Клуб любителей книги. Глава 5-6

ДИМОЧКА.
Я хорошо запомнила тот ветреный денек  в середине апреля.
У нас загулял кот. Всю ночь он выводил рулады со своими соперниками на крыше дома, выматывая нервы всем нашим соседям, а под утро Алке при помощи куска колбасы с большим трудом удалось его залучить домой. Она боялась, что местный живодер и по совместительству алкоголик Вован, мучающийся с утра головными болями, пришибет поющего о любви котика.
Проводив дочь в школу,  я озабоченно выглянула в окно. Вроде бы и солнце ярко светило, но оказалось, что холодно зверски! И я, разлетевшись было на улицу в одной кофте, вынуждена была вернуться домой за плащом. Пока натягивала плащ, Мурзик иезуитски хитро выбрался  на улицу к даме сердца, и мне пришлось с большими трудами и остатками колбасы, отлавливать его на помойке. И из-за  шкодливого кота я в тот день опоздала на работу.
А там меня уже читатели дожидались, негодующе пялясь то на часы, то на замок.
Есть и такие! Раньше, когда мы отдыхали только на Новый год,  эти люди уже 2 января стояли спозаранку у дверей, наплевав на  похмелье, чтобы завести себе формуляр под №1. Тогда мы с Нового года переоформляли читателей, и им почему-то было очень важно быть первыми. Одним из таких зануд являлся покойный ныне местный энтузиаст библиотечного дела Петр Гаврилович Широкопляс. Он зачитывался общественно-политической литературой, был главой местных коммунистов и писал гражданственные стихи о долге и чести. И если уж собирался в библиотеку, то ему нужно было ворваться в помещение ровно в 10.00, потому что, если переступить порог хотя бы пятью минутами позже, книги, очевидно,  станут «второй свежести», а то и вообще протухнут.
В тот роковой день я опоздала на пятнадцать минут, и хотя сорок раз извинилась и объяснила причину опоздания, помогло мне это мало. Господин, пардон, товарищ Широкопляс подозрительно смотрел на меня со знаменитым ленинским прищуром  и,  покинув стены здания со стопкой книг из серии «ЖЗЛ», моментально настучал на меня в отдел культуры.
А я, даже не подозревая, какие тучи сгущаются у меня над головой, в тот день получила возможность поговорить с Розой Сергеевной. Та, наконец-то, вернула «Унесенных ветром», которых продляла  два раза. Я грешным делом даже заподозрила, что она потеряла книги.
— Ну, как вам роман?
Обычно Роза Сергеевна долго и обстоятельно давала анализ прочитанного, обрадовавшись, что появился повод поговорить, но тут её ответ поразил лаконизмом.
— Увлекательный сюжет!
Она немного помолчала, проследив, как я вычеркиваю книги из формуляра, а потом неожиданно задала странный вопрос:
— Скажите, Людмила, а Аллочкины вещи может мальчик носить?
Я тяжело вздохнула. Сама того не зная, Роза Сергеевна наступила мне на больную мозоль.
Алка одевалась немыслимым образом — спортивный костюм, казалось, был её второй кожей. Я упорно пыталась ей доказать, что женственные юбочки красят девочек гораздо больше «треников». Но даже если она и шла мне навстречу, натягивая юбку и дико модные в ту пору разноцветные лосины, то её ноги все равно были упакованы в кроссовки.
— То, что носит Алка, могут носить все — от пенсионеров до дошкольников, если вы, конечно, видели детсадовцев ростом в 185 см! У моей дочери нет вкуса к одежде!
Роза Сергеевна немного помялась, а потом  смущенно попросила:
— Не могли бы вы мне одолжить какие-нибудь её свитера или куртку, а то на улице холодно!
У меня недоуменно вытянулось лицо.  Роза была сухонькой и маленькой, если не старушкой, то пожилой женщиной — зачем ей предметы гардероба моей крупногабаритной девочки?
— Это не мне,— правильно истолковала она мое удивление,— а племяннику!
Я точно  знала, что никаких родственников у моей собеседницы нет. Розочка была единственной дочерью,  у её же матери, действительно, когда-то была сестра, но погибла под бомбежкой в годы войны, так и не успев выйти замуж. Так откуда племянник?
— Димочка, — торжественно пояснила она мне,— потомок древнего рода князей Долмацких, и приходится мне племянником по отцу! Я ведь то же принадлежу к этой фамилии!
