Гонимые тенью - 13

На улице палило жаркое солнце. Весть о смерти пастуха заставила Преподобного Айкена покинуть свою обитель и направиться в дом покойного. Пот скатывался по его лбу, дышать становилось все тяжелее. Священнослужитель не переносил жару и старался лишний раз не выходить из спокойных, отдающих холодом стен церкви. До дома пастуха оставалось не больше мили, но решив сократить путь, он свернул с дороги на поле.
— Линн, — тихо произнес он.
Этот было невероятно. Он видел её здесь и сейчас. Это был не мираж и не сон. Айкен проверил это - больно ущипнув себя на руку. Это действительно была она. Сестра стояла к нему спиной, пшеничного цвета волосы развевались на ветру. На руке у нее висела плетеная корзина, в которую та складывала полевые цветы. Но почему она не предупредила о том, что прибыла в Каролд. Убыстряя шаг, Айкен сокращал расстояние, которое их разделяло.
— Линн, — крикнул он так, чтобы она услышала.
Сестра не оборачивалась. Вместо этого она присела, чтобы сорвать нежный голубой цветок.
Запыхавшись, Айкен подошел к ней и прикоснулся к плечу. Она обернулась.
— Доброго дня, Ваше Преподобие, — покорно склонив голову, сказала девушка.
Это была не она. Это была не Линн. Но она была непомерно похожа на его сестру. Лицо его выражало сомнение и слабость.
— Вам нехорошо? — спросила девушка, заметив его состояние.
— Нет, я просто… — начал он, но запнулся. Затем утерев ладонью, скопившийся на лбу пот продолжил:
— Я просто перепутал вас с моей сестрой…
— Мы так похожи, — поинтересовалась она.
— Невероятно. Похожи.
Он не знал, что еще сказать ей. Девушка тоже молчала в ответ. Эта неловкость была неприятна обоим.
— Я никогда не видел вас раньше.
— Это понятно. Я прихожусь дальней родственницей Моне. Они приютили меня на время.
— Ах, Мона. Я знаю ее. Я слышал она больна?
— Да, я помогаю облегчить ее тяжбы.
— Что ж это благородно.
Они снова замолчали. Айкен внимательно рассматривал ее лицо, отмечая для себя все большее сходство девушки с Линн. Она улыбнулась, и смутившийся священник отвел взгляд.
— Я буду рад вас видеть у себя в церкви. Если захотите исповедоваться я всегда к вашим услугам.
— Спасибо, ваше преподобие.
— Могу я узнать ваше имя?
—Керенса.
— Надеюсь, мы еще увидимся. Еще раз простите, если напугал вас, — напоследок сказал Айкен и, утерев свой лоб, пошел своей дорогой.
Он уже не понимал, куда он идет и зачем. Все его мысли были заняты ей. Внутри него происходила феерия, всплеск, который сложно описать словами. Он не заметил, как подошел к дому покойного и постучал. Дверь открыла вдова, и только увидев ее мрачное лицо, он спрятал улыбку, которая озаряла его лицо.
— Я вас провожу, — сказала ему женщина.

***
Жар охватил ее бренное тело, и став его заложницей она потеряла над ним власть. Горячая волна чередовалась с холодной, окутывая бедную женщину и превращая в подобие живого, но несравнимое с ним. Она не чувствовала себя живой – жизнь больше не била бурной рекой, а теплилась в ее жилах, напоминая грязный ручей, оскверненный мыслями и поступками, что воплотила она за свой век. Огненное дыхание, вырывалась из губ, делая их сухими. Каждый вздох, миг, удар сердца – боль, страдание, прекратить которые способен только Он. Но почему Он не спешит этого сделать?
— Помоги мне, — хрипло простонала она, взывая к Богу, желая, чтобы он прекратил ее медленное угасание.
— Мона, — позвала Керенса. — Выпейте. От этого вам станет легче.
Мона из последних сил давала отпор - она не хотела сиюминутного облегчения, предпочитая ему вечный покой, в котором больше не будет испытывать этих мук.
— Мона, откройте рот, — требовала девушка настойчиво, поднося к ее губам сосуд с настоем из трав. Наконец она сдалась и, еле шевеля губами, позволила теплой жидкости стечь по ее горлу.
 — Все будет хорошо, — погладив старуху по голове, сказала Керенса, до конца не веря в то, что говорит. Сняв с ее лба, ставшую горечей ткань, она окунула ее в ведро с ледяной водой.
