Очень старый человек с огромными крыльями

 -


 К третьему дню продолжающегося без перерывов дождя они убили в доме столько крабов, что Пелайо пришлось пересечь размокший двор и выбросить всех их в море - всю ночь у их новорожденного младенца была горячка, и родители предполагали, что это из-за наполняющей дом вони. Со вторника мир был погружен в траур. Море и небо являли собою единую пепельно-серую вещь, а песок на пляже, который ясными мартовскими ночами светится, почти так же, как и звездное небо над ним, сейчас был месивом из грязи и гниющих молюсков. Настолько тусклым был свет посреди дня, что когда Пелайо вернулся к дому, выбросив всех крабов, то далеко не сразу понял, что это кряхтит и ворочается в грязи посреди его двора. Он подошел очень близко, чтобы разглядеть, - и увидел что это пожилой человек, очень старый человек, - он лежал прямо лицом в грязи и, не смотря на все усилия, никак не мог подняться, ибо ему мешали его огромные крылья.

 Испуганный таким кошмаром, Пелайо побежал за своей женой Элисендой, которая как раз делала малышу компресс, - он схватил ее за руку и повел во двор.  Они стояли бок-о-бок и смотрели на распластавшееся перед ними тело в немом ступоре. Лежащий был одет, как старьевщик. На его лысой голове осталось лишь несколько волос, а во рту - совсем немного зубов, и его жалкое положение, в котором он больше напоминал оступившегося и упавшего в грязь чьего-то прадедушку, лишало всякого смысла и величия то, кем он на самом деле должен был быть. Его неимоверно большие  крылья, грязные и наполовину общипанные, прочно увязли в грязи. Пелайо и Элисенда так долго смотрели на него, что в конце концов смогли преодолеть удивление и уже не находили в нежданном госте ничего необычного. Потом они осмелились заговорить с ним, и он отвечал им мощным моряцким голосом и на неудобоваримом наречии. Это отвлекло их от неудобного факта крыльев и он заключили между собой, что это наверняка единственный выживший в кораблекрушении, которого волей судьбы вынесло на их берег. И все-таки они обратились к своей соседке, которая знала все о жизни и смерти, - та пришла и одного взгляда ей хватило, чтобы указать им на их заблуждение.

 "Это ангел, - сказала она супругам. - Должно быть, он пришел за младенцем, но бедняга так стар, что, похоже, его просто свалило этим ливнем".

 В тот же день все узнали, что ангел из плоти и крови взят заложником в доме Пелайо. Не смотря на уверения мудрой соседки, что нынешние ангелы - это немногие уцелевшие беглецы в небесном заговоре против Бога, они сразу же отказались от мысли забить его до смерти. Весь день Пелайо наблюдал за ним из окна кухни, вооружившись своей дубинкой судебного пристава, а вечером, перед тем, как отправиться спать, он выволок его из грязи и запер вместе с курьми в проволочной загородке. В полночь, когда дождь уже прекратился, Пелайо и Элисенда все еще расправлялись с крабами. А немного погодя их ребенок проснулся без малейших признаков жара и с явным желанием есть. Супруги были так счастливы и благодарны, что решили посадить ангела на плот с припасами пищи и пресной воды на три дня и предоставить его судьбе, отпустив в открытое море. Но когда они вышли во двор с первыми лучами рассвета, то обнаружили там всех соседей, устроивших себе забаву с ангелом - не проявляя ни малейшего почтения, те совали ему еду сквозь дыры в ограде, как будто он был не сверъестественным существом, а каким-то цирковым зверем.

