Чай из лемонграсса

Посвящается моей жене

Предисловие


Эту историю мне рассказала одна симпатичная пара, мужчина и женщина в маленьком открытом кафе у самого берега моря одного небольшого городишка небольшой тропической страны. Их внешность, открытый взгляд, спокойная и уверенная манера поведения, в которой чувствовались воспитание, образование, какой-то внутренний стержень, а также неторопливый и внимательный подход к разговору - все практически сразу расположило меня к ним. И более того, я полностью поверил их истории, от начала и до конца, несмотря на её невероятность. Они просили не называть точное место, чтобы не выдать их скромной, но интересной, тайны и я сдерживаю обещание. Тем более что географическая точность не главное во всем этом повествовании. Я лишь коротко предварю рассказ историей, как я встретил эту пару. Городишко, где это случилось, как и страна, находится в стороне от традиционных туристических маршрутов. Меня туда занесло не совсем здоровое любопытство исследующего планету писателя, переходящее в авантюризм, и подстегиваемое ощущением накопления во всем теле и особенно в мозгу неизвестных науке токсинов от долгого пребывания на одном месте. Как-то, сидя за завтраком у себя дома, испытывая удовольствие от законченной накануне работы над одним рассказом и уже чувствуя нарастающую концентрацию вышеупомянутых веществ в организме, я листал в интернете новости, обзоры и прочие популярные и непопулярные ресурсы и наткнулся в одном туристическом эссе об интересных обычаях одного далёкого племени. Учуяв седьмым чувством пищу для своих глаз и мозга, я сразу же за завтраком открыл карты и начал изучать рельеф и названия городов, рек, пытаясь представить их вживую, увидеть их жителей, улицы и дома, природу и даже почувствовать влажность воздуха. И, надо отдать должное моему воображению, это мне удалось. Я закрыл планшет и глаза и отдал себя в руки судьбы, предварительно сообщив ей координаты цели. До сих пор она была очень благосклонна ко мне и у меня не было ни малейшего повода сомневаться в её верности. Я уже видел неповторимые закаты и сказочные рассветы над океаном, слышал пение диковинных птиц, плеск волн, сакральный звук барабанов местных жителей и вой ночных хищников. Стечение нескольких факторов - странность обычаев заинтересовавшего меня племени, удаленность места и восьминедельное пребывание дома за письменным столом за работой повлияли на меня должным образом - через два дня я уже летел в эту жаркую страну, составляя маршрут прямо в самолёте, благо времени у меня, учитывая длительность перелета, было предостаточно. Я вновь открыл карту той местности в планшете и начал блуждать по ней взглядом, прислушиваясь и принюхиваясь к названиям городов, деревень, гор и рек. На шестом городишке во мне что-то екнуло. Я решил, что это намёк и не стал дальше ломать голову, медитируя над картой, а выбрал его в качестве первого объекта для знакомства, предоставив выбор дальнейшего плана передвижения Бог знает каким отделам правого полушария.
По прилёту я на удивлёние быстро нашёл машину напрокат, не стал задерживаться в маленькой, но очень гордой столице, судя по виду первых встреченных мной в аэропорту её представителей в образе таможенника, полицейского и двух таксистов, и отправился в тот маленький прибрежный городишко. Так же быстро я нашёл там отель, располагавшийся на самом берегу океана и переночевал в нем. Следующим утром, хорошо выспавшись, я завтракал в открытом кафе при отеле с видом на море. И городишко, и кафе и, тем более завтрак, были совершенно обычные. Застойная интоксикация домоседства уже практически полностью прошла, последние молекулы её неумолимо выветривало утренним свежим морским бризом, и в крови нарастал поток разных гормонов, знакомое возбуждающее действие которых я отчетливо ощущал каждой клеточкой своего тела. Поэтому я уже абсолютно никуда не торопился и начал утро с чашки черного кофе, который я смаковал, потягивая маленькими глотками и постепенно просыпаясь, любуясь морем и нащупывая местный размеренный ритм жизни. Начало дня мне понравилось и я намеревался далее продолжить яичницей с тостами и листьями салата, сбрызнутыми соком лимона, чтобы затем не спеша составить дальнейший план перемещений по этой далекой жаркой стране. Попивая кофе, я начал приглядываться к паре белокожых и молодых, по сравнению со мной,  людей лет тридцати пяти. Я заметил их с самого начала и удивился, встретив европейцев в этом тропическом захолустье. Они сидели, обнявшись, за крайним столиком и смотрели на море. Когда я вошёл в кафе, они обернулись вполоборота, уделили оценке меня три секунды и продолжили своё занятие. Он периодически потягивал кофе, она потихоньку откусывала яблоко. Их столик располагался сбоку и немного впереди от меня, так, что я мог видеть только профили. Но даже с такого ракурса я заметил то, что меня очень удивило. Должен совершенно искренне признаться, что редко видел столь безмятежные выражения лиц. Более того, безмятежность была во всем - в их расслабленной позе, в неспешном ритме их завтрака, безмолвности их созерцания и чем-то неуловимым отличалась от расслабленности обычных туристов. В их глазах не было ни показной усталости от пресыщенности уже повидавших все путешественников, ни ленивой неги серфингистов со стажем, за которой скрывалось нетерпеливое ожидание ветра или волн. Неистребимый интерес к странным вещам велел мне непременно познакомься с ними и раскрыть тайну их безмятежности, тем более что утро было свободным и у меня не было никаких планов на него. Но я не торопился. Я приступил к яичнице, съел её не торопясь, наслаждаясь каждым кусочком, прекрасным утром и изредка поглядывая на молодую пару, потом попросил себе ещё кофе и только после этого решил подойти к ним. Я взял свою чашку и направился к их столику. Пара отвлеклась от моря и посмотрела на меня, одарив легкой искренней улыбкой. Я приветствовал их и спросил разрешения присесть. Мужчина и женщина немного удивленно, но быстро предложили мне место напротив. При этом в их взглядах появилось любопытство и они некоторое время изучали меня. Я решил обойтись без лишних вступлений о хорошей погоде, качестве кофе и матрасов в этом отеле, сразу представился, сообщил о своих планах в этом месте, а также откровенно признался мужчине и женщине, что они мне понравились и я хотел бы, сугубо как писатель, узнать, что делает столь симпатичная пара в этой дыре. Мужчина и женщина продолжали меня исследовать все это время и в конце на мою просьбу рассказать о себе с улыбкой переглянулись, как будто быстро обменявшись мыслями. Мужчина улыбнулся чуть шире, женщина в ответ пожала плечами и тоже улыбнулась.
- А о чем Вы пишете? - спросил мужчина, посмотрев на меня чуть пристальнее и предложил хлеб. Я почувствовал в его тоне и изучающем взгляде тень иронии.
- О жизни, молодые люди, о жизни! - сказал вдруг я, повертев чашку с кофе. - Жизнь - единственная вещь на свете, о которой стоит писать и стоит читать. Жизнь во всех её проявлениях. И мне это очень нравится. И что самое интересное - о чем бы ты не писал, ты пишешь о жизни. Знаете, вы, возможно, сочтете это болтовней, но это... ощущение Космоса. Чувство, что даже самая малая вещь на Земле, самая вроде бы незначительная история в нашей жизни связана с жизнью в глобальном своём смысле, связана с Вселенной и представляет собой её маленькую модель, отражает суть Вселенной... Извините, я, наверное, слишком помпезен?
Мужчина и женщина опять переглянулись, продолжив загадочный молчаливый диалог глазами и потом вдруг рассмеялись.
- Хотите, расскажем Вам историю? У Вас есть время? - спросил мужчина, слегка подавшись вперёд.
Я ответил, что времени у меня навалом, до обеда я совершенно свободен, а равно и после него, что мои туземцы живут здесь, не меняя обычаев, тысячелетиями и вряд ли успеют их забыть за несколько часов или даже дней, которые я готов провести здесь ради увлекательной истории.
Пара ещё раз переглянулась и они улыбнулись друг другу.
- Окей, тогда запаситесь побольше кофе и терпения. Меня зовут Питер, мою жену - Марта. Мы из Лондона. - начал Питер. Женщина, видимо, довольная таким началом, утвердительно кивнула и повернулась к морю, предоставив своему спутнику продолжать рассказ. Она положила голову на плечо мужа и стала смотреть вдаль сквозь полуприкрытые веки. На её лице опять появилось то расслабленно-счастливое выражение, которое я спугнул своим приходом.
Дальше последовал рассказ, который я и привожу ниже, трансформировав его в более удобную форму и ведя повествование как бы от лица Питера. Я сохранил в целом оригинальный стиль изложения, добавив от себя, конечно, немного художественных украшательств, что-то переставив местами, а что-то опустив, в общем, привёл устный содержательный рассказ в рамки печатного повествования, как требуют законы жанра. Запаситесь кофе и терпением, как сделал я в тот день.


Было обычное осеннее утро. Мы проснулись, как всегда, по будильнику. Я наощупь загасил его, полежал ещё минуту с закрытыми глазами и потом приоткрыл их. За окном накрапывал дождь, неторопливо, но уверенно пришедший в Лондон с Атлантики еще три дня назад. Ему понравился Лондон и вообще Англия и по всем признакам он собирался погостить у нас еще пару недель. Ничто не предвещало наступление неожиданных событий. Вы подумали о чем-то плохом? Логично. Неожиданные события редко бывают приятные. Но в данном случае я имел в виду вообще любое событие. Начало дня было таким серым, что не предвещало вообще никаких событий, ни хороших, ни плохих.
- Дорогая, пришла пора бросить в топку времени еще один день, - сказал я.
- Если бы в топку, я не возражала бы. Но этот дождь зальет любой огонь. У меня есть предложение. Давай пропустим этот день и проснемся завтра, а? А лучше через неделю, когда солнце сюда дойдёт.
