Раушан

Принято считать, что восточная поэзия более скрытна, что ли, в большей степени изъясняется символами, чем «прямым текстом». Это – поэзия знака,  ц в е т к а,  а не цвета. В этой стилистике есть и своя дополнительная поэтика, и свои преимущества. Она более рафинированна, возможно, даже более чувственна – для изощренного ума и восприятия – известно ведь, что даже божественные очертания женского тела под  ф а т о ю  еще более дурманящи, чем без нее.
Как и то, что рафинад все же скучнее, преснее, чем те желтые, липкие, похожие на затвердевшие слепки сливочного масла, обломки, что перепадали нам в послевоенное детство.
Может, потому он, тот недосахар, и казался слаще, что перепадал нам не то что редко, а – изредка-изредка.
Но.
Век двадцатый кое-что поменял.
Во всяком случае в нашем ближайшем литературном пространстве.
Возможно, потому что в «азиатском сегменте» верх взяли женщины-полукровки, не только пишущие, но и думающие и, может быть, даже чувствующие по-русски: Анна Ахматова, Белла Ахмадулина…
А может,  суть даже не в этой частности, а в общем, глобальном повороте (перевороте?) новейшего времени. Налицо все более углубляющееся противостояние двух миров, двух грандиозных цивилизаций. И если раньше тот же Максимилиан Волошин, по его же поэтическому признанию, стоял «меж двух миров» в смысле всего лишь двух классов, двух социальных групп, то сейчас лучшие поэты, даже независимо от происхождения, а уж тем более «двукровные», стоят, раздираются на границе двух национально-конфессиональных, этнических галактик.
А тем более - поэты женского рода. Женщина такие катаклизмы осязает даже не душой, а сразу – кровью. Кровью роженицы.
Смею утверждать, что они сегодня острее чувствуют заведомую трагичность нашего бытия. И у самых талантливых и бесхитростных (может, эти два понятия вообще взаимосвязаны?) это находит отражение и в творчестве.
Стихи сегодня вообще стали более публицистичными (что само по себе вовсе не является достоинством, ибо публицистика и серьезная литература почти антагонисты), а главное – более «открытыми». Игра настолько открыта, что и игрою уже не кажется.
Чувства обожжены, слова – обнажены.
Этот глобальный процесс затронул и так называемый восточный азимут.
Разлитый в самой мировой атмосфере и, вообще-то, ощущаемый не только творческими натурами, трагизм дня, момента действительно обостряет все чувства, все восприятия, в том числе и взаимоотношений между мужчиной и женщиной, из которых, собственно, и рождается сама человеческая жизнь.
А может, и не только человеческая.
Я давно не читал в современный «восточной» женской поэзии ничего более откровенного, чувственного и трагичного, как в стихах Раушан.
Буду называть ее по имени еще и потому, что это ее имя вполне могло бы заменить и ее двойную фамилию и стать если не фамилией, то – символом поэтессы.

За ухоженным лицом
Прячут горькие страданья.
За брильянтовым кольцом –
Осторожные свиданья…

Тут все замечательно. Кроме одного: не «прячут», а «прячу» - так было бы еще честнее и пронзительнее.
Разрыв между городом и деревней (это если по-русски, а ежели по-казахски, то между городом и аулом, между асфальтом и, не менее жестким,  такыром).
Между юностью и, увы, надвигающейся… мудростью.
Живительная пропасть между блестящим европейским образованием (красный диплом, ленинская стипендия в самом высоком вузе) и – патриархальной, домостроя, мужской диктатуры, традицией.
Врач по специальности и сама пережившая тяжелейшую и долгую болезнь, Раушан горько – и на собственном опыте – знает «изнанку жизни», но и ее не стесняется претворять в жесткую, яркую и поучительную метафору.
Внимательный читатель обратит внимание: Раушан не чужды и формальные поиски, игра не только и не столько слов, сколько их первоосновы – звуков и смыслов. Временами она даже злоупотребляет этим, соревнуясь со своими предшественниками – мужчинами.
О предшественниках и предшественницах. У Раушан есть запоминающиеся стихи о Белле Ахмадулиной – вы наверняка их заметили. Есть стихи об Анне Ахматовой и других Жаннах де’Арк литературы и искусства. В принципе эта хрупкая, невероятно выразительная,  в з р о с л а я  – не поэтическая старлетка – женщина, пишущая по-русски (а есть теория, которая гласит, что именно язык определяет и саму национальность его носителя, а не наоборот), чьё очарование связано то ли с этой генетической многозначностью, то ли с пережитыми нешуточными, в том числе и физическими, страданиями, пытается по-своему торить тропу, однажды уже пробитую другими ее старшими сестрами! Ведь же в принципе каждый из нас любую, даже самую торную, набитую, хоженую-перехоженную дорогу если и не бьет, не торит, то – преодолевает в одиночестве. Раушан – из идущих. В одиночестве.
Казахстан уже подарил русскоязычному миру поэта, чье слово – по-русски – поднимает казахстанское миропонимание на глобальный уровень. К слову, ему, Олжасу Сулейменову, тоже посвящены несколько стихотворений сборника. Но дело даже не в этих знаках почтительного внимания.
Русскоязычная женская поэзия многонационального Казахстана, похоже, вслед за этнической белоруской Любовью Шашковой выдвигает на авансцену современной цивилизационной драмы еще одно, если не двукровное, то, во всяком случае,  д в у я з ы ч н о е   имя. И звучит оно прекрасно:  Р а у ш а н.  По-русски, кажется, Роза.