как и правительством Индии, существует многолетняя договорённость, по которой власти Пакистана и Индии просто обязаны поставлять рабсилу в эмират отца Хамдана? Что не просто так и уж точно не случайно в двух государствах, Пакистане и Индии, поддерживаются абсолютно неприемлемая экономическая ситуация и элементарно антисанитарные условия жизни, чтобы стимулировать людей к тому, чтобы они уезжали в трудовой полон арабских шейхов, откуда бы они слали свои заработанные копейки своим семьям на родину, которая давно уже привыкла торговать ими, попутно обеспечивая своим государствам уже третий денежный приход после первых двух: первый раз будущий экспат платит фирме-рекрутёру, которая и привозит его в государство его будущего рабства и часть этих денег, полученных от того или иного полунищего пакистанца или же индуса-керальца, попадает к государственным чиновникам в виде налога и там уже, как по лестнице, по ступенькам вверх, доходит рано или поздно до правящих семейств страны, второй раз деньги с экспата, проходя через чиновников принимающего государства, всё равно некоторой своей частью отваливаются в сторону государства-поставщика, которое получает исправные взносы в свою казну за каждого предоставленного раба, ну и третий раз – когда родственники экспата или же непосредственно он сам платит своей родине тот или иной налог со своего скромного дохода, полученного на чужбине плюс процент за денежный перевод, чтобы поддержать банковские системы двух этих стран – страны-поставщика рабсилы и страны-получателя рабсилы, ну и здесь вырисовывается даже четвёртых приход – банки также засылают деньги государству, а получают они деньги среди прочего и благодаря обыкновенному строительному рабу. Но это ещё не всё. Знает ли простой иностранный работяга с очередной эмиратской стройки, сидящий перед Хамданом с видом полной покорности, что взамен того, что Объединённые Арабские Эмираты обеспечивают и поддерживают свою постоянную потребность в индийских строительных рабах, та же Индия во многом идёт навстречу деловым людям из эмиратов: есть такая компания, один из крупнейших мировых портовых операторов, «DP World», расшифровывается как Dubai Port World, компания владеет множеством терминалов по всему миру, но нам важнее её интересы в Индии. Они просты, к примеру, один из международных контейнерных терминалов этой компании вольготно разместился в порту города Коччи (Kochi/Cochin), который находится не где-нибудь, а всё в том же штате Керала, лидере по поставкам живой рабочей силы на вечные и самые обречённые в плане продолжительности жизни чернорабочих стройки эмиратов. Чего не знает бедный пакистанец, так это того, что эта компания принадлежит правящей семье Дубая – семье Аль Мактум. А Хамдан как член этой семьи всё это знал. Хотя если смотреть на деловую активность семьи изнутри и глазами одного из её членов, она не кажется зверской, наоборот, Аль Мактумы большей частью всегда действовали мягко, избегая острой конфронтации на деловом поле. Так, когда в две тысячи шестом году «DP World» приобрела старейшего британского портового оператора «P&O», возникло некоторое затруднение, обещавшее тогда значительные неприятности Аль Мактумам, дело в том, что в активах «P&O», принадлежащей американо-британской «Carnival Corporation& PLC», находились портовые терминалы Соединённых Штатов Америки. Америке не понравилось, что стратегические объекты перешли в арабские руки – британские руки были куда ближе, только им было дозволено ласкать тело североамериканского материка, тем более ласкать его в таких нежных и важных местах, как порты. Как и следовало ожидать, этим предприятием заинтересовался один очень интересный комитет на территории США. Комитет по иностранным инвестициям США, являющийся длинной рукой не кого иного как правительства США, рассмотрел эту сделку, здесь надо сказать, что у Комитета всегда была универсальная фраза как основание выносимого им любого ограничения той или иной сделки – «угроза национальной безопасности», фраза-мантра работала без сбоев и, видимо, очень нравилась как своим авторам, так и Комитету, пользующемуся ею налево и направо. В итоге сделка прошла только после того, как упомянутые терминалы были проданы, а точнее, переданы за небольшое по меркам бизнес-мира вознаграждение, американскому юридическому лицу. Семья Аль Мактум не стала тягаться силами с американским деловым монстром, более того – правительственным монстром, и пошла на попятную, предпочтя надёжную синицу в руке вместо журавля предпринимательской независимости там, где его по определению не может быть. Тут, конечно, интересно, как американские чиновники, обслуживающие сферу предпринимательства, пытаются, и пытаются успешно, контролировать бизнес и держать его на коротком поводке, будучи в свою очередь контролируемыми самыми богатыми деловыми семьями государства, но поскольку в прочих странах картина приблизительно такая же, заострять внимание на Америке смысла не имеет. Приведённым пример есть пример того, как правящая семья Дубая умеет, когда того требуют обстоятельства, отступаться от кусков денежного пирога, которые слишком велики, чтобы быть проглоченными этим семейством. И то был не единственный раз, когда «DP World» уступала лакомый кусок, так же было в случае с её интересами на российском Дальнем Востоке, где она была одним из двух основных акционеров крупнейшего контейнерного терминала в том регионе – «Восточной Стивидорной Компании». Но когда российские власти через определённых коммерческих лиц, всегда имеющихся в распоряжении любого правительства для подобных целей, попросили арабов удалиться из региона, может быть, потому, что это было неугодно высшим чиновникам государства по политическим мотивам, может быть, потому, что правительство об этом попросили скопления мощнейших млекопитающих, кормящиеся в том регионе, такие как «Н-Транс», до две тысячи восьмого года «Северстальтранс», через «Global Ports Investments&Plc» имеющая 75 процентов в этой самой «Восточной Стивидорной Компании», Аль Мактумы продали свои 25 процентов акций беспрекословно. То есть «американская» история повторилась у них и в России. Эти примеры характеризуют правящую семью Аль Мактум, но Аль Нахайяны также не переступали черты, проведённой Белым человеком, не говоря уже о более мелких королевских семействах остальных пяти эмиратов, в благодарность за понимание интересов Белого человека и послушание действиям королевских семей эмиратов никто не мешал в Третьем мире, он был их вотчиной. Всегда помня о том, кто создал их государство и демонстрируя в местах деятельности Белого человека довольно деликатное поведение, правящие семейства Объединённых Арабских Эмиратов не знали границ в странах Третьего мира. Но эти страны, видимо, самим мирозданием были определены на обслуживание потребностей подобных хищников. Королевские семьи эмиратов никогда не съедали больше, чем могли усвоить их деловые организмы и никогда не охотились за добычей, если не могли защитить свои охотничьи достижения, с второсортными людьми Третьего мира всё было по-другому – если тот или иной экономический раб на той или иной стройке погибал по причине отсутствия элементарной техники безопасности, на его место претендовали ещё сотни таких же, если не тысячи. Человеческий океан никогда не пересыхал. Тут нечего было отстаивать и защищать – источник человеческих ресурсов не может пересохнуть по определению и в отличие от портов его хватит на всех: необразованных, часто просто неграмотных,  живущих основными инстинктами, мало чем отличающихся от животных, но годных к тяжёлому физическому труду будущих экспатов процветающих эмиратов женщины Третьего мира рожают бесперебойно, а уж с задачей обеспечить такие условия, которые вынудят выросших мужчин искать денег в нужном заказчику месте, то есть в этих самых эмиратах, индийское или пакистанское правительства за соответствующую мзду со стороны эмиратских властей всегда сумеют.
                Думал ли об этом когда-нибудь этот пакистанец? Было ли у него время и желание на это? Подозревал ли он хоть раз в своей жизни, что вся его жизнь была расписана наперёд сильными мира сего? И эти же сильные мира сего приговорили его как минимум к инвалидности. Но Хамдан уже не успел бы задать свои вопросы – он стал свидетелем последних вдоха и выдоха этого человека. Пакистанца больше не было. Но на какое-то время он всё-таки обрёл свою арабскую Швейцарию, чтобы прямо оттуда прошествовать прямо в арабский рай, а может быть, оттуда его всё же вернут в его родной пакистанский, потому что постой в арабском раю по деньгам потянет не всякий. Хамдан смотрел на труп пакистанца. Первый вывод можно было бы сделать. Но для его подтверждения или опровержения требовалось провести более широкое обследование. Хамдан и его команда сделали первый, самый простой шаг, получив самые первые результаты. Это можно было считать началом проникновения людей на внутреннюю территорию их затаившегося врага. 
                Но одного человека показалось недостаточно. К тому же показалось не лишним выяснить, как замещение сказывается на каждой конкретной национальности из тех, что на тот момент проживали на территории Объединённых Арабских Эмиратов. Было важно узнать, как нефти поддаётся каждый отдельно взятый менталитет. Потому что при взаимодействии с социумом люди проявляют в первую очередь его, а не своё физическое состояние-самочувствие. В итоге они собрали для исследования, того небольшого осмотра, который на текущий момент команде Хамдана приходилось называть исследованием за неимением лучших идей и вообще хоть каких-то методов, ещё одного пакистанца, индуса – этих двух решили разбавить ещё и бангладешцем, иранца, египетского араба, англичанина, австралийца, француза, американца и русского, а также одну филиппинку, так как именно филиппинки занимались арабскими детьми, пока их биологические матери гуляли по торговым моллам, и одну узбечку, поскольку именно представительницы бывших республик Советского Союза заняли нишу по предоставлению сексуальных услуг жителям страны мужского пола, и узбечки доминировали в этом профессиональном сегменте, чтобы рассмотреть их всех уже в комплексе. Целью было выяснить, в какой мере подвергаются опасности все национальные сегменты эмиратского социума. Коренного араба по понятной причине не было среди осматриваемых. Людям Хамдана пришлось проворачивать это под соусом психологического исследования, тайну происходящего было решено соблюдать, как получится, долго. Паника в эмиратском обществе и личные импровизации отдельных его членов могли только усугубить происходящее. Люди были размещены по разным комнатам, для работы с каждым был выделен человек, араб, арабам казалось, что друг другу они ещё могут доверять, арабский сегмент эмиратского общества пока оставался островком неприкосновенности и безопасности. Экспаты тоже смотрели на своих будущих исследователей с некоторым недоверием, и в их случае оно было обоснованным, хотя они и не могли осознавать, насколько они в текущем моменте правы. Безусловно, экспатрианты чувствовали себя неуютно, столкнувшись со столь пристальным вниманием арабов. Из всех собранных только русский не проявлял никаких признаков беспокойства. Казалось, ему вообще всё равно, где и почему он находится. Арабы пока не брались трактовать это определённым образом: то ли таково было северное спокойствие само по себе, то ли на русских замещение влияло особым образом. Или просто русский человек у себя на родине настолько привык к различным пертурбациям, что ещё одна, по первоначальной оценке сравнительно небольшая – всего-то незапланированное психологическое обследование, уже не могла заставить его волноваться. Но в целом даже сверхспокойный русский не выделялся на фоне не особенно взволнованных людей. собранных тогда по причине, известной на тот момент только немногим арабам. Арабы пытались вглядеться в лицо искусственной нефти, в ответ им глядели экспаты. Можно было считать, что это был первый раз, когда мы осмысленно взглянули в лицо паразитирующей на нас субстанции. И если арабы и гостящие у них по делам службы национальности вместе представляли некий взаимовыгодный симбиоз, то сожительство этих же национальностей, не находящихся под защитой душ арабских предков, с искусственной нефтью было в первую очередь уже ударом по всё тем же арабам. Конечно же, одной из первых мыслей Хамдана была мысль распространить защиту душ арабских предков и на гостей страны. Но души не проявили понимания, тем более что окончательный алгоритм общения с ними создателями установок утверждён не был. Каждый раз это была импровизация со стороны человека-инициатора, да в общем-то подобных прецедентов прежде и не случалось. Во-первых, не было повода, во-вторых, специфика «общения» с душами была слишком тяжела для человека: сами души мёртвых без особого труда читают в душах живых, в душах своих потомков, тогда как сами души могут послать живому только свои эмоции, в уме адресата они принимают подобие мыслей, чаще смутный образ, и крайне трудно верно истолковать «мысли» душ предков. Даже если это твои собственные предки. Поэтому шейхи прежде и не прибегали к подобным «разговорам». Хамдан попытался и не преуспел. Возможно, душам не показалось, что момент уже наступил. Арабы остались под надзором душ, но наедине с проблемой.
                Что больше всего беспокоило арабов на текущий момент, так это то, что у них не было страховочной идеи, как обезопасить не арабское население страны. Это можно было сравнить с тем, как твой конь, на котором ты привык ездить, даже больше – летать, подобно ветру, прямо во время бешеной, тут надо понимать как бешеной экономической, скачки вдруг начинает прихрамывать и ты ничего не можешь с этим поделать. Как им уже стало известно, рассчитывать на души своих предков не приходилось – видимо, их участие было строго лимитировано. Запасного варианта для экспатов у арабов не оказалось. И те несколько экспатов, что были выбраны для освидетельствования, это подтверждали. Более того, исследователи с самого начала очень хорошо понимали, что при взятии крови на анализ им придётся уколоть исследуемых осознанно, понимая, что этим они могут их убить, а пакистанца убьют наверняка. Слишком мала была вероятность того, что нефтяная гемофилия окажется только у пакистанцев. Ещё была небольшая надежда, что тот погибший пакистанец был единичным случаем и подобной гемофилии не обнаружится не только у перечисленных национальностей, но даже и у прочих пакистанцев. Но надежда –  это хороший ужин, но отвратительный завтрак. Особенно когда человек просыпается от многолетнего нефтяного сна и ему приходится понимать, что сегодня вчерашней надеждой он не будет сыт. Так что кровь на анализ у собранных людей пока не брали. Самым целесообразным сочли задать испытуемым ряд подготовленных вопросов с целью выяснить состояние их рассудка на текущий момент. Их спросили: 1. В какой стране они находятся? 2. Какой правитель самый лучший правитель на свете? 3. Хотели бы они уехать из этой страны? Чем-то эти вопросы показались Хамдану очень похожими на знаменитый «опрос счастья» его отца, шейха Мохаммеда, но придумывать что-то другое, чтобы проверить адекватность этих людей, не было времени... да и не хватало ума у исследователей. Впрочем, эти вопросы не были столь уж глупы, потому что любой экспат в здравом рассудке с неповреждённым сознанием мог ответить на такие вопросы только одно: находится он в самой хорошей стране в мире, самый лучший правитель всех времён и народов – это шейх Мохаммед, разумеется, после шейха Зайеда, самые сообразительные могли бы догадаться, что с недавних пор отвечать уже следует – шейх Хамдан, и, конечно же, нет, он не хотел бы покидать эту страну. Собственно, приблизительно такие ответы и были получены. Ответы пакистанца, бангладешца, индуса, иранца и египетского араба, а также филиппинки и узбечки были просто пропитаны раболепием, в ответах англичанина, американца, австралийца, француза и русского раболепия было немного меньше. Это соответствовало ожиданиям арабов. Стало быть, замещение не повредило рассудка экспатов, они по-прежнему оставались пригодными к работе на эмиратских хозяев. Другим вопросом оставалось их физическое состояние. И хотя по работе тех же пакистанцев в качестве таксистов нельзя было сказать, что эти водители имеют какую-то серьёзную проблему со здоровьем, мешающую им заниматься извозом, всё же арабы всерьёз начали бояться потенциальной угрозы своему благополучию. Поэтому с замещёнными решили говорить подробнее.
                И как только наши соплеменники решили углубиться в вопрос, из сразу ждал сюрприз. Изначально картина была такова, что казалось, будто на всех национальностях воздействие нефти сказывалось одинаково – то есть не затрагивало их сознание. При этом одинаково необратимо в физическом плане по предположению арабских исследователей. Но на этом сходство заканчивалось. Были нюансы. Они могли бы показаться юмористическими, если бы были обнаружены не в таком опасном контексте. Англичанин, австралиец и американец проявляли в общем сходные черты после замещения. Все они считали себя подданными этой субстанции, имя шейха Мохаммеда, к примеру, им уже ничего не говорило. Тем более имя шейха Хамдана было для них пустым звуком, что ещё больше заинтересовало Хамдана в этой ситуации. Хамдан счёл необходимым углубляться в предмет дальше. К счастью для нас всех сегодня, арабы тогда смогли проявить немного смекалки. Разведчики от людского лагеря, как тогда называли сами себя арабские наблюдатели, нашли пару вариантов с применением к исследуемым электротока. И некоторые факты насчёт замещённых начали аккуратно всплывать. Сначала об англичанине, американце и австралийце. К примеру, во время электросна выяснилось, что, впадая в состояние полубреда, они путали нефтяную субстанцию с Британской королевой. Искусственная нефть воспринималась ими, как Британская королева, но как Британская королева, которая не хотела оставаться только лишь символом, а имела намерение и настоящую возможность влиять на каждый вздох своих подданных. Арабам оставалось лишь возблагодарить Аллаха за подарок белых людей – физиотерапию. Достигнув коры головного мозга, импульсные токи усилили в ней процессы торможения, снизив защитные процессы психики, что и привело к возникновению подобия сна, а также привело к более глубокому раскрытию исследуемых. Открытие поразило исследователей и сказало им о многом. Первое, что поняли люди, это то, что все барьеры, все пороги сопротивляемости были этой субстанцией сломлены. Экспаты больше не принадлежали своим арабским хозяевам, они принадлежали ей. Первое впечатление арабских исследователей от открывшегося факта можно было бы сравнить с тем, как бывает, когда вас ограбили тайком от вас, а вы заметили только лишь какое-то время спустя. Арабы не любили терять свою собственность, никто не любит, но в случае арабов из эмиратов это означало гораздо больше, это означало посреди пустыни, во время самого зноя потерять того единственного верблюда, который везёт тебя к спасительному оазису, который везёт тебя так хорошо и бережно, что тебе даже кажется, что ты уже в каком-то оазисе. И вдруг этот верблюд под тобой исчезает и ты падаешь на жёсткий раскалённый песок. Вот что первым поняли арабы в той ситуации. Тем не менее у них ещё оставались представители других национальностей, хотя надежда, что в их случае дело обернётся иначе, почти не теплилась.         
                Француз и русский во время всё того же электросна вели себя немного иначе: оба порывались гусарить и производить некоторый шум. К тому же подсознание русского повело себя немного странно на общем фоне, вместо того, чтобы в состоянии полной расслабленности от электросна и вместе с тем подавленности, причинённой нефтяной субстанцией, провести аналогию между искусственной нефтью и хотя бы тем же татаро-монгольским игом, русский готовил какое-то своё, внутреннее восстание, тараторил о нём и даже строил какие-то схемы освобождения, но как-то инфантильно, в целом настойчивость в его бреде не читалась. Хотя он пока был единственным среди обследуемых, продемонстрировавшим хоть какую-то склонность к сопротивлению. Арабы давно подозревали, что русские как экспатрианты не надёжны по сравнению с теми же американцами и англичанами – детьми жёсткого расчёта во всём, а в русских всегда оставалось слишком много эмоциональности, что для раба-работника не самая положительная черта, или тем более по сравнению с покорными пакистанцами и индусами, уже въезжающими в их страну с опущенной головой, заранее готовыми называть любого араба «баба», за исключением, конечно же, египетских арабов. Возвращаясь к индусу, пакистанцу и промежуточному звену между ними – бангладешцу, те воспринимали субстанцию как колонизатора, но это не мешало им полностью подчиниться своему колонизатору. Как уже было с их предками на их когда-то общей родине, когда к ним пришли английские колонизаторы. В отличие от Объединённых арабских эмиратов, которые в общем-то тоже были всего лишь ещё одной английской колонией, на некогда объединённой земле Индии, Пакиста и Бангладеша англичане не повели себя так, как на Аравийском полуострове. Всё это было в генетической памяти индуса, пакистанца и бангладешца, даже если внешне они были всего лишь вышколенным фенотипом, изготовленным по лекалу британцев. Таким образом новый поработитель был внедрён в тело и в психику не защищённых установками людей. Это был один из способов, который нефть нащупала, чтобы прижиться у них в сознании, она не искала новых путей. И в отличие от эмиратских арабов или тех же британских колонистов ей за это не надо было платить ни одной монеты.   
                Иранец под воздействием электросна вспомнил даже Александра Великого, который в общем-то и так оставался для персов незабвенным, даже более незабвенным, чем для всего остального мира. Здесь надо заметить, что Александра пришлось бы вспоминать, и даже наяву, также и эмиратским арабам, если бы великий полководец доплыл до Аравийского полуострова, как он того хотел, и иметь следующий факт – Персидский залив стал бы называться заливом Александра Великого. А потом иранец вспомнил Арабский халифат... и то, почему он перестал быть персом, а стал просто иранцем. 
                Филиппинке вспомнились испанцы, пришедшие на её острова в начале шестнадцатого века. А узбечке пришлось вспоминать сразу многое: и того же Александра Великого, которому её очень далёким предкам пришлось подчиниться в составе тогдашней Согдианы, и Арабский Халифат, и большевиков с их советской властью, от которой избавились в конце двадцатого века просто: не захотев носить пионерские галстуки и комсомольские значки, узбекские девушки предпочли носить с собой презервативы на случай новой экспансии арабских мужчин. В условиях двадцать первого века они даже решили не дожидаться вторжения нового халифата, а поехали за арабскими мужчинами сами. Для таких девушек британцами были созданы Объединённые арабские эмираты.   
                Египетский же араб, никоим образом не подпадавший под защиту душ предков арабов залива, вспомнил Халифат, что неудивительно, арабский, процветавший на территории его нынешней родины довольно длительное время. В общем, все они вспомнили захватнические и объединяющие силы, от которых пришлось претерпеть их соплеменникам во времена, предшествующие нашему неспокойному времени. Таким образом стал известен ещё один момент: нефть читает человеческую память через поколения. Как это влияет на внешнюю обстановку, обстановку вне головы замещённого, и будет ли оно влиять на ситуацию в дальнейшим, исследователи не поняли, но факт зафиксировали. Арабы имели дело с совершенно иным сознанием, они не узнавали больше своих послушных наёмников. А произошло вот что и вот как тайное, происходящее на уровне подсознания экспатов, стало явным. Исследуемых решили оставить на несколько дней в стационаре, и когда дело дошло до времени приёма пищи, начались странности: экспаты отказывались есть и пить. Сначала арабы дали обследуемым то, что было и оставалось несмотря на всю нереально взлетевшую ценность нефти единственным по-настоящему ценным на Аравийском полуострове – воду. За ней предполагался приём уже непосредственно пищи. Как ни странно, люди, в условиях аравийской жары обходившиеся без воды к тому моменту уже несколько часов, не проявили ни малейшего желания сделать хотя бы глоток. Более того, замещённые проявляли себя по отношению к воде особенно агрессивно – на пищу они реагировали простым нежеланием, хотя и выраженным достаточно резко. Попытки напоить и накормить исследуемых насильно привели к буйному и агрессивному поведению последних. Так как делать успокоительные инъекции не представлялось возможным, утихомиривать решили электросном. И вот тогда двери в истинное сознание замещённых открылись. Такого глубокого эффекта арабы не ожидали. И как же хотелось думать, что эффект только кажется необратимым, что всё ещё не поздно исправить. Но замещённые люди подтверждали обратное. Было и более страшное наблюдение. Кровь... Арабам не оставалось ничего другого, кроме как уколоть и этих исследуемых; речь даже не шла именно о взятии крови на какой-то анализ, нужда была в другом – узнать, сворачивается ли кровь у этих национальностей, включая повторного пакистанца. Сначала исследователи не хотели, чтобы наблюдаемые видели, что их кровь черна, волнение этих людей ни к чему хорошему не привело бы, они уже имели сомнительное удовольствие наблюдать шок первого пакистанца, полученный им вследствие в том числе и нового цвета его крови в то время, когда он смотрел на неё, пока истекал на глазах исследователей. Но пришлось осознать, что в случае гемофилии своё волнение за пределы этого центр они уже не вынесут. Да, как всегда, ещё оставалась надежда что это только у пакистанцев, но арабы уже знали цену подобным надеждам. Дальше всё было просто. Худшие ожидания подтвердились. Из обследуемых не выжил никто. Оглядываясь сейчас на те события, что можно сказать? Только подумать, что тогда говорили себе исследователи. Тем не менее какого-то результата они достигли. Помимо правильных вопросов и отсутствия конкретных ответов всё же был кое-какой отзыв со стороны физической особенности замещённых – замещение крови человека на искусственную нефть дало страшный результат: новая «кровь» не сворачивалась – ни одно место прокола после контрольного взятия крови на анализ ни у одного из исследуемых не зажило. Двенадцать человек истекали кровью на глазах наблюдателей и ни одно из предпринимаемых в таких случаях действий не давало положительного результата. Люди умирали. И арабские исследователи знали, что те умрут у них на глазах при их полном бездействии, так как было непонятно, как действовать в этой ситуации. Ни один из известных современной медицине способов остановки крови в случае с замещёнными не работал. Итог был ошеломительным. Исследователи остались с дюжиной трупов и практически с полным отсутствием ответов на изначальные вопросы. 
                Арабы в силу своего национального менталитета сделали простой вывод: у них в распоряжении было не чёрное золото, а в их плену находился чёрный дьявол, Иблис, который всеми силами пытался вырваться на волю. В общем-то арабы ушли недалеко от истины. Все департаменты, которые были хоть как-то причастны к этой теме, были привлечены на самом высшем уровне – рядовых сотрудников старались не ставить в известность о том, что государство в том виде, в котором к нему привыкли сами арабы, почти необратимо (в действительности тогда никто не знал, есть ли надежда, что это обратимо... Тут голос оратора, нет, не дрогнул, но буквально на какой-то миг перешёл в иную тональность, можно было лишь предполагать, как страшно было бы самому оратору потерять это государство) погибает, потому что процесс гибели начался непосредственно с его граждан. Вернее, не с самих граждан, защищённых своими предками, а с более важной его части, с самого базиса – наёмных работников, членов трудового лагеря, обслуживающего страну. Хамдан от своего лица послал официальный запрос в Министерство здравоохранения страны и получил вполне ожидаемый ответ. Министерство здравоохранения Объединённых Арабских Эмиратов не смогло ничего предложить. Да может, и не смело без одобрения властей Абу-Даби, всё-таки этот эмират оставался главным среди других эмиратов страны и окончательное решение могли принять только шейхи оттуда. Но эмират был словно огорожен стеной и нынешние волнения того же Дубая не проникали к правителям из рода Аль Нахайянов. И Хамдан пока не видел действенного способа привлечь их внимание к этой проблеме. Да, Хамдан стал не только эмиром своего эмирата, но и вице-президентом государства, однако в арабском социуме, что не секрет ни для кого из вас, не так важно, какую должность ты занимаешь, много важнее, в каких родственных связях и с кем ты состоишь, а также твоё личное кулуарное влияние. В данном случае и родственные связи были недостаточным аргументом. Оставалось влияние в кулуарах арабского мира. У шейха Мохаммеда оно было и в какой-то мере оставалось, у Хамдана его ещё не было в необходимой для подобных инициатив мере.
                (НЕФТЬ. ПОЧУВСТВОВАВ. ЧТО ЕЮ ЗАНЯЛИСЬ, СТАЛА ОТВЕЧАТЬ... ВОЙНА НАЧАЛАСЬ прим.автора )
                Между тем наблюдателям показалось, что замещение стало идти быстрее – это показывали новые выбранные образцы: пакистанец, индус, американец, русский, англичанин, австралиец и ещё несколько уже упомянутых национальностей, представленных меньшим количеством людей в эмиратах, остававшиеся под наблюдением круглые сутки, чья кровь на анализы уже не бралась. Но они были вынуты из социальной жизни, лишены контактов с другими людьми и животными, и, что наиболее важно, с продуктами переработки этой искусственной нефти, данные по ним если и были достоверными, то не были полными. Но всё же сбор информации продолжался. В частности, замещение действительно ускорилось. Это ускорение выражалось в первую очередь в том, что на упомянутые три вопроса эти образцы правильно уже не отвечали – имена главных шейхов эмирата перестали для них значить хоть что-то уже и без воздействия тока, и это после нескольких лет, проведённых в Стране шейхов. Это могло бы показаться несущественным, раз усугубления физических проявлений не наблюдалось, но для шейхов это значило много. Тем не менее правильных выводов пока не делалось. Никто из занимающихся этим вопросом не мог на том этапе предположить, что это нефть начала давать разумный ответ. А насколько он окажется адекватным, угадать это было вообще из области фантастики. В сущности искусственная нефть сделала правильный выбор, усугубляя воздействие на разум: тело человека конечно, в нём не так много места для причинения ущерба, в том время как сознание даже самого рядового обывателя – неизмеренный простор для накопления всего со знаком минус. Даже не всё понимая, люди интуитивно поняли, куда продвигается нефть. Стало понятно, что человечеству и этой субстанции не по пути. Лично Хамдан вообще не хотел возвращаться к теме нефти в своей стране. Вряд ли уже получится не ждать подвоха от нефти, даже природной. К тому же перестраивать экономику страны на покупку нефти у других стран – процесс сложный и затратный. Опять же эмиратские арабы исторически не привыкли платить за комфорт даже британцам, тем, кто собственно основал их государство. И Хамдан не хотел приучать нас и себя к другому. Стало быть, ему оставалось только найти альтернативу нефти как таковой для этой страны. Тут Хамдан снова был вынужден упереться в то, что страна ещё не находится под его одиночным руководством. Но если не во всей стране, то хотя бы в своём эмирате он мог предпринять кое-какие шаги. Хамдан отдал распоряжение срочно разработать начальные модели электро-автомобилей и электро-самолётов. Это то, в чём Объединённые Арабские Эмираты будут нуждаться уже в самое ближайшее время независимо от того, станет ли Хамдан президентом государства или нет. В принципе уже по этому распоряжению можно было предсказать будущее нефти в этой стране. Разработкой означенных моделей занялось  эмиратское аэрокосмическое бюро, его дубайский филиал. Финансовый старт этому начинанию дало личное инвестирование Хамдана. Первая модель автомобиля была названа «H-car» по первой букве имена Хамдана. Разработчикам было дано несколько месяцев, после Хамдан хотел получить результат – дубайский автопром должен был заработать и выдать жителям страны первый эмиратский автомобиль, не нуждающийся в нефти. 
                И это было первое распоряжение Хамдана Аль Мактума, на которое обратил своё особое внимание головной эмират Абу-Даби. Хамдан чувствовал, что из Абу-Даби на него смотрят и смотрят настороженно. Но в отличие от Абу-Даби Хамдану некогда было перебрасываться взглядами.    
                (ПОХОД ХАМДАНА НА АБУ-ДАБИ)
                Премьер-министр и вице-президент – это не верховные посты в государстве. Фактически к реальной власти не менее близок наследный принц Абу-Даби, брат президента и просто один из главных лоббистов западных интересов в стране. Уже немолодой хитрый лис, чьё время никак не закончится. Хотя, наверное, как Хамдан не мог приступить ко многим начинаниям, не став эмиром Дубая и вице-президентом страны, так и Мохаммед Бин Зайед Аль Нахайян не мог закончить время своего правления, не став президентом. Он пробыл в витрине власти гораздо дольше Хамдана и его вершина всё ещё не была взята. Может быть даже, она уже и не ждала его. Но об этом Мохаммед Аль Нахайян несмотря на весь свой опыт в политических делах думать не хотел. Так бывает и часто, когда политик не достигает максимума своих гипотетических возможностей, но пусть так случится не в этот раз и не с ним. Пусть не ему предстоит видеть свои собственные страсти прошедшими, ведь споткнуться о молодого Аль Мактума, одержимого его собственными страстями и намерениями, было бы политическим фиаско, даже больше – это было бы человеческим фиаско. Но и перешагнуть через него было невозможно, как и обойти. Хамдан стал препятствием для наследного принца Абу-Даби, как тому начинало казаться, непреодолимым. Его инициативы, обещающие далёкие последствия, были не просто инициативами с последствиями, а начинаниями, не согласованными с ним, Мохаммед бин Зайедом – сегодняшним воплощением власти легендарного Зайеда на земле. Это означало только одно, сын шейха Мохаммеда из Дубая становится независимой, что уже беспрецедентно в условиях эмиратов, политической фигурой и фигурой, уже, кажется, опережающей самого Мохаммеда Аль Нахайяна, единственным козырем которого против Хамдана и всех остальных эмиратов было лишь то, что он был сыном Зайеда бин Султана Аль Нахайяна. Ему следовало начать присматриваться к Хамдану Аль Мактуму, значительно менее родовитому, но, как оказалось, более активному, что вообще-то свойственно всем нуворишам, много раньше, где-то он упустил тот момент, когда Аль Мактум стал опасен, а может быть, он был всегда, но Мохаммед Аль Нахайян, поглощённый близким президентством, очевидного не замечал. Безусловно, всем известно, что на Аравийском полуострове, конкретно представители королевских семей, семей ещё вчерашних племенных вождей, следят друг за другом так, как нигде и никто в мире, но и там возможно упустить самые важные детали вопроса – психологические. Наследному принцу Абу-Даби следовало внимательнее рассматривать психологический портрет своего конкурента из Дубая. Нужно было допустить одну-единственную мысль – что тот может стать конкурентом. Мохаммед Аль Нахайян долгое время такой мысли не допускал. И пока ему оставалось говорить себе, что он многое дал бы, чтобы знать мысли молодого Хамдана бин Мохаммеда о нём.             
                В бытность свою наследным принцем Хамдан участвовал во многих конных скачках, во многих побеждал, но главной скачкой для него всегда была скачка, в которой он участвовал с наследным принцем Абу-Даби. Как чисто политическая скачка, так, наверное, и личная. Второе место в этой скачке автоматически будет самым последним, так как участников всего двое. Два наследных принца, несмотря на то, что в объединённых эмиратах их фактически семеро, всего два... кем они видели друг друга в перспективе? Традиционно касаясь друг друга возле локтя и натирая друг другу вечную мозоль носами, чего на самом деле желали будущие правители соседствующих эмиратов? Тем более что один из них подозревал другого в фактическом управлении государством уже сегодня. Президент, Халифа Аль Нахайян, был практически призраком – его многие видели, но практически никто не мог к нему прикоснуться. Единственным его проверенным контактом с внешним миром был и оставался его брат – наследный принц. Президент Объединённых Арабских Эмиратов всё больше уподоблялся королеве Великобритании – он был символом управления, но не управлением. Хорошо ли это для государства или нет, Хамдан не мог сразу дать заключения – в конце концов государство как состояло, так и состоит при нём из нескольких ключевых шейхов и благо государства есть благо в первую очередь их самих. Поэтому Хамдан пытался решить, хорош ли Мохаммед бин Зайед Аль Нахайян для него лично. Мохаммед Аль Нахайян никогда открыто не наступал на горло семье Аль Мактумов, но и закадычным другом он не был – они просто были в одной упряжке, как государственной, так и в первую очередь деловой, потому что всё государство было ничем иным, как деловым предприятием. Их общим деловым предприятием. Да, у каждой семьи были свои эмираты – свои деловые наделы, по аналогии с тем, как, например, эти две правящие семьи поделили между собой охотничьи угодья в бывших советских республиках: Аль Мактумы всегда охотились в Узбекистане и Азербайджане, а Аль Нахайяны обустроили для себя целый небольшой городок в степях Южного Казахстана, но все они, эти якобы независимые эмираты, были объединены в одну большую фирму. В делах им приходилось учитывать шейхов прочих, не таких важных эмиратов, но в основном всё решалось между Дубаем и Абу-Даби. Пока что оставалась видимость полюбовности. Что до сих пор устраивало и осторожного Мохаммеда Аль Нахайяна и ещё не оперившегося полностью Хамдана Аль Мактума. Но последний всё чаще начинал смотреть на завтрашнего старика из Абу-Даби, как взрослеющий ястреб на старую сову. Парадокс в том, что и старой сове, и растущему ястребу одинаково могли бы подойти в пищу одни и те же мыши. Сколькие из нас видели подобные вещи в голых степях Средней Азии, где мы до сих пор так любим охотиться, и в наших родных пустынях. А мышей было не так много, как казалось. Прежде, когда Мохаммед Аль Нахайян имел дело только с отцом Хамдана, от которого он не сильно отставал по возрасту и степени старения, ведение дел напоминало спокойное озеро, питаемое подземными источниками, многие из которых даже никогда не назывались, хотя интересы их лоббировались лично Мохаммедом Аль Нахайяном очень активно, теперь же ведение дел стало быстротечной рекой, чьё направление могло измениться в любой момент и не в угоду невидимым лоббистам, а по требованию государственной необходимости, которую молодой Аль Мактум мог усмотреть даже там, где стареющему Аль Нахайяну никогда бы не пришло в голову искать. Мохаммед Аль Нахайян понимал, что двигало Хамданом Аль Мактумом, в Абу-Даби было известно, какие дела разворачиваются в Дубае. И Абу-Даби не знал, как готовиться к этому, хотя хорошо понимал, что эти дела дойдут и до него, причём до него в первую очередь. Потому что в Абу-Даби Хамдан справедливо углядит главную проблему. Но сам Мохаммед Аль Нахайян не мог прямо сейчас решить эту проблему и не мог позволить Хамдану Аль Мактуму заняться ею в Абу-Даби. Хотя хорошо было бы остановить его и в Дубае, его активность в изучении вопроса фальшивой нефти уже сейчас здорово портила деловой климат страны. Пока Абу-Даби удавалось гнать свои дела с прежней скоростью, но остановка была близка, может быть, долгая остановка. А кроме нефти других козырей у Абу-Даби не было. Без этой нефти, пусть даже она тысячу раз искусственная, Абу-Даби становился просто очередным плацдармом для второстепенных интересов США. Личные амбиции наследного принца Абу-Даби на этом этапе его практически единоличного правления уже не позволяли подобного шага назад. А Хамдан, казалось бы, осмысленно разворачивал государство в экономическое прошлое. Сделав эту нефть практически своим личным врагом, он вышел на рубежи, за которыми начиналась если не его личная бедность, то бедность его страны. Мохаммеду Аль Нахайяну  нравилось думать, что он, противостоя Хамдану, печётся об интересах страны. Страны, в которой он всё ещё мог стать президентом – официальным высшим чином государства.            
                (а теперь уже КАК ХАМДАН СТАЛ ПРЕЗИДЕНТОМ прим.автора )
                Сам Хамдан никогда не думал о президентстве, но дела последних месяцев вынудили его прийти к выводу, что президентом в этом государстве при всех имеющихся обстоятельствах следует быть ему. Иначе ситуация ещё долгие годы будет напоминать качели, на одной стороне которых будет оставаться Мохаммед Аль Нахайян, на другой стороне он, Хамдан Аль Мактум. Вопрос для каждого стоял так: как ссадить с качелей одного из них? Один был значительно старше другого, опытнее в делах и в таких традиционных дружеских касаниях, за которыми на самом деле могло стоять всё, что угодно, а в другом, до поры тихо, жил более сильный хищник, просто от природы более сильный хищник. Но Хамдан понимал, что он не может поступать, как львы в его собственном зверинце, когда в силу своих львиных причин, а вообще, в силу причин, которым подчиняются все живые существа в этом мире, начинают делить территорию заново. Он сам, как и  все его возможные партнёры по этой ситуации, должен быть облагорожен человеческими мотивами. Сейчас мотив у него был более чем человеческий: Объединённые Арабские Эмираты, а точнее, только два из них, Дубай и Абу-Даби, первыми столкнулись с тем, что человечеству как биологическому виду начало угрожать одно из его изобретений. Причём повсеместно: сегодня это несколько стран, завтра эта беда распространится на весь мир. Дубай в лице Хамдана Аль Мактума принял этот вызов, позиция Абу-Даби в лице его наследного принца Мохаммеда Аль Нахайяна оставалась не прояснённой. Вспоминал ли Абу-Даби, а конкретнее Мохаммед Аль Нахайян, о тех давнишних медицинских заключениях, которые они получили от японского, китайского и индийского покупателей и собирался ли он возвращаться к этой теме хотя бы ещё раз за время своего фактического правления? К разгадке этой тайны Хамдан пока не мог приблизиться. Бывает, что арабы чувствуют, что не время задавать какие-то вопросы. Но что делать, если пришло время их задать и этого никак, никакой арабской хитростью, не избежать? От Дубая до Абу-Даби всего сто с небольшим километров, но от Хамдана до Мохаммеда Аль Нахайяна расстояние значительно больше. Его не преодолеть посредством одного намерения что-то изменить в отношениях. Возможно, изменить очень кардинально. По подсказке своего отца, шейха Мохаммеда, до поры, ещё будучи наследным принцем Дубая, где мог публично, Хамдан выказывал знаки почтения Мохаммеду Аль Нахайяну, но время долгих подкатов прошло. Новое время требовало иного подхода к старым людям. Пока оставалось изображать консультации, поддерживать видимость необходимости переговоров между двумя эмиратами, а точнее между двумя мужчинами, играть на публику, как внутригосударственную, так и иностранную, и между тем Хамдан ждал подходящего варианта.       
                (ТУТ НЕМНОЖКО РАССУЖДЕНИЙ НАСЛЕДНОГО ПРИНЦА АБУ-ДАБИ прим.автора ПОКАЗАТЬ ХАМДАНА С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ МОХАММЕДА БИН ЗАЙЕДА)
                Аль Нахайяны давно знали, что Аль Мактумы наступают им на пятки. Сегодня они практически выдвинулись настолько, чтобы встать ноздря в ноздрю. Впрочем, ноздря в ноздрю они фактически встали тогда, когда ушли из Абу Даби к собственному счастью, решив, что деревня Дубай – отныне их отдельный дом. А завтра они опередят Аль Нахайянов. И это никого не удивит. В первую очередь самих Аль Мактумов. Сегодня Аль Мактумы в лице Хамдана Аль Мактума подошли так близко к абсолютной власти в Объединённых Арабских Эмиратах, как никогда не подходили в лице его отца Мохаммеда. Они фактически подошли к самой шее рода Аль Нахайян. Сын шейха Мохаммеда больше не целовал плечо своего старшего коллеги-наследного принца, но и в те, уже отдалённые, времена, когда он со всей арабской страстностью и нарисованной почтительностью прикладывался губами в знак особого почтения к плечу Мохаммеда Аль Нахайяна, тот понимал, как близко от плеча до шеи, а от поцелуя до смертельного укуса. Хамдан перестал целовать плечо наследного принца Абу-Даби, но от этого угроза для последнего только возросла. На ту пору таковы и были неприятные рассуждения наследного принца, официально всё ещё наследного принца, Абу-Даби. Он однозначно был вынужден думать о нынешнем вице-президенте страны много чаще, чем думал о его отце, когда тот был вице-президентом. В последние годы Хамдан Аль Мактум очень резко преобразился. Из сначала просто сына эмира Дубая, после наследного, но ничем, кроме своих широко муссируемых в средствах массовой информации увлечений, особо не выделяющегося принца, он превратился в твёрдого правителя как своего эмирата, так и крайне жёсткого соправителя всех Объединённых эмиратов. Мало дел теперь проходило мимо внимания молодого Аль Мактума. Мохаммеду бин Зайеду Аль Нахайяну казалось, что слишком молодого для такой, становящейся всё более реальной,  власти. Но как остановить или хотя бы приостановить этого Хамдана, он пока не знал.  И он так и не успел этого узнать. От Хамдана поступило предложение переговорить приватно. Наследный принц Абу-Даби понимал, о чём будет этот разговор.
                Хамдан открыто предложил объединить усилия в решении проблемы псевдо-нефти, принять во внимание, что личных денег нажито уже достаточно и уделить внимание возрастающей опасности. Он был бы признателен за помощь, потому что силами одного Дубая решить это было почти невозможно. Область заражения была слишком велика. Даже просто вычислить, куда нефть нанесёт следующий удар было практически невозможно. А она продолжала их наносить. Людям – уже как своему врагу, после того, как ей стало понятно, что безмолвными её носителями, в основном по причине вмешательства Хамдана Аль Мактума, они не будут. После того, как однажды нефть отказалась полностью уходить из прозрачного Кубов, установив там своих постоянных наблюдателей, то есть остальная нефть, как раньше, приходила в Кубы и уходила обратно после выгула, а какая-то её часть постоянно находилась там, люди поняли, что не всегда чисто физически могут воздействовать на эту субстанцию. В то время как она оказалась способной на каком-то, по-видимому, техническом, уровне внедриться в работу всех трёх установок и отменить вибрацию Кубов, избавив таким образом себя от их подчиняющего воздействия. Нефть оставляла больше вопросов, чем давала ответов людям. В то самое время как сами они оказались под постоянным наблюдением враждебно настроенного вещества. Это было так, будто над их головами распростёрли ночь, такую густую и чёрную, что света люди уже почти не надеялись увидеть. Правда, речь тут шла не обо всём населении страны, а только о весьма немногих посвящённых в происходящее. Прочие продолжали наслаждаться иллюзией полного благополучия. Единственное, что могло смутить внимательного наблюдателя, это участившиеся случаи неостановимых кровотечений среди неарабского населения, но и в этих случаях свидетелями были в основном медики, которые говорили о занесённом в эмираты заболевании неясной этиологии из родных стран экспатриантов. Подозревать собственно эмираты как источник непонятной болезни никто не решался. Пока никто не заводил речь об эпидемии гемофилии. Хотя именно по причине неостановимых кровотечений возросла и смертность среди трудовой армии эмиратов. Но поскольку в страну постоянно пребывали новые экспаты, трудовые резервы страны не могли иссякнуть внезапно. И только Хамдан пытался смотреть в будущее, где картина должна была измениться на менее приятную. А пока существующую картину пытались ретушировать подручными средствами. Так как вписать эти Кубы в ландшафт, не пускаясь в объяснения, возможным не показалось, их пришлось скрывать. Да, к примеру, непонятное явление в небе над Дубаем можно было продать как туристическую достопримечательность, причём не единожды, а каждому пребывающему в страну туристу, но ноу-хау её происхождения заинтересовало бы многих, как в пределах страны, так и за её пределами. С одной стороны Хамдан хотел привлечь как можно больше внимания к проблеме, а с другой не мог портить лицо Дубая в случае, если миру откроется, насколько мало местные власти и он лично контролируют ситуацию в эмирате. Хамдан оказался под водопадом вопросов, которые он задавал сам себе и ему задавали обстоятельства. Как объяснить такие Бермудские треугольники квадратной формы? А объяснить их трудно и ещё труднее выдать за туристическую достопримечательность, потому что потенциальное использование Кубов туристами, Кубов, заполненных наблюдающей за эмиратцами нефтью, остаётся непонятным. Ситуация такова, что враг занял главенствующую позицию практически в обоих эмиратах и показывать или объяснять это в своём эмирате туристам – это последнее, чего хотел бы Хамдан Аль Мактум. У себя в эмирате он мог бы оставить его там на всеобщее обозрение, большой и чёрный, заполненный нефтью, как символ богатства эмирата, как памятник в назидание детям, что конкретно принесло богатство их родителям. Они могли бы оставаться в небе над двумя эмиратами как некие экономические Каабы. Но уже тогда Хамдан был уверен, что на сделанном нефть не остановится. Оставить Кубы, как они есть теперь – дать ей карт-бланш на будущее на этом участке их противостояния. В итоге чёрные Кубы в дневном небе сумели скрыть: непонятным явлением этот Куб провисел над Дубаем около суток, в которые Хамдан и его приближённые, а также и ответственные лица в Абу-Даби, хоть они и смотрели на это издали, вообще не спали, а дальше люди приступили к следующему, приступили к маскировке: на счастье арабов к этому моменту уже были изобретены, не ими, светоотражающие листы. То есть решением стал оптический камуфляж. В случае с Кубом это работало конкретно так: к Кубу, ставшему наполовину стабильно чёрным, прикрепили мягкие дисплеи и замаскированные оптические видеокамеры, которые снимали небо позади него и транслировали изображение на стенки Куба в режиме реального времени. В итоге у людей, смотрящих прямо на Куб, создавалось впечатление, что они смотрят сквозь него – небо, что вокруг, что на стенках Куба, было одинаковым. Закреплять дисплеи на высоте оказалось задачей нелёгкой. Кубы располагались на весьма значительной высоте над поверхностью земли, это было продиктовано необходимостью обеспечить пространство для телепортационного канала – его длина была строго регламентирована. Обычная лестница тут не подходила сразу, как и всевозможные выдвижные лестницы, требовалось альтернативное решение. И оно было, люди воспользовались таким приёмом как соколиный пол, позаимствовав его у дубайского парашютизма. Об этом приёме, возможно, многие из вас или ваших детей знают. Дальше в моём повествовании мне придётся ещё раз коснуться его темы. А пока я продолжу о мероприятиях по маскировке Куба – фортпосте вредоносной субстанции. Тут осталось сказать, что дисплеи прикрепили на обычный строительный клей. Именно таким образом, реагируя буквально по ходу дела, людям приходилось противостоять искусственной нефти. О том, чтобы опережать её, пока не могло идти речи. 
                Сначала такое поведение нефти коснулось только одного Дубая, так как именно там благодаря усилиям Хамдана нефть увидела необходимость следить за людьми дополнительно, но впоследствии, совсем с небольшим отставанием, это повторилось и в Абу-Даби. Но этому эмирату повезло – он смог воспользоваться находчивостью Дубая. Её непредсказуемость пока разрушала все надежды, что люди могли бы питать. Поэтому требовалось больше людей. Было бы хорошо подключить к решению вопроса все эмираты, даже если непосредственно к нефтяному дурману они не имеют отношения. Такие вопросы, как эта нефть, могут решаться только сообща. Всем эмиратским сообществом, которое привыкло объединяться в ситуациях, касающихся благополучия всех жителей этого арабского сообщества. Потому что затягивать решение вопроса дальше невозможно, на подходе следующее поколение, которое, ни о чём не подозревая, войдёт на полном ходу прямо в эту проблему. Может так случиться, что решать этот вопрос  придётся именно им, но обязательная задача нынешнего поколения арабов подготовить хотя бы приблизительное решение этой проблемы. Дать следующему поколению намётки, с которыми оно сможет выступить навстречу решению вопроса.            
Хотя с учётом нефтяной гемофилии и остающегося риска даже для арабов, так как души предков охрана со своими представлениями о многом, следующего поколения может не быть. Обо всём этом наследный принц Абу-Даби знал. Когда фирма такая небольшая, как Объединённые Арабские Эмираты, скрыть, что происходит в одном из её отделов, очень сложно. Фирма... а Хамдан, похоже, захотел, чтобы Объединённые Арабские Эмираты стали страной. Мохаммед Аль Нахайян понял, что Хамдана он уже не остановит, но присоединяться к нему вопреки финансовым интересам, собственным и своих приближённых, для него не было приемлемым решением. Так не делается на Среднем Востоке. Старинная традиция арабской наживы денег требовала другого решения. А кто такой Мохаммед бин Зайед Аль Нахайян, чтобы отменять традиции предков? Поэтому остаться верным этой традиции – это самое грамотное, что он мог сделать. Сказать напрямую это Хамдану Аль Мактуму он не решался, соблюсти видимость своей личной вовлечённости в происходящее однозначно следовало. Вряд ли Хамдан на это мог купиться, но и открыто выразить недовольство его, Мохаммеда Аль Нахайяна, бездействием он не мог, так как оно, как надеялся наследный принц Абу-Даби, не было очевидным. Последнее время у наследного принца появлялось всё больше надежд и стремительно уменьшалось понимание, как их реализовать – то есть сохранить статус-кво. А сохранить статус-кво уже, наверное, невозможно. У Хамдан было прозвище, о чём Мохаммед бин Зайед знал, хотя и не знал, откуда оно взялось – Пустынный дождь. Но в отличие от настоящего дождя, который бывает в Объединённых Арабских Эмиратах нечасто и только зимой, этот дождь, что было очевидно, зарядил надолго. И хорошо будет, если он только остановит нефтяную торговлю, а не растворит всё нажитое семьёй Аль Нахайян и лично Мохаммедом Аль Нахайяном имущество. Впрочем, сдаваться Мохаммед Аль Нахайян ещё был не готов. Не отказывать молодому Аль Мактуму открыто, выиграть время, не предоставляя Хамдану такой желанный для него карт-бланш, вот была цель Мохаммеда Аль Нахайяна. Пока ещё реальная цель. Для него, как это всегда бывает в таких случаях, было важно установить для себя, как долго он ещё сможет тянуть время, пока его деловые партнёры определяются в ситуации. На чём конкретно построено государство, выдать тайну эмиратской нефти, он им не мог, эта тайна была сакральнейшей из всех сакральных, она была душой Объединённых Арабских Эмиратов и с некоторых пор Саудовской Аравии, что сделало Объединённые Арабские Эмираты и Саудовскую Аравию единым нефтяным целым, но предупредить, что в экономике надвигаются большие проблемы, считал необходимым в расчёте на некую благодарность. Вообще, происходящее напоминало приближение песчаной бури – очевидное и неотвратимое, и надо только решить одно, где найти укрытие. Чтобы переждать или, быть может, уже никогда не возвратиться в эти места, так как эта буря полностью изменит ландшафт и климат этих мест. На этот счёт денег у наследного принца самого богатого эмирата было отложено предостаточно, тут он должен был признать хотя бы для самого себя правоту Хамдана. Взять, сколько можно, остальное, в основном тотальное безденежье, оставить Хамдану Аль Мактуму – пусть сам ищет секрет счастливого и безопасного государства. На век Мохаммеда бин Зайеда Аль Нахайяна выдался исключительно бизнес-подход ко всем вопросам, в том числе и в первую очередь к государственным. Получилось то, что получилось. Тут не было вины одного Мохаммеда Аль Нахайяна, он только наследный принц и никогда не думал, что это звание должно увлекать человека в мир подвигов. Скорее в мир семейных интересов, если семье традиционно дано править тем, что нуждается в подобном управлении.   
                И всё-таки Мохаммеду Аль Нахайяну было крайне тяжело отказываться от управления не просто деловым предприятием, но предприятием, всё-таки считающимся государством. Как никогда до этого, ему хотелось верить, что граждане государства действительно крайне нуждаются в правлении именно его, Мохаммеда Аль Нахайяна, и невозможно его заменить, так как он незаменим на этом посту. Хамдан Аль Мактум – это временное и преходящее, несчастье, от которого он рано или поздно избавится и сохранит государство с базисом, как и прежде, из нефти. Самым надёжным на сегодняшний день базисом, так как даже не запасы, а не прекращающаяся выработка её самый совершенный способ процветать экономически. А опасность, приписанная этому веществу, наверняка преувеличена и не исключено, что самим Хамданом в его же собственных целях. Если посмотреть на вещи таким образом, то собственное политическое выживание становится более чем вероятным. В голове Мохаммеда бин Зайеда Аль Нахайяна даже ненадолго ожил его достославный и весьма находчивый предок, Зайед бин Султан Аль Нахайян, и это было, как будто сам славный предок подсказал ему вывести Дубай из состава Объединённых Арабских Эмиратов. Оставалось придумать причину, по которой это можно было бы сделать... но нужно было советоваться. Традиционно Объединённые Арабские Эмираты советовались с высшими чинами в Саудовской Аравии, это началось, когда Объединённые Арабские Эмираты и Саудовская Аравия подружились на почве нефти. Как именно это было, я расскажу дальше. А пока сосредоточимся на Мохаммеде Аль Нахайяне. Спасительное решение он увидел в том, чтобы избавиться от всего Дубая, если уж избавиться от сына шейха Мохаммеда никак не представится возможным. Можно было бы заявить, что Дубай экономически тянет Объединённые Арабские Эмираты на дно, правда, немного сложнее было бы это доказать. Но если обратиться к тому, что большинство так называемых «инвесторских проектов» Дубая были не больше, чем мыльными пузырями, если вспомнить, сколько замороженных строек имел этот эмират и уточнить, что престарелый шейх Мохаммед просто из кожи вон лез, чтобы изобразить способность города обеспечить туристическое благополучие в то время как приезжали воспользоваться гостеприимством Дубая только самые непритязательные туристы с развитием трёхлетних детей, балдеющих от водяных горок и подобных аттракционов, если понять, что когда Дубай со своим единственным заводом по производству искусственной нефти перестанет светиться рядом с Абу-Даби, то Абу-Даби, избавившись от сомнительного соседа и какого-никакого, но конкурента, только выиграет. Тем более что в последние года Дубай всё меньше платил старшему брату – Абу-Даби за крышу, которую тот исправно обеспечивал, особенно если вспомнить 2007-2009 года, когда Дубай начал превращаться просто в город-призрак из американских вестернов, где не было ничего, кроме зашкаливающей преступности. И вот теперь Дубай решил «отблагодарить» Абу-Даби  Хамданом Аль Мактумом. Так как должен Абу-Даби поступить с Дубаем? И Мохаммед бин Зайед Аль Нахайян начал составлять свой революционный, как он сам думал о нём, доклад по Дубаю, чтобы представить его на   совещании самых высших чинов государства, которое он намеревался экстренно созвать в самое ближайшее время. А дальше случилось вот что. Мохаммед Аль Нахайян, то ли ища пути выхода из тупика, в который постепенно загонял его Хамдан Аль Мактум, то ли  по глупости  рассказал о нефтяных установках и их охранной системе, у которых пока никто не забирал статуса секретности, одному небезызвестному религиозному деятелю, чьи корни уходили напрямую в Саудовскую Аравию и их фундаментализм. Того из всего комплекса установок заинтересовало только использование душ предков. Как беспрецедентное, так и непрочно обоснованное с точки зрения ислама. В итоге консультации пошли не по тому пути, какой предполагал наследный принц Абу-Даби и как результат тот деятель обещал Мохаммеду Аль Нахайяну большой шум и возмущение религиозного фланга Саудовской Аравии, традиционно по его же собственным заявлениям полным составом стоящего на страже исламских интересов в этом мире. Мохаммед Аль Нахайян не был новичком в подобных разговорах и, естественно, больше хотел бы обсудить это со столпами деловых кругов Саудовского королевства. Но времени практически не было, а ждать требуемого ему кворума он не мог, к тому же религиозный деятель, которого он так неосторожно информировал, действительно начал квохтать. И в итоге Мохаммед Аль Нахайян пожалел, что разворошил это саудовско-религиозное гнездо, но процесс уже пошёл. В этот раз наследный принц испугался сильно, такой шум и религиозное возмущение старших друзей из Саудовской Аравии могли бы свалить его быстрее, чем близость нового деятельного вице-президента. Всё происходило так, будто все кони, на которых он пробовал сидеть в последнее время, выскакивали из-под него. Выскакивали из-под него и уходили в табун Хамдана Аль Мактума. В то время как кнут продолжал свистеть исключительно над Мохаммедом Аль Нахайяном, который совсем не чувствовал себя наследником Зайеда Аль Нахайяна и его находчивого ума. Нет, он понял, предки всё-таки уходят безвозвратно и оставляют нас наедине с нашими заботами. Тогда к чему их надзор? От чего они охраняют? Это больше похоже на шпионаж в чью-то пользу и уж не в пользу ли Хамдана Аль Мактума? В итоге Мохаммед Аль Нахайян попробовал отключить их от установок в Абу-Даби. Сделать это ему было не особенно трудно, на подземных заводах, так как охранные установки являлись их частью, были установлены    рычаги, связанные с устройством Кубов с душами арабских предков энергетически, регулирующие спуск-подъём экранов-блокаторов, расположенных со всех сторон Кубов с душами-охранниками, назначение этих экранов было простым – перекрыть исходящее из Кубов защитное излучение душ. Химик и инженер придумали их на случай, если излучение душ станет слишком интенсивным и станет мешать нормальной работе системы. Но что сделал Мохаммед Аль Нахайян? Он опустил экраны до самого конца, таки образом полностью изолировав души от окружающей среды и как результат этого от подопечных – их потомков. На какое-то время души получили передышку. А нефть послабление. Её агрессия сразу же возросла в несколько раз. Души предков были для неё не просто помехой, они были стеной, сквозь которую она не могла пройти. На время в одном отдельно взятом месте стена упала. Как всегда и везде, в нашей стране также дети являются самым незащищённым сегментом общества, хотя, вероятно, это не относится к детям здесь присутствующих. Но это наверняка относится к детям всего остального населения страны, в том числе и к детям самих арабов. И вот спустя практически несколько часов после отключения охранной части нефтяной установки властям Абу-Даби пришлось приложить немало усилий, чтобы в этот же день все новостные каналы страны не передали сообщение о том, что простой школьный автобус вместе с группой арабских школьников подвергся атаке нефти. Хотя вряд ли бы кто-то из комментаторов решился утверждать, что простая и всем давно знакомая субстанция, которой мы все заправляем свои машины, проявила признаки не только разумности, но и агрессии.
                Это выглядело так: дети находились в салоне автобуса, тогда как нефть в виде бензина плескалась в бензобаке, обычно для внедрения в организм человека ей доставало и этого, её пары влияли необратимо, но в этот раз случилось по-другому, дети были арабскими, до этого всегда защищённые душами своих не дремлющих предков, и, не зная, как долго у неё будет оставаться доступ к арабскому человеку, нефть изменила тактику. Она отказалась от постепенного подхода. Нефть изменила показания на датчике топлива на приборной доске, сведя их к нулю, и водитель, столкнувшись с необходимостью срочной дозаправки, остановил автобус на ближайшей заправке. Как только водитель снял крышку топливного бака, он вышел из игры – вспомнить после, как и почему он потерял сознание, он уже не смог. Очнулся он спустя некоторое время, то, что он увидел, можно описать следующим образом:  пустой салон и ни одного ребёнка поблизости. Естественно, у полиция было много вопросов после этого именно к нему. Но ничего, кроме того, что открыл бензобак, потерял сознание и ничего не помнит, он не смог им сказать. А вот спустя какое-то время, память к водителю стала фрагментарно возвращаться и кое-что он поведал: он, оказывается, видел, как нефть, уже находясь в салоне, «разобрала» детей на клетки-кирпичики и просто поглотила, казалось, что, разобранные на дольки, они растворились в воздухе, пропитанном нефтяными парами. Во всяком случае водитель смог описать это именно таким образом перед тем, как попал в психиатрическую лечебницу, где с ним уже подробнее работали люди Хамдана. Но вот как нефтяная масса смогла проникнуть в закрытый и кондиционируемый салон, когда не было даже ни одного открытого окна, бедный пакистанец не смог сказать. Хотя ответ был как раз в его словах – кондиционер был для неё прекрасным входом непосредственно в салон, а выйти наружу вместо того, чтобы более коротким путём через топливную систему проникнуть в салон, ей понадобилось для того, чтобы набраться некоторых знаний в области строительства – рядом с заправкой как раз была очередная эмиратская стройка. Но азы строительства понадобились этой субстанции, изначально враждебной к людям, не для созидания, её заинтересовал один процесс, а именно укладки кирпичей – а раз можно сложить кирпичи, то можно и разобрать любую кирпично-клеточную кладку, в том числе и клеточную кладку человеческого организма, так она и поступила с телами детей. Таким образом то, как кладут кирпичи друг на друга, научило её тому, как можно снять кирпич с кирпича, то есть клетку с клетки. А для того, чтобы собрать в другом месте или так и оставить в разобранном состоянии, на тот момент так и осталось невыясненным. Трактовать это пытались разными путями, может, нефтяная масса пробовала снять своего рода слепки с детей – скопировать человека, начиная с меньшего, пробовала познать его на ощупь, его форму, а по форме выяснить и содержание, потому что просто обретаясь в его крови, она не вдавалась в нюансы его жизнедеятельности. Но самым важным во всём этом было другое, бензина в автобусе не было – там оказалась собственно сама нефть, агрессивная и неумолимая во всех проявлениях, даже в отношении детей. Потому что в отличие от самого человека не делала различия между взрослым и ребёнком – человек рассматривался ею как насильник и поработитель, и помнила ли она что он изначально создал её? В любом случае сегодня это уже не имело для неё значения. Водитель после клялся, что заправлял автобус бензином, не чистой нефтью, и у арабов были основания верить ему. Но заправку, где он заправился, проверили – там, кроме бензина, ничего не было.
                Тогда и стало впервые известно, что продукты переработки этой нефти могут превращаться обратно в нефть. Так было не всегда, оказавшись под прессом расследования со стороны людей, нефть сочла, что любой процесс должен быть взаимным и начала прощупывать себя на предмет дополнительных возможностей трансформации для ответных мер. В итоге оказалось, что ничего не бывает слишком необратимо и продукты её переработки могут становиться обратно ею, это качество она открыла в себе и стала им пользоваться. Это открытие было её первым с момента, как души предков людей, отключенные от нефтяных установок, ушли обратно в посмертную спячку. Отключение душ состоялось только в Абу-Даби, но и это оказалось огромным реверансом в сторону нефти. Она даже и не рассчитывала на подобных внезапных союзников, как Мохаммед Аль Нахайян. Далее, не принуждённая постоянно бороться с душами-охранниками хотя бы на участке Абу-Даби и вдохновлённая Мохаммедом Аль Нахайяном, она намеревалась пойти на прорыв. Она собиралась искать союзников дальше. Они могли оказаться к ней ближе, чем она предполагала.
                Случай удалось замять, души вернуть на службу – экранирующие жалюзи-заслонки были подняты назад, а Мохаммед Аль Нахайян понял, что выбор сделал неверный. Вот что значит ошибиться без права на ошибку. Мохаммеду Аль Нахайяну было понятно, что все заинтересованные лица будут знать очень скоро. Первый, о ком он подумал, был Хамдан Аль Мактум. Скрыть что-то и от другой страны бывает непросто, а скрыть что-то от соседнего эмирата невозможно. Естественно, Хамдан знал о происшествии практически сразу, как оно произошло. Хамдан ещё от своего отца узнал о ценности соглядатаев, поэтому, став эмиром Дубая, он сохранил достижения отца в этой области и улучшил внутренний шпионский фронт своими собственными находками. Его люди доложили о трагедии с детьми вовремя, чтобы он успел грамотно прореагировать и дополнительно объяснить наследному принцу Абу-Даби насколько эта неблагоприятная ситуация неблагоприятна лично для него. В этом конкретном случае Хамдан рассчитывал на его понимание. И Мохаммеду Аль Нахайяну пришлось понять молодого Аль Мактума. Вариант, которого ждал Хамдан, был ему предоставлен, причём самим наследным принцем Абу-Даби.   
                (ХАМДАН СТАНОВИТСЯ ПРЕЗИДЕНТОМ )
                Так или иначе, но инаугурация Хамдана была только формальным мероприятием – не то время в стране для широкого празднества. К тому же было ещё кое-что, он хотел совместить свою инаугурацию и свадьбу, провести их в один день. Этим он хотел отметить особую значимость девушки, которую любил. Пока же он просто соблюдал формальность. Формальные мероприятия тем и хороши, что они исключительно формальные. Происходят тогда, когда по делу всё уже решено. И по этому делу всё уже было решено тоже. Хамдан заставил Мохаммеда Аль Нахайяна участвовать в официальном мероприятии по торжественной передаче всех его полномочий ему, Хамдану, это мероприятие готовилось Хамданом и его людьми очень давно, последний твёрдо знал, что другого сценария уже не будет. Аль Нахайяны были поставщиками президентов для Объединённых Арабских Эмиратов ещё с момента основания государства. Аль Мактумы были поставщиками вице-президентов и премьер-министров. Тандем двух фамилий работал именно так. Но экстремальные обстоятельства требуют перемен и того, кто единственный может адекватно воспринимать вызов обстоятельств, заложенных, словно бомба, ещё десятки лет назад. Хамдан Аль Мактум не мог остановить детонацию этих обстоятельств, но он мог попытаться сократить площадь поражения. Он был единственный, кто хотел это сделать. Халифа бин Зайед Аль Нахайян был объявлен покинувшим президентский пост по состоянию здоровья, что, строго говоря, абсолютно соответствовало действительности. Его семейство последовало за ним, состояние их здоровья не уточнялось. Эти мероприятия не радовали Хамдана, но в сложившихся условиях поступать по-другому он не имел права. Халифа бин Зайед Аль Нахайян «пропал без вести» и в дальнейшем Хамдан никогда не давал комментариев по этому поводу. Само по себе это не было беспрецедентным, в политической судьбе каждого правителя найдётся эпизод или пара, по поводу которых он никогда не станет давать комментариев. И даже если такой правитель надумает однажды написать автобиографию, то и там он не упомянёт об этих эпизодах. Наверное, если тот или иной правитель заимел в своём послужном списке хотя бы один подобный эпизод, как правителя его можно считать состоявшимся. Возможно, для отдохновения души, Хамдан сразу же позволил себе вписать в официальный протокол некоторое, как он считал, необходимое, новшество. В день вступления Хамдана в должность президента (in his accession day as a president прим.для перевода) рядом с ним не было ни одного обычного в подобных случаях ребёнка, ни мальчика, ни девочки: несмотря на всю сложнейшую ситуацию с прямой угрозой со стороны одомашненной, но, как выяснилось, не до конца, эмиратами нефти, на список насущнейших вопросов, требующих его немедленной реакции, именно это было первое, что сделала Хамдан как президент, начав с себя – отменил «хождение» и «посиделки» с детьми, активно используемые в Объединённых Арабских Эмиратах; этот метод продемонстрировать и закрепить преемственность между поколениями арабов всегда слишком сильно напоминал эксплуатацию детей в медийных целях, и не только напоминал, но и был ею. Особенно подло это выглядело, когда Хамдан был вынужден в составе официальной делегации выражать соболезнования (to offer condolences прим.для перевода ) семьям так называемых мучеников, то есть семьям эмиратских солдат, которые правящими шейхами сдавались внаём Саудовской Аравии, чтобы она могла продолжать военную агрессию в Йемене. Тогда, в специальных горевальных шатрах (mourning majlis in English прим. для перевода) малолетние сыновья этих «мучеников», одетые в военную форму на свои ещё совсем не развитые детские тельца, но никому из собравшихся там для встречи с самыми почитаемыми шейхами страны родственников детей не казавшуюся на них пародийной, но с очень дорогими подарочными телефонами в руках, в которых в первую очередь выделялись их золотые чехлы, в качестве утешающих и вдохновляющих их будущую преданность всё тем же правящим шейхам игрушек, должны были символизировать преемственность между поколениями солдат: уже погибших – их отцов, и будущих, к сожалению государства, пока только детей. Высшие чины государства, включая самого Хамдана, усиленно фотографировались с этими детьми, подолгу держа их перед объективами на коленях. Потом об этих детях забывали. Они возвращались в свои комнаты в домах своих родителей, чтобы продолжить возиться с новыми позолоченными телефонами, полученными от правителей их страны – тех, кто отправили их отцов на смерть, смысл которой был только в одном – поддержать финансовое благополучие правящих семейств в государстве, или вернуться к своим старым игрушкам, пока очередной правительственный указ не выдернет их где-нибудь в возрасте двадцати лет из их комнат, чтобы вбросить, как дрова, в топку шейховского благополучия. А между тем эти дети, часто просто двух или трёхлетние малыши, были особенно дороги Хамдану-крон-принцу. Именно их чистые объятия и поцелуи он ценил в своей жизни готовящегося править шейха превыше всего: ни для кого не секрет, что когда мужчина так богат, когда он нескрываемо богат, рассчитывать на искреннюю нежность ему весьма трудно, а что касается конкретно Хамдана, отдавшего молодость на служение деловым приёмам своего отца и уже больше десяти лет бывшего его игровой обезьянкой, по первому отцовскому требованию принимающей всевозможные позы перед объективами камер, то по личной его оценке положение его было бедственным вдвойне – мало того, что за нежное внимание приходилось платить, ещё и сам он видел себя хоть и богатой, но в конечном итоге тоже проституткой, платившей проституткам более бедным – эти дети были единственными, кто целовали его бесплатно. Если не считать некоторой взаимности со стороны его питомцев, коней и верблюдов, когда он приходил в их стойла и загоны и сам зацеловывал своих парнокопытных и непарнокопытных подопечных, да, как ни прискорбно, но только в стойле того или иного своего коня или верблюда Хамдан Аль Мактум мог рассчитывать на получение искренней ласки. Хотя и они зачастую гораздо больше интересовались содержимым его карманов на предмет поиска куска сахара или иных лакомств на открытом подносе, без которого Хамдан редко появлялся около своих многомиллионных верблюдов. И эти дети, которые пока были так искренни и чисты в своих ласках, даримых навещавшему их по случаю гибели их отцов шейху из правящей семьи, начиная лет с пяти уже очень хорошо соображали насчёт полученных от взрослых подарков и инстинктивно понимали, как связаны новые блестящие штуки в их руках с визитом незнакомых людей, к которым их же собственные родители зачем-то посадили их на колени. Но зачем это делается, родители скажут им, когда они немного подрастут. Пока же взрослеющие малыши чисто инстинктивно учились дарить ласку за подарки, то есть за вознаграждение. Поэтому сам Хамдан предпочитал возиться на таких поминальных посиделках с детьми не старше трёх лет.               
                Но не это было самым худшим в использовании высшими государственными эмиратскими чинами детей, обычным делом было также для усиления собственной безопасности держать в максимальной близости от себя детей своих телохранителей или сотрудников службы безопасности вообще – конкретно это было ноу-хау семьи Аль Мактум, до некоторых пор сам Хамдан постоянно таскал с собой симпатичного черноголового сына одного из своих телохранителей, в частности, никогда не садясь в автомобиль и вертолёт без того, чтобы взять туда же этого улыбчивого мальчишку, в медийном пространстве социальных сетей и множественных фотосессиях представляя его как «своего лучшего друга», пусть бы лучше это выглядело как попытка добавить себе миловидности в пиар-целях, чем позволить публике представлять это тем, чем оно было на самом деле – использовании этого ребёнка как постоянного напоминания его отцу и дяде, работающим в системе безопасности королевской семьи в непосредственной близости от драгоценного тела Хамдана Аль Мактума, что в случае гибели шейховского тела их сын и племянник погибнет одним из первых. Но поскольку ни отец, ни дядя мальчика такую работу не бросали, мы можем сделать вывод, что в свои блестящие качества телохранителей они верили свято. Возможно, они действительно были образцово бдительными, что и требовалось шейхам. Впрочем, возможно, у правящей семьи рода Аль Мактум были основания так поступать: маленькие сыновья телохранителей не были единственными гарантами лояльности окружающих, также младшие сыновья покойного правителя Дубая, предшественника отца Хамдана – шейха Мактума, внезапно скончавшегося во время отдыха в Австралии, во время публичных выездов постоянно находились в непосредственной близости от Хамдана или даже самого шейха Мохаммеда, вероятно, таким образом правящие мужи пытались минимизировать риск быть подорванными собственными родственниками – сыновьями шейха Мактума, ни один из которых так и не стал ни эмиром, ни наследным принцем Дубая, хотя шансы и права у них были не меньшие, чем у Хамдана или его отца. Но, видимо, они не воспользовались своими шансами, а что вероятнее, просто в своё время шейх Мохаммед так сумел воспользоваться своим шансом, что не оставил реальных шансов детям своего старшего брата. Но о безопасности с тех пор нужно было думать. Став же президентом столь неспокойных внутри самих себя эмиратов, Хамдан отменил эту «благородную» традицию и решил полагаться на услуги исключительно взрослых сотрудников. К тому же как истинный араб он был немного фаталистом и верил, что в случае крайних обстоятельств только сама судьба может подкинуть ему путь спасения, а уж в каком виде он появится перед ним, то до сорока ни одному человеку знать не дано. Может быть, это будет просто большая удача, может быть, быстрокрылый шанс сможет вывести его в зону безопасности. Может быть, неожиданный друг вдруг обнаружит себя перед ним. А какую форму примет этот друг и что именно сделает для него, Хамдан-араб не гадал. Иногда фатализм избавлял от лишних размышлений, что позволяло Хамдану сосредоточиться на текущем моменте. У Хамдана сложилось справедливое впечатление, что по большому счёту с родом Аль Нахайян или как минимум с худшими его представителями он покончил. Даже если бы за время своего правления он не сделал бы ничего больше, Хамдан считал бы, что не зря пришёл к власти. Это было достижение, о котором мечтали все поколения рода Аль Мактум с тех самых пор, как самые первые из них, отделившись от Аль Нахайянов, осевших уже к тому времени в Абу-Даби, ушли к заливу Дубай-Крик за лучшей долей. Сейчас уже мало кто может вычислить, что именно произошло тогда между Аль Нахайянами и Аль Мактумами и почему последние ушли на новое место, в поисках независимости ли или бОльших богатств, но состязательный момент с тех пор остался между двумя фамилиями. Со временем, спустя поколения, он перерос в хорошо скрываемую ненависть, в основном со стороны Аль Нахайянов к тем, кто были в их понимании нуворишами – Аль Мактумам. Хамдан же оказался тем мужчиной из рода Аль Мактум, кто сумел доказать Аль Нахайянам и себе, что, отделившись два столетия назад, Аль Мактумы сделали правильно, они смогли стать действительно сильным и независимым родом.
                Так или иначе, но инаугурация Хамдана была только формальным мероприятием – не то время в стране для широкого празднества. К тому же было ещё кое-что, он хотел совместить свою инаугурацию и свадьбу, провести их в один день. Этим он хотел отметить особую значимость девушки, которую любил. 
                Таинственный же советчик Мохаммеда Аль Нахайяна из религиозных рядов Саудовской Аравии так неизвестным для Хамдана и остался; видимо, там поняли, что предпринимать активные действия против набирающего силу Аль Мактума ещё не самое подходящее время, обещанного шума не последовало. Но Хамдан всегда ощущал неусыпное внимание самых разных представителей королевства Аль Саудов, и все они имели самое непосредственное отношение к действующей власти. Саудовская Аравия продолжала нависать над Аль Мактумами и всеми семью эмиратами тёмной тучей. Хамдан понимал, что что-то оттуда рано или поздно прольётся. Но пока дела собственного эмирата и соседних шести отвлекали Хамдана от того, чтобы приглядеться к тёмному соседу. Хамдан решал накопившиеся проблемы между Дубаем и Абу-Даби, главной из которых было старое противостояние двух родов.      
                Хамдан сделал всё возможное для наследного принца Абу-Даби из уважения к его фамилии и из уважения к его предкам, он предложил ему по-тихому отойти от дел и заняться, например, написанием мемуаров. Дела в стране Хамдан брал на себя. В противном случае Хамдан обнародует все взаимоотношения Мохаммеда бин Зайеда Аль Нахайяна с ситуацией нефтяной угрозы, тут наследный принц Абу-Даби попробовал напомнить Хамдану о том, что его собственный отец в своё время также точно промолчал, но Хамдан не был склонен проводить разбор полётов в своей собственной семье, возглавлял которую теперь он, а не его отец. Дела в семье и вокруг неё теперь делались иначе. Аль Нахайяны практически полным составом не проявили готовности поступать аналогично и всё, что мог Хамдан сделать для уважаемого рода – это не объявлять, что несвоевременная и не в том месте проявленная активность одного из них привела к бесследному исчезновению нескольких арабских детей. Детей вернуть уже почти не рассчитывали, а род может лишиться своего доброго имени только потому, что один из них оказался недальновидным дельцом. Возможно, это не самый понятный поступок Хамдана, но даже он не мог лишать арабское общество сразу всех его ценностей. А знатное имя рода после власти, воды и нефти было четвёртой из самых ценимых на полуострове вещей. Хамдану оставалось только благодарить небо за то, что несмотря ни на что у него всегда был и оставался настоящий друг из этого рода, от уважения к которому лично Хамдан в своём сердце уже был готов отказаться. Саиф бин Зайед Аль Нахайян, лейтенант-генерал, министр внутренних дел и личный заместитель Хамдана как премьер-министра, был среди прочего причиной того, почему Хамдан не стал хоронить эту фамилию. А пески Аравийского полуострова приняли бы её так же, как все предыдущие славные и в итоге истощённые жаждой наживы фамилии этих мест. Саиф был тем из Аль Нахайянов, кто поддержал Хамдана сразу и бесповоротно. На этого человека Хамдан мог положиться, как на самого себя. И каждый день в своей молитве Хамдан благодарил небо за то, что оно одарило его таким другом. Знания Саифа были также очень важны для Хамдана, ещё в бытность свою заместителем начальника столичной полиции, а впоследствии и её руководителем, Саиф узнал все тонкости поддержания контроля в государстве через полицейские силы. Хамдан не был сторонником полицейских мер, но иметь в виду знания такого рода считал необходимым. Хамдан и Саиф любили шутить, что каждый раз, становясь где-то заместителем, Саиф обязательно занимает собственно и сам пост, так же было с его заместительством министра внутренних дел, прежде чем он сам стал этим министром. Первый раз, когда эта примета дала сбой, был случай с Хамданом и его отцом, шейхом Мохаммедом. Саиф был заместителем шейха Мохаммеда на посту премьер-министра, но не стал собственно премьер-министром после него – премьер-министром в силу уже известных вам обстоятельств стал Хамдан. Добрая улыбка озаряла лицо Хамдана каждый раз, когда он вспоминал о своём друге. Но такой друг – большая редкость. В основном вокруг молодого Аль Мактума теснились фигуры, желающие выжить в жерновах того, что по сути могло быть названо политическим переворотом. И над всем этим ещё стояла фигура номинального президента Объединённых Арабских Эмиратов. Её благотворная тень укрывала целое скопище в первую очередь предпринимателей и только во вторую очередь государственных деятелей из рода Аль Нахайянов. Как грибы в сумраке и сырости, плодились и крепли компании, инвестиционные фонды и как следствие личные счета фамилии. Положа руку на сердце, Хамдан не смог бы утверждать, что представители рода Аль Мактум не делают того же, но не собственная фамилия стояла между ним и верховным постом в государстве. Безусловной удачей Хамдана было то обстоятельство, что он мог рассчитывать на поддержку армии. В конечном итоге армия того или иного государства подчиняется не верховному главнокомандующему и даже не своим генералам, а тем, кого она чувствует лучше всего – своим спонсорам. Род Аль Мактум, популяризируя свою крайнюю даже для арабов любовь к лошадям и скачкам, между делом постоянно вкладывал деньги в армейское вооружение  своей страны и в частности своего эмирата. Таким образом просто переводя армию в свою частную собственность. И армия, состоящая главным образом из экспатриантов, никогда не будет вникать, кто в этой стране претендует на наибольшую старинность рода и наследственные права на власть. Армия беспристрастна, она была нужна Хамдану в основном не для дряхлого старца, числящегося президентом, а для бесчисленных питомцев рода Аль Нахайян, выкормленных нефтяными деньгами и продолжающими ими питаться. Армия, как всегда, должна была стать главным и последним аргументом. Но она не стала им.
                Здесь на авансцену снова выступает старость – простая человеческая старость, как мною уже говорилось, в силу своего возраста и по состоянию здоровья Халифа бин Зайед Аль Нахайян был отстранён от своей должности. Хамдан решил не поддерживать символическую фигуру быстро стареющего президента, он вообще решил отойти от любого варианта Потёмкинской деревни в своём государстве и таких же деятелей, чьё единственное действие – абсолютное бездействие. Халифа бин Зайед Аль Нахайян, формально рассмотрев ситуацию со всеми её нюансами и текущими обстоятельствами, сложил с себя президентские полномочия, назвав своим преемником Хамдана Аль Мактума. Таким образом закончился более чем двухсотлетний период верховной власти рода Аль Нахайян на этой земле. Пусть и фактическим свержением правящей фигуры одного из этого рода. Но Халифа бин Зайед Аль Нахайян не особенно беспокоил Хамдана. Открылось новое обстоятельство. Появился новый повод задумать о степени влияния нефти. О степени влияния и о том, какие рубежи ею уже взяты. Технические расчёты изобретателей намного превзошли как своё время, так и последующее, химик и инженер задумали своё детище таким образом, что с отключением охранной системы установки должны были остановиться. Но этого не случилось. Это первым бросилось в глаза Хамдану. Тот период, что установки работали без охраны остался белым пятном – что успело произойти за это время с качественными характеристиками нефти, люди могут ещё какое-то время не узнать. Пока в очередной раз не станет поздно. Этого Хамдан сейчас боялся больше всего. Он не хотел где-то ещё опоздать. Произошедшее в Абу-Даби подсказало, как это будет развиваться в Дубае в случае, если что-то произойдёт с душами предков там. Но всё, что мог на данный момент сделать Хамдан, это усилить охрану собственно самих установок. Охрану людям он дать не мог. Арабов, как прежде, защищали души их предков, а большинство населения страны оставались живой мишенью. Кстати, к вопросу охраны установок, вся охрана, которую мог дать Хамдан этим установкам – это ещё более прочная договорённость с душами, которую они не захотят нарушить в будущем, это оставалось единственным способом, который был в распоряжении людей. 
                Оставалась ещё одна трудная тема. Долг совести порядочного человека требовал предложить экспатриантам отправить их детей на родину, долг требовал, но при таком раскладе  и сами экспатрианты могут оставить свои рабочие места и вместе с детьми уехать из страны, тогда на всё хозяйство Объединённых Арабских Эмиратов останется только около миллиона арабов – коренного населения. Причём арабов, не умеющих ничего, кроме как только просиживать кандуры на государственных должностях. Здесь уже Хамдан как хозяин этой страны был вынужден понимать, что в плане людских ресурсов страна окажется обесточенной. Около миллиона арабов – это не то количество и не тех людей, кто способны отвечать сегодняшним хотя бы одним только хозяйственным запросам страны. Хамдан оказался заперт в наследии своих политических предшественников. Все обслуживающие мощности держались исключительно на труде экспатриантов, лишиться их означало для городов государства просто утонуть в песке в буквальном смысле слова. Сами арабы остались бы на поверхности, но вернулись бы к состоянию первобытных бедуинов. И это означало бы просто потеряться на фоне прочих государств или повторить сегодняшний, тоже арабский, Египет. Решиться на это Хамдан не мог. Экспатрианты должны были остаться в стране. Объявления о детях для экспатриантов сделано не было тоже. Может быть, это был один из тех поступков, о которых Хамдан жалел до конца своей жизни. Но и в этом он повторил своего отца, тот, уже в сегодняшнем дне, горько сожалел, что в своё время не возразил бездействию Абу Даби относительно первых тревожных звонков насчёт их «чёрного золота», которое оказалось чёрной  испорченной кровью их государства и их самих. Хамдану довелось повторять своего отца не только в хорошем.            
                (ФАЗЗА И ЛЕТУНЬЯ. ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА – В НЕБЕ    тут как бы выходит, что это всё до ПОХОДА НА АБУ-ДАБИ    тут хамдан ещё эмир дубая               
!!!!!!!может, вообще они встречаются и общаются только в небе во время прыжков? ДА! ещё текст у него в конце: мы не так уж часто с тобой виделись на земле   а на земле он ей стихотвор.послания строчит? а потом он ей: типа может спустимся на землю? прим.автора )   в конце только сказать, что она его убийца. )

                А между тем в жизни Хамдана, в его личной жизни произошло ещё одно событие, которое не могло не повлиять на ещё сравнительно молодого мужчину. Это случилось ещё тогда, когда Хамдан оставался только эмиром Дубая. Это был период, когда он только вступал во всю полноту своих обязанностей и открывающиеся перспективы порой заставляли чувствовать его то, что было очень близко к отчаянию.               
                Хамдан привык искать вдохновения в небе. Он любил прыгать и смотреть, как прыгают другие. Свободное падение, каждый раз оборачивающееся иллюзией полёта, давало иллюзию свободы. Ребёнок, до сих пор живший в Хамдане, пытался держаться за иллюзии и спасаться хотя бы ими. С годами это помогало всё меньше, но замены этому в своей жизни Хамдан так и не нашёл. 
                Прыжки в компании соколов с недавних пор стали любимым наслаждением туристов, чья физическая подготовка или хотя бы просто состояние здоровья могли им позволить парашютизм в целом. А соколам было не привыкать к небу. В то время как находиться в небе вместе с человеком для соколов было приятной новостью. Но соколы не летели вместе с человеком, работа сокола в такой паре состояла в другом... Сокол служил трамплином для человека. Прыжок с крыла сокола – это не так трудно, как может показаться не посвящённому в парашютные прыжки человеку. Но есть там одна волнительная деталь, только от сокола зависит, как стартует человек в этом полёте. Человек – не перо, что упадёт с крыла сокола, это жизнь, что отделится от единственной опоры и провалится в свободное падение. Каждый сокол ответственен за своего конкретного человека. Они живут с человеком в тандеме всё время своего пребывания в небе во время таких прыжков. И довериться соколам желали многие. Опорный сокол никогда не трепыхается под ногами человека, одно лишнее движение сокола, которое передастся его крылу и человек упадёт мешком, лишившись всего удовольствия, ради которого он и поднялся с соколами так высоко. В такие моменты соколы словно застывали в невесомости, они словно отделялись от неба и всех его волнений и ветров – они становились твердынями, единственным намерением которых было удерживать человека до заветного мига его прыжка. В небо с человеком поднимались только самые лучшие и надёжные птицы. Те соколы, которые по какой-то причине не чувствовали в себе способности к таким тандемам, сами не поднимались с человеком в такую вышину. Дело в том, что соколы несли двойную моральную нагрузку: она инспектировали не только свою собственную готовность к такому подъёму. Соколы проверяли моральную готовность людей перед вылетом – они просто чувствовали её или её отсутствие. Существовала соколиная комиссия, которую должны были пройти все парашютисты, собирающиеся подниматься в тандеме с соколом. Птицы, словно рентген, просматривали не только тело, но и душу потенциального клиента, и её – в первую очередь: достаточно ли чиста и легка для нахождения в небе? Подняться в небо несложно, но далеко не всякий мог подняться туда с соколами. Птицы не были готовы нести ответственность за людей, кто кого ненависть и злость держали на земле. Но такие встречались соколам не часто. Такой человек изначально, сам, не будет стремиться в небо – слишком свободное и яркое.      
                Но собственно какую роль играли соколы в небе для парашютистов? Эти птицы могут держаться в воздухе, махая только одним крылом – другое занято в связке с другим соколом, чтобы пол был сплошным. Как это происходит? Соколы кладут второе крыло на спину товарищу и так далее, и так далее – так выстилается пол высоко над землёй, который тем не менее может быть абсолютно безопасным для человека, так как по своей надёжности порой превосходит все напольные покрытия на земле. Фактически вся конструкция удерживается в небе только силой взмахов крайних, замыкающих соколов. Но этого достаточно. Самое трудное для новичка – это ступить с подножки самолёта на соколиный пол. Самолёт – не вертолёт и он не может зависнуть в одном месте, поэтому соколиный пол движется вместе с самолётом, что везёт парашютистов. Самолёт движется над самой его кромкой, парашютисты видят и сомкнутые спины соколов – их сиюминутную опору, и голубую пропасть рядом с соколами. А на дне пропасти лежит Дубай,  его окрестности, колыбель большинства соколов, что были с людьми в небе. Но Дубай и Аравийский полуостров в целом – это место, на которое надо смотреть с высоты, иногда и в переносном смысле слова тоже. Хотя последнее опасно для парашютиста. Первое, что им рекомендуют, это уважать соколов. Которые в небе себя чувствуют так же уверенно, как человек на земле. Но первее первого людей заклинают уважать небо, как раз потому, что в небе люди – не на земле.   
                Хамдан поднимался снова в небо в этот раз, сам не зная, зачем. Чтобы ещё раз в своей жизни насладиться свободным падением? Все дела последних месяцев обстояли так, будто он потерял опору под ногами и падал, падал, падал... окружающие не угадывали этого по его виду, но это происходило. Нет, в этот раз Хамдан поднимался в небо, чтобы обрести опору под ногами. Обрести второе дыхание, без которого ему никак не продолжить свой бой за выживание его народа. Это было время, когда Хамдан только начинал догадываться, какая большая битва ему предстоит. Его самолёт казался птицей, так и не сумевшей свить своё гнездо на земле. Вдали летел ещё один самолёт, такой же маленький, как и самолёт Хамдана. Два островка жизни в безбрежном океане эмиратских небес, если не считать соколиного облака, что сопровождало второй самолёт, люди на их борту чувствовали себя открывателями обеих Америк. Хотя открыть каждый мог только что-то исключительно для себя, так как в последнее время небеса над Дубаем были порядком перенаселены – парашютизм стал настолько популярным, что, как прежде, никто не мог оказаться одиноким на своём самолёте в середине голубого колодца. Сегодня в небе ещё было пустынно. Только два самолёта набирали высоту, чтобы дать людям то, что птицы видят и чувствуют каждый день. Хотя чувствуют вряд ли, для птиц это дело обычное. А люди были гостями в небе. Кто-то – туристом одного дня, кто-то – завсегдатаем, как Хамдан. Но все, готовые упасть в объятия небесная океана. Собственно эти прыжки подразделялись на два типа: прыжок со спины сокола, что было не так трудно, и прыжок с крыла сокола – что было в разы сложнее и в первую очередь для самого сокола. Эта группа парашютистов выбрала второй вариант. Между тем самолёты сблизились, насколько это допустимо, чтобы поздороваться. Лиц друг друга парашютисты видеть не могли, шлемы надёжно скрывали их ото всех и от небес, расстилавшихся вокруг. Дружественные махания руками состоялись и борты начали расходиться, чтобы вернуться, каждый, в свой полёт. Одна из фигур показалась Хамдану чем-то отличной от прочих. Не тем даже, что была женской, женщины-парашютисты были обычным явлением в Дубае уже много лет, но каким-то своим напряжением, читающимся в её неподвижности. В её фигуре не читалось энтузиазма, словно её вынудили сесть в этот самолёт и терпеть теперь потоки ветра, врывающиеся в открытую дверцу самолёта. Хамдану захотелось её как-то приободрить, но докричаться до неё он не мог, а махать наобум было наивно. Он какое-то время пытался поймать её взгляд, чтобы показать ей большой палец, поднятый вверх, но взгляда её он в итоге не поймал. Самолёты продолжали расходиться, люди в них готовились к прыжкам. В этот раз Хамдан не собирался развлекаться с соколами и птицы вились только возле второго самолёта, уже начиная составлять свой соколиный пол. А Хамдан со своего самолёта в очередной раз любовался их оперативностью и надёжностью. В небе если что-то и могло подвести парашютиста, то наверняка не соколы.   
                А действие во втором самолёте между тем начало разворачиваться. Парашютисты начали покидать самолёт и по очереди становиться на крылья соколов. Это была самая надёжная опора в их жизни, но они, естественно, пока не ощущали этого. Женская фигурка, которую выделили Хамдан, как бы ни была напряжена, ступила на соколиный пол самой первой. Её опорный сокол выставил своё крыло и принял её вес на него, как принимают долгожданную ответственность только что отстроенные мосты над самыми крутыми обрывами и безднами на земле. Он выставил своё твёрдое крыло в несомненной надежде, что это будет хороший трамплин для неё и что такой трамплин сможет отправить её в лучший полёт, какой только может быть дан парашютисту. Однако этот праздник стоил большого труда, видимая лёгкость достигалась крайне непросто. Её соколу было трудно. По всем её движениям было видно, что в небе она впервые. Тем не менее она прыгала без принудительного раскрытия парашюта, без какой-либо заложенной в парашютный «боекомплект» помощи, чтобы полностью ощутить свою внезапно приобретённую самостоятельность в небе и зависимость только от себя самой. Она прыгала так, будто была одна на этой планете. Она думала, что пришла в правильное место. Небо всегда даёт независимость ищущим её. Дальше события понеслись, как на быстрой перемотке. В итоге и произошла ситуация, которая требует участия как минимум второго человека. Первый парашют не раскрылся – остался помехой на ней. Она смогла отстегнуть его довольно быстро... но второй тоже не раскрылся – автоматическое открытие запасного парашюта не произошло, не сработало ничего из того, что должно срабатывать в таких случаях. Почему? У такой неисправности всегда находится множество причин. Но имеет ли это значение для того, с кем это произошло? Девушка полетела навстречу своей гибели.               
                Она летела в форме падающей звезды, прекрасно понимая, что ничьё на свете загаданное желание она уже не выполнит. Рядом с ней, хотя уже и порядочно отстав в силу своего небольшого веса, камнем падал сокол, с крыла которого она прыгнула в свой последний полёт. То, что оба парашюта не раскрылись, не было виной сокола и не могло ею быть, но птица до такой степени ощущала ответственность за своего человека, что считала своим долгом разделить с ним его участь, в небе или уже на земле. Сокол значительно отстал от девушки, так как весил много меньше, но его однозначно ждала та же участь, что и её. Он в отличие от человека сожалений не имел. Сердце сокола знало, что его птенец, пока остающийся на земле, однажды вырастет и пойдёт по стопам родителя, чтобы тоже подняться вслед за человеком в небо на высоту, которая ни для одного из них не является необходимой, и принять на своё крыло вес и надежды нового человека. Соревнования между девушкой и соколом не было, оба знали, как финишируют. Оба словно смирились с этим. Но вместе с ними в небе в тот раз находился человек, который от состояния смирения в этой ситуации был далёк. Хамдан, как и прочие, прекрасно видел, что произошло с девушкой, как и прочие, он хорошо понимал, каковы её шансы выжить. Но одна её ошибка оказалось в этих обстоятельствах маячком надежды. То, что девушка решила открыть парашют раньше положенного времени, в итоге выиграло немного времени для Хамдана, так как попытайся она открыть свой парашют на положенной высоте, выясни она, что оба её парашюта неисправны на той самой, правильной, высоте, высоты для манёвров уже не осталось бы. Лёгкое женское тело, которому, казалось бы, самой природой назначено парить, словно бабочка, с головокружительной скоростью сближалось со своей гибелью. Хамдан тоже отправился в полёт. Что заставляет спасателя лезть, например, на опоры воздушной линии электропередачи, чтобы снять оттуда неизвестно как попавшего туда бедолагу, мы можем себе представить, есть его профессиональный долг, есть его зарплата, в конце концов – именно так он кормит свою семью, что заставляет пожарного входит в пылающий и грозящий вот-вот обрушиться дом, мы точно так же понимаем и предполагаем те же мотивы. Но что заставило собирающегося расслабиться и насладиться любимым и безопасным времяпрепровождением молодого мужчину, эмира и в общем-то, как и все мы, дорожащего своей жизнью человека, отправиться почти на смерть, чтобы только попробовать выручить из окончательно, такой, что скорее всего самой последней в жизни того, кого она настигла, беды незнакомого, по существу совершенно чужого, человека, мы можем лишь гадать. Тем не менее Хамдан тоже покинул свой борт. Свою цель он видел чётко, она отдалилась от него уже на порядочное расстояние и падала всё быстрее. Чтобы догнать её, Хамдан применил все свои знания о небе, парашютизме и полётах. Хамдан тоже падал, но опытный парашютист Хамдан падал профессионально.               
                Два тела неслись к земле, быстро ускоряясь. Одно тело, тело девушки – потому что так получилось сегодня и здесь, другое тело, тело мужчины – потому что это был его долг. Один человек падал, уже не имея надежд на спасение, другой человек падал, надеясь за двоих. Эмир Дубая ещё никогда за всю историю эмирата не вмешивался столь активно в дела жителя или гостя. Каковы были его шансы догнать её? Хамдан не думал об этом. Только одна попытка дана снова, Хамдану подумалось отчего-то, как много начинаний в его жизни укладывались только в одну попытку... Хамдан боялся сейчас вспоминать, сколькие из них удались с одной попытки. Иногда только одна попытка – это как ни одной. Но Хамдан продолжал падать за девушкой. И воздух никогда ещё не казался ему настолько плотным. Догнать кого-то в воздухе – это не то же самое, что догонять по земле, там, когда бежишь, надо опираться на землю, здесь же весь смысл в том, чтобы не опираться на воздух вообще, чтобы ничего не тормозило тебя, когда ты пытаешься догнать свободно падающее тело и, возможно, догонишь его, так как оно в отличие от тебя всё же в какой-то мере на воздух опирается. Тот, кто падает, во всём подобен тому, кто тонет: также старается схватиться за то, что никогда не сможет его удержать, тонущий – за соломинку, падающий – за воздух. Девушка казалась сбегающей невестой, но не до конца ещё решившей покинуть свадьбу. Она сопротивлялась собственному побегу, махала руками и зачем-то пыталась переворачиваться, в итоге она барахталась, будто на своеобразной перине, её золотистые волосы прядями выбились из-под неплотно прилегающего шлема и вместо того, чтобы ласково играть с ними, ветер на такой высоте жёстко рвал их, словно уподобляясь любовнику-садисту, который не знает удержу ни в ласке, ни в боли. В итоге девушка раскинула руки и ноги в стороны и уже не контролировала ничего, она была подобна золотой звезде, сверкающей в свой последний час на небе, наверное, это была самая беспокойная золотая звезда из всех, какие мог бы себе представить Хамдан в другой обстановке. Хамдану оставалось только удивляться, как много неуместных мыслей и сравнений, непонятно откуда бравшихся, лезло в его голову в такой решающий момент. Но, наверное, так и бывает, мозг, предчувствуя трагедию, сопротивляется, выдавая нам образы, которых мы не могли бы ждать от него иначе. Второе дыхание, за которым Хамдан поднялся в небо в этот раз, открылось у него именно в эти мгновения. Девушка падала, ещё удерживая в себе жизнь, но понимая, что при столкновении с землёй эта жизнь покинет её. В пустом небе помощи неоткуда было взяться. Звезда летела к гибели. В полном предсмертном одиночестве, не имея шанса дарить свой свет в дальнейшем. Но в этот раз в небе дано было сложиться созвездию. К падающей звезде стремительно летела другая звезда – тоже человек, на земле носящий имя Хамдан, а здесь всё это потеряло значение, ценным оставалась только жизнь. Но что-то заставило Хамдана рискнуть своей, чтобы просто попытаться, имея весьма небогатые шансы, спасти чужую. В какой-то момент он понял, что он её всё-таки настигнет. Понимание было вспышкой счастья, но Хамдан понимал, как рано сейчас расслабляться. Спустя ещё какое-то время, показавшееся ему то ли долями одной секунды, то ли вечностью, несколько раз перевернувшись в воздухе, Хамдан смог закрепиться на девушке, ногами зацепив её в районе подмышек. Но первых мгновений и самого-самого первого касания Хамдан не помнил, дальше, так и продолжая удерживать её ногами, он. подавшись вперёд, просто прижался к её спине так крепко, как только мог, чтобы моментально сжать ещё крепче, так как мощнейший порыв ветра был готов разметать их по разным концам небес. Девушка сразу поняла, что происходящее неожиданно стало похоже на спасение, она сделала лучшее, что могла в этой ситуации – не мешала ему спасать её. Когда Хамдан нагнал её, ему показалось, что в тот момент он нагнал самую большую удачу в своей жизни. Это был восторг и такое счастье, которого, он думал, не бывает. Несмотря на всю серьёзность происходящего, Хамдану захотелось смеяться – вот, оказывается, где всё это время нужно было ловить своё счастье, не на земле, а в небе. И он поймал его. Теперь он его уже не выпустит. А в голове его стучало одно: схватить-обнять ещё крепче и не отпускать, не отпускать, не отпускать. Вокруг продолжал увиваться ветер, целью которого было одно – оторвать их друг от друга. Таково небо, когда ты хочешь свободного полёта, оно норовить шмякнуть тебя обо что-нибудь, хотя откуда чему-то взяться посреди небесного простора,  но когда ты хочешь только одного – прижаться к кому-то и не отпускать, оно будет стараться развести две судьбы в разные стороны. Дальше Хамдан, как бы это ни звучало, сполз по телу девушки до абсолютно одного с нею уровня, когда уже мог приступить к дальнейшим необходимым действиям. В подобных условиях ему оставалось устроить только что-то вроде обычной подвесной системы для себя и неё прямо в небе во время свободного падения (free fall прим.перев).   
                Хамдан и девушка зависли под куполом, парашют Хамдана испытывал двойную нагрузку, но справлялся. Хамдан прижимал свою драгоценную ношу не просто к телу, но и к душе. Не выронить, не дать ей упасть и сбежать в небытие от него и от её собственной жизни. Впервые в жизни Хамдан держал в своих руках что-то по-настоящему драгоценное. Да, когда впервые берёшься за руку матери, ведомый ею хотя бы до собственной детской постели, кажется, что никого более надёжного нет и не будет в твоей жизни, когда пожимаешь руку своего отца – в твоей руке его драгоценное рукопожатие и маленькому мальчику кажется, что ничего более ценного в свою руку он уже не возьмёт, когда хлопаешь друга по плечу, понимаешь, как бесценно общение с близкими, когда впервые берёшь удила в свою руку, думается, что уже готов управлять самой судьбою, но однажды в жизни случается так, что уже выросший мальчик обнимает девушку, которую необходимо защитить, может быть, даже от неё самой и её неумения, и вот тогда молодой мужчина понимает, что это именно то, к чему он шёл всю жизнь. Одно объятие и мощнейшее изменение хода всей жизни, об этом объятии Хамдан любому мог бы рассказать много, но он молча вёл их обоих к спасению – к продолжению жизни, уже на земле. Земля приняла их мягко по сравнению с тем, как всё это вообще могло бы закончиться. Хамдан не мог допустить, чтобы его бесценная ноша коснулась земли первой, поэтому пришлось постараться и на самом последнем этапе их небесного приключения. Хамдан сделал так, что коснулся земли первым и в итоге девушка просто оказалась лежащей на нём сверху. Они всё-таки немного прокатились по инерции вперёд, но благополучно для обоих. Приземление состоялось. Хоть после всего эта девушка и оказалась не удавшейся падающей звездой, она так и не узнала в тот день, что желание Хамдана она исполнила. Желание было встретить любовь всей своей жизни. На каком этапе спасательной операции Хамдан понял, что это Она? Он не мог бы ответить себе точно. Ему казалось, что все эти годы эта незнакомая девушка жила в нём и была частью него. А ведь он до сих пор как следует и не видел даже её лица. Впрочем, спустя мгновения они уже встретились глазами, Хамдан и спасённая девушка – словно ожившая вселенная смотрела на Хамдана из тех глаз. Хамдану захотелось назвать эту девушку как-нибудь, как-нибудь по-особенному, так, чтобы запомнилось и ему, и ей. И он придумал для неё ласковое прозвище, но сказать его вслух почему-то не решился. Он смотрел на золотистое пышное облако, служившее ей волосами, и больше всего ему хотелось тогда не говорить, а гладить эти светлые золотистые волосы своими жёсткими смуглыми руками. Но и на это он не решился в тот день, думал ли Хамдан о том, что у него ещё будут совместные дни с этой девушкой, кто знает? Но он бы не пожалел о такой встрече, даже если бы девушка лишь на один тот короткий день вошла в его жизнь, а после исчезла бы навсегда – Хамдану было бы больно и грустно вспоминать золотоволосую красавицу, озарившую лишь один его день светом своих золотых волос, но он ни за что бы не отказался от такого воспоминания, снова и снова возрождая в своей памяти вселенную её глаз. Вселенную, которая открылась в глазах спасённого человека. Кстати, в тот счастливый день спасённой оказалась не только неумелая парашютистка. Сокол, готовый разделить с ней её практически предрешённую участь, тоже избежал гибели. Сокол, видя спасение своего человека, отменил свою гибель и снова начал набирать высоту – он должен был при таком раскладе вернуться к своей соколиной группе. Другие соколы были рады благополучному возвращению своего товарища, соколы привязывались друг к другу не меньше людей. Может быть, поэтому соколам было хорошо рядом с людьми.      
                Девушка, которую Хамдан про себя прозвал «летуньей», тоже, но только вслух, дала прозвище Хамдану – она назвала его Фаззой. Тихим и нежным голосом, но от этого голоса в душе Хамдана разыгралась невиданная буря. Новые чувства, не те, что уважение к отцу или нежность к матери, не то же, что преданность друг или симпатия к сестре, не то же, что удовлетворение собой. Грусть и праздник, загадка и понимание, ответ и ещё больше вопросов, чем было их до встречи с ответом, растерянность и готовность воцарились в сердце Хамдана. Ему казалось, что он был готов к этому всегда. Но вот готова ли она? Первый вопрос, которым задаётся влюблённый мужчина в таких обстоятельствах. Но этот вопрос вызывает не смущение, а готовность вдвойне. Девушку пришлось выпустить из рук, они стояли на земле. Пришлось отпустить её, как отпускаешь вдох, когда он становится выдохом, но дыхание не останавливается, вдох ещё вернётся к тебе многократно. Невдалеке уже приземлялись оба самолёта, они окончательно остановятся и люди побегут поздравлять спасённую. Девушка стала с ним прощаться. Летунья на земле осмелела, она спешила и отказалась называть имя, но Хамдан знал, что он его выяснит. Выяснить что-то про неё – это в сущности то же самое отныне, что выяснить что-то про своё будущее. Но уже не в небе, а на земле. Хамдан знал, как это называется. Любовь приходит к людям всегда в моменты, самые, как кажется, неподходящие для этого. Она приходит не тогда, когда ты пишешь стихи или размышляешь, как бы ты назвал своих будущих детей, или как ласкательно ты мог бы обращаться к своей второй половине. Она – самый страшный зверь любого зверинца, но она же – и самый сильный, и самый надёжный. И именно она может спасти, дав силы там, где больше брать их негде.
                (ПРЫЖОК-ТАНДЕМ)
                Вот мы и подошли к теме любви в жизни арабского шейха. Лёгкой переправы к нежнейшим берегам простой и радостной влюблённости не будет. Ухаживать Хамдан не умел, с подросткового возраста его интересы в сфере секса обслуживались профессионалами этого рода деятельности, любовных же интересов Хамдан не имел: влюбляться в профессионалов, которые занимались его сексуальными потребностями, потомственный шейх считал неприемлемым не генетическом уровне – они все были всего лишь чем-то наподобие рабов, чьими прелестями мог наслаждаться ещё дед Хамдана, шейх Рашид, так как рабство было отменено в землях будущих эмиратов только в начале шестидесятых годов двадцатого века. Так что в плане чистых любовных взаимоотношений Хамдан оказался абсолютно безопытен. Его неопытность беспокоила его, его намерения относительно встреченной в небе девушки – его дорогой Летуньи были для него абсолютно очевидны, но как начать роман, он не знал. Власть имущие, в частности, шейхи, подбирались к интересующим их людям осторожно, заранее не спугивая будущих подельников или жертв. С потенциальными друзьями, врагами, девушками, которые заинтересовали кого-то из власть имущих, поступали просто – ставили на прослушку с целью изучить объект и понять, чего от объекта можно ожидать и, в случае девушек, насколько легко объект может пойти на определённый контакт. В случае представительниц прекрасного пола ещё устанавливалось и тайное видеонаблюдение. Оборудование всемогущим правящим шейхам поставлялось прямо из недр ЦРУ. Приёмам ЦРУ арабы из правящих семейств обучались ещё в Королевской военной академии в Сандхерсте, в Великобритании (Royal Military Academy Sandhurst прим.для перевода), где практически все они проходили обучение – если официально, то такова была традиция, в действительности же такова была необходимость, потому что только там арабов могли научить следить друг за другом, к тому же именно там арабские принцы и их приближённые вербовались тем же самым ЦРУ, чтобы в дальнейшем передать их под практически полное управление Соединённых Штатов Америки. Хотя в этом вопросе у ЦРУ существовала братская конкуренция с британским Объединённым Разведывательным Комитетом, куда входят знаменитые МИ5 и МИ6. Хамдан избежал вербовки, возможно, на том этапе он просто показался им бесполезным, тем более что тогда никто не мог сказать наверняка, будет ли хоть один из сыновей министра обороны Объединённых Арабских Эмиратов крон-принцем, как и то, что никто не подозревал, что сам министр обороны через голову своего брата станет эмиром Дубая уже так скоро. Но даже в этом случае перед Хамданом стоял его старший брат, впоследствии умерший слишком рано, так что непосредственного попадания в ряды внештатных сотрудников ЦРУ Хамдан избежал, но навыки остались. И в случае с Летуньей Хамдану было тяжело отказаться от старых привычек, но любовь и уважение пересилили натуру арабского шейха, обработанного англо-американским воспитанием со шпионским уклоном.
                Но Хамдан нашёл выход. Хамдан спустя совсем недолгое время нашёл Летунью и предложил ей ещё раз составить созвездие в небе. Закрепить положительный результат, чтобы девушка не носила в себе отрицательного впечатления о его, дубайском, небе. Хамдан предложил прыжок-тандем. Они назначили день и снова поднялись в небо. В этот раз уже в одном самолёте. Прыгать вместе, будучи соединёнными в почти единый – человеческий? парашютный? – организм, это совершенно особенное ощущение. Это когда не просто одно небо делишь на двоих, но и самый воздух словно вдыхается людьми одновременно. Для Хамдана этот прыжок вообще был полётом на седьмое небо. В этот раз он позаботился о безопасности даже больше обычного, ведь с ним было главное сокровище его жизни. Хамдан не произносил таких слов, но в каждом его движении ясно читались необыкновенная забота и нежность. В тот раз и само небо было таким же ласковым, как Хамдан. Их пара, окружённая свитой Хамдана и голубым простором, казалась совершающей некий очень важный акт, будто пара Хамдан-Летунья совершают официальный визит в небесное королевство.         
                Дубай, когда смотришь на него с высоты десантировавшегося парашютиста, похож на ребус с миллионом ответов. Но только если ты задаёшь вопросы. Это город, который отвечает тебе, особенно если ты находишься над ним. Дубай будто говорит о чём-то. Девушка обратила внимание на огромный знак, который с земли опознать было бы невозможно – знак двери, он указывал на дворец «Заабель». Странный знак, рассчитанный только на обитателей небес, может, птиц? Но зачем птицам видеть такие знаки? Девушке было некогда раздумывать над этим, подталкиваемые ветром, они летели дальше. А возможно, ей показалось. Впечатления того дня были готовы вытеснить одно другое, столько их было. Конечно, Хамдан хотел надеяться, что он был главным впечатлением девушки в тот день, но мог ли он знать наверняка? Спросить прямо он, понятное дело, не мог. Ему предстояло переживать всё то, с чем обычно сталкиваются все влюблённые – сплошные загадки в поведении объекта страсти и бесконечные перемены собственных состояний, он небывалого душевного подъёма до внезапного обрушения всех надежд на взаимность и снова необыкновенной радости просто от того, что дышишь с любимым человеком одним воздухом. С Хамданом это было впервые. И, как и все, он был и готов к этому, и совершенно не готов. Да, Дубай – это миллион возможных ответов для любого вопрошающего, но ни в одном из них не говорится, как завоевать сердце драгоценной, любимой девушки. Что делать для этого? Как говорить с ней? Что говорить ей? Неужели сказать ей всё и сразу? Не испугается ли она такого напора чьих-то чувств, ко времени ли это ей и чем живёт её душа? Что важно для неё? Хамдан, внезапно окружённый вопросами, впервые не видел ни одного ответа от своего родного города, который и подарил ему встречу со счастьем. Но Хамдан твёрдо знал, что найдёт правильный ответ.      
                Хамдан приземлил их прямо на территорию дворца «Заабель», он, наверное, был единственным, кому было можно таким образом попадать на его территорию. Но если девушка попадает на территорию неприступного дворцового комплекса в сопровождении его хозяина, его двери не могут закрыться перед нею. Хамдан был готов лично распахивать их перед Летуньей. Следующим пунктом их общения, что в общем-то было вполне себе логично, стояла экскурсия по дворцу. Тем более что сама Летунья попросила Хамдана об этом. Понятно, что отказать любимой девушке Хамдан не мог.   
                (ЭКСКУРСИЯ ДЛЯ ЛЕТУНЬИ ПО ДВОРЦУ – сначала территория. где видит пребывающих слуг, потом дворец. где их вдруг сильно меньше, чем прибыло...)
                Дворец «Заабель» – место, закрытое для туристов. Попасть внутрь можно только по личному приглашению одного из его обитателей. Например, эмира Дубая. Если вам повезёт, то эмир лично проведёт для вас экскурсию по дворцу. И наверняка это будет более интересная экскурсия, чем проведённая обычным гидом. Впрочем, всё зависит от того, что вы хотите узнать на этой экскурсии. Хотите вы узнать ближе экскурсовода или само это место.   
                Хамдан выбрал раннее утро, когда официальная жизнь дворца ещё не просыпается. В тот день он ввёл Летунью на территорию дворца, держа её за руку. Может быть, он хотел, чтобы она лучше ощущала его присутствие рядом с ней, а может быть, боялся, что она убежит. Но шутя или серьёзно, а экскурсия началась. Хамдан для начала предложил Летунье немного пройтись пешком по территории дворца. Она казалась необъятной, но если идти прогуливающимся шагом и проводить время за интересной беседой, то путь становится приятнее и короче. На территории дворца, так же, как в самом Дубае и окрестностях, не оставляло ощущение, что ты продолжаешь находиться в пустыне, но множественные зелёные насаждения скрадывали это довольно жёсткое для непривычного человека впечатление. Далеко не вся территория дворца была зелёной, но в одном месте образовалась интересная аллея. Хамдан захотел задержаться там. Не зная, как начать говорить о том, чего хотело его сердце, он, как и все искренние люди, начал прямо. Я передам вам его слова коротко, не повторяя самые нежные и, разумеется, не воспроизводя его интонации, да я и не смогу, но суть, обещаю, я передам непременно. Показывая то на одно дерево, то на другое, он медленно говорил: это дерево было посажено, когда мой отец занял пост эмира Дубая, это дерево было посажено, когда пост перешёл ко мне, здесь нет ни одного дерева, которое не имело своей «родословной»,  а здесь, Хамдан показал на ухоженный участок земли, мы посадим, я надеюсь, дерево в честь нашей свадьбы. Он посмотрел прямо в глаза девушке, та улыбнулась и опустила взгляд. Мы посадим дерево в честь каждого из наших детей. Хамдана было не удержать. Здесь вырастет целый парк. Здесь... Здесь... здесь... Они бродили по территории, заглядывая в каждый закоулок и везде находя что-то интересное, о каждом местечке Хамдан считал своим долгом рассказать какую-нибудь историю, связанную либо с его детством, либо с периодом взросления, который, кстати, не всегда был лёгким, тут Хамдан либо смущался, либо подыскивал эвфемизмы, чтобы передать самые острые моменты своей подростковой жизни, но и дворец говорил сам за себя – он словно бы помогал Хамдану, девушка любовалась местом, Хамдан любовался ею. Так они гуляли довольно долго.   
                А жизнь дворца начинала набирать обороты. Девушка видела, как бессчётное множество слуг пребывало на территорию, им предстоял ещё один рабочий день. Правда, потом они рассредоточивались и становились словно абсолютно невидимыми. Это был момент экскурсии, когда Хамдан предложил ей приступить к осмотру внутренних помещений дворца. Попасть в тень после обычного дубайского солнца было дополнительным подарком, хоть Хамдан и предлагал девушке держать над ней зонтик во всю продолжительность экскурсии на воздухе, она не сочла возможным обременять его этим. Теперь её кожа отдыхала от почти нестерпимого жара аравийского солнца. Внутренние помещения открылись перед ней, как створки жемчужницы, словно душа живого существа. Дворец принял её и приглашал углубиться в него дальше. Прохладный холл, переходящий в длинный и величественный коридор со множеством двустворчатых дверей, ведущих в царственные залы, будто окутал её своим гостеприимством. Светильники, которые горели и днём, были огромны и напоминали цветы, настолько же диковинные, насколько и разнообразные. Сразу и не скажешь, из какой части света мог бы быть привезён тот или иной цветок, который дал форму и облик какому-то конкретному светильнику. Честно говоря, даже Хамдан этого не знал, взрослея среди этой роскоши и красоты, он был обуреваем другими заботами, обычными отроческими, в ту пору, например, его больше волновало, зачем и почему было срублено старое большое дерево, на которое он привык залезать, играя с братьями, они звали его «дерево игр», побеждал тот, кто залезал выше всех, а если ещё и запустить с него куда-нибудь сокола, то можно было стать чемпионом на целый день. Вот так проходили те дни растущего Хамдана, а цветы были и в саду и была они настоящими. Так что на диковинные плафоны Хамдан не засматривался. Хотя теперь, вместе с любимой девушкой, он смотрел на них, будто впервые. Он вообще будто бы впервые смотрел на мир, не то что на собственный дом. 
                Хамдан начал с зала приёмов – именно в этом зале сначала его отец, шейх Мохаммед в сопровождении своих сыновей, а теперь уже и сам Хамдан в сопровождении братьев принимали иностранные делегации. Из самых разных стран правительственные делегации встречали радушие и политическое взаимопонимание со стороны дубайских шейхов. Действительно царственный зал, но вместе с тем и необыкновенно уютный, мудрые шейхи заботились о психологическом комфорте своих гостей, хотя, разумеется, комфорт последних больше зависел не от антуража помещения, где проходили первоначальные переговоры, а как от подоплёки этих переговоров, так и от реальных перспектив, которые эти переговоры дарили. А ещё во дворце, как раз рядом с залом приёмов, была также изумительная библиотека с томами не только на арабском, Хамдан любил пробираться в неё в детстве, хотя за это его, бывало, и наказывали, книги в этой библиотеке были слишком старинны и ценны, чтобы доверять их пусть и очаровательному мальчишке, но порядочному хулигану иногда. Тем более что родители будущего эмира больше надеялись, что с таким примерным рвением он будет ходить в школу, кстати, имени собственного же деда, шейха Рашида, а там его книгами уж обеспечат. Но какие мальчишки полностью удовлетворяли надежды и требования своих родителей? Всё это снова словно проносилось перед внутренним взором Хамдана, когда он сопровождал свою гостью сначала в зал приёмов, после в библиотеку. И за это тоже он был благодарен этой девушке. Она безусловно принесла во дворец какую-то замечательную силу, способную пробудить и те его воспоминания, которые он, как думал, потерял за давностью лет уже навеки. Также Хамдан решился показать своей спутнице комнату, особенно дорогую его памяти – его самую первую детскую. Именно в ней он провёл свои первые годы жизни и там до сих пор словно жил тот маленький и бесконечно очаровательный мальчик, которому в конце концов предстояло встать во главе сначала эмирата, а впоследствии и всего государства. Но о необходимости встать во главе всего государства Хамдан в тот счастливый день ещё не думал. Он думал о девушке, что бродила по дворцу вместе с ним и внимательно, с истинной любознательностью всматривалась  в каждую деталь того или иного помещения. Но по-настоящему счастливым Хамдан становился, когда она взглядывала на него и взглядом просила разъяснить какой-нибудь момент. Летунье хотелось побывать на всех этажах дворца, она потянула Хамдана к лифтам, установленном в боковом холле. Но Хамдан предложил воспользоваться лестницей. Широкая и очень красивая, она вела на верхние этажи дворца. Летунье показалось, что Хамдан целенаправленно увёл её от лифтов. А между тем, пока они поднимались по лестнице, всё новые люди заходили в лифты по своим делам – дворец жил. Люди были его кровью, его дыханием, верх и вниз – они скользили, как струи дождя скользят между землёю и небом в тех благословенных местах, где часты дожди. Но, может быть, Хамдан просто украл для себя лишние минуты нахождения рядом с любимой девушкой? На втором и выше этажах им открылись новые залы, словно таинственные шкатулки в ещё более таинственном и древнем сундуке, Хамдан открывал их для себя не впервые, а девушка видела такую красоту впервые в жизни. Сколько часов они пробродили по огромному дворцу, Хамдан не считал, они также успели перекусить на кухне дворца – грандиозном помещении с огромной плитой и целой армией улыбчивых поваров. Кому-то из них даже доводилось трепать по волосам ещё совсем маленького Хамдана, когда он норовил стащить какой-нибудь кусок со стола, не дожидаясь обеда. Таких добрых и светлых дней у Хамдана не было уже очень давно. Может быть, с того самого момента, когда прекрасное и мудрое детство понимает, что должно уступить наступающей с прыщами и разными глупыми волнениями беспокойной юности и навсегда покидает своего хозяина. Дворец будто радовался вместе со своим хозяином, такая атмосфера давно на разливалась по его огромным и чаще всего пустынным помещениям. Дворец, как и его хозяин, знал, что скоро девушке надо будет уходить, но он рассказывал бы и рассказывал бы свои истории для неё и дальше и очень хорошо понял бы своего хозяина, которому бы просто хотелось слушать их вместе с гостьей, словно и ему самому предстояло уйти в конце дня вместе с ней или остаться здесь, но тоже только с ней. Дворец полностью раскрылся ей навстречу. Однако одна деталь казалась девушке странной или как минимум необычной. По сравнению с тем количеством людей, которое можно было видеть пребывающим во дворец, сам дворец показался ей пустынным. Намного меньше людей, словно половина из них исчезла при входе непосредственно в здание дворца. Девушке хотелось спросить спутника: они становятся прислугой-невидимкой? Но она промолчала. Мало ли непонятного может обнаружить во дворце девушка, не привыкшая жить во дворцах? Что возможно, хозяин сам рассказал ей.
                Хамдан не хотел расставаться. Он был готов построить ещё один такой же дворец, чтобы провести экскурсию и по нему. Но пока всё, что он мог, это провести вторую экскурсию по этому же дворцу. Он не был твёрдо убеждён относительно девушки, но сам он был готов ходить с ней, где угодно, хоть молча, хоть разговаривая без умолку. Она была тем собеседником, на которого ему было достаточно просто смотреть – ему казалось, она может читать его мысли. И именно ей он решился прочесть свои стихи, вечером того же дня, у костра, под полной луной, он открыл ей, что давно, ещё с детских лет, полюбил предаваться сочинительству. Что стихи позволяли ему создать мир, свободный от всех предрассудков и глупого стеснения, которыми так заполонены его и окружающие страны. Хамдан пригласил Летунью разделить с ним долгий аравийский вечер у костра на опустевшей территории дворца, которая после того, как солнце село, стала казаться царством какого-то древнего, первозданного, мира, одиноких Адама и Евы, молочного сияния и таинственной тени. Вечерний «Заабель» очень отличался от дневного, его большие окна почернели, а выбеленные светом луны стены казались ещё толще и загадочнее. Летунья легко могла представить, как из чёрных окон выглядывают джинны, а прямо из стен выступают призраки всех живущих здесь прежде шейхов и строго всматриваются в неё, будто собираясь приблизиться, но не решаясь подступить к костру. Будь девушка здесь одна, ей могло бы стать не по себе, но сидевший напротив неё Хамдан своим присутствием успокаивал её и вселял в неё приятную уверенность. Он читал для неё одно из своих самых любимых стихотворений, в нём говорилось о молодом мужчине, шейхе, полюбившем неродовитую девушку из другой страны, и сначала потерявшем её, потому что его семья и друзья были против возлюбленной из простого сословия, к тому же ещё и из очень бедной семьи, но однажды всё же отправившемся под видом скромного дервиша на её поиски и всё-таки нашедшем её тогда, когда она оказалась уже совсем в отчаянном положении без последнего гроша и даже самых малых надежд на счастливое будущее: голос Хамдана то взлетал, как казалось девушке, к самым небесам, необычайно тёмным тем глубоким вечером, то падал вниз и превращался в шёпот, голос то метался, будто сокол, преследующий свою добычу, то медленно тёк, словно река, мечтающая добраться до своего моря, куда ей самой судьбой предписано впасть. Он то превращался в радостный крик, то становился глухим подвыванием раненого зверя, Летунья слушала его и будто весь аравийский мир открывался ей со всей своей страстью и нежностью; она слышала уже ставший знакомым голос Хамдана, но понимала, что для этого голоса возможно любое превращение, что он может стать и холодной снежной бурей, и горячими розгами, разрывающими душу слушателя. Она не понимала ни слова, но что-то внутри неё было убеждено, что всё этим вечером происходит именно так, как должно происходить.
                (УПРАЖНЕНИЯ С СОКОЛОМ)
                Ситуация в стране накалялась и это беспокоило Хамдана. Он не мог пока выразить свои опасения конкретно, но они были. Подсознательно он готовился как минимум к беспорядкам. Обстоятельства могли принять любой оборот. Хамдан понимал, что Летунье вообще нечего делать в его стране, стране, где простой бензин в автомобиле может сотворить с пассажиром или водителем, если они не арабы, всё что угодно. Но когда он, собрав всё своё мужество, заикнулся об этом девушке, особо не сгущая краски и не называя истинных причин, а говоря что-то о неблагоприятной эпидемиологической ситуации, она не захотела его даже слушать. Летунья оставалась в его стране. Он был и счастлив, и боялся за неё, как не боялся никогда и ни за кого. Девушка оставалась в группе риска и это не могло не тревожить Хамдана. Он не хотели не мог допустить, чтобы какое-то обстоятельство вдруг вырвало её из его жизни. Больше всего он хотел, чтобы у него была возможность связаться с ней всегда, в любое время суток. Конечно, он не собирался слать ей письма посреди ночи, но возможностью такой он обладать хотел. А если влюблённый мужчина чего-то особенно сильно желает, пусть даже его желание может показаться кому-то иррациональным, остановить его практически нельзя. Хамдан придумал способ связи, который должен был оставаться действенным при любом раскладе. Соколиная почта – то, что могло выручить их в экстренном случае. 
                Приучать сокола к девушке, так же как и мужчину, не надо – птица привыкает охотно, практически мгновенно. Хамдан нашёл место в саду дворца, по его мнению идеально подходящее – оно было как раз перед окнами его детской, в месте, где в своё время брали истоки все его надежды. Для выполнения нежной миссии был выбран один из личных соколов Хамдана, ему, как и всем своим соколам, Хамдан доверял безоговорочно. Они были послушны, сильны и преданны не просто человеку вообще, а ему лично. Хамдан был уверен, что этот сокол будет погибать, но поручение выполнит и донесёт весть до любимой Хамдана.
