Слишком большое сердце. Стрежевой

Телек долго нагревается, еще бы: полгода, наверное, к нему не прикасались, разве только пыль стирали. Цецилия одним глазом смотрит новости, другим листает журнал. И зачем включила? Сама не знаю… Так, этот тут, этот там… Фигаро хренов. Скукота. Нефтяная компания. Денег нет… Зато матка все помнит. Тьфу на вас. Опять трагедия какая-то… Тьфу, - снова думает Це, мельком взглянув на экран. Как зима, так все не слава богу. Катаклизм в городе… Где-где?.. Стрежевой?? Боже, это ей не послышалось? Они про Стрежевой говорят? И там не просто катаклизм. Его смело, разрушило, раздавило. Черт-те чем: льдом, что ли? У Цецилии начинается дикое бесконтрольное сердцебиение. Руки при этом леденеют. Фабиано, Фабиано, дурак ты мой, говорила же я тебе: не лезь ты в Стрежевой этот, на что он тебе сдался? Господи, что же делать-то. У него и так с сердцем проблемы – какое-то оно слишком большое, что ли. Он как-то рассказывал об этом, но то ли она не поняла, то ли у Фабиано не хватило тогда словарного запаса, чтобы правильно объяснить. Рестриктивная кардиомиопатия – диагноз он мог назвать без запинки, т.к. это все латынь, но в чем там дело, толком объяснить не мог, да Цецилии и неохота было вникать.  Человек живой, ходит, дышит, веселится, чего еще надо. Мало ли у кого какие болячки.

В панике Це звонит своей давней подруге Кате, которая работает на ТВ.

- Кать, Кать, помоги! – кричит Це в трубку, даже не поздоровавшись.
- Це, что случилось? – Слышно, как Катя нетерпеливо прерывает кого-то и посылает подальше, мол, потом договоришь, - у меня тут срочное.
- Кать! Что там, в Стрежевом этом? Будь он неладен! Что там случилось? У меня там…
- В каком? Стрежевом?.. – Катя пытается сообразить. А! Поняла. А что там у тебя?
- У меня там друг! Друг, понимаешь?
- Как – друг? Бойфренд, что ли? – Катя недоверчиво поднимает брови.
- Да ну нет же! Фабиано, Фабиано, бразилец, ну помнишь, мы с ним учились вместе? В Институте еще.

Катя не может так сразу вспомнить, да это и неважно.

- Так, ну и чего?
- Дай мне оператора своего, оператора, который это все там снимал! Мне надо узнать, что там!
- Сейчас. Василий! Василий! – кричит она куда-то в глубину студии. Можешь подойти?.. Прямо сейчас, да!

Трубку берет Василий, глазами спрашивая Катю. Катя строгим лицом показывает ему на трубку.

- Слушаю вас.
- Это вы снимали там репортаж? Вы?
- Я.
- Василий, умоляю, скажите мне правду. Что там такое? Живые есть? Сказали – все разрушено, я не верю, не может такого…
- Живых нет. Всех засыпало. До единого. Ни одного человека не осталось, ни одного дома, да там вообще Армагеддон какой-то был, там такое началось, а мы в соседнем городке были, ну там у шахтеров, недалеко, там типа цунами, что ли, только мы с окраины снимали, ближе не подойти было…
- Да какое цунами на севере? Зимой…
- Да я-то откуда знаю, что-то такое налетело, все порушило, никто не понял, я ж говорю, сейчас разбираются, что это было вообще…

Це бросает трубку. Василий еще пару секунд бессмысленно смотрит на свой аппарат. Поговорили. В мозгу его висит крик незнакомой девушки. Це обеими руками сдавливает голову, тупо смотрит на журнальный стол. Зубы сами начинают скрипеть, пытаясь помочь Цецилии сдержать слезы. Она все равно начинает рыдать, выкрикивая имя друга, ругая его на чем свет стоит: идиот, дурак, дурак, какого черта? Сообразив что-то, набирает Фабиано по мобильному. Конечно, недоступен. Це начинает звонить общим друзьям, но никто еще не ничего не видел. Це принесла плохую весть.