 Падре Гонзага появился еще до семи, разбуженный странными новостями. К этому времени у загородки собрались куда менее легкомысленные зрители, чем те, которые были ранним утром, и эти люди выдвигали всевозможные предположения о том, какое будущее ждет пленника, как нужно с ним поступить. Самые незатейливые среди них считали, что его следует провозгласить начальником мира. Те, кто посерьезней предлагали возвести его в чин верховного генерала - "так мы станем победителями всех воен". Некоторые светила были уверены, что с его помощью можно в короткое время вывести на Земле расу крылатых людей, и тогда всей остальной вселенной уже за нами не угнаться. Но падре Гонзага до  того, как стать священником, был плечистым лесорубом. Стоя у загороди, он мигом переглянул свой катехизис и велел открыть ему дверь, чтобы он мог войти и взглянуть поближе на этого несчастного, который больше похож на большую курицу среди обыкновенных несушек.  Тот сидел в углу курятника и сушил свои раскинутые крылья среди фруктовых огрызков и прочих остатков утреннего завтрака - всего, что ему накидали первые посетители. Чуждый грубости мира, он лишь поднял свои антикварные глаза и пробормотал что-то на непонятном диалекте, когда падре Гонзага вошел в курятник и сказал ему "доброе утро" на латыни. Приходской священник сразу же заключил, что это самозванец, - он, судя по всему, не понимает язык Бога и не знает, как надлежит приветсвовать Его посланца. Затем он отметил, что вблизи это существо еще больше напоминает человека : от него пахнет, как от обыкновенного бродяги, задняя часть его крыльев облеплена паразитами, а самые большие перья истрепаны земными ветрами - и ничего, совершенно ничего не могло приравнять его к высокой степени ангела. Выйдя из клетки, священник прочел короткую проповедь, предостерегая всех любопытных от риска быть одураченными. Он напомнил собравшимся о дурной привычке дьявола использовать ярмарочные трюки дабы смущать рассеянные умы. Он указал, что если крылья не есть главное различие между орлом и аэропланом, то уж куда меньше они могут быть главным признаком ангела. И все же, как бы там ни было, он обещал написать письмо своему епископу, который, в свою очередь, напишет вышестоящему, тот стоящему над ним - и в  конце концов, когда дело дойдет до самого Папы, они получат единственно правильный и окончательный вердикт по этому вопросу.

 Его благоразумие упало на бесплодную почву. Весть о плененном ангеле распространилась дальше с невероятной скоростью, и  уже через несколько часов во дворе было такое столпотворение, что он стал напоминать базар, и пришлось вызвать солдат с прикрепленными к ружьям штыками - они разогнали толпу, которая вот-вот опрокинула бы дом навзничь. Тогда Элисенда, которая несколько часов кряду не разгибалась, выметая мусор, принесенный сотнями зевак, придумала оградить двор и брать плату в пять центаво за проход и позволение взглянуть на ангела.

 Любопытные сходились со всех концов. Вот бродячий цирк с воздушным акробатом, который, вращаясь, перелетал над толпой, - впрочем, никто не обращал на него внимания, так как его крылья были не такие, как у ангела, а скорей напоминали крылья летучей мыши. Самые больные и несчастные со всех окрестностей сходились в поисках исцеления и удачи: бедная женщина, которая с самого детства считала удары своего сердца - и сбилась со счета; один португалец, который не мог спать по ночам, потому что шорох звезд тревожил его сон; лунатик, который поднимался среди ночи, чтобы испортить все, что ему удалось сделать за день, - и многие другие, хоть и по менее серьезным поводам. Посреди этого вселенского столпотворения, от которого дрожала земля, Пелайо и Элисенда были усталы и счастливы, ибо менее, чем за неделю, они набили все комнаты своего дома деньгами, а очередь пилигримов, ожидающих своей возможности посмотреть на чудо, все еще уходила за горизонт.

