Глава 4 Раб лампы

Глава 4

Раб лампы


Испортить можно всё, что угодно…
Но, если Вам необходимы далеко идущие
и мало предсказуемые последствия,
смело обращайтесь к Компанцеву.

Точно знаю!



Пока дядя Миша не оккупировал фазенду во имя любви к животным, я, уезжая из Ямане глубокой осенью, как правило, прихватывал с собой несколько более-менее “старинных” вещиц. Этого барахла прежние хозяева на чердаке оставили целую кучу. Её, в довольно значительной мере я и переместил на лоджию и антресоли городской квартиры. Надолго должно хватить.
Попадаются вполне приличные вещи. Безмен, например, кованый. Это весы такие, на рыбных промыслах применялись и в быту. Его только почистил, чёрным лаком покрыл и в прихожей на стену пристроил. Так теперь каждый гость свои шмотки на него вешать норовит. Надо бы выше поднять. Хотя, дядя Олег и до потолка может дотянуться.
Жена называет всё, что я натаскал в дом, мусором. Как минимум, до тех пор, пока я за этот “мусор” всерьёз не возьмусь. Давно бы она меня раскулачила и всё, что натаскал, вышвырнула на помойку, но мои нереализованные сокровища спасают часы. Обыкновенные гиревые часы. С боем, правда. Я их в той же куче откопал, почистил, помыл, наладил, гири новые изготовил, и они на кухне висят, тикают. Прикипела к этим часам жена. До скандала дело дошло, когда они вдруг остановились. Пришлось опять возиться дня три, но чего не сделаешь ради тишины. Одно я отстоял в этой схватке: отключил им перезвон. Каждые пятнадцать минут слушать бой часов я не в силах. А в полночь?!.
Во время очередного приступа активности под руку мне подвернулся керосиновый шлюпочный фонарь. Название не я придумал – на нём две таблички латунные имеются, там всё и сказано. Даже номер выбит – 825 и год изготовления. По нашим временам вещь старая, прошлого века, можно сказать – старинная. Вот и задумал я фонарь этот к делу приспособить, ночник из него сварганить.
Забегая вперёд, скажу, что теперь этот фонарь висит в прихожей, является её неотъемлемой частью и горит каждую ночь. Указует и освещает, так сказать, путь во тьме к туалету. Вообще, когда я что-то начинаю делать, это никому не нужно и даже вредно, но как только заканчиваю и устанавливаю на место, всё! – достояние республики.

