Отрывок из повести По ту сторону радуги

Здравствуй, милая мама,
Я пишу тебе, как и обещала. Прости меня, что не делала этого так долго, у меня не было времени. Это ужасно звучит, но правда, слишком много всего случилось за эти три месяца... Прости меня, я никогда не забывала о тебе, я думала всё это время! Да зачем я тебе это говорю – ты же сама всё знаешь и видишь...
С того дня, как ты ушла, прошло ровно шесть лет. Я до сих пор не могу в это поверить. И, наверное, не поверю никогда.
Знаю, знаю, ты говорила мне, чтобы я не думала так. Но я не могу! Мне так тебя не хватает, до безумия! Мне не к кому подойти за утешением, не к кому обратиться за помощью. Никому я, по настоящему, не нужна. Да, это и нормально – человека, ближе матери быть не может.
Ладно, пока я не разревелась, лучше перестать. Давай я лучше опишу, что было в эти три месяца молчания. Я сейчас в Эдинбурге. Да-да, сама не могу в это поверить! Я сюда добралась на поезде прямо из Лондона. В Англию я попала чисто случайно, в прошлом письме я тебе это подробно расписала. В Лондоне было туго, у меня в первый же день украли кошелёк, и я была на мели. Денег на билет удалось достать по счастливой случайности у одного хорошего человека - Уильяма, который ещё и помог мне отыскать потерянные деньги. Представляешь, когда я обратилась за помощью к полисмену, меня только не послали на фиг! Но сейчас всё хорошо.
Пока я не нашла деньги, пару дней пришлось ночевать в парках на лавочках. Там я нашла щенка. Он, видимо, убежал из дома – на нём был ошейник с надписью Блэки. Я не очень хорошо разбираюсь в породах собак, но уже видно, что Блэки вырастет большим псом. Я думаю, это колли, во всяком случае, очень похож. Блэки мой единственный друг за исключением Уильяма и Бэсс. Кстати, о Бэсс. Я тебе почти нечего про неё не писала, но знаешь, она ничуть не изменилась. Мы встретились в Эдинбурге спустя два года разлуки, она, оказывается, уже успела сколотить себе рок-группу. Правда, пришлось её распустить, но всё равно. Я теперь живу в квартире Бэсс, но надеюсь, что смогу устроится работать хоть куда-нибудь и смогу жить самостоятельно.
Я написала ещё один сборник стихов. Просто эти три месяца в Лондоне меня так вдохновили, что бумагомаранием я занималась каждую свободную минуту. Может, если я смогу перевести это на английский, мне удастся их где-нибудь опубликовать.
О, совсем забыла рассказать тебе про Уильяма. Он шотландец, мы познакомились с ним в Лондоне, как я уже писала, он мне помог поднажать на полицейского и вернуть украденный кошелёк. Он очень классный, без шуток – весёлый, остроумный и ещё немного говорит по-русски – изучал раньше. Он живёт отдельно от родителей и подрабатывает коноводом. Иногда ему удаётся выкроить минутку и дать мне какую-нибудь лошадку. Только это крайне редко.
В общем, пока мы здесь. Я всё же хочу сходить в издательство, может пойду прямо завтра. А вообще Бэсс предлагала как-нибудь от балды пройти прослушивание в какое-нибудь кинцо – да хотя бы статистами. Пока я ещё не решила, идти или нет. Ты знаешь, я всегда была до ужаса застенчивая.
Ладно, пора прощаться. Я тебя очень преочень люблю. Напишу вновь, непременно!
Погладь за меня Снежка,
Твоя Ира.

  Уильям озадаченно повертел кусок бумаги в руках. На то, чтобы разобрать неровный почерк, да ещё и перевести незнакомые слова ушло приличное количество времени, но парень почему-то не испытывал сожаления. Его волновало другое. Работу Ира уже получила, причём давно. Дата письма стояла на другой стороне – 14 октября. Значит, почти две недели назад. Почему же Ира его не отправила?
“Потеряла, наверное”, – подумал парень. И снова нахмурился – оказывается, у Иры была мать, а она говорила, что круглая сирота. Нет, что-то здесь было не то.
Думая так, шотландец поднялся с лавочки, на которой в наступающих сумерках читал найденное письмо, зябко поёжился от сильного порыва ветра, до конца застегнул нелепую, зато очень тёплую куртку и пошёл искать свою русскую подружку. Вспомнив строки, которые  в письме она посвятила ему, он невольно улыбнулся. Нет, какие бы тараканы не водились в тёмной голове молчаливой девчонки, она ему очень нравилась.
  Ира обнаружилась там, где и ожидалось – в её любимом кафе за чашечкой кофе. Рядом с ней лежала кипа бумаг, а сама девушка ожесточённо грызла кончик карандаша, глядя пустым взглядом куда-то перед собой. Видимо, никак не могла подобрать нужное слово. А может, не было вдохновения.
