Гонимые тенью - 2

               
— Мама? — воскликнула Элва, увидев её на полу.
Хорошее настроение мигом улетучилось. Дети в ужасе стояли, наблюдая за истерикой матери. Идгит не пыталась себя сдержать, скорее, наоборот в присутствие невольных зрителей, еще пуще начала плакать, перейдя на крик. Испугавшись, Линн заплакала.
— Марта,— крикнула Элва. — Быстро уведи их в комнату.
Марта заворожено смотрела на происходящее, не сдвинувшись с места.
— Марта,— громче попросила сестра.
— Пойдемте, — подталкивая вперед Айкена с Линн, сказала Марта, до последнего, не упуская из виду мать.
— Вставай! — попытавшись поднять мать, сказала Элва. — Ну, давай же!
Попытки поднять её, одна за другой, оборачивались провалом. Идгит отмахивалась от дочери, как от надоедливой мухи, полностью погруженная в своё горе. Понимая, что нужно действовать решительно, Элва зачерпнула в кувшин воды и плеснула в лицо матери. Это подействовало. Идгит стала вести себя тише. Она посмотрела на дочь и произнесла с упреком:
— И ты туда же.
— Мама, посмотри на меня, —  присела рядом с ней на пол дочь. — Я отведу тебя в комнату. Дай мне помочь тебе.
Элва взяла её за руку и, положив себе на плечо, помогла встать. Они шли медленно. Обессиленная, Идгит плохо держала равновесие, иногда ей приходилось упираться в стены, что бы идти дальше. В очередной раз остановившись, она протянула руку в пустоту.
— Это всё он. Это дьявол, —  она рассмеялась таким смехом, который испугал Элву. — Это он. Её прокляли. Прокляли, понимаешь? Мою девочку.
Элва посмотрела на мать, гримаса безумства застыла на её лицо. Сейчас девушке стало по-настоящему страшно. Зайдя в комнату, она уложила её на кровать. Боясь оставить её одну, она сидела рядом пока та не уснула.

Бенджамин не мог знать точно, сколько прошло времени. Казалось, что он лишенный рассудка прошел не одну милю. Каждый шаг давался с большим трудом - боль в ногах давала о себе знать. Вокруг царствовало непроглядная темнота и лишь изредка звериный вой или крик совы нарушали абсолютную тишину.
О человеке, к которому он держит путь, священник знал немного. Кто-то обращался к ней за помощью, кто-то боялся пройтись плохим словом, дабы не заклясть на себя беду. Ведьма, ворожея, колдунья, целительница – все это было о ней, и не о ней одновременно. «Это не дар, это проклятье! Они продали свою душу дьяволу, взамен на безграничное знание» — голосили местные, руководствуясь одним из главных законов мироздания – «Ничто и никогда не достается просто так». Были ли они правы? Возможно. Но только одно оставалось вне понимания – это правило не распространялось на странствующих цирюльников, которые то и дело захаживали на территорию графства. Завидев этого пузатого добряка на своей телеге, люди спешили выстроиться в очередь за снадобьями, которые стоили немалых денег. А многие даже решались пустить себе кровь, чтобы избавиться от недуга. Кто им внушил, что эти самые цирюльники не являются мошенниками и чисты помыслами и поступками для Бенджамина оставалось загадкой. Но он старался не вмешиваться – оставаясь скорее сторонним наблюдателем. В конце-концов, эти мастера не шли в разрез с его религиозным учением и пониманием жизни.
В отличие от Европы, которая уже давно была охвачено инквизицией, Англия оставалась в стороне и вела более сдержанную политику. На западе обвинения могли предъявить любому человеку и казнить через повешение в подозрении на колдовство. Люди выдумывали небылицы, чтобы избавиться от тех, кто был им неугоден, прикрываясь властью и законом. Охотники за ведьмами, так называли их жители, могли явиться как среди ночи, так и днем. Врываясь в дом, где живет ведьма, охотники связывали жертву так, что у нее немели конечности, а боль, заполняющая всё тело, не давала рассудку возобладать. Они требовали, чтобы девушка созналась в своем колдовстве и, если этого не происходило - пытали столько, сколько для этого требовалось. Смерть через повешение, под крики толпы или истечение кровью в пытках и муках – вот, что ожидало пойманную. Мучители не знали пощады и ждали, когда из слабых губ вылетит признание и мольба о скорой смерти.
Близлежащая местность, населенная англичанами, не отличалась такой жестокостью. За год могли поймать одну женщину и обвинить, скажем, в колдовстве, но чаще всего за неимением достаточных оснований отпускали, выставляя требования покинуть это место, чтобы избавить местных от возможного рока. Казни были явлением крайне редким. За все время пребывания Бенджамина в Каролде таких прецедентов не было. И он молил небеса, чтобы Англия, которую он любил всем сердцем, не уподобилась Европе. Ибо считал, что вера, которую он несет, должна быть терпима ко всем. Он не хотел брать на себя ответственность за чужую жизнь.  Преподобный считал, что не вправе отнимать то, что ему не принадлежит.