Фонарь я пристроил на расстеленную газету и принялся изучать. Он был, мягко говоря, нечист, и острого желания пачкать руки не вызывал. Покрутив эту кучку грязи так и сяк, я вдруг понял, что мудрые предтечи выполнили изделие фактически неразборным. Во всяком случае, извлечение стекла с целью его чистки или замены не предусматривалось. Более пристальный осмотр и некоторое физическое насилие показали, что фонарь без остатка делится всего на две части: стекло в обойме и небольшую ёмкость с керосиновой горелкой.
В бачке, к моему удивлению, бултыхалась жидкость, и, учитывая наличие фитиля, налицо была работоспособность агрегата. В моих планах горелка претерпевала наиболее значительные переделки, и потому я отложил все, что оторвал от фонаря, в сторону. А вот приведение в порядок остеклённой части поглотило массу энергии. Моей, понятно. Несколько раз приходила в голову светлая мысль бросить это развлечение и поискать другое, менее трудоёмкое. Но, как говорится, голова о своём думает, а руки дело делают. Своего я добился и даже, под слоем грязи, обнаружил ту самую табличку: “Фонарь шлюпочный”. Табличка своим золотистым блеском радовала глаз, и я тут же решил, что она достойна прозрачного лакового покрытия.
Следующий шаг напрашивался сам собой. Слегка обтерев огнесветный агрегат фонаря тряпкой, я выдрал из него горелку вместе с фитилём. Керосином воняло и до этого, так теперь, вместе с многократно возросшим вонизмом, из дырки бачка вылез джинн. Он уселся на табурет напротив, огляделся и с интересом уставился на меня. Я бы даже сказал, с наглым интересом.
Не то чтобы я совсем не удивился. Было немного. Но фонарь-то с Яманы привезён, а как говорит один мой тамошний знакомый: “Чё удивляться-то? Артефак, он артефак и есть!” Так что превалирующим чувством на тот момент у меня стала досада. Фонарь, на который я губы раскатал, оказался занят, и по всему выходило, что мыл я означенный аппарат для чужого дяди! Точнее – джинна. И ещё стало предельно ясно, почему хороший фонарь на чердаке припрятали…
Сам джинн мне вообще не понравился. Не скажу, что предпочитаю какой-то определённый тип джиннов - для меня все они одним миром мазаны, но не керосином же! Керосин, кстати, непрерывно стекал с этого коричневого волосатого явления и крупными каплями падал прямо на коврик, образовав большое тёмное пятно. Несчастный коврик, и без того грязный, так как он много лет добросовестно впитывал жир, капающий с плиты, красивее от керосина не становился.
Обозрев эту картинку, я недовольно поморщился и чуть было не ругнулся. Джинн принял мои движения носом к сведению, щёлкнул когтями пальцев руки, и керосин с него капать перестал. Пятно с коврика испарилось вместе с жировыми пятнами, да и коврик значительно посвежел. На самом же джинне появились трусы в цветочек и синяя рубашка.
К слову сказать, “чистка” коврика вышла мне боком. Вечером того же дня жена, ласково похвалив за стирку кухонной принадлежности, намекнула, что и палас в зале требует ухода…
Я посмотрел на свои трусы, перевёл взгляд на трусы джинна и мрачно спросил:
– Дразнишься? – прибавив про себя: “Гад!” – А где: “Слушаю и повинуюсь!”?
Джинн закинул ногу на ногу, почесал подбородок и как-то слишком непринуждённо заявил:
– Да нет! Чего мне дразниться? Это я к местным условиям приспосабливаюсь.
Выудив из воздуха сигарету, он прикурил от пальца и добавил:
– А все эти: «слушаю»… «повинуюсь»… и тому подобное – устарело! Другие времена, другие нравы.
Опаньки! Я аж дыхание задержал. Джинн-ренегат, отмоченный в керосине, это, знаете ли, хорошо у соседей… По континенту. Да и то – чревато… Мне этот факт крайне не понравился и призвал к осторожности.
– И что? Теперь закон Соломона тоже не работает?
Спросил, а у самого мурашки по коже.
Джинн при упоминании имени Великого Царя малость осел, сигарету в ухе спрятал и улыбнулся на тридцать шесть клыков.
– Не-е! Закон Сол… – Джинн подавился именем, прокашлялся и вздохнул: – Законы пока действуют. Но! Все эти падения на колени, тюти-мути разные мы отменили. Может, где-то на периферии и осталось что-то такое, а у нас прогресс!
На джинна я теперь смотрел более уверенно. Сомнения, конечно, всё ещё имели место быть, но выглядели они уже не столь устрашающе. Как бы случайно, я взял со стола горелку фонаря, с совершенно сухим фитилём, и придвинул к себе остальной набор запчастей. Джинн насторожился и допустил фатальную ошибку - решил взять инициативу в свои руки.
– А ну, давай свои желания! – повысил он голос.
Такой уж у меня характер, что без нужды орать в мою сторону – себе дороже. Тишину я люблю. Так что, заправив фитиль горелки в отверстие бачка, я, в прямом смысле слова, показал Джинну кукиш и спросил:
– Хорошо видишь? Вот ещё гавкнешь в мою сторону не по делу, и я тебя…
В этот момент меня посетило вдохновение. Штука, прямо скажем, достаточно редкая, и, чтобы ничего не мешало возникшей идее принять наиболее радикальные формы, я заткнул горелку в горловину керосинки. Джинн взвизгнул и с опережением втянулся к себе домой, а я закурил и позволил мыслям плести узор в полости черепа. Картинка получалась замечательная, тем более что образ дяди Саши, Компанцева вписывался в композицию удивительно гармонично.


