Гонимые тенью - 3

Никогда прежде он не бежал с такой прытью. Гонимый лесом, Бенджамин постоянно оглядывался назад, дабы убедиться, что за ним никто не следит. Длинные одежды мешали ему, цепляясь за корни деревьев и превращая ткань в разорванные лоскуты. Но теперь это было неважно. Он двигался вперед, не взирая ни на что, оставляя содеянное позади. С каждым шагом, он всё больше отдалялся от дочери, пытаясь заглушить душевную боль.
«Как ты мог оставить её там?» — пульсировало в его голове, разрывая сознание на части. Уверенность в том, что поступает правильно, таяла с каждым мигом и с каждым вздохом. Твердость и непоколебимость выбранного решения меняла границы, выражаясь в новых ипостасях. «Это все неправильно! Вернись», — удушающе молила одна часть его души, разъедая нутро. Но холодный разум продолжал стоять на своем и Бенджамин всё дальше отдалялся от рокового места.
Продолжать движение в том же ритме он мог недолго. Дыхание сбилось. И о чем он только думал. После продолжительного пути, силы не успели восстановиться и он почувствовал одолевающую его слабость. Каждое движение сопровождалось невыносимой болью. Но чувство того, что его отсюда гонят, не покидало. Он был здесь чужаком, а теперь еще и предателем по отношению к своей дочери.
Окончательно устав, он остановился. Бенджамин прикинул, что достаточно отдалился от дома ворожеи, чтобы позволить себе отдышаться. Обернувшись, он посмотрел туда, где находилось жилище юной девы.  Теперь оно станет новым пристанищем его дочери.
— Я не мог поступить иначе, — сказал он твердо, убеждая в этом прежде всего себя самого.
Напоследок бросив взгляд в сторону дома целительницы, Бенджамин продолжил свой путь наверх, к дому.
Погода менялась на глазах. Сопровождающий его гул деревьев усилился. Первая капля упала священнику на макушку. Посмотрев наверх, он получил еще несколько дождинок в лицо – ударившись об преграду, они стекли по его щекам, оставив холодный след. Нужно было торопиться – впереди мужчину ждал резкий подъем, обойти который  не было времени. Во чтоб то ни стало он должен оказаться в Каролде до наступления рассвета. Редкие капельки приземлялись на землю, питая ее, затем дождь усилился и наконец, превратился в ливень. Передвигаться становилось все труднее. Мокрая и уже тяжелая одежда, заставляла тело священника дрожать от холода. Ноги застревали в размокшей глине, вязкая она образовывала вокруг ступень большие комья. Вскоре от такой нагрузки конечности начали неметь. Все мышцы были напряжены, а тело содрогалось от холода.
Сил идти дальше не было. Он готов был сдаться, здесь и сейчас - признать поражение и отдаться судьбе. С губ сам собой вырвался тихий смешок. Бенджамин ненавидел и призирал себя. Идгит, ребёнок, лес, ворожея, — все события последнего дня смешались в один большой ком. Закрыв глаза, он начал смеяться громче. Теперь он понял свою жену Идгит и её истерические атаки. То самое чувство, когда настолько плохо, что остается только смеяться. Громкий смех, исходящий из самой глубины живота, пугал его самого. Упав в грязь, он выпрямил ноги, наблюдая, как она струиться по его телу, затекая под одежды. Обратив лицо к небу, он позволил дождю струиться по нему, омывая земляные разводы. Он не мог перестать думать и изводить себя. За возможность утратить, хоть ненадолго, способность мыслить, он отдал бы многое. Он понял главное, он бежал не от ворожеи и не от ребенка – он бежал от самого себя. И вот один Бенджамин догнал другого, и теперь душил последнего совестью.
Послышался треск сломанных веток, заставивший мужчину умолкнуть. Резко встав Бенджамин начал судорожно оглядываться вокруг себя, но не мог разглядеть ничего кроме кромешной тьмы. Внутри образовался комок страха, а по телу пробежала неприятная дрожь.
— Кто здесь? — в безнадежной попытке выкрикнул он в пустоту.
Снова послышался треск, но уже значительно ближе. Погруженный в состояние паники, священник, попытался взять себя в руки. Мысли в голове начали быстро бегать в поисках решения.
«Найти палку, чтобы оборонятся»,— решил он.
 Вертясь из стороны в сторону, руками он пытался нащупать подобие коряги, чтобы иметь возможность защититься от того, что неумолимо двигалось на него из темноты. Наконец рука уперлась во что-то твердое. Крепко схватившись, он потянул её на себя, вырывая из грязи. Промокшая древесина, могла разломаться от первого же удара с противником, но это было лучше, чем ничего. Он был близок. Мужчина слышал каждый шаг, с дрожью ожидая их встречу.  Реагируя на каждый звук, он размахивал своим оружием в воздухе, надеясь испугать это существо. Нервное напряжение нарастало и сводило его с ума.