Несмотря на относительное спокойствие, проверки со стороны властей проводились регулярно. Вооруженные люди короля то и дело наведывались в Каролд, но Бенджамин уверял в том, что в порученной им земле все тихо и спокойно. Хотя прихожане не раз поднимали вопрос о пребывании ворожей на их земле, Бенджамин усмирял их, не давая этой волне развиться. Его миссия сводилась к тому, чтобы не допустить возможность того, чтобы один прихожанин выступил против другого с обвинением, очерняя свою душу. Священник всегда тактично и вежливо уклонял и направлял ход их мыслей в сторону религии, которая, по его мнения, является центром всего мироздания.
Но попытки пойти против его воли всё - же были. И один такой случай глубоко засел в его памяти. Это произошло с ним, когда он только прибыл в Каролд для ведения своей службы.
— Вы только подумайте, Ваше преподобие. Моя кузина Олена обратилась к этой…  — она мешкалась, пытаясь подобрать слова. — К этой… нечисти — наконец определившись, тихо, чтобы не привлекать к своей натуре лишнего внимания, произнесла прихожанка.  — До чего только не дойдут люди, поглощенные паникой? Если Всевышний решил лишить тебя руки, не нужно идти против его воли. Правильно я говорю? А-то, понимаете ли, почернела рука и сразу сломя голову к этой уродевой пошла.
Женщина так разошлась, что уже напрочь позабыла о манерах и правилах нахождения в храме. Ее было уже не остановить, да служитель церкви и не собирался этого делать. Ему оставалось лишь одно - наблюдать за тем, как косо смотрят на них другие посетители и не потерять цепь событий.
— Это же что получается, продать душу взамен на руку? — услышал он от прихожанки после того, как ненадолго отвлекся.  — Я вот ей прямо в лицо посмотрела. Вот прям как сейчас вам, Ваше преподобие, смотрю и говорю: «Тьфу, на тебя смертная, безвольное существо ты поганое…»
Договорив, женщина скривилась. Хоть и поздно, но она поняла, что сказала что-то не то. И оборвав свою речь на полуслове, виновато посмотрела на служителя церкви.
— Вам не следовало говорить столь скверные слова, сестра, — начал читать свою мораль Бенджамин, как только ему представилась такая возможность. — Каждый в этой жизни борется, как может. И каждый — он подчеркивал слово «каждый», отмечая тем самым важность и поучительность своих наставлений, — Отвечает перед Господом Богом за свои поступки. Ваша кузина… — замялся Бенджамин, вспоминая прозвучавшее имя.
— Олена - Ваше преподобие, — напомнила прихожанка.
Она постоянно кивала, выражая тем самым свое полное согласие со всем сказанным.
— Да, правильно. Олена будет отвечать за свой дурной проступок, а именно обращение к потусторонним силам. Как я понимаю, именно это терзает вашу душу? А вы - в ответе за свои. Поверьте, сквернословие является не меньшим грехом. Не стоит такому прекрасному созданию принимать на свою душу грех. Тем более, когда его можно так легко избежать, приложив лишь самую малость усилий к этому.   
От комплимента в свою сторону, женщина расцвела и залилась краской. Немного потупив взгляд, она подняла свой взор и покорно произнесла:
— Да, ваше преподобие.
И поцеловав его руку, поспешила удалиться.

Бенджамин долго блуждал по лесу: он-то находил протоптанную тропинку, то терял выбранный путь, впадая в отчаянье. От каждого шороха, будь то даже хруст веток под ногами - у него замирало сердце и перехватывало дыханье. Священник признавал, что странствование по ночному лесу в поисках ответа на свои вопросы с младенцем на руках, не лучшая затея. Пару раз он порывался развернуться обратно, но было поздно. Он зашел слишком далеко не только в своих мыслях, но и поступках. Как бы это ни было тяжело признавать, но скоро он понял, что заблудился. В сердце поселилось смирение – теперь эта тьма будет его домом, пока на смену не поднимется солнце. 
За спиной послышался вой. В испуге мужчина побежал со всех ног вперед.  Одной рукой прижимая к себе новорожденное дитя, другой освобождая себе дорогу от веток. Они отлетали, царапая ему лицо. Раздался крик, малышка расплакалась. По всей видимости, один из прутов задел ее, как бы ни пытался отец заслонить ее собой. Остановившись, он прислушался. Тишина. Больше им не угрожала опасность, по крайней мере, сейчас. Сделав еще несколько шагов вперед, Бенджамин вышел на ровную поляну. Лунный свет освещал её, делая прекрасной. Неизвестно почему, но он почувствовал облечение, как путник пустыни, нашедший струю прохладной воды, он припал к земле и произнес молитву во имя спасения своей души и души дочери.
— Давай переночуем здесь, а утром отправиться дальше, — обратился он к младенцу.
Малышка агукнула ему ответ словно давая свое согласие. Бенджамин лег на промозглую землю, положив ребенка на свою грудь. Опасаясь, что она замёрзнет, он в несколько раз обернул дитя в мантию. Ноги всё также ныли, но сон, кажется, отступил. Он видел небо, украшенное россыпью звезд. Понимая, что не может заснуть, он произнес:
— Ты знаешь, я ведь всегда мечтал о другой жизни. Думал, что не такой, как все; что достоин добиться чего-то стоящего в этой жизни.