— Коэн, — произнесла Керенса, услышав приближающиеся шаги. Спохватившись, девушка побежала к нему навстречу и их глаза встретились, когда она столкнулись в дверях. Увидев свою мать, взгляд Коэна стал безжизненным, а зрачки неподвижными – в них читалось смирение с помесью спокойствия.
— Коэн, — сказала она, опустив свои глаза в пол. Из ее глаз сочились слезы. Он не дал ей договорить. Увидев ее слезы, он прижал ее к себе. От него пахло пшеницей, свежевспаханной землей и потом и этот запах дурманил её. От его крепких объятий у девушки вскружило голову, стены комнаты смешались с потолком, образуя одно, неделимое серое полотно. Тот момент, когда хочется остановить время и пробыть в нем столько, сколько требует душа, превратить мгновение в вечность. Заметив, что его объятия начали слабеть, Керенса отстранилась от него.
— Я пойду к ней, — тихо сказал он.
— Да, конечно, — согласилась она, сделав пару шагов, словно открывая перед ним путь.
Коэн присел рядом с матерью и взял ее за руку. Узнав его прикосновение, Мона, ответила ему, слегка сжав его руку в своей, тем самым словно сообщая ему о том, что все еще жива. Подойдя к ним, Керенса погрузила свои руки в воду и, отжав ткань, положила Моне на лоб. Девушка чувствовала себя здесь чужой, она хотела убежать, скрыться, слиться со стеной, лишь не видеть то, что по ее мнению не должна была видеть.
— Я оставлю вас, — кротко произнесла она и, поймав на себе взгляд Коэна, увидела в его глазах благодарность.
Оставшись одна, Керенса позволила своей слабости вырваться наружу. Ей было больно. Как сложно объяснить это чувство, когда те, кто не может быть родным, становится нужным сердцу. Когда существенные различия становится невесомыми, из преград превращаясь в маяк, который не даст сбиться с пути. На какое-то время, ей показалось, что она заново обрела семью, которую в одночасье потеряла. Семью, где есть забота и искренность, где отношения превыше долга, а самое дорогое невозможно ощутить, а возможно только почувствовать.
Коэн пришел быстрее, чем она могла предположить. Войдя в комнату, Керенса заметила, что на нем не было лица.
— Сколько ей осталось, — спросил он, как только поравнялся с ней. Его голос звучал обыденно и сухо, и от этого Керенсе стало не по себе. Глядя ему в глаза, она должна была сказать правду. Сложно говорить, если заведомо знаешь, что это принесет боль.
— Я не буду лукавить – время идет на дни, — сказала она. — Мне очень жаль.
— Она знает об этом?
— Я полагаю, что да.
— Понятно, — это все что он смог ответить.
Он сел за стол, положа на поверхность локти, после чело погрузил на них свою голову, которая казалась тяжелой как никогда. Его глаза были закрыты и не были влажными от слез, но во всем его образе читалась боль, которую невозможно передать и тысячью пророненных слезинок. Керенса стояла поодаль, не решаясь подойти. Она еще недостаточно хорошо знала его, чтобы понять, нужна ему поддержка или одиночество. Коэн застыл в одной позе, провалившись в удаленные уголки своей душевной боли. Бесшумными шагами Керенса подошла к нему, легким прикосновением касаясь плеча. Ощутив ее присутствие на себе, он как будто проснулся и, выпрямившись, посмотрел на нее.
— Я хочу сказать тебе спасибо, — вдруг признался он. — Она не прожила бы так долго, если бы не ты. Ты дала нам время, — после этих слов он отвернулся от нее, показывая тем самым, что не желает, чтобы она что-то отвечала. Он хотел ей сказать это и он это сделал.
***
На следующий день, Моне резко стало хуже. Ее хриплые вздохи были слышны в каждом уголке дома, от них было не скрыться. Стены дома будто истощали жалостливые звуки, напоминая, что прощание становится неизбежным. Всю ночь Коэн провел рядом с матерью, меняя ей компрессы. Она находилась в беспамятстве, не понимая, что с ней происходит и где находится. Она путала имена, времена, события, превращая свои последние глотки жизни в ворох отдельных этапов своей жизни.