— Если мне суждено здесь погибнуть, Господи, прошу, забери меня. Я заслужил принять смерть. Я плохой человек, дети мои: Марта, Элва, Айк и Линн… простите меня, и храни вас Всевышний, аминь», — поднимая глаза к небу, обратился он к Богу.   
— Давай! — крикнул Бенджамин туда, где слышал шорох. — Я тебя не боюсь! — Выходи.
 В тот момент он чувствовал отвагу, какую не чувствовал никогда прежде. Стоя напротив деревьев, где слышал звуки, он готов был принять брошенный вызов.  Два глаза засветились в темноте подобные тем, что он видел у входа в дом к ворожее.  И не сумев сдержать крик, он выронил палку, служившей ему единственным средством обороны, и стремглав побежал вверх.
Скользкая дорога не давала передвигаться быстро. Боясь обернуться, он что есть мочи, пытался оторваться от неизвестного преследователя. Одна нога соскользнула, и он упал ниц. Мокрая грязь струилась по лицу. Кусочки земли попадали в рот. Выплевывая содержимое, он не мог избавиться от скрипа земли на зубах, заставлявшего его тело покрываться дрожью.
Бенджамин попытался встать, крепко зацепившись за  корень дерева, что торчал из земли, но слабое тело было ему неподвластно.  Ударившись головой о корень, священник упал в грязь и потерял сознание. 

Открыв глаза, он увидел, что находится в светлой, пустой комнате. Бенджамин лежал на спине, упираясь на плоскую и мягкую поверхность. Медленно ведя по ней рукой, он поймал себя на мысли, что ему нравятся эти ощущения. Вставать не хотелось – тело постепенно наливалось приятным теплом, а спокойное дыхание давало ощущение полного блаженства.
Внезапно что-то пронеслось перед глазами. Вдали послышался звонкий девичий смех, заставивший его встрепенуться. Привстав на локти, мужчина замотал головой, словно проверяя свои ощущения.
«Показалось видимо»,— подумал он.
Но стоило Бенджамину вновь прилечь, как резкий смех раздался снова. На этот раз он смог разглядеть край платья что, едва показавшись, скрылось в неизвестности. Внутри загорелось безумное желание. Не в силах больше себя сдерживать он резко вскочил на ноги. Голос, который подавала дева, не давал потерять её вида. Но пробежав немного, он упёрся в непонятно откуда взявшуюся, словно выросшую из земли, стену. Обернувшись, он также наткнулся на преграду. Это был тупик.
 Судорожно ощупывая каждый дюйм окружающих его стен, он пытался найти какую-либо подсказку или тайник, который помог бы ему выбраться. Но как бы он не старался, ничего найти не мог. Его поиски прервал смех прямо за спиной. Мелодичный и живой, этот голос ласкал его слух, и он готов был покорно следовать за его хозяйкой.
Обернувшись, он увидел её: с тонкой точеной фигурой, девушка стояла к нему спиной, а длинные пшеничного цвета волосы переливались и отражали яркими солнечными блики. Стен больше не было, они исчезли также незаметно, как и появились.
При виде девы глаза Бенджамина засверкали и как будто поглощенный опиумом, он протянул к ней руку, желая прикоснуться. Ах, это милое создания! Как она была прекрасна и желанна.  Ему казалось, что она стоит рядом и вытянутой руки должно быть достаточным, чтобы дотронуться до нее, но он ошибался. Она неумолимо отдалялась от него. Сделав шаг, он сделал очередную попытку прикоснуться к ней, но она снова оказалось на не досягаемом расстоянии.
— Не уходи! Я не причиню тебя вреда, — прокричал Бенджамин девушке в надежде, что та остановится. 
Он бежал за ней изо всех сил, но она не становилась ближе. Она неумолимо отдалялась, не повернув на него своего лика. Обессиленный, он упал на колени и принялся биться челом об пол. Он слышал свой голос, но не отдавал отчета тому, что вылетает из его уст.
— Я опять потерял тебя… Не покидай. Прошу. Вернись, вернись. Вернись…. Прошу.
Он чувствовал непосильную утрату всей своей жизни. Как будто с ее уходом ушла часть его души.
На плече он увидел локон светлых волос. Нежные и мягкие они ласкали его лицо. Но лишь он попытался подняться с колен или обернуться, чтобы увидеть ее воочию, как резкий толчок в спину, заставлял его клониться низко к полу, касаясь его лбом. Поняв намеки девушки, Бенджамин готов был принять ее правила игры, лишь бы находиться рядом и испытывать то, что сейчас он испытывал к ней. Закрыв глаза, он ощущал, как волосы сначала покрыли оба его плеча, затем тонкая прядь упала на лицо. Казалось, они живут отдельной от своей хозяйки жизнью. Но это его не волновало, лишь бы это не заканчивалось как можно дольше, и они продолжали ласкать его. 
