Романтики. Глава 12. Потери и находки

Глава 12. Потери и находки

          Во вторник Аля поймала Гришку в курилке.
          - Как дела? Отоспался? – За ехидной улыбкой, глубоко в горле, бархатно рокотал отзвук пламени. Лицо было поднято, словно для поцелуя.
          Донельзя смущённый, всё еще мучимый совестью за то, что случилось в выходные, и что вопреки самобичеванию мысли о сексе с Алей не выходили у него из головы, он всё же не мог отвести взгляд от маленьких дразнящих бугорков под алым шёлком блузки. Он сглотнул. Аля усмехнулась, и в свою очередь посмотрела на Гришкин зиппер:
          – Ого! – она сделала шаг вперёд - между ними осталась всего пара дюймов. У Гришки пересохло во рту. Её глаза чуть косили. – Слушай. Приходи ко мне завтра. А лучше сегодня. Я два дня только и думаю о том как...
          Её тёмно-карминовый рот с полной нижней губой был совсем рядом. Он помнил что она умеет делать. В конце концов…
          - Аля. Если честно, я тоже только об этом и думаю. Но... ты уверена что это правильно?
          Он осёкся - в её глазах светилась янтарная вольтова дуга. Отступив на шаг, молча, чуть склонив набок голову, она словно размышляла, влепить ли ему пощёчину, или он даже этого не заслуживает. Наконец он услышал её голос:
          - Гриша. –  Он и не знал что в одном выдохе его имени может поместиться столько горечи. -  Я люблю Павла. Но он, в общем... – его поразило выражение плохо скрытого стыда и отчаяния на гордом лице, – слишком давно на порошке… Ты не будешь трепаться, это ясно, да?
          Она отвела взгляд. Гришка, боясь опять ляпнуть что-то неуместное, ждал пока она заговорит сама. Наконец она справилась с собой, чуть усмехнулась:
          - Я давно не имела такого ослепительного секса как в воскресенье. Ты, наверное, тоже. У тебя ведь нет девушки, правильно?
          - Нет.
          - Значит, твоя совесть спокойна. Я всё же кое-что умею, нетривиальное. Без секса я заболеваю. Сейчас я даже думать о тебе не могу без... волнения. Ну а «что такое хорошо а что такое плохо», - об этом я не беспокоюсь. И тебе не надо. За меня некому переживать, и так тому и быть.
          - Как это некому? 
          - Так. Родители погибли пять лет назад. Тётка, которая меня как могла поддерживала, умерла в октябре. Павел сваливается в никуда. Подруги на самом деле не больше чем приятельницы. Поэтому, вьюноша, не надо вдруг ни с того ни с сего начинать заботиться о моей морали, репутации, и так далее, – Гришка было запротестовал, но Аля отмахнулась. - Мне терять особо нечего, но я за себя если что и постоять могу, и за словом в карман, как тебя уже просветили, - она наконец улыбнулась лёгкой, хорошей улыбкой, – не лезу. И... – снова нахмурясь, она с сомнением глянула исподлобья, - тебе ведь иней не нужен, правда?
          - Пропади он. Так тошно было, не физически, физически ты знаешь, а...
          - Ясно. Сверхчеловеком глючил? Или мертвецами?
          - Сверхчеловеком. Это что, часто?
          - Очень. Чуть не каждый второй, как выясняется, хочет спасти человечество.
          - А если правда хотят?
          - А если правда хотят, но не могут, тут-то и начинается фрустрация.
          - Фру что?
          - Фрустрация. Отчаяние, злость, раздражение от бессилия, невозможности что-либо сделать. «Сталкера» видел?
          - Видел.
          - Ну вот там всё одна сплошная фрустрация. Придёшь?
          - Диктуй адрес.
          Алин лоб разгладился, она вздохнула облегчённо. Гришка наконец понял, как трудно дался ей этот разговор. 
          - Давно бы так! Все-таки удивительно как хороший секс сближает людей, - сказала она с менторской интонацией Дроздова, рассказывающего о мартышках. – Большой Козихинский...
          - Подожди, пойдём наверх, в мастерские.
          - Зачем?
          - Пойдём.
          В подсобке пахло олифой и деревом. Гришка смахнул пыль с подоконника заколоченного окна. Тихий свист шёлка, сухой треск кнопок на джинсовой рубашке, шорох забытых рисунков.
          - Так во сколько ты сегодня будешь дома?

