Правда или вымысел! 2 часть

подворья и двор окольничего М. В. Собакина. ... Дворовладения в Одиннадцатой линии, отведенные под деревянное строительство Двор окольничего Михаила Васильева сына Собакина Землеотвод Участок в Одиннадцатой линии под деревянное строение был отведен М.В. Собакину в 1720 г...— Выдай замуж за меня свою девицу. А Брюс отвечает ВЕДЬ ОНА ИСКУСТВЕННАЯ!Прапрадед, окольничий Михаил Васильевич Собакин  ,БЫЛ ЖЕНАТ НА ДВОЮРОДНОЙ СЕСТРЕ  ЦАРИЦЫ  Например бывший дом М. В. Собакина
В XVII веке этот участок принадлежал окольничему М.В. Собакину, а затем его потомкам. ... В декабре 1975 г. во дворе владения, на месте бывших палат Собакиных, была открыта станция метро «Кузнецкий Мост».
(ум. в 1714 г.) Михаил Васильевич Собакин    был женат на Евдокии Племянниковой,


 двоюродной сестре царицы Евдокии Лопухиной.

 

УПОМИНАНИЯ О ДЕВИЦЫ СОБАКИНОЙ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ И МИФАХ


а ВОЗМОЖНО ЭТО БЫЛА НЕ АГАФЬЯ
А Елизавета-Жюли-Диана де Полиньяк,
КОТОРАЯ БЫЛА СУПРУГОЙ"графа Собакина" (Собакина?), являвшегося то ли

камергером, то ли "канцлером" И СУПРУГОЙ ЛИ?



На этом портрете, который приписывается Анри-Пьеру Данлу, изображена Елизавета-Жюли-Диана де Полиньяк, дочь вик. Луи-Эракля-Армана де Полиньяк (1717-1792) и Мадлены-Елизаветы де Флёри (1788).

Даты жизни Елизаветы установить не удается. Однако в некоторых источниках утверждается, что она была супругой некоего "графа Сабакина" (Собакина?), являвшегося то ли камергером, то ли "канцлером"(!) при русском дворе (см..: Mousnier, Centre Roland, Poussou, Jean-Pierre. L'influence fran;aise en Russie au XVIIIe si;cle. Paris, 2004, P.439).

В том, что Елизавета могла выйти замуж за русского, ничего удивительного нет. Это ветвь семьи виконтов Полиньяк чуть ли не в полном составе нашла прибежище в России. В один год, в 1817 г. в России умела сестра Елизаветы, Диана-Луиза-Огюстена и брат Жюль-Франсуа-Арман, ставший к тому времени герцогом.

Однако кандидатура на роль мужа Елизаветы пока остается вакантной. Род Собакиных был известен в России еще во времена Ивана Грозного, но видных представителей этой семьи при дворе, да еще и с графским титулом, я не знаю.
В том, что Елизавета могла выйти замуж за русского, ничего удивительного нет. ...

Прапрадед, окольничий Михаил Васильевич Собакин

(ум. в 1714 г.) был женат на Евдокии Племянниковой,


 двоюродной сестре царицы Евдокии Лопухиной.




Яков Брюс
Филимон Александр Николаевич
Глава 3
СЕВЕРНАЯ ВОЙНА

 
подворья и двор окольничего М. В. Собакина. ... — Выдай замуж за меня свою девицу. А Брюс отвечает ВЕДЬ ОНА ИСКУСТВЕННАЯ!
 

«Ругодевский» поход

«Ругодевским» принято называть поход русской армии к Нарве (Ругодив — древнее название этого города. — А. Ф). Этим походом фактически началась для России война со Швецией. Предшествовало началу этой войны заключение мира с Турцией, а также пожалование 31-летнему Я. В. Брюсу звания генерал-майора от артиллерии в июне 1700 года.

9 августа Петр I пишет из Москвы новгородскому воеводе князю И. Ю. Трубецкому: «Ныне мы, при помощи Божьей, начали войну против Шведов и сегодня послали для блакира и пресечения путей в Ижорскую землю генерал-майора Якова Брюса». Отряд прибыл в Новгород через 15 дней, после чего по решению царя Брюсу отказано в команде и под Нарву с полками отправлен И. Ю. Трубецкой.

Это решение Петра I породило миф об опале Брюса. Его автором стал немецкий специалист на русской службе бюргер М. Нейгебауэр, который в 1701 году был определен первым наставником к сыну Петра Алексею и занимался обучением цесаревича «в науках и нравоучении». Нейгебауэр был родом из Гданьска, учился (прослушал лекции) в Лейпцигском университете, где преимущественно изучал латинский язык, юриспруденцию и историю. В 1699 году он приехал в Россию в свите саксонского курфюрста генерала Карловича, с которым Петр хотел отправить за границу учиться своего сына. Карлович предложил Нейгебауэру стать гофмейстером цесаревича, на что тот согласился. Однако Карлович неожиданно скончался, и вопрос о назначении Нейгебауэра учителем и наставником цесаревича затянулся. Нейгебауэр обратился несколько раз с ходатайствами и получил место при цесаревиче только в июне 1701 года.

Уже в конце того же 1701 года обнаружились неудовольствия между Нейгебауэром и русскими, состоявшими при цесаревиче. Немец настаивал, чтобы ему подчинили этих лиц, поскольку, как он писал, «если всякий из них будет делать, что хочет, то невозможно царевича изрядным нравам и порядочному житию научити, зане некоторые от злости все его труды портить будут». Он просил удалить прежних лиц, окружавших царевича, и в том числе русского учителя его Никифора Вяземского, а на место их определить знающих иностранные языки и обычаи, «зане вышеписанные люди (Вяземский и другие) неудобны быть у младого царевича, которого изрядно воздержать надлежит». Конфликты у Нейгебауэра возникали с Вяземским, Нарышкиным и другими приближенными. Особенно возражал против Нейгебауэра А. Д. Меншиков, который, по словам иностранца, обращался с ним хуже, нежели с псарем. Все это и привело к тому, что после ссоры в Архангельске с Вяземским и Нарышкиным 23 мая 1702 года началось разбирательство данного конфликта и в июле 1702 года состоялся указ царя, в котором, в частности, говорилось: «Иноземцу Нейгебауэру за многие его неистовства, что писался гофмейстером его высочества и ближних людей, которые живут при царевиче, бранился и называл варварами, от службы отказать и ехать ему без отпуска, куда хочет». Однако Нейгебауэр оставался в Москве до 1704 года: сначала его опасались выпускать из страны, предполагая, что он может передать какие-либо секретные сведения о России, затем сам Нейгебауэр искал места в русской службе и даже соглашался ехать при посольстве в Китай. Наконец, в навигацию 1704 года его под караулом отправили из Москвы в Архангельск, откуда на гамбургском корабле он возвратился на родину. Через несколько месяцев иноземец издал брошюру в форме письма немецкого офицера некоему тайному советнику о дурном обращении с иноземными офицерами в России.

Фактически это была месть обиженного иностранца за все те унижения, которые он пережил в России за пять лет пребывания. Конечно, нельзя оправдывать русских за часто небрежное и жестокое отношение к иноземцам, о чем уже писалось в начале книги. Однако в данном случае необходимо учитывать не только личные обстоятельства, важнее рассматривать политический аспект, направленный против России, именно в 1704 году взявшей Нарву, после чего последовало принятие манифеста царя, распространяемого в европейских странах с приглашением иностранным офицерам поступать на русскую службу. Поэтому необходим был «живой» свидетель, дабы создать уродливый образ России и порядков в ней в глазах европейцев. Эти обстоятельства и привели к появлению пасквиля бывшего учителя цесаревича.

В этой брошюре, несколько раз переиздававшейся с добавлениями в Европе, автор пишет, что «царь и приближенные его обходятся с честнейшими и храбрейшими [иностранными] офицерами, как с щенками, при содействии пощечин, палочных ударов, кнута и тысячи других подобных поруганий». В качестве доказательств этого приводятся многочисленные случаи наказаний, унижений и оскорблений по отношению к иностранцам со стороны царя и его приближенных. Особенно достается от автора «царскому любимцу, некоему пирожнику, по имени Александр Данилович Меншенкопф (Menschenkopff)». Фамилия Меншикова представлена в переизданиях и в другом варианте — Меншенкот (Menschen Koth), естественно, в насмешку над светлейшим.

Как один из примеров в брошюре приводится эпизод участия Брюса в Ругодивском походе. Нейгебауэр не просто искажает факты, он еще и приводит скабрезности, порочащие жену Брюса.

Так автор пишет: «…генерал-майор Бруст (Brust, т. е. Брюс) должен был брать приступом Нарву без артиллерии, пороха и ядер. Когда же ему это не удалось, то посадили этого способного артиллериста на пять месяцев в оковы, а жена его разделяла ложе с Александром Даниловичем Меншенкопфом, и только чрез это Брюс снова вошел в милость».

По этому поводу в вышедшей в 1705 году в Нарве брошюре барона Гюйссена говорится: «…генерала Брюса послали на скоро осаждать Нарву, а также он должен был доставить туда из Новогорода нужные военные припасы для войск, которые за ним следовали из разных мест. Это повеление он не исполнил с надлежащею быстротой, почему многие подведомственные ему артиллерийские служители, вопреки желанию и указу царя, остались позади. Это обстоятельство и было сначала поводом к обвинению генерала: его арестовали и отдали при Нарве под военный суд. Однако, по прошествии нескольких дней, когда были выслушаны оправдания Брюса и когда найдены основательными, его освободили с возвращением прежнего звания и допущением к исправлению высших должностей».

Как видно, Гюйссен, приводя свою версию случившегося, считает, что Брюс был отдан под военный суд при Нарве и освобожден сразу, никаких пяти месяцев заключения не было.

Однако, ссылаясь на немецкого писателя Вебера, известный исследователь Бантыш-Каменский сообщает следующее: «…ему велено было поспешать с вверенными войсками, но как они были расставлены по разным местам: то Брюс и не мог собрать их к назначенному сроку. Недоброжелатели его воспользовались этим случаем, чтобы очернить усердного начальника. Он был лишен команды, и в опале сохранил великость духа. В 1701 году невинность Брюса оправдана…»

У историка Н. Г. Устрялова в «Истории царствования Петра Великого» приведена «Записка о ругодевском (нарвском) походе», в которой говорится: «28 июля [8 августа по новому стилю] 1700 года посланы из Москвы Яков Брюс, Иван Чамберс, Василий Корчмин до Новгорода, на скоро, и поспели в Новгород в 15 дней, за что гнев воспринял от его величества Яков Брюс и от команды ему отказано. Послан вместо Брюса, с полками, новгородский воевода Ив. Юр. Трубецкой». То есть Устрялов утверждает, что к Нарве Брюс вообще не ходил и уже в Новгороде был отстранен от командования.

Исследователь М. Д. Хмыров считал, что возвращен был Брюс «к отправлению прежних должностей» только после того, как оправдания его были признаны основательными.

Таким образом, историки пытались по-разному объяснить причины опалы, якобы обрушившейся на Брюса, веря немецкому автору и принимая его информацию за чистую монету.

На самом деле, в уже упомянутом письме Петра Трубецкому четко указано, что послан Брюс «для блакира и пресечения путей в Ижорскую землю», то есть ни о каком штурме Нарвы, одной из самых укрепленных цитаделей в Прибалтике, речь не шла, и за это никакого гнева Петра не могло быть.

Поход, о котором сообщает Петр, имел цель привести в Новгород под команду князя Трубецкого военных специалистов: инженеров, артиллеристов, фортификаторов, чтобы использовать их «для блакира и пресечения путей».

Подтверждением этому может служить фраза из «Гистории Свейской войны», в которой отмечено: «…в Новгород послан указ к губернатору князю Трубецкому, чтоб он блаковал Нарву, по которому указу он, губернатор, из Новагорода пошел к Нарве…»

Что же касается чести жены Я. В. Брюса, то об этом у Гюйссена в его «Пространном обличении преступнаго и клеветами исполненного пасквиля» сказано: «Каким же образом его уважаемая супруга могла способствовать к освобождению мужа у князя Александра Даниловича, то никоим образом представить себе невозможно. В то время она находилась в Москве и, следовательно, за 130 миль от Нарвы, где был князь Александр Данилович. При тогдашнем положении дел мало думали о дамах, а между тем Брюс был освобожден гораздо прежде прибытия Меншикова в Москву. Вместе с тем известно, что эта самая дама, вполне достойная любви и уважения, довольно полна, известных лет, прекрасной репутации, совершенно христианской жизни и поведения, и более всего занята заботами о своем хозяйстве, нежели галантными похождениями».

Эпизод с пасквилем Нейгебауэра показывает механизм действия легенд и мифов, которые позднее сочиняли о Брюсе.

К сожалению, лживая брошюра Нейгебауэра неоднократно переиздавалась с разными добавлениями во многих странах Европы. В ней затронута еще одна тема, очень важная с точки зрения создания варварского образа России среди европейских народов. Здесь рассказывается не только о жестокостях по отношению к иностранцам на русской службе, но и о жестоком обращении с пленными. Так автор брошюры утверждает: «шведы… поступают с пленными более по-христиански, нежели русские… последние думают, что только они христиане, а шведы, и в особенности все немцы, не более как бусурманы и язычники».

Теперь, через 300 лет после описываемых событий, непредвзятые историки без политической ангажированности и национальной привязанности делают выводы, которые противоречат писаниям Нейгебауэра и других авторов публикаций, выходивших в Европе в свое время.

В статье, посвященной 300-летию Полтавской битвы, исследователь М. О. Акишин пишет: «Потерпев сокрушительное поражение в Северной войне, шведы сумели настолько дискредитировать противника в общественном мнении Европы, что даже в 1896 году А. З. Мышлаевский отмечал: „Русская армия XVIII века вызывает неоднократные упреки в ее варварстве, в стремлении вести войну не только с вооруженным противником, но и с беззащитными жителями. Для западных историков такой взгляд — почти аксиома“».

Исследователь сообщает, что, несмотря на большое количество научных работ по этому поводу В. Э. Грабаря, Ф. И. Кожевникова, Д. Б. Левина и Г. С. Стародубцева, где убедительно доказано, что Петр I запрещал насилие над населением оккупированных территорий и нарушение местных порядков и обычаев, гуманно относился к пленным, на рубеже XX–XXI веков в России появились работы, в которых эти выводы были поставлены под сомнение. В. Е. Возгрин впервые в российской и скандинавской историографии обвинил в геноциде русскую армию. О Петре он пишет: «…царь запятнал благородное военное искусство кровью женщин и детей, а свое имя российского государя — славой крупнейшего торговца беглыми рабами в Европе».

Однако это совершенно не соответствует истине, выявленной в ходе многолетних исследований, ведь в ходе Северной войны шведы не раз задерживали парламентеров, захватывали корабли, перевозившие под белым флагом в Швецию письма шведских пленных из России.

Современный шведский историк П. Энглунд отмечает, что жестокое отношение к пленным — характерная черта шведского великодержавия. Как утверждает П. Энглунд, в шведской армии практиковался «зверский образ действий — беспощадно убивать всех и вся, не беря пленных». Это утверждение подкрепляется целым рядом фактов. В сражении под Нарвой 1700 года шведы протыкали штыками сдававшихся русских солдат. В 1705 году шведы захватили украинских казаков, подданных Петра I. По приказу короля несколько сотен из них «палками, а не оружием немилосердно и ругательно побито». Сражение под Полтавой началось со штурма шведской армией передовых русских редутов. Два из них шведам удалось взять, русские солдаты, сдававшиеся в плен, «были застрелены, заколоты или забиты насмерть».

В 1703 году, выполняя союзнические обязательства, Петр I послал в Саксонию «помошный корпус». Если русские солдаты из этого корпуса попадали в плен к шведам, с ними поступали жестоко. В 1704 году шведы захватили в деревянном доме небольшой русский отряд. Русские стали просить пощады, но «шведы по имеющему указу никакой пощады им не дали, но обшедши тот дом их зажгли и тако немилосердно сожгли». В 1705 году до Москвы добрались два русских солдата, побывавших в плену. Солдаты рассказали: «…когда их немалое число… в полон взято и марш шведскому войску учинился, то большую часть из них по указу королевскому порубили, а другим, таким образом, как и им, персты обрубили. И засвидетельствовали они с клятвою, что над ними то учинить повелел сам король. И при том, когда им персты рубили, сам был». Петр I представил их английскому, прусскому и голландскому послам, «которые сами оных… осматривали и у рук и у ног персты обсечены обрели».

Одним из самых трагичных эпизодов Северной войны стала битва под Фрауштадтом 1706 года, в которой союзная армия, состоявшая из десяти тысяч саксонцев, пять-шесть тысяч русских из «помошного корпуса» и трех батальонов французов, потерпела поражение от десятитысячной шведской армии генерала К. Г. Реншильда. В «Гистории Свейской войны» сказано, что в сражении погибли четыре тысячи саксонцев и две тысячи попали в плен. Относительно русских солдат Реншильд «зело немилосердно поступил по выданному об них прежде королевскому указу, дабы им пардону (или пощады) не давать». Пленных «ругательски, положа человека по 2 и по 3 один на другова, кололи их копьями и багинетами».

Шведы оставили воспоминания об этой расправе. Они писали, что саксонских солдат щадили, но русские не могли рассчитывать на милость. Реншильд приказал поставить шведские отряды кольцом, внутри которого собрали всех взятых в плен русских. Один очевидец рассказывает, как потом около пятисот пленных «тут же без всякой пощады были в этом кругу застрелены и заколоты, так что они падали друг на друга, как овцы на бойне». Трупы лежали в три слоя, размочаленные шведскими штыками. Еще до начала боя русские солдаты вывернули свои мундиры красной подкладкой наружу. Шведы восприняли это как хитрость. Другой участник сражения рассказывает: «Узнавши, что они русские, генерал Реншильд велел вывести их перед строем и каждому прострелить голову; воистину жалостное зрелище!»

За эту победу Реншильд был пожалован графским достоинством.

Вопрос о плене на поле боя регулировался в военном законодательстве Петра I. Этому вопросу было уделено внимание в «Уложении или правиле воинского поведения генералам, средним и младшим чинам и рядовым солдатам» 1702 года. В статье 99 устанавливалось, что все пленные, «взятые… общим военным случаем, государева принадлежность». В статьях 45, 67, 101 под страхом смертной казни запрещалось после окончания боя покидать свою роту (полк) для захвата пленных, а также «на боевом месте мертвых обирать и добычу чинить». Запрещалось убивать, избивать пленных «под лишением живота и чести». В статье 102 — отлучать слуг от пленных. В статьях 98, 100 устанавливалось, что независимо от того, кто произвел захват пленного, он обязан немедленно представить его генерал-аудитору, составлявшему список пленных и проводившему допросы, а затем передать для «сбереженья» генерал-гевалдигеру. Военной полиции предписывалось «полоненников… достойно… в артикуле» охранять, «…беречь и пристойное пропитание им дать». Данное законодательство, безусловно, устанавливало нормы поведения на поле боя, однако на практике новшества далеко не всегда исполнялись.

30 марта 1716 года Петром I был утвержден Воинский устав, заменивший предшествующее военное законодательство и ставший актом высшей юридической силы. Статус пленных регулировался в «Артикуле воинском», вошедшем во вторую книгу Воинского устава. В этом акте подтверждался публично-правовой статус пленных. В артикуле 114 говорилось: «Всех пленных, которые при взятии городов в баталиях, сражениях или где инде взяты будут, имеют немедленно оному, которой команду имеет, объявить и отдать. Никто ж да не дерзает пленнаго под каким-нибудь предлогом при себе удержать, разве когда указ инако дан будет». Нарушителям этой нормы грозило наказание: «офицер, чина лишен, а рядовой, жестоко шпицрутенами наказан». В артикуле 115 закреплялось гуманное отношение к пленным: «Никто да не дерзает пленных, которым уже пощада обещана и дана, убити, ниже без ведома генерала и позволения освобождать, под потерянием чести и живота».

В отношении пленных шведов в официальных документах использовалось понятие «арестанты», что свидетельствовало о их публично-правовом статусе и временности содержания в России. Статус пленных определялся предоставлением прав местного самоуправления и религиозной свободы, ограничения свободы передвижения и права переписки. Верховная власть России по своему усмотрению размещала пленных в пределах страны, привлекала унтер-офицерский и солдатский составы к различным работам при предоставлении им государственного содержания.

Единственным критерием, позволяющим убедиться в стремлении высшей власти соблюдать законы и обычаи войны на практике, является ее способность привлечь преступников к ответственности. Петр I обладал необходимой решительностью. В 1721 году к смертной казни был приговорен сибирский губернатор князь М. П. Гагарин. Одним из основных пунктов приговора ему было доказанное обвинение в краже 30 тысяч рублей из «кормовых денег» для шведских «арестантов».

 

Во главе Новгородского приказа

В мае 1701 года, после открытия школы, Яков Вилимович назначается на должность губернатора Новгорода вместо взятого в плен под Нарвой князя И. Ю. Трубецкого и командует большей частью артиллерии, то есть частично исполняет обязанности также плененного под Нарвой генерал-фельдцейхмейстера царевича имеретинского Александра Арчилловича.

Назначение Я. В. Брюса на должность губернатора Новгорода было не случайным.

После поражения русской армии под Нарвой в ноябре 1700 года Карл XII, уверенный, что русская армия окончательно разгромлена и больше не представляет серьезной опасности для шведов, направляется с армией в Польшу для того, чтобы расправиться с главным противником Августом II. До 1707 года шведы будут стремиться нанести главный удар по польской армии, Карл XII станет активно заниматься утверждением на польском троне нового короля, а Петр I будет укреплять свою армию, совершенствовать вооружение, готовиться к новым баталиям.

Первое, что делает Петр Алексеевич в начале 1701 года, издает указ о сборе колокольной меди, согласно которому следовало «четвертую часть колоколов со всего государства, с знатных городов, от церквей и монастырей отбирать и отправлять в Москву на пушечный двор, на литье пушек и мортир». Данный указ был вынужденным шагом после катастрофы русской армии под Нарвой. Это один из главных аргументов оппонентов Петровских реформ в нашей стране. Однако здесь надо учитывать, что указ предусматривал переливку только тех колоколов, которые хранились в церквях и монастырях и не были непосредственно задействованы для колокольного звона. К маю 1701 года в Москву было свезено на переплавку церковных колоколов общим весом более 90 тысяч пудов. Из части собранных колоколов было отлито 100 больших и 143 малых пушек, а также 12 мортир и 13 гаубиц. Однако колокольная медь оказалась непригодной для артиллерийских нужд ввиду нехватки олова, требовавшегося для орудийной бронзы, и оставшиеся колокола остались невостребованными. Литье значительной части этих пушек, по всей видимости, осуществлялось на тульском заводе, построенном под руководством голландских специалистов еще в 1632 году.

Кроме того, началось разорение прибалтийских крепостей, которые были опорой для шведского короля. Эту миссию блестяще исполнил Борис Петрович Шереметев. Естественно, следовало ожидать ответных шагов шведского короля, главным из которых должен был стать поход на Москву из прибалтийских территорий. В этих условиях требовалось укрепление русских форпостов и крепостей с целью подготовки их к отражению штурма и сдерживанию многомесячной осады.

Таким образом, на Брюса возлагается большая ответственность — подготовка одного из основных городов-крепостей на пути Карла XII к Москве. Для этого необходимо было не только укреплять крепостные стены. Брюс занимается налаживанием промышленности, строит мельницы. Город для сдерживания многомесячной осады должен был обеспечивать себя боеприпасами, оружием, продовольствием, то есть несколько месяцев находиться на полном самообеспечении при мощном силовом давлении и массированной бомбардировке. Можно представить, какую огромную работу проводил Яков Вилимович Брюс, находясь в должности губернатора Новгорода.