Их становилось все больше, и он поймал себя на мысли, что становится сложно дышать. Мужчина пытался убрать их, но лишь прикоснувшись к ним рукой, они крепким узлом сковали горло и принялись душить. Как стая озлобленных змей они сковали его руки, обвили лицо и шею.… И сейчас его тело в судорогах проживало свой последний миг. В глазах потемнело.   Последнее что он помнит – это женский пронзительный, оглушающий его крик.

Бенджамин резко открыл глаза. Сердце бешено стучало в груди. Не понимая, где находиться и что приключилось с ним, он попытался подняться, но боль отзывалось во всем теле. Глубоко выдохнув, он с трудом поднялся на ноги. Голова раскалывалась. Рукой он дотронулся до лба, где уже образовалась значительных размеров шишка и, не заметив грязь на своей руке, размазал ее по оставшемуся нетронутым чистому участку кожи.  Бенджамин постарался восстановить ход вчерашних событий, отчего голова начала болеть сильнее. Так он вспомнил про ночную встречу с неизвестным существом, которое оставило его в живых. Подняв глаза к небу, он поблагодарил Господа за сохранённую жизнь и отправился в путь. До рассвета оставалось не так много. Нужно спешить. 

Ночь выдалась грозной, все дождевые бочки, расставленные по периметру дома, были наполнены до краев. Окунув по локоть руки в одну из них, Бенджамин умыл лицо. Растирая грязь по телу, он содрогался от холода. Взяв в руки щетку с крупным ворсом, которую всегда на местном рынке покупала Идгит, он растирал свою кожу с ненавистью к самому себе. У него складывалось ощущение, что она пропитала его всецело, залезла под кожу, проникла в кровь. И сколько бы он себя не тер, оставляя после этого красные полосы, ему уже никогда не удастся отмыться от этой черни, что он сотворил своими руками. Резкими движениями он сдирал с себя кожу, испытывая раздирающее душу раскаянье. Будто физическая боль могла дать угаснуть душевной, оставляя позади совесть, страх, злость, отчаянье. «Пора остановится» – сказал ему внутренний голос. Исполосанные красными линиями руки, горели жарким пламенем, и он еще раз погрузил их в обжигающую холодом воду.
Боясь разбудить детей, Бенджамин тихо отворил дверь дома. Внутри его уже ждала Идгит. Она не спала. Восседая за столом, жена держалась горделиво, высоко подняв подбородок, образующий между горлом и ключицей дугу.
— Ты сделал это, — лишенная присущей ей эмоциональности, холодно и равнодушно спросила она.
Бенджамин оставил её вопрос без ответа, позволив себе лишь оставить на ней мимолетный ненавистный взгляд. Больше ничего и не нужно. В этом взгляде Идгит нашла то, что хотела.
— Ты сделал это, — повторила она утвердительно.
 Лицо озарила усмешка, которая могла показаться дикой. В этот момент в его голове словно что-то пере щёлкнуло. В мыслях вновь пронеслись слова ворожеи: «Ты не можешь повлиять на свою жену! Ты не на что не можешь влиять! Ты немощен! Ты жалок! – смеясь, произносил образ целительницы в его голове. И эта довольная ухмылка на лице жены, словно сам дьявол одарил её этим. От ненависти дрожь пронзила тело. Крепко сжав руки в кулаки, он старался справиться с собой. Словно в агонии перед смертью он не мог разобрать, что происходит вокруг.
— Я беспокоилась за тебя, — услышал он ее голос, когда она подошла к нему ближе.
Рука скользнула по его волосам, она делала так всегда, когда хотела его успокоить. От этого прикосновения, ему сделалось больно, словно она могла обжечь его одной только своей рукой. Хотелось оторвать руку, убраться её подальше, но он сдержался.
— Нам нужно поговорить, — сказал он, поднимая на неё внешне спокойные глаза.
— Да, давай поговорим.
— Не здесь Идгит. Здесь мы можем быть услышаны, — кивком головы он указал на спальни детей.
— В спальню, — предложила она.
— В барак, — отрезал он и подтолкнул жену к выходу.
Не многие в Каролде могли похвастаться наличием барака на своей территории. Деревянный, он был небольших размеров и служил, главным образом, для хранения разного, ненужного хлама. Многие вещи не принадлежали ни Бенджамину, ни его семье, а достались в наследство от прошлого священнослужителя, закрепленного за этой землей. Без надобности он стоял близ жилого дома, большую часть времени пустуя понапрасну.
— Проходи, — сдержанно сказал Бенджамин жене, когда та подошла к бараку по выложенной дикими камушками тропинке.
Шелестя юбками, она проскользнула внутрь, скрываясь в темноте. Зайдя следом, он запер дверь на засов. Направившись к куче разбросанного хлама - достал лампу и протер ее влажной, тыльной стороной своей одежды.  Наполнив комнату светом, он нашел глазами Идгит. Она стояла у противоположной от него стены. Заметив его взгляд на себе, она еле видно улыбнулась.