                Смысл тренировки состоял не в том, чтобы приучить самого сокола к работе почтового голубя – соколы знали суть этой работы, а в том, чтобы научить девушку не пугаться грозной птицы и воспринимать её как доброжелателя. А так как, когда сокол запускается с руки, он может вырвать руку человеку, с чьей руки взлетает, ещё было необходимо научить сокола некоторой ласке в отношении девушки. Поступили просто, Хамдан и Летунья отошли друг от друга на некоторое расстояние, чтобы создать видимость дистанции, Хамдан подбрасывал сокола, а девушка должна была для начала не убегать, когда сокол подлетал к ней. Следующим шагом было вытянуть руку и принять на неё птицу. Третьим и последним шагом было научиться принимать из клюва сокола конверт, который не был пустым даже во время тренировки, Хамдан взял слово с девушки, что она вскроет его только в конце занятия, нужно было научиться тому, чтобы не рвать его из клюва сокола, а понимать тот краткий момент, когда сокол сам разжимал свой клюв и был готов отдать свою ношу в руки получателя. Всё могло бы быть много проще и сокол мог бы просто сбрасывать письмо возле адресата, а там, поймает ли адресат письмо или оно упадёт на пол рядом с ним, не слишком важно. Но Хамдан не хотел, чтобы девушка в этом случае куда-то наклонялась и тратила время на поиск куда-то завалившегося конверта. Поэтому Хамдан отдался занятию полностью и девушке пришлось последовать за ним. Девушка принимала сокола на свою руку, как дорогого гостя, и это чрезвычайно радовало Хамдана. Он находил это очень трогательным. А то, что птица перелетала с её руки на его руку и обратно, воспринималось им почти как акт чрезвычайной нежности между ними. Он мог бы продолжать весь день. Но в действительности они не провели так и нескольких часов, как кое-что произошло. Сокол вдруг просто бросил людей, как будто что-то резко, но неслышно для других, позвало его. Он зачем-то улетел во дворец, не в небо, в вольготную высь, а буквально влетел в здание дворца, словно действительно его призвал некий неслышный свисток. Конверт остался в руке девушки – в этот раз сокол всё-таки донёс до неё послание Хамдана. Сам Хамдан недоумённо смотрел вслед соколу, ему ещё предстояло разобраться с поведением птицы. Девушка же между тем, решив, что занятие на этот раз окончено, решилась открыть конверт. Там был листок с самыми простыми и прекрасными словами, сложенными в стих Хамдана – любящего мужчины для любимой женщины. И долго недвижимо стояла девушка и вчитывалась в эти строки в который уже раз подряд, и молча стоял рядом Хамдан, не решаясь прервать её занятие. Есть ли смысл говорить, признался ли Хамдан в любви своей возлюбленной в тот раз? Пусть это останется между ними той высокой тайной, которая обязательно бывает между любящими, если один из них настоящий мужчина, а другая – настоящая женщина, созданная получать признания. В тот солнечный день они расстались уже другими. Гораздо ближе друг к другу и счастливее, чем были хотя бы утром того дня.      
                (ЛЕТУНЬЯ ВИДИТ СОКОЛА ВЫЛЕТАЮЩИМ ИЗ ПУСТЫНИ)
                А как после того достопамятного дня проводила своё время в Объединённых Арабских Эмиратах Летунья? Хотя девушка уже не была туристкой в этой стране – Хамдан подарил своей Летунье гражданство, сам по себе подарок был беспрецедентен, так как не рождённые на земле эмиратов гражданами страны не могли стать никакими волшебными средствами – освоиться она ещё не успела и поведение её от поведения туристки пока не отличалось. Но как вообще проводят время люди, впервые оказавшиеся в эмиратах, о которых говорят, что они волшебные? Конечно, так говорят романтики, не склонные к адекватной оценке окружающего, но иногда и их стоит послушать. Говорят, что людей, впервые оказавшихся на Востоке, манит в пустыню – слишком много каждый слышали о пустыне и её бескрайних просторах, превзойти которые не могут ни индейские прерии, ни казахстанские степи, ни русское поле. На человека, впервые оказавшегося перед пустыней, она действует, как магнит. Пустыня такова, что стоя на её краю, человек не может оценить всю её. Никто до конца не знает, какие будущие открытия она таит и какие сюрпризы готова преподнести случайному ( или вовсе не случайному – о ком можно заранее знать, случаен он или нет в том или ином месте? ) путнику. Поэтому удивимся ли мы, если обнаружим Летунью готовой отправиться в небольшое путешествие по пустыне? Обычная поездка на джипе, но не от экскурсионного бюро, а ею самой взятом в аренду, обещала ли она ей что-нибудь особенное? Вряд ли. Но отказавшись от бессмысленной тряски по барханам в сопровождении водителя-гида, девушка полагалась только на свои силы и возможности. А это уже само по себе было для девушки приключением.
                Пустыня оказалась именно такой, какой она рассчитывала её увидеть. Она не вызвала у своей гостьи новые вопросы о себе, как и не предложила ей дополнительные ответы. Но так как девушка не воспользовалась услугами гида и не поехала обычным туристическим маршрутом, то и оказалась она не возле туристической деревеньки, куда возят всех туристов, чтобы продать им посредственные сувениры и возможность созерцать несложный традиционный танец посреди темноты позднего вечера в окружении множества огней, как от традиционного на таком мероприятии костра, так и от блёсток на одеждах «арабских» танцовщиков, выписанных по такому случаю, как и большинство рабочих на стройках государства, из Индии, а возле неизвестного поселения, которого, скорее всего, не было ни на одной карте. Девушка решила, что нашла один из лагерей бедуинов. Лагерь бедуинов не выглядел, как обычная деревня для туристов и не был ею, и заблудившейся девушке там удивились. Хотя удивляться тоже особо было некому, людей почти не было. Несколько огромных шатров, находящихся на некотором отдалении друг от друга и действительно почти полное отсутствие людей – очень странная деревня. Впрочем, девушка не могла утверждать, что разбирается в деревнях арабских бедуинов. В любом случае ей показалось любопытным, что стенки шатров немного колыхаются, как будто обдуваемые чем-то изнутри. Но это мог быть простой сквозняк. Вряд ли шатры кочевых арабов ставятся герметично. Несколько пожилых мужчин вышли из одного из шатров, что-то обсуждая друг с другом. Девушка поняла, что это её шанс. Она смогла объясниться с одним из пожилых мужчин на очень плохом арабском, что заблудилась и хочет вернуться в Дубай. Мужчина понял её. Он показал ей в направлении ближайшей дюны и сказал, что город за ней. Девушке только оставалось надеяться, что он прав. Ей оставалось только двинуться в указанную сторону. Но сначала мужчина отошёл к одному из шатров и вернулся к ней с нехитрой провизией, он категорически отказался отпускать её без этого. Взяв еду и поблагодарив пожилого араба, девушка вернулась в свой джип, ей нужно было как-то возвращаться. Но отправляться в обратный путь было страшнее, чем в одиночку в незнакомую пустыню, потому что, заблудись она окончательно, не ночевать ей в городе в комфортабельном жилище, но узнавать, какие созвездия бывают в этой части света на ночном небосводе, лёжа на голом песке, который по ночам, оказывается, совсем не такой горячий, как днём, и отчётливо понимая, как это – не иметь крыши над головой или сидя всю ночь в машине, чтобы обрадоваться первым лучам солнца, как проводнику в царстве неизвестности и своей опоре. Кто-то должен ещё направляться в город, кто-то, к кому можно было бы присоединиться для большей уверенности в благополучном исходе пути. Но ей попались не люди или верблюды, ей попался сокол, она была готова поклясться, что тот самый, что летал с руки на руку между ней и Хамданом на территории дворца. Сокол летел из пустыни, казалось, что из самого сердца её, по направлению к городу. Он летел по соколиным понятиям низко и медленно, девушка смогла разглядеть его достаточно неплохо, хотя и не так отчётливо, как ей хотелось бы. Её осенила идея, а почему бы не последовать за ним? Она не была уверена, зачем ей вообще нужна эта слежка за соколом, но поведение птицы, которое показалось Летунье чем-то странным, заинтриговало девушку. В конце концов туристы развлекаются, как могут, и остаются туристами, даже если они получили гражданство из рук одного из эмиров государства. 
                В Дубае сокол почти потерялся, но девушка выцепила его взглядом, когда он пролетал по открытому месту. Сначала девушке повезло, она ехала по дороге, которая, как нож, рассекала город по прямой, но везение быстро кончилось, широкое шоссе шейха Зайеда (Sheikh Zayed Road прим. для перев) закончилось и дальше нужно было въезжать в более узкие улицы. Преследовать птицу в городских условиях – это само по себе вызов для сильных духом. Другим автомобилистам не объяснишь, что ты придумала себе задачу – узнать во что бы то ни стало, где приземлится определённая птица. Тем более им не объяснишь, зачем тебе это надо, особенно если ты сама не вполне отдаёшь себе отчёт, зачем преследуешь эту птицу. Однако Летунья чувствовала, что ей это зачем-то нужно. Какое-то странное чувство говорило девушке, что это даст ей нечто важное. И она продолжала мчаться за птицей, удивляя и пугая других водителей, которые в Дубае, надо заметить, довольно послушны указателям и дорожным знакам. А девушка была так увлечена погоней за птицей, что не вполне ещё осознала, что теперь она едет не по пескам, а по асфальтовому покрытию большого города. Но всё-таки вспомнить, где она находится, ей пришлось после того, как она, проскочив несколько красных светофоров, и, продолжая следить взглядом за птицей, врезалась в кучу земли и песка, сваленную у обочины это были отходы одной из многочисленных строек города. Сопровождаемая криками рабочих и угрозами  сразу на нескольких языках вызывать полицию, девушка всё же выбралась из кучи, ей очень повезло, что машина не забуксовала, и поспешила продолжить преследование. А рабочие ещё некоторое время смотрели то на песчаную кучу, то в том направлении, куда скрылась Летунья – им не часто приходилось видеть таких отчаянных девушек в исламской стране. Но сама девушка уже не помнила о них. Сокол не ждал её, он успел скрыться и Летунью начало охватывать отчаяние. Но как выходит солнце из-за туч, так сокол внезапно вынырнул из-за высотного здания невдалеке. Для девушки это означало продолжение приключения. В итоге странствие за соколом привело её в один из районом города – в Бар-Дубай. А дальше в один из его кварталов – Бастакию, стилизованный под старый город, какие обычно сохраняются в сердце многих современных мегаполисов, претендующих быть или казаться туристическими мекками. По узким улочкам старого квартала на машине было не проехать и девушка пошла пешком. Вернее, побежала. Точно так же, как, сидя за рулём, она не смотрела на знаки, в этот раз она не смотрела под ноги, боясь потерять сокола из виду. Но сокол вдруг начал снижаться, он полетел совсем низко по проулкам между домами и как ни старалась девушка поспеть за птицей, но в один прекрасный момент он просто исчез из её поля зрения и не появился вновь. В итоге сокола она потеряла. Летунья тогда впервые вспомнила своё прозвище, данное ей Хамданом, сначала он дал ей его тайком, но потом он всё-таки признался ей, как зовёт её в своих мечтах и когда никто не слышит, и она от души пожалела, что несмотря на своё прозвище не может расправить крылья и взлететь над зданиями Старого города, чтобы увидеть, куда пропал сокол. Она побродила по узким проходам, призванным имитировать старинные улицы, ещё какое-то время и только заблудилась окончательно. Но девушка всё равно не жалела о проделанной гонке, в конце концов, погоня за соколом – это не то, что может рассказать о своих приключениях каждый турист. Что она могла сделать после всего пережитого приключения? Только продолжить прогулку по этой декорации к «фильму», название которого могло бы звучать приблизительно так: в Дубае тоже есть старина. Летунья шла по Старому городу, не веря, что она по-прежнему в современном Дубае. Настолько отличалось это место(so much different that place was прим. для перев). Бродя по улочкам Бастакии, девушка снова и снова приходила к выводу, что любая современность начинается со старины и что всё-таки именно где-то здесь уже начинается самое отдалённое будущее. И именно в это самое время она заметила одну неброскую вывеску. От всех прочих вывесок она почти не отличалась, просто она предлагала посетителям встречу с гадалкой, которая расскажет человеку о его будущем только то, что ему действительно необходимо знать уже сегодня. Что-то заставило её зайти в салон предсказательницы. В помещении было полутемно, почти так же, как сейчас здесь в комнате, где вы слушаете меня. Только в самом центре комнаты на небольшом столике светился хрустальный шар. Девушка не сразу заметила саму хозяйку. Та первой поздоровалась с гостьей. Девушка опустилась в кресло, предложенное ей хозяйкой салона. Сеанс начался, хотя девушка совсем не остыла после раскалённой улицы и ещё чувствовала жар пустыни, в которой была ещё совсем, казалось бы, недавно. Голос предсказательницы зажил будто бы своей отдельной жизнью, Летунья не рассчитывала услышать здесь, на базаре в Бар-Дубае, ничего судьбоносного, но это голос... он взял над девушкой какую-то свою, хоть и краткую, власть. Город за стенами комнаты словно отошёл вглубь пустыни, разойдясь и отдалясь по всему периметру, в тот момент девушка не удивилась бы, если бы ей сказали, что эта комната – это единственное, что осталось в мире. Что же ждало её дальше в салоне гадалки? Любая девушка может получить странное, но только своё, неповторимое, предсказание на арабской земле. Гадалка сказала Летунье, что всё, что той нужно, это найти дорогу к самой лучшей сокровищнице в мире, где не будет денег и драгоценных каменьев, а несметные богатства можно будет увидеть, только сделав правильный выбор, и просила больше не задавать ей вопросов. «Только мёртвый может ответить на твои вопросы», сказала она и отказалась объяснять, что значит эта странная фраза. Однако добавила, что от судьбы никто не уйдёт и что судба Жасмин гораздо ближе к ней, чем она может думать. Час кратких сумерек и тайн, вызванный пространством гадательного салона, наступил и быстро прошёл и снова яркий день зажил вокруг Летуньи своей жизнью. Но кто теперь мог сказать, какой оборот приняли мысли Летуньи? Девушка покинула салон предсказательницы задумавшейся (being ...). Куда и зачем лежал её дальнейшей путь, знала, возможно, одна только предсказательница. Но спросить её тогда, она бы никому не рассказала.
                Хамдан же между тем не мог встречаться со своей любимой так часто, как ему хотелось бы, дела вовлекали его в круговорот, из которого почти не было выхода. Он давно уже начал понимать своего отца, шейха Мохаммеда, который неоднократно вслух сожалел о том, что практически не имел времени писать столь любезные его сердцу стихи в связи с огромной государственной занятостью, теперь и Хамдан начал постигать, что значит управлять гигантской колесницей под названием «своё собственное государство». И если самому Хамдану порой казалось, что его колесница под неопытным его руководством временами сбавляет скорость, то его отцу, многоопытному шейху Мохаммеду, который, конечно же, наблюдал за делами сына, было очевидно, что она быстро и беспрерывно набирает ход. Также Хамдан постоянно был вынужден откладывать знакомство своей возлюбленной с отцом, на котором настаивала Летунья, так как он даже не имел возможности видеть её. То было время, когда он видел на горизонте событий значительную угрозу, с которой его страна и он сам лично могли столкнуться.   
                (ХАМДАН ПОДСТУПАЕТ К САУД.АРАВИИ, ТАК КАК НЕФТЬ, РАСТРЕВОЖЕННАЯ В ОАЭ, ОКОПАЛАСЬ ТАМ прим.автора               
                В наследство от отца, шейха Мохаммеда, Хамдан получил не только посты эмира, премьер-министра и вице-президента, но также и пост министра обороны. Пост, обязывающий его воспринимать вопрос любой угрозы очень серьёзно. Как министр обороны Объединённых Арабских Эмиратов Хамдан пришёл к заключению, что нефть стала их непримиримым врагом. Договориться с этим веществом, как и использовать его где бы то ни было на планете в дальнейшем, невозможно. И если враг окопался в соседнем государстве, Объединённым Арабским Эмиратам придётся взять это государство в разработку. И война – это последнее, что может случиться между ними. Всё должно решиться словом, или неужели люди в Персидском заливе ещё недостаточно зрелы для этого? Хамдан понимал, что ему придётся проверить это. Хамдану предстояло говорить с Саудовской Аравией, с одним из самых тяжёлых собеседников в его как политической, так и человеческой жизни. Страны были соседями, но беседы, какая случается между обитателями домов, стоящих по соседству, может не выйти. У Саудовской Аравии всегда своё особое настроение, хотя это не принцесса их полуострова, скорее злая мачеха со своими очень недобрыми замашками. Почему всё-таки Саудовская Аравия? Потому что от отца Хамдан получил не только посты, но и кое-какую важную информацию, а именно ту, которая опять касалась нефти. Что не было удивительно, так как вся хоть сколько-то важная информация на Аравийском полуострове с некоторых пор касается только нефти. Дела повернулись так, что эмираты оказались вовлечены в уже успевшее стать притчей во языцех кумовство с Саудовской Аравией, которой в конце двадцатого века было продано несколько таких же, скопированных с уже имеющихся в эмиратах, нефтяных установок, что, казалось бы, уже навсегда въелись в песок самих эмиратов. С этого и началась поразительная дружба Саудовской Аравии и Объединённых Арабских Эмиратов, которая казалась сомнительной всем хоть сколько-то здравомыслящим государствам. А она не была сомнительной, она была всего лишь коммерческим расчётом, как и всё, что происходило всегда между странами на этой земле. И Саудовская Аравия с эмиратами даже не были первыми, кто придумали объяснить своё  единство общей религией, заодно назвав все свои банки «исламскими банками», они просто позаимствовали этот приём у христианских стран, более древних, чем исламские, и более опытных в базарных приёмах, которые все так или иначе подходят под всеобъемлющее определение маркетинга, доведённого до абсолюта – межгосударственного. И точно так же, как в христианском мире, в таких связках государств одинаково высокие позиции не могут достаться всем сразу. Хамдан узнал об этом, уже после того, как встал у руля одного из таких государств и перед ним тоже встал выбор, как поступать. В то время как Абу-Даби по всем самым ключевым вопросам традиционно советовался с Саудовской Аравией, Хамдан выбрал простоту и быстроту. И тем проще и быстрее должен был действовать Хамдан, чем больше он хотел исправить ошибку, допущенную его отцом в недалёком прошлом. Тут снова мелькает знак вопроса. Так как вышло, что, продав Саудовской Аравии технологию производства искусственной нефти, чем они просто обеспечили её дальнейшее существование, эмираты оказались ещё и вынужденными советоваться с ней по каждому своему вздоху? А это очень просто, она традиционно главная в исламском мире, этой точки зрения придерживаются остальные исламские страны, но эмираты получили взамен переданной технологии чудо-завода положение любимого племянника старушки-Аравии. Интереснее, почему эмираты не дождались, когда страна-лидер Аравийского полуострова не уйдёт в небытие без нефти, после чего те же эмираты здорово подались бы вперёд на международной арене. Секрет в том, что эта технология была продана именно Дубаем в конце нулевых годов, когда он оказался в очень нехорошем финансовом положении и ещё не знал, поможет ли ему Абу-Даби. Поэтому Дубай помог себе сам. Теперь «любимому племяннику» Саудовской Аравии предстояло разочаровать свою тётушку и более того, даже огорчить её. Просто «племянник» сменил своё лицо на более молодое и деятельное. Да заодно и более честное – лицо Хамдана. Тот не спросил у своего отца, почему он только теперь сообщил ему об этом, у Хамдана уже не было времени задавать вопросы.   
                Было решено, что он использует для этого ближайший общеарабский съезд по безопасности арабских государств. Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива (Cooperation Council for the Arab States of the Gulf прим.для перев.) начинал новую сессию по накопившимся вопросам. Там, как предполагалось, его услышат все, кому должно услышать. Почему требовалось сделать это сразу публично, как минимум при нескольких странах-свидетелях, потому, что иначе Хамдан сильно рисковал, переговорив с глазу на глаз с любым из высшего эшелона власти Саудовской Аравии, не дожить до своего публичного доклада. Арабы знали друг друга. Знали хорошо. Знали свою решительность в вопросах чьей-то жизни и смерти. Эти вопросы решались ими быстро. Хамдан был членом этого общества и знал, что он должен сделать всё, чтобы изменить это общество, чтобы оно могло спастись от себя самого. Но как в такие короткие сроки изменить вековые традиции жадности? Тем более в неподвластном ему государстве. Тем более в семье Аль Сауд, чья жадность даже в арабском мире была притчей во языцех. С одной стороны Хамдан понимал, что доклад, попытка призвать к рассмотрению ситуации – это глас вопиющего в пустыне, с другой стороны у него не оставалось иного выбора. Речь не шла только о его стране, где ситуацию так или иначе он рассчитывал выправить, речь была о как минимум нескольких странах в мире, полностью зависящих от нефти, а точнее от псевдо-нефти, закупаемой у эмиратов и Саудовской Аравии. По сути эти страны закупали себе очень большие проблемы. И странно, что они продолжали это делать, так как по всем известным расчётам на них уже должно было сказаться воздействие этого вещества, известного им как нефть. Когда и как так вышло, что экономика большинства стран, что всё человечество настолько зависимо от покупок-продаж нефти? Есть ли в этом хоть что-то правильное? Вряд ли Саудовская Аравия задавала себе такие вопросы. И вот Хамдану предстояло невозможное – заставить её задаться таким вопросом. Как это сделать вчерашнему всего лишь наследному принцу Дубая, только одного из семи объединённых эмиратов, до конца ясно так и не было. Да, сегодня он уже может считать себя хозяином всех эмиратов, так как даже другие считают его их хозяином – а другим всегда виднее, они первыми обретают ту или иную привычку, он делает необходимые шаги к решению поставленного вопроса, он продолжает беспрецедентную на Аравийском полуострове кампанию за освобождение человека и его экономики от кабальной нефтяной зависимости, раз оказалось, что на своего ближайшего друга – нефть человек не может больше положиться. Значит, человеку следует вспоминать каких-то других своих лучших, проверенных, друзей, хотя за последние десятилетия всё было сделано для того, чтобы человечество усвоило, что лучший друг человека – не собака, лучший друг человека – это нефть. А теперь Хамдан пытается быть лучшим другом своего народа. Может быть, это заранее провальная попытка, но тот, кто несёт на себе знак фамилии Аль Мактум, не может остановиться на полпути. И если такому человеку придётся рано или поздно упереться в фамилию Аль Сауд как в весьма и весьма жёсткое препятствие, то так тому и быть – значит, это будет начертано на песках Аравийского полуострова как чья-то новая попытка сломать рога золотому тельцу. Конечно, в большинстве случаев такие смельчаки ломают себе шею, но сын Аль Мактумов пока застраховал свою шею своим происхождением. Привычка вращаться в подобных кругах также даёт и дополнительную информацию о их повадках. Поэтому в общем и целом Хамдан пошёл против золотого тельца не с пустыми руками. Он понимал, что народ Аль Саудов, как и народы Аль Мактумов и оставшихся Аль Нахайянов осиротеют без своего нефтяного тельца и рискуют принять облик арабов, к примеру, нынешнего Египта, что никто из ведущих кланов двух стран, Саудовской Аравии и Объединённых арабских эмиратов, не знает альтернативных путей экономического, а следовательно и культурного благополучия, что тупик того подобия прогресса, в котором они все существуют, близок. Но установки из их песков должны быть вынуты. Или как минимум остановлены, даже если продолжат какое-то время оставаться в песках полуострова. Как к этому отнесётся Саудовская Аравия, собственные нефтяные запасы которой в конце двадцатого века уже почти были вычерпаны до самого дна, Хамдан не брался предсказывать. Наверняка какие-то проявления смертельно опасного характера субстанции стали уже сказываться и в Саудовской Аравии, но какие из них Саудовская Аравия сочтёт критичными? Логично было предположить, что Саудиты будут выжимать из этой нефти всё до самого конца. И она обеспечит им их конец. Она уже предпринимает вполне серьёзные попытки в Объединённых Арабских Эмиратах. Какое число людей уже замещены полностью и замещены частично? Это легко предположить: всё не арабское население уже подверглось той или иной степени замещения. После демарша Мохаммеда Аль Нахайяна и какой-то процент арабов также включён в число замещённых. Это то, что наверное известно по эмиратам. Что происходит в Саудовской Аравии и в организмах её жителей, ни Хамдан, ни скорее всего сами саудовцы не знали. Но наверняка нефть действует параллельно в обеих странах. Насколько зеркально происходящее, наверное, это может варьироваться от сопутствующих обстоятельств, данных конъюнктурой обеих стран, но процесс точно не останавливается ни ночью, ни днём. Поэтому и Хамдан не останавливался тоже. Тем более что понимал, как тяжело будет именно в Саудовскй Аравии. Тут была своя специфика, гораздо более трудная, чем в Объединённых Арабских Эмиратах, одно то, как саудовцы спрятали нефтяные установки от посторонних глаз, а конкретнее от глаз американских наблюдателей, постоянно находящихся в стране под тем или иным предлогом, под тем или иным видом, говорит об определённом складе ума этих людей.      
                (ВОТ КАК САУДОВЦЫ СКРЫЛИ УСТАНОВКУ ОТ АМЕРОВ – то был конец 20го века прим.автора)
                Если араб хочет что-то скрыть, он это скроет. Природная способность растворяться в песках со всем своим скарбом не подводит араба. Этому на Аравийском полуострове способствует всё, начиная от цвета верблюдов, заканчивая цветом кожи самих арабов. А иногда, чтобы что-то скрыть, надо выставить это на всеобщее обозрение. Когда строят новую мечеть, особенно не таятся, это дело богоугодное, а в первую очередь популярное среди простого населения, или считается, что оно популярно среди несчастной бедноты, которой больше нечем украсить свою жизнь, кроме как только иллюзией присутствия дружественных всевышних сил на нашей маленькой Земле, причём в непосредственной близости от них самих. Но в непосредственной близости чаще всего оказываются вещи, что интереснее. Вещи эти создаются людьми вышестоящими. Кто-то из Аль Саудов догадался подумать об очень простом выходе из ситуации. А что если верхняя часть нефтяной установки примет вид мечети? Прозрачный Куб – место «выгула» нефти разместится под её куполом и останется невидим, как для взглядов верующих, так и для более профессиональных взглядов, хотя последние вообще-то даже и не имеют лишнего свободного времени, чтобы отдыхать в бездельи по мечетям, хотя именно там их осведомители собирают немаленький процент информации о делах в стране. Тем не менее «исследователями» всего и вся, взрощенными спецами Центрального разведовательного управления Соединённых Штатов Америки, Саудовская Аравия наводнена, наверное, с самого момента основания ЦРУ. Поэтому если кто-то что-то здесь желает скрыть, приходится придумывать чисто арабские фишки для реализации задуманного, фишки, которые белый человек просечёт не сразу. Так и с верхушкой подземного нефтяного завода в виде мечети; да, использовать мечети для хранения оружия – обычное дело для исламских боевиков и их белых кураторов из упомянутого управления, но именно поэтому имеет смысл скрыть под одной из них то, что не имеет прямого отношения к оружию. Оттуда, прямо не выходя из мечети, нефть может увидеть, какой ещё наркотик для людей наиболее значим среди прочих наркотиков – то есть сразу узнать своего основного конкурента, если бы это был православный храм, она бы узнала и ещё один наркотик, широко вращающийся среди людей – деньги. Но в соревновании «религия-нефть» нефть и идущие за ней деньги всегда победят и нефть знает это, так что со второй разновидностью самого популярного людского наркотика нефть работает в паре, во всяком случае пока. И по сути это разновидность справедливости: кто приносит больше пользы, пусть и избранной лишь части общества, тот и победитель. У нефти ушло совсем немного времени, чтобы понять основные принципы построения и существования людского социума. Также она поняла, что среди людей всегда найдёт тех, на кого сможет опереться. Не спрашивайте, как, но она запомнила имя Мохаммеда бин Зайеда Аль Нахайяна – своего первого открытого союзника. Во всяком случае она так его восприняла. Она практически сразу начала делить людей на своих друзей и своих врагов. И тех, и других она считала очень важным помнить. Также она могла определить, на каком расстоянии от неё самой или любого продукта её переработки находится её потенциальный враг или друг. Непревзойдённая чуткость была её отличительной чертой среди её медлительных носителей – людей. В общем, даже несколько логично, что такое сообразительное создание решили поместить туда, где издавна обретались другие сообразительные создания – религиозные деятели. Но и с такой удачной идеей Саудитов ждали некоторые затруднения, основное – это то, что во время выгула нефти Прозрачный Куб становится чёрным. То есть видимым. С одной стороны мечети по ночам, когда происходят эти выгулы, не работают, с другой ненужные риски были явно лишними, когда всё государство существовало на одном сплошном нефтяном риске, сопряжённом с постоянным риском разоблачения. Итак, первоначально проблема выглядела так: когда нефть телепортировалась в пространство Прозрачного Куба, на фоне внутренней росписи купола отлично проступал весь Куб, заполненный чёрной жидкостью. Несмотря на ночное время он не сливался с окружающим пространством мечети – ночь надёжно изолирована от внутреннего содержимого куполом мечети, поэтому слиться с окружающей средой  нефти было невозможно. Тут были варианты, либо сделать купол внутри чёрным, как ночь, положения, обосновывающие такое цветовое решение в исламе, наверняка были бы найдены профессионалами от этого же ислама, либо... Заботливые саудовские шейхи, ещё более «заботливые», чем  заботливые эмиратовские шейхи, могли бы сделать ещё один религиозный аттракцион для своих подданных по аналогии с благодатным огнём в Иерусалиме – когда совершенно открыто, на виду у всех нефть просто «сама» появлялась бы в положенное время в положенном месте, тем более что даже сама ротонда с Кувуклией в центре в храме Воскресения Христова с троекратным крестовым ходом вокруг этой Кувуклии практически один в один повторяет внутренний двор мечети Масджид Аль-Харам, где колышущаяся людская масса образует беговой круг вокруг Каабы, могущий даже составить некоторую конкуренцию беговым дорожкам на самых лучших стадионах. Можно было бы объявить это первым продромом близкого появления Махди и верующие не задали бы вопросов, а задай кто-то из них какой-то вопрос, неправильному верующему быстро закрыли бы рот или много проще – просто не услышали бы его. То есть старый номер вполне можно было бы повторить, такое чисто местечковое средневосточное благословение от Аллаха, где его основные милости по отношению к роду людскому давно приняли материальное воплощение на земле в виде нефти. Но заинтересованные лица, а всегда найдутся лица, заинтересованные в нефти, не проглотят такую сказку. Мысль о деньгах всегда прочищает сознание и восприимчивость к сказкам резко снижается. Поэтому от развлечения верующих пришлось отказаться. Им достаточно традиционного Аллаха, а саудовским шейхам пока оставалась забота о нефти. В итоге решилось, как обычно, просто: сделали специальный потолок и таким образом куб с нефтью оказался на чердаке – ей оттуда всё видно, её – нет. В исламе вообще много меньше театральности по сравнению с христианством или же эта театральность просто иного рода. Хотя говоря так, я, конечно, отступаю от справедливости, такая вещь как отпечаток ноги пророка Ибрахима, которого, пытаясь добавить законности и преемственности исламу, его деятелями принято идентифицировать с иудейским Аврахамом, задолго предвосхитил закладку первой звезды на «Аллее славы» в Голливуде и отпечатки ладоней и ступней знаменитостей возле Китайского театра, этот отпечаток – один из тех элементов постановки «ислам», которые без перебоев заводят зрителей и участников этого представления, тут мы можем заподозрить ислам в том, что это он научил Голливуд поклоняться отпечаткам, оставленным кем-то знаменитым и порядочно помелькавшим в средствах массовой информации, в разделе кинохроники. Поэтому мы не ошибёмся, если вспомним Шекспира с его «Весь мир – театр...» Так или иначе, но постановка, которой мы уже здесь и сейчас можем дать условное название «Сокрытие завода по производству искусственной нефти» прошла успешно. А я надеюсь, мне не пришлось затронуть нежные чувства никого из присутствующих, говоря о Каабе довольно правдиво, мы с вами, в конце концов, относимся к высшим слоям арабского общества и нам не пристало повторять заблуждения тех, кто хочет заблуждаться, находясь на нижней ступени общества и не имея ни малейшей возможности хоть когда-нибудь пробраться в социальный слой, к которому мы принадлежим по праву рождения. К тому же, если уж говорить совсем откровенно, Кааба не образец ни архитектурного, ни мыслительного гения, она здорово похожа трансформаторную будку, забытую посреди аравийской пустоши. Признаться честно, Кааба больше всего напоминает подушку для иголок моей бабушки, та тоже была чёрной, из бархата, с золотистой окантовкой по периметру, квадратной формы. И между собой, избранными лицами арабского общества, мы в определённых вопросах можем быть откровенны: пророк Мохаммед, продолжая речь всё о той же Каабе, не был оригинален, диптих «земная Кааба – небесная Кааба» для его повествования был полностью списан с земного Иерусалима с его небесной копии в работах целого собрания авторов христианства. Так что, сказав чуть подробнее, чем это принято у нас, когда мы на публике, мне не пришлось никого обидеть. И не будем забывать, что мы с вами находимся в Дубае – отдельном театральном зале на Среднем Востоке. Где, как не здесь, говорить о театре и приёмах, используемых в нём, открыто?          Ни одна постановка не обходится без множества огней: поэтому, например, при рождении нового пророка на небосклоне нашей планеты просто обязана была появиться новая звезда как подтверждение, что новая религия ничуть не хуже предшественника: христианства. Театр работает по своим чётким и нерушимым законам. Тут, как бы ни было это неприятно некоторым из нас, можно вспомнить ранние годы становления на публике самого Хамдана: он умел использовать театральные приёмы, где нужно, играя самостоятельно, где необходимо – прибегая к бутафории: котятам, тигрятам и человеческим детёнышам, милым арабским малышам, каждого из них, от братьев наших меньших до детей, представляя публике как своего нового друга, наверное, никто до него не подвергал понятие «друг» подобной профанации, и делая всё это уже будучи наследным принцем эмирата, и постоянно играя на публику, во всём подчиняясь законам пьесы своего отца, шейха Мохаммеда, он даже своего постоянного соглядатая, известного публике как «дядя Саид», работающего на мать Хамдана, шейху Хинд, не могущую в отличие от вездесущего дяди, являвшегося её родным братом, появляться перед камерами, но не желающую снимать с сына, её беговой лошадки, на которую она поставила в своём противостоянии с бывшим своим мужем, шейхом Мохаммедом, и его новой женой, принцессой Хайей, смог использовать в качестве потешного ассистента в своих играх.               
Да. для тех из вас, кто так и не смог догадаться об истинной роли «дяди Саида» рядом с Хамданом, дядя следил не за Хамданом, он везде появлялся с Хамданом, чтобы следить за шейхом Мохаммедом. Но это уже совсем другая история – одна из тех, которыми изобилуют кулуары Аравийского полуострова. Здесь я закончу своё небольшое эссе о театре, нужно осветить ещё один момент.               
                Трудности с сокрытием Куба были мелочью рядом с тем, что у Саудитов возникли действительно серьёзные технические проблемы с телепортационным каналом, предназначенным для перемещения нефти из подземного цеха в Куб под куполом, которому мешало работать обильное энергоистечение молящихся, обычное в таких местах, как различные храмы, но поскольку на время ночи оно словно остывало и сбрасывало скорость, хотя и не останавливалось совсем, так как энергия самых последних молящихся, делающих это вечером, исторгнутая из миниатюрных энергетических установок, коими и являются люди, достигала пункта отправки к эгрегору, расположенного под куполом любого храма независимо от конфессии, только к утру, всю ночь поднимаясь к куполу... где как раз и расположился Прозрачный Куб, нефть всё-таки достигала места своего назначения. Но ей постоянно приходилось подавлять энергопоток, вырабатываемый молящимися. Был даже момент в истории этой мечети, когда наблюдался некоторый отток верующих и Саудиты подозревали, что те чувствуют себя не вполне комфортно, не имея возможности полноценно оргазмировать от отправки своей энергии в обычном режиме. Так или иначе, но телепортационный канал и энергопоток, тоже формирующий определённый канал, противостояли друг другу. Однажды ночью, когда молящихся по какой-то причине собралось чуть больше обычного, телепортационный канал не сработал и нефтяную субстанцию просто разбрызгало по молельному залу мечети, её отскребали буквально с голов и тел редких полуночных молящихся, на которых она попала в прямом смысле из воздуха. Объяснять что-то тем немногим верующим не пришлось – из них никто не выжил. В средствах массовой информации это происшествие подали как очередной теракт и уже спустя неделю, после первоначальных «следственных работ», в этой же самой мечети очередные молящиеся молились о мире. Вопрос решился тем, что эта мечеть стала чуть ли не единственной мечетью, не работающей в ночное время суток. Объяснили необходимостью проведения ремонтных работ, которые «затянули» на неопределённый срок. Днями верующим оставалось только удивляться чистоте мечети несмотря на проводимый в ней ремонт. В общем, так или иначе, но Саудитам удалось привить подземный завод по производству искусственной нефти к своей земле, он бесперебойно работал и поставлял правящему семейству всё необходимое им могущество в виде того, что больше всего было похоже на чёрную лаву, просто истекающую на поверхность для того, чтобы быть обмененной на право голоса на международной арене для государства, иначе теряющего всю свою удачу – королевства Саудитов. А нефть плюс ко всему провернула фокус, который уже проворачивала в Объединённых Арабских Эмиратах. Она и здесь решила использовать пространство Куба для её выгула как вышку для своего наблюдателя – какое-то количество субстанции оставалось в Кубе круглосуточно. Отсюда нефть могла получить то, чего не могла получить, находясь в замещённых, фишка была именно в высоте: замещённые-то летать не умели, а после завершения процесса замещения они утрачивали простые человеческие желания, например, такие, как подняться в небо на воздушном шаре или спрыгнуть с парашютом, или забраться на очень высокие ходули – чёткого метража не существовало, просто нефти нужно было находиться над землёй. Она видела кое-что, что, находясь внизу, на земле, в своей совокупности давало картину шахматной доски. Буквально белое и чёрное, фрагментами, соседствующее так близко, порой готовое проникать друг в друга, впрочем, готовностью проникать располагали только чёрные «клетки». Наблюдатель нефти мониторил окружающее пространство, как в своё время в родной стране Хамдана, чтобы помогать основной массе субстанции правильно «расставлять фигуры» на этой доске.       
                А теперь я скажу вам ещё кое-что, эта мечеть стала самой большой мечетью в мире не в силу тщеславия своих строителей, она была поистине огромна лишь только потому, что была призвана скрывать несколько подземных заводов с Кубами под несколькими её куполами. В силу этого Саудовская Аравия по-прежнему оставалась одним из главных нефтяных лидеров. Захочет ли Саудовская Аравия, чтобы знали, что она вышла из числа стран, торгующих настоящей нефтью? Хамдан предчувствовал ответ... Тут двух ответов быть не могло. Ответ Саудовской Аравии как будто уже прозвучал. Осталась только формальная сторона вопроса, когда отрицательный ответ прозвучит официально. Но наследник своего отца из не такого далёкого от Саудовской Аравии Дубая должен был попытаться даже в таких обстоятельствах при обрекающих исходных данных. Вопрос стоит даже боле серьёзный: захотят ли страны мирового сообщества терять одного из поставщиков чёрного золота? Золото и так редчайшее вещество на планете, а чёрное золото с некоторых пор вообще возведено в ранг нового мирового божества. И тому есть основание: нефть стала кормящей матерью почти всем экономикам сегодняшних государств-продавцов. Ну и мачехой государствам-покупателям. Не считая государства-манипуляторы, которые в принципе играют на балансе, периодически от него отказываясь в угоду сиюминутной конъюнктуре. Нефть стала быстрым билетом в техническое благополучие; если отнять у той или иной страны сегодняшнего дня бензин, что станет с инфраструктурой этой страны, той её частью, которая отдана под дороги? Что станет с перемещением людей, с грузоперевозками? Которые нельзя будет восполнить перевозками по воде, так как там царят дизельные двигатели. Такая страна, как автомобиль, выйдет из строя и вернётся в этот строй очень нескоро, если вообще вернётся. За счёт чего сможет нагнать такая страна? Ответы очень неточны и надежды редких активистов зыбки. Недаром те же Япония, Индия и Китай, подсаженные Объединёнными Арабскими Эмиратами на смертельно-опасный продукт, до недавнего времени самими Объединёнными Арабскими Эмиратами считавшийся нефтью, не спешит отказаться от опасных покупок. Экономика, построенная на таком топливе – это петля на шее, когда кончиками пальцев ног с трудом удерживаешься на раскачивающейся спинке стула... со связанными руками. Хамдан захотел снять эту петлю с шеи своей страны. Но ограничиться только эмиратами у него, как он это прекрасно понимает, не получится, это в любом случае затронет другие страны, ойкумена планеты Земля – место тесное, в экономическом плане – тем более.    
                (НЕФТЬ ОБРАТИЛАСЬ К САУДИТАМ - ОБЪЯСНИЛА ЧТО ОДИН ИЗ АЛЬ МАКТУМОВ СТАЛ УГРОЗОЙ ЭКОНОМИ-ОМУ БЛАГОПОЛУЧИЮ ИХ ВСЕХ)
                Хамдан не знал того, что происходит, вернее, он знал не всё. Субстанция, которую знали на Аравийском полуострове и, к сожалению, уже не только там, как нефть, понимала, что кроме Мохаммеда Аль Нахайяна, ей будет трудно найти ещё союзников в эмиратах, поэтому она решила «наведаться» в место расположения ещё одного своего завода, точнее, целого собрания заводов под одной мечетью – в Саудовскую Аравию. Впрочем, ей для этого никуда даже не нужно было двигаться, замечательной способностью субстанции была возможность находиться сразу везде одновременно. Нужно было просто перенести своё внимание в заданную точку. Проникнуть в мозг правящего семейства, всех нескольких тысяч его членов, хотя обрабатывать такое количество голов не было никакой необходимости – реально правили несколько десятков человек, оказалось весьма просто. Души предков защищали всех арабов от физического замещения и психических изменений как следствия физических перемен, но они не препятствовали простому разговору, тем более с теми, кто уже родился с определённым психическим складом... И в итоге в Саудовской Аравии ситуация эмиратов совершенно не повторилась, там не было Хамдана и возразить против деловых «переговоров» с этой субстанцией было некому. Ни о каком противостоянии вообще не зашло ни у кого из Саудитов речи. Такие замечательные люди нефти ещё не попадались. Разговор с Саудитами у неё был коротким. Нефть не была оратором, она была деятелем, точнее дельцом. Но пришла пора ей стать чем-то вроде директора кукольного театра и там же главным актёром-кукольником, а королевское семейство Саудитов отлично годилось на роль марионеток. На роль королевских марионеток – таких либо подозревают первыми, либо не подозревают никогда. Ключ к этим марионеткам был элементарным: субстанция объяснила им, что один из Аль Мактумов стал угрозой экономическому благополучию их всех и она мгновенно была понята Саудитами. Хотя, вероятно, ничто не помешает им думать, что это они по-прежнему придумывают все представления на территории Аравийского полуострова и даже за его пределами. Их мнение было вредоносной субстанции только на руку. Внешне в Саудовской Аравии ничего не изменилось. А что могло измениться в стране с раз и навсегда заведённым ходом вещей? Нефть могла изменить цвет? Или разве люди могли начать вести себя иначе? С нефтью или без неё всё уже было предрешено на много веков вперёд. Люди, как и в Объединённых эмиратах, просто постепенно замещались, только уже не одни экспаты, а совершенно все, включая и самих арабов – первое, о чём договорилась методом простого внушения нефть, методом, который не встретил никакого сопротивления со стороны правящего семейства, было отключение охранной установки завода, души получали выходной раз и навсегда. Вероятно, души, как и химик с инженером, просто не предусмотрели возможность того, что субстанция может просто найти достаточно продажных людей, людей, гораздо более жадных, чем умных, и без всякого насилия договориться с ними о чём угодно, и уже тогда они, своими руками, отключат любую охрану. Эта нефть и Саудиты были словно созданы друг для друга. Вообще, Саудовская Аравия весьма подошла нефти. Нефть начала что-то готовить на территории Саудовской Аравии. Страна стала для неё испытательным полигоном. Чем она занималась в этой лаборатории? Пока всё оставалось неясно, только штрихи к общей картине, мелькавшие то тут, то там. Из этого самым заметным, тем, что было на поверхности, в условиях тоталитарной Саудовской Аравии было то, что очень неожиданно некие лица, как экспаты, так и коренные арабы, начали требовать выделить их в отдельную социальную группу и обеспечить особой возможностью. То есть замещённые стали бороться за свои права как права отдельной социальной группы. Возможность, о которой шла речь, заключалась в их фигурировании в названии государства. Причём полицейские силы в лице ещё не замещённых людей при всём своём старании никак не могли найти организаторов и тем более заказчика. Они не могли, потому что это было невозможно – никакого заказчика, представленного отдельным человеческим телом, отдельным человеческим умом, и не было, просто таким образом, заставляя говорить всех этих замещённых, искусственная субстанция пыталась подойти к созданию своего собственного государства. Не всё и не всегда напрямую говорила она Саудитам, порой она считала, что какие-то другие методы доходчивее. Если бы Хамдан был там и мог присмотреться к происходящему, возможно, он догадался бы о глубинных намерениях субстанции, но его там не было, его поле боя пока было ограничено только эмиратами. Тем не менее Хамдан попытался расширить это поле боя. Хамдан Аль Мактум для себя окончательно определился, что он должен быть на общеарабском съезде и должен говорить об искусственной нефти. Съезд пока оставался хоть какой-то, но надеждой. 
                (ОН НА ОБЩЕАРАБСКОМ СЪЕЗДЕ, говорит про нефть и другие страны узнаЮт... УЗНАЮТ И ПРОМОЛЧАТ, ЭМИРАТЫ БУДУТ СРАЖАТЬСЯ С СУБСТАНЦИЕЙ В ОДИНОЧКУ)      
                У съезда только один недостаток, он проходит в Эр Рияде. Земля Саудитов – земля первозданной жадности. Но на эту землю надо ступить. Впрочем, Хамдан неоднократно бывал здесь прежде. В частности ещё в бытность наследным принцем его значимое среди соплеменников положение обязало его побывать в Мекке, хадж – это то, что он обязан был сделать независимо от его личных взглядов на религию, тему бога и в частности ислам; просто как один из принцев исламского государства отметился там же, где до него неоднократно отмечались все его предки. Обычаи... то, на чём до сих пор держится общество, в котором он живёт. Теперь в этом обществе он занял ещё более значимое положение и задачи резко усложнились, теперь визит в Саудовскую Аравию не ограничить или не заменить одной Меккой. Теперь он не отдаёт дань образу действий предков, а сам формирует какой-то образ действия. Сегодня это уже не так трудно, как было ещё пару лет назад, на сегодняшний день за ним уже все Объединённые Арабские Эмираты и их желание попасть в благополучное будущее, как все прочие государства. Хотя что именно знает Хамдан об этих государствах, если многие из них покупают искусственную нефть? Возможно, от них осталась только старая витрина, а начинка может оказаться неожиданной. Ну, тогда одни Объединённые Арабские Эмираты поведут человечество к спасению. 
                Самолёт Хамдана приземлился в Саудовской Аравии. Та же по сути земля, те же по сути люди, всё это по-прежнему находится всё в том же мире, где всегда и находилось, но его словно бы встретили плакатом «Мы выбрали порабощение». Такого плаката возле самолёта, конечно, не было, но Хамдан не удивился бы, увидев его. Это был не первый визит Хамдана в королевство Саудитов, но все прежние визиты было словно в иное государство – это же государство было, разве что не объявленным, врагом. Но формально оно всё ещё было партнёром. Хотя Хамдан уже понял, на каких «партнёров» он рассчитывать не может. И тем не менее, пусть она и не имеет практического значения, но Хамдану досталась роль именно Дон Кихота. Видимо, борьба с ветряными мельницам неотъемлемая часть становления каждого борца за добро. Тем боле что в данном случае речь шла скорее о нефтяных мельницах.    
                (КАКИМ ХАМДАН ВИДИТ ЭР РИЯД. ЕДЯ НА СЪЕЗД из аэропорта )
                Эр Рияд был всё тем же, как будто не стоял на замедленной бомбе. Будто его не питала самая страшная нефть в истории человечества. Эр Рияд впустил в себя Хамдана, но внутренности его напряглись не меньше, чем был напряжён сам Хамдан. Если бы Хамдан знал, что въехал уже не в царство Саудитов, а в царство нефти, в место, где Саудиты, бывшие хозяева этих мест, ныне де-факто находились в резервации, впрочем, официально оставаясь на троне, интересно, развернул бы он свой самолёт обратно? Впрочем, о нынешнем нахождении в резервации стоило ли печалиться конкретным отдельно взятым саудовским королькам, если в подобную же резервацию могло попасть и в самом неотдалённом будущем всё человечество? Нефтяная болезнь, начавшаяся на Аравийском полуострове, рано или поздно должна была искать новых носителей за пределами полуострова. Её посланники уже попали во многие страны Юго-Восточной Азии, проданные теми же эмиратами в виде нефтяных баррелей. Более того, её смертоносные эмиссары уже начали готовить платформу для её более глубокого внедрения по всему миру, но пока они действовали вне поля зрения Хамдана. Он слышал о их делах из средств массовой информации, не зная, как практически всё человечество, что это их дела. Пока они не были идентифицированы как эмиссары нефти. Как устроителя всех этих вооружённых конфликтов в мире, так или иначе вертящихся около нефти, традиционно подозревали ЦРУ, а под заказчиком понимали Вашингтон. Это укладывалось в привычную картину социума. Никому не приходило в голову, что это ещё не дно пропасти. Хотя одно обстоятельство всё-таки совпадало: эта нефть была новым поколением террористов и её, как и всех предыдущих террористов, тоже сделали люди, и так же, как её предшественников, радостно принимали в свой арсенал средств экономического воздействия, потому что это позволяло вертеть экономикой целых регионов ка угодно. Но угодно в данном случае было только одному действующему лицу – искусственной нефти. Так действовали смертоносные эмиссары искусственной нефти. Хотя, строго говоря, искусственная нефть не несёт людям смерти, скорее некую форму нежизни. То существование, когда у человечества не будет потребности создавать роботов – оно само, каждый, принадлежащий к нему, будет роботами. Но ведь это ещё не смерть. Это даже не будет слишком сильно отличаться от сегодняшнего существования человека-потребителя. К тому же экономика – это как законодательство многих стран сегодня: как хочешь, так его и трактуешь. Хамдан помнил и вспоминал многое. «Экономика – лошадь, политика – телега. Они должны занимать надлежащие места – экономика должна идти впереди политики, а не наоборот» однажды сказал его отец, шейх Мохаммед. Кто тогда был Хамдан, чтобы возражать своему отцу? Отец был торговцем от Бога, хотя они называли это «правитель», называли и, наверное, не ошибались, но Хамдан, раз уж он решил изменить статус своего государства с торговой лавочки, тем более торгующей недоброкачественным товаром, на статус собственно государства, вынужден был искать иной мудрости. Он хотел бы ожидать, что каждый день будет ему её давать, но каждый день предлагал только эвересты обстоятельств, на которые Хамдан был вынужден подниматься практически в одиночку. Сегодня, прямо в текущий момент, его новым Эверестом была Саудовская Аравия с её черным сердцем – Эр-Риядом. Впрочем, мозг у неё, также, как и у Объединённых Арабских Эмиратов до недавнего времени, находился в месторасположении подземных нефтяных заводов. Хотя этот Эверест, эта гора, была не новой, а давно откладываемой, но обязательной к подъёму на неё. Так по делам политики или экономики приехал Хамдан в Эр-Рияд? Это экономика или уже политика, когда намереваешься отстаивать наивное по нынешним меркам намерение сбросить нефтяные кандалы, или это то, когда делай, что должно, и будь, что будет? Хамдан ехал один, без отца-старшего шейха. Хамдан ехал без опыта. Хотя, наверное, ни у кого на земле не было опыта в подобных делах – вероятно, Хамдан был первым в послепотопной истории, кто решил пойти против таких денег. Первым, кто, обладая такими деньгами, решил пойти против них же. И первым, кто смог зайти на этом пути так далеко. Это заставляет сделать вывод, что у каждого такого борца должны быть как минимум телохранители. Иначе этот путь всегда короток. Телохранители Хамдана давали ему надежду прожить ещё какое-то время и пройти по этому пути, как можно дальше. Пока он дошёл до Эр-Рияда. Город проносился за стеклом автомобиля, но было ясно, что он стоит на месте и не хочет никуда двигаться. Автомобиль, кстати, ехал на той самой, враждебной к людям, нефти – продукте её переработки, бензине. По асфальтовому полотну – другому продукту её переработки. Хамдан не впервые катался на подобной бомбе, но впервые осознавал это так отчётливо. И если в Объединённых Арабских Эмиратах им всем предстояло спрыгнуть на полном ходу, то здесь такие катания могут продолжаться до бесконечности, или пока не рванёт. А государство – слишком близко расположенное, если вообще в подобном вопросе имеет значение приближённость или удалённость, когда с общей планеты всё равно не сойти ни шейху, ни простому человеку – полунищему индусу-наёмнику.            
                Хамдан рассматривал город в этот раз иначе. В этот раз, как никогда прежде, он осознавал, что стоит за процветанием этого города, как и за процветанием, к слову, его родного Дубая. Может быть, впервые в жизни он задумался о том, что башня Королевского центра в Эр Рияде с её «оком» пустоты в верхней её части напоминает другую башню одного сказочного злого властелина, придуманного британским сказочником – автором самого большого зла, представленного в жанре фэнтези. Если бы тот сказочник написал свою книгу не в 1954 году, а несколькими десятилетиями позже, Хамдан не сомневался бы, с чего бы он списал свою башню, а так, наверное, саудовцы взяли проект башни из той книги. У них получилось похоже. Да и Тёмный властелин имелся, даже целое семейство Тёмных властелинов. Хамдан с самого детства знал их фамилию... Хамдан смотрел на Королевский центр и у него возникла чисто мальчишеская ассоциация, если представить, что в мире существовал бы достаточно большой футбольный мяч и достаточно большая нога для того, чтобы его пнуть, и если бы Хамдан мог направлять этот удар, удалось бы ему забить гол в эту дырку? Или владельцы башни, то есть владельцы страны, смогут отбить этот удар? Того властелина всё-таки повергли, справится ли он, Хамдан, с Аль Саудами? В стране, где им принадлежит каждая песчинка, на полуострове, где они стремятся контролировать каждую песчинку, в мире, где только понятие и наличие так называемого «исламского мира» и его единства не даёт Америке войти в их страну и силой взять то, за чем она ходила в Ирак, а поскольку почти половина ойкумены, известная как исламский мир, не собирается в ближайшее время никуда исчезать, то и положение тех, кто так находчиво и своевременно запаслись званием «хранителей двух святынь», подразумевая под этими святынями два главных фетиша исламского мира – мечети в Мекки и в Медине, остаётся практически непоколебимым. И вот Хамдан решил изменить такую расстановку сил, и в первую очередь ему придётся иметь дело с трёхвековой установкой, суть её проста: любая песчинка на Аравийском полуострове должна подпасть под неограниченную власть Аль Саудов, ни одной ничейной песчинки не должно остаться. Но песчинку невозможно поймать, как вообще может выглядеть подобная охота? Она может схорониться где угодно: на шерсти верблюда, в бороде старика и между ровными пальцами на ступне юной девы, на чьей-то одежде и даже на крыле птицы, она свободный пассажир и обелетить её невозможно. Да, пока всё идёт к тому, что у Аль Саудов всё получится, но Хамдан только ещё начинает свой путь по этой стране. Да, не на своём коне, на котором он так любил ездить по окрестностям родного города вопреки всем прочим своим сверстникам, предпочитающим гонять на спорткарах, как, впрочем, и не на транспорте, который могла бы предоставить встречающая сторона, а на транспорте, взятом им с собой аж из самого Дубая – Хамдан предпочитал кататься на своём, вопросы безопасности не были для него второстепенными. В общем, с некоторыми оглядками, но путь уже начат. И самое опасное, что саудовцы во главе с самими Саудитами это чувствуют. Они видят просто Хамдана, приехавшего с докладом, но чувствуют они больше. Как у опытных игроков и политиканов их интуиционные возможности бесконечны. Хамдан и не будет пытаться их переубеждать относительно целей его пребывания в их стране, тем более что Саудиты, наверняка, в курсе событий, происходящих в эмиратах, и совсем не трудно догадаться, с чем Хамдан должен появиться на съезде высших чинов государств-членов Совета. По-хорошему, по человеческим понятиям эти цели должны быть общими у них. И не вина одного из сыновей Мохаммеда бин Рашида Аль Мактума, что Саудиты отошли от человеческих понятий даже ещё дальше, чем Абу Даби под управлением Мохаммеда Аль Нахайяна. Хамдан не питал иллюзии, что ему удастся их вернуть в человеческую плоскость, но проследить, что они не увлекли с собой всех остальных жителей страны, он обязан. Хотя бараны без пастуха – уже не жители ни одного луга. Если забрать, если придётся, у жителей Саудовской Аравии Саудитов, им надо будет срочно предложить других. Здесь, кстати или нет, но Хамдан вспомнил свою Летунью, которой он намеревался предложить себя в качестве мужа... какие разные намерения могут скрываться в одном человеке – и весь результат, всё зависит от того, в отношении кого эти намерения питаемы. Но в обоих случаях Хамдан Аль Мактум намеревался идти до конца,          
                Хамдан не сомневался, что за каждым его движением в этот единственный, но очень особенный день на территории Саудовской Аравии будут следить. Причём не с намерением обеспечить его безопасность. Его безопасность здесь была нужна только его телохранителям, которым он приходился щедрым работодателем. Прочие же, особенно те, кто находились очень близко к нефтяным источникам, от его быстрого исчезновения только приобрели бы. Хамдан не знал, попробуют ли нанести по нему удар именно в этот раз, но был уверен, что нанесут непременно. Ещё одна цель слежки могла заключаться в желании узнать наверное, с чем именно Хамдан будет выступать на съезде. Как вы все хорошо знаете, а многие из вас просто в силу своих служебных обязанностей обязаны это знать, программу доклада надо представлять организаторам съезда заранее и Хамдан Аль Мактум её предоставил – согласно этому документу он якобы собирался говорить о положении финансовых дел в государстве и возможных заёмах. Но Хамдан не поставил бы ни одного дирхама на то, что этим нехитрым приёмом ему удастся провести Саудитов. Поэтому и в номере гостиницы в те несколько часов до начала работы съезда он собирался «заниматься» с этим же докладом, а настоящего доклада на бумаге и ни на каком ином носителе не существовало, он был только в голове президента Объединённых Арабских Эмиратов, Хамдана бин Мохаммеда бин Рашида Аль Мактума. Но вышло так, что в гостинице Хамдан всё-таки не усидел, он не мог не проехаться по городу Саудитов без кортежа. который чаще всего и особенно в его случае больше напоминал конвоиров.               
Хамдан проехал мимо нефтяной мечети, высокопоставленные эмиратцы знали, где она находится. Нефть ничем не выдала, что почувствовала своего врага. Главного из всех существующих на сегодняшний день. Гигантская мечеть стояла непоколебимо. Гораздо более непоколебимо, чем может тот или иной храм, обслуживающий какую-ту религию. Если бы Хамдан выразил желание зайти в неё «помолиться», его под тем или иным благовидным предлогом, но ни за что не пустили бы – побоялись бы. И то, что он может видеть её теперь, обусловлено только тем, что это он в своё личное время ездит, так бы его по «соображениям безопасности» провезли бы другим маршрутом. А так мечеть стоит не в отдалении от популярных городских маршрутов, как известно, чтобы хорошо спрятать, надо положить на видное место, так и мечеть – верхушка нефтяных установок лучше всего спрятана в людской толпе, в данном случае мусульман. Собственно не сама мечеть, в силу своих габаритов занимающая значительную часть города, но нефть хорошо замаскирована среди верующих. Впрочем, деньги всегда было хорошо маскировать среди верующих. В конце концов, нефть – тоже необходимый атрибут других верующих, меняется на другой атрибут тех же верующих – деньги. Впрочем, деньги неотступно сопровождают обе веры. Но у денег свои храмы – банки. Впрочем, Хамдан человек не с тем состоянием, чтобы не радоваться существованию банков. Он, собственно, и против какого-то универсального топлива как такового и его роли в человеческом социуме, и в социумах Саудовской Аравии и Объединённых Арабских Эмиратов не имеет возражений, просто случилось так, что нефтяное благополучие вот этих двух стран Аравийского полуострова оказалось построенном на инженерно-научном преступлении. Дальнейшее использование этого преступления может обернуться просто гибелью. Хотя борьба с ним может обернуться гибелью ещё раньше, но последнее будет касаться уже только одного Хамдана. И вот теперь в отношение Хамдана эти две смерти соревновались, какая расправится с ним прежде другой: гибель, как полуфизическая, так и моральная, в общих человеческих рядах от нефтяной интоксикации или даже более быстрая от человеческих защитников её интересов?            
                Хамдан понял, что в этой мечети он должен побывать. Он не знал, что нового он там увидит, но приехать в Эр-Рияд и не проникнуть в колыбель врага теперь, когда столько должно решиться, значит не испытать многого. Молодой задор всё-таки ещё не оставил нового президента Объединённых Арабских Эмиратов. Первая мысль любого стороннего человека будет, что для таких дел стоит приезжать инкогнито, но никакого инкогнито не существует для тех, кто бдит над государственными границами и всегда осведомлён, какая королевская или президентская особа какую границу и где пересекла. Планета окутана самыми разными сетями, начиная с телефонных, заканчивая разнообразными сенсорными сетями, и больше половины из них шпионские. Это обыденная составляющая высокопоставленных государственных, да и не только государственных, лиц. Поэтому Хамдан переступал порог мечети совершенно открыто. Правда, было ещё одно обстоятельство, которое, даже совпав с личных желанием Хамдана, оставалось странным. Ещё в гостинице сопровождающий ассистент, приставленный саудовской стороной для удобства высокого гостя, обратил внимание Хамдана на то, что, если он захочет прогуляться перед долгим заседанием Совета, то в городе теперь есть замечательная новая достопримечательность... Так вот, когда ему почти открытым текстом предложили посетить одну из недавно отстроенных мечетей – эту самую, нефтяную, мечеть, Хамдан не то чтобы удивился, но задумался. Тема ислама не стояла так остро во время этого его визита, более того она вообще не стояла в этот раз. Посещение мечетей в подобных случаях остаётся на усмотрение прибывшей стороны и только в её свободное от протокола время, так что это, любезность, которую делает одна исламская сторона другой исламской стороне? Проявление вежливости? Саудиты не бывают вежливы, когда присутствует угроза их капиталам. И всегда прежде Объединённые Арабские Эмираты либо соглашались с такими манерами соседа, либо... нет, прежде Объединённые Арабские Эмираты всегда соглашались с такими манерами своего соседа. Случаев-исключений не было. Поэтому до сих пор Объединённые Арабские Эмираты существовали благополучно, пока не узнали, что находятся в   опасности. Но ведь это именно Объединённые Арабские Эмираты поделились с Саудовской Аравией опасным промыслом. Да, Саудовская Аравия и до этого не была девственницей, она всегда имела дело с нефтью и в основном только с нефтью, но на сладкий наркотик абсолютно неистощимого нефтяного финансирования её подсадили именно эмираты. точнее один эмират – родной эмират Хамдана, что висело теперь на нём грузом огромной вины. Так что выходило, что Хамдан приехал в это нефтяное королевство, ставшее ещё более нефтяным, чтобы исправлять собственную, эмиратов, ошибку. И, находясь уже в этом мире взрослых, находящихся в тотальной зависимости от своих несметных нефтяных капиталов, людей, он понимал, что не раскаяние его главное оружие. Хамдану приходилось теперь думать вдвойне интенсивнее. Если правильно понять мотив другого участника диалога, диалог может закончиться в твою пользу. Если понять неправильно, диалог как минимум затянется. Хамдан не думал и не ждал, что с ним будут говорить прямо, во-первых – не Саудиты, во-вторых – этого никогда не бывает между представителями высших эшелонов власти. Поэтому все эти представители изначально приучены прочитывать истинные мотивы друг друга  между строк. Так зачем саудовская сторона обратила его внимание на мечеть – камень преткновения? Возможно, чтоб он убедился, что всё в порядке и установки находятся под полным контролем людей? Он знает это, установки всегда были под полным контролем людей, слабым местом этой идеи изначально были не установки, а то, что они производили. Тогда Хамдан ещё не знал, что искусственная нефть взяла Саудитов под свой контроль, оставив им только немного свободного сознания, чтобы они оставались адекватными при контактах с другими, ещё не замещёнными людьми и не выдали свою хозяйку прежде, чем она будет к этому совершенно готова. Хамдан ответил согласием на предложение посетить мечеть. Сразу же, как только Хамдан вошёл в мечеть, в этом частном случае храм сразу двух божеств – Аллаха и Золотого тельца, нефть заволновалась – заходила рябью, она могла чувствовать приближение врагов или тех, кто был настроен к ней особенно лояльно, вроде Мохаммеда бин Зайеда Аль Мактума, бывшего наследного принца Абу-Даби. Если бы молящиеся имели возможность видеть Куб, особенно суеверные из них могли бы подумать, что правитель Объединённых Арабских Эмиратов одержим шайтаном, но вычислить его одного среди всех, кто находился в тот момент в мечети было практически невозможно, без многолюдного сопровождения Хамдан бин Мохаммед Аль Мактум выглядел как обыкновенный араб – ничто не выдавало в нём шейха или тем более президента страны; во всяком случае невозможно для тех, кто могли бы искренне поверить в пребывание шайтана в человеке. А суеверных тем не менее в этой мечети становилось всё больше – всё больше роботизированных. Надо заметить, что нефть Саудовской Аравии, именно та, что вырабатывалась здесь, в отличие от эмиратовской, до поры не видела ничего, кроме нутра мечети. И если эмиратовская из своих Кубов сразу смотрела на мир, то саудовская из своего Куба смотрела прежде мира на религию. Как это сказывалось на нефти и сказывалось ли, сразу сказать было трудно, однако нефть была жидкостью, а на примере воды известно, что структура жидкостей очень восприимчива к ритмичным заклинаниям. Поэтому более чем логично предположить, что здесь, в мечети, под монотонные молитвенные пения эта нефть вызревала особенным образом, становясь ещё более токсичной, превращаясь в жидкий гипноз, способный воздействовать на всех. Что именно происходило? В итоге саудовская нефть удваивала свою, заложенную в ней, способность роботизировать своих носителей. Здесь, как никогда, уместно вспомнить, что человек больше, чем наполовину, состоит из жидкости. Среднестатистический человек будто специально был создан природой для встречи с этим нефтяным паразитом. Что Хамдан мог сделать сейчас один против почти что всемогущего вещества? Но также что могла сделать нефть против Хамдана сейчас? Его, как и всех арабов, кроме саудовских по состоянию дел на сегодняшний день, защищали души его предков, нефть пока не могла обойти это препятствие без помощи людей в роли исполнителей её воли. Но не во всех странах водились Аль Сауды или особо прогнившие представители Аль Нахайянов, поэтому там и тогда нефть была беспомощна против Хамдана. Если пасть на него, а заодно на головы всех собравшихся, смертоносным нефтяным дождём, то это скорее окажется манной небесной для собравшихся, за исключением одного Хамдана. К тому же потолок надёжно отделял пространство купола от людей внизу. Нефти оставалось только «любоваться» двуногими муравьями, копошащимися под ней – большинство из них уже были её носителями.               
                Среди молящихся оказался и Мохаммед Аль Нахайян, и если верующие молились Аллаху, то Мохаммед Аль Нахайян молился прямо нефти и она быстрее всякого Аллаха могла исполнить его желания. А желание было всё тем же – человеческое могущество, ну и как его инструменты деньги и власть. Две позиции, абсолютно взаимозаменяемые на первоначальном этапе, потому что любая из них ведёт ко второй. Власть, даже полученная через назначение в силу родственных связей, при соответствующем использовании оной обязательно даст много денег своему пользователю, как и деньги, когда их много, могут купить своему обладателю власть над многим. Ну а когда всё это сдобрено нефтяным благословением, вот тогда и начинается земной рай, как его понимают люди, подобные этому представителю рода Аль Нахайянов. Встретить Мохаммеда Аль Нахаяйана здесь, в Саудовской Аравии, а не в том же Лондоне или на тропических островах, было для Хамдана и ожидаемо, и неожиданностью. С одной стороны Мохаммед Аль Нахайян всегда находился только там, где рождались деньги, с другой стороны денег у него уже было немало. Почему он остался на Аравийском полуострове? Случайно ли он оказался в той же самой мечети в то же самое время, что и Хамдан? Можно ли вообще говорить о случайностях в контексте нефтяной темы? А сейчас они все находятся в этом контексте, словно болеют одной болезнью, кто-то, как Хамдан, её лёгкой формой, кто-то, как Саудиты, болеют серьёзно. А какая именно форма у Мохаммеда Аль Нахайяна? Наверное, всё та же, что была и в Абу-Даби. И счастье Хамдана, что он для него не заразен. Важно уметь понимать, где проходит граница твоей личной безопасности и способности не поддаваться влиянию, что сосредоточилось сразу за этой границей, и если Хамдан как диагност ошибётся хоть незначительно, он узнает, что незначительного в этом вопросе не бывает. Мохаммед Аль Нахайян пока нашёл своё прибежище в Саудовской Аравии – не совсем то место, на которое он рассчитывал к этим годам, во всяком случае не в этом своём статусе, но после своего фиаско в эмиратах он научился воспринимать свои дела адекватно. Теперь его дела были проще. Он служил Саудитам по мере сил в качестве, так скажем, советника по самым разным вопросам, связанным с Объединёнными Арабскими Эмиратами.
                Естественно, два бывших крон-принца не поздоровались за руки и тем более не ткнулись друг в друга носами. Они даже не кивнули друг другу, как будто и не прощались никогда. Мохаммед Аль Нахайян подошёл к Хамдану, он помнил его ещё совсем мальчишкой, а теперь он смотрел на того, кто покончил с его политическим и во многом человеческим благополучием. И хотя они находились в мечети, прямо перед взором Аллаха, он чувствовал, что он не тот, кто может взывать к справедливости. Поэтому бывший принц Абу-Даби предпочитал отдавать всё своё внимание только насущному моменту. Хамдан Аль Мактум и Мохаммед Аль Нахайян ненадолго встали рядом. Они стояли рядом, как в старые времена, которые уже ни один из них не мог бы назвать добрыми, среди прочих верующих они тоже были верующими: один верил в то, что однажды Аль Нахайяны ещё вернут себе главенствующее положение в Объединённых Арабских Эмиратах, другой верил в то, что принял единственное правильное решение и фамилия Аль Мактумов должна продолжиться в последующих веках только правильными поступками, как бы сложны они не были. Всех прочих верующих в этой мечети могли волновать иные вопросы или подобные этим, но ни от одного из них не зависело так много, как от этих двоих: от Мохаммеда Аль Нахайяна в прошлом, от Хамдана Аль Мактума в настоящем. И был над ними третий, а также он был и под ними, кого не волновали подобные вопросы, нефть тем и отличалась от людей, что не заботилась о их чаяниях. Бывшие наследные принцы своих эмиратов стояли близко друг от друга, иногда старым знакомым не нужно вербального повода, чтобы встать рядом друг с другом – это делается скорее уже по привычке. Кстати, поэтому шейх Рашид Аль Мактум и поддержал Зайеда Аль Нахайяна с его идеей создания государства путём объединения эмиратов, что между ними была объединяющая тайна – нефть. И это не тот случай, когда можно было бы предположить, что шейх Зайед шантажировал Рашида Аль Мактума, Зайед Аль Нахайян сам был повязан этим же обстоятельством. Степень вовлечённости обоих, как в нефтяные обстоятельства, так и в создание государства была одинаковой – чрезвычайной. Может быть, ничто и никогда прежде так не умело объединить двоих людей, как смогла это сделать эта нефть, она была лучшей из всех возможных объединяющих тайн, в случае бывшего наследного принца Абу Даби и тоже бывшего наследного принца Дубая, хотя в его случае бывшего в силу совершенно иных обстоятельств, эта тайна была разъединяющей. Тем не менее именно тема нефти позволила этим двум узнать друг друга значительно лучше. И она продолжала объединять, во всяком случае эта тема могла задержать на какое-то время друг подле друга даже недругов. Впрочем, если говорить о Хамдане Аль Мактуме, то он никому не враг, просто бывают обстоятельства, когда, не имея за душой личной вражды, ничего личного, вы с кем-то вынуждены противостоять друг другу. Аль Мактум и Мохаммед Аль Нахайян полные противоположности шейхов Зайеда и Рашида. Они не повторили дружбу своих предков, даже дружбу по расчёту, которая обычно бывает самой крепкой между людьми, лишёнными лишних сантиментов в их взглядах на жизнь и умении приносить пользу своему обществу. Но жалеть о чём-то обоим было поздно, оба были уже слишком далеко и близко: Мохаммед бин Зайед Аль Нахайян был слишком далеко от поста президента Объединённых Арабских Эмиратов, а Хамдан бин Мохаммед Аль Мактум был слишком близко к реализации своего намерения. И это не было время вспоминать своих предшественников, слишком многое зависело от тех, кто жил сейчас. И пусть живые работали в тандеме с душами уже умерших, тот же Хамдан уже предчувствовал, что этому тандему суждено в скором времени прекратить своё существование. Арабам придётся заботиться о себе самим. Точно так же, как и двум отдельным арабам, Хамдану и Мохаммеду, придётся только самостоятельно искать приложения своих сил дальше в жизни. Они оба выйдут из этой мечети и пойдут в очень разные стороны, оба даже уже не по стопам своих отцов, но по делам своих собственных сердец, требующих настолько разного в сегодняшнем дне. И оба знают наверное это друг про друга. И никто никого не попробует остановить. А если даже Мохаммед Аль Нахайян и попробует остановить Хамдана ещё раз, то точно не здесь и не лично, для него будет обычным использовать для этого своих саудовских покровителей, впрочем, сами саудовские правители уже опередили его в его желаниях, их собственные цели состоят в том, чтобы Хамдан  никогда не преуспел в своих начинаниях. О чём могут говорить двое, когда все вокруг молятся? Двое, всё сказавшие друг другу ещё в Дубае. Можно было бы предположить, что они общаются телепатически, но телепатией ни один из них не владел. да и сама вероятность телепатии остаётся пока только гипотезой. Хамдан зашёл в эту мечеть, только чтобы узнать, как именно расположили здесь Куб, как он и предполагал, тот оказался сокрыт от глаз публики. То есть Саудиты ещё не играли в открытую. А, значит, и нефть пока не имела сил выйти к людям напрямую. Соглядатаи Хамдана сообщали ему, что всё в Саудовской Аравии обстоит пока так, но он должен был увидеть это лично. Он сразу понял, почему в помещении мечети появился плоский потолок, не дающий публике обозревать пространство куполов. Также Хамдан справедливо заподозрил, что потолок не пропускает взгляды только из молельной части помещения, тогда как из-под купола. то есть из Куба, всё отлично видно. Ещё Хамдан думал, заметила ли субстанция среди молящихся именно его? Может ли она и здесь понимать или как-то чувствовать, кто есть кто вокруг неё? Ещё и это было тем, что хотел проверить Хамдан. Но коль скоро он сам чувствовать её не мог, а установленный Саудитами потолок надёжно скрывал врага, это так и осталось для него тайной. Какие ещё дела могут быть у него в саудовской мечети? Если бы Хамдан хотел молиться, он бы сделал это в какой-нибудь мечети у себя дома. Хамдан начал протискиваться к выходу, когда, видимо, жара, духота и его собственный возраст заставили Мохаммеда Аль Нахайяна упасть в обморок. Хамдан остановился, оставлять своего недруга лежать, точнее даже валяться, вот так, посреди полуграмотных верующих, ему не позволила честь. Хамдан даже не мог с уверенностью сказать, сопровождали ли Мохаммеда Аль Нахайяна телохранители или он находился здесь один. Хамдан подумал, что бывшему наследному принц Абу-Даби пора уже поберечь себя. Для его возраста тот был слишком активен. Ему следовало брать пример с Саудитов: будучи глубокими стариками, те, верша дела в подконтрольном им государстве, никогда не подвергали свои тела таким опасностям, например, как жара или духота, тем более опасностям существеннее. У Хамдана мелькнула мысль, не слишком ли он суров к Саудитам, всё же уважение к старости, хотя бы номинальное, оставалось одной из серьёзнейших обязанностей мусульманина, которым Хамдан, безусловно, являлся. Но не могло быть уважения там, где старость творила зло, переходя в старческое слабоумие. Саудитам был нужен доктор, а не тот, кто уважал бы их, или победитель, который встал бы над ними, остановив их и их дела. Кстати, доктор также был нужен и Мохаммеду Аль Нахайяну, тот всё ещё не пришёл в сознание. Один из телохранителей Хамдана уже вызвал скорую, остальные по команде Хамдана освободили место вокруг лежащего Аль Нахайяна, дав ему больше воздуха. Что мне хотелось бы, чтобы вы знали о Хамдане по тому эпизоду в мечети? Что ему не доставило ни малейшей радости стоять над беспомощным Мохаммедом Аль Нахайяном, своим врагом, врагом не потому, что Хамдан захотел видеть его своим врагом, а потому, что тот отказался быть его другом. Когда спустя минут двадцать Хамдан заметил, что глаза находящегося в обмороке еле заметно, на один только миг, приоткрылись, Хамдан задался вопросом, почему тот не откроет глаза и продолжает просто лежать? Может быть, стыд заставил Мохаммеда Аль Нахайяна продолжать притворяться потерявшим сознание, так как он не знает, как теперь выйти из этой неловкой ситуации? Ведь свалиться в обморок буквально перед своим врагом – это не то, что должен позволять себе потомок славного Зайеда бин Султана Аль Нахайяна. Поэтому Хамдан просто молча протянул руку лежащему Аль Нахайяну, пока телохранители Хамдана приподнимали того, придерживая за плечи. Хамдан был рад, что для Мохаммеда Аль Нахайяна оказалось возможным принять его руку. В конце концов, по мнению Хамдана, для любой вражды всегда есть возможность развернуться обратно и пойти по пути дружбы. Может быть, у них с Мохаммедом Аль Нахайяном ещё есть этот шанс. Спустя час появилась и саудовская скорая, пациента для неё в мечети уже не было. Мохаммеда Аль Нахайян, как и Хамдан, уже покинул нефтяной покой. Люди, пусть и не надолго, но всё же вставшие рядом, ожидаемо разошлись в разные стороны. Конечно, этот день в мечети нельзя считать началом дружбы между Мохаммедом Аль Нахайяном и Хамданом Аль Мактумом, пока только простая вежливость имела место быть. Но кто скажет, что она не может привести однажды к примирению? Хамдан побывал в мечети. Может быть, этим он удовлетворил не только своё желание, но и ещё чьё-то. Молодой Хамдан не разгадал мотивов принимающей стороны, стоящих за его посещением нефтяной мечети, если им была нужна его с Мохаммедом Аль Нахайяном встреча, то она состоялась с прежним исходом – стороны не сошлись во взглядах и мнениях. И все последующие встречи, если таковые где-то когда-то состоятся, будут иметь тот же результат. Люди не меняются с годами и Мохаммед Аль Нахайян образца *ннадцатого года будет тем же Мохаммедом Аль Нахайяном, которого Хамдан видел сегодня в мечети, про себя же Хамдан знал, что сколько будет жить, он не предаст своих взглядов, о которых равно можно было бы сказать, что они как врождённые, так и сформированные его отцом – великим шейхом Мохаммедом. Старый шейх делал много ошибок в эпоху своего правления, но в воспитании своего сына он ошибок не делал. Дальше гулять по городу  Саудитов у Хамдана не было ни желания, ни времени. Вернувшись в гостиницу уже почти перед самым съездом и лишь освежившись, Хамдан отправился на заседание Совета.
                Для него это было впервые. Да, он был не один, у него было довольно мощное сопровождение, каждый человек из которого мог подсказать ему многое по любому вопросу, но тем не менее Хамдан был один несмотря на всю свою свиту. А вокруг собрались люди, чьей откровенной целью было удержание старого положения дел. Разве что с некоторой его корректировкой согласно новому дню. Как говорить с ними о необходимости перемен, разве  что апеллируя к тому, что кроме эмиратов и Саудовской Аравии изменения никого не коснутся. Более того, если изменения и отразятся в какой-то мере на остальных странах Залива, то только положительным образом, так как в плане продаж нефти из региона Залива  на два конкурента у них становится меньше. Так или иначе, но дождавшись своей очереди, Хамдан начал свой доклад. То, что он говорит не по задекларированному тексту, Саудиты поняли сразу, но обстановка не располагала открыто затыкать рот тому, кто был президентом не самого последнего государства, к тому же равноправного члена Совета. Поэтому пока Саудитам оставалось только крепиться. Однако чем дольше говорил Хамдан, тем меньше это нравилось хозяевам страны, где он решил держать свою речь. Молодой Аль Мактум решил рассказать эту историю с самого начала, он начал с краткого экскурса в не такое далёкое прошлое и поведал присутствующим на том съезде всё то, что вы уже знаете о создании подземных заводов по производству искусственной нефти, дальше он перешёл к текущему положению дел и не скрыл ничего из происходящего в Объединённых Арабских Эмиратах, Саудиты делали вид, что спокойно слушают, но когда они поняли, что Хамдан приступает к теме продажи технологии производства искусственной нефти Саудовской Аравии, им пришлось решиться на некоторые меры, а именно, они вдруг вспомнили, что микрофон того или иного докладчика можно отключить. Со стороны это выглядело так, будто Хамдан замолчал на полуслове. Но в том раз молчать Хамдан точно не собирался. Когда микрофон перестал работать, а Саудиты даже не особенно пытались выдать это за техническую накладку, Хамдан поступил просто, из почти бескрайних складок своей кандуры он достал громкоговоритель и продолжил свой доклад через него. Применять физическую силу к президенту Объединённых Арабских Эмиратов Саудиты не решились. Присутствующие всё-таки узнали, что натуральная нефть у Саудовской Аравии закончилась ещё в конце двадцатого века, после чего на ещё какое-то время продавала её запасы из хранилищ, а после, в самом начале двадцать первого века, состоялась та самая сделка по покупке технологии производства у Дубая. Для Хамдана было плохо одно, с того заседания ни одна телекомпания не вела прямой трансляции – Саудиты смогли обеспечить для себя хотя бы это. Таким образом в курсе текущих событий оказались только страны-участницы съезда, а ещё точнее, только их правители плюс члены сопровождения. Да ещё несколько десятков журналистов, от присутствия которых саудовские организаторы отказаться не посмели. Но было ясно, что с каждым из них после заседания будет составлен разговор и говорить об услышанном им расхочется. Можно было констатировать только одно, задуманный Хамданом доклад состоялся. Конечно, сами Саудиты были морально готовы к такому повороту дел, но крайне неприятный момент для них состоял в том, что они не успели предупредить другие страны-участницы. как тем следует относиться к полученной информации. К тому же в их случае предупредить значило попросту открыть правду касательно своих заводов. А у Саудитов. хоть и совсем крошечная, но оставалась надежда. что молодой Аль Мактум всё же не сделает того, что он всё-таки сделал – теперь они знали это наверняка. Саудитам было необходимо импровизировать. Но удачную импровизацию они придумать тоже не успели, а импровизация без хорошей подготовки – это не импровизация, тем более политическая импровизация без подготовки происходить вообще не может, это уже законы политики. После этого исторического съезда правящему семейству Саудовской Аравии предстояло искать способы выправить своё положение. Например, доказать, что нефть, которую они производят, ничуть не хуже натуральной и производить её их государство может вечно – это те запасы, которые никогда не закончатся, это, если угодно, тот самый вечный двигатель, который до сих пор был мечтой всего человечества. По эмиратам они уже поняли, что эмираты в лице молодого Аль Мактума им в этом деле не конкурент, так как сыну шейха Мохаммеда хватило глупости отказаться от несметных сокровищ и возможностей, предоставляемых волшебной субстанцией. Так что странам-участницам ещё можно объяснить, что Саудиты никому и ничему не позволят изменить статус кво. Хамдан Аль Мактум уехал, а страны-участница можно было пригласить задержаться для проведения некоторых консультаций. Саудиты присматривались к своим гостям... Катар, Бахрейн, Оман и прочие вели себя на этом съезде очень тихо – их настроения не могли уловить даже многоопытные саудовцы. Так же тихо они покинули этот съезд, правда, чуть после Хамдана Аль Мактума, он уехал самым первым. Он сделал своё дело. Однако кое-кто из этих стран успел засвидетельствовать молодому президенту Объединённых Арабских Эмиратов своё уважение. Это много значило для Хамдана. Он надеялся, что его в полном смысле этого слова услышали. Саудиты не были его целью в этот раз, он обращался не к ним. Так же быстро в тот раз уехали и прочие страны-участницы, никто не захотел и не посчитал нужным задержаться в Саудовской Аравии. Возможно, каждый из присутствовавших правителей стран-участниц собирался провести какие-то консультации уже внутри своих государств.
                Хамдан столкнулся помимо прочего с тем обстоятельством, что в мире и помимо Саудовской Аравии эта правда многим странам и компаниям не нужна. На запросы, разосланные в соответствующие организации нескольких ключевых государств      не пришло ожидаемого ответа. Хамдан со своим кабинетом оказались в ситуации некоторой изоляции, разрешение которой виделось им нескорым. С одной стороны – это всего лишь ещё одно затруднение в череде подобных затруднений, в каковые Хамдан со сподвижниками начали попадать ещё с момента начала своих первых шагов на почве неприятия существующих стандартов понимания нефтяной необходимости, распространённых как в Абу-Даби, так и в соседних с эмиратами государствах. С другой стороны – это всё, что было на этой планете: сосуществование нескольких сверхгосударств, человеческие верхушки которых и были верховной властью в подлунном мире. Если Хамдану не удастся найти заинтересованность с их стороны, он рискует оказаться в ситуации, которая будет даже хуже, чем у Северной Кореи – с той хотя бы поддерживает сотрудничество Китай. Объединённые Арабские Эмираты же окажутся шилом, ненужным никому в их насиженных геополитических зонах. Череда однообразных консультаций с собственным кабинетом министров не принесла ощутимых плодов. После отлучения Мохаммеда бин Зайеда Аль Нахайяна люди во власти эмиратов особенно не заменялись и это были люди, привыкшие плавно перетекать изо одного дня в следующий день, минуя бурные пороги. А теперь такие политические пороги в Объединённых Арабских Эмиратах и около них образовались. Хамдан советовался с отцом, шейх Мохаммед и не хотел бы, но узнавал тот политический и деловой мир, к которому привык за время своего эмирства, он сам когда-то впервые погружался в него и ему тоже казалось, что в нём проще простого задохнуться без права на новый вдох. Старый отец смотрел на Хамдана и понимал неизбежное. Взять бы где-нибудь ещё несколько лет на завершение политической подготовки сына, но у них не было времени на постепенное взросление Хамдана как политика и управленца. Да и не бывает в политике выпускных экзаменов, нет момента, с которого тот или иной политик считается совершенством, всегда могут возникнуть обстоятельства, с которыми придётся столкнуться впервые и даже не за время своей собственной политической практики, а впервые за всю историю политики как таковой. В самых крайних случаях есть только советы усталого немолодого родителя, но что в мире значат советы престарелого льва для молодого, когда против того выступают все остальные львы Аравийской саванны? Оба ощущали острую потребность в новых людях вместо тех, кто остались в наследство после длительного царствования Мохаммеда Аль Нахайяна при, и это надо признать, соратничестве как отца Хамдана, так и всех прочих эмиров Объединённых Арабских Эмиртов, но новых найти было негде.
                Главное, что надо сейчас усвоить про эти страны, они не друзья, но ещё и не открытые враги. Их позиция будет меняться в зависимости от меняющейся конъюнктуры. Но Хамдан понимал, там, где не подтверждена дружба, там де факто начинается вражда. И изменения существующей конъюнктуры – это изменения из области фантастики. Нынешняя конъюнктура, созданная для Объединённых Арабских Эмиратов и враждебная по отношению к Объединённым Арабским Эмиратам, может и будет только усугубляться. Шейх Мохаммед не спорил с сыном, он понимал, что тот, скорее всего, прав. Но чего точно нельзя было делать, это сказать сыну, что он должен остановиться. Нельзя по ряду причин, нельзя потому, что он не поверит этому, потому, что будет прав, когда не поверит, потому, что непоправимая для всего человечества катастрофа обещала вот-вот разразиться в планетарном масштабе. Пока Объединённые Арабские Эмираты просто первыми приняли удар и ещё неизвестно, смогут ли они от него оправиться и хоть в какой-то форме продолжить своё существование. Хамдан не мог дать своей стране, как и самому себе, никаких гарантий. Но поддержка отца – уже большая помощь для сына. Как бы ни велика была внешняя, продолжающая расти изоляция, если твой отец ещё с тобой, то целый мир на твоей стороне. Это было одной из самых очевидных и главных вещей для Хамдана Аль Мактума.
                (НЕ МОГУТ ОСТАНОВИТЬ ЗАВОДЫ.. +РЕШАЮТ КУДА СКЛАДИРОВАТЬ НЕ ПРОДАВАЕМУЮ НЕФТЬ)               
                Заводы продолжали вырабатывать ядовитую субстанцию без остановки, даже малейшей задержки в выработке чёрной смерти арабы не могли от них добиться. Если когда-то и был изобретён вечный двигатель, столь желанный для человечества, то это он и был. Во всяком случае пока не кончится сырьё для субстанции, она будет вырабатываться. Но характер сырья был таков, что арабы не могли взять и просто изолировать систему от него. Люди столкнулись с замкнутым кругом. Людям пришлось понять, что сейчас они оказались в положении белки в колесе и нет ни малейшей возможности ни остановить колесо, ни выпрыгнуть из него. Оно продолжало вращаться. Получилось, что арабы должны брать свои собственные заводы осадой, как когда-то крестоносцы Иерусалим. История любопытно меняет для людей роли или наоборот выдаёт одни и те же – чтобы каждый побыл в одной и той же роли. Должно ли это сближать людей? Возможно, если кроме ролей есть ещё что-то. Арабы брали осадой своё собственное будущее. Приглашать в него кого-то они спешить не собирались, особенно после того, как два иностранца продали им эти самые установки. Наверное, уже можно сказать, что в будущем арабы будут осторожнее. Но пока им это будущее необходимо было добыть. К невозможности немедленного отключения Хамдан готов не был. Впрочем, он, как и все люди, изначально не был готов к подобной ситуации в целом. Но ситуация сложилась и требовала решения. Даже не одного решения, а ряда решений. следующих одно за другим, когда не срабатывает, казалось бы найденное, предыдущее решение. Хамдан принял решение остановить производство искусственной нефти и оказалось, что это решение не может быть воплощено в жизнь немедленно. Необходимо было выяснить, может ли оно вообще быть реализовано без разрушения самих установок и если в самом крайнем случае придётся их просто разрушать грубой силой, каковы будут последствия подобных действий для окружающей среды с остающимися в ней людьми?    
                Шейх Мохаммед тоже не знал способа остановить заводы. Мысль об их остановке даже не возникала ни у него, ни у его отца и старшего брата, так как после начавших поступать огромных нефтяных барышей была абсолютно немыслимой. О немыслимом задумался только Хамдан. Но в его намерениях его отец не мог помочь ему. Первый раз, когда Хамдан узнал, что знания его отца ограничены. Ограничены только насущными вопросами, а подобного вопроса прежде не ставилось. Тем не менее пришло время его поставить и Хамдан это сделал. Его отцу оставалось только благодарить Аллаха за смелость своего сына. Но поставить вопрос в тех обстоятельствах было недостаточно. Требовалось много больше для исправление давнего преступления, или ошибки, если мы хотим остаться добры к шейхам из двадцатого века. Но сделать больше Хамдан и его команда пока не могли. Люди не смогли остановить производство нефти и теперь должны были готовиться к любым неожиданностям. Одна из них последовала незамедлительно. Хамдану и его людям предстояло решить ещё один важнейший вопрос: куда складировать и как хранить вырабатываемую не остановленными заводами, но не продающуюся более нефть? Пространство Объединённых Арабских Эмиратов стремительно сужалось, тая под производимым продуктом. Пока её складировали в огромные ангары, по скорому собранные подальше в пустыне. Количество ангаров росло, а пустыня, казалось, таяла под ними. И при всём том, что пустыня в глазах людей бесконечна, ей мог прийти скорый конец. 
                Здесь произошёл случай, который показал, что за происходящим в Объединённых Арабских Эмиратах пристально наблюдают за рубежом. На связь с Хамданом вышел известный в большом мире доброхот, ранее сделавший себе имя и многомиллиардное состояние на компьютерах и многоразовом переиздании одной и той же программы, а теперь промышляющий самыми разными вещами, включающими в себя создание необлагаемых налогами фондов, генно-модифицированные организмы, выдаваемые за пищу, пригодную к употреблению человеком, и вакцины против полиомиелита, внедряемые и продаваемые им в странах Африки, до сих пор остающихся без элементарной и много более дешёвой. как и эффективной, канализации, и это только то, что было на слуху. Этот неугомонный предприниматель, имеющий вид классического, хотя и престарелого студента-очкарика, предложил Хамдану делать из практически неограниченных запасов этой искусственной нефти питьевую воду, столь необходимую на Аравийском полуострове. Переработанная вода – это как раз было то, что он внедрял самое последнее время. Пока он занимался переработкой в питьевую воду человеческих экскрементов, но узнав о таких перспективных залежах чёрных отходов, благодаря бдительности Хамдана не сумевших стать чёрным золотом, он предлагал свою помощь в решении этой проблемы. Готовой технологии у него ещё не было, но он готов был занять первое место в очереди ожидания на соответствующий тендер, которая, он был уверен, в скором времени образуется из подобных переработчиков и вообще людей как широкой души, так и ещё более широкого делового профиля. Он был готов стать благодарным за эту возможность лично Хамдану и полагал, что его деловая репутация совместно с его финансовой историей будут достаточным ему в этом поручительством несмотря на то, что многие подозревали его в элементарном аутизме. Хамдан выслушал новатора. Он слушал его, глядя на растущее на его земле число нефтяных ангаров, и тем не менее... Хамдан выкинул его из страны разве что не пинком. И дело было не только в том, что, пока на земле текут реки и есть моря с океанами для опреснения морской воды, арабы не станут пить переработанные экскременты, но и в системном подходе, как его понимал молодой правитель: если ты отказываешься от грязных денег в одном месте, не имеет смысла связываться с ними в другом месте. Водно-компьютерный предприниматель вернулся обратно в Америку и других предложений помощи, тем более, в отличие от несостоявшегося благодетеля арабского народа из Америки, бескорыстных предложений, Хамдан уже не получал. Арабы как были один на один со своей проблемой, так и остались с ней один на один.
                (БУНТ ДУШ ПРЕДКОВ)
                Поскольку все планы нефти предугаданы не были, один удар был пропущен. Один из самых страшных ударов. Собственные предки арабов, даже уже умершие к моменту происходящих событий, оказались уязвимы перед воздействием нефти. Как она добралась до них, тут же начала расследовать специально созданная комиссия на базе всё того же дубайского, а теперь и общеэмиратовского, комитета по научным разработкам, но она добралась. Каким-то образом она сумела парализовать души предков и те застыли в бездействии, губительном для людей и столь выгодном для нефти. Предполагали, что первые шаги были сделаны ею тогда, когда Мохаммед Аль Нахайян отключил охранные установки, но в чём конкретно те шаги заключались, выяснить пока не могли. А между тем выяснять особенно было нечего, просто после того, как простые ныряльщики коснулись охранных урн с прахом у побережий Дубая и Абу-Даби, когда химик и инженер брали часть праха для охранных установок, осквернённые души стали ослабленными душами, если сравнивать их с живыми людьми, то их иммунитет стал очень ослабленным. В итоге получилось, что сами старые и к тому моменту уже мёртвые шейхи устроили своим потомкам этот форс-мажор. Не будь души предков настолько ослабленными, нефть могла бы и не добраться до них и души не подвели бы своего достославного потомка – Хамдана Аль Мактума в его противостоянии с врагом всех живых людей. Нефть воздействовала сразу на два фронта «работ» – и на производственные установки: она искала там такие ходы для себя, которые не мог бы предположить ум её врагов – людей, и собственно на души. И вспоминая тот бунт, бунт душ предков, можно утверждать, что она нашла искомые ходы и способ воздействия. Искусственная нефть подошла к душам предков сразу с двух сторон; начну с того, что во-вторых, она зашла к ним через ту дверь, которую хорошо знала. Кубы – Кубы для выгула самой нефти и Кубы, где сидели души арабских предков, с точки зрения химии-физики были почти близнецами. Многое в их устройстве совпадало, начиная с формы, заканчивая некоторыми интересными техническими характеристиками, включающими их происхождение. Именно на технических характеристиках и заострила своё внимание искусственная субстанция. Она обнаружила в них некоторые лазейки, часть которых нашла весьма удобными для себя. Лазейки для неё выглядели так: Кубы для выгула нефти были по своей сути кубами-преобразователями, а Кубы, где находились души арабских предков, являлись кубами-усилителями, в первых искусственная субстанция приходила в состояние необходимой людям покорности, в то время как во вторых усиливалось охранное воздействие душ на тех, кого они были призваны опекать, выделяя основную задачу – защиту их потомков от чужеродного внедрения, таким образом и те, и другие Кубы были агрегатом для довершения процессов «доведения до ума». Кубы как механизмы этого агрегата не обладали полной взаимозаменяемостью, однако прочнее всего их соединяло мышление их создателей. А мышление создателей опиралось на одно открытие, также сделанное ими, свои довольно поверхностные записи о нём они оставили в виде символического узора на внутренних стенах помещений подземных заводов. Дело в том, что, например, загробный мир – не единственный мир, существующий в природе помимо нашего мира. Их, самых разных миров, существует множество и все они представлены в нашем хотя бы единичным упоминанием, хотя бы пометкой на полях тетради, не говоря уже об отдельных сферах деятельности людей или каких-то конкретных областях, как то инженерное дело или литература. Вот и оказалось, что помимо прочих миров есть так называемый «технический мир» – пространство, где по своим законам возникают и существуют великие и малые законы и целые связки таких законов микро и макро-бытия технических творений, с нашей точки зрения это можно представить даже как мир-склад, и когда отголоски того ритма, в котором живут те технические творения, доходят до нашего мира, рождаются научные и технические открытия. Проходя через человеческие головы, а проще говоря, биологические антенны, появляются технические приборы и конструкции. Здесь они могут существовать в несколько изменённом виде, но своей связи с пространством-первопричиной, своим собственным миром, не теряют. Когда химик и инженер совершали своё открытие – подземные заводы по производству искусственной нефти, они просто поняли, увидели, откуда оно к ним пришло. Будто заглянули за занавес. Занавес отошёл в сторону и вернулся на место, а химик и инженер остались со своим изобретением. Что они сделали с ним дальше, вы в курсе. Так же уже здесь, в нашем мире, изобретатели доработали своё изобретение, добавили к нему свои решения. В случае технической усталости всех кубов как одной стороны, так и другой, они могли быть подменены кубами с «противоположной» стороны – перемещение состоялось бы прямо в воздухе и произошло бы автоматически, химик и инженер смотрели очень далеко, когда разрабатывали и дорабатывали своё детище. Также они усовершенствовали Кубы тем, что сделали и те, и другие абсолютно изолированными от внешней среды. Всё это вкратце увидела нефть – она смотрела не человеческими глазами, она скорее «ощупывала» всё это на молекулярном уровне. Там же, на молекулярном уровне, всё это складывалось для неё во вполне ясные картины. Так она поняла, как на физическом плане проникнет в Кубы с душами арабских предков. Переход состоялся по пространству «технического мира», в котором Кубы являлись одним целым Кубом, просто с двумя отделениями: для выгула нефти и для удержания душ покойных арабов. Это обстоятельство среди прочих технических характеристик наших Кубов тоже являлось технической характеристикой, вот ею и воспользовалась искусственная нефть – нефти было просто необходимо проникнуть туда что называется «во плоти», она уже понимала, что души-охранники ещё менее свободны, чем о них можно подумать, и не все входы-выходы в отличие от самой нефти пригодны для их перемещения.
                А во-первых, она смогла проложить для себя дорогу там, где точно не смог бы человек: нефть создала свою особую фракцию – свою собственную душу и, уже обладая душой, получила доступ к иному пространству, пространству загробного мира – ближайшему соседу того пространства, в котором располагается наш мир, мир живой материи. Для неё это было так же просто, как и для самих душ. И вот почему. У природы есть закон, есть правило, которое гласит: связь между всей неорганикой этого мира состоит в том, что вся она имеет доступ к «тому свету», являющемуся неорганическим продолжением этого. Вот и искусственная субстанция, о которой я веду повествование, сумела использовать это обстоятельство. А сделать она смогла конкретно следующее: она «постучалась» к душам арабских предков с «того света», не найдя возможности пробраться к ним на этом свете. Её зловредного влияние хватило для порабощения на какое-то время всех наших охранников, находящихся в Кубах. Вряд ли её воздействие могло быть длительным – она ещё не набрала достаточно сил для подобных дел, но на разовую акцию вполне была способна. Может, она стала частью их, может, они поняли, как выгодно быть частью её, но какого-то рода объединение всё-таки произошло. С того момента практически уже в обеих разновидностях Кубов обреталась искусственная субстанция. Но именно тогда перед искусственной нефтью встала одна проблема, которая сначала даже ей показалась неразрешимой. Даже подвергнутые интоксикации со стороны нефти, они не могли покинуть свои Кубы – во всяком случае не через пространство загробного мира: древняя и могущественная магия удерживала их на службе их потомкам, заставляя оставаться вечно бдящими в мире живых, и если души и могли попадать в мир, который их ждал и для них предназначался. то только по нуждам своих подопечных – по нуждам потомков, которых они охраняли. Между миром живых и загробным миром, на самой границе, такой тонкой и одновременно такой надёжной – гораздо более надёжной, чем все земные границы с их часовыми и собаками, было заклинание-печать, одно из самых сильных арабских заклинаний, и вот именно оно бдело и беспрестанно напоминало время от времени готовым забыть это душам предков, что углубляться в загробный мир они могут только в интересах охраняемых потомков. Но раз нефть взялась саму себя назначить их проводником к свободе, ей предстояло догадаться, как ещё можно вывести души предков из их заточения.         
                Пока душа нефти взаимодействовала с душами арабских предков, материальная часть её проходила определённые изменения – нефть готовилась выводить души из их Кубов. Сделав первый шаг в своих Кубах для выгула через пространство «технического мира», где все эти Кубы были единым Кубом, пространство, которое было намертво прикреплено к Кубам в нашем мире, нефть зашла в Кубы к душам, словно давно ожидаемый гость. Противостояния с душами не возникло, потому что души не пытались противодействовать – сбитые ориентиры ослабленных сторожевых псов не дали им правильно определить, враг или нет, главным стало предстоящее освобождение от гнетущей обязанности. Души учуяли в её визите к ним именно то, чего желали – оказаться на воле. Казалось бы, что можно сказать, будто искусственная нефть имеет определённое воздействие на «тот свет», но все её действия ограничились химией и физикой, которые работают в `этом мире. Однако искусственная нефть, проникая к душам, практически прошла по краю загробного мира, фактически она побывала в его «предбаннике». Просто искусственная нефть тоже была мёртвой материей, это было то общее, что она имела с душами покойных шейхов и конкретно эта общая черта сослужила и нефти, и душам полезную службу. Нефть смогла подстроиться под физику мёртвых душ         
это было известным разнообразием, так как до этого нефть подстраивалась, вернее, встраивалась, только в живую материю – тело человека. Так что же конкретно соединило те и другие Кубы здесь, на этом свете? Ни проводов,  ни необходимости взаимодействовать, ни общего дыхания на два отдельно друг от друга зависших кубических конструкции. Между Кубами вообще не было никакого дыхания – дышать на той высоте было некому, только ветер проносился по своим делам, до которых ни нефти, ни душам, ни людям внизу не было дела. В итоге ответ прост – практически ничего, или нефтяной зигзаг, сделанный нефтью по пространству «технического мира». Нефть стала тем мостиком, по которому души предков смогли выйти из своего заточения. Нефть преобразовала какую-то часть себя, именно ту часть, по которой души предков «вытекли» из своих тюремных камер – Кубов. Само преобразование сложным не было: искусственная нефть просто на это время стала тем, чем и она была в «техническом мире» – техногенной лавой, которую постоянно выбрасывали из себя сталеплавильные печи того мира. Эта лава вобрала в себя, закрутила и вынесла наружу души арабских предков, ослабленные и сбитые с толку, те уже не могли различить, кто враг, кто друг, единственное, что они понимали. это то, что призрак свобод, который прежде даже не маячил перед ними, начал материализовываться. Нефть вернулась в наш мир, не задерживаясь на своей родине, она вернулась в свои собственные Кубы и уже оттуда, так как их стенки не были препятствием для душ предков, последние разошлись «по миру», а точнее, по всем семи эмиратам.   
                Последствия нахождения душ своих предков на свободе арабы смогли оценить сразу же: вместо реальности перед глазами арабов встали видения. Наверное. каждый видел своё и только тот или иной конкретный араб мог сказать, насколько увиденное имеет отношение к нему лично. Но люди не слишком распространялись об увиденном. В массе своей необразованные или образованные менее, чем поверхностно, арабы, особенно старшее поколение, предпочитали думать, что большей их частью овладели джинны и показывают им картины своего падшего мира. Хамда не стал исключением среди своих подданных, ему тоже довелось увидеть кое-что. Чаще всего Хамдан видел нечто, смутно напоминающее круг и по этому кругу на бешеной скорости носились души предков, будто бы сидя на чём-то. Хамдан пытался понять, зачем они уселись на карусель? Души впали в детство или то, что он видит, значит нечто иное? Хамдан даже самому себе не мог сказать точнее, потому что видел он только смутные образы. Сознание часто путалось и не бралось определить, где явь, а где видения. К тому же ночь перестала приносить отдохновение, арабам начали сниться страшные сны – ночные кошмары, где фигурировали умершие родственники, их предки, предки утверждали, что они умерли слишком рано, это они сейчас должны были бы наслаждаться плодами нефтяных установок и получать сверхдоходы, а не их потомки, увидевшие рай на земле, не дожидаясь небесного. Но самым жутким и необратимым было то, что многие видевшие такие сны не просыпались утром. И никто в эмиратах не знал, как это остановить. Люди боялись спать, люди падали от усталости, появлялось всё больше заторможенных от дикого недосыпа – многие не спали уже по неделе, люди находились на грани своих физических резервов. Хамдан тоже видел эти сны, он видел Рашида Аль Мактума, своего деда, так любившего его при жизни, который смотрел на него с ненавистью и презрением, утверждая, что Хамдан получил власть по ошибке, ошибке своего отца – его, Рашида Аль Мактума, сына, шейха Мохаммеда, который вообще пришёл к эмирству через голову своего старшего брата. Проснувшись, Хамдан понимал, что то был не его дед, каким он должен был остаться и после смерти, это было послание от нефти, не умевшей говорить иным языком. А смерти продолжались. Ложась спать вечером, Хамдан не знал, наступит ли для него утро – этого в эмиратах не знал про себя никто. Все рисковали собой и, всё-таки ложась спать во избежание гибели уже от недосыпания, прощались со своими близкими. Самым страшным было прощание матерей с их детьми, несчастные и измождённые матери не знали, придётся ли им целовать улыбающиеся глаза своих детей на восходе солнца. И мужьям нечем было утешить своих жён – они тоже целовали детей как в последний раз. И никто тогда не знал. близится ли конец кошмара. Только те, кто не просыпались утром, могли считать себя освобождёнными. Все семь эмиратов жили в состоянии жертвы, на которой свою изощрённую пытку проверяет какой-то очень жестокий палач. Люди пытались сопротивляться подступающей гибели – то было время, когда стонали даже самые выносливые, но дольше недели не спать было практически невозможно, люди сходили с ума и переставали существовать для социума.   
                На подземных заводах дела обстояли следующим образом. Вместо заводов де факто осталась только оболочка заводов – контроль людей там свёлся к нолю. Это уже не были человеческие заводы, власть на них перешла к человеческому кошмару. Это немедленно стало сказываться на рабочих. Они просто не могли уйти с заводов домой – отходили от нефти и умирали. Остальные стали просто оставаться на рабочих местах круглосуточно. И замещение шло ещё быстрее. Но замещённые могли жить. Насколько они оставались членами человеческого общества? Вполне. Работать они могли, только теперь уже приходилось задумываться, на кого? На хозяев нефти или непосредственно на нефть? Она не платила им деньгами – она оставляла им жизнь. А это больше, чем обычная зарплата, даже если это зарплата араба в Объединённых Арабских Эмиратах, вещь, во много раз превосходящая зарплаты индусов и пакистанцев в том же государстве. Теперь все были уравнены в социальных правах – все одинаково становились рабами. Хамдан знал, что происходит и среди муторных видений, сдобренных невероятным недосыпанием, он лихорадочно искал варианты спасения для своего народа. Ведь в те страшные дни можно было подумать, что от народа остался только горький призрак. Что делает в таком случае лидер? Лидер погибающего общества, перед которым теперь стоит задача выжить? А ещё вернее, эта задача поставлена в первую очередь перед их лидером, так как именно с лидера начинается спасение всех остальных. Лидер мог попытаться оставить им их прежнюю человеческую жизнь. Хотя пока никто не знал, как обратить начавшийся процесс замещения вспять. Но тем не менее способ был найден, Хамдан нашёл его один, на свой собственный страх и риск, без чьей-либо помощи. Вот что имело место быть. Хамдан лично вступил с ними в переговоры и уговорил их пожалеть своих потомков и дать ему ещё время на решение проблемы. Если честно, Хамдан ещё не знал, сколько времени ему понадобится. Но он просил отчаянно, уповая на великодушие могущественных предков. Вы зададитесь вопросом, как он мог рассчитывать на благоприятный результат. Однако он мог. Нефть не научилась у людей одному – есть торги, их никто никогда не отменял и они уместны практически всегда. Хамдан, как истинный араб, умел торговаться, души же, как души арабов, тоже не забыли вкуса хорошего торга. Нефть била просто на подчинение, человек предложил им выбор. Человек согласился на оплату. Да, души предков не отпустили Хамдана просто так, за нашу с вами безопасность они захотели назначить цену. С их точки зрения вполне приемлемую, с точки зрения человека – приемлемость такой цены зависела от обстоятельств. В данном случае обстоятельства убеждали Хамдана в необходимости честного расчёта с единственными защитниками людей в их войне с нефтью. Расчёта без альтернатив. Так что взамен Хамдан должен пожертвовать предкам? Кое-что должен. Хамдан не ушёл, не рассчитавшись. Хамдан пообещал свой собственный прах для службы такому же обряду защиты и с этого момента его собственное тело было как бы взято им в долг. Взято в долг у службы после смерти, которая теперь предстояла и ему.   
                Бунт душ предков в Кубах мог выйти за пределы Кубов. Ни арабский человек, ни человек вообще готов к такому обороту не был. Душа предка как младенец – пока младенец спит, все около него могут жить спокойно, как только младенец лишается сна, сна и покоя лишаются все вокруг. А душа предка – это такой младенец, который имеет некоторый опыт после прожитой жизни. Стало быть, лишать сна и покоя может осмысленно и умело. И когда покоя и сна лишается сразу целая страна, начинается рушиться весь карточный домик сосуществования государств. 
                Хамдану не было жаль своего праха, заложенного предкам. Даже на условиях, что они могут затребовать его в любой угодный им момент. После своей смерти он был готов так же, как и они, охранять свой народ. Но подобная опасность не должна повториться. Несмотря на все незамедлительно последующие финансовые потери, все заводы на территории Объединённых Арабских Эмиратов должны быть остановлены. Но даже сейчас Хамдан не мог решиться остановить работу заводов самым быстрым
путём –  путём разрушения их, не зная точного способа для этого и не имея времени искать этот способ. Всё, что он мог, это прекратить продажу отравленного продукта за рубеж. Всё-таки обрекая страну и жителей на значительные потери, которые пока будут оставаться невосполнимыми. Но ведя свой народ по пути сопротивления, он был готов терпеть определённые трудности. Между прочим ему пришлось подумать и о соседях. Хамдан подумал о соседнем государстве. Оно оставалось в зоне очень большого риска, если подобный бунт повторится и там, кто знает, чем это закончится? Хамдан от лица Объединённых Арабских Эмиратов предупредил Саудовскую Аравию, чтобы они, если категорически не собираются останавливать свои заводы, особенно защищали подземные бункеры с прахом своих предков – одну из главных целей атакующей нефти.
                Но, как выяснилось от Хамдановских источников, было уже поздно, бунт душ предков почти сразу же повторился и в Саудовской Аравии. Сказалось отключение охранных установок. Саудовская Аравия шла по стопам Объединённых Арабских Эмиратов. Только повторяла их ошибки в ещё более страшном виде. А в Саудовской Аравии души под непонятным воздействием искусственной нефти стали забирать живых в свой мир. Именно арабы умирали первыми и в абсолютном большинстве случаев. Кто-то мог бы сказать, что мёртвые арабы устроили геноцид живым арабам. Что на аравийском полуострове живые и мёртвые поменялись местами или очень близки к этому. Но геноцид устраивала нефть, которая таковой не была. Саудовцы пошли тем же путём, которым уже ходили эмиратцы, они попробовали начать переговоры с душами. Сложные и непонятные для людей переговоры, от которых зависели судьбы людей. От которых зависели жизни людей. Правительство Саудовской Аравии хотело сохранить своё население, хотя бы уже для того, чтобы не остаться с взбесившейся субстанцией один на один. По-настоящему страшно им стало тогда, когда умерло несколько членов королевской семьи – стало ясно, что нефть готова нарушить все свои обязательства перед этой семьёй. Саудиты стали искать варианты, как подобраться к душам своих предков, о которых они, признаться, порядком уже забыли за время своей богатой и безоблачной жизни земных богов, а если и не совсем ещё богов, то вполне заслуженных посредников между простым народом и Золотым тельцом. Души сами поли на контакт и тут Саудитам пришлось столкнуться с большой неожиданностью. Души саудовских предков выразили насторожившее Саудитов пожелание. «Мы хотим говорить с Хамданом» были слова душ предков. Таким образом попутно выяснилось, что души предков в Объединённых Арабских Эмиратах и Саудовской Аравии сообщаются друг с другом. От кого бы ещё они узнали о Хамдане Аль Мактуме? Саудовцам, с которыми повторилось всё то же, что произошло с эмиратцами, и даже больше, пришлось обращаться к Хамдану. Но таким образом также выяснилось, что саудовский король практически отстранён от своей правительственной миссии. Если не его предпочли в таком разговоре могущественные предки, то будет ли его и дальше предпочитать собственное окружение? Ох, как не хотелось думать об этом сейчас Салману ибн Абдул-Азизу Аль Сауду. Он был слишком стар и слишком недавно получил официально верховную власть, неужели для того, чтобы подержаться за неё лишь несколько лет? Но более чем стеснённый сложившимися обстоятельствами, он не решился возражать. Но спать с тех пор стал много беспокойнее: родная его семёрка (а он был из небезызвестной многим «Семёрки Судайри») может отказаться от него, тем боле что претендентов на место, что пока его, среди волчьего семейства много. Но ещё более ясно другое, если Саудовская Аравия потеряет эту нефть, мир откажется от всего их семейства. Нищими по миру они не пойдут, но от наркотика власти отказаться  им придётся. Пожалеет ли в этом случае семья старика, допустившего такое? Старый Салман не хотел отвечать себе на этот вопрос. Он вспоминал, что заставило его связаться с этими заводами по производству искусственной нефти. Если бы саудовцы не купили у эмиратов установки, они бы уже оказались на нефтяном нуле. В условиях нефтяного нуля они всё-таки могут оказаться благодаря Хамдану. Но сам Хамдан сегодня находится в тех же условиях. Стране приходится выживать за счёт туризма и прочей чепухи вроде мелкого посредничества и положения крупнейшего хаба для натовских перебросок. Но даже используя чёрное зло по минимуму, они рискуют бесконечно. А Хамдан готов пойти и на больший экономический риск... Салман не чувствовал в себе аналогичной готовности. Ему было совершенно необходимо нечто вроде консенсуса между ними, королевской семьёй, и искусственной нефтью. Но возможность консенсуса уплывала у него на глазах. Так зачем душам арабских предков и Саудовской Аравии понадобился Хамдан? О чём они хотели говорить с оппонентом своих потомков? А ничего особенного души саудовских предков от Хамдана не хотели, они просто желали увидеть того, кто так сильно отличался от их собственного потомства. Их пожелание было пощёчиной всему правящему семейству Аль Сауд. Вероятно, требуя к себе Хамдана, души саудовских предков хотели именно этого – дать пощёчину своему вырожденческому потомству. Что ж, это у них получилось. Саудитам пришлось обращаться к Хамдану Аль Мактуму и просить его остановить их бунт. Ну а Хамдану в свою очередь пришлось вступать в изматывающий контакт – то есть просто отдавать свою энергию, живая человеческая энергия развлекала  души – уже с душами их предков. Но здесь я хочу сделать небольшое отступление, лирическое или не очень, судите сами. Я хочу вслух задаться одним вопросом. Почему же то, что в нашей стране стало человеческой трагедией, в соседнем государстве стало в первую очередь экономическим кошмаром? Почему мы в эмиратах так сильно отличаемся от саудовцев? Что есть наш непотопляемый спасательный круг? А это мы сами и есть, мы сами готовы быть себе спасательным кругом, арабы и есть главная достопримечательность для туристов. Наши повадки, столь отличные от западной культуры, наши одежды из прошлых столетий, которые мы носим и сегодня, даже наша напыщенность людей, ещё вчера подтирающихся песком, мы – аттракцион машины времени. И Дубай, а теперь и все эмираты, готовы быть этим аттракционом, добавив к нему чисто современные высокотехнологичные прибамбасы, но Саудовская Аравия для этого слишком ленива. Патологически ленива. Без нефти или хотя бы чего-то, похожего на неё, саудовский трон обрушится и не просто так обрушится, а на головы своих королей и многочисленных принцев. Не считая уже приживалок-генералов и прочих военных и полувоенных управленцев. И так или иначе получится, что его обрушил Хамдан. Ориентировочно в то время королевская семья Саудитов и взяла Хамдана на заметку очень серьёзно.   
                (ПОКУШЕНИЕ НА ХАМДАНА В СА)
                Саудовская Аравия захотела показать себя благодарной державой. Отблагодарить человека, который спас целую страну от очевидной гибели, хотя бы символически – это было меньшее, что могли сделать Саудиты. Но каково всегда самое главное предостережение для западного человека, надумавшего побывать на аравийском Востоке? Нет, не остерегаться плевков верблюдов или нестерпимого зноя, главное напутствие – не верить восточным ласкам и дружбе. Тем более не должен верить человек, родившийся и выросший среди подобных «ласк – ласк Востока. Хамдан снова проявил себя слишком сильно. Его влияние росло, что было видно невооружённым глазом даже самым большим оптимистам. А если учесть, что в семье Аль Сауд все были только реалистами, то понятно, почему у них с самого начала не было иллюзий. Вопрос обороны от Хамдана Аль Мактума стал для них самым первостепенным среди прочих первостепенных. Если попытка убийства Хамдана и должна была произойти, то всё в глазах саудовцев просило этого сейчас. Потому что, если Хамдан имел такое влияние на мёртвых, каким в итоге окажется его влияние на живых? Саудовцам не был нужен такой конкурент в регионе. В который раз они задумались об убийстве Хамдана. Как обычно, всем показалось, что нет человека – нет проблемы. Либо без вмешательства            человека с самой проблемой можно договориться на взаимовыгодных условиях. 
                Ежедневное расписание Хамдана больше всего было похоже на расписание его сокола Гайята во время охоты. Боевые вылеты совершались произвольно, только Хамдан срывался не с руки хозяина, а исключительно своим думам подчиняясь. Ни один его день не был спланирован от начала до конца. В делах управления страной и людьми Хамдан предпочитал импровизацию. Но и это слабая защита от саудовских убийц. Что же в итоге решили? Стрелки и снайперы – это позавчерашний день в технологии убийства. Обученные Центральным Разведовательным Управлением Соединённых Штатов Америки верховные Саудиты предпочитали отравляющие вещества. Всё просто, это будет не еда. Скорее всего предмет. Хамдану будет достаточно просто взять его в руки и смерть найдёт его, а семью Аль Сауд найдёт так внезапно и подло оставивший их покой. У них снова будут обычные проблемы, приносящие обычные осложнения, нормально разрешаемые, к которым они привыкли, с которыми возможно иметь дело, которые, как всегда, будут решаться посредством денег. А деньги по-прежнему будет приносить нефтедобыча. А с сохранёнными установками эта нефть не закончится никогда. Будущее семьи Аль Сауд будет спасено, ну, заодно и будущее Саудовской Аравии в том виде, в котором она сейчас. А это снова означает только благополучное будущее семьи Аль Сауд. Когда вопрос коснулся сценария реализации, какой-то саудовский извращённый ум придумал не застрелить, но убить всё-таки с помощью пистолета – изготовить таковой из сплава с полонием. Этот пистолет непременно «выстрелит» и не промахнётся. Любопытная тяга к символизму, присущая королевским особам, проявилась тут таким образом. Но это всё равно далеко не то же самое, что личная подпись. И пока задумывалось и готовилось убийство, Саудиты продолжали улыбаться Хамдану. Политиков не надо учить притворяться. Тем более политиков королевской семьи Саудовской Аравии, они были научены задолго до того, как многие из нас родились на свет. Очень скоро Хамдан получил соответствующее приглашение в страну. Официально всё звучало замечательно. Благодарность королевской семьи была слишком велика, чтобы вложить её просто в слово «спасибо», достойного сына их народа требовалось отметить памятным подарком. У Хамдана, откровенно говоря, не было времени получать подарки, но отказывать Саудитам означало испортить отношения на будущее надолго, если не окончательно. Хамдану пришлось лететь к соседям. Но несмотря на настойчивое приглашение с саудовской стороны, встречали его не на самом высшем уровне. Отсутствие короля Салмана на церемонии официально объяснялось отсутствием его в стране. Было ли что-то странное в этой церемонии? Если и было, то не настолько, чтобы, тому же Хамдану, всё бросив, покинуть её и оборвать восстановленный контакт с Саудовской Аравией. Приближался торжественный момент церемонии, когда Хамдану должен был быть преподнесён отравленный пистолет. Ведущий произнёс подводку и вот наступил самый торжественный момент всей церемонии – в зале появился красивый новенький пистолет, означающий мужество и мужскую храбрость Хамдана, отныне большого друга саудовского королевского семейства. Его внесли в закрытом футляре, внёс молодой ещё мужчина, который должен был изобразить кого-то из молодых и прежде не засвеченных перед журналистами членов королевской семьи. Чтобы его было не с кем сопоставить в реальности. Возможно, ему было сказано, что после этого он будет считаться мучеником, принёсшим себя в жертву на благо своей нации, а скорее всего он просто не знал, что и для чего несёт. Он направился к Хамдану, стоявшему на сцене на фоне светящегося экрана в окружении знатных саудовцев, так или иначе подходящих к этому случаю. Приближалось мгновение, когда Хамдан должен был открыть крышку и символически поднять свою награду. И всё было бы решено к большому удовольствию королевской семьи Саудовской Аравии буквально в тот самый миг. Это был хороший план и он не мог не сработать. Но тогда Хамдану Аль Мактуму суждено было остаться в живых.               
                Саудовцы учли всех и каждого из окружения Хамдана. От взрослых до самых маленьких детей. Упустив только одно живое существо, его сокола Гайята. Вот он и был Ахиллесовой пятой их плана. Хамдан даже не подозревал, что у него есть такой телохранитель. Эта птица всегда была добытчиком, охранных склонностей она никогда не демонстрировала. Так никогда прежде она не показывала Хамдану своей ласки. Но с другой стороны, соколы – не кошки и, как кошку, их не погладишь. Предназначение сокола – приносить только конкретную пользу, никаких ложных телодвижений. Поэтому и сам Хамдан был готов в подобной ситуации узреть около себя кого угодно, но только не Гайята. Тем не менее отравленный пистолет из рук дарителя выбили именно когти Гайята. Крылатую молнию никто не успел остановить, включая самого Хамдана, хотя последний мог, и в этом тоже было его человеческое везение, хотя, возможно, подсознание Хамдана узнало птицу прежде его сознания. Так жизнь Хамдана бин Мохаммеда бин Рашида бин Саида Аль Мактума была продлена, вероятно, ещё на многие годы. Но главное, что снова детская радость, как в те моменты в детстве, когда сокол возвращался на его руку, охватила его. Давно Хамдан не испытывал ничего подобного. Возможно, на тот момент, в те секунды, Хамдан ещё не понял, что произошло и что сделала его птица.
                Птица не думала о том, заразилась ли она и как скоро она умрёт. Возможно, такие категории были просто недоступны тому, что руководило птицей. Возможно, она просто не знала, что люди, как и она сама, конечны и что другие люди могут использовать эту данность в своих интересах. Птица просто ощутила максимальную концентрацию враждебности в это время и в этом именно месте по отношению к её хозяину. Которого она привыкла чувствовать, как свои собственные крылья. Люди из толпы, стоящие поблизости от Хамдана, в испуге отшатнулась, испугавшись атакующей птицы, чья тихая ярость, казалось, заставляла дрожать воздух вокруг неё. Птица не чувствовала поблизости источник ненависти к своему хозяину, поэтому разделалась просто с предметом. Она также почувствовала, что тот, кто держал его, не представлял опасности сам по себе – как сам Гайят был руководим во время охоты человеком, в его случае Хамданом, так и тот, кто держал пистолет, был лишь исполнителем. Понятно, что около Хамдана в этот момент не было тех, кто знали о покушении и тем более не было его заказчиков. Они, конечно, знали прописную истину, иногда твоё собственное оружие стреляет против тебя, они не хотели рисковать собой ни в малейшей степени. Присутствующие были в сущности собрание случайных лиц, только присутствие троих здесь не было случайным: Хамдана, исполнителя и Гайята. В первые секунды Хамдан подумал, что сокол атакует его, но этого не могло быть. И этого действительно не было. Птица спасала жизнь своего лучшего друга. Как Гайят рассчитал время, когда пистолет вручат, осталось известным только ему. Может быть, Гайяту известно, сколько всего Хамдану жить и сейчас точно не его час умирать. Хамдан понял, что Гайят не шутит, практически сразу, но поверить в это было сложно даже ему. Он был уверен, что покушение так или иначе состоится, практически на сто процентов, но убедиться в этом было совсем другим делом. Хамдан оценил как изощрённость, так и извращённость способа, но дальше ему было надо выбираться из толпы. Мужчины, что собирался вручить ему пистолет, рядом с ним уже не было. Тем более Хамдану было уже нечего делать в этом месте. Пистолет валялся под ногами замельтешившей толпы, чьё хаотичное движение стало надёжным барьером между ним и его мишенью. Сколько людей тогда пострадали от радиации, неизвестно.      
                Так что именно привело Гайята к Хамдану в тот критический момент? Было обстоятельство. Вы, наверное, за свою не короткую жизнь все уже заметили, что на Аравийском полуострове, как нигде, ощутимо наличие каких-то обстоятельств? Они чаще, чем наши собственные решения, ведут нас по жизни и определяют, по пути с ней или нет нам будет. Особенно удачные обстоятельства мы потом называем ангелами-хранителями.  Вот и здесь было одно, не озвучиваемое прежде нигде особенно, так как обычно вся зона взаимодействия сокола и человека – это охота, оказавшаяся счастливой данность, что соколам дано читать намерения людей. Намерения людей в отношении их хозяев. Волновая природа мысли, как и волновая природа света, устроена несложно: смертельные мысли длиннее прочих и соколы более чувствительны к волне негативной мысли. Она быстрее доходит до сердца сокола. Хамдан был на полпути в Саудовскую Аравию, когда Гайят вылетел следом за ним. Он почувствовал своим соколиным чутьём, что он понадобится своему другу. Дорога сокола до другой страны и потом в этой стране, чтобы оказаться непосредственно возле Хамдана в заветный час, не была выматывающей, это расстояние значительно для человека, если он идёт пешком, оно было бы значительно и для сокола, если бы тот отправился пешком, но с крыльями, даже если это не крылья авиалайнера, дорога короче и проходит незаметнее. Единственное, что тревожило сокола, было возрастающее чувство довольства, испытываемое принимающей стороной. Гайят понимал, что это чувство не означает ничего хорошего для Хамдана. Хамдана он тоже чувствовал, тот был спокоен, такое же спокойствие источали кони, везущие бедуинов в тёмной аравийской ночи, понимая, что под ногами у них рогатые гадки. Сокол спешил изо всех сил. Опасность была велика, но он успел и в тот раз смерть не утащила Хамдана в свои неизведанные миры.
                На обратом пути Гайят всё-таки не сел на руки Хамдана – было неизвестно, остался ли Гайят здоров. К тому времени Хамдан уже понимал, что пистолет, материал, из которого он был сделан, был отравлен и он видел, как Гайяту пришлось коснуться его когтями. Хамдан был готов нести своего друга на руках несмотря ни на что, даже несмотря на угрозу жизни, но Гайят наотрез отказался остаться на руке Хамдана и вообще оставаться рядом с ним на обратную дорогу, он отправился в эмираты самостоятельно. Но на родине его ждали врачи.               