Маленький Витя и его сестренка Алина сидят на кухне и пьют чай с малиновым вареньем под руководством бабушки. Витенька приболел, и его заставляют есть это варенье, которое совсем невкусное, когда заставляют. Сестре же, наоборот, варенья не дают, потому что незачем ей просто так потеть. Да и варенья немного… Алина тайком от бабули облизывает ложку бледного Вити, поглощая совсем чуть-чуть его бацилл вместе с такой чудесной ароматной сладостью. У детишек каникулы, никуда спешить не надо. Снега намело много, можно пойти поиграть на горку. Ах черт, как же без Вити-то пойти. Алина вздыхает, украдкой взглянув на окно, но из солидарности с братом делает вид, что ей совсем не хочется на улицу. Холодно как-то, и вообще. Дома лучше.

Бабушка все что-то хлопочет, бормочет, и снова хлопочет в глубине комнаты, никак не присядет за стол, хотя налила себе чаю уже давно. Снова начинается снегопад. Дети наблюдают за снежинками. Видят Фабиано, который своей танцующей походкой (еще один повод для насмешек) идет мимо их дома, держа в руках ту самую шапку. Детки переглядываются и, не сговариваясь, очень быстро и тихо, оглядываясь, не смотрит ли бабуля и прыская от смеха, открывают форточку.

- Обезьяна - три банана!!! Обезьяна - три банана!!! - хором скандируют они.

Фаби поднимает голову и приветливо улыбается им. Дети снова переглядываются и одновременно поворачивают головы к нему; ввинчивая свои детские пальчики в виски. В дверях кухни появляется бабушка, бросается закрывать форточку.

- Ах вы безобразники, кто разрешил окно открывать, а?! - гневно вопрошает она. Витя, Витя! Ты что вытворяешь-то, а? С температурой в окно полез!
- Бабушка, а там этот черный пошел, у него шапка в руках была! - галдят детки.

Бабка поджимает бесцветные тонкие губы.

- Ах, этот. Опять, небось, к Светке свататься пошел, нехристь. Тьфу.

На ее старческом лице написано порицание. Она неодобрительно качает головой, погружаясь в свои старческие философские думы: в наше время такого не было, это где ж это такое видано и т.п. Она снова уходит вглубь квартиры и сердито бормочет, бормочет. Вдруг раздается сильный недоброго звучания хлопок, похожий на короткий выстрел. Дети вздрагивают, таращатся в окно. Снег начинает падать гуще, еще гуще. Секунды спустя он превращается в... град? Это похоже на град лишь поначалу, вскоре градины становятся крупней, они барабанят по стеклу, вот уже появляется огромная трещина - после того, как в окно ударяет градина-гадина размером с куриное яйцо. Дети расширенными глазами наблюдают, как по улице пробегают люди и кричат от боли, матерятся, прикрывая голову руками; на некоторых лицах кровь. Некоторые умники осмеливаются на бегу поднять глаза к небу и тут же - бац! - получают ледяным куском в глаз или в нос, после чего бегут значительно быстрее.

- Бабушка, бабушка! - зовут дети.

Бабушка возникает на пороге кухни, одного взгляда на разбитое окно достаточно, чтобы она начала истово креститься.

- А ну-ка оба марш в комнату! А ну, быстро отойти от окна! – кричит она.
- Баа, а можно мы посмотрим? - хором спрашивают брат с сестрой.
- Я вам что сказала? - бабушкин голос срывается, она хватается за сердце. Неслухи чертовы, а ну марш!!!

Дети срываются с места - бабушка никогда на них так не кричала. Алинка по дороге успевает-таки стащить недолизанную ложку брата.

- Господи, господи, да что же это делается-то? - причитает старуха, бестолково суетясь на крохотной кухне.