— Ты хотел поговорить, — нарушив тишину, произнесла она.
— Хотел, — машинально ответил Бенджамин и замолчал в ответ.
— Ты убил её, — спросила она так просто, как-будто речь шла о простых вещах никак не связанных с убийством.
— Ты убил её, — повторила Идгит громче, не дождавшись ответа. 
Лицо Бенджамина за доли секунды изменилось. Стремглав, пересекая комнату, в следующий миг он уже стоял напротив неё. Он чувствовал её порывистое дыхание, то ли от страха, то ли от возбуждения, вырывающееся из груди.
— Ты убил её, — шепотом, касаясь воздухом его лица, произнесла она снова.
— Да, — выкрикнул он, сотрясая от душевного, прожигающего стены крика, — Да, да, да, — повторял он с каждым словом, опустошая себя изнутри, — Я убил своего ребенка. Я убил её. Убил! Это ты хотела от меня услышать?
— Тебе нужно успокоиться, — как ни в чем не бывало, сказала Идгит.
— Ты просишь меня успокоиться? Посмотри на мои руки, — он поднял трясущиеся ладони перед лицом жены. — Этими руками, этой ночью, я вершил правосудие против своей дочери. Вот этими руками. И ты просишь меня успокоиться.
— Я понимаю, что это было нелегко, — снова прикоснувшись к его волосам, выражая понимание, произнесла Идгит. — Но ты должен знать, что все сделал правильно. Ты спас нашу семью и предостерег от будущих несчастий, которые могли бы произойти. Этот ребенок был проклят дьяволом.
— Замолчи, — заорал он, стукнув кулаком стену рядом с её головой.
— Все успокойся, милый, — кинувшись ему на шею начала успокаивать его Идгит. — Теперь все будет хорошо. Все будет как прежде.
— Нет! – закричал Бенджамин, отталкивая её от себя.
— Мы забудем это как страшный сон. Теперь нашей семье не угрожает опасность – быстро лепетала она, пытаясь приблизиться к нему.
— Нет! – дав ей хлесткую пощечину, выкрикнул он. 
Изумленная Идгит приложила руку к своему лицу, не веря, что он смог это сделать.
— Нет! — он шел на нее, загоняя в угол. — Нет! Все не будет как прежде. Теперь уже никогда не будет, неужели ты этого не понимаешь? Ты разрушила нашу семью. Ты заставила меня убить собственное дитя. Ты! Ты! Ты!
Она не слышала, что он говорил еще. Монотонный звук наполнял ее голову. Она только понимала, что находиться в ловушке и что нужно из нее выбираться. Закрыв уши руками, она закричала что есть мочи:
— Хватит! Хватит! Я не хочу это слышать!
— Ты будешь меня слушать, Идгит. Будешь — заорал он, убирая ее руки.
— Хватит! — она начала махать руками, пытаясь его ударить. Дыхание становилось частым, стены плыли перед глазами и только перестающее слово «хватит» раздавалось в этой комнате.
— Да, уймись ты! – дав пощечину, сказал Бенджамин.
—Успокойся! — он ударил ее еще раз.
 Внезапная ненависть пронзила его. Он ненавидел ее за все. За то, что заставила отказаться от дочери, за то, что дети постоянно были свидетелями ее истерик, за неуважение к нему, своему мужу.  Следующий удар пришелся по животу, и она упала на пол. Скрючившись в комок, она закрыла лицо рукам, тогда как поток ударов рассыпался по ее телу.
— Хватит! — закричала она.
Но Бенджамин как будто не слышал ее и продолжал наносить удары. Его сознание отключилось. Он застал себя за избиением жены, как-будто это был не он, а кто-то другой. Он остановился лишь тогда, когда Идгит перестала извиваться на холодном полу. Не понимая, что случилось и что на него нашло, он наклонился к ней удостовериться, что она дышит. Дыхание было слабым. Падающий свет лампы освещал её лицо: полуоткрытые глаза, из которых медленно текли слезы, застывшая на губах гримаса страха.
Бенджамин взял ее на руки и отнес в дом. Положив жену на кровать, он присел рядом. Сжавшись в комок, она не давала простыне высохнуть от нескончаемого потока слез. Сейчас ему было её жаль. Он провел рукой по ее волосам.
— Я так любил тебя, — сказал Бенджамин. — Ты слышишь? Я любил, — из глаз его текли слезы.
— Ты слышишь меня? — он начал трясти ее.
— Я знаю, что слышишь. Знаю. А ты все убила во мне. Любовь, уважение – все. Не будет так, как прежде. Я просто не смогу.
Она молча плакала, не проронив ни слова.
— Ты скажешь что-нибудь мне? — уже собираясь уходить, спросил Бенджамин.
— Хватит, – еле слышно произнесла Идгит.