Когда Уильям плюхнулся на стул напротив неё, Ира вздрогнула и медленно посмотрела на него, и шотландец даже пожалел, что нарушил её личное пространство. В угольно чёрных глазах девчонки полыхнуло раздражение, и даже злость. Видимо, всё-таки вдохновение было, только он – Уильям, его спугнул.
 – Чего тебе, Грант? – Не особенно дружелюбно осведомилась Ира, кладя карандаш на стол и отпивая кофе из чашки. Уильям вздохнул:
 – Я совсем не вовремя, да?
 – Как ты догадался?  Я же просила меня не отвлекать, когда я работаю!
 – Ой, мисс Занятой человек, прошу прощения. А вообще, так друзей не встречают, у меня к тебе тоже дело.
 – Какое? Что-то случилось? Что-то важное? – напряглась Ира, выпрямляясь и разминая пальцы. Уильям поспешил её успокоить:
 – Не знаю, важно это, или нет, но вот, – он протянул ей сложенное письмо, наблюдая, как вытягивается лицо подруги. Девушка вырвала листок из его рук и, не глядя, запихнула его в карман, бросая уже по-настоящему агрессивный и злой взгляд в сторону друга.
 – Где ты его нашёл? И, надеюсь, не читал?!
 – Прочитал, – не стал скрывать Уильям, – только не кричи. И не бей.
 – Не бей?! – взвизгнула девушка, взвиваясь на ноги, – ты... Ты знаешь, что это серьёзное вторжение в личную жизнь?! Что это неприлично, в конце концов?  Oh, chert, Gospody! – перешла на родной язык Ира, бессильно сжимая кулаки, явно собираясь атаковать. Уильям, который в отличие от мечущей громы и молнии девушки смотрел по сторонам, и видел, что они теперь привлекли нежелательное внимание посетителей, как перешёптываются официанты, и решил действовать сам. Поэтому очаровательно улыбнулся и с силой надавил на плечи Иры, заставляя её сесть.
 – Прекрати истерить. Да, я прочёл, мельком, я ж не знал, что это твоё. Хотя удивился, что письмо на русском. Допетрило, только когда ты меня и Бэсс упомянула. Я просто хотел у тебя спросить...
 – Что спросить?! – тяжело дыша, грозно сдвинула брови девушка. Парень выразительно скосил глаза в сторону посетителей, которые, уже не скрываясь, наблюдали за шумной парочкой, и, подхватив возмущённую девушку под локоть, вытащил из-за стола.
 – Пойдём, тут ты уже воду наболомутила, поздравляю.
  Ира затравленно огляделась и, наконец-то тоже заметила любопытные лица. Поэтому без слов накинула капюшон и позволила Уильяму сгрести все её бумаги со стола, запихнуть их в сумку и вытащить её из кафе на улицу. И так же молча и покорно шла за ним по ярко освещённой фонарями улице, пока они не очутились на бульваре. Народу было мало, час был поздний. Уильям, убедившись, что вокруг никого нет, жестом пригласил Иру сесть на ближайшую скамейку, но та, проигнорировав, пошла дальше, засунув руки в карманы. Лицо у неё было спокойное, как обычно, безэмоциональное. Но Уильям видел, что она грустит и, кажется, даже знал причину.
 – Ира, твоя мать бросила тебя?
Девушка вздрогнула и резко повернулась к нему. В её глазах мелькнул гнев и возмущение:
 – Как ты мог даже подумать такое о моей матери! Она была лучшей из всех людей, которых я знала, и я это говорю объективно! – Уильям поморщился – его раздражала её манера мерить чувства рациональностью.
 – Это твоя мать, конечно, она для тебя лу...
 – Не поэтому! – перебила его Ира, – Ты не знал мою маму, Грант. И я сочувствую тебе. Ты не видел святых. А она была святой. Лучшей из всех живых.
 – Но... – Тут до Уильяма как огорошидл, – Подожди. Она... была?
 – Наконец-то дошло, – в глазах девушки блестели слёзы, и она прерывисто выдохнула, отворачиваясь от парня. Уильям почувствовал укол совести.
 – Прости, Ира, я не...
 – Ты не! Я не злюсь, ты и вправду не знал. Просто... Это тяжело. – Она обхватила себя руками за плечи и посмотрела в небо. Оно было затянуто тучами, тёмного, пугающего цвета.
 – Знаешь, я не рассказывала о ней. Моя мама умерла, когда мне было тринадцать лет, от рака мозга. В одну из октябрьских ненастных ночей.
 – Ира...
 – Нет, я должна рассказать. Я никому об этом не говорила. Просто слушай.
 "Это случилось в октябре. Странно, но я смутно помню всё, что происходило тогда, хотя обычно смерть является ярчайшим впечатлением для человека, особенно для ребёнка. Особенно, если у этого ребёнка умирает мать.