- Я еще не купил машинку времени, любимая. На днях закажу на e-bay у китайцев, тогда скакнем.
- Опять ты опоздал. У соседей, наверное, есть давно. И американская, - сказала жена, не открывая глаз.
- Вряд ли. Я уже слышу, как Герберт что-то делает во дворе, по-моему, листья убирает.
- Тогда отдай ему наш день, пусть сделает что-нибудь дельное с ним, поскребет и за нас. Или нет, лучше бросим его в костер любви.
- Мы и так сожгли там уйму времени. Амуры в пламени нашей страсти, думаю, обожгли себе все крылышки и уже попахивают паленой курочкой. Марта, нельзя думать только о себе. Надо отдать часть и человечеству тоже.
- И что, он будет тлеть так же 24 часа, как и остальные?
- Боюсь, что так.
- Питер, а ты не мог бы чем-нибудь помахать на него, чтобы он побыстрее догорел? - спросила жена, по-прежнему не открывая глаз.
Я сорвал с нее одеяло и начал вертеть им над головой.
- Так не на меня, дурак, а на этот день! И так холодно и противно! Гони его в лес, на запад... куда-нибудь, - сказала жена, наконец открыв глаза, но только для того, чтобы метнуть в меня молнию и схватить рядом лежавший плед.
- Окей, - сказал я, успев полюбоваться её стройной точеной фигурой, и, соскочив на пол, с кличем индейцев племени сиу погнал воздух одеялом на кухню. Там одеяло полетело в угол досыпать, я открыл окно и в кухню вполз холодный сырой воздух, что никак не способствовало ускорению дня, а только еще больше затормозило время. Я закрыл окно, включил все возможные ускорители времени в виде кофеварки и радио с какой-то сальсой и пошел в душ. День потихоньку поддался и начал разгоняться.
Дальше был обычный день. Мы размялись, сделав обычную нашу зарядку, позавтракали и само собой пришло время работы. Наша работа, - книжный магазин в Лондоне, не в самом центре, но и не на окраине, так что покупатели к нам захаживают с двух сторон. То есть заходят туристы за сувенирами и также бывают читатели из спальных районов, которые по дороге с работы заскакивают посмотреть что-нибудь новое. И огромное преимущество нашей работы для нас в том, что до нее не надо никуда ехать. Наш магазин находится в нашем доме. Надо просто спуститься на первый этаж - и мы на работе. Я знаю, это несовременно. Если интернет-магазины размножаются, как мухи, то книжные вымирают, как диплодоки. Эволюция. Они травоядны, медлительны, дружелюбны и совсем не хищны. В общем, архаичны в современном мире. Но, во-первых, часть людей всё же предпочитает читать старую добрую бумажную книгу, ходить за ней в магазин, держать в руках, чувствовать её вес, перелистывать страницы и ощущать пальцами еле заметную их шероховатость. Во-вторых, мы тоже не стоим на месте и половину продаем по интернету, а в самом магазине кроме книг можно купить сувениры, календари, открытки, постеры, компьютерные мелочи, кружки, особенную посуду, зажигалки, зонты, перчатки, маленькие сумочки, кошельки и прочую всякую всячину, которую человек совершенно не собирается покупать, заходя в книжный, но почему-то, бросив взгляд и повертев в руках, а потом перебросившись парой фраз с кем-нибудь из нас, покупает. Мы-то, конечно, знаем, почему, но не будем засорять это повествование ненужной информацией. Кроме этого, чем мы очень гордимся, мы дополнили магазин маленьким кафе на четыре столика на улице под навесом, которое открыто тёплое время года. Это обеспечило нам дополнительный приток посетителей. В изысканно оформленном в стиле Прованс меню указывается не только ассортимент напитков и выпечки, но и книжные новинки. Те из гостей, кто зашёл по дороге домой выпить чашку кофе или чая с булочкой, очень часто уходит с новой книгой, а кто пришел купить только книги, задерживаются подольше, не в силах устоять перед запахом свежего яблочного пирога и качественного кофе, который мы заказываем в Кении и Колумбии, делая свою смесь арабики и робусты. В меню также периодически добавляются какие-нибудь экзотические, но простые по приготовлению блюда из разных стран, так что даже самые постоянные наши покупатели ловятся на приманку-новинку и дарят нашему магазинчику-кафе свои драгоценные лишних полчаса, получая взамен вкусные кофе или чай с выпечкой и содержательную высокоинтеллектуальную беседу на любую тему с хозяевами магазинчика, то есть с нами. А так как застольная беседа гораздо плодотворнее короткого диалога через прилавок, временами завязывающаяся за столиками беседа перерастает в оживленный диспут о новом романе или фильме. Вдобавок, в этом году у нас спонтанно завелась новая традиция - читать вслух какую-нибудь книгу, отличающуюся не концептуальностью, а красивым слогом. У Марты особый талант к декламации и если бы у нас были дети и она читала бы им на ночь, я первым занимал бы место в кроватке. Её приятный глубокий голос, умение держать ритм с выверенными паузами и точно интонационно окрашивать текст создавали впечатление езды в поезде, когда ты сидишь у окна и мерный приглушенный гул мотора, смена пейзажей за окном и особое дорожное ощущение подвешенности во времени вводят тебя в околотрансовое состояние, в котором ты, уткнувшись, как ребёнок, лбом в стекло и глядя в окно, можешь пребывать бесконечно. Марта брала какую-нибудь новинку или старую добрую проверенную книгу, в которой не важен был сюжет и которую можно было читать с любого места, открывала случайную страницу и маленький пятачок перед нашим магазином с четырьмя столиками превращался в литературное кафе. Наш посетитель-слушатель превращался в загипнотизированного кролика и забывал о своих делах и о времени. Манера её чтения зависела от её настроения. Даже одну и ту же вещь она могла читать по-разному, что придавало процессу дополнительную интригу и красоту. Когда Марта читала книгу, свободных столиков не было и часто добавлялись даже стоячие слушатели, получавшиеся из не очень занятых прохожих. В общем, так и складывалась наша повседневная жизнь. Книги, сувениры, кофе, разговоры, а также еженедельные ужины с соседями с обсуждением книг, искусства, погоды, политики и бытия. На уикенд - выезды на природу, выставки, гости, знакомые. Все, как у всех. Но кроме этого, была ещё и другая сторона нашей жизни. О ней не знал никто. Если вы не против, об этом я расскажу вам позже.
Так вот, это был обычный осенний день с дождем. Я сидел в магазине, занимался мелкими делами. Посетителей в тот день не было напрочь. На улице было противно, но сидеть в магазине было еще муторней и я, дав знать жене, вышел прогуляться. Накрапывал серый ни чем не примечательный дождь. Бывают такие дни, вы наверняка знаете. Дождь заряжает с ночи и льет, не переставая, весь день, захватывая завтра, послезавтра и ещё пару дней после, как будто где-то наверху пригнали огромную серую губку и медленно с особым садизмом её выжимают, подглядывая в маленькую щелку за домами и городами в ожидании, когда же они там отсыреют, размякнут и покроются плесенью. Тогда придет большой зеленый великан, любитель плесени, с хрустом съест все дома и запьет грязной мутной водой из луж. Так мне казалось в глубоком детстве, когда я болел с высокой температурой в дождливую погоду, лежал в кровати и слушал нескончаемый шум дождя за окном, попивая чай с медом, от которого после третьей кружки уже тошнило. Сегодня случился как раз такой серый дождливый день и мне вспомнились мои глупые детские страхи. Такие дни ничем не запоминаются. Более того, они настолько мокрые и серые, что кажется, что смывается и все прошлое и оно тоже становится размытым, как намокшая антикварная акварель с изображением района старого Лондона, и даже ближайшая часть будущего расплывается и тоже приобретает шикарный средний мышиный цвет. Я шел по улице под зонтом без цели, просто от нечего делать заглядывая периодически в витрины и в глаза редких прохожих, пытаясь поймать что-то более живое. Но и в тех и в других отражалась все та же серость. Шум дождя вгонял в ступор и рождал чувство вечности, причём отнюдь не в возвышенном смысле, а в смысле, что этот дождь будет идти вечно и никогда не кончится. Напрочь серое небо добавляло к этому еще и ощущение потери пространства наверху, там, где обычно всегда присутствует небо. Вместо голубой далекой глубины мутный студень над головой создавал ощущение какого-то плоского мира с чудаковатовыми кубиками зданий, живущего своей странной жизнью. Пространства, объема, мира вообще не существует. Ощущение, что пройдешь сейчас еще чуть дальше, за угол, дома кончатся, а там не будет ничего. То есть вообще ничего. Ни домов, ни улиц, ни людей, вообще ничего. И времени тоже. Тихий такой конец света. Только серая туманная пустота. Через час гуляния по улицам я забрел в малознакомый квартал и на одной из улочек мой взгляд упал на киоск с газетами, табаком и прочей всячиной. От нечего делать я решил посмотреть поближе ассортимент на предмет сравнения с нашим и пополнения последнего возможными новинками, не дошедшими пока до нас. В киоске сидел бородатый индус и улыбался. Через несколько секунд я понял, что он улыбался не мне, а просто улыбался, по своей внутренней причине. Он смотрел в окно и ничего не замечал вокруг. Похоже, либо дождь либо тоска по родине выгнали его в астрал и он мысленно пребывал совсем далеко, где-нибудь в своей солнечной Индии в сухой сезон. Наконец, заметив меня, он вернулся в реальное пространство и время, улыбка, как грим под душем, медленно сползла с его смуглого лица и он вскользь поздоровался с тенью разочарования, видимо от того, что осознал, что к нему явился не Вишну, а простой покупатель. Потом он, наверное, решил, что и обычный прохожий может быть посланником Вишну и постарался сделать улыбку. Я рассматривал витрину и прилавок и мое внимание привлекла вдруг лотерея, выделившаяся жизнерадостными красками. Реклама настолько контрастировала с общим окружающим настроем, что моя рука сама потянулась за кошельком и я купил один билет. Я никогда не брал лотерейные билеты, но эта покупка была вызвана не желанием выигрыша, а стремлением к разнообразию и получить хоть кусочек того яркого мира. Индус протянул билет, я зачеркнул наобум положенное количество цифер и отдал ему обратно. Индус с еле заметной иронией оторвал мне часть билета и картонный ваучер сомнительной надежды с мультяшными яркими надписями перекочевал мне в карман, согревая мое сердце своей примитивной простотой и намеком на детство. Отдалившись от киоска на сотню метров, я обернулся и вновь сиявшая белозубая улыбка дала мне знать, что индус мысленно был уже на пути к солнечной Родине. Побродив по городу еще немного, и больше нигде не встретив оптимизма, я зашёл в кафе недалёко от Зоопарка, познакомился и поболтал там с хозяином, также скучавшим от безделья, и вернулся домой с охапкой собранных по дороге мокрых глянцевых осенних листьев, хоть как-то разнообразивших окружающую нордическую суровость. День так и закончился почти ничем. За день зашло человек восемь. Была пара парней-шведов, которые, пошатавшись по магазину и с тихим хихиканьем перещупав половину сувениров, купили по паре одинаковых кружек и кепок и у шли, продолжая хихикать на своём шведском. Зашло трое знакомых по дороге с работы спросить про что-нибудь новенькое. Видимо, серость их тоже достала. Новенького не было и мы одарили знакомых улыбками и советом зайти в конце недели, пообещав всенепременно что-то вкусненькое из книжных новинок. Мы и правда ожидали доставку нового заказа, в котором должны были быть несколько интересных вещей.
