Папоська

 

Сначала оно появилось: синее, липкое, сморщенное и плюхнулось мне на руки.

Потом оно орало по ночам, и чтобы его успокоить приходилось кататься на машине по пустым темным улицам малознакомого города.

Затем оно стало ползать по дому, хватаясь за все, что попадалось на пути. Потом заговорило и начало приставать с назойливыми вопросами. Тогда-то и произошла эта история.

Даша игралась наверху в своей комнате. А я внизу смотрел телевизор. Вдруг слышу: “Папа, папа!”, - зовет меня. А тут, как раз, второй тайм начинается.

Думаю – голос нормальный, не плачет, не кричит, опять небось медведя запеленала и мне показать хочет.

Через две минуты снова – папа, да папа! Хотел пойти, а тут штрафной, причем почти по центру. Надо будет, еще позовет.

Не забили, игра вроде успокоилась. Я лег и накрылся пледом.

“Папа! Папа!”. Ну ешь – моешь! Из-под одеяла вылезать, мягко говоря, не хочется.

“Паа-па!”, - да что такое! Чего бабушка к ней не подойдет, она же там, тоже наверху.


“Мама! Мам, спроси, чего ей надо!”. Слышу – пошла, разговаривают, все живы.
“Мам, ну что там у нее случилось?”.

“Ничего, все нормально, играется”.

Ну и слава Богу, - думаю и накрываю ноги подушками. Холодина, блин!

“Па-а-паа! Папоська!”. Нет, ты посмотри какой противный ребенок! – это была первая реакция. А вторая, уже мягче – А как нежно-то, ‘папоська’! А я лежу! Иду, доча моя, иду!

Что это? За что?!! За что удалили? Да это же был чистый подкат!
Валюсь в отчаянии на диван и, скрежеща зубами, смотрю как 11 уродов, с помощью продажного судьи, терзают мою обескровленную команду.

Все, матч закончен – 1:3. Телевизор выключен, в доме тихо, спокойно, все угомонились. Закрываю глаза, чтобы отдохнуть. Но какой там отдых – два гола на последних минутах! И на лестнице какой-то шорох. Шаги: топ-пауза-топ-вздох-топ-хмык-топ. Стихло. И вдруг плач: горький-горький, сердечный, детский!

“Папа, ты посему не плисол? Дася папоську звала-звала, а он не плисол!”. Навзрыд.

Конечно в охапку, конечно целовать, успокаивать, просить прощения. Но поздно.

С тех пор не сосчитать сколько раз будил меня ночью плач двухлетней Даши. Пяти-десяти-пятнадцатилетняя в это время, к счастью, мирно спала за стенкой. Но та, маленькая, до сих пор плачет. И чем дальше, тем чаще.