                Саудитам пришлось принять своё поражение в тот раз. Впрочем, его списали на случайность. От одного неудачного покушения Эр Рияд не падёт. Эр Рияд держится на многих удачных покушениях. Хотя это покушение одно из самых важных. Как могло получиться, что одна птица остановила целую страну? Верхушку этой страны, доказавшую неоднократно, что у власти они оказались не случайно, а вследствие наследственной предрасположенности к извращённому насилию. А ещё внутри этого семейства было принято одно важное решение – впредь держать окна закрытыми. Но сегодня к несчастью для Саудитов они были раскрыты. Это спасло жизнь того, кто уже долгое время в силу безумной занятости не любовался видом ни из одного окна.   
                Хамдан не должен был бы по-хорошему удивиться покушению хотя бы уже потому, что сами Объединённые Арабские Эмираты никого никогда не казнили, а всех отправляли палачу со стажем – Саудовской Аравии. Все казни, заказанные эмиратами, все смертные приговоры, вынесенные в Объединённых Арабских Эмиратах, осуществлялись в этой стране. В итоге Саудовская Аравия слишком хорошо набила руку в вопросе причинения смерти. Только высшие чины Объединённых Арабских Эмиратов и в частности эмирата Дубай никогда не думали, что такое умение Саудовская Аравия применит в отношение одного из их принцев, а тем более эмира или президента. Но на земле ни один не может считать себя у Аллаха за пазухой. Если вы постоянно стимулируете чью-то демонстрацию навыков убийцы, если поставляете ему «клиентов», будьте готовы, что, разогнавшись, палач не сможет и не захочет однажды остановиться. Что такие навыки он станет применять уже не только в интересах закона, но прежде всего в своих частных интересах. Одним из частных интересов Саудовской Аравии теперь стала смерть Хамдана Аль Мактума. Сегодня Саудовская Аравия поняла, что не все желания исполняются сразу. Но кто из политиков оставляет попытки сразу же? Только если его опередят другие заказчики той же самой смерти. В этом конкретном случае даже не очень было понятно, соперником или сообщником искусственной нефти является Саудовская Аравия в вопросе желания смерти Хамдана Аль Мактума. Саудовская Аравия попыталась, возможно, следующая попытка будет непосредственно за нефтью.
                Лидер Объединённых Арабских Эмиратов вернулся из страны-соседа живым. В средствах массовой информации «эпизод с соколом» был подан с юмором. Хотя, наверное, внимательные зрители обратили внимание, что Хамдан ушёл с церемонии всё-таки без подаренного пистолета. Так же, «не вооружённым», он уехал из страны. Его вещи специально были осмотрены его самыми преданными людьми, чтобы саудовский подарок не оказался среди них «додаренным». Путь Хамдана в Саудовскую Аравию не был лёгким, его путь из Саудовской Аравии был ещё тяжелее. Теперь ему вдвойне прибавилось, о чём поразмышлять. И сам Хамдан хотел бы, чтобы он длился дольше, чтобы ему не пришлось возвратиться домой без найденного решения. Но какое решение можно вывести из факта, что Саудовская Аравия стала врагом если не всех эмиратов, то личным врагом Хамдана наверняка? Её примирение с эмиратами всегда возможно, для этого достаточно прекратить раскручивание «темы нефти» и отношения между государствами быстро вернутся на круги своя. С Хамданом сложнее. То, что произошло, это не личная обида, это просто крайне убедительно прозвучавшая просьба от группы лиц к одному человеку выйти из «рядов живых» и плотно притворить за собой дверь. В таких случаях бывает так и только так, что когда тебя уже вывели, с обратной стороны стучаться бесполезно. Хамдан думал, говорить ли об «инциденте» в Саудовской Аравии отцу и если говорить, то какие слова подобрать. Мохаммед Аль Мактум опытный политик и знает о Саудовской Аравии многое, но прежде, вероятно, они не пробовали убивать его ребёнка. В итоге Хамдан принял решение пожалеть старость родителя и не омрачать её известием о чуть не произошедшей гибели его сына. Но если бы осведомлённость шейха Мохаммеда зависела только от его сына... кто-то всё-таки сообщил старому отцу о происшествии с его сыном. А сын в это самое время принимал решение, которое могло вызвать ещё большее неодобрение со стороны его оппонентов. 
                (НЕФТЬ НАЧАЛА ВЫРАБАТЫВАТЬСЯ ЧЕРЕЗ ЗАМЕЩЁННЫХ. ХАМДАН ЗАПРЕТИЛ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ НЕФТЬЮ – ВЫВЕЛ ЕЁ ИЗ БЫТА ГРАЖДАН. КНОПКИ ОСТАНОВКИ ЗАВОДОВ НЕ НАШЛИ)
                Но тут стоит сделать некоторое отступление от жизни Хамдана и уточнить пару моментов из жизни искусственной нефти. Её судьба развивалась параллельно с судьбой её главного недруга. Нефть решилась на реорганизацию в себе и начала вырабатываться через замещённых. А также распространяться от одного замещённого к другому. То есть каждый замещённый к описываемому моменту уже был как мини-завод по производству искусственной нефти – субстанция научилась использовать ресурсы человеческого тела и это было время, когда замещённые тайком начали есть самые неожиданные вещи: всё, что в природе обычно требуется для формирования нефтяных отложений. Дальше они выдыхали искусственную нефть и, подобно курильщикам, заставляли её вдыхать новых и новых людей. Хамдан и его люди об этом даже не догадывались, не догадывались от этом и сами замещённые – о том, кем или чем они стали, вряд ли на этом этапе они были склонны к самоанализу. Но, как и было мною сказано выше, вероятно, чисто интуитивно Хамдан пришёл к правильному решению, хотя, как мы теперь видимо, он опоздал с ним. Каким бы трудным ни было это решение в плане экономических последствий, да и плане самостоятельности эмиратов как отдельного государства, Хамдан всё-таки решил остановить подземные заводы по выработке искусственной нефти – иного пути он видел. Но тут его ждал колоссальный сюрприз. Никакой специальной кнопки на каком-то конкретном пульте для подобных операций предусмотрено не было. Помещения подземных заводов были обследованы, даже более того – обшарены вдоль и поперёк, кнопки не было. Химик и инженер не оставили инструкции, как производить остановку: возможно, почему-то не захотели, возможно, таковая не нужна была шейхам, планирующим получать прибыль безостановочно. Те из соратников Хамдана, кто были в возрасте, стали ещё старше тогда – в тот чудовищный момент, когда стало ясно, что волшебная лампа, выпустившая своего страшного джина, не собирается впускать его обратно. А сам Хамдан пожалел, что он не глубокий старик и не может просто доживать свои дни, доверив управление реальностью молодым и бодрым. Однако Хамдан запретил пользоваться страшной нефтью – вывел её из быта граждан. Незамедлительным результатом стало возвращение в каменный век.   
                (В ОАЭ НАСТУПИЛ КАМЕННЫЙ ВЕК. ХАМД.ПРОСИТ ДУШИ ПРЕДКОВ ВЫДАТЬ ДУШИ ИЗОБРЕТАТЕЛЕЙ, ЧТОБ ТЕ СКАЗАЛИ, КАК ОСТАНОВИТЬ ЗАВОДЫ)
                Как это, вернуться в каменный век, если никогда там прежде не были? Старикам Аравийского полуострова в общем-то привыкать к такому не пришлось бы, так как вся их молодость прошла при веке, который мог бы быть назван каменным. Но стариков осталось мало, в основном полуостров населяли теперь молодёжь и поколение зрелых. Они-то к такому и не были готовы. Каменный век – это не совсем век камней, хотя камни и всё, что под рукой окажется – основные орудия производства. Это век потерь и пытаний, век не чаяний, но воспоминаний о былом. Так каменный век выглядит в двадцать первом веке. Век-зеркало, когда люди смотрятся в него и видят дарвиновскую обезьяну и уже не имеют времени в своём дневном распорядке стесняться себя. До такой же степени люди не стесняются себя, только когда имеют очень много денег или не имеют их вовсе. И в первом, и во втором случаях наступает полное раскрепощение. Оказалось, что раскрепощение дарует и век камня. Камня и обезьяны. Ещё точнее, век обезьяны с камнем. Это то, что осталось от людей в Объединённых Арабских Эмиратах. Конечно, речь ещё пока не шла обо всём населении, но теперь каждый мог в любое время и в любом месте встретить такого – доведённого до состояния обезьяны человека. Теперь чаще всего люди держали в руках то, чего не держали в них раньше. В первую очередь это могли быть поводья от уздечки на первом верблюде в верблюжьем караване – арабы вспомнили старые-добрые времена. когда всё и везде на их земле доставлялось только так. Ключей от автомобиля не держал в руках вообще никто. Хамдан знал об этом, знал, тем более когда сам несколько часов пытался вывести верблюжий караван из зыбучих песков. Но даже зная обо всём об этом, он не жалел, не мог, не смел жалеть о принятом им решении о разрыве своей страны с искусственной нефтью и с искусственным же благополучием. Возможно, те, кто переживут эту пору, не будут ему благодарны, он легко допускал это и более того, склонялся к этому, вопреки всему этому, вопреки своему отцу он снова вспоминал слова «делай, что должно, и будь, что будет» – его единственный мостик в свою правоту. Своей возлюбленной Хамдан объяснил происходящие в стране события рядом аварий на нефтедобывающих установках. Впрочем, точно так же это было объяснено всем, включая всех заинтересованных лиц за рубежом. Каменный век после вывода искусственной нефти из оборота в эмиратах – это был период повышенной активности полиции. Но и те могли рассчитывать только на верблюдов, реже лошадей. Все асфальтированные дороги давно были не проездными – нефть превратила их в некую смесь рек и болот с отвратительными испарениями и полицейским, как и гражданским лицам, приходилось добираться до мест назначения по окружным, песчаным, «дорогам» – те были таковы, что непросто приходилось даже верблюдам, давно уже отвыкшим в этой стране всеобщего безделья ( если мы не говорим о трудовых рабах ) от каких бы то ни было нагрузок. Отношение к полиции у Хамдана было двоякое. Проще говоря, он не приветствовал сильный полицейский надсмотр над народом. Начальник полиции Дубая    ( прим. перев. Commander-in-Chief of Dubai Police ), Абдулла Халифа Аль Марри ( прим. перев. Abdulla Khalifa Al Marri ), в отличие от Хамдана любил свою работу – полицию. Любил очень сильно. Впрочем, в одном Хамдан не мог спорить с его рассуждениями – необходимость следить за людьми, чтобы они не пользовались ядовитой нефтью, присутствовала и была крайне насущной. Усиление полиции действительно помогло, это прекратило практически полностью случаи воровства искусственной нефти, случаи, которые происходили даже среди приближённых Хамдана.
                Эпоху значительного сближения и плодотворного сотрудничества высшего руководства страны и полиции будто бы специально подчеркнул один любопытный портрет. Хамдан оказался в нелицеприятной роли на этом новом портрете, который был повешен в управлении полиции Дубая ( прим. перев. Dubai Police Headquarters ). Фотография была неудачно сделана во время апрельской выпускной церемонии в полицейской академии. На ней Хамдан словно бы показывает пальцем ( правой руки ) на кого-то, кого необходимо немедленно схватить, а начальник полиции внимательно прислушивается к указаниям Хамдана. Выражение лица Хамдана на этом снимке откровенно кровожадное, а выражение лица начальника полиции откровенно подхалимское. Более чем двусмысленное фото для репутации дубайской полиции, но тем не менее начальнику полиции оно показалось необыкновенно удачным, словно бы говорящим, что все его действия являются лишь проводником воли Хамдана. Хотя в общем-то так оно и было. Этот портрет, надо заметить, так и остался висеть в управлении полиции, часто вдохновляя начальника полиции на новые профессиональные подвиги. Но усиление позиций полиции относительно отчаянных и распоясавшихся граждан не означало, что теперь основным врагом властей стал собственный народ. Хамдан прекрасно помнил своего главного врага. Но как подобраться к искусственной нефти, которая была везде и одновременно оставалась недоступной? Хамдан пришёл к непростому решению.
                Хамдан решил обратиться к душам арабских предков с одной непростой, действительно непростой, просьбой. Эта просьба была преступлением с точки зрения его религии, с точки зрения всех привычных духовных воззрений. Хамдан решился просить души предков выдать арабам души химика и инженера, чтобы те сказали, как спасти его страну от их изобретения – как остановить искусственную нефть, ну или хотя бы как остановить подземные заводы. То есть он решился тревожить души усопших. Вы, все здесь присутствующие, знаете, что это такое для араба с традиционными взглядами, есть подозрение, что большинство сейчас здесь присутствующих придерживается таких же. Но был ли выход у Хамдана? Да, он знал, что рискует благополучием и даже здоровьем собственной своей души, но решение уже было принято. Души услышали просьбу. Они долго не давали ответа. И тут было о чём подумать всем. Души, оставшиеся на службе своим потомкам и связанные с ними древней магией – это не то же самое, что обычные души мёртвых, эти души, несмотря на весь их сложный нрав, даже можно назвать друзьями. А вот другие, те, кто насовсем ушли в иной мир – что о тех было известно наверняка? Но, похоже, Хамдану и его людям предстояло кое-что узнать о них. Души предков, хоть и с трудом, но согласились стать посредниками этого контакта. Со своей стороны они гарантировали безопасность людей, а люди – они могли быть только благодарны душам своих предков за предоставленную попытку. Но каким может быть язык разговора с мёртвыми? Этого не знали даже души арабских предков. Людям пришлось самим разрабатывать язык для этого разговора. Он должен был быть несложным и понятным обеим сторонам. Души предков предупредили своих потомков, что умершие могут не помнить многие человеческие понятия и лучше не отходить от главной темы разговора – чем предметнее будет разговор, тем больше шансов, что мёртвые поймут живых. Но люди зря волновались об общем с мёртвыми языке, разговор не был долог. Души химика и инженера, приведённые душами арабских предков, как только узнали, какая у этого разговора тема – а души предков до последнего скрывали это от них, так как подозревали, что те не захотят говорить – сразу же захотели уйти. Несмотря на то, что люди стояли от них довольно близко, подняв в руках картинки с изображениями подземных заводов и стараясь, чтобы эти картинки всё время находились в поле зрения вызванных душ, души химика и инженера де факто оставались недоступными – их равнодушие граничило с небытием. Но вот одна из них вдруг захотела вступить в разговор – это была душа химика. Его душу привлёк ряд картинок с метаморфозами искусственной субстанции: арабы изобразили в доходчивых сюжетах, как нефть оказалась в телах экспатов. Но люди ошиблись, дело было не в сочувствии, а в уважении изобретателя к своему собственному труду. Было видно, что химика впечатлили способности его детища. Да, уже на этапе создания своего чуда они подозревали что-то такое и даже были уверены, но одно дело предполагать, другое – видеть это воочию. Душа химика не скрывала гордость за своё детище. В общем и целом души химика и инженера были рады, что души арабских предков вытащили их на это свидание с потомками тех двух глуповатых шейхов, с которыми у этих изобретателей состоялась такая хорошая сделка. Дальше говорить было не о чем. Арабы попросили души своих предков забрать этих покойников обратно. Вопрос остановки подземных установок тогда остался нерешённым. Но всё решилось внезапно.      
                (ОСТАНОВКА ЗАВОДОВ В ОАЭ. НАШЛИ КНОПКУ)
                Установки были остановлены одновременно. Нефть почувствовала это, как человек мог бы почувствовать задержку дыхания – ты ещё ты и в сознании, но уже понял, насколько теперь зависишь от предварительно сделанного вдоха, если ты успел его сделать. Нефть успела. Накопленные мощности и реорганизация жизнедеятельности позволили ей вывести процесс собственного рождения за пределы нефтяных заводов. Впрочем, продолжая использовать и их, пока люди предоставляли ей эту возможность. А теперь, когда люди отняли эту возможность у неё, она ничего не потеряла. Она не потеряла главное – себя. Сердце нефти, вынесенное за пределы нефтяных установок, продолжило работать и остановки дыхания не произошло – ведь отныне оно было соединено с человеческими сердцами. 
                А той самой таинственной «кнопкой» оказался небольшой островок, находящийся недалеко от береговой линии и который был здесь задолго до появления всех современных искусственных островов. Его видели все, но на фоне островов-новоделов никто уже давно не относился к нему серьёзно. А между тем это был самый важный остров в Объединённых Арабских Эмиратах – именно он останавливал деятельность подземных нефтяных заводов, а значит, как до Хамдана считалось, и жизнь эмиратов. Его идентифицировали как заветную кнопку не сразу, перед этим прошёл не один день и не одна ночь, когда арабы чувствовали себя слепыми щенками, не способными позаботиться о себе и разобраться в том, от чего тогда собственно и зависела их жизнь. Но тут нам надо немного вернуться к внутреннему устройству этих заводов, оно было очень простым в том месте, где исходное сырьё превращалось в искусственную нефть: здесь надо открыть нехитрую тайну, состоящую в том, что нефть делалась из песка. Того самого аравийского песка, которого и в Дубае и в Абу-Даби всегда было в избытке, и он не заканчивался несмотря на многолетнее производство, потому что песок, песок во всём мире, способен к самовоспроизводству. Песок делится и именно поэтому пустыни по всей планете наступают, именно это явление природы, считая его только местной аномалией, когда-то решили использовать тот химик, который вместе со своим напарником – инженером и сотворили эмиратское нефтяное чудо. Цех переработки был устроен элементарно, это собственно была одна камера, с несколькими обслуживающими её помещениями по периметру. Цех прямо под землёй всасывал в себя песок, песок, проходя через камеру с образцом природной нефти, под воздействием поля-преобразователя трансформировался в нефть. И в виде нефти выходил с противоположной стороны, где готовый продукт уже принимали люди. На всех заводах такие камеры от природных залежей песка отделяли подвижные перегородки. Все эти перегородки во всех эмиратских заводах выдвигалась и вдвигались обратно в стену поршнями, к которым они были прикреплены намертво – куда уходили эти поршни, никто не проверял, да и не задумывался. Однако это было очень важно. И люди поняли, почему. Кто-то всё-таки заинтересовался, куда расходятся поршни, если ни о каких боковых помещений известно не было. Дальше – больше. Вычислили точку на поверхности земли, где сходятся эти поршни, в том месте находился этот небольшой, как считалось, природный, островок. Ещё по движениям перегородок можно было понять, насколько чувствительна эта система, чувствительна к какому-то воздействию, а это волны толкали островок, относительно большой, чтобы быть какой-либо кнопкой, но очень чувствительный к любым прикосновениям – волны накатывали на остров и тот был настолько чувствителен, что каждый накат волны тут же сказывался на движениях внутренней перегородке между преобразовательной камерой и собственно подземными залежами песка. Вообще, аравийские пески под двумя эмиратами, Дубаем и Абу-Даби, были просто пронизаны целой системой из связанных друг с другом поршней, таким образом, подземные заводы в Абу-Даби останавливались всё тем же островом-кнопкой. 
                Но почему же недостаток песка не ощущался там, где его так активно использовали – в местах расположения подземных заводов? В местах повешенного расходования песок размножался особенно активно, поэтому пустот под землёй не образовывалось. Песок был исходным золотом Аравийского полуострова, он был им прежде чёрного золота, прежде ислама, который также научились экспортировать и использовать наравне с нефтью – как универсальную узду, что всегда можно стянуть потуже на затылке «лошади», то есть собирательного людского кентавра, заставляя его открывать пасть в безмолвном восторге. И вопрос более интересный, как люди поняли, что именно представляет из себя кнопку остановки подземных нефтяных установок? Сама форма островка выдала в нём кнопку, так как последние чаще всего круглые и только изредка квадратные. Когда людей осенило насчёт того, чем является этот островок, осталось только решить, как именно произвести нажатие, если их догадка всё же верна. Но и это решение нашлось. Контейнеры с нефтью, нефтью, которой перестали пользоваться люди, но которую продолжали вырабатывать не остановленные заводы, было решено в необходимом количестве свезти на этот островок – произвести нажатие просто складируя на нём тяжесть. Какой вопрос действительно было непросто решить – это как транспортировать упомянутые контейнеры без техники? Или всё-таки единожды воспользоваться этой субстанцией перед тем, как остановить её рождение навсегда? Ах, как не хотелось этого Хамдану Аль Мактуму. Всё его существо сопротивлялось одной только мысли об этом. Тогда-то на память людям и пришла одна старая легенда.   
                (СПОСОБ НАЖАТЬ – ВОДОХОДНЫЕ КОНИ ПРИТАЩАТ КОНТЕЙНЕРЫ С СКОПИВШЕЙСЯ НЕФТЬЮ)
                Арабские скакуны – почему они так ценятся во всём мире? Что в них такого особенного, чего не может показать никакая другая порода? А всё дело в том, от кого они происходят. Их предками были особенные кони, водившиеся на Аравийском полуострове в изобилии ещё в те древние времена, когда этот полуостров и назывался-то по-другому, но уже никто не помнит, как. Те кони обладали одним отличием от прочих – они практически никогда не плавали и с первого взгляда можно было бы решить, что они боялись воды. Однако причина была в ином – они ходили по воде, как по суше. Они просто не погружались в воду и если бы кто-нибудь в те стародавние времена решил окатить их из шланга, если считать, что шланг уже был тогда изобретён, то такой конь вполне мог бы взбежать по струе воды, как по склону холма. Так гласила легенда. Начиналась та легенда так: «В те времена, о которых знают лишь самые древние старики среди арабов, которые в свою очередь тоже услышали это от самых древних стариков, во времена, когда полуостров, который мы теперь считаем своим, назывался совсем иначе, на нём и в окрестностях жили люди, превосходящие нас во многих возможностях. Откуда у них было такое умение и откуда произошли они сами, того никто даже среди самых старых не ведает. Возможно, те люди жили на планете во времена, когда воды было гораздо больше, чем суши, а может быть, причиной было что-то иное, но люди те были особенные и их звери служили им по их же образу и подобию. Такими были их кони. Кони могли ходить по воде, потому что могли ходить по воде их прежние, стародавние всадники». То была одна из самых интересных арабских легенд. И такой была древняя арабская быль. Способность этих коней объяснялась просто, их копыта обладали возможностью во время передвижения постоянно продуцировать тот электрический заряд, который будет противоположен тому, что имеется в веществе, по поверхности которого идёт такой конь. Они просто постоянно взаимно отталкивались – копыта этих коней и поверхность, по которой они шли. Сила такого взаимного отталкивания порой могла быть настолько большой, что конь этой породы спокойно мог идти по воде, не погружаясь в неё. А почему кое-кто из арабов вообще вспомнили об этой легенде? А потому, что среди всем известных сокровищ арабских шейхов были такие, о которых те никому не рассказывали. Такие, например, как заповедник упомянутой породы лошадей. В общем-то немногие арабы, но те, кто знали, знали наверняка, что есть как минимум один такой шейх, кто держит заповедник, где до сегодняшнего дня сохранилась эта волшебная порода. Таким шейхом был Хамдан Аль Мактум. Решение по контейнерам звучало просто: с суши до острова их должны были доставить кони, кони, что могут ходить по воде. Хамдан даже успел привести своих коней к берегу прежде чем люди поняли: кони-то могут идти по воде, но не могут сами контейнеры – они затонут и коней за собой утащат. А пытаться расположить эти огромные контейнеры на спинах водоходных лошадей значит убить их. Таким образом кони-иисусы вернулись в свой заповедник, пребывая в состоянии благодарности своему хозяину за прогулку. Кони продолжили жить в легенде и в своём заповеднике, но идея положить или уронить на островок что-нибудь достаточно тяжёлое осталась.
                (ПОДРЫВ НЕБОСКРЁБА НА ОСТРОВ-КНОПКУ)
                Арабы не пилили деревья, так как не имели их на своей земле, а те деревца, что всё-таки смели расти в убийственном зное Аравийского полуострова, больше напоминали фрагменты кустарника и любой араб, придя в неистовство, мог бы вырвать их с корнем при помощи одной своей руки. Тем не менее арабы знали, что выбрав ту или иную сторону, с которой будешь рубить или пилить дерево, можно определить направление его падения. Морально арабы давно созрели, чтобы стать лесорубами. Подходящего дерева не было, но были небоскрёбы. Небоскрёб можно обрушить большей частью здания на остров – и так вдавить его. То есть завалить, как заваливают ствол дерева – направленно. Недалеко от береговой линии как раз высилась группа небоскрёбов, роскошный, что означает просто искусственно завышенную стоимость жилья в нём, жилой район – только для очень богатых людей, вот ему и предстояло пожертвовать одним из своих небоскрёбов. Логично, что таким оказался тот, что стоял ближе всех к острову-кнопке. Главным в процессе было то, что падающий небоскрёб должен был оставаться целым в процессе своего падения и приземлиться в заданную точку в виде кочерги для камина, выскользнувшей из своей стойки – крепкой, прочной палки. И тут должно было помочь то, что в начале двадцать первого века никто уже не строил жилые дома так, как оно должно быть; все жилые дома начала двадцать первого века, тем более в таком месте, как Объединённые Арабские Эмираты, давно были сборными коробками на железных палках. Но на довольно крепких железных палках. Направленный взрыв был решением арабов. Если не сами железобетонные колонны, то их арматурный каркас должен был выдержать падение здания, погнуться, даже где-то фрагментарно разорваться, но в основной своей массе обеспечить попадание верхней части здания аккурат на остров-кнопку. Какое-то время шли расчёты, а перед этим арабам пришлось ждать приезда соответствующих специалистов, потому что специалистов такого порядка «арабского производства» в стране, понятное дело, не нашлось, не могли арабам в этом помочь и малообразованные филиппинцы с пакистанцами – самый распространённый вид экспатов. Но период подготовки, каким бы долгим он ни был, однажды должен был закончиться. День падение приговорённого небоскрёба настал. Направленный взрыв как бы вырвал здание из его фундамента и в итоге заставил лечь в нужном направлении – верхушка небоскрёба в виде нескольких десятков верхних этажей пришлась как раз на поверхность островка. Надо думать, что эта «кнопка» и была изначально рассчитана на нечто подобное – она сразу ушла под воду Залива, незначительно – обломки небоскрёба так и остались торчать над водой, но достаточно для того, чтобы запустить процесс остановки подземных установок. Арабы справились с задачей остановки подземных заводов по производству искусственной нефти. Но нефть продолжала удивлять.   
                (НЕФТЬ ВЫДАЁТ, ЧТО РАЗЛИЧАЕТ ЛЮДЕЙ)
                Выдавали себя не только неумелые, неповоротливые, постоянно отстающие в борьбе с искусственной субстанцией люди. Случилось так, что нефть тоже выдала себя, вернее, кое-что о себе, людям. А Хамдан Аль Мактум получил ответ на один из вопросов, которые он задавал себе в нефтяной мечети. Когда пришёл день торжественного отключения подземных заводов и новый правитель государства счёл необходимым лично присутствовать при историческом событии, вышло, что он оказался непосредственно под Кубом, Куб начало трясти так сильно, что окружающие испугались, что он упадёт на Хамдана. Более того, ещё когда Хамдан был в нескольких десятках метров от Куба, где ещё оставалась нефть-наблюдатель, её поверхность передёрнулась несколько раз. Ни на кого другого нефть подобным образом не реагировала. Тогда людям стало понятно, что нефть способна различать своих непримиримых врагов и потенциальных соратников.      
                (ОПИСАНИЕ ЗАМЕЩЁННЫХ ПОСЛЕ ОСТАНОВКИ ЗАВОДОВ: УЩЕРБ - ЛЮДИ)
                Остановив заводы, люди рассчитывали на значительную передышку. Хамдан и его люди ещё не поняли, насколько они далеки от спасения – до сих пор оставалось неизвестным, что функции подземных заводов переложены на замещённых и таким образом заводы стали наземными. Теперь они собирались уделить время на анализ нанесённого нефтью ущерба. Ущерб был в основном – люди. Сколько своих собратьев потеряло человечество, страшно было подсчитывать. Замещённые оставались рядом с людьми, рядом со своими близкими и друзьями, но другом отныне им была только нефть. В быту замещённые отличались от прочих только одним – они фактически были лишь «частично подвижны», так автомобиль едет, только когда человек его заводит, едет он по нуждам человека, своего водителя, если представить, что в каждом замещённом где-то был руль, то за рулём сидела нефть. Она будто бы выглядывала из замещённых – смотрела их глазами, если пробовать переводить это в какие-то человеческие понятия. Буквально нефть видеть глазами замещённых не могла – именно поэтому она вывела своих наблюдателей в Кубы. Но именно так казалось оставшимся не замещённым жителям страны. Формально замещённые оставались членами этого общества, а фактически они его покинули, но и не образовали какое-то своё – общества в обществе не получилось, потому что не подразумевалось, замещённые были разобщены, каждый внешне сам по себе, а внутри организм, жаждущий только одного – контакта с веществом, которое им руководило, это как марионетки в кукольном театре никогда не смогут организовать своё собственное общество, минуя артистов, дёргающих за нити. В данном случае кукольник был один. Но в целом врагов было больше.    
                (САУД.АРАВИЯ ТРЕБУЕТ ВЫДАТЬ ИМ ХАМДАНА ЗА УБИЙСТВО МОХАММЕДА) (ХАМДАНА ПОДСТАВЛЯЮТ С «УБИЙСТВОМ М.АЛЬ НАХАЙЯНА») 
                Если нож в спину должен как-то выглядеть, то почему не так? Если не получилось погубить человека делом, то почему не попытаться погубить его словом? Почему не погубить его репутацию? Часто это можно прировнять к физическому убийству. Выбрав для реализации своего замысла именно это, «каменное», время, Саудовская Аравия обратилась к Объединённым Арабским Эмиратам с требованием выдать им Хамдана Аль Мактума как убийцу Мохаммеда Аль Нахайяна, последнее время проживавшего в королевстве Саудитов. В заявлении Саудитов говорилось, что Хамдан оказался причастным к убийству (Саудовская Аравия настаивала именно на убийстве, а не просто на исчезновении Мохаммеда Аль Нахайяна) бывшего наследного принца Абу-Даби во время своего последнего визита в королевство. В «деле» как раз фигурировал эпизод в мечети, когда Мохаммед Аль Нахайян остался практически наедине с Хамданом Аль Мактумом и его телохранителями. Конечно, в идеале Саудитам хорошо бы располагать трупом Мохаммеда Аль Нахайяна, но тот, видимо, уже понял, зачем был нужен семейству Аль Сауд и счёл за самое разумное скрыться в неизвестном направлении. Но хотя трупа у Саудитов не было, у них было несколько «свидетелей», утверждавших, что они видели, как Хамдан угрожал бывшему наследному принцу Абу-Даби, угрожал на повышенных тонах. В этот раз в отличие от того раза, когда Хамдан делала своё доклад насчёт искусственной нефти, Саудиты не только не препятствовали журналистам, но и лично постарались, чтобы об убийстве, «совершённом» президентом Объединённых Арабских Эмиратов, узнал весь мир. 
                Хамдан решил не оправдываться за то, чего не совершал. Также он решил обойтись без официальных заявлений относительно своей непричастности. Вместо этого было официально заявлено, что Объединённые Арабские Эмираты в свою очередь проведут расследование обстоятельств исчезновения Мохаммеда Аль Нахайяна. И надеются на сотрудничество Саудовской Аравии. На что Саудовская Аравия ответила эмиратам, что если расследование будет проводиться под руководством самого Хамдана Аль Мактума, то его результаты заранее не могут быть сочтены удовлетворительными. И начался обычный разговор между двумя не дружественными более по отношению друг к другу государствами, в котором правые и виноватые назначаются заранее. В тот день, в день, который он назвал в своей молитве к Аллаху, «днём Клеветы», совершённой против него, Хамдан должен был взобраться ещё на одну ступеньку моральной лестницы к международному самоутверждению себя как лидера. 
                (ВОССТАНИЕ ЗАМЕЩЁННЫХ  И НЕФТЯНОЙ ПОВОДОК ДЛЯ ЗАМЕЩЁННЫХ)       
                День прошёл не мимо, а по Хамдану, а под вечер того дня, сразу после того, как первое впечатление от медийного демарша Саудовской Аравии улеглось, Хамдану доложили о митинге возле... возле ничего – просто митинге посреди пустыни. Несколько тысяч человек собрались, как один, именно в том пустынном месте и в одно время. Совершенно разношерстная компания, включающая в себя представителей всех национальностей, включая и арабов, пришла туда под вечер, уже в сумерках, и осталась в том месте на ночь. Толпа даже не была вооружена плакатами, но активно использовала емкую речёвку «Нет нефти – нет нас!» – они повторяли её, как заезженная аудиокассета, на разные лады, спустя несколько часов уже с хрипотцой и шорохом, севшими голосами, и только весьма немногие были осведомлены насчёт того, что именно в этом месте под землёю находится дубайский завод по производству искусственной нефти, теперь уже не работающий, потому что остановленный. Все те люди стояли ровно на том самом месте и занимались тем, что ищуще смотрели себе под ноги. А потом в один момент вдруг все, как один, опустились на четвереньки и начали шарить руками по песку. Что они там потеряли, Хамдан прекрасно понимал. И не удивился, услышав о их требовании восстановить работу заводов по производству нефти. Особенно если учесть, что о том, что эмиратская нефть производилась на заводах, знали только самые-самые приближённые к семьям Аль Мактум и Аль Нахайян люди и то, даже не все среди самых приближенных. Тем не менее толпа выдвигала именно это требование. Словно транслировала что-то. Сказать, что эта толпа была Хамдану совершенно некстати, ещё ничего не сказать. Дел было много и нерешённых задач, несмотря на все усилия арабов и лично Хамдана, оставалось ещё больше. Теперь приходилось думать ещё и об этих засевших на ночь в пустыне. Первое, что пришло на ум, это что утечка сведений из ближнего окружения была, конечно, возможна, но маловероятно, что именно теперь, в контексте последовательных атак со стороны врага. Когда же аналогичные митинги произошли и в Абу-Даби, и тоже на местах, где под землёй располагались остановившиеся нефтяные заводы, стало, наконец, совершенно очевидно, кто стоит за этими митингами. Пазл сложился с очевидным результатом. К тому же митингующие собирались только по ночам. Утром они расходились до следующей ночи. Своими ночными «выходами в свет» они очень сильно напоминали «прогулки» нефти в Кубах по ночам. То, что нефть решила использовать замещённых, видимо, для создания некой шумовой завесы, напрягло Хамдана ещё больше. Зачем нефть согнала их в пустыню к остановленным заводам? Да, можно было считать, что замещённые люди просто заблудились. Но Хамдан не сомневался, что у нефти есть какая-то конкретная цель. И эта цель действительно была, тогда Хамдан и его люди этого ещё не знали, но теперь уже известно, что замещённые в качестве установок про производству искусственной нефти значительно уступали подземным установкам и искусственной субстанции не хватало своих новых мощностей. Она оставалась неуязвима для своего противника, но и развернуться, начать предпринимать более активные шаги по своему утверждению на полуострове, пока не могла. Как бы всё поменялось, если бы Хамдан это знал. Но времени на глубокий анализ не было, вместо этого постоянно была необходимость оперативно на что-то реагировать. Хамдан не хотел вовлекать в это дело армейские силы – против своего народа применение армии он допустимым не считал. Но митинги в двух из семи эмиратах слишком сильно напоминали полноценное восстание. Поэтому решение требовалось срочное. За ними наблюдали достаточное время, чтобы оперировать уже каким-то данными. То, что они только марионетки, оказалось в итоге даже на руку. Впрочем, «марионеточный факт» в любых обстоятельствах на руку кукловодам или тем, кто способен подменить того или иного кукловода. Хамдан с командой решили, что они должны стать кукловодом, как и нефть. Люди должны были пойти в нужное место сами. Нефть привела их туда, в пустыню, к остывшему заводу, нефть же и должна была вывеси их оттуда и увести в заданном направлении. А люди только сопроводят их туда. Для замещённых был устроен своеобразный нефтяной поводок. Приём состоял из следующего: как крошки хлеба бросают голубям, так специальные команды брызгали перед замещёнными нефтью. Люди разбрызгивали нефтяную субстанцию буквально с лошадиного галопа. Замещённых буквально приманили на запах. В общем-то это напоминало своеобразную охоту или на определённые действия природы, которые, например, заставляют самца просто идти на запах самки, в данном случае частично воспроизведённые людьми.
                Этой же самой, искусственной, нефтью накапали им дорогу в уже приготовленный для них Парк Замещённых. Место их передержки. Нефть хоть и была врагом всему человеческому, но оставалась лишь веществом в руках людей. Люди снова были вынуждены использовать её. По иронии судьбы снова для того, чтобы заставить что-то двинуться с места: до этого нефть двигала автомобили, самолёты и тому подобное, теперь ей пришлось сдвинуть с места человека, но уже в угоду замыслу своего врага – Хамдана Аль Мактума. Хамдан считал своих замещённых подданных болеющими и распорядился обходиться с ними как с больными, а не преступниками. Бывает, что больному обманом дают какое-то лекарство, в данном случае этих людей обманом. Лекарством в данном случае было то, что и губило. Сами люди, волею судеб оказавшиеся в этом раскладе охотниками, скинули нефтяной поводок, на замещённых он остался... и это только оставалось использовать. Арабам, которым выпала судьба быть тогда конвоирами, пришлось быть свидетелями пренеприятнейшего зрелища, как их замещённые собратья, не разгибаясь, практически на четвереньках, касаясь капель нефти, прошли от похороненных нефтяных заводов в пустыне до своего Парка Замещённых. 
                (ПАРК ЗАМЕЩЁННЫХ, ЕГО УСТРОЙСТВО)
                Что же из себя представлял этот Парк? Ничего особенно, просто множество песчаных колодцев, сосредоточенных на определённом участке пустыни в окрестностях Дубая – у замещённых обнаружился один заметный побочный эффект от искусственной нефти: их тянуло жить в ямах, выкопанных в песке. Видимо, это был отголосок того, что сама искусственная субстанция привыкла рождаться глубоко в песке. Для арабов это только облегчало дело: выкопать неглубокие песчаные ямы было значительно проще, чем возводить какие-то временные жилища. А больше содержание замещённых ничего и не требовало. Но и здесь замещённые превзошли их ожидания, выкапывая своё жильё самостоятельно. Замещённые, закапываясь в колодцы, избавили власти страны от необходимости разбивать для них хотя бы палаточный городок. Замещённые сами построили парк замещённых. Встал вопрос, как удержать их в этом Парке, вернее, как избежать среди них волнений, потому что удерживал их высокий забор и военные по периметру, но и это было решено – им поставили большой чан с нефтью, по отношению к замещённым он проявил качества магнита, тем никуда не хотелось уходить. Ещё пара слов про охрану объекта. Соколы с нефтедатчиками на этом объекте сильно способствовали спокойствию Хамдана и его людей, соколам они доверяли безоговорочно. Восстание, так как между людьми Хамдана происшествие было названо «восстанием замещённых», было подавлено, первоначальный порядок восстановлен. Но после этого восстания стало очевидно, что собственные граждане – это бомба замедленного действия. Стало очевидно, что они могут стать такой бомбой. В этот раз «взрыв» не смогли предупредить и он прозвучал на международном уровне. Хотя последнее время всё, что происходит в Объединённых Арабских Эмиратах, происходит на международном уровне. Выход Объединённых Арабских Эмиратов из числа государств-экспортёров нефти не мог остаться незамеченным и ширящееся противостояние с Аравией Саудитов тоже, также самими эмиратами не осталось не замеченным сокращение визитов официальных государственных лиц и представителей деловых кругов, эмираты возвращались в прошлое, во времена, где даже предсказания относительно будущего будет сложно делать – то есть в донефтяную эпоху. Но только уже в ту, в которой никто не «откроет» спасительные месторождения нефти, а возврат к жемчужному промыслу и работорговле  возможным так и не станет. От приближённых нового президента государства последовало несколько дельных предложений по улучшению ситуации с, так сказать, новой категорией граждан и экспатов, но Хамдан отклонил предложение, чтобы соколы охотились на замещённых людей, предложение, в отчаянии поданное одним из самых миролюбивых членов его команды. Но утвердил соколиный надсмотр за замещёнными. Отныне каждого замещённого должен был опекать какой-то сокол, Гайяту предстояло заняться этим вопросом. С тех пор как Хамдан узнал, что его сокол много разумнее и могущественнее, чем он считал первоначально, ему словно легче стало дышать, именно это обстоятельство давало ему хоть какое-то облегчение и надежду.
                (ЛЕТУНЬЯ И ПАРК ЗАМЕЩЁННЫХ)   
                А прочим соколам предстояло постигать науку своеобразного ухода за замещёнными, на какое-то время соколам предстояло стать даже надзирателями по отношению к замещённым людям. Но другого выхода не было, замещённых нельзя было оставить наедине с ними самими. Поэтому соколы и остались рядом с замещёнными в их Парке, практически исключая участие людей, здоровых людей, в этом кошмаре. Парк был тайным объектом, только очень ограниченное число людей знало о нём. Просто так попасть на его территорию было нельзя. Поэтому Хамдану нужно было самому сопровождать свою возлюбленную в поездке туда. Чтобы девушка наконец согласилась покинуть его, ставшую такой неблагополучной, страну, Хамдан решил устроить ей ещё одну экскурсию, на этот раз не в свой дворец. Но в место, тоже ставшее домом для определённой категории граждан. А именно в место, носившее название парка для замещённых. Хамдан решил, что Летунья должна увидеть замещённых, содержащихся там, чтобы принять правильное решение, а вернее, решение, которое хотел получить от неё он сам. Он решил, что преподнесёт ей это как последствия некой эпидемии, разразившейся и продолжавшейся в его стране, он надеялся, что это станет весомым аргументом для его любимой. Ничего особенного там не было, чтобы показывать – несколько тысяч людей, по виду ничем не отличающихся от обычных. Страшное скрывалось в их венах и артериях и до конца даже не было изученным, сколько ещё всего предстояло выяснить о них? Пока никто не давал этого ответа. Девушка поинтересовалась, из какого места они попали сюда. Но Хамдан, впервые с момента их знакомства сказал ей неправду, он ответил, что они были собраны сюда из разных мест – зачем его возлюбленной знать о том, что эта искусственная нефть в прямом смысле слова пытается отнять у него власть и уже устраивает митинги? Зачем ей вообще знать, что она искусственная? Пусть всё это по возможности пройдёт мимо неё. От девушки требовалось одно, получить нужное впечатление и решиться, наконец, на отъезд. Хамдан не мог применить к ней силу и ему оставалось только уговаривать строптивую и упрямую девушку. В Парке Замещённых экскурсантов водить особо было негде, но Хамдан постарался показать Летунье всё, что мог, он очень хотел убедить её уехать из страны, ещё совсем недавно бывшей раем для туристов, а теперь ставшей смертельной ловушкой для всякого, кто задержится в ней. И хотя ему было просто необходимо достигнуть нужного впечатления, он несмотря на это старался смягчить её впечатление от увиденного. Хамдан не планировал отходить от неё во время осмотра этого грустного места, но, как обычно, какие-то внезапные и срочные дела заставили его отлучиться буквально на несколько минут, но задержаться пришлось немного дольше. Когда Хамдан вернулся в то место Парка, где оставил Летунью, той уже не было там. Хамдан не понял, куда исчезла девушка и как она уехала – ушла? – тоже никто из немногих исследователей, работающих в Парке, не видел, возможно, просто не обратили внимания, занятые почти безнадёжным делом постижения всей глубины подлости искусственной субстанции. Но впоследствии выяснилось, что девушка просто нехорошо почувствовала себя на жаре, поэтому вызвала такси и уехала одна. Хамдан тогда подумал, что хорошо бы приставить к ней пару соколов, которые занимались бы только присмотром за ней. Но свободных государственных соколов в стране не было, все соколиные силы были брошены на проблему с замещёнными людьми. Брать случайных соколов у частных лиц Хамдан не хотел, потому что эта птица преданна в первую очередь своему хозяину, а хозяином в данном случае получался не Хамдан. Этот случай помимо всего прочего стал для Хамдана поводом задуматься о соотношении действующих соколиных сил и количества замещённых на текущий момент. Это соотношение грозило вот-вот перестать быть в пользу соколов.   
                (СОКОЛИНАЯ РАЗВЕДКА) 
                Идея с опекой соколов над замещёнными привела Хамдана к другой не менее полезной идее. Помимо опеки над определёнными людьми, соколам предстояло заняться весьма любопытным и плодотворным делом – разведкой. Летая в прозрачной вышине, они знали не только небо. Именно птицы были осведомлены насчёт дел на земле так, как не всегда были осведомлены сами люди. И среди всех птиц на счастье людей была порода, особенно расположенная к человеку – соколы. Хамдан сначала волновался, сможет ли он донести эту мысль до Гайята. Но со времени покушения на Хамдана в Саудовской Аравии у них выработался свой особый язык. Да, Хамдан оставался единственным человеком, способным на таком уровне понимать сокола, но это, возможно, было даже к лучшему. Сокол по неосторожности не сообщит ничего тому, кому не следует знать лишнего. Хотя в свете череды последних событий не Хамдану и не людям в целом говорить соколам об осторожности. Но факт оставался фактом, такой уровень взаимопонимания сложился только между Хамданом и Гайятом, остальные соколы оставались даже для Хамдана полузакрытой книгой. А если книга не раскрыта до конца, этого может быть недостаточно для чтения. Таким образом Гайят и Хамдан оставались незаменимыми посредниками, переводчиками между соколами и людьми. Им предстояло потрудиться. Расписание дня сокола, его рабочего дня, отличалось от обычного человеческого, и вот чем. У соколов, самой природой заложенный, был «час разговоров». По времени это могло длиться чуть меньше или чуть больше фактического часа, но происходило в большинстве случаев ночью, хотя и не всегда. В таких случаях соколу был жизненно важен собеседник, в природе они говорили между собой, у прирученных соколов был выбор: собратья или человек. В подобных обстоятельствах самым страшным оказывалось, если сокол содержался в одиночестве людьми, не склонными уделять внимание подобным его потребностям. Не найдя собеседника, сокол мог погибнуть от нерастраченного душевного напряжения. Но в большинстве случаев хозяева соколов хотя бы по минимуму удовлетворяли питомцев, и несмотря на то, что прирученные соколы давно адаптировались к «получасу разговоров» или вообще «пятнадцати или десяти минутам разговоров», с людьми им было вполне терпимо. Пусть фактически хозяева не понимали, о чём именно клекочет им их птица, но, давая выговориться своему соколу, они сами получали что-то очень важное. Арабов другие народы не даром прозвали птицелюдьми. Птицелюди, наблюдаемые путешественниками посреди песков с неизменной птицей на руке, в глазах чужеземцев составляли единое целое. И когда сокол всё-таки взмывал с руки хозяина, у тех путешественников создавалось впечатление, что птицечеловек подбросил вверх свою руку. И такая часть тела всегда возвращалась к хозяину. Мною уже сказано, что в среднем соколы отнимали у людей десять-пятнадцать минут в день. Хамдану же приходилось отрабатывать полный час, или даже больше, если Гайят этого требовал. Порой, чтобы до конца понять сообщение Гайята, Хамдану приходилось общаться с ним по нескольку часов, но именно в эти ночные часы Гайят был особенно плодотворен и говорлив. Днями соколы воспринимают окружающий мир как свои охотничьи угодья, даже если охотятся не на дичь, а за информацией для людей. По ночам соколы любят поговорить. Хамдан, который и без того спал очень мало, неизменно должен был оставаться бодрствовать и выслушивать Гайята. Язык сокола, способ речи был прерывист – говоря, сокол будто бы гнался за кем-то, он словно опаздывал, но ему непременно нужно было успеть, от этого будто сам воздух вокруг сокола клокотал. Как получилось, что клёкот сокола в голове Хамдана преобразовывался в те или иные слова, Хамдан сам не понимал, но одно было ясно – он понимал сокола. И сокол видел, что его понимают. Птица была благодарна человеку. За оставшиеся до рассвета пару часов Гайят успевал набраться сил для нового дня. Хамдану оставалось только завидовать своему другу. Иногда он хотел бы знать, какие сны снятся его другу и чем они заканчиваются, потому что сам Хамдан со времени бунта душ предков снов не видел. Но есть мнение, что когда люди очень устают, они спят без снов. Гайят был бы рад поделиться своими снами с человеком, но это было то редкое, чего он не умел. 
                Соколам было не трудно покрыть своей соколиной сетью Объединённые Арабские Эмираты, соколы работали поодиночке, так один сокол, не обременённый напарником, мог сделать больше. Подстраховывать друг друга в условиях полёта в данных обстоятельствах суровой необходимости не было. Мониторинг страны и её границ осуществлялся днём, а ночью соколы отчитывались перед людьми. Основной присмотр осуществлялся за замещёнными людьми и их ежедневными действиями, всё подозрительное замечалось сразу же. Что соколу может показаться подозрительным в поведении человека? То же, что и другому человеку. Плюс соколам, даже не питающим трепетных чувств к тем, за кем они вели наблюдение, было дано хоть в какой-то мере ощущать намерения объектов. Особых намерений пока не было, единственное, соколам становилось всё труднее чувствовать этих людей. Может быть, потому, что они всё меньше были людьми, а всё больше производными от псевдонефтяной субстанции. Пока всё, что могли сообщить соколы по замещённым, и это помимо тех, что уже находились в Парке Замещённых, было то, что замещённые люди, отогнанные от зон остановленных подземных заводов и не допускаемые туда полицией, первое время после этого хаотично перемещались по территории страны, в основном пустыне, часто просто ощупывая землю руками, тщательно прижимая к ней ладони, а спустя несколько дней резко прекратили это и сложилось впечатление, что их словно выключили. Но наблюдение с них всё равно не сняли, люди Хамдана ждали, не проявят ли они или искусственная нефть через них себя ещё как-то. Но особых изменений пока не происходило. Возможно, искусственная субстанция достигла того состояния своих дел, когда её всё устраивало. И хотя принципиально новой информации не поступало, общая картина сомнений уже не вызывала. Хамдан понял главное, его подданные, как минимум часть их, принадлежат не ему. Но навсегда ли это или у него есть шанс вернуть их, он до сих пор так и не знал. Он понимал, что их нахождение в изменённом физическом и умственном состоянии затянется по времени, но насколько, даже не мог пока строить предположения. Впрочем, не он один оставался в неведении, никто на земле не имел ответа.
                (СОКОЛОВ ОТПРАВЛЯЮТ ИСКАТЬ ПОТОМКОВ ХИМИКА И ИНЖЕНЕРА(ЗАПУСК СОКОЛов из поискового отряда ПО ТЕЛЕПОРТ-ННОМУ КАНАЛУ В КУБ)               
                Но так ли это на самом деле? А если на земле всё-таки есть те, кто может знать об искусственной нефти чуть больше прочих? Понятно, что ни химика, ни инженера, устроивших всё это, людям уже не призвать к ответу, но их потомки, могут ли они быть в курсе? Что, если попытаться их найти среди тех, кто живёт на земле ныне?
                Надо было найти тех, кто отправится на поиски. Хамдан уже привычно посмотрел на соколов. Они одни могли бы взяться за это, что называется, с нуля. Впрочем, и соколам были нужны какие-то исходные данные. Но где их взять сегодня? Ответ было решено искать в том, что химик и инженер оставили после себя арабам. Подземные заводы по производству искусственной нефти были уже некоторое время остановлены, но сам дух химика и инженера там остался. А где дух, там должен быть и запах. Запаха соколам будет достаточно. В кратчайшие сроки был сформирован поисковый отряд во главе с Гайятом, этому отряду предстояло вылететь в мир и рассеяться там с целью подробного «ощупывания» его территорий на предмет совпадения запахов. И тем не менее без накладки не обошлось. Соколы не остались удовлетворены содержимым заводов – ничего, дающего им представление о запахе людей, потомков которых им предстояло разыскивать, обнаружено не было. Заводы не могли помочь. Тут даже люди, привыкшие к бесконечным пертурбациям последних месяцев, растерялись. Не успев появиться, их надежда снова исчезла. Люди уже знали от соколов, что в природе есть такое вещество, оставляемое людьми после себя, известное только соколам, оно наподобие запаха, но плотнее и значительно информативнее, это можно назвать энерго-ароматическим следом. И такое в принципе невозможно, что те двои были здесь, вложили в это место душу и ни оставили его после себя, соколы настаивали на этом. И вот тогда какая-то светлая голова сообразила, что подземной частью заводы не ограничиваются – есть ещё Кубы для выгула нефти над ними. Эти Кубы стали вершиной технической мысли тех двоих, их лебединой песней как изобретателей, если где-то то особое вещество и должно было остаться, то только в Кубах. Только там может быть нужная концентрация этого вещества. А дальше людям пришлось какое-то время постоять, задрав головы... Но даже после этого ничего не изменилось – в той части дубайского Куба, которую можно было бы условно обозначить как днище, никакого люка не было. Были основания подозревать, что с остальными двумя Кубами в Абу-Даби ситуация такая же. Ни Хамдан, никто из его людей эти Кубы на предмет люков не осматривали, но полагали, что Кубы спроектированы одинаково, и они были правы. Если сокола подбросить вверх, он сможет только летать вокруг Куба, внутрь он не попадёт. Кубы были цельными и никакой двери в них предусмотрено не было – в Кубы можно было только телепортироваться. До сего времени это делала только нефть, теперь предстояло отправить, и тоже по телепортационному каналу, тех, кого люди считали своими близкими друзьями. Присутствовать могли только люди в высшей степени безымоциональные. Это так же, как два канала, телепортационный и энергопоточный, в Саудовской нефтяной мечети не могли работать друг рядом с другом. В идеале рядом с телепортационным каналом не должно было присутствовать никаких эмоций, они сбивали тончайшие настройки, обеспечивающие перемещение объекта. Но дело в том, что арабы уже долгое время не чувствовали покоя, волноваться о своём настоящем и будущем у них были все причины. Поэтому ассистентам птиц пришлось принять успокоительное. Хамдана во время процесса рядом не было, даже успокоительное не помогло ему остаться равнодушным к происходящему, особенно когда по телепортационному каналу отправился Гайят. Соколы не был новичками во внутренних помещениях завода и позже вы узнаете, почему, на этом этапе повествования это не принципиально, птиц не испугало нахождение под землёй, сами птицы больше беспокоились за поведение людей. Но и там, наконец, все настроились. Люди были готовы к отправке пионера. Самый первый сокол тоже был абсолютно готов, птица совершенно не нервничала. В одном соколином лице он был и Белкой, и Стрелкой – первопроходцами космоса от животного мира в середине двадцатого века, сыгравшиехв героев для человечества. Сокол исчез на глазах «провожающих», практически мгновение спустя другие наблюдатели узрели птицу уже в Кубе. Пустое пространство Прозрачного Куба хорошо просматривалось и небольшой сгусток перьев и когтей с клювом темнел очень отчётливо. Сокол вобрал в себя ровно столько запаха, оставленного химиком и инженером, сколько требовалось для усвоение поисковой информации о них. А дальше птице предстояло некоторое время любоваться видами Дубая, так как вернуться она могла только через определённое количество часов – нефть возвращалась в подземные помещения завода через заданное время автоматически. То же предстояло и соколу. За первым соколом в Кубе побывали все остальные члены поискового отряда. В целом, чтобы зарядить запахом каждую птицу из отряда, а их было несколько сотен, понадобилось несколько дней. Люди даже боялись, что телепортационный канал выйдет из строя. Но потом, вспомнив, сколько по нему поездила искусственная нефть, успокоились. И ещё, с ними по-прежнему оставалась надежда.                Отправлялись из Дубая. Прощание с людьми было коротким – птицы уже спешили выполнить поручение. Хамдан задержал Гайята и молча погладил его спину, Хамдан собирался ждать с нетерпением всех соколов из отряда, но Гайята он будет ждать особенно сильно. Сокол осторожно коснулся клювом носа человека. В следующее мгновение он был уже высоко.
                (НЕФТЬ ТОЖЕ ИЩЕТ ПОТОМКОВ ХИМ. И ИНЖ. ТОЖЕ ПО ЗАПАХУ: ОНА ЭТОТ ЗАПАХ ВЗЯЛА ЕЩЁ КОГДА ДУШИ ВЗБУНТОВАЛИСЬ – ОНА ТАМ ДВА ДЕЛА СДЕЛАЛА ТАКИМ ОБРАЗОМ)
                Но полная картина событий выглядела так: на поиски потомков химика и инженера выдвинулись два поисковых отряда. Точнее, один отряд уже некоторое время находился за пределами Аравийского полуострова. Птицы были только вторым отрядом, первый был отправлен нефтью. Посланниками Хамдана были соколы, посланниками нефтяной субстанции были проданные баррели этой субстанции, и ныне продолжающие истекать в мир из Саудовской Аравии. Они продолжали обслуживать нужды человечества: превращаться в бензин и дизель, подниматься в небо в виде авиационного керосина, укладываться в асфальтированные дороги, даже становились вазелином – ничего не менялось внешне. Но воздействие искусственной нефти на каждого потребителя неизменно росло. Вот почему страны-покупательницы после своего первого обращения уже не обращались к эмиратам повторно – искусственная нефть полностью поработила население этих стран. А дальше случилось вот что. Оказавшись за пределами Аравийского полуострова, соколы впервые столкнулись с одним явлением: они увидели несметное множество людей, испускающих чёрную, будто маслянистую, ауру. Одновременно с этим птицы поняли, что сами люди эту ауру не видят. Также оставалось много людей без этой ауры – это дало соколам надежду. Наибольшее скопление людей с этой нефтяной аурой соколы увидели в Сирии и Ираке. Это были очень беспокойные люди: во-первых, они были вооружены, во-вторых, постоянно перемещались, дважды никогда не ночевали в одном и том же месте; в основном это были мужские особи, физически зрелые, ещё точнее, призывного возраста, люди, которые выглядели так, словно были участниками страшного маскарада со всеми их огромными и подчёркнуто неаккуратными, словно впопыхах наклеенными, бородами, в одежде, будто бы снятой с прохожих – в общем, у птиц сложилось мнение, что эти особи стараются имитировать внешность человека, но уже плохо помнят, как это должно выглядеть. Эти артисты нефтяного театра уже называли себя отдельным государством, а мудрым птицам они показались полными бездельниками, не нашедшими своего места под солнцем. Может быть, поэтому они поддались воздействию субстанции особенно быстро. Соколы не читали газет, не выходили в интернет и не приземлялись каждый вечер перед телевизором, как и не начинали своё утро с него же, поэтому они не знали, что замещение для них завершилось окончательно, что эти замещённые, уже придумали себе и своему государству название и под его эгидой занимаются вооружённой популяризацией темы нефти в мире. В захваченных районах в первую очередь они разрушают инфраструктуру, так как нефть была намерена отобрать у людей всё, что было сделано из продуктов её переработки, и уничтожают культурное наследие человечества, так как нефть собиралась дать замещённым людям другое наследие. Но соколы всё поняли по ним, просто увидев их ауру, увидев, как они сами уже пытаются продавать нефть странам, готовым покупать после всего уже даже не просто нефтяное, но кровавое топливо. А также значительная часть этой нефти уходила в Соединённые Штаты Америки, Штаты, официально уже покинувшие тот же Ирак. Но увиденное соколами говорило о том, что ещё не всю нефть Северная Америка взяла у Ирака. Но за всем этим соколы увидели кое-что ещё: получалось, что такую большую страну как Соединённые Штаты искусственная нефть решила захватывать с двух сторон, часть эмиссаров заезжала в штаты из Саудовской Аравии, другая часть продолжала поступать с территорий Ирака и Сирии, отдаваемая «людьми с аурой» взамен получаемого оружия, и это при том, что в Ираке ещё имелась своя природная нефть, которая, как оказалось, была теперь недоступна из-за людей, ставших частью системы, что насаждалась искусственной субстанцией. Кстати, говоря об этой чёрной ауре, стоит вспомнить наблюдателей нефти в Кубах. Именно благодаря этому приёму нефть уже тогда могла видеть то же самое, что только спустя определённое время увидели соколы Хамдана, собственно это и было тем, ради чего она поставила там своих наблюдателей. Она видела свою чёрную ауру как завоёванную территорию. Поэтому, когда Хамдан с командой нашли способ остановить подземные заводы, ей очень понадобились кто-то вроде Саудитов. Однако соколы застали уже не самое лучшее время нефтяных эмиссаров. На мировую площадку, где разворачивалось всё это действие, вышел ещё один игрок. Россия. Там, где начинало звучать это слово, дела всегда резко менялись. В данном случае этот игрок появился потому, что ему было нужно защищать собственные поставки, у него ещё оставалась природная нефть. Внутренние дела российского государства обстояли таким образом, что несмотря на всё богатство и разнообразие собственных природных ресурсов, начиная с той же нефти, заканчивая чернозёмом, его функционирование зависело только от беспрерывных продаж ресурсов за рубеж, то есть от того, сохранялась ли у российских самых высокопоставленных чиновников возможность иметь свой процент с дел российских бизнесменов и их иностранных коллег, присутствовавших в российском нефтяном бизнесе в роли инвесторов и хозяев множества подставных компаний. Дело в том, что у российского игрока была своя собственная внутренняя абсолютно искусственная субстанция, она называлась просто и ёмко – государственные чиновники. Чиновники высокого и очень высокого рангов. Это был паразит наподобие эмиратской искусственной нефти, разрушающий государство изнутри, точно так же, как эмиратская, а теперь ещё и саудовская, нефть, старающийся изгнать любой здоровый элемент из устройства страны. Этой субстанцией российские дела были пропитаны вплоть до самых высоких постов, постов, которые уже могли отдавать приказы российской же армии. И именно такой приказ, продиктованный необходимостью защищать интересы российских нефтяных продавцов, привёл российских военных в Сирию, на тот период место наибольшего сосредоточения людей, замещённых эмиратской и саудовской искусственной нефтью. И вот здесь надо бы вспомнить ещё одно недавнее обстоятельство, а именно требование замещённых в эмиратах возобновить деятельность подземных заводов – это было то самое время, когда Россия показалась в Сирии и искусственной нефти понадобилось много больше её эмиссаров для противостояния российским военным, твёрдо держащимся за необходимость постоянной продажи природной нефти своей страны. Искусственной нефти понадобилось увеличить свои собственные продажи в мир с территории Аравийского полуострова, баррели, продаваемой только Саудовской Аравией, не казались ей достаточным подспорьем. Даже если принять во внимание, что саудовские баррели обеспечивали субстанции защиту всех Соединённых Штатов Америки, где количество замещённых уже равнялось почти всему населению штатов – страны, давно сидящей на искусственной нефти. И именно отчаянной попыткой её последних не замещённых людей объяснялась продолжающаяся экспансия этого государства в Ирак – им было необходимо любым путём добыть природную нефть. Но между нею и последними не замещёнными людьми из Штатов стояли эмиссары искусственной нефти. С высоты соколиного полёта обстоятельства жизни людей всего мира становились просто одной большой объяснительной запиской.
                А началось с того, что соколам потребовалось подняться довольно высоко для оценки территории, которую им предстояло преодолеть. Соколы всегда так делали, эти птицы никогда не летали вслепую, предпочитая знать о тех нюансах, которые придётся повстречать, заранее. Но на той высоте им встретился сюрприз. В определённый момент соколам, одному за другим, в каждой из разлетающихся из страны групп, показалось, что они пролетели, им даже показалось, что они слегка прорвали, некую тончайшую плёнку, расположенную над эмиратами как раз на уровне их полёта. Насколько эта «плёнка» поднималась вверх и расходилась вширь, сразу соколы оценить не могли, так как им было необходимо продолжать полёт. Впрочем, небольшое количество соколов всё же отделилось от основного птичьего потока, чтобы попробовать произвести небольшое обследование места – это была граница Объединённых Арабских Эмиратов. Основной массив соколов преодолел её и полетел дальше, разлетаясь во все стороны света. По большому счёту соколы оставались незамеченными, разве что каких-нибудь орнитологов могла бы заинтересовать внесезонная птичья миграция. Но полёт соколов внезапно осложнился одним обстоятельством. Некий дискомфорт в глазах соколы почувствовали ещё пролетая сквозь ту самую непонятную то ли «плёнку», то ли «сетку», расположенную на значительной высоте над Объединёнными Арабскими Эмиратами – сначала им показалось, что в глаза им попал песок. Но откуда он на такой высоте? Но не «песок» стал их проблемой, зрение соколов изменилось, а ещё точнее, их вИдение – хотя Объединённые Арабские Эмираты остались позади и соколы летели, развернувшись к ним буквально хвостом, их глаза говорили им, что они смотрят на покинутую ими страну. Причём видели они её как-то фрагментами, как можно смотреть на разорванную тряпку – но какой бы то ни было, она была прямо перед их глазами и это касалось всех групп соколов, разлетевшихся, между прочим, совершенно в разные стороны. Здесь я вам скажу, что соколы Хамдана стали видеть то, что видели все остальные страны, когда обращали взгляды в стороны Объединённых Арабских Эмиратов. Только изображение «шло» не справа налево, там, где оно должно бы было так идти, а слева направо и наоборот, где объекты должны были перемещаться слева направо, они перемещались справа налево или те объекты, здания, дороги, острова и акватории, что смотрящий всегда имел перед собой, допустим, справа, в случае соколов находились уже слева. К их глазам будто пристала «картина наоборот». Как бывает, когда пишешь на стекле для кого-то, стоящего по другую сторону этого стекла, не учитывая, что он будет читать это написанным наоборот. Но с какой стороны ни смотри, картина была благополучной – той, которой никто из живущих в Объединённых Арабских Эмиратах не видел со дня начала так называемого эмиратского каменного века. По дорогам ездили автомобили, а по небу летали самолёты. Грузовые танкеры, прогулочные яхты отчаливали и причаливали к берегам страны. Молодые парни рассекали на мотоциклах и мопедах в то самое время, когда все они уже давно ездили на велосипедах и скейтбордах и друг друге, потому что первых двух средств хватило не на всех желающих в стране, обесточенной в плане средств передвижения. Да, в эмиратах уже несколько месяцев была очень популярна профессия рикши – отдельные арабы постигали прелести верблюжьего образа жизни и быта на собственном горбу. Эти арабы брались за неплохую плату таскать на себе, на своей спине, всех желающих – обычную скорость хорошего арабского скакуна они своим клиентам гарантировать, конечно, не могли, но рано или поздно доставляли клиента к его пункту назначения. С начала «Каменного века» в стране арабы старались ездить, тем более на спине своих собратьев, недалеко, с таким расчётом, чтобы на той же спине и вернуться в тот же день домой. За своего рикшу старались держаться, так как попутную спину в обратную сторону найти было нелегко, при всей необходимости новой профессии таких работников всё ещё было немного. Арабы, тем более эмиратские арабы, не привыкли работать физически, они вообще о работе и том, из чего она состоит, имели весьма смутные представления – государство баловало своих немногочисленных граждан, вовсю эксплуатируя экспатов. Кстати, пара слов о последних, они весьма неактивно участвовали во внедрении новых профессий, таких, например, как упомянутый «ездовой конь», в арабское общество, арабы сами старались избегать своих обычных рабов – что-то всё-таки стало настораживать арабов в их обычных и всегдашних работниках, арабы не были слишком сообразительны, но и они видели странность в том, что вместо обычной красной крови при бытовом порезе у индусов, пакистанцев, бангладешцев, филиппинцев начинала течь непонятная чёрная жидкость. Таких практически сразу забирала скорая помощь и арабы не видели, чем заканчивалось нефтетечение у экспатов, но впечатление оставалось мрачным. Арабская молодёжь, привыкшая вести весёлый образ жизни, начала избегать несчастных иностранных мужичков и тех, кто к ним прилагался – их женщин, в прежнее время избавлявших арабских дам от необходимости лично заниматься их многочисленными детьми, а с недавних пор ставших социальной обузой. Здесь ещё хотелось бы ненадолго задержаться на женском вопросе. Эмираты с момента своего образования были сугубо мусульманским государством и вопрос взаимоотношений полов регулировался рядом шариатских, да и попросту традиционных для исламской Аравии правил. Но есть правила, а есть реалии, и давно прошли те стародавние времена, когда те или иные предписания и в конечном итоге правила, в том числе и религиозные, строились на объективных требованиях окружающей среды. Поэтому в силу прямой необходимости арабки легко приучились ездить на мужчинах невзирая на положения шариата – особого выбора у этих девушек и женщин не было: если какая-то из них хотела добраться от своего дома до одного из многочисленных торговых моллов, товаров в которых становилось всё меньше и меньше и нужно было спешить, ей приходилось прибегать к услугам вот такого рикши – постороннего арабского мужчины, взбираться на его спину, крепко обхватывать его бока своими ногами и стараться не свалиться с внезапно ставшей такой близкой спины чужого человека. Для этого даже придумали специальные колокольчики, хотя и последних, совсем как велосипедов, не хватало на всех желающих в силу того, что арендаторы торговых моллов ориентировались на определённых группы покупателей и в целом региональную специфику – это и определяло виды товаров, но как бы то ни было обычным зрелищем стала картина, как тот или иной араб или арабка выходили к воротам своих частных домов, окружённых глухой стеной, и звонили в такой колокольчик, зная уже заранее, что во всех жилых районах круглосуточно дежурят те арабы, кто решили впрячься, в буквальном смысле слова впрячься, в извозчичий бизнес. Те же девушки и женщины, кто не смогли превозмочь своей зависимости от собственной же внутренней потребности идеализировать религиозные предписания, узнали, что такое полная зависимость, но уже не от литературного сочинения под названием «Коран», а от живых реальных людей – собственных родственников и друзей, которым по доброте душевной пришлось взять на себя хотя бы продуктовое обеспечение особо религиозных: преодолеть весьма немаленькое расстояние от любого района жилых застроек до какого-нибудь супермаркета пешком женщины, чьим единственным физическим упражнением был намаз, конечно же, не были в состоянии, все велосипеды из тех же торговых моллов разобрали более активные, чем любая, пусть даже самая активная девушка, молодые парни, а ехать верхом на постороннем мужчине, когда и со своим они встречались изредка и только в спальне, и лишь для некоторых актов, необходимых для разведения потомства, поэтому родственники мужского пола и атеистически настроенные родственницы часто просто были вынуждены распределять дежурства – кто из них поедет на чьей-то спине за продуктами вместо их религиозной родственницы, и после всего этого лишним будет упоминание того, что за доставляемую пищу такие девушки и женщины благодарили Аллаха и пророка его, Мухаммеда, а не реальных людей, не желающих, чтобы они умерли от голода.   
                Однако в самих эмиратах многие дела в этот период, который можно назвать переходным, казались странными или же просто глупыми. И хотя это был период, который нужно было просто чем-то занять, занять самих себя и Хамдану, и его окружению, многое казалось откровенно несвоевременным в этот период. Например, его друг, Саиф Аль Нахайян, затеял не что иное как археологические раскопки, причём затеял он это всё в условиях практически каменного века. Он утверждал, что у него есть наводка на нужное место, что якобы именно в том месте есть вероятность раскопать интересное поселение времён Христа, что в будущем обязательно привлечёт в страну как минимум выросший поток туристов, если не паломников. Хамдан не мог отказать своему другу в его стремлении сделать что-то для истории родной страны. В конце концов, люди по-разному уходили от трудной действительности, приближающейся уже к тому, чтобы стать ужасной. Хамдану было почти невозможно объяснить соплеменникам, что эта «ужасная» жизнь, лишённая кое-каких ставших привычными арабам удобств, является узаконенной нормой в тех странах Африки, континента, на котором они все живут, о которых на полном серьёзе даже говорить не принято среди в буквальном смысле утонувших в изобилии товаров арабов Залива. Арабы страстно хотели возвращения своего товарного и прочего благополучия. Хамдан регулярно оставался наедине с правдой о своих соплеменниках. И вот Саиф с его раскопками, которые, кстати, мог дать некоторое количество рабочих мест для тех людей, кто остались без работы и только на небольшом пособии, выплачиваемом из личных карманов Хамдана и его отца, на время этого «нефтяного голода», например, водителям. Хотя уже многие из них водили импровизированные такси, сооружённые из лошади и всего, на чём только можно сидеть, плюс колёса. Саиф даже мог помочь. К тому же Хамдан помнил их с отцом археологический «проект» по нахождению непосредственно самим шейхом Мохаммедом остатков исторического поселения, вернее, это было детище исключительно его отца, шейха Мохаммеда, рождённое в пиар-целях, по «нахождению» древнего кольца, ставшего символом Экспо-2020, столь желанной для Аль Мактумов ярмарки, которая должна была состояться в следующем году, но точно не состоится в ближайшее время на их земле в силу развернувшихся событий. Хамдан как-то спросил у своего отца после того, как тот запустил в масс медиа историю с археологическим открытием, якобы случайно сделанным им в Sarouq Al-Hadeed, мол, а зачем добывать, тем более фальсифицировать какие-то доказательства своего пребывания  в этих землях. Разве нас гонят с этого места? Хамдан ещё спросил тогда отца, а не выглядим ли мы, как цирковые клоуны Её Величества британской королевы, арабская секция? На что мудрый шейх ответил: сын мой, никогда не бывает лишним застолбить место, где собираешься жить, надолго. И тогда золотое кольцо, якобы найденное на тех раскопках, послужило логотипом торговой выставки, а теперь, чему могли послужить открытия Саифа, если он вообще их сделает? Но Хамдан хотел верить в друга, верить, что теперь получится действительно что-то практическое – как минимум рабочие места для кого из появившейся армии безработных. 
                (ОТ СОКОЛОВ СТАЛО ИЗВЕСТНО О КУПОЛЕ)               
                Но вернёмся к соколам, летящим высоко над суетой человеческих, чаще всего несправедливых взаимоотношений. Вероятно, вы уже поняли, что картина, наблюдаемая ими, была картиной «на тему прежней жизни» – жизни, украшенной техническими возможностями, которые даёт использование нефти и продуктов её переработки. Жизнь, которой больше не было в реальности. Что же произошло с глазами соколов? И сквозь что они пролетели некоторое время назад? Какого рода «песок» попал им всем в глаза? А произошло следующее. С некоторых пор над Объединёнными Арабскими Эмиратами образовался некий купол. Купол со вполне определённой функцией. Происхождение купола вполне предсказуемо и вы все легко можете догадаться о его характере. Впрочем, история рождения Купола не такая короткая.
                Всё началось с того, что химик и инженер заметили, что песок, во всяком случае песок Аравийского полуострова, самостоятельно размножается, но не были уверены в скорости этого размножения и потому, чтобы скрыть следы активного использования песка, придумали заменять натуральный песок фальшивым – впрочем, как они придумали это и с нефтью, такова и была схема их технологии: заменять при необходимости всё чем-то другим – лучше всего для замены натурального песка в качестве исходного материала подходил обычный кремний. Им не пришлось далеко ходить за этим кремнием, уже на первых этапах предварительных испытаний установок они обнаружили, что при переработке аравийского песка в искусственную нефтяную субстанцию образовывался именно кремний, точнее, одна из его форм. Что конкретно происходило в цехе перегонки: при производстве искусственной нефти неизменно возникала одна интересная побочка – вследствие близости Куба для выгула нефти, весьма и весьма непростого, как в инженерном отношении, так и в отношении прикладной физики, устройства, к заводу при преобразовании песка в искусственную нефть получается кристаллический кремний с его кристаллической решёткой – это именно форма Куба заставляла молекулярную структуру обрабатываемого на заводе вещества принимать кубическую форму. Песок, подвергающийся такому воздействию, нашёл ближайший подходящий химический вариант – форму кремния, чья кристаллическая решётка имеет, между прочим, тоже кубическую форму. Полагаю, химик и инженер только после запуска производства искусственной нефти узнали о побочном эффекте, оказываемом находящимися над подземными заводами Кубами и их формой. Предпринимать каких-либо действий по устранению эффекта они, судя по тому, что эффект сохранился до описываемых событий и повлиял на них, не стали. Этот побочный эффект, в другом случае лишний и во многом даже опасный, в итоге очень пригодился нашим изобретателям. Этот эффект открывал им возможности неограниченного использования природного песка Аравийского полуострова, так как давал возможность неограниченной во времени подмены с выходом на замкнутый цикл в конечном итоге, то есть химик и инженер вполне спокойно предполагали, что со временем искусственную нефть придётся производить из такого же искусственного песка. Итак, наблюдательные химик и инженер знали, что он размножается сам, но не знали, что много активнее в местах пользования и начали процесс его замены, чтобы скрыть факт использования песка от посторонних, то есть от всех глаз, кроме шейховских, которые и так были в курсе, что происходит на том участке полуострова, где находились их земли. Или подмены, если мы уже решили называть вещи их настоящими именами. Процесс подмены состоял из нескольких простых этапов: первым делом химик определил, какая именно разновидность кремния образуется при переработке – это был кристаллический кремний. Его кристаллы образовывались из сгустков песка, которые в отличие от прочего песка не успевали подпасть под воздействие образца природной нефти. Этот образец был активизирован таким образом, что его воздействие в первую очередь охватывало мягкий песок – этот песок сразу же начинал превращаться в нефть «по образу и подобию». А прочий песок, если ему случалось быть в форме крупных комков, начинал испытывать на себе побочное воздействие близнаходящегося Куба для выгула уже готовой искусственной нефти. Нет, действие Куба не было выборочно – он просто «подбирал» то, что не успевала «взять» та нефть, что в виде своего сравнительно небольшого образца руководила всем процессом самого денежного «волшебства» двадцатого и, скорее всего, двадцать первого веков. Но это первый этап. Второй этап состоял из буквального сравнения, насколько на глаз похожи две субстанции – натуральный песок и размолотый подкрашенный кремний. Тут химик судил даже не как профессионал, а как обыватель, хотя ему и не пришлось в жизни быть аравийским обывателем. В общем, он решил, что результат удовлетворителен. Искусственный песок получил право на жизнь. Таким образом первые этапы подмены песка прошли успешно. С этими первыми двумя этапами справился химик, а уж делом инженера было спроектировать включение возврата искусственного песка на место использованного натурального в общий цикл установок и это был третий, последний, этап замены натурального песка на фальшивый. В итоге кристаллический кремний скапливался в особом отсеке, в виду очевидной необходимости добавленном инженером в камеру-преобразователь, который являл из себя по сути помещение, где этот кремний путём простого перемалывания заставляли принимать аморфную форму, так похожую на обычный песок. Соответствующие красители завершали процесс. Дальше этот новый песок, которому предстояло стать «подарком» Аравийскому полуострову от наших изобретателей, вталкивался в пространство, ненадолго освобождающееся после всасывания песка в камеру-преобразователь. Это происходило прямо параллельно основному процессу. По существу своему это было похоже на дорогу с двухсторонним движением. Дорогу, где никто ни с кем не сталкивался и не мешал «встречному движению». Побочный эффект в работе Кубов, приложенный к нуждам изобретателей, начинавшим приближаться к тому, чтобы застрять в аравийской песочнице, залатал назревающую прореху.      
                Описанный эффект пригодился не только изобретателям, впоследствии он пригодился также и искусственной нефти. Люди приспособились переводить кристаллический кремний в аморфную форму, а нефть повторила процесс наоборот – из аморфного сделала кристаллический. Кстати, кто-нибудь может задаться вопросом, почему молекулярная решётка самой искусственной нефти не принимала кубическую форму. Да потому, что с нефтью Кубы иначе работать были настроены изначально. А в остальном побочный эффект их работы и состоял в том, чтобы со временем придавать форму куба молекулярной структуре всех окружающих веществ. Неизвестно, сколько в конечном итоге понадобилось бы времени Кубам, чтобы структуры всех из окружающих веществ окончательно переродились. С используемым песком это приняло такую буквальную форму, так как Кубы изначально были включены в комплекс подземных заводов. Но мы вернёмся к тому, что с этим побочным эффектом, а точнее, с его производным – с кремнием, сделала нефть в дальнейшем. Этот кремний, как до него природный песок, скопился на некоторой площади вокруг заводов по производству искусственной нефти. Он мог бы лежать там очень долгое время, постепенно кристаллизуясь, но его судьба заключалась в том, чтобы попасть в поле зрения того, кто является героем моего повествования ничуть не в меньшей степени, чем Хамдан – искусственной нефти. Ей понадобилось поднять этот кремний наверх – в арабское небо.
                У нефти не было подъёмного крана. Но это как раз и не было проблемой – она сама могла быть подъёмником. Дело в том, что искусственная нефть, как и её природный аналог, не была лишена возможности испарения. То есть располагала возможностью в виде каких-то своих частиц подниматься на определённые расстояния вверх. А чтобы сделать собственное испарение осмысленным, ей было нужно его просто ускорить. Ускорить собственное испарение всего лишь за счёт своего усилия воли – это искусственная субстанция могла. Для начала ей было совершенно необходимо скопиться в достаточном количестве в районе подземных заводов – именно оттуда и должно было стартовать её испарение. Ирония состояла в том, что искусственная нефть уже была непосредственно на месте – это вообще было местом её рождения, не больше и не меньше. Но осуществить своё испарение через стены подземных установок, а после толщу песка она пока способа не знала. Следовательно нефть должна была оказаться в этом месте на поверхности земли. Где, собственно, находилась искусственная нефть в стране? В своём неизменном виде только в организмах экспатов – замещённых. В бензобаках автомобилей, например, находился уже продукт её переработки и не очень подходил для задуманного, так как нефть уже определилась с тем, какое именно вещество станет героем всего процесса. Этого вещества не было в составе бензина. Его и не должно было там быть – продукты переработки со всей возможностью их обратного превращения в нефть были отрезанным ломтём и главное действующее вещество всего процесса «филиалов» в продуктах переработки не имело. Исходя из всего этого искусственная нефть стала второй после арабов, кому пришлось прибегать к услугам экспатов. Дело в том, что те события, которые мною были описаны как восстание замещённых, не были первым зарегистрированным случаем странного поведения замещённых – первым разом было как раз их массовое появление всё в тех же районах подземных заводов без каких-либо требований: несколько тысяч экспатов съехались к этим заводам в Дубае и в Абу-Даби и оставались там, просто ничего не делая, несколько дней. Впрочем, кое-что они всё-таки делали – они дышали. Они выдыхали нефть. Далее в действие вступали законы природы и субстанция начинала испаряться. Но испарялась не вся нефть – понятие довольно собирательное, а конкретные вещества, входящие в её состав. Конкретнее, то, что называется попутный нефтяной газ. Вот они, их частицы, и должны были захватить с собой кремний наверх. Её замысел состоял в том, чтобы вместе со своими испаряющимися частицами поднять наверх прикреплённую к ним, или же попросту захваченную ими, пыль аморфного кремния, который теперь, ничем не огороженный, покрывал бесконечные подземные и надземные песчаные просторы вокруг подземных заводов, собственно он и являлся этими «песками». Частицы нефти не успевали опуститься на землю; сцепляясь с частицами кремния прямо в воздухе – на высоте роста человека, где по закону подлости в основном и летала песочная, то есть кремниевая, пыль, это было легко сделать – они устремлялись вверх, впереди ждало аравийское небо.             
                Творить из аморфной формы кристаллическую нефть предполагала уже наверху, так как поднимать громоздкие кристаллы с земли было сложнее, а лишними ресурсами, чтобы делать лишнюю работу, искусственная субстанция не располагала. Превратить аморфный кремний обратно в кристаллический она могла таким образом, и тут можно считать, что искусственная нефть сделала научное открытие, которое ещё не сделали люди: ни алюминием, ни магнием, ни серой для означенных преобразований искусственная нефть не располагала, но располагала необходимостью воплотить свой замысел, поэтому её относительно новорожденный ум выдал иное решение. Вообще, аморфный кремний – это по сути микрокристаллическая форма кристаллического кремния, и сделать из микрокристаллической макрокристаллическую форму в любом случае проще, чем новое вещество. И вот здесь искусственная нефть сделала своё открытие: она открыла саму себя как практически универсального донора для всевозможных химических преобразований, ограниченного только внутренними энергетическими ресурсами. Нефть решила, что именно она будет восстановителем для аморфного кремния – в самых глубинных, атомных недрах самоё себя она смогла создать собственный, нефтяной, металл, а точнее, симбиоз металла с ещё одним, вспомогательным, веществом, и именно он должен был впоследствии восстановить аморфный кремний, уже поднятый на заданную высоту. Дело в том, что в природе металлы могут входить в кристаллическую решётку кремнезёма, поэтому опять она поступила «по образу и подобию». Помешать искусственной нефти могли бы только кислотные дожди, но они не ожидались в том регионе в указанный период времени. А теперь я расскажу вам подробнее об этом совершенно новом на земле металле – «нефтяном металле», таком же искусственном, как и сама искусственная нефть, но от этого, похоже, только выигравшем. Искусственная нефть была сделана по образу и подобию природной и именно природные образцы нефти влияли на её формирование в камерах-преобразователях подземных заводов, и именно от этих образцов к искусственной нефти перешла память о соседях по подземному миру натуральной нефти, о металлах. Искусственная нефть узнала главное, металлы – восстановители. То, что было нужно ей с её грузом – аморфным кремнием. Далее произошёл процесс химического творения – нефть уподобилась своим создателям, людям, и сама породила изобретение, которое по праву могла считать своим. Первым перед ней встал вопрос исходного материала для своего химического чуда. Свинец искусственная нефть отвергла сразу из-за его достаточно высокой плотности – она препятствовала бы дальнейшему превращению нового вещества в то, чем ему нефтью было назначено стать, и ниже я скажу, почему такое вещество как свинец вообще было отмечено её вниманием. Но к тому моменту кончик цепочки преобразований она уже нащупала. А исходной точкой той цепи стал газ, являющийся её неотъемлемым – до попадания в человеческие руки – спутником, метан. Дальше цепочка выглядела так: метанид, иначе ионный карбид – реакция химически активного металла (reactive metal) с углеродом, которая и дала метанид – «нырок» искусственной нефти в организмы крепко связанных с ней замещённых, где она и получила этот металл – затем исключение из процесса воды, так как взаимодействие с ней метанидов/а для получения метана необходимостью не было, метан у искусственной нефти уже был. Мы сейчас прошли эту цепь с её конца до начала, нефть же делала всё в другом направлении. В результате она получила в своё распоряжение метан, насыщенный железом, полученным ею из организмов замещённых, по чьим жилам она текла неприкосновенными для прочих чёрными реками. Я догадываюсь, что у моих слушателей может возникнуть закономерный вопрос, откуда в организмах замещённых могло взяться железо? Но ответ прост, та нефть в их телах, которая играла роль крови, в некоторой степени повторяла все процессы, происходящие в обычной крови и потому в какой-то степени была насыщена среди прочего и железом. Метан, насыщенный атомами железа, тяготел к кристаллической форме, что должно было очень пригодиться аморфному кремнию, которому предстояло стать снова кристаллическим. Однако в процессе всё же произошла одна незначительная накладка: железо где-то подцепило хлор и тяготело превратиться в феррат и искусственной нефти пришлось вернуться в организмы замещённых за кальцием – более сильным восстановителем, кстати, в одной из своих аллотропных модификаций имеющим кристаллическую решётку. В конечном итоге нефть имела уже метан, насыщенный кальцием. Насыщение далось ей достаточно просто, дело в том, что люди уже давно насыщают метан одорантами, чтобы сделать этот газ уловимым для человеческого обоняния, так что приблизительная схема действий у искусственной субстанции была. В общем-то ей предстояло действовать похоже, только вместо одорантов – ближайший металл, который был ей доступен, а был он ей доступен потому, что уже не первый десяток лет экспаты в Объединённых Арабских Эмиратах, их жизни и здоровье, принадлежали не арабам, а ей. Происходящее между метаном и забранным из организмов замещённых кальцием очень сильно напоминало реакцию радикального присоединения: неспаренные электроны кальция проникали в частицы метана и занимали свои места в его молекулах. Искусственная реакция, вызванная искусственной субстанцией – искусственная нефть будто ставила самые странные химические опыты, но цель её была вполне рациональна. Более того, её достижение было реальностью, которая вот-вот должна была наступить. Могу уточнить, что приблизительно так же перед кальцием ей пришлось насыщать метан железом, но, как вы уже знаете, первая попытка оказалась не самой успешной. 
                Ну а дальше, как она предполагала, ей оставалось наделить полученное вещество металлическими свойствами. Она хотела увеличить электропроводимость полученного вещества, чтобы сделать будущий Купол ещё чувствительнее к трансляции. Однако при ближайшем рассмотрении новому веществу этого не понадобилось и дело было в том, что произошла ионизация метана под воздействием ультрафиолета, которого и около земной поверхности, и тем более ближе к открытым просторам аравийского неба было предостаточно на рассматриваемом полуострове. После этого метан стал обладать неплохой электропроводимостью. Сама нефть постоянно находилась рядом и отсматривала происходящее, как под микроскопом, даже более того, потому что в отличие от микроскопа и того, кто им пользуется, она была не только снаружи, но и внутри участвующих в процессе атомов. Она вытягивала информацию из полученного ею вещества со множеством целей, одна из которых состояла в том, чтобы учиться на производимом процессе и узнавать, буквально прощупывать, как далеко заходят её возможности в материальном мире. Это было как оксид металла (metal oxide) наоборот, где искусственная нефть заняла место кислорода, но в отличие от кислорода искусственная нефть ничего не отнимала у своего вещества – просто метан, являясь частью этого гибрида, одновременно с этим являлся и частью самой искусственной субстанции, поэтому это скорее был круговорот электронов в небольшом химическом сообществе.   
                Новый металл больше напоминал металлический газ. Именно этот металл должен был подняться наверх вместе с частицами кремния – теперь он прочно входил в состав тех частиц нефти, что были выбраны искусственной субстанцией для подъёма кремния. Вот на этом месте мы и оставили замещённых, выдыхающих искусственную нефть, а ещё конкретнее метан, мы оставили их в облаках пыли, которая выглядела как песочная, но на самом деле была пылью аморфного кремния, и уделили некоторое внимание небольшому разъяснению, что и как организовала нефть для возведения своего купола. Никакой песчаной, или кремниевой, бури вокруг замещённых не наблюдалось, люди, на вид ничем не отличающиеся от своих сородичей в Индии, Пакистане, Бангладеше, Филиппинах и так далее, просто стояли или сидели на земле поблизости от подземных заводов по производству искусственной нефти и со стороны это могло показаться странным пикником на голом песке. Кстати, люди пришли в те места абсолютно беспрепятственно. Зоны этих заводов даже не охранялись – шейхи не хотели привлекать к этим местам лишнее внимание. Главное, что охраняло тайну эмиратской нефти, это совсем небольшое количество посвящённых в неё. А пока люди стояли и сохраняли видимость бездействия, искусственная нефть вовсю работала. Как ей с химической точки зрения удалось заставить свой металлический газ стать платформой, тащащей мёртвым наземным грузом валяющийся в виде песка аморфный кремний вверх? Крючком, на который были насажены частицы кремния, и был кальций. По примеру силицида кальция, он же кремнистый кальций, искусственная нефть провела операцию по соединению частиц кальция и частиц аморфного кремния, впрочем, не отказывая себе в некотором новаторстве. И именно это сходство было очень кстати. Силицид кальция (calcium silicide) и сам по себе образует кристаллы, но вместе с аморфным кремнием, в котором всегда жива память о кристаллическом кремнии, эта схема оказалась идеальным вариантом для целей искусственной нефти. Сцепка частиц происходила прямо в воздухе, в процессе подъёма. Наверное, не только замещённые, но и люди, далёкие от процессов замещения, остающиеся ещё хоть сколько-то в здравом уме, насколько это определение вообще применимо к рядовому обывателю, окажись они на месте событий, не смогли б ни ощутить, ни заметить, что происходит в самом воздухе, которым они дышат. И это было только на руку нашей субстанции. Но всё же есть ещё один вопрос. Почему же искусственную нефть заинтересовал именно кристаллический кремний? Кристаллический кремний полупроводник, к тому же его проводимость возрастает при освещении и нагревании – то есть по мнению искусственной нефти наверху, в небе, ему было самое место. И если нагревание на такой высоте оставалось вопросом, то освещения там было предостаточно. Отхождение от классических норм не было велико с точки зрения её химических экспериментов и в общем-то она хорошо знала, что делает. Кремний заработал, как того и хотела искусственная субстанция, и как полупроводник кремний должен был передавать требующуюся искусственной нефти картину на всю поверхность Купола. Ну и основной фактор – это было вещество, находящееся на расстоянии вытянутой руки, его не нужно было искать, его не нужно было придумывать, оно просто было рядом, оставалось его использовать. И если арабы так и не научились использовать свой песок, возводя искусственные острова и занимая акваторию, нарушая заодно природный экологический баланс данного места и заставляя владельцев помпезной и бессмысленной недвижимости с видом на воду Залива вдыхать ароматы болота, при этом имея бескрайние километры уже готовой земной суши, то искусственная нефть не повторила их ошибки – она в отличие от людей вообще не гадила по мелочёвке, она меняла действительность прежде всего на хамико-физиологическом уровне. И если бы искусственная нефть была человеком, она могла бы оценить всю степень своего отличия от непоследовательных и удивительно необязательных арабов, запустивших проект подобного освоения близлежащей акватории, но в итоге, уже столкнувшись с фактом допущенной экологической ошибки, даже не потрудившихся, ну, потому что ясно сразу, что исправлять её никто не станет – шейху Мохаммеду не нужны лишние расходы, подпустить в воздух над своими искусственными островами, или даже в воду, самые мощные, имеющиеся в распоряжении человечества, ароматизаторы ради спасения недальновидных собственников от невыносимой болотной вони. Она могла бы всё это оценить и поднять собственную самооценку, но у неё не было проблем с таковой – она была занята своим делом. Кстати, было простое объяснение, почему дубайцы, изгадившие у берегов своих искусственных островов воду Залива, не добавили в эту воду ароматизаторы, чтобы перекрыть дурной запах – некто иной как Хамдан Аль Мактум очень любил заниматься подводной охотой в этих же местах, а химия могла бы скверно отразиться на качестве рыбы – его ежепятничного улова. Арабы откровенно пренебрегли наивными покупателями своего арабского «добра», но интересы своих шейхов они чтили свято. И здесь искусственная нефть ничем не отличалась от этих людей, у неё тоже были свои святые интересы.   
                (НЕФТЯНОЙ ЛИФТ)
                Какие таинственные силы заставили утяжелённые частицы нефти подниматься вверх, вам уже известно. Способ, к которому прибегла искусственная нефть оказался прост и надёжен – испарение, где химические частицы работали по принципу лифта. С самого начала картина должна была выглядеть так: одни частицы, нагруженные – частицы лёгких фракций нефти – вверх, другие – частицы тяжёлых фракций – вниз, потому что именно им предназначалось выступить в роли грузил. Но для этого, для того, чтобы выступить в роли грузил, частицы тяжёлых фракций нефти изначально должны были находиться выше уровня «кабины» лифта, то есть частиц легких фракций. И хотя мною уже было сказано, что нефти ничего не нужно было придумывать, кое-что искать-придумать ей всё же пришлось. А именно вещество, частицы которого она могла бы использовать как противовес своим сцепленным с кремнием частицам. Дело в том, что, если мы говорим о принципе классического лифта, то можно только повторить, что грузило изначально должно располагаться наверху, высоко над частицами, которые можно рассматривать как кабину лифта, чтобы потом они опускались и своим весом, идущим вниз, тянули частицы-кабины наверх. И да, искусственная нефть думала использовать как грузила свои собственные частицы, что сразу было ошибкой в расчёте, но ввиду отсутствия своего представительства в вышних сферах, поняв свою ошибку, решила действовать иначе. Вернее, план действий остался тем же, но уже с использованием частиц другого вещества, чтобы они под воздействием чего-то стремились вниз и таким способом играли роль грузила – с ускорением тянули вверх испаряющиеся частицы нефти, частицы, гружёные кремнием, Но так ли уж наверняка было то, что у искусственной нефти не было агентов высоко над страной? Кое-что было в небесной вышине всегда. Смог – выхлопные газы и кое-что ещё, то, что уже давно в порядочном количестве находилось над городами страны. Более того, выхлопные газы были ничем иным, как следствием использования бензина, продукта переработки искусственной нефти, то, где среди тяжёлых металлов можно было легко найти вещество-утяжелитель. Мною уже упоминался здесь свинец, так вот, именно он показался нефти привлекательным с точки зрения использования его в дальнейшем процессе, и он всегда в избытке присутствовал в выхлопных газах, витавших над городами не только крохотных Объединённых Арабских Эмиратов, но и прочих стран мира.
                (УГЛЕКИС ГАЗ ИЗ ЛЁГКИХ ЭКСП-ОВ СКАПЛИВАЕТ СВИНЕЦ)    
                Да, вся нефть со всеми частицами всех веществ, входящих в её состав, была и оставалась собранной воедино и находилась где угодно, только не наверху, в синем аравийском небе. – было мною сказано и тут же мне пришлось сделать уточнение, упомянув элементарный автомобильный смог. Но вот в этом месте надо бы озвучить ещё одно обстоятельство. Это уже было упомянуто в моём повествовании как «кое-что ещё», когда речь зашла о смоге. Всё это время, все эти годы, что искусственная нефть вела счастливый отсчёт своего существования до «встречи» с Хамданом Аль Мактумом, замещённые ею экспаты не переставали дышать. Они задышали не только в момент формирования кремниевого купола, они дышали задолго до этого, они так и не перестали дышать с заменой их крови на искусственную нефть. Они выдыхали изменённый углекислый газ, спаренный в их организмах с парами нефти, которой были наполнены их артерии и вены. Упомянутые пары ( соединённые с диоксидом углерода, то есть с обычным углекислым газом ) постепенно, но неумолимо поднимались выше уровня жизни как замещённых, так и ещё здоровых людей. Таким образом дубайские парашютисты из «Skydive Dubai» были не единственными, кто могли подниматься в почти бесконечную вышину газовой прокладки, отделяющей поверхность планеты от космического вакуума и носящей на человеческих языках такое притягательное название – небо. Следовательно, вот эта своеобразная нефтяная десантура, в отличие от человеческой не выпрыгивающая на землю, а карабкающаяся вверх, уже находилась в небе, никуда не исчезая, так как процесс дыхания замещённых, как и процесс дыхание всех людей, был процессом постоянным. Можно было бы ещё сказать, что к тому моменту нефть имела агентов на всех уровнях. И эти агенты не бездействовали – этот самый дополненный нефтью углекислый газ не висел бессмысленным балластом, он встречал в вышине свинец и не давал ему рассеиваться по атмосфере, таким образом способствуя его активному накапливанию в атмосфере. Так вот, возвращаясь к веществу, которое понадобилось нефти в качестве грузила, определённые частицы нефти уже были вверху, но будучи частицами ничего иного как её паров, особого веса не имели, хотя и выполняли крайне полезную функцию химического месива, в котором вяз поднимающийся с выхлопными газами свинец. Требовалось утяжелить их или придумать нечто иное и нефти пришлось искать варианты, что можно было сделать, располагая её небольшими химико-энергетическими ресурсами. Образ вещества-спасителя, как и было мною сказано, возник из обычного городского смога. И лифт заработал следующим образом: единый направляющий импульс, порождённый в химических недрах искусственной нефти, мгновенно запустил испарение-опускание всех задействованных частиц, соединив их в единый механизм, в моей истории условно и названный нефтяным лифтом. Импульс родился и все замещённые, все подземные производства искусственной субстанции вздрогнули, ощутив его. А частицы начали взаимодействовать. Никакого особого магнита. притягивающего свинец к земле искусственная нефть не изобретала, она просто обустроила взаимное притяжение между метаном, насыщенным кальцием, и свинцом, таким образом вынудив эти частицы стремиться друг к другу, двигаясь навстречу друг другу. Для этой самой встречи метан с сопровождающими его частицами начал своё ускоренное испарение, а свинец начал опускаться на землю. А вот чтобы движение не остановилось и частицы продолжили двигаться, одни – вверх, другие – вниз, к земле, с определённого момента, с момента той самой встречи в воздухе, ориентировочно на полдороге, они прекращали притягиваться и начинали отталкиваться друг от друга. Взаимное отталкивание работало, как и взаимное притяжение, просто в отличие от второго заставляло частицы, каждые из которых уже проделали полдороги в нужную сторону, отталкиваться друг от друга. И таким нехитрым способом метан с аморфным кремнием продолжал подниматься вверх, а свинец двигаться вниз. Изначально собираясь восстанавливать кристаллы кремния только в расчётной точке в небе, искусственная нефть начала реакцию восстановления непосредственно в процессе подъёма. Но это было только самое начало реакции, если бы мы говорили про любовные дела людей, то мы могли бы сказать, что частицы кальция и аморфного кремния только-только начали заинтересованно поглядывать друг на друга. До активных действий ещё нужно было ждать... прибытия в ту самую расчётную точку. По прибытии частицы кальция «отстегнулись» от частиц метана и из состояния, так похожего на силицид кальция и до поры до времени связывающего их с аморфным кремнием, наконец, доставленным в небо, начали выполнять свою непосредственную задачу – помогать аморфному кремнию строить свои кристаллы, чтобы стать кремнием кристаллическим. Но создать Купол – ещё не всё. Также что-то должно было поддержать одинаково эффективную работу Купола на протяжении всей его поверхности. Тут искусственной нефти помогло химическое явление, известное под названием дальний порядок, который в отличие от ближнего порядка поддерживал упорядоченность во взаимном расположении атомов и молекул вещества, которая повторялась на неограниченно больших расстояниях. Кстати говоря, в химии именно кристаллы были королями этого порядка и в данном случае искусственная нефть не отступила от химических канонов. Дальний порядок обеспечивал функциональность каждого дюйма поверхности Купола.               
                Купол, изолирующий страну от соседних стран, был готов. Искусственная нефть стала глазами заграничных наблюдателей и их спутников-шпионов. Отныне они видели только то, что нужно было ей ( да, какие-то агенты с земли, находящиеся непосредственно в стране, пытались передавать своему руководству заграницей другие данные о положении дел в Объединённых Арабских Эмиратах, кстати говоря, именно так о сложившейся у арабов ситуации узнал упомянутый мною бывший компьютерный, а ныне широкого профиля предприниматель, тот самый, что в очках и с неистребимой чёлкой гарвардского студента, предложивший Хамдану свою небескорыстную помощь, потому что разведчики бизнескорпораций хоть и не так часто упоминаются в средствах массовой информации, кино и телевидении, как разведчики военные, но действуют не менее широко, а порой и более тщательно, но требовалось много времени, чтобы сопоставить такие разные данные, так что свою основную роль Купол играл успешно ). Нефть легко могла передать нужное ей изображение, так как структура одной из аллотропных модификаций углерода, входящего в её состав, например, такой модификации как графит, была аналогична структуре кристаллического кремния. Задуманное и сформированное, рождённое на кристаллической структуре углерода – неотъемлемой части искусственной нефти, как это обстоит и в случае нефти природной, изображение накладывалось идеально и оставалось непоколебимо на практически ничем не отличающейся структуре кристаллического кремния, на структуре, которую можно было считать в известном смысле родственной. Искусственная субстанция, конечно, не искала родственников в окружающем мире, но подельники – люди и вещества – были ей необходимы. 
                (ДЕЛАЕТ ИЗОБРАЖЕНИЕ НА КУПОЛЕ)
                Для того, чтобы сформировать нужное ей изображение именно на кристаллической структуре в расчёте на последующее отправление его на подобную же структуру кристаллического кремния, основной массе нефти пришлось задуматься о том, чтобы некоторая часть её совершила небольшое путешествие до ближайшей аллотропной модификации своего углерода – алмаза. Попасть сразу в кристаллическую структуру уже поднятого кремния ей не давало одно обстоятельство, о котором я скажу чуть ниже ( но сначала вам нужно будет прослушать небольшую историю одного весьма небезынтересного ближневосточного алмаза ) – а пока нефть не находила моста, напрямую связывающего её с поднятым кремнием. Отчасти он был уже к ней присоединён, более того она сама, если обобщать, в прошлом была кремнием, точнее, одной из полиморфных модификаций его диоксида – песком, но камера-преобразователь безвозвратно отняла у искусственной нефти её песочное прошлое, и в местах «спайки» недоставало необходимого химического сходства для осуществления перемещения. В алмаз же попасть было не просто возможно, а значительно проще – углерод есть углерод. Подниматься же наверх по внешней среде, осматривать свой Купол ещё и ещё раз, чтобы придумать, как пробраться в его химическое нутро с целью закрепления в его химических связях нужного рисунка – это было сопряжено с ненужными энергетическими тратами. И если говорить вообще, искусственная нефть, как вы уже заметили, предпочитала внутреннее – во внутренних структурах вещества – перемещение внешнему, такому, как собственное испарение, например. Испаряться значит рассеивать себя – не всегда оправданное занятие. А для неё это был единственный вариант подняться наверх в нужном объёме своего вещества, сохраняя активность во внешней, то есть окружающей, среде. Но вернёмся к алмазу. Где можно найти алмаз в Объединённых Арабских Эмиратах? Там нет месторождений алмазов. Но искусственной нефти повезло – ей даже не пришлось ни как рядовому покупателю, ни как вору обращаться на дубайскую алмазную биржу(Dubai Diamond Exchange), где, как известно, могло найтись кое-какое алмазное сырьё, всё оказалось проще и интереснее, одна из жён шейха Мохаммеда, отца Хамдана – Хайя бинт аль Хусейн Аль Хашеми носила не огранённый алмаз в своём кольце. Она привезла его из Иордании – со своей родины, которую она оставила, чтобы войти в гарем шейха Мохаммеда. Чем был примечателен именно тот алмаз? Ещё маленькой девочкой принцесса Хайя нашла этот алмаз в древнем городе Петра, что находится в горах её родины. А вернее, неподалёку от древнего города: она взяла этот алмаз тайком с могилы первого иудейского священника Аарона, покоящегося в той же земле. Таинственный камень лежал на могиле среди других камней, которые иудеи всегда складывают на могилы своих усопших – иудеи, а вместе с ними и евреи вообще, верят, что камни прекрасно впитывают человеческую энергетику и, оставляя на могиле камень, человек оставляет радом с дорогим ему покойником частицу себя. Этот алмаз, будучи совершенно не обработан, ничем не выделялся среди своих простородных каменных собратьев. Но маленькая принцесса знала его легенду и знала, как искать легендарный камень. Прежде считалось, что этот алмаз попал на могилу первосвященника из храма, там же, в Петре, «Эль-Хазне», название которого так и переводится с арабского – сокровищница, но впоследствии в легенду были внесены изменения и стало считаться, будто камень, ни разу не побывавший в «Эль-Хазне», так как там никогда никакой сокровищницы не было и алчные арабские разбойники напрасно надеялись разбогатеть за счёт разграбления наследия предыдущих культур, «пришёл» на могилу древнего первосвященника вместе со средневековым ювелиром, пожелавшим именно так выразить своё почтение первому первосвященнику его народа. Имя этого человека было известно в королевском дворце Иордании, наряду с именами всех прочих хоть сколько-то значимых ювелиров мира, потому что и женщины, и мужчины в этом дворце, как и во всех прочих дворцах всех прочих стран, очень любили драгоценности. Имена самых известных поставщиков ювелирных украшений со временем обрастали легендами. В королевском дворце Иордании ходило много легенд, которых даже не слышали за его стенами, и королевские дети, конечно, были теми, кто знал их наизусть. Поэтому когда маленькая Хайя отправлялась в Петру, она знала точно, чего бы ей хотелось больше всего. Узнать камень непосредственно на могиле древнего первосвященника ей тоже не составило труда, так как когда простые арабские дети играли простыми же камнями, обильно разбросанными по сухой иорданской земле, королевские дети страны, посреди обильного убранства королевских покоев или на обширных полянах придворцовой территории, играли необработанными алмазами, которые тоже здорово похожи на простые камни, разве что сильно превосходят их в цене. Но не настолько, чтобы короли и королевы не могли позволить играть такой безделицей своим королевским детям. Однако королевские родители не всегда хорошо знали желания своих отпрысков. Маленькая принцесса, которой наскучили обыкновенные, такие привычные, алмазы, хотела получить тот самый легендарный иудейский алмаз и она его получила – взяла сама, пока взрослое сопровождение отвлеклось на какую-то минуту. Нельзя сказать, что она его украла, потому что никакая могила не владеет ничем, кроме своего покойника, но тем не менее она завладела им тайком, понимая, что этот поступок не будет одобрен, если станет известен. Но дети вертят планету по-своему. Поэтому иногда какие-то камни скатываются со своих мест в их карманы. Девочка росла и всё это время алмаз оставался с нею, с нею же он попал в Объединённые Арабские Эмираты. Фактически это она принесла его на свидание с искусственной нефтью. Но было во всём этом ещё одно обстоятельство. 
                Столетия и столетия спустя, но ещё до того дня, когда маленькая Хайя позаимствовала насовсем упомянутый мною алмаз, над местом последнего пристанища Аарона, над иудейской могилой, было возведено исламское святилище, аналог христианских часовен на местах могил святых, исламский вели, хотя чаще используется слово «макам» (weli,maqam) – практика вполне себе обычная и крайне распространённая: в связи с ограниченностью земного шара и, несмотря на бесконечную человеческую фантазию, ограниченностью количества религиозных артефактов  религиозные деятели испокон веку строят друг на друге и используют строительные материалы с предыдущих строек, которые были развёрнуты другими конфессиями. Но простые прихожане не знали, а посвящённые в религиозные таинства служители предпочитали не замечать одного – в местах, многократно используемых разными религиями, образовывалась крайняя энергетическая нестабильность. Пространство, неоднократно изнасилованное служением различным эгрегорам, начинало отказываться вмещать в себя следующих религиозных постояльцев. В этом плане исламский культ очень напоминал подростка, пытающегося втиснуться в очень плотную очередь, состоящую из не просто взрослых, а старых и могучих религий и культов, очередь к энергетическому корму – людям. Но так или иначе, а исламское святилище над могилой иудейского первосвященника было возведено. Алмаз это заметил и это не могло не повлиять на камень. Искусственная нефть как субстанция, созданная неприродным путём и зависящая от определённых энергий, хорошо чувствовала всякую энергетическую нестабильность, поэтому камень с таким ярким энергетическим «ароматом» был ею учуян достаточно скоро. Так же быстро она вычислила носителя алмаза. Остальное было делом техники. Как вы уже знаете, нефть легко внедрялась  в родственные модификации своих элементов – она просто сливалась с ними на внутриатомном уровне. Таким образом, сама того не зная, одна из жён Мохаммеда Аль Мактума и мачеха Хамдана на какое-то время стала носителем части враждебной всем Аль Мактумам субстанции. Впрочем, именно эта жена шейха Мохаммеда не состояла с ним в кровосмесительном браке и носила иную фамилию. Но то была лишь случайная ирония судьбы и никакого значения для нефти она не имела. Также для нефти не имело значения то, что алмаз оставался необработанным – принцесса Хайя не решилась сделать из могильного камня обыкновенный бриллиант и носила его в качестве амулета в его неизменном виде. Крупный и тяжёлый камень сильно оттягивал руку женщины, но от этого только сильнее была вера Хайи в способность камня привлекать все сорта удачи. А далее в повествовании мы с вами пройдём как бы внутрь алмаза, словно бы мы – тоже частица искусственной нефти. С точки зрения химии, во внутренних структурах алмаза стоял непроглядный туман с еле видимыми «проходами» в нём – это всё были щедро собранные веками химические рисунки самых разных человеческих энергетик. Те иудеи и евреи, и люди вообще, кто верят в то, что камни, в том числе и драгоценные, впитывают энергетику тех, кто находится рядом с ними, правы – и пусть это не вполне очевидно для нас с вами, но для искусственной нефти это всё словно бы было написано крупными буквами. Она почувствовала древнюю энергетику того средневекового ювелира, держащего этот алмаз в руках с одним желанием – отдать его памяти своего первого первосвященника, и даже слабую, сегодняшнюю, энергетику принцессы Хайи – энергетику алчной женщины. Самое любопытное, что в конечном итоге нефть захватила часть её энергетики наверх в кремниевый Купол и как бы высоко ни поднимали Хайю деньги её мужа, дубайского эмира, а потом уже и экс-эмира, но от этого не менее богатого, даже они ни разу не подняли её так высоко, как искусственная и в общем-то совершенно равнодушная к ней искусственная нефть. Хотя справедливо будет заметить, что это именно она была все эти годы источником денег Мохаммеда бин Рашида Аль Мактума. Но всё же надо отметить, что людская энергетика присоединялась к камню не так уж и просто, она скорее втискивалась в камень, притягиваемая, словно магнитом, законами природы. И внутри алмаза энергетические отпечатки людей держались поодаль друг от друга, насколько это возможно в ограниченном пространстве камня – разные энергетики разных людей не смешивались, а словно бы задавались вопросом: почему мы здесь вместе? А вот душа нефти вошла в алмаз легко. Это был второй раз, когда её душа пригодилась ей. Таким образом мы знаем, что этот Купол она создала в промежуток между событиями, которые нам известны как «Бунт душ» и «Каменный век». Точнее уже никто не скажет, в конце концов, как тогда, во время описываемых событий, так и сейчас, мы можем видеть эту нефть приблизительно так же, как мы «видим» электрон – только по его взаимодействиям с другими частицами. Однако, реконструкция событий – дело весьма увлекательное.
                Так вот, мы с вами будто внутри алмаза вместе с душой нефти. Формирование собственно рисунка – это дело воли, направленной воли, которая у искусственной нефти, безусловно, была. Придумывать ей ничего не было нужно. Искусственная нефть просто воспроизвела сюжет обыденности – он один и тот же, что в арабских странах, что в западных: автомобили едут, пешеходы идут. Первыми движет бензин – продукт переработки нефти, вторыми, их физическим существованием в условиях современного человеческого социума, цены на нефть: меняются цены на нефть – меняются параметры существования. Правда, в Объединённых Арабских Эмиратах была своя специфика – в силу природной лени арабов, впрочем, как и такой же природной лени большинства национальностей среди экспатов, практически полное отсутствие пешеходов и даже тротуаров для тех, кто, может быть, вопреки своей наследственности вдруг захотел бы пройтись пешком от дома до места работы или магазина, но и эту специфику было несложно воспроизвести в своём сюжетном рисунке нефти. Но дальнейшая детализация процесса становится делом невозможным по вполне объективной причине. Всё происходящее было усилием её души, а мы так и не знаем, что такое душа вообще, как человека и в целом всех представителей земных фауны и флоры, так не знаем мы этого и в случае искусственных субстанций. Как это выглядело внешне, со стороны? Как мы видели бы это, если бы смогли уменьшиться и встать в каком-нибудь уголке внутри алмаза на руке принцессы Хайи, чтобы проследить за делами искусственной нефти на этом участке её полномасштабных работ? Это уже проще описать. Приблизительно так: в составе искусственной нефти давным-давно уже были структуры, которые было бы правильно назвать анналами памяти. Не человеческие, конечно, анналы, но эти образования вполне были способные обслуживать текущие нужды субстанции. Носителями памяти искусственной нефти оказались простые с виду частицы твёрдых парафиновых углеводородов, того, что в будущем, после переработки, становится привычным нам парафином – искусственным воском, но так же, как и природный воск, способным показывать информацию. Недаром у таких далёких от арабов и Аравийского полуострова славян существовал и существует поныне обычай, пришедший к ним из какой-то неведомой древней магии, выливать болезни тела и духа на воск – горячий воск льют на воду, одновременно читая заговоры либо православные молитвы, хотя последнее уже свойственно современным русским, и воск, соприкасаясь с заговорённой водой, послушно принимает форму, подсказывающую знахарю, в чём проблема человека, над головой которого держат ёмкость с водой во время этого ритуала. У парафина нет пластичности воска, нет его аромата, который как бы аромат самой сути жизни, всегда многоликой, и его многогранной гибкости, но в отношении способностей марионетки, выдающей на гора требуемые данные, парафин – тот же воск, просто искусственный. И даже ещё не став парафином, определённые углеводороды нефти уже могли записывать на себя множество данных. Таким образом её анналы – это своеобразная химическая запись всех увиденных и постигнутых явлений. Её анналы были хроникой увиденного ею в Объединённых Арабских Эмиратах с момента её появления на свет, то есть с момента её создания усилиями двух изобретателей, хроникой, сохранённой на её собственном, встроенном в неё, носителе, следовательно, нефть в любой момент могла воспроизвести выбранный фрагмент. Более того, анналы памяти не были роскошью, доступной только «материальной» нефти – они были достаточно лабильны, они прекрасно перешли и в душу нефти. Вот именно оттуда, из этих подвижных структур, стали как бы выплывать отдельные картинки, которым предстояло впоследствии сложиться в единую огромную картину обмана. Эти структуры у нефти не были так уж велики, и заполнены они были только самым необходимым – искусственная нефть не собирала туда всё подряд, усваивала только то, что по её расчётам ей предстояло взять в разработку. И она точно знала, что всё необходимое в нужный час и в нужном месте «вынырнет», подчиняясь её решению, из её твёрдых углеводородных недр. То есть парафин также способен «говорить», ещё будучи исходным материалом, то есть твёрдыми углеводородами в составе нефти. Кстати, здесь присутствовало ещё одно, казалось бы, приятное обстоятельство – твёрдые углеводороды нефти имеют кристаллическую структуру.
                Тут резонно возникает вопрос, а не проще ли ей было отправить требуемое изображение на кристаллическую структуру «небесного» кремния прямо с кристаллической структуры своих твёрдых углеводородов, тем более что это было место непосредственного расположения анналов её памяти? Была причина, то самое обстоятельство, о котором обещано было сказать, и нефть его почувствовала сразу. То есть она почувствовала некую угрозу, исходящую от этого вещества. Водород в составе её углеводородов – та причина, по которой искусственная нефть не захотела формировать изображение для Купола на кристаллической структуре своих твёрдых углеводородов. Что-то было в этом водороде, что смущало её – некая смутная угроза, пока потенциальная, но от этого не менее ощутимая. Искусственная нефть словно чувствовала, что водород может принести ей огромные неприятности. Он или что-то сопряжённое с ним. Будь она человеком, ей бы осталось только смотреть на свои частицы углерода и сожалеть: частицы твёрдых парафиновых углеводородов в составе искусственной нефти – это частицы углерода, химически спаенные с частицами водорода, поэтому их немедленное употребление оказалось невозможным. Но искусственная нефть даже приблизительно не была одним из нас. Анализировать свои ощущения временем она не располагала, этот вопрос для неё остался подвешенным в воздухе. Рационализаторским разумом она выбрала обходной путь. Тем более что принцесса Хайя, сама того не зная, протянула ей руку помощи с алмазом на ней. Да, известно, что в составе алмазов может встречаться и водород, но он там присутствует, как правило, в виде механических включений, а алмаз на руке содержанки одного из богатейших шейхов был чистейшим и лишён каких бы то ни было включений, портящих его чистоту, а заодно и уменьшающих его рыночную стоимость. Дешёвый камень на руке одной из жён шейха Мохаммеда уменьшил бы и её собственную рыночную стоимость на рынке невест – впоследствии жён, а такого шейх Мохаммед не потерпел бы. Всё это тоже сыграло на руку искусственной нефти. Сотни и тысячи картинок автомобилей, каждый из которых был когда-то ею увиден в эмиратской реальности, цеплялись к атомам той кристаллической модификации углерода, которая известна нам как алмаз, и занимали там своё место надолго, выстраиваясь от атома к атому, в точности повторяя рисунок решётки. То же было с картинками людей, домов и так далее. Все они повторяли структуру решётки, готовясь к тому, чтобы быть наложенными на практически аналогичную структуру кристаллического кремния. А вот на «переправку» нефти предстояло потратить энергию. Нефть просто перебрасывала готовое изображение, как мы могли бы перебросить мяч товарищу по игре. Это происходило за счёт рождающегося в её психо-химических глубинах соответствующего импульса. Но мы уже понимаем, что с её точки зрения эти энергетические затраты были полностью оправданы – Купол должен был работать. Возможно, вы потрудились заметить, что сам алмаз, внутри которого происходили описываемые мною вещи, всё это время находился на одном из пальцев принцессы Хайи – самой молодой жены шейха Мохаммеда. А говорим мы о таком явлении как искусственная нефть и её дела. Как же что-то действительно важное и масштабное могло происходить буквально в колечке на руке какой-то дамы, которая сама была похожа на чей-то аксессуар? Но размеры не имеют особого значения в мире фракталов – нашем с вами мире. То, что происходило в маленькой «комнатке», коморке – нутре упомянутого алмаза, впоследствии прекрасно повторило себя на всей огромной площади Купола – в почти бесконечных «дворцовых залах» кристаллического кремния. Рисунок решётки не был нарушен и изображение, сформированное на кристаллической структуре сравнительно небольшого алмаза, отлично подошло к кристаллической структуре кремния, покрывшего воздушное пространство целой страны и сделавшим небо этой страны везде одного землисто-серого оттенка, придумав ещё одну загадку для метеорологов в то самое время, как они не знают, что говорить нам и об уже озвученных загадках погоды. Но уже некоторое время в Объединённых Арабских Эмиратах были проблемы более серьёзные, чем прогноз погоды. После того как нужное изображение, а вернее, целый ряд изображений, было отправлено на Купол, необходимости для того, чтобы хотя бы самая малая часть нефти продолжала находиться в указанном алмазе, более не наблюдалось. Душа нефти покинула алмаз принцессы Хайи и он снова стал просто безделицей на руке очередной жены очередного шейха.
                Между прочим, устроив этот Купол, даже параллельно с его устроением, искусственной нефти пришлось решить вопрос снабжения своих носителей, то есть большей части людей внизу, свежим воздухом.  Он всё ещё был им нужен. Ниже я скажу, как искусственная нефть решила вопрос ветра, для которого Купол стал однозначной преградой в его бесконечных странствиях, а пока я лишь уточню, что задохнуться людям не пришлось. Купол был устроен таким образом, что естественная вентиляция пространства под ним осталась на месте, во многом этому способствовал уже упомянутый мною ветер, который обеспечивал непрекращающийся приток воздуха, как и отток углекислого газа. Да, где-то с того самого времени, как искусственная нефть устроила этот Купол, в стране стало более душно, духота вместе с резко возросшей влажностью, так как испарения Залива упирались в эту же преграду, всё-таки стали почти невыносимым бичом этих мест – и вы все помните то время – но до того, чтобы нам всем окончательно задохнуться или промокнуть насквозь просто от одной влажности, содержащейся в воздухе, было ещё далеко. 
                Способ же, которым искусственная нефть фактически закрепила нужное ей видео на Куполе – на поднятом ею кристаллическом кремнии, очень походил на фотолитографию. Правда, в отличие от обычной фотолитографии в случае работы искусственной нефти не обошлось без некоторых нововведений. Знакомая с азами планарной технологии, она тоже сделала из кристаллического кремния некую разновидность подложки на аравийском небосводе, но некое условно поле для будущего изображения нефтяного благополучия в стране расположилось не с нижней, ближней к пространству страны, стороны, а с верхней стороны Купола, стороны, доступной глазу заграничных наблюдателей, то есть в её случае получилась некая надложка – кремниевая не плёнка, не пластина, а некий «экран», служащий подносом, на котором она и собиралась разложить свои ложные картины. Примесь собственно кристаллического кремния в этом «экране» была основной. В роли фоторезистов, то есть веществ, обеспечивающих определённую защиту «экрана», выступили частицы метана. И в данном случае они защищали «экран» Купола не от веществ-травителей как в оригинале у планарной технологии, а от ветра, что носится над Аравийским полуостровом, безостановочно полируя его пески и лица его жителей, именно он в данном случае мог рассматриваться как травящее вещество. Его агрессивное воздействие могло разметать Купол в считанные часы. Поэтому в первую очередь нефти требовалось защитить скелет Купола, устройство его «экрана», от ветряного разрушающего воздействия. Частицы метана, который хоть и был газом, но под воздействием искусственной нефти и изначально как часть оной приобрёл некоторую нефтяную тягучесть, справились с этим. Куполу более ничего не угрожало. Сами люди не должны были понять, что их буквально «накрыло с головой» – люди редко поднимают взгляд к небу, но даже если бы они это и сделали, они ничего не смогли бы там увидеть. Всё, что они смогли бы для себя отметить, так это то, что аравийское небо внезапно посерело – вследствие ли постоянного смога или по какой-то другой причине, но с какого-то момента его оттенок сменился на грязно-серый: где-то темнее, где-то светлее, но стабильно кремнистый. Но какие только цвета не показывает нам небо, иногда, наверное, оно хочет задержать внимание человечества на каком-то одном оттенке – приблизительно так могли подумать те немногие, кто вообще думает о цвете неба что-то ещё, кроме как будет ли дождь сегодня. И хотя цвет нового неба всё время обещал дождь, тот так и не пошёл. Да в общем-то и не сезон дождей то был.               
                Двигаться это изображение стало за счёт того, что, сохраняя определённый, стабильный в химическом отношении, рисунок, начали двигаться как бы «свободные», дополнительные атомы и молекулы того химического симбиоза, который закрепился в небе. Что за свободные атомы, спросите вы, моя, этой ночью необычайно тихая, приближенная к высшим арабским кругам и непосредственно составляющая эти круги аудитория ? В этом состояло ещё одно ноу-хау искусственной нефти. Каждый атом полученного вещества, каждый атом полученного Купола был ею продублирован – она сама стала дублирующим материалом, таким образом у неё получилось как бы два Купола: один – тот самый, который должен был скрыть страну с творящимся в ней кошмаром от иностранных наблюдателей, и он был стабилен, а второй – химический двойник первого и именно его атомы двигались, сохраняя ковалентную связь с первым Куполом, складываясь в необходимые искусственной нефти изображения. А поскольку, химически же, двойник с оригиналом были соединены, то получаемые изображения оказывались и на первом Куполе, Куполе-оригинале. К слову сказать, удерживался нефтяной Купол в вышине аравийского неба посредством ослабления земного притяжения, которого искусственная нефть смогла добиться конкретно на необходимом ей участке – на участке гравитационно-кремниевой связи. Связь кремния, поднятого вверх, и кремния, оставшегося в земле и на её поверхности лишилась химических замков, роль которых играет в «мире гравитации» одно интересное вещество, по правде сказать, почти аналогичное воде на Земле, в которой «плавает» всё остальное, только это вещество, дополненное одним любопытным качеством – повышенной способностью притягивать к себе материальные объекты, грубо говоря, оно подобно клею. Но в то же самое время это вещество не аналогично магниту, скорее оно носитель информации, на каком расстоянии при каком взаимном расположении и прочих данных друг от друга должны находиться объекты в пределах земной атмосферы. Основное правило гласит, что при отсутствии сдерживающих моментов все тела должны прочно прилегать к земному шару. В целом указанное вещество содержит в себе целую систему нюансов, обеспечивающих притяжение, и противовесов: притяжение действует в атмосфере, противовесы же действуют в космическом масштабе на тела, являющиеся носителями атмосферы или не имеющими атмосферы вовсе. Этим жидким, пластичным веществом пронизано всё материальное сущее, его элементы незримо присутствуют во всех химических элементах вещества. Я говорю об одной, сугубо информационной, разновидности водорода. Чем она отличается об обычного водорода? Добавочные третий и четвёртый электроны в молекуле этой разновидности водорода по сути являются информогениумами (informogens), обеспечивающими явление, в общих чертах, обычно свойственных современной, сугубо теоретической, физике, названное гравитацией, если угодно, эти электроны можно было бы также назвать гравигениумами (gravigens), это они, сближаясь и удаляясь друг от друга, обеспечивают усиление или ослабление гравитационно-вещественной связи, сообщая программу, заложенную в них, окружающим химическим элементам; водород самое распространённое вещество во Вселенной, на его плечах лежит очень многое, неудивительно, что определённая разновидность водорода отвечает и за гравитационно-вещественную связь. Это так называемый сверхэлектронный водород, если попытаться взглянуть на это глазами человека, то это словно жидкая информация, пропитавшая собой всё вокруг нас, как вода пропитывает почву. Единственное обстоятельство, которым это невидимое вещество выдаёт себя, это приливы и отливы на Земле под воздействием Луны: глядя, как именно вода, тоже носитель информации, подчиняется некоей невидимой силе, можно неожиданно догадаться о том, какой химический элемент, хоть и несколько изменённый, стоит за этим подчинением огромных водных масс и не только их. Официальное открытие может произойти по аналогии с тем, как Ньютон увидел падение яблока и вывел про всемирное тяготение, так, смотря на движение воды вслед за Луной, легко прийти к простому выводу, что основа гравитации должна быть водной, там, где массы воды достаточно много, это становится заметным глазу обычного наблюдателя. Гравитация обусловлена наличием жидкости, хотя и не везде эта «жидкость» имеет привычный для нас вид. Вы можете заметить мне, что на Луне нет жидкости, но, надо полагать, это вещество, сверхэлектронный водород, имеется и в составе лунного тела. Вещество, как и обычный водород, наиболее широко распространённое во Вселенной, которое и обуславливает гравитационную связь объектов, которую иначе можно было бы назвать гравитационно-вещественной связью, начиная с составных элементов атомов, заканчивая космическими телами. Вот прощупывая составные элементы земного мироздания на предмет извлечения пользы для её целей искусственная нефть и наткнулась на новое для неё вещество. К тому же она была, возможно, единственным после человека существом на планете, кто смог осмысленно прочувствовать на себе силу тяжести. Она прочувствовала это и поняла, что она может сделать, чтобы освободить хотя бы часть себя, ту часть, которая стала частью нефтяного купола, от этого препятствия. Она просто начала охоту на дополнительные электроны описанного мною водорода, покрыв собою каждый третий электрон в каждой молекуле сверхэлектронного водорода, она смогла вывести их из строя на нужное ей время. Она сделала это на той фазе их взаимного движения, когда они находились на удалённом друг от друга расстоянии. А если уточнить, что жертвой её атаки стал сверхэлектронный водород в составе кремния, то становится ясно, о каких химических замках и их ослаблении шла речь изначально. Инстинктивно нефтяной субстанции был нерпиятен водород,  даже видоизменённый, но как вообще, так и на тот момент выбора у неё не было. То есть земное притяжение абсолютно на всё и всех действовало с прежней силой, но именно в отношении кремния оно было ослаблено настолько, чтобы Купол, состоящий из этого кремния, мог оставаться на своём месте в небе. Оставаться там и снабжать глаза заграничных наблюдателей необходимой искусственной нефти ложью. Вот сквозь это изображение, постоянно движущееся, «живое», и пролетели соколы. Часть его, случайные фрагменты, они унесли с собой – на перьях, на глазах. Почувствовала ли искусственная нефть, что Купол был задет, поняла ли в итоге, что через соколов и людям должно было стать известно о нём и его приблизительной функции. Если она всё и поняла, что никаким особым действием на это не прореагировала. Но вернёмся к соколам. Плёнка на глазах соколов быстро рассеялась. Но птицы летели слишком быстро, чтобы анализировать поступающее им в мозг изображение. Так что, когда соколы увидели людей с чёрной аурой, они решили, что это ещё проявляют себя остатки нефтяного Купола в их глазах: они не сразу поняли, что видят действительность. Группа же соколов, которая отстала от основной группы с целью первоначального изучения непонятной «плёнки», так неожиданно встретившейся им на их небесном пути, уже присоединилась к прочим, они приблизительно сообразили, зачем была устроена эта «плёнка», хотя поняли не всё. Но они поняли главное, что засекли ещё одно проявление враждебной и им, и людям субстанции. Поэтому несколько птиц отправились назад, чтобы как можно скорее известить о сделанном открытии людей. 