Утерев слезы, он вышел из комнаты, оставив её одну.
Солнце медленно поднималось над небосводом, освещая привычные глазу улочки Каролда. Бенджамин посмотрел в окно. Первые люди уже начинали вываливаться на улицы, спеша по своим делам. Вот уже послышались первые недовольные возгласы люда относительно напрочь размытых дорог. Лошади не смогут вывезти повозки, а лемеха застрянут, не принося никакого толка.
Глаза священника слипались, призывая его поспать, но он отклонял ярое требование своего организма. Ему нужно было решить, как поступить дальше. Внутренний диалог, производящий феерию в его голове, находился на пике.
«Похороны должны состояться завтра. Что сказать? Ребенок умер во младенчестве, а значит, прощание не обязывает меня выставлять на показ его тело. Нужно, чтобы все узнали. Да. Рынок. На рынке я смогу охватить всех. Никто ведь не знает, что девочка жива. Только ворожея, но и она не сунется на нашу территорию. Или нет? Мона!  Точно, Мона стала свидетелем того, что девочка безобразна и может ляпнуть кому-нибудь, если уже не… А там начнутся пересуды, сомнения по поводу того, что ребенок не был показан на похоронах. Срочно Мона. Мне нужна Мона…»
— Папочка, что-то случилось — перебила его размышления Линн.
— А? – испугавшись, ответил он.
Ее появления было для него неожиданным. Глубоко выдохнув, Бенджамин успокоился и как можно более спокойным тоном поинтересовался.
— А с чего ты это взяла?
— Когда я подошла, у тебя было страшное лицо, и ты махал руками, — она сделала паузу, медленно обводя глазами лицо отца, — У тебя кровь, — указала она на его подбородок.
— В самом деле? — утерев рукой лицо, как-будто, не веря в сказанное ей, изумился он.
— Папа, почему у тебя кровь? — не отставала Линн.
— Потому что — грубо ответил отец, не сдержавшись, — Ты вечно лежишь туда, куда тебя не просят. Почему ты вообще здесь? Не спиться?
Линн расплакалась. На шум подбежал Айкен. Заслонив собой сестренку, он готов был защищать ее от нападок отца.
— Что орешь с утра пораньше,— резко бросил Айкен.
—Поговори мне еще. Марш в кровать и ее забери с собой. И чтобы в ближайший час никого не видел. Когда надо будет, сам позову вас, ясно?
 — Пойдем Линн, — обратился Айкен к сестре,— Не плачь, он просто не в себе.

Перед тем как выйти в люди, священник еще раз ополоснул лицо. Кровь, которую заметила Линн, была не его – по всей вероятности она принадлежала Идгит. От одной этой мысли, его передернуло. Он не мог поверить в то, что сделал своими руками.
«Мона, мне нужно к Моне» — витало в его голове. «Но сначала - рынок». Таков выбор был не случаен. Запустить воронку сплетен должен был он сам, а  не кто иной. А где как не на субботнем рынке можно было это сделать в кратчайшие сроки и с наименьшими усилиями.
По пути он встречал много знакомых лиц и каждый из них непременно считал за честь поздороваться с ним со всеми почестями. В обычный день это даже радовало, ведь это означало, что он добросовестно выполняет порученную ему священным саном службу. Преподобный старался держаться, сохраняя доброжелательность на своем лице. Учтиво приветствуя прихожан, он не обмолвился ни словом о своем горе. План священнослужителя был куда прост. Сообщить информацию одному человеку - один раз. А дальше молва сама собой потянет выстроенную нить. Осталось найти такого человека. Оценивая варианты, он остановился на Миранде - сплетнице каких только поискать. Не более тридцати пяти лет, не дурна собой – сказал бы любой при виде этой женщины. Но за миловидной внешностью скрывалась нечто иное. Стоило Миранде открыть рот как громкий голос и оживленный, полный чувств смех – вырывался наружу, не оставляя никого равнодушным. Мужчины сворачивали головы, увидав этот огонь, переполняющий мирское тело. Надо сказать, она неустанно этим пользовалась – сами посудите за пять лет, она сменила четверых мужей и, казалось, это был не предел. Но мужчины не были её слабостью. То, что действительно будоражило её кровь -  сплетни. Желание узнать первой то, что никому давеча не было известно. Видеть удивление на лицах людей, отвечать на вопросы и оказывать сочувствие – вот её стихия. 
Сейчас Бенджамин наблюдал, как Миранда разговаривает с какой-то дамой. Ее лицо было ему знакомо, он даже видел ее пару раз на службе, но не помнил ее имени. Беседа была оживленной, он это понял по удивленно выпученным глазам Миранды и ее резкой жестикуляции руками. Прервать их разговор было бы грубым с его стороны, и он решил подождать, тем временем делая вид, что рассматривает товар на ближайшем прилавке. 