Сказать это оказалось легче, чем он предполагал. Не понимая, зачем это делает, Бенджамин продолжил.
— Ко мне приходят люди - открывают душу, рассказывают о своей жизни. И я проникаюсь ими - отпускаю грехи. Я верю в то, что делаю их жизнь лучше, ну или, по крайней мере, светлее.
Он замолчал. Бенджамин чувствовал необходимость говорить и с каждым произнесенным словом ему становилось легче на сердце.
— Но только кто, поможет мне. Кто выслушает и поймет. Кто этот человек, — переходя на крик, полной грудью произнес священник.
Ребёнок еле слышно заплакал, и опомнившийся отец принялся его успокаивать.
— Не плачь, не плачь, мой лучик света, — пропел он шепотом, убаюкивая дочь.
— Я хочу рассказать тебе то, что никогда прежде некому не рассказывал.
И он поведал свою жизнь, находясь далеко от дома, под открытым небом.

С самого детства Бенджамин верил в то, что создан для чего-то большего, чем простое возделывания земли. Но, возможно, он так бы и остался дома и повторил судьбу отца, если бы однажды не услышал разговор между страждущим купцом и другом отца Альфредом, который его очень заинтересовал. В тот вечер было большое оживление, люди пели и танцевали, по какому поводу он уже и не помнил. Хозяин трактира предложил Бенджамину подзаработать и за пару монет мальчик согласился подавать напитки в этот вечер. 
— Эй, давай сюда свою вонючую жижу, — закричал басом купец на весь трактир, так чтобы его все слышали. И хозяин трактира, подозвав Бенджамина, всучил ему пару кружек для Альфреда и его нового друга.
 — Ваш эль, сэр, — тоненьким, робким голоском пропищал Бенджамин.
— Ну, я тебе говорю, Альфред, — не обращая внимание на мальчика, говорил купец. — Скоро все изменится. Черт его знает, чего нам ждать от этой священной братии. Понапридумывают свиньи грязи там, где ее нет.
— Тебе чего? —  обратился он к Бенджамину, который все это время стоял рядом и подслушивал. По лицу купца он понял, что тот здраво напился и, чтобы не разозлить его выпалил первое, что пришло в голову:
— Вам больше ничего не надо?
— Бабу надо, как думаешь Альфред? Сможешь, сынок?
— Ладно, отстать от него, — вступился Альфред. — Это сын моего приятеля. Ступай, если что - мы позовем.
— Позовем, как же, — сказал купец и, махнув рукой, разбил только что принесенную мальчиком кружку эля. — Вот все-таки хорошо, что ты здесь, — обратился он к Бенджамину. — А ну тащи сюда жижууу, — закричал он так, что тот, подскочив, быстро побежал за новой порцией.
— Школу придумали, ироды. Теперь всю эту чепуху будут вкладывать в головы наших детей. А как назвали - Еписпспская, — язык у него заплетался и, понимая это, он медленно выдохнул и вновь повторил попытку, — Епископская, да точно так, Епископская школа при кафедральном соборе, во как. Ты представляешь?
— А что за школа, — вмешался заинтересованный разносчик.
— О, смотри. Опять он – ткнув в мальчика пальцем пьяным голосом пробормотал купец, —Я же говорю Епископская. Школа. При кафедральном соборе.
— И что поступить может каждый? — с надеждой спросил он.
— Даже не мечтай. Лучше убери тут. И еще эляяя. Нет, не эля, как я там говорил, жижууу. 
Бенджамин послушно все убрал. Но мысль о том, чтобы поступить в школу не давала ему покоя. Теперь он точно знал, чего хочет. Теперь у него появилась мечта.
 Не зная, имеет ли хоть малый шанс быть допущенным к знаниям и тайнам свершения мира, он решился на отчаянный шаг. В тот вечер он повздорил с отцом. Позже Бенджамин сам себе признался в том, что ждал этого толчка, он был ему необходим для того, чтобы претворить задуманное в жизнь. Дождавшись, когда все улягутся спать, он покинул отчий дом, прихватив лишь пару съестных лепешек, да немного зерна, чтобы при случае выменять на что-нибудь сносное. Покинув дом, он обрёк родителей на выплату штрафа, в связи с утерей крепостной силы, ведь мальчику недавно исполнилось пятнадцать, а это означало, что он уже как год работал наравне со взрослыми.
Изнурительные месяцы, проведенные в пути, Бенджамин расценивал, как необходимые преграды, только преодолев которые человек может рассчитывать на что-то большее, чем ему было находись он на одном месте. Поставив все на кон, он каждый день обращался к Богу с молитвами, в надежде получить его помощи и стать к нему ближе. Ведь он прекрасно понимал, что назад дороги для него уже нет. Он обрушил мост, соединяющий его с родительским домом навсегда.
И всевышний услышал его молитвы, Бенджамин поступил и оказался в числе тех, кто удостоен чести пройти обучение в знаменитой и престижной Епископской школе при кафедральном соборе.