                (СОКОЛЫ НАШЛИ ИСКОМЫХ ПОТОМКОВ.)
                Один сокол из поискового отряда был вынужден вернуться в Объединённые Арабские Эмираты – он был ранен, нет, не нападение со стороны искусственной нефти, просто схватка с белоголовым орлом в горах Колорадо. На хромом крыле он добрался до дома и вот тут всех ждал большой сюрприз. Вернувшийся в эмираты сокол первое время провёл в больнице для соколов, после он был выписан домой к хозяину с условием соблюдения того, что у людей называлось бы постельным режимом. Через некоторое время сокол начал потихоньку вылетать. Первое место, куда он полетел после перерыва, было заповедником Рас-Эль-Хор, сокол спешил проведать своего знакомого фламинго, с которым давно дружил. Не долетев совсем чуть-чуть до места встречи со своим старым знакомым, сокол прямо в воздухе словно бы натолкнулся на стену – так неожиданно он уловил то, что все другие соколы продолжали разыскивать по всему миру. Это был запах, запах был идентифицирован как тот самый, на сегодняшний день самый важный для всех птиц и людей Объединённых Арабских Эмиратов – разыскиваемый. Сокол присмотрелся к источнику запаха, если бы сокол был человеком, он был бы здорово удивлён. На берегу озера стоял неуклюжий человечек, он смотрел в бинокль на группу фламинго и время от времени что-то записывал в небольшую книжечку. Профессией человечка было собирать арабский фольклор, сейчас этот собиратель арабского фольклора пытался сопоставить внешность фламинго с образом таинственный птицы, фигурировавшей в нескольких, известных ему, арабских легендах. Хотя последнее время он честно подозревал, что там фигурировал просто очередной сокол. Рядом с ним, без конца подшучивая над ним, топтался ещё один человек – по виду он сильно напоминал профессионального фотографа, он без конца принимал то одну, то другую стойку с целью заснять очередной кадр на небольшую фотокамеру, которую держал в руках. Он снимал то птиц, то своего приятеля и хотя действовал он быстро. поверхностности, любительского подхода в его поведении не чувствовалось. Возможно, он собирался продать эти снимки какому-нибудь журналу, возможно в этот раз он просто хотел пополнить свою личную коллекцию фотографий. В тот раз сокол так и не долетел до своего друга – фламинго. Итого: собиратель арабского фольклора и фотограф; как в своё время химик и инженер нашли друг друга среди всех людей мира, так и эти двои, их потомки, нашли друг друга и подружились в условиях, абсолютно, казалось бы, непригодных для этого. Они стояли на берегу фламингового озера и даже не было известно, в курсе ли они того, что сделало со страной изобретение их предков. Вот как бывает, как ни странно, поиски соколов долгими в итоге не были – искомое всё это время было под боком. Хамдан и его люди приготовились к длительному ожиданию, но вопреки всем предположениям добрые вести нашли их значительно раньше. Соколы нашли потомков химика и инженера гораздо ближе, чем предполагалось изначально – на родине самой проблемы, в Объединённых Арабских Эмиратах. Видимо, химик и инженер так и не смогли отказаться от гостеприимства шейхов Зайеда Аль Нахайяна и Рашида Аль Мактума. И им пришлось остаться в Объединённых Арабских Эмиратах  навсегда. Видимо, здесь же родились и их дети, и эти двое – потребовавшиеся потомку Рашида Аль Мактума сегодня. Первым делом столь желанных найдёнышей проверили на предмет замещённости: коль скоро кровь брать было нельзя как раз потому, что у них могла быть нефтяная гемофилия, проверяли соколы. Соколы сообщили Хамдану, что всё чисто. Если честно, то это удивило арабов. Можно было бы принять к рассмотрению лирическую гипотезу, заключающуюся в том, что искусственная нефть не тронула потомков своих собственных создателей, то есть эта субстанция подчинилась одному из не вполне ясных, но легко узнаваемых законов Аравийского полуострова, по одному из которых и души арабских предков не могли вредить своим потомкам, по какой-то, возможно, уходящей в самую седую древность, причине преданные древней аравийской магии, но эта же субстанция не оставила людям ни времени, ни в возможности предаваться лирическим размышлениям. Люди Хамдана предположили у потомков просто какой-то иммунитет, передавшийся им от их предков – создателей нефти. Далее Хамдан взялся лично ввести их в курс дела. Разговор Хамдана с этими двумя был долгим. Разговор происходил наедине.
                (ПОТОМКИ ПРЕДЛАГАЮТ СВОЁ СРЕДСТВО, НО НА САМОМ ДЕЛЕ ДЕЙСТВУЮТ ПРОТИВ ХАМДАНА. ВАКЦИНАЦИЯ ВОДОЙ-В ВОДОПРОВОД ДОБАВИЛИ)
                Потомков засадили за поиск средства спасения. С одной стороны эти потомки были собирателем арабского фольклора и фотографом-профессионалом, что никак не могло пригодиться в борьбе против искусственной нефти, с другой они были единственными, в ком текла кровь изобретателей сегодняшней проблемы. Значит, именно они должны были найти решение – арабы придавали вопросам крови и талантам, передаваемым с нею, большое значение. И как ни странно, такая логика арабов не подвела, тем более что первыми профессиями этих потомков были, как и у их предков, химия и инженерное дело. Спустя какое-то время именно фольклорист, чьей первой профессией была химия, придумал вариант, который всем показался приемлемым. Его озарило, когда он делал глоток простой воды – ведь это самое простое, что могут делать все люди как на Аравийском полуострове, так и во всех прочих местах, где не культивируют искусственную нехватку питьевой воды, как, например, в странах той же Африки, просто пить воду. На этом в итоге была развита идея вакцинации водой. Средство, которое изобрёл бывший химик, а ныне фольклорист, выглядело, как практически природная магия, столь уважаемая арабами, магия, которую породила и подарила людям сама природы: самая обычная питьевая вода, снабжённая одним особым компонентом, на который, не испытывая ни малейшего сомнения по поводу выбранного средства, арабы рассчитывали на полном серьёзе. Главным компонентом спасительного средства должны были стать не какие-то могучие химикаты, способные разрушить искусственную субстанцию просто на химическом уровне, а слёзы арабских матерей, матерей тех арабов, которые стали замещёнными, как и экспаты, когда Мохаммед Аль Нахайян отключал охранные установки. Вещь, в которую арабы верили больше, чем в Аллаха, хотя последний в отличие от безостановочно стареющих и постоянно умирающих матерей был и оставался в каждом доме – культ матери, единственный вопрос, в котором арабы были солидарны со своими кузенами-евреями. Но определённый химический приём в этом, как предполагалось, смертельном, напитке для искусственной нефти всё же был. Потомок химика из середины двадцатого века в веке двадцать первом тоже сподобился на одно изобретение – он изобрёл соль-поглотитель нефти: магический компонент из материнских слёз всё-таки было решено подстраховать компонентом, так сказать, чисто химическим. Как обычная соль поглощает и удерживает влагу, так эта соль должна была поглощать и, более того, уничтожать в себе самой, в своих молекулах и атомах взятую в химический плен искусственную нефть. Но как этой способности добились от обычной соли? Для начала как это происходит в природе? Обычная соль способна к образованию кристаллогидратов, то есть такого устойчивого состояния вещества, когда часть ионов в кристаллической решётке соли окружается молекулами воды благодаря электростатическим силам: каждый ион соли окружён полярными молекулами воды, каждая из которых повёрнута к нему зарядами противоположного знака; между прочим, образование кристаллогидратов выгодно и с энергетической точки зрения – система дополнительно стабилизируется за счёт ион-дипольных взаимодействий (ion-dipole interactions), которые хоть и имеют нехимическую природу, чаще всего оказываются очень кстати подобным процессам. Что требовалось после этого? Требовалось добиться такого же поведения от молекул нефти, требовалось, чтобы стала происходить гидратация ионов соли нефтью. Предложение потомка химика выглядело так: вызвать солевой голод у искусственной нефти, и у него была одна идея на этот счёт.
                А вот ионы этой соли требовали совершенно отдельного внимания – именно они были боевыми единицами, солдатами, которым предстояло разрушить тело искусственной субстанции. Ионам придуманной потомком химика соли, будучи окружёнными молекулами нефти так же, как это бывает, когда ион обычной соли окружён молекулами воды, предстояло перезарядить все частицы этой субстанции – сделать заряды всех частиц одноимёнными. В этом и состоял собственно способ, предложенный Хамдану и его людям потомком химика – не позволить разноимённым зарядам нефтяных частиц притягиваться друг к другу, таким образом и образуя единый комплекс, известный как искусственная нефть. Внедриться в сообщество нефтяных частиц нашему иону должны были ассоциированные комплексы в нефти. То есть что это такое? Известно, что полярные молекулы могут образовывать ассоциированные комплексы, которые также могут появляться в сочетании полярных и неполярных молекул вследствие поляризации последних под влиянием электрического поля молекул с высоким значением дипольного момента. Таким образом в нефти и её фракциях часть молекул находится в ассоциированном состоянии. Проще говоря полярные молекулы нефти и неполярные молекулы сделают такими же, и все они прилепятся к ионам новой соли! И вот за счёт этого явления наш ион станет частью общего. То есть вся искусственная нефть не сможет отлынуть от процесса. Чего же в штабе Хамдана хотели от искусственной субстанции? Чтобы нефть восприняла соль как один из своих компонентов и решила её химически разместить в себе, то есть включить в собственный состав. Оставалось заставить нефть решить что ей нужны электролиты. Здесь людям очень кстати пришлась информация, принесённая соколами, о том, что искусственная нефть построила кремниевый купол над страной. Люди сразу поняли, для чего это было сделано и теперь собирались использовать это в своих интересах. Дело в том, что искусственный кремний не был так хорош, как природный, и посвящённые в тему производства искусственной нефти шейхи и их приближённые знали об этом, и с передачей информации у нефти могли в скором времени возникнуть трудности. Также люди Хамдана поняли, что нефть скорее всего использует организмы замещённых в качества доноров как минимум части необходимых ей ресурсов. А электролиты – это дополнительные электроимпульсы, это дополнительная электропроводимость и для искусственной нефти не составит труда понять это. Примерно так рассуждал потомок химика, когда развивал идею своей новой соли. После недолгих обсуждений и практически при полном отсутствии дискуссий с этой солью поступили так: взяли готовую соль, взяли потомка химика и оставили их наедине – потомок очень настаивал на этом, клянясь, что не может разглашать своего способа в деталях. А способ был прост, химик-фольклорист в силу своей второй профессии знал про древний способ заговаривать кристаллы. Это заклинание попалось ему на глаза в одном бедном арабском доме и вовсе не в Объединённых Арабских Эмиратах, потому что там не было бедных арабских домов ( все бедные дома в государстве были разобраны нищим обслуживающим персоналом из Пакистана и Бангладеша ), а в не таком далёком от них Египте и скорее всего к современной арабской семье это заклинание попало от какого-нибудь их предка, любившего промышлять разграблением древних пирамид, оставленных этим землям предшествующей цивилизацией. А откуда это заклинание попало к древним египтянам, здесь можно было только догадываться. Я не стану озвучивать вам этот способ, скажу только, что потомок химика сутки провёл наедине с небольшой ёмкостью, в которую и были налиты слёзы арабских матерей, а вся соль, о которой велась речь выше – это была соль в этих самых слезах, таким образом магия, столь свойственная арабской душе, и химия, свойственная уму потомка изобретателя середины двадцатого века, соединились воедино, и здесь, кстати, можно провести аналогию вот с чем: как капля святой воды, попав в ведро или даже ванну, способна сделать святой всю эту воду, так эта соль должна была поступить с простой водопроводной водой. Но я не обману вас, если скажу, что арабы были готовы принять и христианство, лишь бы сохранить остатки своей нации. Они были готовы предпринять любые, включая самые неожиданные, шаги, лишь бы выжить, потому что верховные шейхи из середины двадцатого века, усиленно думая о будущем счастье своих подданных параллельно с мыслями о собственной наживе, в итоге привели их на грань выживания. Поэтому самые отчаянные способы рождались в штабе того небольшого сопротивления, что имелось в те, уже практически полностью нефтяные, дни, когда искусственная субстанция начинала чувствовать себя особенно вольготно, и предполагаемая химическая атака на искусственную нефть должна была стать неожиданностью для последней. К большой удаче арабов водопровод у них уже был, хотя и появился на пару тысячелетий позже, к примеру, того же римского водопровода.             
                В Объединённых Арабских Эмиратах не было и, кстати, до сих пор нет центральной канализации, знаменитый, к примеру, ливийский водопровод, не послужил им примером – шейх Мохаммед, отец Хамдана, а равно и его компаньоны из других эмиратов слишком спешили привлечь инвесторов, то есть деньги, и реализовать проекты множества быстрых строек, им было не до того, чтобы прокладывать под землёй трубы канализации, поэтому по сей день нечистоты вместо того, чтобы по трубам выводиться на очистные сооружения, цистернами вывозятся на единственную очистную станцию в городе Аль-Авир (Al-Aweer) и чаще всего сливаются, не доезжая до станции, просто в пустыню или ливневые стоки, в связи с чем властям страны время от времени приходится закрывать пляжи. Это происходит потому, что сотни и сотни грузовиков с двадцатикубометровыми ёмкостями, наполненными нечистотами, выстраиваются в многокилометровые очереди перед этой единственной в стране станцией очистки и их водители, естественно пакистанцы, бангладешцы и индусы, в силу своей генетической предрасположенности ищущие короткие пути выполнения поставленных перед ними задач, экономят себе время, освобождая свои цистерны прямо там, где стоят. С недавнего времени функционирует и вторая очистная станция в районе порта Джебель Али (Jebel Ali), но очереди из грузовиков с фекалиями жителей по-прежнему больше очередей на намаз в самые популярные мечети страны. Самое неприятное происходит в зимний период – после дождей, когда вода переполняет ливневые стоки, предварительно наполненные городскими нечистотами, те прорывает и в городе резко ухудшается воздух, появляется запах, в происхождении которого не может быть никаких сомнений, но водопровод, пусть и не очень надёжный, в стране всё-таки был, во всяком случае в «продвинутых» эмиратах вроде Дубая и Абу-Даби. Вакцинация водой началась. Это средство могло бы показаться неубедительным, потому что на той же поверхности воды нефть просто образует крепкую плёнку, надо полагать, что искусственная нефть смогла бы сделать даже больше. Но замысел нынешних изобретателей состоял в другом: попадая в желудки замещённых через водопровод, эта вода должна была расщепляться на свои составляющие и уже отдельные молекулы обработанной соли занялись бы молекулами искусственной нефти в организмах замещённых. В первую очередь этот способ был рассчитан на то, чтобы вернуть в общество тех людей, которых это же общество стало называть, и совершенно справедливо, замещёнными. О том, что частицы искусственной нефти связаны друг с другом на уровне, даже более глубоком, чем простой химический, а значит, что и за пределами организмов замещённых этой нефти мог бы быть нанесён некий удар, враги искусственной субстанции ещё даже не подозревали. Кстати говоря, замещённые, которые давно не нуждались ни в еде, ни в воде, всё же время от времени принимали внутрь себя какую-то пищу и какую-то жидкость – маскировались перед остальной частью населения страны. 
                (НАМЁК НА ПОДСТАВУ ОТ ПОТОМКОВ)
                И вот водопровод Объединённых Арабских Эмиратов наполнился жидкостью, состав которой не так уж сильно отличался от обычной водопроводной воды. Но, наверное, никогда в истории эмиратов не было такого, чтобы по водопроводу страны текли слёзы арабских матерей. Как брали их у отдельно взятых матерей, эту часть истории мне хотелось бы опустить, но раз уж ещё в самом начале этой истории мною было заявлено, что в ней будет говориться всё так, как оно было и есть, то придётся сказать и об этом. Тут надо упомянуть, что отчасти эти матери плакали и по себе, так как и они сами, на время оказавшись без защиты своих предков, во всяком случае многие из них, не избежали участи замещённых. Понятно, что взять их слёзы у них тем же путём, каким люди обычно получают молоко у коров, люди Хамдана не могли и им оставалось воззвать к их сознательности, что было непросто, во-первых, потому, что они были плачущими женщинами, во-вторых, они были арабскими женщинами, а это делало процесс обращения к их сознательности практически бессмысленным. Хамдан понимал этих женщин, тем более что он был одной с ними национальности и все нюансы оной были ему известны, составляя целый ряд причин его грусти, реже – гордости. В итоге успех операции зависел от того, сколькие арабки окажутся сознательными членами своего общества. Такие нашлись, а если учитывать, что озера этих слёз изначально и не требовалось, то на запуск реакции химику хватило. Слёзы арабских матерей, оплакивающих и своих, подвергшихся процессу замещения, детей, и себя самих в связи с тем, что, возможно, им не предстоит насладиться гордой арабской старостью, были успешно включены в процесс образования требуемой реакции. Но Хамдану, как делали это его знаменитые предки из середины двадцатого века – шейхи, следовало бы знать, что не стоит оставлять инородцев наедине с такими важными строениями, как опреснительные станции.   
                (КОГДА И КАК РАСКОЛЯТ ПОТОМКОВ? это нефть через них творит – ВЕРСИЮ ВЫДАЛИ ПОТОМКИ, ЧТОБ СЕБЯ ПРИКРЫТЬ. Потомки просто захотели защитить детище предков.) 
                То, что вы услышали выше – это то, что услышал и Хамдан от потомка химика. И в том расчёте был смысл, на слух потомок химика предложил рабочее средство, средство, которое при своей активации и на деле потенциально способно на многое повлиять, в том числе и на искусственную нефть. Но в действительности в водопроводы страны попало совсем иное вещество. Это тоже была вода, но в отличие от обычной воды, вода так называемая чистая, полностью освобождённая от любых минеральных примесей. Что это значит? Это значит, что такая жидкость, такая вода, будет высасывать все минералы из среды, в которую попадёт, в данном случае из замещённых и ещё не замещённых организмов людей – жителей Объединённых Арабских Эмиратов. Я скажу ещё яснее, в водопроводной системе страны находился яд. Но яд, не награждающий жертву интоксикацией, а действующий наоборот – опустошающий жертву и дающий ей смерть через опустошение. Всё произошло так: пока потомок химика обрисовывал свой план, тот, который парадный, измученным арабам, потомок инженера обнаружил для себя доступ к опреснительным заводам. На руку ему было то, что по наивности своей, а может, в силу общей замотанности, люди Хамдана не следили за своими иностранными помощниками. В охране каждого такого завода нашлось как минимум несколько замещённых – арабы были бы рады убрать экспатов с подобных должностей, но заменить их было некем, сами арабы совершенно не умели работать, и если в какой-нибудь, например, далёкой России каждый отслуживший в армии парень, мужчина, то есть бездельник средних лет, или пожилой мужичок, не знающий, как скоротать приближающуюся старость, могли устроиться в любой супермаркет или вторым, только стоящим у входа-выхода, «манекеном» в магазин одежды, равно как и помехой между стеллажами в книжном магазине – у русских в крови надзирать, было бы за кем – и потенциальных охранников в России было больше, чем объектов, нуждающихся в охране, то современный среднестатистический араб не смог бы выпасти даже барана; вся охрана, которую видели коренные эмиратцы в своей жизни, была видимая часть охраны правителей эмиратов и их наследников – такое же, облачённое в длинное белое платье и шлёпки на босую ногу, воплощение лени и неповоротливости, в то время как невидимая часть оставалась невидимой и состояла из западных наёмников. Всё это потомок инженера знал, поэтому он смело отправился к опреснительным заводам. И он подался на те заводы не один, а со своим маленьким помощником. Он располагал небольшим изобретением, которое позволяло буквально отсасывать минералы из любой воды и среди прочего из морской. Оно было элементарным: пастообразное вещество или просто мазь, которая «напрыгивала» и растекалась по мембранам, через которые происходил забор и очистка морской воды. Эта паста имела весьма и весьма непростое строение. Она была воздушной в прямом смысле этого слова. То есть это был воздух или так, участок управляемого воздуха. Но вот начинка этого выделенного и управляемого участка воздуха была делом особым. По совокупности взаимодействующих научных открытий, взятых потомком инженера под контроль и участвующих в формировании этой «пасты», она могла бы смело быть названа прибором. Но как потомок инженера заставил этот воздух принять вид пасты? Он использовал загуститель воздуха, воздуха, в котором предварительно были изменены пространственно-физические характеристики, а как он перед этим ограничил этот участок воздуха, как бы сделал его выемку из остальной воздушной массы, окружающей нас всех – это вообще отдельная история, которую я всё же расскажу вам коротко. В конце концов ночь за нашим окном стала только темнее, мне вообще кажется, что эта ночь – самая арабская ночь за всё время существования нашего полуострова, ну а мне случилось заинтриговать вас несколько более, чем известной всем Шахерезаде, уверенность в этом мне даёт еле сдерживаемое напряжение, которое отчётливо ощущается в воздухе вокруг нас всех, и с развитием повествования оно явно усиливается, настолько, что я не удивлюсь, если под утро сподоблюсь видеть разряды электричества прямо в этой комнате, но и это не заставит вас покинуть полуночного оратора, и раз никто из вас абсолютно точно не уйдёт отсюда до утра, то послушаем и об этом. История возникновения – в прямом смысле из воздуха – этого прибора заслуживает быть услышанной.
                Прежде всего он выделил молекулы-резцы; впервые он заметил их случайно – тогда он ещё не знал, как ему повезло – когда наблюдал за движением паломников вокруг Каабы в Мекке, сам он присутствовал там, разумеется, не в качестве одного из паломников. С некоторых пор у властей Саудовской Аравии возникла одна проблема, не очень значительная и не особенно заметная стороннему наблюдателю, однако, в перспективе способная вылиться в финансовые неприятности, а вот деньги власти королевства любили больше всего и вовсе не были уверены насчёт себя, что вынести потерю хотя бы части своих обычных доходов окажутся способны. Тем более что с недавних пор у Саудовской Аравии вообще возник конкурент в этом бизнесе, да, конкурент пока был слишком мал и пока откровенно ничтожен, но властям Саудовской Аравии не хотелось проверять его потенциал – Российская Федерация решила прибрать часть мирового сообщества мусульман и проистекающие из этого владения бонусы к своим рукам, а бонусы действительно могли оказаться не маленькими, так как более внушаемых и послушных человеческих единиц не наблюдалось более ни в одном из мировых, во всяком случае религиозных, сообществ, что было вполне логично, потому что ислам, будучи самой молодой религией, в отличие от своих предшественниц вынужден был довольствоваться уже людскими остатками, моложе него были только маргинальные секты вроде японской «Аум Сенрикё (Aum Shinrikyo)», после посадки своего главного пророка ныне представленной двумя группировками: «Алеф (Aleph)» и «Круг радужного света (Circle of Rainbow Light)», или фанаты плодящихся во множестве североамериканских протестантских проповедников, по силе исступлённости не уступающих немытым индийским «святым», под чутким руководством своих кураторов поднимающих серьёзные деньги на засирании Ганга – вот те действительно использовали самые-самые остатки, не годные уже ни на что, только видом напоминавшие человеков, заодно блестяще подтверждая, возможно, специально для ислама, что ни одна религия, как и женщина, не может оставаться вечно молодой, всегда найдутся крошки помоложе, способные урвать свой кусок успеха, впрочем, по степени внушаемости в последние годы с этим сообществом могло бы посоревноваться сообщество потребителей всяких, особенно телефонных, гаджетов, но традиционно отстающая от западных и даже не только западных стран и не проторившая ни в чём своих собственных путей Россия, как обычно, решила действовать по старинке – пойти проверенным Саудовской Аравией путём использования ислама: в связи с тем, что завезённое из Византии христианство и даже впоследствии неоднократно ввозимое сугубо греческое православие на земле российской к началу двадцать первого века порядком выдохлись и Кремль метался между ещё дышащим патриархальным православием и Великой Отечественной войной 1941-1945 годов, в которой, как известно, состоялась «победа над фашизмом» силами советского, но об этом уже мало кто помнил и потому просто русского народа, не зная, что в итоге выбрать Национальной идеей Российской Федерации, а сформировавшаяся самостоятельно и самая древняя, и единственная реальная, как и единственная работающая, национальная идея – тотальное пьянство русских уже практически привела к вырождению титульной нации, она сама уже ставила многолетний эксперимент, который из запасного варианта постепенно становился единственным актуальным, под названием «Чечня», этот эксперимент включал в себя не прикрытую военную диктатуру с обособленными зонами проживания для сотрудников Министерства внутренних дел в Грозном и насильственную всеобщую исламизацию населения республики, фактически Россия делала в Чечне кальку с иранского Корпуса Стражей Исламской революции (Islamic Revolutionary Guard Corps) образца восьмидесятых годов двадцатого века. И ей это удалось, запуганное население с вечно напряжённым выражением лиц с процветающей верхушкой из тэйпа Беной, который вообще известен своей сговорчивостью по отношению к иноземцам, начиная со средневековых арабских завоевателей Кавказа, заканчивая на сегодняшний день завоевателями российскими, было идеальным и послушным фоном для разыгрываемого спектакля в жанре потёмкинской деревни с огромными портретами всех трёх вождей российско-чеченского пространства – одного покойного и двух действующих в лучших традициях Туркменистана в недавнюю эпоху Туркменбаши (Turkmenbashi). Но этот эксперимент, видимо, было решено использовать ещё и как перчатку, которой собирались дать пощёчину Саудовской Аравии, возможно, в благодарность за саудовских ваххабитских вербовщиков в Чечне, прошедшихся по внушаемой чеченской молодёжи, в девяностых годах всё того же двадцатого столетия, а может быть, за то, что она до сих пор предпочитала покупать оружие у всех подряд, вместо того, чтобы покупать его только у Российской Федерации, плюс всё та же нефть – Саудовская Аравия была и оставалась слишком нефтяной, этим делая единственный козырь России, нефть российскую, к тому же более низкого качества, вовсе и не козырем. Но со времён девяностых чеченские боевики от саудовских вербовщиков переметнулись к вербовщикам кремлёвским и во главе с президентом республики стали пробовать себя среди прочих деловых предприятий и в туристическом бизнесе, хотя для чеченского президента такой бизнес – только платье для похода на бал к монахам. Тем не менее никогда заранее неизвестно, а вдруг российскому руководству удастся договориться с правительствами тех же Пакистана и Афганистана о поставках туристов в Чечню, как в своё время Объединённые Арабские Эмираты договорились о поставках к ним трудовых ресурсов. Слоган пока единственной чеченской туристической фирмы работающей под эгидой комитета по туризму правительства Чеченской республики (Chechen Republic Government Committee of Tourism), говоря о российской Чечне, звучал так: «Идеальное место отдыха для мусульман».  Для этого даже планировалось запустить специальное прямое авиасообщение Грозный-Дубай. Хамдан Аль Мактум был неплохо осведомлён об этом ещё в бытность свою крон-принцем, потому что президент Чечни летал в Объединённые Арабские Эмираты договариваться об этой воздушной дороге хотя и лично к Мохаммеду Аль Нахайяну, но впоследствии всё-таки с заездом в Дубай и встречался с Хамданом, который даже принял чеченского просителя в своей резиденции в Над аль-Шеба, хотя и выглядел при этом довольно отстранённо, так, будто его кто-то обязал встречаться с этим попрошайкой, и оживился только тогда, когда они с чеченским гостем отправились осматривать спортзал и конюшни Хамдана. Между прочим, там имел место быть один любопытный момент и расценивать его вы можете в силу своей личной догадливости – оплот российского ислама, как он сам себя преподносит общественности, и сын Ахмата-хаджи Кадырова, того, который перед тем, как перейти на службу Владимиру Путину в виде номинального президентства в пророссийской Чечне, являлся муфтием враждующей с Россией дудаевской Чеченской Республики Ичкерия, объявивший России джихад, Кадыров-младший, весьма далёк от свободного владения языком его возлюбленного  пророка, но это деталь, которую всегда можно найти в и без того огромном списке несуразностей, сопровождающих особо рьяных фанатов той или иной религии, а вот что действительно небезынтересно: переводчик-чеченец переводил ему с арабского языка их хозяев не на чеченский – его родной язык, а на русский. Все возможные выводы, которые могут быть извлечены из этого, я оставлю на ваше усмотрение. Так вот, президент Чеченской Республики ездил в эмираты, как и принимал гостей оттуда у себя дома – в своей дикой вольнице, и очень может быть, что именно Мохаммед Аль Нахайян в один из своих визитов в Чечню посоветовал молодому президенту республики попробовать разыграть туристическую карту в игре под названием «благополучная Чечня». В конце концов, Мохаммед Аль Нахайян в своё время разыграл эту же карту в Дубае на пару с отцом Хамдана, шейхом Мохаммедом. Мы можем полагать, что молодой республиканский президент послушал своего сильно и не без финансовых оснований уважаемого арабского советчика, так как официально являясь «женой» российского президента, на стороне постоянно поддерживал любовно-деловую связь с правительствами главных арабских стран – Объединённых Арабских Эмиратов, Катара, Кувейта и Саудовской Аравии, впрочем, отправляясь в свой регулярный гастрольный тур попрошайки по Аравийскому полуострову, Кадыров вообще не спорил со своими донорами. Хотя здесь нельзя упускать из виду возможность того, что это кремлёвский патрон подкладывал свою чеченскую «жену» – одну из его многочисленного гарема, состоящего из разных субъектов Российской Федерации с их формальными главами, под деловой хват арабских хозяев далёкого полуострова. Как бы то ни было, учитывая, что Саудовская Аравия присутствовала в списке наиболее чтимых чеченским президентом доноров, остаётся предположить, что глупцы в чеченской республике или в Кремле решили, что мусульман хватит на всех. Но они ошиблись. Вот этот слоган «Идеальное место отдыха для мусульман» запомнился Саудитам особенно, потому что до сих пор идеальным местом отдыха и вообще времяпрепровождения для мусульман оставалась Мекка. Российская Федерация, а маленькая, хоть и не по размеру жадная, Чечня пока являлась частью упомянутой федерации, открыто замахнулась на чужое. Пока эти попытки оставались крайне наивны и больше напоминали дезориентированного бойцовского петуха на международной туристической арене, стремящегося, но пока не ставшего павлином, но для какого-нибудь среднего пакистанского семейства и Чечня может показаться Швейцарией – Саудовские власти это понимали. Также саудовские власти понимали, что как сами россияне знают о том, что происходит, к примеру, в Сомали, так и мировое сообщество прекрасно осведомлено насчёт происходящего в Чечне: все знают, смотрят и не вмешиваются. Поэтому никто Россию не остановит в её притязаниях на кусок саудовского денежного пирога. Никто, кроме самой  Саудовской Аравии. А тут ещё и новая забота.
                При озвучивании их проблема, из-за которой потомок инженера и оказался там, выглядела следующим образом: с недавних пор во время пресловутых семи кругов вокруг Каабы паломники начали испытывать болезненные ощущения во всём теле, особенно трудно приходилось открытым участкам их тел. Те редкие, от кого удавалось получить хоть сколько-то вразумительные ответы, жаловались на то, что их кожу больно режет какой-то невидимый песок. Вот тут власти удивились, так как, хотя дело и происходило в центре песчаной вселенной нашей планеты – Саудовской Аравии, никакого песка на территории мечети Масджид Аль Харам, в открытом дворе которой и находилась Кааба, быть не могло. Конечно, паломники могли принести его на своих пятках – несмотря на исламские предписания держать ноги, и не только их, в чистоте, никто их ноги, как у советских пионеров перед входом в класс руки и чистоту ногтей, не проверял и каждый из паломников был чист исключительно в меру своего понимания, и понятно, что ополаскиваясь, никто из них перед встречей с чёрной святыней не достигал, да и не мог достигнуть стерильности нейрохирурга перед встречей с пациентом в операционной, поэтому да, каждый из них мог принести на себе, помимо груза прожитых лет и желания пристроить себя поближе к выдаваемому Аллахом благополучию многое и среди прочего песок, но вряд ли в таком количестве, чтобы он стал проблемой настолько заметной. К тому же в этом дворе никогда не дул хоть сколько-то значимый ветер – те люди, кто однажды решили, что им необходимо сделать в своей жизни обход вокруг Каабы, набивались туда, как в духовку и единственным, что колыхалось вокруг Каабы, были они, но не воздух. Но власти государства отнеслись к жалобам серьёзно, на кону стоял их доход с бизнеса на паломниках, который со второй половины двадцатого века стал одной из значительных статей саудовского дохода и хотя не поднялся на одну ступень с нефтью, всё же гарантировал безбедную старость саудовским королям даже в случае какой-то накладки с последней. Задачей потомка инженера было найти эти особые песчинки – паломники жаловались, что те страшно секут, почти режут им лица, и если мусульманки всегда могут закрыться от внешнего мира с помощью какой-нибудь занавески перед своим лицом и таким образом блестяще вписаться в требования к одежде мусульманки, то особям мужского пола было сложнее, им, кроме Аллаха, прикрываться было нечем. А идеей бога прикрыться весьма непросто даже во время обычной на аравийском полуострове песчаной бури, не говоря уж о непонятном и в буквальном смысле слова болезненном явлении как какие-то незримые, но весьма ощутимые «песчинки», барабанящие по лицам паломников. Но пока паломники списывали это явление на проявление присутствия Аллаха, саудовским властям можно было не опасаться падения своих доходов. Потомок инженера, смотрящий на исправно наяривающих свои круги вокруг каменной будки паломников, думал так же. Но власти думали наперёд. Каким-то образом религиозные власти Саудовской Аравии вышли на него и привлекли его к поиску решения проблемы, мешающей этим властям спокойно получать свои доходы в виде значительного процента с немаленькой армии тех удачливых, кто обслуживают паломников и соприкасающиеся с ними сферы. Потомок инженера прибыл в Мекку, как впоследствии и на опреснительные заводы Объединённых Арабских Эмиратов, не с пустыми руками – собственно это и была причина, почему религиозные власти королевства обратились именно к нему, в его распоряжении были два уникальных, единственных в мире микроскопа и что характерно, они всегда находились при нём. К тому же они были очень легки в перевозке, они не требовали специальной упаковки и наклейки «не кантовать» – они были встроены прямо в глаза потомка инженера. Сверхчувствительные микроскопы в обоих глазах стали следствием его постоянной и ни при каких условиях не проходящей тяги к делам, творящимся в микромире, эта тяга в итоге привела его на операционный стол в числе немногих добровольцев одной не афиширующей себя слишком громко лаборатории по исследованию возможностей и перспектив машинно-человеческих гибридов, то есть киборгов. Лаборатория была по сути подпольной и старающейся держаться подальше от министерств обороны разных «передовых» государств, она существовала на средства людей, хотя зачастую и публичных, но которых никому никогда не пришло бы в голову подозревать в увлечении подобными проектами и объявления свои эта лаборатория делала таким образом, что добровольцы, решившиеся на одно, при личном собеседовании получали предложения о совершенно других вещах, и никогда не отчитывалась перед теми, кто хотел бы обратить её достижения на развитие военной мощи. Саудовские же власти, сидящие на окраине земного мироздания, иногда оказывались глазастее многих передовых чиновников в иных государствах, располагающихся ближе к центру этого мироздания. В общем, случилось так, что потомок инженера с его новым зрением уже не был тайной для саудовских властей и его привлекли под видом паломника, чтобы он не смущал желающих предаться религиозному экстазу – возможно, он был единственным в начале двадцать первого века, кроме оснащённых самыми последними разработками сотрудников Центрального разведывательного управления Соединённых Штатов Америки, кто мог шпионить, поддерживая подобное качество процесса, а ещё вероятнее, что он даже и превосходил работников простых разведок. Что открылось потомку инженера, поразило его.
                Среди обычных молекул воздуха он мог наблюдать молекулы необычные: на первый взгляд они могли бы показаться такими же молекулами воздуха, как и все, но их кое-что отличало – они имели другую форму: плоские, всем своим видом напоминающие военные дроны, гораздо более мощные атомные формации по сравнению с прочими молекулами, как бы находящимися в спячке рядом с этими, пребывающими на пике активности. Плюс ко всему, эти молекулы не работали поодиночке, они разрезали общемолекулярную массу единой армадой, держа курс по часовой стрелке вокруг уже упомянутой здесь Каабы. Но поразило его другое, то, что он смог увидеть, как именно эти дроновые молекулы разрывали связи остальных молекул, следуя своим намеченным курсом, и как именно они впитывали в себя жизнь паломников, оставляя тем лишь ощущение иссеченного лица.
                Первое происходило совершенно по военному типу. Те молекулы словно имели заточенные грани – по окружности атомов, прилегающих к атомам других молекул воздуха, но находящихся в составе молекул-резцов, постоянно будто пробегали звёздообразные разряды, так это выглядело на первый, пусть даже вооружённый микроскопами потомка инженера, взгляд, а на деле это были каким-то особенным образом возбуждённые электроны. Они объединялись – их концентрация на том, что им предстояло сделать, то есть разорвать гладкий и крепкий строй молекул воздуха, была очевидна наблюдателю, то есть в нашем случае потомку инженера – и словно вызревали все вместе для одного-единственного броска, и все эти броски на следующем этапе объединялись уже в одну звезду, составленную из многих и многих «лопастей»: молекулы-резцы проносились мимо остальных молекул, выбрасывая что-то вроде серпов – пучков электронов, было похоже, что это всё работает по типу лазера на свободных электронах (Free Electron Laser), и вот тогда-то потомка и осенило, что эти молекулы просто оснащены такими или аналогичными лазерами, но в отличие от известных ему лазеров эти дают не просто подобие рентгеновского излучения, а имеют в первую очередь поражающую, пробивную способность: ондуляторы или вигглеры, то есть магниты, заставляющие пучки двигаться определённым образом, видимо, располагались где-то глубоко внутри молекул – возможно, они имели размеры, не доступные даже микроскопам, встроенным в глаза потомка. На огромной скорости молекулы-резцы, про себя потомок инженера прозвал их «гонщиками», проносились мимо прочих молекул воздуха, на какие-то доли секунды отсоединяя их друг от друга, и неслись дальше по вменённой им орбите. Прочие молекулы практически мгновенно «срастались обратно», настолько быстро, что между ними не успевало образоваться вакуума, но потомок инженера точно знал, что он видел – на какие-то доли мгновения те молекулы, молекулы-резцы или «гонщики», разбивали их связь. Это намертво отложилось в памяти потомка. Так же, как и то, что он только что пронаблюдал налёт боевых дронов в микромире. 
                А второе, то есть то, как эти молекулы-резцы отнимали значительную часть жизненных сил паломников, вообще производило впечатление хрестоматийного налёта бомбардировщиков на людскую толпу, причём ни один из них не сбрасывал ни одной из своих «бомб» – механизм работал по-другому. Выявленные потомком инженера молекулы каждая содержала в себе любопытные вкрапления неясного генеза, больше всего «вкрапления» или образования, потомок инженера не знал, как ещё их назвать, напомнили ему такое явление вселенной как чёрные дыры. Это ещё раз убедило потомка инженера, что молекулы действительно располагают чем-то вроде лазеров, допустим, что на свободных электронах, что точно говорит о наличии внутри этих молекул вакуума – то-то чёрным дырам в этих молекулах, похоже, было так уютно. Конечная картина, которая сложилась для потомка выглядела как дроны, несущие на своём борту чёрные дыры, совсем как бомбардировщики, но не сбрасывающие их – те на ходу всё притягивали к себе, к примеру, те же минералы просто исчезали за горизонтом событий (event horizon), оставляя в телах паломников свои жалкие копии, которые должны были поддерживать жизнедеятельность выжатых тел ещё какое-то время. Радиус Шварцшильда (Schwarzschild radius), он же гравитационный радиус (gravitational radius), был так мал в данном случае, что потомку инженера оставалось только удивляться, как много он может «проглотить» несмотря на свой миниатюрный размер. Тот или иной паломник даже не замечал, как в момент прохождения молекулы-резца сквозь его тело чёрная дыра на её борту втягивала в себя крупицы его жизни, состоящей из многих и многих микроэлементов – микроэлементов в самом широком смысле этого слова. Ещё любопытнее потомку инженера показалось то, как и чем они заменялись. Тут он понял не всё: например, минералы в телах паломников вместо поглощённых радиационным полем, безусловно, чем-то заменялись, потомок инженера отчётливо видел это, но выглядели их заместители так невероятно, что потомок некоторое время убеждал себя, что видит не совсем то, что видит, пока не понял, что видит он натуральное программирование как оно есть не для взгляда программиста, а для программируемой машины. Но кто или, вернее, что было этим программистом, я скажу вам ниже – не раньше, чем сам потомок инженера для себя кое-что уточнит. Ну а пока его внимание больше было поглощено чёрными дырами на «бортах» наблюдаемых им молекул. Микромир скопировал макромир. Мир молекул потомок инженера наблюдал не впервые, с момента операции по вживлению микроскопов, он стал его постоянным спутником, значительно изменив видимые характеристики окружавшей его реальности. Но таких «гонщиков» он видел впервые. Эти молекулы двигались не свободно, они каким-то образом подстраивались под звуки читаемого Корана, исходящие из множества динамиков вокруг, а основное обстоятельство, которое создавало проблему паломникам, а значит, и властям Саудовской Аравии, было в том, что они в отличие от раскачивающейся толпы одержимых религиозным экстазом двигались не против часовой стрелки, а по ней, то есть навстречу этим осчастливленным носителям идеи слияния с богом, пребывающим в полном довольстве своего экстаза. Хотя... скорость этих молекул была такова, что даже если бы они и двигались в том же направлении, что религиозная толпа, они бы просто разбомбили все спины и затылки в той толпе. Но ведь раньше паломники не жаловались на это явление, значит, скорость «гонщиков» просто была ниже и, возможно, значительно ниже. Тут у потомка инженера возник вопрос, а почему вообще возросла скорость перемещения молекул-резцов? И вот момент возникновения этого вопроса можно считать предтечей впоследствии очень скоро сделанного им открытия насчёт того, как именно всё обстояло там на самом деле.
                (ПОЧЕМУ ВОЗРОСЛА СКОРОСТЬ МОЛЕКУЛ-РЕЗЦОВ. МОЛЕКУЛЫ ПОГЛОЩАЛИ МИНЕРАЛИ ПАЛОМНИКОВ, ПОТОМУ ЧТО ТЕ УЖЕ ПОДВЕРГЛИСЬ РАДИАЦИИ?)
                Потомок инженера действительно задумался над этим вопросом. Скорость молекул возросла и это можно было считать фактом, он мог это связать только с изменением того, с чем они взаимодействовали. Как вы уже знаете, изначально он решил, что они взаимодействуют с самими паломниками, поглощая их силы, но, насколько он мог судить, в этих паломниках ничего не изменилось за прошедшие столетия – их рожали одинаковые женщины от абсолютно одинаковых мужчин, взращивала одна и та же биологическая направленность, заставляющая их быть рядовыми ячейками в огромном мироздании, в котором существовали энергетические формации, которым просто необходимо было что-то есть, и как сегодня один паломник абсолютно ничем не отличался от своего соседа, так не отличался он и от своего «коллеги» из какого-нибудь, скажем, девятнадцатого века. То есть паломников надо было сбросить со счетов. И вновь потомок инженера долго наблюдал за открытыми им молекулами-гонщиками, за выполняемой ими функцией. Надо сказать, что он не зря потратил своё время на созерцание их гонки. После потомка инженера всё-таки осенило: эти молекулы контролировали некое поле, создаваемое звуком чтения Корана, условно потомок инженера назвал это радиацией. Он всё это время видел некие преобразования воздуха в одном месте – где крутились на своих дантовских кругах по-мазохистски настроенные паломники, но не удосуживался вглядеться пристальнее. Однако оно того стоило. Как мною было упомянуто выше, происходило перепрограммирование определённого участка пространства. Радиация, создаваемая чтением, слепляла, так это можно было назвать, молекулы воздуха в чудовищные подобия букв Корана – это чтение формировало произносимый текст в самом воздухе. Но он не был написан на воздухе, текст возникал, потому что перепрограммировалось само пространство. Это было то, что могут делать все религиозные тексты, имеющиеся в распоряжении человечества. Ну и то, что являлось бы главным с точки зрения обыкновенного человеческого обывателя, если бы такой обыватель удосужился погрузиться в процесс подобного наблюдения, а не наш потомок инженера – то, как происходящее сказывалось на представителях рода людского, находящихся в пределах действия этой радиации. То есть на паломниках и немногочисленных саудовских полицейских вертухаев в униформе, мелькавших в бело-чёрной толпе любителей ходить кругами. Многие и многие жизненно важные элементы в их телах заменялись на свои аналоги. И здесь радиация поступала с их телами так же, как она поступала с пространством вокруг них – она писала свою программу, встраивая буквы священного текста в структуру как воздуха, так и людских тел. Происходящее даже можно было бы уточнить таким образом: персонально с паломниками радиация не работала – она перепрограммировала только пространство, в котором... и находились паломники, и только поэтому её воздействие сказывалось на их организмах. Но с учётом строения человеческого организма воздействие радиации корректировало само себя и нашло способ внедрения своей программы в данную конкретную биологическую формацию. Для людских организмов – тел паломников буквы читаемого текста, те буквы, что в пределах описываемого поля по своему образу и подобию слепляли молекулы воздуха в свои огромные копии, оказались слишком велики, поэтому буквы текста начали делиться. Не совсем так, как обычно делятся клетки живых организмов на Земле, в данном случае деление происходило за счёт отделения членов, которые могли существовать независимо, тем не менее не являясь отдельными механизмами. Просто буква не была мельчайшей графемой, известной религиозному письму. Как слово состоит из нескольких букв, так и каждая буква состояла из нескольких более мелких знаков. Буквы читаемого Корана делились на подбуквы и эти располовиненные буквы занимали в телах паломников и их редких надсмотрщиков места микроэлементов. Непосредственно в момент замещения тот или иной микроэлемент из человеческого организма отправлялся на место подбуквы в текст Корана, а сама подбуква занимало место микроэлемента в теле паломника – так питался религиозный эгрегор, в данном случае исламский. Замена происходила по всей площади тел паломников – для радиации эти тела были мягким маслом, входить в которое ей труда не составляло. Упомянутая радиация занимала определённое пространство между Каабой и крайними рядами паломников – радиация создавала Зону. Место, пространство, где исчезало всё живое, и именно Зона, наполненная этим излучением, поглощала силы людей, а не молекулы-резцы, и паломники заводились в это пространство только с одной целью – Зона должна была поглотить в них всё, делающее их живыми. И она, она, а не молекулы-рецзы, делала это – освобождала тела людей от «лишнего веса» микроэлементов, паломники становились после этого настолько «свободными», что в своих восторженных рассказах о нахождении около Каабы постоянно говорили об испытанном облегчении, просветлении и тому подобном. И в общем-то они не лгали – тело среднестатистического паломника устроено просто, ум ещё проще, поэтому речевой аппарат передавал испытанное ими в точности. А на самом деле произошедшее с ними можно было бы сравнить с отравлением кислородом: когда силы человека просто сжигаются ускоренными химическими реакциями, на какое-то время происходит невероятное по сравнению с обычным насыщение тканей кислородом и человек согласно законам своей физиологии чувствует подъём сил, радость и даже веселье. Но что бы он ни чувствовал, его тело в это время занято тем, что погибает. Если такого человека, человека, отравленного кислородом, спасти, он после случившегося ещё долго может вспоминать тот восторг, который испытывал в процессе своей гибели. Да, после нахождения возле центра Зоны, возле Каабы, они ещё двигались, но по ряду физиологических показателей это были только оболочки – фактически Зона просто дожёвывала их, пока они совершали заключительные обходы вокруг её центра с постройкой Каабы.               
                Вот по краю этих оболочек и проходили молекулы-резцы. Они вырезали огромный воздушный массив, центром которого была Кааба, вероятно, созданная по образу и подобию этих природных чёрных дыр в молекулах-резцах – видимо, очень древние инженеры знали о молекулярных особенностях этого мира несколько больше нынешних, а прокладкой служили паломники, и границей были эти самые молекулы-резцы. Открытые потомком молекулы таким образом формировали и одновременно ограничивали пространство Зоны. Они ограничивали его за счёт поглощения его «краёв»: они просто сжирали радиацию чёрными дырами, что располагались у них на борту, когда она доходила до их орбиты. Молекулы обособляли его для того, чтобы никто, кроме паломников, являющихся организмами, изначально расположенными к тому, чтобы отдавать себя энергетическому хомяку эгрегора, не пострадал от действия Зоны. Вот тогда потомок инженера и понял, что молекулы-резцы не имели цели отнять жизненные силы паломников – их микроэлементы им не были нужны: для себя потомок инженера уточнил, что втягивали они в себя только то, до чего радиация в телах паломников успела распространиться. А это были немаленькие площади в теле каждого отдельного паломника. Для молекул-резцов не было никакой разницы, просто отравленное воздушное пространство или некая биологическая формация, находящаяся в этом же пространстве – они отлавливали расчленённые буквы Корана везде в человеческих телах, где могли их найти. В отличие от Саудовских властей молекулы-резцы не рассматривали паломников как нечто ценное, вряд ли они вообще как-то идентифицировали их, вероятно, с их «точки зрения» они внедрялись в какую-то биологическую массу, которая выглядела для них скоплением органических и неорганических молекул, где просто делали своё дело. Поглотить Зону целиком, раз и навсегда, они, видимо, не могли, но могли сдерживать её распространение. И вот почему возросла скорость молекул-резцов, она возросла, потому что возросла скорость распространения радиации. Видимо, религиозные власти Саудовской Аравии, а других, как мы знаем, там и не было, ну, может быть, кроме американских, не смогли довольствоваться той кондицией, до которой доходили паломники, а значит, их постоянные клиенты, постоянные, даже если они какую-то часть своей жизни находились совсем в других частях света – всё равно они оставались клиентами официального поставщика ислама в этот мир, при обычном режиме чтения Корана. Властям королевства требовалось усиление впечатления, производимого на тех, кто приезжал к ним именно за определённым впечатлением, тем самым финансово питая целую индустрию. Поэтому привлечённые техники с лёгкой подачи небезызвестного англичанина Фрэнсиса Гальтона (Francis Galton), который в тысяча восемьсот восемьдесят третьем году и подарил миру своё полезное изобретение, впоследствии усовершенствованное и в своём усовершенствованном виде так пригодившееся саудовским властям, поработали с динамиками, установленными в мечете, в кольцо которой была заключена Кааба, и в результате внесённых изменений динамики стали передавать чтение Корана также и на неслышных для человеческого уха частотах ультразвука, буквально по аналогии с неслышными свистками для собак. Власти фирмы по производству ислама, а проще, Саудовской Аравии, решили заняться дрессировкой своих гостей. Они создали довольно мощные устройства, так как знали, что для выработки условного рефлекса требуется неоднократное повторение и, к сожалению для них, время, а его тратить эти власти не желали, им хотелось, что называется, здесь и сейчас. В итоге это и простимулировало распространение вырабатываемой радиации, потому что она первая откликнулась на означенный свисток, которым стали каждый из динамиков в мечете.
                Как это могло выглядеть с точки зрения радиации? Чтобы вы это представили себе, я немного расскажу, как именно работает упомянутый мною свисток для собак и о его роли в процессе тренировки. Вообще, религиозные власти изначально пошли по верному пути – по пути рефлексов. В конце концов, стандартный паломник в Мекке, запускаемый на аттракцион мечети имени Каабы – мечети Масджид Аль Харам, ничем не отличается от хорошо натренированной собаки, выполняющей хрестоматийные трюки на специально отведённой для этого площадке, власти страны Саудитов знали это по своему многолетнему опыту. Свисток устроен просто, инструкции к нему ещё проще, потому что нет ничего проще, чем рефлексы – что собаки, что человека. Где-то так будет звучать выдержка из любого руководства по тренировке собаки с помощью ультразвукового свистка: «... Причём звук в качестве условного раздражителя всегда должен предшествовать безусловному, то есть лакомству. Необходимо чередовать сигналы различной протяжённости. К примеру, для обучения подзыва, команды «ко мне», издавать длинную очередь сигналов, а чтобы собака запомнила команду «сидеть», производить серию коротких последовательных сигналов. Отправившись на прогулку с животным, распустите поводок на максимально возможную длину и используйте для подзыва собак свисток ультразвуковой, просвистев в него три раза. Остановитесь и потяните поводок на себя, давая понять питомцу, что вы его к себе зовёте. Закрепите результат, повторив такие действия пять раз. При необходимости можно поменять тональность свиста, подобрав наиболее оптимальную для своего питомца. Закрепив рефлекс поведения, можно попробовать спустить собаку с поводка и заставить её приблизиться лишь с помощью свистка. Главное, в процессе дрессировки не забывайте хвалить своего четвероногого друга и процесс обучения пойдёт быстрее.» Вот собственно «быстрее» и было ключевым словом для Саудитов. Паломники всех этих сигналов не услышали физически, разве что ультразвук усиливает физическую чувствительность человека в целом, а вот радиация подверглась интересному воздействию. Но хорошая собака из неё не получилась. Выше в деталях была описана реакция радиации на попытку такого воздействия. Но власти попытались... Потомок, как человек думающий, всё это прекрасно понял. Правда, для нашего инженера осталось не вполне ясным, на что рассчитывали власти страны имени Саудитов, собираясь воздействовать на своих паломников с помощью устройства, которым тренируют собак и звуки которого могут слышать собаки, но никак не люди, но Саудовская Аравия – кхм, страна тайн, не всегда понятных белому человеку. Во всём этом главным было то, что наш инженер увидел, что делается в микромире вокруг Каабы. Тогда-то у потомка инженера и родилась идея его главного изобретения – той самой «пасты», высасывающей всё необходимое для жизнедеятельности человека. Наш наблюдатель так и не смог понять, сама природа ли создала этот механизм или более древние изобретатели и заслуга потомка инженера состояла только в том, что он смог повторить это природное изобретение в миниатюре, подчинил его рукам человека думающего и изобретающего, и сделал его переносным. Уже на этапе реализации своей идеи он понял принцип того, как заставит этих малюток работать на себя.
                (ПОИСК ТЕЛЕСКОПА)
                Процесс изобретения для него начался с того, что он понял, что он не может ходить и читать Коран везде, где ему вздумается, параллельно свистя в собачий свисток. А всё, что он знал о том, как и чему подчиняются молекулы-резцы – это было то, что они корректировали свою орбиту в зависимости от изменения чтения Корана. Но также он знал, что корректировали свою орбиту они в первую очередь из-за колебаний границ Зоны, а вот она уже колебалась в зависимости от изменений в чтении упомянутого собрания арабского фольклора, в котором тем не менее, как и в христианской Библии, и в иудейской Торе с не менее иудейским Талмудом, похоже, всё-таки были зашифрованы какие-то методики воздействия на материю. Но – каждая книга для своей аудитории, с контингентом, доставшимся на долю ислама, работал Коран. А нашему изобретателю необходимо было решить, как он будет работать со своим открытием – молекулами-резцами. Ему нужно было ими управлять, именно ими с их чёрными дырами, а не радиацией, потому что последняя создавалась с помощью множества динамиков, многократно усиливая звук завывающих песнопений – потомок инженера не смог бы воспроизвести всё это в одиночку и посредством только своих собственных голосовых связок. Встал простой и неумолимый в своей срочности вопрос: как он мог бы управлять ими? Он начал искать, что руководило открытыми им молекулами. Ему повезло, что в первую очередь он обратил внимание на то, что они в отличие от паломников двигались по часовой стрелке. Они двигались, словно бы подчиняясь какому-то циферблату. Но вокруг никаких циферблатов не было, часы на руках у охранников, поддерживающих дисциплину среди паломников, он в расчёт брать не мог, к тому же ему было очевидно, что молекулы начали свой бег по часовой стрелке задолго до появления этих человеческих охранников на свет. Естественно, он не мог не заметить огромный циферблат, находящийся на новостройке, громоздящейся над Каабой и мечетью. Вообще-то, он поднимал лицо к небу, чтобы увидеть непосредственно чистое небо – отдохнуть от бескрайнего людского месива вокруг чёрного куба в центре мечети, где он уже практически поселился, но несколько лет назад саудовские власти позаботились о том, чтобы небосклон над Меккой перестал быть пустым и невинным. Если смотреть со среднего  человеческого роста в мекканское небо, особенно со двора мечети Масджид Аль Харам, где потомок инженера вёл свои наблюдения за молекулами-резцами, то рано или поздно на глаза попадалась эта башня. Потомок инженера счастливым исключением не стал – ему тоже пришлось её увидеть, и, соответственно, тот самый циферблат. Циферблат, похожий на гигантский ноготь гигантского пальца, установленный на верхушку саудовского новодела никак не мог отвечать за действия древних молекул и только особая уродливость и специфическая пропорциональность, напоминающая пятерню человека, сложенную определённым образом, заставили взгляд потомка инженера задержаться на новостройке. Это называлось Абрадж Аль Бейт (Abraj Al Bait) – здание, как уже было сказано мною, а ещё раньше замечено потомком инженера, благодаря пропорциональному соотношению высоты нескольких одинаковых корпусов и главного – центрального, что ровно в два раза превышает высоту этих корпусов (если не считать шпиль с положенным на спину полумесяцем, от этого ставшем похожим на рога тельца), так отчётливо напоминающее всем известный характерный жест со средним пальцем, буквально торчало над всем комплексом, составленном из мечети и Каабы, заключённой в эту мечеть. А между тем этот архитектурный уродец считался гордостью саудовских властей. С саудовской стороны проект осуществляла саудовская Saudi Binladin Group, основанная  Мохаммедом бин Авадом бин Ладеном (Mohammed bin Awad bin Laden) в тысяча девятьсот тридцать первом году. То есть компания возникла ещё в Недже. Но в тысяча девятьсот тридцать втором году другими людьми, гораздо более могущественными, была основана Саудовская Аравия и это тоже пришлось весьма кстати всё глубже и глубже входящему в мир аравийской застройки Мохаммеду бин Ладену. Он вошёл в этот бизнес настолько глубоко, что в дальнейшем получил статус «королевского застройщика», то есть его компания обслуживала интересы правящей династии. Он был самым богатым саудовским бизнесменом из числа не принадлежащих к королевской семье (потому что самые-самые богатые саудовские бизнесмены обязательно принадлежали к этому семейству). Вот поэтому точно так же, как и десятилетия до этого, его компания обслужила затею королевской семьи насчёт включения проекта торгово-гостиничного комплекса в бизнес, делаемый на хадже. Но между прочим огромные деньги и приближённость к королевской семье были не единственными отличительными чертами упомянутого саудовского бизнесмена, от прочих людей его отличало ещё и то, что он был отцом небезызвестного исламского деятеля Усамы бин Ладена, которого ему родила десятая среди его двадцати двух жён. А в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году он умер и не увидел, к чему в итоге пришла его компания-подрядчик, а также он остался в неведении насчёт того, сколько стоят номера с видом на Каабу в отеле, разместившемся в здании, по которому мы сейчас бегло пробежались. Тогда же потомку инженера совершенно случайно довелось узнать, что было на этом месте до возведения высоченного «фака» рядом с мечетью Каабы. А была там османская крепость конца восемнадцатого века, возвышавшаяся над всей ложбиной, в которой стояла и до сих пор стоит Кааба. И эта крепость в итоге пала: если арабы не смогли взять крепость Айджад (Ajyad) во времена Османской империи, то они смогли хотя бы получить моральную компенсацию, снеся её ради возведения «пальца с циферблатом». Вместе с исторической помехой, препятствующей росту доходов королевского семейства от ежегодного хаджа, была срыта и сама гора Бюль-Бюль (Bulbul). Потомок инженера был человеком дотошным и всё же потратил немного времени на анализ вероятности расположения искомого циферблата на «пальце» сего здания. Но и этот образчик гигантизма он сразу сбросил со счетов: молекулы бежали по своему кругу, очевидно, давно, как минимум не одно столетие, а Абрадж Аль Бейт с его циферблатом соорудили совсем недавно. Циферблат, похожий на гигантский ноготь гигантского пальца, установленный на верхушку саудовского новодела никак не мог отвечать за действия древних молекул. Потомку инженера оставалось искать дальше.
                А молекулы продолжали свой путь по кругу – паломники ойкали, но тоже неуклонно двигались им навстречу и навстречу, как сами они считали, своему месту в раю у Аллаха. А потомок инженера даже не мог понять, находится ли он на пути к своему изобретению. Днями и даже ночами  он смотрел на Каабу, дошло до того, что он начал видеть её во сне и вовсе не потому, что проникся симпатией к этому набору ровно уложенных каменных блоков – в плане архитектуры потомок уважал творения Древнего Рима и Древней Греции, просто он так много раз взглядывал на неё, что ему стало казаться, будто он по-соседски сблизился с нею, будто он уже даже побывал внутри неё. И вот тогда потомка инженера осенило, а не заглянуть ли ему действительно внутрь Каабы? Он заявил о возникшей идее саудовским властям, те согласились – они на многое согласились бы, лишь бы сохранить поток паломников постоянно возрастающим, а для этого мало было только запускать новые авиалинии. Причину они действительно нашли уважительной, в противном случае потомку инженера нужно было бы быть высокопоставленным чиновником или сверхбогатым человеком, чтобы войти внутрь Каабы. С какой-то особой святостью внутреннего пространства постройки это, разумеется, связано не было, к тому же какое отношение степень святости религиозной святыни имеет к рангу посетителя?.. – ещё какие-то сто лет назад в Каабу мог войти каждый паломник, но со временем саудовские короли решили это изменить. Каабу взяли под контроль. Тут потомок инженера вспомнил, какое впечатление на него произвёл саудовский король с его телохранителями, здоровенными гренадёрами, которые не отходили от него более, чем на два-три шага. Он вспомнил характерные движения вперёд этих телохранителей при каждом приближении к королю других лиц – они словно заглядывали, что там происходит перед королём? Словно в приоритете у этих телохранителей было пространство перед королём, а не позади него, хотя атака могла бы произойти и оттуда. И тогда он понял, они не охраняют, а сторожат его, они не охраняют его от его собеседников, тем более что к нему всё равно не подпустили бы никого рангом ниже премьер-министра или госсекретаря, они сторожат, чтобы именно он не ляпнул гостям что-то такое, чего не следовало бы по мнению тех, кто стояли за фигурой короля. Также обстояло дело и с Каабой, закрытой для посещения простыми смертными: это не они могли причинить какой-то вред её внутреннему убранству, это она могла выдать им какой-то свой секрет. Вот за этим секретом он и отправился в её внутренности.
                ( ЕГО ЗАГРИМИРОВАЛИ. ВОШЁЛ ВНУТРЬ.ПОИСКИ ВО ДВОРЕ. СНОВА ВНУТРЬ)
                Но прежде ему пришлось пройти через небольшое преображение: как актёр театра не может выйти на сцену без грима, так и саудовские власти чётко дали понять, что если потомок инженера хочет войти в святая святых ислама, он должен соблюдать то, что в широком смысле можно было бы назвать определённым дресс кодом. Вот поэтому потомку инженера, просвещённому человеку, пришлось изобразить религиозную шишку, каких в исламе, как и в любой другой конфессии, было предостаточно. Но его впечатления от чёрной накладной бороды лопатой, которая одновременно и колола, и щекотала его шею и грудь, а также от вонючего автозагара, которого на него намазали так много, словно он собирался прямо из Мекки на карнавал в Бразилию, да, кстати, и из одежды на нём осталась только пара свободных тряпок, были ничем по сравнению с предчувствием близкого открытия. Когда он, наконец, вошёл внутрь Каабы, он понял, что искать циферблат, то есть пульт управления молекулами-резцами, он будет только здесь и нигде больше. Откуда у него родилось такое ощущение, сказать сложно, но потомок был уверен в своих ощущениях. Сам зал внутри Каабы больше всего напомнил ему предбанник древнеримских терм. Это было его первое впечатление, или второе после того, как он понял, что поиски продолжать имеет смысл только здесь. Но его второе впечатление не выбило его из колеи. К слову сказать, естественно, никакого циферблата внутри не оказалось. Не то чтобы потомок инженера этого ждал, но он не удивился и, несмотря на явное отсутствие циферблата, он всё ещё собирался искать его именно здесь. В первую очередь он распорядился убрать ткань с шахадой – аналогом христианского символа веры, после он внимательно осмотрел скрытую ранее поверхность под потолком зала. По всему своему периметру эта поверхность была пуста. Однако кое-что любопытное он заметил. Да невозможно было не заметить то осыпание штукатурки, которое происходило внутри, только тем, что могло бы показаться не вооружённому глазу «штукатуркой», были молекулы-резцы. Вместе со всем этим внутри Каабы смутно ощущалась лёгкая вибрация, которая, вполне возможно, для этих молекул была весьма ощутима. Первое, о чём потомок инженера подумал, ощутив вибрацию, это ход стрелок предполагаемого циферблата. Он убедился, что должен продолжать искать. Но очень быстро он понял, что одной убеждённости недостаточно, надо ещё располагать либо знанием, либо везением. Да, в его распоряжении было неплохое орудие поиска, встроенные в его глаза микроскопы, и это было колоссальным преимуществом рядом с возможностями любого другого человека – даже если бы кто-нибудь с лупой обшарил каждый миллиметр стен помещения, он не увидел бы циферблат, в существовании которого был так уверен потомок инженера. Но пока не мог и он сам. И это обескураживало нашего искателя. Всё жирнее и жирнее становился шрифт словно написанного в его мозгу вопроса: как же ему разглядеть то, что не могли разглядеть даже встроенные в его глаза микроскопы? Чтоб рассмотреть самую дальнюю точку во Вселенной, человечество использует телескопы, но что мог использовать потомок инженера, стоящий в зале, который вовсе не был залом обсерватории? Но надо заметить, что вся эта история, как и сопряжённые с ней подистории, держится на озарениях, не стал исключением и этот случай – потомок инженера понял, что нужно найти такой телескоп, который позволит ему увидеть то, что скрыто от глаз людей даже надёжней, чем в самом дальнем углу Вселенной. И телескоп, как полагал потомок инженера, не должен быть случайным, он должен быть чем-то вполне предсказуемым. Вот только пока никаких предсказаний на эту тему в его уме не рождалось. Если бы он был где-то поблизости, потомок уже разглядел бы его, тут потомок инженера подумал, что не приведи судьба и этот телескоп окажется микроскопическим. Он осмотрел помещение Каабы ещё раз, потом он осмотрел его контрольный раз, потом он неоднократно выходил и заходил обратно в Каабу – он думал, где может быть спрятан этот телескоп? Но даже ничего похожего на него ему не попадалось. Телескопа не было. Не было даже его деталей. И тут потомка пронзила догадка – детали! Ему не нужно искать весь телескоп сразу, ему нужно найти его отдельные детали и собрать его. Но и ничего похожего на детали к телескопу вокруг него не было. Разное приходило в голову потомку инженера – в конце концов, он привык искать, что бы там он ни искал в своей жизни на разных этапах – он даже предположил, что линза телескопа может находиться на дне колодца Замзам и он действительно заглянул туда, а после и сам спустился, потому что у стекла есть одна неприятная особенность, его не видно в воде. Но колодец не был замешан в этой истории. Также на его дне не было и зеркала, это на тот случай, если бы телескоп оказался зеркальным, и отражало уставшее лицо потомка, в этот раз загримированного под простого рабочего, не спрятанное зеркало, а простая вода. Но и в отражении не было подсказки, потому что не было её на лбу у потомка. Но потомок инженера готов был поклясться всем самым дорогим, что телескоп или его составные части где-то близко. Он среди прочего допустил и версию, что телескоп замаскирован под один из минаретов мечети Масджид Аль Харам. Но тщательная проверка не принесла положительного результата – минареты были всего лишь минаретами. После непродолжительных приключений снаружи, ему оставалось только вернуться в Каабу. Шёл уже не первый день его поисков, потомок свыкся с вонью автозагара и с огромной мочалкой на его подбородке, под видом бороды стандартного саудовского исламского деятеля истязающей его полуголые грудь и шею, но тут ничего нельзя было поделать – внутрь Каабы с известных пор запускались только очень важные гости, похоже, ислам и в этом вопросе не отличался от прочих конфессий: одних он определённо чтил выше других, а степень важности исламских деятелей, как, например, и православных священников, можно было безошибочно считать по внешнему виду, у одних это были огромные позолоченные кресты, висящие на животе, у других колоссальных размеров бороды, тоже доходящие до живота. Но это была его цена входа в Каабу. Внутри всё было по-прежнему. Три колонны подпирали потолок, хотя потомок инженера, который тоже был инженером, не видел для этого необходимости, между двумя из них стояла тумба, больше всего похожая кухонный разделочный столик – зачем здесь был этот столик, он тоже не понял: во время церемонии чистки Каабы, которая проводится администрацией мечети дважды в год, если уборщикам понадобится куда-то положить свои мочалки, всегда можно воспользоваться тележкой на колёсиках, если столик служил для ритуальной части внутреннего действа, то ни о каких ритуалах, ну, разве что кроме обычных молитв, проводимый внутри Каабы, он даже не слышал. Единственное, что ему пришло на ум, и продиктовано это было как раз сходством этой тумбы с разделочным столом, который обычно есть на кухне у любой хозяйки (housewife), это то, что здесь проводятся или как минимум проводились ритуальные заклания животных. Потомок огляделся ещё раз, дверь на улицу оставалась приоткрытой и лёгкий сквозняк, образованный этой дверью и щелями вокруг двери, ведущей на крышу Каабы, заставил перезваниваться пустые восточные кувшины и лампы, висящие на перекладине между колоннами в полутора с небольшим метрах над головой потомка инженера – это создавало ощущение, будто он находится на одной из узких улочек старого восточного базара где-нибудь в Каире. Но свежих идей сквозняк не принёс. Потомок должен был этот прошедший день, как и несколько предыдущих, вычеркнуть из числа проведённых с пользой. Но он по-прежнему не думал сдаваться. Он даже предположил существование тайной комнаты в Каабе или какого-то подвала, или чердака, как то бывает в жилых домах, или хотя бы какой-то прослойки между настоящим потолком постройки и подвесным потолком, который поддерживали колонны, потому что иного применения этим колоннам он придумать не смог, но поиски опять ничего не дали, пресловутые три колонны упирались непосредственно в настоящий и единственный потолок помещения. Тайников не было. Кааба упорно напоминала макет или дом-декорацию, какие часто ставят на сцене во время спектаклей. Она казалась совершенно бессмысленной. А сам он, как ему казалось, заблудился всего среди нескольких деревьев, как если бы попал в густой и тёмный лес прямо посреди освещённого зала Каабы. Вот тогда и сверкнула эта догадка.
                (ОБНАРУЖЕНИЕ И СБОРКА ТЕЛЕСКОПА)
                Мгновенно он повернулся к колоннам, стоящим в середине зала – в своих деревянных саванах они казались стволами обыкновенных деревьев. В деревянных футлярах колонн скрывались три составные трубы искомого потомком инженера телескопа. Ему осталось только извлечь их и найти правильный способ их сборки. После тщательного осмотра деревянного покрытия потомок заметил, что футляры легко расстёгиваются в местах замаскированных стыков. Дальнейшее происходило уже довольно быстро, не более дня понадобилось саудовцам, чтобы под руководством потомка инженера вынуть все три части телескопа из их деревянных саванов. Латунный хлам – лампы, кувшины вместе с нехитрыми благовониями, содержащимися в них, и прочая дребедень были вынесены вон, у потомка инженера, наконец, перестала болеть голова от этого приторного запаха. Ну а дальше потомок инженера предпочёл остаться с частями телескопа наедине. Дальше предстояло думать, а в этом саудовцы помочь не могли. Во-первых, потомку предстояло решить, где производить сборку телескопа, в принципе, двор мечети неплохо для этого подходил, но тогда, такой же неумолимый, как песчаная буря на пути бедуинского каравана, перед ним вставал вопрос, что с помощью этой гигантской трубы он сможет увидеть внутри Каабы? Нет, просунуть конец телескопа в её двери он руками саудовцев, сумеет, но око телескопа просто упрётся в стену напротив двери и счастье, если циферблат окажется именно там. Но мог ли он надеяться на такую удачу? Вопрос о том, как бы отреагировали паломники на то, что кто-то засовывает внутрь Каабы огромную трубу, не факт, что большая их часть смогла бы распознать в ней телескоп, вообще не стоял – их просто удалили бы на это время, а в мечети объявили санитарный день. Но отсутствие таких мелких вопросов нисколько не избавляло потомка инженера от крупных: как правильно собрать и как охватить им всё внутреннее пространство Каабы? Пока все три части телескопа оставались внутри Каабы, потомок инженера даже не смог бы сказать, почему он их там оставил, ведь дальнейшая их сборка в небольшом внутреннем пространстве не представлялась возможной. Все три части лежали и отчётливо давали понять, что в единую прямую в рамках предоставленного помещения собраться не смогут. Но что оставалось делать тому, кто непременно должен был их собрать? Потомок инженера приступал к их подробному осмотру. А на двор мечети Масджид Аль Харам опустилась ночь, за стенами Каабы было темно, совсем так, как сейчас темно за нашими стенами, но что значила смена дня и ночи для того, чей весь ум был занят поиском правильных ответов. Ни исламский Аллах, ни христианский безымянный бог, ни иудейский Яхве, ни даже Будда с Иисусом не приготовили их для него. В отличие от официально заявленных всеми этими конфессиями миллионов верующих он мог рассчитывать только на свой ум. И он действительно больше думал, чем действовал руками, он знал, что если ему понадобится перевернуть хоть одну лежащую часть обратной стороной к себе, ему придётся звать саудовцев и это омрачало его мысли – он хотел приблизиться к ответам без свидетелей, тем более таких, вряд ли способных оценить всю глубину открытия, так же он не мог рисковать этими частями от будущего телескопа, подвешивая их на тросах с тем, чтобы иметь возможность свободно заглянуть среди прочего и снизу без того, чтобы по каждому разу звать своих исламских помощников, ожидающих снаружи. Поэтому эти части спокойно лежали перед ним, словно отдыхая от долгого, слишком долгого, стояния в виде колонн. Но многочисленные осмотры не прошли даром, во время одного из них он всё-таки заметил кое-что, что здорово напомнило ему стандартную инструкцию, какая бывает к любой технике. После ему оставалось удостовериться, что такая же инструкция размещена на каждой из трёх частей телескопа. То есть с какой бы части он не начал, он всё равно начал бы с ознакомительной инструкции. В первые мгновения язык не показался ему хоть сколько-то знакомым, ему вообще показалось, что это не был ни один из известных земных языков, язык был либо не земным, либо слишком земным и слишком старым, чтобы поддаваться опознанию не лингвистом. Но буквально в следующие мгновения он понял, что уже читает текст инструкции. Видимо, что-то было в этом тексте, что заставляло его подстраиваться под навыки индивидуума и таким образом позволять последнему прочесть себя. Надо полагать, дело было именно в этом, а не встроенных в глаза потомка микроскопах. К тому же в тот момент они находились в пассивном режиме. Я не стану уточнять, какой язык был для потомка инженера родным. Как бы то ни было, он смог прочитать инструкцию неизвестных конструкторов. Написанное в ней заставило его задуматься о том, что современному обществу известно о физических законах этого мира. Либо внутреннее помещение Каабы являлось филиалом какого-то другого мира – то есть совокупности других законов другой физики. Но как бы то ни было, в инструкции к телескопу говорилось, что физика внутреннего пространства помещения, в которое были вмонтированы его части, может быть изменена под нужды этого телескопа и, соответственно, того, кто в него будет смотреть, возможно, он вообще не предназначался для использования вне данного помещения. Для этого было необходимо предпринять ряд действий. Первым шагом должна была стать небольшая подготовка: она не включала в себя ничего особенного, просто нужно было поставить составные телескопа обратно на их места в том порядке, в котором они стояли, и начать их выемку строго с центральной части. Затем правую часть и самой последней – левую. Определять, которая правая, которая левая, стоя спиной ко входу. Потомку инженера не пришлось бы этого делать, если бы прежде он не поспешил их вынуть. Но что было сделано, то было сделано. Однако ничего непоправимого не случилось – он точно помнил, на каком месте какая часть стояла раньше. Он был готов исправить свою небольшую оплошность. Что ж, всё-таки пришлось звать саудовцев и объяснять им, что нужно делать с бывшими колоннами, недолгое время составными частями прибора, а теперь снова колоннами. Иронию потомка саудовцы не поняли, но с задачей справились – все три части телескопа снова стояли на старых местах, но теперь уже без деревянных саванов. А после были вынуты обратно, начиная с центральной. После этого потомок инженера снова выдворил саудовцев и приступил ко второму шагу. Согласно инструкции, которая так неожиданно вдруг стала доступна прочтению несмотря на языковые различия между потомком инженера и древними конструкторами, требовалось раздеться догола, продемонстрировав себя пока ещё разобранным частям телескопа и обязательным условием, если верить инструкции, было наличие у индивидуума всех частей тела, то есть одноногий или однорукий сразу выбыл бы из игры. Первозданный вид человека должен был возбудить в роботе, которым на самом деле являлся найденный потомком телескоп и который находился в сознании с момента выемки центральной, головной, части с её первоначального места под потолком Каабы, реакцию активации заложенной в него схемы дальнейших действий. Потомку инженера пришлось снять с себя одежду и остаться под сводами Каабы в том виде, в котором, по преданиям, Адам ухаживал за Евой ещё до того, как они начали себя стесняться. Чисто внешне телескоп, точнее, пока ещё только его части, никак не отреагировал на обнажение потомка, впрочем, он и не ожидал аплодисментов. Совершенно голому потомку осталось перейти к третьему шагу, а он состоял в следующем: тот, кто осуществлял предыдущие действия, в данном случае потомок инженера, должен был укрыться в крохотном помещении, где теперь находилась лестница, ведущая на крышу Каабы – телескоп должен был собрать себя сам. И все необходимые метаморфозы с помещением тоже должны были произойти без участия какого бы то ни было оператора, потомку предстояло вернуться в зал, почувствовав некий внутренний зов – инструкция обещала, что он его почувствует. Потомку пришлось поверить инструкции и уйти в указанное место ждать своего внутреннего зова. К тому же пространство чуланчика, который до того, как стать чуланчиком с лестницей на крышу, судя по тому, что он фигурировал в инструкции, был чем-то другим и служил каким-то другим целям, в свете предстоящих событий показалось ему необыкновенно уютным. Возможно, это также было связано с тем, что он был совершенно раздет. Хотя, надо признать, искусственную исламскую бороду потомок инженера сдёрнул с себя, хоть и с болью, но и с превеликим удовольствием, он бы снял с себя и автозагар, которым умазывали его щедрые на это саудовцы, но тот снимался, видимо, только с кожей: потомок инженера очень надеялся, что смуглая кожа – достоинство бразильских карнавальных танцовщиц не помешает запускаемому процессу и что среди создателей просыпающегося механизма был хотя бы один с такой кожей, чтобы оптический робот, оставшийся в главном зале, мог серьёзно отнестись к тому примеру для подражания, который смог предоставить ему потомок инженера, то есть самого себя, с недавних пор заметно посмуглевшего.
                А в основном зале Каабы, оставшемуся без присутствия человека, как только закрылась дверь помещения, служившая саудовцам чуланом, стало происходить следующее: та часть телескопа, которая стоял на центральном месте, а стояла она там не случайно и символизировала голову, мозг всей конструкции, обзавелась манипуляторами – они буквально выросли из корпуса этой части будущего телескопа. Манипуляторы потянулись к той части будущего телескопа, которая, ещё будучи колонной, стояла справа, они обхватили её и насадили на «голову». Одновременно с этим действием пространство зала стало меняться – процесс пошёл, то есть изменение пространственно-физических характеристик помещения началось одновременно с процессом сборки телескопа, он же, этот процесс, и запускал эти изменения – зал стал больше в два раза, ровно настолько, чтобы, ставший вдвое длиннее, телескоп легко в нём помещался. Хотя снаружи Кааба осталась прежней. После этого две соединённые части, ставшие единым целым, аналогичным образом присоединили к себе третью, последнюю часть телескопа, ту часть, которая, ещё в бытность свою колонной, подпирающей потолок Каабы, стояла слева. Третья часть отлежала от центральной чуть дальше, чем вторая, поэтому из корпуса центральной части, откуда до этого появились манипуляторы-руки, теперь появились опоры, вполне способные выполнять те же функции, что ноги у человека. Почему соблюдалась такая очерёдность? В действиях робота всё было по принципу, что у человека правая рука главнее левой, а голова по центру главнее обеих рук – древние создатели закрепили этот простейший принцип, чтобы техника действовала по их образу и подобию. Телескоп закончил со своей третьей частью. Вместе с этой манипуляцией и внутреннее помещение Каабы, абсолютно не меняющейся снаружи, стал больше в три раза. Преломляторы пространства, находящиеся в стенах Каабы, чутко реагировали на нужды телескопа и позволяли пространству-раскладушке, а дело в том, что внутреннее пространство Каабы было устроено именно как раскладушка, раздвигаться, сколько это необходимо – у этой постройки были зарезервированы небольшие территории за границами нашего мира и ему было, куда двигаться. Но телескопу не требовалось слишком большого помещения. Телескоп собрал себя и был готов приступать к дальнейшей работе. Когда телескоп закончил, потомок инженера почувствовал зов. Обещанный инструкцией зов был похож на неожиданно возникший перед его взором мираж, он ещё подумал что мираж на Аравийском полуострове можно увидеть не только в пустыне, но даже в Каабе. Ему привиделось, что он то ли на берегу, то ли в ином каком-то месте, но главным в том видении были волны, и даже нет, главным было то, что они бежали к нему, как во время бурного прилива. Он был там словно бы для того, чтобы встретить их всех. Как он понял, что это и есть тот самый сигнал, он даже не смог бы объяснить, он понял и всё. Когда потомок инженера вернулся в главный зал Каабы, он одновременно и узнал, и не узнал это помещение. Но главным было даже не это.      
                (ОСОЗНАЁТ СВОЁ СЛИЯНИЕ С МИКРОСКОПОМ. ОБНАРУЖЕНИЕ ЦИФЕРБЛАТОВ. УТОЧНЕНИЕ ИХ СВЯЗЕЙ С МОЛЕКУЛАМИ-РЕЗЦАМИ)
                По его возвращении в главный, заметно расширившийся, зал Каабы, он не увидел телескопа. Вообще, то, что он увидел, показалось ему микромиром того микромира, что он обычно видел через встроенные в его глаза микроскопы. Но те пока оставались в пассивном режиме. Но это всё пока было вторично, больше всего его интересовало, куда исчез телескоп. Пока он находился в закутке, ведущем на крышу, саудовцы разобрали и вынесли телескоп? В принципе, они могли: считающие западные нормы общения не более чем условностью, члены не социума, а только своего племени и клана, такие могли всё что угодно. Потомок уже собрался было выйти наружу и задать им пару вопросов, как заметил, что помещение остаётся увеличенным, это было возможно только в одном случае, если телескоп оставался в нём и требовал для себя места. После этого потомок инженера отметил, что микромир, который он наблюдал, стал ещё более микро по сравнению с наблюдаемым им обычно плюс тот факт, что глазные микроскопы не были активированы – ему оставалось осознать, что он уже смотрит через телескоп. Но как такое было возможно? Что-то произошло с ним в закутке, где он был? Потомок инженера не ощутил, что в том помещении, которое саудовцы использовали всего лишь как ход на крышу, с ним действительно произошла одна метаморфоза – он стал антенной, это помещение, которое являлось физическим преобразователем по органике, сделало его тело антенной, настроенной на изображение, получаемое телескопом, оно и было предназначено именно для этого – подготавливало субъект к слиянию с телескопом, потому что обычным способом взаимодействовать с роботом, парящим по залу, насколько это вообще возможно для тяжёлой трубы весьма значительного размера, человек не смог бы. Те волны, что он видел бегущими к нему, были электромагнитные волны. Потомок инженера теперь был антенной, только с глазами. Для этого в его организм были внесены кое-какие, не такие уж и значительные, изменения – просто природные ресурсы человеческого организма были активизированы: электричества в человеческом теле всегда было достаточно, а уж входов-выходов для оного и того больше, тело человека среди прочего также могло служить отличным многополюсником (multi...). За стенами Каабы уже давно был день. Но потомок на какое-то время перестал помнить о внешнем мире. Он приобщался к древним тайнам. К такой древней, но намного опережающей любую современную технике. Кто были её изобретателями и конструкторами? Кому принадлежало авторство всего этого технического комплекса, куда входили и этот телескоп, и сама Кааба, как бы она ни называлась на самом деле, и молекулы-резцы? Что они должны были поглощать изначально, ещё в те времена, когда ни о каком исламе в этих, да и в других тоже, местах никто даже не слышал? Что заставило их «переквалифицироваться» из того, чем они были прежде, в поглотители нынешней радиации? Что вообще было здесь до того, как полчища двуногих муравьёв, всем маршрутам предпочитающие круг, заполонили пространство вокруг и почему вообще всё это невероятное хозяйство оказалось бесхозным? Потомок инженера хотел бы ответить на все эти вопросы разом, но он помнил, для чего он собрал этот телескоп, и от таких сладостных, но пока не слишком плодотворных размышлений он вернулся к своей главной задаче – поиску своего циферблата. Вернее, не своего, а скорее уж циферблата, принадлежащего таким маленьким, но таким важным «гонщикам» – молекулам-резцам. Но ничего, кроме обычной картины внутреннего, хоть и порядком расширенного, помещения Каабы, он не увидел. Ожидаемого циферблата и даже чего-то, хоть сколько-то похожего на него, в зале Каабы не было. Но несмотря на неудачи потомок был уверен, он просто чувствовал, что циферблат должен быть здесь. Погружаясь в микромир, будто улетая в пространство космоса, потомок мог только предполагать, какие ещё глубины скрываются за мельтешением молекул, атомов и прочих корпускул. Его непонятное слияние с телескопом не доставляло ему никакого физического неудобства и он мог только догадываться, как выглядит со стороны. Впрочем, то, что он ходит по залу Каабы совершенно голым, хотя те же саудовцы в любой момент могут зайти туда же, нисколько его не смущало – если саудовские власти были готовы на то, чтобы пустить постороннего и к тому же не мусульманина в свою святая святых, своего золотого тельца – кормилицу-Каабу, лишь бы она по-прежнему оставалась кормилицей их кошельков, то и потомок был готов искать свой циферблат хоть голым. Потомок перемещался по залу и будто осматривал окрестности небольшой вселенной, но во всей этой вселенной молекулярного варева и кристаллических структур он оставался единственным деятелем, только его сердце отстукивало минуты и, возможно, часы поиска и, кстати, он не мог сказать, что стал видеть много глубже – чего-то недоставало. Чувствовался явный недостаток мощности этого, найденного такими трудами, телескопа, потомок мог оценить это по своему опыту с собственными микроскопами. И тут он вспомнил – микроскопы... Потомок догадался вернуть микроскопы в своих глазах в активный режим. И вот тогда ситуация изменилась. Этот телескоп будто ждал кого-то именно с такими глазами,                потомок инженера видел в мельчайших подробностях атомную решётку мраморных плит, покрывающих пол и стены, видел, как выглядит то, чем остальные люди могут только дышать, но никогда рассмотреть – обычный воздух, зрение древних было сильнее людского – не будь у него по микроскопу в каждом глазу, телескоп не помог бы.
Телескоп сжимался и растягивался обратно, при этом умудряясь не задевать стен, между которыми пространство, казалось, ходило ходуном. Микроскопы в глазах потомка тоже работали на полную мощность – он видел мир так, как его не видело ни одно живое существо на планете. Вживлённые в его глаза микроскопы и древний телескоп составили невероятно плодотворную пару.
                Пока процесс шёл, он продолжал строить в своей голове предположения, каким может оказаться искомый циферблат. Он не особенно рассчитывал увидеть циферблат буквально такой, какой бывает у наручных или настенных часов – это было бы слишком буквально, но всё же надеялся, что тот будет таким, что он сможет его узнать. Кое-какие версии у него, конечно, были. Если чёрным дырам на борту молекул-резцов вполне достаточно размера своих носителей, то почему бы по аналогии с этим и циферблату не располагаться внутри какой-то молекулы? Когда потомок инженера впервые об этом подумал, он ещё не знал, что он практически нашёл свой циферблат. Но я не буду забегать вперёд, в чём именно он угадал. Потомок инженера не смог бы точно сказать, сколько времени он так провёл, тем более  что в глазу всё время присутствовала какая-то помеха – он не мог ни сморгнуть её, ни понять, что это такое, он просто продолжал вглядываться в пространство Каабы, как всё в тот же, уже порядком поднадоевший, космос, думая, а как велики вообще его шансы на успех в этой, очень может быть, что бесконечной внутренней вселенной Каабы? И поскольку ничего другого, достойного его внимания, в поле его зрения всё равно не попадалось, ему осталось только начать пристальнее присматриваться к той самой помехе в глазу. Что она была такое? Откуда взялась? Это абсолютно точно не была соринка в глазу и это не было что-то в пространстве Каабы, потомку инженера пришлось признать, что это нечто находилось на стекле телескопа. Вторым шагом стало то, что он признал, что это не случайно находилось на стекле. Размещённое посередине, чуть выше центра, там, где производители часов обычно ставят эмблему своей фирмы, оно оставалось неподвижно. Это что-то напомнило потомку. В следующую секунду он уже знал, что нашёл свой циферблат. И как только он понял, что видит, непонятная помеха мгновенно стала знаком радиационной опасности и вот тогда перед потомком инженера выложилась дорожка знания от этого знака до той самой радиации, что терроризировала паломников снаружи Каабы, играя на нервах религиозных и светских, что в тут одно и то же, властей страны, которые, как было сказано выше, собственно и были причиной её появления. Ему даже показалось, что это не он, что циферблат сам нашёл его: стекло телескопа и было тем циферблатом – всё это время он смотрел сквозь циферблат, разыскивая циферблат. Но почему же он так долго не мог распознать этот знак, хотя смотрел в буквальном смысле прямо на него? У потомка инженера родилось подозрение, что, как и текст инструкции к телескопу, все графемы древних хозяев открывались зрителю только в момент наибольшей готовности последнего. За неимением другой версии, потомок принял эту как рабочую. Но главным открытием, безусловно, оставалось обнаружение циферблата. Потомок был рад, что тот оказался не мифом, придуманным им самим в кратчайший срок, не его выдумкой, а реальностью исследуемой им конструкции. Теперь ему хотелось лично увидеть физические связи молекул-резцов с этим циферблатом. Но для этого ему тоже не надо было далеко ходить. Нужно было вспомнить, да что там вспомнить, просто ещё раз посмотреть на осыпание молекул-резцов. Под увеличением, а иначе это просто и не было возможно увидеть (прим. переводчика: and by another way it simply was impossible to watch), это было похоже на перманентный обвал в горах: словно камни, куски породы, глыбы, молекулы-резцы выходили из стен Каабы и выглядело это так, будто стены обваливаются, посреди этого потомку первое время даже было неуютно работать. Потомок инженера подумал, что вообще-то этот процесс должен был бы разрушать стены постройки – как долго они простояли бы, если бы не... восполнялись каким-то образом? Значит, там, снаружи, молекулы-резцы сделав пару или больше кругов, после рейда возвращались обратно в магнетитовые стены Каабы. Они без конца встраивались в стены и отсоединялись от них – это и обеспечивало круговорот «гонщиков» в природе, и позволяло Каабе стоять нерушимо. Но не успел потомок инженера как следует осознать увиденное, ему открылось новое обстоятельство. Это скорее было не обстоятельство, а уточнение к изучаемому им процессу. А произошло следующее. Постоянно наблюдая микромир, будучи на «ты» практически со всеми атомами и молекулами мироздания, потомок инженера давно уже столкнулся с таким явлением как «замыленный глаз», поэтому-то он не сразу заметил, что кое-какие атомы в помещении Каабы несколько отличаются от всех прочих. А именно тем, что они словно бы ходили из стороны в сторону, так дрожит плохо прикрытая дверь на сквозняке – движение было микроскопическим даже для его глаз, усиленных телескопом, его, это движение, действительно было трудно заметить, тем более что вокруг потомка без конца «осыпались» стены и он так и не смог к этому привыкнуть в полном смысле этого слова. К тому же он уже некоторое время смотрел не только на то, что было за линзой телескопа, но и на то, что происходило на ней – на стрелки обнаруженного циферблата, одна из которых двинулась. И вот тогда все дрожащие атомы сместились со своих мест, они как бы отъехали в сторону и за каждым из них открылось пространство, в котором находилось по циферблату. Потомок инженера искал один циферблат, но их оказалось много, много больше. Это было похоже на то, что на каждую молекулу-резец приходился отдельный циферблат. Вот относительно чего угадал потомок, когда предположил существование циферблата в какой-то молекуле, он не угадал только с названием частицы вещества и с тем, что не «в», а «за» – за атомами, а не в них были спрятаны дополнительные циферблаты. Но понять их предназначение для потомка было уже делом привычки. На циферблате, которым потомок про себя назвал главным, тот, что располагался на линзе телескопа, было не две-три, как на обычных часах, стрелки, а целое множество. Потомок инженера понял, стрелки были датчиками, датчиками для самых разных целей, но одна из них была датчиком радиации. Одновременно с движением этой стрелки произошло дополнительное высвобождение молекул-резцов из стен постройки и сопровождалось это высвобождение выставлением определённой цифры на каждом из циферблатов, что уютно разместились на «задних двориках» за атомами-дверями. Эти цифры обозначали количество тысяч, если не сотен тысяч «гонщиков», которым предстояло зайти на новый круг вокруг Каабы. Теперь потомок инженера увидел процесс не только снаружи, но и ту его часть, которая проходила внутри постройки. Картина прояснялась и становилась окончательной. Дополнительные циферблаты были размещены в межатомном пространстве как продолжение главного циферблата, то есть циферблат в телескопе контролировал не молекулы-резцы, а атомы с «задними двориками», а те уже каждый – кураторы какой-то конкретной молекулы-резца, и тех не могло «отшелушиться» от стен Каабы одновременно больше, чем было этих атомов в Каабе. Такая взаимная страховка по мнению её создателей была оправдана, так как управлять «гонщиками», постоянно готовыми броситься практически на всё вокруг, было непросто. Но как заметил потомок инженера, древний механизм справлялся. Что же, увиденное было вполне логичным продолжением виденного им прежде. Как молекулы резцы имели на своём борту миниатюрные чёрные дыры, так эти атомы на своём борту имели циферблаты. Точнее, даже не сами атомы, они были только заслонкой, закрывающей деликатное устройство механизма. Самые что ни на есть настоящие циферблаты – с цифрами и стрелками. Стрелки двигались, потомок инженера отметит это впоследствии. А в центре каждого такого циферблата тоже находился знак радиационной опасности. Самый что ни на есть обыкновенный знак радиационной опасности, которых полно, например, в нынешнем Чернобыле. Впрочем, на этих циферблатах, как и на главном, было множество самых разных знаков, понять которые потомок инженера с первого взгляда даже и не сумел. Но он остался в высшей степени доволен. Его цель была достигнута, он понял, что не зря терпел общество саудовцев, его терпение принесло свои результаты. Кстати, о саудовцах... посвящать их в своё открытие он не собирался, он решил, что эти ряженые приматы последние, кому можно доверить знание о подобных вещах.               
                А затем, потомок то ли моргнул, что ли это было что-то ещё, но он вдруг увидел какую-то лестницу, ведущую наверх и понял, что это та самая лестница, что ведёт на крышу Каабы. Он помнил, что ещё не возвращался из главного зала... и тогда его осенило. Потомок инженера понял, что всё то время, пока он бродил по главному залу Каабы в поисках циферблата, он оставался в том самом маленьком помещении с лестницей на крышу. А сейчас он просто вышел из состояния антенны – видимо, чуткий древний механизм сам регулировал что и когда должно происходить, а возможно, по вполне реальным причинам не мог держать помещение Каабы расширенным бесконечно, поэтому прекратил трансляцию. Потомок обнаружил себя по-прежнему голым и с большим вопросом, как ему, если ему понадобится(if he will have a need to), увидеть циферблат повторно? Этот вопрос возник в его голове по одной простой причине, он заподозрил, что сейчас в главном зале телескоп разбирает сам себя. Похоже, в случае необходимости, процесс, от самой выемки до самосборки телескопа придётся повторять. А в главном зале Каабы между тем действительно происходил процесс, обратный тому, что случился прежде. Телескоп разбирал сам себя, по очереди отстёгивая свои части и с каждой отстёгнутой частью помещение Каабы сужалось, пока не стало обычного размера. Потомок инженера снова этого не увидел. Он оделся, вернулся в главный зал. где увидел части телескопа лежащими отдельно друг от друга и позвал саудовцев, которые несмотря на наступление ночи, продолжали ожидать его возле Каабы, чтобы те занялись физическим трудом – вернули части телескопа на место. Деревянные футляры он пока сказал им не надевать обратно, потомок инженера сказал, что, возможно, должен будет вернуться сюда для уточнения некоторых деталей. А пока ему предстояло отчитаться перед саудовскими властями... Тут можно только повторить, что он не собирался рассказывать им о том, что он обнаружил, но и уйти, не сказав ничего, он тоже не мог – они ему не позволили бы. Потомку инженера пришлось солгать, что ему нужно взять паузу, чтобы проанализировать полученные данные, заключающиеся в том, что колонны Каабы вовсе не колонны, а какие-то странные запчасти неизвестно к чему – вот о их применении ему и нужно подумать. Лгать насчёт колонн он уже не мог, так как саудовцы видели их, они их для него и вынимали, так что, не расскажи он, они сами рассказали бы о них. Но он не рассказал о главном, о том, что он вознамерился обязательно использовать увиденное для своего нового изобретения. Конкретная идея изобретения пришла к нему ровно тогда, когда он выходил из Каабы и тогда же он понял, что не может просто уйти и не взять себе от этого уникального механизма хотя бы что-то, и вот тогда он решил, что «что-то» его не устраивает и если не может взять всю Каабу себе, то сделает её маленькую, но от этого не менее эффективную, копию. А пока да, он взял паузу. Саудовцы телескоп вернули в виде всё тех же колонн обратно. У Каабы по-прежнему было три колонны внутри. Сам потомок инженера пока поселился в Мекке – единственный известный властям не мусульманин на территории священного города.               
                (ПРИСТУПАЕТ К ИЗГОТОВЛЕНИЮ ПРИБОРА. ДЛЯ НАЧАЛА ДЕЛАЕТ КОПИЮ КААБЫ – ВНАЧАЛЕ ОНА БЫЛА ЗАДУМАНА КАК ПУЛЬТ УПРАВЛЕНИЯ ПРИБОРОМ. ВПОСЛЕДСТВИЕ ОНА ВЫВЕДЕТ ЕГО НА ИНФОРМАЦИЮ О ХУБАЛЕ)
                Для начала ему нужно было узнать, из чего Кааба сделана и имеет ли сам материал вообще принципиальное значение, если, например, он не является каким-нибудь проводником. А это значило, что ему предстояло возобновить свои посещения Каабы. Потомок связался с властями и те, надо сказать, были рады тому, что он вышел на связь – паломники упрямо наяривали свои круги вокруг постройки, но ойкали всё громче. Поэтому повторное появление белого Робинзона на этом необитаемом несмотря на постоянную людскую толпу острове было крайне кстати. Да, потомок инженера чувствовал себя Робинзоном Крузо, запертым на необитаемом острове, имеющим в своём распоряжении Пятницу – саудовцев. То, что Мекка и особенно Масджид Аль Харам – это необитаемый остров, он почувствовал сразу, как приехал туда: это как муравейник для человека – огромное скопление жизни, но это только муравьи, а человек, смотрящий на этот муравейник, одинок. Но на самом деле неплохую компанию потомку инженера оставляло обнаруженный им механизм. И теперь, когда он решил делать его миниатюрную копию, он присматривался к этому механизму особенно пристально. С чего ему следовало начать? Повторюсь, в первую очередь он хотел узнать, из какого камня сложена Кааба. Это он узнал и остался разочарован – камень был простым мекканским гранитом. Однако на слово он саудовцам не поверил и сделал очень правильно: официальная версия оказалась полностью фальшивой, на самом деле стены Каабы были сложены из магнетита, ему бы следовало задуматься об этом сразу, так как никакого гранита в Мекке никогда не добывали. Узнав, из чего сделаны стены постройки, потомок инженера сразу понял, что Кааба была по сути сложно организованным магнитом, хотя и не вполне в обычном смысле. Путём долгого наблюдения и ещё более долгого анализа данных он пришёл к некоторому заключению о тонкостях процесса, за которым он наблюдал. Магнетит на протяжении абсолютно всей поверхности стен Каабы притягивал молекулы-резцы, действуя как определённым образом запрограммированный магнит – это было нетрудно, потому что молекулы-резцы были молекулами магнетита. Интереснее было то, как он выталкивал эти молекулы из себя. Это потомок инженера тоже понял. Этот магнетит обладал уникальным качеством – он мог уменьшать собственные магнитные свойства на определённых участках – участках прохождения молекул-резцов сквозь стены магнетитовой постройки – это давало возможность «гонщикам» выбраться наружу, во двор мечети к паломникам и радиации. После проделанной «гонщиками» работы стены постройки элементарно всасывали свои молекулы назад и те становились частью стен до смены цифр на циферблатах внутри. Сквозь стены постройки в обе стороны был налажен своеобразный траффик: вместе со своими магнитными свойствами стены постройки работали как электрод. Тут потомку инженера пришлось понять, что магнетит, из которого были сложены стены этого «здания», перед строительством был вполне конкретным образом обработан – потомок знал, что только плавленый магнетит может быть электродом. Вся Кааба была сплошным электродом: форму отдельных квадратов создатели постройки придали кускам уже плавленого магнетита. Стены постройки были проводником, именно за счёт этого они не только притягивали к себе молекулы-резцы, но и заставляли их проходить сквозь себя, как бы всасывая собственные же частицы назад. Выражаясь поэтически, можно было сказать, что стены строения дышали, выдыхая и вдыхая обратно свои молекулы. С одной стороны они постоянно уменьшались – это происходило внутри Каабы под действием главного циферблата с его более мелкими «коллегами», с другой, наружной, стороны они всё время наращивались. Всё это происходило на незаметном для обычных глаз человека уровне. Однако происходило непрерывно. Окружающий Каабу двор мечети со всем его содержимым был в известном смысле электролитом по отношению к постройке-электроду. Молекулы-резцы были своеобразным током. По сути, паломники, разгуливающие возле постройки, гуляли там «с пальцами, воткнутыми в розетку». Кстати, и на себе потомок инженера почувствовал работу маленьких чистильщиков – открытые участки его кожи побаливали. Но, как и паломники, потомок инженера был увлечён своей идеей, это помогало ему терпеть боль.    
                В итоге он изготовил магнетитовую коробку, магнетит для него достал один торговец в Мекке, он уверял, что может достать всё, если понадобится, то и отпечатки пальцев действующего короля, причём в самые короткие сроки, и он не обманул. Потомок инженера обработал магнетит, чтоб тот мог быть электродом, и воссоздал точные пропорции Каабы, только в миниатюре, что до телескопа и его функций, то в его задумке они не были ключевыми – он не знал, зачем этот телескоп понадобился его создателям, возможно, они имели возможность вынимать его из его футляра – Каабы, но ни подобной возможностью, ни потребностью пользоваться данным телескопом вне пределов постройки потомок инженера не обладал. Вторым пунктом, но первым по степени трудности, стала система циферблатов – что он мог использовать в этой роли в своей миниатюрной Каабе? В итоге, больше от отчаяния, он положил внутрь своей магнетитовой коробки, играющей роль его личной переносной Каабы, циферблат от своих собственных часов. Потомок инженера закрепил его по центру и ещё не успел убрать руки из коробки, как почувствовал некоторую боль – он мог только надеяться, что
это новорожденные молекулы-резцы начинали свой жизненный путь. Не стоит и говорить, какой была его радость, когда, мысленно активизировав микроскопы в своих глазах он смог наблюдать его собственных миниатюрных «гонщиков». Но этого было ещё недостаточно, его инженерная мысль пошла несколько дальше. Магнетитовая коробка задумывалась им всего лишь как переносной пульт управления будущим прибором.         
                (ВОЗНИКАЕТ МЫСЛЬ ОБ ИНТЕЛЛЕКТЕ У МОЛЕКУЛ. НАХОДИТ ИМЯ ХУБАЛ НА КРЫШЕ КААБЫ+ИСТОРИЯ ХУБАЛА. ОТКРЫВАЕТ ЧТО МОЛЕКУЛЫ-РЕЗЦЫ РАЗУМНЫ. )
                Его конечное изобретение должно было выглядеть и функционировать иначе и он шёл к завершающей форме своего детища. Попутно ему пришлось сделать ещё одно неожиданное открытие. Но прежде он ещё кое-что сделал. А именно следующее: ему пришло в голову, подобно художнику на полотно, поставить свою подпись если не на всё своё изобретение, то хотя бы на магнетитовую коробку – его личную Каабу. Лучше всего с его точки зрения для этого подошла крышка корпуса. И вот здесь его посетила небезынтересная мысль, а что, если древние создатели Каабы со всем её механизмом тоже оставили свою подпись? По аналогии со своей коробкой, ему захотелось проверить на этот счёт крышу Каабы. Он поднялся на крышу постройки во дворе Запретной мечети – это было так, как если бы он стоял на крышке корпуса своей ручной Каабы, где он сам оставил на своём приборе метку – и действительно, через всю крышу шла надпись «Хубал». Потомок знал, что это было главное доисламское божество арабов... Потомок инженера на самом деле не был удивлён, он прекрасно понимал, что те, кого впоследствии люди назвали и до сих пор продолжают называть «богами», были просто значительно более развитые пришельцы с других планет, из других миров или некая раса землян, но заметно превосходящая своих соседей по планете – высших приматов. Однако ему случилось доподлинно узнать, кем был древний владелец Каабы. Видимо, он был готов в тот раз, так как все тексты древнего механизма, как и инструкция по сборке телескопа, проступали только перед теми, кто были готовы их прочитать. В общих своих чертах текст говорил следующее: Хубал, впоследствии «работавший» у древних арабов богом, действительно был инопланетянином, летал на корабле, порт приписки которого находился на одном из коллапсаров (collapsar) в глубоком космосе. На Землю инопланетянин, высадился аварийно и последняя запись говорила о том, что он отошёл по каким-то своим делам в то место, где сейчас располагается Сирия, где и пропал – потомок был вынужден сделать такое заключение, так как больше записей не было, а Кааба стояла на том месте, где Хубал её оставил, по сей день. И вот собственно о Каабе, то приспособление, которое теперь известно людям как Кааба – изначально была для него как палатка туриста в лесу, но с защитным полем, оно состояло из молекул-резцов; ну а древние арабы, как и их потомки – мусульмане вокруг походной палатки древнего путешественника устроили культ карго, это повелось ещё от самых древних из племени курайш, которые получили идола со всем его пантеоном от предшествующего хозяина Мекки – племени Хузаа, которые в свою очередь получили нашего парня от Амра бин Лухая, по каким-то своим личным делам ездившего в Сирию и увидевшего там однорукую статую Хубала, которая среди прочих себе подобных обеспечивала сирийцев,  благодатными дождями по поверию последних. Какому из древних «скульпторов» которые видели внеземного путешественника лично, позировал инопланетянин и куда делся после, и даже могло ли быть так, что одноруким он был сам, история пока умалчивает, хотя одноруким он по идее быть не мог – вспомним указания по сборке телескопа, но история подробно говорит о том, что в должности бога Хубал порядком подзадержался.  Дальше – больше, курайшиты решили, что не вечно этому идолу напоминать с одного бока Венеру Милосскую  и добавили статуе Хубала руку из золота. Золото в данном случае можно рассматривать как взятку божеству. После чего Хубал уже в виде статуи ввернулся в свою старую палатку, побывавшую с ним не в одном походе: статуя Хубала была торжественно перенесена в Каабу – склад местных идолов, курайшиты поздравили Хубала с новосельем и стали ждать от него новых благ. Это продолжалось до тех пор, пока какой-то местный хулиган не разломал статую, пытаясь сделать что-то полезное для другой статуи, которая в отличие от статуи Хубала была не внутри Каабы, а всего лишь снаружи – статуи бога луны Аллаха, которого почему-то среди всех арабских божеств предпочитал именно он. А после уже подоспел ислам и вчерашние поклонники Хубала с таким же энтузиазмом начали славить нового бога. Кстати, эта палатка со своим защитным полем на Земле стала оружием уничтожения биосферы этой планеты, биосферы, враждебной Хубалу, древнее оружие называлось «Уничтожение пустыней» – в конечном итоге защитное поле из молекул-резцов устраивало пустыню в той местности, в которой оно работало. Особенно страшно оружие проявило себя в симбиозе с уже упомянутой мною природной земной аномалией – бесконечным размножением, то есть делением, песка. Арабы подобрали этот механизм, скрывающийся под обликом магнетитовой палатки, даже не поняв, что это какой-то механизм, после древнего владельца, потом это станет их привычкой – не создавать самим, а только подбирать после кого-то, кто оставил своё хозяйство, как это будет с Египтом и его наследием.   
                (МЕЖДУ ДЕЛОМ КОРОТКО ЗАДУМЫВАЕТСЯ, ГДЕ КОРАБЛЬ ХУБАЛА НЫНЧЕ. МОЛЕКУЛЫ – СТОРОЖЕВЫЕ ПСЫ. ИХ ИСПЫТАНИЕ И ДАЛЬНЕЙШЕЕ НАТАСКИВАНИЕ)
                Прочитав эти своеобразные дорожные записки, потомок инженера тем не менее ничего полезного для своего будущего изобретения из прочитанного не извлёк. Разве что всё-таки задался вопросом, а где космический корабль Хубала, так ловко устроившегося на Земле богом, может быть в настоящее время? Улетел ли межпланетный путешественник или погиб на этой отсталой планете? Мифы и легенды арабов ничего об этом не говорили и всё, что осталось от его посещения нашего закутка на окраине галактики – это пресловутая походная палатка, приспособленная местными дикарями под святыню. И вот здесь мы подошли к ещё одному открытию, которое сделал потомок инженера. Потомок понял, что при Хубале и его временном доме молекулы-резцы выполняли роль сторожевых псов. Они и остались такими псами, только уже без своего хозяина. А при хозяине это были такие встроенные сторожевые псы, встроенные в его походную палатку, псы-охранники, проверяющие окружающую, чужеродную для него, среду на предмет любой опасности и при обнаружении оной устраняющие её либо ограничивающие её распространение и действие. В определённый момент вокруг походной палатки Хубала начала распространяться религиозная радиация исламского толка, создавшая неблагополучную для любой гуманоидной расы Зону. А молекулы-резцы, верные псы Хубала, начали  ограничивать её распространение, даже если объекта, подвергшегося этой враждебной радиации чужой планеты, уже не было. И раз у потомка инженера возникла аналогия со сторожевыми псами, он вспомнил обычных собак, обретающихся рядом с человеком, и решил не больше и не меньше как проверить эти молекулы на наличие интеллекта. Он ещё не вполне понимал, что может ему дать наличие у них интеллекта, но раз он пробирался через дебри инопланетного механизма практически наощупь и посредством озарений, то решил попытать и этот вариант. Он решил поставить перед ними задачу, с которой мог бы справиться только разум, подобный собачьему. Он решил помешать их работе. Создать перед ними препятствие, которое можно было бы преодолеть, только сообразив, или рассчитав, что необходимо для его устранения. Конкретно задача выглядела так: на главном циферблате в Каабе было много обозначений различной опасности и не все они были понятны потомку инженера, но основные понять не составило труда – знаки радиационной, биологической и, к примеру, температурной опасностей были понятны, также было ясно, что эти знаки показывают, против чего в случае необходимости способны действовать молекулы-резцы, но потомок к тому же смог определить, какой знак обозначает религиозную опасность. Он выглядел как схематическое обозначение тупика, снабжённое значком магнита, размещённого в начале этого тупика. Видимо, межпланетные обозначение, как и межпланетные опасности, были универсальны и доступны пониманию всех гуманоидных существ. Этот знак ещё раз подтверждал, что молекулы-резцы, они же молекулы-охранники, настроены освобождать жизненное пространство гуманоидных существ от любого воздействия, нацеленного на извлечение жизненных ресурсов из последних. Но было ещё одно обстоятельство, весьма существенное в данных обстоятельствах, и большой удачей потомка инженера было то, что он понял, в чём оно состоит. Молекулы-резцы должны были есть – постоянно кормить свои чёрные дыры для предотвращения атрофии последних. Поэтому они, кстати говоря, на космолингве и имели название в межпланетном перечне наиболее опасного оружия «Уничтожение пустыней» – процесс их питания должен был быть постоянным и непрерывным, рано или поздно они поглощали всё живое в той или иной местности – это было очень серьёзным побочным эффектом деятельности этих охранников, собственно, он был продолжением этой деятельности. В той местности, где нашёл их потомок инженера, никакой другой опасности, то есть корма, кроме религиозной, не было – чтение Корана не только вдохновляло человеческих паломников на кружение в хороводе вокруг палатки древнего путешественника, но и питало чёрные дыры на борту молекул-резцов. Если бы появилась ещё какая-то опасность вокруг платки Хубала, они легко перешли бы с религиозного корма на любой другой, например, биологический, впрочем, продолжая в меру своих возможностей поглощать религиозную опасность, но из биологических образований там были только люди, не считая различных более мелких существ вроде насекомых, но они не представляли угрозы для хозяина этих молекул. Потомок инженера всё это понимал. Потому и посоветовал Саудитам отключить чтение Корана. Совсем. Он объяснил это для них своей потребностью провести небольшой эксперимент в их же собственных интересах – официально он всё ещё исследовал Каабу. С того момента Коран перестал звучать над Меккой. Молекулы-резцы заметили это сразу – порядок в их движении изменился. Вернее, он перестал существовать: молекулы-резцы «забегали», как голодные собаки по двору, в котором их ещё совсем недавно вкусно кормили. И вот с этого момента потомок инженера следил за ними особенно внимательно. Ему надо было убедиться, что всё это не является частью защитного или компенсаторного механизма их «организма», что к решению задачи они подключили именно мозги. Практически сразу появилось подтверждение их умственных возможностей. Молекулы резцы сделали невероятное для простых молекул, они установили связь между Кораном и тем, откуда он вообще брался – людьми. Они быстро нашли работников мечети, ответственных за обслуживание динамиков, и пока паломники продолжали наяривать свои круги в полной тишине и так внезапно вернувшемся комфорте, молекулы-резцы начали больно сечь тела выделенных работников, уменьшая давление тем больше, чем в процессе воздействия те ближе оказывались к динамикам. Люди заметили, где им становилось легче, разумеется, не преминув списать это на благотворное действие близости святого текста, и в конечном итоге всё пришло к тому, что возобновление чтения Корана сочли самым правильным. Потомок инженера не возражал – он узнал, что хотел. Потомок инженера установил, что молекулы-резцы разумны, но их интеллект действительно был не выше, чем у собаки. Это навело потомка инженера на следующую мысль. Он решил бросить им мячик – урановый, например, мячик.   
                (НАХОДИТ КОНКРЕТНЫЙ ВАРИАНТ, КАК ВЫРЕЗАТЬ КУСОК ВОЗДУХА ПУТЁМ МАРКИРОВАНИЯ МОЛЕКУЛ ВОЗДУХА. ПОПУТНО ОПИСЫВАЕТСЯ КАК ПОТОМОК НАДЫБАЛ СПОСОБ ЗНАК МЕНЯТЬ НА ЦИФЕР-ТЕ ЕЩЁ ДО ЭТОГО. ПОДРОБНО ПРО ТЕЛЕПАТИЮ)
                Он понял, как может их дрессировать на предмет того, чтобы они вырезали нужный ему массив воздуха. Схема дрессировки была проста и доступна для выполнения прямо на той местности, где находился потомок инженера. К его услугам опять были паломники. Если совсем в двух словах, то потомок инженера придумал, как можно целенаправленно натравить молекулы-резцы на паломников с тем, чтобы после так же натравить их на молекулы воздуха. Потомок инженера научился натравливать их на паломников, выборочно маркируя тех – таким образом рисовался определённый узор на их толпе. Это впоследствии могло помочь придать вырезанному массиву воздуха любую форму. Но подробнее о тренировке молекул-резцов. Прежде всего потомку инженера требовалось, чтобы саудовские власти на место модифицированных свистков для собак вернули обыкновенные динамики – это вернуло бы в данное место обычный религиозно-радиационный фон и подуспокоило бы «гонщиков». После двор вокруг Каабы поделили на дорожки, какими обычно бывают беговые дорожки на стадионах. Дорожки были разноцветными. Но перед тем саудовские власти ввели новое правило нахождения в Запретной мечети, совершать Таваф, то есть ходить кругами около Каабы, стало возможно только в специально выдаваемых – абсолютно новых – одеждах. Эти одежды тоже были разных цветов: в зависимости от цвета – своя дорожка, то есть цвет одежды и цвет дорожки, по которой тот или иной паломник мог выполнить обход вокруг Каабы, должны были совпадать, переходить на дорожки не своего цвета строго возбранялось. Да последнее и не было возможно сделать, так как между дорожками были установлены заграждения. Секрет этого разноцветия заключался в том, что разные цвета по-разному маркировались ураном, маркировки были разной степени «густоты» – так потомок инженера хотел выяснить, какое количество урана молекулы-резцы сочтут критическим и пойдут на него в атаку. А на главном циферблате в Каабе в это время стоял химический знак урана. Каким образом он там появился? Перед описываемыми событиями состоялась небольшая история с постижением тайны нанесения любых графем на циферблаты в открытом  потомком механизме. В результате к моменту наступления описываемых событий потомок инженера уже овладел способом менять знак на главном циферблате, а через него и на всех прочих, силой мысли. Но пришёл к этому наш исследователь не сразу. Потомок долго ходил в Каабу и подолгу смотрел на главный циферблат, пока не понял, что знак может быть изменён только телепатическим усилием. В простоте залог успеха. Но на практике это оказалось не так просто, как в теории, впрочем, и о теории подобных вещей потомок инженера знал только понаслышке. Поэтому ему пришлось приступать к этой задаче с нуля. Отступать он не мог, так как согласно его замыслам молекулы-резцы должны были приобрести способность атаковать вовсе не вредные воздействия, а наоборот – полезные человеку. Как сего можно было добиться? Как раз это представлялось потомку инженера простой вещью: он сразу увидел связь между знаком радиационной опасности на главном циферблате и характером активности молекул-резцов, выводы он сделал быстро и правильные. Если изменить характер знака на циферблате, изменится характер активности молекул-резцов. Он уже знал, на что именно он заменит изначальный знак открытого им циферблата. К тому моменту тайна замены одного знака на главном циферблате на другой уже не была для потомка инженера загадкой – он разгадал её ещё некоторое время назад. А произошло это так.
                Он не раз задумывался о том моменте, когда ему нужно будет искать способ управлять изображением на главном циферблате. Потомок изучил этот циферблат вдоль и поперёк, казалось, он заглянул в самую его душу, если принимать, что предмет её имеет, но всё оставалось по-прежнему – способ ему не открывался. За всё время своего пребывания в Мекке потомок инженера не часто бывал на грани отчаяния, но надо признать, что в пору своего размышления над тайной управления изображениями на циферблате он приблизился к этой грани очень близко. Потомок понимал, что уже рискует получить нервное истощение, но подобно последнему бойцу на поле боя знал, что если не он, то никто никогда не узнает этого способа. В итоге истина ему открылась посредством озарения: при наличие отсутствия любых кнопок, рычажков и тому подобного, было очевидно, что этот знак мог быть изменён только телепатически. Так просто и так неожиданно сложно для того, кто никогда не практиковал телепатию. Потомок инженера примерился и попробовал сделать это буквально сразу же, и ничего не получил. А дальше потомок пытался и пытался, пробовал миллион и больше раз изменить хоть что-нибудь на циферблате силой своей мысли. Вы, вероятно, заметили, что он располагал огромными запасами упорства, но то, что он хотел сделать в этот раз, оказалось даже для его упорства настоящим испытанием. Он так старался, что где-то обязательно должен быть поставлен памятник его упорству. Но однажды он, совершенно неожиданно для себя, преуспел. Возможно, у него получилось, потому что он предварительно отдал этой идее так много своей личной энергии, сколько паломники возле Каабы не отдают своему эгрегору. Но если описывать произошедшее научным языком, то выглядело это так: телепатия – форма биологического электричества, свободно проходящего через клетки, атомы и тому подобные микроструктуры и уже существующая в природе, смысл в том, чтобы сделать её направленной (прим. переводчика: sense is to make it направленной) – это и будет телепатическим воздействием. Её направление корректируется волей субъекта, производящего мысленно-волевое усилие, усилие, которое само по себе генерирует электрическую волну. То есть тут мы имеем дело с двумя формами разно заряженных электрических полей, которые отталкиваются друг от друга – именно так мысль субъекта, которая по определению должна быть сильнее свободного биологического электричества, и «двигает» то биологическое электричество, которое представляет собой телепатия, в нужную ему сторону, направляя на задуманный объект. Это как наводить мосты: телепатия, иными словами, это мост, по которому можно переправить своё в`идение объекта непосредственно в объект, уже существующий по каким-то законам, таким образом – телепатически – меняя его информационную и видимую структуры. Так телепатия выглядит с точки зрения физики. Может быть, единственный из всех ныне живущих потомок инженера получил возможность наблюдать, как одновременно с напряжением и стабилизацией его мысли начинает видоизменяться рисунок на циферблате – это было как писать рукой, только он писал мысленным усилием. Нет, конечно, дело было не только в правильной и точной мысли, но в первую очередь в волевом усилии и умении держать его достаточно продолжительное время. Это было счастливое время, когда потомок инженера мог вспоминать свои первые шаги на пути освоения способа телепатического управления изображениями циферблата и только улыбаться своим первым шагам. Он мог также признаться, что так и не понял, как у него получилось, в тот благословенный момент он точно так же, как и значительное время перед этим. просто гипнотизировал циферблат взглядом и представлял то, что хотел видеть на циферблате вместо знака религиозной опасности. Может быть, количество его мысленных усилий перешло в качество, он не знал этого, но факт состоял в том ,что теперь он мог менять изображение по своей воле. Но вернёмся к «гонщикам», с которыми наш потомок работал к тому моменту.   
                Самым популярным у молекул-резцов оказался зелёный цвет – именно на долю этого цвета выпала самая большая порция урана. Потомок инженера выбрал этот цвет не случайно – решил продолжить мудрую традиции, установленную кем-то, кто однажды решил, что зелёный цвет крайне важен и будет ассоциироваться с исламом. Вернее, было немного иначе: это ислам изначально должен был ассоциироваться с зелёным, и хотя теперь поборники религии называют зелёный цветом ислама, цветом мира, изначально, когда эта религия только завоёвывала своих первых апологетов и её древние менеджеры трудились на повышенных оборотах, зелёный был выбран, и это было гениальное пиар решение, чтобы новая религия в сознании аравийских арабов, живущих, что называется, от оазиса до оазиса, ассоциировалась с зеленью, зеленью, которая всегда обозначала близость воды, а значит и жизни. Таким образом ислам в сознании бедуинов и оседлых арабов должен был ассоциироваться с жизнью – так новую религию было легче усвоить. Потомок инженера, тоже выбрав зелёный цвет, отдал должное изобретательности древнего пиарщика. Остальные цвета и содержащиеся на них порции урановых маркеров молекулы-резцы по сравнению с порцией урана на зелёных одеждах, практически не привлекли. Если вам любопытно, то могу уточнить, что остальными цветами были белый, чёрный и золотой – любимые цвета Саудовской Аравии: два цвета с её флага, золотой – старинный символ благополучия арабов (хотя тут справедливо будет заметить, что у белых людей цвет благополучия аналогичный – цвет золотых слитков, хранящихся в подземных хранилищах швейцарских банков) и чёрный – традиционный цвет халатов верховных саудовских шейхов, впрочем, есть мнение, что эта традиция довольно молода и обязана своим появлением всё той же нефти: мазаться непосредственно доллароносной субстанцией – это слишком даже для саудовских дикарей, волею американцев и британцев начавших играть заметную роль на мировой деловой, а следовательно и политической арене, поэтому они носят всего лишь символ нефти в виде чёрных халатов, а не её саму, размазанную по всему телу. Таким образом нетрудно подсчитать, что дорожек было четыре. Паломники в зелёном двигались по самой крайней дорожке, она пролегала дальше всех от палатки Хубала, это нужно было для того, чтобы потомок инженера смог оценить, пострадают ли носители других цветов. Но те худо-бедно продолжали свой путь вокруг палатки, хотя и оглядывались на конвульсии тех, кто были одеты в зелёное. Резцы кидались только на этих паломников. Молекулы-резцы кидались на них настолько интенсивно, что эти паломники не могли продолжать обход и просто начинали неуправляемо метаться, натыкаясь на заграждения между дорожками, стараясь, видимо, выбраться из болевого места. Хотя последнее было маловероятно, так как требовался хотя бы минимальный ум, чтобы понять, что загвоздка именно в месте, а не во внезапном «благословении» или «наказании» от Аллаха.  Способ управления «гонщиками» для вырезания куска воздуха был у потомка инженера в руках. Теперь потомку инженера было нужно, чтобы «гонщики» в целом переориентировались, но изменять по своему усмотрению знак на циферблатах в Каабе он уже умел. Конечно, он мог бы поставить любой знак на свой собственный циферблат, но единственное, что потомок инженера не смог сымитировать в своей ручной Каабе – это связь между циферблатом и знаком на нём, а ещё точнее, целую цепочку: циферблат – знак – молекулы-резцы – характер их активности. Он не установил связующие звенья – они оставались тайной древнего механизма. Всё, что мог его собственный циферблат, это «отколупывать» молекулы-резцы от стенок его ручной Каабы. Кстати, потомку инженера пока не удалось ни начать контролировать количество отшелушивающихся резцов, ни заставить их выбраться наружу из его персональной Каабы. Пока у него на руках была копия магнетитовой постройки с отшелущивающимися вследствие хода часов микро-кусками магнетита, видимо, движение часовых стрелок в принципе действовало так на магнетит, во всяком случае, если он имел форму квадратной коробки. и утончающимися стенками этой копии, которая уже напоминала такую распространённую рождественскую игрушку: полукупол, в котором при встряхивании идёт снег. С его личными молекулами-резцами были ещё проблемы и главной была следующая: они в отличие от «гонщиков» Каабы не имели на своих «бортах» того, что потомок инженера назвал чёрными дырами. Почему эти неизвестные поглотители материи на бортах молекул-резцов, названные потомком инженера «чёрными дырами», были в распоряжении древнего межпланетного путешественника? Да потому, что он сам был родом с одной из чёрных дыр в космосе и там же каким-то неведомым нам, инопланетным, образом зарядил «чёрными дырами» свои молекулы, дав своим охранникам потрясающее оружие. А потомок инженера изготовил занятную имитацию. Больше ничего в его распоряжении не было, кроме желания довести процесс изобретения до конца. Кстати, он сделал ещё одно научное открытие, состоящее в том, что земной магнетит в отличие от инопланетного ничего наподобие микроскопических чёрных дыр не содержит. Это на тот момент было подобно тому, что он открыл тупик в своей работе, где и оказался. У потомка инженера ещё мелькнула тогда мысль, что он мог бы попытаться открыть и найти способ активировать «чёрные дыры» в земном магнетите, но это была только красивая мысль. Поэтому, подгоняемый необходимостью хоть как-то двигаться вперёд, он оставил этот вопрос нерешённым – просто отложил его на некоторое время и приступил к следующему этапу. 