Наконец боковым зрением он заметил, что Миранда прощается со своей собеседницей и прямиком направился к ней. Женщина шла довольно быстрым шагом, и их дистанция со священником возрастала. Пробираясь сквозь толпу людей, он пожалел, что не нашел место для ожидания своей цели поближе. Миранда остановилась на месте и несказанно радостный, Бенджамин воспользовался данной ему возможностью догнать ее.
— Миранда, как долго не выдавалось мне удовольствия лицезреть вас в моем храме.
— Доброго вам дня, ваше Преподобие, — поприветствовала она священника, — Ну знаете ли, столько дел, столько дел. Разве управишься со всем. Тут то Тина, третья сестра моего второго мужа рожает, то Римона, кузина моя при смерти, то вообще вон на ровном месте шла и ногу вывихнула, хожу прихрамываю…
—Прихрамывает? Я еле ее догнал, – подумал Бенджамин, в это время кивая головой, чтобы поддержать разговор.
Нужно было дождаться, пока Миранда не выплеснет на него все сплетни и беды копившееся у нее внутри. Не придавая значения тому, что она ему говорит, и особо не вслушиваясь, он заметил, что она замолчала. Миранда стояла напротив него, с вопросительным выражения лица, ожидая от него ответа. Понимая всю нелепость ситуации, он не нашел ничего лучше, чем спросить:
— Простите, вы что-то спросили меня?
— А! Да, Ваше Преподобие, я спросила, что вы, наверное, тоже упали, у вас вон шишка на голове.
— Ах, да,— спохватившись, отшутился он. — Ударился о дверь. Знаете ли, бывает - шел - не заметил, — ответил Бенджамин, потерев свой лоб, который от прикосновения отозвался болью.
Женщина понимающе кивнула. По ее суетливым движениям Бенджамин распознал, что она намерена распрощаться с ним. Нужно было переходить к волнующей теме, но как?
— Да, мне… — начала было говорить Миранда, но священник решительно её перебил.
— Но эта боль не сравнится с той утратой, что пережила моя семья, – продолжил он.
В глазах Миранды зажегся интерес.
— Но что случилось, — поинтересовалась она.
— Ребенок, что носила Идгит под сердцем, родился мертвым. Это очень сложно… Я просто… Не в себе…
— Ах, — воскликнула Миранда, прикрыв рот рукой. — Какое несчастье. Как же так. Не могу поверить. Примите мои искреннее соболезнования.
— Завтра в храме состоится прощание, и вы можете выказать свои соболезнования там.
—Да конечно, я приду, обязательно.
— Как хорошо, что я встретил вас. Рассказав, мне стало легче. Вы удивительный человек Миранда. Вам хочется раскрыть свою душу.
Последней фразой Бенджамин заложил в её голову мысль о том, что только она одна располагает информацией. Дело сделано! Теперь о его несчастье будут знать все без исключения.
— Ну, я пойду, мне еще нужно подготовиться к предстоящим похоронам.
— Мне тоже пора, — поддержала его Миранда, сгорающая от нетерпения с кем-нибудь поделиться, — Еще раз примите мои соболезнования, отче, — на прощание произнесла она, поцеловав его руку.
Священник не успел покинуть рынок, как сменяющие друг друга возгласы наполнили его еще большим оживлением. 
— Какое горе, какое несчастье — доносились до него негодования Миранда.
Вокруг сплетницы уже образовалась достаточно приличная толпа, внимающая каждому её пророненному слову. И довольная тем, что является центром всеобщего внимания, и обладателем свежих новостей, Миранда принялась с трагизмом в голосе вещать недавно узнанные от первого лица вести. 
— Теперь можно быть спокойным, все узнают о случившемся и именно так, как нужно мне. Чуть не попался с этой шишкой, но и Миранда не промах, все видит, ничего не упустит. Осталось последнее, оповестить Мону раньше, чем она услышат все сама, – с этими мыслями священник направился к дому повитухи.

Бенджамин стоял напротив её двери. Устремив взгляд на кнокер, воспоминания переносили его ту ужасную, дождливую ночь. Тогда он еще не знал, что все в его жизни измениться.  Снова он стоит здесь, снова ангела смотрит на него, одаряя умиротворенным спокойствием ожидая момента, когда раздастся звук, сообщая хозяевам о прибытии гостя. 
На этот раз ему открыли быстро.
— Мое почтенье, Мона, — поздоровался первым священник.
— Доброго дня дай вам Господь, — встречно поприветствовала священника повитуха, приглашая пройти внутрь.
— Простите за столь нежданный визит. Просто обстоятельства не позволяют мне медлить.
— По-другому и быть не может, — вдохнула она, утомленно, — Что-то случилось?
— Случилось, Мона, случилось. Наша дочь…
— Умерла, —  озвучила свою догадку женщина.
Бенджамин опустив глаза в пол, кивнул.