          Через пару дней, свернув в институтский дворик, Гришка увидел стремительно идущего навстречу Юру:
          - Гриш, тебе, наверное, надо куда-то испариться.
          - Почему? – Гришка удивился – гэбэшники им давно не интересовались.
          - Павел хотел с тобой побеседовать. Не думаю что вежливо... А, вот и он. – Юра смотрел Гришке за спину.
          Гришка развернулся. И в ту же секунду получил удар в скулу. Он ответил плохо отработанным джебом: приёмы карате использовать было нельзя, а вот редкие спарринги с дядькой-боксёром профессиональной подготовкой считаться не могли. Голова Павла дёрнулась, зубы лязгнули, он покачнулся, но, устояв, снова ринулся на Гришку. Подоспевший Андрей схватил его сзади за локти. Юра вклинился между Павлом и Гришкой и теснил последнего ко входу в институт. Студенты вокруг замерли с ошалелыми лицами – небожители вышли за рамки формата.
          - Отойдите. – Тяжело дыша, Павел пытался высвободиться из захвата.
          Андрей цыкнул на зевак: «Всё, спектакль окончен! Учиться, учиться и учиться!» - и они послушно двинулись ко входу в институт. Гришка махнул Юре рукой – дескать, мы разберёмся – и обернулся к Павлу.

          Тот сидел на парапете фонтана, опершись локтями на колени, тяжело свесив льняную голову. Гришка подумал, - идеальная модель для Дмитрия Донского, практически эталон русской красоты - и молча сел рядом.  Драка была лёгкой приятной разминкой к назревающему разговору. Павел повернулся, и Гришка увидел ненависть и боль в его глазах.
          - Я тебя убил бы.
          - Это бы не решило твою проблему.
          - Что ты знаешь о моей проблеме! Что она тебе сказала?!
          - Сказала что любит тебя.
          - Но трахаться пошла с тобой.
          - Возможно, я показался ей наименее плохой заменой.
          - Кому ты уже разболтал.
          - Ты меня знаешь мало, поэтому тебе придётся просто поверить – никому и не собираюсь.
          - Отстань от неё!
          - Ты же сам знаешь, проблема не во мне.
          - Знаю. Но от этого как-то особенно... хреново.
          Павел отвернулся.  Гришка помолчал немного, потом заговорил – медленно, трудно:
          - Слушай, ну для начала – честно, я был в ауте, когда всё это впервые произошло. Не соображал ничего, глючил, честно, не понимал, что это она. А теперь мы все, трое... в идиотском каком-то положении. Аля как-то держится, бравирует, но ей плохо. Тебе плохо. Мне…
          - Тебе нравится.
          - Павел, да. Но я-то ничего не теряю, в отличие от вас обоих. Ты прекрасно знаешь, что я не первый твой заместитель, прости за прямоту.
          Павел уронил голову в ладони, и Гришка явственно услышал как хрустнули его челюсти.
          - Я не хочу чтобы она искала кого-то ещё, унижалась, возможно, нарывалась на поганцев каких-нибудь.
          - А ты значит весь в белом, ангелочек задрипанный, покровитель и спаситель слабых на передок.
          «От слабого слышу», чуть не брякнул Гришка, но удержался.
          - У меня есть полезное качество – я не треплюсь. Слушай, ей и так хреново, хотя лицо она держит – Комиссаржевская в гробу лопнет от зависти. Если ты мне здесь сейчас пообещаешь, что слезешь – не завтра а сегодня – я сразу испаряюсь с горизонта. – Гришка подумал, будет жалко, но чего уж тут. - Честное слово. Но, как это ни странно прозвучит, я считаю Алю другом.
          - Эк вы быстренько подружились.
          - Слушай, да она бы и не взглянула на меня или кого-то ещё если бы ты сам не сменял её на иней! - Гришке хотелось наорать на Павла, но он старался говорить так мягко и убедительно, как только мог.
          Павел повернулся к Гришке, и тот подумал – сейчас ударит. Но тот отвёл взгляд.
          - Учти, если не ты, то буду я. Так ей будет спокойнее. Нельзя так издеваться над человеком.
          - Издеваться? Ишь вывернул. Заботливый какой.
          - А ты не видишь что это всё – от отчаяния? Что она уже почти не надеется вернуть тебя обратно к нормальной жизни – тебя, целиком? Что ей нужен ты и только ты, но ты жрёшь порошок? – Гришка уже не мог сдерживаться. - Ты посмотри на себя, мудака, в зеркало, такими как ты не бросаются, только от полной безнадёги! Да если ты ей пообещаешь соскочить – она всё для тебя сделает, а про меня – и про других – вообще забудет, как не было... Ты не видишь что она на грани? – Этобыло правдой. В недлинных паузах они с Алей разговаривали – и сквозь всю её браваду, шутки, яд, сарказм прорывалась такая горькая безнадёжность, что Гришке временами просто хотелось взять её в охапку, завернуть в оделяо, и баюкать, как ребёнка. Впрочем, это быстро проходило.
          - Вижу. – Павел помотал головой. - Господи, что со мной происходит. Я позволяю обсуждать свою жизнь малознакомому щенку, который трахает мою женщину и ещё делает вид что её от меня защищает...
          Гришка молчал. Он хотел сказать, что это не так называется, но он молчал. Другому было много хуже. Да и неважно как назвать, сути это не меняло.
          Павел сидел неподвижно, с остановившимся взглядом. Гришка, до которого постепенно доходила вся глубина отчаяния Павла, судорожно думал, что он может сделать, как исправить то что он – сначала в кокаиновом дурмане, а потом осознанно, - натворил. Но в голову ничего не приходило. Ему стало страшно и стыдно. Он вспомнил как Саша вытаскивал его год назад.
           - Слушай, давай забуримся на дачу чью-нибудь, я подежурю с тобой пока ломает? Я тебя удержу, сил хватит. Главное же первые пару суток перетерпеть, верно?
          Павел не ответил. Закурив очередную сигарету он тяжело поднялся, и деревянной походкой, не замечая встречных, двинулся вверх по Жданова, к бульварам.