В 1701 году Новгород становится центром сосредоточения сил в войне против Швеции. Именно Новгородскому приказу Петр I велит «на реках Волхове и Луге, для нынешней свейской службы, под всякие полковые припасы и на дачу раненым людям, сделать 600 стругов…». Кроме постройки новых стругов на этих реках, а также на Ладожском и Онежском озерах, на реке Свири и в Тихвине было приказано переписать струги всех частных владельцев и приготовить их для участия в военных действиях. От местных жителей и знающих людей собирались подробные сведения о водных и береговых путях от устья Волхова к Орешку и далее по Неве до выхода в море. Поражение под Нарвой ускорило процесс реформирования русской армии, флота и артиллерии: проводятся рекрутские наборы, закладываются судоверфи на Ладоге.

Кроме того, генерал Брюс как руководитель Новогородского приказа и как подручный начальника артиллерии принимает участие в военных действиях.

Летом 1701 года Б. П. Шереметеву было приказано с полками московского и новгородского поместного ополчения сосредоточиться в районе Пскова, Гдова и Печерского монастыря. Брюс исполнял обязанности «подручного начальника артиллерии». 24 сентября 1701 года из Ладоги он пишет Петру: «Михаиле Щепотев привез порох, ядра и бомбы, против приказу; понтоны скоро будут. Я отпущу водою к тем 1500 бомбам, которые посланы сухим путем, и как скоро придут полки П. М. Апраксина, сам пойду». При этом, выполняя главную задачу, Брюс жалуется Петру на недостаток плотников и кузнецов, так необходимых для укрепления Новгорода.

В июле 1702 года из Архангельска Петр пишет в Москву Т. Н. Стрешневу: «…изволь приказать Брюсу, чтоб которое готовлено зимним путем, тоб изготовить водою, и еще 18-ти фунтовых (пушек) что есть, да 12 мортиров, а к ним по 1000 бомб и ядер и пороху, также шерсти и кульков, мотык и лопат, втрое передать зимним».

Исполняя это поручение, Брюс доставлял близлежащую артиллерию к Ладоге, а 25 сентября, за недостатком лошадей, начал отправлять ее к Нотебургу (впоследствии Шлиссельбургу), куда уже шел сам Петр с 13-тысячной армией под командованием фельдмаршала Шереметева. Здесь, при осаде Нотебурга, Брюс, по утверждению Хмырова, впервые командовал всей артиллерией. Артиллерия Брюса при взятии Нотебурга состояла из девятнадцати пушек полковых 3-фунтовых, двенадцати пушек калибром 12 фунтов и двенадцати мортир, которые были расположены на двух батареях и двух кетелях. В период с 1 по 11 октября по крепости было выпущено более шести тысяч ядер калибром от 6 до 18 фунтов и, более того, 2500 3-пудовых бомб, причем употреблено пороха 4371 пуд.

Старое русское название Нотебурга — Орешек. После взятия крепости Петр I писал в письме Виниусу: «Правда, что зело жесток сей орех был, однако, слава Богу, счасливо разгрызен. Артиллерия наша зело чудесно дело свое исправила».

После взятия Нотебурга Брюс возвратился в Новгород. Зимой 1702/03 года он дружески сошелся с генерал-фельдмаршалом Б. П. Шереметевым, который стоял с армией на зимних квартирах близ Пскова и Ладоги и часто выезжал к своему новгородскому соседу. Дружба соединила этих сподвижников царя не случайно. Оба они обладали наибольшими талантами в ряду близких царю людей и были очень порядочными и достойными военными.

Борис Петрович Шереметев был единственным военачальником, заявившим герцогу Кроа, что диспозиция русских войск перед сражением с отрядом Карла XII под Нарвой 19 ноября 1700 года была в корне неверной. Поражение это было предсказано блестящим полководцем, но сам он был объявлен едва ли не главным виновником этого поражения. Полководческий талант Шереметева был оценен уже в 1701 году при взятии Лифляндии. За боевые успехи Борис Петрович произведен в генерал-фельдмаршалы и награжден высшей наградой России орденом Святого апостола Андрея Первозванного.

Как уже отмечалось, в этих походах Шереметева Я. В. Брюс, исполнявший обязанности «подручного начальника артиллерии», принимал участие и был в подчинении Бориса Петровича. Теперь, в 1702 году, отношения начальника и подчиненного перерастают в дружеские, и в дальнейшем оба генерала постоянно поддерживают их.

В марте 1703 года Б. П. Шереметев в письме Петру сообщает о своей дружбе с Яковом Брюсом: «…про здоровье мое извольте выпить, а про ваше здоровье обещаюся быть шумен и обедать днесь стану у Якова Вилимовича».

Впоследствии эти отношения перерастут в близкие, сердечные. Влияло на них то обстоятельство, что каждый мог рассчитывать на дружеский совет и помощь при решении каких-то злободневных вопросов. Например, 11 мая 1709 года Борис Петрович, рассчитывая на посредничество в своих отношениях с Петром Алексеевичем, обращался к Брюсу в письме: «Великий бы дал за то кошт, чтобы я тебя имел видеть персонально, понеже я тебя имею себе целым благодетелем, имея нужные до тебя интересы».

В марте 1703 года Шереметев и Брюс, первый с полками, а второй с артиллерией, двинулись, по царскому велению, к Ниеншанцу, который после пятидневной осады и одиночной бомбардировки к утру 1 мая 1703 года капитулировал. При осаде Ниеншанца использовались 16 3-пудовых мортир, 48 26-ти и 12-фунтовых пушек, каждая из которых сделала по девять выстрелов. При взятии Ниеншанца без штурма была захвачена вся артиллерия: 55 бомб, 195 бочек пороха, много ядер и картечи.

После взятия Ниеншанца Брюс принимает участие в военном совете, собранном для решения вопроса: «…тот ли шанец крепить, или иное место удобное искать (понеже оный мал, далеко от моря, и место не гораздо крепко от натуры), в котором положено искать новаго места, и по нескольких днях найдено к тому удобное место остров, который назывался Мост Еланд (т. е. Веселый остров), где 16 день мая… крепость заложена и именована Санктпетербург».

Так, 16 (27) мая 1703 года был принят указ об основании города, ставшего впоследствии новой столицей России. Губернатором Санкт-Петербурга стал А. Д. Меншиков. Комендантом полковник Рен — барон Карл Эвальд Магнусович Ренне (1663–1716). Назначение произошло в день освящения новой крепости, 29 июня 1703 года.

На этом посту, в должности обер-коменданта, 20 мая 1704 года полковника Рена сменил брат Якова Вилимовича генерал-майор Роман Брюс.

После участия в военном совете, решившем судьбу Санкт-Петербурга, Я. В. Брюс весной 1704 года распоряжался доставкой из Петербурга и Шлиссельбурга под Нарву осадной артиллерии. При осаде Нарвы артиллерия Брюса состояла из девятнадцати 24-фунтовых, двадцати двух 18-фунтовых, тринадцати 12-фунтовых, двенадцати 3-фунтовых, двух 36-фунтовых, семи малых мортир и одной пудовой гаубицы. Во время осады Нарвы 1704 года по городу было выпущено 10 003 пуда пороха, 12 358 ядер, 5714 бомб. Артиллерийский обстрел Нарвы продолжался десять дней. В результате были пробиты многочисленные бреши и частично выведена из строя крепостная артиллерия, что и обеспечило успешный штурм крепости 9 августа.

А десять дней спустя, когда «Его Величество из Нарвы путь свой восприял в Дерпт со всеми министрами и генералитетом для показания им оной Дерптской фортеции (незадолго перед тем взятой Шереметевым), Брюс в числе прочих сопровождал Государя и после нескольких дней пребывания в Дерпте со всеми прочими отпущен в Нарву, где он, как кажется, тогда же получил загородное место, на котором начал обзаводиться кое-каким хозяйством».

По всей вероятности, в ноябре, при посещении Нарвы Петром, Я. В. Брюс получает назначение исполнять обязанности генерал-фельдцейхмейстера — командующего войсками артиллерии. Формально эта должность оставалась за находившимся с 1700 года в шведском плену имеретинским царевичем Александром Арчилловичем, который в 1711 году скончался, после чего Яков Брюс был утвержден генерал-фельдцейхмейстером.

Первым распоряжением генерал-фельдцейхмейстеру Брюсу Петр 17 ноября 1704 года приказывает прибавить в Нарву и Петербург по семи тысяч 3-пудовых и по семи тысяч 9-пудовых бомб, да по 400 выстрелов пороха и умножить личный состав артиллерии до 600 человек, из них 200 человек в поле. 23 марта 1705 года Брюс писал из Москвы Петру в Воронеж: «…заготовил пороху на 50 000 чел. По 300 выстрелов на каждого, ни коим образом не возможно, потому что выйдет более 23 000 пуд, а у нас всего пушечнаго только 1500 пуд. Постараюсь изготовить, хотя по 100 выстрелов. Большее горе — мало денег».

Затем он выезжает в Смоленск для снаряжения и отправки армии в Полоцк, куда на защиту от шведов союзника Петра польского короля Августа II шла русская армия численностью в 40 тысяч пехоты и 20 тысяч конницы.

М. Д. Хмыров приводит информацию о донесении от 15 июля 1705 года цесарского резидента Тийера, жившего тогда в Москве. В этом сообщении, как выражается Хмыров, резидент баснословит, что при армии, выдвинутой в Полоцк, было до трех тысяч орудий. Цифра явно завышена, но само это обстоятельство говорит о том, какой грозной силой стала артиллерия Я. В. Брюса к 1705 году.

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Брюс и вечные часы (продолжение)

Вот он разобрал часы и начал мудрить. Дня три проработал — ничего не выходит. Приходят министры:

— Сделал, спрашивают, солдата?

А немец сердится:

— Я, говорит, не волшебник, чтобы в такой короткий срок солдата сделать.

Ну, министры говорят:

— Ладно, делай, не станем мешать, — и пошли…

А немцу не везет: никак не может потрафить в точку. Не спорится дело… Начал по-своему механизм переделывать. А толку нет. Кушанье каждый день хорошее: курятина, поросятина, индюшатина, разные там супы да макароны. Ну, и вина вдоволь. Вот прошел месяц, идет сама Екатерина.

— Ну что, сделал? — спрашивает.

Тут немец и признался:

— Никак, говорит, не могу поставить на точку зрения.

Вот Екатерина видит, что зря была ее затея, и говорит:

— Не надо делать солдата, собери часы, как они были.

— Это можно, — говорит немец.

А какое там «можно»! Три недели собирал, и ничего не вышло. А потому и не вышло, что он брюсовские пружины изломал, винты изломал, колеса искалечил, маятник тоже испортил. А которые сам сделал пружины — они не годятся, ломаются. Видят министры: не выходит у немца дело. Докладывают царице.

— В шею, говорит, немца, а найдите такого, который мог бы собрать часы.

Вот взяли немца за рукав, вывели за ворота, да и дали по шее. Он и полетел торчмя головой. После того многие мастера приходили. Посмотрят, понюхают и отворотят морду, не по зубам кушанье. Но все же отыскался один такой русский разудалый молодец — у хозяина в подмастерьях служил. И взял он на себя такую отвагу, чтобы часы в полный порядок привести.

— Все, говорит, в лучшем виде исполню, только чтобы мне награда царская была и чтобы харчи хорошие.

Министры и рады:

— Все будет, и награду деньгами дадим, и золотую медаль, только собери часы. А насчет харча, говорят, не беспокойся.

Вот и принялся тот мастер работать. И стучит, и гремит, и пилит, и молоточком постукивает, и припаивает, и меха у него горят — жар раздувают… И на весь дворец напустил дыму, копоти этой. Вот приходят министры. Видят — суетится человек, работа так и кипит у него.

— Вот, говорят меж собой, мастер так мастер, не сравнять с немцем.

— Ну, как? — спрашивают. — Подвигается?

А тот и говорит:

— У нас подвинется. Мы, говорит, знаем дело. Тут, говорит, разве такая пружина нужна? А колесо? Нешто это колесо? Это лабуда, а не колесо.

А министры одобряют его:

— Это, говорят меж собой, настоящий спец.

Тут сейчас один министр побежал, припер ему бутылку вина:

— Пей, говорит, на доброе здоровье!

Ну, тому это и на руку — высосал всю бутылку. В башке зашумело, он и давай свою специальность оказывать: чего немец не успел изломать, так он докончил… А министры бегут к царице:

— Так и так, докладывают, очень хорошего мастера мы отыскали: работа так и кипит. Часы скоро готовы будут.

Царица и рада.

— Ну и слава Богу, — говорит.

А этот «хороший мастер» стучал, стучал молотком, видит: дело не подвигается вперед, и не знает, что тут делать, как тут быть, как тут горю подсобить. По его расчетам, дело пустяковое, а примется собирать часы — ничего не выходит. И сам он за этой работой обалдел и стоит истукан-истуканом, на эти винты, гайки да колеса смотрит, бельмы свои вытаращил…

 

Руководство артиллерией

Фактически после взятия Нотебурга в 1702 году в России начинает свой победный путь новая русская артиллерия, кардинально преобразованная, а лучше сказать, созданная Я. В. Брюсом.

К тому времени артиллерийское дело в передовых странах Европы, особенно в Швеции, достигло очень высокого уровня. В конце XVII века было покончено с цеховой организацией артиллерии, началось промышленное производство на мануфактурах орудий и ядер. Артиллерия, окончательно введенная в состав армии, признавалась особым родом войск, и для нее открывались широкие возможности развития. Были унифицированы калибры артиллерийских орудий, значительно снижен их вес, улучшена конструкция лафетов. Благодаря этому значительно повысилась подвижность артиллерии. Тогда же получили распространение зарядные пороховые рубки, картузы, картечи. Произошло разделение артиллерии на тяжелую и легкую, чем были заложены основы тактики полевой артиллерии. Начали формироваться научные основы развития артиллерийского дела. Все это повысило в значительной мере очевидную мощь этого рода войск.

Россия же в этом направлении значительно отставала.

Русская артиллерия — «пушечный наряд» — комплектовалась личным составом аналогично стрелецким полкам: за свою службу пушкари получали денежное и хлебное жалованье или земельный надел. Служба пушкарей была наследственной. Подобно стрельцам, пушкари в свободное от службы время занимались торговлей и ремеслами. В военное время для обслуживания пушечного наряда привлекались дополнительно ратные люди, набранные от тяглового населения. Вся русская артиллерия подразделялась на «городовой наряд» (осадные и крепостные орудия) и «полковой наряд» (легкая и тяжелая полевая артиллерия). В составе полевой артиллерии выделяли «полковую», то есть приданную пехотным, стрелецким и солдатским полкам.

После разработки в 1621 году Устава ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки А. М. Радышевского началось усовершенствование старой русской артиллерии русскими мастерами. В XVII веке последними практически были решены проблемы создания нарезных и казнозарядных артиллерийских орудий. На русских мануфактурах в 1690-е годы проводятся попытки заменить и одновременно привести в единую систему их типы и калибры. И все же русская артиллерия в целом представляла собой разнотипную и разнокалиберную массу. Орудия были тяжелыми и вследствие этого малоподвижными. Дальность стрельбы и скорострельность русских орудий были незначительны. В войсках находилось большое количество орудий явно устаревших конструкций, некоторые из них были созданы еще в XVI веке.

Необходимость создания новой мощной артиллерии русский царь прекрасно осознавал. Брюсу в этом отводилась первостепенная роль. Обширные теоретические знания, особенно в области математики, пристальное знакомство с материальной частью артиллерии в Вулвическом арсенале в Англии в 1698 году, а также длительный боевой опыт позволили Я. В. Брюсу осуществить глубокие преобразования в области артиллерии.

Одной из важнейших проблем, стоявших перед воюющей со шведами Россией, была проблема обеспечения русской армии единообразным и надежным оружием. Для решения этой задачи Брюс разработал единую систему измерения всех частей артиллерийских орудий, в основу которой был положен калибр орудия. Им же были разработаны и введены в практику русская артиллерийская шкала и артиллерийский вес. Шкала представляла собой металлическую линейку, на которой были нарезаны диаметры каменных и чугунных ядер, соответствовавшие определенным линейным калибрам. Этот инструмент служил основной мерой не только при проектировании, но и при проверке готовых орудий и снарядов. Кроме металлической линейки в качестве проверочных инструментов применялись кружала и циркули. Одновременно Я. В. Брюс ввел понятие об артиллерийском весе, при помощи которого определялись калибры орудий и снарядов. За единицу измерения был принят вес чугунного ядра диаметром в два английских дюйма (5,08 сантиметра), вес составлял 1,2 торгового русского фунта. Этот вес получил наименование артиллерийского фунта, а ядро названо однофунтовым. Для разрывных полых снарядов был принят торговый вес.

Исполняя обязанности генерал-фельдцейхмейстера, Я. В. Брюс вникал во все процессы производства материальной части артиллерии, неукоснительно требуя единообразия в изготовлении не только орудий и снарядов, но также и лафетов, станков и даже колес к ним. Образцовые варианты их хранились в Приказе артиллерии. Те же требования он предъявлял и к производству стрелкового оружия. С принятием на вооружение в 1715 году штатных образцов ружей и пистолетов были введены и контрольно-измерительные инструменты. Для соблюдения точности калибра — медный эталонный цилиндр. Контроль за длиной стволов пехотных ружей и драгунских пистолетов осуществлялся при помощи деревянных шаблонов с печатью самого генерал-фельдцейхмейстера.

Я. В. Брюс принимал активное участие в разработке новых образцов вооружения. Известны его опыты над различными формами зарядных камор, в том числе и над вариантами так называемых бутель-камор, приведшие к проекту конической каморы для гаубицы с длиной ствола в 10 калибров, то есть удлиненной, что дало основание некоторым историкам материальной части артиллерии считать ее прообразом единорогов.

Опыты велись и с целью увеличения дальности стрельбы из орудий (гаубиц и мортир), в боекомплект которых входили разрывные снаряды.

Для повышения огневой мощи пехотных и драгунских полков с 1705 года разрабатываются различные варианты ручных мортирок. Брюс постоянно наблюдает за ходом этих работ, требуя, чтобы приклад у «мортирца» был как у фузей, для удобства стрельбы из него.

Приказ артиллерии стал преемником Пушкарского приказа. Наиболее вероятной датой образования Приказа артиллерии следует считать 26 июня 1701 года, когда во Вседневной книге Пушкарского приказа впервые официально упоминается Приказ артиллерии.

Личный состав приказа состоял из дьяков и подьячих. Подьячие разделялись на три категории — старых, средних и молодых, каждый из них возглавлял тот или иной отдел (повытье). Кроме них в распоряжении приказа были так называемые царедворцы — стольники, дворяне, стряпчие, жильцы, которые выполняли отдельные поручения. Денежной казной ведали бурмистры, а учетом и расходом артиллерийских припасов — целовальники. До 1712 года, по-видимому, никакого постоянного штата приказа не было, так как число его членов в разные годы было непостоянным. По штату 1712 года было определено иметь в Приказе артиллерии одного дьяка и 24 подьячих.

В ведении приказа находились: личный состав артиллерии; артиллерийские школы; полковая, полевая и осадная артиллерия; средства тяги артиллерии; артиллерийское производство; инженеры (саперы); колокольное дело и Гражданская типография (с 1706 года). Приказ также занимался вопросами обеспечения вооружением и боеприпасами всех войск. Кроме того, в его функции входило судебное разбирательство над личным составом.

Несмотря на наличие помощников, Брюс, как глава приказа, подробно вникал в его работу. Даже находясь в военных походах, он продолжал действенно управлять вверенным ему ведомством. Без его участия не решался ни один вопрос, который находился в компетенции приказа, вплоть до самых незначительных. Я. В. Брюсу посылались копии всех указов, отчеты о производстве вооружения, ведомости о наличии и расходе артиллерийских припасов, списки личного состава и росписи на выдачу денежного жалованья и хлебного довольствия, одним словом, все документы, требовавшие его решения.

Параллельно с Приказом артиллерии существовал еще один административный орган — Походная артиллерийская канцелярия, которая была создана при генерал-фельдцейхмейстере только на время ведения военных действий, когда он находился в походе. Первые упоминания о существовании канцелярии относятся к 1705 году. Штат ее состоял из трех человек: одного старого и двух молодых
подьячих. До окончания Гродненской операции (1706) канцелярия упоминается под названием «Походная артиллерия в Гродне» или «Приказ воинский походный артиллерии».

С переездом Брюса в Санкт-Петербург в 1714 году его Походная канцелярия становится стационарной. Приказ артиллерии был разделен на две части — Московскую и Петербургскую. За первой осталось название Приказа артиллерии, вторая получила наименование Артиллерийская канцелярия. Постепенно с переводом центральных учреждений в Санкт-Петербург роль Артиллерийской канцелярии возрастает. Она становится фактически главной, а Приказ артиллерии — второстепенным административным органом.

Существование параллельно двух высших артиллерийских учреждений ничем не было оправдано и вносило лишь путаницу в организацию производства вооружения. В 1723 году управление артиллерийским ведомством было реорганизовано. Главным административным органом стала Главная артиллерийская канцелярия во главе с президентом генерал-фельдцейхмейстером Я. В. Брюсом, который оставался им до своей добровольной отставки в 1726 году.

Я. В. Брюс в поисках усовершенствования артиллерии во многом опирался на знание и опыт специалистов, среди которых необходимо отметить «капитана на Москве» Якова Шперейтора. Выражаясь современным языком, он был техническим руководителем Московского пушечного двора. В первое десятилетие Северной войны именно этот двор стал своего рода лабораторией нового конструирования вооружения. Образцы вооружения, показавшие удовлетворительные результаты при испытаниях на пушечном дворе, либо в единичном экземпляре, либо опытными партиями отсылались «в поход» или в Санкт-Петербург, где проходили дальнейшие испытания в боевой обстановке.

Многочисленные справедливые нарекания военачальников на плохое качество лафетов, станков, роспусков и артиллерийской принадлежности принуждали начальника артиллерийского ведомства обратить пристальное внимание не только на их устройство, но и качество материала, из которого они изготавливались. Брюс обстоятельно разъясняет в письме Ф. Ю. Ромодановскому, в какое время года следует заготавливать лес для артиллерии и как его хранить. «Уведомлен я от тебя, государь, чрез писание, что дубовый лес на пушечные станы и колеса по росписи изготовлен нынешним летним временем. И тот, государь, лес к артиллерии делам будет не прочен. И ты, государь, оный лес по той росписи повели изготовить в декабре месяце и вывесть к Москве зимою. А водою ево не сгонять, дабы к оным делам был крепок и походам прочен». И в качестве приписки Я. В. Брюс разъясняет: «В познание тебе для чего летней лес нездоров. Когда отсекается и в середке остается сок, и от того гниет. А в зимнее время оной сок входит в коре, и такое дерево всегда бывает здорово».

Низкое качество шанцевого инструмента — лопаток, кирок, мотыг, которые являлись в то время дополнением артиллерийской принадлежности, заставляет главу артиллерии заняться и этой проблемой. Рассмотрев все предложенные виды кирок, мотыг и лопаток, Я. В. Брюс остановился на шведских образцах. Он потребовал, чтобы их образцовые варианты сделал шведский кузнец, только дополнительно для прочности на концах металлических частей «наварил уклад или сталь».

В поле зрения Брюса находилась и форма одежды пушкарей. По-видимому, он справедливо полагал, что единообразный военный костюм — еще одна мера в организационном строительстве полевой артиллерии. Поэтому даже галстуки должны были быть сделаны по единому образцу, который Брюс прислал в приказ из похода.

Как глава артиллерии, Брюс пытался ввести строгую отчетность в приеме и отпуске артиллерийских припасов и установить сроки их доставки, ужесточив наказание за любое нарушение.

Немаловажной частью деятельности Брюса в качестве главы Артиллерийского приказа было непосредственное его участие в изготовлении артиллерийского знамени и литавренной коляски — главных регалий русской артиллерии, которые делались в 1706 году по чертежу и описанию самого Брюса.