— Что ж, — дав себе немного помедлить, произнесла Мона, —  Я сделала все что смогла. И предупреждала, что таков исход наиболее вероятен. Но если вы пришли за деньгами, — она протянула ему монеты, — То вот - только здесь половина. Остального у меня нет. Мне же нужно кормить на что-то свою семью.
— Да нет же, Мона. Я пришел сюда не за этим. Я не виню вас, нисколько. Даже и не думайте! Я не пришел выказывать вам свое недовольство проделанной вами работой. Цель моего визита носит иной характер. 
— Хм, — запрятав обратно монеты и скрестив руки на груди, произнесла Мона, — Дела начали принимать интересный поворот. И что же вы от меня хотите?
—Это касается облика девочки, — начал Бенджамин, произнося это как можно более корректно, — Понимаете, если кто-нибудь узнает, что с ребенком было что-то не так, люди начнут судачить. Это подставит под сомнением мой авторитет и веру, которую я ежедневно даю людям, обращающимся ко мне за помощью.  Вы понимаете меня? 
— Кажется да, — замялась повитуха.
— Скажите мне, Мона. Милая Мона. Вы кому-нибудь говорили о том, что видели той ночью?
— Нет, не единой живой душе. Вот вам крест.
— Я хочу, чтобы и далее это оставалось между нами. На вас ведь можно положиться, не так ли? — он протянул ей монеты.
С сомнением повитуха посмотрела на протянутые священником деньги и недолго думая, запрятала их к своим.
— Вы можете мне доверять. Никто не узнает подробности рождения этой девочки. Я даю вам свое слово.
— Просто забудьте об этом случае, Мона. Как будто его и не было.
— Прощальная церемония состоится завтра, — обернувшись, напоследок сказал он.
— Я приду.
Бенджамин уже собирался уходить, но Мона неожиданно окликнула его:
— Ваше Преподобие, мне, правда, очень жаль. Знаете, было в этом рождение что-то таинственно и необычное.
Священник понимающе посмотрел на повитуху, но предпочел ничего не отвечать. Прикрыв за собой дверь, он устремился домой.

Мона еще некоторое время стояла, смотря на дверь и прокручивая состоявшийся разговор. Роды со смертельным исходом уже случались в её практике и не раз. Но никогда прежде она не чувствовала такого опустошения и чувства утраты связанным с этим. Конечно, она не могла быть повинной в том, что случилось, но все же, в глубине души, чувствовала себя таковой.
Детей повитухе сейчас не было дома. Как и прочая другая ребятня, они не могли пропустить такое событие как рынок. Всего их было пятеро. Пятеро сыновей, которые не давали ей соскучиться. Недавно похоронив мужа, она пыталась справиться с заботами сама. Кролл покинул эту землю не больше года назад, когда их младшему сыну -  Коэну было всего три года. Конечно, муж не единожды подвергал Мону избиению, но, тем не менее, приносил в дом все заработанные на пашне деньги, так необходимые им.
— Так. Я должна успеть приготовила еду до возвращения сорванцов, — опомнившись, подумала Мона, выныривая из паутины собственных мыслей.
Отправившись в кухню, она принялась замешивать тесто, крепко сжимая липкую текстуру в своих сильных руках. Мона была уверена, что находится одна в доме и, не имея свидетелей разговора, сможет оставить его в секрете. Но она глубоко ошибалась.
В то утро Коэн поссорился с остальными братьями и самовольно принял решение остаться дома. Спрятавшись под кровать так, чтобы остаться незамеченным он все это время находился в выжидательной позиции. Мальчик не хотел, чтобы мама знала, что у него есть какие-то проблемы, ведь из-за этого могут наказать братьев, а эти в свою очередь в долгу не останутся. «Ябеда» и бойкот -  это самое малое, что может его ждать в этом случае. Как только Коэн услышал посторонний голос, он сразу же вылез из своего убежища и примкнул ухом к двери. Суть разговора была ему отчасти не понятна. Но он не сомневался в одном, он стал свидетелем чего-то поистине важного.

— Линн, пошли есть, — крикнула Марта, в суете раскладывая еду по плошкам.
—Линн, ты меня слышишь? — повторила сестра, — Мы все ждем только тебя. Не заставляй меня тащить тебя за уши.
Айкен сидел за столом, нервно постукивая пальцами по столу. Он уже пытался поговорить с Линн, но она наотрез отказывалась выходить, опечаленная утренним криком отца.
— Все еще не выходит, — поинтересовалась у Марты, вошедшая в кухню Элва.
— Нет. Как мама?
— Отказывается от еды.
— Что-нибудь удалось узнать?
— Если бы. Что я у нее не спросила, в ответ одно - молчание. Мне даже показалось, что она не слышит меня, — Ладно, — засунув в рот кусок вареной тыквы, заключила Элва, — Пойду схожу за Линн.
 — Удачи, — буркнул Айкен, приподнимая хмурый взгляд.

Элва зашла в детскую. Линн лежала на своей кровати, устремив глаза на потолок.