Я так и ахнула. Какие князья Долмацкие? Баба Нюра мне рассказывала, что дед Розы Сергеевны  работал извозчиком на городской бирже. Да, Бог с ней, пусть бы плела, что  угодно, хоть к царскому роду причисляя честных извозчиков города Емска, но мальчик? Мальчик-то откуда взялся?
— Откуда же прибыл ваш племянник? Где его родители?
— Ах,— легкомысленно отмахнулась Роза Сергеевна,— Димочка приехал из Москвы, прознав, что здесь у него родственники. А родители… умерли!
У меня голова пошла кругом.  Даже если хоть что-то из этого было правдой, оставался главный вопрос:
— Чем же вы его кормите?
— Димочка ест очень мало,  так же, как и я любит печеную картошку!
Печеная картошка была единственным блюдом, которое могла себе позволить нищая женщина. Картофель она выращивала на своем огородике и в основном его-то и ела.
— Так что насчет курточки?
— Посмотрю,— рассеянно пообещала я,— приду домой и посмотрю, чем смогу помочь вашему Диме!
— Спасибо, Людочка, вы такая славная!
Я автоматически протянула ей какое-то очередное варенье, принесенное моими дамами, но Луиза Сергеевна чуть ли не ужасом отшатнулась от подарка.
— Димочка не любит сладкое!
— Но вы-то любите! — разозлилась я, и насильно втолкнула ей в руки банку.
И всё же, когда Роза Сергеевна уже ушла, я обнаружила варенье стоящим за одним из стеллажей.
В моем сердце заполыхала тревога — таинственный Дамиан, который так изуродовал её полгода назад, тоже не любил сладкого. Надо было посмотреть на этого Димулю вблизи, пока с пожилой чудачкой опять чего-нибудь не приключилось.
Решив не откладывать этого дела на потом, я даже сбегала в обеденный перерыв домой и отобрала из Алкиного гардероба не особо любимые ей свитер и мастерку.
Но мои планы были решительно расстроены вторгнувшейся в здание библиотеки заведующей отделом культуры Фридой Марковной Гольдберг.
О, Фрида Марковна была личностью примечательной. На заре юности юная Фридочка стала первой пионеркой города, будучи дочерью двух революционеров «без страха и упрека». Имея такое роскошное происхождение, по служебной лестнице она неслась со скоростью экспресса,  уже в двадцать лет возглавляя местный комсомол. Всё шло к депутатству на съезде партии и креслу первого секретаря райкома, когда столь прекрасное будущее налетело на риф борьбы с «космополитизмом»!  Фриду в особо грубой форме ткнули носом в еврейское происхождение и отправили на десять лет искупать это в Сибирь, а её стариков-родителей вообще расстреляли.
Хрущевская оттепель реабилитировала многих невинно осужденных. В общем потоке вернулась в город притихшая и изрядно постаревшая Фрида Марковна. Покашливая от приобретенной в ГУЛАГе астмы, она устроилась работать уборщицей в клуб. Но, как говорится,  «черного  кобеля не отмоешь добела!» — не успело пройти и полгода, как она уже подала документы о восстановлении в партии.  И пошло, и поехало, и уже к началу правления Брежнева Гольдберг была вторым секретарем партии Емского райкома (в первые секретари её все-таки не пустили, опасаясь тюремного прошлого).
Когда она руководила вверенным ей участком работы, люди разве что руки на себя не накладывали. Застенки лишили её даже тех крупиц благожелательности, которые природа скупо отвесила дочери «потрясателей  истории». Злая, лишенная сантиментов и чувства меры,  она буквально изводила подчиненных  придирками, а на любую критику за перегибы реагировала цитатами из  «Морального кодекса строителя коммунизма».
Семьи у неё не было, и поэтому ничто не мешало Фриде Марковне «гореть» на работе. Она задержалась с пенсией практически на пятнадцать лет, но и тогда не удалось её выпроводить  окончательно и бабушке поручили курировать местную культуру.
Мы — библиотекари, хоровые и инструментальные коллективы, кружки самодеятельности, заведующие сельскими клубами и «киношники» боялись стервятницу, как стихийного бедствия. И вот сегодня она обрушилась на мою и без того замороченную Мурзиком и Розой Сергеевной голову.