После этого прошел где-то месяц и я, собираясь в гости и надевая пиджак, обнаружил в кармане тот кусок билета. Я совсем забыл про него и сейчас живо вспомнил тот день, дождь и всю палитру серых оттенков, которые тогда наперебой разнообразили тот день. Розыгрыш был неделю назад. Забытое детское чувство азарта и близости подарка в яркой упаковке вдруг взыграло во мне приятным томлением, над которым навис взрослый рассудочный пессимизм и опыт, холодно бубня, что никакого выигрыша там нет и быть не может. Я прикинулся ребенком, который всё равно верит, что уж в это лето он точно сбежит в лес и найдет Питера Пэна, и полез в интернет проверять розыгрыш. На четвертом совпадении я понял, что выиграл и чуть не взлетел, как сам настоящий Питер Пэн, потому что никогда в жизни до этого не выигрывал ни в какие игры. На шестом совпавшем числе я понял, что выиграл много, и уже хотел позвать и порадовать жену, но успел произнести только первый слог её имени. Остальные звуки скомкались и затихли в уже закрытом рту. Мой взгляд упал на сумму выигрыша. Это был джекпот. Самый крупный за последние 20 лет в мире, как я потом выяснил. Не буду даже называть точную сумму, чтобы не расстраивать вас. В этот момент жена пошла на непонятный звук, вылетевший из меня, чтобы узнать его значение. Услышав её шаги, мой мозг заработал невероятно быстро. Так стремительно он соображал только несколько раз. Последний был в колледже, когда мы дрались с залетными парнями за своих девушек и их было восемь на нас пятерых. Каким образом мы тогда справились с ними, мы не поняли, но действовали скорее интуитивно, как будто в нас активизировались спящие гены пращуров-воинов или вообще животных. Веками дремавшие знания и силы вдруг проснулись и мы разложили их тогда на земле за полминуты. На нашей стороне, помню, оказалась также одна бутылка минеральной воды, которая полетела прямо в лицо одного чужака и отвлекла его внимание на пару секунд, за которые он успел получить три удара и выйти из строя. Сейчас я за одно мгновение закрыл страницу на ноутбуке и спрятал билет под него прежде, чем жена вошла в комнату поинтересоваться, что за звук здесь раздался и заодно почему я застрял и она опять должна меня ждать. Я отвертелся, сказав, что смотрел погоду на предмет зонта, вежливо взял её под руку и мы пошли к Хопкинсам.
По дороге я еще и еще раз вспоминал числа на билете и в розыгрыше и каждый раз опять понимал, что это был выигрыш и это был не сон. Жене я ничего не сказал, а только крепче сжимал её руку. Сперва она, с интересом заглянув мне в глаза, поинтересовалась, не вызваны ли мои чувства каким-то новым прочитанным женским романом или стихами, о которых она не знает, но потом сама перешла на другую тему. Думаете, я решил свинтить с деньгами? Нет, дорогие мои, жену надо было подготовить. Нельзя такое говорить прямо перед походом в гости или вообще на улице. Кто знает женщин, тот меня поймёт. Да и сами женщины должны менять понять.
Я завёл разговор о том, что подарить Хопкинсам на близящийся их юбилей, а второй половиной мозга думал о билете. Это были нереальные деньги. Но они позволят нам сделать нашу тоже нереальную идею реальной. Ах, если б вы знали, что это была за идея!
У Хопкинсов мы хорошо посидели. Хопкинсы была пожилая мирная пара пенсионеров, старавшихся вести активный образ жизни, как физический, так и социальный, дружить со всеми соседями и оставаться в курсе всех событий. Там собирался десяток добрых знакомых, почти постоянным составом. Ужин обычно начинался аперитивом и обсуждением свежих районных новостей, на втором блюде переходил к политике, а к концу завершался под бокал бренди или виски с десертом прениями о всякой всячине, вроде рыбалки, искусства или литературы. Каждый из собравшихся был специалистом в какой-то одной области. Мы, как профессиональные книгочеи, понемногу знали о многом. Но вы, наверное, знаете, что практически за любым столом найдется человек, сведующий абсолютно во всем. Идет ли разговор о горных разработках, чайной церемонии или породах лошадей, такой ценный субъект всегда может поддержать разговор качественным замечанием. Такое впечатление, что спроси его про типы инопланетян и он разложит тебе все по классификациям, кто с какого созвездия, из какого племени и чем отличается от других. Одни из гостей, Джо Маршалл был таким типом. Он был проктологом, хорошим проктологом, у которого лечилась вся округа, много пациентов со всего Лондона и даже других городов. Джо был из породы практичных людей. Прагматичность во всех отношениях к жизни скрашивали его хорошее воспитание и склонность к юмору, правда с циничным оттенком, который накладывала его специальность, требовавшая, учитывая объект, с которым приходилось иметь дело Джо, особый подход - одновременно и прямоту и известную деликатность. Не знаю, входит ли острая наблюдательность в рыцарский набор проктологов, но эта еще одна черта Джо, которая мне очень импонировала и часто играла немаловажную роль в наших совместных молчаливых тактических комбинациях в ходе застольных бесед.
Хопкинсы по сговору с нами пару раз в месяц вешали в гостиной новую репродукцию, а мы с женой как бы невзначай замечали новинку и заводили разговор об искусстве. На этот раз место для критики, причем, как мы полагали, жесткой, занял "Сон" Пикассо. И первым, кто заметил новинку и неожиданно опередил нас, был Энтони, весьма далекий от искусства бывший военный. Он уже при входе поинтересовался, не внук ли Хопкинсов так чудновато рисует, желая похвалить ребенка, но мы замяли тему, пообещав вернуться к ней за десертом.
Когда начали разливать виски, наступила торжественная пауза и Энтони спросил:
- Так что, Сьюзан, ваш Деррек делает успехи в живописи? Он изобразил тебя или директора школы?
- Нет, Энтони, наш внук ещё не дошёл до такого мастерства. Это Пикассо. Разве тебе не нравится? - с хитрецой спросила Сьюзан Хопкинс.
- А, очередной шедевр! Вы опять это повесили, чтобы завести меня и поиздеваться на старым воякой?
- Хочешь поговорить об этом, Энтони? - спросила Сьюзан, некогда ходившая к психоаналитику на групповые занятия и вынесшая оттуда немного психологических приемов и гораздо больше кулинарных рецептов.
- А что об этом говорить? Конечно, это произведение искусства, а я, остолоп и ретроград, ничего не понимаю в этом. - произнёс Энтони с сарказмом, играя и любуясь бокалом с виски. - Не скрою, что в этом - и он указал на бокал, - я разбираюсь больше. А наслаждаться высоким искусством предоставлю вам.
- Тебе нужно присмотреться, Энтони. Ты не такой уж и примитивный, каким хочешь себя изобразить. Пикассо вошёл в искусство, как один из самых талантливых и популярных художников двадцатого века, что говорит о том, что его понимают очень многие.
- Пикассо не вошел в искусство, он туда въехал, как на самосвале. - вступил в разговор Стивен Роджерс, владелец гаража неподалеку, проявляя солидарность с Энтони.
- Мне кажется, больше подошел бы образ Пикассо с топором. - продолжил Энтони. - Посмотрите на это! По ней как-будто мясник прошелся, только не до конца. Так, рубанул пару раз и свалил. Она... это, вообще она или кто? Оно так и осталось, бедняга, с недоделанной головой.
- Это тоже искусство. Оно просто отображает жизнь, как он ее видит.
- Вот я и говорю об этом. Вы, умники, называете это выразительными средствами, я знаю. Жизнь тут вообще ни при чём. Жизнь ведь разная. Я понимаю, что он так видит. Но где он это увидел? Может, у него с глазами что-то? Я нигде не вижу в жизни квадратных лиц и людей в форме медузы или амебы со свернутыми головами.
- Ты просто не приглядывался, Тони.
- Согласен, бывают некоторые физиономии, похожие на его художества, есть несколько в Парламенте, я знаю, но у него же все такие! Я же был с женой в Мадриде, ходили в музей. Лучше бы я пошёл пиво пить с хамоном. - не заметил иронии Энтони.
- Тони, картина называется "Сон". Она так спит.