                (1.ТУТ КАК ОН ВОЗДУХ МАРКИРОВАЛ И ПРОЦЕСС ВЫРЕЗАНИЯ ВОЗДУШНОЙ МАССЫ. КАКОЕ МЕСТО ВЫБРАЛ ДЛЯ ВЫРЕЗАНИЯ.ВЫРЕЗАЯ, МОЛЕКУЛЫ ПОВТОРЯЮТ ФОРМУ КААБЫ)
                Потомок инженера, как вы все помните, остался удовлетворён своим экспериментом с молекулами-резцами и паломниками. Дальше он собирался действовать аналогично, просто вместо паломников были теперь молекулы воздуха. Он точно так же пометил их ураном и «гонщикам» только оставалось выехать на обозначенную для них «трассу». Правда, пометить молекулы воздуха так, как помечались одежды паломников, возможным не представлялось, тем более что речь шла об участке воздуха, а не о тех, кто будут надевать на себя что-то. Но потомок нашёл способ маркировки. Выглядел этот способ так: изначально, в мыслях потомка инженера, это были истребители, которые в виде своего конденсационного следа должны были оставить метки в воздухе, и это так и было бы, просто речь не шла о подобных размерах того участка воздушной массы, который по замыслу потомка нужно было обособить от прочего воздушного массива. И это была единственная причина, почему те истребители не были подняты в воздух над Каабой. Но если бы они всё-таки поднялись в воздух, у саудовских властей была на такой случай легенда неплохая, а главное, правдоподобная – празднование абсолютно любой даты исламского календаря: разве не любой день, подаренный Аллахом, праздник? Хотя со зрелищностью и доходами главного и единственного аттракциона в Мекке мог соперничать только Диснейленд в Анахейме, саудовские власти хотели для себя первого места, тем более что приближался сезон хаджа и религиозные власти вполне могли позволить себе устроит авиашоу над Каабой в честь начала сезона хаджа  и, более того, сделать его ежегодным, в конце концов, это привлекло бы новых молодых паломников, для привлечения которых на путь стариков надо постоянно устраивать разные заманухи. Конденсационные следы помимо того, что помечали бы молекулы ураном, были бы раскрашены в цвета саудовского флага – да, чёрные и зелёные полосы в небе не слишком весёлое зрелище, но саудовцы привыкли к этим двум цветам, в конце концов, практически никакое государство не может похвастаться более, чем тремя цветами на своём флаге. Так что саудовцы отстали от прочего мира только на один цвет. Но, как вы уже знаете, наслаждаться лицезрением цветов своего флага в небе над окрестностями Мекки саудовцам не пришлось, потомок инженера лишил их праздника, решив, что разметкой границ того участка, который вырежут молекулы-резцы, будут заниматься не военные истребители американского или любого другого производства, так как любое государство с радостью продаст свою военную технику тому, кто готов заплатить побольше, а игрушечные радиоуправляемые самолётики, которых на счастье потомка инженера производители давно обеспечили возможность оставлять конденсационный след для большего сходства с настоящими самолётами. В игрушечные баки радиоуправляемых истребителей был добавлен совершенно не игрушечный уран и его же знак уже красовался на главном циферблате в Каабе. Работы проводились во дворе мечети Масджид аль-Харам, которая по такому случаю была закрыта на «срочные профилактические работы» на неопределённый – но всё-таки непродолжительный – срок, после того, как им не удалось устроить для своих клиентов грандиозное авиашоу в небе над Каабой, властям страны пришлось пойти и на такой шаг – желание спасти само предприятие под названием «Паломничество к Каабе» было сильнее их сожалений по поводу временной приостановки круговорота паломников вокруг всё той же Каабы. После того как урановая разметка была готова, даже непосредственно во время её нанесения, потомок инженера посредством своих микроскопов смог зафиксировать появление первых молекул-резцов – они появились, чтобы атаковать неприятеля, которого определили им главный циферблат в Каабе. Молекулы-резцы работали точно по замыслу потомка инженера, они рассекли химические связи остальных молекул воздуха. Дальше надо было обеспечить окончательное отделение забранных молекул воздуха от тех, что остались в общепланетарной воздушной массе – это происходило так, как прижигают капилляры во время операции – что и было сделано. Вещества, играющие роль химических «сосудов» в молекулах сами сворачивались, как белок при варке: молекулы-резцы проходили, как лазер, и по линии их прохода молекулы воздуха химически перестраиваются за ними. Игрушечные, управляемые твёрдой рукой потомка инженера, истребители летали по траекториям множества кругов – все вместе они создавали шар, но тем не менее произошло неожиданное и вовсе не такую форму получил обособленный участок воздуха, которому предстояло претерпеть дальнейшие изменения. Но прежде чем мы перейдём к дальнейшим изменениям этого участка воздушной массы, узнаем, что же случилось, когда молекулы-резцы вырезали его для потомка инженера. Вопреки заданной игрушечными истребителями траектории молекулы начали придавать вырезаемому участку совсем иную форму – форму куба. Впрочем, практически сразу всё стало понятно потомку инженера. Молекулы-резцы, вырезая участок воздуха, по каким-то, одним им известным, причинам повторяли форму Каабы. Сам потомок инженера выбрал форму шара и соответственно управлял своими истребителями не в силу какой-то конкретной цели, но идя по пути наименьшего сопротивления, это просто было легче при управлении истребителями, пока те оставляли урановые маркеры. Против действий «гонщиков», вышедших из недр Каабы, потомок не возражал – куб так куб, форма обособляемого участка не была принципиальна. Однако, сами того не имея в виду, молекулы-резцы подсказали потомку инженера тот шаг, который надо предпринять, чтобы обеспечить появление молекул-резцов в пределах обособленного воздушного участка – основы будущего прибора, который без этих молекул прибором стать не сможет. Потомок отметил это в уме и всё же решил приступать к внесению некоторых, давно запланированных, изменений в практически уже вырезанный участок воздуха. Что же за изменения это были?               
                (2.ИЗМЕНЕНИЕ ПРОСТРАНСТВЕННО-ФИЗИЧЕСКИХ ХАРАКТЕРИСТИК: описание, как это работает в палатке)
                Процесс вырезания участка воздуха, который оказался совсем не долгим, был закончен – перед потомком инженера завис воздушный куб, абсолютно прозрачный, не имеющий нигде никаких границ, если смотреть на него обычными человеческими глазами, хотя если любой человек, кроме потомка инженера с его встроенными в самые глазные яблоки микроскопами, посмотрел бы на него, то просто не увидел бы ничего –  видеть полученную формацию мог только потомок, тут потомок инженера подумал, как же всё-таки человеческие изобретения любят форму куба – он не мог не вспомнить нефтяные Кубы для выгула искусственной нефти, а он отлично знал о них, так как был неплохо осведомлён насчёт изобретения своего предка, сделанного в паре с одним небесталанным химиком, предком его нынешнего товарища – потомка того химика; молекулы-резцы, ведомые вновь изменившимся знаком на циферблате, вернулись к сдерживанию религиозной радиации ( это потомок инженера должен был вернуться в Каабу, снова запустить процесс сборки телескопа, после чего, глядя в этот телескоп, заставить поменяться знак ни главном циферблате, который, как вам уже известно, располагался не где-нибудь, а на стекле этого телескопа, после чего снова вернуться к воздушному кубу – так, вероятно, вы это себе представили? Но все эти телодвижения уже не были необходимы потомку инженера – со временем он заметил, что телепатический способ замены знаков на циферблате прекрасно работает удалённо, если можешь держать картинку циферблата перед своим внутренним взором ), потомок инженера остался один на один со своим рождающимся прибором. Но что должно было быть там внутри? Начинка этого выделенного и в перспективе управляемого участка воздуха была делом особым. Настало время менять пространственно-физические характеристики обособленного участка. Заодно уже на этом этапе потомок инженера думал сделать его самонаводящимся. Это облегчило бы использование уже готового прибора. Но сначала о том, что конкретно изменил внутри получившегося воздушного куба потомок инженера и как именно он это сделал. Кстати будет сказать, что обособленный воздушный участок никуда не «переносился» на то время, что потомок уходил элементарно спать, а продолжал висеть-плавать в остальной воздушной массе, ведь он не был ничем утяжелён – что могло бы заставить его приземлиться? Пока ничего, как и прилепиться к какой-нибудь стене. Но потомок уже нащупывал путь, как сделать этот выделенный участок воздуха самонаводящимся, чтобы тот сам мог крепиться в заданном месте. Но для начала он предпринял кое-что, чтобы обеспечить свой будущий прибор возможностью менять свои габариты, это было нужно для его работы с разными целями. Основу, толчок для изменения пространственно-физических характеристик вырезанного воздушного массива ему дало то, как изменялось помещение палатки Хубала, на Земле больше известной как Кааба. Вы помните, полагаю, что оно расширялось, когда телескопу было нужно поместиться в ней, притом что внешне постройка своих размеров не изменяла, а после помещение возвращалось к своим исходным размерам. Правда, изначально потомку нужно было добиться немного иного эффекта – его-то прибор просто должен был менять свою форму, не становясь больше или меньше, потомку инженера нужно было добиться от него просто эффекта пластичности. Для начала он долго думал, как Кааба изменяет своё внутреннее пространство, внешне оставаясь прежней – потомок инженера параллельно с работой над своим изобретением продолжал погружаться в сопроводительную документацию походной палатки инопланетного путешественника, он читал документы Каабы, вполне осознанно ища в них вдохновения. То есть что там происходит? Помещение как бы растягивается, чтобы в нём разместился телескоп, а снаружи остаётся такое же: значит, меняются не стены, меняется само пространство, а для этого необходимо, чтобы изменилось то, из чего это пространство состоит – молекулы и их «общение» друг с другом. То есть изначально, со старта, эти молекулы, молекулы внутреннего помещения, должны как минимум раздваиваться, а после растраиваться и так далее – столько, сколько надо, чтобы пространство увеличилось достаточно для размеров собранного телескопа. Это было уже что-то – с этим потомок инженера мог работать. Итак, молекулы выдвигаются друг из друга, а после вдвигаются друг в друга – встраиваются. Ему оставалось сделать уточнение – за счёт чего. И потомок инженера узнал, за счёт чего это происходит, в документах об этом говорилось чётко, и это было большой удачей для нашего исследователя, потому что иначе он никак не смог бы об этом узнать, по логике вещей он мог бы с его зрительными возможностями, но для этого ему было бы надо остаться в главном зале, и вот здесь он столкнулся бы с препятствием, непреодолимым человеческими силами – телескоп не начнёт себя собирать и соответственно помещение не начнёт расширяться, пока субъект не зайдёт в ту небольшую камеру, известную арабам как подсобное помещение с лестницей на крышу их главной святыни. Возможно, именно это держало потомка инженера в стороне от множества небезынтересных технических нюансов. Но главное потомку инженера стало доступно – молекулы внутреннего зала Каабы содержали в себе запасные молекулы для постройки нового пространства. В основе всего лежал принцип раздвижения пространства. 
                У этого принципа были так называемые опорные молекулы, они присутствовали в постоянном неизменном количество и они были неподвижны – закреплены в пространстве, особым, сложным способом прикреплены к изначальному вакууму и их, например, вдохнуть человеку было совершенно невозможно. Так же им нисколько не вредил воздух, время от времени запускаемый внутрь Каабы во время открытия её дверей. Единственным побочным эффектом такого расширения пространства было некоторое падение содержания воздуха в помещении, просто расширение помещения происходило при закрытых дверях – там проходила одна из опорных молекулярных осей, оно расширялось, а количество воздуха в нём оставалось изначальным, притока нового не происходило, поэтому и сборка телескопа происходила только тогда, когда субъект оказывался в соседней камере, где, как вы уже знаете, он и оставался всё то время, что обозревал главный зал Каабы. Но тут неплохо бы уточнить, как работало это самое раздвижение пространство и как оно после этого сужалось до своего первоначального размера. А дело было в том, что каждая опорная молекула, грамотнее будет называть их молекулами-базами, имела в себе нечто наподобие пружинки, к которой крепилась вторая молекула, по сравнению с молекулой-базой меньшего размера и так далее. Вот эти пружинки и выталкивали остальные молекулы с главной базы, распрямляясь ровно настолько, чтобы сделать выход второй, третьей и так далее молекул с главной базы возможным. После того, как телескоп разбирал себя, а ещё точнее, параллельно с этим, эти пружинки сжимались обратно, втягивая цепочку из молекул обратно в молекулу-базу, таким образом утягивая пространство главного зала. А что вообще могло быть проще – пространство приобретало возможность становиться больше и снова меньше, если молекулы могли выдвигаться друг из друга, а после встраиваться друг в друга. Правда, участвовало в обеспечении этого и ещё одно обстоятельство, ведь, чтобы раздвигаться, надо, чтобы было куда: мною уже говорилось, что у этой постройки были некоторым образом зарезервированы территории за пределами нашего мира, таким образом ей было, куда расширяться; теперь нужно уточнить, куда же она расширялась или в какой мир эта постройка вдавливалась в процессе своего пространственно-молекулярного расширения. А суть в том, что походная палатка Хубала информационно-пространственно была связана со своей родиной – местом, где была изготовлена. То есть связана она таким образом была с той чёрной дырой, откуда прибыл к нам её хозяин. А что же значит «информационно-пространственно»? А это означает, что память, буквально встроенная в стены походной палатки, то есть записанная  на молекулы инопланетного магнетита, обеспечивала физическую связь двух участков в космосе, невзирая на расстояние и прочие физические характеристики. Та удалённая от нашей Земли чёрная дыра несмотря на всё расстояние обеспечивала всестороннюю поддержку тому, что было создано в её пределах – в итоге она оттягивала на себя невидимые, но от этого не менее физические пределы палатки, давая место выдвигаемым молекулам, не трогая, потому что не имела такой возможности, видимые нам стены. Также она вполне ощущала, когда её пространству, перемещённому на далёкую планету, необходимо было собраться обратно к исходным параметрам и отпускала невидимые нам стены постройки и те из своего родного пространства возвращались к периметру видимым нам стен. Но далёкая чёрная дыра работала не одна, она имела помощников непосредственно внутри палатки – те образования наподобие крошечных чёрных дыр, что располагались на «бортах» молекул-резцов, тех самых «гонщиков», за которыми так долго наблюдал потомок инженера, прежде чем покинуть пределы Каабы успевали в случае необходимости, основываясь на тех же принципах, содействовать главной, удалённой, чёрной дыре, расположившейся в открытом космосе на очень порядочном расстоянии от нашей планетки. Только если главная, материнская, чёрная дыра сначала притягивала к себе невидимые стены палатки, а после отталкивала их от себя, то чёрные дыры на «бортах» молекул-резцов сначала отталкивали стены от себя, а когда главная чёрная дыра начинала отталкивать стены постройки от себя, притягивали их, помогая своей материнской чёрной дыре. Ну а что одновременно с этим делали опорные молекулы, вы уже в курсе. Был и в курсе насчёт этого и потомок инженера. Он был занят тем, что думал, какой аналог этому процессу может найти на Земле. Потомку было очень непросто. Но он всё-таки пришёл к тому, чтобы решиться на одну попытку. Можно сказать, что он всё же нашёл способ воспользоваться приёмом, описанным в сопроводительной документации рассматриваемой походной палатки, применительно к обособленному молекулами-резцами участку воздуха, который про себя он давно уже называл прибором. 
                (3. УЧАСТОК ВОЗДУХА ПРИНИМАЕТ ВИД ПАСТЫ/ЭЛАСТОМЕРА)               
                Если сказать коротко, то потомок инженера нашёл всё-таки нечто вроде аналога того, о чём он прочитал недавно. Конечно, найденный на Земле вариант в техническом отношении был много скромнее инопланетного варианта, но надежду на выполнение замысла он тем не менее давал. Вариант был подсказан ему арабом, жующим жвачку – привычка, пришедшая к ним из далёкой страны, возглавляемой статуей Свободы, вместе с иностранными сотрудниками множества фирм, имеющих офисы в государстве Саудитов, кажущаяся молодым арабам Мекки чуть ли не перманентным протестом против существующего в крайне навязчивой форме религиозного режима. В принципе, натолкнуться на эту идею потомок инженера мог, просто наблюдая за любым из верблюдов – тоже больших любителей постоянно жевать, но всё случилось иначе, вдохновение к нему пришло при созерцании протестного жевания араба. Вот что в конечном итоге придумал потомок инженера. Первым шагом было вспомнить об эластомерах. То есть об обыкновенной резине, имеющей способность тянуться чуть ли не бесконечно долго, после чего снова спокойно пребывать в состоянии комочка. Это было как раз то, чего он хотел добиться от вырезанного участка воздуха. Цель себе он наметил, осталось найти средство достижения своей цели. Первой ассоциацией при слове резина оказалась вулканизация автомобильных шин – процесс, известный любому водителю. Как изобретатель – достойный потомок своего предка он подумал, а что, если молекулы воздуха сшить так же, как сшиваются молекулы резины при вулканизации? Разумеется, с учётом их отличной изначальной организации. То есть сделать эластомер из воздуха. Идея ему понравилась и пришлось подумать об инструментах реализации. На этом этапе повествования многим из вас может прийти в голову вопрос, а почему он не сделал забор воздуха непосредственно в палатке, то есть в Каабе? Но чтобы ответить себе на этот вопрос, нужно помнить, что воздух предварительно помечался урановыми маркерами, на которые и реагировали молекулы-резцы. Потомок инженера не хотел заносить уран в такой уникальный механизм, в устройство, которое в случае поломки не сможет воспроизвести ни один земной инженер. Он не знал, как организуют свою работу молекулы-резцы, если радиационный фактор окажется непосредственно внутри палатки, а не во внешней, по умолчанию враждебной, среде. Поэтому он пошёл долгим путём. Итак, мы оставили его на том моменте, когда он вплотную подошёл к идее вулканизации обособленного воздушного участка. Но потомок тем временем сделал второй шаг и пришёл к тому, что в отличие от резины обособленный участок нужно подвергнуть процессу обратной вулканизации. То есть ему как раз не было нужно, чтобы молекулы воздуха приняли форму единой пространственной сетки, ему было нужно, чтобы они наподобие сырой резины сохраняли свою пластичность... а для начала её приобрели. Процесс, который он собирался провести, назывался обратной вулканизацией. Суть процесса была проста, как выдох после вдоха, она состояла в разрушении поперечных химических связей, образующихся при вулканизации, вследствие чего и происходит восстановление пластических свойств резины. В данном конкретном случае цель была не восстановить пластичность, а добиться её появления. То есть потомку инженера предстояло вмешаться в химические связи всех компонентов в составе воздуха – того воздушного участка, который был по его воле обособлен. Ещё не приступив к реализации идеи, он предвидел одну проблему: ему было необходимо уточнить степень природного «сшивания» молекул воздуха, потому что именно эта степень обуславливала различную степень жёсткости материала, котором в данном случае являлся обычный воздух. Что в таком случае делают при обратной вулканизации резины? В таком случае удаляют ткани, используемые в процессе вулканизации для увеличения прочности резиновых изделий, в случае потомка инженера – химические элементы или их связи, не дающие воздуху стать пластичной массой. Тут потомок инженера сделала свой третий шаг – задумался о процессе деструкции. Ему было нужно выбрать, чем именно воздействовать и на что именно в составе воздуха. Опять же, если мы говорим о вулканизированной резине, в таких случаях  воздействуют и кислородом, и теплом, и механически, и химически, окисляя полимеры вулканизата, то есть вулканизированной резины – такое воздействие обеспечивает превращение резины обратно в пластичный материал. Вот где-то так же потомок инженера надеялся поступить и с воздухом. Потомок остановился на двух вариантах: он отметил для себя, что в составе воздуха уже имеется кислород, который можно попытаться каким-то образом активировать и сделать врагом жёсткой структуры воздуха, а также, и это казалось ему более привлекательным для исполнения, можно было обратиться к врагу, которого он уже выявил для себя в составе обычного воздуха, которым дышал. Потомок инженера знал, какой элемент обеспечивал скрепляющие поперечные химические связи в воздухе. В воздухе есть диоксид углерода или углекислый газ, так вот, именно его атомы способны образовывать указанные связи с соседними макромолекулами  и хотя в обычной молекуле углекислого газа связь ковалентная полярная, у этих молекул возможности давно уже расширились. Это неожиданное свойство обеспечивалось постоянными нефтяными испарениями, а в нефти, как известно, содержится непосредственно углерод, а не диоксид такового. И снова возвращаясь к теме обыкновенной резины и к тому, как она связана с происходящим у нас, поперечные химические связи, те самые, которые намеревался найти в воздухе и разрушить потомок инженера, в полимерах, проще говоря, в резине, могут образовываться непосредственно между атомами углерода соседних макромолекул. Его решение проблемы состояло буквально в аналогии с девулканизацией резины: в разрушении поперечных химических связей, образующихся при вулканизации, вследствие чего и происходит восстановление пластических свойств резины – в данном случае это должно было произойти с воздухом.         
                Но для начала что вообще такое резина? Резины в принципе – это сшитые полимеры с гибкими молекулярными цепями. Почему же резина растягивается? Есть и этому объяснение. Поперечные химические связи, так называемые узлы сетки, не позволяют цепям при деформации скользить относительно друг друга. Поэтому необратимые деформации у резины практически не возникают. Но при деформации такой полимерной сетки возникают высокоупругие напряжения, которые обычно называют высокоэластическими. И вот тут мы уже приближаемся к тому, чего хотел добиться потомок инженера... Кроме того, возникают и напряжения, вызываемые силами внутреннего трения. В связи с этим при деформациях на диаграмме растяжение — сокращение возникает петля гистерезиса. Однако, если деформацию проводить медленно, то петля гистерезиса уменьшается, и при очень медленных процессах деформации она практически исчезает, и резина ведет себя как упругое тело. Говоря совсем просто, потомок инженера хотел вынуть весь углерод из обособленного участка воздуха – то есть обеспечить расщепление молекул воздуха до их пластического состояния. А вместе с углеродом, точнее диоксидом углерода, и поперечные химические связи, делающие как вулканизированную резину, так и воздух одинаково негнущимся телом. И у него на этот счёт были кое-какие инструменты воздействия. И вот на этом месте, в единственном таком месте моего повествования, я впервые ограничусь лишь общими словами – конкретный рабочий способ, как проводить подобные манипуляции с тем, чем все мы дышим, не должен быть озвучен, потому что кому-то необходимо удалить из воздуха углерод, и даже не из всего воздуха, а только из определённого его участка, надёжно отделённого от прочей воздушной массы, а кто-то подобным способом может заняться удалением кислорода. В общих чертах могу сообщить, что потомок инженера использовал для воздействия на выделенный участок некую эластичную матрицу, она и заставила выделенный участок в конечном итоге стать пластичной массой. Лишённый углерода, он, наконец, стал тем, что хотел видеть в нём потомок инженера. Потомку остался один последний шаг на пути к получению своего собственного изобретения, конечно же, уступающего изобретению его предка, не знаменитого, но широко известного среди высокопоставленных арабских шейхов, и этот шаг состоял в следующем. Потомку инженера оставалось добиться последнего – чтобы его прибор заработал.
                (4.ПЕРЕПРАВКА МОЛЕКУЛ-РЕЗЦОВ В БУДУЩИЙ ПРИБОР)
                Мною уже говорилось, что сами молекулы-резцы подсказали потомку выход из его, казалось бы, уже случившегося тупика. Когда вопреки его ожиданиям они начали вырезать запланированный участок в форме куба вместо шара, потомка посетила одна простая идея, как «оживить» свой прибор. Пока это была только идея, он даже не знал, сработает ли она. На этом этапе ему снова пришлось обращаться к саудовским властям – ему было необходимо их разрешение на некоторые манипуляции  с походной палаткой Хубала, которую эти власти продолжали называть своей священной Каабой. В этот раз разговор простым не был, власти долго сопротивлялись его идее – слишком смелое действие хотел он произвести, но в конечном итоге снова вынуждены были уступить, паломнический бизнес был превыше всего, а потомок инженера ещё не закончил спасать его. Потомок опять отталкивался от того, что самое малое, являющееся частью чего-то большого, должно работать, как весь большой механизм. Его последняя цель была проста: переместить хотя бы часть молекул-резцов внутрь обособленного воздушного участка. И можно было бы придумать способ отловить их, как, вероятно, охотник за бабочками справляется с ними с помощью всего лишь сачка – если бы потомок инженера имел время подумать об этом хорошенько, он скорее всего нашёл бы какой-то способ, но и в этом случае он не видел, как смог бы заставить этих микроскопических «гонщиков» работать по той же схеме, что была налажена в инопланетном механизме. А требовалось ему именно последнее, без этого их нахождение внутри обособленного участка не имело смысла. И вот тогда он поступил так, как поступает садовник, когда хочет добиться результата без особых манипуляций с той почвой, что уже есть в его саду, садовник переносит правильный грунт в свой сад из того места, где этот грунт уже есть – потомок инженера поместил в свой вырезанный молекулами-резцами воздушный куб небольшой кусочек древнего механизма. Вот о чём говорил наш потомок с саудовскими властями, он добивался разрешение выпилить из Каабы небольшой кусок. Не буду долго вдаваться, как он убеждал их и какие доводы приводил – он дурил их, как только мог, важно одно – разрешение он всё-таки получил. Фрагмент инопланетного магнетита был помещён внутрь воздушного участка, вырезанного молекулами-резцами. И поместить его было намного проще, чем договориться с саудовскими властями.               
                Фрагмент Каабы тоже имел строгую форму куба – именно эта форма, когда он смотрел на работу молекул-резцов, навела потомка инженера на идею с переносом одного из строительных «кирпичей» палатки Хубала в практически готовый прибор потомка. Как потомок и ожидал, небольшой фрагмент механизма повёл себя, как весь механизм – фактически у него была переносная Кааба. Точно так же, как и вся походная палатка, её отдельная часть сама установилась ровно в центр вырезанного фрагмента воздуха – смысл был в том, что перенесённый кусок механизма не воспринимал обособленный участок воздуха как будущий прибор какого-то человека для каких-то целей, он просто работал с новой местностью, так, как был устроен работать со всякой окружающей средой. Перенесённый кусок магнетита точно так же, как и вся Кааба, был «лежбищем» определённого числа молекул-резцов. Они точно так же, как и в материнском механизме, знали свою работу. Более того, инопланетный магнетит в пределах обособленного воздушного участка стал таким же, каким уже был сам воздушный участок, то есть пластичным – он приспосабливался под новую местность, в которой оказался. Потомок инженера не был удивлён, наоборот, что-то подобное он и предполагал, он не слышал об аналогичных качествах земного магнетита, но от инопланетного мог ожидать и не только таких. В итоге потомок инженера имел мини-палатку Хубала в центре своего полученного прибора и хотя она была лишена некоторых деталей, таких, как телескоп, что были в материнском механизме, его намерением она соответствовала. Ему оставалось только настроить свой прибор.
                (5. НАСТРОЙКА ПРИБОРА)               
                Тут уже говорилось, что потомок инженера видел свой прибор самонаводящимся, то есть с некоторого момента он уже не предусматривал кнопок или рычагов управления. Он должен был, если угодно, самостоятельно напрыгивать на заданный объект. Кстати говоря, если разговор зашёл о кнопках и рычагах управления, можно заодно и осветить дальнейшую судьбу магнетитовой коробки, изготовленной потомком  из земного магнетита. Потомок решил в дальнейшем не экпериментировать с ней, хотя земной магнетит и давал копии молекул-резцов, они были «пусты», то есть не содержали в себе копии чёрных дыр, а вся идея потомка с прибором базировалась именно на этих миниатюрных чёрных дырах. Коробка из земного магнетита стала гробом для своих молекул-резцов, которые удалось из неё получить. Это может служить хорошим примером того, как любому экспериментатору и исследователю, тем более изобретателю, нужно вовремя оставлять тупиковые ответвления своего экспериментаторского пути, чтобы безостановочно двигаться к конечной цели. Это отличительная черта всех практиков. А практические мысли потомка инженера были заняты уже другим. Дело было в том, что уже некоторое время его ждала потрясающая новость и, наконец, он её узнал. Тот кусок древнего механизма, который был помещён внутрь обособленного участка воздуха, не ограничился только самонастройкой по местности и расположением себя самого по центру участка. Главное, что он должен был делать всегда и везде, оказавшись отделённым от основного механизма, это работать, как тот, в том числе и управлять своими молекулами-резцами. Упомянутая замечательная  новость для потомка состояла в том, что этот кусок воспроизвёл всю необходимую и сложнейшую систему циферблатов в себе самом, воспроизвёл по образу и подобию тех, что находились в Каабе. Ему оставалось только попробовать применить к новому главному циферблату свои приобретённые телепатические навыки. Здесь потомку инженера повезло, он обнаружил, что на наворожденном циферблате тоже может менять изображение всё тем же телепатическим путём и таким образом выставлять цель для своего прибора. Между прочим, вы, вероятно, уже поняли, как работает механизм исполнения просьб тому или иному богу? Это можно показать на примере Каабы. Собственно само присутствие Каабы и даёт такую возможность до определённой степени – она была настроена на приём телепатических посылов, в этом и состояла причина того, почему у некоторых желания, адресованные «богу» возле Каабы исполняются. Причина всегда была в их личных телепатических способностях. Но вернёмся к полученному прибору. Мы не ошибёмся, если, обобщая некоторые детали, назовём полученный прибор управляемой чёрной дырой.   
                (ЗАЩИТНЫЙЦ БАРЬЕР ДЛЯ ПОЛЬЗОВАТЕЛЯ. КСТАТИ ГОВОРИТСЯ, КАК БЫЛ ПОМЕЩЁН КУСОК КААБЫ ВНУТРЬ)
                Был ли защитный барьер между чёрной дырой и всем остальным, что она могла бы втянуть в себя? Разумеется, он должен был быть и он был. Обособленный участок воздуха, что логично предположить, имел свои границы, собственно они и делали его обособленным. Так вот, по этим границам по замыслу потомка инженера должен был проходить защитный барьер. Стенки изобретения, если это вообще можно назвать стенками, тоже составляли молекулы воздуха, только обработанные особым образом. И вот здесь сюрприз, который может показать, как меняется подход человека, изобретателя, к вопросу, когда он занимается им значительное время и имеет некоторую базу для перемен в указанную сторону: потомок инженера смог обработать их телепатически. Он путём некоторой практики в своё свободное время, которое у него появлялось, пока саудовские власти принимали то или иное решение по его запросам, которые он был вынужден регулярно отправлять к ним, выяснил, что телепатическому воздействию могут поддаваться также молекулы и земных элементов. Он внедрил в эти пограничные молекулы образ человека, чтобы прибор пропускал через себя всё, кроме людей. Впрочем, при необходимости, защитный барьер мог быть и снят – потомок инженера, разумеется, оставил за собой моральное право на перенастройку защитных молекул. Насыщенный информацией, пограничный молекулярный слой, ставший защитным, был более тугим и спрессованным и вместе с тем, как весь обособленный участок, оставался совершенно пластичным. Его защитная функция целиком зависела от сознания потомка. Пока он телепатически настраивал вибрации барьерных молекул и имел этот участок, так скажем, бытия именно в таком виде, в таком виде он и пребывал. Тут, кстати, можно уточнить, как именно внутрь обособленного участка был помещён кусок Каабы. Я опишу это в паре слов. К тому моменту, как потомок инженера подошёл к этому действию, защитный молекулярный слой уже существовал, потомку было нужно, чтобы он пропустил выпиленный кусок Каабы и не выпустил его обратно – тогда потомок ещё не знал наверняка, встанет сам этот кусок механизма в центр обособленного участка или нет. Что же пришлось делать потомку инженера? Это было похоже на хирургическую операцию, только процесс был ещё более тонким и хрупким. Мысленно потомок прокладывал путь для выпиленного куска и одновременно с этим своей рукой вводил его в «плоть» обособленного воздушного участка. Вложить этот кусок ровно в центр посредством одной своей руки потомок не мог, вырезанный молекулами-резцами воздушный участок был несколько больше, поэтому в определённый момент потомок просто разжал пальцы и выпустил фрагмент Каабы, который перед этим крепко держал. Тот никуда не упал, а сам начал продвигаться к центру того, что было для него просто некой незнакомой, но с которой он начинал знакомиться, местностью. Молекулы-резцы, в данном случае здорово напоминающие человеческих колонистов, начиная с древнегреческих поселенцев на черноморском побережье, заканчивая американскими поселенцами дикого запада, обрели нового хозяина и несколько новый профиль деятельности, саудовцы избавились от своей проблемы и вернули себе послушных, всем довольных паломников, но и вся суть древнего механизма была уведена у них из под огромных арабских носов – «гонщики» теперь носились в другом месте; впрочем, где быть этому месту, теперь определял потомок инженера. Но как бы то ни было, сам того не желая, он определил вектор развития и ещё для одного обстоятельства. Часть древнего механизма и его силы он так или иначе взял, поэтому там, где этот механизм стоял, он, хоть и не намного, но стал слабее. Каким должно было быть последствие этого? Ну, не таким страшным, как могло бы быть. Если бы он переманил каким-то образом абсолютно все молекулы-резцы из Каабы, нам следовало бы ждать бесконтрольного распространения ислама в мире – сдерживать религиозную радиацию в той точке планеты было бы некому. Но потомок взял лишь крохотную часть от общего объёма, поэтому критической ситуация с религиозной радиацией не стала. Сама же радиация мирно или относительно мирно пребывала в своём обычном состоянии – ела только тех, кто входил в «круг опустошения», то есть совершал ритуальный обход Каабы. Оставим же этих ходаков там, где они есть, и взглянем на дела глазами потомка инженера.       
                И вот мы вернулись в тот момент, когда он оказался на одном из опреснительных заводов. Потомок уже изменил знак опасности... как вы думаете, на что? В связи с предстоящими делами он изменил его на одну простую и известную всем таблицу – таблицу Менделеева. В которой, правда, мысленно вымарал такие знаки как знак водорода и прочие, входящие в состав воды. То есть молекулам-резцам предстояло работать с оставшимися значками таблицы, которые обеспечивали жизнедеятельность нашего вида и по замыслу потомка инженера должны были исчезнуть из состава живительной влаги, без которой ещё не смог обходиться ни один из людей. Как капроновая маска на лице грабителя из чёрно-белых гангстерских фильмов каких-нибудь сороковых годов двадцатого века, эта паста растянулась по водозаборной мембране. «Намазав» саму себя на мембрану, она замерла и занялась своим прямым делом. Что именно это было? Переносная пустота, втягивающая в себя всё, полезное для жизнедеятельности биосферы планеты – это была разработка, которая могла бы пригодиться даже военным. Наш инженер, обитатель двадцать первого века, с самого раннего детства знал, кто был его предок и всю свою жизнь, зарабатывая на пропитание фотографией, имел одно хитрое хобби – он тоже изобретал. Не что-то конкретное, он просто постоянно находился в состоянии поиска способов воплощения беспрестанно мелькавших в его уме идей. А идеи случались разные... Одна из них привела его к тому, что на опреснительный завод арабов он смог прийти вооружённым. Потомку инженера пришлось поработать, без преувеличения сказать, немало: в стране не два и не три опреснительных завода, а заметно больше и на всех остальных ему пришлось раз за разом повторять то, что было им сделано на первом заводе. Процесс не был быстрым, для реализации задуманного ему нужно было донести свой прибор до каждого завода в стране. А прежде их нужно было изготовить необходимое количество. Молекулы-резцы неоднократно вырезали куски воздуха для потомка инженера, он хотел сделать и сделал ровно столько таких приборов, сколько требовалось. Изначально он делал их просто про запас, ещё не зная, что они так пригодятся ему с опреснительными заводами арабов, ну а уже в процессе ему пришлось доделывать требующееся количество. Но он справился успешно, прозрачный, гениальный по своей простоте яд потёк к людям. И если бы мы могли посмотреть на происходящее «глазами» искусственной нефти, мы обнаружили бы, образно выражаясь, утечку в такой надёжной, казалось бы, сфере влияния как людские тела – тела экспатов и присоединившийся к ним относительно небольшой процент коренных арабов. Что за утечку я имею в виду? Дело в том, что это не совсем так, что искусственная нефть способна совершенно подменить всё наполнение человеческого организма. Вернее, она способна, но была довольно запасливой для субстанции с искусственным интеллектом. Мною было сказано, что она заменила замещённым кровь, отчего и произошло название этой категории жителей Объединённых Арабских Эмиратов, но это утверждение весьма условно. Да, их организмы во многом изменились и для жизнедеятельности им уже не требовались ни еда, ни вода и, соответственно, все элементы, получаемые человеком из воды и пищи, но искусственная нефть по обнаружению, после первых исследований, проведённых ею на новых территориях – в людских организмах, оставила в их организмах, в частности, минералы, как вспомогательные компоненты, не включённые в общий цикл жизнедеятельности организма, но и не выведенные наружу. И все они находились у искусственной субстанции на строгом учёте. Таким образом чистая вода ударила не по самой искусственной нефти, а только по её минеральным запасам, отложенным до момента, когда могли бы вдруг понадобиться для каких-то её экспериментов, в замещённых – её ходячих складах.
                Замещённые в отличие от не замещённых остались «живы», хотя слово «живы» я беру в кавычки не просто так – вы уже, после всего, рассказанного мною, можете понять, насколько на самом деле эти люди были живы. Ну а для не замещённых, для тех арабов, которые не пострадали, когда Мохаммед Аль Нахайян отключил охранные установки, помощь потомков химика и инженера обошлась слишком дорого – это стоило им жизни. Многим из них. Абсолютно чистая вода высасывала из них все необходимые для жизни вещества и не было такого Аллаха, который мог бы им помочь. Но это, конечно, были арабы попроще и победнее, насколько слово «бедность» вообще применимо к арабам Объединённых Арабских Эмиратов – страны, созданной британцами как экспериментальная ближневосточная Швейцария. Арабы, которые пили воду исключительно бутилированную, не пострадали и вот они-то и обратили пристальные взоры на помощь, которую получили от экспатов, так сказать, первого класса, то есть не второ- и третьесортных индийских строителей и пакистанских прислужников на конюшнях, а от белых экспатов, экспатов привилегированных, облагодетельствованных правящим режимом. Арабы задались вопросом, а зачем вообще они оставляли потомка химика наедине со слезами арабских матерей? Что делал он там на самом деле? Ответ знал только этот молчащий иноземец. Но ответ был прост. Он не делал ничего, большую часть времени он провёл, просто смотря в стену и сожалея о том, что у арабов нашёлся лидер, способный повести их лабиринтами освободительной борьбы простив искусственной нефти, и совершенно не думая о ёмкости со слезами матерей, находящейся перед ним. Эти слёзы и стоящее за ними горе были ему безразличны. Он и его товарищ, потомок того самого изобретателя из века двадцатого, здесь, в веке двадцать первом, включились в это противостояние, противостояние, начатое Хамданом Аль Мактумом, вовсе не на стороне людей. Потомки изобретателей просто захотели защитить детище предков. Потомок химика так и не выдал того самого заговора, через который произошла бы активация предложенного им средства именно как средства рабочего. Его познания в арабском фольклоре действительно были беспрецедентны и никто не то что из людей Запада, даже никто из современных арабов тягаться с его глубочайшими знаниями не мог. Хамдан не стал пытать его, и над сказать, что тут потомкам изобретателей из двадцатого века здорово повезло – предки Хамдана в веке двадцатом не стали бы проявлять столько великодушия. К тому же у его команды тогда была задача более насущная – освободить водопроводную систему страны от «помощи» потомков изобретателей, что несравненно честнее работали на шейхов Зайеда и Рашида. Состояние упомянутой части инфраструктуры к моменту происходящих событий было таково, что в случае чрезвычайной ситуации и остановки опреснительных заводов запасов питьевой воды в стране могло хватить лишь на несколько дней и только в столичном Абу-Даби самое большее на месяц и это при соблюдении условий жёсткой экономии. Людям надо было торопиться, пока среди населения не началась паника, а ещё точнее разбои, потому что за воду люди готовы убивать ещё быстрее, чем за золото или нефть, которая, как известно. давным-давно стала чёрным золотом человечества. Как мною уже было сказано, первым после обнаружения подставы от потомков стал вопрос очистки водопровода. Решать вопрос начали с инспекции опреснительных заводов, хотя и о том, что искать надо именно там, не сказали потомки Хамдану – они переживали крушение своего замысла по предоставлению искусственной нефти форы. Они надеялись, что дают ей фору, действуя против Хамдана. Хамдан и его люди знал о произошедшем не всё. Нынешние химик и инженер не просто не стали работать против детища своих предков, они попытались сделать больше – предупредить её о намерении Хамдана. Наш фольклорист всё же воспользовался древним заговором, он записал послание для искусственной субстанции – это была скорее импровизация с его стороны, чем результат долгого планирования. Послание было коротким, он говорил о том, что этот араб, Хамдан Аль Мактум, всё-таки вышел на них и заставил работать с ним, но она, искусственная нефть, может не опасаться их двоих, они были и остаются преданны творению своих предков – определённые комбинации звуков ложились на жидкость, находящуюся перед ним и всё должно было идти, как было им решено, если бы он не забыл, что перед ним не просто прозрачная жидкость, а слёзы арабских матерей, уже заряженные своим собственным образом, эта жидкость уже содержала в себе одно послание в силу своей природы, второе послание, от фольклориста, на неё не записалось. Именно это и убивало потомков химика и инженера – они не смогли выйти на связь с детищем своих предков, с изобретением, которое с их точки зрения сделало честь человечеству, и эти человечки гордились тем, что имели в себе кровь тех, кто создали это произведение изобретательского искусства. Хамдан не мог разделить их чувства, да он и не был в курсе таковых, он будто бы смотрел в стену перед ним и понимал, что они все так близки к тупику, как не были никогда прежде. Но его личное отчаяние не должно было быть показано остальным, внешне он оставался спокойным и уверенным шейхом, племенным вождём – вдохновением своих людей.
                Тем более что и на опреснительных заводах всё не пошло гладко. Оказалось, что изобретение нашего инженера способно сопротивляться, если его пробует снять кто-то кроме него, его создателя. А прибор и не мог вести себя иначе, так как таблица Менделеева на его главном циферблате не оставляла ему другого выхода, прибор должен был продолжать свою работу. Всё-таки кое-какие полезные гены перепали потомкам изобретателей, осчастлививших арабских шейхов в двадцатом веке. Почти слившееся с очистными мембранами, изобретение нынешнего инженера уже практически стало частью опреснительного завода – первого из тех, на которых происходила борьба с изобретением потомка инженера. Его обнаружили в результате осмотра мембран, которые сразу решили осмотреть после того, как поняли, что находится в водопроводе страны. Арабы нашли прибор потомка практически наощупь, так как кроме видимого куска Каабы всё остальное в нём было невидимо для глаза человека. На них «смотрело» нечто, что могло в принципе быть чем угодно. Одно было несомненно – это не было частью заводского оборудования. И поскольку больше ничего подозрительного ни на одном из заводов найдено не было, арабам пришлось изучать вопрос мембран, дополненных непонятными приспособлениями. Этот вопрос мог бы изучаться очень и очень долго, так как кроме куска магнетита глаза и ум непосвящённого не увидели бы ничего и уж тем более не догадались бы о сути наблюдаемого нечто. Ведь этот прибор не выглядел как карбюратор или магнитофон, то есть как устройство, о котором можно сделать вывод, что это какой-то прибор, даже если не знать его назначения. Перед арабами были просто магнетитовые «кирпичи», всё остальное их глаза и даже руки не фиксировали. Они просто видели, что почти вплотную к мембранам, но не совсем вплотную тем не менее, буквально в воздухе находятся магнетитовые куски правильной формы, находятся и ничего не делают, так казалось арабам. Потомок инженера к тому моменту уже знал, что его приборы найдены, но хранил молчание. Опреснительные заводы были остановлены. Все, которые были в стране – начался питьевой голод. Потомок инженера сделал своё дело на отлично, дальше работало его изобретение – молекулы-резцы неоднократно вырезали куски воздуха для потомка инженера, он хотел сделать и сделал несколько таких приборов. Тогда он делал их просто про запас, ещё не зная, что они так пригодятся ему с опреснительными заводами арабов. Как бы то ни было, но войну против искусственной нефти потомки химика и инженера приостановили, в условиях критической нехватки воды арабам было не до неё. Но непосредственно на вставших заводах борьба продолжалась. Вы уже знаете, почему приборы так крепко держались за мембраны. То есть как снимали приборы с мембран, если нужен телепатический сигнал от потомка? А получилось это неожиданно и чрезвычайно просто. Потомок инженера так и не пришёл к раскаянию и не собирался помогать арабам по-настоящему, в то время как его фальшивая помощь привела их к ситуации, в которой они оказались со своими опреснительными заводами. Тем временем какой-то араб, стоящий, видимо, на тот момент возле одной из мембран, поражённой одним из приборов потомка, сильно пожелал, чтобы прибор исчез с мембраны и так «набрёл» на телепатический способ управления. Потому что прибор действительно «соскочил» с указанной мембраны. Соскочил и завис в непосредственной близости от своего нового хозяина – а хозяином считался тот, кто последним отдавал телепатическую команду. Так арабы овладели методом борьбы со своим врагом. Который, конечно, на фоне искусственной нефти выглядел только врагом промежуточным. Между прочим, вы, вероятно, уже поняли, как работает механизм исполнения просьб, адресованных Аллаху возле Каабы? Собственно само присутствие Каабы с «приёмником телепатических пожеланий» внутри неё и даёт такую возможность до определённой степени, нужен только человек с сильной волей, чтобы направить её на «антенну» – главный циферблат, а в некоторых случаях, похоже, и ретранслятор человеческой воли, настроенную на телепатический приём – в этом и состояла причина того, почему у некоторых желания, адресованные «богу» возле Каабы исполняются, а  у некоторых нет. Причина всегда была в личных телепатических способностях просителей. Просто практически никто не пробовал заниматься этим систематически и, что главное, осмысленно. Потребовалось время (прим.переводчика: it needed some time), чтобы люди хотя бы примерно поняли, с чем они имеют дело. Но они поняли. С того момента начали искать самых яростных хотельщиков – тех, кто может не просто хотеть, а желать очень интенсивно. Такие были найдены и со временем приборы начали отваливаться от мембран. Почему нельзя было просто заменить мембраны? Да потому, что всё благополучие и приближенность к  цивилизации  в нашей стране показные и мембраны на опреснительных заводах были несъёмные – самые дешёвые, а разница между заявленным и  реально закупленным оборудованием ушла в карманы шейхов. Поэтому части арабам пришлось учиться желать чего-то очень сильно, а большей их части терпеть очень долгую и мучительную жажду. Ну а после всего, когда заводы уже заработали по новой, новая опреснённая вода смыла остатки той вода, которая отравила несколько сотен тысяч арабов наподобие самого жестокого яда. Судьба приборов небезынтересна, но я оставляю вам догадаться, где теперь используют их.      
                Собственно уже зная ответ, потомков спросили, а не они ли были теми специалистами, что собрали завод по производству искусственной нефти в Саудовской Аравии. Да, ответ уже был известен и этим потомкам оставалось только подтвердить догадку вопрошавших. Они были специалистами по монтажу сложного технического оборудования – занятия фольклориста и фотографа были только их прикрытием на случай провала какой-нибудь из их полусомнительных сделок, сама нефть вывела на них тогдашнее поколение Саудитов, которых наивные эмиратцы ещё предупреждали, что, мол, продать вам схемку можем, но кто будет собирать весь комплекс воедино – вопрос. Саудиты тогда не стали просвещать эмиратцев насчёт их наивности. А эмиратцы с тех пор совсем и не изменились и благополучно второй раз попались практически таким же мошенникам, хотя без сомнения и весьма одарённым людям. Думаю, многие из вас уже успели подумать, а как получилось, что верные соколы  с их чувствительностью к сути людей пропустили потомков в ближний круг Хамдана? Это произошло по одной простой причине: в них преобладала не ненависть к людям и, например, к Хамдану – ненависти потомки изобретателей из двадцатого века к тем, кто в веке двадцать первом пытались разрушить изобретение их предков, не испытывали вообще, а любовь к изобретению их гениальных предков. Потомки химика и инженера чувствовали любви гораздо больше, чем ненависти. Одним только осознанием некоторой, пусть даже самой отдалённой, причастности к великому изобретению своих предков они были счастливее и богаче, чем самые богатые и вследствие этого довольные жизнью эмиратцы, получившие своё материальное благосостояние за счёт этого самого изобретения. 
                Когда идея с потомками химика и инженера провалилась, стало казаться, что навсегда пропала последняя надежда.
                ( ПРОСТАЯ ВОДА И ЕСТЬ «ВОЛШЕБНОЕ» СРЕДСТВО ПРОТИВ НЕФТИ)
                Но что бывает навсегда на этом свете, кроме любви матери к своему дитя и любви мужчины к женщине? Надежда как женщина – она бросает и может неожиданно вернуться несмотря на все препятствия, лежащие на пути к воссоединению. Тема воды, изрядно дискредитированная потомками химика и инженера, снова расцвела перед арабами. Всё-таки, чтобы жить, именно к воде человек обращался всегда, и не перестал обращаться к воде даже в нефтяную эпоху. Маленькая игривая обезьянка Мохаммед Аль Харби любил играть на берегу Залива, но в связи с происходящими событиями в стране и в частности в родном городе маленькой обезьянки, Дубае, родители давно не пускали его на берег, поэтому мальчик придумал играть около их домашнего бассейна. Игра была не хитрой, состоятельная семья даже могла обеспечить его искусственными волнами, которые так напоминали маленькому Мохаммеду неспешные волны его родного залива; он то бросал в эти волны свою игрушку-робота, пытаясь научить его плавать, то бросался в них сам, изображая робота большего размера, и каждый раз казалось, что мальчик вылезал из воды обновлённым. Гостя у друзей, Хамдан любил проводить время с Мохаммедом, тот был так похож на будущего сына Хамдана, каким Хамдан всегда его себе представлял. Маленький Мохаммед отдавался игре целиком. Вот и сейчас, как всегда в редкие часы отдыха, Хамдан любовался мальчишечкой. «Мне жаль, что ты не можешь больше играть на берегу» сказал Хамдан ребёнку. «Теперь это мой Залив», Мохаммед показал на бассейн и улыбнулся. Робот мальчика качался на искусственных волнах, готовый учиться плавать столько, сколько нужно, лишь бы его маленький хозяин не грустил. Робот не тонул, так как был пластиковым, он смело плыл из минувшего часа в наступающий, а точнее, просто болтался на волнах, расслабленный ровно настолько, насколько может быть расслабленной пластиковая игрушка. А бассейн между тем был оборудован искусственными волнами и в жизни игрушечного робота назревала катастрофа. Одна из волн бросила робота на бортик бассейна, что-то треснуло в роботе и на поверхность воды вылилось небольшое количество чёрной жидкости. Если бы окружающие взглянули на неё, они могли бы не сразу признать в ней искусственную нефть. Однако это была она – юный Мохаммед увидел этого игрушечного робота на улице, он пожалел робота, ведущего бездомный образ жизни, и взял к себе. А между тем это была игрушка, в которой какой-то сообразительный араб спрятал немного нефти ещё в период так называемого Каменного века в Объединённых Арабских Эмиратах. Как тот араб в итоге потерял свой мобильный тайник, для истории навсегда осталось невыясненным, но так или иначе именно этой порции нефти было суждено оказаться в бассейне семьи Аль Харби. Нефть, соприкоснувшись с водой, стала принимать какую-то конкретную форму, изначально расплывшееся пятно в точности повторило форму человеческого тела. Хамдан отослал мальчика от бассейна, чтобы не пугать его, а сам наблюдал. Странный, но точный слепок в итоге бултыхался в искусственных волнах бассейна семьи Аль Харби. Хамдан завороженно смотрел на метаморфозы нефтяного пятна и усиленно думал, что бы это могло означать? Но процесс ещё не был окончен. Пятно продолжило изменяться, после того как оно приняло форму человеческого тела, оно начало менять свой цвет – с глубокого чёрного оно изменилось на кроваво красный. Поражённый Хамдан глядел, не смея моргнуть ни разу. Он понял, что какая-то очень важная тайна открывается ему прямо сейчас. Вокруг всё было прежним: небо, земля, воздух, единственное, что отличало это нефтяное пятно от прочих, оно находилось в пресной воде. Невдалеке спокойно плавала «выпотрошенная» фигурка игрушечного человечка. Хамдан понял, что он и его люди будут делать дальше. Так детская игра подсказала взрослым, какие шаги предпринимать для дальнейшей борьбы с искусственной субстанцией. Но Хамдан Аль Мактум и искусственная нефть были не единственными на Аравийском полуострове, кто не дремал, и Хамдану пришлось в этом убедиться.
                (САУД.АРАВИЯ ВСЁ НАСТАИВАЕТ НА ВЫДАЧЕ ИМ ХАМДАНА. А ОН ЛЮБИТ ЛЕТУНЬЮ)
                Саудовская Аравия между тем продолжала настаивать на выдаче Хамдана. Уже некоторое время она козыряла обнаруженным трупом Мохаммеда Аль Нахайяна. На глаз тело опознанию не поддавалось, но страна-владелица странного трупа утверждала, что необходимое опознание по зубам произведено было и сомнений не осталось, это был Мохаммед Аль Нахайян. Со своей стороны Хамдан попросил разрешения на допуск к телу собственных экспертов, Саудовская Аравия зависла с ответом и процесс опять встал. Что касается Хамдана Аль Мактума, он не особенно переживал за свою репутацию, он лишь жалел, что Объединённые Арабскте Эмираты и Саудовская Аравия всё дальше удалялись от состояния мира. И надо сказать, что он чувствовал происходящее очень точно. Но также то было время, когда он чувствовал большую любовь. И эта любовь заставляла его волноваться не меньше, чем печальные события в стране. Хамдану оставалось только уважать смелую девушку за её преданность и желание непременно остаться там, где угроза жизни и угроза репутации были столь очевидны. Но как же важно было Хамдану, что есть кто-то в мире, кто никогда его не предаст и не покинет ни в каких обстоятельствах. Оставаясь восточным, арабским мужчиной, он давно начал учиться чему-то новому и необычайно чистому в отношениях между двумя душами у этой западной девушки. И при случае он не уставал говорить ей, как нуждается в ней. Нуждается в шансе пройти через испытание любовью вместе с нею и где-то, когда-то найти их общую страну, где свежий северный ветер и тепло его родного полуострова обретут друг друга в волшебном единении. Тем днём Летунья нашла в социальных сетях ещё одно стихотворное послание от своего принца. Он уже некоторое время обращался к ней только так, не называя имён, не давая подробностей – стремясь защитить объект своей нежности от докучливых, а что ещё важнее, зачастую опасных глаз многих своих недругов.   
Therefore I send you my respect,
Something else I can send you today,
Maybe it will be an euphemism,
Maybe wind – the northern Boreas.

Maybe south I won`t restrain in me,
You will see that sand under a word,
Something strong take now, my love, from it,
I believe in you – in our chance... 
Она всё поняла. Она была признательна своему королю и своему мужчине за то внимание, которым он окружил её несмотря на свою абсолютно сумасшедшую занятость. А тем временем к нашим героям приближались несколько особенных дней.
                (БИТВА СОКОЛОВ ХАМДАНА С ДРОНАМИ НЕФТИ дронов поднял не Гайят – они типа сами в едином порыве)
                (1-Й ДЕНЬ. чувак на параплане. ВОЕННЫЕ РЕШИЛИ ЗАХВАТИТЬ ДРОН.   полицейские попёрли свои щиты жителям... СОК. ПЫТАЮТСЯ УВЕСТИ ДРОНЫ В ПУСТЫНЮ. СОКОЛЫ КОНТРАТАКУЮТ «ХОБОТКИ» ДРОНОВ, ТЕ ПЕРЕСТРОИЛИСЬ. ГАЙЯТ ПО ТЕПЛОВОМУ СЛЕДУ УЗНАЛ, ДРОНЫ ИЗ С.АРАВИИ. «соколиная петля» - неудачно.)               
                Тем из вас, кто был в то время за рубежами нашего отечества и не видел тех нескольких дней хаоса и боли, я расскажу, как это было. Одним ужасным утром над Объединёнными Арабскими Эмиратами появились полчища дронов. Серые треугольники, похожие на летучих мышей, отделились от серых облаков того пасмурного дня и начали последовательно истреблять жителей страны. Они не делали разницу между арабским и прочим населением, они последовательно уничтожали всех, каждого человека вне зависимости от его национальности. Души арабских предков не могли тут помочь своим потомкам, так как они хранили арабов только от замещения, но не от боевых атак. Дроны, казалось, знали это. Они были носителями холодной, расчётливой воли, что в этой атаке направила их в первую очередь на родной город Хамдана, который так и оставался его резиденцией. Может быть, поэтому именно этот город был выбран как одна из основных мишеней. Но люди внизу этого не знали. Эти люди даже не видели, как падает снег, а теперь на них падали боевые дроны. Они падали на свою человеческую добычу, как падают камнем во время охоты коршуны, и не было в небе над эмиратами птиц сильнее них. В небе вообще больше не было ничего кроме них: эмиратские самолёты давно стояли на приколе на земле, а иностранные воздушные суда, пользующиеся иностранным же топливом, уже некоторое время не приземлялись в Объединённых Арабских Эмиратах по причине предполагаемой здесь непонятной международному медицинскому сообществу эпидемии – только так могли объяснить происходящие в стране события зарубежные наблюдатели; пустое ещё мгновения назад, небо напоминало аквариум, заполненный дронами или двухуровневый стадион, где, чтобы добыть добычу, дрону надо было нырнуть на первый уровень – к земле. Такие нырки или «падения» смертоносных машин обходились людям человеческими жертвами. Это было, как если бы действительно над страной начал падать серый снег, огромные серые хлопья полигонально падали на аравийские пески, но не ложились на них, они нигде не оставляли своего следа на земле, как в аравийской действительности снежинки таяли бы из-за жары, не долетая до поверхности земли. Дроны вершили свои дела самое близкое в двух-трёх метрах над землёю. Но небо – это стало первым, что они взяли под свой абсолютный контроль, и после отказа страны от технических бонусов, даваемых нефтью, не было уже силы в эмиратах, способной им противостоять. Государство не могло поднять в небо истребители, потому что существующим истребителям нужен был нефтяной, а не какой-то другой корм. Некоторые арабы впоследствии смотрели из случайных укрытий на атакующих дронов и думали, если бы только истребители могли питаться, например, обычной дичью...   
                (ДРОНЫ АТАКОВАЛИ ЧУВАКА НА ПАРПЛАНЕ/паралёте xcitor С МОТОРЧИКОМ)
                Первым из эмиратцев и последним, кто встретил дронов в небе, был любитель до недавнего времени активно развивающегося в эмиратах парамоторинга.  Несмотря на то, что самолёты не летали уже длительное время, человека, даже арабского человека, уже было не отвадить от неба. Этот любитель парамоторинга на параплане-трицикле с удовольствием с утра пораньше зависал над небоскрёбами города, используя для этого незаконно сохранённое топливо, когда появились дроны – они спустились от облаков единой серой стаей с очевидным намерением. Человек сначала ничего не понял, но попытался отлететь в сторону, чтобы не мешать непонятной армаде. Но был уже окружён: дроны были сверху, снизу, с боков. Несколько из них развернулись в его сторону, пока остальные продолжали приближаться к улицам города. Человек успел заметить одного особенного дрона, он был темнее прочих и может быть даже имел что-то вроде разумной морды... или так показалось напуганному любителю утренних полётов, дрон будто бы на секунду задержался возле него, словно пытаясь узнать в нём кого-то, и двинулся дальше, неодолимо влекомый к городу. Чувствовалось, что там у него дело куда более важное, чем трата времени на случайного человека. После человек провалился в темноту. Он не мог бы сказать, начал его параплан падать на землю или продолжил лететь куда-то по небу, спокойно пропускаемый мимо дронами, которым он больше не был интересен. Дронов было столько, что казалось, будто на каждого жителя Объединённых Арабских Эмиратов приходится как минимум один. И жители страны не знали, как защищаться самим и защищать своих детей. Военные, которые ещё были у государства, хотя и оставались полностью беззубыми за неимением хоть сколько-то серьёзной действующей военной техники в своём распоряжении, призвали людей искать укрытия, используя для этого всё, что для этого хоть сколько-то подходит. Что это могло быть конкретно, оставили на усмотрение самих жителей. Основная рекомендация была – оставаться дома, по возможности спуститься в подвальные помещения, кто может до них добраться, не выходя на открытые пространства и не подвергая себя риску, также спуститься в метро, исключая его наземные части. Первое выступление военного чина было совершено по радио и телевидению, но в тот же день людям пришлось столкнуться с тем, что дроны разрушили высотный шпиль Бурдж-Халифы, приведя все передатчики на нём и передающие антенны в абсолютную негодность. Это же произошло и с прочими передатчиками в стране. В итоге для связи с населением военным и полиции пришлось использовать простые мегафоны. Что под непрекращающейся атакой дронов было непросто. К тому же страна оказалась в фактической информационной изоляции – помощи от стран-соседей ждать не приходилось, связаться с ними возможности не было, а используя мегафоны, до таких далёких соседей не докричишься. Это были обстоятельства, когда людям очень не хватало телепатии. Поначалу у властей мелькнула идея рассылать СМС-оповещения, но она оказалась нерабочей после того, как операторы сотовой связи вслед за теле-радио-телефонной связью оказались не у дел на территории Объединённых Арабских Эмиратов, как собственно и все антенны базовых станций, а заодно и интернет, как беспроводной, так и проводной тоже – дроны разрушили электростолбы и электропровода, вместе с проводами интернета, работающего через эти провода. Не обладающие телепатией люди оказались в тупиковой ситуации. 
                Хамдану доложили немедленно, хотя никакой нужды к тому моменту в этом уже не было – достаточно было взглянуть в ближайшее окно и ситуация сразу становилась понятной. О своей собственной эвакуации Хамдан запретил своему окружению даже думать. Власти страны должны были оставаться на своих местах и пытаться решить поставленную перед ними задачу. А задача была проста – выжить и заставить выжить свой народ. По команде Хамдана срочно собрался главный штаб. Эмираты решили сперва – это Саудовская Аравия, чтобы взять одного человека, решила взять всю страну. Странно, но когда очень хочется... впрочем, в современной мировой истории подобные примеры уже встречались и были известны, в частности, эмиратам. Впрочем, история Муаммара Каддафи была известна не только эмиратам. И Хамдан, назначивший собственное расследование обстоятельств исчезновения Мохаммеда Аль Нахайяна, понимал, что всех его действий может оказаться недостаточно, если кому-то очень понадобилась его голова. Принципиальным было установить происхождение небесных гостей, чтобы понять, последует ли что-то ещё после них. Хотя и одних дронов было более чем достаточно для обесточенных в техническом плане Объединённых Арабских Эмиратов. Вернувшись в полудикое состояние, обычные эмиратцы снова учились сражаться саблями – сбить приблизившегося дрона арабской саблей было всё равно что перебить пальцем падающий на тебя кусок скалы. Но мужчины не выпускали сабли из рук и сабли ломались, и сразу же за ними ломались такие слабые перед превосходством техники тела мужчин – всемогущие только рядом с почти бессильными женскими или детскими телами, они оказывались абсолютно не способны противостоять напору реального врага. Отличительной особенностью атаки дронов было то, что предварительно сломаться психологически люди просто не успевали. Вероятно, никогда за всю свою историю представители человеческого вида не были настолько обречены перед лицом угрозы своей жизни. Эти дроны собственно и не были угрозой гибели, они были самим воплощением гибели. Сделать что-то против них просто не представлялось возможным. Ни одна из попыток встречной кибератаки не удалась, дроны продолжали надвигаться на города эмиратов. Но всё равно среди людей оставалась такая категория как военные. А дальше военные решили попытаться захватить хотя бы один дрон для более близкого и, что важно, спокойного ознакомления с врагом. Но пока нужно было срочно думать, что делать с беззащитными людьми. Решено было на практике показать, заодно и поднять боевой дух жителей, как власти на самом деле относятся к своим гражданам, а также и к экспатам. Потому что несуществующее официально, но, естественно, существующее в реальности министерство «пропаганды арабского образа жизни и арабской же взаимовыручки» практически каждый день внушало жителям, что шейхи живут только ради них и их блага. Было решено выдать населению полицейские щиты – акция, может быть, не очень целесообразная с практической точки зрения, но необходимая для сплачивание населения и демонстрации заботы по отношению к нему со стороны властей, для сплачивания населения, очень быстро превращающегося в диких бедуинов, готовых бежать сломя голову просто в пустыню. Чего нельзя было допускать, так как возвращать их из пустыни потом пришлось бы очень долго; по очень многим причинам людей необходимо было удержать в городах – из арабов слишком долго делали цивилизованных городских жителей и даже к сегодняшнему дню не до конца сделали, чтобы распустить их в никуда. Но и в таком полицейском государстве, как Объединённые Арабские Эмираты, полицейских было много меньше других лиц, следовательно, даже учитывая все запасы, полицейских щитов не могло хватить на всех людей. Явиться на пункты выдачи под атакой дронов решились бы только самые отчаянные арабы и экспаты, к тому же власти к этому и не призывали, стремясь всё-таки оградить жизни людей от лишнего риска, потому полицейские, каждый, сами должны были отнести свои щиты по домам жителей и вернуться... если смогут.      
                С момента начала атаки прошло несколько часов, улицы эмиратских городов были пусты, они опустели ещё в первый час. Волна дронов, падающая с самого неба, смыла все человеческие существа с открытого пространства. А стрелки часов ещё не дошли даже до обеда. Это цунами, возникшее в сердце эмиратской пустыни, ещё недавно бывшей сосредоточием всей возможной для арабов цивилизации, теперь смывало и эту, подаренную белым человеком, будто снятую с барского плеча, цивилизацию с лица песков. Однако люди сдавались не так быстро, как можно было бы ожидать. Были даже такие смельчаки, которые пытались выстоять против дрона с бейсбольной битой. Они узнавали мгновенно, что бейсбольная бита хороша против человека или собаки, даже против верблюда, но не против смертоносной машины, направленную на них такой же смертоносной волей. Ни от биты, ни от смельчака не оставалось слишком много для последующей идентификации, да и некому было бы пытаться идентифицировать останки редких смельчаков. Места таких битв, или, вернее, попыток битвы, представляли из себя смешение обломков дерева и переломанные тела людей. Хотя тела могли быть не просто переломаны. Что значит «ломались тела»? У дронов было два варианта, как поступить с человеком. Как, по каким параметрам каждый дрон принимал решение по каждому человеку, нам до сих пор неизвестно, но они могли подарить людям только один из двух вариантов судьбы в тот день: они либо переламывали человека посредством неоднократного «касания» крыла, либо выбрасывали на него то, что можно было бы назвать нефтяным «плевком», со стороны это выглядело так, будто дроны плюются нефтью. И тут снова могло быть два варианта: либо этот плевок был «спокойным» и мог вызвать удушье жертвы, если забивались дыхательные пути, а они, как правило, забивались, либо вызывал возгорание в месте своего попадания, то есть при соприкосновении с любой поверхностью, с которой соприкасался. После уже мы выяснили, что во внутреннем строении каждого дрона предусматривался «мешочек» с самовоспламеняющимся топливом – доведённой до нужной кондиции всё той же искусственной субстанцией, которую мы однажды так глупо приняли за нефть. После обеда казалось, что пустыня вошла в города Объединённых Арабских Эмиратов, и вошла она не песком, а необыкновенной пустотой. Следующим шагом могло бы быть вхождение в города страны диких зверей и никто не остановил бы их – останавливать было уже почти некому. Вяло шевелящаяся пустыня в городах и дроновое облако над городами – это был пейзаж эмиратов в тот день после обеда. Нещадно чадящие очаги возгорания стали будто бы курильницами в храме нефте-технического превосходства. Тот же Дубай и до этого был неофициальной столицей пожаров, в городе постоянно горели небоскрёбы, как жилые, так и гостиницы, плюс к этому регулярно загорались ещё только строящиеся здания, но такого не видела даже Дубай. Что думали о происходящем в Объединённых Арабских Эмиратах в других странах, неизвестно, пока никто не спешил на помощь. Впрочем, и сами эмираты ещё не успели никого позвать на помощь. И вот уже почти что в пустых города ещё совсем недавно цветущего, но поддающегося медленному захвату государства, а теперь, на пути к действительному и честному человеческому развитию, лишившегося и имитации цветения, вдруг раздался скрипучий пронзительный стрёкот. Оставшиеся в живых люди даже не сразу поняли его происхождение. Впрочем, люди на тот момент уже были и оставались абсолютно дезориентированными неожиданной атакой. Этот тревожный стрёкот раздался одновременно во всех городах и деревнях, что он означал, кроме волнения издающих его, догадываться было почти некому. А он между тем означал спасение для людей. Но спасение часто приходит неузнанным. И ещё чаще оно приходит с неожиданной стороны. Что могло бы помочь тем людям в тот день, что вообще может помочь, когда люди уже не могут рассчитывать на других людей? Ни в своей стране, ни за её пределами. В этом случае и не скажешь, что ответ просто упал с неба, он как раз пытался подняться в то небо с земли. Сдерживало только препятствие, устроенное самими людьми. Большинство спасателей находились в клетках, те, кто могли покрывать огромные расстояния в небе, рядом с человеком жили под замком, конюшни небесных коней были в большинстве случаев закрыты.
                Соколы – дроны, сделанные природой, мог ли человек сделать что-то совершеннее? Вряд ли, но человек попытался придумать более агрессивный и смертоносный продукт. А потом у того вдруг появился помощник, а впоследствии и руководитель в лице искусственной нефти – вещества, чья природа так, наверное, и останется тайной для человечества, тайной, которую лучше не узнавать, а забыть. Сокол – единственный абсолютно дружественный по отношению к человеку дрон. И бой стал тем, чем должен был быть изначально, боем дронов с дронами. Одни были против людей, другие были за них. Никто из них не уставал, вернее, соколы не уставали так быстро, как люди, никто не нуждался в дозаправке, никто не чувствовал себя в небе не на своём месте. Как раз наоборот, что дроны на земле – просто неподвижные наборы мёртвых деталей, собранных вместе, что соколы – неуклюжие курицы, не умеющие убежать далеко несмотря на всю природную агрессию. Но небо для обоих видов меняло всё. Человек остался далеко внизу, на земле. Но и, благодаря человеку, не все соколы присоединились к бою. Многие соколы не могли выбраться из своих клеток и тогда и часть свободных соколов, и сами люди бросились к этим клеткам, чтоб подарить немедленную свободу своим товарищам и защитникам. Освобождённые птицы взмывали ввысь и со стороны и в других обстоятельствах могло бы показаться, что тысячи и тысячи мальчишек вдруг одномоментно запустили в небо бумажные самолётики всех оттенков коричневого, серого и белого, вплоть до белоснежного оттенка, больше напоминающего гордый окрас голубя мира. Но эти самолётики не подхватил ветер, соколы направляли себя сами – они летели прямо к дронам. Но пока не подлетали слишком близко, часть соколов маневрировала между смертоносными машинами, другая часть кружила вокруг дронового облака, оставаясь как бы снаружи него, пытаясь найти уязвимые места тех, кто были врагом и человеку, и соколам. Я расскажу вам, что происходило конкретно над Дубаем, хотя, учитывая синхронность соколов, можно утверждать, что ровно то же самое происходило и над другими городами страны. Что сделали дроны? Огромное облако дронов немедленно рассредоточилось и этим не облегчило задачу соколам. Машины смерти оказались не высокомерны и отнеслись к соколам очень серьёзно. Может быть, нефть уже знала о соколах что-то, чего ещё не знали люди. В случае с дроном соколу не испачкать свой клюв в крови, если только в собственной своей, но это не значит, что охота не удастся. Для сокола возможно видеть дрона в роли своей добычи, с той лишь разницей, что эта добыча в ответ сама охотится на соколов. Но задачей соколов как раз и было перехватить внимание дронов – отвести их взор от людей. Как минимум дать людям время найти укрытие, как максимум решить эту проблему для людей без привлечения самих людей. Потому что не только соколы, казалось, сама природа вокруг видела, что у людей в этом сражении нет шансов противостоять нашествию врага. И сама природа подала людям руку помощи в виде одного из сильнейших её бойцов – соколов.      
                («СЕМАФОР» В НЕБЕ. С ТОГО МОМЕНТА КАК ПОГИБ – ЗАГОРЕЛСЯ КРЕСТОМ – 1Й СОКОЛ, ЛЮДИ НАЧАЛИ ЧИТАТЬ ИХ МЫСЛИ)
                Сражение между соколами и дронами началось не без немедленных потерь со стороны соколов. Самым драматичным в начале того сражения было столкновение соколов с дронами: на полной скорости два тела, живое и пластиковое с электронной начинкой, сталкивались друг с другом, но взаимно разрушаться при столкновении не вышло. Соколы, привыкшие касаться человеческих тел – человеческих рук и зверино-птичьих, не сразу поняли губительную для них разницу между животными телами и телами дронов.  Для многих это непонимание оказалось решающим моментом между жизнью и их смертью, для дронов же такой разницы не было: живая плоть или такие же машины, как они сами – у них была задача вывести цель из строя, целью было человеческое население обозначенной для них местности, небольшие птицы, вставшие у них на пути, были лишь временной помехой. А соколы продолжали кидать свои жизни в машинную мясорубку, развернувшуюся над землёй Объединённых Арабских Эмиратов. И люди, остающиеся на тот момент по большей части всего лишь зрителями, снова и снова благословляли свою вековую тягу к соколиной охоте и к этой конкретной породе птиц вообще. Тогда и выяснилась одна интересная и важная особенность поведения этих птиц в условиях боя. Просто в какой-то момент люди обратили внимание на странный семафор в небе, это соколы оказались способны менять окрас своих перьев – как семафор, подавая различные сигналы. Разной окраской перьев соколы показывали друг другу состояние своего участка боя. Для людей это выглядело так, словно в небе над ними развернулся во всех своих красках бразильский карнавал, так как обстановка постоянно менялась и тела соколов принимали то один, то другой цвет. Хотя оттенки, безусловно, были более скромными, чем это принято в Рио. Во всём этом многоцветии содержался и один трагический момент, он состоял вот в чём: перед стопроцентной вероятностью гибели соколы меняли окрас на один-единственный цвет, чтоб сообщить товарищам, что боец сейчас вынужденно покинет бой. Но это не был последний сюрприз, который соколы приготовили для людей. Среди смешения дронов и соколов, на фоне ярко-синего аравийского неба, не изменившего себе и в тот кровавый для людей и птиц день, на несколько минут возникла птица, больше всего похожая на горящий крест. Этот птичий факел трепыхался в отчаянной синеве и почему-то не падал на землю – сокол загорелся от нефти, «выплюнутой» одним из дронов, его личным врагом в том бою. Сокол погибал, но цвет его был не виден – сокол весь был сплошной огонь. И вот в тот самый момент, в момент гибели самого первого сокола в том сражении, в людях проснулось одно качество. С того момента они могли читать мысли соколов: соколы людям мысленно сообщали «прощайте», так как люди не были посвящены в таинство соколиной окраски. После уже во множестве то тут, то там загорались птичьи факелы и одно сплошное, очень долгое «прощайте» гремело в душах людей, жертвы соколов были велики с самого первого дня, но этот, долго не падающий, в самом начале нефте-соколиного сражения казался неясным знамением. Вряд ли даже несколько человек успели заметить его очень высоко над своими головами, однако, он был там и действительно не падал несмотря на отсутствие маховых перьев, уже сгоревших к тому моменту. Хотя если бы кто-то очень внимательно присмотрелся к кутерьме вокруг него, то этот человек увидел бы, что остальные соколы не просто кружились возле – они пытались поддержать собрата, не дать ему упасть со смертельной высоты, добровольно обжигаясь о полностью горящего сокола. Хотя и оставаться в небе он уже не мог. Его, первое в том сражении, «прощайте» было особенно пронзительным. Конечно, мне бы не хотелось этого говорить, но факты есть факты и я не могу и не хочу скрывать их, впоследствии «прощайте» многих и многих, слишком многих, соколов приближались к его невероятно высокой ноте, никакой погибающий сокол не подавал сигнала SOS – соколов в лёгком положении в том бою не было. Это было время, когда соколы продолжали гореть, выискивая варианты ведения боя. Приблизившись к дронам, соколы не стали пускать в ход когти – для дрона это как прикосновение пушинки. Также соколы не могли пустить в ход клювы – для боевых дронов это стало бы лёгкой щекоткой. Пока что соколы, увы, оставались безоружны. Как итог того, первого, дня была одна отчаянная попытка. Соколы пытались увести дроны в пустыню подальше от населённых пунктов, чтобы основная часть боя прошла вдалеке от людей. Для этого соколам требовалась простая вещь – стать более интересной мишенью для дронов, чем люди внизу. А ещё точнее, более важной мишенью. Такой мишенью, поразить которую дронам было бы важнее, чем человеческую. И вот ближе к концу дня у соколов выработалась кое-какая техника «общения» с дронами. Быстро поняв, откуда дроны «выплёвывают» нефть, соколы в кратчайшие сроки научились «клевать» дроны в те самые места. Для этого ни одному соколу даже не понадобилось сверхпрочного клюва, так как нефтеотводы, через которые происходи выброс нефтяных сгустков, оказались из материала, очень напоминающего простую резину, видимо, это как-то способствовало более быстрому выбросу нефти, но не было рассчитано на атаку соколиных клювов. Соколиные массы мгновенно поняли это своё преимущество и дроны, первое время вынужденные тратить внимание только на то, чтобы уберечь нефтяные «хоботки» от отчаянных, но тем не менее весьма искусных птичьих атак, постепенно смещались от города в пустыню. Через какое-то время бОльшая их часть покинула пределы города. Но для этого с земли в небо потребовалось поднять практически все соколиные резервы. Ну а сколько птиц сгорело в тот первый день сражения, я не буду говорить, большинство из вас видело великое множество крылатых факелов высоко над нашими головами, а точнее, над опустевшими улицами. Такова была соколиная лепта, внесённая в дело победы над дронами  и ещё очень многое предстояло отдать героическим птицам. Всё же значительную часть дронов увести в пустыню соколы смогли. Однако преимущество длилось не так долго, как хотелось бы. Дроны быстро взяли реванш и чуть было появившееся у соколов преимущество скоро исчезло, дроны показали, что могут устроить саморемонт прямо в небе. Более того, саморемонт вытек в самоперестройку – дроны искали и успешно находили более выгодные варианты собственного строения. Выглядело это так: одни дроны перестраивались, другие их защищали. В итоге соколы потеряли возможность наносить им хоть какой-то значительный вред. Дроны возвращались к людям. Но почти на полдня большая их часть утратила города Объединённых Арабских Эмиратов из виду. Соколы всё-таки смогли отвлечь внимание дронов от людей внизу, пытаясь дать тем время либо собраться с силами и возможностями, чтобы принимать участие в бою, либо найти более надёжные укрытия.
                А военные в конце того же, самого первого, дня между тем почти приступили к активным действиям. Первой проблемой, которая встала перед ними, было отсутствие оружия в непосредственной доступности. Зенитно-ракетные комплексы у страны, разумеется, были, но доставить их в города с военных баз без топлива на лошадях пока не представлялось возможным. Всё, существующее в стране топливо было собрано в ангарах, приспособленных под складские помещения, глубоко в пустыне. И добыть это топливо теперь было крайне трудно, к тому же оставалось неясным, как это сделать под непрекращающимся обстрелом. Была и вторая проблема – поднявшиеся в небо соколы, их крылатые  защитники. Никогда и ни при каких обстоятельствах у араба не поднимется рука на сокола. Поэтому обстреливать дроны с зенитно-ракетных установок, пока рядом с ними соколы, было нельзя, в раскладе ещё были управляемые ракеты, но даже при наличие зенитных управляемых ракет рисковать жизнями драгоценных соколов арабы не могли. Отозвать соколов не получалось – те, поглощённые противостоянием с дронами на значительной высоте, просто не слышали людей. Людям оставалось только наблюдать. В  конце концов арабы умудрились разглядеть, что делают соколы и было решено ждать, не упадёт ли в итоге таких соколиных действий какой-нибудь дрон. Ждали долго. В итоге ни одного упавшего, по причине отсутствия таковых, взять так и не смогли – решили захватывать боевого-летающего. Решение было отчаянным, но сделать было нужно, так как установить тогда, откуда на нас напали, было необходимо. Какой-нибудь знак на обшивке дрона был реальной надеждой – рассмотреть его в бинокли было невозможно в силу колоссальной подвижности дронов. Только соколы могли как-то успевать за ними. Но в итоге было найдено более умеренное решение, у людей ещё оставались соколы-разведчики. И бОльшая их часть уже была в небе, занятая боем. Надо сказать, что при всём огромном уважении к подвигу остальных соколов, Хамдан до последнего отказывался отпустить в небо Гайята. Тем не менее именно Гайят по всем характеристикам соответствовал такому заданию. Хамдану пришлось расстаться с бесценным другом. Тот ушёл в небо, быстро став точкой над тем местом, откуда был выпущен. Поначалу Гайят старался держаться вне дронового облака, но с такой позиции даже ему углядеть что-то на их поверхности было непросто. Поэтому пару нырков в это облако Гайяту пришлось совершить. Это было опасно, но ему повезло. Но не повезло в другом, Гайят не увидел ничего на боках дронов, что дало бы ему наводку, откуда эти «птицы» прибыли в его страну. Гайяту оставалось воспользоваться запасным вариантом – проходя сквозь воздух, дроны нагревали его и таким образом оставляли тепловой след, которым и воспользовался Гайят, чтобы узнать, откуда прилетели дроны. Узнав это, он вернулся к Хамдану. Гайят сообщил людям то, что с самого начала нападения стояло первым среди их догадок – дроны прилетели из Саудовской Аравии. А также сокол понял одну вещь, с помощью одного известного соколам метода, захватить хотя бы один дрон более чем вероятно. У соколов было одно средство, когда им требовалось завалить очень крупную добычу – о том, что в диких условиях природы соколы практикуют и коллективную охоту, люди не знали. Однако они это делали и природой же были для этого подготовлены: у каждого сокола на загривке есть самое крепкое перо, именно за это невероятно прочно сидящее перо другой сокол хватается своими когтями, предоставляя следующему соколу схватиться уже за его перо, вот так и образуется «соколиная петля» – сама природа научила соколов забрасывать лассо. Соколы были в курсе намерений военных, поэтому Гайят не преминул подсказать Хамдану этот вариант. Соколы обещали справиться. Тогда же, в первый день, и попробовали это воплотить в условиях сражения. Группа соколов поднялась в небо. Формируя свою петлю, соколы действовали очень быстро – как человеческому глазу не видны крылья стрекозы, когда они работают, удерживая стрекозу в воздухе, также человеческому глазу не были видны отдельные движения соколиных тел, когда они цеплялись друг за друга, образуя подобие круга. В итоге этот круг был «заброшен» на одного из дронов. В плане нефтяных «плевков» соколы были в безопасности, так как их быстрые движения оставались невидимы не только для человеческого глаза, но и для дронов. Однако на этом соколиное везение закончилось, соколы в виде некоего лассо смогли надеться на дрона, но удержать его в этом кольце они не смогли. В природе они просто сдавливали свою жертву, здесь же этот номер у них не прошёл, корпус дрона не позволял такого. Соколы вернулись к военным пристыженными. Это был их первый такой явный провал. Но люди были благодарны героическим птицам за их отважную попытку.               
                А между тем, хотя казалось, что тот день никогда не кончится, первый день атаки дронов закончился. Началась ночь атаки дронов. Ночью города горели особенно ярко, а невидимые на фоне тёмного неба дроны стали представлять ещё большую опасность. Но соколы продолжали их видеть, ночью соколы видят не так хорошо, как совы, но всё же много лучше людей. Массово поражать нефтяные «хоботки» уже не получалось, почти все дроны успели завершить свою перестройку и соколы довольствовались выведением из строя редких дронов старого, утреннего, образца. Люди отсиживались в руинах, на станциях метро и в немногих уцелевших жилых домах, хотя в последних оставаться было очень опасно. Дошло до того, что некоторые сообразительные даже пробовали с аквалангами уйти на дно, начиная со своих бассейнов, что было неосмотрительно, так как нефтяная плёнка на их поверхности прекрасно горела, заканчивая дном Залива, откровенно пренебрегая правилом, что по ночам купаться и тем более погружаться опасно. Они справедливо решили, что над водой опаснее. Но кончилось тем, что кислород быстро закончился и «дезертирам» пришлось вернуться на поверхность. Многие люди уже получили полицейские щиты – это была та полицейская защита, которую полицейские могли на тот момент дать жителям. Щиты помогали, если кому-то приспичивало добежать куда-то под атакой дронов, но жители предпочитали откладывать свои нужды до лучших времён. Полицейские, выполнив задачу – те, которые смогли её выполнить, возвращались в свои участки или же принимали участие в тушении пожаров, тушения тоже проходили прямо под атаками. Первые сутки «эпохи дронов» в стране заканчивались. А закончились они весьма неожиданно, так как люди настроились на длительную войну. Все, как один, дроны внезапно исчезли где-то в ночном небе ближе к рассвету. Все атаки прекратились, люди даже не видели, в какую сторону они улетели.    
                (2-ОЙ ДЕНЬ. ДРОНЫ-ОБЛАКА. ДРОНЫ КАК МАГНИТЫ ДЛЯ ЭКСПАТОВ И СОКОЛИНОЕ ОБЛАКО МЕЖДУ ДРОНАМИ И ЛЮДЬМИ;соколы уже ПЕРЕДАЮТ МЫСЛИ людям - об облаках предупреждали, но тогда ещё не особо успешно)
                Во второй день было очень облачно, поразительной густоты облака покрыли всё небо, они как-то дробно гнездились то тут, то там по всей небесной сини, что было безусловной редкостью, так как небо над Аравийским полуостровом большинство дней в году чистое и для гостей страны почти невыносимо синее. Но людям было некогда вспоминать такую привычную красоту своего неба, у них оставалось опасение, что в ближайшие дни дроны могут вернуться – кто бы ни напал на их страну, вряд ли он отступится так скоро. Может быть, атака дронов была разведкой боем, может быть, они преследовали здесь какие-то конкретные цели и, возможно, уже достигли их и тогда улетели насовсем, но в последнее верилось редким. Между тем часть военнослужащих, представители департамента гражданской обороны и просто добровольцы занялись расчисткой и приведением в порядок улиц. Города и прочие населённые пункты страны начали приходить в себя после внезапной и разрушительной атаки. Это были самые ранние часы того, второго, дня. Но затишье длилось недолго, оно бывает перед бурей и в тот день это утверждение снова подтвердилось. Всё началось в тот момент, когда кому-то из людей показалось, что облака стали приближаться к земле. Это привлекло внимание сначала одного человека, потом нескольких, потом происходящее стало очевидным для всех. Такого атмосферного явления никогда не наблюдали ни в этой конкретной части Аравийского полуострова, ни на всём полуострове. Что-то в этом очень не понравилось людям. Соколы, которые вообще всегда стараются не залетать в облака – они вообще редко поднимаются так высоко, тоже старались держаться от этих облаков подальше. А облака между тем приближались и приближались. Это выглядело очень странно и даже завораживающе, будто огромные прохладные белоснежные перины собирались медленно опуститься на горячий аравийский песок. Сначала настороженные, люди начали улыбаться. Люди, и особенно простодушные арабы, поражённые такой яркой сменой событий в их жизни в одни сутки, от боевого налёта до поразительного погодного явления, с удовольствием глазели на новое чудо, на редчайший природный фокус – чудес и фокусов на Аравийском полуострове со времён пророка Мохаммеда не бывало, разве что можно вспомнить изобретение искусственной нефти и последующий экономический бум, многие решили, что это утешение от Аллаха, многие фотографировали, так как отличительной чертой нашего времени является неожиданная тяга человека фиксировать неизбежно утекающее время и события, населяющие его, это происходит и когда обычный офисный бездельник перекусывает в кафе с целью не столько поесть, сколько зафиксировать для современников, что именно он смог позволить себе в том кафе, и когда простой араб или ещё более простой экспат отходит от недавнего обстрела. Дети даже пробовали подпрыгивать, чтобы коснуться небесных перин рукою. Но вот из одного из расположенных ближе всего к земле облаков раздался выстрел. Чёрный сгусток такой знакомой нефти упал рядом с одним из детей, убив его отца. «Облака» оказались замаскировавшимися дронами. Дальше – больше. «Облака» начали просто падать на людей, далее в «облаке» происходило некое сотрясение – края его колыхались, но звука никакого не было, облака, как и туман, гасили звуки. От этого картина происходящего становилась только ещё более жуткой. Эти облака были какой-то очень странной, каким-то образом сгенерированной зрительной иллюзией, которая тем не менее довольно глубоко вошла и вписалась в реальное пространство, будучи способной гасить звуки, что было однозначно с самого начала – просто сгустками пара они точно не были. Но ничто не бывает вечным, видимо, энергия дронов не держалась на одном каком-то уровне, похоже, она носила импульсный характер и довольно быстро расходовалась и иллюзия пропала сама собой, в итоге дроны снова показались во всей своей красе. Людям снова пришлось прятаться. Я хочу отдельно подчеркнуть, что этот приём дронов оставил не только человеческие жертвы, жертвы были и соколиные. Первыми пали те соколы, которые всё поняли касательно этих «облаков» буквально за десятки секунд до атак «из облаков». Они какой-то соколиной своей смекалкой разгадали, что таится в облаках и начали передавать мысленные сигналы опасности людям. Кто-то из людей их услышал, это спасло им жизнь, но бОльшая часть людей на тот момент оставалась ещё малоспособной к приёму мыслей соколов. На налаживание мысленной связи между соколами и людьми требовалось время. Но этого времени не было. Поэтому, увидев, что их мысли не доходят до людей, те соколы начали влетать в «облака», надеясь обнаружить там слабые, не прикрытые ничем, кроме «облачной» иллюзии, места дронов. Но таких мест там не было, соколы гибли или вылетали обратно, чтобы бессильно сновать туда-обратно вокруг дронов и людей. Но к тому времени подавляющая часть людей уже разбежалась или уползла по всевозможным случайным укрытиям, хотя им предстояло скрываться там недолго.      
                На второй день эмиратцам и гостям страны пришлось узнать о способности дронов буквально вытягивать людей из помещений, то есть почти из всех их укрытий. Дроны оказались мощнейшими магнитами, сопротивляться которым замещённые не могли. То ли дроны уже прибыли в эмираты с этой способностью, то ли доработали что-то в себе в процессе перестройки, мы не знаем, но факт остался фактом. Эта проблема не касалась арабов, которые избегли замещения, но остальные были обречены. Нефть, которая содержалась в дронах и нефть, которая текла по венам замещённых, притягивались друг к другу, особенно этот эффект усилился после того, как дроны слетали на дозаправку – это был отличный способ доставать людей из помещений, абсолютно каждое из которых использовалось как укрытие. Дроны просто достаточно близко подлетали к входам или лазам этих укрытий и люди, ведомые стремлением каждой частицы нефти соединиться другими частицами в единое и нерушимое целое, сами выходили на огненный расстрел и никто не останавливал их, так как арабы были заняты собственным спасением. Их трудовые рабы в существующих условиях больше не были актуальны. Метро и все подземные парковки, бывшие до этого надёжным укрытием, стали пустеть с огромной скоростью. Второй раз в этой стране экспаты оказались под ударом. Первый раз – когда именно они стали первой жертвой искусственной субстанции и в итоге теми, кого стало принято называть «замещёнными», второй – во второй день атаки дронов. Но и тут соколы оставались рядом с людьми. Что придумали соколы? Они попробовали внедрить приём, который можно было назвать «соколиное облако». Он был до отчаяния прост: физически остановить человека каждому соколу не хватило бы массы его тела, поэтому соколы старались собрать массы многих своих тел воедино – получить нечто, напоминающее облако, и этим «облаком» окружать «струи» экспатов, стекающиеся к дронам, помещая последних как бы в своеобразный туман из соколиных тел, в котором экспаты должны были если и не заблудиться окончательно, то хотя бы заплутать на некоторое время – соколы делали, что могли. Как дронам, так и соколам облегчало работу то обстоятельство, что экспаты в стране как жили обособленно от арабов, так и скрывались от атак также отдельно, их не нужно было выискивать дополнительно. Причём индусы старались держаться с индусами, пакистанцы с пакистанцами, а белые экспаты с белыми – пиарный мультикультурализм не сработал вне рекламных проспектов турфирм, предлагающих потенциальным клиентам, говоря о том же Дубае, пребывание в «одном из самых терпимых городов мира», чья терпимость обеспечивалась жесточайшим полицейским надзором, честно говоря, в большинстве случаев обоснованным – в реальности каждый выживал с себе подобными. Таким образом экспаты не рассредоточивались из зон своего обычного обитания, тех же рабочих-керальцев дроны накрыли в их обычном квартале, вдалеке от городского центра, соколы не успели им помочь. С остальными соколы ещё пытались, но получалось мало. Метод «соколиного облака» не сработал практически сразу же, хотя и задержал многих экспатов на их пути к гибели, дроны просто рассекали его насквозь и мгновенно доказывали, что если сосредоточение соколов в виде своеобразной заслонки на пути следования экспатов и работает, то на пути следования полчищ дронов оно безрезультативно. Дроны тараном продавливали такие облака и поражали неспособных даже двинуться от них экспатов. Заодно гибли и соколы. Но в дополнение ко всему соколы и мысленно пытались удержать обречённых экспатов от их «дороги смерти», немногих они всё-таки спасли-удержали, так как экспаты сами по себе были достаточно внушаемы, ведь благодаря именно этой внушаемости они в своё время поверили, что Дубай – это современный экономический Эльдорадо, но большинство экспатов всё же погибли – «внушение» от нефти было сильнее соколиного. К тому же энергии соколов абсолютно точно не хватало одновременно и на ведение боевых действий, и на телепатию, мысленный контакт с людьми обходился соколам слишком дорого п причине своей грандиозной энергозатратности. Второй день был днём, о котором можно сказать, что не то что о контратаке, но и о способности к обороне говорить не приходилось. Приближался третий день, его боялись ещё больше, чем предыдущих двух. Что до ночи после второго дня, она была печально похожа на сам этот день, как и первая половина третьего дня.   
                (3-ИЙ ДЕНЬ. ЛЮДИ НА ПОВЕРХНОСТИ. ДРОН АТАКУЕТ БЕРЕМЕННУЮ АРАБКУ. НАХОДЯТ СПОСОБ ЗАТЫКАТЬ КАНДУРАМИ СМОТРОВЫЕ «ОКНА» ДРОНОВ. ЛЕТУНЬЯ ПРИХОДИТ В ЗААБЕЛЬ. «СОКОЛИНАЯ СЕТЬ» УТРОМ ЭТОГО ДНЯ)
                Однако в те дни люди покидали укрытия и по собственной воле. Вернее будет сказать, их всё-таки вынуждали обстоятельства, которые составляли достойную конкуренцию дронам. Все случаи были такими же, как на любой войне и всё равно они были по-прежнему страшны. Одним из таких был случай, когда дрон атаковал рожающую женщину. Одна молодая арабка, за неимением автомобилей на ходу, вынуждена была в сопровождении своего мужа идти в больницу, чтоб родить. Так получилось, что шли они не от самого своего дома. Сначала они ехали на арабской телеге нового образца: находчивые арабы приспособились впрягать скаковых лошадей в автомобили либо на худой конец верблюда. Это делалось просто, в качестве оглоблей брались любые палки-шесты-жерди подходящей длины и приматывались к чему угодно, что было приспособлено в качестве хомута, со стороны лошади или верблюда и к дверным ручкам со стороны автомобиля. Изнутри дверцы блокировались и уже не открывались в процессе езды. Но мало кто мог уехать далеко – скаковые лошади не понимали намерений таких «всадников». К тому же управлять ими из автомобиля посредством ручного тормоза и гудка, часто импровизированного, из дудки, оказывалось маловозможным. Предсказать реакцию лошади на резкий гудок со стороны её крупа было невозможно, подавать плавный звук арабы пока не могли догадаться, а остановиться при помощи торможения не всегда удавалось, если лошадь не хотела встать на месте по своим собственным мотивам: колёса шли юзом, но конструкция не останавливалась. Арабы могли бы делать ставки, у кого из них лошадь или верблюд быстрее привыкнут к упряжи, самым главным чемпионом среди таких умельцев становился тот, у кого получалось дальше всех проехать на такой «телеге». Эта семья была одной из тех, кто пытались остаться при транспортном средстве именно таким образом. Именно это позволило готовой рожать женщине думать, что у неё есть шанс добраться до больницы не пешком, её муж сумел запрячь лошадей в автомобиль, приспособив для этого палки от пляжных зонтиков, что стояли вокруг их бассейна, сам себя этот араб считал очень изобретательным, тем не менее он еле впряг скаковых лошадей в автомобиль, скаковые лошади, не привыкшие к упряжи, не увезли их с женой далеко – такова была местная специфика последних нескольких месяцев, люди никуда не доезжали, а если и доезжали, то с огромным опозданием. Привыкшие к бешеным скачкам, арабские скакуны не хотели ходить в упряжи, приблизительно те же проблемы возникали и с верблюдами, но те просто были тупы и, как правило, обладали скверным нравом вместе с невероятной ленью.
                Естественно, их конструкция накрылась где-то посреди пути, мужчина куда-то отошёл в поисках других палок и чтобы в первую очередь вернуть коня, который и был виновником поломки, а женщина осталась одна в салоне (on her own? прим.для перевода), корчась от боли схваток. Эти двое думали, что добираются обходным путём и рассчитывали проскочить мимо дронов, они знали, что рискуют, но, не имея возможности ждать скорую, которая тоже могла погибнуть под атакой дронов, решили рискнуть, так как жена этого араба уже начала истекать кровью. Однако понимание ситуации этим мужчиной оказалось неверным и те места, по которым они пробирались, тоже оказались в поле зрения дронов. Впрочем, несмотря на какие-то надежды отдельно взятых арабов, дроны держали в поле своего зрения весь город, куда-то они пока не могли добраться – слишком сильно мешали соколы, но поскольку соколы пока играли только сдерживающую роль, дроны продолжали медленно, но верно наступать. Вскоре один из дронов появился над готовой рожать женщиной. Практически одновременно с дроном появились и соколы, они даже его опередили и именно это на первых порах спасло жизнь рожающей женщине, которая, несмотря на то, что была арабкой, оказалась к тому же замещённой, то есть жертвой того самого демарша Мохаммеда Аль Нахайяна по отключению защитных установок, имевшего место быть незадолго до того, как Хамдан занял пост президента страны. По понятной причине к дрону её просто притягивало, хотя арабка отчаянно пыталась сопротивляться своей смерти. Именно соколы встали как на пути дрона, так и на пути этой арабки к её гибели. Но дрон успел сделать несколько «плевков» и земля вокруг женщины начала гореть. Арабка пока жила, её защищали сразу несколько соколов. Эта группа соколов стала просто бросать свои тела навстречу дрону, так как более действенного оружия у них тогда не было, несколько из них погибли сразу, остальные продолжали сражаться за жизнь женщины. Как соколы определяли, кто из людей наиболее уязвим для атакующей техники, мы впоследствии так и не смогли понять. Может быть, наши тела производят определённые, понятные соколам микровибрации, может быть, уязвимость пахнет сильнее всего остального, но так или иначе соколы определяли верно. Роженица кричала одновременно и от боли, и от страха, от страха и за ребёнка, и за себя саму, и даже от страха за соколов, потому что несколько уже упали мёртвыми около неё. Может быть, где-то там, за своим криком, она молилась, чтобы первым, что увидит её ребёнок, не был атакующий дрон. А ребёнок между тем выходил из неё, притягиваемый тем же дроном, потому что ребёнок уже был замещён прямо в утробе его матери. Дрон же был вынужден атаковать в первую очередь соколов, ещё несколько соколов присоединились к первой группе. Соколы стали заметным препятствием на его пути к убийству человека или даже двоих людей. Дрон считал бы свою задачу выполненной, если бы ему удалось поджечь автомобиль, в котором скрывалась арабка. Но мельтешащие птицы просто закрывали своими телами и автомобиль, и женщину в нём. Их оперение горело, птицы бились в конвульсиях и не могли дышать, машину с женщиной тоже окутывало дымом и в скором времени она должна была лишиться последнего воздуха. Однако сражение за её жизнь и жизнь её ребёнка ещё не было окончено. Ещё оставались боеспособные птицы. Именно они, эти последние оставшиеся в живых и обнаружили ещё одно слабое место дронов – то, что увидели эти соколы вполне объясняло, почему не удалась ни одна из кибератак эмиратцев, направленных против дронов. Эти дроны иначе ориентировались в пространстве: в днище каждого дрона, в небольшом углублении, было то, что удобнее всего было бы назвать «окном», там, за этим «окном» бултыхалась субстанция, которую соколы не спутали бы ни с чем на свете – это была искусственная нефть и именно она «смотрела» и ориентировала боевую машину. Тысячи, сотни тысяч «окон» в тысячах, сотнях тысяч дронов. Обозревать окрестности с такого наблюдательного пункта ей было гораздо удобнее, чем из Кубов. Решение было найдено тогда, когда один из соколов выхватил куфию из рук рожающей арабки, которую ей оставил её муж в качестве платка, чтобы вытирать катящийся с неё градом пот, и, поднырнув под атакующий дрон, забил углубление с «окном» этой куфией. Дрон сразу потерял способность ориентироваться. Нефть, выведя дроны из зоны риска, наполнив их собой и своей способностью ориентироваться в пространстве – зоны радиочастот, не смогла их защитить от тайного оружия Объединённых Арабских Эмиратов, от соколов. Дезориентированный дрон между тем не упал на землю, а продолжал хаотично двигаться в воздухе, теперь задачей соколов было уворачиваться от его зигзагов. Впоследствии множество дронов выписывали подобные зигзаги, лишённые ориентации в пространстве. «Плеваться» наугад, наверное, имело смысл, если бы целью искусственной нефти было просто сжечь всё вокруг, но мишенью были и оставались люди внизу. А для этого дроны должны были видеть свои жертвы. Араб так и не вернулся к своей жене, его судьба осталась невыясненной, но мы не ошибёмся, если предположим, что его убил какой-то дрон. Какое-то время женщина продолжала лежать и потихоньку истекать, потом она решила ползти к чему-то, что могло бы послужить укрытием ей и ребёнку. Несколько соколов сопровождали её, готовые отдать свои жизни в случае новой атаки со стороны дронов.   
                Соколы не чувствовали страха, чувство долга пересиливало все другие птичьи эмоции. Но можно было не сомневаться, что дроны не чувствовали страха тоже. Впрочем, они не чувствовали вообще ничего. Каждый из них выбирал себе мишень, которую ещё не выбрал никто – субориентация дронов была отлажена до совершенства. Дальше мишень преследовалась – это не занимало много времени и происходило только в том случае, если человек успевал заметить атакующего его дрона, а когда дистанция сокращалась до оптимальной, дрон стрелял. И человека больше не было. Каким-то неведомым чутьём соколы понимали, какие потери несёт человечество – тот его небольшой процент, что был собран под эгидой эмиратского государства и что-то неведомое в глубине соколиных сердец заставляло соколов отдавать свои жизни ради спасение людей. Мною рассказано вам только на одном конкретном примере, как эти птицы спасли двоих, но в третий день террора, который развязали дроны нефти, эти великолепные птицы спасли много жизней. Наверное, к рассказу о женщине, спасшейся в тот день, надо добавить рассказ ещё об одной женщине, чьё спасение также было заслугой соколов. Та женщина, девушка, была Летуньей. Сердце Хамдана эти два дня сходило с ума от беспокойства за свою возлюбленную, он отправил к ней уже несколько спасательных отрядов, ни один из них ещё не выполнил своей задачи. А дела с ней между тем обстояли так. Когда началась атака, девушка была у себя дома, увидев из окна, что происходит, она, конечно же, испугалась, но первая её мысль была о Хамдане. Весь день она провела, думая лишь о нём. О себе она не беспокоилась, так как мысли о любимом поглотили её всю. А за окнами её жилища содрогалась не только земля, но и казалось, что беспрестанно содрогается сам воздух. Город, в котором она видела столько странного, начиная с непонятного знака на земле, который можно увидеть, только прыгнув с парашютом,  заканчивая тем, что в определённых местах над этим городом птицы бились о невидимые препятствия прямо посреди чистого неба, заставляя гадать, что за жуткий природный феномен обосновался в этом городе, теперь этот город стал ещё и страшен. И, словно ярко горящий светильник в непроглядной тьме, только Хамдан казался островком безопасности для испуганной девушки. Когда спустя сутки террор ещё продолжался, Летунья решила идти или, если придётся, бежать во дворец «Заабель» – в этом дворце для неё тогда сосредоточилось всё самое главное в жизни. Она вышла из дома и сразу же оказалась среди криков и грохота. И крики, и грохот прекрасно доносились и через закрытые окна, но на улице это звучало много страшнее. Но это не могло остановить смелую девушку. Однако в тот день она всё же была вынуждена вернуться в квартиру, и было большой удачей то, что ей это удалось – в тот день дроны нападали очень активно. Когда перед ней, облитые нефтью, загорелось несколько человек, девушка усвоила, что дорога будет нелёгкой. Тем не менее к началу третьего дня она твёрдо решила пробираться к Хамдану. Летунья приблизительно понимала, где относительно её дома должен находиться дворец «Заабель» и начала осторожное движение в ту сторону. Как и всем в те дни, легко ей не было, улицы сложно было узнать, так сильно они были обезображены дронами, дронами, которые, кстати, продолжали атаковать и атаковать. Девушка кралась вдоль ещё стоящих стен дубайских зданий и, словно маленький испуганный зверёк, пробиралась мимо всевозможных обломков. Никто из людей не обращал на неё внимания и она старалась не смотреть ни на кого. Она вышла ещё затемно, но рассвело быстро и она стала видимой, как для дронов, так и для мародёров, похищавших абсолютно всё, что представляло из себя хоть какую-то материальную ценность. Полиции не было видно или её просто не было в тех местах, по которым кралась девушка. Никогда в её жизни Летунье не было так страшно, хотя, если хорошо припомнить... она никогда не забудет, как летела к безучастной земле с нераскрытым парашютом и тогда Хамдан стал тем, кто встал между нею и её смертью, как же не хватало ей, бегущей от здания к зданию в редкие мгновения чистого неба, его сегодня. Но она верила в свою встречу с ним. А пока девушка благодарила свою собственную сообразительность за то, что она хотя бы не забыла захватить в этот поход бутылку с водой – жара стояла невероятная, плюс дроны выбросили столько нефти, что огню ещё долго будет, чем питаться, а огонь только добавлял жара почти нестерпимой жаре, стоящей в городе. Ближе к обеду вода почти закончилась и закончилось везение девушки. Летунья всё-таки привлекла внимание какого-то дрона. Она как раз бежала по открытому пространству, приметив для себя удобный закуток под ещё не отвалившимся козырьком какого-то не очень высокого здания, под которым планировала отдышаться, когда внутренний голос закричал об опасности. Её накрыло большой тенью и ей даже стало почти прохладно, но она понимала, что эта прохлада – лишь мгновения перед тем, как её накроет оглушающим жаром пламени и она загорится, как маленькая хрупкая спичка, чей век так короток. Так быстро девушка не бегала никогда прежде, но вырваться из тени, которую на неё отбрасывал дрон, ей так и не удалось. Последними её мыслями были мысли о Хамдане, до которого она так и не добралась. Всё описываемое длилось какие-то секунды, всё это время Летунья бежала, и она продолжала бежать, когда почувствовала всей своей кожей, что тень стала гуще. Это были соколы, которые по своему обыкновению закрыли собой человека – они полетели между нею и дроном, образовав над нею что-то вроде заслона из своих тел. Причём они летели в несколько рядов, понимая, что верхний «слой» уже через какие-то мгновения загорится, «оплёванный» нефтью. Но оказалось, что дронов было несколько, искусственная нефть как будто знала, что атакует не безразличного своему заклятому врагу человека. Соколы, ограниченные в своём количестве, были вынуждены рассредоточиться и между каждым дроном и девушкой оказалось только по одному соколиному слою. Эта защита была рассчитана лишь на одну атаку, потом защищать Летунью стало бы некому.
                Дроны при всей своей агрессивности напрасно не «плевались», соколов поджёг только тот дрон, под которым в те мгновения бежала девушка. До укрытия оставалось ещё порядочно, а одного заслона она уже лишилась, птицы загорелись, словно перьевые подушки. Летунья будто почувствовала их боль, она плакала редко, но тогда она заплакала, не от страха за себя, а от жалости к мужественным птицам, но в то же самое время невероятная благодарность переполняла её по отношению к крылатым героям. С того мгновения, как погибли соколы-её защитники, она могла начать отсчитывать другую свою жизнь, жизнь, которой она была обязана им. Но эта жизнь тем не менее могла быть очень короткой, между нею и одним из дронов больше не было никого и ничего. И вот в эти самые секунды, которые должны были стать её последними на этой земле, она увидела, как откуда-то появился и устремился к ней ещё один сокол, словно голубь мира. он нёс в лапах белый флаг, который при более внимательном рассмотрении оказался просто белой кандурой. Сокол, не обращая внимания на девушку, метнулся по направлению к дрону, нависшему над нею, поднырнув под его брюхо, сокол забил «дупло» с обзорным окном этой самой кандурой. И спасение арабки в противоположном конце города, произошедшее несколькими часами ранее, в итоге спасло жизнь Летунье. Таким образом белая арабская кандура проявила себя не только как предмет гордости арабских мужчин Залива, но и как некое действенное оружие. Впрочем, оружием были всё-таки самоотверженные птицы, а кандура стала орудием победы в их лапах. Дрон, как вы уже знаете, в этом случае становился слепым, всё, что представляло теперь опасность с его стороны, были его сумбурные зигзаги. Оставались другие дроны, заинтересованные в гибели девушки и они начали свой немедленный бой с соколами, но кандур в эмиратах пока было достаточно. Летунья сравнительно благополучно добежала до укрытия, где она смогла немного отдышаться. В отдалении соколы заканчивали с дронами, послеобеденный зной снова опустился на измождённую девушку. Она ещё продолжала плакать о погибших соколах, но её было необходимо продолжать движение. Она сориентировалась, где должен быть «Заабель» и, допив последнюю воду, продолжила своё путь. Но продолжала она уже не одна, часть соколов осталась с нею, видя, что этот человек снова собирается выходить на открытые пространства. Остановиться на полдороге Летунья в любом случае уже не могла, даже понимая, что эти птицы могут погибнуть, продолжая защищать её, что она сама может умереть здесь, на одной из улиц полуразрушенного Дубая. Летунья не могла сказать соколам, что направляется ко дворцу «Заабель», вернее, она могла это сказать, даже на нескольких человеческих языках, но соколы не поняли бы её, поэтому рассчитывать на подсказку от них, куда именно идти, она не могла. Но случилось так, что к их наземно-летучему отряду присоединился ещё один сокол – это был Гайят. По каким тончайшим вибрациям он определил, где именно в городе вибрирует пугливое и одновременно такое храброе сердце Летуньи, знал только он, но именно этот сокол понял намерение упорной девушки и дал ей понять, что с этого момента он её сопровождающий. Далее уже без особых происшествий, к самому концу дня, уже затемно она добралась до «Заабеля». После столкновения с дронами они продвигались следующим образом: соколы разведывали, насколько чистое небо по маршруту следования девушки и только после их согласия она пересекала открытые пространства, часто подолгу пережидая в укрытиях, что значительно удлинило её путь, но сделало его относительно безопасным. Но девушка многое видела по дороге, в частности, она видела, что все неарабы, как магнитом, притягиваются дронами и не понимала, почему того же не происходит с ней. Всю дорогу она боялась, что должна будет подчиниться тому же невидимому приказу, которому подчинялись все эти люди. К ночи, крайне уставшая, изнемогающая от жажды и волнения, она встретилась с Хамданом. Хамдан был и счастлив её видеть, и ошарашен её появлением. Он одновременно хотел и прижать её к себе, и выговорить ей за безрассудство, но поскольку ни один из его отрядов не смог добраться до девушки, а она смогла добраться до него, ему оставалось только обнять её. Что же до соколов, которые сопровождали и охраняли девушку, они не могли покидать поле боя, они оставили её ещё у входа в здание дворца. А Летунья осталась во дворце с Хамданом. Тут бы было можно порассуждать о том, какими способами те или иные будущие принцессы попадают во дворцы к своим принцам, кто-то там оказывается после брака с принцем, а кто-то после тяжелейшего дня, проведённого под атаками дронов. Но повествование нужно продолжать дальше. А дальше была ещё одна ночь на аравийской земле, в которой на одном сравнительно небольшом участке суши одно небольшое государство продолжало подвергаться атаке особо жестокого поколения дронов, за которыми стояла вовсе не Саудовская Аравия – эта страна была только исполнителем более злой воли, воли искусственной нефти, направленной против первого очага человеческого сопротивления её растущему влиянию. И только два живых существа встали у этой субстанции на пути – это всё тот же человек и сокол.
                Говоря снова о соколах... вопрос поимки дрона для последующего изучения не был ещё закрыт. Соколы не смогли ничего сделать своей «петлёй», тем не менее они были готовы продолжать, и тогда военные придумали одну вещь – а что, если не петля, а сеть? И соколы были здесь очень кстати, потому что железную сеть для ловли дронов людям не собрать, а если и собрать, то не скоро, и непонятно было бы, как её набрасывать. Птицы же давали неплохой шанс этой идее. И вот утром третьего дня следующая конструкция, подвижная, но очень крепкая, появилась в небе над Дубаем. Соколы снова сцепились друг с другом, но уже не только за перья на загривках посредством когтей, а также и за небольшие коготки, прикреплённые к перьям на концах их крыльев. Процедура установки этих коготков была довольно болезненной, так как эти перья были довольно чувствительны не только к подобным процедурам, но и к любому касанию, но соколы были готовы терпеть. Сцепленными крыльями приходилось махать синхронно, чтобы не разорвать сцепки, поэтому сеть как бы слегка колыхалась и казалась каким-то неведомым организмом. Понятно, что людям такую сеть не забросить, стало быть, этой сети предстояло атаковать жертву самой, получилась соколиная самонаводящаяся сеть. Лишённые возможности сдавить и просто-напросто задушить свою жертву, как это делалось на охоте, соколы вспомнили одну вещь, касающуюся их соколиной природы, соколы, собравшиеся в значительном количестве, способны не только собирать из своих тел петлю или сеть, если в последнем им помогают люди, но также соединять свои мысленные приказы в единый мысленный приказ – специфическую энергетическую волну, воздействие которой аналогично гипнозу. Поэтому, когда сеть оказалась на одном из дронов, лишив того на пару секунд ориентации, соколы сразу включили мысленный импульс, это помогло птицам также избежать выстрела со стороны дрона. «Загипнотизированный» дрон приземлился, но оставался ещё опасен, поэтому, чтобы действие «гипноза» не прекращалось, при нём осталось определённое количество соколов «гипнотизировать» его и дальше, пока люди будут пытаться разобраться с его устройством.      
                (4-ЫЙ ДЕНЬ. ДРОНЫ ИМИТИРУЮТ СОКОЛИНЫЙ КЛИЧ, ПОДМАНИВАЛИ К СЕБЕ САМЦОВ/САМОК-люди набросили на них «чёрный занавес», встав на зависшие дроны, там же чутка обследуют дроны. «НЕФТЯНОЙ ЗАНАВЕС» ДРОНОВ.  ДРОНЫ АТАКОВАЛИ ГНЁЗДА СОКОЛОВ в соколиных питомниках-люди закрывают собой)
                (ДО СЕЙ ПОРЫ ДРОНЫ ЭКСПАТОВ МАГНИТЯТ... СОКОЛЫ ВСЁ ЗАТЫКАЮТ ОКНА КАНДУРАМИ-КУФИЯМИ-------К КОНЦУ 3ГО ДНЯ ДО ХРЕНА ЗаАВИСШИХ ДРОНОВ УЖЕ...+ выше я ещё сказала тут ...СПАСАЯ СОКОЛОВ, ЛЮДИ ЗАОДНО ПЫТАЮТСЯ ИССЛЕДОВАТЬ ЗАВИСШИЕ ДРОНЫ ПРЯМО В НЕБЕ)
                Утро четвёртого дня ознаменовалось тем, что буквально поголовно арабы начали лишаться своих кандур и в первую очередь куфий, так как именно их соколам было удобнее всего сдёргивать с голов арабских мужчин, на пути к контратакованным дронам нефти. Полуголые арабы тем не менее не выглядели недовольными, поскольку подобные действия соколов неизменно приводили к выведению из строя того или иного дрона, к тому же раздетые люди, правда, преимущественно мужчины, стали привычной картиной тех дней. В итоге над головами людей скопилось множество ослеплённых дронов, которые, сначала двигаясь зигзагообразно, после замирали и в итоге уже начали формировать нечто, напоминающее потолок над городами, отбрасывающее большие тени на полуразрушенные улицы городов, и таким образом над страной образовался «потолок с дырами-просветами», в которые туда-сюда сновали соколы и множество остающихся боеспособными дроны. 
                Четвёртый день – это был день, когда нефть пыталась ввести соколов в обман, искусственно вызвать у соколов ощущение, будто сейчас их брачный период – не новый приём, но каждый раз, во время каждой охоты срабатывающий. Животные и птицы в свой брачный период, а также это можно отнести и к человеку, слепы и беззащитны, даже если их поведение крайне агрессивно. Агрессивность только дополнительно ослепляет. Дроны имитировали брачный клич и брачное поведение соколов, в частности дроны имитировали брачный полёт соколиных самцов, поднимаясь на небывалую высоту и резко падая вниз, но основная ловушка заключалась в имитации клича; так как в сражении с дронами принимали участие как самцы, так и самки, дроны изображали оба клича, поэтому спасения не было ни самцам, ни самкам соколов. Более того, взволнованные присутствием «соперников», самцы соколов набрасывались друг на друга, стремясь победить на пути к обладанию самкой – в данном случае дроном, изображающим призывный клёкот самки сокола. Казалось бы, соколы ясно видели, что находится перед ними и должны были бы соответственно реагировать на такую очевидную угрозу, но брачные дела – это такие дела, когда даже человек может забыть про Аллаха. А птицы, даже если это наши соколы, гораздо больше отдавались своим инстинктам, чем человек. Выбирая между разумом и брачным инстинктом, душа сокола выбрала инстинкт. Дальше всё было очень просто, сокол, ослеплённый половым желанием, вступал с дроном как бы в брачные игры, которые длились считаные мгновения, потому что дальше сокол уже горел, получив от дрона свою порцию искусственной нефти. Соколы гибли сотнями, не умея противостоять своей природе. К тому же дроны изобрели очень подлый приём: дроны начали использовать своих «больных», то есть зависших в небе, коллег, они размазывали о зависшие дроны соколиные тела, попавшие между двумя дронами – боевым и «больным». Соколиные тела, раздавленные в таком «прессе», падали на землю перемолотыми ошмётками. Люди видели, что в небе происходит катастрофа, но помочь своим защитникам не могли – все людские силы оказались просто парализованы этим нашествием, лишившим людей возможности даже передвигаться, тем более не приходилось говорить о возможности заполучить в своё распоряжение хотя бы одного дрона для подробного осмотра. Дроны, подвергнутые соколами окандуриванию, несмотря на все свои зигзаги падать не спешили, они висели упомянутым «потолком» над головами довольно бесполезных пока военных. Прочие, ещё боевые, дроны их игнорировали, поглощённые соколиной проблемой, что встала перед ними, и приступившие к кардинальному решению таковой. Брачная ловушка на соколов действовала в итоге так же, как нефтяная субстанция в роли магнита на экспатов. Те редкие птицы, что оставались в трезвом уме, в итоге пытались кастрировать себя и друг друга, чтобы хоть как-то вернуть себе свою волю. Как результат местами над городами страны пошёл кровавый дождь, это птицы вырывали себе половые железы. Самолинчевание птиц продолжалось несколько часов, в это же самое время одурманенные брачной имитацией соколы продолжали погибать. И несколько часов люди лихорадочно соображали, чем помочь своим защитникам. В итоге у них возникла сумасшедшая идея, как попытаться помочь соколам. Среди людей ещё оставались герои, готовые рискнуть своими жизнями ради общего дела. По существу могло оказаться, что этим людям предстояло просто отправиться на смерть, тем не менее они не отказались попробовать то немногое, что пришло людям в голову для спасения птиц. Мысль состояла в том, чтобы Гайят со своими несколькими помощниками, тоже соколами, смог достучаться до сознания тех немногих соколов, кто оставались ещё в своём уме и приземлить их для разговора с людьми. Лучшему из лучших и его помощникам предстояло промчаться от сокола к соколу и каждого заставить сесть на готовые принять их руки арабов. Гайят с товарищами справились с этим, остановив самокастрацию несчастных птиц, хотя прошло ещё несколько часов, пока они облетали всю страну, но, несмотря на эти дополнительные несколько часов, арабы снова возблагодарили скорость своих птиц. С обожжённым крылом и разбитой головой Гайят приземлился последним – на руку Хамдана. В целом разумных соколов набралось достаточно для... для того, чтобы им снова предстояло подняться в небо, но уже неся туда людей. Людям нужно было попасть на зависшие дроны нефти. Именно с этих дронов люди хотели набросить на остальных птиц по аналогии с клобуком, что надевают на сокола, чтоб успокоить того, огромный кусок материи, между собой люди уже назвали это «чёрным занавесом». То есть соколам предстояло поднимать двойной вес – не просто людей, но людей, держащих в руках гигантские куски этой материи. К тому же, не умея опустить дроны на землю, люди решили попытаться исследовать их прямо в небе. Это всё должны были обеспечить остающиеся свободными от брачного дурмана, вызванного дронами, или просто из последних сил сопротивляющиеся ему соколы. И соколам оставалось только согласиться. Ещё оставался вопрос, как занавесоносителям и будущим исследователям зависших дронов избежать обстрела другими дронами. Но здесь люди снова полагались на соколов. Тем снова предстояло проделать фокус кандурами. Но всё же риск для людей оставался огромным.
                И вот подъём людей начался. Соколы поднимали их в корзинах от воздушных шаров – лямки были переброшены через спины птиц и просто на полотнищах, держа их края в своих могучих клювах. Несмотря ни на что приспособления были весьма надёжны, единственное, что ему мешало, это атаки дронов. Одни соколов поднимали людей, другие пытались обеспечить им сопровождение и хоть какую-то защиту. Жертвы появились сразу, и среди соколов, и среди людей. Несколько корзин загорелись, люди, ошибочно полагая, что они поднялись ещё недостаточно высоко над землёй, пробовали прыгать обратно, в итоге разбиваясь. так как соколы не успевали их ловить, соколы уже сами горели. Но процесс продолжался. Первые герои, оказавшиеся на нескольких зависших без движения дронах, сразу же начали разворачивать материю, во многих местах она уже успела загореться, однако люди всё же смогли набросить первые порции на соколов, мельтешащих вокруг в брачном дурмане. Расчёт был верным, это помогло. Глухая ночь, наброшенная на обезумевших птиц, каким-то образом возвращала им разум. Птицы медленно приземлялись, приходя в себя и снова начиная понимать происходящее. Навстречу им поднимались новые и новые люди – это движение можно было бы сравнить с идущими навстречу друг другу лифтами, с единственной разницей – в это движение пытались вклиниться ещё и дроны нефти. Они пробовали преследовать соколов, заодно обстреливая людей, находящихся на зависших дронах. Кстати, последние ещё были способны «плеваться» нефтью, они просто не видели свои мишени благодаря крепко застрявшим в них арабским кандурам, но в остальном оставались боеспособны. Но подключиться к происходящему им так и не пришлось – их зрячие собратья вполне справлялись со своими обязанностями. Но на аравийской земле снова случилось чудо – минимальное число соколов смогло защитить людей ещё раз. Соколы не смогли обеспечить полное отсутствие жертв, как со своей стороны, так и со стороны людей, но именно благодаря им люди сумели остановить гибель армии своих защитников. А что же стало с брачным кличем, который имитировали дроны? А никакого клича не было – это дроны организовали внушение-морок, вероятно, задействовав какие-то электромагнитные волны... Люди видели, что соколы почему-то начали брачные игры с атакующими дронами, но не могли понять, что движет соколами. Люди не понимали, потому что они сами брачного клича не слышала, они и не могли его слышать, так как его не было, был морок, внушение, рассчитанное только на соколов – некое воздействие, рассчитанное только на птичий мозг. Искусственная нефть продолжала демонстрировать разные стороны своего коварства. Энергия дронов оказалась ограниченной и иссякла сама по себе, видимо, изначально её саккумулировано было не так много, тем более что воздействовать аналогичным образом на человека они не смогли.
                Пока часть соколов приходила в себя на земле, а оставшаяся их часть пыталась сдерживать продолжающуюся атаку дронов, часть людей оставалась на дронах, зависших в небе над страной. Эти дроны не висели совсем неподвижно, поэтому людям приходилось балансировать, в то время как никто из них канатоходцами не были. Поэтому люди срывались, падали вниз и разбивались, кое-где под этими дронами старались дежурить соколы, держащие растянутые полотнища, чтобы человек упал на такое полотно вместо твёрдой и далёкой земли, но соколов катастрофически не хватало, значительная часть птиц уже была перебита дронами, поэтому жертвы продолжали появляться. Уже зная, что дроны прибыли из Саудовской Аравии, что ещё рассчитывали узнать люди Хамдана? Кстати, на одном из таких дронов находился сам Хамдан. Фактически люди могли осмотреть дроны только сверху. Где могли, пытались осмотреть и снизу, болтаясь в самодельных «колыбелях», которые на должном уровне пытались удержать соколы. Дело в том, что тот дрон, которого утром третьего дня в свою сеть поймали соколы, ничего военным не дал – наряду с человеческими и соколиными жертвами это был мощнейший удар по людям Хамдана. Люди вскрыли оболочку пленника, внутри это был самый обычный боевой дрон, ничем не примечательный, кроме нефтяного «мешочка», встроенного в его нутро. Люди уже знали, что они найдут в этом «мешочке», но это не приблизило их ни к чему. Подвиг соколов оказался напрасным. Но отрицательный результат – это тоже результат, и люди пытались двигаться от этого куда-то дальше. В частности полезли на остальные дроны, благо те уже не двигались. Иногда дроны, на которых находились исследователи, пробовали «плеваться» вслепую, но промахивались, зато почти никогда не промахивались дроны, что роились вокруг исследователей. Соколы также предупреждали людей, когда успевали, о надвигающейся атаке на какого-то конкретного человека телепатически – мысленная связь несмотря на катастрофическую нехватку энергии, как у соколов, так и у людей, пока не прерывалась. Но главным приёмом соколов оставалась возможность, которую ни в коем случае нельзя было упускать, состоящая в том, чтобы опередить дронов и закупорить смотровое «окно» в брюхе каждого дрона, либо, коль скоро смотровое «окно» располагалось в брюхе, не дать дронам подняться над мишенью... но последнее было значительно труднее. В итоге путём многих жертв люди поняли, что изучение дронов придётся отложить до более спокойного периода в противостоянии. Однако тот день ещё не был окончен.
                Также под нескончаемой атакой соколы спустили оставшихся в живых людей на землю, после чего обстоятельства сложились так, что можно было начать отсчитывать тяжелейшие часы второй половины дня. Оказалось, что пока люди накрывали обезумевших соколов, спасая тех, кто ещё остались в живых, дроны не только продолжали атаковать, но и учились. В результате у дронов оказался сюрприз для людей. Откуда-то с дальних горизонтов бесконечного аравийского неба появилась значительная по своим размерам, хорошо сплочённая группа дронов. Эскадрилья дронов несла огромную тёмную занавесь, чтоб накинуть сразу на всех соколов, которые ещё оставались в небе и приходили в себя на земле. Материя, если её можно так назвать, выглядела действительно устрашающе, люди некоторое время смотрели на неё, не понимая, что именно на этот раз затеяли дроны, прежде чем сообразили – материя сделана из нефти. Было ясно, что приём они подсмотрели у людей и просто повторили фокус и так же было ясно, что намерения у них ровно противоположные человеческим. Соколов в этот, четвёртый, день они всё-таки намеревались погубить. Заодно под нефтяной занавес попадало огромное количество людей. Как дроны смогли его соткать, мы так и не узнали, но ещё тогда поняли, что это было ими сделано в кратчайшие сроки, оперативности этим машинам было не занимать. Они приспособились нести этот занавес следующим образом: дроны из самих себя составили столешницу, на которую и был положен этот занавес, наверное, другой частью дронов, которая впоследствии присоединилась к тем, что несли его изначально, и просто встроилась в их ряды. Видимо, в момент сбрасывания его на населённые пункты страны дроны должны были рассредоточиться и сквозь небольшие проёмы, видневшиеся в занавесе то тут, то там, уйти выше в небо. А пока они неумолимо двигались к своей цели. Когда тучи наступают на город, когда небо темнеет перед самым сильным ливнем, тогда можно видеть что-то подобное. Многие люди пришли в состояние абсолютного, практически мистического ужаса. Наверное, кто-то по привычке всё списывать на дела Аллаха и в этот раз подумал, что их бог карает их за что-то. Другие, склонные к более реалистическому взгляду на вещи, решили, что это финальный аккорд в сражении людей и в основном, конечно, птиц с боевыми машинами, но в одном и те, и другие сошлись – опасность была величайшей, так как нефтяная плёнка уже показывала человечеству, что она может. Если даже этот «занавес» и не загорится, он свяжет птиц по рукам и ногам, то есть по всем крыльям – взлететь после столкновения с таким нефтяным занавесом они уже не смогут. Более того, люди, которые успеют скрыться в каких-то убежищах, вряд ли легко и просто смогут выйти обратно, нефтяной покров просто закупорит выходы, а учитывая, что, скорее всего, он будет ещё и гореть, удушье людям обеспечено. Это одинаково хорошо поняли и религиозно настроенные, и более здравые части населения страны. Но были ещё и другие люди... кто сразу поняли, что они будут делать ближайшие часы – те люди назначили себя, совсем как когда-то птицы, защитниками соколов. В армии соколов царило некоторое замешательство: значительная часть птиц уже пришли в себя, но ещё оставалось множество тех, кто не вполне понимали, что они недавно пережили, а так же были очень сильно раненные птицы – те, кто пытались выйти из-под контроля дронов, уродуя себя. Вот именно последними в первую очередь занялись те героические люди. В укрытия всё-таки пришлось бежать, потому что оставаться на открытом месте означало немедленную, ничем не отсроченную смерть. Но плюс ситуации был в том, что в несении нефтяного занавеса, как тогда показалось людям и что в конечном итоге оказалось правдой, были задействованы абсолютно все дроны. Они не атаковали ни людей, ни птиц. Значит, так уверена была нефть в своём новом оружии, что обычные атаки нужными уже не сочла. Тем не менее люди не могли быть уверенными в этом до конца и всё делалось по возможности быстро, но с постоянной оглядкой на приближающиеся дроны. А выглядело происходящее в небе действительно устрашающе, это было похоже на то, что между землёй и небом образовалась некая заслонка и вот теперь какая-то злая воля задвигала её, разделяя небо и землю на два независимых друг от друга участка пространства. По мере приближения дронов с занавесом, людям стало казаться что они в тёмной коробке – города накрывал непроглядный сумрак. В этом сумраке люди казались друг другу призраками и только негромкий клёкот соколов говорил им, что они ещё живые. Птицы, которых они таскали в импровизированные укрытия, устроенные и на подземных парковках, и в метро, и во всех доступных подвалах, а порой и просто под перевёрнутыми мусорными баками или обвалившимися стенами домов, были б рады, если бы люди их оставили на местах и не рисковали собой, но были слишком ранены, чтобы сопротивляться.   