***


В плане длительно текущей охотничьей компании Компанцев – объект уникальный. Достоинств, как у дичи, у него масса! Но, пожалуй, основное то, что он не возражает против самой охоты и даже периодически интересуется моими успехами. Когда, под влиянием бессмертного товарища Сухова, я решил закопать дядю Сашу в песок по самую шею, он очень пожалел меня, вызвавшись лично откопать нужную яму.
Многие не понимают смысла этой моей охоты. Это от недостатка информации и быстро проходит при соответствующем ликбезе. Последним, практически обращённым в этом плане, стал дядя Миша. Как-то, когда при загрузке своего компьютера я крыл Компанцева разными словами, дядя Миша вступился за него:
– Чего ты костеришь дядю Сашу? Его и нет здесь.
– Нет? – переспросил я и поставил нехитрую ловушку: – Именно сейчас?
– Именно сейчас, – смело влез в тенета дядя Миша.
Ткнув в сторону экрана монитора пальцем, я спросил:
– Что видишь?
А там в аккуратной рамочке значилось: “Ввод сетевого пароля”.
В графе “Имя пользователя” крупно написано: “Компанцев” и далее “o’key”. Ниже, в окошечке для пароля, мигал курсор.
Дядя Миша вгляделся в экран, хмыкнул и спросил:
– Программное обеспечение он тебе ставил?
– Он.
– И пароль не сказал?
– Не-а!
Постучав по клавиатуре, дядя Миша соорудил в окошке “пароль” определение “собака”.
– Можешь не стараться, – остановил его я. – Каких только слов я в это место не пихал! Пароль не подходит.
– И как же продолжить работу?
– Дави на “o’key”.
После получения команды системный блок заверещал, и загрузка пошла своим чередом, а дядя Миша недоумённо спросил:
– Так пароль не нужен?
– Не-а! – подтвердил я его догадку.
– И чем же ты недоволен?
Тут уже я удивлённо уставился на дядю Мишу. Он не понимал!
– Скажи мне, пожалуйста, дядя Миша, – проговорил я медленно и внятно. – Какого рожна я при каждой загрузке компа должен подтверждать, что “Компанцев – o’key”? А я что – уже не “o’key”?!
Дядя Миша промолчал и лишь через какое-то время задумчиво сказал:
– За это морду ему набить, конечно, надо бы. Но закапывать…
– По шею, – уточнил я, и дядя Миша согласно кивнул.
Комп этот, с пусковой программой “Компанцев – o’key” я, кстати, потом дяде Мише на фазенду сплавил. Пусть сам мучается, если хочет, а я лучше охотиться буду.

Так вот! Когда меня посетила светлая идея подложить дяде Саше свинью, то есть – джинна, я так раздухарился, что даже пиво из холодильника достал. Сижу, курю, из стакана прихлёбываю, детали домысливаю.
Конечно, где-то на задворках сознания крутилась мыслишка о возможной смене ролей в задуманном мной спектакле. Ну, а вдруг не джинн забодает Компанцева, а совсем наоборот? Но эта вероятность выглядела такой малюсенькой, что в своих расчётах я ею пренебрёг. Джинна, знаете ли, в файл не засунешь и микросхему к нему не припаяешь!
И оставалось решить лишь проблему промежуточной транспортировки. Шлюпочный фонарь, свой будущий ночник, я не собирался ни оставлять джинну, ни отдавать дяде Саше.