— Да, что вы себе вообразили! Только возмутительным образом пренебрегающий своими обязанностями работник может себе позволить опоздать на работу на целых пятнадцать минут! Во времена товарища Сталина такую разгильдяйку стерли бы в лагерную пыль! Превратили государственную библиотеку в частную  лавочку — когда хочу, тогда и прихожу, что хочу, то и делаю! Говорят, вы вяжете на рабочем месте?!
— Только в обеденный перерыв! — пискнула я.
— А что, больше заняться нечем? Читайте классиков марксизма-ленинизма, тогда вы научитесь мудрости и ответственности!
Маркса и Ленина тогда не обливал грязью только ленивый! Но Фрида Марковна не собиралась идти в ногу со временем, у неё была собственная точка зрения.
— Это интриги уклонистов! Не может быть ничего мудрее и жизненнее Маркса — просто не придумали! Можно открыть «Капитал» на любой странице — все интересно, все жизненно! А Лениным зачитывались люди и поумнее этих нахальных «перестройщиков»!
Она орала и стучала на меня костылем (последствие диабета) до тех пор, пока не выдохлась.
— Не забудьте, что вы занимаете место незаконно, будучи по образованию геологом. А у нас специалисты с дипломами за дверью стоят! Только свистни! Выкинем вас за дверь, как нашкодившую кошку!
«Бастинда», постукивая костылем, наконец-то удалилась,  оставив меня судорожно ищущей в сумочке валерьянку. Что для меня значило потерять работу? Даже катастрофа на «Титанике» и то была менее разрушительной, там хоть кто-то спасся! Мы же пойдем ко дну все, включая даже блудливого Мурзика!
Дверь скрипнула и на пороге появилась сочувственно вздыхающая Клара Федоровна.
— Бедная Людочка! Успокойся! Фрида Марковна, вымотав нервы, обычно не прибегает к крайним мерам. Да и не имеет она права уволить тебя за пятнадцатиминутное опоздание!
— Так-то оно так! — тяжело вздохнула я, вытирая слезы.—  Не думала, что читатели жалуются на меня. Казалось, что у нас хорошие отношения! Вроде бы стараюсь никого не обижать…
Клара Федоровна даже руками замахала:
— Что ты — никто не жалуется! На тебя Широкопляс наябедничал! Мол, из-за твоего опоздания он не смог во время прийти на заседание ветеранов компартии. Ну, Фриду и понесло!
От злости у меня перекосило лицо. Ах ты, старый маразматик, ну, получишь ты у меня ещё книжки из закрытого доступа!
— Ладно,— тяжело вздохнула я, видя, как в библиотеку заходит уборщица,— все сегодня набекрень! Но может, мы хотя бы к Розе Сергеевне сходим, тетя Клава?!
Положа руку на сердце, после погрома устроенного неизвестным Дамианом, идти в одиночку в тот дом я бы ни за что не отважилась. Но уборщица, с грохотом ворочавшая ведрами, только покачала головой:
— У меня корова должна отелиться! Я и так из дома всего на полчаса вырвалась — быстро помою полы и убегу!
— Ну вот,— вздохнула я, с сомнением глядя на пакет с вещами, — и здесь ничего не получилось!
Клара Федоровна всегда была отзывчивой женщиной, и очевидно,  мой несчастный вид подтолкнул её к действиям.
— А зачем вам к этой убогонькой?
Я рассказала о мерзнущем Димочке.
— Хотите, я пойду с вами?
— Конечно,— обрадовалась я столь своевременному предложению,— хочу!
Уже темнело, когда мы, обходя лужи и спотыкаясь на выбоинах в брусчатке, подошли к знакомому домику. Окна были темны.
— Их что, нет? — разочарованно осведомилась спутница.
— Дома! Просто у Розы Сергеевны свет за неуплату отрезали, и она сидит либо при свече, либо жжет лучинки!
— Дикость какая-то! Как до революции!
Мы прошли во двор и постучались в дверь.
— Входите!
И действительно, у теплящейся на столе свечи  хозяйка дома с незнакомым пареньком  играли в шахматы. 
— Ой, Людочка, Клара Федоровна,— засуетилась Роза Сергеевна, пододвигая нам табуреты,— садитесь! Хотите, я заварю смородиновые веточки?