                Этот занавес обрушился неожиданно, да, люди ждали этого каждую секунду, пока носили птиц на своих руках, как носили бы своих детей, такое всегда происходит неожиданно несмотря на всё предшествующее ожидание. Естественно, далеко не все были в тот момент в укрытиях и, упав на людей с такой высоты, тяжёлая плёнка многим сломала шею или спину, люди даже не успевали вскрикнуть, но были и просто придавленные ею, те, кому в известном смысле повезло. Но под теми и другими, как под навесами, оказались соколы. Те самые, раненные, кто не могли добраться до укрытий сами и вот теперь нашли своё укрытие под трупами или живыми телами людей, придавленных сверху нефтяной плёнкой – птицы оказались сначала под людьми, потом уже под плёнкой. Прочие же соколы, как и многие люди, погибли, потому что для соколиных тел вес плёнки оказался сокрушительным. Наверное, многие из них погибли не сразу, какое-то время они ещё дышали, но прийти им на помощь никто из людей или других птиц не мог, а больше им помощи ждать было неоткуда. Конечно, из своих укрытий люди, которым повезло быть в некоем убежище в момент обрушения «занавеса», делали рывки и к своим собратьям, и к птицам, но слишком многим они не успели помочь в тот день.         
                Четвёртый день вообще был, наверное, самым насыщенным в том многодневном сражении. Поздно вечером, уже практически в начале ночи, дроны определили для себя ещё одну мишень. Сбросив нефтяную плёнку на города страны, они атаковали гнёзда соколов. Гнёзда, в большинстве которых находились птенцы, так как дело было после брачного периода птиц, того брачного периода, который назначен им природой. Может быть, ещё и поэтому соколы не смогли оказать никакого сопротивления той имитации, которую устроили им дроны, возможно, природа птиц решила, что это просто продолжается медовый месяц. Мы не знаем, какой смысл видела искусственная нефть в уничтожении соколиного потомства, может быть, она определила для себя сокола как второго после определённой категории людей своего главного врага и не желала, чтобы на территории бунтующей против неё страны росло новое поколение такого непримиримого врага. Предположений может быть много, но наверняка мы знаем только факты того дня. Факты сокрушали.      
                (ТУТ КАК ЛЮДИ И ПТИЦЫ ИЗ-ПОД ПЛЁНКИ ВЫЛЕЗЛи) 
                Практически сразу, как была сброшена нефтяная плёнка, те, кто не были критично ранены, начали пытаться выбраться из под неё. И многие преуспели благодаря тем проёмам в плёнке, через которые ушли в небо дроны в момент, когда сбрасывали свой «занавес» на людей и птиц. Это в первую очередь удалось тем, от кого проёмы были не так далеко. Прочим же, хотя арабы и не страдают клаустрофобией – для этого они имеют в большинстве своём слишком простую психику, в отличие от белого человека не перегруженную рефлексией и размышлением о всемирной справедливости, пришлось непросто. Во-первых, не все знали о существовании таких проёмов, не все их видели до того, как плёнка оказалась непосредственно на них, во-вторых, даже имея не сломанный позвоночник, многие имели другие ранения, что не способствовало быстрому поиску выхода из ловушки. Первое, что пробовали делать и те, и другие люди – это прорвать плёнку, что не получилось сразу, так как её толщина и прочность этого не позволяли. У кого были с собой ножи, тем было проще, но таких людей оказалось в итоге совсем немного. Те, кто мнили себя предусмотрительными, чаще имели при себе бутылку с водой, чем нож. А ещё чаще люди не имели ни того, ни другого. А поскольку после разрушительных атак дронов по улицам городов валялось множество булыжников и острых обломков, люди пробовали пробить плёнку ими. А плёнка между тем уже горела... Тут я вам расскажу, откуда взялись обломки и булыжники, если дроны только «плевались» нефтью и поджигали ею же. Дело в том, что огонь, который вызывала искусственная нефть, тоже был отчасти, если и не искусственным, то значительно доработанным. Здания не просто горели, каменные здания трескались и разрушались, как они разрушились бы от взрыва бомбы. Сейчас, уже после всего случившегося, наши учёные, вернее, не наши, арабские, учёные, потому что у нас таковых до сих пор нет – люди на аравийском полуострове много веков слишком сильно интересовались Аллахом и его пророком Мохаммедом вместо того, чтобы интересоваться реальным миром и путями его постижения, учёные из западного мира, которым мы щедро платим за их знания, пробуют проанализировать и понять какие-то характеристики этого пламени, но пока его тайна так и остаётся тайной, как и большая часть всего, что связано с этой искусственной субстанцией. Однако вернёмся к тому дню. Так или иначе люди, кто оставался дееспособным, выбирались из-под плотной нефтяной плёнки, вынося с собой соколов. которых они закрыли от этой плёнки собственными телами. Дальше каждому такому человеку необходимо было срочно избавиться от шматов этой плёнки, прилипшей не намертво, но крепко, потому что, пусть и не так быстро, как «небольшие» «плевки», но она обязательно загоралась. Кто-то не успевал избавиться от её фрагментов и загорался, уже выбравшись из нефтяной ловушки. Но на соколах, как правило, не было ни фрагмента. Люди выполнили свою миссию – спасли большую часть птиц. Но и тех, ни других наружи не ждал новый день. Люди, выбирающиеся в просветы между нефтяным полотном, и люди, пробивающие себе путь наружу, казались тогда вновь родившимися... но родившимися в том же самом времени и месте – сражение не было окончено. 
                Оставались ещё раненные птицы в «гротах», созданных мёртвыми человеческими телами. Им было тяжелее всех. Шанса на спасение практически не было и воздуха, кстати, тоже. Почти все эти птицы уже изменили свой обычный окрас на прощальный, но кто мог видеть это? Лежащие рядом тела мёртвых людей уже ничего не чувствовали и ни о чём не сожалели, как и сами погибшие люди, соколы были, как никогда, одиноки в своём внезапном заточении. Конечно же, будь они не так сильно ранены и сохрани они хоть немногим больше сил, они могли бы попробовать пробить нефтяную плёнку клювами, продрать её, и скорее всего с успехом, своими когтями, но сил у них к тому моменту больше не осталось. Они умирали. Умирали под теми, кто уже никогда не должен был подняться.          
                А те, кто всё же вырвались из глухого плена нефтяной плёнки, между тем поразились, какое яркое и чистое небо простиралось над земной трагедией. Давно над страной, её городами и, в частности, Дубаем не сверкали такие огромные яркие звёзды, хотя они и оставались несколько серого оттенка в связи с существованием уже известного нам Купола, целостности которого, кстати, дроны угрозой не были, так как для дронов нефти в Куполе открывались специальные проёмы, затягивающиеся обратно после пролёта каждого дрона. Возможность проёмов объяснялась следующим образом: Купол как минимум наполовину состоял из искусственной нефти и она же находилась в чреве каждого дрона – при подлёте дрона к Куполу та нефть, которая была в составе Купола, начинала как бы растягивать кремниевый каркас Купола, играя роль саморегулирующейся резины-домкрата, растягивать настолько, насколько позволяла лабильность химической связи, впрочем, её лабильности вполне хватало на прохождение тех габаритов, которые имел дрон. Одновременно с этим та нефть, которая находилась в чреве дрона, тоже не бездействовала, она способствовала уменьшению его габаритов. Она словно стискивала дрон изнутри, заставляя его корпус – нефтезависимый сплав – сжиматься и снаружи. Конечно, слово «резина» мне тут следует взять в кавычки, но суть я передаю вам точно. После того, как дрон оказывался над территорией Объединённых Арабских Эмиратов, искусственная нефть стягивала проёмы обратно, а нефть в его чреве возвращала ему его прежние габариты. Дрон снова имел свои обычные размеры, а Купол снова был сплошным экраном. А звёзды словно знали об этом Куполе – где-то там, в своих космических сферах, они светили так ярко, что оставались прекрасно видимы на Земле. Они почти слепили и казались вечными брильянтами, чья ценность не зависит от колебаний на рынке драгоценных камней. Возможно, там, в бесконечном далеке, в других звёздных системах тоже кто-то живёт и даже не догадывается, что в тоже бесконечно далёкой от них Солнечной системе, на не самой большой планете этой системы, на малышке Земле, над одной тоже очень небольшой страной сосредоточились бездушные и неумолимые убийцы. Звёзды сверкали, не подозревая о существовании своих зрителей, совершенно не интересуясь земными делами, рождением или гибелью людей и верных им птиц. Первой мыслью этих людей был вопрос: где дроны? А о том, где находятся дроны и чем они заняты, возвестил крик тех соколов, кто выжили и собрались снова вместе – их было не так мало, как можно было бы ожидать. Стоял бешеный гвалт, поднятый птенцами, отчаянные родители набрасывались на дроны, устремившись, может быть, в последнюю свою атаку. Соколы кричали не от избытка эмоций – они всегда атаковали молча, они кричали в ответ на крик своих птенцов, давая понять, что они рядом. Люди тоже посчитали, что они должны быть рядом и, рассказывая вам это, я чувствую гордость за наш народ. Но на защиту соколиных гнёзд бросились не все, как бы ни было велико желание людей остановить истребление соколиных детёнышей, часть людей осталась там, где они вновь обрели свободу передвижения и попытались кое-что предпринять. Сами раненные соколы не могли пробиться наружу, но снаружи их «могилы» были прекрасно видны, даже не получая от умирающих соколов никакого телепатического сигнала, так как сил подать его у последних уже не было, люди легко находили их. Тело человека не так мало, чтобы остаться незамеченным даже под толстым слоем нефтяной плёнки. Дальше уже было, что называется, дело техники. Вооружившись кто ножами, кто кусками арматуры, кто теми же острыми обломками, люди, чтобы помочь невольникам под ней, начали разрезать эту плёнку со стороны свободы. Конечно, люди рассчитывали найти живыми и людей, не только своих защитников – птиц, но эта надежда быстро оставила спасателей. Интереснее, что двигало самоотверженными людьми в то время, как они понимали, что оказать медицинскую помощь раненным птицам некому? И тем не менее, хоть и раненных, но многих и многих соколов достали из-под нефтяной плёнки ещё живыми. Я не пытаюсь смягчить свою историю, поэтому скажу вам, как было, кто-то из этих соколов, как это всегда и бывает, всё же выжил несмотря на повреждения, а кто-то только успел узнать, что люди не бросили их в ловушке... И всё же люди и соколы для сражения с дронами ещё оставались. Спасением раненных соколов люди занимались всю ночь, у кого-то из них были фонарики, кто-то сделала факелы, причём зажгли эти факелы не от нефтяного огня, а от обычного, самым тяжёлым для спасателей было найти два трупа – человека и птицы, это очень тяжело – находить мёртвое тело человека вместо живого собрата, но обнаружение ещё живого сокола под трупом приносило людям облегчение, но когда живым не находили никого, люди испытывали почти что нестерпимую боль. Случалось, что живым доставали человека и тогда спасённый сокрушался и казнил себя за то, что не смог доставить раненого сокола в укрытие живым. Время от времени происходили особенно счастливые случаи – живыми находили обоих, и человека, и сокола. Спасателей и спасённых практически никто не атаковал, так как почти все дроны были задействованы в нападении на соколиные гнёзда. Те гнёзда находились в государственных соколиных питомниках, в частных владениях по всей стране. Хотя понятие «государственный», как вам отлично известно, в Объединённых Арабских Эмиратах де факто отсутствует, всё «государственное» – это частная собственность самых крупных шейхов, тех, кого сегодня с лёгкой руки британцев называют королями и принцами. Видимо, привыкшие к монархии британцы не захотели иметь дело просто с племенными вождями, поэтому, создавая страну, буквально воспитали пару поколений принцев разного возраста. На примере Дубая это выглядит так: шейх Рашид, отец нынешнего шейха Мохаммеда, ещё назывался просто шейхом, говоря проще, племенным вождём, а вот шейх Мохаммед, его сын, и главный герой моего повествования, шейх Хамдан, его внук – уже гордо носят титул «Ваше Высочество», ничуть этим не смущаясь и не находя это глупым. Та же ситуация и в соседнем Абу-Даби и прочих нескольких эмиратах. Впрочем, вероятно, Хамдан ещё задумается об этом. Но пока факт остаётся фактом. Поэтому я перефразирую, в государственных питомниках и в частных владениях граждан попроще. В общем, действие начала ночи после четвёртого дня разделилось как бы на два фронта: были люди, которые занимались поиском выживших под тёмным «занавесом», принесённым дронами и после падения оказавшимся нефтяной плёнкой, и были те, кто люди и соколы, кто бросились на защиту птенцов – так и происходило по всей стране. События сменяли друг друга на такой скорости, что людям начинало казаться, будто это всё длится уже сто лет, но отступать в разрушенной стране было некуда. Дроны выбрасывали нефть на птенцов так же легко, как выбрасывали её на человеческих детей – машины не чувствовали ничего из того, что было доступно людям и соколам, они просто убивали, потому что такова была воля искусственной субстанции, известной нам как нефть. Здесь люди не могли придумать ничего нового – они просто хватали соколиных птенцов и пытались унести подальше от того или иного дрона. Соколы всё так же хватали любую подвернувшуюся тряпку, чаще всего это оказывалась кандура того или иного араба или его куфия и лишали дроны обзора. Это по-прежнему работало и по-прежнему не так эффективно, как это требовалось людям и птицам подвергнувшейся нападению страны. Я знаю, что многие из вас в своё время не одобрили участие нашей страны в военной экспансии Саудовской Аравии в Йемене и скажу специально для вас, что в те дни жители арабских эмиратов, обычно публично очень гордые участием своих созревших отпрысков в агрессии, которой подвергся Йемен благодаря жадности саудовских властителей, тем более гордые, что сам шейх Мохаммед, сопровождаемый болтающимся за ним, как вечный хвостик, принцем Хамданом, а Хамдан тогда делал в основном именно это, приходил в их семейные маджлисы выразить соболезнования по поводу гибели очередного эмиратского «мученика», сами очень хорошо поняли, что значит находиться под не прекращающимися воздушными атаками. Всё происходило в кромешной темноте, включать фонарики возле соколиных гнёзд было нельзя, без конца благодаря арабскую ночь, люди старались оставаться по возможности невидимыми для дронов, но это затрудняло работу и самим людям. Хотя в свете нефтяного пламени многое оставалось видимым. Я обману вас, если, чтобы утешить, скажу, что птенцы не гибли, они погибали, что-то крича своим родителям – соколы неиствовали, кто-то из них без кандуры, без куфии, без какой бы то ни было тряпки кидали самих себя в обзорные окна дронов, залепляя их собственными  размозжёнными телами, а кто-то, обезумев от страха за потомство, просто шли на таран безжалостных машин и погибали бессмысленно, так как причинить этим хоть какой-то вред дронам не могли. Это продолжалось где-то до рассвета, люди видели, что происходит с соколами, в каком отчаянном положении оказались крылатые родители и люди не жалели себя, помогая птицам. Порой они просто своими телами закрывали какого-нибудь детёныша или нескольких. Были и такие, кто играл на тотализаторе – кто победит, соколы или дроны, но большинство людей без раздумий бросилось на защиту соколиного потомства. Защищая соколиных детёнышей, эти небольшие красные комки перьев и страха, арабы защищали и своё будущее, и будущее своих детей, потому что араб без сокола – это как пол араба. Уже несколько дней они наблюдали одну из самых больших, какие только у араба могут быть, трагедий в своей жизни – гибель драгоценных птиц. Даже убийство собственного ребёнка не так убивало арабов морально, как гибель соколов, соколы были для арабов всем, на Аравийском полуострове они были отдельной религией, которая, даже не состязаясь, спокойно оставляла позади себя тот же ислам. Но люди могли сделать слишком мало. Многие соколы в тот день осиротели, оставшись без своих птенцов – так велика в конечном итоге оказалась их жертва, принесённая во имя спасения своего самого близкого друга, человека. Стороны изначально не были равны даже приблизительно, так как у дронов гнёзд не было, соколы оказались вдвойне уязвимы. В итоге часть соколов отделилась от основного боевого массива для постоянного дежурства около своих гнёзд, тут соколы повторили человека в его стремлении в прежде самого себя защитить своих детей, которые постепенно меняли окраску с ярко-красной на свою обычную – серую и коричневую, реже – белую. Здесь я объясню момент странной расцветки соколиных птенцов, дело в том, что ярко-красный цвет – это и есть тот самый цвет гибели, который демонстрировали соколы перед очевидной смертью. 
                А на рассвете кое-что изменилось.       
                (5-ОЙ ДЕНЬ. СОКОЛИНЫЙ ЩИТ)
                Одна заслонка в небе сменилась другой, в этот раз – соколиной. Это был тот момент, когда арабы ещё раз возблагодарили свою природу за свою тягу к соколиной охоте. В последние годы мода на соколиную охоту стократно усилилась, настолько, что каждый мужчина в возрасте от 10 до 100 лет имел как минимум одного своего собственного сокола, и именно благодаря этому в стране, несмотря на все уже произошедшие соколиные потери, оказалось достаточное количество этих птиц, оказавшихся поистине чудодейственными. Соколиный «щит» был простёрт над страной и жизнями её жителей. Пока у этого щита получалось сдерживать угрозу жизни оставшихся людей и оставшихся соколиных птенцов. Он висел в небе, как твердыня, обещая тем же людям хоть какую-то передышку. Под щитом не было ни одного дрона и пробиться сверху сквозь ставшие вдруг  чуть ли не железными тела птиц они не могли. Но тела птиц стали такими не вдруг, особенностью соколов было то, что в условиях жесточайшего стресса их скелет и большей частью плоть, просто в силу того, что организм начинал вырабатывать определённый гормон, аналогов которого в других организмах на земле не было, начинали как бы уплотняться, уплотняться до такой степени, что со стороны могло показаться, что они затвердевают, это не мешало их полёту и принципиально ничего не меняло в их жизнедеятельности, но помогало этим диковинным птицам справляться с большими опасностями. Но стресс действительно должен был быть велик, например, такой, какой получает каждый родитель, в том числе и крылатый, когда кто-то пытается убить его ребёнка. Став железообразными, соколы к тому же стали огнеупорными. Но дроны в любом случае были менее активны по сравнению с прошедшими днями – восстанавливали в себе нефтяной запас после «нефтяного занавеса». Заправленные изначально в Саудовской Аравии, дроны в дальнейшей дозаправке не нуждались, так как в их утробе искусственная нефть при необходимости воспроизводила сама себя. Тем не менее соколы непоколебимо держали «щит». Этот «щит» состоял из нескольких слоёв, соколы размещались относительно друг друга таким образом, чтобы в воздухе не оставалось зазоров. Таким нехитрым способом соколы выигрывали для людей хотя бы несколько часов чего-то, похожего на отдых, к тому же это давало людям время лучше спрятать соколиных птенцов. Как раньше были особенно драгоценны самые лучшие среди соколиной породы, так теперь драгоценными стали все выжившие, которые на земле скрывались под крыльями соколов и их бесконечным самоприношением себя в жертву во имя сохранения жизни людей.
                (ПОЕДИНОК ГАЙЯТА И ПРЕДВОДИТЕЛЯ ДРОНОВ)   
                Но не все соколы участвовали в создании этой формации, которую я называю «щитом», был один сокол, который вообще-то даже не выглядел как сокол, на тот момент, который поднялся над этим «щитом», чтобы встретить там дрона, который тоже не участвовал в общих событиях. Очень высоко, там, где люди не могли этого видеть, над «соколиным щитом» произошло решающее столкновение, которое можно вынести за рамки общего сражения – оно, безусловно, было частью общего сражения, но судьба этого «сражения в сражении» имела свою судьбу и значило очень много в одной отдельно взятой судьбе, судьбе Хамдана Аль Мактума. Это отдельное противостояние в известном смысле длилось с самого первого дня этого исторического сражения, так как один с самого начала был нацелен только на поражение своей жертвы, а другой был настроен только на защиту этой жертвы, хотя непосредственно друг друга противники увидели только пару дней спустя, и я расскажу вам о нём отдельной строкой, оно заслуживает этого. Об этом можно сказать, что это был бой двух армий, а также об этом можно сказать, что это был бой двух бойцов. Ни один из них не обладал разумом человека, но у каждого была цель, облагораживающая существование обоих в этом месте полного отсутствия благородства. В песках и в небе над ними не происходит выхода лишней энергии, которая могла бы пойти на благородные цели, потому что лишней энергии нет в этом месте. Всё рассчитано и подогнано строго под нужды здесь и сейчас существующих организмов. Начиная с людей, заканчивая существами, ими приручёнными, как Гайят, или созданными, как дрон. И тем не менее Аравийский полуостров – странная арена, где может случиться сюрприз. Например, не случайное, а осмысленное столкновение противоположных сил. Сражение живого организма и мёртвой машины, движущейся только потому, что так устроена её электронная начинка, это сражение неравных и неравноправных. Но сожалеть о неравенстве не могли ни дрон, ни Гайят – равенство и равноправие это категории человеческого сознания, птица и машина не были этим отягощены и потому были готовы к бою сразу. Лишние мысли не отнимали силы, потому что их не было. В этом заключалось преимущество этих двоих перед людьми. И вот там, у себя в вышине, они решали тогда судьбу человека, жить ему или не жить. Этим конкретным человеком был, как вы уже знаете, Хамдан Аль Мактум. Дроны – носители воли нефти несли в себе ненависть не просто ко всему человечеству, но и отдельную именно для него. Нефть давно идентифицировала Хамдана как угрозу номер один для себя и приняла своё единственнно правильное решение. Повторив в этом людей, конкретнее, как вы помните, людей из Саудовской Аравии. И в отличие от них она должна была довести дело до конца. Её дроны будто бы инфицировали воздушное пространство над Объединёнными Арабскими Эмиратами. Мною подробно описывалось, что и как они делали. Но убить его имел приказ только один дрон. Сын Нефти. Самый сильный и самый лучший, предводитель всего войска дронов, впрочем, предводитель, вполне равнодушный к судьбе всего сражения, так как он был ориентирован только на Хамдана и его полное уничтожение. Дроны, каждый, были убийцами, однако нефть потратилась на них неравномерно. В конечном итоге ставка делалась только на дрона-убийцу Хамдана. Если у него получится выполнить свою миссию, дело можно считать законченным. Война против людей и людей против нефти остановится сама собой. Второго такого человека в ближайшее время не должно появиться – герои рождаются с определённой периодичностью. И вот судьба этого человека решалась здесь и сейчас. Гайят и Сын Нефти сосредоточились только друг на друге. Они сближались, так как давно очевидно было обоим, что они не смогут миновать друг друга в этом сражении дронов, людей и соколов. Дрон проходил сквозь воздух, подобно выпущенной пули – убийца самого нового образца и он, несмотря на всю готовность к противостоянию Гайята, нёс более верную смерть своей уже сегодняшней жертве; зачем дарить отравленные пистолеты, которые никогда не выстрелят и не смогут наверняка исполнить желание заказчика? Можно отправить электронно-механическую птицу, которой не нужны ни большой клюв, ни смертоносные когти, ни даже крылья, смертельно её нутро, несущее заразу и готовое выплеснуть её на заказанного человека. Такая машина, как Сын Нефти была создана в единственном экземпляре, у него было существенное отличие от прочих дронов, среди соколов уже ходила информация об особенном дроне, которого пока не смог обезвредить ни один из них, напротив, им было более чем некомфортно в его присутствии, даже более некомфортно, нежели в непосредственной близости от прочих дронов нефти. Тем не менее именно этот дрон не предпринимал атак на соколов, они не интересовали его. Его электронная начинка содержала обонятельный облик Хамдана. Прибыв в расчётную точку – воздушное пространство Объединённых Арабских Эмиратов, дрон должен был унюхать Хамдана. Его обонятельный анализатор включался автоматически при приближении к заданному объекту, таким образом дрон просто «нащупывал» свою цель. Скрыться у Хамдана, даже если бы он знал о приближении к нему такого охотника, возможности не было. Впервые в своей жизни Хамдан был обречён. Убийца-машина в отличие от убийцы-человека ошибок не совершает. Запах Хамдана нефть срисовала и запомнила в своей мечети в Саудовской Аравии – это как будто она сняла отпечатки пальцев у Хамдана, и в этом случае не было никаких «перчаток», что помогли бы ему остаться неуловимым. Мохаммед бин Зайед Аль Нахайян даже упал в обморок, чтобы задержать Хамдана в той мечети подольше и чтобы нефть успела завершить процесс. В итоге она успела завершить процесс усвоения запаха человека и с того момента Хамдан Аль Мактум был занесён в её особую память.   
                Вернёмся на пару дней в прошлое. Дрон нарезал круги над городом, постепенно снижаясь туда, где, наконец, должно было состояться главное и ожидаемое очень многими в Саудовской Аравии, и не только там, убийство. Нахождение Хамдана – своей непосредственной цели Сын Нефти определил на третий день, а точнее, в конце третьего дня, когда Хамдан, несмотря на категорические возражения своего окружения, видящего прямую необходимость в сохранении своего лидера, выбежал на улицу встречать Летунью. Тогда Сын Нефти и смог унюхать его, до того это было невозможно, так как Хамдан всегда был в помещении, в котором даже открытых окон не было – воздух освежался с помощью кондиционера. Но ради возлюбленной Хамдан рискнул собою. Атаковать Сын Нефти тогда не смог, он находился слишком высоко, дрон вышел на удобную позицию, когда Хамдан с Летуньей уже вошли внутрь. Дрон успел увидеть только спину Хамдана, так как тот заходил последним. С того момента далеко этот дрон уже не отлетал. У него не было других целей в этом сражении, собственно и в самом сражении он не участвовал, он прилетел в страну исключительно за жизнью Хамдана. Теперь он знал точное место, где эта жизнь находится. Но поскольку Хамдан вернулся в укрытие, дрону пока оставалось только нарезать круги над дворцом. Вокруг кипел бой, которые ещё ни один человек не знал, как назвать и под каким названием занести в учебники истории; соколы, которые попадались на пути Сына нефти, сразу проваливались, будто в воздушную яму – будь эти соколы первый раз в небе, они могли бы упасть совершенно, причина была в том, что воздух вокруг дрона дрожал и соколам было практически невозможно держаться на нём. Собственно встреча с дроном и начиналась с приближающегося густого дрожания и только после тот или иной сокол видел этого странного дрона, совершенно никого не атакующего, но испускающего буквально видимую угрозу. К слову сказать, Гайят его ещё и так опознал – был наслышан о нём от других соколов. Чем было то дрожание и что его вызывало, объяснялось очень просто: дрон вибрировал сам и заставлял дрожать воздух вокруг него, потому что нефть, содержащаяся в нём не была обычной порцией нефти, предназначенной для того, чтобы оказаться выброшенной на какую-нибудь зазевавшуюся жертву, это была сама Нефть, её душа и основное сосредоточение всего её разума находилось непосредственно в этом дроне, дрон был только носителем, его наездником была сама искусственная субстанция со всей её ненавидящей душой и нефть дрожала от ненависти к своему главному врагу – Хамдану Аль Мактуму, в этот раз уже почти обречённому. И вот, уже в самом конце третьего дня, дрон стал искать варианты, как убить Хамдана. Варианты поражения врага, находящегося в укрытии, продумывались нефтью заранее. Но проблемой было то, что укрытие укрытию рознь, дворец, который теперь и выглядел, как дворец, изначально строился немного с другими целями, о которых я пока говорить не буду, может быть, вы узнаете об этом в конце этого повествования. Поэтому нефти пришлось столкнуться с тем, что враг укрыт несколько лучше, чем это желательно для неё. Однако вы помните, что происходило на четвёртый день, а именно, как люди оказались на ослеплённых и зависших дронах – среди них был и Хамдан. Именно тогда Сын Нефти совершил нападение. Первое, что было замечено людьми, это то самое густое дрожание воздуха, которое всегда сопровождало появление этого дрона. Дрожь воздуха быстро дошла до того дрона, на котором находился Хамдан. Хамдан как-то сразу понял, что вот этот конкретный дрон интересуется именно им и никем больше. Тогда Хамдан ещё не знал, почему, но понятно, что ничего хорошего он ожидать не мог. Дрон занял наилучшую с его точки зрения позицию для нападения, до выстрела оставались секунды. Хамдан балансировал на спине дрона, под ним лежал ещё совсем недавно такой блестящий Дубай, над ним простиралось пестрящее дронами и соколами небо, по сторонам происходило в сущности то же самое – соколы и дроны атаковали друг друга, плюс к этому дроны ещё атаковали людей, как внизу, так и на таких же, как под Хамданом, зависших дронах, приход смерти среди всего этого был логичен. Но в тот самый момент, когда дрон производил выстрел, Хамдана пронзила одна мысль – Хамдану пришлось воспользоваться ею, так как других вариантов у него не было. Хамдан соскользнул на страховочное полотнище, которое держали снизу соколы, и те сразу стали опускать его вниз, уводя из под атаки дрона, насчёт которого ими моментально было понято, что угроза, которую несёт он, намного превосходит угрозу, исходящую от любого другого дрона. Но Хамдан был не единственным, кто совершил кувырок на высоте, сгусток нефти, который по аналогии с прочими дронами «выплюнул» на Хамдана Сын Нефти, также буквально совершил кувырок в воздухе и полетел за Хамданом. Самонаводящаяся нефть была большим и неприятным сюрпризом для соколов, уносящих Хамдана от угрозы. Но тут подтвердилось то, что соколы не просто сражались бок о бок, они курировали друг друга. Ещё одна четвёрка соколов раскинула второе полотнище над головой Хамдана, причём успела сделать это так, что «плевок» врезался прямо в это второе полотно. Столкнувшись с поверхностью этого полотна, он просто прилип к нему, как и все другие «плевки» к другим поверхностям. Полотнище загорелось, но соколы были готовы продолжать держать его, чтобы горящая тряпка не упала на какого-нибудь человека внизу. Однако Хамдан крикнул соколам бросать полотнище – люди внизу без конца смотрели вверх и должны были увернуться, а терять ещё четырёх соколов Хамдан не мог. Всё, что я описываю тут, заняло меньше минуты времени. Сын Нефти между тем готовился ко второму выстрелу. Но ему предстояло другое.       
                Гайят дежурил возле друга – он просто не мог отпустить его одного, даже если Хамдану было необходимо личным участием показать пример смелости другим. Уже говорилось выше, как среди прочего Гайят понял, что за дрон перед ним. Умной птице не составило труда окончательно понять намерение дрона, а также понять, что это его единственное намерение. Гайят был готов, что этот день – последний в его жизни. Дрон Сын нефти, искал Хамдана, а нашёл Гайята. С одной стороны это был почти Хамдан, потому что Гайят был тенью Хамдана, с другой и фактической стороны дрон не успел выполнить миссию. Он обнаружил себя перед Гайятом уже потому, что не знал о существовании Гайята. Гайят встретил его в небе с одним намерением – не подпускать близко к земле, он верил. что другие соколы доставят его друга на землю в целости и невредимости. А перед Гайятом оставалась та самая угроза, от которой он должен был защитить своего друга – дрожащий от ненависти дрон. Гайят полетел ему навстречу один. Точно так же как Хамдан пошёл навстречу нефтяному противостоянию в одиночку. Птица в какой-то степени повторила поступок своего друга. Чтобы спасти жизнь этого друга. Ещё раз. Сын нефти предполагал, если запрограммированная машина может предполагать, убить эту птицу очень быстро и возвратиться к основной миссии. Тем более что дрон уже обнаружил направление, в котором  ему следовало двигаться, чтобы выйти на Хамдана Аль Мактума повторно. Первый выстрел Сына Нефти остался вечной виной на совести Гайята и сокол был готов отдать жизнь, чтобы не произошёл второй выстрел, но кидаться без раздумий на смерть пользы не принесло бы. Поэтому умная птица несколько секунд думала. Сокол рассматривал следующие варианты. Сокол не мог распороть оболочку дрона когтями – обычными когтями не мог. Но сокол, проживший всю жизнь с человеком, мог получить усовершенствованные когти. По началу для охоты с человеком, впоследствии, как оказалось, полезные при защите человека. Человеку свойственно оснащать дикую природу вокруг себя в своих интересах. Не получилось у него только с нефтью. А соколы эмиратов давно носили как дополнительную охотничью экипировку, а зачастую и просто в качестве украшения искусственные когти с алмазными насадками. Такие насадки могут действовать просто как консервный нож на корпус дронов. Единственной неприятностью этого сражения было то, что большая часть соколов, поднявшихся на защиту людей, не находились на службе – они вылетали прямо из вольеров, в том виде, который дан им был от природы, все алмазные наконечники для когтей остались на земле. А потом, как это ни ужасно, люди просто не вспомнили о них в те сумасшедшие дни. Ну а Гайят был соколом особенным, тем более что он практически постоянно находился на службе около Хамдана. Следовательно когти Гайята всё время оставались в боевом состоянии. К тому же он, один из очень немногих соколов Аравийского полуострова, был потомком легендарной птицы Рокх, поэтому кое-что получил по наследству и от неё. Собственно между этим двумя вариантами и выбирал Гайят – когти или оснащение, полученное от фантастической прародительницы. Хотя результат для дрона всё равно был бы одним – гибель. Никто никогда до конца не знал, с какой максимальной скоростью сокол может атаковать добычу. Ни люди, ни природа никогда не задавали соколам такую задачу – выяснить свои максимальные возможности при атаке. При охоте на других птиц или мелких зверьков соколу нет необходимости использовать себя на полную мощность – противник заведомо слабее. А тогда перед Гайятом возник противник иного порядка и соколу предстояло узнать все свои возможности. Дрон устремился вслед за Хамданом, так как описываемое мною заняло буквально секунды и Хамдан не успел к тому моменту достичь укрытия. Сокол, к этому времени уже разбудивший в себе древнюю и могучую птицу, птицу Рокх из самых наших древних легенд, и оснащённый по её подобию перьями, что были твёрже любого алмаза, был готов напасть. Напасть, чтобы раз и навсегда победить последнюю угрозу жизни Хамдана. Сокола никто специально не учил метать перья – эти новые, боевые перья отличались от привычных, они выросли так быстро, что сокол сначала даже не понял, что он меняется. Но к тому моменту, как сокол сообразил, изменения завершились. Это может показаться невероятным, так как мы говорим о Гайяте, но это был дебют сокола в том, что можно назвать смертельным поединком. Охота не в счёт (Hunting does not count прим.для перев.). Поэтому птица просто напала, как подсказывали ей её гены. Сокол выбрасывал сразу по нескольку перьев, как ножи они пронзали воздух и представляли собой очень серьёзную угрозу для Сына Нефти. Но первый раз перья-ножи вонзились в бок дрона, очевидно, не причинив ему смертельной раны. Не делая промежутка между атаками, сокол метнул со второго крыла ещё несколько перьев. На второй раз перья Гайята уже прошили бок дрона насквозь, в то время как сам Гайят не пострадал, хотя дрон и успел сделать несколько «плевков» в его сторону. В случае сокола приём самонаведения не работал, так как нефть наводила сама себя буквально по запаху – приём был рассчитан только на одного Хамдана. Дрон накренился, а у Гайята успело восстановиться первое крыло, с которого с первого перья-ножи были пущены в ход. Сокол зашёл с другой стороны и метнул сразу с двух крыльев – две порции перьев, каждое из которых больше напоминало короткую саблю, прошили Сына Нефти насквозь и ушли куда-то дальше в воздушное пространство с обратной стороны дрона. Тут я должен сказать вам, почему другие дроны не нападали в это время на Гайята. Дело в том, что, преобразившись, сокол как бы перестал на какое-то время быть птицей, в «глазах» дронов он был неким боевым неопознанным ими механизмом. Да, этот новый для них механизм принимал участие в сражении, но он не был занесён в память дронов как мишень – этими мишенями были люди и успевшие за несколько дней вызвать определённые перестройки в памяти дронов соколы. Да, непонятный «механизм» предпринимал атаки на одного из них, в это же время на других дронов он не нападал и был в единственном экземпляре, аналогичных «механизмов» в поле зрения дронов больше не было, поэтому получилось, что он был проблемой только одного конкретного дрона – Сына Нефти. А Сын Нефти между тем начал падать.    
                В тот самый момент, когда Гайят решил, что поединок окончен, когда он уже решил возвращаться к Хамдану, чтобы сообщить о своей победе, как будто из ниоткуда появился второй Сын Нефти. Это никак не мог быть тот же самый дрон, потому что первый Сын Нефти ещё продолжал падать. Мужественный сокол понял, что ему предстоит ещё один бой, что ещё один поединок должен быть им выдержан. Оказывается, нефть для уничтожения своего главного врага отправила двоих убийц. Со вторым противником сокол решил пойти в лобовую атаку – сокол спешил, он хотел быстрее вернуться к своему другу, так как Гайят не любил, когда Хамдан надолго покидал его поле зрения, тем более в той обстановке, что мы имели в те дни. Не стоит думать, что Гайят решил сыграть в камикадзе, после преобразования лоб птицы, как и лоб птицы Рокх, больше напоминал сверхпрочную броню и при желании мог крушить камень. Но неожиданно для самого себя сокол пролетел сквозь дрона. Сокол не знал, что на свете есть голограммы и был немного ошарашен случившемся. Но, быстро справившись с собой, Гайят, скорее уже для страховки, метнул несколько перьев – те тоже прошли сквозь дрона, который был всё равно что мираж в пустыне. Гайят в отличие от многих соколов, которых привезли на Аравийский полуостров невольниками, родился и вырос здесь, но мираж в своей жизни он видел впервые. К тому же не в пустыне, а в городе, вернее, над городом. Сокол не знал, как сражаться с миражом, в итоге он просто решил последовать за тем Сыном Нефти, которого он проверил в бою на предмет реальности того. Однако мираж начал преследование сокола, дело в том, что голограмма была управляемой – реальный Сын Нефти ещё не погиб и, продолжая выслеживание своей цели, оставил сокола, успевшего стать серьёзным препятствием на пути дрона, наедине с отвлекающим манёвром. Пока Гайят пребывал в неведении относительно истинной сути происходящего. Следующим открытием, которое предстояло сделать отважному соколу, стало то, какого это, если вдруг приходится попасть внутрь голограммы. Когда ты оказываешься внутри голограммы – это не то же самое, что оказаться, например, в тени дерева, это совсем иные ощущения, ясное дело, что птица испытывала их впервые. Реальность исказилась и стала словно двухслойной, а сам сокол будто бы погрузился в чёрное нефтяное марево, которое и составляло начинку дронов. Сокол продолжал улавливать, где находится граница между действительностью и «плотью» голограммы, но трудность состояла в том, что голограмма двигалась вместе с ним и сокол не успевал вылететь из неё. В каком-то смысле сокол попал в плен. Голограмма не могла причинить реального вреда, но, мельтеша перед глазами сокола какой-то своей частью и окружая его всеми остальными своими частями, здорово закрывала обзор. Сокол ещё не связал этот мираж и его поведение с осмысленной волей единственного реального Сына Нефти, но до озарения оставалось недолго. Далеко внизу Гайят всё-таки увидел первого Сына Нефти – увидеть было очень непросто, так как для этого соколу пришлось каким-то образом умудриться «высунуть» голову из чёрного котла, в котором он находился. Он видел только несколько секунд, но он абсолютно точно увидел первого Сына Нефти, увидел, как тот летел довольно близко к земле и намерения этого дрона была для Гайята очевидны. Но соколу до дрона было ещё далеко. Если условно поделить небо на три этажа, то сокол был на втором, а Сын Нефти на первом – он был ближе к земле и к Хамдану. Сокол понял, что его просто отвлекли, задержали. У Гайята появился план. Дальше ему пришлось двигаться почти вслепую, ориентируясь только на слух и лишь время от времени «выныривая» из чёрного марева внутренностей голограммы, но в остальном сокол больше не обращал внимания на голограмму, второй «Сын Нефти» так и остался вторым.               
                А единственный реальный Сын Нефти тем временем направлялся к своей главной мишени – за всё время поединка с Гайятом он ни разу не упустил запаха Хамдана. Гайят, безусловно, повредил его определённые системы, но дрон всё ещё оставался боеспособным, он всё ещё оставался потенциальным убийцей Хамдана. Дрона вёл запах, который вдруг стал в два раз гуще. Довольно отчётливый, он ни на миг не прерывался, собственно, он был ясной дорогой для дрона, заблудиться тот не мог. Похоже, Хамдан оставался где-то на поверхности, по какой-то причине он пока не был в укрытии. Сын Нефти пока не видел Хамдана, но по усиливающемуся запаху мог оценить, насколько большое расстояние разделяло их, судя по запаху, расстояние уверенно сокращалось. И вот в момент, когда запах уверенно говорил, что Хамдан определённо должен стать видимым, дрон не увидел ничего – Хамдан в поле зрения Сына Нефти так и не появился. Но вместо Хамдана в спину дрона вошли перья-ножи сразу с двух крыльев Гайята, потому что с одного крыла против этого дрона сокол уже не метал. Всё это время, пока дрон уверенно следовал за «запахом Хамдана», сокол вёл его, используя один очень простой приём, и одновременно приближался к нему. Гайят сымитировал персональный запах своего друга специально для врага. Вышло так, что у птиц нет ни потовых, ни сальных желёз, поэтому соколу пришлось использовать свои половые железы, но это был вариант вполне сносный, так как и сокол, и человек были одного, мужского, пола. Сокол изобразил запах Хамдана, переориентировав дрона на себя и заставив его поверить в близкий успех. Всё это время сокол оставался над и чуть позади дрона, поэтому тот никак не мог его видеть. Приведя дрон в подходящее по своему разумению место, Гайят напал. Со стороны это выглядело так, будто один дрон, точная копия второго, неожиданно напал на своего товарища-близнеца. Кто из возможных наблюдателей мог знать, что в нападающем «дроне» находится сокол и нападает не дрон, а именно он – просто голограмма, следуя своим настройкам, продолжала «окутывать» Гайята со всех сторон, она словно бы наделась на сокола. Почему Гайят привёл Сына Нефти именно в то место? Потому что, как вы помните, именно тогда, в четвёртый день, дроны сбросили на людей и соколов то, что было названо «чёрным занавесом» – они сбросили нефтяную плёнку, которая, однако, имела в себе проёмы, через которые дроны, что несли её, впоследствии ушли выше в небо. Так вот, сокол, уже практически под опускающейся плёнкой, уводил Сына Нефти подальше от проёмов, он рассчитывал похоронить дрона под ней. Но дрон верховный дрон оказался слишком умён. Дрон вовремя оценид надвигающуюся угрозу и всё-таки успел вылететь в один из таких проёмов. Гайяту только оставалось последовать за ним. Уже в абсолютной темноте два дрона, то есть Сын Нефти и Гайят, заключённый в голограмму, продолжали свой поединок. Ночь не была выгодна Гайяту, обзор из «брюха» голограммы и так был практически никаким, а когда стемнело и снаружи, он буквально ослеп. Слышал он также немного – но это что касалось движений Сына Нефти, что Гайят слышал хорошо, так это крики соколиных птенцов, которых в это время расстреливали дроны нефти. В таком состоянии он тем не менее был вынужден продолжать сражаться. Несколько раз Гайят терял Сына Нефти из вида, несколько раз был почти обожжён «плевками» дрона, но в основном почти вся ночь у них ушла на то, что один – Сын Нефти – пытался сбросить сокола «с хвоста», а другой – сокол – пытался не позволить ему это сделать. Положение Гайята осложнилось ещё и тем, что, похоже, Сын Нефти, а ещё точнее, нефть, находящаяся в нём, успела усвоить запах сокола и порции её, выбрасываемые дроном, как и в случае с Хамданом, стали самонаводящимися – они наводились уже по запаху сокола. Тому, почти практически вслепую, приходилось уворачиваться и скрываться за пролетающими мимо дронами. Рассвет дался обоим трудно. Тем не менее он наступил. Тут мы возвращаемся в пятый день.   
                Светало, начинался тот самый, пятый, день, соколы вокруг них уже собирались разделить небо и землю повторно с момента творения Аллахом, Гайят как раз успел загнать дрона наверх и соколы образовали свой «щит». Как же Гайят это сделал? Очень просто, всем своим поведением этот сокол неоднократно доказал Сыну Нефти и его невидимому наезднику – искусственной нефти, что он является практически непреодолимой преградой на пути дрона к его цели. Поэтому, если он хочет получить Хамдана, ему прежде всего необходимо разделаться с этим соколом. Так Гайят стал первоочередной задачей дрона. Вот почему дрон начал подниматься за соколом хвостом выше в небо. С рассветом обретший хоть какое-то зрение, Гайят в первую очередь сделал две вещи, в результате одной из которых дрон утратил возможность атаковать сокола, а в результате второй Сын Нефти оказался над соколиным «щитом». В то время как метание перьев Гайят не прекратил, сам Гайят стал снова неуязвим для самонаводки со стороны нефти – сокол просто сымитировал запах  дронов и самонаводящаяся нефть перестала таковой быть. Более того Сын Нефти потерял способность стрелять в сокола – нефть не могла поражать свои собственные дроны, а перестройка требовала времени. Далее Сын Нефти понимал, что его положение – не самое выигрышное, но Гайят ещё не победил. Однако у сокола оставалось ещё одно оружие, которое он ранее не применял. Как и его древняя прародительница, сегодня ставшая уже полумифической, птица Рокх, сокол мог создавать свой собственный небольшой, но концентрированный ветер, которому мог придавать необходимое направление, его крылья были рассчитаны и на такое. Вот именно его Гайят в конечном итоге и обрушил на дрона. Сын Нефти ощутил удар, по мощности сравнимый с ударом Аллаха. Дрона перевернуло в воздухе, затем отбросило от сокола, затем дрону пришлось срочно приходить в себя, чтобы хотя бы попытаться ответить Гайяту. Мы не знаем, какой именно приказ наша бывшая нефть отдала тогда дрону, но, видимо, в результате того приказа дрон решил применить таран. У дрона оказалось ещё достаточно ресурсов, чтобы развить почти космическую скорость. Никогда в своей соколиной жизни Гайяту ещё не приходилось маневрировать с такой скоростью. Однако от первого тарана он всё же увернулся. К тому же Гайят постоянно поддерживал направленную мини-волну ветра, делая и её оружием против дрона. Этой волной он постоянно сбивал того с необходимой траектории полёта. Но всё это было только дополнением, не основным оружием. Гайят решил, что пора кончать с дроном, так как тот, хоть и с трудностями, но неуклонно приближался к своей цели – самому дорогому человеку Гайята, Хамдану Аль Мактуму, он приближался хотя бы уже потому, что он в отличие от живого сокола никогда не должен был устать. А Гайята, даже этого сверхмужественного сокола, однажды должна была свалить усталость. И вот сокол устроил для Сына Нефти второй «удар Аллаха». Второй удар оказался даже сокрушительнее первого, но дрон не утратил способность держаться в воздухе. Не давая дрону времени опомниться, Гайят собрал силы для третьего удара. Сокол не знал, так как птица просто не имела человеческого воображения и не могла отдавать свою энергию и даже часть жизненных сил на построение энергетических человекообразных сверхформ, что с точки зрения людей где-то в мире есть бог и с помощью его имени, в случае Аравийского полуострова и относительно наших дней его имя «Аллах», люди стараются, а иногда и могут, победить. Всего этого сокол не знал, хотя и старался для человека, тем не менее, будучи человеком со всем, присущим нашему виду воображением, я сравню волну ветра, которую сокол поднял против Сына Нефти, со всемогущим ударом Аллаха. Третьим ударом Аллаха. Этого удара дрон не выдержал. Но далеко дрон упасть тогда не мог, между ним и землёю, о которую он должен был неминуемо разбиться, находился тогда соколиный «щит». Тела птиц были достаточно тверды. чтобы столкновение не понравилось Сыну Нефти. В итоге Сын Нефти разбился об этот «щит», он упал и так и «лёг» на «щит» и лежал на этом «щите» до тех самых пор, пока «щит» не распался. А Гайяту, так как «щит» не мог разойтись даже в случае нескольких соколов-звеньев, пришлось облетать его по саудовской границе. Облетал «щит» своих собратьев Гайят уже в своём собственном облике – после гибели «Сына Нефти» погибла и его голограмма. Гайят мог бы чувствовать себя победителем, мог бы гордиться собой, но сокол просто хотел опуститься на плечо Хамдана, своего спасённого друга.      
                ( 6-ДЕНЬ. ВЕТРОВАЯ ВОЛНА) 
                Даже если бы абсолютно все арабы разделись донага, это не решило бы вопрос. Чтобы окончательно одержать победу над сотнями тысяч дронов соколам не хватило бы всех кандур и куфий вместе взятых, а также одежды экспатов, которые раздевались более охотно, чем арабы. Также тот гормон, позволявший птицам стать сверхпрочными и держать какое-то время над страной и её жителями защитный щит из собственных тел, не мог вырабатываться в таком количестве постоянно. Но решение было, и оно было все эти дни, другой вопрос, что соколы никак не могли приступить к его реализации – оно требовало определённых условий. Ещё одна тайная способность фантастических птиц, соколы могут «договариваться» с ветром – создавать ветровую волну, способную просто сдуть тех же дронов. Соколы, когда их собирается достаточное количество, силою своих крыльев и энергии умеют создавать не больше и не меньше, а не что иное, как целое явление природы. Вы уже знаете на примере мужественного Гайята, что может сделать один сокол, а теперь представьте, что таких соколов значительно больше... что их много больше. Происходит такое следующим образом, это же объясняет, почему соколам требовалось время и место для начала процесса создания «ветровой волны»: соколы обмениваются крыльями «в долг». Дело в том, что одно крыло у соколов сильнее другого, оно же и «ветровое». Чтобы получился сокол с двумя «сильными», то есть ветровыми, способными к ветрообразованию, крыльями – одновременно перебрасывают друг другу крылья в полёте и именно такие соколы впоследствии делают «ветровую волну». Для всего этого птицам нужна хотя бы относительная безопасность, чтобы благополучно завершить процесс обмена крыльями, ведь когда соколы заимствуют и одалживают друг другу крылья, они очень уязвимы – в момент переброски своего крыла каждому соколу приходится держаться в воздухе только на одном крыле. Но откуда могла взяться безопасность в те дни? Соколы не могли больше ждать – усилиями дронов их становилось всё меньше. Поэтому ещё в то время, когда соколы сдерживали атаки дронов своим «щитом», уже тогда из нижнего, самого близкого к земле, слоя соколиные гонцы, не рассчитывая на телепатический контакт, начали курсировать между щитом и командой Хамдана – шло совещание, соколы просили людей кое-что сделать, чтобы соколы могли сделать то, что, как они считали, единственное может спасти страну от нашествия дронов. Агенты соколов начали сообщаться с Хамданом и его окружением, а также с командующими в других городах страны, на предмет перехода к решающей атаке. И вот что началось на шестой день. Соколиный «щит», разделяющий небо и землю, внезапно распался, соколы рассредоточились по небу, а дроны смогли отметить следующую активность людей: сотни всадников поскакали из городов в пустыню – их кони были выведены из уцелевших на окраинах городов конюшен ещё тогда, когда соколиный «щит» сохранялся над страной. Кони чувствовали где-то над своими головами угрозу, но, управляемые твёрдой рукой арабов, должны были слушаться. Эти всадники должны были отвлечь внимание дронов, чтобы дать фору соколам, так как дроны уже давно рассматривали птиц как свои мишени наравне с людьми. Здесь я хочу упомянуть ещё одну любопытную вещь, с колоннами отвлекающих также ехали представители самого таинственного племени Аравийского полуострова – арабы зовут их заклинателями песка. Заклинатели песка или хорранды, они обладают врождённой способностью заклинать песок, на котором они выросли. Почему случилось так, что на нашем, аравийском, песке выросли и они, и мы, но способностью заклинать его обладают только они, неизвестно, этого не знают даже наши старики, но в этот конкретный раз арабы решили привлечь хоррандов к одной конкретной миссии: так как люди, уводящие дроны за собой в пустыню, ожидали некоторого последствия для себя от ветровой волны, им было нужно укрытие более серьёзное, чем наш обычный способ пережидать песчаные бури в верхнем слое песка, накрывшись полотнищами или уткнувшись в бок верблюда. Эти таинственные заклинатели должны были попросить песок стать как можно более надёжным укрытием для тех людей, кто останутся в живых после того, как отвлекут дронов от соколов. Кстати, тут можно упомянуть ещё один момент, в связи с этой способностью у Хамдана к хоррандам давно были вопросы, так как мы все помним, из чего производилась искусственная нефть. Однако, чтобы остановить песок, когда арабы отчаянно искали способ остановить подземные заводы, хорранды должны были знать о происходящем, в то время как верховные шейхи не спешили делиться тайной информацией с простым народом, тем более с теми, кто даже не причисляли себя к арабам. Шейхи... А что шейхи? Тогда они просто не вспомнили о хоррандах. Так что претензии к таинственному народу Хамдану пришлось отозвать. Но сейчас заклинатели песка действительно могли пригодиться. Всадники и заклинатели песка среди них неуклонно двигались по направлению к пустыне, это должно было выглядеть бегством, человеческой миграцией, чем угодно, только справиться со своей главной и единственной задачей – отвлечь как можно больше дронов от соколов, чтобы в свою очередь как можно больше соколов смогли подняться на необходимую высоту и в относительно спокойных условиях сконцентрироваться на создании ветровой волны. Отвлекающее «бегство» выполнило свою роль. Дроны устремились за всадниками и соколы не мешали им. Соколы стали подниматься всё выше и выше в небо, у них там было дело, о котором мною уже было сказано, а также удаляться в сторону Саудовской Аравии, буквально к её границе, чтобы не производить в разных местах небосвода несколько ветровых волн, которые могли бы встреться где-нибудь над населённым пунктом и, столкнувшись, произвести немалые разрушения. 
                На  шестой день, когда соколы всё-таки смогли собраться на невероятной высоте, практически там, где тропосфера переходит в стратосферу, где уже почти невозможно дышать ни человеку, ни птице, собраться для концентрации, все вместе они смогли произвести сокрушительное оружие. Собственно, они произвели волну воздуха, это ещё можно назвать «ветровой волной», думаю, это подходящее название для того явления. Явления, которое теперь соколы собирались использовать как оружие. Ветровая волна пошла от соколов к дронам, замещая собою ту часть воздушного пространства. по которому она шла. Но волна двигалась не так быстро, чтобы отвлекающие отряды смогли совсем избежать жертв. Дроны начали их обстреливать сразу же, как оказались на нужном расстоянии от последних всадников. В этот раз соколов рядом не было. Сначала соколы хотели отрядить по нескольку птиц на каждый отряд, чтобы те осуществляли хоть какое-то прикрытие и чтобы по возможности минимизировать человеческие жертвы, но, так как нынешнее поколение соколов никогда в своей жизни не производило ветровую волну – эта способность и знание о ней перешло к ним просто по наследству, был велик риск не справиться тем количеством соколиных бойцов, которое оставалось. Как результат люди решились скакать без сопровождения, фактически обрекая себя на очень печальный итог. Но тем не менее к тому времени, как первые дроны настигли «беглецов», быстроногие арабские скакуны доставили первых всадников к обильным пескам. Дальше дело было за заклинателями песка. Тут уцелевшим арабам довелось увидеть то, что видели редкие люди и далеко не в каждом человеческом поколении – как заклинатели заставляют песок отзываться на их просьбы и слушаться их. Также арабам предстояло понять, почему это могут делать только они – таинственные хорранды. Представители хоррандов действовали быстро – дроны являлись угрозой жизни не только арабов – как только спешились, они приступили к самому простому действию, какое только можно себе вообразить, к бегу по кругу. Диаметр круга был небольшим, однако ощущение рождающегося волшебства не покидало арабов. Бег по кругу, безусловно, не был чем-то фантастическим, но волшебство рождалось не потому, что хорранды бегали, прямо во время своего бега каждый хорранд производил руками движения дивной красоты и огромной сложности, и вот в этих весьма и весьма замысловатых движениях рождалось влияние представителей этого народа на песок. Воздух вокруг каждого хорранда, ещё точнее, вокруг его рук, начинал подрагивать и смещаться, смещая залежи песка с их привычных мест, поднимая в воздух и удерживая аккурат на уровне лиц представителей таинственного племени. Но главное открытие для арабов состояло в следующем, без этого хоррандов можно было бы сравнить просто с автономными вентиляторами: они умели, и это было необходимой составляющей процесса, вдыхать песок без вреда для себя, носом они вдыхали песок глубоко в себя и выдыхали его уже через рот и тот, будто пройдя через душу хорранда, появлялся на свет уже как часть его существа, часть, послушная ему. Я могу добавить ещё одно, чего не знали люди, присутствовавшие при этом процессе, если хорранда лишить возможности дышать песком, он погибнет. Так что, несмотря на весь риск проводить свой обряд в непосредственной близости от летящих к ним дронов, хорранды были рады поводу вдыхать песок полной грудью. Смысл процесса заключался в том, что у людей появился строительный материал, который сам сложился в надёжные постройки, способные укрыть нужное количество людей, и хотя песок не мог не плавиться под воздействием «огненной нефти», с помощью которой и производили свои атаки дроны, к тому моменту, как последний живой араб оказался в песочной постройке, ветровая волна уже подошла и к этим дронам. Пусть и не так быстро, как хотелось бы измученным людям, тем не менее быстро эта волна двигалась над страной, но и хорранды осуществили своё волшебство очень быстро, на всё про всё у них ушли минуты. Люди в городах и деревнях скрывались там же, где и до этого – везде, где можно было укрыться: в городах на подземных парковках, в метро, несколько хуже дела обстояли в деревнях, где подземных парковок не было, люди там могли рассчитывать только на погреба в тех домах, где они были. Но как бы то ни было, волна шла высоко – её целью были дроны.
                Теперь в небе над измученным городами появилось второе цунами, не менее беспощадное, но в отличие от первого беспощадное уже к врагу человека. Дронов сдувало с той траектории атаки, на которой находился каждый из них, и, словно пушинки, уносило в пустынное небо над такой же пустынной землёй Аравийского полуострова, туда, где не было человеческого жилья и прочих построек. Заодно смело «потолок» из обездвиженных дронов. Небо над страной, наконец, очистилось. Это выглядело так, словно бы очистилось наше будущее, словно оно у нас появилось. В конечном итоге оружие дронов обернулось против них. Соколы подняли ветер в виде «волны», ветер небывалой силы – дроны продолжали «плеваться» нефтью в вернувшихся с саудовской границы соколов, что означало в тех условиях плевать против ветра, «выплюнутую» субстанцию относило на дронов же, и дальнейшее происходило по аналогии с соляной кислотой в желудке человека: внутри можно нести, попадание снаружи – смерть. Нефть разъедала защитную оболочку дронов, добиралась до внутреннего устройства и дрон падал. В стране наблюдалось странное явление – дождь из дронов, этот дождь не удобрял почву, но всё-таки приносил очевидную пользу. К сожалению, не всех дронов отнесло в пустыню, единицы по-прежнему оставались то тут, то там, в том числе и над городами. Земля под той небесной битвой была усыпана соколиными перьями. Потом к ним стали добавляться соколиные тела, как правило, тех измученных битвой соколов, кто не успевали увернуться от падающих дронов и, придавленные их массой, как не так давно их собраться были придавлены под нефтяной плёнкой телами людей, обречённо падали. А какое-то время спустя и, редкие сначала, тела дронов, потом павших дронов стало больше, в нескольких местах под упавшими дронами были видны человеческие тела – кто-то не успел увернуться от падающих машин. В основном люди скрывались в своих домах и общественных зданиях, также были уже и такие, кто вынужден был прятаться под телами погибших, кому везло, скрывались под упавшими дронами, если дрон падал так, что оставалась возможность под него проникнуть – это был самый надёжный вариант, потому что около своих павших «товарищей» продолжающие «отплёвываться» дроны людей не искали: вышедшие из строя дроны распространяли сильное дрожание, передающееся даже земле – это оставшаяся в них не «выплюнутая» нефть искала выход и не находила его, и находиться рядом с ними было очень тяжело. Тем не менее свою жизнь лучше всего можно было защитить именно там. Но несмотря на всё это основная цель была достигнута. Как гадкий смог, дронов унесло далеко в пустыню, где они продолжили падать. Интересным моментом в этом всём были соколы-наездники на дронах. Прямо на дронах они тоже уносились в пустыню, чтобы замечать места, где там будут падать дроны – соколам не хотелось после всего ещё облетать аравийскую пустыню с целью поиска пропавших дронов. До сих пор в пустыне есть мемориальное кладбище дронов – оно осталось как памятник тем событиям и всем его участникам, потому что памятник – это не только одобрение, это в первую очередь постоянное напоминание живущим. Хотя там, в пустыне, это стало большей частью аттракционом для туристов, которые вернулись в нашу страну. Но один дрон так и не долетел до пустыни, он остался лежать там, где упал – ещё раз, уже со «щита», когда тот распался. На его боку вместо «сделано в Саудовской Аравии» была лаконичная надпись «Сын Нефти». Сын Нефти в конечном итоге не достался эмиратским военным, кто-то из дронов, сносимых «ветровой волной», видимо, получив соответствующий приказ от своей хозяйки, всё-таки исхитрился поразить его, сбросив на него значительную порцию нефти. Сын Нефти сгорел дотла, не дав нам возможности раскрыть его секреты, кроме тех, о которых догадаться нетрудно, например, как дроны в целом, и он в их числе, проникли сквозь кремниевый Купол, висящий над страной.      
                Бойня в небе над эмиратами продолжался шесть дней. Но в отличие от шести дней творения в данном случае седьмой день не стал днём отдыха. К упомянутому Корану после всего, проделанного ими в небе, соколы могли бы сделать дополнение: создать человека недостаточно, его ещё надо защитить. Причём неоднократно. Именно для этого соколы и останутся рядом с человеком навсегда. Кормить его и защищать – их почётный и вечный труд. Я знаю, что все вы заядлые соколятники, так что, вернувшись на рассвете в свои дома, не забудьте выразить почтение и благодарность своим соколам. Не забудьте, что сделали для людей их собратья. Я знаю, многие из вас всё-таки поберегли своих соколов, даже в час такой угрозы нашей стране, многие из вас просто насильно удержали этих птиц – их клетки, наверное, были изготовлены из прочнейшего железа. Но на то вы и высший класс, чтобы всегда оставаться в стороне от любых социальных пертурбаций. Ни вас, ни ваших птиц никогда не бывает в первых рядах сражающихся. Но я всё же имею уверенность, что ваши соколы не вступили в бой не по своей воле, а благодаря вашей жадности, так что всё равно поблагодарите их за их готовность защищать эту страну и её жителей. Так что то, что многие из вас видели воочию и что было названо иностранной прессой «соколиным чемпионатом», то есть развлечением очень богатых эмиратцев с использованием новейших дронов для охоты на людей, вышедшим из-под контроля, не было охотой на соколов и людей и не было соколиной охотой на дронов обезумевших эмиратских богачей. Мною рассказано, как обстояли дела на самом деле. Как в своё время, ещё в начале этой истории, Гайят спас одного человека – Хамдана в Саудовской Аравии, так впоследствии соколы спасли всех людей Объединённых Арабских Эмиратов. Хотя сказать, что всех – это преувеличение. Сколько людей осталось в итоге? От всех жителей страны – половина, в основном дети, так взрослые закрывали их собой. Оставшиеся оплакивали погибших, соколы тоже горевали о погибших людях, но знать это с прежней точностью люди уже не могли, потому что ради экономии своей энергии соколы прекратили мысленный контакт с людьми, Гайят и Хамдан остались исключением. Соколы доверили эту способность людям только на исключительный период времени – на время боя, бой закончился, всё вернулось к исходным данным, люди больше не слышали мысли своих соколов. Но подобная экономия со стороны соколов была обоснованной, им ещё многое предстояло сделать во имя своей дружбы с людьми.      
                (СОКОЛЫ ПОСЛЕ ДРОНОВ ПОЛЕТЕЛИ НА С.А. ПОД ПРЕДВОДИТ.ГАЙЯТА типа это 6-й день продолжается... )   
                Победив дронов, соколы Хамдана без дополнительной команды со стороны людей, находящихся ещё в некоторой растерянности, полетели на Саудовскую Аравию. Что именно произошло в эти мгновения? Соколы почувствовали себя армией. Соколиный штаб принял единственное правильное на тот момент решение, снова во благо своего хозяина и друга – человека. И ни мига не мешкая, эта армия, не дожидаясь человеческого приказа, отправилась захватывать Саудовскую Аравию, потому что оттуда шёл главный одурманивающий запах нефти. Запах, который соколы ненавидели всеми фибрами своих душ, потому что отныне это был их и человеческий враг. Можем мы спросить обоняние соколов, чем пахнет нефть? Самый правильный ответ на сегодняшний день, нефть пахнет кровью, последние несколько дней и соколиной, но в основном человеческой. Но можно выразиться более мягко, она пахнет деньгами. А для соколов она пахла врагом. И жаль, что она и по сегодняшний день не пахнет врагом для большинства людей. Но эти птицы всегда были мудрее людей.   
                Соколы подлетели к Саудовской, а точнее, теперь уже, как её звали эмиратцы, Нефтяной Аравии открыто со стороны Объединённых Арабских Эмиратов. Пополнения в их рядах не было. Половина от изначального количества была готова вступить в новый бой, сражаясь за величайшую соколиную ценность – человека. Даже за человека Саудовской Аравии. Потому что, даже будучи неправ, он оставался человеком. Ближайшим товарищем сокола в охоте и в играх. По существу сокол стал уже крылатой собакой рядом с человеком. Дикие соколы, возможно, не поддержали бы своих прирученных человеком собратьев, но прирученные уже не могли отказаться от этого тандема. Поэтому и летели туда, куда звал их внутренний зов. А зов был отчётлив. Границу пересекли спокойно, тем более что границы на Аравийском полуострове – фактически условные линии, песок с обеих сторон одинаков. Тем более когда он лежит где-то далеко под крылом. Фактически соколы летели над песчаным морем – местом обитания самого странного планктона, человеческого. Под соколами Хамдана расстилалась Саудовская Аравия, такая, какой её получила нефть. Уже не страна людей. Впрочем, ею она перестала быть, наверное, задолго до появления там искусственной нефти. Бессрочное царствование Саудитов сделало её страною их личных грёз о золотом сне, который должен был заменить им явь.   
                (САУДИТЫ УНИЧТОЖИЛИ ВСЕХ СОКОЛОВ У СЕБЯ)
                Подлетая к Саудовской Аравии, соколы Хамдана рассчитывали встретить, настроенных тем или иным образом, своих сородичей. Но небесная пустота поразила их, и дело было не в том, что в промежутках между охотой прирученные соколы сидят на шестах, а не летают, где их соколиной душе вздумается, просто соколы Хамдана почувствовали, что на территории, к которой они приблизились, других соколов нет. Сначала это озадачило. Соколы должны были бы радоваться, что ожидаемого боя с их сородичами не будет, но соколы Хамдана обеспокоились ещё больше. По соколиным небесным дорогам, известным только соколам и контролируемым тоже только соколами, соколы из Саудовской Аравии не пролетали. Значит, они пропали где-то здесь. Соколы из эмиратов не чувствовали их сердцебиений. Они были здесь одни. Тогда Гайят, который, разумеется, тоже был среди них, попробовал, не останавливая полёта, обратиться к саудовским сородичам на языке Последнего вопроса. Этот язык соколы не раскрывали людям, он оставался у них вот на такие случаи полного отчаяния, когда вопрошающий понимает, что опоздал в какое-то место, где ему приходится прибегать к самому грустному языку на свете. Язык Последнего вопроса – это язык риторического вопроса. Однако Гайят должен был поставить точку в этом недопонимании. Остальные соколы почувствовали его намерение и чуть снизили скорость. Гайят будто старался услышать самый воздух страны. И вот что понял Гайят. Саудиты уничтожили всех соколов на своей земле. Те, оставаясь преданными своим хозяевам, всё же не захотели присоединяться к новому нефтяному порядку, в котором человеку, их хозяину, отводилась наименьшая роль. За это саудовский человек уничтожил своего единственного, крылатого адвоката. Соколам Саудовской Аравии даже не был дан их последний полёт, на который вправе рассчитывать каждый сокол, как человек на последнее слово. Казнь была быстрой и неотвратимой. Соколы королевского вольера были убиты первыми, прочих должны были убить их хозяева. Соколы Хамдана не чувствовали, чтобы выжил хотя бы один. Далее спрашивать не имело смысла. Мёртвые не отвечают. Соколы Объединённых Арабских Эмиратов полетели дальше, вглубь Саудовской Аравии.
                (АРМИЯ ЗАМЕЩЁННЫХ –  люди хамдана везли экспериментальное лекарство, котор уже опробовали на нескольких в дубае – пресную воду         
замещённые - как-то их вылечат??? нет. это попса уже будет. тогда тупо погибнут? ИЛИ ВЫЛЕЧАТ? ПРЕСНОЙ ВОДОЙ?– И КАКОВА УЧСТЬ ЗМЕЩЁННЫХ ИЗ «ПАРКА ЗАМЕЩ» В ДУБАЕ?? – ПОВЕЗУТ ИХ К ЗАЛИВУ ИЛИ ТАМ ВОДА ЕЩЁ КИПИТ? )
                Больше незапланированных потрясений соколов не ждало. Дорога до Эр-Рияда была свободна. Несмотря на то, что очень много соколов было потеряно в шестидневном сражении с дронами, соколиная армада Объединённых Арабских Эмиратов занимала полнеба. Ведающие и усталость, и голод, соколы тем не менее уверенно скользили по воздуху, неуклонно приближаясь к сердцу нефтяной державы. Так соколы проделали весь путь до Эр-Рияда. Подлетая к городу, ни одна птица не рассчитывала даже на самый короткий отдых. Соколам предстояло дело. 
                Под крыльями соколов колыхалась человеческая масса – это были замещённые люди, те, кто полностью уже перешли на нефтяное жизнеобеспечение организма. Примечательным было то, что среди замещённых экспатов в изобилии встречались и арабы – собственно присоединение к рядам замещённых арабов и было причиной, почему искусственная нефть в своё время потребовала от Саудитов отключения охранных установок, обещая не касаться самих Саудитов. С определённого момента как носители ей были нужны и коренные жители полуострова, так как саудовских экспатов уже не хватало, да их и изначально в Саудовской Аравии было заметно меньше, чем в Объединённых Арабских Эмиратах. С высоты птичьего полёта это человеческое скопление напоминало миграцию народов. Это была целая армия с тайным полководцем, которого уничтожить было, конечно же, сложнее, чем любого из его солдат. Этот полководец не сидел где-то в штабе или на коне наособицу, наподобие древних военачальников, этот скрывался в каждом замещённом. Но соколы были здесь и не для этого. Но пока им было нужно сделать ещё одно небольшое обследование местности и толпы. Это был личный заказ Гайята. После попытки покушения на жизнь его друга Хамдана он взял семейство Саудитов на личный контроль. Понятно, что ни одного Саудита в этой толпе не было, о них было известно, что они покинули страну ещё когда дроны нефти погибли в Объединённых Арабских Эмиратах. После поражения дронов Саудиты решили не испытывать более свою счастливую звезду – она могла обернуться совершенно несчастливой в дальнейшем. Где они были теперь, оставалось лишь не знать – растворились в любом из государств, согласном принять их за деньги хоть на вечный постой. То есть в любом государстве, исключая Аравийский полуостров. Полуостров теперь переходил под власть Хамдана. Население Саудовской Аравии ( хотя уместно ли её теперь называть «Саудовской», верно? ), брошенное своими правителями, как замещённое, так и нет, оставалось в неведении относительно своего политического обезглавливания. И если одна, наибольшая, половина этого населения была руководима отравившим их веществом, то другая, ещё остающаяся в относительно здравом рассудке, удивилась соколиному нашествию. Спутать это с какой бы то ни было птичьей миграцией было сложно даже не посвящённым в таинства орнитологии. Соколы летели к определённой цели – как ни странно, не в Эр-Рияд. Их намерение заключалось как раз в обратном, улететь от Эр-Рияда подальше и увести за собой всю эту толпу замещённых жителей. Соколам было совершенно необходимо это сделать, так как этим они должны были оказать кое-кому значительную услугу. Соколы Объединённых Арабских Эмиратов приступили к выполнению своей миссии. Дело было в том, что соколы шли не пустыми, они несли важный груз – специальные маячки, которые они должны были сбросить на каждого из замещённых людей. Именно благодаря таким маячкам соколы отслеживали Замещённых в эмиратах. Теперь необходимо было снабдить такими маячками замещённых жителей нынче уже непонятно чьего королевства. С помощью этих маячков предполагалось собрать их в одном каком-то месте, такое место уже было присмотрено в пустыне неподалёку, где замещённых ждали медики, больше похожие на военизированный отряд, и начать экспериментальное лечение. Придуманный метод был крайне прост – поить замещённых пресной водой, надеясь, что это хоть как-то начнёт работать, и если не поможет немедленно самим замещённым, то как минимум даст исследователям толчок к дальнейшим шагам. Соколам оставалось привести толпу туда. Процесс обещал быть нехитрым. Здесь уместно довольно грубое, но совершенно по делу сравнение: как голубь может нагадить сверху на голову человеку, так соколы устанавливали маячки на людей в толпе – они просто сбрасывали их им на головы, сбрасывали прицельно, в меткости ни одному, даже очень уставшему, соколу нельзя было отказать. Маячки крепились сами, намертво прилипая к тому месту на человеке, о которое ударялись. А на каждом соколе в свою очередь оставался другой прибор – нефтедатчик, призванный не только отслеживать такие маячки, но и управлять ими. Когда весь запас маячков был сброшен соколами на людей внизу, соколы взяли курс на ближайшую пустыню – Дехну. Замещённые вынуждены были подчиниться связи своих маячков с нефтедатчиками на соколах, та заставляла их следовать за соколами. Согласовывая свой полёт с идущими людьми, соколы летели еле-еле и они знали, что в течение пути им придётся неоднократно делать остановки, чтобы давать людям передохнуть. Около ста километров до границы пустыни проделали за несколько дней, пусть и происходящей из грустных обстоятельств, но всё же удачей было то, что замещённые не нуждались более ни в еде, ни в питье. 
                Что собственно сделали соколы? Они расчистили дорогу коннице Хамдана. Из эмиратов в бывшее Саудовское королевство летели не только соколы, за соколами, несколько отстав, скакали люди. Наверное, точно так, на одних конях, Саладин и его воины брали древний Иерусалим. Кто из вас знаком с историей, приходилось ли раньше арабу идти войной на араба? Вот так, если исключить обычные междоусобные племенные стычки, когда уже теряется малейшая возможность к примирению. Конница, подобная ветру, оставляла по бокам километры безжизненной саудовской пустыни, в этот раз в отличие от так называемых скачек на выносливость, всегда проводимых в эмиратах и в том же, например, Бахрейне в зимние месяцы, коней не щадили – никто не обливал их водой из бутылок, которые подавались всадникам верными экспатами через каждые несколько десятком метров, и после каких-то несчастных петель в двадцать, пятьдесят и даже восемьдесят километров не заводили обратно в стойла или под навесы и ветеринары не бегали вокруг них со стетоскопами. В этот раз арабы вывели из конюшен своих настоящих скакунов, а не лошадиных фотомоделей, рассчитанных только на то, чтобы участвовать в мероприятии, имеющим целью одно – показать рекламу спонсора. Нынешнее же мероприятие имело своей целью спасение арабской части человечества и не только, учитывая количество экспатов, находящихся также и в Саудовской Аравии, в эмиратах. Люди держали путь к нефтяной мечети. К мечети, в которой, как и в большинстве мечетей, что древних, что нынешних, никогда не обреталось никакого Аллаха, а только Золотой телец с самой разношёрстной компанией своих служителей. Хамдан уже знал, что встретит там. Он был в ней во время своего визита в эту страну для доклада по теме искусственной нефти и вполне ощутил невероятно развившееся могущество этого вещества. Конница вошла в Эр-Рияд на второй день после пересечения границы Аравии, город, последнее время во всех своих бедах повторявший Объединённые Арабские Эмираты, в этот раз просто повторить их не смог – он превзошёл их и намного. Если после наступления, как его прозвали, Каменного века в эмиратах люди смогли хоть как-то сохранить привычный ритм жизни, то в Эр-Рияде людей Хамдана ждало абсолютное средневековье, причём даже не европейское средневековье, а рафинированное – аравийское. Где люди тенями бродили по разрушенным улицам, зачем жители Эр-Рияда стали разбирать свои дома, этого Хамдан и его люди уже не узнали. Когда эмиратцам случилось несколько раз проскакивать какие-то населённые пункты по пути в Эр-Рияд, они не заметили всей степени социального упадка, настигшего страну после того, как у её правителей окончательно испортились отношения с искусственной нефтью. Правители уехали залечивать свои душевные и финансовые раны в Европу, а оставшимся людям пришлось столкнуться с собой настоящими, не облагороженными завезёнными к ним из Европы и Северной Америки изобретениями, в том числе изобретениями и в социальной сфере. Но Хамдану и его людям некогда было задерживаться для осмотра новых аравийских достопримечательностей, их ждала мечеть, волею Саудитов ставшая нефтяной.   
                Как и предполагал Хамдан кнопки остановки завода Саудитами предусмотрено не было. Это означало только одно. Завод придётся взрывать и останавливать таким образом.               
                (НЕФТЬ ВЗЯЛА ДЕТЕЙ В ЗАЛОЖНИКИ. ЭМИРАТЦЫ СЛЕДЯТ ЗА СОБЫТИЯМИ В АРАВИИ ПО ВИБРАЦИИ ЗЕМЛИ. ВЗРЫВ САУДОВСКИХ ЗАВОДОВ ПОД МЕЧЕТЬЮ)
                Было решено разобрать мечеть вручную, чтобы не взрывать её. Пусть её стены были только своеобразной крышкой, прикрывающей истинное нефтяное содержание, Хамдан не хотел проявлять себя варваром. План этих работ был составлен моментально, честно говоря, он частично был составлен ещё в эмиратах, и люди были готовы приступить по первому слову Хамдана. Тем не менее произошла некоторая задержка, согласны с планом оказались не все. Был тот, кто возражал. 
                Нефть снова обратилась к людям. Теперь уже в отличие от Саудитов, к тем, кто пришли её добивать, вынув из рукава то, что является беспроигрышным козырем в любом общении с людьми, люди, кому случилось стать свидетелями этого, впоследствии, к сожалению, многие оказались в санаториях для душевнобольных, впечатлиться было чем, нефть обратилась к людям действием: если вы видели, как на любом экране из множества пикселей возникает целостное изображение, то представите, что увидели наблюдатели, таким же образом, только в той же самой реальности, где находились и сами свидетели происходящего, стали прямо в воздухе образовываться сначала отдельные кирпичики, затем объединения кирпичиков – своеобразные конгломераты строительных клеток, после они начали соединяться в тела, а тела оказались телами детей – вполне живых и вменяемых детей. Козырной картой нефти были дети. Те самые, потерянные в автобусе несколько месяцев назад. Кто из присутствовавших там тогда надеялся увидеть их вновь? Практически никто. Некоторые уже и забыли о них. И тем не менее, нефть показала, что может их вернуть практически из небытия. Это был серьёзный довод. Многие были готовы уступить и это было видно по их лицам. Это был один из самых тяжёлых моментов противостояния с этой субстанцией лично для Хамдана. Но показать – это одно, а вернуть их людям, в частности, родителям – это другое, нужно было ещё добиться их возвращения. Дети, казалось бы, собранные из самого воздуха, не долго оставались рядом с людьми, фактически это длилось какие-то минуты, чтобы самые сообразительные из людей Хамдана, включая его самого, просто успели понять, что предлагает им нефть. А затем произошло следующее, нефть разместила их на самой верхней площадке минарета той самой мечети, которую собрались разбирать люди и которая служила прикрытием для нефтяного завода и возле которой собственно и разворачивалась эта трагедия. Она снова «разобрала» их и опять воссоздала, но только уже на верхушке молитвенной башни, нанеся людям ещё один психологический и эмоциональный удар, мужчинам только оставалось благодарить Аллаха за то, то рядом с ними не было женщин. Дети стали проступать на вершине минарета – никогда прежде арабы так не смотрели на минарет, даже когда там начинал читать свой затянутый во времени и пространстве, протяжный речитатив мулла. Самые мужественные по внутренней лестнице минарета начали подниматься на площадку к детям. Но не успели люди ступить на площадку, где находились дети, как дети, так же, по пазлам-квадратикам, стали словно растворяться в воздухе – намёк арабы поняли. Маленькая экспедиция сразу же остановилась. Тем временем один из мужчин заметил на горизонте какое-то движение. Он не понял, что он увидел, но решил посмотреть на это в подзорную трубу, трубу, с помощью которой муэдзин, поднимающийся на этот минарет в положенные часы, обычно узнавал, кто из правоверных отзывался на его призыв, а кто продолжал идти своей дорогой – муэдзин был обязан сообщать о недостаточно рьяных правоверных соответствующим государственным органам, таким нехитрым образом в стране поддерживался очень высокий уровень религиозности, но чаще всего муэдзин просто любил подсматривать за мельтешащими внизу муравьями, только волею Аллаха кажущимися людьми. Это небольшое развлечение муэдзина сослужило людям Хамдана хорошую службу, потому что взглянуть на горизонт имело большой смысл. Там происходило неизъяснимое. Земля будто ожила и начала двигаться, пески забродили, как вино – целые дюны перемещались с лёгкостью песочных кучек в детской песочнице. Никто не управлял ими, но они практически танцевали перед глазами смотрящих. Никто не управлял? Не совсем так, конечно же, ими управляла искусственная нефть: получаемая из этих песков, субстанция смогла в этот раз использовать собственный исходный материал как чернила для сообщения врагу. Нефть нашла способ, как доносить до ума людей свои желания. Напрямую обратиться к людям Хамдана, как в своё время к Саудитам, она не могла, потому что Хамдан, однажды почувствовав аналогичные поползновения нефти в его сторону, попросил души предков защитить арабов эмиратов от разговоров с ней. Души помогли тогда. Поэтому попытка обратиться к этим людям для нефти была тем же, чем для людей обернулась бы попытка разговора со стеной. Но она, по-прежнему демонстрируя определённую изобретательность, нашла путь, как представить к их вниманию свои текущие пожелания. Хотя более правильным было бы назвать их требованиями. Муэдзин этой мечети, как и все муэдзины страны, вынужденный министерством внутренних дел и их впереди летящим «соколом», Комитетом по поощрению добродетели и удержанию от порока, и его правой рукой – шариатской гвардией, более известной как религиозная полиция, играть в шпиона, подглядывал, кто начал молиться, кто нет, а люди Хамдана, взглянули, казалось бы, в самую душу нефти. И там, в этой тёмной душе, они увидели, как нефть самой лучшей арабской вязью выписала самое простое, какое только может быть на этом свете, условие, люди Хамдана должны покинуть пределы Саудовской, а вернее, Нефтяной Аравии, а нефть в свою очередь вернёт родителям их детей. Только прочитав написанное полностью, люди поняли, что прекрасный танец дюн на самом деле угрожающий танец злобной воли непримиримого врага. Между тем обстановка накалялась вместе с тем, как росла дневная температура воздуха и становилось всё более очевидно, что решение нужно принимать немедленно. А в то же самое время те, кто остались в Объединённых Арабских Эмиратах, несмотря на то, что практически все системы связи, кроме спутниковой, находящейся в распоряжении самого Хамдана и его приближённых, были разрушены дронами нефти, пребывали в курсе того, что творилось в государстве-соседе, в бывшей Саудовской, ныне Нефтяной Аравии. Каким же образом те люди оставались в курсе событий? Самые старшие среди моих слушателей наверняка догадались, о чём я сейчас скажу, но я всё-таки озвучу это для молодых. У арабов есть один древний способ, древний, как сам полуостров ( и обусловленный как раз геологией этого полуострова ), но остающийся совершеннее всех новомодных средств, узнавать о происходящем в дальних землях, никуда не выезжая из дома. Люди следили за событиями в соседней стране по вибрации песка. Как это происходило? Аравийский полуостров , его почва, это по существу один большой проводник различных звуков и вибрацию его огромного тела – его микроколебания, можно читать и слышать, как ту же азбуку Морзе, а у арабов есть потомственные слухачи, люди, чей тончайший слух передаётся от отца к сыну. Слух и большая осведомлённость. Такие люди всегда находились на службе у шейхов и их шпионов, впоследствии, когда различные технологии и в целом двадцатый век пришли на смену врождённым человеческим навыкам, у арабских слухачей появилось значительно больше свободного времени, но вот, в начале двадцать первого века, случилось так, что их потомственное занятие снова пригодилось. Ложась на песок и прижимаясь к нему, как только ребёнок может прижиматься к своей матери, эти люди узнавали не меньше, а чаще много больше о самых разных событиях, чем это можно было увидеть в самую сильную подзорную трубу или узнать по телефону. Песок никогда не предавал своих слушателей. Поэтому, когда искусственная нефть начала обращаться к Хамдану и его людям, её «слышали» и в эмиратах. Тут, кстати, надо ненадолго вернуться к тому, как подземные заводы по производству искусственной нефти втягивали своё сырьё, которым, как вам уже известно, был песок полуострова, залегающий на некотором удалении от поверхности. Люди, знакомые с описанным выше способом связи, а таких на полуострове большинство, во всяком случае среди старшего поколения, пусть и не все они профессионалы в этом деле, слышали какое-то, как они это назвали, подземное дыхание. Но никто так и не смог достоверно определить источник этих звуков, так необычны они были для арабов и с тех пор среди арабов считалось, что полуостров задышал и постепенно оживает. Эта версия спокойно присоединилась ко многим легендам и сказаниям сказочного полуострова и в общем-то не мешала арабам жить. Но в случае описываемых событий арабы слушали и старались максимально точно идентифицировать каждое колебание. Эмиратцы прислушивались в основном для того, чтобы в случае необходимости отправить на подмогу передовому отряду в несколько сотен арабов многие тысячи арабов, ещё не подвергнувшихся воздействию искусственной субстанции и пребывающих в состоянии боеготовности. Но эта субстанция выбрала другую тактику – она не нападала, она поставила своих врагов в определённые условия и ожидала их решения. В самой же Саудовской Аравии дела как будто замерли. Происходило многое и вместе с тем как будто не происходило ничего: рядовые этой конницы расположились на обед, узкий круг совещался, дети плакали и что-то спрашивали про автобус, искусственная нефть, без автомобилей и асфальтовых дорог невидимая, но находящаяся уже везде, наверное, проклинала души предков эмиратских арабов, если бы она вообще могла проклинать, за их бесперебойную работу – арабы были так близки и тем не мене неуязвимы. Через некоторое время решение всё-таки было принято. Хамдан не стал длить переговоры с человеконенавистнической субстанцией и говорить какие-то наивные и в целом не только бесполезные, но и развращающие потенциально крепкую арабскую душу, даже если это душа ребёнка, вещи про позволение допустить к детям хотя бы психологов и людей с едой, чтобы хоть как-то успокоить этих детей, повторно оказавшихся в самом пекле тех событий. Хамдан решил, что дети будут ждать столько, сколько потребуется, пока он со своей командой не придумает, как выручить их. И снова началось размышление. Так интенсивно Хамдан не думал никогда прежде в своей уже не такой маленькой жизни. На первый взгляд казалось, что вариантов нет никаких – нефть получит своё, то есть как минимум на продолжительный период люди снова попадут к ней в рабство. Хамдан не мог такого себе представить, он перебирал все возможности. 
                Тогда-то и открылось новое обстоятельство. Об этом сообщил дежурный на площадке – единственный араб, которого нефть оставила на площадке, скоро стало ясно, зачем. Дюны продолжали своей танец. Нефть не просто хотела остаться в обиходе, но рассчитывала на собственное государство. Наверное, она справедливо полагала, что легко вольётся в международное содружество таких же государств, целиком и полностью сидящих на нефтяной игле. Вероятно, она небезосновательно рассчитывала занять первое место среди них. Хамдан на миг представил будущую картину мира, такой картины он не хотел допустить. Рассчитывать на тех людей, которые были с ним – не наивно ли это в условиях надвигающейся гуманитарной и человеческой трагедии? Многих могла привлечь обещанная лёгкость бытия, тотальное снятие ответственности – то, к чему стремится девяносто девять процентов от общего числа живущих ныне. В конце концов, люди верны лишь настолько, насколько их вынуждают обстоятельства, эту простую истину знает каждый потенциальный правитель ещё с детства, а Хамдан большую часть своей жизни был потенциальным правителем. Только последний год с небольшим изменил это. Но никто из Аль Мактумов никогда не отступал даже перед самыми тяжелейшими трудностями, только если заигрывался в купца, как, например, отец Хамдана, сделавший из своего эмирата торговую лавку. Но Хамдан давно понял и простил своего отца, теперь он, Хамдан Аль Мактум, нёс ответственность как за эмират Дубай, так и за все другие эмираты. У нефтяной субстанции между тем практически всё было готово – замещённые должны были стать титульной нацией этой Нефтяной Аравии. Те самые замещённые, которых соколы Хамдана отвели в Дехну, где и оставались с ними, за исключением одного сокола – Гайята, он присоединился к своему другу. Здесь можно ещё уточнить, что именно происходило тем временем в Дехне. А дела там были между тем удивительны. Искусственная нефть и там проявила себя, но уже другим образом. Как и было уже мною сказано, лечить замещённых подразумевалось самым простым из всех возможных способов – просто поить их пресной водой. Но это оказалось не так просто, как ожидалось. Когда медики начали поить первых замещённых, те стали «делиться» на их глазах. Я даже не знаю, стоит ли оставлять тут кавычки, так как деление происходило буквально так, как делится капля воды – опять воды, хотя никто из замещённых ещё не взял ни капли той воды, которую приготовили для них медики. Копия словно выходила из оригинала, а за ней следующая, будто один замещённый был вместилищем ещё нескольких. Деление происходило не быстро и не медленно, но ровно с той скоростью, которая позволяла замещённым расти в количестве прямо на глазах у поражённых медиков. Если бы деление каждого отдельно взятого замещённого не останавливалось само на цифре семь, люди просто не смогли бы остановить этот процесс и чем он грозил бы дальше, можно было только гадать с холодным потом на спине. Что можно было констатировать по факту? Каждый из замещённых мог воспроизводить до семи штук собственных материальных голограмм. На этом точные факты в распоряжении людей на том участке пустыни закончились. Что же означает «материальная голограмма»? Материальность голограмм состояла в том, что сквозь них, во-первых, нельзя было пройти – медики оказались плотно зажаты среди внушительной толпы копий с затерявшимися среди них оригиналами. Хотя они и были несколько резиновыми, что ли, но плотными достаточно, чтобы сойти за человеческое тело. Внешнее сходство с оригиналом было отменным, чисто внешне копии кались настолько же функциональными, как и прототипы, то есть сами замещённые люди. И перед людьми Хамдана встал большой вопрос, кого из восьми замещённых поить тем нехитрым средством, нахождение которого в конечном итоге далось им с таким трудом? Поить всех, включая «новорожденных» – трудно, воды было не так много, чтобы охватить первоначальным её количеством увеличенное в семь раз число замещённых, даже если вспомнить, что вода бралась с запасом. Имело смысл попробовать поить только замещённых, не тратя воду на копии, но... Оригиналы потерялись сразу, в толпе своих двойников прототипы не поддавались идентификации. Нефть продемонстрировала потрясающие защитные возможности. Медики сразу оказались в ситуации полной растерянности. Но было обстоятельство, которое помогло. Над всей этой толпой всё это время продолжали кружить преданные соколы, у каждого сокола был закреплён маячок-магнит, как вы помните, с их помощью замещённых и привели в Дехну, а смогли привести как раз потому, что аналогичные маячки-магниты были сброшены на замещённых, на которых оставались до сих пор. Соколы просто вывели замещённых из толпы, не подчиниться магнитам те не имели физической возможности. Дальше медики имели небольшую прогулку вслед за замещёнными. Копии старались не отставать от своих прототипов, но при ходьбе выяснилось, что они сильно пружинят – это не давало им слиться с оригиналами. Медики начали поить замещённых прямо на ходу, хотя люди не рассчитывали на чудо, всё же разочарование было существенным, когда никакого действия не сказалось. Ещё оставалась надежда, что на какое-то, пусть самое минимальное, преобразование требуется время, но люди чувствовали, что что-то не так. Возможно, люди уже подсознательно ожидали от искусственной нефти подвоха. И правильно ожидали. Подвох был. Имя того гениального человека и медика, кто предложил поить также и копии, растворилось в анналах истории, но предложение такое тогда прозвучало. Поскольку терять было нечего, а желание принести Хамдану хоть одну хорошую весть, присутствовало у всех людей, это предложение сразу приняли и преступили к его реализации. Но ничего не случилось и на вторых замещённых – на тех, которые были уже копиями. И очень хорошо, что дотошные медики решили не останавливаться, люди пошли до конца. Изменения не произошли и у седьмых копий – кто из них первый, кто седьмой, люди, спустя некоторое время, всё же смогли различать, минимальные различия между ними всё-таки были, седьмые были как бы прозрачнее по сравнению с первыми, и так по нисходящей. Человеком, ещё более гениальным, чем тот, кто предложил поить всех, оказался тот, кто предложил поить всех одновременно. Всех восьмерых в каждом отдельном случае. «Комплект восьми» – так люди назвали команду, состоящую из одного замещённого и семи его копий. Вот когда начали происходить изменения. Какие именно? Видимых никаких. Но спустя совсем недолгое время один из замещённых случайно поранился о сухую корягу, на него сначала никто и не обратил внимания – замещённый не объявлял о том, что поранился, во всеуслышание, а пристально следить за каждым медики не могли, не имели людских ресурсов, это заметил один из соколов, он и привлёк внимание медиков к первому замещённому, у которого обнаружилась красная кровь. После этого нетрудно было догадаться, почему при поении по очереди не было результатом – нефть каким-то образом перемещалась по копиям. Телепортировалась она или ещё как-то, но факт, что она вовремя покидала тело своего носителя и отступала на безопасное расстояние – в одну из копий. Главный вывод того дня, сделанный в пустыне Дехна, был ошеломителен. Нефть из замещённых может скрываться – переходить – телепортироваться в любую из его голограмм. Так она и собиралась организовать свою титульную нацию, к слову говоря, с помощью голограмм. Но медики в Дехне ещё не знали, что нефть говорила людям в Эр-Рияде. Они чувствовали себя и первооткрывателями, и глупцами. То есть нефть могла играть с людьми в напёрстки, где игральный кубик она сама. И я не знаю, как у вас получится вырвать свою удачу у напёрсточника на вокзале или где-нибудь на базаре, но в тот раз люди своего напёрсточника победили.   
                А ситуация в Эр-Рияде продолжала оставаться и крайне простой, и абсолютно безвыходной. Дети оставались в заложниках. Ни у Хамдана, ни у кого бы то ни было из его людей доступа к ним не было. Люди не могли ни поддержать детей, ни удостовериться, что с ними всё в порядке. Но тем внимательнее люди слушали похитителя. Конкретным условием нефти было следующее: люди и в первую очередь Хамдан должны отойти за границу Саудовской Аравии, то есть вернуться прямо в свои эмираты, так как королевство Бахрейн вместе с сестрой и племянниками Хамдана уже находилось под влиянием искусственной нефти. Это произошло ещё когда Саудовская Аравия вынудила страны-спутники отказаться от собственной добычи натуральной нефти и заставила их просто перепродавать её собственную нефть, предварительно проданную ею им. Хамдан уже знал про положение Бахрейна и он был его следующей после Нефтяной Аравии целью – тут нефть предугадала планы Хамдана. У искусственной субстанции было всё продумано, после отхода людей Хамдана с ним во главе она построила бы искусственные горы по всей границе своего нефтяного государства, она сама была искусственной и привыкла рассчитывать на искусственное больше, чем на вещи натурального происхождения, это было нетрудно для неё – просто поднять повыше песочные дюны, дюны из видоизменённого, нефтяного песка, который застыл бы чёрными массивами, подпирающими само небо, надёжно ограждая новое государство лучше всех человеческих часовых или часовых из робототехники, их надёжность была бы обусловлена простым обстоятельством, эти гигантские чёрные дюны и их климат имели бы особый иммунитет – они никогда не пропустили бы в страну не замещённого человека. Всё, что было нужно тогда, это выкинуть из страны Хамдана и его людей. Однако ни сам Хамдан, ни один из его людей до сих пор не имели никаких гарантий от искусственной субстанции, что она действительно отдаст им детей. Возможно, длительный перерыв был обусловлен ещё и тем, что нефть пыталась придумать, какие гарантии предоставить людям. Но в итоге нефть придумала другое. Те самые дюны, которые писали от её лица свои песочные письмена людям, вдруг начали надвигаться на город. Они перестали писать, теперь это были просто огромные песочные формирования, двигающиеся не особенно быстро, но совершенно неумолимо, двигающиеся в сторону Эр-Рияда. Ещё прежде Хамдана и его людей должны были пострадать эр-риядцы, первыми те, кто живут на окраине города с той стороны, откуда приближались нефтяные дюны. Угроза была столь смертельна, сколь и очевидна. Но вдруг, совершенно неожиданно, чёрные дюны натолкнулись на невидимую стену. А дальше песчаные холмы погрузились в необыкновенное буйство, подобного не видел никто даже среди самых отдалённых предков тех арабов, что были тогда там. Людям показалось, что с гигантскими дюнами сражается какая-то неведомая и невидимая сила. Видимо, такая же могучая, как и сама искусственная нефть, а может быть, даже сильнее неё. Дюны свирепо бились с невидимкой, они взметались ввысь, замирали прямо в воздухе и обрушивались обратно на землю, песчаные вихри просто разбивались о воздух в том месте, где дюны вынуждены были прекратить своё наступление на Эр-Рияд, это был танец гораздо более бешеный и злобный, нежели записки нефти к людям. А люди между тем были бессильны понять происходящее. Они и их кони чувствовали необъяснимое волнение, которое даже не было страхом, а было чем-то, что они ощущали впервые, и, не умея понять его причину, испытывали всё нарастающее напряжение, будто это они сами там, вдалеке, сдерживали наступление нефтяных дюн. Арабы ощущали практически генетическую связь с происходящим вдалеке. Может быть, подобные явления уже имели место быть в далёкой древности на этой земле и арабам просто физически вспомнилась та древность, которая даже не сохранилась в их памяти, кто знает, сколько тайн хранит Аравийский полуостров? Сколько это длилось бы, сказать трудно. Вернуло арабов к вопросу детей, которых необходимо был оспасать, то, что с ними был Хамдан. Хамдан сам поднялас на минарет и посмотрел в ту сторону и стал спокоен, он сказал своим людям, что дюны не приблизятся к городу и непонятная уверенность была в его голосе. Видимо, он увидел что-то такое, чего не видели другие. Более того, Хамдан сказал, что теперь они могут заняться ничем иным, а буквально похищением детей.
                Так как дети спуститься по внутренней лестнице минарета не могли по причине того, что нефть каким-то образом изменила воздух в дверном проёме, ведущем непосредственно на внешнюю площадку минарета, и теперь он был своеобразной преградой. пропускающей и выпускающей обратно арабов, находящихся под защитой своих предков, но не позволяющей пройти сквозь неё арабским детям, раз уже подвергнувшимся нефтяному «колдовству». Люди поняли это по тому, как вибрировал и трепыхался этот воздух безо всякого сквозняка и как мучились дети только от мысли пройти сквозь этот «заколдованный» проход. Было придумано, что по аналогии с «соколиным полом» в парашютизме соколы и здесь составят из себя нечто подобное, только более миниатюрное и юркое, например, соколиный ковёр-самолёт, кто-то из людей вовремя вспомнил соответствующую сказку. Гайят немедленно связался с остальными соколами. находящимися в пустыне Дехне, правда, на остаток дня он выбыл из строя, так как связываться пришлось телепатически, то есть потерять практически всю свою энергию, отпущенную ему его природой на этот день. Всё остальное время люди ожидали прибытия соколов и наблюдали за сражением нефтяных, абсолютно чёрных и бешеных дюн с их невидимым противником. Прошло полдня, прежде чем прилетели птицы, но они прилетели, потому что что бы могло их остановить, если их позвал человек? Соколы составили из себя точно по тому же принципу, что и «соколиный пол», ковёр-самолёт и сняли детей с верхушки минарета. 
                (ВЗРЫВ МЕЧЕТИ. ПЕСОК ПОЛУОСТРОВА СТАЛ ЧЁРНЫМ ОТ НЕФТИ)
                Пришло время приступать к взрыву нефтяной мечети. Если бы само здание могло сбежать, оно, наверное, сделало бы это. Но зданиям в отличие от дюн двигаться не дано, поэтому участь мечети и заводов под ней была решена. Люди заложили взрывчатку, отошли на безопасное расстояние и по всем законам взрывного дела, тоже неумолимым, детонация произошла. Мечеть обрушилась почти мгновенно, общий направленный взрыв, состоящий из множества мелких взрывов, соединившихся в единый разрушительный подрыв, был силён – вряд ли это толкнуло в бок самого Аллаха, но людям пришлось инстинктивно прикрыть головы руками. Взрыв демонтировал как мечеть, так и заводы, расположенные под нею. Первым пал минарет, тот самый, на котором ещё совсем недавно искусственная нефть удерживала детей и с верхней площадки которого люди читали записки нефти, писанные по песку, который уже тоже был враждебен по отношению к человеку, дальше, начиная с куполов, здание начало взрываться по направлению к своему основанию. Нефтяная мечеть рухнула внутрь самой себя, похоронив под собой помещения заводов по производству искусственной нефти, и только облако рыжей пыли говорило о том, что здесь что-то стояло. Больше никогда на эту мечеть не поднимется её муэдзин, чтобы призывать правоверных к обязательной молитве и шпионить за теми, кто предпочитает верить во что-то иное, нежели положения ислама, или же не верить вовсе. В общей сложности люди Хамдана провели у нефтяной мечети две недели, меньше никак было невозможно, подготовка взрыва вообще требовала как минимум двух-трёх недель, но поскольку время не ждало и люди Хамдана очень торопились, то старались уложиться в сжатые сроки. Всё это время нефтяные дюны продолжали пытаться преодолеть невидимого противника и всё это время безуспешно.
                (ЗАРАЖЕНИЕ ПЕСКА НА АРАВИЙСКОМ ПОЛУОСТРОВЕ ПОСЛЕ ВЗРЫВА)
                Как произошло заражение песка, арабы поняли не сразу. Началось с того, что песок начал чернеть. А также становиться более вязким. Когда люди Хамдана с ним во главе поняли, что основная угроза заключается в том, что практически весь полуостров может стать сплошными чёрными зыбучими песками, способа остановить заражение ещё не было. Причину происходящего установили сразу – тот самый взрыв нефтяной мечети и заводов под нею стал толчком, что привёл к изменению песка, сначала вокруг мечети, впоследствии заражение стало расходиться. Через несколько дней весь песок на полуострове стал чёрным, но люди Хамдана этого тогда ещё не знали, проблемой, которая была ближе к ним, было то, что песок, тот песок, по которому они ходили, начал становиться зыбучим. Кони начали вязнуть первыми, за ними следом вязнуть в песке начали люди. Стало ясно, что в скором времени, если так пойдёт и дальше, им придётся ходить по болоту. Но каким образом? Перед арабами встал вопрос, как не тонуть в своём родном песке. Преображение песка стало полной неожиданностью, таких последствий не мог предположить даже Хамдан, ожидавший от искусственной нефти только худшего. Это уже был полупесок-полунефть. Люди ещё не знали, что формула искусственной нефти начала агонизировать после этого взрыва, обещавшего быть простым и надёжным, а главное, действенным способом и в какой-то мере таким способом и оказавшимся, но ставшего для искусственной субстанции слишком большим потрясением. Полуостров изменился, причём произошло это катастрофически быстро. Вы все помните тот период, когда метеорологи, климатологи и прочие специалисты из смежных областей во всех странах полуострова начали бить тревогу, но окружение-то Хамдана знало истинную и единственную причину происходящего, поэтому климатологи, геологи и метеорологи ввергнутых в ужас стран продолжали шуметь, а люди Хамдана искать пути спасения полуострова. Но для начала им было необходимо не утонуть в этом новом песке. У арабов не было лыж, на которых обычно ходят по глубокому снегу, да они тут и не пригодились бы, в то же время пересаживаться в лодки было ещё рано, к тому же зыбучие пески значительно отличаются от воды, хотя утонуть можно одинаково и там, и там. Я говорю всё это к тому, что у людей Хамдана не было ни одной идеи, как они будут передвигаться по такому знакомому полуострову дальше – эта земля стала окончательно чужой и им было надо немедленно возвращать свою родную землю, так как это обещало стать жизненно важным вопросом в самое ближайшее время. Первым делом арабы вспомнили о хоррандах, заклинателях песка, смогут ли они остановить превращение песка? Или процесс уже зашёл слишком далеко? Заклинатели песка остались в эмиратах и людям снова понадобилась помощь преданных соколов. Те отправились за хоррандами, обещая спешить. А сами арабы тем временем обратили взоры на то, что точно по аналогии с болотом в этом песочном месиве пока можно было найти броды, это позволяло им двигаться более или менее уверенно. И снова, эти броды находились благодаря тому, что арабы могли слышать сквозь песок. Как вы уже знаете, в оставленных Хамданом эмиратах люди слушали  свой «эфир», потом люди в эмиратах услышали взрыв. Это было как слушать радиопостановку. Радиопьесу со сложным сюжетом, развитие которого не было предопределено. В тот раз слушать и слышать было особенно легко, потому что к обычным колебаниям песка присоединилось содрогание искусственной нефти – после взрыва она была уже глубоко в песке. Искусственная нефть содрогалась и конвульсировала, как нежеланный гость на пороге дома, в который он очень хотел бы войти, но вот хозяева пока что его не впускали. А проще говоря, земля не принимала искусственную субстанцию. И покинуть своё неожиданное прибежище она пока не имела сил. Её конвульсии не были сильны везде одинаково и вот как раз в местах такого затишья и находились искомые слухачами броды. Броды шли по поверхности песка, там, где ходили люди. Труднее было с лошадьми – они весили слишком много и арабы теряли лучших своих скакунов, лишённых возможности скакать и, более того, даже ходить. Те лошади, что весили меньше, пока спасались этим, но сколько им ещё было отмерено? Хорранды не смогли помочь – этот новый песок был уже чем-то иным, не тем песком, лежащим на Аравийском полуострове веками и тысячелетиями, этот новый не подчинялся их вековой магии. Хоррандов отпустили назад и они ушли, бессильные помочь. Получилось, что соколы зря отмахали расстояние до эмиратов и обратно, но соколы, помимо того, что с ними пришли упомянутые слухачи и помогли людям Хамдана бродами, догадались принести арабам снегоступы – никогда прежде арабы не думали, что эта вещь пригодится им в их песках. Да, на лыжах арабская молодёжь, бывает, катается с дюн, но то лёгкое развлечение не шло ни в какое сравнение с происходящим тогда. Снегоступов было мало, чудо, что они вообще нашлись в Объединённых Арабских Эмиратах, где снег представлен только изморозью в морозилках и крытым горнолыжным курортом в Дубае, ныне уже разрушенным дронами нефти, где этот снег имел мало общего со своим природным аналогом, да сами арабы и редко бывали в тех местах, которые пытались впарить туристам, как идеал времяпрепровождения. Поэтому опыта хождения в такой «обуви» ни у кого из них не оказалось. Однако те, кому достались снегоступы, стали чувствовать себя немного увереннее, но риск оставить в этих нефтяных песках свою жизнь по-прежнему оставался и для них. Тем не менее люди во главе с Хамданом остались в Эр-Рияде, так как возвращаться домой им пока было не с чем. Сам лагерь Хамдана и его людей был разбит прямо в пустыне, недалеко от Эр-Рияда, объяснялось это тем, что в самом городе уже давно бушевали асфальтовые реки – бывшие дорожные покрытия, на протяжении всего двадцатого века изготавливавшиеся из продукта нефтепереработки. Но уже некоторое время как этот продукт вышел из-под контроля человека. Это произошло ещё тогда, когда Мохаммед Аль Нахайян, испытывая дикую панику перед приближением Хамдана к высшему руководящему посту в стране, отключил охранные установки, это длилось тогда недолго, но за то время нефть успела обнаружить, что её власть над продуктами нефтепереработки позволяет ей превращать их обратно в нефть. Теперь и песок находился под её контролем, но всё же это было легче для людей, чем бывшие асфальтовые, ныне уже просто нефтяные, потоки на местах прежних дорог. Простые обыватели сначала радовались перспективе собственного обогащения и черпали нефть из этих потоков просто вёдрами, даже не думая о том, что заправлять, к примеру, ею автомобили они не смогут, и люди Хамдана, обнаружив это явление в Эр-Рияде, сначала отгоняли эти толпы от нефтяных рек, а потом махнули на человеческую жадность и глупость местных жителей рукой, попустив им в воровстве, но обязав их по примеру эмиратов строить вдоль этих потоков каменные ограждения. Этим и были заняты эр-риядовцы: строили заграждения вдоль бывших асфальтированных дорог и одновременно с этим воровали бывший государственный асфальт, превратившийся в чистую, хотя и искусственную нефть. Но о её искусственном происхождении они не знали. А в лагере Хамдана между тем думали о том, как вернуть песок в прежнее состояние. Арабы волновались не зря, ситуация усугублялась – степень заражённости росла. Но однажды, когда практически невыносимая дневная жара спала и аравийское солнце почти исчезло за горизонтом, оставляя людей глубокой арабской ночи, арабам пришло благословение от Аллаха. Люди нашли невероятное решение. То был обыкновенный вечер, когда тёмное небо снова слилось с тёмным песком и арабам казалось, что они остались совсем одни в каком-то сказочном тёмном мире, где ничего и никогда уже не будет по-прежнему. Но всё равно люди ждали рассвета, варили похлёбку на костре. Вода скоро закипела, её брызги падали на чёрный песок и странным образом преображали его. В месте падения брызг он снова становился рыжим. И это притом, что за секунды своего падения брызги успевали немного остыть. Вода не была волшебной. Вода была пресной. Похлёбкой в тот вечер уже не занимались. Таким случайным способом некий вариант решения проблемы был найден.
                (ОПРЕСНЕНИЕ ПЕРСИДСКОГО ЗАЛИВА)
                Но что такое несколько брызг против всего песка Аравийского полуострова? Воды требовалось много, очень много. Ситуации могло бы помочь, если бы вдруг кипящая вода упала с неба в виде дождя, а всё живое укрылось бы где-нибудь на это время. Но не то что кипящего, а просто дождя арабам ждать не приходилось, к тому же даже на пустынном полуострове живого было слишком много для того, чтобы просто взять и одномоментно укрыть всех животных, растения и людей, да и длительные переговоры с правительствами прочих аравийских стран, которые обязательно затянулись бы на неопределённый срок, решению ситуации не поспособствовали бы. Осталось найти подходящий резервуар с водой. Что могли сделать арабы? Только оглядеться вокруг себя, стоя практически посреди пустыни. Рядом был только один достаточно большой резервуар – Персидский залив. Решение показалось слишком смелым даже Хамдану. Но он однажды уже проявил достаточно большую смелость, пойдя против нефтяной власти сначала в своём эмирате, потом во всей стране, а теперь уже и за пределами своей страны. Поэтому сбавлять темп не было смысла, пусть и с величайшим трудом, но Хамдан продвигался вперёд к своей цели. Да требовалось не так уж и много, всего два действия-этапа: первое – опреснить Персидский залив, второе – вскипятить. Но ещё раньше люди поняли, что это грозит огромной экологической катастрофой – это была бы слишком большая тарелка ухи. Людям показалось, что их план, не успев отчётливо сформироваться, потерпел крушение. На этом поворотном моменте арабам оставалось молиться. И они молились, и я скажу вам, что будет дальше. Арабы будут обращаться к душам предков. Те дадут морским животным и растениям временную, не настоящую, смерть – это сохранит их от смерти настоящей. Души предков благоволили потомкам, как никогда, казалось, что и они желают скорейшего избавления от искусственной нефти. Да так оно и было, души старались предпринимать всё, что зависело от них, чтобы нефть не начала свои действия в загробном мире. Она уже прошла по краю этого мира, когда искала и таки нашла пути проникновения к душам в их Кубы, теперь души предков боялись большего. Если ей окажется недостаточно мира живых, она всегда сможет навестить мир мёртвых, если накопит для этого достаточно ресурсов. Поэтому души покойных шейхов в полном смысле слова были заодно со своими потомками. Души предков услышали их, как будто были особенно близко. После этого, если бы кто-то из людей имел способность пронзать своим взглядом морские глубины, он увидел бы интересную и очень странную картину: вся живность и растительный мир Залива не только впали в летаргию, но и как будто стали прозрачнее – словно бы существовали на этом, материальном, плане лишь отчасти. Словно от них остались только изображения. Арабы поняли, что обитатели Залива под охраной и в безопасности. Возможно, подобные действия душ предков были оправданы тем, что в понятие защиты своих потомков они вкладывали и защиту их пропитания.               
                Но души предков помогли не только этим. Собственно это они сделали вопрос опреснения Персидского залива вообще возможным. Дело в том, что у арабов было только решение, но не было средств его воплощения. Не было установки, способной справиться с такой задачей, тем более в сжатые сроки. На западном побережье Саудовской Аравии находился и находится один из крупнейших опреснительных заводов (прим. для перевода: desalination plant опреснительная установка/завод) «Shoaiba power and desalination plant», именно он в основном обеспечивал потребности страны в пресной воде до недавних пор. И он даже продолжал это делать тогда, когда нефть начала свою экспансию в «мире людей». Но позже у саудовцев начались проблемы. Они начались тогда, когда Саудиты отказались повторно отключать охранные установки, обеспокоенные растущим влиянием субстанции на самих себя. Заковычка в том, что этот завод работал не на газе и не на угле, а на мазуте, что для Саудовской Аравии было в общем-то весьма логичным. А мазут в свою очередь является продуктом нефтепереработки; на фоне королевской семьи Саудовской Аравии, если уж пришлось их вспомнить, можно привести такое сравнение – он как бы подданный нефти. Он её подданный без «как бы». Таким образом мощнейшая опреснительная установка региона легко оказалась во власти искусственной нефти, рассчитывать на неё людям более не приходилось. Зато арабы всегда могут рассчитывать на души своих умерших предков и даже более, чем они могут себе представить. Души сами предложили живым один способ, надёжный, если мы говорим об опреснении любой жидкости, но всё же несколько опасный. Если уж говорить так, как есть, то способ был очень опасным. Но так как выбирать арабам было не из чего... Дело в том, что разными существами населён не только мир живых, сколько биологических видов в нашем мире, столько же их и даже больше в мире мёртвых. Единственная разница в том, что все эти существа питаются теми или иными результатами эмоциональной деятельности человека. Мёртвые об этом уже знают, живые могут только чувствовать их по упадку своих сил. Одним из таких существ является тот, кого мёртвые зовут Поедателем слёз. Вот именно его души арабских предков предложили своим потомкам привести с того света. Полагаю, мои слушатели уже поняли, почему. Слёзы солёные, собственно, этот Поедатель питается не столько слезами, сколько горькой солью, заключённой в них: когда мы оплакиваем своих покойников, когда мы плачем об умерших, мы кормим это существо. Благодаря постоянным смертям на земле оно никогда не бывает голодным. Поэтому душам предков привести его в мир живых было бы непросто, но тем, что позволило душам управлять им, была его легендарная жадность – именно из-за своей жадности Поедатель заставляет успокоившихся было родных и близких плакать об умершем снова и снова. Души предков дали понять Поедателю, что в мире живых его ждёт целый огромный залив, который так солён, как слёзы миллионов детей, потерявших своих родителей. После этого миру живых только оставалось ждать прихода этого великого охотника до соли. 
                Души предков знали, что нужно принять меры безопасности на время, пока Поедатель будет поглощать соль Залива, так как всё же по природе своей он имел склонность именно к горькой соли скорби. Никак нельзя было допустить, чтобы он выбрался за пределы того места, где обстоятельствами этой истории ему отведено кормиться во благо людей и ради победы над искусственной нефтью. Что-то должно его сдерживать, чтобы горе и слёзы на земле не увеличились во множество раз. Чтобы Поедатель не перекинулся на людей и ограничился только отведённым ему Заливом, людям пришлось устроить большой праздник. Вы помните те дни, когда Объединённые Арабские Эмираты вместе с Саудовской Аравией и остальными странами Аравийского полуострова отмечали срочно придуманный День арабского единства? И это тогда, когда эмиратцы в последнюю очередь хотели бы отмечать что-то общее с теми же саудовцами, перед которыми вот уже несколько поколений арабов Залива вынуждены бить челом. Простые жители эмиратов не так остро ощущали всё это время саудовский гнёт, в то время как их шейхи не могли даже чихнуть без одобрения в Эр-Рияде. А такому маленькому «государству» как Дубай – составной части тоже не очень большого государства вообще приходилось ставить рекорды по заискивающим улыбкам и самому побивать собственные же рекорды – такова была цена выживания Дубая, плотно запертого между Абу-Даби и Саудовской Аравией. Дубаю приходилось называть улицы в городе, своём городе, который дался большой ценой и ещё большим трудом основателю рода Аль Мактум, в честь далёкого и несмотря на это слишком близкого саудовского короля и величать его «королём твёрдости и решимости (king of firmness and determination)», а переименование улицы своего города в честь него «жестом в честь человека, контролирующего позиции в регионе(supervising position)», что по большому счёту было правдой, так как Эр-Рияд в роли огромного пса всё же прикрывал маленькую собачку Дубай, так и не спустившуюся с рук британской короны на реальную землю. Поэтому Дубай и отмечал двадцать третьего сентября каждого года саудовский Национальный день – день объединения королевства, Аль-Яом аль-Ватани, соседнего королевства вообще-то, как свой собственный праздник, а цветовое оформление башни «Бурдж Халифа» изображало саудовский флаг. Поэтому и стала улица «Al Sufouh Road» улицей «King Salman bin Abdulaziz Al Saud Street». Поэтому довольно трудно было вызвать искреннюю радость у жителей тех же эмиратов подобным «праздником». В итоге, чтобы праздник действительно вызвал сильнейшие положительные эмоции у жителей эмиратов и Нефтяной Аравии, а также прочих стран Залива, а напомню, цель всего мероприятия была именно в этом, Хамдан сделал денежные подарки жителям этих стран из своего собственного кармана. Карман Хамдана Аль Мактума был глубоким, так что разорение ему не грозило, а дело стоило того. А деньги или любое другое средство платежа, как известно, лучший подарок, если необходимо быстро вызывать в обычном человеке сильную радость независимо от того, восточный ли это человек, западный или азиатский – это не плохо и не хорошо, это вне моральных оценок, это следствие симбиоза природы человека как одного из биологических видов этой планеты и нашего общества как надстройки над природными, базовыми, инстинктами. А Хамдан Аль Мактум к своим годам уже хорошо разбирался в людских инстинктах. Но прежде чем Поедатель приступит к своим обязанностям, людям и душам их предков было необходимо побеспокоиться ещё об одном деле. Но и с этим делом души предков рассчитывали справиться. Была необходима переборка между водами Персидского залива и остальной водой мирового океана. Тут души предков и подкинули живым ещё один вариант из «потустороннего мира». Вам надо знать, что мы никто не попадаем в этот мир, не рождаемся без прохождения предварительного экзамена, который мы держим в пренатальном мире – все ныне живые его проходят, будучи теми самыми «ещё не рождёнными». Никто не появится в этом мире, мире активынх действий, если не пройдёт тот самый Экзамен в пренатальном мире. Говоря об обитателях пренатального мира, места, где и создаются наши души, души предков назвали их «ещё не рождёнными душами». Ещё не рождённые души из своих «тел» составят такую переборку, это будет экзаменом для тех из них, кто хочет очень срочно попасть в наш мир. Надо сказать, что много ещё не рождённых душ приняло участие в строительстве этой переборки, впоследствии у нас должен произойти бэби-бум. Будем ждать всех тех, кто поучаствовал в войне против искусственной нефти, в этом мире. Давайте уже сейчас скажем им «добро пожаловать», они заслужили это своим вкладом.   
                А Хамдану между тем понадобилось вернуться в Дубай. Он вспомнил одну вещь, конкретнее, он вспомнил, как во время шестидневного сражения с дронами нефти эта самая нефть вовсе не боялась воды в бассейнах эмиратцев, надо заметить, опреснённой воды. «Выплюнутая» дронами, она без проблем покрывала своей плёнкой поверхность бассейнов, заключая пытавшихся спастись на дне бассейнов аквалангистов в горящий плен. Исключением стал только бассейн семьи Аль Нарби, в котором маленький Мохаммед, по прозвищу «маленький лучший друг» Хамдана, играл со своим пластиковым найдёнышем. Почему бассейн этой семьи стал исключением? Хамдану не давала покоя эта мысль. Он опасался, что они чего-то не учли и предстоящая операция несмотря на всю внешнюю гладкость замысла имеет все шансы обернуться провалом. Как Хамдан с небольшой командой сопровождения скакал обратно в эмираты по чёрному вязкому песку – это могло бы стать темой для отдельной истории, но у нас сейчас совсем нет времени уделять этому своё внимание, давайте продолжим держаться этой нашей истории, тем более что конец её близится и, поверьте мне, обещает некоторые сюрпризы. До рассвета ещё не так близко, как, наверное, хотелось бы кое-кому из собравшихся, да даже если бы он и был близок, это уже не изменило бы нынешнего расклада событий. Дела всё-таки вершатся при определённом участии судьбы, во всяком случае на Аравийском полуострове.
                И вот, наконец, Поедатель слёз появился в Персидском заливе. Для людей его появление прошло незамеченным – гладь Залива не шелохнулась, воды оставались почти зеркальными, совершенно неподвижными и такими же таинственными, как и обычно. Знание о происходящем не изменило картину, стоящую перед глазами наблюдателей. Если кто-то хотел посмотреть, как потусторонний Поедатель будет есть соль в водах Залива, ему оставалось лишь продолжать смотреть на неизменную гладь воды и верить, что где-то там, в глубине или не так далеко от поверхности, неведомое существо из мира мёртвых впитывает в себя всю соль, содержащуюся в этом водоёме. По берегам Персидского залива шумел праздник, люди радовались денежным подаркам, а те, кто были в курсе относительно происходящего, радовались вдвойне – ещё и надежде на скорое избавление от нефтяной оккупации. Но в целом праздник действительно получился и чувствам людей совершенно не помешало то, что праздновали они на песке, постепенно становившемся вязкой чёрной жижей – человеческий рефлекс исправно сработал, деньги здорово облагородили этот момент. Сам Хамдан Аль Мактум и после подобной единовременной выплаты всему населению Аравийского полуострова оставался миллиардером, так как денежные накопления, сделанные его дедом и отцом были поистине велики. Но, наверное, случай нашего героя был единственным случаем, когда арабский шейх позволили себе подобный поступок по отношению как к своим подданным, так и к соседям по полуострову. Хамдан не обращался к карманам тех же Аль Нахайянов, что-то подсказывало ему, что для того, чтобы получить из тех карманом хотя бы один дирхам, придётся подключать армию. А пока наверху, балансируя на чёрной вязкой жиже и ожидая лучших времён, люди праздновали не столько День арабского единства, сколько, каждый из них, получение неплохой суммы, внизу, в глубинах Персидского залива, происходило следующее: Поедатель слёз действительно проник в наш мир, он возник в нашем мире уже в самом Заливе – ему не предстояло вдохнуть воздух нашего мира, да он и не смог бы, так как кислород не был нужен созданию из мира мёртвых. Его питала энергия скорби, а двигало им в нашем мире и помогало ориентироваться в обширных водах Залива желание насыщения. Кстати, и в плане конкретно скорби в Персидском заливе голодно ему не было – место известно всему миру войнами, происходившими на его берегах в конце двадцатого века, это если говорить о совсем свежих войнах и, как следствие, гибелях людей. А каждая смерть каждого арабского солдата и наёмника из той или иной арабской страны и каждого североамериканского наёмника, как и наёмников из британских доминионов, сопровождалась слезами их родителей или детей, чьему горю не помогали даже денежные компенсации, получаемые семьями погибших наёмников, или теми и другими слезами, поэтому место было насыщено сильнейшей скорбью. Но даже больше, чем скорбью, оно было насыщено алчностью, особенно с тех пор, как в Заливе появилась нефть – в начале природная, ну а после уже искусственная. Но чем Поедатель отличался от людей, прочесть записки, оставленные на этой земле алчностью, ему не было дано, этого не было в его природе. Но всё же алчность, войны и насильственные смерти оставили в этом месте свои письмена, и как бы ни менялась ситуация наверху, в глубинах вод и в глубинах песков эти письмена оставались нетронутыми, хоть и некому было их читать.
                Поедатель слёз по очереди задерживался в каждом месте и оставался там, действуя как губка, пока вся соль на конкретном участке не впитывалась в его организм. Что же, собственно, являл из себя этот, невидимый для человеческого глаза, потусторонний организм? Это был сгусток энергии, построенный по определённым, таким же нерушимым, как и человеческий организм, законам. Но одно совершенно однозначно, он появился уже после появления такого биологического вида как человек, потому что именно человек был его единственным кормильцем. Процесс его постепенного создания или вызревания был таким же, как и процесс создания и вызревания всех энергетических эгрегоров – лучше всего для примера подходят хорошо нам всем известные религиозные эгрегоры, чьё действие мы ежедневно наблюдаем в нашем мире – мире живых: порождённые мыслями и чувствами, а чаще всего просто эмоциями, людей, они в конечном итоге обрели самостоятельное бытие. Самостоятельность приобрёл и Поедатель слёз. Самостоятельность, но не независимость – он так же нуждался в людях и их энергии, как и религиозные эгрегоры. За всю историю его существования это был его первый приход в мир, где обитают источники его энергии – скорбящие люди. Но по законам иронии, придя сюда, он должен был поедать иную соль. Хотя что в точности нам известно о том, сколькие арабки проронили свои слёзы в этот Залив? Оплакивая смерти близких или скорую, от тех или иных обстоятельств, собственную смерть, плача из-за неразделённой любви, когда не получалось выйти замуж за любимого даже четвёртой женой или вообще неизвестно, если мы заговорим о доисламских временах, или оплакивая свою свободу после воцарения на полуострове исламского культа, они приходили к Персидскому заливу, как теперь к нему приходят североамериканцы за экономическим благополучием своего верховного класса, и делали это место поистине магическим. Только Поедатель слёз мог определить процентное соотношение обоих видов соли, природной и соли из слёз от человеческого горя, в Персидском заливе, но он не давал интервью. Он питался несколько дней – столько же дней арабы праздновали неизвестно что, сдобренное денежными подарками от Хамдана, что и было главным гвоздём праздничной программы, чтобы Поедатель ограничился только Заливом.               
