Самосад продолжение 3

 В ярких глубинах индиговых небес сверкали боками огромные дирижабли и разноцветные воздушные шары. Неистовое солнце ещё было за горизонтом, но весь небосвод уже наполнился светом до бесконечности.  Над большим американским каньоном царили Свежесть и Любовь. Могучие орлы, заинтригованные происходящим, на дне каньона, действом парили высоко в небе, не решаясь опуститься ниже.
  Вудсток пришёл в самое сердце Великой Американской Легенды. Невероятное количество фанатов съехалось со всей планеты. Пыль, которую подняли в воздух тусующиеся массы, осядет только через сутки после того, как последняя машина скроется из вида. А сейчас в этой пыли ярко-оранжевого цвета больше миллиона отдыхающих дожидались начала фестиваля.
   Главная сцена была оформлена в виде головного убора индейского вождя. Девятиэтажная копия необычайно точно воспроизводила даже мельчайшие детали. Огромные разноцветные перья, словно живые, струились в потоках аэры. По отвесным скалам были развешаны гирлянды проводов и страховки с альпинистами. Толи инженеры, толи охрана. Разбросанные по каньону пять малых сцен соединялись между собой сложными конструкциями многоуровневых мостов. Везде копошились люди. На всех пяти сценах шла работа. Человеческая речь сливалась в океанский прибой.
   С первым солнечным пятном горизонт пересёк огромный вертолёт. Довольно быстро он преодолел расстояние и зашёл в пике над каньоном. Оказалось, что это боевой вертолёт зелёного цвета с красными звёздами на борту. На таком вертолёте могли прилететь только из прошлого. Он опустился,  за главной сценой чуть не срубив перья и не заглушая двигатель, выбросил трап. Через мгновение по нему пронёсся человек и направился в сторону випзоновской параши. Ровно через три минуты он стартовал обратно. Резво запрыгнув в люк, он втянул трап, и машина оторвалась от земли. Поднявшись невысоко, вертолёт повисел в воздухе минут десять и снова приземлился. В этот раз двигатель заглушили и винты чуть повращавшись, с облегчением замерли, слегка покачиваясь. Вместо боевых ракет корпус геликоптера занимали прикреплённые колокола громкоговорителей. И именно из них, после того, как открылся люк и спустился трап, очень громко на весь каньон объявили на английском языке: Дамы и господа, группа" Самосад"!"
  Толпа в каньоне взревела от восторга так, что могучие американские орлы суетливо ринулись в разные стороны, как банальные куры. Из вертолёта весело вышли тридцать человек. Они улыбались и приветственно вскидывали руки. Кто есть кто практически не разобрать. В одинаковых футболках и шортах, как олимпийская сборная. Даже очки у всех одинаковые. Отделённые от остальной территории толстой металлической решёткой они могли чувствовать себя спокойно.  Вдруг вверху в воздухе образовался стометровый дельфин и за миг, словно в бассейне,  сделал круг по периметру каньона.
  -Ой! -вскрикнул в толпе Худой и снова унёсся к спасительным кабинкам.
  -Чё это с ним? -спросил Чичел у Седого. Тот продолжая улыбаться и махать рукой пожал плечами и ответил:
  -Волнуется.
   Через три минуты Худой вернулся к делегации на ходу возбуждённо интересуясь:
  -Вы видели?
  -Видели, видели.
  -Ни фига себе! Что это?
  Седой всё так же не меняя позы и выражения лица пояснил другу:
  -Пономарёва Влада помнишь?
  -???
  -"Зелёный крокодил", Форд, помнишь? Дёрни за верёвочку дверь и откроется.
  -А! Ну конечно!
  -Фирма у него так и называется- "Крокодил ",здесь в Америке. Они с дядей вдвоём толкают ноу- хау. Голография. Весь каньон в датчиках. А они в сетке замкнуты на мак. А там програмулина … То дельфин, то аквалангист.
  -Как ты говоришь?
  -Вечером будут делать аквалангиста! - и Седой сделал нырятельное движение.
  -Ух ,ты! -восхитился с серьёзной рожей Худой.
  Над каньоном появился новый вертолёт и "Самосад" направился в сторону кемпинга для артистов. Внезапно толпа в каньоне взорвалась. Из приземлившегося вертолёта выпрыгивали девушки одна краше другой. Тридцать мужчин из группы" Самосад" остолбенели.
  -Кто это? !-громко спросил барабанщик Олег.
  -Это судя по всему самые популярные в Америке сиськи! -так же громко ответил ему Билл.
  -Это, что они рядом с нами будут жить? -восторженно удивился Худой.
  -Да, Лёшенька! -азартно потирая руки подтвердил Седой и добавил:
  -Целых три дня!
   Состав участников фестиваля поражал воображение. Как говорится" зэ бэст" всех времён и народов. Атмосфера второго пришествия. Всё происходящее не укладывалось в головах участников этого нереального действа.  Брэнды передовых массмедиа групп составляли яркие декорации. Праздник словно цунами подхватил и понёс, захватывая дух и лишая какого бы то ни было смысла всё остальное кроме себя.
  Утром в день закрытия фестиваля Худой проснулся в чужом вагончике.Не открывая глаза он лежал и вспоминал вечер накануне. Да. Всё случилось, как случилось и сейчас он слышит ровное дыхание суперзвезды рок музыки басс-гитаристки Джолли из группы" Систем систерз" .На вечерней репетиции она подошла с просьбой оставить ей автограф на левой груди. Потом на правой. Потом Худой не выдержал...
  Вдруг он понял, что Джолли проснулась. Она нежно провела ладонью ему по спине, но он не пошевелился, имитируя глубокий сон. Тогда она встала с кровати и подошла к проёму окна. Худой бесшумно повернулся и открыв глаза уставился на красавицу. Джолли голая расслабленно стояла ничуть не стесняясь своей вызывающей сексуальности. Худой вдруг осознал, что сегодня вечером им предстоит на главной сцене своим выступлением закрывать фестиваль. На миг в голове возникло лицо Билла. Он убеждённо сказал: "Лёшенька, с пустыми яйцами не поют! "Худой вздохнул и глядя на Джолли тихо пробормотал:
  -Так вот значит ты какой.
  Джолли медленно повернулась к нему и улыбнувшись отчётливо произнесла:
  -А ты думал я буду с хвостом и рогами?
  Худой от страха чуть не испарился. Икая и вздрагивая ежесекундно он начал торопливо одеваться бормоча:
  -Блин. Ну говорил же Никита: Не пей эту дрянь. Вот аппачи грёбанные! Ну почему не предупредили?!
  Джолли тихо смеясь присела на кровать и протянув руку к Худому нежно сказала:
  -Лёха, не гони я русская. Еврейка. Джолли- сценический псевдоним. По паспорту Жанна.
  Худой замерев на одной ноге слушал её открыв рот. Потом судорожно сглотнув стал одеваться ещё быстрей. И уже чуть не плача ругался:
  -Вот суки. Чингачгуки херовы. А я то думал индейцы нормальные ребята. Ну на фига так прикалываться? -как будто обращаясь к кому то он указал рукой на Жанну.
  Та расхохоталась:
  -Ну ты в натуре" Самосад" !Иди сюда! !!Иди, а то опозорю на весь Вудсток! У тебя измена, Лёха. Надо в курзал. Помнишь ты вчера всё приставал к переводчику-  где у них курзал. Успокойся, ты чо? Паспорт показать?
  Худой стоя у двери начал что то понимать. Он открыл дверь и выглянул наружу. Дирижабли на месте, сцена тоже. Людей навалом. Вдохнув свежего воздуха он зашёл обратно и закрыв дверь сказал:
  -Ну, покажи паспорт.
  Жанна сооблазнительно улыбаясь достала паспорт из тумбочки и поманила им музыканта:
  -Ну, иди милый. Ты же знаешь- я не съем. Так...пожую и выплюну.