Наутро они поменялись, Коэн пошел привести себя в порядок, тогда как Керенса сидела с Моной. Когда спустя время, Коэн зашел в комнату матери, он увидел как она тяжело и прерывисто дышит. Керенса крутилась около нее. Матери стало хуже, и это было явно. Заметив его присутствие, Керенса подошла к нему:
— Как она? — спросил он тихо.
— Плохо. Она умирает, Коэн.
Он принял достойно ее слова. Не выражая слабости.
— Она звала тебя. Иди. Ты ей нужен.
— Оставь нас, пожалуйста. Я не хочу, чтобы…
— Я понимаю, — ответила она быстро и скрылась за дверью.
Он подошел к ней и, встав на колени, положил ей голову на живот, держа ее на весу, чтобы ей не было тяжело дышать.
— Коэн, — слабо позвала она.
— Да, мама. Я тут.
— Сынок. Ты здесь? Я очень рада, что ты здесь.
Она стало говорить разборчивее и быстрее, как будто кто-то дал ей на это силы. Коэн узнал в ней свою маму, ту, которую всегда видел и любил. Он поднял свою голову и взял ее за руку. Она была очень горячей. Дотронувшись до компресса на ее лбу, он хотел его поменять, но она остановила его:
— Не надо. Керенса недавно его поменяла.
Она с хрипом вздохнула, так, что у него внутри сжалось сердце.
— Керенса, — протянула она. — Береги ее сынок. Ей нужна твоя защита и любовь.
— Мама, она…
— Ччччч, — не дала ему сказать Мона. — Не надо ничего говорить. Она хорошая и она любит тебя. Поверь мне. Для того чтобы ощутить любовь не нужно быть зрячим, это тонкая материя, которую чувствуют сердцем.
— Я люблю тебя, сынок, — продолжила она после недолгой паузы. — Я не знаю, как часто я тебе это говорила. Но я хочу, чтобы ты знал это. Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю, — одними губами вымолвил он.
— Позови ее. Мне нужно ей кое-что сказать. Позови Керенсу, — сказала она, и в ее голосе чувствовалось волнение. Она боялась, что может не успеть. А ведь это так важно, успеть сказать то, что должен.
— Она хочет тебя видеть, — сказал он Керенсе, которая все это время стояла за дверью.
— Мона, — припав к ней, произнесла девушка.
— Керенса. Доченька, — ее голос стал совсем слабым, и приходилось приложить усилие, чтобы разобрать то, что она хотела сказать. Но когда ее фитиль под названием жизнь был готов потускнуть, она заговорила с новой силой. Ее голос стал сильным.
— Можно я тебя так буду называть. Бог не подарил мне дочь. Я не знаю, что это. Но с тобой я, кажется, это почувствовала.
— Да конечно, — быстро пролепетала она в ответ.
— Коэн оставь нас, — велела она, и он незаметно вышел.
— Ушел? — спросила она заговорщеским тоном, словно в ней проснулась молодая задорная девчонка.
—  Я хотела сказать тебе спасибо, за то, что ты с моим сыном. Лучшей невесты для него я не могла бы пожелать.
Она блаженно улыбнулась. Это улыбка стала для нее уже родной.
— Мона, я обманула вас. Я не невеста Коэна.
— Я знаю, дитя мое, — сказала она, чем ввела в остолбенение девушку. — Я знаю, — прибавила она. — Я сразу поняла, что ты лукавишь.
— Так почему?
— Почему не сказала об этом? Не хотела. Ты понравилась мне и я почувствовала, что ты можешь стать той, которая осчастливит жизнь моего последнего сына.
Она громко закашляла. И вдавливая голову в подушку, скривила лицо. Боль не щадила ее.
— Мона! — испугавшись, выкрикнула девушка и привстала. — Мона!
— Все нормально, — выдавила она из себя. — Я хотела тебе сказать, что ваше счастье в ваших руках. Ты мне как дочка. И я хочу, чтобы ты была счастлива. А с моим сыном или нет, решать тебе.
Новый приступ сразил ее, силы покинули ее окончательно. Ее тело задергалось в судорогах.
— Коэн! — закричала Керенса, чувствуя, как приближается конец. — Коэн!
 Как бешеный он влетел в комнату и упал перед матерью. Из глаз его струились слезы. Он сжимал ее руку, как будто это могло облегчить ее долю. Внезапно она перестала дергаться, ее тело выпрямилось. Последние минуты ее жизни сопровождалось облегчением.
— Они зовут меня к себе. Ты слышишь?