Она пытается зачем-то протереть окно подолом фартука, потом, спохватившись, хватается за стопку газет в надежде прикрыть ими образовавшуюся в стекле щель.

- Бабушка, бабушка! - снова орут Витя и Алина из своей комнаты.

Старуха бросается к ним. Окно разбито полностью, в комнату нанесло уже целую гору
мелкого крошева льда. Бабка, не веря своим глазам, поднимает из середины этой горы кусок размером со свою голову, точнее говоря, поднять его она не может - кусок выскальзывает из рук.
Небо потемнело, слышно, как на улице свирепствует... Да что же это свирепствует, в самом деле?! Выглянув в окно, бабка видит, что глыба льда размером с небольшой холодильник ударяет в бок машины, припаркованной во дворе. Машина начинает визжать от страха, но две другие такие же глыбы быстро приканчивают ее. У бабушки кружится голова. Сильно трясущимися руками она прижимает внуков к своему тщедушному телу. Внукам это не прибавляет особой уверенности, надо заметить.

Первыми сдаются машины. Деревьев во дворе уже нет, остался только лысый двор.
Гаражи; затем наступает очередь наиболее хлипких домов. Крыши со страшным треском
проваливаются, безжалостно давя людей, которые в панике, как муравьи, носятся, затем ползают, затем не ползают под ними.

Сначала погибает маленькая Алина. Как завороженная, она смотрит на потолок, который едет прямо на нее. Развороченный угол крыши раздавливает ее, как муху. Следующей умирает бабушка; ее сердце не выдерживает вида размазанного тельца внучки. Несколько сильных ударов добивают крышу. Маленький Витя чудом живет на несколько минут дольше. Один на десяти метрах бывшей детской комнаты, без крыши над головой, он оказывается открыт всем ветрам, точнее говоря, всем кускам льда, которым суждено сегодня упасть с неба. Огромная глыба размером уже со средний автомобиль падает на него наискосок и проламливает то, что еще недавно было полом их с Алиной комнаты, увлекая Витю за собой, точнее, то, что от него остается: верхнюю часть туловища. Несколько минут маленький Витя живет без ног; кричать он не может, так как рта у него больше нет. На него, окоченев от ужаса, глядят соседи «снизу», к которым он свалился вместе с глыбой-убийцей.


Фабиано учился в институте вместе с Цецилией. Приехал изучать русский язык и культуру. С Цецилией они очень дружили, и сохранили дружбу на много лет и после окончания учебы. Фабиано был самым веселым парнем на факультете - и самым некрасивым. Лицо в оспинах, как довольно часто бывает у бразильцев, низкорослый, даже кривоногий, что уж там. Добрый-предобрый парень; в его комнате в общежитии всегда было полно других студентов. К нему приходили тусоваться со всех курсов, со всех факультетов. Иногда он чуть-чуть уставал от этого, но жаловался редко, и только Цецилии.

- Слушай, Фаби, да прогони ты их всех к чертям, раз они тебе спать мешают.
- Ну и куда они пойдут, по-твоему? Все остальные уже спят.
- Ты сам не понимаешь, что ты говоришь. Пусть к себе идут и там тусуют. Или спят, тоже вариант.

Но Фабиано, как ни странно, даже немного ревновал к тусовкам в другом месте. Ему всегда хотелось, чтобы самым тусовочным местом была именно его комната; она и была. Как только у кого-то появлялась новая музыка, сразу несли к нему - чтобы всем вместе оценить. Когда кому-то присылали продуктовую посылку из дома - несли к нему, чтобы всем вместе разорвать ее на части - до стола не успевала долететь. Цецилия боролась с ним, чтобы он хотя бы за уроки португальского, которые он давал студентам португальской группы, брал деньги; Фабиано не соглашался ни в какую. Цецилию это возмущало, она ругала его, и увещевала, и пугала тем, что они им просто пользуются, дурачком; а он все равно ни в какую. Фаби уверял Цецилию, что он -счастливый человек, потому что может быть полезным другим людям, и вообще там наверху - тут он многозначительно поднимал указательный палец и закатывал глаза к небу - там наверху все видят, и любят его и вообще не оставят.