 Все свое время Бенджамин посвящал учению, прилагая все силы на усваивание латыни и слова Божьего. Его труды были замечены. Не раз, удостаиваясь похвалы от наставников школы, где проходил учение, он стал первым на курсе и впоследствии был приглашен помощником священнослужителя, чем вызывал немало пересудов за своей спиной. Теперь после окончаний занятий молодой светила не отправлялся отдохнуть как остальные, а посвящал себя служению храму, где числился главным помощником. Так, полностью отдавая себя открывающуюся знанию, проходили его дни: в покое и созидании бытия.
В день, когда Бенджамин повстречался с Идгит, стояла чудесная погода. Весеннее солнышко грело по-летнему, а кружившие в небе птицы радовались наступившей благодати.
За всю свою жизнь человек помнит несколько дней во всех нюансах, позволяя своей памяти моментально воссоздавать события, которые в одночасье стали для него чем-то важным. Сегодняшний день, ознаменовавший рождение малышки, как и день встречи с Идгит, войдет в число тех моментов, на которых нельзя поставить крест и вычеркнуть из своей жизни, даже имея на то весомые основания или безграничное желание. 
Святой отец отдал поручение юному помощнику сходить за пергаментом и чернилами на местный рынок, что располагался не далеко от храма. Выполнение таких поручений было частью его ежедневной работы и не составляло для него особого труда. Он не раз ходил в эту лавку и поэтому хорошо знал предстоящую дорогу.
 Зайдя в ряды, кишащие толпами людей, он затерялся в ней став ее неделимой частью. Бенджамин собирался завернуть за угол, где располагалась нужная ему лавка, но внезапно люди перед ним стали рассыпаться по сторонам, сопровождая свои действия криками. Послушалось ржание кобылицы. Не понимая, что происходит, он как вкопанный стоял на месте, озираясь вокруг. Чья-то рука схватила его и оттолкнула в сторону, спасая, как он потом понял, от летящих прямо в него обломков телеги, нагруженной тыквами. Испугавшаяся лошадь мчалась прямо по прилавкам, снося всё на своем пути. Поднявшись на ноги, Бенджамин увидел перед собой девушку. Она смотрела на него и улыбалась. В голову странным образом отдавались отклики боли.
— У вас порвано. Пойдемте со мной, —  произнесла девушка и дернула его за собой. Они оказались внутри торговой палатки. Девушка в поисках капалась в небольшом ящике, заглянув в который, казалось можно найти всё что угодно. В недоумении молодой священнослужитель стоял на месте, наблюдая за ней.
—  Ах, вот она где, —  радостно объявила она, встав с колен. —  Снимайте, —  приказала незнакомка.
—  Прям здесь? — спросил Бенджамин.
Недоумению его не было предела. Поняв, по её лицу, что она не шутит, он попытался выкрутиться:
— Нет, послушайте. Со мной всё в порядке. Я сам. Даже не думайте, не стоит, —  его голос дрожал, а мысли путались.
— Снимайте, —  повторила она вновь.
Молодой священнослужитель смотрел на нее, вытаращив глаза и не понимая, что делать дальше в этой ситуации. Девушка серьезно смотрела на него, не отводя глаз, а потом рассмеялась во весь голос.
—  Вижу, я совсем вывела вас из строя. Что ж я отвернусь, а вы снимете одежду, отдалите ее мне и завернетесь в ткань, что лежит сзади вас. Так лучше?
Он молча кивнул. Девушка отвернулась, как и обещала, и Бенджамин поспешил переодеться. Он настолько боялся, что она повернется раньше, что запутался в своих одеяниях и упал на колени.
— Все в порядке? — услышав шум, спросила она.
— В полном, — сдавленным голосом ответил юноша. — Я - все — нерешительно сказал он.
 Повернувшись, она не смогла сдержать смех и, прикрыв рот рукой, чтобы не вводить в еще большее смущение юношу, сказала:
—  А вам идет.
Он еле улыбнулся ей в ответ. Девушка принялась зашивать одежды, а Бенджамин молча, сидел вдали от нее. Ему очень хотелось узнать ее имя, спросить о чем-нибудь, но он не решался. Он вообще никогда не общался с девушками и не знал, как это делается.
«А как же моя религия. Всё то, чему я учился столько лет. Но ведь, с другой стороны просто молчать тоже как-то глупо. А если думать не о том, что она девушка, а просто человек. Ведь мне и дальше придется общаться с женщинами и девушками» Этот внутренний диалог мог продолжаться еще долго, если бы не внезапно отворившийся навес. На пороге стоял крупный мужчина, он был зол и походил буйвола. В следующую же секунду рука мужчины сжалась вокруг шеи Бенджамина, не давая ему двигаться.
— Идгит! Как это понимать? Стоило мне отойти, а ты уже тащишь к нам не понятно кого.  И какого черта я тебя спрашиваю, он раздет.
— Я.. — пытался ответить Бенджамин, но рука сжалась сильнее, сдавливая его глотку.
— Не тебя спрашивают.  До тебя еще дойдет очередь, сосунок.