- Так невозможно спать, у неё наверняка вывих шейных позвонков. Скажи, Джо, как врач, что будет, если уснуть в такой позе?
- Как ты не понимаешь, он отображает внутреннее содержание человека, настроение.
Энтони скорчил гримасу, многозначительно обозначавшую, что он не хотел бы детально ознакомиться с подобным внутренним содержанием человека и глотнул виски. Было понятно, что Энтони избегал темы квадратных лиц и свернутых на бок голов. Но при этом было видно, что он уже завёлся, но не высказался полностью и дискуссией не удовлетворен.
Мы встретились глазами с Джо и я подмигнул ему. Энтони надо было раскрутить дальше на откровения по поводу современного искусства, иначе вечер закончился бы обсуждением рецептов пудинга. Джо меня понял.
- А может, он просто хотел разнообразия? Может, он устал от обычных лиц, обычных людей и это просто его фантазии, сны, мимолетные видения или что-то в этом роде. - сказал Джо, поигрывая ложечкой. - Вот тебе, Тони, не надоела твоя скучная, однообразная, одинаковая жизнь? Тебе не хочется перемен? Сменить Лондон на Кению или, на худой конец, на Сицилию? Взять мольберт, фотоаппарат и...
Это был вызов. Энтони не мог этого так оставить без ответа. Пока речь шла о Пикассо, Энтони особо не реагировал на наши подначивания, но как только дело коснулось его личности, полковник пошёл в контратаку. Его руки выпрямились и кулаки уперлись в стол, как ножки пулемета или лапы у собаки, которую тащат за поводок домой, а она упирается, учуяв какой-то соблазнительный запах от ближайшего куста.
- А я доволен, Джо, своей жизнью. - с достоинством, от которого я чуть не прыснул, произнес Энтони. - я доволен своей квартирой, Лондоном. Я, между прочим, был уже в что-то типа Кении. Ходил там отнюдь не с мольбертом и мне было, знаешь, совсем не скучно. А сейчас я доволен своим настоящим, своим сегодняшним укладом жизни. Я это заработал, заслужил. Я заслужил стаканчик виски вечером за ужином. Мне нравится стабильность и понятность, Джо. Это основа общества. На таких, как я, держится страна. На тех, кто просто работает на своем месте, а не прыгает с кисточками по полям, борделям и пляжам и потом подает свою мазню, как искусство.
Энтони попался. Дальше уже можно было не подливать масла. Энтони поднял знамя и начал выдвигаться на площади с краткими, но содержательными тезисами своей программы.
- Я прекрасно обхожусь без таких художеств. Я самодостаточный, порядочный гражданин, а эти картинки рисуют рефлексирующие чудаки, которым нечем заняться. Какая польза, скажи мне, от лицезрения этой смеси красок, отдаленно напоминающей людей или что-то в природе? 
- Может быть, стоит рассматривать подобное творчество в культурологическом аспекте, а не в искусствоведческом, - вступила в разговор занимавшая до сих пор наблюдательную позицию Марта. - Энтони, Пикассо - не просто художник, он - представитель целого направления, пласта мировоззрения. С него начался кубизм. Это целое направление в искусстве. И картины его, между прочим, стоят дороже всех остальных на аукционах. Это что-то да значит.
- Э-э-э, не морочь мне голову этой словесной чепухой, Марта! Понапридумывали слов, сами не знают, что с ними делать. Какая культурология, к чертям собачьим? Какой кубизм? Ну и что кубизм? А потом появится круглизм и опять этим восхищаться? Здесь полная бессмыслица, абсурд, о какой культуре ты говоришь? О культуре отсутствия смысла?
- А в чем ты видишь смысл искусства?
- Я не знаток искусств, ты знаешь, Марта, но я не совсем полный чурбан. В картине должен быть смысл. - изрёк Энтони, собрав пальцы в щепоть и показав ими Марте весь смысл. Затем, решив, видимо, что жеста будет недостаточно, Энтони для убедительности усилил свой тезис, округлив глаза, как человек, севший вдруг на гвоздь. - В любой работе должен быть смысл. Искусство это тоже своего рода работа. Для художника. Он же получает за это деньги? Картина, или скульптура должна отражать действительность или воспевать что-то. Природу, человека, подвиг. Может изображать историческое событие с точки зрения художника, но с соблюдением исторической правды, изображать какого-то человека, его достоинства.
- Тогда ответь мне, дорогой, что такое вообще смысл? В чем смысл жизни?
- Марта, может, не стоить мучить полковника онтологическими проблемами? - Вступил в беседу Хопкинс. - Я понимаю, виски будет способствовать развитию такой темы, но...
Энтони покосился на Хопкинса, пытаясь догадаться, что скрывается под термином "онтологический" и как ему реагировать на изменившееся направление беседы.
- Уолтер, а ты не пугай нашего полковника умными словами. Все не так уж сложно. Я не спрашиваю Энтони, что он думает об экзистенциализме или о разнице во взглядах Хайдеггера и Канта на онтологию. Вопрос проще.
- Да, Марта, Уолтер прав. Ты все равно далеко не продвинешься со мной в этом вопросе. Ты от меня хочешь философских заключений? Это вы с Питером книгочеи. Может быть, вы на ночь глядя, ложась в кровать и ведёте перед сном ваши онтологические беседы, а я не философ, я военный.
- Почему не продвинусь? Давай продвинемся, Тони. И что нам мешает зайти далеко? Почему характеристики мотора ты можешь обсуждать два часа, а о главных вопросах ты не можешь поговорить? Ты же человек. Просто скажи своими словами. Я пойму, уверяю тебя.
- Хорошо, Марта. Для меня смысл в пользе. Ты должен приносить пользу людям. - сказал Энтони, опять демонстрируя Марте уверенную щепоть, в которой теперь заключался не только весь смысл, но аккумулировалась и вся польза для всего человечества. - Это может быть громко сказано, но это так.
- Так ты последователь Аристотеля! Это похвально. - С улыбкой сказала Марта.
Энтони сузил глаза и ответил:
- Эх, Марта... Аристотеля, кстати, я уважаю. Он был учителем Александра Македонского. Если он воспитал такого воина, значит, его философия что-то значила. А что он говорил по поводу смысла жизни, позволь тебя спросить, раз уж ты упомянула его имя?
- Он считал, что у каждой вещи есть своё предназначение, а самая высшая цель - благо с большой буквы. Ну ладно, Энтони, не обижайся. Вернёмся к Пикассо. Ведь его картины тоже приносят пользу. Миллионы, если не миллиарды людей получают удовольствие от них. Это, может быть, не материальная польза, но все равно польза. Это эстетическое наслаждение. - сказала Марта, передразнивая жест Энтони, а на последней фразе расправив пальцы и продемонстрировав Энтони эстетическое наслаждение раскрытой ладонью.
- Я тебя умоляю, Марта, большинство людей ни черта не понимает в этих картинах, как и в Аристотеле, а только верит кучке умников, - здесь Энтони опять воспользовался щепотью, теперь чтобы изобразить кучку умников, - очень удачно и намертво схватившихся за этот бизнес, что это большое искусство. Скажи, пожалуйста, что изменится, если этому существу на этой картине свернуть башку налево, а не направо и покрасить её в фиолетовый цвет? Да ничего! И точно так же будут восхвалять. Я понимаю, когда картина написана реалистично, правдиво. Леонардо да Винчи, например. Красиво, точно, каждый мазок - искусство. Или, помните, картину "Битва при Ватерлоо"? Кстати, помню, когда мы были на Фолклендах и к нам на корабль прислали одного из центрального штаба...
Я кивнул Хопкинсам, что организую чай и пошёл на кухню. Я, вероятно, остался и послушал бы историю про офицера из штаба в двенадцатый раз, благо каждый раз Энтони разнообразил своё повествование новыми подробностями, фактами и более ранними воспоминаниями, которые, следуя друг за другом, выстраивались в его рассказе, как эсминцы в эскадре в боевом походе и конца им не было, но сегодня меня заботила другая проблема. По дороге на кухню я третий раз за вечер подумал, а не сбегать ли мне быстро домой и проверить билет, не случилось ли что с ним. Ведь мог случится пожар, забраться воры или какая-нибудь другая неприятность. Кроме того, мой мозг до сих пор не пришёл в порядок от новости о выигрыше. Сложившаяся жизнь разъезжалась по швам, как лёд на какой-нибудь суровой сибирской реке весной. Перед нами открывались столь далёкие и огромные перспективы, что разум не мог сразу все разложить по полочкам в этом хаосе. Мысли бегали, как льдины в потоке на той далекой могучей сибирской реке, с грохотом сталкиваясь между собой и мешая друг другу. Усилием воли я прогнал дурь из головы и для отвлечения мыслей занялся чаем и десертом. Так как я уже хорошо знал направление речи Энтони, а также приблизительную её продолжительность с учётом одобрительных вопросов и комментариев соседей по столу и дополнительных параллельных воспоминаний Энтони, я решил не торопиться назад и занялся художественной раскладкой печенья. Сначала я попытался соорудить что-то вроде старого замка. Одновременно внутри головы я пытался ловить, распихивать и сортировать бегавшие муравьями тысячи мыслей. Потом замок из печенья превратился в кусок Великой Китайской стены, который затем преобразовался в Фудзияму. Далее моя фантазия уверенно двинулась дальше, я взял поднос побольше, нашёл у Хопкинсов пакет сахарного песка, насыпал весь килограмм ровным слоем, разровнял его, вилкой сделал полосы на песке, как положено, и стал укладывать печенья, ломая некоторые на части и укладывая кусочки, как в японском саду камней. Сделав таким образом его маленькую кулинарную копию, я прислушался к разговору в гостиной и, уловив слова из морской тематики, понял, что повествование Энтони ещё не закончилось, спокойно предался созерцанию своего произведения. Странно, но меня никто не искал и я успел уйти в медитацию глубоко. Хаос мыслей постепенно стал рассасываться и мне начали мерещиться пальмы, быстро растущие из сладкого белого песка. На них росли лотерейные билеты. Вернул меня в реальность громкий смех из гостиной. Я взял поднос и пошёл к народу. Разговор, как я и надеялся, перешёл на другую тему. Речь шла уже о религии. Военную тему, видимо, закончили. Энтони, судя по его расслабленному виду, удалось полностью высказаться и детально вспомнить и офицера из штаба и Фолкленды и ещё все это связать с искусством. Спикером теперь выступал Джо, который с вальяжным видом рассуждал, похоже, об истории религии. В его довольном и наставническом тоне уже чувствовалась пара порций виски.