— Нет,— за нас обеих отрезала госпожа Петрова,— недавно чай пили!
И её глаза изучающе уставились на незнакомца. И пока я объясняла Розе Сергеевне, что принесла её племяннику свитер и мастерку, Клара Федоровна не сводила с парня глаз, да и он, полностью игнорируя меня, смотрел только на неё.
Дима выглядел странно — это сразу бросалось в глаза даже в неверном свете свечи. Мне трудно даже описать, в чем дело — бесцветный, что ли!  Хотя, у него были классически тонкие черты лица и неплохие каштановые волосы. Казалось, что кисть неизвестного художника сначала его нарисовала нормальными красками, а потом, по неизвестной причине,  решила смыть изображение, да не завершила работу до конца. Серые глаза смотрели на нас холодно и спокойно, я бы даже сказала,  равнодушно, но на Клару Федоровну Димочка неожиданно произвел впечатление.
— Какой чудесный мальчик! — делилась она со мной по дороге из дома Розы Сергеевны,— прелесть! Вот что, Людочка, его нельзя оставлять в такой убогой обстановке — юноша достоин большего!
— Все мы достойны большего! — пробурчала я.
У меня этот недоросль  не вызвал такого же щенячьего восторга — уже вполне взрослый парень, мог бы и сам  зарабатывать, а не сидеть на шее у доверчивой  нищенки!
— Вы должны забрать его к себе домой! — вдруг непререкаемым тоном выдала мне спутница.
От изумления я онемела. Ещё чего не хватало — только через мой труп подобная личность пересечет порог моего дома, да и то не факт, что я даже мертвая не укушу его за ногу.
— А мы тем временем подумаем, что с ним делать дальше!
Подумать? Пожалуйста! Только не об этом!
— Галина Викторовна! — быстро нашлась я.— Галина Викторовна никогда не допустит посторонних в вверенном ей подъезде! Я ведь не могу его прописать без согласия мужа!
Думаю, каждый житель нашей необъятной страны видел кинокомедию Гайдая «Бриллиантовая рука»? Помните управдома, которого гениально сыграла Нона Мордюкова? Так вот это была жалкая пародия, по сравнению  с нашей Галиной Викторовной — живущей на первом этаже  главной по подъезду. Мимо её бдительного взора блоха не проскочит, не то, что такой большой мальчик, как Дима. Она меня как-то подвергла беспрецедентному допросу по поводу моего приехавшего в гости брата. И пока я ей не показала его и свой паспорт, свидетельство о браке и свидетельство о рождении, она орала во все горло и грозилась вызвать наряд милиции, выгонять из дома непрописанного жильца.
Галина Викторовна вечно придумывала, как нас развлечь — то выгоняла всех жильцов на мытье стен подъезда, то на уборку прилегающей территории, то на бесконечные собрания по поводу и без повода.  Энергия так и брызгала из заполошной бабы, да и фантазии было не занимать.
Но сегодня я впервые обрадовалась тому, что эта женщина служит Цербером в моем подъезде. Но мой ответ совсем не понравился собеседнице.
— Неужели вам не жалко мальчика? — ледяным тоном осведомилась она.
— Как не пожалеть! Возьмите Диму к себе,— в отместку предложила я,— у вас и холодильник полнее моего,  и жилплощадь позволяет!
Клара Федоровна нахмурилась.
— Вы, Людочка, одинокая женщина,— недовольно заметила она,— а я вынуждена считаться с мнением Николая Викторовича!
— Да, без его мнения тут, пожалуй, не обойтись!
Неподалеку от особняка Петровых мы расстались, и дальше я уже побежала одна. Вокруг сгущалась темнота, и начинался дождь, уж не говоря о сильном ветре. Я торопилась идти, нервно прыгая через лужи, и все же не могла избавиться от неприятного ощущения, что кто-то смотрит мне в затылок недоброжелательным взглядом.
И только услышав на подходе к подъезду пронзительные рулады, выводимые влюбленным Мурзиком и его соперниками, я смогла слегка расслабиться. Нет, Димочка  мне решительно не понравился, мало того, наводил безотчетный ужас.

ПЕТРОВЫ
Теперь немного поподробнее о семье Клары Федоровны.