          В коридоре института Гришку перехватил проректор по воспитательной работе, глянул на Гришкин фингал. «Так это ты сейчас во дворе дрался?» Уже настучали, даже не удивился Гришка. «Какая драка? Не знаю, не видел. Дорожка скользкая, я и навернулся. Песком бы посыпали, а?» - и он, пряча руку с разбитыми в кровь костяшками, поспешил нырнуть в аудиторию. С небожителями все кончено, это жаль. А может и не жаль.

          После занятий он остановил Юру в дворе:
          – Как думаешь, с Павлом... все будет в порядке?
          - Да, скорее всего все будет нормально. Ты не первый с кем он дерётся.
          Гришка подивился Юриной осведомлённости. А Юра, пожав плечами, добавил:
          - Это выбор такой. Он боится, что ему не хватит внутреннего на живопись и проекты. Ему нужно всё страдание, которое он может собрать. И он стимулирует себя чтобы вынуть это всё на холст, ничего не скрыть.
          Гришка хотел спросить – а ты как рисуешь, чем, но вместо этого спросил:
          - Юр, а ты так, без компании, потребляешь?
          - В смысле иней?
          - Ну например.
          - Нет.
          - А что ж ты так сразу на циклодол согласился, и порошок вдыхал как профи?
          - Ну небольшой опыт у меня есть, но как-то меня особо не тянуло никогда в эту сторону. Попробовать конечно интересно, но мне не нравится идея превращать мозги в желе. Я думаю, не надо портить своё тело, тогда оно будет работать. Не надо пачкаться – сильно – раньше времени.
          - Самое страшное – это разрушение организма потому что он – сама воля, принявшая форму тела, - пробормотал Гришка.
          - Именно. Шопергауэра почитываем? «Мир» хорошая вещь. Немного наивная, впрочем, если глядеть из сегодняшнего дня. Там он про государство забавные мысли высказывает – дескать, оно должно охранять граждан от самого себя. Вот это совершенно свежо и актуально.
          Гришка решился. Эстет с настолько развитым чувством брезгливости не будет мараться сотрудничеством с ГБ.
          - Юр, у нас тут группа собралась, изучаем работы всякие, философские в основном. Далёкие от мейнстрима. С целью просвещения себя и окружающих, и изменения структуры общества в направлении утолщения прослойки.
          - Неформальная так сказать?
          - Ну да.
          - Интересно. Надеюсь, без клятв ночью на кладбище?
          - Нет, слова чести достаточно.
          - Обряд инициации проводится?
          Гришка усмехнулся.
          - Без помазания кровью чёрной курицы.
          - Скажи когда обсудишь со своими. Это в любом случае безопаснее чем порошок. Так что слово чести готов дать заранее.