Вот полное описание этого знамени: «Большое знамя надобно быть из белой камки (шелковая узорчатая ткань). Ширина тому знамени три аршина с четвертью, длина три аршина. То знамя сделать велено против чертежу. Пушке надобно быть желтой, а станок красный, орел черный. А положено то знамя писать письмом, которой живописец сам может лутче написать, чтоб сделать хорошим письмом. И к литаврам завеси из белой ж камки, ширина семь четвертей, длина пять четвертей. Орел черный, коруна желтая. Писать такою фарбаю (краской), которой самою лутчею может знать живописец. Бахрома: шелк белый и красный, и лазоревый».

Эмблематика, изображенная на знамени: в центре — желтая пушка на красном лафете, а под ним орел с распростертыми крыльями — воспроизводилась впоследствии на всех артиллерийских знаменах XVIII века, в той же цветовой гамме.

Я. В. Брюс внимательно следил за изготовлением знамени и литавренной коляски, торопил со сроками, прекрасно понимая, как важно будет иметь артиллерии собственные регалии в походе.

Артиллерийское знамя и литавренная коляска 1706 года — единственные артиллерийские регалии, имена создателей которых сохранились. Знамя кроил Е. П. Зыбин, расписывали полотнище смоленские иконописцы Иван Андреев и Гаврила Степанов, копье к древку делал киевский мещанин Петр Федоров.

Литавренную коляску сделал по заданию Я. В. Брюса колесный мастер Томас Боуман, он же и «учинил на ней резьбу». Помогал ему станочный ученик Ингерманландской канцелярии Козьма Михайлов. Для украшения ее отдельными резными фигурами были привлечены киевские мастера-резчики — Иван, который вырезал государственный герб, и Юрий Бербар, изготовивший фигуру орла и двух «левиков» (львов). Живописные работы выполнял киевский живописец Афанасий Мартусков.

Наличие литавр требовало присутствия специального воинского чина — литаврщика. Строевой мундир литаврщика в 1706 году тоже был сделан «по Брюсову образцу»: кафтан и штаны были из малинового сукна; воротник и обшлага кафтана — из василькового сукна; галуны серебряные; весь кафтан украшен вышитыми золотом и серебром гербами; пуговицы обтянуты серебром; сапоги немецкие; шапка расшита золотыми и серебряными нитями; епанча из сукна василькового цвета. Кроме того, литаврщику полагались перчатки.

Ни в одной области военного дела не стремились к реформированию так, как в артиллерии.

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Брюс и вечные часы (окончание)

Оно и понятно. Брюс над этими часами 10 лет мозговал, а этот чертогон за месяц захотел в порядок привести их. А главное — не тот состав у него в голове был… У Брюса-то ум какой был? Один на всю Россию… Ну, может, Петр Первый превышал его. Да и как сказать? В одном-то деле и превышал, а в другом не доходил… Ну, а у этого похвальбишки какой-такой ум? Глупость одна. А раз в башке нет, из… спины не достанешь: спина есть спина — такой и почет ей. Вот в чем тут дело.

А министрам не терпится, хочется, чтобы он поскорее собрал часы. Идут к нему. А тот уже оделся, инструменты сложил в сумку — собрался уходить.

— Ну, как? — спрашивают министры.

— Хитра механика! — говорит хваленый мастер. — Тут, говорит, и сам черт ничего не поделает, а уж где мне: мое дело маленькое.

Тут министры и приступили к нему:

— А как же, говорят, подлая твоя душа, ты хвалился, что сделаешь?

А он отвечает:

— Что ж из того, что хвалился? Спервоначала, говорит, я думал, что штука тут не важная, а на поверку вышло — не нашего ума это дело.

Тут один министр развернулся — бац его в ухо! Тот и завертелся кубарем. А другой министр вцепился ему в волосья и давай таскать. И принялись они тут вдвоем разделывать своего «спеца»: один за патлы теребит, другой то в ухо засмолит, то по зубам стебанет… И невмочь стало мастеру, и тут заорал он на все горло:

— Караул! Убивают!

И вышел переполох на весь дворец. Бежит царица, бегут генералы.

— Что это такое? — спрашивает царица. — За что бьете мастера?

А министры говорят:

— Его, подлеца, убить мало! Нешто, говорят, это мастер? Это мазурик, он и нас, и вас обманул, с первого раза обнадежил, соберу, мол, часы, а теперь пошел на попятную, «не моего, говорит, ума дело».

— Ну, хорошо, — говорит царица. — Я это дело разберу, — и приказала взять мастера под арест.

И посадили этого поганца за решетку. Потом такое определение сделала Екатерина: министров со службы вон, а мастеру дать сто розог. Ну, разложили его степенство и нарисовали ему на спине разгонами и маятники, и пружины, и колеса, потом с зашейным маршем проводили из дворца. Так он, словно окаянный, бросился бежать, как будто собака бешеная гналась за ним. И после такой прокламации баста хвалиться, только одно и знал: «Наше дело маленькое». Вот как градусник понизился! А то «я» да «мы». А что такое «я»? Прохвост, и больше ничего. Только людям голову морочить можешь. Много таких «спецов» — свиньям хвосты закручивать! А ежели ты не брешешь языком, а с умом дело свое делаешь, то ты и есть настоящий спец. И цена тебе настоящая. Тоже вот и с брюсовскими часами: ну как можно было их разбирать да исправлять, ежели ты ихнее устройство не знаешь? После-то Екатерина каялась, сколько потом выписывала она этих мастеров! Только результату не вышло настоящего. Да и как ему выйти-то? Ведь каждый по-своему крутил, завинчивал, да молотком постукивал… Ну и докрутились, достучались — всё изломали, исковеркали, и уж понять нельзя было — часы ли это были или еще какая машина. И лежали, лежали эти пружины да колеса, да и выбросили их, чтобы глаза не мозолили. После-то ученые кинулись их искать, да где найдешь, ежели от них и звания не осталось? Человек столько ума положил, а тут такое хамское обращение. Вот и толкуют: «Брюс», «Брюс»…
Яков Брюс
Филимон Александр Николаевич
Глава 3
СЕВЕРНАЯ ВОЙНА

 

 

«Ругодевский» поход

«Ругодевским» принято называть поход русской армии к Нарве (Ругодив — древнее название этого города. — А. Ф). Этим походом фактически началась для России война со Швецией. Предшествовало началу этой войны заключение мира с Турцией, а также пожалование 31-летнему Я. В. Брюсу звания генерал-майора от артиллерии в июне 1700 года.

9 августа Петр I пишет из Москвы новгородскому воеводе князю И. Ю. Трубецкому: «Ныне мы, при помощи Божьей, начали войну против Шведов и сегодня послали для блакира и пресечения путей в Ижорскую землю генерал-майора Якова Брюса». Отряд прибыл в Новгород через 15 дней, после чего по решению царя Брюсу отказано в команде и под Нарву с полками отправлен И. Ю. Трубецкой.

Это решение Петра I породило миф об опале Брюса. Его автором стал немецкий специалист на русской службе бюргер М. Нейгебауэр, который в 1701 году был определен первым наставником к сыну Петра Алексею и занимался обучением цесаревича «в науках и нравоучении». Нейгебауэр был родом из Гданьска, учился (прослушал лекции) в Лейпцигском университете, где преимущественно изучал латинский язык, юриспруденцию и историю. В 1699 году он приехал в Россию в свите саксонского курфюрста генерала Карловича, с которым Петр хотел отправить за границу учиться своего сына. Карлович предложил Нейгебауэру стать гофмейстером цесаревича, на что тот согласился. Однако Карлович неожиданно скончался, и вопрос о назначении Нейгебауэра учителем и наставником цесаревича затянулся. Нейгебауэр обратился несколько раз с ходатайствами и получил место при цесаревиче только в июне 1701 года.

Уже в конце того же 1701 года обнаружились неудовольствия между Нейгебауэром и русскими, состоявшими при цесаревиче. Немец настаивал, чтобы ему подчинили этих лиц, поскольку, как он писал, «если всякий из них будет делать, что хочет, то невозможно царевича изрядным нравам и порядочному житию научити, зане некоторые от злости все его труды портить будут». Он просил удалить прежних лиц, окружавших царевича, и в том числе русского учителя его Никифора Вяземского, а на место их определить знающих иностранные языки и обычаи, «зане вышеписанные люди (Вяземский и другие) неудобны быть у младого царевича, которого изрядно воздержать надлежит». Конфликты у Нейгебауэра возникали с Вяземским, Нарышкиным и другими приближенными. Особенно возражал против Нейгебауэра А. Д. Меншиков, который, по словам иностранца, обращался с ним хуже, нежели с псарем. Все это и привело к тому, что после ссоры в Архангельске с Вяземским и Нарышкиным 23 мая 1702 года началось разбирательство данного конфликта и в июле 1702 года состоялся указ царя, в котором, в частности, говорилось: «Иноземцу Нейгебауэру за многие его неистовства, что писался гофмейстером его высочества и ближних людей, которые живут при царевиче, бранился и называл варварами, от службы отказать и ехать ему без отпуска, куда хочет». Однако Нейгебауэр оставался в Москве до 1704 года: сначала его опасались выпускать из страны, предполагая, что он может передать какие-либо секретные сведения о России, затем сам Нейгебауэр искал места в русской службе и даже соглашался ехать при посольстве в Китай. Наконец, в навигацию 1704 года его под караулом отправили из Москвы в Архангельск, откуда на гамбургском корабле он возвратился на родину. Через несколько месяцев иноземец издал брошюру в форме письма немецкого офицера некоему тайному советнику о дурном обращении с иноземными офицерами в России.

Фактически это была месть обиженного иностранца за все те унижения, которые он пережил в России за пять лет пребывания. Конечно, нельзя оправдывать русских за часто небрежное и жестокое отношение к иноземцам, о чем уже писалось в начале книги. Однако в данном случае необходимо учитывать не только личные обстоятельства, важнее рассматривать политический аспект, направленный против России, именно в 1704 году взявшей Нарву, после чего последовало принятие манифеста царя, распространяемого в европейских странах с приглашением иностранным офицерам поступать на русскую службу. Поэтому необходим был «живой» свидетель, дабы создать уродливый образ России и порядков в ней в глазах европейцев. Эти обстоятельства и привели к появлению пасквиля бывшего учителя цесаревича.

В этой брошюре, несколько раз переиздававшейся с добавлениями в Европе, автор пишет, что «царь и приближенные его обходятся с честнейшими и храбрейшими [иностранными] офицерами, как с щенками, при содействии пощечин, палочных ударов, кнута и тысячи других подобных поруганий». В качестве доказательств этого приводятся многочисленные случаи наказаний, унижений и оскорблений по отношению к иностранцам со стороны царя и его приближенных. Особенно достается от автора «царскому любимцу, некоему пирожнику, по имени Александр Данилович Меншенкопф (Menschenkopff)». Фамилия Меншикова представлена в переизданиях и в другом варианте — Меншенкот (Menschen Koth), естественно, в насмешку над светлейшим.

Как один из примеров в брошюре приводится эпизод участия Брюса в Ругодивском походе. Нейгебауэр не просто искажает факты, он еще и приводит скабрезности, порочащие жену Брюса.

Так автор пишет: «…генерал-майор Бруст (Brust, т. е. Брюс) должен был брать приступом Нарву без артиллерии, пороха и ядер. Когда же ему это не удалось, то посадили этого способного артиллериста на пять месяцев в оковы, а жена его разделяла ложе с Александром Даниловичем Меншенкопфом, и только чрез это Брюс снова вошел в милость».

По этому поводу в вышедшей в 1705 году в Нарве брошюре барона Гюйссена говорится: «…генерала Брюса послали на скоро осаждать Нарву, а также он должен был доставить туда из Новогорода нужные военные припасы для войск, которые за ним следовали из разных мест. Это повеление он не исполнил с надлежащею быстротой, почему многие подведомственные ему артиллерийские служители, вопреки желанию и указу царя, остались позади. Это обстоятельство и было сначала поводом к обвинению генерала: его арестовали и отдали при Нарве под военный суд. Однако, по прошествии нескольких дней, когда были выслушаны оправдания Брюса и когда найдены основательными, его освободили с возвращением прежнего звания и допущением к исправлению высших должностей».

Как видно, Гюйссен, приводя свою версию случившегося, считает, что Брюс был отдан под военный суд при Нарве и освобожден сразу, никаких пяти месяцев заключения не было.

Однако, ссылаясь на немецкого писателя Вебера, известный исследователь Бантыш-Каменский сообщает следующее: «…ему велено было поспешать с вверенными войсками, но как они были расставлены по разным местам: то Брюс и не мог собрать их к назначенному сроку. Недоброжелатели его воспользовались этим случаем, чтобы очернить усердного начальника. Он был лишен команды, и в опале сохранил великость духа. В 1701 году невинность Брюса оправдана…»

У историка Н. Г. Устрялова в «Истории царствования Петра Великого» приведена «Записка о ругодевском (нарвском) походе», в которой говорится: «28 июля [8 августа по новому стилю] 1700 года посланы из Москвы Яков Брюс, Иван Чамберс, Василий Корчмин до Новгорода, на скоро, и поспели в Новгород в 15 дней, за что гнев воспринял от его величества Яков Брюс и от команды ему отказано. Послан вместо Брюса, с полками, новгородский воевода Ив. Юр. Трубецкой». То есть Устрялов утверждает, что к Нарве Брюс вообще не ходил и уже в Новгороде был отстранен от командования.

Исследователь М. Д. Хмыров считал, что возвращен был Брюс «к отправлению прежних должностей» только после того, как оправдания его были признаны основательными.

Таким образом, историки пытались по-разному объяснить причины опалы, якобы обрушившейся на Брюса, веря немецкому автору и принимая его информацию за чистую монету.

На самом деле, в уже упомянутом письме Петра Трубецкому четко указано, что послан Брюс «для блакира и пресечения путей в Ижорскую землю», то есть ни о каком штурме Нарвы, одной из самых укрепленных цитаделей в Прибалтике, речь не шла, и за это никакого гнева Петра не могло быть.

Поход, о котором сообщает Петр, имел цель привести в Новгород под команду князя Трубецкого военных специалистов: инженеров, артиллеристов, фортификаторов, чтобы использовать их «для блакира и пресечения путей».

Подтверждением этому может служить фраза из «Гистории Свейской войны», в которой отмечено: «…в Новгород послан указ к губернатору князю Трубецкому, чтоб он блаковал Нарву, по которому указу он, губернатор, из Новагорода пошел к Нарве…»

Что же касается чести жены Я. В. Брюса, то об этом у Гюйссена в его «Пространном обличении преступнаго и клеветами исполненного пасквиля» сказано: «Каким же образом его уважаемая супруга могла способствовать к освобождению мужа у князя Александра Даниловича, то никоим образом представить себе невозможно. В то время она находилась в Москве и, следовательно, за 130 миль от Нарвы, где был князь Александр Данилович. При тогдашнем положении дел мало думали о дамах, а между тем Брюс был освобожден гораздо прежде прибытия Меншикова в Москву. Вместе с тем известно, что эта самая дама, вполне достойная любви и уважения, довольно полна, известных лет, прекрасной репутации, совершенно христианской жизни и поведения, и более всего занята заботами о своем хозяйстве, нежели галантными похождениями».

Эпизод с пасквилем Нейгебауэра показывает механизм действия легенд и мифов, которые позднее сочиняли о Брюсе.

К сожалению, лживая брошюра Нейгебауэра неоднократно переиздавалась с разными добавлениями во многих странах Европы. В ней затронута еще одна тема, очень важная с точки зрения создания варварского образа России среди европейских народов. Здесь рассказывается не только о жестокостях по отношению к иностранцам на русской службе, но и о жестоком обращении с пленными. Так автор брошюры утверждает: «шведы… поступают с пленными более по-христиански, нежели русские… последние думают, что только они христиане, а шведы, и в особенности все немцы, не более как бусурманы и язычники».

Теперь, через 300 лет после описываемых событий, непредвзятые историки без политической ангажированности и национальной привязанности делают выводы, которые противоречат писаниям Нейгебауэра и других авторов публикаций, выходивших в Европе в свое время.

В статье, посвященной 300-летию Полтавской битвы, исследователь М. О. Акишин пишет: «Потерпев сокрушительное поражение в Северной войне, шведы сумели настолько дискредитировать противника в общественном мнении Европы, что даже в 1896 году А. З. Мышлаевский отмечал: „Русская армия XVIII века вызывает неоднократные упреки в ее варварстве, в стремлении вести войну не только с вооруженным противником, но и с беззащитными жителями. Для западных историков такой взгляд — почти аксиома“».

Исследователь сообщает, что, несмотря на большое количество научных работ по этому поводу В. Э. Грабаря, Ф. И. Кожевникова, Д. Б. Левина и Г. С. Стародубцева, где убедительно доказано, что Петр I запрещал насилие над населением оккупированных территорий и нарушение местных порядков и обычаев, гуманно относился к пленным, на рубеже XX–XXI веков в России появились работы, в которых эти выводы были поставлены под сомнение. В. Е. Возгрин впервые в российской и скандинавской историографии обвинил в геноциде русскую армию. О Петре он пишет: «…царь запятнал благородное военное искусство кровью женщин и детей, а свое имя российского государя — славой крупнейшего торговца беглыми рабами в Европе».

Однако это совершенно не соответствует истине, выявленной в ходе многолетних исследований, ведь в ходе Северной войны шведы не раз задерживали парламентеров, захватывали корабли, перевозившие под белым флагом в Швецию письма шведских пленных из России.

Современный шведский историк П. Энглунд отмечает, что жестокое отношение к пленным — характерная черта шведского великодержавия. Как утверждает П. Энглунд, в шведской армии практиковался «зверский образ действий — беспощадно убивать всех и вся, не беря пленных». Это утверждение подкрепляется целым рядом фактов. В сражении под Нарвой 1700 года шведы протыкали штыками сдававшихся русских солдат. В 1705 году шведы захватили украинских казаков, подданных Петра I. По приказу короля несколько сотен из них «палками, а не оружием немилосердно и ругательно побито». Сражение под Полтавой началось со штурма шведской армией передовых русских редутов. Два из них шведам удалось взять, русские солдаты, сдававшиеся в плен, «были застрелены, заколоты или забиты насмерть».

В 1703 году, выполняя союзнические обязательства, Петр I послал в Саксонию «помошный корпус». Если русские солдаты из этого корпуса попадали в плен к шведам, с ними поступали жестоко. В 1704 году шведы захватили в деревянном доме небольшой русский отряд. Русские стали просить пощады, но «шведы по имеющему указу никакой пощады им не дали, но обшедши тот дом их зажгли и тако немилосердно сожгли». В 1705 году до Москвы добрались два русских солдата, побывавших в плену. Солдаты рассказали: «…когда их немалое число… в полон взято и марш шведскому войску учинился, то большую часть из них по указу королевскому порубили, а другим, таким образом, как и им, персты обрубили. И засвидетельствовали они с клятвою, что над ними то учинить повелел сам король. И при том, когда им персты рубили, сам был». Петр I представил их английскому, прусскому и голландскому послам, «которые сами оных… осматривали и у рук и у ног персты обсечены обрели».

Одним из самых трагичных эпизодов Северной войны стала битва под Фрауштадтом 1706 года, в которой союзная армия, состоявшая из десяти тысяч саксонцев, пять-шесть тысяч русских из «помошного корпуса» и трех батальонов французов, потерпела поражение от десятитысячной шведской армии генерала К. Г. Реншильда. В «Гистории Свейской войны» сказано, что в сражении погибли четыре тысячи саксонцев и две тысячи попали в плен. Относительно русских солдат Реншильд «зело немилосердно поступил по выданному об них прежде королевскому указу, дабы им пардону (или пощады) не давать». Пленных «ругательски, положа человека по 2 и по 3 один на другова, кололи их копьями и багинетами».

Шведы оставили воспоминания об этой расправе. Они писали, что саксонских солдат щадили, но русские не могли рассчитывать на милость. Реншильд приказал поставить шведские отряды кольцом, внутри которого собрали всех взятых в плен русских. Один очевидец рассказывает, как потом около пятисот пленных «тут же без всякой пощады были в этом кругу застрелены и заколоты, так что они падали друг на друга, как овцы на бойне». Трупы лежали в три слоя, размочаленные шведскими штыками. Еще до начала боя русские солдаты вывернули свои мундиры красной подкладкой наружу. Шведы восприняли это как хитрость. Другой участник сражения рассказывает: «Узнавши, что они русские, генерал Реншильд велел вывести их перед строем и каждому прострелить голову; воистину жалостное зрелище!»

За эту победу Реншильд был пожалован графским достоинством.

Вопрос о плене на поле боя регулировался в военном законодательстве Петра I. Этому вопросу было уделено внимание в «Уложении или правиле воинского поведения генералам, средним и младшим чинам и рядовым солдатам» 1702 года. В статье 99 устанавливалось, что все пленные, «взятые… общим военным случаем, государева принадлежность». В статьях 45, 67, 101 под страхом смертной казни запрещалось после окончания боя покидать свою роту (полк) для захвата пленных, а также «на боевом месте мертвых обирать и добычу чинить». Запрещалось убивать, избивать пленных «под лишением живота и чести». В статье 102 — отлучать слуг от пленных. В статьях 98, 100 устанавливалось, что независимо от того, кто произвел захват пленного, он обязан немедленно представить его генерал-аудитору, составлявшему список пленных и проводившему допросы, а затем передать для «сбереженья» генерал-гевалдигеру. Военной полиции предписывалось «полоненников… достойно… в артикуле» охранять, «…беречь и пристойное пропитание им дать». Данное законодательство, безусловно, устанавливало нормы поведения на поле боя, однако на практике новшества далеко не всегда исполнялись.

30 марта 1716 года Петром I был утвержден Воинский устав, заменивший предшествующее военное законодательство и ставший актом высшей юридической силы. Статус пленных регулировался в «Артикуле воинском», вошедшем во вторую книгу Воинского устава. В этом акте подтверждался публично-правовой статус пленных. В артикуле 114 говорилось: «Всех пленных, которые при взятии городов в баталиях, сражениях или где инде взяты будут, имеют немедленно оному, которой команду имеет, объявить и отдать. Никто ж да не дерзает пленнаго под каким-нибудь предлогом при себе удержать, разве когда указ инако дан будет». Нарушителям этой нормы грозило наказание: «офицер, чина лишен, а рядовой, жестоко шпицрутенами наказан». В артикуле 115 закреплялось гуманное отношение к пленным: «Никто да не дерзает пленных, которым уже пощада обещана и дана, убити, ниже без ведома генерала и позволения освобождать, под потерянием чести и живота».

В отношении пленных шведов в официальных документах использовалось понятие «арестанты», что свидетельствовало о их публично-правовом статусе и временности содержания в России. Статус пленных определялся предоставлением прав местного самоуправления и религиозной свободы, ограничения свободы передвижения и права переписки. Верховная власть России по своему усмотрению размещала пленных в пределах страны, привлекала унтер-офицерский и солдатский составы к различным работам при предоставлении им государственного содержания.

Единственным критерием, позволяющим убедиться в стремлении высшей власти соблюдать законы и обычаи войны на практике, является ее способность привлечь преступников к ответственности. Петр I обладал необходимой решительностью. В 1721 году к смертной казни был приговорен сибирский губернатор князь М. П. Гагарин. Одним из основных пунктов приговора ему было доказанное обвинение в краже 30 тысяч рублей из «кормовых денег» для шведских «арестантов».

 

Во главе Новгородского приказа

В мае 1701 года, после открытия школы, Яков Вилимович назначается на должность губернатора Новгорода вместо взятого в плен под Нарвой князя И. Ю. Трубецкого и командует большей частью артиллерии, то есть частично исполняет обязанности также плененного под Нарвой генерал-фельдцейхмейстера царевича имеретинского Александра Арчилловича.