- Я думаю, Сьюзан, что христианство появилось в тот момент, когда Бог отчаялся, что до Запада дойдет хоть что-то светлое и хорошее. Когда в Европе, до Рождества Христова, греков и римлян примитивно пугали Зевсами да Юпитерами с молниями, а у нас вообще поклонялись дубу, на Востоке давно уже существовала глубокая философия. Индуизм, потом появился буддизм. Вполне гуманные, человечные религии. Но только они так и остались там, на Востоке. А Европе нужна была некая подобная религия мирового масштаба. Глобализация, я думаю, началась именно тогда. А вот и Питер. Ты где пропадал?
- Готовил наглядную иллюстрацию к твоей речи, Джо. Предлагаю всем отведать этого домашнего имбирного печенья, насыщенного ян-энергией и, заодно, помедитировать и прочувствовать всю глубину восточной философии. По крайней мере, печенье точно станет ещё вкуснее после этого.
- Оммммм, - протяжно сказал Джо, глядя на свой стакан, с наслаждением допил виски из него, смачно почавкал и отправил следом в рот кусок печенья. - Дружище, ты как всегда прав. Виски точно как будто сразу набрали пяток лет! А с травкой нет у Вас печенья? Это ещё больше расширяет сознание.
Женщины хихикнули, я с притворной укоризной посмотрел на Джо и налил ему ещё виски.
- Джо! Вот скажи мне, пожалуйста, давно хотела спросить. Я понимаю, что у Вас, извиняюсь, проктологов, отношение ко всему циничное. Это отпечаток профессии. Но вот лично у тебя, Джо, бывает чувство стыда? - вступила в диалог Кристина, жена Бернарда, нашего соседа через дом.
- Ах, Кристина, ты, как всегда, зришь в корень! Чувство есть, конечно. Стыда нет.
- Словоблуд ты, Джо!
- Нет, Кристина, просто Джо по духу более близок восточным религиям. Там чувство стыда, по-моему, совсем не культивируется. И ему это очень удобно. - продолжила разговор Сьюзан. - Слушай, Джо, а может быть, Бог послал, как ты выражаешься, христианство, чтобы противопоставить его восточным религиям?
- Не думаю. Мне кажется, у буддизма и христианства много общего. А к тому же я думаю, они вскоре объединятся.
- А я думаю, восточная философия уже тогда двинулась на Запад, но застряла по пути где-то у русских. У них вообще все там застревает в Сибири, в их лесах и болотах. Между прочим, Наполеон тоже залип в болотах, даже опера такая есть, его один русский мужик туда завел.
Это включился в беседу сам Бернард. Хоть он и захаживал в наш магазин и покупал иногда книги, но, как можно было понять по его выступлению, книги были не с исторической полки.
- Наполеон скончался на острове святой Елены, про какого мужика ты говоришь?
- Да? Не знаю. Значит, выбрался как-то. Неважно, опера ведь есть такая, это же правда. У нас дочь учится в музыкальной школе, они как-то проходили на уроке. И Гитлер тоже где-то под Москвой завяз. Гиблое место. Как там вообще прижилось христианство, удивляюсь.
- Так оно тоже там застряло! И календарь у них все еще старый, Юлианский. Я знаю, они Рождество празднуют после Нового Года.
- Вот именно, поэтому Бог и послал Христа. Он послал его Западу, а не Востоку. - забрал обратно позиции оратора Джо.
- А ислам?
- Да захотелось им что-то своё придумать! - сказал Джо, не моргнув глазом. - Пророк Магомед пришел ведь позже Христа. Именно в Азию. На Востоке своя религия, древняя, там ему обломилось бы. Христианство сместилось на Запад, в Рим, и на пустое место кто-то должен был явиться.
- Да у тебя какой-то фьюжн из религий. Интересный у тебя расклад. Ты сам атеист полный, как я понимаю?
- Скорее, я вообще никто. Есть такой термин? Я не могу причислить себя ни к атеистам, ни к верующим. Могу честно признаться - некоторый период своей жизни я думал над этим вопросом. В этой проблеме, если серьёзно, всегда приходишь к вопросу сотворения мира. Если с рождением Вселенной ученые и клерикалы как-то сходятся, теория большого взрыва и т.д, то вот как зародилась жизнь - для меня большой вопрос. Откуда она появилась? Атомы сами объединились в молекулы белка или Бог сотворил бабочку и динозавра мановением руки или мысли? Меня не устраивает ни одна из теорий. Кто-то из ученых хорошо сказал, что одинокая молекула ДНК на пустынном берегу первобытного океана выглядит еще более нелепо, чем Адам и Ева в райском саду. А религия... Я не противник религии, вы знаете, но насчёт Бога у меня есть одно существенное замечание - я каким-то образом прожил без него, причем много лет, и ничего. Марта, ты у нас самая образованная, скажи нам что-нибудь по этому поводу.
- Во-первых, не все так печально было в древней Европе. Греческая мифология не была такой мрачной. И до греков были развитые культуры. Минойская, Микенская например. Религия там была вполне мирная - связь с природой и прочее. Твою ахинею про то, что и как Бог посылает разным народам и что куда смещается я, конечно, комментировать не буду. К тому же ты сказал, что не очень веришь в него. А по поводу всего остального - я думаю, каждый верит в то, во что способен верить. Не способен - не верит.
- Это камень в мой огород?
- Это не камень, Джо, так, солнечный зайчик в твой садик. Ты веришь во что-то другое. В науку, наверное. Я угадала? - прищурившись, спросила Марта.
- Я верю себе, Марта. Своим глазам, рукам и уму. Я знаю, многие ищут Бога. Я Бога не искал. Я рационален. Мне кажется, в мире все рационально. Понятие же Создателя иррационально. Допустим, Бог создал все, Вселенную. А откуда появился он сам? Кто создал его? Другой Бог? Непонятно и лишено смысла. То, что лишено смысла, для меня не существует. Я просто работаю, делаю своё дело. И я вижу, что у меня это неплохо получается. - так же прищурившись, ответил Джо.
- Каждый находит то, что ищет, Джо. Если ты Бога не искал, ты его и не найдёшь. Кто действительно ищет Бога, тот его найдёт рано или поздно. Кто ищет любовь, тоже найдёт её в той или иной форме. Кто ищет смерть, тот найдёт смерть. Не думаю, что тот, кто ищет смерть, вдруг найдёт любовь. И наоборот. Абсурд. Иррационально, как ты выражаешься, Джо. Но если ты что-то ищешь, сама жизнь складывается так, что приводит тебя к цели. Все вокруг выстраивается так, чтобы ты знал, куда идти, каких людей встретить и что делать. Я думаю, так.
Все молчали, переваривая речь Марты и, судя по всему, серьёзно уйдя в онтологические вопросы.
- Питер, а ты что скажешь? Что-то ты сегодня молчаливый. Что случилось? - попытался вырулить разговор Джо.
- Наверное, Луна в Козероге так действует. - сказал я.
- Глотни ещё скотча, дружище. Она сразу перестанет на тебя действовать. Не ждать же, пока она оттуда выйдет. Надолго она там застряла?
Я послушал его совета, сделал хороший глоток и, широко улыбнувшись, сделал вид, что Луна и вправду сдвинулась.