 
          * * *

          С Юриным приходом собрания стали веселее – Юра был идеальным «адвокатом дъявола», всегда поворачивая как изложение фактов, так и высказываемые идеи, разными сторонами, анализируя, находя логические и фактические противоречия. «Союзники» часто обсуждали систему разделения властей, и многим казалось - достаточно устранить КПСС, сделать независимыми от партии армию, суды и советы, как все станет хорошо и правильно. Юра настаивал, что самого по себе этого недостаточно, так как власть должна быть строго контролируема всегда, должна быть легко сменяема и отвечать чётким критериям качества работы, чтобы народ мог заменить неправильного политика без большого труда. Для этого нужен народ, а не быдло, а народа-то и нет.
          - Да мы тут уже Лосева обсуждали недавно. Он по народу высказался  - хуже некуда.
          - Ну он не большой новатор в этом вопросе. Вполне себе платоник. Но Платон говорил что народ руководствуется вожделениями, но может быть воспитан, тогда как Лосев считает - надежды нет. Фактически, отрицает возможность эволюции индивида, следуя логике Шопенгауэра.
          - Что ж вы братцы так народ-то не любите, - Рома покачал головой.
          - Любим, но платонической любовью. Свысока, то есть.

          Группа собиралась по-прежнему регулярно, дискуссии были содержательны и горячи, но и Гришка, и Саша чувствовали - дело провисает, движения нет. Новых членов почти не приходило. Пара человек попросили освободить их от уличной работы – боялись. Гришка огорчился было, но Саша спокойно сказал: «Это лучше, чем если они зассут на улице при виде мента. Хладнокровие, отсутствие дрожи в коленках – это только и может спасти – ты-то это знаешь не в теории. А у кого очко играет, сдастся сразу и всех сдаст. Они умные ребята, пользы от них много, зачем рисковать когда можно не?» Гришка в очередной раз поразился, насколько Саша взрослее и мудрее его.
          Страх был вызван активизацией госбезопасности. Аресты шли один за другим, и чуть не каждый день «Свобода» сообщала о новых посадках. В Киеве, где группу возглавлял Сашин троюродный брат, одного из ребят арестовали перед 23 февраля – к счастью, уже после того как он раздал все прокламации против войны в Афганистане. Все контакты были временно прекращены, и в середине марта Сашина мама с недоумением сообщила, что звонил её двоюродный брат из Киева - его сын просил передать Саше что пойти в поход у него не получится, так как он себя чувствует неважно. «В какой это вы поход с Толей собрались?» - допытывалась мама, и Саше пришлось на ходу придумывать что он хотел на майские праздники пройти по моренам Днепровского оледенения – Каневским гляциодислокациям.
          В апреле примерно такое же сообщение пришло из Новосибирска, где только-только начала формироваться группа. Много позже они узнали, что студентка НГУ, взятая при раздаче листовок, была посажена в карцер где у неё случился выкидыш, после чего она попала в тюремную больницу с острым психозом. Только годы спустя Мила – так её звали - смогла почти полностью восстановиться. Но при встрече с милиционерами её бросало в дрожь до конца её недолгой жизни – в 1988-м, возле Березайки, в сошедшей с рельс «Авроре».