— Папа, это не то, что ты подумал…
— А что я подумал, мне интересно. Что тут можно думать.
— Папа! — громче произнесла девушка. — Он священнослужитель, —  указывая на одежды юноши, объясняла она.
Мужчина наклонил голову Бенджамина вперед и, найдя на его макушке тонзуру, кажется поверил, в то, что говорила ему дочь.
—  Успокойся, я тебе сейчас все объясню.
И пока она все ему не объяснила, мужчина так и не смягчил свою хватку, держа в напряжении молодого человека. Дослушав ее до конца, он отпустил юношу.
—  Приношу свои извинения, — наконец сказал он, и быстро вышел к прилавку, покидая шатер. 
—  Ну, все - готово. Как новая. Держите. И простите моего отца.
— О.. ннет.. не стоит. Я его понимаю, — начал от волнения заикаться Бенджамин. — Спасибо вам, Идгит, — сказал он и быстро убежал не оглядываясь. 
Вернувшись в храм, он застал его святейшество в недобром расположении духа, ведь он опоздал и тем самым подвел его. Но Бенджамин не стал приводить в свое оправдание доводы, он - молча стоял, пока все его мысли были заняты той девушкой, что сегодня так вовремя спасла его.
Всю следующую неделю он не мог выкинуть из своей головы образ Идгит. Все мысли были только о ней, казалось, она пронизала все уголки его души, забравшись прямо в сердце. Просьбу священника отправиться по поручению на рынок он ждал как манны небесной. Лишь бы увидеть ее еще хоть раз. Но как назло в прошлый раз он купил достаточно пергамента, а отлучиться самовольно он не мог. Тогда в первый раз он решился на проступок. И для утешения своей совести на ближайшей мессе заранее просил Всевышнего о прощении грехов. План его был гениален и прост: он решился спрятать пергамент, чтобы вновь отправиться на рынок и встретится с ней.
— Бенджамин, — спросил его святой отец в следующий приход. — Странное дело, пергамент пропал?
— Ваше святейшество, прошу простить, но он не мог пропасть. Возможно, Вы просто не заметили, как он закончился – ответил молодой священно житель уверенно, в тот момент как сердце его готово было выпрыгнуть из груди.
Насупившись, святой отец перебирал какие-то мысли в голове, и недолго думая - ответил:
— Возможно и так. Но в любом случае, мне он необходим. Так что отправляйся-ка ты за ним. Куда ты знаешь.
— Да, Ваше преподобие, — произнес юноша и собирался уходить, но в дверях священник его окликнул:
— И да, Бенджамин, в этот раз не опаздывай.
Молодой человек кивнул и отправился в путь. Он старался идти как можно быстрее, иногда переходя на бег, от чего в боку у него начинало колоть. Ведь если он и в этот раз опоздает, святой отец может что-то заподозрить, а этого ему никак не хотелось. Странные ощущения разрывали его душу. Непреоборимое желание встречи с девушкой и совесть за свой проступок смешались воедино, не давая ему покоя. Чем ближе подходил он к месту, тем чаще билось его юное сердце. Увидев палатку, где в прошлый раз он волей судьбы встретился с ней, его охватил мандраж. Полный решимости отказаться от намеченной цели, он собирался уходить, но обернувшись, увидел ее лицо прямо перед своим.
— Снова Вы, как неожиданно, — сказала она не без улыбки.
— Идгит, я думал о вас, — на одном дыхании выпалил он.
— Неожиданное заявление, — только и ответила девушка.
Она, молча, обвела его глазами, и затем спросила:
— Мне приятно ваше признание, не скрою. Но позвольте, я даже не знаю вашего имени.
— Я - Бенджамин, — протянув ей руку, сказал он.
Она посмотрела на его руку и затем, протянув ему свою, робко засмеялась.
 Согласно учению католической церкви, священнослужителю не воспрещалось вступить в брак, но сделать это было крайне сложно. Бенджамин не знал никого, кому бы удалось получить благословение церкви. Но он надеялся лишь на то, что никто попросту не пробовал, ведь в его окружение было не принято вести разговоры о возможной помолвке. Считалась, что все силы надобно направлять на служение Богу и не распыляться на мирские заботы.
Время на прошение также было ограничено. После хиротонии или по-другому – рукоположения, он не имел вступать в брак. Иными словами, его положение в обществе фиксировалось – он мог с благоволения церкви жениться и уже никогда не имел право расторгнуть данное обещание, или оставаться всецело верным Богу – душой и помыслами. Священное посвящение в духовный сан второго порядка, подразумевающий занятие поста приходского священника, должно состояться по наступлении тридцатилетнего возраста. На момент встречи с Идгит ему исполнилось двадцать семь. За это время он перешел в должность диакона и усердно исполнял свои обязанности два года. Понимая вероятность того, что церковь может быть против его вступления в брачные отношения, он решился на свой страх и риск отправиться к самому епископу для прошения.
По прошествии многих лет отрывок того разговора не выходил из его головы.
— Вы понимаете, что этот шаг поставит жирный крест на вашем стремлении к получению высшего священного сана, а возможно и сделает это невозможным? А ведь вы, насколько я осведомлен, самый способный ученик и святой отец о вас хорошего мнения.