— Нет… Я не слышу, — сквозь слезы выдавливал слова Коэн.
— Какие тонкие голоса. Прекрасно, — с наслаждением выдохнула она. Это был ее последний вздох.
— Нееет, — закричал Коэн и, вцепившись в мать, начал трясти ее тело.
— Успокойся, Коэн, — пытаясь привести его в чувство, выкрикнула Керенса. Он не слышал ее, или не хотел слышать. — Коэн! — вцепившись в его спину, заорала она.
Он посмотрел на нее с ненавистью. Лицо его было похоже на раненного зверя.
— Ее больше нет, — тихо сказала она, проронив слезу.
Он смотрела на тело своей матери. Смотрел. Затем накинул простынь на лицо и молча вышел.

Керенса нашла его в своей комнате. Опершись лбом о стену, он плакал словно ребенок.
— Коэн, — тихо позвала Керенса, приблизившись к нему.
— Оставь меня, — отмахнувшись, сквозь слезы, ответил он.
— Я понимаю, что тебе больно…— желая его утешить, сказала она.
— Ты не понимаешь! — перебив ее, крикнул Коэн со злости. Его лицо было красным и выражало общую ярость. Глядя на него, ей стало страшно. — И никогда не поймешь!
— Ты думаешь, что только тебе больно? Ты думаешь, я не способна понять, какого это - терять самого близкого? Но ты ошибаешься! — не выдержав, ответила Керенса. — Я тоже потеряла мать, но, в отличие от тебя, у меня не была шанса проститься. Я не держала ее за руку, не слышала ее последний вздох. Наше главное отличие в том, что ты знал, что так будет, а я – нет. Говорить о том, что ты был к этому не готов? Ты просто не имеешь на это никакого морального права. Я осталась одна, Коэн, — сквозь слезы отчаянно усмехнулась она. — И не было никого рядом, кто бы мог меня поддержать или утешить. И если бы был такой человек, я бы ценила его и не стремилась прогнать. Понимаешь? Поэтому я пришла к тебе. Я пришла, чтобы быть с тобой рядом. Я хотела разделить с тобой твое горе. А ты?
Договорив, она закрыла лицо руками. Сквозь слезы пробивался истерический смех. Ей было плохо. Плохо от того, что снова открыла свою душу. Она посвятила его в часть своих мыслей, приоткрыв дверь в прошлое.
— Прости… — судорожно выпалил он, подбежав к ней и прижав к себе. — Прости меня, Керенса. Я не знал. Прости, — произнес он снова, по-родному поцеловав ее в макушку. От этого жеста в ее сторону Керенса посмотрела на него, широко распахнув глаза. Это было неожиданно и в тот же момент так желанно. То, что происходило между ними - была магия, и она не могла этого не почувствовать. В своих чувствах, которые она берегла все это время и хранила далеко внутри, она не сомневалась. Оставалось надеяться лишь на то, что это взаимно. Они замерли в таком положении – такие близкие и то же время, отстраненные. Поддавшись мимолетному чувству, не в силах больше терпеть Керенса произнесла:
— Поцелуй меня.
— Что?
— Ничего, — обиженно ответила она, пытаясь выбраться из его объятий.
— Керенса, — произнес он ее имя.
— Отпусти меня, — выкрикнула она, желая скрыться от него и самой себя, чтобы забыть то, что сказала.
— Керенса, — мягко повторил он и, взяв ее за подбородок, прижал к своим губам. Ответив на его поцелуй, она прикрыла глаза, сосредочившись лишь на нем и его запахе, дурманящем и настоящем. Страсть сплотившая их воедино, накрыла обоих своим великолепием. Рука Коэна скользнула по ее спине и, нашарив пояс, он дернул за него, освобождая девушку из ее плена. Медленными шагами они приблизились к кровати.
— Ты уверена?  — спросил он, тяжело дыша.
— А ты? — заигрывающе ответила Керенса, легонько толкнув его на кровать.
Получив ее согласие, его больше ничего не сдерживало. Обняв ее за талию, он подтянул ее к себе и положил рядом, крепко впившись в нее своими губами. Она чувствовала, как его руки скользят по ее телу – крепкие и уверенные. Внутри поднималась приятная, теплая волна и она невольно вскрикнула. Сил терпеть больше не оставалось. Коэн сладостно улыбнулся, словно читая ее мысли. Прижавшись своим телом к ее, он еще раз поцеловал ее, скользя своим языком по тем участкам, которые прежде никому не были доступны.