Назначение Я. В. Брюса на должность губернатора Новгорода было не случайным.

После поражения русской армии под Нарвой в ноябре 1700 года Карл XII, уверенный, что русская армия окончательно разгромлена и больше не представляет серьезной опасности для шведов, направляется с армией в Польшу для того, чтобы расправиться с главным противником Августом II. До 1707 года шведы будут стремиться нанести главный удар по польской армии, Карл XII станет активно заниматься утверждением на польском троне нового короля, а Петр I будет укреплять свою армию, совершенствовать вооружение, готовиться к новым баталиям.

Первое, что делает Петр Алексеевич в начале 1701 года, издает указ о сборе колокольной меди, согласно которому следовало «четвертую часть колоколов со всего государства, с знатных городов, от церквей и монастырей отбирать и отправлять в Москву на пушечный двор, на литье пушек и мортир». Данный указ был вынужденным шагом после катастрофы русской армии под Нарвой. Это один из главных аргументов оппонентов Петровских реформ в нашей стране. Однако здесь надо учитывать, что указ предусматривал переливку только тех колоколов, которые хранились в церквях и монастырях и не были непосредственно задействованы для колокольного звона. К маю 1701 года в Москву было свезено на переплавку церковных колоколов общим весом более 90 тысяч пудов. Из части собранных колоколов было отлито 100 больших и 143 малых пушек, а также 12 мортир и 13 гаубиц. Однако колокольная медь оказалась непригодной для артиллерийских нужд ввиду нехватки олова, требовавшегося для орудийной бронзы, и оставшиеся колокола остались невостребованными. Литье значительной части этих пушек, по всей видимости, осуществлялось на тульском заводе, построенном под руководством голландских специалистов еще в 1632 году.

Кроме того, началось разорение прибалтийских крепостей, которые были опорой для шведского короля. Эту миссию блестяще исполнил Борис Петрович Шереметев. Естественно, следовало ожидать ответных шагов шведского короля, главным из которых должен был стать поход на Москву из прибалтийских территорий. В этих условиях требовалось укрепление русских форпостов и крепостей с целью подготовки их к отражению штурма и сдерживанию многомесячной осады.

Таким образом, на Брюса возлагается большая ответственность — подготовка одного из основных городов-крепостей на пути Карла XII к Москве. Для этого необходимо было не только укреплять крепостные стены. Брюс занимается налаживанием промышленности, строит мельницы. Город для сдерживания многомесячной осады должен был обеспечивать себя боеприпасами, оружием, продовольствием, то есть несколько месяцев находиться на полном самообеспечении при мощном силовом давлении и массированной бомбардировке. Можно представить, какую огромную работу проводил Яков Вилимович Брюс, находясь в должности губернатора Новгорода.

В 1701 году Новгород становится центром сосредоточения сил в войне против Швеции. Именно Новгородскому приказу Петр I велит «на реках Волхове и Луге, для нынешней свейской службы, под всякие полковые припасы и на дачу раненым людям, сделать 600 стругов…». Кроме постройки новых стругов на этих реках, а также на Ладожском и Онежском озерах, на реке Свири и в Тихвине было приказано переписать струги всех частных владельцев и приготовить их для участия в военных действиях. От местных жителей и знающих людей собирались подробные сведения о водных и береговых путях от устья Волхова к Орешку и далее по Неве до выхода в море. Поражение под Нарвой ускорило процесс реформирования русской армии, флота и артиллерии: проводятся рекрутские наборы, закладываются судоверфи на Ладоге.

Кроме того, генерал Брюс как руководитель Новогородского приказа и как подручный начальника артиллерии принимает участие в военных действиях.

Летом 1701 года Б. П. Шереметеву было приказано с полками московского и новгородского поместного ополчения сосредоточиться в районе Пскова, Гдова и Печерского монастыря. Брюс исполнял обязанности «подручного начальника артиллерии». 24 сентября 1701 года из Ладоги он пишет Петру: «Михаиле Щепотев привез порох, ядра и бомбы, против приказу; понтоны скоро будут. Я отпущу водою к тем 1500 бомбам, которые посланы сухим путем, и как скоро придут полки П. М. Апраксина, сам пойду». При этом, выполняя главную задачу, Брюс жалуется Петру на недостаток плотников и кузнецов, так необходимых для укрепления Новгорода.

В июле 1702 года из Архангельска Петр пишет в Москву Т. Н. Стрешневу: «…изволь приказать Брюсу, чтоб которое готовлено зимним путем, тоб изготовить водою, и еще 18-ти фунтовых (пушек) что есть, да 12 мортиров, а к ним по 1000 бомб и ядер и пороху, также шерсти и кульков, мотык и лопат, втрое передать зимним».

Исполняя это поручение, Брюс доставлял близлежащую артиллерию к Ладоге, а 25 сентября, за недостатком лошадей, начал отправлять ее к Нотебургу (впоследствии Шлиссельбургу), куда уже шел сам Петр с 13-тысячной армией под командованием фельдмаршала Шереметева. Здесь, при осаде Нотебурга, Брюс, по утверждению Хмырова, впервые командовал всей артиллерией. Артиллерия Брюса при взятии Нотебурга состояла из девятнадцати пушек полковых 3-фунтовых, двенадцати пушек калибром 12 фунтов и двенадцати мортир, которые были расположены на двух батареях и двух кетелях. В период с 1 по 11 октября по крепости было выпущено более шести тысяч ядер калибром от 6 до 18 фунтов и, более того, 2500 3-пудовых бомб, причем употреблено пороха 4371 пуд.

Старое русское название Нотебурга — Орешек. После взятия крепости Петр I писал в письме Виниусу: «Правда, что зело жесток сей орех был, однако, слава Богу, счасливо разгрызен. Артиллерия наша зело чудесно дело свое исправила».

После взятия Нотебурга Брюс возвратился в Новгород. Зимой 1702/03 года он дружески сошелся с генерал-фельдмаршалом Б. П. Шереметевым, который стоял с армией на зимних квартирах близ Пскова и Ладоги и часто выезжал к своему новгородскому соседу. Дружба соединила этих сподвижников царя не случайно. Оба они обладали наибольшими талантами в ряду близких царю людей и были очень порядочными и достойными военными.

Борис Петрович Шереметев был единственным военачальником, заявившим герцогу Кроа, что диспозиция русских войск перед сражением с отрядом Карла XII под Нарвой 19 ноября 1700 года была в корне неверной. Поражение это было предсказано блестящим полководцем, но сам он был объявлен едва ли не главным виновником этого поражения. Полководческий талант Шереметева был оценен уже в 1701 году при взятии Лифляндии. За боевые успехи Борис Петрович произведен в генерал-фельдмаршалы и награжден высшей наградой России орденом Святого апостола Андрея Первозванного.

Как уже отмечалось, в этих походах Шереметева Я. В. Брюс, исполнявший обязанности «подручного начальника артиллерии», принимал участие и был в подчинении Бориса Петровича. Теперь, в 1702 году, отношения начальника и подчиненного перерастают в дружеские, и в дальнейшем оба генерала постоянно поддерживают их.

В марте 1703 года Б. П. Шереметев в письме Петру сообщает о своей дружбе с Яковом Брюсом: «…про здоровье мое извольте выпить, а про ваше здоровье обещаюся быть шумен и обедать днесь стану у Якова Вилимовича».

Впоследствии эти отношения перерастут в близкие, сердечные. Влияло на них то обстоятельство, что каждый мог рассчитывать на дружеский совет и помощь при решении каких-то злободневных вопросов. Например, 11 мая 1709 года Борис Петрович, рассчитывая на посредничество в своих отношениях с Петром Алексеевичем, обращался к Брюсу в письме: «Великий бы дал за то кошт, чтобы я тебя имел видеть персонально, понеже я тебя имею себе целым благодетелем, имея нужные до тебя интересы».

В марте 1703 года Шереметев и Брюс, первый с полками, а второй с артиллерией, двинулись, по царскому велению, к Ниеншанцу, который после пятидневной осады и одиночной бомбардировки к утру 1 мая 1703 года капитулировал. При осаде Ниеншанца использовались 16 3-пудовых мортир, 48 26-ти и 12-фунтовых пушек, каждая из которых сделала по девять выстрелов. При взятии Ниеншанца без штурма была захвачена вся артиллерия: 55 бомб, 195 бочек пороха, много ядер и картечи.

После взятия Ниеншанца Брюс принимает участие в военном совете, собранном для решения вопроса: «…тот ли шанец крепить, или иное место удобное искать (понеже оный мал, далеко от моря, и место не гораздо крепко от натуры), в котором положено искать новаго места, и по нескольких днях найдено к тому удобное место остров, который назывался Мост Еланд (т. е. Веселый остров), где 16 день мая… крепость заложена и именована Санктпетербург».

Так, 16 (27) мая 1703 года был принят указ об основании города, ставшего впоследствии новой столицей России. Губернатором Санкт-Петербурга стал А. Д. Меншиков. Комендантом полковник Рен — барон Карл Эвальд Магнусович Ренне (1663–1716). Назначение произошло в день освящения новой крепости, 29 июня 1703 года.

На этом посту, в должности обер-коменданта, 20 мая 1704 года полковника Рена сменил брат Якова Вилимовича генерал-майор Роман Брюс.

После участия в военном совете, решившем судьбу Санкт-Петербурга, Я. В. Брюс весной 1704 года распоряжался доставкой из Петербурга и Шлиссельбурга под Нарву осадной артиллерии. При осаде Нарвы артиллерия Брюса состояла из девятнадцати 24-фунтовых, двадцати двух 18-фунтовых, тринадцати 12-фунтовых, двенадцати 3-фунтовых, двух 36-фунтовых, семи малых мортир и одной пудовой гаубицы. Во время осады Нарвы 1704 года по городу было выпущено 10 003 пуда пороха, 12 358 ядер, 5714 бомб. Артиллерийский обстрел Нарвы продолжался десять дней. В результате были пробиты многочисленные бреши и частично выведена из строя крепостная артиллерия, что и обеспечило успешный штурм крепости 9 августа.

А десять дней спустя, когда «Его Величество из Нарвы путь свой восприял в Дерпт со всеми министрами и генералитетом для показания им оной Дерптской фортеции (незадолго перед тем взятой Шереметевым), Брюс в числе прочих сопровождал Государя и после нескольких дней пребывания в Дерпте со всеми прочими отпущен в Нарву, где он, как кажется, тогда же получил загородное место, на котором начал обзаводиться кое-каким хозяйством».

По всей вероятности, в ноябре, при посещении Нарвы Петром, Я. В. Брюс получает назначение исполнять обязанности генерал-фельдцейхмейстера — командующего войсками артиллерии. Формально эта должность оставалась за находившимся с 1700 года в шведском плену имеретинским царевичем Александром Арчилловичем, который в 1711 году скончался, после чего Яков Брюс был утвержден генерал-фельдцейхмейстером.

Первым распоряжением генерал-фельдцейхмейстеру Брюсу Петр 17 ноября 1704 года приказывает прибавить в Нарву и Петербург по семи тысяч 3-пудовых и по семи тысяч 9-пудовых бомб, да по 400 выстрелов пороха и умножить личный состав артиллерии до 600 человек, из них 200 человек в поле. 23 марта 1705 года Брюс писал из Москвы Петру в Воронеж: «…заготовил пороху на 50 000 чел. По 300 выстрелов на каждого, ни коим образом не возможно, потому что выйдет более 23 000 пуд, а у нас всего пушечнаго только 1500 пуд. Постараюсь изготовить, хотя по 100 выстрелов. Большее горе — мало денег».

Затем он выезжает в Смоленск для снаряжения и отправки армии в Полоцк, куда на защиту от шведов союзника Петра польского короля Августа II шла русская армия численностью в 40 тысяч пехоты и 20 тысяч конницы.

М. Д. Хмыров приводит информацию о донесении от 15 июля 1705 года цесарского резидента Тийера, жившего тогда в Москве. В этом сообщении, как выражается Хмыров, резидент баснословит, что при армии, выдвинутой в Полоцк, было до трех тысяч орудий. Цифра явно завышена, но само это обстоятельство говорит о том, какой грозной силой стала артиллерия Я. В. Брюса к 1705 году.

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Брюс и вечные часы (продолжение)

Вот он разобрал часы и начал мудрить. Дня три проработал — ничего не выходит. Приходят министры:

— Сделал, спрашивают, солдата?

А немец сердится:

— Я, говорит, не волшебник, чтобы в такой короткий срок солдата сделать.

Ну, министры говорят:

— Ладно, делай, не станем мешать, — и пошли…

А немцу не везет: никак не может потрафить в точку. Не спорится дело… Начал по-своему механизм переделывать. А толку нет. Кушанье каждый день хорошее: курятина, поросятина, индюшатина, разные там супы да макароны. Ну, и вина вдоволь. Вот прошел месяц, идет сама Екатерина.

— Ну что, сделал? — спрашивает.

Тут немец и признался:

— Никак, говорит, не могу поставить на точку зрения.

Вот Екатерина видит, что зря была ее затея, и говорит:

— Не надо делать солдата, собери часы, как они были.

— Это можно, — говорит немец.

А какое там «можно»! Три недели собирал, и ничего не вышло. А потому и не вышло, что он брюсовские пружины изломал, винты изломал, колеса искалечил, маятник тоже испортил. А которые сам сделал пружины — они не годятся, ломаются. Видят министры: не выходит у немца дело. Докладывают царице.

— В шею, говорит, немца, а найдите такого, который мог бы собрать часы.

Вот взяли немца за рукав, вывели за ворота, да и дали по шее. Он и полетел торчмя головой. После того многие мастера приходили. Посмотрят, понюхают и отворотят морду, не по зубам кушанье. Но все же отыскался один такой русский разудалый молодец — у хозяина в подмастерьях служил. И взял он на себя такую отвагу, чтобы часы в полный порядок привести.

— Все, говорит, в лучшем виде исполню, только чтобы мне награда царская была и чтобы харчи хорошие.

Министры и рады:

— Все будет, и награду деньгами дадим, и золотую медаль, только собери часы. А насчет харча, говорят, не беспокойся.

Вот и принялся тот мастер работать. И стучит, и гремит, и пилит, и молоточком постукивает, и припаивает, и меха у него горят — жар раздувают… И на весь дворец напустил дыму, копоти этой. Вот приходят министры. Видят — суетится человек, работа так и кипит у него.

— Вот, говорят меж собой, мастер так мастер, не сравнять с немцем.

— Ну, как? — спрашивают. — Подвигается?

А тот и говорит:

— У нас подвинется. Мы, говорит, знаем дело. Тут, говорит, разве такая пружина нужна? А колесо? Нешто это колесо? Это лабуда, а не колесо.

А министры одобряют его:

— Это, говорят меж собой, настоящий спец.

Тут сейчас один министр побежал, припер ему бутылку вина:

— Пей, говорит, на доброе здоровье!

Ну, тому это и на руку — высосал всю бутылку. В башке зашумело, он и давай свою специальность оказывать: чего немец не успел изломать, так он докончил… А министры бегут к царице:

— Так и так, докладывают, очень хорошего мастера мы отыскали: работа так и кипит. Часы скоро готовы будут.

Царица и рада.

— Ну и слава Богу, — говорит.

А этот «хороший мастер» стучал, стучал молотком, видит: дело не подвигается вперед, и не знает, что тут делать, как тут быть, как тут горю подсобить. По его расчетам, дело пустяковое, а примется собирать часы — ничего не выходит. И сам он за этой работой обалдел и стоит истукан-истуканом, на эти винты, гайки да колеса смотрит, бельмы свои вытаращил…

 

Руководство артиллерией

Фактически после взятия Нотебурга в 1702 году в России начинает свой победный путь новая русская артиллерия, кардинально преобразованная, а лучше сказать, созданная Я. В. Брюсом.

К тому времени артиллерийское дело в передовых странах Европы, особенно в Швеции, достигло очень высокого уровня. В конце XVII века было покончено с цеховой организацией артиллерии, началось промышленное производство на мануфактурах орудий и ядер. Артиллерия, окончательно введенная в состав армии, признавалась особым родом войск, и для нее открывались широкие возможности развития. Были унифицированы калибры артиллерийских орудий, значительно снижен их вес, улучшена конструкция лафетов. Благодаря этому значительно повысилась подвижность артиллерии. Тогда же получили распространение зарядные пороховые рубки, картузы, картечи. Произошло разделение артиллерии на тяжелую и легкую, чем были заложены основы тактики полевой артиллерии. Начали формироваться научные основы развития артиллерийского дела. Все это повысило в значительной мере очевидную мощь этого рода войск.

Россия же в этом направлении значительно отставала.

Русская артиллерия — «пушечный наряд» — комплектовалась личным составом аналогично стрелецким полкам: за свою службу пушкари получали денежное и хлебное жалованье или земельный надел. Служба пушкарей была наследственной. Подобно стрельцам, пушкари в свободное от службы время занимались торговлей и ремеслами. В военное время для обслуживания пушечного наряда привлекались дополнительно ратные люди, набранные от тяглового населения. Вся русская артиллерия подразделялась на «городовой наряд» (осадные и крепостные орудия) и «полковой наряд» (легкая и тяжелая полевая артиллерия). В составе полевой артиллерии выделяли «полковую», то есть приданную пехотным, стрелецким и солдатским полкам.

После разработки в 1621 году Устава ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки А. М. Радышевского началось усовершенствование старой русской артиллерии русскими мастерами. В XVII веке последними практически были решены проблемы создания нарезных и казнозарядных артиллерийских орудий. На русских мануфактурах в 1690-е годы проводятся попытки заменить и одновременно привести в единую систему их типы и калибры. И все же русская артиллерия в целом представляла собой разнотипную и разнокалиберную массу. Орудия были тяжелыми и вследствие этого малоподвижными. Дальность стрельбы и скорострельность русских орудий были незначительны. В войсках находилось большое количество орудий явно устаревших конструкций, некоторые из них были созданы еще в XVI веке.

Необходимость создания новой мощной артиллерии русский царь прекрасно осознавал. Брюсу в этом отводилась первостепенная роль. Обширные теоретические знания, особенно в области математики, пристальное знакомство с материальной частью артиллерии в Вулвическом арсенале в Англии в 1698 году, а также длительный боевой опыт позволили Я. В. Брюсу осуществить глубокие преобразования в области артиллерии.

Одной из важнейших проблем, стоявших перед воюющей со шведами Россией, была проблема обеспечения русской армии единообразным и надежным оружием. Для решения этой задачи Брюс разработал единую систему измерения всех частей артиллерийских орудий, в основу которой был положен калибр орудия. Им же были разработаны и введены в практику русская артиллерийская шкала и артиллерийский вес. Шкала представляла собой металлическую линейку, на которой были нарезаны диаметры каменных и чугунных ядер, соответствовавшие определенным линейным калибрам. Этот инструмент служил основной мерой не только при проектировании, но и при проверке готовых орудий и снарядов. Кроме металлической линейки в качестве проверочных инструментов применялись кружала и циркули. Одновременно Я. В. Брюс ввел понятие об артиллерийском весе, при помощи которого определялись калибры орудий и снарядов. За единицу измерения был принят вес чугунного ядра диаметром в два английских дюйма (5,08 сантиметра), вес составлял 1,2 торгового русского фунта. Этот вес получил наименование артиллерийского фунта, а ядро названо однофунтовым. Для разрывных полых снарядов был принят торговый вес.

Исполняя обязанности генерал-фельдцейхмейстера, Я. В. Брюс вникал во все процессы производства материальной части артиллерии, неукоснительно требуя единообразия в изготовлении не только орудий и снарядов, но также и лафетов, станков и даже колес к ним. Образцовые варианты их хранились в Приказе артиллерии. Те же требования он предъявлял и к производству стрелкового оружия. С принятием на вооружение в 1715 году штатных образцов ружей и пистолетов были введены и контрольно-измерительные инструменты. Для соблюдения точности калибра — медный эталонный цилиндр. Контроль за длиной стволов пехотных ружей и драгунских пистолетов осуществлялся при помощи деревянных шаблонов с печатью самого генерал-фельдцейхмейстера.

Я. В. Брюс принимал активное участие в разработке новых образцов вооружения. Известны его опыты над различными формами зарядных камор, в том числе и над вариантами так называемых бутель-камор, приведшие к проекту конической каморы для гаубицы с длиной ствола в 10 калибров, то есть удлиненной, что дало основание некоторым историкам материальной части артиллерии считать ее прообразом единорогов.

Опыты велись и с целью увеличения дальности стрельбы из орудий (гаубиц и мортир), в боекомплект которых входили разрывные снаряды.

Для повышения огневой мощи пехотных и драгунских полков с 1705 года разрабатываются различные варианты ручных мортирок. Брюс постоянно наблюдает за ходом этих работ, требуя, чтобы приклад у «мортирца» был как у фузей, для удобства стрельбы из него.

Приказ артиллерии стал преемником Пушкарского приказа. Наиболее вероятной датой образования Приказа артиллерии следует считать 26 июня 1701 года, когда во Вседневной книге Пушкарского приказа впервые официально упоминается Приказ артиллерии.

Личный состав приказа состоял из дьяков и подьячих. Подьячие разделялись на три категории — старых, средних и молодых, каждый из них возглавлял тот или иной отдел (повытье). Кроме них в распоряжении приказа были так называемые царедворцы — стольники, дворяне, стряпчие, жильцы, которые выполняли отдельные поручения. Денежной казной ведали бурмистры, а учетом и расходом артиллерийских припасов — целовальники. До 1712 года, по-видимому, никакого постоянного штата приказа не было, так как число его членов в разные годы было непостоянным. По штату 1712 года было определено иметь в Приказе артиллерии одного дьяка и 24 подьячих.

В ведении приказа находились: личный состав артиллерии; артиллерийские школы; полковая, полевая и осадная артиллерия; средства тяги артиллерии; артиллерийское производство; инженеры (саперы); колокольное дело и Гражданская типография (с 1706 года). Приказ также занимался вопросами обеспечения вооружением и боеприпасами всех войск. Кроме того, в его функции входило судебное разбирательство над личным составом.

Несмотря на наличие помощников, Брюс, как глава приказа, подробно вникал в его работу. Даже находясь в военных походах, он продолжал действенно управлять вверенным ему ведомством. Без его участия не решался ни один вопрос, который находился в компетенции приказа, вплоть до самых незначительных. Я. В. Брюсу посылались копии всех указов, отчеты о производстве вооружения, ведомости о наличии и расходе артиллерийских припасов, списки личного состава и росписи на выдачу денежного жалованья и хлебного довольствия, одним словом, все документы, требовавшие его решения.

Параллельно с Приказом артиллерии существовал еще один административный орган — Походная артиллерийская канцелярия, которая была создана при генерал-фельдцейхмейстере только на время ведения военных действий, когда он находился в походе. Первые упоминания о существовании канцелярии относятся к 1705 году. Штат ее состоял из трех человек: одного старого и двух молодых подьячих. До окончания Гродненской операции (1706) канцелярия упоминается под названием «Походная артиллерия в Гродне» или «Приказ воинский походный артиллерии».

С переездом Брюса в Санкт-Петербург в 1714 году его Походная канцелярия становится стационарной. Приказ артиллерии был разделен на две части — Московскую и Петербургскую. За первой осталось название Приказа артиллерии, вторая получила наименование Артиллерийская канцелярия. Постепенно с переводом центральных учреждений в Санкт-Петербург роль Артиллерийской канцелярии возрастает. Она становится фактически главной, а Приказ артиллерии — второстепенным административным органом.

Существование параллельно двух высших артиллерийских учреждений ничем не было оправдано и вносило лишь путаницу в организацию производства вооружения. В 1723 году управление артиллерийским ведомством было реорганизовано. Главным административным органом стала Главная артиллерийская канцелярия во главе с президентом генерал-фельдцейхмейстером Я. В. Брюсом, который оставался им до своей добровольной отставки в 1726 году.