  Через час Худой вернулся в пенаты. Все ещё спали. Пробравшись незамеченным в вагончик он разулся и упал на кровать, заснув мгновенно.
  А ещё через час мирно спящего Седого разбудил стук открывшейся двери. На миг заслонив собой свет в вагончик вошёл начальник службы духовной безопасности Ник, бросив на ходу:
  -Вставайте, маэстро, на семейный совет.
  Словно айсберг во всём кипельно белом: бейсболка, футболка, шорты, носки, кроссовки. Лишь очки отливали смолой. В правой руке он держал словно чемодан, за брючной ремень сзади, пьяного барабанщика Олега. Возбуждённо прохаживаясь вдоль окна Ник так и носил Олега туда-сюда, ну точно как чемодан. Конечности ударника вяло болтались, а рожа хитро улыбалась. Рядом с Седым спала шикарная блондинка и весь вагончик был напоен какими то волшебными ароматами. Указав бровями на девушку Ник вопросил:
  -Кто это?
  Седой не задумываясь быстро пояснил:
  -Коллега. "Систем систерз". У неё необычная техника- и заметив возникшую на лице Ника иронию с нажимом добавил- очень необычная техника игры на гитаре! Заговорились вчера...
  -А-а.
  Наконец Ник остановился. И глядя Седому прямо в глаза он указал свободной рукой на барабанщика и сообщил:
  -Вот этот дегенерат напоил до полусмерти Билла!
  -Ничего страшного, Никита! -подняв руку и испуганно взирая на рожу Олега отреагировал Седой. -Ничего страшного! Билл и так сыграет.
  -Да не нашего Билла! !!-резко уточнил Ник.
  -А какого?
  -Бон Джови.
  -Как Бон Джови? А Джон знает?
  -А он и Джона в сиську напоил! Но тот хоть ходит, хорохорится. А барабанщик- дрова. А у них через час начало.
  Вдруг" чемодан" вскинул голову вверх и крикнул, словно лозунг на манифестации:
  -Джон- мой друг!
  Не обращая на него внимание Седой задался вопросом:
  -На что же он мог бухать? Денег у него не было. Пропил что- нибудь? Олег, признавайся- пропил что-нибудь? Сейчас говори.
  Ник вдруг перехватил Олега словно микрофонную стойку и распрямив поставил на ноги.
  -Он за счёт америкосов нарубился. Что ты им прочесал?!! -угрожающе поинтересовался Никита и Олег заплетаясь в гласных и согласных с гордостью поведал:
  -Я им сказал,  что в нашей стране до сих пор существует рабство ,и я ваш раб. Но здесь в самой свободной стране в мире должна же существовать возможность вооплотить свою мечту даже рабу из далёкой морозной Сибири! И попросил заказать мне водяры. Стакан.
  -И что? Они тебе поверили?
  -А Бог их знает- я же на русском. Но даже если и не поняли ни хрена-водки подогнали.
  -Сколько?
  -Три литра.
  -Смертельная доза.
  Ник вдруг резко замахнулся на Олега. Тот втянул голову в плечи и зажмурился. Ник на секунду замер потом пальцем толкнул в лоб Олега со словами:
  -Изыди демон.
  Барабанщик повалился на диван и перестал дышать. Ник посмотрел на часы:
  -Ну шо? Наверное нужно в курзал.
  -Да. -отозвался Седой. -Иначе будет жопа. Никита тащи союзнические силы в вертушку, а я найду генерала.
  Никита ещё раз заслонив собой на миг свет в проёме двери вышел наружу. Седой энергично подскочил и быстро оделся. Достав из тумбочки чёрный пакет он рванул к выходу, но у двери остановился и не оглядываясь скомандовал:
  -Вольно! За мной, ..мой раб. -и развернувшись в сторону задышавшего Олега добавил:
  -Может из тебя гладиатора сделать? На хрена нам тупо раб? А так будешь нашим Спартаком!
  Олег хлопнул в ладоши и резко поднялся. Как матрос во время шторма, хватаясь за всё и припадая ко всему по пути ринулся с лукавой улыбкой за Седым.
  На крыльце Седой осмотрелся и страшно закричал:
  -Генерал- а- ал! !!
  Олег,вздрогнул и присев закрылся руками, словно от удара.
  Из разбитого прямо перед домиком розария выглянул Юрий Николаевич. Было заметно, что его кто то тянет обратно, но он стойко вырывался. Заметив разведчика, Седой потеплел голосом:
  -Катастрофа аншеф. Заводите! Взлетаем немедленно. Режим-курзал.
  Генерал коротко приложил руку к виску и поспешил к зелёной корове вертолёта. Седой ещё раз осмотрелся.
  -Так. Где эти ископаемые рока? Ага! -обрадовался Седой, заметив двух пьяных мегазвёзд. Через две минуты Никита спешил к вертолёту с пьяным Биллом на плече, а следом перемещался лучезарно улыбаясь сам Джон Бон Джови. На гул турбин, как по сигналу к машине потянулись с разных сторон участники группы" Самосад" .От ночного бара, тяжело ступая шёл пьяный Кореец с двумя упаковками пива. За ним шёл какой то аббориген тоже загруженный алкоголем. Бывший хоккеист не доходя закричал:
  -Предлагаю взять с собой этого парня! Случайно встретились в баре, вчера.
  -А кто это? -хором спросили остальные.
  -Вы чё? -удивился Кореец- Да это же Уэйн Гретцки!
  -Где? !!-донёсся из вертолёта вопль Худого. -Не может быть!!!
  Когда за хоккеистами подняли трап вертолёт поднялся в воздух и медленно стал набирать высоту...
  Через несколько часов в большой гримёрной палатке возле главной сцены за столом друг напротив друга сидели Худой с Седым. Только что закончили выступление спасённые" Самосадом" американцы. На главной сцене шла подготовка к выступлению главных героев фестиваля. Время от времени самая нетерпеливая часть публики начинала скандировать" Самосад" и постепенно заводилась вся масса зрителей. По сцене сновали Билл, Олег и обслуга в фирменных майках фестиваля.
  В палатке горела жёлтая яркая лампочка, вокруг которой патрулировали бесчисленные мотыльки и бабочки разного калибра.  Они тихонько барабанили поочерёдно врезаясь в осветительный прибор и падая на стол между собеседниками.
  Худой опустив голову и глядя на свои руки тихо проговорил:
  -Ты знаешь, Серый, я боюсь.
  -Опять двадцать пять! Ты снова о жертвах?
  -Да. Плохая была идея ехать в Киев, сочинять сценарий...
  -Да почему? -возмутился Седой. -Смотри мы на Вудстоке. Мы самая популярная в мире группа. Сейчас. Слышишь? -он кивнул в сторону выхода- Они ждут тебя.
  -За то, что я там могу получить мне нечем больше жертвовать. Вернее я больше не хочу ничем и тем более никем жертвовать ради своих желаний. Мне страшно.
  -Твои желания ни при чём. И на жертвы тебе нужно посмотреть по другому. Ты постоянно обладаешь всем необходимым на сто процентов. Закон прост- забрали дали и наоборот. Идёт замена. Ты меняешься и как ни печально должно меняться всё остальное. Иначе ты умрёшь.
  -А так я живу, но умирают мои близкие. Интересно, нельзя ли как нибудь без страданий намекнуть на то, что мне необходимо создать.
  -Да ты не создаёшь ничего. В этом то всё и дело! Наверное, чтоб ты смог пропустить через себя энергию, информацию, тебя необходимо обработать определёнными эмоциями, чтобы, так сказать, синхронизировать...Даже я бы сказал, сбалансировать, тупо, электрическое сопротивление.
  -Успокоил.
  -Ты хочешь сказать, что тебе вновь захотелось простого тихого человеческого счастья?