— Будет немного больно, — предупредил он.
Керенса в ответ едва кивнула. Она хотела этого и в то же время боялась. Девушка чувствовала, как его твердая плоть уперлась ей вниз живота, затем скользнув ниже. Мгновенная боль пронзила ее тело, отчего она выпрямилась. Но следующий толчок не показался таким болезненным. Коэн ускорился, снова и снова входя в нее. Она чувствовала его тяжелое, горячее дыхание. И эта боль стоила того, чтобы быть с ним рядом и ощущать его так близко, как сейчас.

***
Во время церемонии прощания Керенса старалась не отходить от Коэна ни на миг. В этот момент она обязана была быть рядом  и оказать ему ту поддержку, в которой он, несомненно, нуждался. Керенса в первый раз была в церкви, хотя и многое знала из рассказов Бенджамина. Здесь все было так, как она и представляла – фрески, яркими красками украшающие стены и запах прохлады и таинства, царивший внутри. Она пыталась представить Бенджамина здесь – как он руководил процессом, проводил мессы и принимал страждущих и обездоленных. Отличался ли тот Бенджамин, которого знали все прихожане Каролда от того, что знала только она?
Она была здесь чужой и потому привлекала повышенное внимание. Любопытные взгляды пронзали ее, отожествляя немой вопрос, застывший на губах. Все они хотели знать, кто она и кем приходится усопшей. Но эти взгляды были ничем, по сравнению с тем, как наблюдал за ней сам священник. Провозглашая свою речь, он обращался к собравшимся и родственникам покойной, в лице ее сына Коэна, но Керенса видела и чувствовала, что каждое его пророненное слово обращено к ней. То и дело, скользя по ней взглядом, он делал это как бы невзначай, украдкой сопровождая каждый ее жест, наклон головы пристальным взором. Она чувствовала его на себе, как будто он касался ее. Наконец их глаза встретились, Керенса нарочно посмотрела на него в упор. Смущенный, он отвернулся, но от девушки не скрылось то, как покраснело его лицо. Усмехнувшись про себя, она старалась ничем не выдавать свою маленькую победу.
Когда все закончилось, толпа хаотично распределилась по всему священному помещению. Люди обступили Коэна, желая принести ему свои соболезнования. Керенса посчитала, что является лишней и недостойной находится здесь в такой момент, посему приняла решения подождать, когда все успокоиться в сторонке. Но в одиночестве она простояла недолго, ощутив спиной тот самый взгляд, она обернулась.
— Разрешите еще раз принести вам мои соболезнования, — произнес  Преподобный Айкен, сопровождая свои слова легким наклоном головы. — Великий Боже всегда забирает к себе самых достойных из нас, — заметил он.
— Вы правы, Мона в действительности была человеком, заслуживающим уважения, — ответила девушка стойко.
— Мне понятна ваша печаль, Керенса, — пытаясь поддержать разговор, продолжил Айкен.
— Правда?
— Я словно родное плечо, уткнувшись в которое, каждый может излечить свою раненную душу. Понимать других – предназначение дарованное мне свыше. Я хочу, чтобы вы помнили Керенса, что на этом ваша жизнь не останавливается. Путь каждого человека, насыщен событиями, без которых было бы немыслимо его существования, одни из них словно горечь обжигает естество, другие манят и насыщают жизнь чем-то новым, давеча неизведанным. Утраты – это то, с чем сталкивается каждый и то, что делает нас сильнее спустя пройденное время.
С каждым его словом, она чувствовала, как внутри нее растет раздражение и гнев.  От того как он держал себя – полный уверенности, напыщенности и надменности, ей становилось не по себе. Он казался ей мерзким. Этими самыми губами, что он сейчас говорит с ней, он выдал приговор ее матери, обрекая ее на мучительную, беспощадную смерть. Он был так близко, что мысль о том, чтобы совершить возмездия никак не могла покинуть ее голову. Сделать это быстро и понести свою смерть – с последними мыслями о том, что тот, кто был виновен в смерти Элен, отомщен. И все закончится – закончится так, как должно закончиться.
— Великие слова, — вместо этого произнесла Керенса, изображая восхищение в своих глазах. — Как точно вы описали мои чувства. Вы правы, это действительно дар, которым вы умело пользуетесь. Одно дело его получить и совсем другое применить, вы понимаете меня?
