Пашка

У каждого человека свой неповторимый характер, и большинство довольны собой: сварливый считает, что причина его неспокойности -  окружающие;  властному кажется, что кругом все бестолковые и без указаний просто не в силах догадаться собственного носа вытереть; сплетнику нравится разжигать распри между знакомыми, при этом непременно восхищаться своим ловким умением это делать. И обещай им хоть вагон золота, не смогут они удержать свои характерные черты в себе больше дня. Потому что, как известно, шила в мешке не утаишь.  Отсутствие ярко выраженных черт, раздражающих то и дело окружающих, зовут почему-то бесхарактерностью. Причем с намеком на то, что это хуже всех отрицательных, вместе взятых. И, как следствие, с традиционной жалостью относятся к его обладателю, считая, что счастье свое не может он ни украсть, ни покараулить.
Бесхарактерным называли и пастуха Пашку. Немного сутуловатый, близорукий, с полными губами, на которых вечно гнездились прилипшие от табака крохи, он никогда ни с кем не скандалил. Ругался только на строптивых телок, норовивших  при случае полакомиться сочными посевами. Да и то в его громких угрожающих окриках, сопутствующих  хлопанью длинного кнута, совершенно не было злобы.  Сидя целыми днями в седле, от скуки выдумывал он всякие небылицы. А вечером  у дома его встречала компания ребятишек. Приходили к нему, к пятидесятилетнему мужику, словно к ровеснику, называли Пашкой. Своих детей у них с женой Верой не было, и он весь светился от счастья, завидев еще издали муравьиную кучку ребятишек у своего дома. Отпустив лошадь на выгон и положив у сарая седло на просушку потником вверх, Пашка усаживался на большой камень под старым раскидистым кленом, доставал из кармана моток толстых ниток, выдранных из комбайновских ремней, и навивал исхлопанный  за день наконечник кнута. Подслеповато щуря маленькие бесцветные глазки, оценивал результат своей кропотливой работы. И все это он сопровождал рассказами, придуманными за день, героями которых были реальные люди, жители своей и соседних деревень. Малышня губкой впитывала истории, при этом, совершенно не веря в них.
Пашкина жена Верочка, так ее звали все от мала до велика, была плохой хозяйкой. Несмотря на то, что нигде не работала, времени хлопотать по дому никогда не находила. Обед, который она собирала ему на день, состоял из пары вареных яиц, бутылки с молоком, заткнутой скрученной в трубку бумагой, хлеба да спичечного коробка соли. И если бы не легкая желтизна кожи от частого курения махорки, пыль и загар, светился бы Пашка от худобы, как его пустая бутылка из-под молока. От нечего делать каждый день бегала Верочка в соседнюю деревню к родственникам, останавливалась по дороге туда и обратно с каждым встречным, плакала о своей горькой судьбе и о никудышном муже. По пути она толи сочиняла, толи переделывала частушки, и всегда разговор обязательно лихо заканчивала одной из них. Чаще всего героем частушек являлся Пашка, и лишь в них он был любимым, дорогим и желанным миленком.
Может быть, творчество и удерживало вместе сказочника Пашку и частушечницу Верочку.  А еще на свадьбах да иногда просто вечером растягивал Пашка меха любимой гармони, низко склоняясь над ней, без устали наяривал «Барыню», «Русского», «Страдания». Верочка пускалась в пляс, словно из рукава сыпля своими частушками, потешая щедрых на смех и похвалу зрителей. Гармонь была самой дорогой и в прямом, и в переносном смысле, вещью Пашки. Хоть и получал он относительно хорошую зарплату, все до копейки отдавал жене, и та по-своему, неумело, распоряжалась деньгами.
 Покосившийся облупленный их домишко не мог похвастать ни сносной мебелью, ни приличной утварью. Каждый из супругов возвращался в него лишь переночевать. Он был, словно клочок земли, на котором росли два дерева, с каждым годом все больше и больше отклоняясь друг от друга.
Долго ли, коротко ли продолжалась бы их совместная жизнь в таком русле, но однажды случалась беда, которая перевернула с ног на голову привычное существование Пашки. По доброте душевной он как-то дал лошадь одному знакомому, опахать картошку. Расправившись с магарычом, свалился с вороного по дороге домой. От травмы перестали слушаться ноги. Никакие уговоры не помогли «заточить» его в больницу. Так и остался инвалидом.
В связи с этим событием жизнь Верочки нисколько не изменилась, разве что плакала она теперь чаще и горче, будто это не у Пашки, а у нее ноги отказали, но  свой плач по-прежнему непременно заканчивала частушкой. Также с утра она бежала в соседнюю деревню к родне и возвращалась поздно вечером. Пашка смастерил себе деревянную тележку, как у Кирьяна из «Вечного зова», чтоб можно было как-то на улицу выбраться, да к ведру с водой подкатить. Поесть, а то и самогона, приносили мужики, придя попроведать Пашку. Порой, «свистнув» дома что-нибудь из еды со стола, приходили с гостинцами ребятишки послушать увлекательные байки. А то тащили его по пыльной дороге к лугу посмотреть на пасущееся там стадо телушек. Видел буренок Пашка близорукими глазами или растроганный детской заботой, но всегда пускал скупую слезу, исчезающую в уголке пухлых губ, облепленных крошками махорки.
 Не было бы счастья, да несчастье помогло. Однажды, в одну из январских ночей подвыпивший Пашка застрял в сугробе. Бросив свою примитивную тележку, некоторое время полз на руках. Но толи от хмеля, толи от слабости окоченевшие руки перестали слушаться. Зачем и куда его понесло, он и сам толком объяснить потом не мог. Навстречу смерти, наверно.
К счастью, со дня рождения племянника возвращалась этой тропинкой Анна Петровна. Кое-как дотащила Пашку до своего дома. Отогрела. Долго сидели они за чаем, говорили о смысле жизни, вспоминали забавные истории. Анна Петровна работала учителем начальных классов. Сухенькая, среднего роста, с приятным мягким характером, она словно заворожила простодушного Пашку глубиной и справедливостью своих суждений. Наряду с этим, она была и внимательной слушательницей. Прекрасная черта, отполированная любимой, выбранной по призванию, профессией приходилась по душе, пожалуй, всем жителям деревни. И теперь, когда Пашка запинался, не находя в своём лексиконе приличных слов, словно второклашке, Анна Петровна помогала развить мысль. Бывший пастух сиял от радости, его чувства и эмоции становились ещё сильнее, отражаясь красноречивым описанием собеседницы. Увлеченные приятной беседой, они удивились заглянувшему в окошко утру. Анна Петровна в душе порадовалась каникулам, не надо идти в школу.
Пашка засуетился, засобирался домой. Но больше всего в жизни ему сейчас не хотелось уходить из райского уюта Анны Петровны в серый, нетопленный, грязный дом. Словно угадав его мысли, светло улыбнувшись, Анна Петровна застенчиво предложила:
– Можешь пожить у меня. Хоть до весны. А потеплеет, тогда и переберёшься домой. Думаю, Верочка только рада будет.
Верочка если и не была рада, то совсем не огорчилась. Баба с возу, кобыле легче. Лишь в её частушках появился новый персонаж – разлучница, укравшая любовь, а вместе с ней и весь смысл жизни.
Пашка рядом с Анной Петровной преобразился. Теперь он был всегда аккуратно подстрижен, чисто выбрит, опрятно одет. Куда-то подевались его желтизна и серость. Может, от того, что курить бросил. Бросил сам, чтобы не травить Анюту. Теперь он был счастлив как никогда раньше, даже когда был здоровым. Но теперь он боялся наступления весны…