  -Не мне. Верней...Ну да! А собственно, что за ёрничанье, Сергей Васильевич?!  Или ты тоже как Абрам считаешь, что мне обязательно нужно страдать?!!
  -Ты хочешь, чтоб у тебя было двести процентов. Это невозможно...
  -Возможно! Возможно!! Возможно четыреста!!! Если рядом со мной
 будет моя семья!..
  -Я!!! Я- твоя семья! !!Билл, Олег, гитара, стихи- вот твоя семья.  Короче хватит распускать сопли.
  -Мне страшно выходить на сцену.
  -Та- ак. Мы на хера сюда приехали? Ты хотел стать чемпионом- так иди и стань им.
  -Да я уже чемпион. -устало сказал Худой.
  -Ну тем более, чего же ты боишься, если за всё, как говорится ,уплачено.
  -Я трахался всю ночь.
  -Отлично. Я тоже.
  -Мне же нельзя.
  -А мне можно! -довольно засмеялся Седой. -Ну с чего ты взял, что тебе нельзя?
  -Билл сказал...
  -А я для тебя авторитет?
  -Ну...
  -Авторитет?!!
  -Ну конечно.
  -Так вот я тебе говорю: "Можно. Можно, Лёша. Мало того- нужно. Я тебе больше скажу: тебе повезло, старик! Кому влупил, если не секрет, извини за циничный глагол.
  Худой посмотрел в глаза Седому. Тот улыбнулся и спросил:
  -Басс- гитаристка?
  -Угу. -снова опустил голову Худой.
  -Вдвойне повезло. Самая классная досталась. Поздравляю, старик. Ну они те ещё сёстры...
  -Ну так и мы ещё те братья.
  -Ну да. -согласился Седой и взглянув на лежащий на столе мобильный телефон, поднимаясь резюмировал:
  -На сцену выходим полюбасику. Иначе нам отсюда не отвалить. Ты что? Сколько всего было вложено и положено. Всеми. Или ты только свои жертвы видишь?
  -Да нет. -вставая ответил Худой.
  -Долги нужно возвращать. Так, что в атаку. Мы их разорвём.
  -Серый, ты же замполит. Найди какие то вдохновляющие слова. -обратился Худой к другу. Они вышли из палатки и пока поднимались за кулисы на сцену Худой разглагольствовал:
  -Вот знаешь мне всегда было интересно что говорил игрокам Виктор Васильевич Тихонов в трудные, решающие моменты. Что за слова он находил?
  Седой обняв друга с демонстративно неестественной улыбкой жёстко заговорил:
  -Поедете на точки, товарищи...сержанты. К чёрту на куличики. Я вам покажу какой ещё бывает Армия.
  Они взяли из рук помощников гитары и выстроились в ряд друг за другом. Худой повернулся к Седому обеспокоенным лицом и тихо заявил:
  -Я кажется какать хочу.
  -Всем хочется какать. Тебе кажется. Знаешь, у хорошего бойца перед боем всегда медвежья болезнь. -и вдруг громко крикнул:
  -Ну что братья мои? !!На счёт три выходим! !!Раз! Два! ! Три!!!
 

   Наступна.
  -Ну что тут скажешь? -спокойно сказал третий.
  -Вот именно! -радостно воскликнул Седой.
  -Нет. Ну на самом деле, -вступил в разговор Худой, -мы понимаем, что это мягко сказано…
  -Сказать что то нужно. -спокойно заговорил в паузе третий. -Кто должен сказать? Наверное, я. Кому? Наверное, вам. Послушаете? Я кратко.
  Пятый раз! Пять раз подряд! На том же самом месте. Куда исчезает идея? Откуда это пьяное гусарство? Вам всё время что то мешает. Причём мешает именно то, что должно помочь. Странно, правда? Пятый раз. -повторил третий, и пересаживаясь на подоконник, спокойно спросил: -Вы знаете сколько ещё будет воплощений?
  -Нет. -чётко вместе ответили музыканты.
  -И я нет. -сказал третий.
  -Ну вот прошлый раз мы говорили и я снова считаю, что срок послеродовой памяти нужно увеличить. Ну что толку помнить, но не уметь сказать. А научившись говорить всё забыть напрочь?
  -Ну во- первых: это в целях вашей же безопасности. Если вы в трёхлетнем возрасте начнёте родителям объяснять кто вы, то в дальнейшем это очень осложнит вам жизнь. Ваши пути были усыпаны знаками. Разобраться в них- труд небольшой.  Тем более, что в принципе всё получилось.
  -Тяжелее всего побороть сознание! -как о тяжёлом домашнем задании воскликнул Седой.
  -Страх, уныние и гордыня! -несогласно закачав головой произнёс Худой.
  -Тяжёлый слог пошёл. -сказал третий и хмыкнув шёпотом добавил: -Наверное барахлит сопротивление. Так давайте больше экспромта, -переходя на нормальный тон третий вдруг сделал глоток из невесть откуда взявшейся чашки.
  -«Сознание, страх, уныние, гордыня»…-передразнил Худого третий. -Лень! Лень и ещё раз лень в степени понятной только академику. Вот такая жирная лень помноженная на всё то о чём вы сказали и на всё то о чём вы никогда не скажете и  даже никогда не подумаете и является причиной нашей очередной встречи. Про обстоятельства говорить не стоит. Вы же сейчас понимаете, что они были посланы вам по вашему желанию.
  -Нас осуждают? -с некоторым возмущением спросил Седой.
  -Да нет. Ну что вы? -рассмеялся третий.
  -А можно вопрос? -вмешался Худой.
  -Вы же знаете, что любые подсказки бесполезны. Их не сохранить. Да и какие тебе подсказки ещё были нужны? Один твой друг тебе сказал: -и вдруг дальше третий заговорил голосом другого человека-«Слышишь, не гони! Ну как это так? Люди всю жизнь проживут и так и не узнают о своём таланте. А тебе Бог дал столько, что торчит в разные стороны, а ты мудило  …»ну и так далее. -быстро закончил Третий.
  -Никита. -кивнул Худой.
  -Пра- виль- но. -весело никитиным голосом с учительскими интонациями произнёс третий и дальше заговорил опять своим голосом:
  -Задавай вопрос. -обратился он к Худому и опять поднёс к губам внезапно появившуюся чашку. Он отхлебнул; видимо обжёгся, но тем не менее довольно хмыкнул и с удовольствием сказал:
  -Ух, какой вкус!  А вы пока ещё не можете? Ну что вы в самом деле? Без кофе, без бутербродов, без сигарет.
  Третий с доверительной интонацией выдохнул наклонившись в сторону своих визави:
  -Здесь можно всё.
  -Ну значит мы в раю! -мгновенно отреагировал Седой. Тут же извинился. По офицерски слегка потянув первую «Я»рубанул дальше сразу всю фразу:
  -Я-я прошу прощения.
  -Я понимаю. -по доброму отозвался третий и снова обратился к Худому:
  -Так я услышу ваш вопрос?
  Помолчав Худой спросил:
  -Как вы это делаете? Кофе? Это что же? Всё что пожелаешь- получаешь?
  -Да. Вы всегда об этом спрашиваете и всегда вопрос сам по себе напрасен. Результативен лишь контакт в контексте игры. Переход ошеломительный, я понимаю. Мы все понимаем это.
  Рука Худого вдруг повернулась ладонью к верху и он удивлённо на неё уставился.
  -Не бойтесь, это- я. - сказал Третий и щёлкнул пальцами. Над ладонью Худого закачалась блестящая чёрная чашка.
  -Браво! -захлопал в ладоши Седой и чуть не смахнул точно такую же чашку перед собой. Словно голова чернокожего боксёра чашка нырнула под рукой и снова повисла в воздухе.
  -Спаси- ибо. -радостно протянул Седой.