Я. В. Брюс в поисках усовершенствования артиллерии во многом опирался на знание и опыт специалистов, среди которых необходимо отметить «капитана на Москве» Якова Шперейтора. Выражаясь современным языком, он был техническим руководителем Московского пушечного двора. В первое десятилетие Северной войны именно этот двор стал своего рода лабораторией нового конструирования вооружения. Образцы вооружения, показавшие удовлетворительные результаты при испытаниях на пушечном дворе, либо в единичном экземпляре, либо опытными партиями отсылались «в поход» или в Санкт-Петербург, где проходили дальнейшие испытания в боевой обстановке.

Многочисленные справедливые нарекания военачальников на плохое качество лафетов, станков, роспусков и артиллерийской принадлежности принуждали начальника артиллерийского ведомства обратить пристальное внимание не только на их устройство, но и качество материала, из которого они изготавливались. Брюс обстоятельно разъясняет в письме Ф. Ю. Ромодановскому, в какое время года следует заготавливать лес для артиллерии и как его хранить. «Уведомлен я от тебя, государь, чрез писание, что дубовый лес на пушечные станы и колеса по росписи изготовлен нынешним летним временем. И тот, государь, лес к артиллерии делам будет не прочен. И ты, государь, оный лес по той росписи повели изготовить в декабре месяце и вывесть к Москве зимою. А водою ево не сгонять, дабы к оным делам был крепок и походам прочен». И в качестве приписки Я. В. Брюс разъясняет: «В познание тебе для чего летней лес нездоров. Когда отсекается и в середке остается сок, и от того гниет. А в зимнее время оной сок входит в коре, и такое дерево всегда бывает здорово».

Низкое качество шанцевого инструмента — лопаток, кирок, мотыг, которые являлись в то время дополнением артиллерийской принадлежности, заставляет главу артиллерии заняться и этой проблемой. Рассмотрев все предложенные виды кирок, мотыг и лопаток, Я. В. Брюс остановился на шведских образцах. Он потребовал, чтобы их образцовые варианты сделал шведский кузнец, только дополнительно для прочности на концах металлических частей «наварил уклад или сталь».

В поле зрения Брюса находилась и форма одежды пушкарей. По-видимому, он справедливо полагал, что единообразный военный костюм — еще одна мера в организационном строительстве полевой артиллерии. Поэтому даже галстуки должны были быть сделаны по единому образцу, который Брюс прислал в приказ из похода.

Как глава артиллерии, Брюс пытался ввести строгую отчетность в приеме и отпуске артиллерийских припасов и установить сроки их доставки, ужесточив наказание за любое нарушение.

Немаловажной частью деятельности Брюса в качестве главы Артиллерийского приказа было непосредственное его участие в изготовлении артиллерийского знамени и литавренной коляски — главных регалий русской артиллерии, которые делались в 1706 году по чертежу и описанию самого Брюса.

Вот полное описание этого знамени: «Большое знамя надобно быть из белой камки (шелковая узорчатая ткань). Ширина тому знамени три аршина с четвертью, длина три аршина. То знамя сделать велено против чертежу. Пушке надобно быть желтой, а станок красный, орел черный. А положено то знамя писать письмом, которой живописец сам может лутче написать, чтоб сделать хорошим письмом. И к литаврам завеси из белой ж камки, ширина семь четвертей, длина пять четвертей. Орел черный, коруна желтая. Писать такою фарбаю (краской), которой самою лутчею может знать живописец. Бахрома: шелк белый и красный, и лазоревый».

Эмблематика, изображенная на знамени: в центре — желтая пушка на красном лафете, а под ним орел с распростертыми крыльями — воспроизводилась впоследствии на всех артиллерийских знаменах XVIII века, в той же цветовой гамме.

Я. В. Брюс внимательно следил за изготовлением знамени и литавренной коляски, торопил со сроками, прекрасно понимая, как важно будет иметь артиллерии собственные регалии в походе.

Артиллерийское знамя и литавренная коляска 1706 года — единственные артиллерийские регалии, имена создателей которых сохранились. Знамя кроил Е. П. Зыбин, расписывали полотнище смоленские иконописцы Иван Андреев и Гаврила Степанов, копье к древку делал киевский мещанин Петр Федоров.

Литавренную коляску сделал по заданию Я. В. Брюса колесный мастер Томас Боуман, он же и «учинил на ней резьбу». Помогал ему станочный ученик Ингерманландской канцелярии Козьма Михайлов. Для украшения ее отдельными резными фигурами были привлечены киевские мастера-резчики — Иван, который вырезал государственный герб, и Юрий Бербар, изготовивший фигуру орла и двух «левиков» (львов). Живописные работы выполнял киевский живописец Афанасий Мартусков.

Наличие литавр требовало присутствия специального воинского чина — литаврщика. Строевой мундир литаврщика в 1706 году тоже был сделан «по Брюсову образцу»: кафтан и штаны были из малинового сукна; воротник и обшлага кафтана — из василькового сукна; галуны серебряные; весь кафтан украшен вышитыми золотом и серебром гербами; пуговицы обтянуты серебром; сапоги немецкие; шапка расшита золотыми и серебряными нитями; епанча из сукна василькового цвета. Кроме того, литаврщику полагались перчатки.

Ни в одной области военного дела не стремились к реформированию так, как в артиллерии.

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Брюс и вечные часы (окончание)

Оно и понятно. Брюс над этими часами 10 лет мозговал, а этот чертогон за месяц захотел в порядок привести их. А главное — не тот состав у него в голове был… У Брюса-то ум какой был? Один на всю Россию… Ну, может, Петр Первый превышал его. Да и как сказать? В одном-то деле и превышал, а в другом не доходил… Ну, а у этого похвальбишки какой-такой ум? Глупость одна. А раз в башке нет, из… спины не достанешь: спина есть спина — такой и почет ей. Вот в чем тут дело.

А министрам не терпится, хочется, чтобы он поскорее собрал часы. Идут к нему. А тот уже оделся, инструменты сложил в сумку — собрался уходить.

— Ну, как? — спрашивают министры.

— Хитра механика! — говорит хваленый мастер. — Тут, говорит, и сам черт ничего не поделает, а уж где мне: мое дело маленькое.

Тут министры и приступили к нему:

— А как же, говорят, подлая твоя душа, ты хвалился, что сделаешь?

А он отвечает:

— Что ж из того, что хвалился? Спервоначала, говорит, я думал, что штука тут не важная, а на поверку вышло — не нашего ума это дело.

Тут один министр развернулся — бац его в ухо! Тот и завертелся кубарем. А другой министр вцепился ему в волосья и давай таскать. И принялись они тут вдвоем разделывать своего «спеца»: один за патлы теребит, другой то в ухо засмолит, то по зубам стебанет… И невмочь стало мастеру, и тут заорал он на все горло:

— Караул! Убивают!

И вышел переполох на весь дворец. Бежит царица, бегут генералы.

— Что это такое? — спрашивает царица. — За что бьете мастера?

А министры говорят:

— Его, подлеца, убить мало! Нешто, говорят, это мастер? Это мазурик, он и нас, и вас обманул, с первого раза обнадежил, соберу, мол, часы, а теперь пошел на попятную, «не моего, говорит, ума дело».

— Ну, хорошо, — говорит царица. — Я это дело разберу, — и приказала взять мастера под арест.

И посадили этого поганца за решетку. Потом такое определение сделала Екатерина: министров со службы вон, а мастеру дать сто розог. Ну, разложили его степенство и нарисовали ему на спине разгонами и маятники, и пружины, и колеса, потом с зашейным маршем проводили из дворца. Так он, словно окаянный, бросился бежать, как будто собака бешеная гналась за ним. И после такой прокламации баста хвалиться, только одно и знал: «Наше дело маленькое». Вот как градусник понизился! А то «я» да «мы». А что такое «я»? Прохвост, и больше ничего. Только людям голову морочить можешь. Много таких «спецов» — свиньям хвосты закручивать! А ежели ты не брешешь языком, а с умом дело свое делаешь, то ты и есть настоящий спец. И цена тебе настоящая. Тоже вот и с брюсовскими часами: ну как можно было их разбирать да исправлять, ежели ты ихнее устройство не знаешь? После-то Екатерина каялась, сколько потом выписывала она этих мастеров! Только результату не вышло настоящего. Да и как ему выйти-то? Ведь каждый по-своему крутил, завинчивал, да молотком постукивал… Ну и докрутились, достучались — всё изломали, исковеркали, и уж понять нельзя было — часы ли это были или еще какая машина. И лежали, лежали эти пружины да колеса, да и выбросили их, чтобы глаза не мозолили. После-то ученые кинулись их искать, да где найдешь, ежели от них и звания не осталось? Человек столько ума положил, а тут такое хамское обращение. Вот и толкуют: «Брюс», «Брюс»…

Ну, Брюс-то, Брюс, а вот мы-то и не можем ценить его… Ну, что осталось после него? Всё изломали, всё испакостили. Вот только Сухаревская башня осталась, да, говорят, еще книги. Только говорят, а доподлинно-то не знают…

Записано в Москве в августе 1924 г.;рассказывал рабочий-штукатур Егор Степанович Пахомов.

 

Артиллерийские школы

Зная о потребности России в подготовленных и обученных специалистах, Я. В. Брюс активно участвует в создании первых таких школ. Причем он, в качестве руководителя артиллерийского ведомства, постоянно следит за состоянием обучения в школах и их материальным обеспечением. Так, например, 17 декабря 1708 года Козлов и Павлов донесли Брюсу, что «школьные ученики, которые учатца вынженерной школе, у инженера Петра Грана, просили слезно: оный де инженер, тому ныне другой год науке учит малое число, и за детми его ездили в денщиках, и всяку домовную работу работают».

Еще в 1698 году при Пушкарском приказе в Москве была основана школа «цыфири и землемерия» (то есть геометрии), где пушкарскому делу учеников обучал мастер Иван Зерцалов. Эта школа действовала под присмотром дьяка Пушкарского приказа А. А. Виниуса. Однако в 1699 году школа сгорела во время большого июльского пожара.

В 1699 году в Москве открылась Пушкарская школа A. А. Вейде. Одновременно с ней начала работать Артиллерийская школа при бомбардирской роте Преображенского полка. Одним из активных организаторов этих школ являлся Я. В. Брюс.

В 1701 году Пушкарская школа Вейде была преобразована в Артиллерийскую. В указе об учреждении школ говорилось: «…велено на новом пушечном дворе построить деревянные школы и в тех школах учить пушкарских и иных посторонних чинов людей детей их словесной и письменной грамоте и цифири и иной инженерной науке, а выучась, без указа с Москвы не съехать, также в иной чин, кроме артиллерии не отлучаться».

В январе 1701 года почти одновременно со Школой математических и навигацких наук была открыта возрожденная Московская пушкарская школа (Новая пушечная, или Артиллерийская школа). Размешалась она на Новом пушечном дворе. В 1703 году Виниус впал у царя в немилость, и школа осталась без присмотра. Кураторство над ней было передано новому начальнику Приказа артиллерии Я. В. Брюсу, немало сделавшему для закупки инструментов, приборов и учебных пособий для Математической навигационной школы как за границей, так и в самой России. Таким образом, Артиллерийская школа возникла не на пустом месте. По мнению B. А. Ковригиной, именно Пушкарская школа конца XVII века стала основой для Артиллерийской, а затем Инженерной школ.

Учебная программа Артиллерийской школы не ограничивалась, как раньше, обучением пушкарских детей чтению, письму, цифири (арифметики) и землемерию. Теперь эти науки постигали в «Нижней» (Цифирной и Словесной) школе. К изучаемым предметам в «Верхней» школе, благодаря Я. В. Брюсу, добавились тригонометрия, «артиллерия», черчение и «инженерная наука». Причем последнюю поручено было преподавать в 1704 году иноземцу на русской службе капитан-инженеру П. Грану. Для артиллерийской практики, обучения стрельбе по целям и скорой стрельбе из пушек и мортир школа получала с Московского пушечного двора порох, боеприпасы, фитили, пыжи и другое артиллерийское снаряжение.

Школа располагалась на Новом пушечном дворе до 1707 года, когда из-за строительства оборонительных сооружений вокруг Китай-города и Московского Кремля руководитель фортификационных работ капитан Преображенского полка В. Д. Корчмин «согнал» ее на Суздальское подворье. Благодаря настойчивым напоминаниям Брюса в 1706 году здание школы было отремонтировано. Если в 1701 году в школе обучалось 180 человек, то к концу 1704 года в ней было уже 300 учеников.

В условиях военного времени Я. В. Брюс не мог лично руководить школой, но посредством переписки с Приказом артиллерии старался контролировать ее деятельность.

Брюс следил, чтобы учебный процесс в школе шел нормально и ученики осваивали не только теорию, но и приобретали практические навыки. Он рекомендовал Н. П. Павлову отобрать из школьных учеников человек пять-шесть, хорошо успевающих по геометрии и фортификации, и «отдать их в науку Шперейтеру, чтобы он научил их не только чертить, но и стрелять особенно бомбами». Одним словом, чтобы «научил подлинному своему делу».

Знаменательно отношение главы артиллерийского ведомства к проблеме профессионального обучения. Узнав, что несколько учеников словесной школы бежали и записались в солдаты, Брюс потребовал от Ф. Ю. Ромодановского разыскать их и, наказав, отправить обратно в школу. «Нужды в них (как в учениках), — писал Яков Вилимович князю-кесарю, — больше есть, нежели в солдатах. Понеже всякий крестьянин может быть в солдатех, а не пушкарем».

Особо заботил Якова Вилимовича и подбор кадров для Артиллерийской школы. Грамотных специалистов катастрофически не хватало не только в учебных заведениях, но и в государственных учреждениях, в армии и на флоте. К сожалению, имевшиеся при школе преподаватели были далеки от идеала. Несколько писем Я. В. Брюс посвятил учителю арифметики в Артиллерийской школе С. Печорину. В мае 1706 года дьяк Приказа артиллерии Н. П. Павлов написал Я. В. Брюсу: «Цыфирной науки учитель, который взят из Математической школы, Спиридон Печорин, для учения школьных учеников учинился во пьянстве, и за то ему было дано поучение, бит батоги. И по се число он, Спиридон, от пьянства не лишился и в школу приходит изретко и в учении тем ученикам есть немалая остановка».

Понятно, что без учителя арифметики полноценно проводить занятия было невозможно. К нерадивому педагогу были применены методы дисциплинарного воздействия, которые не возымели действия — «бит батоги, а от пьянства не лишился». Тогда Я. В. Брюс в письме Н. П. Павлову распорядился: «И ты ево вели, сковав, в школе держать непрестанно, чтоб в учении учеников остановки не было».

Н. П. Павлов сообщил Брюсу, что «школьный учитель Спиридон… сыскан и скован». Неизвестно, водили ли Печорина на занятия скованного либо же он представал перед учениками без кандалов, однако в течение трех недель занятия шли успешно. Тем не менее в августе «зеленый змий» вновь одолел педагога и он умудрился учинить в школе какое-то «бесчинство» и «неистовство». Брюс узнал об этом от посторонних людей. Разуверившись в своих воспитательных методах, Яков Вилимович велел Н. П. Павлову не только не пускать С. Печорина в школу, но и на двор, а жалованье ему на 1706 год не выдавать. Брюс предложил заменить его кем-либо из учеников или сыном П. Грана. Брюс особо подчеркивал, чтобы новый учитель мог свободно разговаривать и вести обучение на русском языке. Вероятно, младший Гран не вполне отвечал этим требованиям, и на место С. Печорина, которого в том же году алкоголь свел в могилу, учителем был взят «Верхней школы» (то есть из старших классов) ученик Михаил Борисов «для того что по свидетельству той науки… достоин».

В июне 1706 года «директор» Артиллерийской школы П. Гран подал жалобу на подьячего Т. Кудрявцева, что тот не дает для школы ни чернил, ни бумаги. И однажды из-за этого в течение трех недель не было занятий. Кроме того, он же не разрешает чинить школу «где худые места».

За эти «бесчинства» Я. В. Брюс выговорил приказному дьяку: «При отъезде своем (в поход. — А. Ф.) приказал я ему (Кудрявцеву. — А. Ф), чтоб он в деле оному ж учителю никакой остановки не чинил. И тебе велеть Кудрявцеву у хоромного строения все худые места починивать. Також для учения оных учеников чернил и бумаги давать неотложно, чтоб за тем во учении остановки никакой не было ж. И надлежало бы тебе самому над школою присматривать, чтоб мне таких бездельных докук не было».

В 1706 году в связи с нехваткой профессиональных кадров в армии Петр I издал распоряжение о немедленной отправке в действующую армию школьных учеников, которые прошли или заканчивают обучение.

В соответствии с указом государя Я. В. Брюс в августе отдал Н. П. Павлову распоряжения о присылке учеников в поход: «Которые ученики выйдут из науки у Грана, и ты, о науке их изяв у мастера скаску, буде они подлинно изучены, и тех учеников присылай ко мне немедленно. Також отпиши в Берлин к Алексееву, который там остался, чтоб писал немедленно, чему он изучался. И буде подлинно науку принял, что ему преж сего повелено учить, дабы ехал к Москве не мешкав, а лутчей, чтоб на Киев, и явился б у меня».

Вскоре начальник артиллерии получил ответ, в котором содержался список учеников, которые, по словам П. Грана, «изучались» артиллерийскому делу, проходят «инженерную науку» и могут быть присланы в поход. Это были два бомбардира — Алексей Головачев и Василий Наумов, а также Михайло Борисов.

В конце того же месяца Я. В. Брюс, повторяя почти дословно царский указ, написал в Приказ артиллерии о присылке в поход «школьных учеников и бомбардиров, которые выучились геометрии и артиллерии, пушечным и мортирным чертежам кроме тех, которые малолетки». Однако в конце письма напоминал дьяку: «А достальные непрестанно были б в науке, и посмотри в нижних Цифирной и Словесной школах за мастерами сам».

Подобная же Артиллерийская школа была учреждена в Санкт-Петербурге в 1721 году.

Наряду с артиллерийскими школами были учреждены и школы инженерные. В Москве — в 1712 году, в Санкт-Петербурге — в 1719 году (инженерная рота). В 1723 году эти инженерные школы были объединены в одну — в Санкт-Петербурге.

Яков Брюс
Филимон Александр Николаевич
Глава 3
СЕВЕРНАЯ ВОЙНА

 

 

«Ругодевский» поход

«Ругодевским» принято называть поход русской армии к Нарве (Ругодив — древнее название этого города. — А. Ф). Этим походом фактически началась для России война со Швецией. Предшествовало началу этой войны заключение мира с Турцией, а также пожалование 31-летнему Я. В. Брюсу звания генерал-майора от артиллерии в июне 1700 года.

9 августа Петр I пишет из Москвы новгородскому воеводе князю И. Ю. Трубецкому: «Ныне мы, при помощи Божьей, начали войну против Шведов и сегодня послали для блакира и пресечения путей в Ижорскую землю генерал-майора Якова Брюса». Отряд прибыл в Новгород через 15 дней, после чего по решению царя Брюсу отказано в команде и под Нарву с полками отправлен И. Ю. Трубецкой.

Это решение Петра I породило миф об опале Брюса. Его автором стал немецкий специалист на русской службе бюргер М. Нейгебауэр, который в 1701 году был определен первым наставником к сыну Петра Алексею и занимался обучением цесаревича «в науках и нравоучении». Нейгебауэр был родом из Гданьска, учился (прослушал лекции) в Лейпцигском университете, где преимущественно изучал латинский язык, юриспруденцию и историю. В 1699 году он приехал в Россию в свите саксонского курфюрста генерала Карловича, с которым Петр хотел отправить за границу учиться своего сына. Карлович предложил Нейгебауэру стать гофмейстером цесаревича, на что тот согласился. Однако Карлович неожиданно скончался, и вопрос о назначении Нейгебауэра учителем и наставником цесаревича затянулся. Нейгебауэр обратился несколько раз с ходатайствами и получил место при цесаревиче только в июне 1701 года.

Уже в конце того же 1701 года обнаружились неудовольствия между Нейгебауэром и русскими, состоявшими при цесаревиче. Немец настаивал, чтобы ему подчинили этих лиц, поскольку, как он писал, «если всякий из них будет делать, что хочет, то невозможно царевича изрядным нравам и порядочному житию научити, зане некоторые от злости все его труды портить будут». Он просил удалить прежних лиц, окружавших царевича, и в том числе русского учителя его Никифора Вяземского, а на место их определить знающих иностранные языки и обычаи, «зане вышеписанные люди (Вяземский и другие) неудобны быть у младого царевича, которого изрядно воздержать надлежит». Конфликты у Нейгебауэра возникали с Вяземским, Нарышкиным и другими приближенными. Особенно возражал против Нейгебауэра А. Д. Меншиков, который, по словам иностранца, обращался с ним хуже, нежели с псарем. Все это и привело к тому, что после ссоры в Архангельске с Вяземским и Нарышкиным 23 мая 1702 года началось разбирательство данного конфликта и в июле 1702 года состоялся указ царя, в котором, в частности, говорилось: «Иноземцу Нейгебауэру за многие его неистовства, что писался гофмейстером его высочества и ближних людей, которые живут при царевиче, бранился и называл варварами, от службы отказать и ехать ему без отпуска, куда хочет». Однако Нейгебауэр оставался в Москве до 1704 года: сначала его опасались выпускать из страны, предполагая, что он может передать какие-либо секретные сведения о России, затем сам Нейгебауэр искал места в русской службе и даже соглашался ехать при посольстве в Китай. Наконец, в навигацию 1704 года его под караулом отправили из Москвы в Архангельск, откуда на гамбургском корабле он возвратился на родину. Через несколько месяцев иноземец издал брошюру в форме письма немецкого офицера некоему тайному советнику о дурном обращении с иноземными офицерами в России.

Фактически это была месть обиженного иностранца за все те унижения, которые он пережил в России за пять лет пребывания. Конечно, нельзя оправдывать русских за часто небрежное и жестокое отношение к иноземцам, о чем уже писалось в начале книги. Однако в данном случае необходимо учитывать не только личные обстоятельства, важнее рассматривать политический аспект, направленный против России, именно в 1704 году взявшей Нарву, после чего последовало принятие манифеста царя, распространяемого в европейских странах с приглашением иностранным офицерам поступать на русскую службу. Поэтому необходим был «живой» свидетель, дабы создать уродливый образ России и порядков в ней в глазах европейцев. Эти обстоятельства и привели к появлению пасквиля бывшего учителя цесаревича.

В этой брошюре, несколько раз переиздававшейся с добавлениями в Европе, автор пишет, что «царь и приближенные его обходятся с честнейшими и храбрейшими [иностранными] офицерами, как с щенками, при содействии пощечин, палочных ударов, кнута и тысячи других подобных поруганий». В качестве доказательств этого приводятся многочисленные случаи наказаний, унижений и оскорблений по отношению к иностранцам со стороны царя и его приближенных. Особенно достается от автора «царскому любимцу, некоему пирожнику, по имени Александр Данилович Меншенкопф (Menschenkopff)». Фамилия Меншикова представлена в переизданиях и в другом варианте — Меншенкот (Menschen Koth), естественно, в насмешку над светлейшим.

Как один из примеров в брошюре приводится эпизод участия Брюса в Ругодивском походе. Нейгебауэр не просто искажает факты, он еще и приводит скабрезности, порочащие жену Брюса.

Так автор пишет: «…генерал-майор Бруст (Brust, т. е. Брюс) должен был брать приступом Нарву без артиллерии, пороха и ядер. Когда же ему это не удалось, то посадили этого способного артиллериста на пять месяцев в оковы, а жена его разделяла ложе с Александром Даниловичем Меншенкопфом, и только чрез это Брюс снова вошел в милость».