— Да, я понимаю, ваше благородие, — смирено ответил Бенджамин.
— И все равно вы не думаете отказываться от своего решения? — этот вопрос был скорее риторическим, ибо, не дав вставить ни слова, он продолжил. — Вы посвятили себя служению Богу и знания, полученные вами, не могут быть потрачены впустую, — продолжил епископ, —  Вы отправитесь на север нашей страны, в поселение Каролд. Хотя, если честно, могли бы остаться здесь и занимать позиции намного более выгодные. О, вы ведь не передумаете?
— Нет. Я хочу быть с ней.
— Как знаете. Это ваше решение, и я не могу на него влиять.  Хиротония состоится в ближайшее время. До этого у вас есть время для задуманного вами. Ступайте, и да хранит вас Бог.

— Да именно так всё и было, — на выдохе произнес он, закончив повествовать свою историю. — Всё так и было, — повторил он печально.
Внезапно темноту разразил мерцающий свет. Быстро вспыхнув, он тут же потух, не оставив после себя следа. Священник быстро выпрямился, устремив глаза туда, где видел сияние. Взяв малышку на руки, он осторожно двинулся вперед. Стая светлячков, словно путеводная звезда куда-то его вела. Одна за другой, светящиеся божьи создания, садились на, украшенные капельками воды, листья плюща.  Свободная рука сама собой потянулась вперед, проваливаясь вглубь крупных листьев, и он почувствовал старую размокшую древесину. Отшатнувшись на пару шагов назад, он только сейчас увидел небольшой домик, вросший в землю. Он был невысокий и имел продолжение скорее вглубь, нежели ввысь. Бенджамин сказал бы даже, что он был больше похожий на погребок, чем на жилище.
Весь поросший плющом он выглядел так, будто хозяева покинули его много лет тому назад, до того он показался Бенджамину старым. Сбоку виднелось небольшое круглое окошко, но оно было до того мутное, что разглядеть в нем что-то было трудно, тем более ночью.
 Бенджамин тихо и робко постучал в дверь, которая скрывалась под навесом плюща. По руке что-то проскользнуло, неприятно щекоча его кожу. От омерзения тряся рукой, он чуть не выронил малышку, закутанный в ткань. Никто не открывал. Повернувшись спиной к дому, он думал о том, чтобы вернуться обратно на поляну, а при свете дня вернуться. Но потом что-то внутри него переменилось – он решил не сдаваться. Предприняв еще одну попытку попасть внутрь, он постучал по размокшей, старой двери. Внезапный шорох в кустах прервал его, и он медленно, как бы опасаясь, повернул голову. На него в упор смотрели большие светящиеся глаза. Взбудораженный, он начал, что есть мочи ломиться в дверь, пока сквозь вьющийся плющ не нащупал что-то подобие кнокера. Крепко схватившись за него, он ударил один раз, и дверь чудным образом поддалась, впуская его внутрь.
— Боже правый, — произнес Бенджамин, переводя дыхание от случившегося, плотно прижившись спиной к двери. 
Вокруг была абсолютная темнота. Некоторое время он стоял на месте, давая глазам привыкнуть.
— Здесь есть кто-нибудь, — спросил он немного погодя.
Никто не ответил, но странник отметил, что его вопрос не отозвался эхом, а это могло значить только одно - комната не пуста. В подтверждении своей догадки он осторожной поступью двинулся вперед, чтобы изучить место, в которое попал. Проделав несколько шагов вперед, Бенджамин во что-то уперся ногой. Свободной рукой он ощупал этот предмет – перед ним стоял стол. Обойдя его по кругу, священнику показалось, что он довольно внушительных размеров с поверхность, украшенной резным орнаментом.
Внезапно возникшая перед ним вспышка света резко врезалась в глаза, заставив зажмуриться. Он исходил из противоположного угла комнаты. Уже открыв их, он увидел перед собой девушку. Свет, исходящий от свечи, падал на ее лицо, освещая миловидные черты. Она явно была испугана, и пока он думал, как начать разговор она развернулась и скрылась в темноте, оставляя после себя отблески света, исходящие от свечи. Внезапно появившись, она так же внезапно исчезла.
Пребывая в недоумении, Бенджамин остался стоять на том же месте. Девочка на его руках заплакала, и он почувствовал, как теплая струя стекает по его руке.
— Только не это, — выпалил он шепотом, утирая свою руку сухим краем ткани.  — Тихо-тихо — пытался успокоить ее отец, нежно покачивая из стороны в сторону.
В эту самую минуту, хозяйка дома дала о себе знать.  Из угла один за другим, вереницей, светильники наполнились светом, делая комнату ярко освещенной. Девушка стояла поодаль, словно лесная нимфа. На вид ей было не больше двадцати пяти лет. Тонкий стан завораживал Бенджамина, не давая отвести от нее взгляд. Медного цвета волосы были аккуратно убраны в косу, украшенные красной лентой, ниспадая на грудь.
— Что вам нужно, — раздался громкий уверенный голос девушки.