  -Хорошо. -сказал Худой. -Раз вопросы задавать бессмысленно, как же общаться?
  -Это был вопрос? -уточнил Третий.
  -Ну вот. -Худой раздосадовано хлопнул по колену. Вдруг он замер и тихо спросил:
  -Сейчас для нас время существует?
  -Да. -ответил Третий.
  -И сколько у нас его здесь?
  -Какой грациозный вопрос! Какое владение словом! -с восхищением изрёк Третий. -Его у вас здесь три часа.
  -А почему так мало? -в один голос удивились музыканты.
  -Извините. -оскорбился Третий. -Всё по сценарию. Кто написал вот это? -и он указал на стол. Друзья склонились над ним и вдруг Седой хихикнув воскликнул:
  -Прикол. Это же мы в машине на вокзале, перед Киевом, помнишь?
  Худой повернул лицо к Третьему:
  -Так значит, сейчас проходит финальная сцена? -голос Худого взволнованно задрожал: -Так. Нам. Нужно говорить о Боге. И что? До чего дойти в беседе?
  -Это вопрос? -снова спросил Третий.
  -Нет. -твёрдо ответил Худой и замолчал. Седой развёл в стороны руки и обратился к Третьему:
  -Я прошу прощения, даже не знаю, как к вам обращаться…
  -А в чём дело? -живо поинтересовался Третий.
  -Нельзя ли ещё кофе? Это не вопрос. Просьба нижайшая.
  -Я понял. Пожалуйста.
  Седой заглянув в чашку снова зааплодировал, откинувшись на невидимую спинку.
  -Браво! -вскричал он и более спокойно продолжил:
  -Кстати, а какая у вас роль в этом сценарии. Это- вопрос.
  -О! Это хороший вопрос. -отреагировал Третий. -К сожалению у меня для вас ответа нет.
  -Жаль. -огорчился Седой. -А то вот иногда ну что то такое совсем родное проскальзывает. Вот это ваше вопросом на вопрос…Вы случайно, простите не из Днепропетровска? Ну такие знакомые интонации! -Седой говорил душевно. -Кстати! Я вот подумал, что если здесь всё можно и это последние часы…-он замолк.
  Поощряюще начертив три круга чёрной чашкой Третий произнёс:
  -Да. Это действительно так! Продолжайте же мой друг!
  -Нельзя ли нам организовать…
  -Так.
  -Ну скажем сигареты. -быстро выговорил Седой.
  -Курите. -указывая на стол чашкой ответил Третий.
  -Хм. -Седой закурил. -Так я прошу прощения…-снова обратился он к Третьему: -…а можно ли к вам обращаться на ТЫ?
  -Естественно! Я буду рад этому- ты не воображаешь как! -в словах Третьего блеснула на миг усмешка, но Седой продолжал, как ни в чём не бывало:
  -Ну тогда как говорится коль на ты давай знакомиться!
  -Давай! -радостно согласился Третий.
  -Хм…В натуре! -воскликнул Седой, как будто что то осознав и представился:
  -Седой.
  -Очень приятно. Третий. -в свою очередь представился тот.
  -А я значит и по сценарию- Худой. -То то я смотрю…Ну да…Очень приятно, Третий!
  -Мне тоже. -слюбезничал Третий и спросил:
  -Седой, что ты хотел попросить?
  -Это вопрос? -соригинальничал музыкант.
  -Нет. -обрезал Третий. -Вопрос у меня несколько иного ракурса. Что наиболее важно для тебя в этом состоянии: само явление расширения или процесс достижения этого состояния в материальном мире?
  -Ого, какое красивое предложение по такой тематике. -восхитился Худой.
  -Учитывая, что у нас крайне мало времени от процесса отказываюсь сразу и за обоих. -убеждённо начал отвечать Седой. -Слушай, Третий, дружище, -нагонял душевности Седой. -это же возможно явление в любом региональном исполнении?
  -Долина, чудная долина…-тихонько пропел Худой.
  -Ось сознания. -с пафосом произнёс Седой.
\ -Ну раз процесс не нужен всё гораздо проще. Явление!!!-громко почти крикнул Третий и спрыгнув с подоконника подошёл вплотную к Седому и заглянул очки в очки. Потом он отвёл взгляд, глотнул из чашки и подошёл к Худому. Так же недолго посмотрев глаза в глаза он сделал ещё один глоток и поставил чашку на стол. Вытащил из пачки сигарету, прикурил и выпустив дым сказал голосом Седого:
  -Ось сознания.
  Музыканты молча сидели за столом не шевелясь. Наконец качнулись очки Седого и он медленно потрясённо заговорил:
  -Да- а- а. Спасибо нашим торсионным полям! Да? -обратился он к Худому. Тот ответил согласным:
  -Да- а- а.
  -Да- а- а. -повторился Седой.
  -Дорогой Худой, а можно я задам тебе вопрос?
  -Конечно, Третий, дорогой! Спасибо тебе за всё!
  -Ты же на фестивале помнил слова Билла?
  -Естественно. Они у меня всё время крутились в голове.
  -Страшился ли ты когда шёл к ней в вагончик с явным намерением?
  -Нет. -просто ответил Худой. Было страшно три дня смотреть на неё и думать: «Трахает же кто то…»Так что когда шёл с намерением страха не было.
  -Как ты думаешь рисунок роли будет соблюдён?
  -Это ты про сигарету в конце и гибнущую цивилизацию? Но это же бред! Зачем же губить цивилизацию?!
  -А зачем писать такие сценарии?
  -Вот так всё серьёзно? -Худой вздохнул:
  -Слушай, а как там пацаны на Кубе?
  -У них всё в порядке.
  -А американцы?
  -Трое остались в Киеве. Женились. У двоих уже дети.
  -Ну Слава Богу! -сказал Седой.
  -Ну Слава Богу! -обрадовался Третий. -Вспомнил! Так. Всё! Всё! Всё! О Боге! Сценарий! -напоминающе крутилась чашка.
  -А что у нашего фильма есть зрители? -спросил Седой прикуривая сигарету. -Я так мощно боролся с этой привычкой, что не могу себе в этом сейчас отказать.
  -Можно сказать, я понимаю. -сказал Третий.  -Седой у нашего фильма столько зрителей сколько не было ни  у одного фильма.
  -Ну значит хороший фильм! Здравствуйте дорогие друзья!!!-гаркнул Седой. -А как хоть фильм назвали?
  -А вот никак пока!
  -Значит нужно придумать. -загорелся Седой.
  -Отставить! -вдруг по военному приказал Третий и рассмеявшись разрядил повисшую было тишину:
  -Я имею в виду то, что нам не следует сейчас тратить время на это. Название дадут. Скажите! Вот теперь, когда вы знаете кто вы и кто мы и почему всё так как есть, какое желание сильнее всех?
  -Короче, -заговорил Седой. -Это использованная фишка. И у Лема, и у Стругацких, и у Тарковского. Голимая обратка. Мне кажется не стоит об этом. Уйдём в такие дебри. По моему нашим зрителям будет интересно узнать, что с нами будет дальше.
  -Они уже всё знают.
  -Откуда ты знаешь? Ты же сейчас с нами!
  -Когда я выйду отсюда то присоединюсь к зрителям.
  -Так ты не провожающий?
  -Я встречающий! Вы тоже к нам присоединитесь, когда выйдете отсюда. Только нужно доиграть.
  -А если не доиграем?
  -Будете переигрывать.
  -То есть мне суждено в конце нашего разговора осознанно уничтожить целый мир? -ужаснулся Худой.
  Третий немного помолчав заговорил:
  -В сценарии нет финальной сцены и нашего диалога тоже нет. Есть её описание в четвёртой главе. Такая нестабильная конструкция фактов позволяет сразу увидеть некую полярность направлений развития сюжета. Минимум два варианта: либо цивилизации кердык, либо…
  -У меня вопрос! -перебил Третьего Худой. -У нас с тобой один и тот же сценарий?