 Ангел был единственным, кто не принимал участия во всем этом действе. Он был по большей части занят тем, чтобы поудобнее устроиться в своем временном гнездовище, и единственное, что его явно тревожило, это адская жара от факелов и ритуальных свечей обильно расставленных вокруг загороди. Сперва его пытались заставить съесть несколько камфарных шариков, которые, по убеждению мудрой соседки, были едой, специально предназначенной для ангелов. Но он отбрасывал их прочь, так же, как и папские обеды, которые кающиеся грешники преподносили ему, - и было непонятно, потому ли это, что он ангел, или потому, что он старик, которые под конец не едят ничего, кроме пюре из баклажанов. Его единственной сверхъестественной способностью было терпение. Особенно явно это можно было видеть в первые дни, когда куры клевали его, добывая звездных паразитов из его крыльев, и когда калеки вырывали перья, чтобы прикладывать к больным местам, и даже самые милосердные бросали в него камешки, стараясь заставить его подняться, чтобы они могли посмотреть на ангела, стоящего во весь рост. Единственный раз, когда удалось побеспокоить его, - когда его бока коснулись раскаленной печатью для таврования бычков - что было сделано по той единственной причине, что несколько часов он был неподвижен и никто не знал, жив он или мертв. Он вскочил и со слезами на глазах бормотал что-то на своем герметическом наречии и даже взмахнул несколько раз своими крыльями, что вызвало вихрь из куриного помета и лунной пыли, а также взрыв гомона, столь громкого, как не от мира сего. И, хотя многие были уверены, что его реакция была не столько от гнева, как от боли, все же впреть пытались не раздражать его, потому как большинству было понятно, что в своей пассивности он скорее не герой, отдыхающий перед праведной бранью, но спящий вулкан.

 В ожидани финального решения на долю пленного падре Гонзага пытался утихомирить шумящую толпу библейскими историями, могущими заинтересовать разве что праздных домохозяек, - он читал их и день, и ночь. Тем временем письма из Рима не выказывали ни малейшего нетерпения. Оттуда приходили вопросы такого рода: имеет ли пленник пупок, и напоминает ли его диалект арамейский, сколько раз он может пройти в игольное ушко и не является ли он всего лишь норвежцем с крыльями. Священник исправно отвечал.  Такие скудные письма могли приходить и уходить до скончания времен, если бы провидение не положило конец невзгодам заточенного.

 Случилось так, что помимо других ярмарочных аттракционов, в городе появилось бродячее представление с женщиной, превращенной в паука за то, что она ослушалась своих родителей. Плата за вход, чтобы взглянуть на нее, не только была ниже, чем проход к ангелу, но также поощрялось, чтобы каждый задавал ей любые вопросы о ее абсурдном положении и испытывал ее так и этак, чтобы рассеить всякие сомнения в подлинности этого ужаса.

 Она была страшным тарантулом размеров с барана и головой печальной девы. И наиболее душераздирающим была не ее диковинная форма, а то, с какой глубочайшей горестью она перечисляла все детали свох злоключений. Как совсем еще юной она сбежала из родительского дома, чтобы пойти на танцы, и как она, всю ночь танцевав без разрешения, возвращалась обратно через леса, и страшный удар грома расколол небо надвое и из прорези вырвалась молния, которая и обратила ее в паука. Единственной ее пищей за много дней были фрикадельки, которые какая-то милосердная душа, не побоявшись, бросила ей в рот. Подобный спектакль, полный житейской правды и с такой устрашающей моралью без труда превзошел зрелище с надменным ангелом, который едва ли несколько раз изволил взглянуть на смертных. К тому же, несколько чудес, которые приписывали ангелу, скорей смутили, чем укрепили веру в него, - как, к примеру, слепой, который не вернул себе зрения, зато у него во рту появилось три новых зуба, или паралитик, который не пошел, но почти выиграл в лотерею, или прокаженный, чьи язвы проросли подсолнухами. Такие сомнительные чудеса, больше похожие на насмешку, подорвали репутацию ангела еще прежде, чем  женщинуа-паук добила ее окончательно. Так падре Гонзага наконец избавился от бессоницы, а двор Пелайо стал таким же пустым, как еще утром того дня, когда дождь шел третьи сутки и крабы один за другим проползали через спальню.