Ее голос заставил священника опомниться. Сейчас он смотрел на нее совершенно другими глазами. Образ нимфы растворился как маленький кусочек льда, кинутый в горячий поток воды. Перед ним стояла уверенная, сильная женщина. И он поймал себя на мысли, что испытывает страх. Ее пронзительный взгляд словно прожигал его изнутри. Мелкая дрожь пробежала по телу, и словно ища спасения, он крепко прижал к себе младенца. От волнения его лицо сделалось красным, а грудь сильно сдавило по бокам.
Поняв, что не сможет получить от незваного гостя вразумительного ответа, ворожея пересекла комнату и, подойдя к нему вплотную, взяла ребенка на руки. От нее пахло лесными травами. Бенджамин был не знаток в этой области, но ему показалось, что это была смесь шалфей и мелиссы.
— Что-то с ребенком, — спросила она. — Он болен?
— Я не знаю можно ли это назвать болезнью или недугом, — нерешительно начал он. — Я думаю вам лучше все увидеть своими глазами.
Девушка бережно положила ребенка на стол и откинула ткань. Увидев врожденное уродство, она не выразила никаких эмоций. Несколько минут они провели в молчании и это были самые долгие минуты в его жизни. Наконец она оторвала свой взгляд от малышки и развернулась к нему всем телом.
— И что вы хотите от меня?
— Я хочу узнать правду. Я хочу понять, что с ней, — растерянно ответил отец ребенка.
—Она истощена, — вынесла свой вердикт девушка. — Вы вообще давно её кормили.
— Давно…но на это были свои причины, — спотыкаясь через слово, пытался оправдаться Бенджамин, — Вы, наверное, меня неправильно поняли. Я бы хотел узнать другое…
— Что же, — поинтересовалась ворожея, высоко подняв брови в изумлении, будто не понимает, о чем он говорит.
— Зачем вы играете со мной. Вы прекрасно всё видите и понимаете: ребенок – безобразен. Я пришел к вам за правдой, ибо только вы можете помочь мне. Прошу же не томите, скажите мне то, зачем я пришел.
Священник сказал все это на одном эмоциональном порыве, и, какого же было его удивление, когда девушка в голос рассмеялась, стоило ему замолчать. Такое ее поведение не на шутку разозлило прежде терпимого Бенджамина. Никто и никогда прежде не позволял себе насмехаться над его словами, тем более так откровенно.
— Я не вижу в этом ничего смешного, — вслух озвучил он свое возмущение, — Как вы не понимаете, у меня в семье горе. Мой мир разрушился. За что мне было послано такое наказанье.
После этих слов девушка снова сделалась серьезной.
 — Дети не могут быть наказаньем, Ваше преподобие. Не заставляйте меня выполнять вашу работу и читать морали, прячась за законами религии, – с неким превосходством в голосе произнесла она.
Эта была словно пощечина. Её слова задели его и поставили на место.
— То есть я правильно понимаю – вы считаете, что ребенок проклят. Поэтому вы пришли ко мне.
— Да, все верно, — смиренно ответил он.
— Простите мне мое поведение, отче, но я буду говорить напрямую. Ведь вы за этим пришли, как говориться…
— Я только этого и прошу, — быстро проговорил священнослужитель, глядя на нее молящими глазами.
— Прошу меня не перебивать, — рассерженно произнесла девушка и отошла в сторону, повернувшись к нему спиной. — Вы хотите знать, проказ ли это дьявола – направила она свой вопрос не столько Бенджамину, сколько в пустоту. — Мой ответ – ни да, ни нет. Видите ли, в чем дело, — повернувшись, обратилась она к нему, — Ребенок, несомненно, обладает силами, иначе бы она давно отправилась в лучший из миров. Я почувствовала это, едва взяв ее на руки. Но насколько я понимаю, вас это страшит.
Священник молча кивнул в знак согласия.
— Вы должны понимать главное. Это не проказы и не наказанье - это дар Божий. Он послан ей с небес. И вы должны быть благодарны, что у вас появился такой ребенок.
— Я не понимаю, — пребывая в ступоре, ответил он. — Что это значит?
— Я даже не знаю, как вам это объяснить. Понимаете, она не такая как все. Этот ребенок особенный. Ей даны силы при рождении.
—И если она не такая как все, то это рано или поздно проявиться, — заключил священник.
— Все верно, — согласилась девушка, смягчившись в голосе от того, что смогла до него донести.
— И что мне теперь делать? Я не могу позволить себе такого ребенка. Моя жена… Нет, это просто безумие какое-то. Возможно ли сделать так, чтобы, как вы их называете - силы исчезли. Чтобы она стала обычным человеком?
Она отрицательно покачала головой, а на ее лице снова заиграла усмешка.
— Вы сами не понимаете, чего просите. Никто в этой жизни не выбирает - кем родиться. И если этот ребенок был послал вам – значит так оно и должно было быть. Как вы не понимаете, она сможет помогать людям, лечить их…
— Как вы?
— Вполне вероятно. Это зависит от вас. Если вы приложите усилия – она сможет помочь многим.
— А если нет?