  Третий не ответил и Худой добавил:
  -Или у тебя свой сценарий? Отдельный.
  -У меня свой. Но! Сцена со мной в вашем сценарии для меня важна необычайно!
  Однажды довелось участвовать в коротенькой сцене. Всё происходит в подъезде многоэтажки на первом этаже, возле лифта. На улице весна. Ароматный движняковый городской вечер.
  Молодой мужчина устало входит в подъезд. На площадке с лифтом он слышит, что агрегат в движении и замирает в ожидании по стойке «Вольно».Вы оба знаете, что это такое.
  -Конечно.
  -Свет в подъезде тусклый, но ровный. Взгляд мужчины скользит по стенам. И вот его внимание привлекает какой то предмет на полу…
  -Я прощу прощения, -перебил Третьего Седой. -вы уверены, что в оставшееся время нам нужно говорить об этом?
  -Продолжаю. Предметом оказывается крупный яркий мотылёк. Он лежит на боку под плинтусом. Потекли мысли:  «Красивый! Обязательно кто-нибудь раздавит.(Какая оптимистичная уверенность, заметили?)Подниму и вынесу на улицу в траву. Может он ещё жив и могучая сила Земли наполнит его энергией.»
  Мужчина делает решительный шаг к мотыльку и тот словно защищаясь начинает быстро перебирать лапками. Мужчина остановился и постояв секунду вернулся к лифту. Лифт всё ещё в движении. Снова мысли: «Как же ему наверное было страшно видеть меня не понимая кто я, что я! Но трогать нельзя. Скорее всего у каждого своя задача. И спасение мотыльков сегодня в списке моих задач не значится. Поэтому: надо наконец вызвать лифт, пожелать удачи мотыльку и завалить какой-нибудь красивый соляк в новую вещь!»
  -Я вспомнил это, но в сценарии этого нет! -воскликнул Худой.
  -В сценарии на мой взгляд есть место интриге. И сейчас самое время её найти и обнажить перед уважаемой публикой.
  -Скажи, Третий, наш фильм это иллюзия, или кто то, где то его снял? -поинтересовался Седой.
  -Не кто то где то, а вы собственно и довели замысел до киновооплощения.
  -Я могу спросить про дедушек? -задумчиво спросил Худой.
  -Смотря о чём. Их же в сценарии как бы до сих пор не было.
  -Обстоятельства гибели. -обнадёженно уточнил Худой. -Третий, пожалуйста, не надо нарушать принципы. Ну хотя бы фрагмент огневой карты того боя. Это же всего лишь документ. Материя. Ну и забуду же я всё равно.
  -Ты так думаешь? -спросил Третий. -Ладно. Сейчас я тебе отвечу только потому, что в пяти предыдущих наших встречах ты об этом не говорил. Так вот слушай эти слова и гордись своими предками, жалкий музыкант-самоучка:
  Дворников Семён Александрович, впервые находясь непосредственно в огневом столкновении с превосходящими силами врага проявил мужество и высокую степень ответственности при исполнении приказа командования. -начал Третий повествование официальным тоном. -Участок обороны его подразделения перекрывал танковый фарватер противника. Умело используя качества личного состава он смог осуществить индивидуальными действиями бойцов блокировку техники в районе высоты «Седло»на окраине села Ежовка. Подразделения вражеской пехоты предприняли штурм высоты. Но! -официоз  в голосе Третьего начинал окрашиваться эмоциями и он незаметно включил интонации:
  -Удачное маневрирование, интуиция и стрелковое мастерство снайперов Загузова и Бирюкова вылилось в восемь выстрелов и немцы на второй минуте атаки остались без офицеров!
  -Третий, так что в огневой карте написано? - недоверчиво спросил Худой.
  -Продолжаю! -ответил Третий и, действительно, продолжил:
- Из последнего разговора с братом Михаилом, в учебной дивизии перед отправкой на фронт. Люберцы. Новый 1942 год.
- Минька, что-то тоска, брат, не отпускает. Боюсь я.
  Они сидели в зелёной курилке и Минька задумчиво улыбался, склонив голову. Тихо ответил:
  -Я тоже боюсь, брат. Всем страшно.
  -Боюсь, что когда придёт моя очередь выпрыгнуть из окопа - не смогу, –не реагируя на реплику, Семён продолжал: - комиссар говорил: Главное - не бояться. Осторожными быть нужно, но… хотите остаться живыми - повторяйте себе: испугаюсь - значит погибну; выполню приказ, значит решу задачу на своём направлении и поделюсь резервом с соседом. Возникнет кулак. И ваш самый первый импульс - из мозга с командой на шаг из окопа в атаку, приведёт в движение механизм военной машины. А дальше знаешь, что он сказал, Миньк?
  -Нет, –всё также улыбаясь, ответил Минька, не поднимая головы.
  -А дальше говорит: Товарищи курсанты, те из вас кому посчастливится остаться живыми после первого дня боёв, до последнего вздоха будут верить в то, что их жизнь является решением жизненной задачи, которую удалось решить погибшим! Слышь, Миньк, а я записываю, ну и так, чтоб подольше в клубе посидеть, поднимаю руку, вопрос мол.
  -А что за комиссар? – вдруг спросил Минька. –Ваш, что ли?
  -Нет. Комиссар из Москвы. «Бойцы, - говорит, - два дня назад я был в истерзанном городе с гордым именем Сталинград! И вы, - говорит, - призваны пополнить ряды героев, которые в жутком огне уличных боёв стоят насмерть. Внимание! Там на переднем крае вас ждёт тяжёлое испытание. Помните, каждый боец, уверенный в таланте командира успешно выполнять приказ, сохраняя солдат и прошедший с командиром под пулемётным огнём сто метров бок о бок, такой боец станет вашим Гвардейцем. Боевой дух такого солдата будет питать целое отделение. И будьте готовы к тому, что вы там увидите».       
  Что же мы там увидим, а, Миньк? –тихо и грустно спросил Семён.
  -Известно, что - жуть смёртную.
  Не обращая внимания на слова брата, Семён встал с лавочки и, сцепив руки на груди в замок, заговорил, имитируя московского комиссара, пристально глядя на окно казарменной курилки:
  -« Каждый из вас пусть помнит на протяжении всего боя, что Родина с гордостью и надеждой смотрит на него глазами офицеров особого отдела. Героизм доступен не всем». Знаешь, Миньк, орёт так страшно, как будто отпевает: «Помните, командиры! У каждого подвига есть первый шаг. И тот, кто его делает на войне, тот и добывает победу, чаще всего, ценой собственной жизни. Советую также не забывать о своих родных и близких в тылу. В Сталинграде вы своими глазами увидите ужас, который несут орды фашистов. Если вы заметите во время артподготовки или авиаудара выпрыгнувшего из окопа бойца, немедленно постарайтесь его догнать и вернуть в расположение. Желательно по пути объяснить ему подробно систему заградительного огня спецотрядов товарища Сталина. И напоминайте регулярно вашим бойцам о родных и близких, в общем, обо всём, что для них дорого, вы должны им напомнить в этот великий час. И пусть в момент прыжка из окопа у них перед глазами возникнут образы любимых людей, а не замаскированные грузовики с пулемётами. Перемещайтесь во время боя от бойца к бойцу. Тормошите. Боец в прострации - держите такого возле себя. Обмяк боец - вложите ему в руку оружие, произведите выстрел - иногда помогает».   
  -Как ты всё это запомнил, Сенька? –Минька восторгался удивлённым весёлым смешком. Семён прищурился и серьёзно посмотрел на брата. Тяжело вздохнув, заговорил дальше:
  -Ты знаешь, нам сначала фильм показали, трофейный. Разведчики добыли. Пленных показывали, убитых… Знакомили с идеологической установкой Вермахта.