***


Джинн, как только вылез из фонаря, принялся шмыгать носом, пускать слезу и вообще всячески давить на жалость. Попытался сунуться к моему пиву, но эти его поползновения я пресёк в корне:
– А ну, выпал в осадок, как муть! Джиннам пиво ни к чему.
– Дык, я ж чуть-чуть! Мне только горло от керосина прополоскать, – заныл джинн.
– Не гони! Джинны не едят и не пьют, – надавил я интеллектом.
– Да! – оживился он, вытер ладонью нос и блаженно закатил глаза: – Но с керосином такие сны приходят…
– Джинны не спят! – категорично оборвал я.
Однако он не особенно смутился и принялся рассуждать о схожих чертах снов человека, картинах, навеваемых гашишем, и объёмной цветности керосиновых видений. Что-то вроде “сон-про-не-сон про-не-сон-не-сон” в 3d. Слушал я этот базар в пол-уха и лишь до тех пор, пока не решил, что джинн достаточно расслабился:
– И сколько же тебе лет?
– Три тысячи! – ответил джинн и уже открыл рот, чтобы продолжить, но я был быстрее:
– Как же тебя угораздило в такой новый фонарь влезть?
– Какой новый?! – взвыл джинн. – Да моей лампе пять тысяч… – и тут же зашмыгал носом и запричитал: – Ой, плохие люди!.. Лампу мою древнюю разбили!.. Обездолили!.. Год в алюминиевом чайнике жил!.. Год!..
Джинн схватился за голову, вырвал пучок волос, вытер им нос и без паузы проглотил весь комплект. После этого он горестно вздохнул и уже совершенно спокойно продолжил:
– Понимаешь, люди – уроды непредсказуемые! Это я о тех… Тесновато, конечно, здесь, – джинн кивнул на фонарь. – Ушёл бы обратно в чайник, но – керосин! Да и в носик там дуло сильно, а я сквозняки не люблю. Думал навсегда поселиться в этой лампе, от дел отойти… Чего я только не делал, чтобы понравиться! И фонарь вечером сам разжигал, и ярче гореть заставлял, а стекло они разбили, я ж заменил его чистым кварцем! Так в благодарность мой дом запихнули подальше и керосин наливать перестали. Экономить пришлось, воровать…
– Понял я всё! Понял! – оборвал я стенания джинна. – Теперь слушай сюда! Я так понимаю, что раз ты вылез, должен работать. Желания выполнять.
Джинн согласно кивнул и забормотал:
– Говори свои три заветных желания, о Владетель Всех Сокровищ Мира…
– Закопай Компанцева, – ввернул я.
Если бы не доминантная идея! Ведь следовало тогда расспросить – откуда этот керосиновый гурман узнал о наших делах с Хранилищем? Да ещё и сидя в фонаре. Вдруг к этим информационным потокам подключиться можно? Или грабануть Синего Дракона при посредстве джинна. Каюсь, момент упустил… И всё из-за Компанцева!
– Но я совсем не знаю его, и это будет злостным нарушением буквы Закона Великого…
– Стоп! Нет у меня других заветных желаний.
Он заглянул мне в глаза, поверил и как-то опал на табуретке.
– Как же теперь быть?.. Не будет мне покоя во веки веков…
– Есть вариант! – не дал я разгореться новой истерике.
Изобразив на лице знак вопроса, Джинн даже уши увеличил в размерах, демонстрируя внимание.