Мне было одиннадцать, когда выяснилось, что у мамы рак мозга. Её срочно госпитализировали, и последние два года своей жизни она провела в больнице, среди врачей, пахнущих лекарствами, и  капельниц. Мне, в силу моей былой впечатлительности, естественно, всех подробностей маминого недомогания не рассказали. Я просто знала, что мама болеет, но скоро поправится. Подозревать, что дело нечисто я начала, только когда это «скоро» растянулось на год. Взрослые отмалчивались, посылали меня учить уроки или гулять – ничего не говорили о том, что за болезнь у мамы. То, что это серьёзно, я понимала, потому что бабушка, при упоминании имени мамы, не всегда удерживалась от слёз. За столом, часто заходили разговоры, что нужны деньги на какие-то процедуры, лекарства. Иногда взрослые, забывая, что за столом ещё есть я, начинали обсуждать вопросы, касающиеся не только лекарств. Они говорили о смерти.   
Меня же раздражали все эти недоговорки. Наконец, завесу тайны мне приподняла школьная подружка, наши мамы были дружны. Эля и рассказала мне, что у мамы рак и что, скорее всего, она умрёт. Я ей тогда не поверила и даже поругалась. А потом, когда я вместе с бабушкой пошла в больницу (бабушка бывала у мамы ежедневно, меня же брала редко – папа почему-то был против), я улучила минутку, когда бабушка была занятна разговором с мамой, и спросила у врача, правда ли, что моя мама скоро умрёт. Врач очень смутился, но всё-таки нашёл в себе силы ответить, что да, всё будет хорошо, осталось потерпеть ещё чуть-чуть. Тогда я ему поверила.
Но вот, в конце октября, бабушка забрала меня из школы с третьего урока и повезла в больницу. А когда мы приехали, то первое, что мы увидели в больничном коридоре был перевозной стол, на котором группа врачей перевозила чей-то труп в морг.  Когда стол провозили мимо нас с  бабушкой, врач, которого я спрашивала про возможность смерти, виновато взглянул на меня и откинул белую тряпку, позволяя увидеть лицо умершей. В мёртвой женщине я без труда узнала знакомые, только заострившиеся черты лица. Это была моя мама. Тогда я видела её в последний раз. Такой она мне и запомнилась на всю жизнь.
На похороны я не пошла. Не помню, что было со мной те долгие три месяца после того рокового дня в больнице. Память стёрла все события, которые могли случиться в те далёкие дни.
А потом был переезд в другой город. По стечению обстоятельств, папа получил повышение и был переведён в другой город на новую должность. И, как неприятное дополнение, оказалось, что пока мама боролась с раком за жизнь, папа уже списал её со счетов и нашёл себе новую жену. Это была даже красивая женщина. И успешная. Но – Господи – как я её ненавидела и ненавижу до сих пор. Эта пустая глупая кукла не могла, да и не стремилась заменить мне мать. У неё уже была дочь, Лиза, которой я, естественно, в подмётки не годилась, по мнению новой супруги папы, который снова ушёл с головой в работу и, кажется, забыл о моём существовании. Старая школа, бабушка, все те люди, которые были мне дороги, остались далеко позади, за сотни километров и со многими из них я больше никогда не виделась.
 По приезду, разрушились все мои хрупкие надежды, что злые мачехи и сводные сёстры бывают только в детских сказках. Мне сразу же указали моё место в этом доме – и это было место бесплатной горничной. Ссылаясь на то, что, дескать, родители работают, а Лизочка очень занята в школе, всю работу по дому повесили на меня. Но это было для меня не самым обидным – в конце концов, у бабушки я никогда не сидела сложа руки. Но вот только дома меня никто не гнобил. А здесь за малейшую провинность меня лишали сладкого, или карманных денег. А я старалась – честно! – старалась быть идеальной. Но никто этого не замечал. Или просто не хотел замечать.
И знаешь, единственным моим другом долгое время была Бэсс – интернет-подруга. Пока мама была жива, я много времени уделяла английскому языку и для практики нашла в сети собеседника. И только она знала все обстоятельства моей жизни. Но она была слишком далеко, чтобы помочь мне.
И закончилось всё тем, что умер мой младший брат – единственная опора в жизни, единственное, что мне осталось от прежней жизни. Попал под машину. И я сломалась окончательно. После похорон, я вернулась домой только взять вещи. А затем навсегда уехала из того города..."
 Голос Иры дрогнул, и она заплакала. Беззвучно – содрогаясь всем телом. Уильям, поражённый историей подруги, нерешительно обнял её за плечи, ожидая, что она как обычно скинет его руки – но неожиданно девушка обняла его в ответ, утыкаясь носом в мокрую куртку.
 С тёмного неба падал пушистый снег, оседая на тёмных волосах Иры, на куртке Уильяма. Наступала долгая ноябрьская ночь.