Однажды, на третьем курсе это было, он прибежал на пару к Цецилии, заглянул в кабинет, где у Це шел семинар. На лице его было перемешано столько всяких чувств, что Це немедленно поднялась с места, и, не столько извиняясь перед преподавателем, сколько ставя его перед фактом, быстро вышла в коридор.

- Фабиано, что случилось?
- Це! Це! Це-Це! - пританцовывая свою вечную самбу, ликуя и покачиваясь всем телом от восторга, мотая головой из стороны в сторону, сдавленным шепотом прокричал он. Мне машину подарили!!!
- Да ладно! Кто?
- Помнишь Игоря с пятого курса? Ну, такого, высокого? Он летом экзамены сдал, а португальский на пятерку! И его в Португалию послали! Работу дали! Он с отличием сдал! Помнишь, я ему целый год преподавал?
- Ничего себе. Конечно, помню! - ахнула Цецилия. Этот Игорь? Тебе? Машину?

Игорь был еврей из очень обеспеченной семьи, очень умный, интересный, но до безобразия жадный. Действительно, год с лишним он брал у Фаби уроки португальского, и вот он-то их именно что «брал», и за весь год ни разу не принес Фабиано ничего, даже пачку чая, ни одной бараночки, решительно ничего. И вдруг - машину?.. Чудеса. Устроился на работу в Португалии за большие деньги, и, уезжая, вспомнил про Фаби, своего учителя, всеобщего любимца и весельчака Фаби. Це чуть не заплакала от радости.

- Фаби, ну ты счастливчик! - восхищенно глядя на друга, тихо проговорила Це.
- А я говорил, а я говорил! Пошли смотреть!
- А когда это он успел?
- Да только что! Приехал в институт на двух машинах, с другом, это тебе, говорит. Прикинь! Мы сейчас оформлять едем! А я не выдержал, к тебе побежал, извини, что с пары сорвал тебя, не смог удержаться! - они уже несутся по бесконечным мгимовским коридорам, прыгая через три ступеньки по лестницам. Вылетают на улицу через центральный вход, Фаби плечом задевает стеклянную дверь, которая отдает веселым звоном.

- Фаби, Фаби, стой, ты паспорт-то взял?
- А то! Конечно, взял! - на ходу кричит он. Вот он! - Фабиано рывком выхватывает паспорт из нагрудного кармана, подбрасывает его в воздух, ловким жестом ловит и несется дальше. Ох, бразильцы.

Когда у Фабиано появилась машина, он стал постепенно осуществлять свое давнишнее желание - посетить разные города России. Ему было интересно все: и Суздаль, и Владимир, в общем, все. Он объездил почти все Золотое Кольцо; Оптина Пустынь; русские деревни, и бог знает что еще. Он был настоящим фанатом России.

Постепенно он расширял географию своих путешествий, стал чаще оставлять машину дома и ездить уже на поезде. Он прекрасно знал Москву, и «бомбить» для него не составляло труда. Частенько его клиенты даже не догадывались о том, что он иностранец, русский язык Цецилия подтянула ему великолепным образом, добилась от него прекрасного произношения и грамматики. Извоз давал очень хороший доход. В машине всегда играла русская музыка, Фаби самозабвенно подпевал, старательно заучивая слова, заранее записанные на мятых затертых листках.

На заднем сидении обычно лежал русско-португальский словарь, подаренный Цецилией.
Ему всегда хотелось попасть на север, посмотреть, как же там все-таки люди живут при таких-то температурах? И вообще интересно, что это за люди такие и не покрыты ли они шерстью? В группе училось несколько ребят с севера. Он не уставал их расспрашивать, что они там едят, что они делают по вечерам, что они думают про снег и красивые ли девушки - северянки? Даже на парах он украдкой наблюдал за ними, а как-то раз Це поймала его на том, что он беззвучно копировал мимику студента из Омска, когда тот задавал вопрос преподавателю. Ему до того все интересно было знать про русский север, что Цецилия иногда даже ревновала его к этому интересу, боялась, что он, чего доброго, уедет и осядет там, вот напасть-то будет, ищи его потом.