– Значит так. Есть…
Я едва не произнёс слово “дичь”, но вовремя остановился. Джинну, на мой взгляд, совершенно не требовалось знать все подробности дела. Мозги и топор должны совмещаться только на плахе, а топор с мозгами это уже слишком!
– Есть человек, – поправился я. – Желаний у него, как блох на собаке…
– Только три! – закапризничал джинн.
– Об этом на месте договоритесь. Надеюсь, он выберет…
Уточнять, с чем могут быть связаны “заветные желания” дяди Саши я не стал. Джинн и слов-то таких не знает, а расстроится наверняка.
– Только вот, насколько я знаю, он фонарей боится.
И здесь пришлось малость слукавить. Знать бы, чего боится Компанцев… Нашёл бы и лично отнёс!
– Надо в другую тару перебраться. Временно. Ну, а на месте он тебя с комфортом поселит.
Перелив остатки портера в стакан, я поставил бутылку перед джинном. Он сжался и прошипел:
– Нет! Я боюсь… – и тут же вскинулся и заголосил: – А-а! Я залезу туда, а ты печать пришлёпнешь, и всё?!!
– Тихо ты! – шикнул я на джинна. – Нет у меня никакой печати!
– Нет, – согласился истерик. – А в бутылку не полезу!
– У тебя, что боязнь ограниченного стеклом пространства? – удивился я.
– Не понял… – Джинн с подозрением уставился на меня, но согласно закивал, после того, как я переспросил:
– Клаустрофобия?
Свободолюбивый джинн начал меня раздражать, но больно уж мне хотелось дяде Саше удружить. Опять же – фонарь… Я сунул руку в кухонный шкафчик, вытащил заварной чайник с выщербленным носиком и приподнял крышку:
– Лезь, вымогатель, – неприязненно скомандовал я, и джинн без остатка и споров втянулся в чайник, предварительно нырнув, вероятно за вещами, в лампу фонаря.
Моя жена уже года два грозилась этот чайничек выбросить, а я возражал. И вот – пригодилась же вещица!
Джинн ворочался под крышкой и бубнил: “Керамика!.. Тесно… Но жить можно…”
Наконец, шорох прекратился, и из носика чайника вылезла голова джинна:
– Керосину давай!
Хотел я дать ему хороший щелбан в лоб коричневый, но рассудил, что похмелье штука безжалостная ко всем существам без разбора, вздохнул и отправился в туалет. Керосина у меня не было. Однако, нащупав на полке бутылку с ацетоном, я решил, что если он подходит нашим отечественным токсикоманам, то и в данном случае придётся в самую жилу.
Перед тем как угостить незнакомым пойлом, я решил правильно джинна сориентировать:
– Ты смотри там! Дядя Саша мне нужен живым и желательно здоровым!
В ответ джинн что-то невнятно пробурчал, но, по мне, лишь бы запомнил и понял.
Стоило только плеснуть ацетон под крышку чайника, как у джинна явно начался оргазм.
– О-о-о!!! О-о!!. Ого-го!!! О-о-о… – неслось из содрогающегося сосуда.
Когда чайник перестало трясти, я на его боку фломастером написал несколько поясняющих слов, уложил в коробку и подумал, что если даже джинн вдруг сдох, упившись ацетоном, то и это является моей маленькой победой.