                (КИПЯЧЕНИЕ ПЕРСИДСКОГО ЗАЛИВА+НЕФТЬ УШЛА ИЗ ЗАМЕЩЁННЫХ И СТРЕМИТСЯ СРАСТИСЬ С ПРИРОДНОЙ)
                Следующий за опреснением Залива этап был несколько сложнее. Созданная «ещё не рождёнными душами» переборка на границе Ормузского пролива  так и осталась стоять на второй этап – этап кипячения теперь уже пресной воды. Кстати сказать, арабы впервые видели такое количество пресной воды. Хотя, наверное, никто в мире прежде не видел подобного. Чёрный песок за всё это время никак не отзывался на действия людей, возможно, нефть чувствовала себя вполне уверенно, так как процесс «очернения» (blacking) полуострова продолжался и перспективы перед искусственной нефтью рисовались самые радужные. А дело между тем обстояло много серьёзнее, оно состояло в том, что люди вообще перестали быть интересны нефти в качестве носителей. Искусственная нефть в виде чёрного выпота «ушла» из всех замещённых – собственные резервы были необходимы ей на то, чтоб покрыть собою полуостров. Точнее даже не просто покрыть, а охватить весь объём находящегося там песка, погрузиться как можно глубже в нижележащие породы – она искала выходы на природную нефть. Именно к её залежам искусственная родственница и стремилась. Искусственная нефть воспользовалась взрывом мечети имени себя самой и заводов под ней как трамплином для собственного распространения вглубь. Таким образом искусственная нефть хотела раствориться в природной. Она хотела смешаться с настоящей нефтью и чтобы её начали добывать, как добывают настоящую – это и был её итоговый план по собственному внедрению в окружающую среду. Люди пока не знали всего этого, они не догадались, даже соколы ещё не подозревали о том, как далеко зашли планы нефти. Только души предков что-то такое предчувствовали, но и у них это ещё не оформилось в конкретные подозрения. А нефть между тем действовала. Тем временем Хамдан вернулся из Дубая успокоенным. Ответ оказался крайне прост: секрет в том, что у всех в бассейнах, как правило, налита опреснённая морская вода, ещё содержащая в себе достаточно соли, в то время как любящие и богатые родители мальчика могли себе позволить налить в бассейн для игр ребёнка чистейшую питьевую воду. Теперь в Персидском заливе тоже была чистейшая питьевая вода без грамма соли – Поедатель слёз поглотил всю соль Залива, нигде не оставив даже намёка на неё. Душам предков было непросто увести его обратно в мир мёртвых, это было подобно тому, как пытаться законченного сладкоежку перевести на нормальную диету. И хотя нижайшие создания загробного мира должны были подчиняться высшим – душам людей, Поедатель не сразу оказался готов покинуть такое пиршество. Этот случай был один из тех редчайших, когда душам понадобилась помощь живых, однако вовсе не людей – души предков попросили себе в помощники соколов. Только те могли увести за собой желающего продолжать свой пир Поедателя – недавняя потеря соколов была достаточной пищей для него и могла служить отличной приманкой. Поэтому-то души и попросили их сопроводить упирающегося Поедателя на тот свет. Поедатель прекрасно почувствовал боль осиротевших родителей и уверенно двинулся за ними. Но, видимо, вам небезынтересно, как осуществляется собственно переход на тот свет? А вы помните пару землетрясений, потрясших Аравийский полуостров в тот непродолжительный период одно за другим с разницей буквально в несколько дней? Они не были случайны. Но в первую очередь я вам скажу, что сами переходы между двумя мирами находятся на кладбищах, самая старая могила на кладбище и есть искомый переход на тот свет. Но тут мы подошли к тому, что для потусторонних существ, как Поедатель слёз, такие проходы не более чем щели – эти существа, хоть и абсолютно невидимы для живых, тем не менее обладают поистине гигантскими размерами, не меньшими, чем религиозные эгрегоры, что живут в нашем мире, к примеру, а величину последних вы можете оценить уже хотя бы по тому количеству энергетических доноров, что собираются в виде паломников в Мекке в период хаджа и начинают напоминать животных, птиц или рыб в период миграции, которыми руководит некий невидимый, но весьма ощутимый для них самих инстинкт, этот инстинкт – голод эгрегора, связь между пищей и его «желудком», именно она, эта связь, и притягивает к нему пищу, то есть паломников: «желудок» действует на пищу как магнит, так как сам эгрегор слишком велик, чтобы бегать и охотиться за своим кормом, так действуют и питаются эгрегоры всех конфессий, давным давно уже обременённые собственными размерами и напоминающие толстяков, хоть и не желающих уже столько есть, но вынужденных питать своё огромные тела. Но у природы есть ещё один вариант для тех, кто подобно душам умерших людей не в состоянии проникнуть в наш мир через проходы сравнительно небольшие – могилы, и вот тут мы возвращаемся к землетрясениям. Что происходит в это время? При землетрясении пространство над землёю смещается – оно словно бы отклеивается от земных скреп, и образуется проход между миром живых и миром мёртвых, а жертвы землетрясения производят достаточно энергии, чтобы питать обеспечивать этот проход с энергетической точки зрения. Итого два землетрясения потрясли Аравийский полуостров в тот непродолжительный период. Одно обозначило приход Поедателя слёз в этот мир, другое обозначило момент его ухода обратно в мир мёртвых. Есть ещё переходы из пренатального мира в наш мир – при обычном ходе событий они, понятное дело, представляют из себя промежности женщин, а в случае, как с опреснением и последующим кипячением Персидского залива, пришлось прибегнуть к аналогичной, известным только душам мёртвых, лазейке – солнечным зайчикам. Это отличные природные проходы для чистых заготовок человеческих душ, ещё не обременённых никакими характеристиками. Кстати, чтобы привести «ещё не рождённых» к Заливу, арабам пришлось использовать свою смекалку, так как к моменту, когда души предков сообщили людям о возможности получения помощи от ещё не рождённых человеческих душ, ни одного зеркала под рукой у арабов не было и создание хотя бы одного солнечного зайчика стало большим вопросом. Можно было из лагеря на берегу Залива отправить людей в Эр-Рияд, там были зеркала, но сколько бы они скакали по вязкому песку, ставшему на поверхности просто чёрной жижей? Решением стали зеркальные очки одного из арабов, большой удачей стала склонность арабских мужчин к франтовству. В итоге командный штаб собрал все зеркальные очки, какие были в наличие у небольшой человеческой армии Хамдана – этими очками и оказалась эта единственная пара, данная на благое дело тем арабским франтом. У всех остальных арабов было прекрасное зрение и не было боязни солнечного света. Но процесс перехода «ещё не рождённых» по такому проходу – по одному-единственному солнечному зайчику, полученному с помощью этих очков, не был таким уж долгим; это процесс натурального перехода, то есть роды одной души, уже вставшей на постой в конкретное тело, может занимать вместе со схватками несколько мучительных суток, почему-то именно человеческая самка в отличие от прочих биологических видов на этой планете подвергается невероятному страданию во время родов своего потомства, ну а когда ещё не рождённые души несутся по альтернативному проходу, как школьники, решившие прогулять сразу все уроки какого-то дня и рвущиеся к пока запретным для них удовольствиям, как то свобода в учебные часы, не знающие ещё, что после окончания школьного плена учебные часы превратятся во взрослые рабочие часы, это много быстрее и легче. Это похоже на очень быстрый поток, напоминающий горный сель, но в отличие от собственно селя не нуждающийся в широком русле – сель из ещё не рождённых душ может пройти и сквозь крохотный солнечный зайчик. Здесь, в нашем мире, их уже координировали души предков.       
                Но возвращаясь к теме Поедателя слёз, я ещё раз затрону процесс его перехода – землетрясение. А именно природу его возникновения. Вам, я полагаю, любопытно, что провоцирует само землетрясение? Ответ очень прост, если такое огромное существо загробного мира, как Поедатель слёз, начинает биться о пространство нашего мира, удары порождают сотрясение самих основ – глубинных земных слоёв. И тогда в нашем мире случается землетрясение. Так что теперь вы знаете, если где-то произошло землетрясение, значит, кто-то пришёл к нам из загробного мира. Если короткое время спустя происходит ещё одно, то скорее всего этот гость вернулся к себе, ну а если нет, то, вероятно, он всё ещё остаётся у нас по каким-то своим делам – существ, таких же огромных, как Поедатель слёз, в загробном мире множество. Люди совершенно не могут их видеть, в мире живых эти потусторонние создания всегда остаются невидимы, но порой люди могут ощущать их присутствие очень хорошо. Ну и ещё один момент, который мне хотелось бы описать особо, это то, как именно соколы, создания нашего мира, проникли в мир мёртвых. Им пришлось влетать туда во время землетрясения, когда воздух покрылся словно бы энергетическими дырами, и вот в такие «дыры» влетали соколы, слушая подсказки душ предков. Но откуда взялось землетрясение, если Поедатель не спешил уйти из Залива? Души наших предков поступили с Поедателем не совсем честно, надо признать, они напустили на заскучавшего Поедателя морок, заставив его увидеть скорбящих соколов, машущих крыльями практически перед его «носом» и спешащих «мигрировать» на тот свет, и уж тогда, видя, как улетает на его родину его потенциальный корм, Поедатель слёз, не обладающий большими мозгами, как и все эгрегоры, но руководствующийся только требованиями своего желудка, начал снова биться о перегородку между мирами – началось новое землетрясение. Поедатель слёз вломился обратно в мир мёртвых, оставив в перегородке  после себя колоссальный проём, тем не менее быстро затягивающийся и оставляющий только те самые энергетические дыры, в которые и стали влетать уже настоящие соколы. На том свете им пришлось быстро обогнать Поедателя, пока он не разобрался в обмане, и какое-то время вести его за собой – уводить подальше от того места, по которому проходит перегородка между двумя нашими мирами. Но долго там оставаться птицы не могли – живым нечего делать в мире мёртвых, энергия там начинает очень быстро уходить из живых, даже если их охраняют могучие души умерших людей. К тому же соколам необходимо было спешить, пока дыры в перегородке не затянуло окончательно, тогда соколам пришлось бы остаться в мире мёртвых навечно, постепенно превращаясь в таких же мертвецов, как все, прошедшие преобразование смертью. Может быть, им повезло бы дождаться ещё живыми того момент, когда ещё какое-то создание потустороннего мира начало бы ломиться в мир живых и они смогли бы влететь домой сквозь получившийся пролом. Но могло бы и не повезти. Был, конечно, во всём этом деле ещё один деликатный момент. Души предков понимали, что птицы хотели бы спросить их, почему они не защитили их птенцов? Ответ был, простой и суровый, одинаково касающийся всех живых. Всё дело в том, что мире действует расписание Судьбы. Души не могли вмешаться – по расписанию Судьбы, это сражение должно было произойти, у Судьбы есть своё испытание для каждого народа. Это расписание подробно и весьма велико, но живущие узнают о том, что предписано для каждого конкретного момента только по свершившемуся факту. Ну и соколы... ни в коем случае никогда не надо путать души арабских предков с психологами, что работают с родственниками погибших в авиакатастрофе или их больничными коллегами, пытающимися помочь родителям пережить смерть их ребёнка в раковом отделении, они – нечто иное и оберегают своих потомков только по принуждению очень древней и сильной магии. Защита соколов не вменена им в обязанность всё той же упомянутой магией. Так что никогда не стоит ожидать от умерших чисто человеческих поступков – они не люди, всего лишь живущие в другом мире, души – это те, кто уже покинул этот мир, став чем-то иным, и удерживать их возле нашего мира, пусть даже и сильнейшими магическими приёмами означает насилие над ними и сверх того, что их заставляют делать, они никогда не сделают. Соколы молча продолжали свой полёт в мире мёртвых...   
                Поедатель слёз покинул мир живых, унося самые тёплые воспоминания о своём пире, теперь ему, как и прежде, предстояло питаться лишь подачками тех, кто плачет – пищей постоянной, но не особенно жирной. А в мире живых готовились к самому важному на тот момент – возвращению к арабам обычного песка. Могло ли подуматься раньше обычному арабу, что ему будет не хватать песка? Того, чем он окружён от своего рождения до самых последних секунд своего земного дыхания. Однако искусственная нефть показала нам, что это возможно. Те недели и месяцы, проведённые арабами на нефтяном болоте, бывшем прежде их родным полуостров, научили их любить свои родные пейзажи и не покидать дом даже на очень жаркие летние месяцы, как это было прежде принято у зажиточных эмиратцев. Но обратим взоры на то, что конкретно происходило тогда на берегу Персидского залива.
                Снова души, снова предков и снова пришли на помощь своим потомкам, теперь уже не осталось никаких сомнений, что души предков присоединились к своим потомкам в борьбе против захватнических действий искусственной нефти, потому что её дальнейшие планы пугали даже мёртвых. Души предков сразу сказали, что успех будет зависеть от одного человека. Что необходимо найти одного такого, кто способен на огромные эмоции, чья ненависть к искусственной нефти, ярость по отношению к ней так высока, что сможет выполнить роль генератора энергии для «энергетической установки», которую души помогут собрать. Кто же на Аравийском полуострове, на всём белом свете может оказаться таким человеком? Кто может назвать себя самым большим врагом нефти? Я сажу вам, что арабы долго не искали, Хамдан Аль Мактум был самым большим врагом её даже по мнению самой нефти. Именно ему было дано запустить весь предстоящий процесс. Установка, о которой говорили души предков, была проста: в нескольких десятках метрах от кромки воды встанет человек-генератор, донор энергии, от него души предков протянут цепочку из самих себя в воды Залива. Не ближе, потому что, когда установка заработает, вода вдоль берега будет разбрасывать брызги. По душам, по их астральным телам, психическая энергия Хамдана, вследствие прохождения через души многократно усиленная, сообщится спирали всего «нагревательного устройства». Души на дне Залива в виде спирали нагревателя, ах, если бы кто-то мог заснять это из космоса – такой удивительный рисунок это был. Но в ту пору много удивительного происходило на древней аравийской земле... тем более что сама земля, как вы уже знаете, перестала ею быть, став просто чёрным болотом, источающим ненависть ко всему живому и к человеку особенно. Процесс должен был проходить на одних ощущениях – Хамдан не будет видеть души предков, они не станут тратить силы на свою материализацию, да она в данном случае и не обязательна, но должен будет дать им присоединиться к чему-то значимому в своей душе. Самыми значимыми в душе Хамдана на описываемый период были две вещи: его любовь к Летунье и ненависть к искусственной нефти. Мы все очень хорошо знаем, на какие великие подвиги любовь к женщине способна сподвигнуть мужчину, но души предков уточнили, что именно в той ситуации желательны эмоции, имеющие больше отношения к делу, которое предстояло сделать. Хамдан должен был вспомнить что-то, что дало бы первый импульс. Хамдан вспомнил детей в плену к нефти. Это привело его к взрыву ярости! Как следствие где-то в Заливе сразу же булькнуло. Процесс пошёл. Энергетическая установка, собранная из Хамдана и душ умерших предков заработала.  Те, кто были тогда рядом, уже не могли этого наблюдать – души предков поступили с людьми полуострова так же, как до этого с животными и растениями Залива, погрузив их в искусственную смерть, тем самым оберегая их от настоящей смерти на раскалённом песке. Ни в какую, даже самую непереносимую жару, прежде ничего подобного на Аравийском полуострове не происходило. Жар кипящего Залива быстро распространялся по территории полуострова , прогревая землю. Наверное, если бы сам ад вышел на поверхность, и то было бы прохладнее. Но этот жар не обжигал погружённых во временное небытие – время и брызги кипящего Залива проходили сквозь них, не обжигая, не задевая, вообще не влияя никак на людей. Бодрствовать на всём огромном полуострове остался один Хамдан. Если бы Хамдан Аль Мактум захотел бы узнать, что такое абсолютное одиночество, лучше момента он не нашёл бы. Соколы ещё не вернулись с того света, близкие и дальние – все люди находились в состоянии своеобразного анабиоза, но вряд ли осознавали его, потому что все их мысли, чувства, дела оставались теми же – точно так же, как перед этим животных и растения Залива, их можно было видеть, но они находились словно бы за невидимой, но надёжной перегородкой и не знали, что для того же Хамдана они просто изображения, сквозь которые, возможно, даже можно было бы пройти. Но надо сказать, что и сам Хамдан был в безопасности – присоединённый к душам своих предков собственной душой и получивший на это время их же неуязвимость, он стоял практически на самом берегу, берегу того самого залива, видеть который он привык с самого детства, и теперь он видел, как этот залив меняется: берега будто оплывали, береговая  линия перестала быть чёткой, могло даже показаться, что земля подрагивает, но это только показалось бы, но абсолютно точно присутствовало
ощущение, что плавится сам воздух. Процесс кипения начался с того, что, хотя этого никто и не мог видеть, на дне Залива начали образовываться небольшие пузырьки воздуха – они облепили души предков, из которых и была сложена спираль всего нагревателя – нагревательной установки, работающей на силе человеческой души. Спустя совсем недолгое время эти пузырьки, обещающие скорое избавление Аравийского полуострова от плена искусственной субстанции, уже можно было видеть по бокам водоёма, их появление можно было углядеть вдоль берега всех государств полуострова – Саудовской, а к тому моменту уже Нефтяной, Аравии, Объединённых Арабских Эмиратов, Бахрейна, Катара, Кувейта и даже немного Ирака. Эти пузырьки выскакивали также и вдоль береговой линии Ирана – они резвились, словно малые дети, просто радуясь своему существованию. Пузырьки воздуха были только пузырьками, они не знали, под боком какого сердитого исполина они вздумали играть. Однако Иран, как и большая часть перечисленных государств, был отрезан от происходящего «ещё не рождёнными». Эти государства оставались отрезанными ещё с момента опреснения Залива, когда их жителей понадобилось защитить от Поедателя слёз. Перегородка, отделившая Персидский залив от Ормузского пролива была только малой частью гигантского ограждения, составленного из астральных тел ещё не рождённых душ. Поэтому игривые пузырьки могли продолжать резвиться, не боясь, что их раздавит огромный палец Корпуса Стражей Исламской революции, борющихся с любым весельем на подконтрольной им территории – тот короткий период времени и «иранский» участок, во всяком случае, его береговую линию, контролировали силы, значительно превосходящие любых религиозных функционеров. Пузырьки были свободны и могли не опасаться того, что размер их свободолюбия превзойдёт размер жажды власти работников культа имени аятоллы Хомейни. Что они и делали, вовсю готовя освобождение полуострова от гнёта нефтяного культа. Но это освобождение должно было произойти на противоположной от Ирана стороне.
                Температура тем временем возрастала, пузырьки стали больше  их становилось всё больше – это как надежда, сначала бывает не особенно большой, а потом её в чьём-то сердце уже не сдержать. В самом Персидском заливе миллионы этих пузырьков с самого дна, с самого нижнего этажа будто стремились вскарабкаться на верхние этажи могучего здания Залива. Они летели к поверхности воды, словно особая порода кругленьких птичек, их чириканье на поверхности Залива уже можно было услышать. После того, как пузырьки достигали верхнего слоя воды, они вновь опускались вниз, словно свиристящие птички замолкали ненадолго, чтобы ещё раз взметнуться наверх, ожидая, когда прогреется достаточно и верхний – последний слой воды. И вот, наконец, будто миллионы кругленьких свиристящих птичек одномоментно вырвались из воды Залива наружу. На поверхности Залива началось бурление. Из всех живых только Хамдан Аль Мактум мог видеть его. Он запомнил те первые минуты бурления на всю оставшуюся жизнь. Будто Персидский залив заговорил о чём-то на своём древнем, ныне уже неизвестном никому из живых языке – языке рассвирепевшей воды, будто он вдруг захотел рассказать обо всём, чему был свидетелем на протяжении сотен тысяч лет. А может быть, он рассказывал, как сильно он хочет помочь людям в их борьбе против нефтяного насилия. Хамдан не слушал, он должен был оставаться максимально сконцентрированным, от этого зависело, прервётся процесс или нет. Хамдан начинал изнемогать, усталость резко возникла и стала быстро усиливаться, в душе начала образовываться какая-то пустота, Хамдан не знал, что это естественное состояние при подобном процессе – ведь именно его душа питала установку. Хамдану повезло, что вода в Заливе уже была пресной, на закипание солёной воды понадобилось бы ещё больше времени и энергии. Между тем полуостров начал светлеть, песок менялся – он переставал быть болотом, агрессия чёрного цвета сменилась невзрачной серостью, чтобы плавно перейти в рыжую улыбку вспомнившей себя аравийской земли. Что стало происходить с песком? Цвет и плотность стали возвращаться к нему. Вещество, тысячелетиями покрывавшее колыбель арабской нации – Аравийский полуостров начало обратно рыжеть и твердеть, возвращая себе своё собственное лицо, такое родное и привычное людям. Если кто-то из вас волнуется, не начал ли плавиться песок, то нет – чтобы песок начал плавиться, необходимо более полутора тысяч градусов, это много больше температуры кипения пресной воды. Конечно же, брызги бурлящей воды не могли достать до самых отдалённых уголков полуострова, но дело было не в самих брызгах. Секрет успеха этого мероприятия крылся в особом сверхтепле, которое давало кипячение такого объёма воды и которое проникало в самые глубинные слои под песком, включая сам песок, нагревая его и преображая не хуже самой воды.               
                (ПАРООБРАЗОВАНИЕ НАД ЗАЛИВОМ. ОТСТУПЛЕНИЕ НАСЧЁТ ПОГИБШИХ ОТ ПТЕРОДАКТИЛЯ СОКОЛОВ И КАК НЕФТЬ СДЕЛАЛА УБИЙЦУ)
                Было при всём этом одно обстоятельство, на которое людям ещё на этапе планирования надо бы было обратить внимание. Дело в том, что при кипении вода испаряется. Я не знаю, сколько надо дней, чтобы мог выкипеть весь Персидский залив, но чтобы освободить полуостров от нефти, понадобился всего день, хотя Хамдан не сказал бы в данном случае «всего», для него тот день тянулся нестерпимо долго. Кипячение Персидского залива действительно дало много пара, пар поднимался ввысь, но в конечном итоге не исчезал в бескрайней вышине. Можно было наблюдать, как конденсат над Заливом выступает словно бы на некоем невидимом потолке, будто небо в действительности не сквозной выход в космос, а только красиво разрисованный потолок над нашими жизнями. Это явление осталось загадкой на тот момент, но поскольку осложнений оно не принесло, процесс успешно продолжался. Но вы сейчас уже можете догадаться, с какой преградой столкнулся пар из Залива. А также задаться вопросом, почему для арабов это оказалось загадкой, ведь к этому времени они уже должны были быть в курсе, что искусственная нефть устроила над страной – несколько соколов специально отделились от группы поиска потомков изобретателей и вернулись к Хамдану, чтобы сообщить об их открытии. Но в действительности те соколы не вернулись к Хамдану – они не смогли. Их остановили. Впрочем, стоит ли подбирать эвфемизмы? Их просто убили и убили специально для того, чтобы эмиратцы ещё какое-то время не знали, что находится над их головами и информационно отделяет их от остального мира. Раньше в этом повествовании мною было сказано, что искусственная нефть никоим образом не отреагировала ни на то, что соколы обнаружили её Купол, ни на практически стопроцентную вероятность того, что в дальнейшем соколы сообщат об обнаруженном своим друзьям – людям. И изначально так и было, точнее, так было в течении того времени, в которое небольшая часть соколов развернулась в сторону дома и даже успела пролететь вглубь страны на несколько километров. Но известно, что позади нельзя оставлять не только врага, но даже и вероятность врага. Соколы не знали или забыли о человеческом правиле. Это и стоило им их жизней. Вот как выглядели обстоятельства их смерти. Когда эти несколько соколов развернулись в обратную сторону и отлетели на некоторое расстояние от основной группы, что продолжила удаляться от Объединённых Арабских Эмиратов, движимая одним желанием – выполнить задание людей, им, нескольким крохотным и по большому счёту довольно беззащитным точкам в бездонном аравийском небе, вдруг показалось, что их кто-то нагоняет. Знаете, бывает такое странное чувство, что за тобой кто-то намеренно движется, ты чувствуешь это, даже если не видишь преследователя. Они тоже никого не видели... некоторое время, а потом то, что преследовало их, предстало перед их взорами. Предстало оно не сразу, убийца представал перед ними постепенно. И вот тут мне следует объяснить, почему их будущий убийца не смог появиться перед ними сразу весь. Сначала откуда он вообще взялся. Ну, тут просто, поскольку убийца не прибыл в атмосферу Земли из безвоздушного космического пространства вокруг планеты и за такой короткий промежуток времени не успел бы, поднявшись с поверхности земли, найти в огромном небе таких небольших птиц, остаётся только один вариант и он же является верным – он отделился от нефтяного купола. Он родился в его недрах, родился сначала только как изображение убийцы – собственно, изображения это всё, что продуцировал Купол. Как вы помните, всё одно большое общее изображение на Куполе держалось на кристаллической структуре поднятого в воздух кремния, ещё точнее на некоторой надложке по аналогии с подложкой, используемой в планарной технологии, вот эта надложка и стала местом зарождения будущего убийцы смелых соколов. Ещё точнее, зародилась будущая смерть отважных соколов всё в тех же анналах памяти искусственной нефти – на частицах твёрдых парафиновых углеводородов, структурах, о которых уже говорилось в моём повествовании. Но в этот раз ей уже не пришлось возвращаться в алмаз принцессы Хайи, а алмазу снова становиться филиалом или резиденцией на тот период самого большого человеческого врага – искусственная субстанция некоторое время назад обнаружила, что всё-таки способна рождать нужные ей изображения непосредственно на Куполе, она выяснила это, когда ей понадобилось вносить некоторые предсказуемые коррективы в живой рисунок Купола, рисунок, имитирующий жизнь арабского общества. Вооружённая этим знанием, искусственная нефть сразу решила, как поступит с несколькими птицами, так неосторожно узнавшими то, что им знать было нельзя и более того – решившими известить об этом людей. Как вы помните, искусственная субстанция продублировала свой Купол ещё одним, сделанным из неё самой, именно он оставался подвижным и таким образом, находясь в ковалентной савязи с первым, двигал изображение на надложке, которая была самым верхним, внешним слоем означенного Купола. Вот этот – нефтяной – слой Купола и стал колыбелью убийцы. Только в этом случае изображение не пошло на надложку – иностранным спутникам-шпионам, случись им посмотреть именно на этот участок Купола, по мнению нефти совсем необязательно было видеть новое изображение. Изображение убийцы сразу начало материализоваться. Материализация происходила за счёт переноса глубинных, информационных частиц искусственной нефтяной субстанции на... и вот тут надо будет сказать, что же стало носителем изображения вне кристаллической структуры кремниевого Купола, изображение поселилось не на чём ином, как на обыкновенных, вполне обыденных градинах, собранных в кучево-дождевых облаках, волею судьбы зависших в тот день над границей  Объединённых Арабских Эмиратов – воде, принявшей состояние льда и своей кристаллической структурой полностью соответствующей кристаллической структуре кремния, задействованного в устройстве нефтяного купола. Перенос изображения произошёл напрямую, без возврата в блестящее украшение одной из жён шейха Мохаммеда, мною уже упоминались некие «глубинные информационные частицы», учствующие в материализации, так вот, не будет ошибкой сказать, что под ними мною подразумевались частицы всё того же электронного водорода, уже упомянутого мною ранее в контексте вещественно-гравитационной связи, которую искусственной нефти пришлось ослаблять, чтобы её Купол однажды не рухнул на землю, новость в том, что этот электронный или иначе информационный водород особенно выраженно стоял за всеми жидкими средами планеты – здесь его третий и четвёртый электроны были сформированы особенно чётко. Парадокс в том, что и искусственной нефти передалось от настоящей то, чего она в силу своего разума не без оснований опасалась – водород. Но и даже большее произошло в недрах самой искусственной субстанции – по аналогии с природными информационными частицами в ней зародились её собственные весьма и весьма похожие. Обладающие способностью перемещаться, руководимые усилием воли своей хозяйки, они и унесли образ  будущей гибели соколов с кристаллическойструктуры кремния на аналогичную структуру льда, скопившегося в собравшихся облаках. Процесс не был мгновенным, силы искусственной нефти несмотря ни на что были ограничены, если бы она в начале своего становления уподобилась абсолютно дикому зверю, энергии было бы много больше, но она уподобилась тому, у кого над животным началом стоит разум – человеку, а даже самый плохонький разум самого примитивного представителя нашего вида требует несравненно больше энергии, чем мозг самого сообразительного животного. Большая часть энергии искусственной нефти уходила на её самоорганизацию по человеческому типу. Но именно это устройство дало ей те амбиции, которые заставили её превратиться в личность. Итак, процесс был запущен, по ходу своей материализации, изображение отделялось от Купола и переходило в воздушное пространство – туда, где ему предстояло выполнить то, зачем оно было создано. Отдельные градины, которым предстояло выпасть на землю обычным градом, а даже на Аравийском полуострове град вполне обычное явление, получили иную судьбу – стать частью гигантского организма и вместо случайного поражения случайных же объектов – без нанесения им фатального урона – участвовать в намеренном убийстве.
                Но переправить изображение – это только полдела, этим изображением ещё нужно было управлять. Дело в том, что «Нарисованный» искусственной нефтью убийца не был изначально запрограммирован и запрограммировать его у искусственной субстанции возможности не было, нефти пришлось непосредственно управлять им. Думаю, вам небезынтенресно, каким образом она заставила подчиняться ей то, что по существу своему было просто замёрзшей водой. Ей, как обычно, пришлось найти способ. Искусственая субстанция вовсю пользовалась своим везением, а выражалось это везение в следующем: в те дни над страной было довольно ветрено, многим песчинкам пришлось подняться довольно высоко над землёй и взгляни на них араб, если бы он мог видеть так далеко в небеса, он бы подумал, что надо позаботиться о своём верблюде, но в отличие от обыкновенного араба, в буквальном смысле не видящего дальше окружающих его песков, искусственная нефть видела в поднятых ветром песчинках свободный, пока никак не задействованный, кристаллический кремний. Но даже и этого было бы мало для её насущной задачи, она же увидела главное – в результате нехитрого природного явления эти песчинки оказались вкраплёнными в сформированные градины, те самые, на кристаллическую структуру которых нефть перенесла изображение своего будущего убийцы. Вот тогда-то субстанция, по своей сути абсолютно искусственная, в очередной раз поняла, как можно использовать явление, бывшее природным. Её анализаторы после практически моментального анализа сообщили ей все химические возможности объекта, которым в данном случае были частицы песка, поднятые ветром в бескрайнее аравийское небо. Кое-что её весьма в этом заинтересовало. Многие из этих песчинок были кварцем,        полиморфной модификацией диоксида кремния, и вот одна способность кварца привлекла внимание искусственной нефти отдельно – кварц обладает способностью образовывать так называемые двойники (crystal twinning), то есть образовывать срастание из двух и более кристаллов. Что именно это давало искусственной нефти? Это давало главное – возможность соединиться с этим кварцем напрямую, прямо сейчас и без поиска обходных путей. Искусственная нефть поступила просто – сымитировала кристалличекую решётку и посредством таковой срослась с аналогичной решёткой вышеупомянутого кварца. Одлинаковость кристаллических решёток дала ей возможность идеального наложения своей воли, возможность, усиленную склонность кварца срастаться с такими же структурами. После нехитрого, а главное, недолгого процесса воля искусственной нефти оказалась в известном смысле делегированной в состав тех самых градин, на кристаллической структуре которых уже освоилось изображение убийцы. Именно эта воля собрала необходимое количество отдельных градин в единый организм, заставив их начать срастаться... но вот тут-то и возник тот дефект, который привёл к тому, что соколам так и не удалось увидеть своего убийцу целиком. Градины начали срастаться в единое тело, но закончить процесс не удалось. Изображение начало преследование соколов, ещё будучи в процессе материализации. Ресурсов нефти не доставало на полноценную материализацию – она и так отдала всё, что имела на тот момент на означенном участке событий, перед этим ещё и дополнительно отдав значительную часть себя на изоляцию определённых, третьих, электронов в составе сверхэлектронного водорода, так важно было ей, чтобы люди внизу оставались в неведении, недостаток ресурсов и был причиной некоторой неравномерности проявления материализованного изображения. Иными словами процесс материализации так и не смог завершиться. К тому же изрядные силы искусственной субстанции ушли на то, чтобы частично материализованное изображение могло перемещаться в воздушном пространстве земной атмосферы. Для этого искусственной нефти опять пришлось искать приемлемый – и срочный – выход и снова его найти. Поняв, что не в состоянии материализовать будущего убийцу полностью в один момент, она прибегла к такому варианту: нефти пришлось «двигать» своего убийцу, постоянно материализуя его в новой части простраства, это можно сравнить с тем, как если бы на негативе фотографии изображение проявлялось то в одной, то в другой части снимка, постепнно перемещаясь, допустим, от правого края фотографии к левому. К тому же, чтобы гарантировать нахождение выведенных из кучево-дождевых облаков градин в небе, она прибегла к старому фокусу по ослаблению гравитации на одном, выборочном, участке, в данном уже случае на участке гравитационно-кварцевой связи.      
                Итак, вслед за соколами выдвинулся ещё находящийся в процессе материализации и в состоянии постоянного перемещения организм. Поэтому убийца убивал следующим образом. Кстати, небезынтересно, образ чего выбрала искусственная нефть для исполнителя своей страшной воли. Это был птеродактиль или какой-то другой представитель птерозавров, обитатель далёкого прошлого нашей планеты, сам того не ведая, отдавший свою внешность для химического мутанта, рождённого в таком светлом и безопасном на вид небе, что укрывало Аравийский полуостров многие и многие сотни тысяч и миллионы лет. Но, сколько бы повествование ни расписывало свои узоры вокруг да около, перейти к сцене убийства нам придётся. Единственный ещё момент, почему искусственная нефть дала своему созданию такой облик. Мы до конца так и не знаем, были ли у этой нефти какие-то связи, в том числе и информационные, с настоящей нефтью, залегающей в недрах земли и являющейся свидетелем многого, происходящего на планете давным-давно, видевшей многих животных, которых не видели во плоти мы никто, но, наверное, что-то было, раз она оказалась знакома с таким образом. К тому же в камерах-преобразователях, как вам уже известно, содержались образцы нефти природной, которая могла содержать в себе микрочастицы древних животных. Сам по себе образ был выбран неплохо: его размеры, природное вооружение оставляли мало шансов противнику или жертве, а маневренность его в данном случае зависела исключительно от энергетических ресурсов нефтной субстанции. Соколы никогда не видели такого существа, ни они сами, ни их предки. Опыта каких бы то ни было контактов с таким врагом у этих птиц не было. Поэтому, когда их убийца, а вернее, несколько частей его, оказался перед ними, никто из них не смог отреагировать правильно – то есть бежать, ну или в случае птиц улетать, как можно быстрее. Да строго говоря, они так и не увидели его целиком, им просто не представилось такой возможности. По известным уже причинам убийца не мог проступить одновременно весь: материализовывались по очереди либо огромный клюв, либо одна когтистая лапа, либо другая, либо гигантское крыло и так далее. Атаковать убийца тоже мог только теми своими частями, которые  успели материализоваться к моменту начала его атаки. Собственно и само наступление момента атаки зависел от того, насколько «собран» был смертельный комплект. Первым пал сокол, летящий позади всех – замыкающий, он даже не успел понять, почему настала темнота и что его больше нет среди живых. Зато остальные птицы смогли перегруппироваться и атаковать в ответ. Им ещё никогда прежде не приходилось нападать на отдельно взятое гигантское крыло, находящееся в воздухе без прилагающегося к нему тела, но и это было не надолго: только первые два-три соколы приготовились вонзить в него свои когти, оказалось, что они нападают на гигантский клюв... вонзиться в который они так и не сумели. Не сумели, потому что нападающий на них искусственный организм поглотил всех троих и сделал это так: материализованные клюв или когтистое крыло птерозавра были ложной угрозой, смерть таилась в ином – непосредственно перед тем, как погубить свою жертву, птерозавр «распадался» на тысячи мелких градин, это достигалось за счёт мгновенного взаимного отталкивания, вызванного между градинами внутренним усилием самой нефти, слившейся с, так некстати для соколов, гостеприимными частицами кварца,               окружив намеченную жертву, тысячи градин вновь собирались в единое тело, но уже с заключённой в него жертвой, далее наступала смерть жертвы. Этот способ искусственная субстанция сочла оптимальным. Химико-физические связи внутри птерозавра сминали птичье тело, его ошмётки падали на землю, когда тысячи градин вновь распадались, чтобы заключить в себя слудующего сокола. А учитывая скорость перемещения этих градин, можно сказать, что даже соколиная ловкость ничего не могла сделать, чтобы спасти своих обладателей. Оставшиеся соколы попытались отлететь на некоторое расстояние, чтобы дать себе хоть какой-то шанс обдумать ситуацию и понять, что за неведомый враг возник перед ними, но почти мгновенно созданный искусственной нефтью убийца и также убивающий, увы, не позволил им это сделать. Как они погибли, вы уже можете себе представить. Ну а самого убийцу ожидала участь обыкновенного града – он просто просыпался на землю, всё-таки выполнив своё изначальное предназначение. А мы с вами можем теперь констатировать, что искусственной субстанции всё же случилось, в определённом месте и в определённое время, научиться использовать и воду тоже – хотя бы в одном из её состояний, хотя соседства именно с этим веществом она старалась избегать на протяжении всего своего существования, благо, на Аравийском полуострове это совсем не трудно. Знала ли тогда искусственная нефть, что эта самая вода своеобразно отомстит ей, «перейдя» на сторону людей? Ну а если вы зададитесь вопросом, как преступление, совершённое высоко в небе, стало известно, то я предложу вам вспомнить, что между соколами существовал язык Последнего вопроса, именно с помощью этого языка Гайят и его товарищи выяснили, что Саудиты уничтожили всех соколов Саудовской Аравии, тем же путём они выяснили и про своих товарищей, отправившихся сообщить людям об обнаруженном нефтяном куполе. Только сделали они это нескоро, а именно тогда, когда немного освободились от постоянных заданий, что давали им люди и значительная их часть вернулась в Объединённые Арабские Эмираты.
                Когда процесс кипячения был завершён, вся вода, ставшая на какое-то время конденсатом, вернулась обратно в Залив, пролившись коротким дождём. Что до уровня воды Залива, то он визуально не понизился, кипячение не привело к иссушению или хотя бы обмелению Персидского залива. Но далее встал вопрос о возвращении в него его законных обитателей. Как души предков оберегли животный и растительный мир Залива, вы уже знаете. Правда, вывели из искусственной смерти и вернули их к жизни они уже в пресной воде. Это означало, что рыбам и растениям, привыкшим прежде к морской воде, вообще не знающим кроме неё других вод, предстояло отныне обитать в новом мире. Состояние искусственной смерти в отличие от людей, касательно которых никаких изменений не требовалось, изменило обитателей Персидского залива – теперь они были пресноводными. Кстати сказать, солёная вода аравийского моря не им грозила. Перегородка из душ «ещё не рождённых» так и осталась между Персидским заливом и Ормузским проливом, навсегда разделив пресную воду Залива и морскую Ормузского пролива. Это стало постоянным экзаменом для ещё не родившихся душ – участие в поддержании этой перегородки добавляло определённых баллов будущим обитателям мира живых. 
                К концу процесса Хамдан стал безразличен ко всему, он больше не чувствовал ни ярости, ни ненависти, ни даже неприязни, так же, как ярость и ненависть, покинули его и добрые чувства. Если бы его спросили, что он чувствует к своему отцу или к нежно любимой ещё день назад Летунье, он ответил бы, что ничего и даже сам не удивился бы этому, так как на удивление у него не было сил. Ни к отцу, ни к матери, ни к братьям и сёстрам, ни к той, кто является женщиной всей его жизни, у него не было ничего, кроме безразличия – процесс кипячения полностью выпотрошил его душу, сам же Хамдан не держался на ногах и это несмотря на то, что души предков защищали его жизнь во время всего процесса, чутко отслеживая, где проходит граница жизненных сил Хамдана Аль Мактума – предки не дали бы ему погибнуть. Таков оказался этот процесс, на всём белом свете только один Хамдан Аль Мактум мог бы оценить его энергозатратность. Души предков дали понять, что такое состояние души временно, чувства вернутся, как только силы восстановятся. Обрадоваться этому Хамдан тоже не смог – у души пока не было сил. Тем временем люди вернулись из состояния искусственной смерти, снова став частью окружающей действительности – будто краски, которыми был раскрашен тот или иной человек на полуострове, стали ярче, жизнь вернулась на полуостров, хотя сами люди даже не заметили этого. А вот с обитателями непосредственно Залива дела обстояли иначе: возвращать их было некуда – воде Залива предстояло остаться пресной, посолить обратно её не могли, Поедатель слёз не отдал бы свою добычу ни за что и никогда, арабы стали обладателями огромного запаса пресной воды. Но вот с пропитанием из Залива дела стали хуже – пропитания в Заливе просто больше не было. Да, со временем там появятся рыбы и растения, приспособленные к жизни в пресной воде, но пока, непосредственно после опреснения и кипячения Персидский залив был пуст. Так что же стало с его обитателями? Они ещё какое-то время оставались в состоянии глубокого потустороннего анабиоза, это время было нужно, чтобы арабы смогли подготовить сотни гигантских аквариумов с морской водой, куда предстояло переехать обитателям Персидского залива. А Объединённые Арабские Эмираты отныне могли по праву считаться страной аквариумов, которые одновременно были и парками развлечений – несмотря на все пережитые потрясения, шейхи не разучились делать деньги из любых обстоятельств – и рыбными магазинами. Этот этап был закончен. После Хамдан перестал чувствовать души предков – они вернулись в свой мир, тем не менее удерживая связь с потомками. Их тысячелетняя работа по охране своих потомков продолжалась, пока сами потомки вынуждены были дальше бороться за своё выживание как вида. Дело было в том, что с возвращением аравийского песка к своему первоначальному виду полная победа людей ещё не наступила. 
                (ПОБЕГ НЕФТИ В ДУБАЙ ПО ОСОБОМУ ВОЗДУШНОМУ ПРОТОКУ-КОРИДОРУ В ДУБАЙ ) 
                Далее моё повествование продолжено будет тем, что это самый подходящий момент для того, чтобы упомянуть, что над Аравийским полуостровом летают не только птицы. Не хуже птиц летают ветра и один из них оказался весьма кстати  там тогда, когда был очень нужен одной загнанной искусственной субстанции. Буквально в тот же самый день, когда завершилось обратное преобразование песка и души предков сказали Хамдану, что он может остановиться, так как дальнейшее кипячение необходимости не представляет, потому что тепла сгенерировано уже достаточно и процесс сможет закончиться сам, люди стали свидетелями одной неприятной картины. И между прочим тот факт, что они вообще смогли это увидеть, можно расценивать как колоссальное везение, учитывая размеры всего полуострова. А произошло конкретно следующее, с одним из порывов ветра над песком, к тому моменту почти совершенно вернувшим себе своё лицо, взметнулось тёмное облако – это последний легион нефтяных песчинок спешил покинуть столь опасное место. Искусственной нефти помог ветер, именно он поднял её достаточно высоко, чтоб её носители – песчинки попали в так называемый «ветровой коридор» – ветровой проток от Эр-Рияда до самого Дубая. «Ветровой коридор» был продуктом местной розы ветров, именно таким образом соизволившей связать Эр-Рияд и Дубай посредством постоянного направления ветра. Ну а в судьбу искусственной нефти вмешался Его Величество случай – ветер будто зачерпнул немного песка из общей его массы, покрывавшей этот полуостров тысячелетиями и отдалили смертный час неспокойной субстанции на неопределённое время. В этот раз нефть не сопротивлялась. Нефти осталось лишь бежать туда, где всё началось. Туда, где начались её проблемы, туда, где был рождён Хамдан Аль Мактум. Если бы речь шла о человеке, то можно было бы сказать, она решила вернуться к истокам, но в случае вещества, которому был дан достаточно простой, но не ограниченный никакой моралью разум, это было бы преувеличением значения её поступка. Парадокс заключался в том, что несмотря на всю нежелательность для себя попадания в руки к людям теперь, когда они были вооружены против неё, нефть не могла отвыкнуть от них так же, как они от неё. Они и сейчас продолжали с ней бороться только потому, что не смели ослушаться своих шейхов во главе с Хамданом. Но теперь уже необратимо люди и нефть были разведены по разные стороны баррикад. Нефти не было дано узнать, что такое одиночество – понятие слишком абстрактное для этого вещества, но сейчас она действительно была одна. Рассчитывать на кого-то или что-то было невозможно. Её главный союзник – тайна всех действий пал первым от любознательности Хамдана. Её второй союзник – Саудиты и мелкие предатели вроде Мохаммеда Аль Нахайяна оказались разгромлены, их армия Замещённых сначала разогнана соколами по окружающим Эр-Рияд пескам, после собрана в передвижной санаторий, а точнее загон, в котором в итоге оказались чистые люди, потому что она должна была бросить все свои ресурсы на попытку прорваться к глубинным залежам своего природного аналога, но проиграть и там. Её третий союзник, но не третий по значимости – её собственные планы был обрушен сегодня окончательно. Её тайно собираемая армия потерпела поражение от людей, нефть оказалась плохим полководцем. Не так оказалось с людьми. Арабы, в нефтяную эпоху ставшие исключительно разбалованными, с пинка Хамдана развили необыкновенную для них прыть – они научились если не опережать нефть, то хотя бы гнать её, как охотничьи собаки. Нефть понимала, что за ней отправят преследователей. Но скорость её зависела теперь только от ветра, который пока оставался попутным. Впрочем, тем этот коридор и выделялся среди прочих воздушных потоков – скорость ветра в нём всегда оставалась постоянной: даже если ветер полностью стихал над всем полуостровом, в этом «ветровом коридоре» он продолжал дуть из Эр-Рияда в Дубай, потому-то коридор и получил своё название. 
                (ЛЮДИ ИЩУТ, КУДА ОСЕЛИ НЕФТЯНЫЕ ПЕСЧИНКИ В ДУБАЕ)
                Посвящённые люди знали, что ветровой коридор заканчивается ориентировочно около «Заабеля». Однако люди считали, что нефть попытается и дальше с помощью ветра добраться до пустыни и исчезнуть в ней. Люди сразу решили, что песчаное облако не станет рассеиваться, а будет стараться оставаться концентрированным веществом, таким образом искусственной субстанции проще сохранять накопленную энергию – она не тратится на покрытие расстояния между удалёнными друг от друга частицами нефти, находящихся в рассеянныех песчинках. Если вообще можно говорить о какой-то концентрации нефти в её нынешнем состоянии. Люди Хамдана уже знали, что нефть ушла из замещённых – души их предков поделились с ними своими подозрениями относительно планов искусственной нефти по смешению с природной, это был их последний подарок своим потомкам. Также души предков сообщили, что замещённые скорее всего теперь чисты, потому что для проникновения на уровни, залегающие глубоко под песком, ей понадобилась вся её масса, накопленная к сегодняшнему дню. А если души предков говорили «скорее всего» или имели определённые подозрения, то события, относительно которых у них были такие подозрения, уже можно было считать фактом свершившимся. Из всего из этого люди могли сделать вывод, что положение искусственной нефти довольно плачевно. Однако малая её часть оставалась на свободе, а даже малая часть такой хищной субстанции ещё могла преподнести сюрприз. Песчаное облако было не так уж велико, тем не менее каждая песчинка в нём была полноценным носителем нефти и пока оставалось абсолютно невыясненным, насколько каждая такая песчинка была заразна. Люди верили, что если им сильно повезёт, они смогут найти в песках ближайших пустынь чёрное нефтяное болотце по аналогии с тем болотом, каковым до недавнего времени был весь Аравийский полуостров. Однако самые бдительные среди арабовдо конца не снимали подозрений и с самого города как возможного места пребывания нефтяной беглянки. Именно это заставило людей всё-таки уделить какое-то внимание городу, но опять, как и прежде, вопрос встал о подручных средствах. Дело в том, что всё, что было у арабов на этот счёт – это бинокли и остатки высотных зданий, которые можно было использовать как вышки, с которых и производить осмотр прилегающих к ним территорий. Средство ничтожное, когда речь заходит о поисках рассредоточенных по городу чёрных песчинок. Да, в распоряжении человечества уже имеются так называемые нефтяные датчики, но они сконструированы так, что неотделимо закреплены на соответствующих производствах: отслеживают процент нефти в водах, сточных водах, в конденсате и прочее. Ещё у людей были их верные товарищи по борьбе с искусственной субстанцией – соколы, но они, недавно в буквальном смысле слова вернувшиеся с того света, нуждались в срочном отдыхе, их дальнейшее самочувствие оставалось под вопросом. Поэтому, как могли, осомтрев Дубай, люди сосредоточились на пустыне. Как-то само собой, автоматически, преследователи решили, что она ушла в пустыню на попутном ветре. Но в те дни в Дубае стояло безветрие.
                (НЕФТЯН.ПЕСОК НА КРЫШЕ ЗААБЕЛЯ)
                По небесному коридору облако нефтяных песчинок попало на крышу дворца «Заабель» – на крышу семейного гнезда Хамдана Аль Мактума, хорошее место по мнению нефти, чтобы ожидать там своего злейшего врага. Этот коридор очень помог искусственной нефти. Могли ли предчувствовать люди, когда открыли его для себя и отправляли по нему первых соколов с какими-то важными на ту пору донесениями, это чтобы соколы летели ещё быстрее, что однажды им воспользуется самый серьёзный враг рода людского, какой только когда-либо существовал, и в отличие от Иблиса из Корана или библейского дьявола враг вполне реальный, а не придуманный людьми, хотя людьми же и сотворённый? Коридор, стартующий от королевского дворца Эр-Рияда и заканчивающийся над «Заабелем», не был хитрым изобретением, он просто-напросто был устроен с учётом розы ветров. Все роют подземные ходы, чтобы соединить крепости, дворцы, оборонительные форты, а арабы имеют воздушный ход. Этот ход и сегодня на своём месте и наши соколы по-прежнему пользуются им. Но тогда им воспользовалась гонимая по всему Аравийскому полуострову субстанция. Хамдан с его людьми также вернулся в Дубай: когда обращение песка было завершено, бОльшая часть его людей вернулась с ним в Объединённые Арабские Эмираты, оставив небольшую группу людей во главе с одним из заместителей Хамдана для управления бывшей Саудовской и бывшей Нефтяной, а теперь пока просто Аравией. Хамдан вернулся в свой родной город, оплот своих надежд, не спокойным. Угроза оставалась и искусственная нефть снова могла ударить, и люди снова могли оказаться совершенно не готовы. В первый же день после своего возвращения в разрушенный Дубай он вышел на крышу своего дворца обозреть город. Хоть с некоторых пор и появилось много высокого новодела, шейхи из рода Аль Мактум предпочитали старую добрую крышу своего дворца. С этой крыши и с крыш подобных дворцов, правда, не таких пышных, смотрели на город их предки тогда, когда он был ещё обыкновенной деревней, не следует же и им отвергать эту традицию. Босыми ногами Хамдан прошёлся по нефтяному песку – рассеянный по всей крыше, тот был слегка серым, а не чёрным. Хамдан песку не удивился – обычное дело в Дубае, где песок проникает буквально повсюду, начиная с гостиных и детских постелей, где спят наши дети, заканчивая нашими зубами, хрустеть на которых этот песок любит уже многие столетия. Самый решительный из рода Аль Мактумов даже не подозревал, что наступает не просто на крышу своего дома, а топчет последнее тело искусственной нефти. Но почему субстанция не смогла ничего сделать? Ветра не было и песок не смог прицепиться к Хамдану. На секунду задерживаясь на его босых ступнях, попадая между пальцами обнажённых ног, песчинки вынуждены были каждый раз осыпаться, и так повторялось снова и снова, пока Хамдан прогуливался по крыше. Город, на который он смотрел, ещё был его родным городом и словно бы не был, во всяком случае не тем городом был этот сегодняшний Дубай, к которому взрослый Хамдан успел привыкнуть в последние десятилетие. Дроны, казалось, не оставили Дубаю надежды на возвращение себя былого. Но совсем недавно также было и со всем аравийским песком, однако вот теперь Хамдан смотрел на по-прежнему жёлтые холмы, лежащие на горизонте. Они почти победили, люди почти справились с одним из величайших несчастий в своей истории, хотя Хамдан понимал, что найдутся люди, которые сочтут таким несчастием его самого. Но он сделал то, что должен был сделать, он не мог мириться с тем, как эта искусственная субстанция пожирала сначала экономику его общества, потом само общество, а потом и вовсе начала открытую агрессию по отношению к человеку. Это извиняло все действия Хамдана, не всегда удачные действия. А что извиняло нефть? Он не видел для неё извинений. Хамдан покинул крышу, а нефть в виде всё того же песка осталась лежать на ней бессильным трупом, не в силах даже шелохнуться. Ну а потом выпал дождь, вода, включённая в извечный круговорот воды в природе после опреснения Залива, была уже изменённой – она была смертельна для нефтяного песка. После того, как тот дождь, первый в том сезоне, прошёл по крыше, на ней оказался уже простой аравийский песок, умеренно рыжего цвета, совершенно такой же, какой уже некоторое время лежал и на улицах города, и на его окраинах, и за городской чертой, глубоко в пустыне. На Аравийский полуостров вернулись прежние рыжие дни. Но Хамдан недолго пробыл в Дубае, дела требовали его появления в Аравии – там начинались беспорядки среди местного населения.         
                (КАК ЛЮДИ УЗНАЛИ, ЧТО ВСЁ ДЕЛО УПЁРЛОСЬ В 1 ПЕСЧИНКУ? «НАПАДЕНИЕ »ГАЙЯТА НА ХАМДАНА – все так решили – А ОН ХОТЕЛ СКЛЕВАТЬ ПЕСЧИНКУ)
                А в Аравии всё это время Хамдана ждал его верный Гайят. Сокол заболел после возвращения с того света и на какое-то время остался в Эр-Рияде. Кстати, не он один вернулся из загробного мира обессиленным. здесь только можно повторить, что живым нечего делать в потустороннем мире. Но без помощи соколов даже души предков не знали, как вернуть Поедателя слёз назад. Ну а после выздоровления сокол решил сам задержаться в бывшей стране Саудитов – как вы помните, Гайята беспокоило исчезновение саудовской королевской семьи и он лично занимался этим вопросом. Он целыми днями парил над Эр-Риядом, порой вторгаясь вглубь окружающих пустынь – что-то в сердце подсказывало ему, что враг мог задержаться на полуострове. И, конечно же, Гайят ждал встречи с Хамданом, он всегда ждал этих встреч, когда дела заставляли его быть не вместе с хозяином. Вот кто должен был обрадоваться долгожданной встрече с другом. Однако всё произошло не совсем так, как ожидалось. Гайят удивил всех вокруг и самого Хамдана так, как не удивлял никогда прежде. Вместо того, чтобы плавно опуститься на руку Хамдана, как это бывало прежде, сокол, почти не сбавляя скорости, ринулся на него. Так же отчаянно, как он напал на исполнителя убийства при покушении на Хамдана тогда ещё в Саудовской Аравии, теперь он нападал на самого Хамдана. Что случилось с соколом и чем он переболел, что смог напасть, а главное, увидел какие-то причины для нападения на друга? Сокол отлетал на мгновенье, словно для того, чтобы осмотреть Хамдана ещё и ещё раз и убедиться, что это действительно он, и нападал снова, будто он внезапно возненавидел своего лучшего друга. Даже Хамдан не понял своего бывшего друга, неужели загробный мир так подействовал на верного прежде сокола? Или это очередной и самый подлый фокус искусственной нефти, сумевший добраться до него через его любимого сокола? Но если бы люди сразу поняли, как просто объяснялось поведение сокола. Ведь, несмотря на все атаки Гайята, Хамдан до сих пор не проронил ни капли крови. К тому же сокол однажды уже вёл себя резко и оказалось, что он спасает Хамдану жизнь. Обстоятельствам суждено было повториться – Гайят вновь знал то, чего не знало всё остальное окружение Хамдана. Сокол заметил на Хамдане то, что не заметил больше никто. Одна-единственная песчинка, песчинка уже известного чёрного цвета, неподвижно сидела на кандуре  Хамдана Аль Мактума. Сокола отгоняли и не давали ему закончить необходимое – склевать её. Но что произошло и как эта песчинка могла оказаться на одежде Хамдана? Тогда, на крыше дубайского дворца «Заабель», нефть встретила свою смерть. Только одна песчинка смогла спастись – она смогла прицепиться к этой жизни... к одежде человека. В принципе для этого ей подошёл бы любой человек, но судьба интересный сценарист и сводник – тем человеком оказался никто иной как Хамдан Аль Мактум. Это была именно та встреча, которой желала нефть ещё со времён своего могущества. В итоге встреча произошла чуть позже. Причём Хамдан, в отличие от нефтяной песчинки, способной распознавать своих врагов в лицо, остался не осведомлён о ней. Этой встрече дано было быть в самом Дубае –  городе детства Хамдана, как остатки нефти туда добрались, вы уже в курсе, чего вы не знаете пока, так это того, что мама Хамдана, всегда в детстве говорившая ему стеречься сквозняков, была права. За счёт вот такого сквозняка и произошла сцепка последней нефтяной песчинки с кандурой её заклятого врага, в этот раз вынесшего её из-под погибельного дождя. Знала ли нефть, что белая кандура Хамдана станет её убежищем? Практически невидимая на этой кандуре, она оставалась на ней в виде своего последнего бойца, а скорее уже просто носителя, не способная более причинить вред своему заклятому врагу – человеку, который первым встал у неё на пути. И тем не менее использовать его она ещё могла. Песчинка оставалась невесомым наездником не один день вплоть до того, как какие-то дела потребовали возвращения Хамдана в Аравию. Но, я думаю, у вас возник вопрос, как этой песчинке удавалось перебираться с кандуры на кандуру, пока Хамдан оставался в Дубае? С тех пор, как началось противостояние с искусственной субстанцией, загнанный делами, Хамдан часто спал, не снимая кандуры, порой не меняя её по нескольку дней. Не он один тогда забыл о перемене платья, многие арабы не имели времени умыться – мой скромный рассказ вряд ли способен передать всё напряжение той гонки между искусственной нефтью и людьми. Гонки за выживание. Потому что изначально было ясно, что в живых останется кто-то один, либо она, либо человечество. Первыми забили тревогу араба и именно им предстояло остановить её. Это требовало больших и малых жертв. И проходить несколько дней в одной и той же кандуры не было заметным мучением на фоне тогдашних лишений. Но вернёмся к этой последней нефтяной песчинке, потому что именно она сейчас становится очень важна. Человеческие телохранители Хамдана перестарались и не дали соколу покончить с песчинкой. В итоге песчинку стряхнули и на исчезла под ногами людей. Когда люди поняли действия сокола, рядом уже не было той, против кого можно было бы продолжать эти действия. Нефть снова ушла в побег. Осталось настичь беглянку. Сейчас она сольётся с соплеменницами и растворится в Аравийских просторах и останется там лежать на века или часы – до нового не ожидаемого людьми удара. Но настичь самого маленького члена всего песчаного сообщества, малое среди всего, что кажется гигантским рядом с этим, всего лишь одну песчинку из миллиардов лежащих и летающих вокруг – это был вызов ловкости человечества. Вызов пришлось принять арабам. Снова пошли бесконечные, начинающиеся до рассвета и не заканчивающиеся после заката совещания, снова люди гнались то ли за врагом, то за мечтой, наверное, за мечтой избавиться от врага раз и навсегда. Пока хотя бы не выпускать её за пределы бывшей Саудовской Аравии. Хамдан, к которому вернулась способность чувствовать, которая отказала ему после того, как он отдал всю свою энергию на кипячение Залива, испытывал огромный стыд перед своим соколом. Но Гайят снова спокойно сидел на его плече – соколу тоже было неловко за то, что он в тогдашнем своём порыве не догадался словами сказать Хамдану об опасности. Но раскаиваться уже не имело смысла.       
                Что наверняка люди знали об этой песчинке? Они знали о способе её передвижения. Кто-нибудь когда-нибудь ездил на ветре? Так, чтобы буквально, без дополнительных приспособлений? А вот она может – эта песчинка может таким образом добраться очень далеко, где никогда уже не будет найдена, пока не обнаружит себя сама. И тогда всё начнётся сначала. Противостояние возобновится и разгорится с новой силой, а ресурсов у людей уже не осталось – борьбе со смертельной зависимостью было отдано всё. Соколиные ресурсы тоже заметно уменьшились, лучшие соколы погибли в бою с дронами, а оставшиеся были живым памятником погибшим. Силы людей тоже давно были на исходе и людям приходилось бороться с врагом уже за гранью своей выносливости. Это было то, что люди знали наверняка. Ну а чего люди не знали, так это того, была ли сбежавшая песчинка последней из всей популяции или только одинокий шпион? Для начала людям было необходимо выяснить именно это. Арабы ещё не знали, что дождь смыл вопрос последних остатков искусственной нефти с повестки дня, как и не знали они того, где упомянутая песчинка могла прицепиться к одежде Хамдана. Поэтому, ожидая опасности со всех сторон, они старались не терять времени даром. Люди искали способ. Но что всегда бросается в глаза в подобных ситуациях, так это то, что люди без своих технических изобретений, большая часть которых до сих пор завязана на нефти, выглядят младенцами на лоне дикой природы собственной же планеты. Арабы тоже чувствовали себя младенцами – без какой бы то ни было техники, без своих соколов, оставшись наедине со своими скакунами, которые были готовы везти их куда угодно, тем не менее не отвечая на вопрос, куда же именно ехать и в каком направлении искать потерянную песчинку, они в полной мере узнали значение слова «беспомощность». Впрочем, что до соколов, те после проводов Поедателя слёз в полном составе вернулись из загробного мира и, как всегда, были готовы оказать любую услугу своим друзьям. Но даже для соколов найти одну-единственную искомую песчинку в море аравийского песка было задачей невыполнимой. Тем не менее поиск начался. 
                (ОХОТА ЗА ПОСЛЕДНЕЙ НЕФТЯН.ПЕСЧИНКОЙ )
                И снова охота – лучшее время для арабов. Арабам не привыкать охотиться. Запуская с руки сокола – свой безошибочный бумеранг или стреляя в иноземных угодьях, взятых в аренду, арабы демонстрируют потомственное умение взаимодействовать с природой в качестве хищника или, вернее, погонщика хищника. И сражаясь с изобретением человеческого же ума, они продолжали среди прочего бороться за то, чтобы отстоять перед обстоятельствами своё право называться верховными хищниками. Потому что они уже столкнулись с блестящей возможностью перейти в разряд жертв. И тут надо сказать одну очевидную вещь, на том этапе, на котором они были, они могли бы признать, что им повезло, что Хамдан Аль Мактум принял за всех них решение не пользоваться этой сомнительной возможностью. Таким образом, отвергнув одну возможность – стать жертвой, люди искали другую – добраться до своего врага. Они почти уже сделали его жертвой вместо себя, но это была та тонкая грань, граница, на которой всё могло поменяться. Тот, кто стал почти жертвой, мог в любой момент вернуть свои недавние позиции. Нефть в глазах людей снова оказалась в выигрышной позиции, потому что о ней, кроме того, что она ещё существует, теперь не было ничего известно. Ни где находится замеченная песчинка, ни то, является ли она последней, ни даже то, на что она способна. Хотя, наверное, один обнадёживающий момент всё же был, люди всё-таки склонялись к тому, что эта нефтяная песчинка – последняя, в частности, Хамдан вспомнил, как души сказали ему, что «над Аравийским полуостровом теперь пойдут иные дожди». Хамдан не сразу понял, что означает эта фраза мёртвых предков, но впоследствии соотнёс слова душ предков о дождях с испарением обновлённой воды Залива и его осенило – преобразованная вода, выпадая в виде дождей, добьёт искусственную нефть, где бы она ни была. Оставался ещё риск её попадания в помещения, особенно опасно это было бы, если речь зайдёт о жилых помещениях, но и на этот счёт у арабов была одна идея. Впоследствии Хамдан думал обязать каждую арабскую семью иметь у себя в квартире или доме как минимум одного сокола – он всё ещё помнил внимательность Гайята, и только человеческая несообразительность помещала отважному соколу покончить с вопросом искусственной нефти раз и навсегда. Ни одна самая маленькая песчинка, какой бы крошечной она ни была, не укроется от глаз сокола ни в квартире, ни в целом доме. Но пока она где-то в бескрайних песках, она по-прежнему остаётся врагом номер один для людей. Что угодно может произойти, когда лютый зверь загнан в стесняющие рамки. Когда бесконечно большое сосредоточилось в настолько малом, что отразилось во многих поговорках и пословицах всех народов мира. Сколько поговорок про песчинку есть у каждого народа? Знаменитая вещь и не мене знаменитая мера. Только кто-то ею отмеряет ничтожно малое, а кто-то может отмерить смертельный риск для всех людей. Последний оплот ещё совсем недавно могущественной субстанции оказался крупинкой песка. Это и ирония, и страшная опасность для людей. Хамдан был не единственным, кто боялся думать, как она расцветёт в их земле – царстве песка. Предчувствия Хамдана не обманули его. Словно бы в помощь последней носительнице нефти поднялся ветер. Будто тысячи буйных коней рванули с места, уносясь в воздушную даль, и люди знали, песчинка – всадница, которая может вскочить на любого из этих коней. Найти одну-единственную песчинку в бесконечных песках своего полуострова – с такой задачей арабы, да и люди в целом, ещё никогда не сталкивались. В детстве у них могло бы быть развлечение «проследи за муравьём», но никто из этих арабов не играл в детстве в игру «проследи за песчинкой». Да и то, что касается муравья, его надо видеть изначально и уже не выпускать из виду, иначе не увидеть вновь среди других муравьёв муравейника. Сколько раз за время изматывающего поиска арабы мечтали, чтобы её проглотил  случайный верблюд с куста, но заниматься этим вопросом приходилось им. Ветреная погода держалась все эти дни, настолько ветреная, что обсыпались ресницы с век у людей, брошенных на поиск. Это обстоятельство добавляло скорости перемещениям песчинки. Но в какую сторону она могла начать перемещаться и с какой конечной целью, этого люди не знали. Чёрный цвет обречённой ночи ушёл с их родного песка, но он словно поднялся в воздух и застлал преследователям глаза, арабы вели свои поиски в кромешной темноте незнания. Если в своё время на какой-то период нефть приобретала  способность связываться с людьми телепатически и использовала этот навык для связи с королевской семьёй Аль Сауд, то у людей такой возможности никогда не было. Люди были сейчас слепы. Нефть перестала оставлять следы и проявлять себя хоть как-то. Но люди понимали, их враг остаётся рядом с ними, где-то в ближайших песках. Весь Аравийский полуостров был «ближайшими песками» для арабов. Было ли нефти знакомо отчаянье? Это не было известно, но люди уже начинали постигать отчаянье вполне. Они почти видели победу, они почти-почти победили, но враг снова ускользнул. Хотя из нападающего враг превратился в бегущего, это не слишком утешало, так как все понимали, насколько переменчивы подобные обстоятельства. Но как же именно искали арабы невидимую беглянку?
                Помощь пришла неожиданно и из неожиданного места – научный городок Масдар около Абу-Даби с его Институтом науки и технологий (прим для перевода: Masdar Institute of Science and Technology) впервые попробовал оправдать своё существование и двадцать с лишним миллиардов долларов, вложенных в него, выдав на гора своё первое изобретение – переносной магнит для поиска нефти. Возможно, изобретателей из Масдара навело на эту мысль то, как дроны нефти магнитили экспатов во второй день атаки. Ознакомившись с прибором, Хамдан приказал начать конвейерное производство. Несколько тысяч приборов в итоге оказались в руках у «погонщиков нефти», как сами себя называли преследователи. Арабы рассредоточились по пустыне с этими магнитами-датчиками и молились Аллаху, потому что только он мог послать необходимое им везение. Мобильные магниты расставляли в зависимости от «отзвуков» нефти. Чем сильнее был «отзвук», тем мощнее становилась сила магнита. Продвигались практически наощупь. Прощупывали пространство магнитами, как слепой ощупывает лицо нового человека, арабы и не подозревали, что пустыня настолько мало им знакома. Окружающие пустыни были велики, а разыскиваемая песчинка к этому моменту уже могла отлететь на территорию Омана или Йемена. Единственное, что помимо аравийского бешеного солнца грело тогда людей, нефтяные отзвуки были пока довольно сильны – песчинка пока не успела отлететь слишком далеко, тем более что ветер стихал. Люди решили помочь сами себе. У арабов родилась идея «Гнезда».
                («ГНЕЗДО». МАГНИТАМИ НА ОПР. УЧАСТОК ПРИМАНИЛИ ПЕСЧИНКУ но с опр. расстояния магниты начинали взаимно отталкиваться, поэтому сузить диапазон поиска хотя бы до одного квадратного метра с такой техникой людям не было дано. вставить в абзац!! )
                Идея «гнезда» – это была идея самой простой ловушки, какую только можно было тогда придумать. Ещё задолго до этого Хамдан был готов остаться в пустыне в полном одиночестве ради рандеву с нефтяной песчинкой, но люди решили поступить иначе. Те самые магниты, которыми арабы пытались вычислить нефтяную песчинку, и преуспели в этом, теперь решили использовать, чтобы сковать её в одном месте. Люди уже приблизительно знали, где она находится. Магниты с четырёх сторон выстроили заслоном и люди начали сближаться. В итоге с помощью магнитов арабам удалось локализовать нефтяную песчинку – получился сравнительно небольшой участок. Намагниченное «гнездо» – это были несколько сотен километров, но по сравнению со всем простором Аравийского полуострова они были небольшим участком, размеры которого давали вполне ощутимую надежду на поимку. На фоне окружающих пустынь это действительно был маленький пятачок. В «Гнезде» было, как в тумане – всё видно, но не видно главного. Под ногами охотников лежали миллиарды песчинок, миллиарды крошечных и безобидных тел, которые вместе составляли такой родной и понятный песок; песчинки, песчинки, песчинки, песчинки, но только одна из них интересовала людей. Тело, рядом с которым и муравей может показаться заметным существом, тело, на которое можно наступить и не почувствовать конкретно его в скопище других таких же под стопой человека – абсолютного гиганта над ним. Разыскиваемое тело, которое можно найти, а можно и нет. Но теперь люди были уверены в успехе. Нефть смогли локализовать в прибрежной пустыне Эль-Хаса. Может быть, нефть в итоге хотела пытаться уйти от своих преследователей по воде, может быть, она просто оказалась в тупике, мы уже не сможем спросить её об этом. Но как бы то ни было, она была почти поймана. Впрочем вы все знаете древнюю арабскую поговорку – не бей верблюда, пока не перейдёшь пустыню. Людям ещё предстояло много работы и не меньше мер предосторожности. В первую очередь люди следили за тем, чтобы больше ни на чьей одежде не оказалось маленькой пассажирки. Возвращавшиеся с охоты из «Гнезда» тщательно мылись, вообще, всем жителям полуострова и особенно Саудовской Аравии было рекомендовано мыться как можно чаще. Вообще стараться, чтобы песок не попадал на тело. Что в условиях этого же полуострова оставалось практически невозможным. Одна песчинка... несмотря на все меры предосторожности, она могла оказаться где и на ком угодно. Она могла покинуть полуостров – мир велик и так уязвим для такого маленького врага.   
                (НЕФТЬ ПОМЕТИЛА НЕКОТОРЫХ ЛЮДЕЙ)
                Сначала никто не обратил внимания, что у некоторых охотников вдруг одновременно появились небольшие родинки. Люди не рассматривали друг друга и не рассматривали сами себя. Люди следовали указаниям мыться и не приглядывались, сколько новых синяков, царапин или морщин они приобрели. Тем более никто не высматривал у себя новые родимые пятна. А между тем к этим родинкам стоило бы присмотреться. Обычными они не были. Они располагались в разных местах на теле, но отличало их одно – они были значительно темнее обычных родинок. Почти чёрные. Охотники носили их уже несколько дней. Ноша не была тяжела. И это вполне могло бы остаться незамеченным, если бы не одно распоряжение. Водные процедуры не показались достаточными и охотников решили дополнительно регулярно обследовать. Первое же обследование и выявило «особую пятнистость» у некоторых охотников. Кроме месторасположения эти пятнышки были абсолютно идентичны. Врач-дерматолог, на которого делался особый упор в этих обследованиях, и стал «предателем» нефти. Он засомневался в естественном происхождении родимых пятен и кроме нефти подозревать людям было на ту пору некого. Но остались вопросы. Для чего нефть могла пометить людей? Почему именно этих? Эти охотники были арабами, как и все здесь – неарабов к поискам не допустили во избежание дополнительных рисков. Как в конце концов она это сделала? Они могли только наступить на неё, наступить и никак этого не почувствовать. Нанести вред нефть уже не могла, тем более арабам, пожизненно находящимся под охраной душ их предков, стало быть, она намеревалась как-то использовать людей.    
                (ЛЮДИ ЖДУТ ЕЁ ДАЛЬНЕЙШИХ ДЕЙСТВИЙ)
                Хамдан, хоть его советники этого и не одобряли, лично появился в зоне поиска – в самом сердце «Гнезде». Что он увидел там? Картина после нескольких недель поисков была похожа на новый Вавилон. Это уже было похоже на столпотворение в зоне поиска, броуновское движение – вот что напоминали измученные люди. Но Хамдан не зря потратил время на осмотр, именно тогда и там его поразила одна очень простая догадка, которая и стала ответом на вопрос, зачем нефть пометила отдельных охотников, и помогла арабам сделать большой шаг вперёд. Люди перемещались, как и столетия до этого, на лошадях, какой-то араб проскакал на лошади мимо. Хамдан подумал, что сам какое-то время был скаковой лошадью для этой самой песчинки. Хамдан сделал правильное сравнение насчёт себя. А дальше это был уже вопрос только времени, когда придёт единственная правильная догадка. Нефть пометила потенциальных скакунов для своего последнего побега. Она решила выбираться из капкана на людях. На одном каком-то человеке, охотнике. Перед прочими охотниками с этого момента могла быть только одна задача – найти его. Кто из помеченных будет её «скакуном»? Теперь «поиск» происходил так: люди заходили в «Гнездо» и делали вид, что ищут песчинку-нефтеносителя, но на самом деле люди ждали. Люди ждали первого шага со стороны нефти. Присматривали в основном за помеченными, именно они были маяками света для охотников. Но со стороны всё выглядело по-прежнему, как оно и должно было выглядеть. Теперь люди и нефть оказались в одинаковом положении: и та, и другая сторона маскировались. Маскировка людей, вероятно, была наивной, но другого в сложившихся условиях борьбы за существование им не досталось. Каждому казалось, что именно он наступает на судьбоносную песчинку или именно он вдыхает её с ветром – гражданскому населению, сколько их было в стране, выдали противогазы, не в виду газовой атаки, но из опасения столкнуться с проникновением песчинки-нефтеносителя в лёгкие какого-нибудь жителя. Гражданских лиц берегли, как могли, им также было рекомендовано уехать из страны к родственникам или друзьям на некоторое время – вы все видели обращение Хамдана к жителям страны, а охотники работали без какой бы то ни было специальной защиты, потому что не было защиты от такого врага. Скафандров всё равно хватило бы только на единицы. Да и не было их у Объединённых Арабских Эмиратов и Саудовской Аравии, даже экспериментальных. Фактически у людей не было ничего, кроме их старательности и иногда удачных озарений.   
                (ПОБЕГ ОДНОГО ИЗ ОХОТНИКОВ)
                Этот охотник, который одним прекрасным утром попробовал вырваться «гнезда», как будто дал старт дальнейшим событиям. Дело в том, что охотников во избежание побега нефтяной песчинки на ком-то из людей не выпускали из зоны поиска к их семьям и родным. Это очень давило на людей. Такую нагрузку выдерживали не все и многих списывали. Этот же охотник просто побежал. Он пытался сбежать отчаянно и откровенно глупо. Так бывает, когда лошадь понесла, ей уже безразличны препятствия, так же выглядел и тот араб – казалось, что какая-то дикая страсть гнала его из зоны поиска песчинки. Так мог выглядеть нервный срыв, но так же мог выглядеть и злой умысел. Злой умысел третьего лица. То, что нефть снова может воздействовать на людей, стало новостью в «гнезде». В души людей опять начал пробираться страх. Но тьма спала, так и не успев взойти на горизонт событий: это души предков выборочно сняли защиту с арабов-охотников. Никто не поможет арабам в пустыне, кроме их родственников. Да, некоторое количество людей ставилось под удар, но жертва была оправданной. К тому же, пример бывших замещённых ясно говорил, что нефть может покинуть человеческий организм, пусть и оставляя необратимые последствия, но всё-таки давая время пожить. Души предков были склонны к сантиментам не более, чем искусственная нефть, просто они действовали на другой стороне. И они сделали то, что сделали. Это было сделано именно для того, чтобы подтолкнуть остатки нефти к нужному действию и чтобы направить события по необходимому руслу. В итоге нефть воспользовалась «предложением» душ предков, собственно, это не было особенно умно с её стороны, но, видимо, выбирать ей было не из чего. Она погнала одного из охотников прочь из «гнезда». Что было дальше, вы знаете.      
                Люди решили, что первый шаг нефтью сделан. Второй шаг оставался за людьми. Человека задержали... и когда ожидаемой песчинки на нём не оказалось, невероятное разочарование настигло людей. Но от этого догадка Хамдана не стала менее значимой, стало быть, этот араб был использован нефтью для отвода глаз, а сама нефтепесчинка попробует сбежать на ком-то другом. Люди просто взяли не того в этот раз. Сколько бы пришлось ожидать, пока нефтепесинка не проявила бы себя ещё как-то, пока не стало бы очевидным, какой тихий и незаметный «скакун» должен вывезти её туда, где её ждала полная свобода, неизвестно, но людям помог случай. Лошадь, на которой сидел несчастный араб, вдруг начала громко ржать и неестественно поводить головой, а поскольку общее напряжение уже не отпускало людей ни на минуту и всеобщая подозрительность практически достигла небес, на поведение лошади обратили самое пристальное внимание. «Тихим скакуном» последней нефтепесчинки оказался действительно скакун – с араба она просто соскользнула на лошадь под ним. Попала на морду, ещё конкретнее, в глаз несчастного животного. Не сумев стать зрачком, крохотный чёрный кружок так и замер странной родинкой на внутренней стороне нижнего века, ближе к слёзному протоку. Впервые люди могли её видеть. Собственно говоря, только ограниченное число арабов смогли её видеть воочию, но какое же огромное впечатление произвела на них эта крошечная почти что уже пылинка. И вот когда уже самая первая рука потянулась к ней, чтобы вынуть врага всего человечества из лошадиного глаза, песчинка вдруг прыгнула сразу на несколько метров ввысь – там как раз пролетало «такси», на котором она рассчитывала деться хоть куда-нибудь.
                (ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСЧИНКА ГИБНЕТ В ЗАЛИВЕ)
                Нефть была вынуждена принять наихудший для себя вариант – запрыгнуть на сокола, тот летел куда-то и нефти было пока всё равно, куда – главное, подальше от охотников. Но, наверное, надо бы сделать небольшое уточнение, каким именно образом она умудрилась запрыгнуть куда-то в безветренный день. Вы уже поняли, что песчинка всё-таки обрела способность перемещаться без ветра. Пребывая в пустыне достаточно долгое время, искусственная субстанция лихорадочно искала варианты расширения своих возможностей и навыков. В конечном итоге прежде неподвижное и зависящее от того же ветра тело песчинки обрело некоторые способности. Искусственная нефть училась у окружающей среды, она выделяла в ней наиболее подходящие поведенческие образцы и старалась воспроизвести нужные возможности. Неизвестно, какие конкретно и насколько сложные метаморфозы произошли у остатка нефти на молекулярном уровне, но нефтяная песчинка научилась простому фокусу – она научилась прыгать. Её учителем стала обыкновенная песчаная блоха, коих на Аравийском полуострове великое множество, его пески просто вольница для этих небольших, но подвижных созданий. Как песчинка воспользовалась приобретённым умением, вы уже знаете. Прицепившись к перу, песчинка с частицей нефти обозревала мир с высоты соколиного полёта. Подобное уже было с ней, когда она смотрела на мир из Кубов, но не точно такое. Сокол, позволивший нефти оседлать его, ничем не показал, что почувствовал её. Хотя, возможно, этот сокол, как и все его соплеменники, чувствовал много больше  уже довольно давно. Но не всегда нужно показывать свои чувства. Он нёс остаток искусственной нефти к финалу этой истории. Сокол нёс её к глади Персидского залива, которую в тот день не трогала даже лёгкая рябь. Летя на соколе к своим последним минутам, искусственная нефть, похоже, так и не поняла, что всё это время именно соколы были тем, чего ей следовало опасаться больше всего. Соколы и были теми единственными нефтедатчиками, с помощью которых люди отслеживали её местонахождение. Магниты, которые люди принесли в пустыню, были лишь отвлекающим маневром, они были призваны отвести «глаза» нефти, пока настоящие датчики, природные датчики, оказавшиеся в распоряжении арабов практически с самого начала этой истории, выясняли, где находится последняя нефтяная песчинка. Да, люди рассредоточились по пустыне с магнитами, но то был лишь спектакль, призванный стать некоей шумовой завесой. Единственные маячки-магниты были у соколов и замещённых, когда первые уводили вторых в пустыню Дехна, и изобретены те маячки-магниты были дубайским школьником-двоечником, сыном одного из членов личной команды Хамдана, не заявлявшем о себе прежде ни одной хорошей отметкой, а оказавшимся на деле вундеркиндом, вы уже знаете, как соколы разместили эти маячки на замещённых, но поскольку на песчинку никто маячка не ронял, она оставалась неуловимой для таких маячков. Институт в Масдаре не изобрёл ничего путного, ведь изначально этот псевдонаучный городок под Абу-Даби затевался для отмывания денег на «инновационных проектах» и лавры новосибирского Академгородка из далёкой России, который даже после гибели Советского Союза, в стране, уже три десятилетия как доворовывающей наследие того великого государства, продолжал изобретать уникальные приборы, ему не светили, придуманный капиталистическими дельцами, он просто не мог дать ничего действительно полезного, тем более превзойти саму природу с её соколами. Нефть так и не узнала, что соколы её чуют, а это было первым, что она должна была узнать ради своей победы. Она ведь действительно могла победить людей. Этот последний полёт нефтяной песчинки, наверное, так и не раскрыл ей всю панораму того, что она могла сделать и с этой планетой, и с человечеством в частности. Мы не знаем, насколько велики были интеллектуальные возможности этой субстанции. Мы не знаем, начали ли роиться и выстраиваться новые планы где-то в молекулярных глубинах её организма. Мы даже не знаем, почему она не соскочила с соколиного крыла где-нибудь над пустыней. Наверное, она до последнего мгновения так и не поняла, что проиграла окончательно. Сокол уронил перо с песчинкой в Персидский залив, перо было цвета окончательного прощания. Это был сигнал для людей, что всё кончено. Соколы умеют сбрасывать перья как письма на землю людям – как при атаке дронов, но тогда слать письма соколам было особо некому, а в этот раз письмо поистине стало долгожданным. За соколом скакали всадники, они и увидели соколиный знак. Чёрное перо падало в Залив и его воды были готовы принять ту, кого ждали давно. Был полный штиль и последний боец нефти не смог оседлать самый необходимый в своей жизни ветер, ветер, который подхватил бы самую лёгкую на свете песчинку и унёс бы её в неизвестные дали. Последний остаток нефти падал в жидкость, которая была для человека целительна, а для неё смертельна. Нефть не была человеком и ей не было дано сожалеть о чём бы то ни было. Даже об отсутствии у неё хотя бы единого шанса на возрождение. Множество людей на нервно дышащих скакунах увидели то перо и его цвет, но чёрным это перо было не от того, что стало заражённым нефтяными миазмами, как вы помните, чёрный цвет был цветом прощания у соколов. Сокол не стал залетать на середину Залива, но он отлетел достаточно далеко от берега, чтобы никакая волна не смогла выбросить песчинку обратно на берег.
                Какое-то время перо оставалось на поверхности воды, потом оно всё-таки намокло и скрылось под водой. Искусственная нефть перестала существовать. Арабы, которым довелось стать свидетелями её гибели, оказались практически в таком же положении, как и сподвижники пророка Мохаммеда, Иисуса Христа или Будды, потому что главным в тех сподвижниках было то, что они были свидетелями. Они видели что-то значимое своими глазами. Это уже потом они и их помощники разнесли по всему свету то, что люди хотели услышать. Известие о гибели искусственной нефти было гораздо более значимым известием, чем новость о появлении на свет ислама, христианства или буддизма. И были люди, кто уже очень долгое время хотели услышать о гибели субстанции больше всего на свете. Хамдан Аль Мактум был среди тех всадников, которые наблюдали падение песчинки в воды Персидского залива. Он спокойно наблюдал за плавными движениями падающего пера, он понял, что означает его цвет, он увидел, как сокол после того, как сбросил своё перо в Залив, летит именно к нему – верховному главнокомандующему, чтобы на своём соколином языке доложить о победе. Хамдан спокойно принял сокола на свою руку, арабы никогда не расставались с перчаткой для соколов. Люди вокруг улыбались соколу, как герою того дня, поведение конкретно этой птицы во многом определило счастливый конец всей истории. В итоге сокол поднялся с руки Хамдана и полетел обратно к Эр-Рияду, люди последовали за ним. Всю дорогу обратно громкие крики и радостное улюлюканье оглашали окрестности. Так они и вернулись в основной лагерь. Что же касается Хамдана Аль Мактума, то он остался возле Залива. Хамдан понял, чего он хочет сейчас больше всего на свете. Скачка, такая быстрая, на какую только способен его конь, скачка, чтобы ощутить, как аравийский ветер бьёт в лицо, словно хочет  черты лица всадника сделать более смазанными, словно этот ветер хочет сорвать со всадника всё лишнее и наносное и обнажить самую его душу, а заодно и душу его коня, скачка до того места, где садится солнце, чтобы на следующий день подняться с противоположной стороны и осветить весь Аравийский полуостров, наверное, уже в миллиардный раз, скачка, которая сделает коня и его всадника единым целым и обоих вдоволь накормит песком. Скачка просто ради скорости – именно этого безумно захотелось Хамдану Аль Мактуму, скачка, в которой он мог бы совершенно расслабиться и забыть обо всём на свете, потому что все последние события можно охарактеризовать как его бешеную гонку с самим собой: сможет или не сможет он довести начатое до конца, вот чего он не знал до последних секунд. Но вот последние секунды жизни искусственной субстанции настали и он понял, что теперь стал свободным. Он снова может принадлежать только себе, своей семье и любимой женщине – то, о чём он мечтал все эти месяцы. И Хамдан понёсся вдоль берега Персидского залива, возможно, что в той скачке он по скорости опередил сам ветер, который всегда остаётся самым быстрым из всех живых существ. Да, вы не ослышались, ветер – это живое существо, одно из великого сонма созданий воздуха, что всегда рядом с нами, что одинаково может быть нам и другом, и недругом – всё зависит от того, чего изначально мы хотим от него. Недаром арабы даже пробовали  натаскивать ветер как сокола, чтобы он садился арабу на руку. Но сделать этого пока не смогли даже арабы. Поэтому они пока ограничились тем, что дали ветру прозвище «сокол» в расчёте на то, что однажды он всё-таки послушно сядет на руку арабу. Но тот раз Хамдан ни от кого ничего не хотел, разве что от своего коня – ещё более быстрой скачки. Водная гладь Персидского залива проносилась по его левую руку, Хамдан возвращался в Дубай. В родном городе его ждала возлюбленная, которую он не видел уже долгое время. Хамдан скучал по Летунье, как земля может скучать по небу, и вот теперь Хамдан отправился к самому горизонту, где и происходит соединение неба и земли. Там, за горизонтом, его ждал город-герой.
                (ХАМДАН РЕШАЕТ ПО ГОСУДАРСТВАМ-СПУТНИКАМ)
                (1.ЙЕМЕН)
                Но до полного завершения всех дел ещё было далеко. Оставалось ещё несколько государств, ситуация в которых была не совсем ясна Хамдану и его людям. Хамдан знал, что Саудовская Аравия в пору своего подчинения искусственной субстанции вынудила свои небольшие страны-спутники полностью отказаться от собственной добычи натуральной нефти и заставила их перепродавать её собственную нефть, хотя собственностью в этой ситуации как раз была сама Саудовская Аравия – собственностью искусственной нефти. Но как бы то ни было, Саудовская Аравия продавала странам-своим спутникам искусственную нефть, а те в свою очередь распространяли её по миру. После этого что могло ожидать Хамдана и его людей в этих странах-невольницах? Ситуация в Бахрейне, Катаре, Омане, а также Иордании была лучше, чем в бывшей Саудовской Аравии, но это потому, что она была там лучше изначально, в то время как в тогдашней Саудовской Аравии хоть какая-то цивилизация была представлена только хорошо защищёнными жилыми комплексами для высокопоставленных экспатов, работающих в основном в нефтяной отрасли, а всё остальное время проводящих за высокими сплошными заборами с автоматчиками на контрольно-пропускных пунктах. Но больше всего Хамдана Аль Мактума беспокоил Йемен, вернее то, что от него осталось. Не вам, высокопоставленным чинам государства, мне говорить, что наша страна совсем недавно участвовала в вооружённом вторжении в это государство, инициированное нашим бывшим патроном и «старшим другом» Саудовской Аравией. Большая часть моей сегодняшней аудитории курировала тот или иной вопрос по части реализации нашего военного вмешательства – для многих из вас это обыденные рабочие обязанности. Ну а в описываемый период приступил к своим обязанностям по Йемену Хамдан Аль Мактум. В Йемене действительно были большие трудности, особенно после того, как войска  арабской коалиции разрушили всю его инфраструктуру ещё в 2015 году, с тех пор практически ничего не восстанавливалось, а гуманитарная помощь, которая начала поступать в страну из наших эмиратов в 2016-ом, представляла из себя в основном то, что не могло быть послано в атакуемую страну открыто, как бомбы: как и всякая гуманитарная помощь, это были бактериологическое оружие и наркотики – самые последние достижение в этих сферах, под видом гуманитарной помощи они доводили до конца то, что было начато бомбами и артобстрелами, они уничтожали лишнее население, не пригодное даже к тому, чтобы быть трудовыми рабами в нашей стране или в Саудовской Аравии. Но для отвода глаз международных проституток – разных правозащитных организаций была среди этой «помощи» и кое-какая еда, в основном отходы нашей жизнедеятельности, то, что на наших кухнях не встречается даже в мусорных мешках. Такое поведение государств и в частности Объединённых Арабских Эмиратов напоминало то, как опускают новичков на зоне, сначала человека подавляют путём простого изнасилования, а после предоставляют ему покровительство – чтобы насиловать его кроме первоначального насильника больше никто не мог. Так же поступили и с Йеменом – его изнасиловали, а после, как это водится у ООН, начали подсаживать его на иностранное покровительство. Как покупается расположение ООН, опять же не вам мне рассказывать, вы все прошли долгую государственную службу и отлично осведомлены, как делаются подобные дела. Но делать дела умеете не только вы, нашёлся тот, кто смог вписаться в эту схему и начать свою игру – искусственная нефть, она, оказывается, зашла много дальше, чем даже Хамдан мог предположить. Хотя изначально можно было догадаться, что Аравийский полуостров она под себя подомнёт целиком. Но в Йемене ей пришлось воевать за себя почти так же, как в Объединённых Арабских Эмиратах. Договориться, как в Саудовской Аравии, она смогла не со всеми. Люди, известные средствам массовой информации как хуситы, вовремя всё поняли и выступили против неё. Против людей, по большей части уже замещённых людей, представляющих её интересы. Хуситы пытались взять под контроль места «добычи» этой нефти, то есть места, где располагались хранилища искусственной нефти. Например, нефтеперерабатывающий завод в Адене был ничем иным, как простым хранилищем саудовской нефти, абсолютно искусственной и настолько же злонамеренной. Её временное лежбище пострадало от действий хуситов и она была вынуждена двинуться в путь – всё глубже и глубже в местных замещённых. Другое нефтехранилище, в провинции Хадрамаут, тоже не пережило активности хуситов. И опять искусственная нефть уходила в местных замещённых ещё активнее, чем тогда, когда она просто лежала в своих хранилищах. Самым страшным было то, что хуситы тогда ещё не знали о замещённых – о том, что они среди них. Они просто воевали с оккупационной нефтяной политикой. По хуситам Хамдан решил так: пока не вмешиваться в их дела, искусственной нефти больше не было, а поднимать экономику разрушенной страны, разрушенной в том числе и по вне его государства, ему пока было не по карману. Это было жёсткое решение, но его собственная страна, по отношению к Йемену страна-насильник, находилась практически в таком же состоянии. 
                (2.СИРИЯ)
                Помимо Йемена в плачевном положении оказались Сирия и Большая часть Ирака, хотя, если говорить всю правду до конца, в горьком положении пребывал весь Ирак, причём ещё с 1991 года, все вы знаете, что случилось в том году. С тех пор страна так и не оправилась, особенно если учесть, что ей здорово помогали оставаться на полу-первобытном уровне. Занимаясь делами Сирии, Хамдан снова столкнулся с присутствием Российской Федерации, это уже становилось традицией и наводило на мысль о том, что помимо США у Ближнего востока теперь будет ещё один гость, который, однажды впущенный, никак не соберётся уехать к себе обратно. Но присутствие Российской Федерации в регионе, как вы уже знаете, объяснялось очень просто и отнюдь не человеколюбивыми мотивами, Россия защищала там свою природную, натуральную нефть и свои же доходы от её продажи. Ну и заодно демонстрировала потенциальным покупателям возможности своих истребителей – страна, очень любящая рассуждать о своём отдельном от прочего мира, русском, духовном, пути никогда не забывала о материальной стороне бытия и, например, её оборонная промышленность, а также сверхпродажи того, что эта промышленность изготавливала, исправно приносила доход самой духовной стране этого мира и нисколько не мешала поддерживать пустую легенду о таинственной русской душе. Хамдан Аль Мактум не хотел связываться с россиянами, он брезговал ими с того самого момента, как российские власти путём ловких, впрочем, совершенно прозрачных, манипуляций начали сдавать свой людской скот в аренду эмиратам в качестве туристов. Всё, что российским властям требовалось для этого, это перекрыть россиянам туристические тропы в Турцию и Египет. Хамдан полагал, что Россия сама уберётся восвояси, так как воевать в Сирии ей было уже не с кем. Задачей Хамдана было убедиться в том, что действительно не с кем. Выясняли для Хамдана эту информацию всё те же верные людям соколы, они значительно превосходили самое современное шпионское оборудование.
                (3. БАХРЕЙН. НЕФТЯНОЙ СТОЯК МОСТА)
                Но если теми же Йеменом и Сирией Хамдан интересовался в силу своих обязанностей главнокомандующего, то за ситуацию в Бахрейне у него болело сердце. Там была его любимая племянница и замечательные близнецы-племянники, его родная сестра была замужем за одним из сыновей бахрейнского эмира, хотя с две тысячи второго года бахрейнские эмиры предпочитали именовать себя королями. Но это было Хамдану знакомо, в эмиратах они, по сути простые племенные вожди, тоже предпочитали звать себя принцами. Но как бы то ни было, и в Бахрейне тоже людям Хамдана после того, как искусственная нефть вся ушла глубоко в песок, а после совершенно погибла, делать было уже нечего. Его племянники были живы и невредимы, в отличие от экспатов души их предков защищали их не хуже, чем эмиратцев души их предков. Но эти обстоятельства выяснились не сразу. Сначала Хамдана и его людей ожидал сюрприз. Когда небольшая, мобильная конница Хамдан подъехала к мосту короля Фахда, соединяющему берег Саудовской Аравии с берегом островного Бахрейна, моста они не увидели. Вернее, они увидели мост, но теперь он напоминал один из небоскрёбов, какими ещё совсем недавно любили меряться аравийские монархи. Искусственная нефть к приходу Хамдана и его людей уже действительно покинула Бахрейн. Единственное, кроме отравленных экспатов, что осталось от искусственной нефти в Бахрейне – это решение, которое она, сама того не ведая, приняла по поводу одного давнего соревнования, негласно ведущегося в среде стран-денежных бездельников. Итак, что именно произошло:  вы знаете, что Бахрейн находится на островах, с материком он соединён автомобильным мостом имени короля Фахда, того самого короля Фахда, который известен среди прочего тем, что держал среди своих самых приближённых советников небезызвестного Мухаммеда бин Абдулазиза Аль Сауда, имевшего прозвище «Абу Шарайян», то есть отец двух зол, помимо того, что алкоголика, ещё и бывшего долгое время главой королевского семейного совета семейства Аль Сауд и поддержавшего короля Фахда после смерти его брата, короля Халида. А известен упомянутый Мухаммед тем, что руководил убийством своей собственной внучки, саудовской принцессы Мишааль. Впрочем, пусть соответствующей вечной славой покроется не только его имя, но и имя безымянного аропортовского служащего, выдавшего девятнадцатилетнюю девушку, когда она пыталась покинуть свою варварскую страну, вынужденная прикинуться мужчиной. Но вернёмся к мосту короля Фахда, соглашение о строительстве которого было подписано четыре года спустя после убийства принцессы Мишааль. На другом конце моста, в том месте, где он примыкал к материковой части, находилась Саудовская Аравия. То есть с противоположной от Бахрейна стороны мост примыкал собственно к Аравийскому полуострову. К тому самому полуострову, песок которого с некоторых пор стал непригоден для искусственной нефти совершенно, вы уже знаете, как это произошло. Но пока основная масса искусственной субстанции погибала вследствие действий Хамдана и его огромной команды, включающей в себя даже души арабских предков, часть субстанции нашла неожиданный выход. Этим выходом стал мост короля Фахда. Стремясь спасти свою жизнь, искусственная нефть заполнила собой все микротрещинки тела моста, да, она знала, что таким образом будет находиться на смертоносной водой Персидского залива, но она и не собиралась касаться этой воды, планируя остаться внутри моста до более благоприятных времён. К тому же у неё был весьма небольшой выбор, либо этот мост, либо какие-то строения, вроде высотных домов, на полуострове, фактически на том самом песке. Она выбрала мост, где планировала собраться ближе к середине, чтобы между её последними частицами с обеих сторон и аравийским берегом был промежуток. Дальнейшее произошло буквально по аналогии с мужской эрекцией: как в момент эрекции кровь заполняет все пещеристые тела в половом члене, заставляя его твердеть и выпрямляться, так искусственная нефть, заполнив собой, всей своей ещё оставшейся мощью, абсолютно все микроскопические пустоты моста, подняла его дыбом. Возможно, искусственная субстанция впопыхах не смогла рассчитать собственное давление в ключевых точках, возможно, слишком значительное её количество оказалось одномоментно в основании моста со стороны Саудовской Аравии, но невероятное произошло – все двадцать пять километров моста встали перпендикулярно относительно земли, его конец терялся где-то в стратосфере. Было похоже, что на островках Эль-Хубар, который является искусственным островом-границей между Бахрейном и Саудовской Аравией, и принадлежащем Бахрейну Умм аль-Насане пролёты соединились, немного осев друг на друга, посредством своего же асфальтового полотна – оно сработало как клей, оторвав пролёты от этих кусочков суши. Это в свою очередь означало, что искусственной нефти, какой-то её части, всё же удалось проникнуть во всё строение. Нефтяная «эрекция» моста короля Фахда так и не спала к тому времени, как к нему подъехали Хамдан с его людьми. Нефть, похоже, умудрилась поставить его на такую точку опоры, что никакие колебания и собственное раскачивание  ему не угрожали. Так и решился спор, у кого на Аравийском полуострове.а заодно и во всём мире, самое высокое строение. Победила в этом нелепом соревновании людей искусственная нефть. Её памятник самой себе и поныне стоит нерушимо, когда будут строить новый мост между Бахрейном и бывшим саудовским берегом, неизвестно.
                До Бахрейна, как, впрочем, и до Катара, люди Хамдана добирались на лодках, на таких, на которых ещё их предки выходили в море. Но мореплавание у арабов в крови, несмотря на то, что у большинства они ассоциируются с пустыней. Да, ни один из них не стал Христофором Колумбом, но и Бахрейн находился значительно ближе, чем Америка относительно Испании. Встреча Хамдана и его любимых племянников состоялась. Также. как мною уже было сказано, состоялся и визит Хамдана в Катар, там дела ничем особенно от Бахрейна или Саудовской Аравии не отличались. Во всех этих государствах, включая сюда и Оман, Хамданом постоянно ощущалось американское присутствие. Впрочем, американцы были не в том состоянии, чтобы в дальнейшем во что-то активно вмешиваться. Они не были арабами и души предков не защищали их ни минуты за всё это время. Впервые за очень долгое время арабы вновь были главными на своей земле и помогла им в этом, как ни странно, искусственная субстанция. Но как и следовало ожидать, арабы её за это не благодарили.
                Но самого Хамдана занимал вопрос главенства над отвоёванной у нефти землёй. Хамдан не мог не думать, как объединить под своей властью все страны полуострова. Ему не нужна была власть, ему было нужно, чтобы произошедшее с его родиной никогда не повторилось в будущем, во всяком пока он жив на этом свете.   
                («КОРОНА ВЛАСТИ» В ЖЕРЛЕ ВУЛКАНА)
                Хамдан знал ещё не всё о полуострове, на котором родился и вырос, а бывшая страна Саудитов ещё хранила кое-какие тайны. Хамдану в скором времени предстояло узнать несколько больше о земле, по которой он ходил, а ещё чаще скакал на своём верном коне. Но, живя на земле, бывает совсем непросто разузнать о необходимой тайне или хотя бы вообще понять, что такая существует. Птицы, которые летают высоко, лучше знают тайны земли. Хамдан Аль Мактум знал одну такую птицу, а эта птица знала его. Его лучший друг – Гайят приберёг для него одну настоящую тайну, такую, о каких обычно говорят только тогда, когда смолчать нет никакой возможности, а иначе и не беспокоят покой подобных тайн своим словом. Но именно эта тайна имела прямое отношение к Хамдану, а точнее к его будущему, впрочем, как и к будущему всех аравийских стран. Хамдану Аль Мактуму не было никакой нужды думать о том, как собрать в единое государство все страны Аравийского полуострова, на протяжении тысячелетий такие дела на Аравийском полуострове вершились иначе. У полуострова была тайна, знали о ней люди весьма не случайные, и если человек не относился к древнему и именитому роду, то только самый умный и самый дерзкий имел шанс узнать о том, какому древнему ритуалу отдаёт должное суровый полуостров. Суровый, но такой падкий до даров. Были на нём места заповедные, а одно такое место берегло покой всего полуострова, это место находилось в Саудовской Аравии, на юго-западе страны. Совсем не там, где враждуют самум и хамсин, а шамаль (shamal прим.для перев.) пытается утихомирить их обоих, а пески вздымаются и опадают, будто дышит сама пустыня, но там, где, возможно, вы никогда не догадаетесь, что вы в Саудовской Аравии, если вас доставят туда с закрытыми глазами. Гайят предложил Хамдану проехаться к ответу, который тот искал. Вдвоём, сопровождаемые только небольшой группой преданных людей, держащихся от них на удалении, они отправились в провинцию Асир, их целью было украшение провинции – горная цепь Эль-Асир (прим. переводчика The Asir Mountains), именно к этой цепи принадлежала высочайшая вершина Саудовской Аравии, Джабаль-Сауда (Jabal Sawda). Не Harrat Rahat, не Harrat Khaybar, не Harrat Lunayyir, а именно эта гора была тем самым потухшим вулканом, в жерле которого находилось то место, куда нужно было попасть Хамдану. Только в том месте мог решиться его вопрос и исполниться его желание. Они отправились в Асир прямо из Йемена, где Хамдан находился к тому моменту, который граничит с этой саудовской провинцией. Для Хамдана путь был долгим и непростым, его верному соколу было немного легче, так как время от времени он ехал на плече Хамдана, но этот путь они должны были проделать именно так – пешком, претерпевая лишения, духовно очищаясь в пути. Причём всю дорогу конкретно у Гайята было какое-то приятное предчувствие, что в конце этого пути решится вопрос, который мучил его давно. Тот, кто хочет, тот доходит. В один из дней они стояли у подножия Джабаль-Сауды. Теперь им предстояло попасть внутрь потухшего вулкана. Официально считается, что единственный вулкан в мире с потухшей магматической камерой ( прим. перев. magma chamber) – это Thrihnukagigur, что переводится как «Три пика», в Исландии, но это не так, второй такой – Джабаль-Сауда. Но он не претендует на известность своего северного собрата, Джабаль-Сауда должен оставаться неизвестным, чтобы продолжать играть свою роль. В конце концов, если кому-то в этом мире суждено узнать о роли этого вулкана в жизни полуострова, всегда найдётся тот в судьбе избранного, кто поведает ему то, что тому полагается знать. В судьбе Хамдана таким повествователем должно было стать Гайяту.
                И Гайят заговорил. Его птичий язык был образным и таинственным, но Хамдан уже привык к иносказательности своего соколиного друга. Верная птица открыла своему человеческому другу его настоящий титул: «Держатель десяти гнёзд», а не «Хранитель двух святынь» – вот истинное название главного человека на полуострове. До недавнего времени им был король Саудитов, подношение этого злобного рода ещё лежало здесь, в центре формирования, имеющего вид каменной короны – кусок метеорита из стены Каабы. Тот самый чёрный камень из стены главной исламской святыни, после чего заменять его подделкой не стали, так как сквозь стены всё равно не видно его отсутствие – они у Кааабы не прозрачные. Но то в этом месте, от чего зависело окончательное решение, сочло, что его хотели обдурить, так как кусок метеорита может быть ценностью только для молящихся на него мусульман. Поэтому-то Саудовская Аравия не просуществовала на свете и сотни лет. Хотя всё же продержалось за счёт постоянного политического одобрения своих англо-американских кураторов, держались и саудовские монархи, среди которых был и Салман бин Абдулазиз Аль Сауд – последний из этих монархов, пошедший даже на сделку с искусственной нефтью, чтобы удержаться у власти как можно дольше, и отчасти это у него получилось, но его время прошло. Пришло время Хамдана Аль Мактума. Его дар каменной короне будет значительно больше и ценнее дара Саудитов. А Гайят тем временем продолжал. Он рассказывал своему другу, что ждёт того дальше. Хамдан примет страны полуострова по наследству от Саудовской Аравии – прежнего «Держателя гнёзд». Все сразу – их держит в одной связке древний магический договор, они соединены самой землёй Аравии. Собственно весь Аравийский полуостров держится на древней магии и та же защита душ предков – только часть огромного магического комплекса. Позже Гайят расскажет Хамдану об этом огромном комплексе больше, и опять же, сделает это именно он, сокол, потому что за неимением на протяжении тысячелетий в этих местах папируса или бумаги, вся информация о полуострове и происходящем на нём оставалась на крыльях соколов. Они были тайными носителями информации, призванные сохранять её в любые времена, пронося неизменной сквозь все людские пертурбации. А пока Гайят должен был поведать Хамдану вполне определённые вещи, касающиеся его ближайшего будущего. И по мере того, как Хамдан с Гайятом в повествовании последнего приближаются к месту Тайны, приближаемся к нему и мы.
                В горах страны, в жерле потухшего вулкана есть нечто, от чего зависит стабильность и в целом уклад вещей на всём полуострове . Это нечто, от которого всё зависит, располагается на самом дне. Дно жерла довольно труднодоступно, но не далеко от кромки жерла, буквально на расстоянии висящего на руках тела взрослого мужчины, начинается тропинка, по которой и возможно дойти до самого его дна. На дне, в самом его центре расположена «Корона полуострова», это то, что составляет сердце магического ритуала, проводящегося здесь на протяжении тысячелетий. Каменное панно в форме короны, как если смотришь на неё сверху, с совсем небольшими каменными чашами по кругу – местами для того, что в итоге запускает механизм ритуала. Это места для символических подношений. Такие подношения называются «жертва души»: у кого какая душа, у кого на что она способна, у кого какую историю хранит – человек, претендующий на то, чтобы быть основателем новой державы, должен решить, что лучше всего символизирует его личную историю, которая привела его в это жерло, и в итоге отдать это как подношение той магии, что живёт в жерле древней аравийской твердыни. Это очень простой ритуал, но точность его контролирует сам вулкан, а не претендент. Если человек не угадает с подношением, даже если он искренне ошибётся, не пытаясь сознательно обмануть вулкан, ему придётся уйти ни с чем. Вулкан не мстит за неточность, но и не снисходит до неудачников. Поэтому все страны, что создавались на теле полуострова, создавались очень удачливыми людьми. А в остальном ритуал «Присоединения стран» был очень прост, во всяком случае в той его части, которая осуществлялась человеком: подношение просителя присоединяется к кругу Короны – появляется страна. Очень часто в это жерло наведывались представители Великобритании. Например, и сами Объединённые Арабские Эмираты были созданы на теле полуострова таким же образом – создание государства предварительно одобрила магия вулкана власти и оно было внесено в реестр Короны власти, находящейся в жерле этого вулкана, Великобритания отдала за это шпинель из Британской короны, более известную как «Рубин Чёрного принца», в самой английской короне теперь неплохо смотрится подделка, а оригинал спокойно продолжает лежать в каменной короне вулкана. Примечательно, что изначально британцы хотели отдать Короне полуострова боле ценный алмаз «Куллинан-2», он же «Вторая звезда Африки», который находится в Британской короне как раз под «Рубином Чёрного принца», но Короне полуострова больше понравилась история «Рубина Чёрного принца» – она была более кровавой. Всё-таки жерло вулкана власти не было детской комнатой и приходили в него обычно люди, умеющие заключать договора с обстоятельствами, требующими крови. В него редко приходили с чистыми намерениями и практически никогда с чистой душой. В двадцатом веке Корона полуострова пользовалась необычайной популярностью, к ней приходили несколько раз и каждый раз это была Великобритания, или кто-то, как в случае с Саудовской Аравией, посланный ею. Так вот, так или иначе в двадцатом веке Великобритания приходила к Короне полуострова несколько раз и каждый раз возникали государства – это были Саудовская Аравия, Израиль, упомянутые уже Объединённые Арабские Эмираты, Катар, Бахрейн, Оман, Йемен, Иордания, Ирак и Кувейт, причём многие из этих государств были запущены не впервые. Также некоторые из этих государств, строго говоря, не находятся на Аравийском полуострове, или так, они находятся не только на Аравийском полуострове, и за это Корона ответственности не несёт, так же как и не несёт ответственности за отсутствие стабильности в тех государствах – она просто была вынуждена принимать дары, которые британцы в неё порой просто впихивали, а поскольку искренность британцев в желании управлять Ближним Востоком зашкаливала, кое-что сверх нормы выжать из короны власти им удалось. Но зачем Великобритания создала такие разные государства в близком соседстве друг от друга как Саудовская Аравия и Израиль? Ну а как люди делают вклады в разные банки? Хотя все банки работают по одному принципу. И тем не менее люди страхуются, не складывая все яйца в одну корзину. Так же страхуют себя государства, которые уже достигли такого уровня политического влияния, что могут создавать новые государства по своему усмотрению. Но в случае с Короной полуострова есть одно условие, диктуемое устройством самой каменной короны – государств не должно быть больше десяти. 
                За возникновение Израиля Великобритания отдала обитательнице жерла Джабаль-Сауды действительно ценную вещь. За Израиль в Корону полуострова было уложено кольцо царя Соломона, чтобы граждане нового государства всегда помнили, что ничто не вечно под луной; кольцо еврейского царя и драгоценный камень с трупа араба, как и деловые богатые арабы и евреи в Дубае, как-то, например, правящая семья Аль Мактумов и информационное агентство «Блумберг»(Bloomberg),  принадлежащее еврейскому миллиардеру, успевшему побывать даже мэром Нью-Йорка, а также Алан Лейбман, главный исполнительный директор управляющей компании Сола Керзнера «Керзнер Интернэшнл»(Kerzner International), обслуживающей отель «Атлантис» (Atlantis The Palm) в арабском Дубае, прекрасно уживались в одном месте в отличие от простых арабов и евреев современности, из которых одни по случаю и без кричат «Аллах Акбар», без толку кидая камни, а другие верят, что полностью социализированный армейский институт – основополагающих столп их общества и помимо социальных бонусов, которые даёт пребывание в израильской армии израильскому же гражданину, только он может защитить их от агрессивных бездельников Палестины. И верить в такие сказки про вражду арабов и евреев то же самое, что верить в то, будто плохие немцы истребляли невинных евреев во время Второй мировой войны, упуская из виду, что финансирование Третьего Рейха в основном велось как раз еврейскими банкирами Соединённых Штатов Америки и Германии. Впрочем, войны еврейского ростовщичества и банковского дела – это уже отдельная тема, но в почти что сказочной «пещере власти», находящейся на вполне не сказочном полуострове, при желании можно найти и их следы. Кстати говоря, о Палестине... это потенциальное государство неоднократно пыталось найти своё место в Короне полуострова, но пока все чаши Короны заполнены до предела и чтобы возникло государство Палестина, должно исчезнуть как минимум одно из уже существующих. Строго говоря, это место уже не относится к Аравийскому полуострову, зато является частью Израиля, который живёт под патронажем этой Короны. Поэтому становление Палестины как государства может произойти только через одобрение Короной, находящейся в жерле Джабаль-Сауда. Но если честно, то Палестина опять опоздала, уже Хамдан Аль Мактум находился возле Короны полуострова. Так что за дар собирался он преподнести Короне? Хамдан принёс с собой уникальную, единственную в своём роде нефтяную жемчужину.
                Да-да, та самая, последняя, нефтяная песчинка окончила своё существование тем, что стала единственной в мире нефтяной жемчужиной. Но подробнее, как это произошло ( прим. переводчика подробнее on how that happened). Последнее, что было известно о нефтяной песчинке, это то, что, находясь на упавшем из крыла сокола пере, она сгинула в водах Персидского залива. В воде, которая была для неё губительна. Однако перед тем, как она попала воду, ещё кое-что произошло. Это и дало впоследствии Хамдану возможность прийти к Короне полуострова с поистине уникальным даром. Пока перо летело, сокол неотрывно смотрел на песчинку. А тут надо сказать о соколах ещё одну вещь, у этих птиц есть ещё одно качество – взглядом они могут придавать форму предметам, не всем и не всегда, но порой у них получается очень интересно. Более того, о соколах ходит легенда, что если очень долго общаться с каким-то соколом, он может придать определённую форму твоему сердцу – сообразно своему характеру. Поэтому мы с уверенностью можем думать, что сердце Хамдана состоит из многих прямых линий. Но вернёмся к соколу, которому выпала честь доставить последнюю нефтяную песчинку к месту её гибели. Или, что уже нет смысла скрывать, к месту её преобразования. Сокол смотрел на её падение и, возможно, заранее расслабился, так как угрозы уже не было – песчинка была на пути к своей смерти. Он расслабился и начал думать уже о своём, продолжая смотреть на приближающуюся к водной глади песчинку. Так о чём же думал сокол в те мгновения? Почему-то он вспомнил о том, что когда-то Залив был местом жемчужного промысла, что многие и многие лодки бороздили его воды с целью принести к берегам перламутровую удачу. Что было это всё совсем ещё недавно. А песчинка всё падала и падала. И сокол ждал того момента, когда она коснётся воды и он сможет лететь назад. Рассмотреть эту песчинку на собственном пере трудности для него не составляло, соколиное зрение сильно превосходит человеческое; вот и получилось, что, предаваясь воспоминаниям о прежней жизни Залива, своим долгим птичьим взглядом он придавал ей форму круга – она становилась жемчужиной. Чёрной жемчужиной Персидского залива. Когда его перо коснулось водной поверхности, на его «борту» уже находилась крошечная жемчужинка. Жемчужинка, долгие мгновения назад бывшая ещё только песчинкой. Что было главным в переменившихся обстоятельствах? Вода Залива больше не была ей опасна. Жемчужина аккуратно погрузилась на дно, не так уж далеко от берега, и могла бы пролежать там очень долгое время, если бы в конце того же дня этот сокол не забеспокоился. Он забеспокоился, вспомнив о своих особых соколиных способностях и решил всё-таки признаться в том, что случилось по его недосмотру, или наоборот – под слишком пристальным присмотром. Таким образом в тот же день, что нефтяная песчинка стала нефтяной жемчужиной, Хамдан был в курсе этого. А вот дальше соколу пришлось кое-что пережить. Жемчужину нужно было доставать.
                Со дня её доставали аквалангисты. Но они работали не одни. Аквалангисты были нужны больше для сопровождения сокола, того самого, провинившегося, сокола в подводном скафандре. Для него пришлось искать именно скафандр, потому что обычный костюм аквалангиста с маской ему не подходили в силу отличия строения его тела от человеческого. Сокол находился непосредственно в шлеме, как будто в миниатюрном батискафе с длинным шлейфом того, что могло бы быть надето на человеческое тело, но в данном случае просто болталось, слегка придерживаемое парой аквалангистов. Сокол чувствовал свою вину и работал за всю подводную команду. Дно Персидского залива было довольно ровным и место сокол помнил хорошо, но несмотря на всё это задача не была из тех, что решаются в первые же часы. Морское дно в этом случае можно было бы сравнить с наземной пустыней – попробуйте найти одну песчинку в какой-нибудь из этих пустынь. Да, та стал жемчужиной, но даже после этого не слишком приобрела в размерах. Но сокол смог. Он сначала своё перо увидел, ну и жемчужину при нём. Наверное. нефтяная жемчужина хотела бы убежать, укатиться, уплыть от тех, кто её обнаружил и особенно от острых глаз сокола, но несмотря на подводные просторы вокруг, она лежала, словно в могиле, а там не разбежишься. Так же пребывая в состоянии полного бессилия, единственная в мире нефтяная жемчужина была поднята на поверхность и затем переправлена на берег, с которого на ещё совсем недавно, будучи песчинкой, предприняла довольно удачный побег, хотя и окончившийся для неё неожиданно. Ну а дальше – больше, она попала в руки Хамдана. Так они с искусственной нефтью встретились лично во второй раз. Хотя тогда никто не знал, нефть ли это ещё. Вот эту самую жемчужину он хотел положить в Корону полуострова как символ своих личных жертв и жертв его народа, а также жертв, принесённых теми, кто никогда не являлся частью его народа, но пострадал во имя его благополучия – жертв бесчисленной армии трудовых экспатов. Хамдан уже знал. что надо делать, чтобы на Аравийском полуострове возникло одно-единственное государство. Нужно было изъять из всех десяти чаш все те дары, что уже были им принесены, и положить свой дар, который должен был остаться единственным. После Хамдану, когда ему будет удобно, осталось бы только подписать официальные бумаги и новое государство начнёт существовать официально. Ему надо было пройти всего около сотни шагов по тропинке, неровно крадущейся по стенам жерла, оставить свой дар Короне и уходить обратно – дальнейшему ритуалу «Присоединения стран» не требовалось присутствие дарителя. Но жерло заповедного вулкана не собиралось отпустить Хамдана так быстро.
                Когда Хамдан уже практически спустился с, в буквальном смысле настенной, тропинки, Гайят вдруг забеспокоился на его плече. В жерле вулкана они были не одни. Какая-то пара суетилась на дне, пытаясь провести какие-то манипуляции с каменной короной. Они стояли к Хамдану спиной и их лица оставались невидимы. Хамдан был вооружён – редкий мужчина на Аравийском полуострове путешествует без оружия, поэтому неожиданная встреча с незнакомцами не особенно беспокоила его. Но его планам эти незнакомцы сильно мешали. Первой мыслью Хамдана было тихо и незаметно вернуться наверх, к выходу из жерла, и переждать, пока неизвестные не уйдут. Но вот вдруг что-то в движении одной из фигур ему показалось знакомым. Точно такая же сутулая спина изначально не низкого мужчины, так же малоподвижны полумёртвые руки, старческая аккуратность в передвижениях и какое-то странное общее впечатление, будто некая сила заставляет двигаться труп, мечтающий только об одном – упасть, – так двигался только один человек на памяти Хамдана Аль Мактума, так сдержанно, если не сказать скованно, держал себя только бывший король Саудовской Аравии, Салман Аль Сауд. Но с кем был тут этот старик? И чем были заняты эти двое? Даже со своего места Хамдан смог рассмотреть, что привлекло их в этом заброшенном жерле то же самое, что было целью его путешествия. И их приблизительные цели Хамдан тоже мог понять, но что они принесли в дар Короне полуострова? Хамдан достал пистолет и пошёл к ним. Они его заметили не сразу, какое-то время Салман Аль Сауд со своим спутником продолжали копошиться над Короной. Хамдан даже смог заметить мелькнувший пузырёк с тёмной жидкостью. Когда Хамдан приблизился настолько, что его нельзя было не заметить, бывший саудовский король что-то шепнул своему спутнику и те вдруг бросились бежать к одной отдалённой расщелине. Хамдан даже не предполагал раньше, что старики могут так быстро бегать. Хамдан не спешил их преследовать, он шёл осторожно, понимая, что бывший король мог не ограничиться одним компаньоном, хотя и известно, что Корона полуострова не принимает посетителей группами – спускаться в жерло с даром должны только те, кто имеет к конкретному, подносимому дару личное, интимное, отношение. Поравнявшись с каменной кладкой, изображающей Корону, Хамдан заметил тот самый пузырёк, что уже видел несколько минут назад. Брошенный Салманом, тот валялся возле одной из чаш Короны полуострова. Но что за тёмная жидкость могла в нём содержаться? Хамдан полагал, что знает ответ. По сути бывший король саудовского королевства пришёл к Короне полуострова с тем же, с чем с сам Хамдан. Это было самое значимое для них обоих, но значимое по совершенно разным причинам: для Хамдана это был символ того, что лишило его спокойной молодости и принесло почти неисчислимое количество смертей на землю его предков, теперь – его землю, это было то, что ознаменовало собой поворотный момент между прошлым и будущим, превратившись на какое-то время в одно нескончаемое чёрное настоящее, а для бывшего короля это всегда означало власть и деньги, деньги и власть – единственное, что давало смысл его существованию и вообще существованию людей его породы. Искусственная нефть, вот что было в брошенном Салманом пузырьке. Он почти уже положил его в чашу Короны, его соперник их Объединённых Арабских Эмиратов появился очень вовремя, иначе кто знает, что решила бы всемогущая Корона? Но куда бросились бывший король и его неизвестный спутник? Отложив исполнение подношения, Хамдан был вынужден проследовать к той же расщелине.
                Один момент напряг Хамдана, когда он ещё только спускался на дно жерла. Для потухшего вулкана здесь было слишком тепло. Поэтому он даже не удивился, когда, приблизившись к узкой расщелине, которая при приближении оказалась широким проломом, увидел в самой глубине клокочущую огненную массу. Долгие столетия Джабаль-Сауда делал вид, что он спящий вулкан ( прим. перев. dormant volcano) , долгие столетия сдерживал себя, чтобы не вырыгнуть на окрестности всю ту лаву, что скопилась в его недрах – вулкан отказал себе в своей природе, чтобы приютить на дне своего жерла каменный орнамент в виде короны, который немногие посвящённые знали как Корону полуострова. Но вся мощь древнего вулкана, его кровь, согревающая его каменное тело, уже еле помещалась в нём, она клокотала, будто требовала не символических подношений, а человеческих жертв. С того места, где стоял Хамдан она казалась только крошечной огненной точкой, но Хамдан знал, что в любой момент всё может измениться. Бывшего саудовского короля с сопровождавшим его лицом не было нигде видно. Однако, скрываться им было негде. Тут внимание Хамдана привлёк ботинок на краю пролома, явно принадлежащий одному из тех, кого он искал. Также рядом валялся обрывок ткани, очевидно, вырванный из одежды одного из них. Но самих беглецов не было видно. Хамдан вспомнил, что, ещё приближаясь к Короне, слышал будто бы какой-то крик, возможно даже, кричали сразу два голоса. Хамдан Аль Мактум не хотел верить, что бывший король Саудовской Аравии окончил свои дни, хоть то были и очень подлые дни, в той, с такого расстояния даже бесшумной, но на самом деле шипящей и страшно дышащей, огненной Геенне. Не такого конца желал для него Хамдан. Он хотел открытого суда для бывшего короля и всех его пособников, которых только можно было бы найти, Хамдан хотел, чтобы люди видели, что зло наказуемо. Но что оставалось теперь? Лишь передать всем весть о жуткой гибели Салмана Аль Сауда. Но в отличие от Хамдана его верный сокол был настроен иначе – он вдруг сорвался с плача Хамдана и начал кружить над каким-то местом невдалеке от края пролома. Он уже потратил очень много энергии на общение с человеком и сейчас был нем, но тем не менее пытался обратить внимание своего человеческого друга на какое-то обстоятельство. Хамдан решил, что Гайят, возиожно, нашёл одно из тел, зацепившееся за какой-нибудь уступ, так взволнован был его друг. Но правда оказалась много смешнее. Нисколько не похожие на горных орлов, бывший король и его спутник, который оказался никем иным как Мохаммедом Аль Нахайяном, торчали на действительно каком-то выступе в нескольких метрах от края пролома – они едва помещались там вдвоём, Хамдан даже не понял, как они сумели до него добраться, особенно как это сделал престарелый Салман, хотя тот уже продемонстрировал, что может бегать не хуже молодых, когда необходимо поспешить, чтобы уйти от правосудия. Видимо, эти двое хотели, чтобы их непримиримый противник решил, что они погибли. Что ж, у них это почти получилось. Первой мыслью Хамдана было как-то вытащить этих «скалолазов», но он вовремя одумался – в этом случае он сам оказался бы совершенно незащищённым, одно ловкое движение любого из врагов и сам Хамдан искупался бы в раскалённой лаве далеко внизу под ними. Хамдан отправил Гайята за помощью – снаружи вулкана Хамдан ожидала группа сопровождения, а сам он остался со своими врагами. Они не разговаривали, все трое думали о своём. Хамдан сдержался и не стал поздравлять Мохаммеда с возвращением из мёртвых, насмешки над двумя отчаявшимися подлецами казались ему неуместными. Но тут, видимо, оба беглеца, сами определившие себя в свою ловушку, устали стоять неподвижно, неловко замерев над глубочайшей, самой глубокой из всех, видимых Хамданом, а заодно и ими самими, пропастью и между ними произошла небольшая потасовка, если можно назвать потасовкой неумелое пихание двух пожилых мужчин, еле держащихся за один-два каменных выступа над головой, а ногами опирающихся на каменный карниз не шире мужской ладони. Что мог сделать Хамдан, чтобы эти двое не рухнули в пропасть окончательно? Ему оставалось только как какому-нибудь полудикому палестинскому мальчишке пригрозить им камнем. Бывший король и его спутник, вновь наслаждающийся званием живого, утихомирились. А вскоре подоспел и Гайят с помощью. Двух неудачников подняли с их узкого выступа и отконвоировали наверх. Хамдан остался наедине с Короной полуострова – улетел даже Гайят. Приносящий дар должен подносить его в одиночку. 
                Корона полуострова не ждала Хамдана, она никогда никого не ждала, все сами приносили ей частицы своей души, своих надежд и чаяний. Хамдану просто нужно было сделать то, что и всем до него, как и всем после него, кто придёт ещё в это место. Но Хамдан знал, как действовать. Он аккуратно вынул все дары из каждой из чаш каменной Короны и не менее аккуратно положил в самый центр, где должен был по замыслу бывшего саудовского короля поместиться пузырёк с искусственной нефтью, свою версию той же самой субстанции. Нефтяная жемчужина легла на новое ложе, оно было не так мягко, как перо сокола, но сюда за ней уже не придут никакие водолазы. Ну а после сразу было надо уходить, Корона полуострова приступала к своему ритуалу. Кстати говоря, как охранялись новые подношения? Они охранялись ритуалом, всем его механизмом, его магией. Даже самые отчаянные знали, что чревато отбирать у Короны её подарки. Она должна была оставаться наедине со своим новым подарком не менее десятка лет, а уж потом по внешнему виду подношения можно было судить, насколько оно впитано Короной: со временем дары теряли цвет, чёткость форм и вообще начинали сливаться с окружающей средой – это Корона полуострова вытягивала из них всю суть. Были и такие, что полностью растворялись в чашах, в пустых чашах, без всякой кислоты в них, это значило, что жизнь воплощённого желания подошла к концу и дальше может произойти пересмотр реалий. Ну и следует уточнить судьбу пузырька, что принёс с собой бывший саудовский король. Сначала Хамдан хотел отправить этот пузырёк туда, куда чуть было не улетели Салман Аль Сауд и оживший Мохаммед Аль Нахайян, но кто мог ему гарантировать, что искусственная субстанция не найдёт способа договориться с горящей лавой? Хамдан решил не изобретать велосипед. Новый сокол, но уже с завязанными глазами – столкнуться в небе над Заливом ему было не с чем – должен был доставить пузырёк с его содержимым к месту нефтяной казни. Таково было решение Хамдан Аль Мактума. И надо сказать, что обратная дорога, дорога после сделанного дела, была уже намного легче.            
                (АРАБСКИЙ ДИСНЕЙЛЕНД )
                Но искусственная нефть как идея двух гениальный людей своего времени не пропала  в той части планеты, где, казалось бы, пропадает всё живое – в аравийских песках. Потеряв всё, арабы сохранили причину своих потерь как памятник величайшему заблуждению. К тому же неисправимые дети пустыни рассчитывали, что эта штука даже в своём дезактивированном состоянии продолжит их кормить – было решено сделать парк развлечений, где главной темой будет искусственная нефть. Потому что, да, зарабатывать в звериных условиях капитализма надо всеми средствами и арабы, никогда не жившие ни в условиях благословенного социализма, ни тем более христианского коммунизма, впитывали эту данность с молоком своих матерей. Особенно это необходимо государству, оставшемуся без нефтяной статьи дохода, той самой статьи дохода, которая, как до сих пор во многих других государствах, была основной. Но Хамдан сделал, что сделал и не жалел о сделанном. Теперь в этом парке он готов был работать главным аниматором, как он это делал раньше при своём отце, пребывая в не слишком почётной при таком подходе должности наследного принца, но если бы пришлось повторно принимать решение по вопросу искусственной нефти, он принял бы точно такое же. Строго говоря, сходства с американским прототипом у арабского аналога было не много. Да и тема, вокруг которой он возник, никогда не фигурировала в лучезарных мультфильмах. Да, арабский Диснейленд оказался таким, но людям свойственно осваивать всякую тему ещё и ещё раз, по-всякому. Пока не дойдут до дна, а до дна в данном случае ещё далеко и это утверждение в буквальном смысле подтверждал главный аттракцион, который был устроен находчивыми арабами на территории парка. Парк был сделан на территории бывшей Саудовской Аравии. Место, на памяти истории человечества последних веков всегда бывшее копилкой денег, продолжило им быть. И никто нынче не знает, надолго ли эта роль прикипела к нему. Сам Хамдан не делает прогнозов относительно этого участка теперь уже его государства, возможно, ему теперь придётся перераспределять роли мест, бывших разными странами ещё несколько лет назад. Теперь Аравийский полуостров по-настоящему объединён и новорожденное государство не должно повторять облик, а главное, суть, ни одной страны, что ныне составили его. Именно против этой сути выступил Хамдан в тот поворотный момент, который и стал отправной точкой для моей истории.