К концу пятого курса он побывал и в Мурманске, и на Чукотке, и в Сибири – почти везде - и бог знает где еще. Теперь его стали интересовать города поменьше; он говорил, что деревни русского севера - это бразильские деревни наизнанку.

- У нас жарко - у вас холодно; у вас вся жизнь в домах - а у нас на улице! Все наизнанку.
- Не «наизнанку», Фаби, а «наоборот».
- Нет, Це! Не наоборот, а именно наизнанку! Все не по-нашему!
- Оно тебе надо?
- Так ведь интересно же!

И вот в один прекрасный день он звонит и говорит, что встретил любовь всей своей жизни; зовут ее Света, и она такая красивая, такая красивая, ну прямо с ума можно сойти, какая красивая. Блин, так и знала…

- Фаби, погоди, погоди, не тарахти, я ничего не слышу. Какой-какой?..
- Стре-же-вой! – хохочет Фаби в ответ.
- Слушай, вот не надо с ума сходить, а? - Це ощущает крохотный укол ревности, хотя между ними никогда ничего не было за все пять курсов учебы, только лучшая в мире дружба.
- Це, я должен тебя познакомить! Только она в Москву не хочет. Стрежевой свой любит, тут клюква и грибы, и медведи, Це! Медведи! Прямо к мусорным бакам по ночам приходят!

Це морщится, заранее испытывая неприязнь к этой северной крале, которая в Москву не хочет. Не хочет она. Значит, точно будет нервы трепать Фабиано моему ненаглядному, простодушному; тьфу, зараза.

- Фаби, а ты сам когда в Москву собираешься? - осторожно спрашивает Цецилия.
- Ой, да я теперь и не знаю даже, - Це так и видит, как он быстрой рукой чешет затылок. Я тут работу ищу, уже почти нашел.
- Фабиано, ты вообще в курсе, какие там зарплаты? - Це пытается быть строгой.ъ
- Еще как. Никакие!
- И тебя это не смущает?
- А чего? Мне много денег и не надо. Построим дом, тут леса много, он дешевый, я тебе расскажу потом, и будем детей воспитывать...
- Погоди ты, а она что, уже на все согласна, твоя Света? В смысле, с тобой? - Це недоверчиво крутит головой; хорошо, если так; а если нет?..
- Ну тут да, есть проблемка. Но мы разберемся. - Фабиано явно несется на крыльях любви, не замечая снегопада. Она меня полюбит, я знаю. Я так ее люблю, что на двоих хватит.

Телефона у этой его Светы нет, Фабиано звонит раз в месяц с почты. Собственно, на почте он и работает. Почтальоном.

Северяне – такие северяне. Фабиано не приняли, несмотря на кроткий и веселый нрав; более того, северные люди решили, что он дурак и вообще несерьезный человек. Мало того, что лицо у него коричневое какое-то, так еще и маленького роста. Прицепился к нашей Светке, по пятам за ней ходит. Городок, в котором он поселился в надежде на семейное счастье, небольшой. Работая почтальоном, он за очень короткий срок узнал всех, а все его. Северяне не придумали ничего умней, как начать над парнем издеваться – от скуки. Какие в Стрежевом еще развлечения. Для начала придумали ему прозвище – «павиан». Им казалось, что это очень остроумно, потому что созвучно его имени, да еще это его телосложение. Так и звали его, кто в глаза, кто за глаза - Павиано. Дети не стеснялись в выражениях, наслушавшись родителей дома. Родители Светы, разумеется, были категорически против каких бы то ни было отношений дочери «с этим черным». Цецилия неоднократно плакала от обиды за друга после его звонков; но он не жаловался, просто советовался. Все сетовал, что никак не сломит эту ледяную стену. Каждый раз при слове «лед» Цецилия вздрагивала.