Как я уже упоминал, Сашка Компанцев представлял собой отменную дичь. Даже просто напугать его, рявкнув из темноты, было удовольствием выше среднего. К тому ж он отличался осторожностью. Ну, ни разу, выходя из квартиры, не наступил в капкан!
Но всё дальнейшее мне известно только с его слов.


***


“Потереть и открыть” – прочитал надпись на чайнике дядя Саша и усмехнулся. Ловушка была налицо, и он осторожно, безо всякого “потереть”, пинцетом приоткрыл крышку чайника. Бомбы дядя Саша не боялся. Не настолько же дядя Паша банален.
К удивлению Компанцева, ничего особенного не произошло. Вообще! В чайнике по стенкам было размазано нечто коричневое, и всё это слегка пахло ацетоном.
– Какая-то странная плашмя... – произнёс он вслух и закрыл крышку.
Дядя Саша пощипал себя за мочку уха пинцетом, послюнявил палец и потёр надпись на чайнике. Чернила не смывались, что прямо говорило о качестве маркёра дяди Паши. Так как ранее дядя Саша не имел дела с джиннами, то, как и предполагалось, он допустил ошибку, то есть, для более детального осмотра вновь приподнял крышку.
Из всех дыр чайника моментально полезла какая-то пористая коричневая масса. Помня о том, что его должны закопать в песок по самую шею, дядя Саша отскочил в сторону двери, обеспечив путь отступления, и принялся наблюдать за феноменом. То, что лезло из чайника, на песок совершенно не походило, из чего был сделан скоропалительный вывод о переходе дяди Паши к плану “Пена”. Но и это заключение рассыпалось в прах, когда пупырчатый коричневый кисель, не оставив следов на столе, шмякнулся на пол, ойкнул и, слегка поднявшись по стене, перестал двигаться.
– Ну, ни фига себе, чаёк с конфеткой! – подвёл итог своим наблюдениям дядя Саша, шлёпнул левой рукой правую, потянувшуюся было к телефону, и пояснил рукам свои действия:
– Этого он и ждёт, – имея в виду дядю Пашу.
Чтобы занять руки делом, он взял трубку от пылесоса и отважно ткнул кучу. Куча слегка колыхнулась, но другой реакции не последовало. Минуты через две дядя Саша сменил трубу на разогретый паяльник, и дело сразу пошло веселей.
– Ой! Щекотно! – явственно произнёс оживившийся студень.
Дядя Саша открыл от удивления рот и сделал очередной неверный вывод:
– Господи! Дядя Паша изобрёл говорящее гавно!
Он осознал свою ошибку, когда “гавно” поползло вверх по стене, оформилось как человекоподобная фигура и мигнуло красными глазами. С большим трудом, заплетающимся языком фигура заявила:
– Слу… И-ик! Слушай… И-ик! Тьфу! Слушайся и повинуйся!
– Чего?! Ты кто? – дядя Саша отпрыгнул назад и выставил вперёд паяльник.
– Я-а? Я-а джи-инн-н-н!
Представившись, джинн с чмоком оторвался от стены, качнулся, длинно дохнул на дядю Сашу ацетоном и приказал:
– А-а ну-у, та-ащи сюда во-от это! – и, видимо исчерпав запас сил, рухнул на пол и спёкся всё в ту же коричневую пористую кучу.