Разговор перевели на Козерогов и другие знаки Зодиака, потом начали обсуждать мифологических животных, потом собак и собачий корм и меня вдруг охватил острый приступ мизантропии. Я разглядывал каждого из присутствующих и размышлял о том, что сказал Энтони. В чем его польза? И всех сидящих за столом? Для чего они все родились? Джо, Хопкинсы, Энтони? Что они сделали в жизни, чтобы оправдать такой подарок? Но вскоре стрелка дошла и до меня и я почувствовал, что склизкая медуза сомнения и отвращения заползла на меня самого и я стремительно скатился со своей высокомерной Джомолунгмы в низину собственной ничтожности. А зачем я живу? Для чего все мы появились на свет? Зачем природа или Бог создали Человечество? Зачем, для чего, для какой картины Богу нужна такая богатая палитра личностей всех цветов радуги и дорожной грязи от Ван Гога до Калигулы? Для чего созданы мы, простые люди? Или нет простых людей и все созданы талантами и только мы делаем себя или серой массой или гениями? Но все не могут быть гениями и создавать Пьету и собор святого Петра, кто-то должен просто кирпичи класть и мусор убирать. И нужны ли вообще Пьета, собор Петра или теория Эйнштейна человечеству? Каждый создан для своей работы? А все человечество для чего создано? И туда ли оно идёт? Есть ли у нас карта или мы, как слепые, движемся медленно к краю пропасти и некому направить наши стопы в верном направлении? Редкие пророки пытаются открыть нам глаза и придать смысл жизни. Но нам удобнее идти с закрытыми и мы бредём, как во сне, в разные стороны. И только в ещё более глубоких снах мы видим привильную и красивую дорогу? Что лично я ищу в жизни? Для чего создан я? Для того, чтобы держать книжную лавку, продавать бесконечно разные и бесконечно ненужные магнитики с Биг Беном, брелки в виде красной телефонной будки и со стаканом виски рассуждать о талантах других? Собравшись в дружную толпу слепых, малость глухих и хромых, мы бредём по дороге без направления, постукивая периодически палочкой по камням под ногами, и рассуждаем между собой о прогрессе, которым мы не управляем, а наоборот, он управляет нами и нашей тросточкой, пока мы заняты в дороге болтовней, просмотром кино и свежих новостей на внутренней стороне своих черных очков для слепых. Или это просто неумелость и человечество все ещё находится в стадии амбициозного подростка? Она проступает в неловких, показушных движениях человечества, как в студенческом театре у первокурсника, излишне драматично играющего короля Лира. Человечество осознает свою неловкость и неопытность и всеми силами старается показать свою взрослость. От этого движения становятся еще более резкими и неумелыми. Сшибаются стулья, дорожные столбы, виды животных, леса и заодно народы. Зачем все это? Или давайте ближе к человечеству. Например, я понимаю, что врачи нужны. В принципе. Но зачем Джо посвятил свою жизнь лечению чужих задниц? Чтобы людям было мягче просиживать их в офисах и веселее ходить в туалет? И сколько поколений людей живет так, подлечивая задницы, в самом широком смысле? А вот интересно, как проходят испытания туалетной бумаги и как определяют её мягкость? В каждой фирме, наверное, есть отдел исследований, где работают сотрудники с самыми чувствительными задницами. Неделю они проводят испытания очередной линейки туалетной бумаги, записывают все замечания, оценивать мягкость бумаги в баллах и потом делятся мнениями на итоговом экспертном совещании. Тут я решил остановиться в своих размышлениях. Неужели это медитация с сахарным садом завела меня в такие дебри? И это при том, что у меня дома, на столе под черным ноутбуком лежит билет на сумасшедшую кучу денег. Почему меня это не радует? Подавленный своим мизантропством и бесперпективными мыслями, я одним глотком допил виски и, поймав недоуменный взгляд жены, вышел на задний двор подышать воздухом. На улице было свежо, темно и тихо. Только изредка с той стороны дома слышался шум редкой машины и из окна еле доносился разговор за столом. Я поднял голову вверх, туда, где исчезал легкий пар от моего дыхания, и увидел звезды. Множество звезд. Они были так далеко от нас, чужие, холодные маленькие мерцающие точки света. Почему Творец разделил нас Бесконечностью в виде непостижимого расстояния и времени? Мы одни на этой планете, на этом ничтожном для Вселенной круглом кусочке материи. Нас несколько миллиардов на этой планете, в некоторых городах не протолкнуться и, кто бы мог подумать, проблемы с местом на кладбище, но откуда же у меня сейчас это мутное тянущее чувство одиночества? Там, выше - пустота. Тотальная пустота. Хотя, говорят, ваккуум наполнен чем-то. Может быть. Но для нас это абсолютная пустота. Для чего или кого Бог создал эту пустоту? Мы не можем жить в пустоте. Мы можем жить только на твёрдом. А ещё точнее, на разделе двух сред. Под ногами нам, живым существам, нужна какая-то опора, что-то твердое. По чему ходить, ползать, из чего строить жилища, на чем растить пищу, куда бросать мусор и куда нас положить после смерти. Смешно было бы хоронить в пустоте. Это было бы не кладбище, а выставка. Трупы все-таки надо прятать куда-то, чтобы не натыкаться на них слишком часто. И нужно невидимое и почти неосязаемое над этой твердью. Но не полный вакуум. Нам нужен воздух. Воздушная среда для свободы - дыхания, передвижения, занятия любовью, наслаждения пейзажами и мечтания. Ещё нужны свет и тьма. Невозможно все время жить днём или во тьме. Свет нужен, чтобы видеть и тьма нужна, чтобы спать. И нужна их смена, чтобы мерять свое время. И такое место для жизни есть только одно. Земля. Песчинка в огромном безмерном во все стороны чёрном колодце без дна и стенок. На миллионы световых лет вокруг, во все стороны - всепонимающая молчаливая мертвая пустота и холод редких чужих, совсем чужих планет, которые необитаемы, а даже если и были бы обитаемы, то добраться до них нет никакой возможности. Никого более. Миллионы лет человечество или, по крайней мере, часть человечества вглядывалась в эту пустоту, пытаясь постичь её бесконечность и её смысл. Пустота миллионы лет глотала все вопросы, тихонько мерцая одними и теми же звёздами. И молчала. Никакого знака из этой черноты. Кроме редких комет и метеоритов, наводивших ужас, рождавших еще больше вопросов. Мы одни здесь, на этой окраине галактики в этом углу Вселенной. И от этого острого чувства одиночества захотелось приблизить к себе это звездное небо или выстрелить себя со скоростью света к звёздам и одним прыжком оказаться там, на чьей-нибудь далекой обитаемой планете и впериться там вплотную глаза в глаза в какого-нибудь зеленого человечка, пусть даже такого же никчемного продавца книг с какими-нибудь антеннами на голове и понять, что мы не одни. Просто знать, что мы не одни. Что там, пусть невообразимо далеко, но есть такой же крошечный островок, где есть живые существа с мягким, нежным серым веществом в голове, способным думать, мечтать, понимать мир и создавать то, чего нет в жизни. И еще очень захотелось, чтобы там, на их планете, все было по-другому. Правильно. Чтобы не было войн. Чтобы один зелёный человечек не убивал другого зеленого человечка только из-за того, что у его племени розовые веснушки, а не синие. Чтобы все жили долго и счастливо. Чтобы в школах учили, как рисовать картины, растить цветы, придумывать сказки и управлять собой, а не другими и как бегать под дождём, а не избежать взрыва в кинотеатре. Может быть для этого нужно, чтобы их Адам и Ева вообще никогда не нашли того дерева Познания Добра и Зла или, найдя, срубили его на корню ещё с первыми цветочками и пустили на дрова, не дожидаясь яблочек. Чтобы там росли одни красивые, яркие и вкусные ягоды Добра. Съедает тамошний маленький зелёный оборванец одну ягоду и познаёт новый способ делать Добро. И, радостный, бежит вприпрыжку на шести ножках, широко улыбаясь перемазанным ягодным соком ртом, к своей зеленой маме порадовать её и дать ей другую ягоду. Мама гладит ребёнка по головке и счастливо вздыхает, зная, сколько ещё много таких ягод растёт на той поляне Чудес и сколько открытий ждёт его. А вдруг нет? А вдруг у них там так же, как у нас? Древо Познания Добра и Зла уже выросло и плоды созрели. И любопытная трёхпалая ручка тамошней Евы уже потянулась и сорвала притягательный сочный плод с Древа. И все, что в нем есть - это только Знание. В нем еще нет ни Добра, ни Зла. И даже нет Знания, как такового. Только первая доза, один укус сочной мякоти, знание о том, что есть Знание. Все остальное, Добро и Зло, маленькое существо возьмет уже само. И невзрачные маленькие семечки уже упали на землю и прорастут на следущий год новыми Древами. Один глоток этого сладкого сока с еле заметной горчинкой, несущего тягу к Познанию, всосавшись в кровь, уже устремился в наивный мозг зелёных существ, и как наркотик, включил дремавшие до этого рецепторы, необратимо расширяя зрачки и пробуждая аппетит к Познанию мира. Дверь в гигантское пространство Знаний распахивается, безвозвратно преобразуя все их мышление, естество и даже биохимические реакции и подсаживая их навсегда на иглу Знаний. И Знание, как огромный меч, разрубает весь мир и самого зеленого человечка пополам, каждую клеточку его тела, его мысли, стремления, желания - на чёрное и белое. И черное и белое превращаются в Чёрное и Белое, в Добро и Зло, в Жизнь и Смерть. Начинается война. Вечная война. В каждом. Покатилось Колесо Сансары, вершиной своей уходящее за облака а нижней точкой хлюпающее по мутной жиже самого глубокого дна, лежащего в вечной тьме. Колесо едет по Вселенной, меся липкую грязь познания Зла и неся её наверх, в бесконечный свет Добра, очищающий и сжигающий Зло. Ярмарочная круговерть продолжает свое движение, Колесо уже не остановить. Черпак опять идёт вниз за новой порцией. И так бесконечно. И миллиарды зеленых человечков с выпученными глазами крутятся в этом Колесе, вкусив запретный плод, чтобы вечно познавать Добро и Зло, пытаясь осознать их смысл, но все больше утрачивая понимание разницы между одним и другим. Они все уже давно забыли смысл Знания, данного испокон их веков, но из Рая Незнания и Счастья их все равно изгнали. И так как Знание потеряно, а осталась одна Информация, они не знают, как вернуться в Рай. И они так же, как и мы, живут такой же обыденной жизнью, сидят в своих каких-нибудь круглых фиолетовых в крапинку офисах целый день, пялясь в свои инопланетные мониторы, отчего их глаза к заходу большого белого солнца краснеют и выпячиваются ещё больше, так же садятся вечером всей зеленой семьей за пластиковый стол и ужинают своей местной картошкой и рыбой, только какой-нибудь особенной, к примеру, с ногами, так же потом моют посуду и смотрят сериалы, где течет жизнь таких же зеленых пучеглазиков, но только выдуманная, от одиночества и скуки настоящей жизни. И тем зеленым человечкам, которые это смотрят, становится грустно или смешно. Они плачут, испуская сиреневые капельки из хобота, утираясь скатертью, или хихикают, тряся толстыми зелеными щеками и помахивая большими ушами в знак одобрения. Потом ложатся спать, втягивая свои телескопические глаза в черепушку и складывая уши в трубочку. Во сне их мозг будет стараться переработать и уложить по полочкам Информацию, полученную с рождения и добавившуюся за прошедший день. Но тщетно, потому что Информации слишком много и утерян первоначальный ключ к её пониманию, а завтра хлынет новый её поток, который, такой же ненужный, как и все предыдущие, наложится на пласты уже лежащей внутри и все повторится. И они продолжат жить дальше, отпочковывая следующее поколение, уже в утробе томящееся по Знанию. Колесо едет.