                Бывшая Саудовская Аравия, её населённая часть, легко вместила в себя весь гигантский развлекательный комплекс, который в честь прошедшей эпохи был назван нефтяным, ставший самым крупным из всех ныне действующих. Вторым претендентом на это право был Дубай, город-король понтов, впрочем, всегда находивший зрителей и потребителей своих нехитрых понтов, но после атаки дронов от прежнего города осталось не много. Понадобится несколько лет на восстановление. Несколько лет и деньги. Поэтому доходам нового парка придётся поучаствовать также и в восстановлении Дубая. Хамдану оставалось только надеяться, что арабы готовы ждать эпохи нового благоденствия и работать в промежутке между днём вчерашним и моментом наступления этой эпохи. Смелая, безусловно, надежда, но Хамдану не привыкать к смелости. К тому же экспаты остались в государстве и по-прежнему составляли его основную рабочую силу просто уже потому, что сами арабы всё ещё элементарно не владели необходимыми профессиями. Да, Хамдан хотел склонить соплеменников к получению навыков в строительной сфере, в сфере обслуживания и даже в сфере уборки, потому что, как писал советский поэт начала двадцатого века ( но о существовании которого в силу своего ограниченного военно-экономического воспитания Хамдан даже не подозревал ), все профессии важны и ни одна не постыдна, но с учётом векового менталитета его соплеменников, менталитета, с которым он был очень хорошо знаком с самого своего детства, этот процесс обещал затянуться. Но Хамдан умел ждать, ждать и надеяться на лучшее. Может быть, не он сам, но его сын станет свидетелем того, как природная лень арабов исчезает, тает, как лёд на солнце, и каждый араб становится готов к настоящему труду. Может быть, ещё экспаты будут учиться у арабов, как надо работать. Но на мечты у Хамдана времени особо не было. На него смотрела новая реальность. Сегодня люди также зависимы от нефти, как от воды, и также селятся вдоль нефтяных потоков, как всегда селились вдоль рек. У Аравийского полуострова рек никогда не было, и вот теперь, без нефти, Аравийский полуостров обмелел вдвойне. Его экономика пока была белым пятном, вся территория бывшей Саудовской Аравии без нефти более не представляла из себя ничего ценного. Впрочем, это всё-таки значительное преувеличение, у этой территории ещё оставался природный газ. Хотя Хамдан Аль Мактум уже не удивился бы, если бы и он оказался искусственным. Он уже понял, что общество, в котором он вырос и провёл большую часть жизни, построено на тотальном обмане. Хамдан, возможно, вскрыл только часть этого обмана. Но сколько бы обмана и лжи ещё не оставалось на земле, открывать их людям, большая часть которых хорошо о них знает и прекрасно с ними сосуществует, уже не ему, его задача отныне и до конца его дней – восстановление страны.
                Скажу коротко ещё и о том, что стало главной фишкой развлекательного парка. В самом центре нефтяного Диснейленда разместился глубочайший бассейн в мире и единственный нефтяной, разумеется, уже с настойщей – природной – нефтью, приобретённой по такому случаю за пределами эмиратов. Бассейн предназначался для глубоководного дайвинга – для тех, кто хотел на себе и буквально ощутить, как это, купаться в деньгах. Погружение в нефтяную жижу для дайвера специально осложнялось наличием в ней купюр, представляющих все самые устойчивые валюты мира: там были английские фунты, американские доллары, йены, швейцарские франки и евро – все они были заламинированы в непромокаемый пластик и оснащены автономной подсветкой. Дайвер мог как проплыть мимо, так и собрать их хоть все, что, правда, было бы сложно сделать, так как новые купюры постоянно поступали в бассейн, но как бы то ни было любой дайвер мог находиться в нефтяном бассейне и собирать светящиеся купюры столько, сколько ему позволяло его дыхательное оборудование. Эффект усиливался тем, что дна у этого бассейна по впечатлениям дайвера фактически не было – посетители парка покупали ощущение нахождения в нефтяной бездне, наполненной денежными знаками,  которые как светлячки окружали дайверов в нефтяной тьме. Но почему у дайверов складывалось такое впечатление? Вместо дна в бассейне была опускающаяся платформа, по мере погружения дайвера опускалась и она, именно это создавало впечатление, что бассейн не имеет дна – это и составляло основное развлечение парка.   
                (ПОДЗЕМНЫЕ УСТАНОВКИ - МУЗЕЙ)
                Далее буду говорить предметно о том, что упоминалось в моей истории. Первыми надо вспомнить их... бывшие нефтяные установки – они стали подземным музеем; собственно они не бывшие, а просто дезактивированные, в случае какой-то необходимости их будет возможно использовать по прежнему назначению, но пока у власти находится Хамдан Аль Мактум такой необходимости не появится. Сможет ли он внушить своему будущему наследнику то же видение ситуации, сегодня ещё неизвестно, но надежда есть, надежда всегда есть, где есть старание ума и сердца. А пока эти установки стали вотчиной многих – но, естественно, иностранных за неимением в стране отечественных – учёных, в двадцать первом веке наши с вами современники пытались исследовать эти фантастические установки, но в основном просто поражались тому, что двое человек смогли сделать ещё в середине двадцатого века, признаться, гораздо более продуктивного на научные достижения по сравнению с двадцать первым веком. Впрочем, этот век ещё только начался... хотя, это как плохой конь – специалисту такого видно сразу. Подземные установки по производству искусственной нефти ни на миг не стали пустыми гробами, закопанными глубоко в землю – практически сразу после своей дезактивации они приняли первых посетителей, как учёных, так и туристов, среди которых, правда, почти не было самих арабов, так как, хоть эти установки и смогли на время «взбодрить» ленивый народ, дополнительно приободренный «пинком» Хамдана, но по большому счёту арабы остались всё теми же лентяями, склонными к постоянному кейфу и ничегонеделанию, как женщины, так и мужчины – для них более увлекательным зрелищем оставались прыжки верблюдов, из коих складывался потешнейший в мире верблюжий бег, по которому даже проводились и проводятся соревнования с золотыми призами для победителей, да узоры, в которые складывается пар от кальяна, но не экскурсия в глубины поистине удивительного изобретения, свидетельствующего, что мало невозможного для человеческого ума, если он не прозябает в праздности и не одурманен, например, всё тем же кальяном. Хамдан реально смотрел на своих подданных, но других у него не было – именно с этими ему предстояло строить свою империю будущего.   
                (СУДЬБА ПОЙМАННОГО СОКОЛИНОЙ СЕТЬЮ ДРОНА)
                Небезынтересна и судьба того самого дрона, что был пойман «соколиной сетью» в третий день уже сегодня легендарного сражения людей и соколов с дронами нефти. Он сейчас в том же музейном комплексе, что и подземная установка Дубая, с той только разницей, что установка находится под землёй, а дрон в специальном павильоне на поверхности земли – единственном музее, имеющим живой дрон, который никак не был «выключен». Двадцать четыре часа в сутки около него дежурит специальный соколиный караул – что стало особой честью для соколов, функция караула не только почётная, но и исключительно практическая – эти соколы беспрерывно «гипнотизируют» пойманный дрон, во время смены караула «гипноз» осуществляет контрольно-страховочная группа соколов. «Гипноз» соколов стал своеобразной силовой установкой, не позволяющей дрону двигаться и выбрасывать нефть. Его оставили таким всё для тех же учёных – постичь симбиоз искусственной субстанции и машины, сделанной руками людей, стало для них одной из приоритетных задач. Ну а почему дрон был оставлен в Дубае, а не перемещён в Абу-Даби – эмират, как и Дубай, обладающий подземной, теперь тоже остановленной, установкой, то ответ очевиден: этот дрон был пойман в Дубае, вернее, над Дубаем – там он и остался.   
                (КОПИИ ЗАМЕЩЁННЫХ ИЗ ДЕХНЫ+САЛМАН С МОХАММЕДОМ)
                Теперь мы снова вернёмся в развлекательный комплекс на территории бывшей Саудовской Аравии. Если вы ждёте встретить в этом нефтяном Диснейленде копии замещённых, которые образовались в Дехне, то вы ждёте напрасно. Ни у кого не поднялась рука делать из них экспонаты развлекательного комплекса, в тот день в пустыне Дехна «родились» на свет новые подданные Хамдана Аль Мактума. Они остались на пособии у Хамдана и, так как были склонны вести самостоятельный образ жизни, были отпущены на все четыре стороны. Первое время, конечно, за ними наблюдали, но ничего нового выявлено не было – это были просто копии, пустышки, чтобы отвлечь внимание агрессора, то есть людей, выпущенные искусственной нефтью небольшими сериями прямо там, где случилось – посреди пустыни. Четырёхкратные близнецы удивляли окружающих, если когда-нибудь где-нибудь собирались вместе, но это случалось редко – голограммы, зажившие собственной жизнью, не демонстрировали родственных чувств по отношению друг к другу.
                Но в новом Диснейленде не обошлось без живых экспонатов. Бывший король Саудовской Аравии и Мохаммед Аль Нахайян – два экспоната, разбавившие своим сердцебиением тишину неодушевлённой экспозиции. Разоблачённые и теперь уже безопасные, они проводили свои дни среди туристов. В обязанности этих двоих по отношению к посетителям входило погружаться с дайверами в нефтяную бездну. В идейную основу аттракциона легла быль о несметных богатствах саудовских правителей и их полная зависимость от нефти – нырять с бывшим саудовским королём значило приобщиться к настоящей королевской жизни, потому что королевская жизнь – это не когда английская королева машет ручкой публике, это именно купание в нефти, и если раньше это было для того же Салмана Аль Сауда в переносном смысле, то теперь происходило в буквальном. И если для посетителей это было развлечение, то для бывшего саудовского короля ещё и наказание. Справедливость Хамдана кормила его его же собственной, саудовской, пилюлей. Хамдану не было жаль старика – он точно знал, что тот был и оставался воплощением зла. Кто-то из вас может подумать, что, учитывая возраст бывшего короля, это просто отсроченная смертная казнь для Саудита и отчасти будет прав, Хамдан оставил природе решать окончательную судьбу именно этого своего врага, потому что сам он брезговал такими врагами. Что конкретно делали наши начинающие подводники для туристов? Состоятельный дайвер мог не собирать купюры сам и просто послать за ними любого из этих боев, а сам – предаться подводной медитации посреди нефтяного безмолвия. И надо заметить, что сейчас эти экспонаты пользуются популярностью не меньше, чем сам нефтяной бассейн, с кем-то из этих двоих погружаются гораздо чаще, чем в одиночку. Впрочем, особо состоятельные посетители бассейна могут позволить себе оплатить и дуплет – тогда оба, и Салман Аль Сауд, и Мохаммед Аль Нахайян, погружаются вместе с дайвером, чтобы наперегонки собирать купюры для своего временного хозяина; в принципе эта их новая деятельность ничем не отличается от прежней, просто раньше ради подвигов стяжательства им не приходилось нырять непосредственно в нефть, хотя стяжали они с помощью всё той же нефти.
                Эти двое изначально просились проводить экскурсии, на что им справедливо указали, что они экспонаты в этом развлекательном парке, а не экскурсоводы. Таким образом бывший король Саудовской Аравии занял, наконец, своё настоящее место под солнцем и, как ни парадоксально оно звучит в этом контексте, не был отлучён от своих богов – нефти и денег. А вот его напарник по заключению – Мохаммед Аль Нахайян  остался просто престарелым неудачником и разоблачённым подлецом. Хамдан решил оставить его при бывшем короле, потому что общество друг друга было для этих двоих дополнительным наказанием помимо необходимости служить откровенным развлечением для посетителей этого арабского Диснейленда – для людей, в сторону которых прежде ни один из этих двоих даже не взглянул бы. Тут надо отметить ещё одно любопытное обстоятельство, которое изначально не было заложено в развлекательную услугу: посетители нефтяного Диснейленда проявили необыкновенный интерес к прошлой, королевской, жизни Салмана Аль Сауда. В итоге помимо выполнения своих основных обязанностей бывшему правителю саудовского королевства пришлось отвечать на вопросы, когда экскурсанты желали узнать о жизни в бывшей Саудовской Аравии, ещё совсем недавно бывшей одним из самых закрытых государств людского социума. Строго говоря, неизвестно, отвечает ли правду бывший король, но вам, моя притихшая аудитория, я могу по секрету сообщить, что лжёт этот старик редко – возможно, у бывшего человека, продолжительное время бывшего королём в стране не просто с абсолютной монархией, но в теократическом государстве с очень жёсткой диктатурой правящей – саудовской – семьи, возникла простая человеческая потребность излить душу, в которой за время кровавого правления накопилось очень много такого, о чём даже не на всякой исповеди сообщают своему духовнику. Хотя, конечно, лично я остерегаюсь применять к Салману Аль Сауду слово «человек»... но кем бы или чем бы не стал этот старик к текущему моменту, иногда его откровения собирают слушателей даже больше, чем нефтяной бассейн своих посетителей. Хамдан не останавливает эту новорожденную Шехерезаду – её сказки дают неплохой доход развлекательному комплексу, а это в разрушенном искусственной нефтью государстве пока главное.            
                (ПАРК ПАМЯТИ СОКОЛОВ )
                А вот парк памяти соколов – участников сражения над Дубаем сделали бесплатным для посещения, даже в обстоятельствах острой денежной нехватки бесплатным. Парк был поделён на секторы, первый сектор, начинавшийся сразу от входа,  был посвящён соколам, погибшим в первый день сражения, второй сектор был отдан под память о соколах, погибших во второй день боя, третий – для погибших на третий день и так далее, все шесть дней были отражены в экспозиции. Таким образом посетитель, начиная от входа в парк, по очереди погружался во всё шестидневье поединка между живой крылатой силой и бескрылым мёртвым творением двух авторов, человека и нефти, один из которых также был творением другого. Ну и в самом конце шестого сектора была также экспозиция и врагов соколов в этом поединке – дронов. А самый маленький, но и самый укреплённый, участок шестого же сектора был отдан под главного врага, того, кто управлял дронами – нефть. Хотя вообще, настоящий враг человека – человек, это он изобрёл нефть, впрочем, изобретатели из двадцатого века действительно не хотели зла, они просто были по-сумасшедшему преданны своим идеям и жажде изобретения. Ну так в каком же виде была представлена искусственная нефть в этой экспозиции? Что вообще от неё осталось на полуострове? Нефтяная жемчужина покоилась в Короне полуострова, пузырёк с искусственной субстанцией, который к этой же Короне принёс бывший саудовский король, сгинул в Персидском заливе, что так и остался пресным, сам бывший король развлекал посетителей в арабском Диснейленде, став одинм из самых подвижных экспонатов, не считая Мохаммеда Аль Нахайяна, взять её в мемориальном парке дронов, что располагается глубоко в пустыне, тоже было нельзя, так как практически вся нефть там погибла при кипячении Залива и соответственно воздействии этого процесса на песок полуострова – корпус отдельного дрона оказался недостаточным укрытием при подобном воздействии. Туристы, ездящие на то кладбище, ездили туда только к пустым дронам. Ну что же, пожалуй, придётся приоткрыть небольшую тайну и сообщить, что нефть, которая находилась в шестом секторе соколиного парка, была природной. Повышенные меры предосторожности и прочее были только бутафорией, нефть, находящаяся там, была безвредна.               
                Чему эта экспозиция должна была научить людей? Да, наверное, как и все мемориальные комплексы, только памяти. Потому что свои ошибки люди будут повторять и повторять на протяжении всей своей истории. У арабов были верные друзья – соколы, а также ангелы-хранителя – души предков, у других таких хранителей и друзей в следующий раз не окажется. Что будет в какое-то другое время в другом месте, неизвестно. Но парк этот останется в Дубае, где он и был разбит, на веки вечные, пока живут арабы в этих местах. Соколиный, он не для посещения соколами, он для посещения человеком. Потому что, посвящённый погибшим соколиным героям, он посвящён спасению человека. Он посвящён спасению араба. И будущего араба на этой планете.            
                Мемориальный соколиный парк – не самое весёлое место в Объединённом Аравийском Государстве, но обязательное к посещению (must-to-visit ). Он был разбит не только на деньги семьи Аль Мактумов и примкнувших к ним Аль Нахайянов, оставшихся без своего предводителя, Мохаммеда Аль Нахайяна, и заметно присмиревших после этого, каждый араб, богатый и бедный, дал, сколько мог, на его строительство. Слишком много было не нужно, в парке нет и не будет использовано сложных технических решений, требующих обычно немалых финансовых вложений. Что до пожертвований со стороны Аль Мактумов, то они были поистине огромны и коснулись не только арабского Диснейленда. Семья Аль Мактумов отдала всё своё состояние на восстановление страны.
                (СУДЬБЫ ГЕРОЕВ)
                Здесь же, немного отойдя от парка памяти соколов, одного участника всех этих событий мне хочется вспомнить по имени. Гайят стал национальным героем нового государства, Хамдан сделал Гайята национальным героем сразу же после победы. Хамдан лично повесил ему на шею ленточку с орденом. А в дальнейшем Гайят никогда уже не сходил с плеча своего друга , оставаясь на всю оставшуюся Хамдану жизнь его ближайшим другом, советчиком и самым захватывающим рассказчиком в редкие часы скуки. И ещё многие дни спустя, глядя на ранение Гайята, приближённые Хамдана могли во всех деталях вспомнить те дни. Дело в том, что сокол постоянно оставался на плече Хамдана не только в силу колоссальной привязанности, случилось так, что многие соколы вернулись из загробного мира, куда провожали Поедателя слёз, оставив добрую часть своих жизненных сил за роковой чертой. Почему так вышло, никто не знал и не знает до сих пор, но, видимо, действительно не стоит без очень веской причины пересекать эту черту ни одному живому существу. Да, соколы слетали туда не на увеселительную прогулку, тому была серьёзная причина, но и цена оказалась серьёзной.
                Гайят стал не единственным соколом, чья жизнь после описанных событий несколько изменилась. Оставшиеся в живых после боя с дронами соколы стали боевой соколиной армией Хамдана. Регулярным подразделением боевых частей военно-воздушных сил нового государства.
                (МЕМОРИАЛ ЭКСПАТОВ)
                Но в завершении истории мне видится необходимым добавить ещё одно. Соколиный мемориал не стал единственным мемориалом после описанных мною событий. Также в стране появился мемориал, по своей грусти, пожалуй, превосходящий Парк соколов – мемориал, посвящённый эмиратским экспатам-жертвам искусственной нефти. Нетрудно догадаться, что разместился он на месте бывшего Парка замещённых – всего-то некоторое количество пустых ям в песке, но это были говорящие ямы: своим видом они рассказывали трагическую историю жизни на чужбине в трудовом рабстве и последствий такой жизни: даже если такое последствие, как искусственная нефть, никто не мог предусмотреть, последствия эти всегда печальны. Но прошлое уже никому не дано изменить. Экспатов Хамдан мог поблагодарить только гражданством в новообразованном государстве. Отныне они сами и их потомки становились полноправными гражданами страны – за арабами не было закреплено никакого привилегированного положения. Более того, в новой столице страны, в Дубае, в самом начале шоссе шейха Зайеда был поставлен памятник экспату. Он был поставлен именно там, потому что не столько знаменитый шейх Зайед под руководством вездесущих британцев был строителем Объединённых Арабских Эмиратов, сколько безымянный экспат из любой из таких стран как Индия, Пакистан, Бангладеш, Филиппины или в более счастливом случае из Англии или России. Судьба же замещённых во всём остальном мире оставалась неизвестной Хамдану.
                Что можно сказать ещё? Все оракулы всегда правы: согласно оракулу из восемнадцатого века арабы получили свою чёрную кровь, которая действительно вскормила и прокормила несколько их поколений. Все оракулы, которые вещают для человечества, оказываются чтецами, что прочитывают наше будущее без единой ошибки. И наша задача только вовремя обратить внимание на их слова. Однажды дед Хамдана, шейх Рашид, сказал: мой дед ездил на верблюде, мой отец ездил на верблюде, я вожу «Мерседес», мой сын ездит на «Лендровере», его сын будет тоже ездить на «Лендровере», а его сын будет снова ездить на верблюде. Сбылось предсказание и этого оракула. Шейх Рашид оказался самым честным и точным оракулом. Три поколения технической зависимости и снова свобода на верблюдах. Это удар для людей, кто привыкли ассоциировать понятие человеческого прогресса с техническими достижениями. И Хамдан сам был и есть один из этих людей. Но он понял, что придётся привыкать к вещам, как они есть. Это не новый порядок, не новое устройство общества – это то старое колесо, которое ещё может провезти человечество очень далеко вперёд. И не отравить его по пути. Было бы желание воспитать своих детей вне зависимости от нефтяного наркотика. У Хамдана есть такая убеждённость и действительно появилось желание преодолеть этот порог, порог зависимости. И такова его судьба, что отныне ему строить практически на голом песке. Слова оракула не были сказаны напрасно и не напрасно послушали их Аль Нахайяны, они открыли для себя новую часть пустыни, если могут быть для араба новые части пустынь. Но не обошлось и без пардокса. На бешеной скорости, на своих лошадях, арабы скакали по своим пустыням на протяжении веков и в итоге остались на том же самом месте. Хотя скорость их перемещения на лошадях такова, что если однажды арабы растворятся в жаркой дали, это будет самым логичным исходом их бытия.   
                О чём же мне рассказывать вам дальше? Моё повествование почти закончено. И за окном всё обещает близкий восход солнца. Пожалуй, только несколько слов о самых последних событиях. Все недруги страны и Хамдана были выявлены, в самое ближайшее время с ними должны были закончить, осталось только вернуть страну на достойную её славы орбиту. Хамдан был готов к работе, долгой и трудной, но может ли быть иной работа правителя? К тому же, как утешение, как величайшее благословение ему осталась любовь. Дело в том, что после своего возвращения в Дубай, Хамдан неожиданно столкнулся с охлаждением со стороны своей возлюбленной и его любовь для него внезапно обернулась несчастной. Но даже такая любовь для него была дороже отсутствия любви вообще. Охлаждение, которое наступило между ним и возлюбленной, причём наступило абсолютно не по его инициативе, не могло потушить страсть, горящую в его сердце. Он верил, что его возлюбленная возвратится к нему; регулярно предпринимая попытки выйти с Летуньей на связь, он тем не менее старался не надоедать ей. 
                (КОСТЁР ПРИЗЫВА)
                И вот самое горячее желание Хамдана Аль Мактума сбылось. Костёр Летуньи запылал над пустыней, как крик, она вызывала своего мужчину и была уверена, он придёт к ней. Любимая женщина всегда может рассчитывать на преданность своего покровителя. Костёр заговорил на каком-то своём языке с пространством и временем, её костёр практически зазвучал и Хамдан услышал его – нельзя не услышать, когда разгорается костёр призыва: это одна из самых древних арабских традиций, она существовала в этих краях ещё до появления здесь ислама и даже захватившая умы арабов новая религия не смогла изжить то, что исходило из самого сердца как древних, так и современных арабских влюблённых. Так было всегда, когда влюблённая арабская девушка хотела призвать к себе своего возлюбленного и не могла по каким-то причинам обратиться к нему напрямую, она разжигала в условленном месте костёр, который со временем стал называться костром призыва, в надежде, что любимый заметит огонь и поймёт, что она нуждается в нём как никогда остро. Хамдан, естественно, знал об этой традиции. Надо было найти время вырваться из скопища дел, какими всегда окружён глава государства, и ответить на призыв. Но есть ли дела, способные остановить любящего мужчину? Не тогда, когда любит Хамдан Аль Мактум. К тому же, теперь, когда телефонная и интернет-связь была восстановлена в стране, этот костёр горел особенно ярко и красноречиво. Она обратилась к нему через пламя, она обратилась к нему своей страстью, не голосом. Страсть внутри Хамдана ответила ей. Хамдан зажёг свой сигнальный костёр в ответ. Это был стопроцентный любовный костёр. Что-то большее, чем просто письмо. Тот засверкал всеми оттенками красного и оранжевого – огромный костёр в пустыне, разведённый на аравийских песках, уже встречавших людей, любивших друг друга и провожавший людей, любивших друг друга, в сказочные миры, потому что обычных земных просторов им всем и их любви оказывалось недостаточно. Хамдан и Летунья находились на том этапе взаимоотношений, когда двое отдают всё, чтобы построить свою сказку на земле. И первое, что они построили – это костры, два костра, подобные двум зданиям, сложенным из огня и желания всегда находиться рядом друг с другом. Казалось, что сама любовь строит в аравийской пустыне, предпочитая не отрываться от знакомой ей земли, не уходя на искусственные острова и не улетая в пустые небеса. Но бывают на земле обстоятельства, что превосходят даже самые сильные чувства двоих – Хамдан не смог прийти к своей возлюбленной, произошло то, что до руководства страны и Хамдана в частности было доведено, что несмотря на остановку нефтяных заводов, часть установок, содержащая продолжавшие работать на арабов души их предков, не была остановлена, она продолжила работать автономно. Это навело двух шейхов, Хамдана и отца его, Мохаммеда, на мысль о том, что давно назрела необходимость решить вопрос абсолютно со всеми душами и покончить с арабский традицией, пришедшей, наверное, ещё из доисламского Магриба, использовать души наших предков в целях собственного благополучия. 
                (ОТПУСКАЮТ ДУШИ. ИМИТАЦИЯ ГИБЕЛИ) 
                Шейх Хамдан и шейх Мохаммед должны были сделать ещё одну вещь. Вещь, которую делать, может быть, им и не хотелось бы. Им нужно было отпустить души своих предков. Расставание должно было стать окончательным; пока души предков охраняли арабов, они оставались почти в контакте со своими потомками, у последних всегда оставалась возможность хотя бы попытаться вступить в некое подобие разговора со своими предками. Я солгу, если скажу, что шейх Мохаммед не пытался говорить с душой своего отца – шейха Рашида. Иногда и Хамдану хотелось поговорить со своим дедом. И вот теперь Хамдан должен был поставить в этом сотрудничестве, даже более того – сосуществовании, окончательную точку. Его отец, шейх Мохаммед, сопровождал его. Им и ещё нескольким высокопоставленным шейхам предстояло сделать это одновременно во всех семи эмиратах. Это должно было занять определённое время, вот почему Хамдан не смог ответить на призыв Летуньи. Хамдану к тому же было нужно проверить, как обстоят с этим дела в Абу-Даби – эмирате, где так же, как и в Дубае, остались фактически глубочайшие могилы в мире – могилы подземных заводов. До побережья Абу-Даби он добирался уже на одном из первых «Эйчкаров». Не обошлось без эксцессов. Среди людей этот автомобиль уже успел получить прозвище «грозовой автомобиль», прозвище было связано с его способом зарядки. Как выяснилось, арабы не были склонны что-то делать наполовину, поэтому арабский электроавтомобиль пошёл немного дальше своих аналогов: этот автомобиль по замыслам разработчиков не только подзаряжался от грозы, но и генерировал её там, где находился, и когда нуждался в подзарядке. Насколько это выгодно в климатическом плане в других странах – пока вопрос, но на засушливом Аравийском полуострове это было благом. Также он  мог продуцировать такое явление, как сухая гроза, то есть разряды без дождя. Полиции страны уже пришлось столкнуться с находчивыми гражданами, приспособившими этот автомобиль не только для полива своих садов, но и просто для вызова дождя, когда любящим всякие развлечения сверх меры арабам хотелось побегать под дождём. Хамдан тоже оставался по сути мальчишкой, просто в отличие от других взрослых мужчин не имеющим возможности резвиться. когда ему этого хотелось. А тогда, направляясь в соседний эмират, в общем-то ещё имея в запасе время, ему очень захотелось сделать что-то такое, что было бы хоть немного неожиданным для этих пустынных и засушливых просторов по обеим сторонам его авто. Под рукой ничего, кроме автомобиля, не было и Хамдану оставалось устроить только дождь... естественно, с грозой, потому что дождь без разрядов электричества этот автомобиль не умел устраивать. У грозового автомобиля был генератор, создающий грозовое поле и встроенная антенна, способная притягивать разряды. Но, наверное, не в добрый час Хамдан нажал в тот раз кнопку, активирующую этот генератор. Мгновенно возникла молния, располосовав сухое аравийское небо, пройдя мимо антенны, она ударила Хамдана в плечо, выйдя через противоположный бок, таким образом, пронзив его по косой. Сначала Хамдан даже не понял, что случилось, но после того, как он взглянул на собственный бок, а после и на плечо, его посетила простая мысль о том, что смерть бывает и относительно безболезненной, как и очень тихой – начало процесса умирания тела бывает незаметным и в общем-то не пугающим... было бы забавно, если у их дубайского изобретения получилось сделать то, что не удалось Саудовским шейхам. Но то, что он остался в сознании, уже давало надежду на благополучный исход неожиданного приключения. Поскольку явного ухудшения самочувствия не произошло, Хамдан решил, что волноваться серьёзной причины нет. Поездка к Абу-Даби продолжилась. Поездка, в которой наш герой вспомнил, что на время зарядки автомобиль надо останавливать – это не то шоу, которое можно устроить на полном ходу. Но как бы то ни было, если этот автомобиль и было необходимо дорабатывать, то в целом это всё не казалось ему сверхжертвой делу освобождения от нахождения его народа в рабстве у нефти. В конце концов, по сравнению с совсем недавними условиями жизни в стране, когда единственным транспортом вдруг снова стали лошадь, верблюд и велосипед, причём на последнем по песку было не проехать, этот автомобиль был прорывом в будущее. Во всяком случае, в будущее, свободное от нефти, хотя бы искусственной. 
                В Абу-Даби всё было хорошо. Подготовка шла нормально, она не требовала многого, шейхи находились в состоянии «на изготовку», как и шейхи в оставшихся пяти эмиратах. Хамдан пробыл там только день и полночи. Дальше нужно было возвращаться в Дубай, где Хамдану предстояло сработать синхронно со всеми другими шейхами, ответственными за исполнение процедуры отпуска душ предков. Дорога в этот раз была недолгой. Грозовой автомобиль довёз Хамдана без происшествий, такие же автомобили его сопровождения тоже не испортили поездки. Хамдану, даже удалось ненадолго закрыть глаза. Утреннее побережье Дубая встретило его удивительной рассветной погодой, такой здесь не было очень долго: воды Залива были почти прозрачны и не отражали глубокого неба над ним – это было словно некая многослойность пространства. Это выглядело так, будто ты можешь выбрать, в каком слое тебе существовать. Но Хамдан точно знал, где его место на этом свете. Процесс начинался сегодня же, оставалось меньше часа. Отец Хамдана, шейх Мохаммед, уже ждал сына на берегу, он непременно решил присутствовать, возможно, его влекла близость души его отца, шейха Рашида, и осознание того, что сегодня она покинет земные пределы навеки. Возможно, он хотел сказать своему отцу последнее «прощай». До условного часа время ещё оставалось и Хамдан решил искупаться. Он медленно обнажился под первыми лучами рассветного солнца, было приятно неторопливо раздеться и войти в тёплую воду родного Залива. В нём Хамдан купался с самого детства, с самого его детства эти медленные волны ласкали его, каждый раз обещая неслыханное удовольствие, одно омрачало радость купания – отсутствие рядом любимой женщины. Он так и не связался с Летуньей, но сегодня вечером, после окончания всех работ, он придёт к ней, придёт, наверное, даже без предупреждения, как дождь, не предсказанный синоптиками, резко падает на головы людей, смело гуляющих без зонтов. А пока он плыл, рассекая глубокие волны своими сильными руками с напряжёнными венами, подставляя спину пол утреннее солнце и это плавание было во сто крат лучше любого заплыва в домашнем бассейне, каким бы комфортабельным у кого-то он ни был. Его самочувствие после удара молнии было, как ни странно, сносным, возможно, это чудо было обусловлено тем простым техническим обстоятельством, что искусственные молнии, вызываемые генератором в «Эйчкаре», значительно уступали природным по количеству вольт. А может быть, души арабских предков пока продолжали делать свою работу. Как бы то ни было, Хамдан чувствовал себя нормально и у него даже не возникло ощущения, что он родился сегодня второй раз. Он даже не задумался, возможно, это некий знак? Предупреждение.               
                В заданный час все шейхи одновременно нырнули к закопанным в морской песок урнам. Находясь каждый в своём эмирате, они должны были с этого момента двигаться синхронно. Все шейхи тренировались вместе предварительно, для этого был приспособлен самый большой и глубокий бассейн в стране. Шейхи тренировались неделю. Синхронности требовала необходимость подать пример душам предков в том, что и им следует двигаться синхронно с теми душами, что заключены в Кубах, прах с заводов был забран заранее и доставлен к прибрежной линии. Его ждала та же участь, что и прах из подводных урн – упокоение в песках Аравийского полуострова, для этого уже была присмотрена одна достаточно большая дюна в самой глубине Руб-эль-Хали. Расчёт был в том, что после хранения в песочной горе этот прах со временем будет развеян. Сама природа сделает это. А синхронность, которой люди ждали от душ, заключалась в простом приёме: шейхи забирают души из подводных урн, а те в свою очередь забирают души из Кубов, связанные с ними посмертной близостью. Шейхам придётся поднимать двойной вес, но им необходимо справиться. Учиться задерживать дыхание на длительное время необходимости не было. У членов правящих семейств на протяжении поколений сохранялись качества глубоководных ныряльщиков. Эти способности, как правило, не использовались, но тем не менее они не атрофировались ни у одного из этих мужчин. Вода после нагрева всего Залива ещё остыла не до конца, она оставалась очень тёплой и давала ощущение нахождения в тёплой ванне. Проплывать сквозь неё, стремясь ко дну, было приятно. Там уже ждали раскопанные урны, положенные в особые держатели, раскопом в этом случае, как и в случае, когда инженер с химиком брали часть праха для своих заводов, занимались ныряльщики попроще. Они же и закрепили урны в специальных держателях, единственным отличием от прежних времён было то, что под верховным руководством Хамдана их жизням после сделанной ими работы не угрожало уже ничто. Далее от высокопоставленных ныряльщиков требовалось постучать условным стуком по урне, древнеарабское Морзе должно было сообщить душам, что они теперь свободны и пришло время покидать их сосуд. А также этот древнеарабский код запускал механизм разрыва магических цепей, непосредственно удерживающих души на месте. Но это было ещё не всё, души не могли преодолеть водную преграду между их подводным убежищем и воздушным пространством сверху, из которого им и предстояло совершить переход в загробную неизвестность. Поэтому высокородным ныряльщикам предстояло практически на своих руках по очереди переносить их на поверхность воды. А ещё точнее просто для каждой отдельной души предоставить собственное тело в качестве подводной лодки, которая поднимет их к поверхности. Это была причина, почему отпуском душ предков могли заняться только близкие им шейхи, состоящие с ними в непосредственном родстве – души не должны были пользоваться телами чужих, даже если они были арабами. Надо сказать, что ещё не все души хотели покидать довольно уютное место у берегов, которые при их жизни были им домом. Так что в какой-то мере этот процесс выглядел так, будто арабы попросту выгоняли своих предков в неизвестность. Входя в тело того или иного шейха, душа предка ясно давала понять, рада она покинуть своё убежище или нет. В случае если душа хотела уйти с насиженного места, шейх чувствовал прилив сил и поднимался к поверхности воды просто пулей, если душа была не рада необходимости уходить, шейха знобило, все члены наливались тяжестью и всплывать становилось очень трудно. Что пережил Хамдан, когда первая душа предка вошла в его тело, словно ступила на корабль, сравнимо только с занятиями в спортивном зале, когда пытаешься взять слишком большой вес – та душа, похоже, сильно не хотела уходить. Но код делал своё дело, не оставляя душам иного выхода. Процесс более или менее шёл спокойно, но вот один из шейхов заявил, что уже несколько раз его вес не был двойным. Это могло означать только одно: души филонили. Как минимум несколько раз какие-то души не захватывали своих коллег из Куба, расположенного над дубайским подземным заводом. Как вы уже поняли, этим шейхом был Хамдан. Это был плохой признак и пришлось переигрывать весь процесс по-новому и прямо на ходу. Было решено к вящему неудовольствию всех остальных душ, в последний раз чутко ловящих решения своих потомков, что после поднятия на поверхность души, не успевшие раствориться в загробном мире, отправляются в Дубай за своими оставшимися там коллегами и вынимают тех из Куба уже без помощи людей. Впрочем, говоря всю правду, дело было не только в лености некоторых душ. К этому добавился ещё момент некоторой рассинхронности, измотанный последними месяцами, практически измождённый Хамдан не смог выдержать темпа необходимой этому процессу синхронности с другими, не такими уставшими шейхами. К тому же это могло сказаться и последствие удара молнией. Но заменить Хамдана было некем: он до сих пор совмещал должности президента и эмира своего родного эмирата. Процесс около побережья Дубая продолжался так же, как и около побережий других эмиратов. Душа шейха Рашида покинула Куб последней – как капитан покидает свой корабль последним, когда уже убеждается, что либо не помочь, либо корабль и стихия жизни продолжат дальше и без него. Её сын и внук должны были остаться на берегу живых, чтобы продолжить свой земной путь, такой трудный и прекрасный. Вынеся своего деда к поверхности, Хамдан увидел ещё раз, как душа – еле видимая тень отправилась к городу, в этот раз это была душа его ближайшего предка, отца его отца. Она должна была проследить за действиями остальных душ у Куба. Ещё раз за этот день Хамдан удивился своей способности видеть эти души, о которой он узнал некоторое время назад, ещё тогда он сразу же справедливо предположил, что такая способность есть у всех членов правящих семейств, но, например, лично он за весь тот день привыкнуть к ней так и не смог. Он был убеждён, что других шейхов это тоже поражает. Хамдану было проще, он видел эти души третий раз в отличие от прочих шейхов. Когда он сам сегодня впервые увидел слабую тень, отделяющуюся от него над водой, он принял это за странную игру бликов. Только увидев упорядоченность в её движениях, он сообразил, что есть эти «блики» на самом деле и вынужден был вспомнить своё самое первое впечатление от этих душ – его итоговое, третье, впечатление было таким же, как и самое первое, привыкнуть к этому было невозможно простому смертному. И здесь же Хамдан вспомнил, что они с душой его деда всё-таки успели сделать одну вещь, которую никогда не делали при жизни деда – Хамдан был тогда слишком мал для того, чтобы отдаться этому на полную мощь. Но с душой шейха Рашида они наверстали упущенное, снова такая вещь как скорость была тогда арабам в помощь. После того, как самые последние души покинули урны в телах уже порядком уставших шейхов и откровенно изнемогающего Хамдана, который отдал практически все свои силы, чтобы не допустить больше рассинхронизации, действующим эмирам всех семи эмиратов оставалось спуститься к восьми урнам, чтобы понять их на поверхность – эмиру Абу-Даби предстояло тащить к поверхности за раз две урны, с «теплотой» вспоминая жадность своего предка, великого шейха Зайеда. В конечном итоге все восемь урн стояли на берегу, на самом краешке, у воды – стихии, под укрытием которой их содержимое столько времени оказывало покровительство всем живущим на Аравийском полуострове арабам. Тут кстати будет сказать, что урны, обеспечивающие процветание городов в бывших Катаре, Саудовской Аравии и прочих аравийских государствах были оставлены на своих местах. Территория бывших Объединённых Арабских Эмиратов в этом смысле была пока экспериментальным участком, арабы хотели посмотреть, как пойдёт без душ. Процесс казался законченным, но тут передали, что в дубайском Кубе происходит какое-то волнение. Зная, что около него сейчас сосредоточилось множество неупокоенных душ, озабоченных ещё одной поставленной перед ними задачей, арабы поспешили туда.   
                Во второй раз за время своего правления Хамдана подошёл к этому Кубу, снова искренне надеясь, что подходит к нему в последний раз. Тот висел, как и последние несколько десятилетий, без движения и внешних признаков хоть какой-то жизни внутри него. А жизни и не было внутри: души мёртвых людей, подчиняясь очень тёмной арабской магии, оставались прикреплёнными к определённой задаче, не выполнять которую они в силу всё той же магии не могли. Хамдан вспомнил, как был здесь во время события, которое было названо Бунтом душ, пытаясь уговорить души продолжить защищать своих потомков, таких же неразумных, как и их родители. Каждый подход к такому вот Кубу можно было бы сравнить с хаджем к Каабе – такая же сомнительная попытка допроситься чего-то у структуры, отвечающей весьма редко и в целом неохотно. Хотя сравнение точным не будет, в случае с Каабой люди, обращаясь к ней, обращаются к своим собственным энергиям, которые и питают религиозный эгрегор, то есть люди по сути обращаются сами к себе, здесь же, в случае с душами предков, приходится действительно обращаться к чему-то, существующему отдельно от тебя и твоей энергии, чему-то, питающемуся чем-то неясным, возможно, упомянутой магией – тут приходится взаимодействовать с чем-то, что в отличие от бога и Каабы легко может обойтись без тебя. Тогда у него получилось. Правда, это далось определённой ценой, которую он не заплатил до сих пор. Мною в этой истории прежде не говорилось вам, где именно расположены эти бункеры, я скажу вам про дубайский, коль скоро и проблема с отпуском душ возникла в Дубае. Вы все знаете ипподром «Мейдан» (Meydan Racecourse прим.для перевода), многие из вас неоднократно пользовались его развлекательными благами, многие из вас неоднократно «выгуливали» там своих скакунов во время тех или иных забегов, однако, смею утверждать, никто из вас не догадывался, что Мейдан – место обитания не только спортивного духа, но и духов в буквальном смысле слова. Именно там и располагается тот самый Куб с душами наших предков, правда, теперь уже без душ. Когда химик и инженер устраивали один из своих бункеров, никакого ипподрома в этом месте, конечно же, не было, он открылся только в 2010-ом году, почему шейх Мохаммед решил открыть ипподром именно здесь? А случилось так, что почему-то его отец, шейх Рашид, не рассказал своему сыну, где находятся эти бункеры с Кубами – резервуарами для душ предков над ними. То ли шейх Рашид  забыл об этом, то ли в суете многих дел просто не успел, то ли решил, что информации о местоположении подземных установок более чем достаточно для пожизненной озабоченности его наследника, то ли что-то ещё помешало шейху, но его сын, шейх Мохаммед остался в неведении и вот, видимо, сама судьба, иногда любящая пошутить, направила его взгляд именно на место залегания бункера, когда он решал, где именно построит очередную дубайскую приманку для туристов. Куб и сейчас висит, уже пустой, над самым центром ипподрома, совершенно не мешая проводимым на нём скачкам, и ни один из шестидесяти тысяч человек, способных разместиться на трибунах ипподрома, не увидит его очертаний, так как этот Куб так же невидим, как и Кубы для выгула нефти, которые, кстати, тоже остались на своих местах. А вот если кто-то решит проводить воздушные соревнования, например, соревнования дронов, то это место лучше не выбирать. Между прочим, к вопросу, чем первоначально был занят так сильно Хамдан в дни своей борьбы с искусственной субстанцией. Я упомянул, что шейх Мохаммед по какой-то причине не знал, где расположены бункеры с прахом предков и, соответственно, не мог сказать своему сыну, где Кубы с их душами, поэтому среди всех прочих своих дел, во время бунта душ, Хамдану пришлось самостоятельно искать месторасположение бункеров, чтобы связаться с душами по возможности наверняка. И он нашёл. Дело было так, в Дубае никто не знал, где именно находится этот бункер, возможно, кто-то в Абу-Даби знал, где находятся тамошние бункеры и мог по случаю что-то знать про дубайский, но доверительных контактов на тот период с этим эмиратом у Хамдана ещё не было несмотря на его президентство – как президент он только ещё начинал осваивать государство. Поначалу значительные силы Хамдан бросил на поиск соответствующих архивов, но эта надежда была незначительной, так как Хамдан очень хорошо понимал, что его предок, мудрый шейх Рашид, не стал бы записывать такие вещи. Помог случай. Вы все знаете очень хорошо, что Хамдан страстно любит лошадей, арабу такая любовь понятна, а какому-то западному человеку даже может показаться, что он любит их больше, чем людей, поэтому неудивительно, что в том, что касалось скачек, всевозможных конных соревнований и тому подобного, он всегда держал руку на пульсе. И вот с некоторых пор до него начала доходить информация о странных явлениях на ипподроме, сообщалось, что на ипподроме Мейдан происходят какие-то непонятные вещи. Происходят пока ещё недолго, но уже пугают как обслуживающий персонал, так и самих жокеев, и даже хозяев лошадей, взбудораженных рассказами жокеев. Рассказы были приблизительно следующие: с определённого момента скорость всех лошадей во время их нахождения на беговых дорожках резко снизилась, свою обычную скорость не могла развить ни одна из них. Первое, что тут же выяснили, это то, что ни одна лошадь не больна и ни один из жокеев не прибавил в весе. Что выяснять вторым, было неясно, так как качество самих дорожек оставалось превосходным. Жокеи не могли понять, почему их скакуны медленнее скачут – как если второй седок появился на каждом из них. Тогда Хамдан и увидел их впервые – души своих предков... Потом он ещё увидит их, когда они внезапно, внезапно, может быть, даже для самих себя, встанут на защиту своих потомков возле Эр-Рияда, когда нефть двинет на этот город и находящегося там Хамдана с его людьми свои чёрные нефтяные дюны с одним намерением – смести всё живое с лица земли. Они, эти души, и станут тем невидимым противником, справиться с которым чёрные бродячие дюны искусственной нефти не смогут, что в итоге даст Хамдану с его людьми возможность спасти детей из нефтяного плена, а также даст людям фору в состязании с искусственной нефтью, когда им придётся решать вопрос, как, наконец, избавиться от врага окончательно. Именно их тогда увидит Хамдан, но ничего не скажет об этом своим людям, потому что даже не поверит своим глазам. Что заставит души вступиться так буквально за своих питомцев и удерживать эти дюны несколько недель подряд, пока Хамдан с его людьми будут искать варианты победить искусственную субстанцию, неизвестно, более того, неясно, как они смогут преодолеть границы своего «кувшинного» плена, чтобы лично появиться перед теми смертельными дюнами. Наверное, магия, удерживающая их в определённых границах, имела свои оговорки, учитывающие подобный форс-мажор. Но как бы то ни было, именно их во главе со своим дедом, шейхом Рашидом, увидит Хамдан, и даже шейх Зайед, официальный основатель Объединённых Арабских Эмиратов, будет там, души упрутся в эти дюны своими прозрачными, но наделёнными невиданной для живых силой, руками и дюны смогут только пробовать всеми своими боками давить на эти всесильные руки мёртвых, и каждый раз безуспешно. Ещё и поэтому души предков так скоро отзовутся на молитву Хамдана и его людей, когда тем понадобится защита для животного и растительного миров Персидского залива после того как они встанут перед необходимостью опреснения и последующего кипячения его вод. Души предков ответят скорым согласием, потому что вообще находились там поблизости. И вот снова Хамдан видел их. Души предков последний раз скакали на конях на ипподроме, наслаждаясь абсолютной свободой, которую они когда-то ведали. Теперь эта свобода снова появилась у них. Хамдан понимал, что он пришёл отнять её. И тут Хамдан вспомнил свои видения, где неудержимые души носятся по какому-то кругу, будто на чём-то сидя. Эти видения посещали его неоднократно, но среди всех прочих на тему разошедшихся душ он не придавал им особого значения. А теперь ему пришлось эти видения вспомнить. Странным было видеть картины из видений в реальности. Он понимал, что из присутствующих он один снабжён даром видения душ. Конечно, с самыми доверенными лицами он поделился тем, что увидел, никто из арабов не удивился – такие вещи, их понимание были в крови каждого, кто происходил из аравийских племён. Также арабы понимали, что теперь им следует оставить своего шейха наедине с этими предками – предстояло взаимодействие, разговор, не предназначенные для ушей или даже для глаз простых арабов. Хотя смотреть они всё же могли.
                И вот что они увидели. Хамдан велел жокеям, большинство из которых, кстати говоря, были западными людьми, вернуться на беговые дорожки, потом Хамдан сам вскочил на лошадь и понёсся во весь опор по одной из дорожек, погружаясь в потустороннюю гонку. Гонку, в которой участвовали и живые, и мёртвые, но тем не менее раздельно, друг с другом не соревнуясь. Хамдану было главное углядеть в этом вихре душу своего деда – шейха Рашида. Души не вполне сохраняли черты лиц, что были свойственны им при жизни, но определённое сходство усмотреть было возможно. На бешеной скорости Хамдан вглядывался в лица душ, те не смотрели на него – их увлечённость своей скачкой даже вызывала зависть Хамдана, потому что сам он скачке сейчас отдаться не мог, сейчас у него были другие задачи. Как люди порой разыскивают свои корни, чтобы знать, кто они есть, откуда пришли, так он искал со всей страстностью своего живого сердца в этом круговороте своего мёртвого деда – душу шейха Рашида, чтобы провернуть одно дело. И вот одна душа, сидящая на одной из самых первых лошадей, показалась Хамдану той самой – единственной нужной. Хамдан пришпорил коня и начал нагонять лошадь, что несла душу шейха Рашида. Души сидели позади жокеев, а эта – перед своим жокеем, похоже, покойному шейху даже мёртвым не нравилось быть вторым. И если при его жизни могло создаться впечатление, что он уступил первенство шейху Зайеду, то это впечатление было бы совершенно обманчивым, шейх Рашид просто использовал своего соседа из Абу-Даби, его руками получая многие выгоды. Хамдан крикнул жокею, чтоб тот сбавил ход и, наконец, смог приблизиться к душе родственника. Хамдан велел жокею скакать неторопливо и попробовал настроиться на мысли своего деда. Как он и ожидал, мысли деда были заняты скачкой и всё, чего его дед хотел сейчас, это возвращение этой скачке прежней скорости. И тут Хамдан понял, как он решит этот вопрос. Так же про себя, он попробовал передать деду свои мысли, а мысли Хамдана звучали как предложение. Он предложил своему деду состязание: только они двое участвуют и побеждённый выполняет пожелание победителя. Душа Рашида согласилась соревноваться с внуком. Душа шейха Рашида согласилась даже быстрее, чем ожидал Хамдан. Видимо, очень соскучилась душа покойного шейха по настоящей арабской скачке. Хамдан велел жокею, на чьей лошади сидела душа его деда, спешиться, при этом душа тоже соскочила с лошади, так как жокей, спускаясь с лошади, неминуемо задел бы её ногой и нога прошла бы сквозь «тело» сидящей позади него души – видимо, душа шейха этого не хотела. После душа вскочила обратно и обернулась к Хамдану, ждущему её. Понятно, что жокей не мог оставаться на лошади вместе с шейхом Рашидом, двойной вес на лошади-противнике давал не просто серьёзную фору Хамдану, а практически дарил ему победу. Да, Хамдану в этот раз победа была просто жизненно необходима, но тем не менее он хотел честной гонки. Хамдан и его дед не стали возвращаться к старту, они стартовали прямо с того места, на котором уже стояли, сам Хамдан подал сигнал к старту. Шейх Хамдан и шейх Рашид помчались, словно две разгорячённые пули, сквозь жаркое пространство ипподрома, со стороны это выглядело так, будто Хамдан соревнуется с лошадью без всадника. Тем не менее отчётливо читалось, что лошадь управляема, она скакала, строго подчиняясь твёрдой руке мёртвого шейха и не делая ни одного скачка самостоятельно, покойный шейх полностью руководил ходом лошади, ставшей на определённое время его лошадью. Шейх Рашид будто вернулся к жизни, словно он снова мог чувствовать горячий воздух своей родины, что особенно хорошо чувствуют все, кто садятся верхом на коня и ударяются в бешеную гонку с соперником или с самим временем, но впервые мимо него проносились трибуны, трибуны ипподрома, которого при его жизни ещё не было. На трибунах не было зрителей, впереди не было какой-то конкретной цели, шейху в отличие от внука ничего надо не было и победа была бы для него просто символом его мощи, которую применить к чему-то ему всё-таки уже не дано. Но покойный шейх гнал свою лошадь, как никогда в жизни, даже не интерес, мёртвый или живой быстрее, но простой инстинкт араба заставлял его вонзаться в пространство, проходя его на всей возможной скорости. Хамдан и чувствовал, и понимал своего предка, как араб он испытывал те же чувства к такому явлению как гонка. О скачке можно сказать, что она – самый первый бог араба, она была задолго до исламского культа, она останется и после него, именно ей каждый раз любой араб отдаёт всего себя, ничего не прося взамен, как это бывает с богом, а просто беря это, возможен ли истинный араб без скачки, неизвестно. Вполне возможно, что нет. Скачка же, где дед и внук пытаются найти средь них сильнейшего, при этом один из них уже мёртв, это шаг отчаянный для живого, но огромное развлечение для мёртвого, это то, что вышло за рамки родственно-семейных отношений или рамки состязания между двумя мужчинами, это состязание между неприкасаемостью и ранимостью, первое свойственно усопшим и ушедшим из зоны риска, коей и является наша жизнь, второе присуще продолжающим жить в этой зоне постоянной опасности. Можно ли сказать, что для души покойного шейха Рашида, вырвавшейся с прочими душами из места своей службы-заключения – Куба, эта скачка стала своеобразной экскурсией по местам его былой славы – земной жизни? Его душа видела много такого, чего она никогда не видела при жизни, начиная с белых жокеев на аравийской земле, заканчивая удивительно плоскими сотовыми телефонами в руках людей, которых она уже видела на ипподроме – люди прикладывали эти плоские дощечки к уху и начинали говорить, шейх Рашид удивлялся увиденному. Но если экскурсия и была, то она была, пока он оставался пассажиром на лошади, управляемой жокеем и было это до появления на ипподроме Хамдана. А с появлением внука экскурсия сменилась на борьбу, да, пусть не на ту борьбу, которая бывает между истинными врагами, но всё же душе покойного шейха было приятно вспомнить, как это бывает, когда доказываешь кому-то своё право на первое место. Но первое место всегда одно и в этот раз, как никогда, оно было нужно Хамдану, я даже могу сказать больше, его первое место в этом заезде было просто необходимо всему арабскому народу и шейх Хамдан очень хорошо помнил про свой народ, когда гнал своего коня по ипподрому «Мейдан». Он, казалось, хотел обогнать не только аравийский ветер, но само быстротечное время и вырвать у судьбы победу для своего народа, шанс для своей страны. Лошади под Хамданом и душой шейха Рашида были случайными, заимствованные у случайных жокеев, это не были специально выращенные для шейхов и тренированные для них же лошади и ни одна из этих лошадей точно не была из конюшен Хамдана, на той лошади, на которой Хамдану случилось скакать, он не сидел никогда прежде, он в каком-то смысле объезжал её по ходу состязания. Возможно, такая же необходимость встала и для души шейха Рашида, здесь я хочу сказать, что вопреки распространённому и, вероятно, обоснованному мнению, состоящему в том, что животные, лошади, собаки, кошки, чувствуют и боятся духов, души предков, наделённые способностью оберегать своих потомков, не вызывали у лошадей страха – лошадь под шейхом Рашидом шла спокойно и гораздо быстрее, чем хотелось бы Хамдану. Может быть, это был лучший наездник в её лошадиной жизни, а покойному шейху, говоря правду, было приятно промчаться на любом скакуне, не обязательно самом лучшем. Долгое время, проведённое в Кубе, открыло душам, что мёртвые, как и живые, не всегда могут выбирать, а порой стоит пользоваться той возможностью, которая открывается перед тобой здесь и сейчас. Травяное покрытие дорожки давало ощущение, будто они скачут не по аравийской земле, а по той части планеты, где сухой горячий ветер не поднимает песок прямо в лицо наездникам, где возможны лёгкие неторопливые верховые прогулки просто для тихого удовольствия. На самом же деле дела обстояли так: шейхи Хамдан и Рашид, внук и дед, оба были готовы загнать своих лошадей ради этой победы. Все 2,4 километра скаковой дорожки ипподрома «Мейдан» почти пронеслись под копытами двух лошадей, наездникам осталось совсем немного до финиша, до момента, когда они оба узнают, чьё искусство верховой езды достойно быть отмеченным выполненным пожеланием. Что ещё могли сделать наездники для получения первого места? Такая вещь как умение жокея, наездника заключается просто в умении не мешать лошади делать своё дело, каждая лошадь прекрасно знает, чего от неё хотят и, если это действительно лошадь-победитель, она подарит своему наезднику победу. В больщинстве случаев от того же жокея требуется просто не мешать своей лошади, и Хамдан, как бы трудно в известных обстоятельствах это ему ни было, смог лучше расслабиться и позволить в конечном итоге своей лошади добросить его до финиша первым. Но затруднение случилось, хотя, наверное, это же затруднение и дало Хамдану победу, так как блестящим наездником он, честно говоря, никогда не был. Незадолго до финиша душа шейха Рашида вышла вперёд и пустила свою лошадь перед самым носом внука, и Хамдан мог только любоваться крупом впереди идущей кобылы, неожиданно он понял, что у него появились совершенно очевидные шансы на проигрыш, но что давалось всегда Хамдану, давалось с детства, это взятие барьеров. Наверное, покойный шейх Рашид забыл об этом. Хамдан дал своему коню чуть приотстать, чтобы дать ему возможность увидеть что-то кроме хвоста впереди идущей кобылы, а после довольно легко перепрыгнул через душу своего предка и его лошадь, приземлился он уже за финишной чертой. Хамдан выиграл этот заезд. Это дало шанс нынешнему поколению арабов продолжить борьбу за независимость от пагубного влияния враждебной субстанции и в конечном итоге за выживание нации. Шейх Рашид довольно улыбнулся бы, если бы душам покойных это было свойственно, смерть проиграла жизни и результат этого состязания был если и не победой жизни над смертью, то, возможно. одним из её продромов. Душа покойного шейха догадывалась о том, какое желание у его внука, душа шейха Рашида дала понять Хамдану, что души вернутся в Куб. Если при жизни шейх Рашид так или иначе шёл по жизни в фарватере шейха Зайеда, впрочем, получая от этого замечательные выгоды для своего эмирата и для себя лично, то после смерти он всё же проявил себя по полной и стал главным среди предков, охраняющих арабов. Но помимо выигранного заезда была и цена, которую покойный шейх по закону мёртвых был должен спросить со своего внука, ныне живущего шейха Хамдана. Мною эта цена уже была названа – Хамдан заложил свою собственную душу душам предков, обещав присоединиться к их служению после своей кончины. К тому же у Хамдана помимо основного дела, были ещё одна маленькая просьба к душе его деда, совсем небольшая, но огромная по значимости для самого Хамдана, это была очень личная просьба и в первую очередь за выполнение именно этой просьбы Хамдан был готов рассчитаться всем своим посмертным существованием.            
                И вот теперь, ещё раз, Хамдан смотрел на этот Куб с еле видимыми тенями душ, уже почти освобождённых, вокруг него. Запертыми оказались даже больше душ, чем предполагал Хамдан, их давление на стенки Куба ощущалось в том числе людьми, стоящими поодаль. Причина задержки открылась практически сразу. Был забран не весь прах из бункера внизу, поэтому не все души могли выйти. Стало ясно, что надо спускаться в подземные помещения бункера. Предстояло ещё раз проникнуть в бункер. Дело в том, что химик и инженер не желали своему детищу – подземным заводам по производству искусственной нефти со всем, что имело к ним отношение, быть однажды остановленными и изъятыми из земли, в которую они с таким старанием всё это погружали. Поэтому те же бункеры с прахом входов-выходов после того, как химик и инженер оттуда вышли последний раз, уже не имели. Как вы поняли, арабам пришлось пробивать эти входы. И вот Хамдан стоял перед входом в бункер. Хамдану, если честно, это было неприятно, он не любил эти устройства и, например, даже остановленные, заводы вызывали у него неприязнь. После остановки заводов Хамдан уже привык надеяться, что ему самому больше не придётся входить в них, а также сопряжённые с ними, помещения, полумёртвые даже тогда, когда заводы работали. Тем не менее он не мог отказаться от обязанности участвовать в происходящем, особенно после того, как стал в некоторой степени причиной задержки. Прах Хамдан забрал лично и перевёз к побережью, где продолжали ждать урны. Там был пункт сбора праха. В месте, где изначально прах арабских предков обрёл своё предназначение. Оттуда прах предков должен был быть отправлен в сердце великой пустыни, чтобы обрести там покой. Люди начали собирать караван, к пункту назначения прах должен был добираться вечным способом – на верблюдах. Главные шейхи страны и здесь должны были сыграть свою роль, в этот раз выступив в роли погонщиков. Хамдан должен был возглавить караван. Урны с прахом начали вынимать из песочных гнёзд – мест, где они находились после подъёма со дна Залива, верблюды стояли смирно, ожидая свой драгоценный груз. Делали эту работу тоже сами шейхи, только им было дозволено касаться святых сосудов. Изначально урны были поставлены на определённое расстояние друг от друга, это расстояние равнялось где-то одному метру, уменьшать которое ни при каких обстоятельствах было нельзя. А вот ширина спин верблюдов, по бокам которых и укладывались урны, была значительно уже. Случилось то, что прах сдетонировал. Прах сработал как порох – слишком много праха в одном месте, между урнами надо было держать дистанцию, жизненно необходимо было держать дистанцию между ними. Прах каждой отдельной группы предков всегда хранился обособленно, предков подбирали по совместимости и характеров, и деяний, и много параметров ещё соблюдалось. Крайне необходимо было соблюсти их и теперь. Но, видимо, крайняя усталость последних недель, а то и месяцев, наконец, сказалась на Хамдане, тем более что работа с урнами оказалась нагрузкой не столько физической, сколько неожиданно энергетической, хотя старый Мохаммед Аль Мактум подозревал о таком обороте дела, так что шейхи работали по очереди и парами, единственное, что хорошо сделал изнемогающий, но продолжающий руководить Хамдан, это успел отослать всех, кроме, себя, к загону с верблюдами – чтобы построились для памятного снимка. Его отец, работавший в паре с ним, задержался рядом, он как раз заканчивал помещать одну из последних урн на крайнего верблюда. Вдруг смирные до этого верблюды заволновались, дальше как один все шейхи смогли увидеть, что души рванули на волю – находиться в такой близости друг от друга произвольно смешанные предки не смогли по каким-то своим магическим причинам, их рывок произошёл буквально за доли секунды до взрыва и собственно послужил причиной такового. Слишком много энергии одномоментно вышло и должно было вписаться в окружающую среду, среда не смогла принять это одномоментно. Имя «Хамдан» – два слога со звонкими гласными на конце обоих, как будто струна оборвалась дважды, или оборвалось две струны. Имя «Мохаммед» – имя пророка и много кого ещё, теперь ещё имя отца, погибшего вместе с сыном. Сколько прошло времени с эпохи пророка Мохаммеда? И вот временем и обстоятельствами ещё два носителя этих имён были вырваны из круга людей. Шейха Хамдана и шейха Мохаммеда не стало мгновенно. Души призвали Хамдана к выполнению его обещания намного раньше. В возрасте тридцати семи лет Хамдан, казалось бы, должен был присоединиться к сонму загробных охранников арабского народа. Но эта охрана уже была распущена – арабам предстояло дальше действовать по жизни без помощи предков и самим добиваться достойного места среди всех прочих народов. Предки отправились искать успокоения самостоятельно, наверное, пока они не войдут в великую пустыню Руб-эль-Хали, но где б они ни были теперь, они свободны.         
                В Объединённых Арабских Эмиратах был объявлен двойной траур. Срочно временное правительство, куда напополам вошли Аль Мактумы и лояльные к происходящим переменам Аль Нахайяны, одинаково сошлись на младшем брате Хамдана – спокойном и уверенном Мактуме, который уже долгое время был заместителем Хамдана на всех ключевых постах, он начал подменять Хамдана, когда тот ещё был крон-принцем. Именно он должен был в итоге принять пост правителя. И наступил период подготовки к инаугурации. Я знаю, многие из вас приглашены на эту инаугурацию, другие тоже рассчитывают присутствовать, пусть и не в первых рядах. Я тоже хотел бы там быть, но я не загадываю на столько времени вперёд. Нет, я не рассчитываю, ведь порой самые неожиданные события могут нагрянуть.       
                Оратор замолчал и молчал долго, достаточно для того, чтобы собравшиеся поняли, что он закончил. Не все из них ещё поняли, была ли это для них ночь казни или просто история-участник. Так повелось с самого начала этого соревнования, что в конце оратору не аплодировали. Не аплодировали и теперь. Просто ждали... Кто-то самого главного откровения, кто-то, возможно, какого-то решающего поворота в своей жизни. Так неожиданно может повернуть река: а аравийские реки, мало того, что они зависят от сезона, они ещё и пересыхают, казалось бы, полностью и окончательно сходя на нет. Как порой чья-то жизнь. 
                Практически вплотную к ним приблизилось время, когда оратор должен был показать своё лицо. Если кто-то из собравшихся и надеялся увидеть какое-то определённое, то ничем этого не показал другим участникам собрания. Тот, кто, возможно, опасался увидеть определённое лицо, тоже ничем себя не проявил. Сдержанность просто расцвела в эти предрассветные минуты. Произвольно или непроизвольно, многие, наверное, использовали сдержанность как защиту – никто не хотел форсировать события. Но это не мешало понимать, что в комнату к ним зашла сама Судьба. Пусть она пока была невидима, но присутствие её ощущалось каждым и каждый уже, пусть незримо для остальных, пытался прочесть свою судьбу. Но быть самому себе оракулом редко у кого получалось на свете. В восемнадцатом веке арабы недаром доверились случайному оракулу, потому что сами себе им быть не могли. Оракул и обманул их, и нет – у оракулов своеобразное представление о правде. Но сейчас всё зависело от того, какое о ней представление у ораторов. Это был последний оратор в их состязании. Последняя история. Может быть и последняя ночь для кого-то? Хотя бы в одном из всех возможных на Аравийском полуострове смыслах.
                Оратор медлил. Судья состязания, что сидел поодаль в большом затемнении, затемнении, которое было, наверное, ещё более плотным, чем занавесь, отделяющая оратора от всех присутствующих, до сих пор не произнёс ни слова. А между тем именно от него зависело, чем закончится турнир откровенных историй. Но его время, кажется, ещё и не настало. Занавесь колыхнулась, повеяло ароматом... и тайна перестала ею быть ещё до того, как оратор стал видим. Таким ароматом пользовался только один человек на всём Аравийском полуострове, аромат был именной и изготовленный только для одного – шейха Мохаммеда Аль Мактума. Следом за ароматом из-за занавеси в комнату вошёл и сам шейх. Загорелся свет. И ничего не изменилось – это действительно был сам шейх Мохаммед. Воскресение из мёртвых, безусловно, должно радовать ближайших родственников и добрых друзей, но жизнь, даже шейхов, не всегда окружает только одними друзьями. Поэтому всегда, если даже это и не обязательно приятно, но имеет смысл сделать сюрприз своему окружению – иногда в чём-то их опередить, иногда неожиданно, не ко времени появиться, иногда восстать из мёртвых. Реакция людей из окружения – это картина, которую никогда не напишет ни один художник. Шейх всматривался в лица и казалось, что в ярком свете лица собравшихся на какие-то мгновения стали лицами младенцев. Детская радость охватила их и по одному гости начали подходить к шейху, чтобы поцеловать его плечо.
                Колыхнулась не только занавесь, отделявшая шейха от его гостей, сам воздух задвигался в помещении, в основном по его периметру: это личная гвардия шейха встала у выхода и вдоль стен комнаты. А шейх, предложив собравшимся вернуться на их места, продолжил:
–  Состязание историй закончено. Награждения победителей не будет. Просто таков формат переговоров – в нашем случае он принял вид состязания историй. А это переговоры между нами, хотя вы и молчали. И я предполагаю определённый результат. Потому что хорошими переговорщиками результат формируется, а не ищется. Полагаю, я сформировал нужный результат. И думаю, сейчас самое время признаться, что сделал я это не один. Я всегда рассчитывал на помощь и оказывал помощь, какую мог. Я был не только правителем эмирата, я был и остаюсь поэтом. То, что я рассказал вам, больше относится к прозе. Я назвал эту историю «Белый ветер Персидского залива», как в честь того ветра, ветровой волны, которую против дронов нефти подняли соколы, так и в честь своего сына, который ветром прошёлся по захолустью нашей жизни, полностью подсаженной на нефть. И, наверное, именно это венец моего творчества. Хамдан и история о нём – моё лучшее произведение. Как писателя, как человека, как отца. В конце концов, всё, что мы делаем, мы делаем для своих детей. Каким судьёй он будет мне и моей истории? Хотя, наверное, важнее, каким судьёй он будет всем вам... или одному из вас? Да, кто-то из вас сейчас начал волноваться не напрасно. За отцом, где бы он ни появился, всегда идёт его сын, так случается при рождении, так же случается и при смерти, если это естественный порядок вещей... в который убийство никак не входит. Убийство или неоднократные его попытки. Попытки, которые приводят в итоге к имитации гибели. Кто погиб по-настоящему тогда, так это верблюды – прекрасные и очень дорогие животные, наша жертва обстоятельствам или можно это рассматривать как нашу жертву душам предков, покинувшим нас тогда раз и навсегда. Один верблюд – одна урна обеспечило бы безопасность перевозки, но это не то, что было нужно на тот момент. Поэтому мы стали грузить по две. Как бы то ни было, за мгновение до взрыва я и мой сын успели скрыться под водой, нам пришлось ползти по песку какое-то время, прежде чем мы достигли глубины. А дальше было дело техники, мы всплыли уже там, где никто из тех, кто мог нас узнать, не мог нас увидеть. Хотя шейхи и наделены некоторыми физическими возможностями, которых нет у простых арабов, старость делает слабым каждого из нас, но мой молодой сын поддерживал меня под водой и я тоже смог. Я смог умереть для тех, кто слишком пристально следил за нашей с сыном жизнью. Мы с Хамданом подумали, что наша смерть станет подарком для того, кто так близко подобрался к нам. Единственное слабое место нашего замысла – это собственно прах наших предков, он опал там же, на берегу и теперь его будут топтать ноги туристов, отделить его от песка сразу же невозможно. Можно было бы оградить место, куда выпали осадки из праха наших предков, но место слишком велико и заходит сразу на несколько платных пляжей Дубая, поэтому в условиях нынешней острой нехватки денежных средств для восстановления нашей страны – нашей новой страны, а мы с сыном уже опустошили свои карманы, мы не можем отказаться от дохода, получаемого с тех пляжей. Но мы с сыном будем просить Аллаха понять и простить нас и Аллах милостив, он нас простит. Прежде всего нами руководило желание перехитрить врага. И если кому-то покажется, что мы подставили своих предков, подобным образом обойдясь с их прахом, что мы продали их нашим нынешним обстоятельствам, то я не стану с теми людьми спорить и скажу, что понимаю их точку зрения. Всё продаётся в этом мире, может быть, кто-нибудь из вас когда-нибудь продаст и эту историю, которую я рассказал вам сегодня. Эмираты – это вообще такое место, где можно продать всё что угодно, недаром в Дубае есть даже «Парк Корана» – мы зарабатывали, зарабатываем и будем зарабатывать на всех аспектах нашего культурного и религиозного наследия, мы изначально были созданы как торговая лавка и нам не стоит стыдиться этого, у каждой страны своя роль на международной арене. Совсем недавно мы чуть было не потеряли своё место на этой арене. Но хорошо то, что хорошо заканчивается. Сейчас нам нужно коротко поговорить об охоте. Знаете, как охотится мирмекоморфный паук? А болотный канюк (zone-tailed howk прим.для перевода)? Это пример должен быть довольно близок вам, это почти что сокол. Но всё-таки этот пример не совсем точный. Да, он хорош и понятен, но не вполне точен. В нашем случае самым правильным будет провести аналогию со спящими цихлидами (Sleeper Cichlid прим.для перевода), именно их методом охоты. Велик тот из живущих, кто сможет заставить служить себе даже смерть, будь то рыба или человек. Именно таким дано судить прочих. Я приглашаю в круг света нашего судью.
Шейх Мохаммед замолчал, но не замолчала Судьба, находящаяся в этой же комнате. Она продолжала творить свою неостановимую историю. Судья состязания вышел из затемнения и оказалось, что на его плече сидит сокол. Если бы кто-то из присутствующих попробовал позвать этого сокола по имени, возможно, тот откликнулся бы на имя Гайят. В этот момент те, кто внимательно слушали шейха, особенно заключительные слова истории, без труда поняли, кто стоит перед ними. Да, шейх Мохаммед и Хамдан погибли вместе, стало быть, и воскресение должно было коснуться обоих. Многие многое поняли. И теперь в уме делали ставки, за кем пришла Судьба. Однако Хамдан сказал иное.
–  Я пришёл не судить, я пришёл узнать, есть ли здесь, в этой комнате, то, что действительно моё.
Хамдан провёл взглядом по лицам присутствующих и быстро улыбнулся.
–  Что ж, если тишина для интересующих меня людей предпочтительна, я согласен быть единственным, кто её нарушит. Жасмин – Хамдан перешёл на английский и посмотрел прямо в лицо одному из молодых мужчин  – как женское платье уродливо смотрится на мужчине, так и мужское одеяние не подходит девушке. Но, уверен, у тебя были причины одеться сегодня таким образом. Наше общество действительно не приветствует женщин, тем более молодых девушек, на чисто мужских собраниях. А быть им мужскими или смешанными, определяется в основном серьёзностью темы. А сегодняшняя тема действительно серьёзна. Поэтому да, причины у тебя так одеться, конечно, были. Я, наверное, удивлю тебя, если скажу, что мне они известны. Но я прощаю тебя, потому что люблю. С тех пор, как я понял, кто ты и чего ты добиваешься, моё сердце, как ни странно, стало любить тебя ещё больше. Хотя у тебя всё это время не было любви для меня. Но я скажу ещё раз, что прощаю тебя. Сегодня я даже помогу тебе, я подскажу тебе то, что ты так и не выяснила сама. Все твои шаги были, конечно, не напрасны, но ты, признаться, мало приблизилась к своей заветной цели... и мало смогла помочь своему нанимателю. Как бы это ни удивительно было, я, наверное, единственный, кому ты помогла. Я тебе расскажу, как именно, – Хамдан смотрел на девушку, которую назвал Жасмин и которой становилось всё менее удобно в традиционной мужской кандуре, он уже не ждал ответа. – Входы в подземные нефтяные заводы, которые ты так настойчиво искала, находились и находятся гораздо ближе, чем ты, возможно, думаешь, в Дубае во дворце «Заабель», а в Абу-Даби в Белом форте, что в самом Абу-Даби, и в Восточном форте, который находится в Аль Айне. Это логично, ты не находишь? Первоначально Белый форт защищал источник пресной воды, а потом, когда Аравийский полуостров подсел на другой источник, нефтяной, в его стенах укрыли вход в гораздо более значительную сокровищницу – нефтяную. А Восточный форт – место рождения шейха Зайеда Аль Нахайяна, нашей иконы, но, вероятно, и сам шейх относился к себе весьма уважительно и не любил всё своё хранить далеко от себя и своих корней. Две точки, два форта, два ключевых форпоста современности. Что касается дубайского завода, то ты почти догадалась... ты верно отметила, что количество пребывающего на территорию дворца персонала не совпадает с количеством персонала, находящегося во дворце. Но люди не растворяются в воздухе, они спускаются под землю – обслуживать сложную и обширную вентиляционную систему завода. Второй раз у тебя могли зародиться какие-то подозрения возле лифтов – это весьма непростые устройства в нашем дворце. Лифты дворца «Заабель» – может быть, в своё время это были первые лифты на Ближнем Востоке. Но делались они, по крайней мере пара из них, не для того, чтобы ублажить шейха Рашида, хотя и были диковинкой для него. Лифты вели в царство Джаханнам, хотя в ту пору казалось, что, опускаясь в преисподнюю, они вели прямо на небеса – в будущий экономический рай нашего народа и шейхов в частности. Лифты вели в помещения интересующего тебя завода, я тогда не помнил точно, какие именно, поэтому не мог позволить тебе воспользоваться ими, чисто случайно ты могла выбрать один из тех самых лифтов. Мне показалось, что ты почувствовала что-то тогда. В том месте – во дворце «Заабель» вообще легко чувствуется близость чего-то скрываемого. Шейхи из рода Аль Мактум, как куры, построили дворец «Заабель» по типу насеста: над главным своим сокровищем, то есть прямо над входом в подземные помещения завода, и сами поселились там же – на драгоценном яйце, которое требовало, чтобы его высиживали с величайшей осторожностью и почтением. Третий раз ты была близка к верной догадке, когда сокол влетел во дворец и больше не вылетал, а в следующий раз ты увидела его уже далеко в пустыне – он летел из пустыни... спустя некоторое время, как ты нашла там поселение бедуинов. Оно там не случайно, оно практически пусто, там почти нет людей – шатры маскируют выходы вентиляционных шахт завода. А наши соколы, сначала тайком от нас, людей, согласно своему собственному расписанию, делали облёты вентиляционных шахт, стараясь, как только возможно, присматривать за заводом и происходящим там, поэтому сокол и покинул нас с тобой тогда так резко, ему было пора делать облёт. Только соколы понимали, когда для них наступает время. Все тонкости их расписания мы не постигли до сих пор. Мы долгое время вообще не знали об их занятии, а ты, которая была в контакте с одним из них так недолго, тем не менее так быстро смогла заметить некоторые странности. Хотя, повторюсь, своей цели ты не достигла. Ты всё равно молодец, Жасмин. Но мне было гораздо интереснее, когда ты решила следить за соколом и я хочу сказать тебе, что, пока я слушал доклад о твоих приключениях, от твоих фокусов на дороге в городе моё сердце несколько раз замирало – мчаться по проезжей части, видя только цель в небе, это не для слабонервных. Собственно почему ты вообще смогла проследить за ним, это потому, что возвращался тот сокол уже нагруженным. Дело в том, что вентиляционная система сделана по подобию легких человека, всё то же самое, только воплощённое в техническом решении, выходы шахт, скрытые шатрами, это как бы многочисленные носоглотки, и именно соколы переносят детали для них, которые требуют частой смены. Соколы так решили сами, что за каждым из них закреплена определённая деталь «лёгких», эта та часть соколиной деятельности, о которой у нас с ними была договорённость – тот сокол нёс в тот раз часть свёрнутых вен, хотя, строго говоря, это не входило в его обязанности, это не был рабочий сокол, просто в тот раз требовалась внеплановая замена. Так вот, сокол был гружёным и высоко лететь не мог, так же как и не мог он лететь быстро. Это дало тебе ещё один шанс приблизиться к разгадке занимаемого тебя вопроса. Как и то, что возможность продолжения преследования птицы после той достопамятной кучи песка на обочине, была обеспечена тебе тем, что сокол как раз в это время решил присесть отдохнуть на одном из карнизов города. Можно было бы подумать, что у нас, арабов, соколы выполняют ту же функцию, что и голуби у европейцев, но нет, мы не держим почтовых соколов, часть наших соколов грузовые. Он оторвался от тебя только в Бар-Дубае – там как раз находится склад подлежащих утилизации деталей. Видимо, он оторвался как раз потому, что полетел уже слишком низко и получил возможность затеряться в бесконечных проулках между домами. Ну а ты попала в гадательный салон. Я не знаю, я не стал выяснять, что тебе предсказала та гадалка... пусть это останется с тобою. Может быть, сейчас ты можешь видеть, сбылись ли какие-то её предсказания. – Тут девушка, которую Хамдан называл Жасмин, вынуждена была вспомнить слова гадалки «Только мёртвый может ответить на твои вопросы». – Тебе интересно, каким образом я всё это знаю? Пока ты следила за тем соколом, другой сокол следил за тобой. Ты не обращала никакого внимания на почти невидимую тень в небе, всегда над тобой – это и был мой соглядатай. Его зовут Гайят, он многое сделал для этой страны и лично для меня, но, наверное, одна из самых важных вещей, сделанная им, это оценка тебя, которую он сделал, высокая оценка. Сначала, как только я узнал, почему ты со мной, я даже не сразу понял, почему Гайят поддерживает тебя и защищает передо мною, но я поверил соколу, его чутью, и теперь вижу, что не ошибся ни в нём, ни в тебе. Я поверил мудрости птицы и своего сердца и они не обманули меня. Гайят настаивал, что ты несмотря ни на что любишь меня и ты знаешь, пусть это прозвучит самонадеянно, мне кажется он прав. Гайят уже однажды учуял отношение ко мне определённых людей и даже прилетел из другой страны спасти меня, тогда он оказался прав, я хочу верить, что прав он и теперь. Наверное, мудрая птица сопоставила вред, который ты можешь принести с твоей же любовью и твоя любовь перевесила на весах сокола. Теперь ты не смотришь на меня, но я продолжаю верить, что однажды взглянешь... по-новому. Что осталось загадкой лично для меня, так это то, для каких небесных гостей химик и инженер сделали тот огромный наземный и видимый только с воздуха знак, который и не остался незамеченным тобою. Ведь твой интерес ко дворцу «Заабель» начался именно с того самого знака? Что ж, так или иначе он указал тебе путь к продолжению общения со мной. Хотя, надо полагать, ты искала бы продолжения в любом случае. И ещё... твоё падение без парашюта – был ли это действительно несчастный случай? Хотя нет, не отвечай. Наверное, это действительно был несчастный случай, если что-то заставило девушку заняться таким делом. Это однозначно определённое несчастье в жизни, когда красивая, независимая, такая молодая девушка попадает в такую компанию, какую представляет из себя твой работодатель, и начинает изображать шпиона. Думаю, я действительно спас тебя, Жасмин. И думаю, что вовремя, потому что в Парке Замещённых, напав на сокола, ты зашла достаточно далеко. Нападение на сокола было подлым и я говорю тебе это прямо, ты серьёзно поранила его, приняв решение завладеть нефтедатчиком. Возможно, этот сокол, тот самый сокол, который с нежностью сопровождал нас в наших прогулках по дворцу «Заабель», больше не сможет летать, так как орган, с помощью которого соколы могут чуять чужеродное присутствие, в данном случае конкретно присутствие искусственной нефти, также помогает им ориентироваться при полёте. Тебе было не трудно выманить его за пределы Парка Замещённых, подальше в пустыню, туда, где ты осталась с ним наедине, и под предлогом будто ты захотела ещё раз потренироваться получить его на свою руку. Он поддался твоей ласке и обманулся. Я не знаю, как ты выяснила, что, даже будучи оторванным, этот орган ещё какое-то время продолжает работать как датчик, видимо, ты просто положилась на свою удачу. Что грустно в этой небольшой истории, соколам не дано чувствовать намерения женщин, наверное, они слишком тонки по сравнению с мужскими, Гайят единственное исключение, которое я знаю, но ты имела дело не с Гайятом. В общем, нефтедатчик ты получила и дальше оставаться со мной в этом Парке тебе не было необходимости, к тому же тебе было нужно торопиться, а я выполнил свою роль – сам того не зная, подарил тебе возможность продвинуться к твоей цели, дальше на какое-то время я стал не нужен. А вот как ты вообще узнала, что такое есть этот таинственный нефтедатчик и что он просто часть соколиного организма? Похоже, хоть я и старался лично тебя опекать, ты всё-таки сумела поговорить с кем-то из замещённых, потому что для них это уже не было тайной, а именно, что соколы сами по себе, без специального оборудования, улавливают их и их местонахождение. Ведь в самом Парке, кроме соколов, больше никаких «приборов» нет. Не было там и человеческой охраны, ты, безусловно, подумала, что тебе это на руку. Ты, видимо, не знала, но соколы умеют общаться с нами, тот сокол почти сразу же поведал, как он утратил свой нефтедатчик. Я лично допрашивал его. Гайята в Парке Замещённых не было, он тогда отсутствовал в стране, вместе с другими соколами разыскивал кое-кого за рубежом – он возглавлял эти поиски, но восстановить картину твоих последующих шагов труда уже не составило. Полагаю, с добытым нефтедатчиком ты отправилась по так и не убранному нефтяному следу, который оставил «нефтяной поводок» наших несчастных замещённых. Что ж, пролитые тогда на землю капли дурной жидкости дали свои ростки в виде твоих поступков, это принесло свои плоды – в итоге ты сообщила ценную информацию своему нанимателю. Возможно, тогда ты впервые отработала получаемые тобой деньги. Я даже знаю, что твоей первоначальной целью была моя смерть, как и тот костёр в пустыне, который ты развела, чтобы позвать меня – костёр призыва, был способом заманить меня в место моей гибели, что должа была там случиться... потому что кое-кто всё-таки принял решение о моей смерти. Мне до сих пор интересно, куда приземлилась отравленная игла, которую ты выкинула в небе? Правда, в тот момент я не совсем понял, что это было. Но позже печальный пазл начал собираться. Я не корю тебя, Жасмин, я просто сообщаю тебе, что нет ничего такого, чего бы я не знал о тебе и более того ты помогла мне кое-что понять о том, что происходит вокруг меня. Ты ничего не смогла скрыть от меня, и не только ты. Тебе было интересно всё это узнать, друг мой Саиф? – Хамдан резко обернулся к мужчине, сидящему недалеко от него.
Тот поднял на Хамдана глаза, полные ненависти и яда. Страх и отчаяние были в них.
–  Похоже, самое время вспомнить, как во всех подобных ситуациях проходят аресты. Саиф, ты полицейский с большим стажем, ты знаешь об этом много. Не хочешь ли рассказать об этом сначала моей охране, а потом и суду?
Мужчина, которого Хамдан назвал Саифом, наконец, подал голос:
 – Если шейх Мохаммед не солгал, ты же должен быть на подписании этого нового соглашения, – было видно, как ему отвратительна сама мысль об этом подписании, но ещё отвратительнее мысль о живом и находящемся так близко Хамдане.
Хамдан выслушал его и только спокойно усмехнулся.   
– Нет, шейх Мохаммед не солгал ни тебе, Саиф, ни присутствующим здесь, соглашение действительно было подписано и все мы, даже ты, теперь граждане нового государства. Неважно, кто подписывает, Саиф, важно, кто будет управлять. А кто будет, ты можешь догадаться.
Саиф Аль Нахайян взглянул прямо в глаза Хамдана Аль Мактума и увидел в них всё будущее, как своё личное, так и этой страны. Это были два разных будущих, в одном больше не было ничего, в другом – была попытка выстроить новое здоровое государство при участии здорового, не съеденного алчностью общества. Саифу было нечего ответить Хамдану, как и совершенно нечего предложить обществу, которое собирался и уже начал строить Хамдан. 
– Возможно, тебе, и не только тебе, – тут Хамдан снова посмотрел на девушку, которую назвал Жасмин, – в какой-то мере любопытно, откуда мне стало известно твоё участие в столь не дружеских по отношению ко мне и моей стране действиях. Я могу ответить на это. Саиф, из тебя очень странный археолог. Мне давно многое казалось странным в поведении этой девочки, – Хамдан кивнул на девушку, к которой ещё совсем недавно обращался. – Но когда ты затеял якобы археологические раскопки аккурат в том месте в Дубае, где никто иные как Замещённые пытались чуть ли не руками раскопать завод по производству искусственной нефти, мне удалось, наконец, увидеть печальную картину происходящего за моей спиной уже целиком. Тогда же я и начал конкретно подозревать твоё сотрудничество с девушкой, которую я люблю больше всего на свете. Остальное, как говорится, было делом техники. И мне пришлось убедиться в своей правоте. Да, я мог бы догадаться об этом и раньше, ведь сокол, приставленный к Жасмин для её же безопасности в тот неспокойный период, через который проходила эта страна, сообщал о её контактах с неким мужчиной, арабом, впоследствии внезапно увлёкшимся археологией, да, мне также быстро стало известно имя этого мужчины... как и его фамилия. Я не понял, что связывает шейха из рода Аль Нахайянов и простую туристку, но тогда ещё один сокол начал следить за тобой, Саиф. И вот тогда ситуация прояснилась к моему великому горю. К тому же ещё одно обстоятельство добавилось к прочим, соколы, которые были приставлены для постоянного наблюдения за замещёнными, обнаружили и тебя в их числе, да, ты оставался на свободе, но это не значит, что ты мог скрыться от соколиных детекторов. Я понимаю ход твоих мыслей, понимаю, почему ты хотел заразиться – замещённые действительно могут чувствовать местоположение заводов по производству искусственной нефти. Я даже знаю, когда и от кого ты это узнал. Что касается вопроса когда, то сразу после того, как Жасмин побывала в Парке Замещённых. Что до вопроса от кого, то, полагаю, я ответил на него, отвечая ещё на первый вопрос. Она выяснила это довольно просто, от тех же замещённых, они вообще оказались для вас кладезью информации. Ну а о митинге с участием замещённых ты знал в силу своего положения в нашем обществе, хотя информация о точном месте каким-то чудом прошла мимо тебя. А потом уже ты решился на свой самый отчаянный поступок, так как, похоже, нефтедатчик, вырванный у сокола, перестал работать раньше, чем вы нашли местоположение завода. Так что же ты сделала дальше, Саиф? Ты твёрдо решил заразиться сам. Но даже не это было самым отчаянным твоим поступком. Чтоб араб заразился, надо было снова отключить души предков. Каким же был твой следующий шаг? Ты похитил одну из урн с прахом в Абу-Даби, в месте, где твоя фамилия исторически ответственна за каждую песчинку, что тоже не было для тебя особой трудностью, так как, будучи одним из Аль Нахайянов, ты был прекрасно осведомлён о местонахождении этих урн. Для этого ты нашёл ныряльщика, а надо сказать, что все ныряльщики, способные на такое с урнами, в стране под контролем, действия каждого из них отслеживаются и все, кто вступают с ними в контакт, также попадают под наблюдение хотя бы на какое-то время – ты ещё и таким образом отсветился для меня, Саиф. Но я не мешал тебе, вероятно, зря, так как тебе кое-что в итоге удалось. И этим ты внёс дисбаланс в работу душ предков. Мы быстро вернули урну на её законное место, по-прежнему не трогая тебя, но дело было сделано. Дальше тебе был нужен подходящий экспат, чтобы непосредственно заразиться, так как после остановки заводов заражение могло произойти только от замещённых. Первый и последний араб, который сам добивался своего заражения, Саиф, это ты. Я даже больше скажу, ты первый и последний человек, который этого добивался. Скажи, Саиф, зачем тебе так сильно понадобился доступ к этому заводу? Неужели чтобы продолжать наживаться на теме производства искусственной нефти в то время как вся страна отходит от этой темы? Или ты рассчитывал воссоздать такой завод за рубежами своего отечества? Саиф, жадность затуманила твой некогда светлый ум. Узнать, где находится хотя бы один подземный завод, чтобы с группой заговорщиков, да, Саиф, мы и до твоих подельников дойдём, – Хамдан недобро усмехнулся, – захватить его и тайну использования таких заводов, будто она лежит посреди первого же цеха, чтобы построить такие же где-то и торговать нефтью – это было отчаянно и наивно, Саиф, мне жаль, что ты вовремя не остановился. Хотя не мне упрекать твою жадность, ведь именно благодаря ей я остался жив – твой агент, Жасмин, не убила меня и впоследствии, видимо, подсказала тебе, что живой и на любовной привязи я до поры полезнее, ну а твоя жадность заставила тебя согласиться с ней. Теперь тебя остановят силой. Полагаю, ты хочешь сейчас выйти проветриться с моей охраной и рассказать им про своих подельников. Я присоединюсь к вам позже, –Хамдан дал отмашку своим людям. 
Саифа вывели наружу. Жасмин посмотрела ему вслед, Хамдан видел это, но не заметил ни сожаления, ни сочувствия в её взгляде. Давало ли это ему некую надежду? Ему оставалось только договорить. 
–Так вот, в начале я сказал, что пришёл узнать, есть ли в этой комнате то, что действительно моё. Когда я говорил это, я имел в виду твоё сердце, моя маленькая летунья. Оно моё? Что руководило тобой, когда ты не привела в исполнение смертельный приговор, вынесенный мне подлой сворой Аль Нахайянов? Ведь Саудиты были только вторыми в очереди на место моих убийц, – Хамдан теперь неотрывно смотрел на девушку.
Что может сделать мужчина после того, как задал главный вопрос в своей жизни? Бывает так, что даже самый настоящий мужчина в каких-то обстоятельствах может только ждать. Хамдан вспомнил свои ещё совсем недавние увлечения, коней, верблюдов... и выигрывая очередную ночную вазу (кубок прим.автора chamber pot ), думал ли он о том, что настанет время, когда его прежние победы будет казаться ему играми маленького мальчика, хоть и одерживал он их в зрелом возрасте? Хамдан ответил сам себе, нет он не думал так прежде никогда. Сегодня он подумал об этом впервые. Сегодня ему было нужно выиграть среди прочего ещё и свою любовь, потому что отказываться от неё он не был намерен. Несмотря ни на что. Пока он не знал, выиграл ли.
                Летунья, его Жасмин, молчала. Саифа увела стража, Саифа и, казалось, что также они увели в кандалах и кусок от сердца Хамдана – ведь когда мы окончательно теряем друзей, которым верили, за которых молились, которые предали нас и наши молитвы, практически в буквальном смысле отмирает кусок нашего сердца, Саифа увели и часть сердца Хамдана он унёс с собой, а она, его маленькая Летунья, его златоволосая птица, осталась одна. Хамдан хотел бы ей сказать, даже крикнуть, что она не одна, он рядом с ней и всегда будет, даже если она прогонит его, но он понимал, что ему следует молчать: она должна принять своё решение сама. Его отец, шейх Мохаммед, хранил молчание – страдания сына... они только начинались, он чувствовал это своим отцовским сердцем. Впрочем, их будет не больше, чем у любого другого человека на этой земле. Они нужны, чтобы ценить те моменты счастья, которые тоже выпадают каждому. И шейх Мохаммед тоже ждал ответа девушки, ждал вместе с сыном. В конце концов, ему как родителю было интересно, будет ли свадьба – самая громкая и долгожданная свадьба на Аравийском полуострове. Свадьба, которая была бы самым восхитительным зрелищем, которое было бы дано увидеть также и всему остальному миру. 
                Летунья так и не сказала ничего, она не проронила ни слова. Была одна вещь, которой Хамдан не знал. Вещь, касающаяся его и её. То, что могло их разделить навеки или соединить, как не соединяет людей супружество, длинною в целую жизнь – могло произойти убийство, убийство Хамдана. Ещё в первую их встречу, в самую первую – в небе. Их встреча, как Хамдану уже было известно, не была случайной и их небесное созвездие сложилось, потому что на то была воля заказчика этого созвездия. Как говорится, если звёзды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно. Таких созвездий, как их, это касается в первую очередь. Их созвездие было фальшивым, во всяком случае поначалу, да, наверное, самым фальшивым из всех, какие только могут показаться на дневном небе – мираж, сотворённый злой волей Саифа Аль Нахайяна специально для Хамдана Аль Мактума. Хамдан и поначалу, и впоследствии сосредоточил всё своё внимание сначала на Мохаммеде Аль Нахайяне, после на семействе Аль Сауд и таким образом просмотрел врага под своим боком. Даже двух врагов... Летунья всё это время тоже не была ему другом. Но даже сейчас, в момент публичного разоблачения своих врагов, он не знает того, что возможно, всё-таки изменило бы его отношение к ней, Летунье. Девушка была должна положить конец его жизни ещё в небе. Да, волею Саифа Аль Нахайяна Хамдану было суждено умереть не на земле. И не потому, что в небе люди ближе к Аллаху, а Саиф Аль Нахайян очень хотел приблизить момент встречи самого деятельного из рода Аль Мактум, кто ещё будучи эмиром Дубая ясно показал, какие проблемы он может доставить барыгам рода Аль Нахайян, с Аллахом, просто  единственное место, где Хамдан хоть на какое-то время оставался без телохранителей, было небо, и прыжки с парашютом были единственной возможностью вычеркнуть Хамдана из списка живых. Да, телохранители, тоже на парашютах, также болтались по небесному периметру, не сводя глаз с Хамдана в центре образованного ими периметра – они прыгали с ним, вынужденные разделять все его увлечения и обязанности, если прыжки осуществлялись с целью популяризации парашютного спорта в Объединённых Арабских Эмиратах, но именно там, в огромном небе, они физически не могли оставаться к нему вплотную. А вот его убийца вполне мог оказаться к нему прижатым, его же собственными руками. Поэтому небо было идеальным местом не только для прыжков с парашютом, но и для совершения убийства. Даже открытый космос не был бы столь подходящим местом, так как там космонавты болтаются, спаянные общим тросом и отдалить телохранителей от их подопечного или вклиниться между ними и подопечным представляется весьма затруднительным. И как впоследствии показала попытка Саудитов, Саиф был прав, рассчитывая свести Хамдана с его смертью прямо пред очами Аллаха – в небесах. Ну а Летунья была исполнителем этого убийства. Для этого у неё был шприц со смертельным препаратом. Этот шприц выглядел, как канцелярская кнопка, чуть большего размера, чем обычная – Саиф передал ей его за несколько дней до встречи Летуньи с Хамданом в небе, ни он, ни она ещё не знали, когда конкретно она сможет приблизиться к Хамдану на нужное расстояние, чтобы прижать к любому участку его тела, не обязательно открытому – шприц прекрасно поразит кожный покров и через одежду, шприц-кнопку. Одна не из самых новых разработок ЦРУ, но Саиф с Летуньей решили, что для их цели такое орудие убийства идеально. Но почему она в итоге не сделала того, что должна была по договорённости с Саифом Аль Нахайяном? Была одна причина. Такая, которую они с Саифом не предусмотрели. Поначалу всё шло прекрасно и, профессиональной спортсменке, Жасмин не было сложно изобразить полёт обычной растеряхи – среднестатистической девушки, которая оказалась в небе без парашюта, и, как они с Саифом и рассчитали изначально, благородной и отважный Хамдан Аль Мактум сиганул вслед за девушкой, которая оказалась в отчаянной ситуации и срочно нуждалась в помощи: прекрасному психологу Саифу, а без такого качества на его полицейской работе ему было бы нечего делать, было очевидно, что такой, как Хамдан, не сможет просто сидеть и смотреть, как юная и нежная девушка несётся к своей скорой гибели. Естественно, с таким характером, как у Хамдана, он прыгнул вслед за девушкой и в тот самый момент ушёл из-под контроля своих телохранителей. Это было то, что было нужно Летунье, с того момента он был полностью в её распоряжении. Но тем не менее убийство не состоялось. Так что же было причиной? Ответ был прост, для самой Жасмин он был ошеломительно просто – ошеломительное открытие был осделано ею там, в синем аравийском небе. Человек не может убить того, кого любит. Убийце Жасмин не повезло – она влюбилась в свою потенциальную жертву. Да, это не была любовь с первого взгляда, так как внешность Хамдана Аль Мактума была ей очень хорошо известна задолго до того непростого дня, но именно тогда, в тот день, когда она сама лично увидела, как человек, мужчина, может легко швырнуть свою жизнь на самую грань рядом с гибелью, чтобы попытаться спасти незнакомую девушку, её мир перевернулся, и вовсе не потому, что она в те минуты летела вверх тормашками в нескончаемом воздушном океане, который люди почему-то зовут всего лишь небом. Кстати, летела она совершенно без страховки. У Жасмин действительно не было парашюта, она действительно рисковала своей жизнью ради своего задания и не кинься Хамдан за нею, она погибла бы в тот день, но Саиф так сильно желал смерти Хамдана, что был невероятно щедр в вопросе оплаты её работы, а ей в жизни было нечего терять. Они с Саифом Аль Нахайяном просто идеально подошли друг другу для воплощения личных целей каждого. Но идеальное убийство всё же не состоялось. Она не назвала Саифу истинную причину невыполнения задания и продолжала работать по Хамдану под его руководством и дальше. Но с того самого дня, дня, в котором она полюбила Хамдана, она уже не была достойным работником для своего нанимателя – она была готова предать интересы Саифа в любой момент и останавливала её только собственная невера в то, что чудо возможно – чудо любви с арабским шейхом, отважным правителем, настоящим мужчиной. К тому же за её спиной жуткой тенью постоянно маячил Саиф Аль Нахайян и перед ним она обязана была отчитываться практически ежедневно. Жасмин не позволяла себе выдать хоть чем-то, что её отношение к Хамдану переменилось. Узнай об этом Саиф, она вообще потеряла бы возможность контакта с любимым мужчиной. Ей остался бы только один вариант – открыться ему во всём, но на такой шаг она не могла решиться. Не могла по той же всё причине: даже после того, как она увидела, как он рискнул своей жизнью ради спасения её, а после пригласил её прыгнуть вместе ещё раз, ей не верилось, что её чувства до конца взаимны. Она не боялась ответственности за своё участие в действиях против него, она боялась одного – не встретить взаимности с его стороны в любви. Ну а Саиф, раз убить Хамдана не вышло, решил узнавать про подземные заводы и работа для Летуньи нашлась и в этом. Объяснять, почему она не убила его второй раз, не пришлось – когда они совершали прыжок-тандем, телохранители Хамдана постоянно находились рядом с ними. Даже любя Хамдана, Жасмин подумала, как прав был Саиф, ставя на тот раз – раз, когда Хамдан сам кинулся в объятия смерти, второй раз организовать такое было крайне, крайне трудно, если не невозможно. Вообще, самым лёгким для Жасмин во всей этой истории с прыжком было пройти соколиную комиссию – именно к этой комиссии они с Саифом присматривались достаточно долго, пока не поняли, что женщины большей своей частью проходят её чуть ли не автоматически: соколы не читают намерений женщин – слишком сложно. Тогда Жасмин ещё не знала, что единственным исключением в этом вопросе был Гайят, чей сенсорный диапазон включал в себя даже женские эмоции. Впрочем, как и то, что он станет самым преданным её адвокатом... естественно, после самого Хамдана. А прочие соколы интересовались и были способны оценить лишь то, что условно можно было бы назвать внутренней «лёгкостью», необходимой для подъёма в небесную высь. Чтобы внутреннее состояние кандидата было идентифицировано птицами как та самая «лёгкость», необходимо было иметь внутри нечто наподобие свободы – освобождённости от откровенно дурных настроений, что хотя бы гарантировало соколам, что не придётся пресекать возможную попытку человека покончить с собой во время прыжка с парашютом. Потому что были прецеденты. Сложная жизнь людей продолжалась и в небе. Летунья прошла комиссию, как и большинство женщин, почти автоматически. Да, соколы немного заглянули ей в душу, но там было чисто: ни ненависти, ни злости, ни отчаяния там не было. Единственное, что несколько смутило пару-тройку соколов, так это некоторое равнодушие девушки к происходившему вокруг – там не было обычного воодушевления или хотя бы простого эмоционального подъёма, который испытывают все, кому предстоит прыгнуть с парашютом. Полная индифферентность – вот что царило там, это было необычно, хотя и такое бывало, если человек принимал успокоительное средство от чрезмерного волнения. Но Жасмин не принимала такого средства, ей просто было всё равно – она не собиралась получать удовольствие, ей предстояло работать. Плюс в самой её жизни не было и не происходило ничего такого, что её волновало бы или с чем ей было бы жаль расстаться. Она ещё не знала, никак не предугадывала, что буквально через несколько десятков каких-то там совсем коротких минут она найдёт свою любовь. Она ещё не знала, она просто старалась не вызвать подозрений внимательных птиц. А теперь и Хамдан, как те соколы, смотрел на неё, и не столько на неё, сколько хотел заглянуть в самую её душу. Летунья не проронила ни единого слова. Но она подошла к Хамдану и взяла его за руку, так крепко, как только позволяла ей её слабая женская рука. Он ответил ей своим сильным мужским пожатием. Сильным, но настолько нежным, столько ласки было в нём, что слова в общем-то обоим были не нужны. Шейх Мохаммед не без оснований решил, что свадьбе быть. В отличие от своего сына он кое-что знал о сути предсказаний в гадательном салоне в Бар-Дубае – с соколами мог разговаривать не только Хамдан, собственно, Хамдан унаследовал эту особую способность от своего отца, поэтому шейх Мохаммед и стал свидетелем правдивости этих предсказаний. Тогда гадалка сказала девуше про судьбу, но та не поняла старую гадалку, что было немудрено, так как Жасмин не знала, что фамилия Мактуб ( Maktoob ) переводится с арабского как судьба. А шейх Мохаммед это, естественно, знал и улыбался умению гадалки сказать так много, почти ничего не сказав. Также сбылись ещё одни слова мудрой гадалки, Жасмин нашла дорогу к самой лучшей сокровищнице в мире, этой сокровищницей всегда была и остаётся семья, и эта дорога  была достаточно коротка, хоть и насыщена волнующими и не всегда безопасными событиями. Как и многие на своём пути, Жасмин не раз ошибалась, но в итоге любовь оправдала всё. Наступило время собравшимся расходиться. Многие из них были потрясены, много новостей за одну ночь пришлось им узнать. Какие-то новости их сильно обрадовали, какие-то заставили ещё сильнее задуматься.
                Арабская ночь всегда полна сюрпризов. Кто их избежит, тот, наверное, несчастен. Всякое состязание выявляет сильнейших, что ж, это состязание тоже показало, у кого сила. Но, надо думать, оно показало также и у кого разум – немаловажное обстоятельство, когда оно на твоей стороне, ты можешь сделать много больше. Старый шейх всегда старался править своим эмиратом с позиций разума, он честно старался, чтобы эти позиции не трансформировались в позиции одной только экономической выгоды, и хотя испытания искусственной нефтью он пройти не смог, он оставался горд, глядя на своего продолжателя – сына, оказавшегося совершенным шейхом для своего народа. Шейх Мохаммед всегда был к тому же реалистом и теперь понимал, что время оставляет ему не много шансов любоваться своим вчерашним наследником, а сегодняшним духовным старейшиной даже по отношению к нему, старику. И шейх действительно выглядел уже стариком: особенно плохо последние несколько лет он начинал выглядеть во время измождающего Рамадана, ежегодного испытания голодом и жаждой в течение целого месяца, придуманного, наверное, какими-то древними суперменами. Старый шейх ещё старался держать марку, но парадная штукатурка из старых правил и догм уже не держалась на нём. Он уже почти не мог выстаивать во время долгих летних дней открытых дверей во время Рамадана в своём дворце «Заабель» и ждать, когда закончится бесконечная череда соплеменников, пожелавших пожать руку своему правителю и членам его семьи. Его время почти совсем ушло, он удалится во внутренние покои и станет одним из старых призраков старого дворца, являющимся своим внукам во время их бесконечных игр, а приветствовать соплеменников в приближающийся Рамадан его сын, шейх Хамдан, теперь будет только со своими братьями. Наверное, шейх Мохаммед мог бы отказаться от устаревшего ритуала – добавить себе ещё хотя бы десяток лет, который он мог бы провести со своими родными. Но он понимал, что он не совершит прорыва и тут, он доголодает свой срок, доживёт свой век и мирно отойдёт к своим предкам. Оттого только с большей жадностью и страстностью старый отец вглядывался в своего сына – тот оставался его надеждой на правильный выбор в будущем, даже если этот выбор совершит кто-то другой.      
                Точно сказать, насколько сильно новорожденное государство, ему предстоит очень быстро наращивать темп взросления, мир, который строит Хамдан, будет обзаводиться обычными для современного социума показателями силы. То есть мощнейшими видами оружия. Причастность к нефтяному могуществу в прошлом, пока увеличенной в несколько раз стране остаётся кормиться туристами и незначительными торговыми предприятиями, а также сдачей в аренду своих площадей под военные базы США, базы, пока порядочно опустевшие, так как их обитатели ещё не оправились от атаки искусственной субстанции, незаметно, но уверенно забравшей все их силы и здоровье, но в самом ближайшем будущем Хамдан видел картину уже другой. Ядерная программа, ядерное Объединённое аравийское государство, ядерный Хамдан – всё это будет, но пока новая история только зарождалась. Возможно, кто-то когда-то расскажет и о ней, а пока рассказ завершается.   
                Собравшиеся, наконец, разошлись. Хамдан и девушка, так и не размыкая рук, отправились куда-то в ночь. Может быть, их ждала прогулка по ночной пустыне, может быть, прогулка под парусом – на настоящей арабской лодке (dhow прим.для перевода), Хамдан хотел бы показать своей невесте не только свои наземные владения, но и водные с их спокойными тайнами, которые в ночи становятся только глубже, а возможно, что им предстояла простая конная прогулка до утра по тихим окрестностям воскресающего Дубая. Именно сейчас его отец, который покидал, снова ставшую полутёмной, залу последним, вспомнил о той маленькой просьбе, с которой его сын обратился к покойному шейху Рашиду, когда договаривался с ним об усмирении бунта душ предков – та личная просьба Хамдана была о Летунье. Хамдан просил у души его деда персональной защиты для своей бесценной возлюбленной. И эта защита была дана, именно поэтому на протяжении всех событий девушка оставалась неуязвимой для воздействия вредоносной субстанции. Шейх Мохаммед смотрел им вслед и уже видел рядом с ними их будущих детей – бегущих резво и весело. Старый шейх готовился к новым внукам. Аравийский полуостров готовился к продолжению династии Аль Мактумов.
                А где-то выздоравливающий мир уже готовился встречать нового великого арабского лидера, вставшего на место своего отца.
                Но после того, как все разошлись, куда мог бы отправиться очень старый шейх? Человек, отдавший всю свою жизнь своему эмирату и городу своей мечты? Было одно место в окрестностях, нет, вовсе не Дубая, в окрестностях Эр-Рияда и если кто-то подумает, что от того места, где сейчас находился старый шейх Мохаммед, это было очень далеко, то этот человек будет неправ – не так велики расстояния на Аравийском полуострове, как их описывают пугливые иностранцы. То было место, которое тоже в ближайшем времени обещало стать ещё одной туристической достопримечательностью, ну а пока оно было тихо и пустынно. Именно туда теперь тянуло шейха Мохаммеда. Что же было в том месте? Пески, это были пески, пески, принявшие определённую форму. Был в этой истории один эпизод, когда пески около Эр-Рияда начали двигаться, повторяя каждой своей песчинкой буквы и слова, которые не могли быть произнесены иначе. И никто не знает, до каких выражений дошёл бы тот разговор, если души арабских предков не вмешались в него и не встали стеной на пути следования этого «разговора». То был день, когда искусственная субстанция показали всю свою ярость. Дюны так и застыли во всём своём буйстве – со стороны это теперь могло бы сойти за памятник аравийской природы, но по сути своей это был памятник душам арабских предков. Именно на их усилия, запечатлённые в песках, хотелось взглянуть старому шейху. Он предчувствовал, что однажды и он присоединится к распущенному ныне, но ещё могущему быть собранным вновь, легиону душ арабских предков и к тому времени он сам будет такой же душой. Старый шейх стоял посреди арабского рассвета – последний среди действующих лиц минувшей ночи и одновременно самый первый среди них же. Отец, сочинитель, бывший правитель, рассказчик, кем он будет в оставшийся ему отрезок жизни? Неужели только дедом своих внуков? Но чем конкретно будет занят его ещё такой беспокойный ум? Возможно, он найдёт себе дело. Эту историю он посвятил своему сыну, Хамдану, другую историю он может посвятить самому себе, его возраст и состояние духа удивительно подходят для того, кто хочет начать писать мемуары. Теперь он, как и все арабы полуострова, вступает в более спокойную эпоху, эпоху, в которой он сможет продолжить говорить со своими современниками, не скрываясь за завесой тайны.
                Шейх Мохаммед, теперь просто старый шейх, сделал свой первый шаг этим ранним утром к новому дню – такому же арабскому, неспешному и стабильному, как и предыдущий. Но кто там был рядом с ним? Нечто, чему не было дела до национальностей, их многовековых обычаев и всякого национального наследия. Нечто, невидимое для его телохранителей ровно в той же степени, как для него самого, держалось поблизости. Напади оно и телохранители шейха Мохаммеда не смогли бы защитить своего шейха. Но это невидимое нечто, позволяя чувствовать себя, нападать не торопилось. Почему? Возможно, что-то сдерживало его. Подул утренний ветерок и что-то тёмное проступило сквозь жаркий аравийский воздух – тень, призрак, дымка, как если бы среди обычных порывов ветра один порыв оказался чёрным... старый шейх совсем не испугался, он посмотрел на горизонт, туда, где далеко от всех других построек города, жилых и деловых, усматривалась некая деятельность. Впрочем, какая деятельность может быть в Дубае? Конечно же, вдалеке шла стройка, шейх Мохаммед знал о ней. Там, вдалеке, строили мечеть – совсем небольшую, очень скромную, она не должна была стать огромным зефирным тортом наподобие мечети шейха Зайеда в Абу-Даби, но как в мечети шейха Зайеда постоянно, буквально круглосуточно, читают Коран для успокоения души покойного основателя государства, хотя и делают это над пустой могилой, что никак не мешает искренности чтецов, так как в стране и тем более за рубежом очень немногие знают, как именно используется прах влиятельных шейхов, так в этой маленькой и тихой мечети в Дубае должны были служить заупокойную службу по душе, тоже оказавшей заметное влияние на Объединённые Арабские Эмираты – по душе искусственной нефти. Стоит заметить, постройка только внешне напоминала мечеть, имея целью вписаться в общую религиозную окраску региона, а на самом деле эта «церковь» была уже энергетическим храмом нового образца со срочными задачами, достигаемыми несколько модернизированными новыми способами. По сути это была установка противодействия, противодействия, без которого люди сейчас не могли обойтись. Сначала, поняв, что им предстоит «гасить» душу искусственной субстанции любыми доступными способами (а кроме религиозных для работы с понятием души у людей никогда ничего не было), арабские шейхи выписали в Дубай представителей основных существующих религиозных конфессий и их подразделений: христианства, представленного католиками, православными, протестантами, иудаизма с обязательными в этом случае парнями ортодоксального толка – на их интенсивные раскачивания у арабских шейхов были особые надежды, для них даже были готовы возвести копию Стены Плача прямо в Дубае и даже принять их претензии, касающиеся того, что кто-то ещё, кроме них самих, иудеев, молится на каменную кладку ( иудеи давно косились на Каабу, после популяризации ещё и ислама в нашем несчастном социуме отнявшую чисто иудейскую фишку «работать» с камнями, просто уложенными друг на друга ), а ещё в их взвод для усиления последнего ввели несколько кабалистов, надеясь, что они принесут с собой  и некое кабалистическое оружие, буддизма и его производной – ламаизма, шейхам было всё равно, что будут делать последние, пойдут ли в атаку на искусственную нефть, размахивая фотографиями Далай Ламы, или придумают что-то ещё, ну и пару шаманов в придачу, если зовёшь все мировые религии, без шаманизма никак нельзя – боевым магам, то есть муллам, священникам, хазанам, а также ламам предстояло включиться в случае необходимости даже одновременно. Иначе можно сказать, что были собраны все боевые маги, уже многие сотни и тысячи лет обслуживающие, а чаще губящие, поделённое на религиозные сектора человечество. Это было сделано после того, как соответствующие суры из ислама ничего не сделали против нефтяной субстанции, лишившейся тела, но не лишившейся воли. Но надо сказать, что разноцветное и разноконфессиональное собрание, даже хорошо оплаченное крайне щедрыми в этих обстоятельствах шейхами, также ничем героическим и полезным себя не проявило в отношении искусственной нефти – та не испугалась ни бубна шаманов, ни интенсивных и даже удвоенных по такому серьёзному случаю плясок корпуса ортодоксальных иудеев, а присутствие кабалистов с их разрекламированными пульсей де-нура она вообще вряд ли заметила, также никакого воздействия на искусственную субстанцию не оказали бойцы от христианства и буддизма и в отличие от малобразованных тибетцев портрет Далай Ламы не произвёл на неё никакого впечатления. Как и изображение весьма некомфортного положения худощавого мужчины в бессознательном состоянии на кресте. Нефть продолжала являться то тут, то там в виде некой тени, небольшого тумана; её маслянистый призрак получил прозвище «одинокое чёрное облако» и никто в стране не знал, когда прекратятся его набеги. Оно появилось не сразу, не сразу после того, как сокол обронил в Персидский залив своё перо, служившее нефтяной песчинке посадочным местом на её последнем транспортном средстве. Она объявилась позже, когда уже даже Хамдан Аль Мактум начал забывать о ней. Первый раз её воскрешение видели с прогулочной яхты одного из дубайских шейхов (которые несмотря на нехватку топлива в стране для простых арабов и тем более экспатов, кто так и остались трудовыми рабами своих арабских хозяев, продолжали вести свой образ жизни) на глади Персидского залива, тогда никто не понял, свидетелями чему они оказались. По всем канонам этого жанра призрак возник на месте своей гибели. Дальше – больше. Среди белых облаков, путешествующих над страной, появилось одно небольшое чёрное, как смоль, облачко. «Тень отца Гамлета» начала свою посмертную жизнь среди живых, так и оставаясь им упрёком и никто, включая самых верховных шейхов, не мог ничего сделать с этой тенью, впрочем, неспособность противостоять собственным ошибкам не была верховным шейхам Персидского залива в новинку – они могли бы давать уроки, как совершить грандиозную ошибку и потом расхлёбывать её последствия не одно десятилетие. Правда, был один любопытный нюанс, в отличие от настоящих облаков, которым человеко-политические границы преградой не были, это смоляное облачко не могло пересечь границы Аравийского полуострова. Ей не повезло: её случай был не тот случай, когда человек, допустим, диссидент или оппозиционер, влетев на неприятности со стороны властных структур, с головой бросается в эмиграцию, ища политического убежища в местах с более комфортным политическим или обстоятельственным климатом. Вот именно она не могла рассчитывать на подобный выход – было одно обстоятельство, вставшее на её пути, как стена. В отличие от душ арабских предков ещё не рождённые души, работавшие с ними во время кипиша непосредственно возле Залива, не удалились восвояси. Тому была причина. Среди тех не рождённых душ оказалась душа ещё не рождённого пророка, именно она предвидела некоторые из дальнейших телодвижений нефти и её судьбу, и именно та душа смогла воодушевить многие и многие души остаться если не на вечную, то во всяком случае на долгую службу вопросу её истребления. Чтобы увеличить площадь своей переборки, переборки  между новой страной Хамдана и остальным миром, ещё не рождённым душам понадобились новые товарищи – такие нашлись, переборка стала много больше, чем была во время кипячения Персидского залива. И если собственный Купол не был препятствием для души искусственной нефти, то проникнуть сквозь переборку, составленную из ещё не рождённых душ она не умела. Ей оставалось только скитаться по земле или над землёй Хамдана, не зная нигде приюта ни себе – вернее, своему потустороннему остатку, ни своим неспокойным мыслям. А верховные шейхи между тем продолжали думать, что делать с этим потусторонним «гражданином» их государства. Конечно, Хамдану не раз приходила мысль о том, что причиной всему нефтяная жемчужина, положенная им в Корону полуострова. Да, под взглядом сокола последняя нефтяная песчинка переродилась, но не могло ли то быть только внешнее преобразование? Росли как напряжение, так и отчаяние между ними – представители существующих религий со всем их нехитрым арсеналом на такой случай ничем не помогли и не собирались завоёвывать новые вершины мыслительного процесса, тем более что таковой ни одной из перечисленных выше религий никогда и не предусматривался. Тогда кто-то из особо продвинутых шейхов, нет смысла уточнять, был это Хамдан Аль Мактум или нет, догадался обратиться к атеистам из нормальной научной среды. Поскольку никакой научной среды на Аравийском полуострове никогда за всю историю человечества не было, как и в случае с экспатами, арабам пришлось обращаться за помощью за рубежи их песчаного отечества. В лице белых, желающих заработать денег, помощь пришла. В итоге родился интересный вариант. После  небольшого мозгового штурма было предложено вместо обычных в таком случае молитв читать химические формулы подавления нефти. И снова возникло одно обстоятельство. Есть закон, он звучит приблизительно так: на степень и скорость разложения нефти влияет физическая форма, в которой она присутствует в окружающей среде, но в данном случае нефть осталась в виде только одной её души, это добавило заботы экспериментаторам. Однако, богатым выбором они не располагали, поэтому воспользовались единственным вариантом, что у них был. Хамдан бин Мохаммед Аль Мактум принял решение идти в последний «поход» на врага не с мечом и огнём, а с химическими формулами специальных окислителей. Вообще, самое лёгкое – это разлагать нефть микроорганизмами, что и практикуется повсеместно, где это считается необходимым. Но как и что читать относительно таких микроорганизмов? Дать им всем имена и произносить их во время заупокойной службы? Или произносить их латинские названия? Тут варианта никто не придумал. Но додумались до следующего: выяснить механизм, как в принципе это делают микроорганизмы и что это за микроорганизмы – убийцы нефти, нефтедеструкторы. Задачей было узнать главное – какие ферменты используют те микроорганизмы и из каких веществ их ферменты состоят, а также каких помощников находят во внешней среде. Вот химические названия тех веществ, а именно, оксигеназы и кислорода, и пошли в ход против души искусственной субстанции, как будто два профессиональных убийцы, работающих только в паре, были высланы по её следу.   
                Собственно это чтение уже началось, прямо в стенах недостроенной мечети уже начали заупокойную службу – Хамдан Аль Мактум не хотел возвращения своего врага. С помощью верных соколов уничтожив тело искусственной нефти, он пока так и не достал её душу. На помощь душ предков он рассчитывать уже не мог – те были теперь слишком далеко. Затравить её соколами он тоже не мог, с уходом душ предков соколы потеряли возможность проникать за барьер, разделяющий два мира, это души предков подсказывали им, где во время землетрясения находятся энергетические дыры, к тому же душа искусственной субстанции пока держалась этой стороны бытия, ну и, плюс ко всему, соколы не умели охотиться на нематериальную дичь. Никаким особенным образом она себя не проявляла, но, как и шейх Мохаммед, Хамдан мог время от времени чувствовать её присутствие. Он знал, что непрекращающаяся заупокойная служба сдерживает её ярость, но способ полностью разрушить её, эту неспокойную душу, так и не был найден. А вот читали эти химические тексты, тексты новых молитв, два человека, которые, казалось бы, не особенно подходили на эту роль – это были потомок химика и потомок инженера, такое наказание придумал им Хамдан. Изначально он хотел поместить их в Каабу, в Каабу, которая на самом деле была для древнего путешественника не только походной палаткой, но и тюремной камерой – единственной, оставшейся на нашей планете от древней межпланетной тюрьмы, отдельные камеры которой при приближении к нужной планете просто отсоединялись от общего «здания» и самостоятельно приземлялись. Таким образом, у Хубала никогда не было никакого космического корабля, как полагал потомок инженера, на котором бы он свободно летал в открытом космосе, он был узником в межпланетной тюрьме, плавающей по космическому пространству и сбрасывающей камеры с узниками на отсталые планеты с первобытно-общинным строем – на планеты, где у узника снаружи, даже если бы он выбрался из камеры, не было бы шанса выжить, разве что на небольшом участке вокруг камеры, в этом и была суть наказания: хочешь продолжать существовать – оставайся внутри камеры и вся прогулка, которая может быть у тебя – это вокруг твоей тюрьмы, её устройство будет охранять тебя. А вот то, что он якобы летал на космическом корабле – это сам узник внёс некоторые изменения в текст бортового журнала, внёс перед тем, как стать беглецом. Это было сделано им на тот случай, если на планете, где он оказался, вдруг найдутся те, кто сможет прочитать этот текст. Он не хотел бы, чтобы раскрылось, кто он на самом деле. Но в итоге всё для него сложилось ещё интереснее – местные его приняли за бога и у него началась жизнь, чуть более вольготная, чем была прежде. Узник в этой камере содержался в том отсеке, где в своё время потомок инженера уже побывал и телескоп, который, опять же, так заинтересовал потомка, служил в первую очередь телепортом для ментальных прогулок заключённого, а не телескопом, но потомок инженера не добрался до таких глубин этой части механизма. Хамдан узнал об этом уже после того, как потомок инженера побывал «в гостях» у Саудитов, Хамдану Аль Мактуму довелось изучить этот механизм, когда он взял бывшее государство Саудитов. Он всегда подозревал, что Каабы не просто каменный куб, вокруг которого кругами бродят легковерные люди со всего света. Тогда же он и взглянул в древний телескоп – он увидел там именно прогулочные картины, увидеть главный циферблат с его «магией» ему не дало отсутствие в его глазах встроенных микроскопов, а потомку инженера именно они не позволили смотреть в телескоп простыми глазами достаточно долго – он слишком рано активировал их, хотя, признаем, у него были причины. Так вот, именно в той чудо-постройке глава новообразованного государства хотел закрыть этих двоих – не достаточно злодеев для того, чтобы казнить их, но достаточных вредителей, чтобы позволить им уйти без наказания. Но после он решил несколько разнообразить их наказание.  Так потомки химика и инженера начали читать заупокойную службу по любимому детищу своих предков. Они сменяли друг друга, смена каждого длилась двенадцать часов. Фактически это была отсроченная смертная казнь – читать вслух двенадцать часов подряд без глотка воды... на сколько их хватит? На скамье запасных уже сидели профессиональные чтецы, которые ожидали своей очереди, но пока что эти двое отбывали своё наказание. Полиция следила за ходом чтения, то есть за исполнением наказания. Когда полицейские замечали, что чтец слишком устал, ему делали инъекцию стимулятора, чтобы он мог продолжать, продолжать, пока не закончится его сменна в данных конкретных сутках. Может быть, потомки изобретателей из двадцатого века изначально догадывались, что искусственная нефть не будет сидеть спокойно рядом с чтецами и ждать, когда придёт её время уснуть окончательно, но они смолчали об этом. Самые последние новости им никто не рассказывал, но из обрывков разговоров своих надзирателей они смогли услышать, что в стране появился чёрный призрак и когда и где он может объявиться, никто заранее не знал и не мог предугадать. Телохранители шейха Мохаммеда внимательно наблюдали не только за окрестностями, но и за самим шейхом, за тем, насколько он спокоен, не беспокоит ли его что-нибудь – ничего подозрительного они не заметили.       
                Шейх Мохаммед продолжил свой путь в новый день. Сейчас, скорее всего, он дойдёт до той недостроенной мечети и взглянет на ход работ – послушает заупокойную службу и вспомнит, что сегодня утром почувствовал искусственную нефть как никогда близко и если бы она смогла атаковать, то нечему было бы защитить его и его телохранителей. Расплатой шейха Мохаммеда за ничегонеделание против искусственной субстанции во времена его эмирства, полностью копирующего работу торговой лавки, стало постоянное чувство опасности. Мемуары старого шейха всё равно в какой-то степени будут написаны нефтью – искусственной нефтью, но настоящие мемуары. И в этих мемуарах он выскажет своё главное опасение, заключающееся в том, что души предков вряд ли захотят видеть душу искусственной нефти в загробном мире и вряд ли они допустят это. Стало быть, она навеки останется между двумя мирами, вернее, в этом мире, но не во плоти. Уже никогда во плоти. И значит, эта мечеть будет стоять вечно, пока есть на земле человечество, пока есть на земле его народ... нет, уже не его – народ его сына, шейха Хамдана. Шейх Мохаммед подходил всё ближе и ближе к строящейся мечети, он уже слышал распевные звуки не древних, но новых заклинаний, точно копирующих соответствующие химические формулы – в этом случае арабы верили не в бога, а исключительно в науку, каковой и являлась химия. Возможно, однажды она приобретёт на этой земле статус нового божества и последующие поколения арабов станут молиться ей, используя уже опробованные современниками шейха Мохаммеда формулы, как они, сегодняшние арабы, молятся Аллаху. Шейх Мохаммед допускал замену бога в интересах новых обстоятельств, с которыми столкнулся его народ. Призрак искусственной нефти отстал от него, пока. Может быть, он просто устал, может быть, у этого призрака появились какие-то свои планы, а возможно, это произошло потому, что наступивший день был днём особенным – днём, когда заработало одно нововведение. Кстати, вы ещё не догадались, где и как использовался прибор, что изобрёл потомок инженера? Как начали использоваться все приборы, что он успел сделать. Теперь на их главных циферблатах стояло обозначение искусственной нефти. Нет, не души её, потому что никто ещё на земле не знал, каким может быть обозначение души, но её вполне земные, долгие и липкие химические формулы. Это удар, который прямо сейчас наносится по самому духу искусственной субстанции. Старый шейх, сын знаменитого шейха Рашида, того самого, который вместе с шейхом Зайедом в своё время гарантировали своим потомкам несколько тяжелейших лет существования, а прочим, людям за рубежами страны и бесчисленным внутренним трудовым рабам, гибель или существование, аналогичное гибели, идёт, чтобы быть виноватым свидетелем продолжения так внезапно начавшейся и, несмотря на все усилия арабов, ещё находящейся довольно далеко от своего окончания войны. Он идёт, как старый уставший верблюд по долгим, однообразным пескам Аравийского полуострова, запасы  жизни в его горбу подходят к концу, но он идёт и идёт до какого-то постоянно отодвигающегося горизонта – горизонта событий, к которым он, несмотря ни на что, ещё хочет иметь хоть какое-то отношение. Пусть не сам, но хотя бы через своего сына – Хамдана. В этом плане он очень хорошо понимает искусственную субстанцию – уходить с земли всегда тяжело.