Дядя Саша не курил. Для окружающих это было благом – он никогда не стрелял халявные сигареты. Для самого же Компанцева данный факт заключал в себе постоянную угрозу в том смысле, что на обдумывание своих действий из-за отсутствия перекуров он выделял минимум времени.

Подключив к джинну осциллограф, дядя Саша замерил сопротивление, ёмкость и ещё кое-какие параметры. Полученные в результате обследования данные обусловили его дальнейшие действия: он подал на джинна напряжение. Для начала сто двадцать семь вольт. Куча задрожала, принялась выбрасывать осклизлые щупальца, и дядя Саша прервал эксперимент. Тем более что коричневый субстрат икнул, на нём обозначились два глаза, моргнули, и отчётливо раздалось:
– Что это было… О, Великий Волшебник искусства Непревзойдённого Кайфа! Смилуйся! Дай мне ещё!
Дядя Саша не был жадиной. В обыденной жизни он, пожалуй, даже отличался щедростью и добротой к животным. Так что не следует удивляться, что, движимый этой самой добротой, он сказал:
– А ты сунь два пальца в розетку.
– Куда? – вопросительно приподнялся студень.
– Вон туда, – Компанцев указал на бытовую электрическую розетку рядом с джинном. Доброта в этот день распирала дядю Сашу, и он добавил: – Но только на три секунды!
Джинн, не выходя из кучкообразного состояния, потянулся двумя отростками к розетке и довольно удачно вписался в отверстия. Поверхность джинна моментально позеленела, подёрнулась рябью, пошла мелкими искрами, экстатически вздохнула:
– О-о-о!
Пока джинна трясло переменным током, Компанцев его жалел. Самого дядю Сашу не единожды поражало электротоком напряжением в двести двадцать вольт, а как-то он сподобился зацепить шину аж в два киловольта! Так что джинна он понимал.
Хитрый джинн, конечно же, прихватил лишка. Но немного. Буквально секунды полторы. Ещё пяток секунд он предавался медитации, а затем моментально принял подобающий облик и бухнулся перед дядей Сашей на колени:
– О, господин мой! Величие и доброта твои не знают границ! – Джинн нежно погладил розетку пальцем ноги. – Скажи, что хочешь ты в обмен на этот неиссякаемый Источник Наслаждения? Там, где я побывал, у меня глаз было, что звёзд на небе, и видел я огромный мир…
Дядя Саша продолжал понимать джинна. Он и сам после двух киловольт имел возможность наблюдать множество звёзд, если не всю Вселенную разом, но предложенный свободный обмен отодвинул эти воспоминания на второй план. Плюс ко всему в ящике стола лежала запасная розетка.
– Мне нужен Zalman VF700-AlCu, – непринуждённо сообщил Компанцев джинну параметры своей сегодняшней мечты. – Ещё немного термопасты КПТ-8. И без всяких там китайских штучек!
Джинн отшатнулся от дяди Саши, как от тифозного, замысловато взмахнул перед собой когтями, вроде как перекрестился, и жалобным голосом проблеял:
– А я могу замок добротный построить… На природе, у реки…
– Это чтоб я огород лопатой ковырял и воду вёдрами таскал?! Как простой инженер?!
Догадавшись, что чем-то глубоко оскорбил своего электрического благодетеля и вероятного делового партнёра, джинн оплыл на пол, как парафиновая свеча. Он вожделенно пожирал одним глазом милую его сердцу розетку, не забывая искоса следить другим глазом за дядей Сашей.
Ну, а Компанцева поймёт любой, у кого имеется пусть сиюминутная и маленькая, но Большая Мечта. Облом такой мечты и осознание факта получения взамен совершенно бесполезной вещи – вообще трагедия! Но, к чести дяди Саши, надо заметить, что переживал он не очень долго и даже снова начал жалеть Джинна.
– Тебя кто ко мне подослал? Дядя Паша?
Джинн утвердительно кивнул и, сообразно моменту, принялся всхлипывать.
– А зачем? – участливо поинтересовался дядя Саша, хотя и догадывался, что джинна дядя Паша ему подложил не для помощи по хозяйству.
– Он хотел… – Голос джинна изменился, приобрёл осуждающий и, одновременно, покаянный оттенки. – О, добрейший господин мой! Пусть лучше отсохнет мой язык…
Создав трагическую паузу, джинн дал дяде Саше возможность покладисто согласиться:
– Да хрен бы с ним! Пусть отсохнет. Так чего хотел дядя Паша?
Джинн на добрых полметра высунул язык, озабоченно его осмотрел и даже царапнул когтями. Засунув язык рукой обратно в пасть, он с уважением и страхом уставился на дядю Сашу.
– О, господин мой! Он пожелал, чтобы я, да отсо… – Джинн облизнул языком губы и чавкнул. – Он хочет, чтобы я закопал тебя в песок в самом сердце знойной пустыни… Да простит меня мой добрейший господин!
Дядя Саша, однако, повёл себя совсем не так, как рассчитывал джинн. Он широко улыбнулся и так прокомментировал сообщение:
– Ага! Значит, дядя Паша жив, здоров и активен. Это хорошо!
Смену настроения “господина” джинн уловил с чуткостью собаки. И он не был бы джинном, если бы не попытался выдавить максимальные дивиденды из окружающей атмосферы.
– О, господин мой… – осторожно и без всякой патетики начал он плести сеть из слов. – Твой недоброжелатель сказал, что ты дашь мне новую большую лампу и много кероси… Нет! – Джинн коснулся когтём поверхности розетки и блаженно закатил глаза: – Он сказал… Он сказал… – перешёл на невнятное бормотание джинн, одновременно пытаясь, как бы невзначай, сунуть коготь в дырку розетки.
Дядя Саша, с интересом наблюдая за поползновениями получить бесплатный кайф, решил помочь советом:
– Фаза с другой стороны, а ты лезешь в “ноль”.
Спрятав руку за спину, джинн непринуждённо сообщил:
– А врага твоего… О, мой добрейший господин! Его можно втихую закопать где-нибудь. По сходной цене, – и он с намёком покосился на розетку.
– Кого закопать? – не сразу понял дядя Саша. – Дядю Пашу?! Ты что, дурак?! А кто ж на меня охотиться будет?! Да я тебя…