 У хозяев дома не было причин для расстройства. На деньги, заработанные от паломников, они смогли выстроить двухэтажный особняк с балконами и садом; и высокой проволочной оградой, чтобы крабы не беспокоили их зимой; а также железными решетками на окнах, чтобы в дом не проникли ангелы. Пелайо устроил поближе к городу кроличий питомник и наконец бросил работу судебного пристава, а Элисенда купила две пары блестящих туфель на высоких каблуках, а также много платий из радужного шелка, таких, которые по воскресеньям одевали самые желанные женщины того времени. И только курятник среди всего этого не изменился никак. И то, что они вымыли его креолином и время-от-времени возжигали внутри мирру, было не данью уважения к ангелу, а лишь из-за ужасной вони, которая все еще осталась и бродила повсюду, как призрак, превращая новенький дом в тот же, которым он был. Сперва, когда их малыш начал учиться ходить, они беспокоились, как бы он не подошел слишком близко к курятнику. Но потом их страхи куда-то исчезли, они почти привыкли к запаху, - и еще до того, как у малыша прорезался второй зуб, он нашел место в стенке курятника, там, где прутья были разогнуты, и залез внутрь поиграть. Ангел был с ним не более приветлив, чем с другими смертными, и он сносил все самые изобретательные мучения от ребенка с терпением пса, у которого не осталось никаких иллюзий. И оба они одновременно заразились куриной сыпью. Доктор, который занимался малышом, не смог избежать искушения послушать сердце ангела, и он обнаружил такие шумы и свисты в этом сердце и такие звуки в почках, что совершенно невероятным казалось, что обследуемый еще жив. Но что удивило его больше всего, это логичность крыльев. Они так прекрасно вписывались в этот абсолютно человеческий организм, что оставалось лишь удивиться, почему остальные люди так же не имеют их.

 Когда ребенок пошел в школу, уже прошло некоторое время после того, как солнце и дожди привели к тому, что курятник наконец рухнул. Ангел переползал с места на место и был похож бездомного, которому, судя по всему, остались последние часы жизни. Они прогоняли его метлой из спальни, а какое-то время спустя обнаруживали на кухне. Кажется, он мог быть в нескольких местах одновременно, так что они стали думать, что он способен к саморазмножению - что он расплодился по всему дому, и до крайности расстроенная Элисенда не могла больше терпеть этого и сказала, что невозможно жить в этом кошмарном аду, полном ангелов! Она могла едва сесть за обеденный стол,  как видела туманный взгляд его антикварных глаз где-то рядом - и так и хотела вмазать по ним чем-нибудь! Он казался совсем плох: все, что у него осталось, это голые стержни последних перьев на его крыльях. Однажды Пелайо набросил на него одеяло и оттащил в сарай, великодушно позволив ему спать там. И только тогда они заметили, что ночью у него поднимается температура и он начинает бредить, бормоча какую-то скороговорку,похожую на язык старого норвежца, некогда найденного на побережье. Это был один из нескольких раз, когда они по-настоящему испугались, что он умрет, а даже их мудрая соседка не могла сказать, что нужно делать с мертвыми ангелами.

 Но он не только пережил свою худшую зиму, а кажется, даже пошел на поправку с первыми теплыми днями. Некоторое время он оставался неподвижным, сидя в дальнем углу двора, где никто не мог его видеть, а с наступлением декабря самые большие и крепкие перья на его крыльях начали расти, все больше напоминая перья на пугале и делая его еще более жалким. Но похоже, ему была известна причина таких перемен, ибо он был очень опаслив к тому, чтобы никто их не заметил и не услышал те моряцкие песни, которые он ночами иногда негромко распевал, задрав голову к звездам.

 Однажды утром Элисенда резала лук к обеду, когда в окно ворвался ветер, кажется прилетевший из открытого моря. Она подошла к окну - и увидела ангела, который делал первые попытки взлететь. Они были так неуклюжи, что его ноги провели борозды по овощной грядке, и он чуть не разнес сарай, изо всех сил махая крыльями, которые просвечивались на солнце и с трудом могли захватить воздух. И тем не менее, ему удалось набрать высоту. Элисенда издала вздох облегчения, за него и за себя, смотря, как он, похожий на старого стервятника, пролетает над отдаленными домами. Она продолжала смотреть на него, вернувшись к нарезанию лука, и еще глядела, когда он уже скрылся, превратившись из досадной проблемы, свалившейся на нее невесть откуда, в еле различимую точку над морским горизонтом.





 
 
    -- -