— А если нет, то она станет самым несчастным человеком на этой земле. Поймите это и услышьте меня.  Родители закладывают в ребенка семя, которое потом прорастает. И только вы решаете, что это будет колючий кустарник или прекрасный цветок.    
— Я не могу, право, не могу — бессвязные фразы вылетали из его уст, а разум отказывался принимать очевидное. — Что я скажу своей жене? Она убьет ее, если заметит, что она особенная. Я не могу вернуться с ней.
— Что сделает ваша жена, — не поверив тому, что услышала, переспросила чаровница.
— Она обезумела, едва увидев её. Идгит погрозилась умертвить младенца, если я сам не избавлюсь от неё.
— Поэтому вы здесь? Ваша жена захотела убить своего ребенка и все, что вы смогли сделать в этой ситуации — это сбежать? — возмущению ее не было предела и она, не стесняясь, высказывала ему свое недовольство, — Я не могу себе вообразить, неужели вы не можете повлиять на свою жену и готовы прогибаться под каждое ее решение?
Слова, сказанные ворожеей, заставили его почувствовать себя немощным и жалким. Он и сам прекрасно понимал, что давно потерял власть над своей женой и мало на что мог повлиять. Это была пощечина номер два.
— Я пришел к вам, потому что вы моя последняя надежда.
— И на что, же вы надеялись?
Их разговор был накален до предела, каждый прозвучавший вопрос звучал всё громче.
— Я надеялся на то, что вы разуверите меня в проклятье. Я верил в то, что вы способны помочь. Что она окажется такой же как все.
— И что же поменялось. Я разве сказала, что она проклята или …
— Вы сказали, что она не такая как все. А это значит, что рано или поздно Идгит это заметит. Вы сами понимаете, что скрыть очевидное пока никому не удавалось. 
Девушка замолчала, не подавая вида, что он, проявив бестактность, перебил ее, несмотря на ее предупреждение. Она подошла к малышке.
— А что вы собственно хотите от меня, — не отрывая глаз от дитя, спросила она.
— Возьмите ее себе.
— Что вы сказали? — спросила девушка, повернувшись.
— Возьмите ее себе, — повторил он
— Вы хоть понимаете, что предлагаете.
— Понимаю. И также я понимаю, что это единственное верное решение, которое поможет сохранить ей жизнь.
Она, было, открыла рот, что высказать ему все, что думала обо всем этом, но он не дал ей это сделать.
— Выслушайте меня.
— Я не хочу это слышать, — бросила в его сторону ворожея.
— Прошу. Я молю вас, как никого никогда не молил. Хотите, я встану на колени? – и, не дожидаясь ее согласия, он тяжело упал наземь, — Прошу, только выслушайте меня.
Она смотрела на него с нескрываемым отвращением, но все - же дала сказать.
—Я пришел к вам не по своей воле. Если вы думаете, что для меня это легко – то вы глубоко ошибаетесь. Поймите, у этого ребенка нет не единого шанса быть счастливым в моей семье. Если она останется со мной, то у неё только два пути. Первый - она примет смерть от рук матери, пребывая во младенчестве, и, поверьте, это наименее жестокий путь. Второй – она подрастет и всю свою жизнь будет испытывать на себе раскаянье за дарованную ей силу. Идгит будет издеваться над ней потому, что она другая, превращая каждый день в страдания. И вы правы, я слабый и ничтожный человек, потому что не смогу ей помешать. Я прошу вас быть милостивой и не отказывать мне в моем прошении. Я хочу, чтобы моя дочь была счастлива. 
Договорив, он утер застилающие глаза слезы. 
Смысла продолжать разговор она не видела и поэтому поспешила распрощаться со своим нежданным ночным гостем.
— Если это всё, то я оставлю вас. Ночью в лесу небезопасно. Вы можете переночевать здесь, а утром отправиться в дорогу.
— Помогите ей. Это единственное чего я прошу.
— Я не могу ничем вам помочь, — повернув на него голову, тихо произнесла она.
— Но прошу…
— Утром вы должны покинуть мой дом, — уже громче строго произнесла ворожея, — Вместе с ребенком, — холодно прибавила она. – Я принесу вам вашу постель.
Оставшись одна в небольшой коморке, она открылась своим чувствам. Заглушая стон, вырывающийся из ее груди, она прикрыла рот рукой. В этот самый момент она ощущала себя палачом, который передал на верную смерть ни в чем не повинное дитя. Прекрасно понимая головой, что не может взять себе ребенка, она ничего не могла поделать с сердцем, которое просило одуматься и послушать то, что оно так настойчиво шепчет. Две противоречивые сущности разразили скандал в ее разуме. Наконец утерев лицо от слез, она вскинула голову вверх и прикрыла глаза. Она увидела себя и маленькую девочку, которая бежала ей навстречу и на лице ее невольно появилась улыбка. Ворожея поняла, что не хочет отдавать ее отцу. Она оставит ее себе. Взяв одеяло с верхней полки, она полная решимости вошла в комнату, в которой оставила путника. Комната была пуста. Священник сбежал, оставив свою дочь, так и не узнав о благородстве молодой девы.