Как бы там ни было, а Соломон был Великим Царём! Или мудрецы из его свиты? Но кто о них теперь помнит? Однако некий древний и очень умный маг предусмотрел защиту сознания джиннов от перегрузок. Оно и правильно. Большинство желаний людей плохо стыкуются со здравым смыслом и Уголовным Кодексом. Десять Заповедей и “уплати налоги и спи…” здесь даже упоминать как-то неудобно.
А исполнять желания джинны должны? А желания эти у некоторых человекообразных особей такие бывают, что у кого хочешь крыша поедет. Да и от простых человеческих взаимоотношений у любого джинна все транзисторы погорят. Так что предусмотрительно ограничения и “предохранители” царь Соломон джиннам поставил. На специализированной психушке здорово сэкономил.

Пока дядя Саша махал паяльником перед носом заторможенного джинна и толковал о невозможности причинения вреда дяде Паше, а также о своём категорическом нежелании копать огород, он, Компанцев, ещё и думал. Мысли в голове дяди Саши рождались, в общем-то, правильные, но отсутствие времени обдумывания проблемы (пренебрежение перекурами) естественно вело к однобокости рассуждений, скоропалительным выводам и действиям. Например, использование Джинна в качестве аккумулятора при отсутствии электричества в сети прошло мимо его внимания, хотя джинн-энергоёмкость дядя Саша рассчитал правильно и жить с ним в квартире, с общим счётчиком, категорически не желал.
– Очнись, ты, пожиратель киловатт-часов! – произнёс дядя Саша, обратив наконец-то своё внимание на критическое состояние джинна. – Ты мне нужен живой.
– Живой… Не живой… Нельзя всех убить, чтобы все жили… Три желания… – тихонько бредил джинн у ног дяди Саши.
– Нет! – выхватил дядя Саша смысловой кусок из стенаний, – Три дачи – это смерть! Я на одной-то чуть не угробился... – Он легонько пнул Джинна ногой: – Вставай! У меня про тебя идея есть.
Но впавший в алогическую прострацию Джинн не спешил присоединиться к дяде Саше и разделить идейную ответственность.
– Эх, ты! Плашмя плашмёй! – пожалел Джинна дядя Саша. – Ну, ничего! Сейчас мы тебя реанимируем. Как кинескоп...
Кинескопы старых телевизоров Компанцев реанимировал импульсом высокого напряжения. Вся аппаратура для этого действа у него имелась в наличии, и пришлось всего-то накинуть зажимы на уши джинна и ткнуть штепсель оригинального прибора в розетку.
Очень может быть, что дядя Саша не врал, когда говорил мне в лаборатории кооператива: “Напряжение высокое, а ток ма-аленький такой!” Но джинну хватило. Он резко выпрямился, прижал руками клеммы к ушам и закатил глаза, в ожидании второй порции.
– Ну что? Перемкнуло тебя, блаженный? – участливо поинтересовался дядя Саша. – Будешь ещё дядю Пашу закапывать?
– Никогда! – чётко, по-военному, отмёл подозрения джинн и попросил: – Ещё полстаканчика…
– Что, понравилось? – садистски улыбнувшись, спросил дядя Саша. – Хочешь там жить? А через провод ты пройти можешь?
Дядя Саша не очень-то верил в сказочные чудеса. Но джинн хотел. Очень хотел! Он даже язык высунул и стал похож на огромную собаку с проводами на ушах. Без дальнейших понуканий джинн втянулся в один конец обрывка провода, валявшегося на полу, и вылез из другого конца.
– Ну, ты Крошечка-Хаврошечка! – предельно удивился дядя Саша. – Проблем, значит, не предвидится…
Из ящика письменного стола дядя Саша достал обычную на вид электрическую лампочку накаливания. Соль этой лампы заключалась в том, что в колбе вместо вакуума находился воздух, и при включении в сеть спираль с трескучим хлопком сгорала. Иногда без опасности для окружающих. Такие лампы Компанцев для смеха дарил друзьям.
– Полезай в лампу! – приказал он. – Я там, в цоколе дырочку проделал.
Но тут у джинна взыграли врождённые рефлексы.
– Стеклянная! Не полезу… – закапризничал он. – Печать…
– Среди звёзд жить хорошо! – со знанием дела вздохнул дядя Саша. – Дело, конечно, хозяйское, а звёзды ждать не будут!
Деморализованный джинн со стоном нырнул в чайник и оттуда прямым ходом рванул к дырке в цоколе. Дядя Саша ещё удивился, что лампочка в весе не прибавила. Он постучал пальцем по колбе:
– Эй! Ты там?
Джинн нарисовался в лампе между стойками держателя спирали и мелко закивал.
– Ага! – обрадовался дядя Саша. – Значит, запомни эту лампу до мельчайших подробностей. Только через неё будешь выходить… Как там? “Потереть и открыть”? В смысле - включить. Как только увидишь звёзды, так немедленно ныряй в провода. Там места навалом, кажется... Врубился?
Понятное дело, что плевать хотел дядя Саша на то, понял его клиент или не очень. Вкрутив снаряженную джинном лампочку в патрон настольной лампы, Компанцев коварно усмехнулся и щёлкнул переключателем. Спираль в лампочке ярко вспыхнула и сгорела, замысловато затуманив колбу окисью вольфрама.
Выкрутив сгоревшую лампочку, дядя Саша положил её в целлофановый пакет и разбил резким ударом о стену. После этого он позволил своей правой руке позвонить по телефону мне:
– Дядя Паша? Это я!
И замолчал. А мне ой как хотелось узнать новости по этому делу!
– Компанцев! Ты там умер уже?
– Я? – откликнулся дядя Саша. – Нет ещё… А! Я тебя избавил от этого джинна-террориста! Так что можешь продолжать охоту. А ты там как? Как здоровье?..


Рекомендую и вам с большой осторожностью менять сгоревшие лампочки. Лично я особенно осторожен с ночником в коридоре. И Боже вас упаси протирать пыль!