По этому поводу в вышедшей в 1705 году в Нарве брошюре барона Гюйссена говорится: «…генерала Брюса послали на скоро осаждать Нарву, а также он должен был доставить туда из Новогорода нужные военные припасы для войск, которые за ним следовали из разных мест. Это повеление он не исполнил с надлежащею быстротой, почему многие подведомственные ему артиллерийские служители, вопреки желанию и указу царя, остались позади. Это обстоятельство и было сначала поводом к обвинению генерала: его арестовали и отдали при Нарве под военный суд. Однако, по прошествии нескольких дней, когда были выслушаны оправдания Брюса и когда найдены основательными, его освободили с возвращением прежнего звания и допущением к исправлению высших должностей».

Как видно, Гюйссен, приводя свою версию случившегося, считает, что Брюс был отдан под военный суд при Нарве и освобожден сразу, никаких пяти месяцев заключения не было.

Однако, ссылаясь на немецкого писателя Вебера, известный исследователь Бантыш-Каменский сообщает следующее: «…ему велено было поспешать с вверенными войсками, но как они были расставлены по разным местам: то Брюс и не мог собрать их к назначенному сроку. Недоброжелатели его воспользовались этим случаем, чтобы очернить усердного начальника. Он был лишен команды, и в опале сохранил великость духа. В 1701 году невинность Брюса оправдана…»

У историка Н. Г. Устрялова в «Истории царствования Петра Великого» приведена «Записка о ругодевском (нарвском) походе», в которой говорится: «28 июля [8 августа по новому стилю] 1700 года посланы из Москвы Яков Брюс, Иван Чамберс, Василий Корчмин до Новгорода, на скоро, и поспели в Новгород в 15 дней, за что гнев воспринял от его величества Яков Брюс и от команды ему отказано. Послан вместо Брюса, с полками, новгородский воевода Ив. Юр. Трубецкой». То есть Устрялов утверждает, что к Нарве Брюс вообще не ходил и уже в Новгороде был отстранен от командования.

Исследователь М. Д. Хмыров считал, что возвращен был Брюс «к отправлению прежних должностей» только после того, как оправдания его были признаны основательными.

Таким образом, историки пытались по-разному объяснить причины опалы, якобы обрушившейся на Брюса, веря немецкому автору и принимая его информацию за чистую монету.

На самом деле, в уже упомянутом письме Петра Трубецкому четко указано, что послан Брюс «для блакира и пресечения путей в Ижорскую землю», то есть ни о каком штурме Нарвы, одной из самых укрепленных цитаделей в Прибалтике, речь не шла, и за это никакого гнева Петра не могло быть.

Поход, о котором сообщает Петр, имел цель привести в Новгород под команду князя Трубецкого военных специалистов: инженеров, артиллеристов, фортификаторов, чтобы использовать их «для блакира и пресечения путей».

Подтверждением этому может служить фраза из «Гистории Свейской войны», в которой отмечено: «…в Новгород послан указ к губернатору князю Трубецкому, чтоб он блаковал Нарву, по которому указу он, губернатор, из Новагорода пошел к Нарве…»

Что же касается чести жены Я. В. Брюса, то об этом у Гюйссена в его «Пространном обличении преступнаго и клеветами исполненного пасквиля» сказано: «Каким же образом его уважаемая супруга могла способствовать к освобождению мужа у князя Александра Даниловича, то никоим образом представить себе невозможно. В то время она находилась в Москве и, следовательно, за 130 миль от Нарвы, где был князь Александр Данилович. При тогдашнем положении дел мало думали о дамах, а между тем Брюс был освобожден гораздо прежде прибытия Меншикова в Москву. Вместе с тем известно, что эта самая дама, вполне достойная любви и уважения, довольно полна, известных лет, прекрасной репутации, совершенно христианской жизни и поведения, и более всего занята заботами о своем хозяйстве, нежели галантными похождениями».

Эпизод с пасквилем Нейгебауэра показывает механизм действия легенд и мифов, которые позднее сочиняли о Брюсе.

К сожалению, лживая брошюра Нейгебауэра неоднократно переиздавалась с разными добавлениями во многих странах Европы. В ней затронута еще одна тема, очень важная с точки зрения создания варварского образа России среди европейских народов. Здесь рассказывается не только о жестокостях по отношению к иностранцам на русской службе, но и о жестоком обращении с пленными. Так автор брошюры утверждает: «шведы… поступают с пленными более по-христиански, нежели русские… последние думают, что только они христиане, а шведы, и в особенности все немцы, не более как бусурманы и язычники».

Теперь, через 300 лет после описываемых событий, непредвзятые историки без политической ангажированности и национальной привязанности делают выводы, которые противоречат писаниям Нейгебауэра и других авторов публикаций, выходивших в Европе в свое время.

В статье, посвященной 300-летию Полтавской битвы, исследователь М. О. Акишин пишет: «Потерпев сокрушительное поражение в Северной войне, шведы сумели настолько дискредитировать противника в общественном мнении Европы, что даже в 1896 году А. З. Мышлаевский отмечал: „Русская армия XVIII века вызывает неоднократные упреки в ее варварстве, в стремлении вести войну не только с вооруженным противником, но и с беззащитными жителями. Для западных историков такой взгляд — почти аксиома“».

Исследователь сообщает, что, несмотря на большое количество научных работ по этому поводу В. Э. Грабаря, Ф. И. Кожевникова, Д. Б. Левина и Г. С. Стародубцева, где убедительно доказано, что Петр I запрещал насилие над населением оккупированных территорий и нарушение местных порядков и обычаев, гуманно относился к пленным, на рубеже XX–XXI веков в России появились работы, в которых эти выводы были поставлены под сомнение. В. Е. Возгрин впервые в российской и скандинавской историографии обвинил в геноциде русскую армию. О Петре он пишет: «…царь запятнал благородное военное искусство кровью женщин и детей, а свое имя российского государя — славой крупнейшего торговца беглыми рабами в Европе».

Однако это совершенно не соответствует истине, выявленной в ходе многолетних исследований, ведь в ходе Северной войны шведы не раз задерживали парламентеров, захватывали корабли, перевозившие под белым флагом в Швецию письма шведских пленных из России.

Современный шведский историк П. Энглунд отмечает, что жестокое отношение к пленным — характерная черта шведского великодержавия. Как утверждает П. Энглунд, в шведской армии практиковался «зверский образ действий — беспощадно убивать всех и вся, не беря пленных». Это утверждение подкрепляется целым рядом фактов. В сражении под Нарвой 1700 года шведы протыкали штыками сдававшихся русских солдат. В 1705 году шведы захватили украинских казаков, подданных Петра I. По приказу короля несколько сотен из них «палками, а не оружием немилосердно и ругательно побито». Сражение под Полтавой началось со штурма шведской армией передовых русских редутов. Два из них шведам удалось взять, русские солдаты, сдававшиеся в плен, «были застрелены, заколоты или забиты насмерть».

В 1703 году, выполняя союзнические обязательства, Петр I послал в Саксонию «помошный корпус». Если русские солдаты из этого корпуса попадали в плен к шведам, с ними поступали жестоко. В 1704 году шведы захватили в деревянном доме небольшой русский отряд. Русские стали просить пощады, но «шведы по имеющему указу никакой пощады им не дали, но обшедши тот дом их зажгли и тако немилосердно сожгли». В 1705 году до Москвы добрались два русских солдата, побывавших в плену. Солдаты рассказали: «…когда их немалое число… в полон взято и марш шведскому войску учинился, то большую часть из них по указу королевскому порубили, а другим, таким образом, как и им, персты обрубили. И засвидетельствовали они с клятвою, что над ними то учинить повелел сам король. И при том, когда им персты рубили, сам был». Петр I представил их английскому, прусскому и голландскому послам, «которые сами оных… осматривали и у рук и у ног персты обсечены обрели».

Одним из самых трагичных эпизодов Северной войны стала битва под Фрауштадтом 1706 года, в которой союзная армия, состоявшая из десяти тысяч саксонцев, пять-шесть тысяч русских из «помошного корпуса» и трех батальонов французов, потерпела поражение от десятитысячной шведской армии генерала К. Г. Реншильда. В «Гистории Свейской войны» сказано, что в сражении погибли четыре тысячи саксонцев и две тысячи попали в плен. Относительно русских солдат Реншильд «зело немилосердно поступил по выданному об них прежде королевскому указу, дабы им пардону (или пощады) не давать». Пленных «ругательски, положа человека по 2 и по 3 один на другова, кололи их копьями и багинетами».

Шведы оставили воспоминания об этой расправе. Они писали, что саксонских солдат щадили, но русские не могли рассчитывать на милость. Реншильд приказал поставить шведские отряды кольцом, внутри которого собрали всех взятых в плен русских. Один очевидец рассказывает, как потом около пятисот пленных «тут же без всякой пощады были в этом кругу застрелены и заколоты, так что они падали друг на друга, как овцы на бойне». Трупы лежали в три слоя, размочаленные шведскими штыками. Еще до начала боя русские солдаты вывернули свои мундиры красной подкладкой наружу. Шведы восприняли это как хитрость. Другой участник сражения рассказывает: «Узнавши, что они русские, генерал Реншильд велел вывести их перед строем и каждому прострелить голову; воистину жалостное зрелище!»

За эту победу Реншильд был пожалован графским достоинством.

Вопрос о плене на поле боя регулировался в военном законодательстве Петра I. Этому вопросу было уделено внимание в «Уложении или правиле воинского поведения генералам, средним и младшим чинам и рядовым солдатам» 1702 года. В статье 99 устанавливалось, что все пленные, «взятые… общим военным случаем, государева принадлежность». В статьях 45, 67, 101 под страхом смертной казни запрещалось после окончания боя покидать свою роту (полк) для захвата пленных, а также «на боевом месте мертвых обирать и добычу чинить». Запрещалось убивать, избивать пленных «под лишением живота и чести». В статье 102 — отлучать слуг от пленных. В статьях 98, 100 устанавливалось, что независимо от того, кто произвел захват пленного, он обязан немедленно представить его генерал-аудитору, составлявшему список пленных и проводившему допросы, а затем передать для «сбереженья» генерал-гевалдигеру. Военной полиции предписывалось «полоненников… достойно… в артикуле» охранять, «…беречь и пристойное пропитание им дать». Данное законодательство, безусловно, устанавливало нормы поведения на поле боя, однако на практике новшества далеко не всегда исполнялись.

30 марта 1716 года Петром I был утвержден Воинский устав, заменивший предшествующее военное законодательство и ставший актом высшей юридической силы. Статус пленных регулировался в «Артикуле воинском», вошедшем во вторую книгу Воинского устава. В этом акте подтверждался публично-правовой статус пленных. В артикуле 114 говорилось: «Всех пленных, которые при взятии городов в баталиях, сражениях или где инде взяты будут, имеют немедленно оному, которой команду имеет, объявить и отдать. Никто ж да не дерзает пленнаго под каким-нибудь предлогом при себе удержать, разве когда указ инако дан будет». Нарушителям этой нормы грозило наказание: «офицер, чина лишен, а рядовой, жестоко шпицрутенами наказан». В артикуле 115 закреплялось гуманное отношение к пленным: «Никто да не дерзает пленных, которым уже пощада обещана и дана, убити, ниже без ведома генерала и позволения освобождать, под потерянием чести и живота».

В отношении пленных шведов в официальных документах использовалось понятие «арестанты», что свидетельствовало о их публично-правовом статусе и временности содержания в России. Статус пленных определялся предоставлением прав местного самоуправления и религиозной свободы, ограничения свободы передвижения и права переписки. Верховная власть России по своему усмотрению размещала пленных в пределах страны, привлекала унтер-офицерский и солдатский составы к различным работам при предоставлении им государственного содержания.

Единственным критерием, позволяющим убедиться в стремлении высшей власти соблюдать законы и обычаи войны на практике, является ее способность привлечь преступников к ответственности. Петр I обладал необходимой решительностью. В 1721 году к смертной казни был приговорен сибирский губернатор князь М. П. Гагарин. Одним из основных пунктов приговора ему было доказанное обвинение в краже 30 тысяч рублей из «кормовых денег» для шведских «арестантов».

 

Во главе Новгородского приказа

В мае 1701 года, после открытия школы, Яков Вилимович назначается на должность губернатора Новгорода вместо взятого в плен под Нарвой князя И. Ю. Трубецкого и командует большей частью артиллерии, то есть частично исполняет обязанности также плененного под Нарвой генерал-фельдцейхмейстера царевича имеретинского Александра Арчилловича.

Назначение Я. В. Брюса на должность губернатора Новгорода было не случайным.

После поражения русской армии под Нарвой в ноябре 1700 года Карл XII, уверенный, что русская армия окончательно разгромлена и больше не представляет серьезной опасности для шведов, направляется с армией в Польшу для того, чтобы расправиться с главным противником Августом II. До 1707 года шведы будут стремиться нанести главный удар по польской армии, Карл XII станет активно заниматься утверждением на польском троне нового короля, а Петр I будет укреплять свою армию, совершенствовать вооружение, готовиться к новым баталиям.

Первое, что делает Петр Алексеевич в начале 1701 года, издает указ о сборе колокольной меди, согласно которому следовало «четвертую часть колоколов со всего государства, с знатных городов, от церквей и монастырей отбирать и отправлять в Москву на пушечный двор, на литье пушек и мортир». Данный указ был вынужденным шагом после катастрофы русской армии под Нарвой. Это один из главных аргументов оппонентов Петровских реформ в нашей стране. Однако здесь надо учитывать, что указ предусматривал переливку только тех колоколов, которые хранились в церквях и монастырях и не были непосредственно задействованы для колокольного звона. К маю 1701 года в Москву было свезено на переплавку церковных колоколов общим весом более 90 тысяч пудов. Из части собранных колоколов было отлито 100 больших и 143 малых пушек, а также 12 мортир и 13 гаубиц. Однако колокольная медь оказалась непригодной для артиллерийских нужд ввиду нехватки олова, требовавшегося для орудийной бронзы, и оставшиеся колокола остались невостребованными. Литье значительной части этих пушек, по всей видимости, осуществлялось на тульском заводе, построенном под руководством голландских специалистов еще в 1632 году.

Кроме того, началось разорение прибалтийских крепостей, которые были опорой для шведского короля. Эту миссию блестяще исполнил Борис Петрович Шереметев. Естественно, следовало ожидать ответных шагов шведского короля, главным из которых должен был стать поход на Москву из прибалтийских территорий. В этих условиях требовалось укрепление русских форпостов и крепостей с целью подготовки их к отражению штурма и сдерживанию многомесячной осады.

Таким образом, на Брюса возлагается большая ответственность — подготовка одного из основных городов-крепостей на пути Карла XII к Москве. Для этого необходимо было не только укреплять крепостные стены. Брюс занимается налаживанием промышленности, строит мельницы. Город для сдерживания многомесячной осады должен был обеспечивать себя боеприпасами, оружием, продовольствием, то есть несколько месяцев находиться на полном самообеспечении при мощном силовом давлении и массированной бомбардировке. Можно представить, какую огромную работу проводил Яков Вилимович Брюс, находясь в должности губернатора Новгорода.

В 1701 году Новгород становится центром сосредоточения сил в войне против Швеции. Именно Новгородскому приказу Петр I велит «на реках Волхове и Луге, для нынешней свейской службы, под всякие полковые припасы и на дачу раненым людям, сделать 600 стругов…». Кроме постройки новых стругов на этих реках, а также на Ладожском и Онежском озерах, на реке Свири и в Тихвине было приказано переписать струги всех частных владельцев и приготовить их для участия в военных действиях. От местных жителей и знающих людей собирались подробные сведения о водных и береговых путях от устья Волхова к Орешку и далее по Неве до выхода в море. Поражение под Нарвой ускорило процесс реформирования русской армии, флота и артиллерии: проводятся рекрутские наборы, закладываются судоверфи на Ладоге.

Кроме того, генерал Брюс как руководитель Новогородского приказа и как подручный начальника артиллерии принимает участие в военных действиях.

Летом 1701 года Б. П. Шереметеву было приказано с полками московского и новгородского поместного ополчения сосредоточиться в районе Пскова, Гдова и Печерского монастыря. Брюс исполнял обязанности «подручного начальника артиллерии». 24 сентября 1701 года из Ладоги он пишет Петру: «Михаиле Щепотев привез порох, ядра и бомбы, против приказу; понтоны скоро будут. Я отпущу водою к тем 1500 бомбам, которые посланы сухим путем, и как скоро придут полки П. М. Апраксина, сам пойду». При этом, выполняя главную задачу, Брюс жалуется Петру на недостаток плотников и кузнецов, так необходимых для укрепления Новгорода.

В июле 1702 года из Архангельска Петр пишет в Москву Т. Н. Стрешневу: «…изволь приказать Брюсу, чтоб которое готовлено зимним путем, тоб изготовить водою, и еще 18-ти фунтовых (пушек) что есть, да 12 мортиров, а к ним по 1000 бомб и ядер и пороху, также шерсти и кульков, мотык и лопат, втрое передать зимним».

Исполняя это поручение, Брюс доставлял близлежащую артиллерию к Ладоге, а 25 сентября, за недостатком лошадей, начал отправлять ее к Нотебургу (впоследствии Шлиссельбургу), куда уже шел сам Петр с 13-тысячной армией под командованием фельдмаршала Шереметева. Здесь, при осаде Нотебурга, Брюс, по утверждению Хмырова, впервые командовал всей артиллерией. Артиллерия Брюса при взятии Нотебурга состояла из девятнадцати пушек полковых 3-фунтовых, двенадцати пушек калибром 12 фунтов и двенадцати мортир, которые были расположены на двух батареях и двух кетелях. В период с 1 по 11 октября по крепости было выпущено более шести тысяч ядер калибром от 6 до 18 фунтов и, более того, 2500 3-пудовых бомб, причем употреблено пороха 4371 пуд.

Старое русское название Нотебурга — Орешек. После взятия крепости Петр I писал в письме Виниусу: «Правда, что зело жесток сей орех был, однако, слава Богу, счасливо разгрызен. Артиллерия наша зело чудесно дело свое исправила».

После взятия Нотебурга Брюс возвратился в Новгород. Зимой 1702/03 года он дружески сошелся с генерал-фельдмаршалом Б. П. Шереметевым, который стоял с армией на зимних квартирах близ Пскова и Ладоги и часто выезжал к своему новгородскому соседу. Дружба соединила этих сподвижников царя не случайно. Оба они обладали наибольшими талантами в ряду близких царю людей и были очень порядочными и достойными военными.

Борис Петрович Шереметев был единственным военачальником, заявившим герцогу Кроа, что диспозиция русских войск перед сражением с отрядом Карла XII под Нарвой 19 ноября 1700 года была в корне неверной. Поражение это было предсказано блестящим полководцем, но сам он был объявлен едва ли не главным виновником этого поражения. Полководческий талант Шереметева был оценен уже в 1701 году при взятии Лифляндии. За боевые успехи Борис Петрович произведен в генерал-фельдмаршалы и награжден высшей наградой России орденом Святого апостола Андрея Первозванного.

Как уже отмечалось, в этих походах Шереметева Я. В. Брюс, исполнявший обязанности «подручного начальника артиллерии», принимал участие и был в подчинении Бориса Петровича. Теперь, в 1702 году, отношения начальника и подчиненного перерастают в дружеские, и в дальнейшем оба генерала постоянно поддерживают их.

В марте 1703 года Б. П. Шереметев в письме Петру сообщает о своей дружбе с Яковом Брюсом: «…про здоровье мое извольте выпить, а про ваше здоровье обещаюся быть шумен и обедать днесь стану у Якова Вилимовича».

Впоследствии эти отношения перерастут в близкие, сердечные. Влияло на них то обстоятельство, что каждый мог рассчитывать на дружеский совет и помощь при решении каких-то злободневных вопросов. Например, 11 мая 1709 года Борис Петрович, рассчитывая на посредничество в своих отношениях с Петром Алексеевичем, обращался к Брюсу в письме: «Великий бы дал за то кошт, чтобы я тебя имел видеть персонально, понеже я тебя имею себе целым благодетелем, имея нужные до тебя интересы».

В марте 1703 года Шереметев и Брюс, первый с полками, а второй с артиллерией, двинулись, по царскому велению, к Ниеншанцу, который после пятидневной осады и одиночной бомбардировки к утру 1 мая 1703 года капитулировал. При осаде Ниеншанца использовались 16 3-пудовых мортир, 48 26-ти и 12-фунтовых пушек, каждая из которых сделала по девять выстрелов. При взятии Ниеншанца без штурма была захвачена вся артиллерия: 55 бомб, 195 бочек пороха, много ядер и картечи.

После взятия Ниеншанца Брюс принимает участие в военном совете, собранном для решения вопроса: «…тот ли шанец крепить, или иное место удобное искать (понеже оный мал, далеко от моря, и место не гораздо крепко от натуры), в котором положено искать новаго места, и по нескольких днях найдено к тому удобное место остров, который назывался Мост Еланд (т. е. Веселый остров), где 16 день мая… крепость заложена и именована Санктпетербург».

Так, 16 (27) мая 1703 года был принят указ об основании города, ставшего впоследствии новой столицей России. Губернатором Санкт-Петербурга стал А. Д. Меншиков. Комендантом полковник Рен — барон Карл Эвальд Магнусович Ренне (1663–1716). Назначение произошло в день освящения новой крепости, 29 июня 1703 года.

На этом посту, в должности обер-коменданта, 20 мая 1704 года полковника Рена сменил брат Якова Вилимовича генерал-майор Роман Брюс.

После участия в военном совете, решившем судьбу Санкт-Петербурга, Я. В. Брюс весной 1704 года распоряжался доставкой из Петербурга и Шлиссельбурга под Нарву осадной артиллерии. При осаде Нарвы артиллерия Брюса состояла из девятнадцати 24-фунтовых, двадцати двух 18-фунтовых, тринадцати 12-фунтовых, двенадцати 3-фунтовых, двух 36-фунтовых, семи малых мортир и одной пудовой гаубицы. Во время осады Нарвы 1704 года по городу было выпущено 10 003 пуда пороха, 12 358 ядер, 5714 бомб. Артиллерийский обстрел Нарвы продолжался десять дней. В результате были пробиты многочисленные бреши и частично выведена из строя крепостная артиллерия, что и обеспечило успешный штурм крепости 9 августа.

А десять дней спустя, когда «Его Величество из Нарвы путь свой восприял в Дерпт со всеми министрами и генералитетом для показания им оной Дерптской фортеции (незадолго перед тем взятой Шереметевым), Брюс в числе прочих сопровождал Государя и после нескольких дней пребывания в Дерпте со всеми прочими отпущен в Нарву, где он, как кажется, тогда же получил загородное место, на котором начал обзаводиться кое-каким хозяйством».

По всей вероятности, в ноябре, при посещении Нарвы Петром, Я. В. Брюс получает назначение исполнять обязанности генерал-фельдцейхмейстера — командующего войсками артиллерии. Формально эта должность оставалась за находившимся с 1700 года в шведском плену имеретинским царевичем Александром Арчилловичем, который в 1711 году скончался, после чего Яков Брюс был утвержден генерал-фельдцейхмейстером.

Первым распоряжением генерал-фельдцейхмейстеру Брюсу Петр 17 ноября 1704 года приказывает прибавить в Нарву и Петербург по семи тысяч 3-пудовых и по семи тысяч 9-пудовых бомб, да по 400 выстрелов пороха и умножить личный состав артиллерии до 600 человек, из них 200 человек в поле. 23 марта 1705 года Брюс писал из Москвы Петру в Воронеж: «…заготовил пороху на 50 000 чел. По 300 выстрелов на каждого, ни коим образом не возможно, потому что выйдет более 23 000 пуд, а у нас всего пушечнаго только 1500 пуд. Постараюсь изготовить, хотя по 100 выстрелов. Большее горе — мало денег».