- Нет, Це, ты мне скажи, я что, правда такой черный? - который раз спрашивал он.
- Да нет же, Фаби, хватит тупить. Ну какой ты черный? Ты же коричневый.
- А чего они тогда привязались - черный да черный?
- Дебилы потому что. Фаби, я сколько раз тебе говорила, это люди из глубинки. Они даже загорелых людей никогда не видели. Это тебе не Москва. Неужели ты не понимаешь, ты там всегда будешь чужим!
- Да нет же, Це, ты же знаешь, я везучий. Я счастливчик.
- Ох, Фаби, Фаби... Давай бросай все, возвращайся в Москву, мы тебе работу хорошую найдем, ты для того, что ли, в МГИМО учился, чтобы почтальоном в Мухосранске работать? - Це почти кричит в трубку.
- Це, ну как ты не понимаешь...
- Я не понимаю? Я-то как раз все что надо понимаю. Это ты не догоняешь! - Це опять срывается на крик.
Такие разговоры длятся у них около полугода. У Цецилии постепенно складывается полная картина происходящего там, в этом чертовом Стрежевом. Весь город смеется и издевается над ним. Он стал посмешищем, притчей во языцех. Каждый, при каждом удобном случае норовит задеть его, оскорбить. Дети бегают за ним и дразнят его «обезьяной». Несчастный Фаби все терпит, все сносит, свято веря, что все скоро образуется; он принципиально не хочет ни с кем ссориться, полагая, что все эти люди скоро, очень скоро, уже вот-вот станут его добрыми соседями и друзьями.


В один прекрасный день его слишком большое сердце не выдержало. Фаби проснулся как-то ранним утром и почувствовал себя не очень хорошо. Сердце билось в груди гулко и очень сильно, но как-то медленно; временами накатывала то ли тошнота, то ли что-то еще, было такое ощущение, что не хватает воздуха. Грудная клетка судорожно раздувалась, подчас Фабиано казалось, что она сейчас лопнет. Он решил, не откладывая, пойти и сделать Свете какой-нибудь подарок, от этого ему всегда становилось лучше: он верил, что каждый подарок, сделанный от всего сердца, каждый знак внимания приближают его к мечте - к его неприступной красавице, его личной Снежной Королеве, и от этого становилось светлей на душе. Быстро одевшись, он взял деньги, которые откладывал на большой подарок Свете на день рождения. Ждать было еще добрых четыре месяца; ну и чего ждать? - рассудил он. Деньги он хранил в шкафчике на кухне в банке из-под бразильского кофе. Фабиано отправился в единственный в городе приличный универмаг. Он давно присмотрел там шикарную шапку, самую дорогую вещь во всем меховом отделе. Шапка и впрямь была дивная: из трех видов меха трех цветов, будто кошка, приносящая удачу. Одновременно и стильная, и забавная, и теплая, с закрытыми ушами, шелковой переливчатой подкладкой и длинным роскошным хвостом сзади. Она поразила воображение наивного бразильца. Светусик обязательно оценит, - думал он. Светлая моя, - шептал про себя этот слепец. Светлячок мой любимый; свет очей моих, - бормотал он.


Света подарок не приняла; родители ее прогнали Фабиано. Когда дверь за ним закрывалась, он услышал из глубины квартиры светин голос: достал меня этот черножопый со своими подарками.

Фаби вышел на улицу, сел прямо на снег и впервые за все это время на севере заплакал. Рыдания душили его; слезы застывали на воротнике. Ненужная шапка валялась тут же, он не мог на нее смотреть. Сердце болело все сильней и сильней с каждой минутой.