— Кажется да. Но хочется сказать, что у меня не было другого выхода. Я знал, чем буду заниматься с самого детства. Выбор – это то, что у меня никогда не было.
— Зато у вас есть сила и терпение. Зная, что получите это место, вы могли бы не прилагать столько усилий к достижению своей цели. Это знание  расслабляет, и потому я считаю, что нужно много терпения, чтобы испытать себя, — сказала она, с придыханием. Слова из ее уст лились словно мелодия, сладостно лаская его слух.
— Но, не стоит, — засмущавшись, ответил священнослужитель. — Вы заставляете меня чувствовать себя неловко.
— Я говорю правду и это мое наказание.
— Разве правда может быть наказанием?
— Поверьте – может. Я чувствую, что вы человек способный понять, — неожиданно для него призналась девушка. — Каролду очень повезло иметь такого Преподобного. Вы знаете, сейчас я искренне жалею, что не приходила к вам раньше.
«А я вас ждал», — хотел было сказать Айкен, но удержался от совершения этого проступка.
— Но теперь-то вы будете приходить ко мне на службу? Как видите, двери нашего храма всегда открыты для тех, кто хочет прикоснуться к духовному и истинному.
— Несомненно. Для меня это будет честью.
Когда разговор, казалось бы, сошел на нет, Керенса  неожиданно спросила то, что ее волновало.
— Скажите, — начала она. — Тогда, во время нашей первой встречи вы обознались, приняв меня за свою сестру. Неужели мы так похожи?
— О нет, — протянул он отмахнувшись. — Горячее, палящее солнце ввело меня в сомнения. На самом деле мой отец говорил, что нет схожих людей, есть люди не умеющие видеть различия. И знаете, я с ним полностью согласен.
Керенса улыбнулась ему в ответ.
— Ваш отец был умным человеком, раз говорил так. Наверное, он знал жизнь.
— Керенса, — окликнул ее Коэн. — Нам нужно идти, — сказал он, обменявшись кивком головы с Преподобным Айкеном.
— Мне нужно идти. Приятно было увидеться с вами, — сказала Керенса уходя.
— Я буду ждать вас в стенах храма.

***
— Айкен! Дорогой! — воскликнула Идгит, услышав его шаги, следом выйдя из своей комнаты ему навстречу.
— Добрый день, мама, — как всегда почтительно поприветствовал ее сын.
После всего, что произошло в их семье, Айкен и Идгит сплотились. Они не были так близки, как это могло было быть, но и чужими их назвать было сложно. Это были два человека связанными едиными обстоятельствами, имеющие потребности в семье, но не имеющими ее как таковой. Общение, сводившиеся к обмену парой фраз и совместный ужин – все, что их связывало. Но это лучше чем приходить туда, где тебя некому ждать.
— Как все прошло? — спросила Идгит.
— Как всегда, — ответил Айкен устало.
— Мне очень жаль, что я не смогла пойти с тобой. Я знала Мону и ведь именно она помогла всем вам, моим детям появиться на свет. Как же нехорошо получилось… Именно в это день мне стало так плохо.
— Не переживайте, матушка. Я уверен Мона смогла бы вас простить.
— Ты как всегда умеешь подобрать нужные слова, — умилилась она с привычной для нее наигранностью.
— Я пойду к себе, — сказал Айкен.
— У тебя что-нибудь случилось?
— Нет, — равнодушно ответил он. — Я просто хочу побыть один.
Оказавшись в своей комнате, Айкен лег на кровать. Закрыв глаза, он улыбнулся. Он вспомнил Керенсу, она стояла перед ним – чистая и невинная, словно проснувшийся от росы полевой цветок. Того, что он чувствовал к этой девушке он больше не чувствовал ни к кому другому и никогда. Это было что-то иное, неизведанное и таинственное.
 Пролежав до самой ночи, он так и не смог погрузиться сон. Ворочаясь из стороны в сторону, он не находил себе покоя ни телом, ни душой. Все мысли были заняты только ей. Образ Керенсы снова и снова вставал перед его глазами, а попытки занять себя чем-то другим были тщетны. Айкен ощущал ее рядом, представлял, как его рука касается ее кожи - шелковистой как самый дорогой сатин, который только может существовать. Керенса поселилась в его сердце, став полноправной хозяйкой и он должен был это принять. В ту ночь, он решил, что эта девушка станет его, во что бы это ни стало.