Рубен Гальего. Белое на чёрном - рецензия на книгу

Насколько права легенда – не знаю, но она такова: испанка родила в Советском Союзе двух мальчиков. Один младенец скончался сразу, а второй выжил, только оказался от рождения безногим и почти безруким калекой. Испанке сказали, что оба ребёнка умерли, она погоревала и после уехала. А выжившему дали имя Рубен и определили в систему сиротских учреждений для инвалидов. Мальчик вырос вопреки обстоятельствам, женился, ещё раз женился, заимел от обоих браков детей, нашёл в Испании свою маму, остался с ней. И написал книгу.

Книга Гальего – о мытарствах бедолаги по кругам совдеповского ада. Я не спорю, паренёк претерпел страшное, почти невероятное зло, которое очень немногим в мирное время достаётся. Вероятно, эта книга даже необходима для некоей моральной встряски успокоенного и равнодушного читателя, как, к примеру, пережитые мной в детстве опубликованные в сборнике воспоминания выживших узников Маутхаузена.

Но как литература эта книга – ничто. Мало того, в некотором роде она даже вредна, как «Благоволительницы» Литтелла, ибо отражает мир ада, в котором нет Бога. Такого мира в принципе не существует, кроме как в человеческой душе. Любой отголосок надежды в страшных обстоятельствах – это присутствие Бога. В мире Гальего надежды нет. Всё беспросветно и глухо, даже когда он описывает себя уже взрослого.

Композиции нет никакой. От слова «вообще». Крохотные фрагменты с описаниями пережитого ада, по большей части никак меж собой не связанные. После интернатских будней может последовать безо всякого перехода рассказ на несколько строк о том, как автору тяжело жилось с первой женой, затем со второй, а потом вновь – интернатские будни. Даже если писателю физически невозможно свободно владеть клавиатурой, чтобы переставить фрагменты местами, это сделал бы любой мало-мальски грамотный редактор по его указаниям или собственному разумению. Нет, просто сырой материал.

Я не хочу кидать в автора камень. То, что он пережил, врагу не пожелаешь. И нельзя попрекнуть человека, что он вырос и носит в душе ад, пережитый в детстве. Я встречала немало хороших и достойных людей, которые жили со своим адом до самой смерти, и не все сумели его преодолеть и выйти из-под его влияния. Но для литературы деструктивность – убийственна. Давать за это русского букера – ну, имхо, полнейший моветон. Для пар-олимпийцев в спорте существуют отдельные соревнования, но вот пар-литературы для писателей-инвалидов не существует. Литература – она или есть, или нет. У Адамовича с Граниным «Блокадная книга» - это литература-свидетельство. Книга Гальего – это свидетельство без литературы. И премии ей нужно давать не литературные, а какие-нибудь особые, для таких специфических случаев предназначенные. И обязательно предупреждать на титуле, что беременным, несовершеннолетним, женщинам, имеющим тяжело больных детей, нервным людям да и вообще инвалидам читать эту книгу категорически противопоказано.

А ведь есть там момент, который мог стать центром композиции и превратить это месиво фрагментов в единое целое – где пацаны-калеки, безрукие, безногие, целый год со злостью и упорством качают мышцы, надев рюкзаки с кирпичами, чтобы быть не слабее здоровых. И заваривший эту кашу мальчишка, который начал тренироваться, когда его пригрозил отмутузить в приступе ревности парень с воли, избил этого парня, напугал до полусмерти его друга, а после с ними подружился. Такой сюжет пропал – достойный пера Короленко…

Да, и предисловие книги, написанное, судя по всему, каким-то приятелем или знакомым автора, совершенно вульгарно и непрофессионально. Всё то же самое можно было написать взвешенно, спокойно и на приличном уровне.