Николай Викторович любил свою жену. Она, правда, находилась в состоянии перманентного страха, что какая-нибудь ушлая медсестра его уведет, и часто мне рассказывала, к каким уловкам прибегает, чтобы не ослаб  интерес к её персоне. Уловки были так себе, но, судя по результатам, успешно срабатывали. Ему нравилось в Кларочке всё, и даже то, что жена была похожа на поставленный вертикально кабачок, вызывало  в нем умиление.
Супруги часто ездили в гости и принимали у себя друзей и вообще вели активный светский образ жизни, имея полезных знакомых практически во всех учреждениях нашего городка. Им всегда кто-то доставал нечто дефицитное — лекарства, мебель, одежду. Петровы же, в свою очередь, делились этим с друзьями, а те в благодарность волокли им рыбу, мясо, яйца, мед, и часто, придя к ним в гости, можно было обнаружить в прихожей фляги с маслом, банки с молоком и мешки с сахаром и мукой, подаренные в обмен за услуги.
— Людочка, дорогая, поспрашивай — никому рис не нужен? А то у меня целый мешок простаивает. Куда нам столько! Я уступлю подешевле!
И я старательно расспрашивала знакомых и соседей по дому по поводу риса, и, в конце концов, находились желающие его купить. За посредничество отсыпали килограмм, другой и мне.
Кладовые  Петровых всегда были забиты под завязку деликатесами. Они первые в Емске приобрели морозильную камеру, потому что даже двух холодильников не хватало для всех припасов.
В ту пору женщины нашего городка, имеющие дочерей, начинали им складывать приданое, едва те начинали ходить. Каждая собирающаяся замуж девушка Емска должна была иметь в запасе сундук с постельным бельем, полотенцами, покрывалами и одеялами, а дальше — по уровню доходов родителей. И часто к сундуку прикладывались и мебельные стенки, и холодильники, и даже дома и автомобили. Богатое приданое указывало на социальный статус родителей, красноречиво определяя их место в довольно сложной иерархии захудалого городка.
Накануне свадьбы все это добро свозилось в дом жениха, и  родственники последнего, а иногда и случайные люди с улицы имели право все это разглядывать и оценивать.
Так вот, в доме Петровых была специальная комната, забитая приданым под завязку. Мало того, Клара Федоровна наполнила одинаковыми золотыми серьгами, колечками и цепочками две  большие хрустальные вазы — по одной на каждую дочь.
Короче, именно про такой дом говорят - «полная чаша»!
Теперь о девочках — Инне и Кате Петровых.
Между ними была разница в шесть лет, и Катю Клара Федоровна родила в тридцать восемь.
— Ох, как же я не хотела рожать  Катьку,— как-то делилась она со мной,— все-таки почти сорок! Но Николай настоял — он очень сына хотел. А теперь не надышимся на малышку. Звездочка наша, ягодка — такая светлая, такая нежная! Никогда не забудет поцеловать, все время ластится — мамуля, да мамуля! Вся в меня!
— А Инна?
Клара Федоровна тяжело вздыхала.
— Инка всегда себе на уме, замкнутая растет! Слова из неё не выжмешь, смотрит исподлобья! Вылитая моя свекровь — такой же нелюдимый характер. И бабка их была ещё той грымзой — кержачка сибирская! Николай-то только к Инке, там погладить по голове или что-то спросить, а она разве что не кусается! Дикарка!
На мой взгляд, Инна была нормальным ребенком — активным и добродушным, но родителям виднее, какие недостатки у их дочерей. Ничего не поделаешь, но именно Катюша безраздельно царствовала в сердце своих родителей.
В ту пору любая мало-мальски уважающая себя семья, имеющая дочерей, заставляла их ходить в музыкальную школу.  Петровы отдали своих девочек в класс фортепьяно, и теперь все разговоры Клары Федоровны крутились вокруг успехов младшей дочери на музыкальной ниве. То она готовилась к концерту, то выступала, то нужно было ей купить новое платье для сцены. А вот о старшей, бренькавшей на том же инструменте в выпускном классе, мать упоминала редко и скупо. Что ж, по-разному складываются отношения среди домочадцев.
Казалось, полная больших и малых забот обычная жизнь весьма состоятельной на русский манер семьи. Муж любит, две дочери – что же ещё нужно женщине для счастья?
Оказалось, Кларе Федоровне очень не хватало Димы.