Сзади негромко щелкнула дверь, подошла жена и спросила, не простужусь ли я здесь на холоде. Я сказал, что меня греют виски, имбирное печенье и мысли о ней. Она сказала, что один ингредиент явно лишний в этом коктейле и вопросительно посмотрела мне в глаза. Я показал ей взглядом наверх и обнял за талию. Она подняла лицо к небу и больше ни о чём не спрашивала. Мы стояли молча, пронзая открытое пространство своим скудным сознанием и пытаясь объять необъятное и понять необъяснимое. И я почему-то понял, что мы правда не одни. Я услышал, как Космос сам ответил из самого своего сердца, из самой середины, оттуда, где все началось, протяжно и еле слышно выдохнув "Даааааааа-а-а-а", и в меня вселилась удивительная уверенность. Там, в миллионах световых лет от нас, живут другие человечки. Другие Хопкинсы, сестры Хизер, Джо Маршаллы, принцессы Дианы, Эйнштейны, Да Винчи, Кеннеди и Майклы Джексоны. И конечно, другие Пикассо. Так же ходят или ползают по своей планете, дышат своим воздухом, работают, строят свои причудливые дома, вечером пьют чай с печеньем, живут и умирают. По-своему видят свой мир. И по-своему рисуют свои непонятные и странные картины со странными спящими силуэтами, так же мечтают, так же смотрят вечером в бездонное звёздное небо и так же видят сны. Сны о чем-то большем. И еще я понял, что там, далеко-далеко, на этой планете зеленых человечков, все так же, как и у нас. Трудно, неправильно и жестоко. И на другой планете, в другой галактике, на планете шестируких фиолетовых гигантов, все то же - жизнь тяжела, несправедлива и глупа. Познание и там принесло свои ритуальные плоды. Плод съеден и семечки выплюнуты в траву. И наказание не заставило долго себя ждать. Все шесть рук заняты то добыванием хлеба насущного, то его поеданием. Процесс познания запущен. Человечки и гуманоиды всевозможных форм и конфигураций во всех концах Вселенной, далёкие потомки вопрошателей Истины трудятся на своих планетках, отрабатывая подарок, доступ к сокровенному ларцу Знаний. Но то, первоначальное, Знание утонуло, скрылось в нагромождении каменных скрижалей, заповедей, книг, откровений, наставлений, да и просто бытовых дел. Изначальное Слово придавлено столпами из законов и правил, а секрет первого хлеба завален рецептами панированного кролика в персиковом соусе. Истина погребена под трупами тех, кто сражался за нее. И ягненка уже заклали и меч занесен. И Чаша с вином продолжает стоять на том же месте. Как противоядие плоду Знаний. Но кто доберётся до неё? И некоторые уже жаждут способа избавиться от гнетущих знаний. Но поиски приносят только больше знаний. И тянется так уже на протяжении тысячелетий, а может, и миллион лет. Белое сражается с Черным. Но. Так и рождается Истина. Нет абсолютной Истины. Для каждого Истина своя. То есть, каждый человечек, наверное, должен сам найти Истину. Найти и сделать Выбор. И делать Выбор каждый день. У кого-то Белое смешивается с Черным и получается Серое. Кто-то выплывает из Черного и тому распахивается Белое, бескрайнее и абсолютное. Это и есть Жизнь.


От Хопкинсов мы не торопясь пошли пешком и Марта сказала:
- А у тебя не было никогда ощущения, что вот все это сейчас кончится? Твоя жизнь, а может быть и Земля, и все вокруг. Ощущение, что время - это огромные челюсти, ежесекундно сжирающие твое будущее? Этакая огромная акулья пасть, неумолимые жернова и в эту пасть течет все наше время. Непрерывно, и становится сразу прошлым. Бесполезной переваренной кашей, вытекающей сзади из этих челюстей. Которое никак изменить нельзя. И эти челюсти щёлкают позади тебя. Пока ты молодая, они далеко от тебя. Но с возрастом они становятся все ближе и ближе. И вот они лязгают уже совсем у тебя за спиной. И они сожрут тебя в какой-то момент. И ты должна все время плыть и плыть, иначе они проглотят тебя.
- Эти челюсти и есть время? Или есть что-то, что это время съедает?
- Это и то и другое.
- То есть, время пожирает само себя? Занятно.
- А что занятного? Так оно и есть, оно ест само себя и одновременно рождает будущее. Времени не может убавиться или прибавиться. Это константа. Будущего и прошедшего не существует. Будущего ещё нет, прошлого уже нет. Есть только настоящее. Та секунда, которая уже проскочила. Прошлое уже ушло, но ежесекундно появляется новое время, будущее.
Она замолчала, потом взяла меня за руку крепче, вздохнула и продолжила.
- Знаешь, я начала бояться наступающего дня. Особенно утром. Раньше я жила сегодняшним днем и радовалась ему, как ребенок. Каждому новому дню. А сейчас каждое утро я понимаю, что сегодняшний день будет, как все предыдущие. Абсолютно такой же. Ничего не происходит, Питер. Мутит. Странно, но каждое утро мне хочется попасть сразу в завтрашний день, минуя сегодняшний. Я поняла это, когда ты бегал с одеялом недавно утром. До этого что-то томило, тянуло, а тогда я четко поняла, что именно. Сегодняшний день. Я хочу проскочить его. Как будто завтра будет все по-другому. Я знаю, что завтра будет такое же, как сегодня, с чего бы ему быть другим? Но, все равно, желание, как у ребёнка, миновать сегодняшний день и очутиться в завтрашнем, сказочном дне. Как будто попадешь в другое измерение. И там не будет этих челюстей. По крайней мере, у тебя всегда в запасе будет один день. И тебя никогда не догонит...
Марта замолчала, чуть замедлив шаг и уставясь себе под ноги. Мне показалась, что она хотела сказать слово "смерть", но промолчала. На пару секунд у меня появилось очень неприятное чувство пустоты в животе, но я справился с этим.
- Понял. Что-то похожее было. Но с этими челюстями можно взаимодействовать. Например, нарумянить щечки, напомадить губки. И они уже не такие страшные.
- Так всё равно сожрут ведь.
- Дааа, пожалуй, так и будет. Не знаю даже, что тебе сказать успокаивающего. Хотя, я знаю маленький секрет времени. Ты права, время это челюсти. Но. Пока ты пьешь кофе, особенно если хороший и с шоколадом или мороженым, время идет мимо и тебя никогда не съест. Таковы правила игры. Как в салки. Ты в домике и тебя не могут салить. Но когда ты допила свою чашку...
- Молчи! Просто когда мы придем домой, ты сделаешь мне самый большой кофе, брат. И постоишь на шухере, пока я не засну.
Я расхохотался так, что открылась пара окон в доме, мимо которого мы проходили, и сердитые обитатели пригрозили вызвать полицию. Я утихомирился и сказал:
- Хорошо. А завтра я расскажу тебе еще один маленький секрет времени. Я сам недавно узнал его.
Она посмотрела на меня с благодарностью. За мои старания ее подбодрить, не в силах ничего изменить. "Что ты можешь мне предложить, заботливый мой друг? Время не остановишь. Но я все равно благодарна тебе за эту попытку" - говорили ее глаза. Оставшуюся дорогу мы тихо, чтобы не нарушить покой добропорядочных лондонцев, обсуждали покупку новой кофе-машины. Старая была хорошая, но пошаливала иногда. Вы скажете, что уж сейчас-то можно было рассказать жене о билете. Да, вы правы, можно. Но я не сказал. Неважно, что вы там думаете про меня, просто момент еще не настал и все. Надо было все проверить.

На следующий день после ланча я сказал жене, что пошел по делам. Я хотел окончательно удостовериться в выигрыше, продублировав проверкой билета в газете, и пошёл в тот киоск. И хотелось ещё раз увидеть того индуса. Но странное дело, сколько я ни бродил в том квартале, я никак не мог найти той будки. Как-будто тот киоск, причём с прилегающей местностью растворил тот дождь. Меня уже начали обуревать неясные и неприятные сомнения и в конце концов я зашел в первый попавшийся угловой магазинчик с лотереями и попросил газету с выигрышами. Парень за прилавком молча протянул мне газету и продолжил заниматься своими делами, а я убедился, что все циферки в моем билете сходятся с выигрышными. Я сделал безразличное лицо, чтобы парень ни о чём не спрашивал, вернул газету и вышел из магазина. Могу с уверенностью сказать, что Лондон как-то преобразился. Улицы стали шире, небо светлее, дома и лица прохожих приветливее. Все встречные казались мне замечательными людьми, вчерашний мизантроп во мне начисто испарился. Я шёл и улыбался и некоторые также улыбнулись мне, а полицейскому на перекрёстке я улыбнулся так широко, что он, тоже улыбнувшись в ответ, коротко, чтобы не смутить участников движения, свистнул мне то ли в качестве приветствия, то ли для предупреждения, чтобы я был осторожнее на улице, не встретился на радостях с машиной или не поймал ртом голубя. Какие прекрасные у нас полицейские! По дороге обратно я зашел в цветочный магазин с целью скупить все цветы и доставить их домой, но мой взгляд упал на большой кактус с красивым цветком. Меня осенило и я ухмыльнулся, представив реакцию жены на этот подарок. Она почему-то ненавидела кактусы, хотя вообще растения любила. Я попросил продавщицу завернуть горшок в подарочную бумагу и из всего предложенного выбрал желтую в крупный красный горошек. Для детского подарка такая обертка, возможно, и подошла бы, но для цветка более нелепую расцветку нельзя было и придумать и я мысленно благословил создателя этого шедевра, тот день, когда эта идея взбрела ему в голову и всю типографию. Продавщица с интересом осведомилась, уверен ли я в своем выборе и посоветовала подобрать из их ассортимента более подходящую бумагу. Я, по-прежнему улыбаясь, твёрдо настоял на своём изначальном выборе, попросив вдобавок перевязать кулёк большим зелёным бантом, и она начала осторожно заворачивать крепыша с иголками, оставив все-таки на лице часть скепсиса. Паралелльно, придя к заключению по моему выбору, что перед ней совершенный мужчина-дундук, она начала давать подробные рекомендации по уходу и поливу, но мне пришлось прервать её, сказав, что вряд ли этот прекрасный экземпляр вообще доживет до следующего полива. Скрываемое по правилам приличия до этого момента недоумение в глазах продавщицы переросло в страх, то ли за кактус, то ли за меня, но я не стал никак объяснять девушке свои странные загадочные слова, отдал деньги, взял кактус и вышел. Я шел по улице с невообразимым свертком мухоморной расцветки в руках, как если бы такие грибы росли где-нибудь на спутнике Альдебарана и глупо улыбался. Очень глупо. Прохожие искоса посматривали на меня. Я подумал, что я сам из-за нескрываемой дурацкой улыбки тоже вполне мог сойти за гуманоида из тех краев, несущего подарок своей зеленой жене. Не хватало только раскраса и больших выпученных глаз и картина была бы полной. Это веселило меня ещё больше и улыбка у меня растянулась до ушей. Увы, обычных, человеческих.