  -Ну и что там за установка, у фрицев? – задав вопрос, Минька достал кисет и стал скручивать козью ножку. Семён отвечал весело:
  -У фрицев, брат, установка санитарная. Извести нас любым способом, любой ценой, не взирая ни на что. Пощадят только своих. Оставят маленьких детей и самых отборных молодых женщин. И наши внуки будут забитыми рабами у наших извечных врагов.
  -Это гепеушник так говорил? –поинтересовался Минька, разглядывая фрагмент склейки на папиросе.
  -Нет, Миньк. Это я тебе так своими словами. А комиссар так выражался под конец, что постепенно все выпускники встали. У меня все его слова до сих пор внутри звучат.
  -Так чо он под конец сказал? – Минька спросил тихо, спокойно.
  Семён изменился в лице, сунул руки в карманы галифе и неожиданно озорно и весело подмигнул своему отражению в окне. Развернувшись, он присел на лавку и, положив руку на плечо брату, шутливо заныл:
  -Брат Минька, брат Минька, брат Сёмка помирает, покурить просит.
  Минька вдруг отреагировал жёстко:
  -Сёмка, не зли меня! Я и Фиме обещал и мамане, что буду следить за тобой. Не кури. Нельзя тебе. Наверное, бегать надо будет много. Вон сам говоришь, чо москвич наговорил.
  -Ладно, браточек, я пошутил. Брат Сёмка не просит, а настаивает… потому, что завтра, мля, я уже буду, мля, … - и дальше прямо в ухо, почти шёпотом, Семён произнёс длинную тираду, в протяжение которой, выражение лица Миньки со спокойного сменилось на ошеломлённое. Семён беспрепятственно забрал из рук окаменевшего брата козью ножку, вытащил из его сапога спички и, прикуривая табак, вставлял между затяжками фразы хриплым голосом младшего командира:
  -Он, Миньк,… напоследок… выразился так:… «Парни! Я знаю, что вы все личности! Целые планеты. Имена, фамилии, события… Я знаю, что любой из вас достоин спасения в бою… достоин высшего солдатского счастья и почитания потомков.
  Вот эти листочки с вашими заявлениями стать добровольцами мне, опытному партийцу, говорят о многом. То, что вы сейчас все передо мной стоите, выражает вашу готовность начать сражаться на поле боя с врагом в самых тяжёлых стратегических условиях».
  Потом он, Миньк, попросил всех сесть и закурил. Папиросы называются «Герцеговина Флор». Красиво, правда? Сталин такие курит. Половину скурил и гасит. И давай дальше: «Итак, товарищи выпускники! Ваши тела и души в полной мере принадлежат наркомату обороны. Мы старались сделать из вас оружие. Не обещаем сокрушительную помощь резерва или внезапный успех тайных операций секретных армий. Вам должно быть ясно(Здесь только идейно закалённые товарищи присутствуют), что это грозный час самого страшного испытания в жизни мужчины. Сделать выбор в пользу, может быть, заведомой гибели, ради единственной золотой мечты всех стран и народов о свободе, равенстве и братстве! И ровно через три дня, там, в окопах, орошённых кровью тысяч и тысяч Сталинградских героев, вы станете братьями, равными перед долгом защитника Отечества и свободными в праве выбора своей тактики и стратегии. Уясните себе! Характер боёв там крайне ожесточённый. Интенсивность вражеского огня не ослабевает ни на секунду. В этом городе непристрелянных мест нет! Немаловажные качества - скорость и траектория движения. Бегайте, товарищи командиры! Заставляйте солдат шевелиться! Перед последним переходом вам нужно каждого спросить о здоровье, заглянуть в глаза, пожать руки. Солдат взволнованных, растерянных разоружать и все передвижения ползком. С первых минут начнутся потери! Будьте готовы мужественно встретить смерть ваших товарищей. Она не будет красивой. Заранее назначьте очерёдность перехода командования в случае вашего отсутствия».
  И тут Минька я снова поднял руку. Комиссар удивился: «Неужели вопрос? Интересно, товарищ. Я хочу объяснить,– обращаясь ко всем, комиссар обвёл взглядом аудиторию. – Я читаю эту лекцию всем выпускникам наших курсов. Ни одного вопроса. Комментарии были, даже интернационал пели… Так, что же интересует? Товарищ, представьтесь».
  Ну, я как положено: Кыргыбы и чин по форме. Абсолютно доверяя вашим честным прогнозам, разрешите задать вопрос психического свойства. Ну, комиссар смеётся, откуда вы, спрашивает. Из Аркадака говорю. Он опять смеётся. Это где? - говорит. Я говорю: да недалеко отсюда. Так что вас мучает товарищ?
  -Товарищ комиссар, вот на занятиях по маневрированию, в укреп районах переднего края в условиях интенсивного боя, каждый выполнял упражнение по мобилизации солдат на бросок в атаку и выведению личного состава на бруствер, согласно нормативам Боевого Устава.
  -Так, - прищурился комиссар, – в чём зерно вопроса?
  Я ему прямо в глаза говорю:
  -«Товарищ комиссар, я - убеждённый большевик с семнадцатого года и дома у себя Власть Советов устанавливал с оружием в руках. Были такие дни, когда приходилось опасаться нападения. Страшно до икотки было. Но за всё время классовой борьбы у меня не было и тени сомнений в том, что победа нашей идеи уже родилась и живёт. Её видели все, и мы, и наши враги.
  Товарищ комиссар, на последних занятиях по штурму ДОТов, я услышал от одного инвалида из учебного центра краткий инструктаж по особенностям перехода подразделения от обороны к наступлению.
  По словам этого бывалого храброго ветерана, у командира не будет возможности уйти из прицела, если солдаты взойдут на бруствер хотя бы на две секунды позже. Что будет, если задержится хотя бы один боец - я знаю.
  Товарищ комиссар, я хочу задать вопрос, как боевому товарищу, как своему соотечественнику… Если мне, советскому человеку, красному командиру, добровольцу станет невмоготу выбраться первому на бруствер, как раз потому что встанут перед глазами все родные люди… Так вот, товарищ комиссар, могу ли я комсомолец, активист, атеист и командир обратиться за духовной  силой к Богу?»
  Минька, мне показалось, что ближайшие ко мне курсанты незаметно отодвинулись.   
     Минька тихо коротко рассмеялся.
   -Дурак, ты Сёмка. Вот вроде читаешь всё время, а толку в словах нет. Зачем ты у комиссара про Бога?
   -Плевать, Минька. Сегодня ночью нас погрузят в вагоны и откроют только в Сталинграде. И все офицеры смотрят на нас как на покойников.
   -Ну и что комиссар? Осерчал, небось?
   -Минька, его слова я запомнил на память. Тебе могу продиктовать.
   -Не надо. - отмахнулся брат.
  Семён поднял глаза к тусклой лампочке на белом потолке и, волнуясь, заговорил, имитируя басс комиссара:
  -Вопрос неожиданный, он задан, и задан так, что на него отвечать придётся по существу. Так вот, товарищ красноармеец из Аркадака, я как и вы, по национальности русский и в моей семье все были верующими… Православными… Не фанатики, но посты блюли и службы отстаивали всем семейством.
   И тут я думаю: «Ну, всё, сейчас начнёт, что революционный поток изменил его и он стал ярым атеистом. А он, вдруг, тихо спросил:
- «Лейтенант, как вы себе представляете смысл этого понятия: Бог?
   Мысли путаются, волнуюсь, но, думаю, договорю:
- Товарищ комиссар, из книг я узнал, что некоторыми философами понятие Бог определяется просто, как сила, энергия, как электричество. Считаю, что в таком разговоре необходимо выяснить, согласно материалистической теории, могу ли я, как человек молодой и жизнелюбивый предположить, что даже сто грамм спирта мне не помогут встать у края окопа.