Затем он выезжает в Смоленск для снаряжения и отправки армии в Полоцк, куда на защиту от шведов союзника Петра польского короля Августа II шла русская армия численностью в 40 тысяч пехоты и 20 тысяч конницы.

М. Д. Хмыров приводит информацию о донесении от 15 июля 1705 года цесарского резидента Тийера, жившего тогда в Москве. В этом сообщении, как выражается Хмыров, резидент баснословит, что при армии, выдвинутой в Полоцк, было до трех тысяч орудий. Цифра явно завышена, но само это обстоятельство говорит о том, какой грозной силой стала артиллерия Я. В. Брюса к 1705 году.

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Брюс и вечные часы (продолжение)

Вот он разобрал часы и начал мудрить. Дня три проработал — ничего не выходит. Приходят министры:

— Сделал, спрашивают, солдата?

А немец сердится:

— Я, говорит, не волшебник, чтобы в такой короткий срок солдата сделать.

Ну, министры говорят:

— Ладно, делай, не станем мешать, — и пошли…

А немцу не везет: никак не может потрафить в точку. Не спорится дело… Начал по-своему механизм переделывать. А толку нет. Кушанье каждый день хорошее: курятина, поросятина, индюшатина, разные там супы да макароны. Ну, и вина вдоволь. Вот прошел месяц, идет сама Екатерина.

— Ну что, сделал? — спрашивает.

Тут немец и признался:

— Никак, говорит, не могу поставить на точку зрения.

Вот Екатерина видит, что зря была ее затея, и говорит:

— Не надо делать солдата, собери часы, как они были.

— Это можно, — говорит немец.

А какое там «можно»! Три недели собирал, и ничего не вышло. А потому и не вышло, что он брюсовские пружины изломал, винты изломал, колеса искалечил, маятник тоже испортил. А которые сам сделал пружины — они не годятся, ломаются. Видят министры: не выходит у немца дело. Докладывают царице.

— В шею, говорит, немца, а найдите такого, который мог бы собрать часы.

Вот взяли немца за рукав, вывели за ворота, да и дали по шее. Он и полетел торчмя головой. После того многие мастера приходили. Посмотрят, понюхают и отворотят морду, не по зубам кушанье. Но все же отыскался один такой русский разудалый молодец — у хозяина в подмастерьях служил. И взял он на себя такую отвагу, чтобы часы в полный порядок привести.

— Все, говорит, в лучшем виде исполню, только чтобы мне награда царская была и чтобы харчи хорошие.

Министры и рады:

— Все будет, и награду деньгами дадим, и золотую медаль, только собери часы. А насчет харча, говорят, не беспокойся.

Вот и принялся тот мастер работать. И стучит, и гремит, и пилит, и молоточком постукивает, и припаивает, и меха у него горят — жар раздувают… И на весь дворец напустил дыму, копоти этой. Вот приходят министры. Видят — суетится человек, работа так и кипит у него.

— Вот, говорят меж собой, мастер так мастер, не сравнять с немцем.

— Ну, как? — спрашивают. — Подвигается?

А тот и говорит:

— У нас подвинется. Мы, говорит, знаем дело. Тут, говорит, разве такая пружина нужна? А колесо? Нешто это колесо? Это лабуда, а не колесо.

А министры одобряют его:

— Это, говорят меж собой, настоящий спец.

Тут сейчас один министр побежал, припер ему бутылку вина:

— Пей, говорит, на доброе здоровье!

Ну, тому это и на руку — высосал всю бутылку. В башке зашумело, он и давай свою специальность оказывать: чего немец не успел изломать, так он докончил… А министры бегут к царице:

— Так и так, докладывают, очень хорошего мастера мы отыскали: работа так и кипит. Часы скоро готовы будут.

Царица и рада.

— Ну и слава Богу, — говорит.

А этот «хороший мастер» стучал, стучал молотком, видит: дело не подвигается вперед, и не знает, что тут делать, как тут быть, как тут горю подсобить. По его расчетам, дело пустяковое, а примется собирать часы — ничего не выходит. И сам он за этой работой обалдел и стоит истукан-истуканом, на эти винты, гайки да колеса смотрит, бельмы свои вытаращил…

 

Руководство артиллерией

Фактически после взятия Нотебурга в 1702 году в России начинает свой победный путь новая русская артиллерия, кардинально преобразованная, а лучше сказать, созданная Я. В. Брюсом.

К тому времени артиллерийское дело в передовых странах Европы, особенно в Швеции, достигло очень высокого уровня. В конце XVII века было покончено с цеховой организацией артиллерии, началось промышленное производство на мануфактурах орудий и ядер. Артиллерия, окончательно введенная в состав армии, признавалась особым родом войск, и для нее открывались широкие возможности развития. Были унифицированы калибры артиллерийских орудий, значительно снижен их вес, улучшена конструкция лафетов. Благодаря этому значительно повысилась подвижность артиллерии. Тогда же получили распространение зарядные пороховые рубки, картузы, картечи. Произошло разделение артиллерии на тяжелую и легкую, чем были заложены основы тактики полевой артиллерии. Начали формироваться научные основы развития артиллерийского дела. Все это повысило в значительной мере очевидную мощь этого рода войск.

Россия же в этом направлении значительно отставала.

Русская артиллерия — «пушечный наряд» — комплектовалась личным составом аналогично стрелецким полкам: за свою службу пушкари получали денежное и хлебное жалованье или земельный надел. Служба пушкарей была наследственной. Подобно стрельцам, пушкари в свободное от службы время занимались торговлей и ремеслами. В военное время для обслуживания пушечного наряда привлекались дополнительно ратные люди, набранные от тяглового населения. Вся русская артиллерия подразделялась на «городовой наряд» (осадные и крепостные орудия) и «полковой наряд» (легкая и тяжелая полевая артиллерия). В составе полевой артиллерии выделяли «полковую», то есть приданную пехотным, стрелецким и солдатским полкам.

После разработки в 1621 году Устава ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки А. М. Радышевского началось усовершенствование старой русской артиллерии русскими мастерами. В XVII веке последними практически были решены проблемы создания нарезных и казнозарядных артиллерийских орудий. На русских мануфактурах в 1690-е годы проводятся попытки заменить и одновременно привести в единую систему их типы и калибры. И все же русская артиллерия в целом представляла собой разнотипную и разнокалиберную массу. Орудия были тяжелыми и вследствие этого малоподвижными. Дальность стрельбы и скорострельность русских орудий были незначительны. В войсках находилось большое количество орудий явно устаревших конструкций, некоторые из них были созданы еще в XVI веке.

Необходимость создания новой мощной артиллерии русский царь прекрасно осознавал. Брюсу в этом отводилась первостепенная роль. Обширные теоретические знания, особенно в области математики, пристальное знакомство с материальной частью артиллерии в Вулвическом арсенале в Англии в 1698 году, а также длительный боевой опыт позволили Я. В. Брюсу осуществить глубокие преобразования в области артиллерии.

Одной из важнейших проблем, стоявших перед воюющей со шведами Россией, была проблема обеспечения русской армии единообразным и надежным оружием. Для решения этой задачи Брюс разработал единую систему измерения всех частей артиллерийских орудий, в основу которой был положен калибр орудия. Им же были разработаны и введены в практику русская артиллерийская шкала и артиллерийский вес. Шкала представляла собой металлическую линейку, на которой были нарезаны диаметры каменных и чугунных ядер, соответствовавшие определенным линейным калибрам. Этот инструмент служил основной мерой не только при проектировании, но и при проверке готовых орудий и снарядов. Кроме металлической линейки в качестве проверочных инструментов применялись кружала и циркули. Одновременно Я. В. Брюс ввел понятие об артиллерийском весе, при помощи которого определялись калибры орудий и снарядов. За единицу измерения был принят вес чугунного ядра диаметром в два английских дюйма (5,08 сантиметра), вес составлял 1,2 торгового русского фунта. Этот вес получил наименование артиллерийского фунта, а ядро названо однофунтовым. Для разрывных полых снарядов был принят торговый вес.

Исполняя обязанности генерал-фельдцейхмейстера, Я. В. Брюс вникал во все процессы производства материальной части артиллерии, неукоснительно требуя единообразия в изготовлении не только орудий и снарядов, но также и лафетов, станков и даже колес к ним. Образцовые варианты их хранились в Приказе артиллерии. Те же требования он предъявлял и к производству стрелкового оружия. С принятием на вооружение в 1715 году штатных образцов ружей и пистолетов были введены и контрольно-измерительные инструменты. Для соблюдения точности калибра — медный эталонный цилиндр. Контроль за длиной стволов пехотных ружей и драгунских пистолетов осуществлялся при помощи деревянных шаблонов с печатью самого генерал-фельдцейхмейстера.

Я. В. Брюс принимал активное участие в разработке новых образцов вооружения. Известны его опыты над различными формами зарядных камор, в том числе и над вариантами так называемых бутель-камор, приведшие к проекту конической каморы для гаубицы с длиной ствола в 10 калибров, то есть удлиненной, что дало основание некоторым историкам материальной части артиллерии считать ее прообразом единорогов.

Опыты велись и с целью увеличения дальности стрельбы из орудий (гаубиц и мортир), в боекомплект которых входили разрывные снаряды.

Для повышения огневой мощи пехотных и драгунских полков с 1705 года разрабатываются различные варианты ручных мортирок. Брюс постоянно наблюдает за ходом этих работ, требуя, чтобы приклад у «мортирца» был как у фузей, для удобства стрельбы из него.

Приказ артиллерии стал преемником Пушкарского приказа. Наиболее вероятной датой образования Приказа артиллерии следует считать 26 июня 1701 года, когда во Вседневной книге Пушкарского приказа впервые официально упоминается Приказ артиллерии.

Личный состав приказа состоял из дьяков и подьячих. Подьячие разделялись на три категории — старых, средних и молодых, каждый из них возглавлял тот или иной отдел (повытье). Кроме них в распоряжении приказа были так называемые царедворцы — стольники, дворяне, стряпчие, жильцы, которые выполняли отдельные поручения. Денежной казной ведали бурмистры, а учетом и расходом артиллерийских припасов — целовальники. До 1712 года, по-видимому, никакого постоянного штата приказа не было, так как число его членов в разные годы было непостоянным. По штату 1712 года было определено иметь в Приказе артиллерии одного дьяка и 24 подьячих.

В ведении приказа находились: личный состав артиллерии; артиллерийские школы; полковая, полевая и осадная артиллерия; средства тяги артиллерии; артиллерийское производство; инженеры (саперы); колокольное дело и Гражданская типография (с 1706 года). Приказ также занимался вопросами обеспечения вооружением и боеприпасами всех войск. Кроме того, в его функции входило судебное разбирательство над личным составом.

Несмотря на наличие помощников, Брюс, как глава приказа, подробно вникал в его работу. Даже находясь в военных походах, он продолжал действенно управлять вверенным ему ведомством. Без его участия не решался ни один вопрос, который находился в компетенции приказа, вплоть до самых незначительных. Я. В. Брюсу посылались копии всех указов, отчеты о производстве вооружения, ведомости о наличии и расходе артиллерийских припасов, списки личного состава и росписи на выдачу денежного жалованья и хлебного довольствия, одним словом, все документы, требовавшие его решения.

Параллельно с Приказом артиллерии существовал еще один административный орган — Походная артиллерийская канцелярия, которая была создана при генерал-фельдцейхмейстере только на время ведения военных действий, когда он находился в походе. Первые упоминания о существовании канцелярии относятся к 1705 году. Штат ее состоял из трех человек: одного старого и двух молодых подьячих. До окончания Гродненской операции (1706) канцелярия упоминается под названием «Походная артиллерия в Гродне» или «Приказ воинский походный артиллерии».

С переездом Брюса в Санкт-Петербург в 1714 году его Походная канцелярия становится стационарной. Приказ артиллерии был разделен на две части — Московскую и Петербургскую. За первой осталось название Приказа артиллерии, вторая получила наименование Артиллерийская канцелярия. Постепенно с переводом центральных учреждений в Санкт-Петербург роль Артиллерийской канцелярии возрастает. Она становится фактически главной, а Приказ артиллерии — второстепенным административным органом.

Существование параллельно двух высших артиллерийских учреждений ничем не было оправдано и вносило лишь путаницу в организацию производства вооружения. В 1723 году управление артиллерийским ведомством было реорганизовано. Главным административным органом стала Главная артиллерийская канцелярия во главе с президентом генерал-фельдцейхмейстером Я. В. Брюсом, который оставался им до своей добровольной отставки в 1726 году.

Я. В. Брюс в поисках усовершенствования артиллерии во многом опирался на знание и опыт специалистов, среди которых необходимо отметить «капитана на Москве» Якова Шперейтора. Выражаясь современным языком, он был техническим руководителем Московского пушечного двора. В первое десятилетие Северной войны именно этот двор стал своего рода лабораторией нового конструирования вооружения. Образцы вооружения, показавшие удовлетворительные результаты при испытаниях на пушечном дворе, либо в единичном экземпляре, либо опытными партиями отсылались «в поход» или в Санкт-Петербург, где проходили дальнейшие испытания в боевой обстановке.

Многочисленные справедливые нарекания военачальников на плохое качество лафетов, станков, роспусков и артиллерийской принадлежности принуждали начальника артиллерийского ведомства обратить пристальное внимание не только на их устройство, но и качество материала, из которого они изготавливались. Брюс обстоятельно разъясняет в письме Ф. Ю. Ромодановскому, в какое время года следует заготавливать лес для артиллерии и как его хранить. «Уведомлен я от тебя, государь, чрез писание, что дубовый лес на пушечные станы и колеса по росписи изготовлен нынешним летним временем. И тот, государь, лес к артиллерии делам будет не прочен. И ты, государь, оный лес по той росписи повели изготовить в декабре месяце и вывесть к Москве зимою. А водою ево не сгонять, дабы к оным делам был крепок и походам прочен». И в качестве приписки Я. В. Брюс разъясняет: «В познание тебе для чего летней лес нездоров. Когда отсекается и в середке остается сок, и от того гниет. А в зимнее время оной сок входит в коре, и такое дерево всегда бывает здорово».

Низкое качество шанцевого инструмента — лопаток, кирок, мотыг, которые являлись в то время дополнением артиллерийской принадлежности, заставляет главу артиллерии заняться и этой проблемой. Рассмотрев все предложенные виды кирок, мотыг и лопаток, Я. В. Брюс остановился на шведских образцах. Он потребовал, чтобы их образцовые варианты сделал шведский кузнец, только дополнительно для прочности на концах металлических частей «наварил уклад или сталь».

В поле зрения Брюса находилась и форма одежды пушкарей. По-видимому, он справедливо полагал, что единообразный военный костюм — еще одна мера в организационном строительстве полевой артиллерии. Поэтому даже галстуки должны были быть сделаны по единому образцу, который Брюс прислал в приказ из похода.

Как глава артиллерии, Брюс пытался ввести строгую отчетность в приеме и отпуске артиллерийских припасов и установить сроки их доставки, ужесточив наказание за любое нарушение.

Немаловажной частью деятельности Брюса в качестве главы Артиллерийского приказа было непосредственное его участие в изготовлении артиллерийского знамени и литавренной коляски — главных регалий русской артиллерии, которые делались в 1706 году по чертежу и описанию самого Брюса.

Вот полное описание этого знамени: «Большое знамя надобно быть из белой камки (шелковая узорчатая ткань). Ширина тому знамени три аршина с четвертью, длина три аршина. То знамя сделать велено против чертежу. Пушке надобно быть желтой, а станок красный, орел черный. А положено то знамя писать письмом, которой живописец сам может лутче написать, чтоб сделать хорошим письмом. И к литаврам завеси из белой ж камки, ширина семь четвертей, длина пять четвертей. Орел черный, коруна желтая. Писать такою фарбаю (краской), которой самою лутчею может знать живописец. Бахрома: шелк белый и красный, и лазоревый».

Эмблематика, изображенная на знамени: в центре — желтая пушка на красном лафете, а под ним орел с распростертыми крыльями — воспроизводилась впоследствии на всех артиллерийских знаменах XVIII века, в той же цветовой гамме.

Я. В. Брюс внимательно следил за изготовлением знамени и литавренной коляски, торопил со сроками, прекрасно понимая, как важно будет иметь артиллерии собственные регалии в походе.

Артиллерийское знамя и литавренная коляска 1706 года — единственные артиллерийские регалии, имена создателей которых сохранились. Знамя кроил Е. П. Зыбин, расписывали полотнище смоленские иконописцы Иван Андреев и Гаврила Степанов, копье к древку делал киевский мещанин Петр Федоров.

Литавренную коляску сделал по заданию Я. В. Брюса колесный мастер Томас Боуман, он же и «учинил на ней резьбу». Помогал ему станочный ученик Ингерманландской канцелярии Козьма Михайлов. Для украшения ее отдельными резными фигурами были привлечены киевские мастера-резчики — Иван, который вырезал государственный герб, и Юрий Бербар, изготовивший фигуру орла и двух «левиков» (львов). Живописные работы выполнял киевский живописец Афанасий Мартусков.

Наличие литавр требовало присутствия специального воинского чина — литаврщика. Строевой мундир литаврщика в 1706 году тоже был сделан «по Брюсову образцу»: кафтан и штаны были из малинового сукна; воротник и обшлага кафтана — из василькового сукна; галуны серебряные; весь кафтан украшен вышитыми золотом и серебром гербами; пуговицы обтянуты серебром; сапоги немецкие; шапка расшита золотыми и серебряными нитями; епанча из сукна василькового цвета. Кроме того, литаврщику полагались перчатки.

Ни в одной области военного дела не стремились к реформированию так, как в артиллерии.

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Брюс и вечные часы (окончание)

Оно и понятно. Брюс над этими часами 10 лет мозговал, а этот чертогон за месяц захотел в порядок привести их. А главное — не тот состав у него в голове был… У Брюса-то ум какой был? Один на всю Россию… Ну, может, Петр Первый превышал его. Да и как сказать? В одном-то деле и превышал, а в другом не доходил… Ну, а у этого похвальбишки какой-такой ум? Глупость одна. А раз в башке нет, из… спины не достанешь: спина есть спина — такой и почет ей. Вот в чем тут дело.

А министрам не терпится, хочется, чтобы он поскорее собрал часы. Идут к нему. А тот уже оделся, инструменты сложил в сумку — собрался уходить.

— Ну, как? — спрашивают министры.

— Хитра механика! — говорит хваленый мастер. — Тут, говорит, и сам черт ничего не поделает, а уж где мне: мое дело маленькое.

Тут министры и приступили к нему:

— А как же, говорят, подлая твоя душа, ты хвалился, что сделаешь?

А он отвечает:

— Что ж из того, что хвалился? Спервоначала, говорит, я думал, что штука тут не важная, а на поверку вышло — не нашего ума это дело.

Тут один министр развернулся — бац его в ухо! Тот и завертелся кубарем. А другой министр вцепился ему в волосья и давай таскать. И принялись они тут вдвоем разделывать своего «спеца»: один за патлы теребит, другой то в ухо засмолит, то по зубам стебанет… И невмочь стало мастеру, и тут заорал он на все горло:

— Караул! Убивают!

И вышел переполох на весь дворец. Бежит царица, бегут генералы.

— Что это такое? — спрашивает царица. — За что бьете мастера?

А министры говорят:

— Его, подлеца, убить мало! Нешто, говорят, это мастер? Это мазурик, он и нас, и вас обманул, с первого раза обнадежил, соберу, мол, часы, а теперь пошел на попятную, «не моего, говорит, ума дело».

— Ну, хорошо, — говорит царица. — Я это дело разберу, — и приказала взять мастера под арест.

И посадили этого поганца за решетку. Потом такое определение сделала Екатерина: министров со службы вон, а мастеру дать сто розог. Ну, разложили его степенство и нарисовали ему на спине разгонами и маятники, и пружины, и колеса, потом с зашейным маршем проводили из дворца. Так он, словно окаянный, бросился бежать, как будто собака бешеная гналась за ним. И после такой прокламации баста хвалиться, только одно и знал: «Наше дело маленькое». Вот как градусник понизился! А то «я» да «мы». А что такое «я»? Прохвост, и больше ничего. Только людям голову морочить можешь. Много таких «спецов» — свиньям хвосты закручивать! А ежели ты не брешешь языком, а с умом дело свое делаешь, то ты и есть настоящий спец. И цена тебе настоящая. Тоже вот и с брюсовскими часами: ну как можно было их разбирать да исправлять, ежели ты ихнее устройство не знаешь? После-то Екатерина каялась, сколько потом выписывала она этих мастеров! Только результату не вышло настоящего. Да и как ему выйти-то? Ведь каждый по-своему крутил, завинчивал, да молотком постукивал… Ну и докрутились, достучались — всё изломали, исковеркали, и уж понять нельзя было — часы ли это были или еще какая машина. И лежали, лежали эти пружины да колеса, да и выбросили их, чтобы глаза не мозолили. После-то ученые кинулись их искать, да где найдешь, ежели от них и звания не осталось? Человек столько ума положил, а тут такое хамское обращение. Вот и толкуют: «Брюс», «Брюс»…

Ну, Брюс-то, Брюс, а вот мы-то и не можем ценить его… Ну, что осталось после него? Всё изломали, всё испакостили. Вот только Сухаревская башня осталась, да, говорят, еще книги. Только говорят, а доподлинно-то не знают…

Записано в Москве в августе 1924 г.;рассказывал рабочий-штукатур Егор Степанович Пахомов.

 

Артиллерийские школы

Зная о потребности России в подготовленных и обученных специалистах, Я. В. Брюс активно участвует в создании первых таких школ. Причем он, в качестве руководителя артиллерийского ведомства, постоянно следит за состоянием обучения в школах и их материальным обеспечением. Так, например, 17 декабря 1708 года Козлов и Павлов донесли Брюсу, что «школьные ученики, которые учатца вынженерной школе, у инженера Петра Грана, просили слезно: оный де инженер, тому ныне другой год науке учит малое число, и за детми его ездили в денщиках, и всяку домовную работу работают».

Еще в 1698 году при Пушкарском приказе в Москве была основана школа «цыфири и землемерия» (то есть геометрии), где пушкарскому делу учеников обучал мастер Иван Зерцалов. Эта школа действовала под присмотром дьяка Пушкарского приказа А. А. Виниуса. Однако в 1699 году школа сгорела во время большого июльского пожара.

В 1699 году в Москве открылась Пушкарская школа A. А. Вейде. Одновременно с ней начала работать Артиллерийская школа при бомбардирской роте Преображенского полка. Одним из активных организаторов этих школ являлся Я. В. Брюс.

В 1701 году Пушкарская школа Вейде была преобразована в Артиллерийскую. В указе об учреждении школ говорилось: «…велено на новом пушечном дворе построить деревянные школы и в тех школах учить пушкарских и иных посторонних чинов людей детей их словесной и письменной грамоте и цифири и иной инженерной науке, а выучась, без указа с Москвы не съехать, также в иной чин, кроме артиллерии не отлучаться».

В январе 1701 года почти одновременно со Школой математических и навигацких наук была открыта возрожденная Московская пушкарская школа (Новая пушечная, или Артиллерийская школа). Размешалась она на Новом пушечном дворе. В 1703 году Виниус впал у царя в немилость, и школа осталась без присмотра. Кураторство над ней было передано новому начальнику Приказа артиллерии Я. В. Брюсу, немало сделавшему для закупки инструментов, приборов и учебных пособий для Математической навигационной школы как за границей, так и в самой России. Таким образом, Артиллерийская школа возникла не на пустом месте. По мнению B. А. Ковригиной, именно Пушкарская школа конца XVII века стала основой для Артиллерийской, а затем Инженерной школ.