Оказалось, что ходил я довольно долго и когда вернулся, жена уже закрыла магазин и внутри никого не было. Я вошел, закрыл за собой дверь и уже хотел поставить горшок покамест на подоконник, чтобы торжественно вручить Марте перед ужином, как услышал сзади ее шаги. Я быстро сделал серьезное лицо, обернулся и протянул ей сверток, предупредив, чтобы она была осторожна. Она быстро взяла "подарок" и с заинтригованным лицом стала разворачивать бумагу. Но когда бумага была распахнута и жене открылось содержимое, интрига на её лице сменилась другим выражением, средним между разочарованием и отвращением.
- Что это? - холодно спросила она. - Я же просила тебя никогда не дарить мне кактусы и прочие суккуленты. Ты понимаешь, что даже эти названия звучат пошло?!
Я молча смотрел ей прямо в глаза и теперь только краешки моих губ предательски улыбались. Наконец, она начала что-то понимать.
- Это правда? - она посмотрела мне прямо в самую глубину моих глаз. - Ты понимаешь, что этим не шутят?
- Да, - сказал я.
- Но как?! Как?! - прошептала Марта, - это ведь нереально! Нереально, Питер!
- Я ограбил банк. Случайно, так получилось.
- Не ври, я тебя знаю. Ты даже газету не можешь взять бесплатно.
- Окей, тебя не проведёшь. Я купил лотерейный билет и он выиграл.
- Сколько? - спросила Марта. Она была практичнее меня.
- Много. Очень много. Лучше сядь.
Она села, держа горшок на руках. Руки её дрожали.
Я театрально снял пальто, аккуратно положил его на прилавок, медленно подошел к ученической доске, продававшейся у нас в магазине, широким жестом фокусника показательно задрал рукава, демонстрируя отсутствие в руках какого-либо подвоха, двумя пальцами взял мел и так же очень медленно стал выводить каждую цифру, следя за все более округлявшимися глазами Марты. Когда я закончил и торжественно положил мел на полочку, она какое-то время пыталась пересчитать разряды, потом перевела взгляд на меня и опять пристально посмотрела мне в самые глаза, чтобы уловить в них хоть тень шутки. Я дал понять, что шутки здесь неуместны и в моем выступлении не было ни капли обмана.
До нее дошло. Она все поняла. Так же, как и я, когда увидел сумму выигрыша. Она заметила горшок с кактусом в своих руках, посмотрела на меня и губы ее растянулись в улыбке предвкушения, очень походившей на ту, с какой я шёл по улице. Я понял, что секунды кактуса сочтены, хотя уже в цветочном магазине предвидел, что он плохо кончит. Марта сжала горшок и с коротким "Ха!" запустила им со всего маха в стену. Чудесный сверток тропической расцветки с мохнатым зеленым ни в чем неповинным ежиком красочно разлетелся во все стороны. Как и вся наша прошлая жизнь.
Затем мы встретились глазами и она с победным криком прыгнула на меня, обхватив меня ногами и руками и прижалась так, что между нами, как между камнями построек в Саксайумане в Перу, не пролезло бы даже самое тонкое лезвие ножа. Я, пожалуй, опущу дальнейшие события, чтобы опять не вызывать у вас приступы зависти. Это почти то же, что и с выигрышем. Не расстраивайтесь, у вас тоже будет.
Дальнейшие несколько месяцев пролетели в многочисленных делах. Первой задачей было получить деньги, но сделать это инкогнито. В силу определённых причин мы не хотели делать это под своим именем. Но так как выигрыш был очень громким, кто-то должен был все-таки явиться за выигрышем лично и хотя его можно было получить без огласки, мы не хотели, чтобы вообще кто-то знал в последующем о нас. Выигрыш должен получить человек, который затем исчезнет, как Эдмон Дантес, и всплывет потом в другом месте графом Монте-Кристо. Был сделан паспорт на несуществующее лицо, открыт счет в банке и даже снята квартира на его имя. В результате всех этих почти невинных махинаций в офис компании, проводившей розыгрыш, явился симпатичный старичок по фамилии Уилбоу. Мне показалось, что такая фамилия, напоминающая одновременно движения угря, локтя в давке и аккуратные и умелые действия карманника в толпе или отмычки в замке подходит, как нельзя лучше. Кожа его была несколько моложава для возраста, указанного в паспорте, но я сделал, что мог. Кожа несколько ссохлась после недели голодовки и отказа от воды в последние полтора дня. У меня был достаточно жалкий вид и усталые глаза, хоть и радостные от выигрыша, но несущие отпечаток прожитых лет. Учитывая степень грусти, объяснявшийся только голодовкой, даже нельзя было исключить опыт безработицы или болезнь почек. Дольше всего я клеил бороду. Вполне вероятно, что там будут скрытые камеры и все должно быть очень правдоподобно. Немного в этом помог опыт участия в университетском театре. Гамлета и Ромео мне не дали сыграть, а вот опыт проникновения в Короля Лира, доставшийся мне, пришелся как нельзя кстати - моя согнутая спина и слабые колени были очень правдивы. Не факт, что таким представлял себе короля Лира его создатель, но так изображали его мы, студенты. Эх, этот пройдоха старик Уилбоу. Он даже вспомнил молодость и на радостях пощекотал в офисе одну девушку. Ему простили эту маленькую шалость. И хорошо, что моя жена не видела. Единственное, что мучит меня до сих пор, правда не сильно, - что существует какой-то настоящий старик, а может, и несколько, по фамилии Уилбоу и какое-то время вполне возможно журналисты, а может быть и ещё кто-то, донимали их своими назойливыми расспросами.
Итак, выигрыш лёг на счёт старика Уилбоу, а затем плавно, но уверенно и безвозвратно утёк несколькими ручейками на счета в оффшорах. Не ругайте нас, так было надо. И затем наша жизнь стала меняться. Для нас стало возможно то, что было нереально раньше. Марта даже не очень обиделась, что я не сразу сказал ей о выигрыше. Обижаться было просто некогда. Впереди у нас были столь грандиозные планы, что такие мелочи, как обида, сразу отправились вместе с кактусом в вечную могилу прямо в центр Земли. Нас охватила лихорадка. Мы с головой ушли в разработку деталей нашего плана, поиски в интернете, звонки нужным людям, связи с разными фирмами и почти забросили дела в магазине. Посетители были предоставлены сами себе и мы почти даже не проверяли, сколько денег они оставляли сами на кассе, как мы их просили. Охваченные возбуждением, мы, как шестнадцатилетние подростки, спали поначалу по 4-5 часов в сутки, ухватывая двадцать-тридцать минут короткого сна днем, почти на ходу, между делами. Я мог уснуть в нашем магазине на восточном коврике у книжных полок, в супермаркете в примерочной, в банке (там такие удобные кресла!) и в мебельном магазине на кровати. Знакомые начали замечать нездоровый блеск в наших глазах в сочетании с повышенной активностью и усталыми лицами и время от времени интересовались причиной таких перемен. На одном из наших традиционных пятничных застолий Джо поинтересовался, не пробуем ли мы наркотики, а сестры Хизер пошутили, заглядывая нам в глаза, не решили ли мы вспомнить юность, в каких книжках мы вычитали про такой чудесный афродизиак и советовали соблюдать умеренность. Официальная версия, провозглашённая нами в ответ, объясняла причину моих изменений пробежками по утрам, а жены - занятиями живописью. Наедине же с каждым из наших знакомых в ответ на их шутки мы многозначительно молчали в ответ, давая понять, что каждый из них недалёк от истины, но мы были бы очень благодарны, если эта маленькая тайна останется между нами. Наша незамысловатая хитрость возвышала наших друзей в их же глазах и, подчёркивая их проницательность, культивировала в них покровительственное отношение к нам, что было нам только на руку. Пробежки, надо сказать, были чистой правдой, так как я решил, что физическая подготовка никогда не повредит, особенно в том предприятии, которое мы планировали. Хождение Марты на курсы живописи были отводом глаз для того, чтобы объяснить соседям частые её отсутствия в магазине. Она, разумеется, сходила на пару уроков, остальное же время она тратила на разъезды по нашим финансовым, техническим и другим делам.
Чтобы не совсем шокировать знакомых резкими переменами, во всем остальном мы старались сохранять прежний образ жизни - ходить в гости, приглашать к себе, общаться по мелочам на улице и в магазинах и замечать, как прекрасно идёт новая прическа жене булочника...

Читайте продолжение в сборнике