Через несколько минут он с отстраненным удивлением заметил, что его грудная клетка начала расти, раздуваться. Ему пришлось распрямиться, потому что уж очень неудобно стало сидеть скрючившись. Боль стала невыносимой, промелькнула мысль о сердечном приступе. Ну и пусть, ну и ладно, -в отчаянии подумал он. Не хочу ничего, не могу больше... Больше никаких мыслей у него не появлялось, потому что его и так слишком большое сердце резким толчком достигло вдруг нечеловеческих размеров и прорвало окружающие ткани; более того, оно вдруг
превратилось в глыбу льда, которая стала расти, и росла, росла до тех пор, пока заледеневшее тело Фабиано не треснуло криво и несимметрично надвое. На этом сердце, точнее, ледяная
глыба, не остановилась, она продолжала свой рост. Выросла до размеров доброго сугроба
и погребла под собой останки, точнее, осколки несчастного бразильца; стала расти дальше. За считанные минуты глыба достигла размеров ближайшего дома, но это был еще не конец. Вокруг стали собираться северяне, с любопытством наблюдая, что из этого выйдет и судача о том, что это за очередное атмосферное явление на них снизошло. Для них это было нечто вроде северного сияния, природу которого они не понимали, просто наблюдали - и все.

Действо разворачивалось стремительно. Глыба одним своим боком стала сдвигать близлежащий дом – светин. Люди в панике стали разбегаться кто куда, кроме тех, кто жил подальше. Те продолжали пока любопытствовать. Кто-то побежал за участковым. Глыба продолжала увеличиваться с пугающей скоростью, вот уже она достигла таких размеров, что вершины ее не было видно, люди задирали головы кверху и ненадолго открывали рты. Мороз заставлял их быстро закрывать варежки. Наконец рост ее на мгновение прекратился, или так, во всяком случае, показалось. В воздухе повисла напряженная, звенящая тишина - и вдруг... Глыба с недобрым звуком лопнула и разлетелась на множество кусищ, кусков, кусочков; их образовалось огромное количество, все они сначала взлетели высоко в воздух, а затем начали падать на город. Каждый получил свой кусок. В городе не было ни единого человека, который бы не оскорбил несчастного Фабиано хоть раз, хотя бы раз не сказал бы ему какой-то гнусности, вот и получилось, что живых в этом городе не осталось.

Собаки и кошки, да и все остальные животные сбежали задолго до того, как глыба достигла своих ужасающих размеров. Сбежали в соседний куст нефтяников. В тот момент там находилась съемочная группа московского ТВ для съемки заказного репортажа об увлекательной занимательной жизни тамошних нефтяников. Группа начала было снимать это странное нашествие всевозможных животных, но вскоре жители заговорили о том, что бежит-то вся живность из Стрежевого! Не иначе, там что-то случилось. Телевизионщики сориентировались быстро и помчались к настоящей добыче. Бесстрашно подобрались к окраине города - но не ближе, чем на километр. Странно было видеть эту дикую бомбардировку. Лед валился с неба огромными кусками, и было такое впечатление, что глыбы льда вполне прицельно разбивали дома и людские тела.

Впоследствии специально созданной комиссией было установлено, что всему виной именно сердце Фабиано, лопнувшее от горя. Когда спасатели разгребли остатки домов и выкопали из-подо льда человеческое замороженное мясо, у Фабиано единственного не обнаружили сердца.

Цецилия не отходила от телевизора много часов подряд. Увидев на экране развороченный труп Фабиано, Це потеряла сознание. Очнувшись, пришла в бешенство на саму себя за слабость. Пришлось ждать следующего выпуска новостей (впрочем, не слишком долго), чтобы услышать, что же произошло на самом деле.

Хоронили Фаби в Москве. Цецилия обзвонила несколько десятков бывших однокурсников, которые обзвонили других, а те - третьих. На похороны пришло несколько сотен человек; стоял такой мороз, что даже самые заядлые курильщики не рисковали достать сигареты. Одна девушка отморозила себе палец на ноге и даже попала в больницу, но во время похорон молчала и плакала, и не обратила внимания. С тех пор Цецилия навсегда разлюбила холод, север и северян, убивших ее лучшего друга.