Что уж она сказала своему Петрову о парне, я не знаю, но только спустя две недели до меня дошли слухи, что дамочка бегает по всем инстанциям, выправляя приблудышу документы.
— Да,— меланхолично подтвердила забредшая в библиотеку Роза Сергеевна,— Клара Федоровна любезно помогает Димочке получить паспорт. У него все документы сгорели!
— Наверное, ещё при пожаре Москвы?
Издевка не прошла, потому что Роза Сергеевна её не поняла.
— Не знаю! Димочка об этом не любит говорить — наверное, испытал потрясение, бедняга! Он такой чудный деликатный мальчик!
— Сколько же лет вашему Диме?
И опять размытый ответ.
— Он совсем ещё юный!
Да уж, понятно, что не старик! Хотя по всему видно, молодой да ранний, вон как лихо обвел вокруг пальца даже отнюдь не глупую Клару Федоровну. Никакой симпатии или сочувствия Дима у меня не вызывал,  наоборот — глухое и опасливое раздражение.
Между тем, время шло, и по тому, как старательно Петрова избегала мою библиотеку и заседания кружка «Любители книги», я поняла, что она обижена на меня за отказ поселить у себя приблудного хвата. Честно говоря, мне это было очень неприятно, да и жалко терять её дружбу. Я ведь стольким ей обязана! И все из-за какого-то юного мошенника!
Но поведение Петровой казалось странным не только мне. Наши дамы на очередном сборище только недоуменно пожимали плечами:
— Что-то Кларочка блажит! Зачем ей этот парень?
— Возится с ним!
—  Всюду ходят вместе!
— Да, что ходят — он даже на работе сидит возле Клары! Глаз не спускает!
Я удивилась — как же это Фрида Марковна допускает подобное самоуправство? На нашу грозную старуху это непохоже!
— Одела его во все импортное! Где только взяла такие модные вещи?
— На барахолке в области — кучу денег отвалила!
 — Это что, вот как ей удалось выправить ему паспорт взамен утерянного?!
Вопрос и возможный ответ на него выходили за пределы моего разумения. Я не подозревала, что Петровы способны на подобное пренебрежение к закону.
Кто хоть раз сталкивался с работой паспортного стола, знает, что пришлому человеку без документов получить паспорт практически невозможно.  Но — зубы болят у всех, и рано или поздно все оказываются в руках дантиста. Неужели Клара Федоровна уже втянула в операцию по спасению Димы  даже своего мужа? Или, может, я чего-то не знаю?
Но после того как у меня в библиотеке побывала Юля Скворцова, работающая секретаршей в нашей средней школе, у меня совсем голова пошла кругом.
Тридцатилетняя Юля — обыкновенная толстенькая и невзрачная разгильдяйка, вечно все теряющая, путающая, да ещё медлительная и туповатая. Короче, хуже секретаршу ещё поискать! Но был у этой секретарши один офигительный талант — она виртуозно собирала по городу самые невероятные сплетни и охотно ими делилась со всеми желающими слушать.
Юля редко заходила в библиотеку — только в поисках, каких-нибудь новостей. Читать она не любила, разве рассеянно листала журналы мод в читальном зале, но её нос картошкой, казалось, все время шевелился,  вынюхивая скандалы и неприятности.
Сплетницу несколько раз били те, кого она особо достала своим языком.
Однажды, когда Скворцова шла по улице, на неё налетела незнакомая бабища и стала избивать тяжеленной сумкой. Юля завизжала, возмущенно вопрошая, что происходит?  Баба стала ей что-то кричать о семи сдохших поросятах и требовать возврата денег. Когда, в конце концов,  в дело вмешалась милиция, то выяснилось, что на Скворцову  натравила буйную даму одна из ранее пострадавших от её языка женщин. Мол, именно Юля дала ей на продажу полудохлых хрюшек и деньги за них забрала тоже она.  Вот баба и наехала на неё с требованиями то ли свинок оживить, то ли деньги вернуть.
Но сегодня толстушка целенаправленно пришла ко мне, потому что знала, как мы близки с Кларой Федоровной. Конечно, ей хотелось  разузнать от меня что-нибудь скандальное о жене дантиста, но и самой было что рассказать.
— Вчера Петрова приходила в нашу школу по поводу выпускных экзаменов! — сразу же выпалила Юля, едва переступив порог.
— Чьих? — меланхолично поинтересовалась я, расставляя книги на выставке, посвященной русской письменности.— Инны?