-   Я крещён в детстве и по церковным законам за меня молятся все верующие. В тревожные годы я проводил акции по борьбе с религией. Теперь меня пугает даже мысль о том, что какая-то сила, которая может сделать меня неуязвимым,  не может мне помочь, потому что я не могу исповедаться священнику, чтобы он простил грехи моей душе.
-   Комиссар  отошёл от рядов с курсантами и смотрел в окно. Я думал, что ничего он не скажет, не поймёт. Но он сказал.
-   -Давайте, - говорит, – начистоту. Страшно умереть без покаяния? Многие стали атеистами из-за духовной необразованности. Это понятно. А кто-то просто перекрасился, чтобы слиться с новой жизнью. Рассчитывал в мирное время дожить потихоньку до старости, а в свой смертный час вызвать попа и справить втихаря духовную нужду.
-   Насчёт обращения к силам небесным?.. Вы знаете, я думаю, что правильно понял ваш вопрос. Я бы даже сказал, что понимаю  вашу тревогу перед боем. Мне думается, что раз вы задаёте себе вопрос: сможешь ли ты встать под пули в нужный момент; то вот те чувства, которые заставили вас задуматься над этим, они же, скорее всего, и помогут вам шагнуть на бруствер окопа.
-   Ну, а по поводу исповеди, каяться – значит просить искупления за все слова и дела, которые хотелось бы забыть. Любое преступление можно искупить. На войне ранение, полученное в бою, смывает вину за трусость.
-   Так как я осуществляю, в принципе, функции священника, то что-то вроде исповедания грехов можно устроить. Вы, - говорит, –лейтенант, подойдите ко мне после занятия».
-   -Подошёл? –недоверчиво пробурчал Минька.
-   -Не сразу. Сначала вышел, смутился, знаешь. А потом, вдруг, как будто кто-то за руку взял и отвёл обратно. Он ждал меня в пустой аудитории. Я подошёл, он стал задавать вопросы: - «Дети есть?
-   -Трое, - говорю, –дочь, два сына.
-   -Ну вот, лейтенант, а вы боитесь каких-то событий в прошлом. Послушайте! Что было, то было. От осознания ошибки последствия её допущения не исчезнут и не изменятся. А вот, - говорит, –что троих детей вам послали великие силы природы, вы можете считать это знаком прощения. Два сына! Тебя как зовут?
-   -Семён.
-   -Поздно думать о священнике, Семён. Если ты хочешь, на всякий случай(а вдруг он действительно есть и станет судить за грехи), совершить ритуал для успокоения своей души имей в виду, что там у тебя времени на то чтобы хоть как-то привести в порядок все свои дела, не будет. Так стоит ли тревожить высокие материи за два дня до боя? Лучше подумайте, что бы вы хотели сказать своим детям и напишите письмо. Отправьте что-нибудь на память: кисет, фотокарточку… Что с вами, лейтенант?
-   Семён всё также стоял, ритмично качая головой, вдруг в глазах блеснули, медленно наливаясь слёзы.
-   -Если бы вы знали, товарищ комиссар, - быстрый шёпот Семёна звучал отчаянно беззащитно, –если бы только знали, как мне страшно. Моему младшему всего три. Он, поди, и не помнит меня. Старших не успел определить, не дай, Бог, с пути собьются… Товарищ комиссар, смогут ли справедливо оценить моё решение дети, внуки, правнуки. Я знаю, после Гражданской много безотцовщины покалечили себе жизни. Хорошо было детям живых.
-   Я хочу помолиться Господу Богу за то, чтобы мой народ…
-   -Осторожней, лейтенант!
-   -… чтобы мой народ не очерствел от страданий и чтобы моих детей никто и никогда не обижал. Слышишь, комиссар? Чтобы моих детей любили и ласкали! И я хочу, чтобы стали известны моим детям все дни мои на войне. И ещё я хочу попросить прощения у своей супруги за то, что из упрямства написал заявление и теперь понимаю, что обрёк её на тяжёлые испытания. Я до сих пор не знаю: любит меня Фима или нет. Но, комиссар, если бы не война я бы ещё детишек хотел бы. Комиссар, скажи, ты же из Москвы? Ты должен знать. Так вот скажи мне: смогут ли потомки оставшихся в живых вспомнить обо всех сиротах и вдовах?»
-   -Ты знаешь, Минька, вот  стою, говорить не могу. Всего трясёт, как будто я уже погиб, и вся моя семья пошла по миру. Как прорвало. А комиссар мне: «Лейтенант, никто тебе не расскажет о судьбе твоей семьи, если ты послезавтра не успеешь увернуться от пули. Так что мне понятны все твои мысли и чувства. Лейтенант, как политработник, я забочусь о духовном здоровье воинов. Если нет на тебе тяжких грехов смертных, душ загубленных, всё остальное я спишу по своим каналам. Мы тоже, - говорит, –когда особенно херово, выходим напрямую на их канцелярию, –и ткнул пальцем вверх.
-   -Так как же ты это всё упомнил-та? –снова спросил Минька.
-   -Как же мне не помнить, брат? Это роль моя».
-   Ровно через трое суток, на развороченном дымном плацдарме горстка закопчёных бойцов, с неподвижными лицами смертельно уставших людей, отдыхала после двух ожесточённых рукопашных на рассвете. Семён сидел на корточках в окопе, прижавшись спиной к глиняной стене. Руки и ноги от перенапряжения горели. Голова тряслась беспрестанно.
-   Во время первого артобстрела, буквально на первых минутах, Семён оглох и ослеп на один глаз. При первых разрывах, он попытался взять контроль над ситуацией, но рядом ухнуло так, что его мешком опрокинуло в холодную грязь. Следующая попытка оценить ситуацию тоже закончилась кувырком. На глаза попался солдат, который наблюдал из замаскированного окопа за манёврами врага. Наблюдатель что-то кричал, оглохший Семён глядел в его побелевшие от страха глаза и решил приободрить солдата. У него фамилия ещё какая-то редкая. И вспомнив фамилию, Семён собрался окликнуть солдата, но только он открыл рот, как следующий близкий разрыв фугаса швырнул его на ящики с патронами. Рот забило землёй с глиной, всё лицо посекло мелкой щебёнкой, которая разлеталась на сотни метров как шрапнель. Семён выплюнул землю и, почти не слыша свой голос, как под водой, крикнул:
-   - По роте! Наркомовские сто грамм в ро- от!
-   Внизу, в овраге на дороге, дымились подбитые танки. Немецкая пехота мелькала за обездвиженной техникой. Готовились к штурму.
-   Семёна дёрнул за рукав связист, протягивая трубку, но слух ещё не вернулся и связист что-то крикнул в трубку и, вытащив блокнот, чиркнул торопливо и раздражённо. На листке было написано: «Приказ комбата! По приближению пехоты противника на пятьдесят метров и ближе поднимать бойцов в штыковую контратаку».
-   Семён кивнул и, напрягая изо всех сил горло, закричал:
-   -Братики мои! Орёлики родные! Объявляю приказ! Приготовиться к контратаке! Примкнуть штыки! Гнать немца вниз, в овраг! Сбросить его на танки и быстро назад! По пути подбираем оружие и боеприпасы! На счёт три!  Раз! Два! Три! Ура! – бунело у Семёна в голове. Он нёсся по склону вниз, зажимая в руке наган. С дикой нечеловеческой яростью, молодые пехотинцы буквально разорвали на куски передовые ударные группы штурмовиков.
-   Потом была ещё одна артподготовка, после которой, наблюдатель на КП доложил седому подполковнику: «На высоте «Седло» активности не наблюдается». И тотчас, с плацдарма взмыла сигнальная ракета, подтверждая наличие жизни.