—Линн, — присев на край кровати позвала сестра, — Мы ждем тебя там все, что за фокусы. Ты почему такая неслушница?
— Папа утром накричал на меня. И сказал, чтобы я не выходила из своей комнаты, — доложила Линн.
— И что ж теперь? Папа был злой, вот и накричал. Неужели ты думаешь, что он желает тебе голодной смерти и был бы всеми руками и ногами против того, чтобы ты поела.
— Не знаю. Все равно не пойду! Пусть ему хуже будет. Вот умру от голода, тогда он поймет, что был не прав.
— Не факт, — засмеялась старшая сестра.
— Да ну тебя, — в ответ хихикнула Линн.
— Ну вот видишь, ты уже улыбаешься. Давай, пойдем, — потянув за руку Линн, сказала она. А уж если папа будет ругаться, то я весь удар возьму на себя.
Девочка села на кровать и крепко прижавшись к Элве, произнесла:
— Вот ты большая, я совсем не такая как мама с папой.
— Мы просто с тобой по одну сторону баррикад, а они по другую. Нужно держаться того, кто рядом, защищать его и поддерживать.
— То есть, ты держишься Марту, я держусь Айкена, а мама держится папу.
— Ну… В принципе так.
— А почему мы не можем все держаться друг друга? — просила Линн.
Вопрос младшей сестры обескуражил Элву, и она не нашлась, что ответить.
— Я не знаю Линн. Давай забудем то, что я сказала. Это ведь всего лишь мое мнение, не факт, что именно оно верное.
Девочка понимающе кивнула головкой.
— Пойдем?
— Пошли.
— Ну, неужели! Наша плакса решила выйти из комнаты, — разведя руки в стороны поприветствовала Марту Линн.
— Стоп — и выставляя на Марту указательный палец, сказал Айк, — Осторожно, не глотай, а то отравишься.
 Линн хихикнула, прикрыв ладошкой рот, чтобы не разозлить сестру.
— Все Айк, не зли сестру, — закончила Элва сев рядом с Мартой.
— Не обращай внимания, — шепнула она ей, зная, как успокоить легковоспламеняющуюся сестру.
Препирания детей нарушило появление отца. Все разом замолкли и начали разглядывать содержимое своих тарелок и возить по ним ложками. Только Элва на правах старшей дочери подскочила, чтобы поставить на стол еще одну чашку для отца.
— Спасибо, — сдержанно произнес Бенджамин, присаживаясь между Элвой и Линн.
Несмотря на то, что за последние сутки ни одна крошка не попала ему в рот, есть не хотелось. От запаха еды, свело внутренности, вызывая острое чувство тошноты. На самом деле, проблема была не в пище и истощаемых от неё ароматов – ему было тошно от самого себя. Дети ждали от него подробностей – это читалось на всех без исключения лицах. Хуже смерти есть только её ожидание. Вот и ему нужно было сказать то, что он должен был сказать. Оттягивая этот момент, он делал только хуже.
— Мне нужно вам кое-что сказать, — начал он, и внимательные лица устремились прямо на него.

— Вы все прекрасно знаете, как мы с вашей мамой ждали появление нового члена семьи. Но случилось непоправимое, — отец сделал выжидательную паузу, — Ваша сестренка умерла этой ночью, и мы ничем не смогли ей помочь.
Опустив глаза, все смолкли. Казалось, что каждый из присутствующих боялся даже вздохом нарушить возникшее безмолвие.
— Но это еще не все, — продолжил полным трагизма голосом Бенджамин,— Наша мама, убитая горем, лежит и не хочет вставать. Её сердце не желает внимать тому, что случилось. Мы все вместе должны позаботиться о ней.
Плечики Линн задрожали. Хлипая носиком, она пустила слезу.
— Доченька, — обратился он к Линн, приобнимая, — Не надо плакать. Это непросто, но мы должны оставаться сильными, — Ты помнишь я тебе рассказывал про души умерших и про лучший мир, в который они попадают?
Подняв на отца, распухшие, красные от слез глаза, Линн кивнула.
— Она сейчас там и ей лучше, чем нам. А если ты будешь плакать, — утирая слезы с ее щечек поговаривал Бенджамин, — То и она там будет плакать, смотря на тебя. Ты же не хочешь, чтобы кто-то из-за тебя плакал?
— Не хочу, — всхлипнула девочка, не унимаясь.
— Умница, — сказал он, шепотом поцеловав её в выемку на щеке, оставляя на своих губах солоноватый привкус слез. 
— Я вынужден оставить вас, — встав из-за стола произнёс отец, — Мне нужно еще многое успеть к завтрашним похоронам.
—Элва, — обратился он к дочери, — Позаботься о младших, я знаю, ты всегда с ними справляешься.
Напоследок он обернулся:
— Я люблю вас, не забывайте этого никогда. Чтобы не случилось.