Инна  заканчивала  школу. И что тут было сенсационного? Ну волнуется мать за свое чадо, так кто же из нас не волнуется? Правда, Инна всегда хорошо училась, и в этом отношении беспокойство Клары Федоровны было, на мой взгляд, излишним.
Но к моему удивлению, Скворцова только коротко хохотнула в ответ на мой вопрос.
— Она разговаривала с нашим директором по поводу аттестата для Дмитрия Долмацкого!
Дмитрий Долмацкий? Это Димуля что ли?
— Аттестат? — удивилась я.— А… как это?  Разве аттестаты так просто выписывают?
Юлечка высокомерно захихикала:
— Попробуйте получить! Но для Петровых закон не писан — не знаю, уж сколько они отвалили денег нашему алкашу (это она о своем работодателе!), или обошлись банкой самогона, но Долмацкий  приказом по школе был зачислен в 11 класс 23 мая, как раз накануне последнего звонка!
— А как же документы?
Мой вопрос не был праздным — меня как-то загоняла классная руководительница, требуя новой справки с места жительства, потому что видите ли, я развелась с мужем. И её мало волновало, что тот был по-прежнему  прописан в квартире.
— Ваше семейное положение изменилось, и семья теперь не полная! На основании, каких документов мне это внести в личное дело ребенка?
— Свидетельство о разводе не подойдет?
— Так он же не с дочерью развелся, а с вами!  Мы  ведем обязательный учет таких семей, как потенциально асоциальных и угрожающих физическому и психологическому здоровью ребенка! —  упрямо толковала мне дама от просвещения.
А тут нужно было целиком предоставить личное дело! Откуда же Клара Федоровна и недоросль его взяли? Значит, все-таки не все документы пропали в пожаре?
— Да чихали они на эти самые  документы! Папку я завела, и спросила, что в неё вложить, а мой Лось (это всё о том же директоре!) пробурчал, что все справки Петрова после принесет, а пока нужно звонить в районо и вставлять ребенка в дополнительные списки сдающих выпускные  экзамены!
Вот здесь моё мнение о Кларе Федоровне стремительно ухудшилось. Да это же авантюристка какая-то, раз она ни во что не ставит простейшие правила сосуществования!  На что будет похож мир вокруг, если так легко можно обойти любой закон?  И за что же горбатятся над учебниками наши дети, переводя нервы и здоровье, если любой пришлый проходимец может получить заветный аттестат всего лишь за банку самогона?
— Как же он сдаст экзамены? К ним ведь готовиться надо?
— Я тебя умоляю,— отмахнулась Скворцова,— папе (это опять-таки о директоре!) очередная банка с горючим, учителям по коробочке просроченных конфет, завалявшихся у них в холодильнике, и все будет чики-поки! Сдаст на одни пятерки!
— Неужели так можно? — отказывалась верить я.
— Смотря кому! Тебе и мне — нет, а этим наглым буржуям, разжиревшим на зубной боли, можно всё, что угодно! Для них закон не писан! Я вот только одного не пойму, откуда этот Дима взялся?
— Родственник Розы Сергеевны! — машинально пояснила я, мрачно думая, что живу в окружении сплошных мошенников.
— Я тебя умоляю! — Юля посмотрела на меня, как на идиотку.— С чего бы это Петрова так хлопотала о Розе? Она разве ей хоть раз кусок хлеба дала, или какую юбку старую швырнула? А тут пустилась во все тяжкие по поводу её племянника! Всё сплошное вранье!
Мне не хотелось рвать глотку, доказывая обратное. Наверняка,  у собеседницы уже была своя интересная версия происходящего.
— У тебя есть какие-нибудь идеи? — угрюмо поинтересовалась я.
Юля даже облизнулась от удовольствия. Её можно было понять – столько лет треплешь языком о всякой ерунде, а тут такое лакомое событие!
— Этот Димочка — любовник нашей Клары!
У меня книги посыпались из рук.
— Господи, Юля, да ей же пятьдесят, а он почти ребенок!
— И что? Даже слепой заметит, что она влюбилась в него словно кошка!
Какой бред! Это нужно было совсем не знать Клару Федоровну, чтобы предположить подобную дикость, хотя… судя по способу получения Димой паспорта и аттестата, я её действительно не знала.