     К полудню второго дня боёв ушла из души Семёна тоска. Незаметно для себя, он всё больше привыкал к новой среде. И его положение уже не пугало и не смущало его. Он сидел на корточках в окопе и не отводил взгляда от фотокарточки, на которой была его семья. Он пытался представить их всех в жизни, но мешал тревожный шум короткой передышки. То и дело, доносились крики на немецком языке. Звяканье оружия. Шелест сыплющихся патронов. Гулкий стук ремонтников по броне и отдалённый гул техники.
-   -Товарищ лейтенант! –донеслось до Семёна. Он спрятал фото и развернулся. Перед ним также на корточках сидел заместитель молодой инженер из Ртищева, худой, с чёрными кругами вокруг глаз. Он говорил громко - Семён видел, как напрягаются жилы на шее политрука, – Боеприпасов на пять минут боя. Фрицы могут больше на атаку не решиться. И что мы будем делать с голыми руками, если сейчас они уберут разбитые танки?
-   -Предложения - прохрипел Семён.
-   -Предлагаю атаковать силы противника на дне оврага с целью отпугнуть ремонтников и раздобыть боеприпасы.
-   -На счёт три! –заорал опять Семён. –Бьём в самом низу! Раз, два, три! Ура!
-   Вскочив на бруствер, Семён почувствовал, как будто кто-то дёрнул его за бушлат. Он оглянулся, но сзади никого уже не было. Мерещится, -мелькнула мысль. Семён посмотрел вперёд, где метрах в тридцати от него, как злобное племя людоедов, одержимое демоном смерти, бежали вниз его солдаты. Споткнувшись, Семён упал. Резкая боль в правом боку сбила дыхание. Появилась тошнота. Рот наполнился слюной. Ударился. Сейчас пройдёт, – думал Семён, пытаясь встать на ноги, но ноги перестали слушаться. Внезапно он почувствовал, что там, где болело в правом боку, теперь начинает жечь. Ему стало так жарко, что он, позабыв обо всём, лихорадочно расстёгивал пуговицы бушлата. Раздевшись по пояс, Семён почувствовал облегчение. Правый бок постепенно остыл и на Семёна обрушился лютый холод. На замаскированном НП офицер особого отдела оторвался от бинокля и метнулся к выходу из убежища, бормоча себе под нос: «Ещё жив, ещё жив».
-   Семён сидел, вытянув онемевшие ноги и привалившись спиной к бушлату, наброшенному на труп фрица. Он чувствовал, как что-то струится по коже, но трогать рукой боялся. Осознание тяжёлого ранения уже пришло, но страх, который мучил душу Семёна, наоборот, таял. Снизу прибежали два бойца, стали на месте перевязывать. Семён слышал, как тот, который держал его, громко кричал вниз:
-   -Юра! Юра! Два сквозных внизу справа! Осколочные – голова и спина! Живо сюда!
-   Семён закрыл глаза и услышал знакомый голос, нежно зовущий:
-   -Сеня, Сеня.
-   Он открыл глаза и увидел высокие полные любви и бесконечности божественные небеса. Вдруг на глаза легла ладонь. И снова:
-   -Сеня.
-   Семён отозвался:
-   -Фима. Фима это ты? Где ты?
-   -А вот я, –сказала Фима и сняла ладонь с глаз Семёна. Он увидел её лицо, склонившееся над ним. В её глазах светилась та нежность, которую он так надеялся дождаться.
-   -Фимочка, а как же так? А где все?
-   -А кто все то, Сёма?
-   -Ну… взвод тут был со мной.
-   -Нет, Сеня. Никого тут с тобой не было.
-   -А война, Фима? Война идёт.
-   -Хватит, Сеня, отвоевался ты.
-   -И то, правда. Усталость что-то навалилась. Фима, а где наши дети? У нас дети есть?
-   -Сёмка, ты озоруешь? Да всё, что у нас есть - это наши дети. Пойдём со мной домой, милый.
-   Говоря так, красивая сильная Фима подняла на руки Семёна и, нежно прижимая его к груди, не спеша, пошла в сторону свежего сруба у поворота чистой прохладной реки. Дойдя до высокой травы на берегу, Фима поставила Семёна на ноги, и крикнула в сторону дома:
-   -Дети, идите поцелуйте папку!
-   -Не может быть, не может быть, - потрясённо бубнил Семён, опускаясь коленями в тёплую траву. Совсем рядом, в кустах, вдруг прозвенел смех девочки. Ей ломким голосом ответил юноша и совсем младенец захныкал: «Тятя!» Семён так и встретил детей на коленях. Слёзы катились без остановки, и Семёну казалось, что если бы не они, его сердце не выдержало и взорвалось бы от нежности и боли, когда к нему с любовью прижались трое его детей. Фима присела перед мужем на корточки и спросила:
-   -Чего тебе сейчас хочется больше всего?
-   -Я отключу все желания. Вот сейчас у меня есть всё. Спасибо, –прошептал старший лейтенант и скончался на месте. Из его роты ещё через четыре часа не осталось в живых никого».
-   Третий закончил рассказ и повисла тишина.
-   -Вот это сцены, – восхищённо заурчал Седой.
-   -И прошу обратить внимание на плотность подачи материала! –в голосе Третьего трубила гордость.
-   -Слишком длинная, да ещё и очень грустная история, – заявил Худой.
-   Третий осторожно произнёс:
-   -История - это почти всегда грусть. Грусть по состоявшемуся и ушедшему. И тягучая, непонятная тоска по тому, что могло состояться, но было исключено из реалий.
-   -Мне бы хотелось что-то узнать о втором дедушке, –попросил Худой.
-   Третий, немного помолчав, подошёл к столу, в руках его мелькнула бутылка. Он молниеносно плеснул в бокал и громко проглотил жидкость. Шумно выдохнув, он усталым голосом сказал:
-   -Худой, ты пойми, что всё есть фантазия. Ни один акт земного существования не имеет единого образа. Детали размываются характеристиками функций среды. Время, место, погода, мимика, интонации, расположение; чисто физические, химические и психические параметры персонажей - вот только несколько мелочей, которые своим существованием дают возможность создать полотно истории единое и целое, если на него взглянуть с высоты замысла и увидеть от начала до конца. Для всех, кто пытается что-то узнать и понять, в рамках мироощущения одной исторической личности, истинный смысл будет скрыт, даже если найти его лексическое выражение. Потому, что среда, в которой находится точка замысла и откуда можно видеть всю историю сразу, атепична для любой материальной формы. Если бы человечество, с момента своего начала, могло по именам заносить всех в книгу жизней, то, может быть, смогло бы разобраться в закономерности взаимодействий. А если бы, хоть как-то, фиксировались даты, знаки и не только, из жизни праведников, а в основном, даже из жизни грешников, то могла бы открыться тайна эффекта обратки. Но, был выбран другой путь. Поэтому, Худой, ты можешь сейчас сам себе рассказать  о ком угодно. Даже о своих потомках.
-   Худой молчал. Седой оптимистично просвистел несколько нот советской песни. Подошёл вплотную к Третьему, и очки в очки задал вопрос:
-   -Так что, и забухать можно? В смысле, прилабониться?
-   Вот это да! –оживился Третий, – Кстати, Худой, вот эта позиция - он указал очками на Седого, –более позитивная, нежели твоя.
-   -У меня нет никакой позиции, –монотонно ответил Худой.
-   -А у меня есть! –гордо утвердил Седой и напомнил:
-   -Я думаю… нет, я же не могу думать… я считаю, что желаю забухать. Причём, сразу хочу уточнить: процесс для меня важен и всё, что сопутствует ему тоже.
-   -Закуска? Гитара? –подбрасывал варианты Третий.
-   -Ага! –согласно обрадовался Седой, – А там видно будет.
-   -В каком смысле? –встревожено спросил Третий. –И где это –там?