Учебная программа Артиллерийской школы не ограничивалась, как раньше, обучением пушкарских детей чтению, письму, цифири (арифметики) и землемерию. Теперь эти науки постигали в «Нижней» (Цифирной и Словесной) школе. К изучаемым предметам в «Верхней» школе, благодаря Я. В. Брюсу, добавились тригонометрия, «артиллерия», черчение и «инженерная наука». Причем последнюю поручено было преподавать в 1704 году иноземцу на русской службе капитан-инженеру П. Грану. Для артиллерийской практики, обучения стрельбе по целям и скорой стрельбе из пушек и мортир школа получала с Московского пушечного двора порох, боеприпасы, фитили, пыжи и другое артиллерийское снаряжение.

Школа располагалась на Новом пушечном дворе до 1707 года, когда из-за строительства оборонительных сооружений вокруг Китай-города и Московского Кремля руководитель фортификационных работ капитан Преображенского полка В. Д. Корчмин «согнал» ее на Суздальское подворье. Благодаря настойчивым напоминаниям Брюса в 1706 году здание школы было отремонтировано. Если в 1701 году в школе обучалось 180 человек, то к концу 1704 года в ней было уже 300 учеников.

В условиях военного времени Я. В. Брюс не мог лично руководить школой, но посредством переписки с Приказом артиллерии старался контролировать ее деятельность.

Брюс следил, чтобы учебный процесс в школе шел нормально и ученики осваивали не только теорию, но и приобретали практические навыки. Он рекомендовал Н. П. Павлову отобрать из школьных учеников человек пять-шесть, хорошо успевающих по геометрии и фортификации, и «отдать их в науку Шперейтеру, чтобы он научил их не только чертить, но и стрелять особенно бомбами». Одним словом, чтобы «научил подлинному своему делу».

Знаменательно отношение главы артиллерийского ведомства к проблеме профессионального обучения. Узнав, что несколько учеников словесной школы бежали и записались в солдаты, Брюс потребовал от Ф. Ю. Ромодановского разыскать их и, наказав, отправить обратно в школу. «Нужды в них (как в учениках), — писал Яков Вилимович князю-кесарю, — больше есть, нежели в солдатах. Понеже всякий крестьянин может быть в солдатех, а не пушкарем».

Особо заботил Якова Вилимовича и подбор кадров для Артиллерийской школы. Грамотных специалистов катастрофически не хватало не только в учебных заведениях, но и в государственных учреждениях, в армии и на флоте. К сожалению, имевшиеся при школе преподаватели были далеки от идеала. Несколько писем Я. В. Брюс посвятил учителю арифметики в Артиллерийской школе С. Печорину. В мае 1706 года дьяк Приказа артиллерии Н. П. Павлов написал Я. В. Брюсу: «Цыфирной науки учитель, который взят из Математической школы, Спиридон Печорин, для учения школьных учеников учинился во пьянстве, и за то ему было дано поучение, бит батоги. И по се число он, Спиридон, от пьянства не лишился и в школу приходит изретко и в учении тем ученикам есть немалая остановка».

Понятно, что без учителя арифметики полноценно проводить занятия было невозможно. К нерадивому педагогу были применены методы дисциплинарного воздействия, которые не возымели действия — «бит батоги, а от пьянства не лишился». Тогда Я. В. Брюс в письме Н. П. Павлову распорядился: «И ты ево вели, сковав, в школе держать непрестанно, чтоб в учении учеников остановки не было».

Н. П. Павлов сообщил Брюсу, что «школьный учитель Спиридон… сыскан и скован». Неизвестно, водили ли Печорина на занятия скованного либо же он представал перед учениками без кандалов, однако в течение трех недель занятия шли успешно. Тем не менее в августе «зеленый змий» вновь одолел педагога и он умудрился учинить в школе какое-то «бесчинство» и «неистовство». Брюс узнал об этом от посторонних людей. Разуверившись в своих воспитательных методах, Яков Вилимович велел Н. П. Павлову не только не пускать С. Печорина в школу, но и на двор, а жалованье ему на 1706 год не выдавать. Брюс предложил заменить его кем-либо из учеников или сыном П. Грана. Брюс особо подчеркивал, чтобы новый учитель мог свободно разговаривать и вести обучение на русском языке. Вероятно, младший Гран не вполне отвечал этим требованиям, и на место С. Печорина, которого в том же году алкоголь свел в могилу, учителем был взят «Верхней школы» (то есть из старших классов) ученик Михаил Борисов «для того что по свидетельству той науки… достоин».

В июне 1706 года «директор» Артиллерийской школы П. Гран подал жалобу на подьячего Т. Кудрявцева, что тот не дает для школы ни чернил, ни бумаги. И однажды из-за этого в течение трех недель не было занятий. Кроме того, он же не разрешает чинить школу «где худые места».

За эти «бесчинства» Я. В. Брюс выговорил приказному дьяку: «При отъезде своем (в поход. — А. Ф.) приказал я ему (Кудрявцеву. — А. Ф), чтоб он в деле оному ж учителю никакой остановки не чинил. И тебе велеть Кудрявцеву у хоромного строения все худые места починивать. Також для учения оных учеников чернил и бумаги давать неотложно, чтоб за тем во учении остановки никакой не было ж. И надлежало бы тебе самому над школою присматривать, чтоб мне таких бездельных докук не было».

В 1706 году в связи с нехваткой профессиональных кадров в армии Петр I издал распоряжение о немедленной отправке в действующую армию школьных учеников, которые прошли или заканчивают обучение.

В соответствии с указом государя Я. В. Брюс в августе отдал Н. П. Павлову распоряжения о присылке учеников в поход: «Которые ученики выйдут из науки у Грана, и ты, о науке их изяв у мастера скаску, буде они подлинно изучены, и тех учеников присылай ко мне немедленно. Також отпиши в Берлин к Алексееву, который там остался, чтоб писал немедленно, чему он изучался. И буде подлинно науку принял, что ему преж сего повелено учить, дабы ехал к Москве не мешкав, а лутчей, чтоб на Киев, и явился б у меня».

Вскоре начальник артиллерии получил ответ, в котором содержался список учеников, которые, по словам П. Грана, «изучались» артиллерийскому делу, проходят «инженерную науку» и могут быть присланы в поход. Это были два бомбардира — Алексей Головачев и Василий Наумов, а также Михайло Борисов.

В конце того же месяца Я. В. Брюс, повторяя почти дословно царский указ, написал в Приказ артиллерии о присылке в поход «школьных учеников и бомбардиров, которые выучились геометрии и артиллерии, пушечным и мортирным чертежам кроме тех, которые малолетки». Однако в конце письма напоминал дьяку: «А достальные непрестанно были б в науке, и посмотри в нижних Цифирной и Словесной школах за мастерами сам».

Подобная же Артиллерийская школа была учреждена в Санкт-Петербурге в 1721 году.

Наряду с артиллерийскими школами были учреждены и школы инженерные. В Москве — в 1712 году, в Санкт-Петербурге — в 1719 году (инженерная рота). В 1723 году эти инженерные школы были объединены в одну — в Санкт-Петербурге.

 

Первые результаты преобразований в артиллерии

В первые годы Северной войны, несмотря на определенные трудности с финансированием, подбором учителей, наличием учебных пособий, артиллерийские и пушкарские школы стали настоящей кузницей профессиональных кадров для действующей армии.

Был сформирован артиллерийский полк, объединивший полевую артиллерию. Сама же артиллерия становится самостоятельным родом войск. До этого артиллеристы (бомбардиры) только придавались пехотным частям.

В русской армии вводится конная артиллерия. На вооружение драгунских полков стали поступать пушки и мортиры, расчеты полковых пушек были посажены на лошадей. В этом Россия опередила Западную Европу на полстолетия. Конная артиллерия на Западе впервые будет введена в прусской армии Фридриха Великого в 1759 году.

В российской артиллерии вводится четкое разделение орудий на три вида — пушки, гаубицы и мортиры. Каждый вид орудий имел строго установленные калибры. Пушки отливались 3-х, 6-ти, 8-ми, 12-ти, 18-ти и 24-фунтового калибра; гаубицы ;, 1 и 2-х пудового калибра; мортиры 6-фунтового, 1, 2-х, 3-х, 5-ти и 9-пудового калибра. Были разработаны и разосланы на заводы чертежи для каждого установленного образца орудий. Отливка орудий производилась в точном соответствии с чертежами, составленными Брюсом. Окончательное установление артиллерийской шкалы калибров произошло в 1705 году.

Артиллерия получила четкое подразделение на полевую, полковую, осадную и крепостную, что обеспечивало более широкие возможности ее тактического использования. На вооружении полковой артиллерии состояла 3-фунтовая пушка и 6-фунтовая мортира. В каждом пехотном и драгунском полку имелось по две 3-фунтовые пушки и четыре 6-фунтовые мортиры. Последние располагались на боевой оси по обеим сторонам пушки и предназначались для усиления ее картечного огня. В полевую артиллерию входили 6-ти, 8-ми и 12-фунтовые пушки, 1 и ;-пудовые гаубицы, 1 и 2-пудовые мортиры. Осадная артиллерия состояла из орудий наиболее мощных калибров: 18-ти и 24-фунтовых пушек, 3-х, 5-ти и 9-пудовых мортир. Крепостная артиллерия имела орудия различного калибра, обычно в нее входили 3-х, 6-ти, 12-ти, 18-ти и 24-фунтовые пушки, 6-фунтовые, 1, 2-х и 5-пудовые мортиры, ;, 1 и 2-пудовые гаубицы.

Были значительно облегчены артиллерийские орудия, особенно орудия полковой и полевой артиллерии. Так, 3-фунтовая пушка, весившая раньше около 15 пудов, была облегчена на шесть пудов, вес 6-фунтовой полевой пушки уменьшен с 45 до 36 пудов.

Я. В. Брюсом было улучшено устройство лафетов. Это было связано с использованием пушек на марше — лафеты и колеса должны были выдерживать далекие переходы по бездорожью. В то же время в сражениях пушка должна была быть маневренной, а значит, лафет нужен был не очень громоздкий с надежными колесами. Как показали события Северной войны, эта проблема Брюсом была успешно решена.

На вооружение теперь поступали новые виды артиллерийских снарядов (чугунная картечь, зажигательные снаряды и др.). Для перевозки боеприпасов впервые вводились двухколесные зарядные ящики. Все это увеличило мобильность армии.

Главным источником познаний Брюса в этой сфере были разработки по артиллерийскому делу, к тому времени опубликованные. Об одном из изданий хотелось бы рассказать более подробно. Это учебник Э. Брауна «Новейшее основание и практика артиллерии», изданный в Гданьске в 1687 году.

В этой книге даны теоретические основы артиллерийского дела по классификации пушек и ядер, расчеты по определению угла прицеливания в зависимости от калибра, расстояния и высоты положения пушки. Даются практические советы по использованию полевых орудий.

Автор разъясняет, как возможно производить стрельбу не обученным геометрии (землемерии) пушкарям, дает практические советы при стрельбе разными ядрами (каменными, железными, свинцовыми) с расчетами масштабов для точности стрельбы, при использовании разного калибра пушек и мортир.

В книге содержатся описания составляющих порох элементов, способы обнаружения в земле селитры и ее приготовления для использования при создании пороха, подробно характеризуются различные пороховые составы и рецепты, где применяются селитра, сера и уголь, рассказывается об изготовлении «светящихся и дождевых ядер», применяемых для фейерверков.

В учебнике представлены составы ручных гранат, зажигательных и дымовых ядер, «потешных» ядер с бегающим по земле и воде огнем и даже даются пояснения, «как именной огонь делать». Также здесь содержатся сведения об устройстве фейерверков и салютов на различных увеселениях. Книга сопровождена приложениями, в которых приводятся не только расчеты, но и изображения различных видов орудий, ядер, гранат и устройств для фейерверков.

Во многом эта книга стала настольной для исполняющего обязанности генерал-фельдцейхмейстера Я. В. Брюса, поэтому и были очевидны успехи преобразований в российской артиллерии.

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Как Брюс из старого человека молодого сделал

В Сухаревой башне жил этот Брюс. Ну, тут только банки стояли с разными составами да подзорные трубы, а главная мастерская у него была в подземелье — там и работал по ночам. Мастер на всё был. Вот раз взял, да и сделал горничную из цветов. Настоящая девушка была: комнату убирала, кофий подавала, только говорить не могла. Приходит царь Петр Великий.

— Хороша, говорит, у тебя служанка, только одно плохо — не говорит. Немая, что ли? — спрашивает.

А Брюс говорит:

— Да ведь она нерожденная. Я, говорит, из цветов ее сделал.

А царь не верит:

— Полно, говорит, языком трепать, мыслимое ли это дело?

— Ну, говорит Брюс, смотри!

Вынул из головы служанки булавку, она вся рассыпалась цветами. Царь и смотрит, дескать, что это за чудо такое?

— Как, говорит, ты этого добился?

— Наукой, — говорит Брюс.

— Да ведь наука науке рознь, — говорит царь. — Может, волшебством? Ты, говорит, лучше признайся.

А Брюс ему отвечает:

— Мне, говорит, нечего признаваться. Вот мои книги, вот составы, смотри сам.

Посмотрел Петр книги. Видит — книги ученые. А Брюс не все книги показал ему: самые главные по волшебству были спрятаны в подземелье, тринадцать штук. Очень редкие и тогда были, а теперь и не найти. Но Петр все же не поверил ему. А без волшебства тут ничего не поделаешь. Только ведь это не такое волшебство, вроде колдовства. Это в деревне раньше были колдуны. Действительно, попадались знатоки… И так у них заведено было: от отца сыну передавалось, весь род — все колдуны были. Но до Брюса им далеко. Есть и теперь в деревне, только не колдуны, а выдают себя за колдунов, и не от науки действуют, а наобум святого Лазаря. Иной-то дуролом поймает лягушку и примется шилом ей голову колоть.

— Мне, говорит, надобно достать лягушиные мозги, чтобы сделать лягушиное масло.

А для чего, спроси. Он и не скажет — сам не знает. Он слышал звон, да не знает, где он. Тут не каждая лягушка годна, а нужна жаба, да и не мозги ее требуются, а сердце. Положат ее в муравейник, муравьи и объедят ее. Да ведь все с умом надо делать, а не на авось. Тоже вот и травы: надо знать, какая против какой болезни действует. А то дадут тебе такого настоя, что ты на стену полезешь или станешь на людей кидаться. На все нужна наука, но только без ума и наука ни к чему.

Тоже вот и Брюс: науки науками, а ум-то у него все разрабатывал.

 

Заботы первого года руководства артиллерией

Следует отметить, что в эти первые годы Северной войны генерал-фельдцейхмейстер еще не имел штаба, не было и канцелярии, и во многих случаях Я. В. Брюс вынужден был лично вести всю переписку и документацию по Артиллерийскому приказу. К примеру, отвечая на письмо артиллерийского комиссара Новгорода Дмитрия Екимова, сообщавшего о пушках, у которых «раздутые запалы» и неудовлетворительное состояние запасов, Яков Вилимович, находясь в Смоленске, советует: «Тебе наипаче порадеть, и тех пушек, у которых запалы роздуло, досмотри подлинно, а осмотря, у которых запалы гораздо разгорелись, вели налить меди впушку столько, коль дуло широко, а запал прикажи вновь повертеть перед заливкою».

В связи с перебоями поставок в Новгород и Ладогу Брюс 3 апреля просит у канцлера графа Г. И. Головкина: «Зело время поздает, а отмилости твоей ни седле ни узде не прислано, а привесть сюды к уреченному числу никоими меры буде невозможно, от чего мне бедство быть может. Того ради прошу, пожалуй, прикажи, государь, не мешкав те припасы к нам отпускать». После этого Брюс поручает артиллерийскому командиру в Москве, дьяку Никите Павловичу Павлову, получить, подремонтировать и направить в Смоленск присланные Головкиным палубы с пушками, вооружением и боеприпасами. Он торопит своих подчиненных, артиллерийских комиссаров, поскольку готовятся походы русских войск в Эстляндию, Лифляндию и Польшу.

Яков Брюс использовал и другие способы доставки артиллерийских припасов из Москвы в Смоленск. Об этом ему сообщает в своем письме боярин Т. Н. Стрешнев: «Послал я с Москвы в Смоленеск сподводчики человека своего Микиту Семенова, которые подводчики повезли свинец. Пожалуй к тому человеку свою всякую милость и тех подводчиков прикажи отпустит беззадержания, естли вазможна, Тихон Стрешнев. Из Москвы Майя в 5 день (1705)».

При получении этого письма Брюс, находившийся тогда уже в Витебске, 7 июня написал ответ Стрешневу: «…ты, государь, изволил ко мне писать, чтоб человека твоего, которой повез свинец до Смоленска, отпустить немедленно, и то писмо меня в Смоленску незастало; а естлиб застало, и яб за твою, Государь милость мог всячески услужить пожеланию вашему».

В Витебске же нагнал Брюса сам Петр, задержанный в Москве лихорадкой, и 12 июня царь с фельдцейхмейстером приехали в Полоцк, где находились фельдмаршал Огильви и генералы Репнин и прочие с пехотными полками, где также располагалась и полевая артиллерия.

1 июля 1705 года вся армия тронулась из Полоцка в Вильну. В этом походе Брюс получает весьма неприятное известие из Поречья от артиллерийского дьяка Ивана Козлова о состоянии артиллерийских частей. «Пушкари, которые ныне у меня в Поречье, таскаются по миру, а провиант им хлеба не дает. Изволь поговорить Семену Григорьевичу (кн. Волконскому), чтоб он о том к провианту отписал». Под «провиантом» понимается служба, которую с 18 февраля 1700 года возглавлял окольничий С. И. Языков. Эта служба и занималась поставкой хлеба армии. А ее руководитель имел звание «генерал-провиант».

Я. В. Брюс очень быстро отреагировал на это письмо, и артиллеристы Ивана Козлова получили провиант. Об этом Козлов сообщает через несколько дней уже из Москвы: «…благодарен за отеческую твою, государя моего благость. Что надо мною оботпуске удивил милость, что возздам? Воздаст тебе, государю, Бог вся благая на лета многа, и я убоги должен здомишком вечно Бога молить. И не остави милости твоея отмени, якоже и прежде, и отпиши о мне князь Федору Юрьевичю (Ромодановскому. — А. Ф.) милостиво. Неоткуду помощи чаю, токмо на Господа Бога и на твою, государя моего, милость».

Артиллерия Брюса стояла в Вильне до 10 августа 1705 года. К тому времени в Прибалтике военные действия происходили с переменным успехом. Русские войска под командованием Шереметева столкнулись со шведским войском генерала Левенгаупта под Гемауэртгофом и потерпели поражение, во многом из-за того, что Шереметев, не дожидаясь пехоты, атаковал шведские войска одной кавалерией. В этом сражении был оставлен шведам и обоз с пушками. Однако полного разгрома 15 июля под Гемауэртгофом не было, поскольку, опасаясь подхода русской армии, который мог привести к окружению шведов, Левенгаупт был вынужден отвести свои войска к Риге. Именно к Риге Петр приказывает отправить часть артиллерии, находившейся в Вильне.

Получив повеление царя отправить Двиною под Ригу пять и более мортир, Брюс пишет князю Ромодановскому, отказывавшему в безденежном отпуске бомб, гранат и железа из Сибирского приказа на Москве: «И о том как твое изволение: доносить о сем или нет царскому величеству? Я чаю, что не болно прилично будет. Того ради, прошу, изволь о сем комне отписать. А лутчеб оное у править бездокуки царскому величеству для того, что ево величество и без таких дел есть многое трудное управление».

Неудача компенсировалась взятием Митавы 4 сентября. Причем Петр I, осадив Митаву, 17 августа посылает повеление Брюсу, чтобы он погрузил на суда 18-ти и 8-фунтовые пушки «да бомб сверх перваго наряду послал бы тысячу как наискорее». Именно артиллерия, посланная Брюсом, решила исход этого сражения. После четырехдневной осады была проведена изнурительная для шведской крепости десятичасовая бомбардировка, после которой крепость капитулировала. А через десять дней сдался и Бауск. Победителям достались огромные трофеи, в десятки раз превосходящие потери при Гемауэртгофе, — 290 пушек, 23 мортиры и 35 гаубиц в Митаве и 46 пушек, две мортиры и восемь гаубиц в Бауске.

 

Трагедия в Гродно

Из Вильны Я. В. Брюс направляется в Гродно, где планировалось разместить русскую армию на зимние квартиры. В Гродно прибыл король Август 11 и наградил русских генералов новоучрежденным орденом Белого орла, высшей в то время наградой Польши. Среди награжденных оказался и Я. В. Брюс.

Размещение на зимних квартирах в Гродно предполагало осуществление там не только военной деятельности. Для Брюса да и самого Петра появляется возможность заняться исследовательской работой и ремеслом. Не случайно 5 ноября Петр пишет в Москву Стрешневу письмо с просьбой выслать в Гродно токарный станок Я. В. Брюса. Сам же Брюс, занимавшийся усовершенствованием состава пороха, отправляет Шереметеву в Астрахань письмо, в котором излагается просьба о разведке залежей серы.

Б. П. Шереметев с частью русских войск был отправлен в Астрахань в июле 1705 года для подавления там восстания, начавшегося 30 июня.

Именно в Гродно Брюс добивается того, что артиллерийские полковники были сравнены в жалованье с высшими офицерами Преображенского и Семеновского полков. Кроме этого, именно в Гродно Брюс впервые вводит школу измерений английскими фунтами и дюймами вместо прежней аршинами и вершками, а также артиллерийские калибры, основанные на использовании английского фунта. Хотя фунтовые калибры были в ходу в русской артиллерии до 1705 года.

Вопреки планам Петра I пребывание нашей армии на зимних квартирах в Гродно едва не завершилось трагедией.

Зная о том, что крепость недостаточно приспособлена для обороны, Карл XII, игнорируя сложившиеся в то время законы военного искусства, начинает зимнюю кампанию, и в первых числах января 1706 года его армия оказывается в непосредственной близости от Гродно.

Шведский король пытается блокировать русскую армию в крепости, чтобы взять ее штурмом.

Возникает опасность разгрома нашей армии, тем более при подходе шведов к Гродно Август II, командовавший после 7 декабря объединенной союзнической армией, бежит из крепости 17 января в сопровождении шестиста драбантов и четырех полков русских драгун, якобы для того, чтобы привести на помощь осажденным саксонские войска.

По повелению царя выезжает из Гродно Меншиков.  Таким образом, положение осажденных в Гродно становится критическим. В этой ситуации Петр I проявляет твердый характер, настаивая на немедленном выводе армии.

Для Брюса эпопея в Гродно стала тяжелейшим испытанием. Не раз он слышал упреки от командующего русскими войсками генерал-фельдмаршала Огильви в том, что «артиллерийская упряжь и прочие подвозные снаряды плохи». Кроме того, Петр I приказывает выходить армии из крепости и советует «полковых пушек взять с собою сколь возможно (в чем зело смотреть, чтобы не отяготиться: брать зело мало, а по нужде хотя и все покинуть); тяжелую же артиллерию и прочее, чего нельзя увезти, бросить в воду, не взирая ни на что: только бы людей спасти».

Когда же 24 марта армия, по настоянию и плану Петра, выходила из окружения, покидая Гродно, по приказу Огильви, тяжелые лошади Преображенского полка были впряжены под пушки вместо никуда не годных артиллерийских лошадей, а затем «пушки и свинец и всякие припасы полковые артиллерные пометали в реку, а телеги пожгли».

Так создаваемая с огромным трудом русская артиллерия понесла при осаде Гродно огромный урон. Но наряду с неудачами было и немало успехов в развитии артиллерийского дела.

По выходе из окружения Я. В. Брюс узнает о том, что уже к 1 февраля в Москве были отлиты по новым чертежам 100 мортирцов 6-фунтовых да 26 пушек 3-фунтовых, и у них уже «почели оттирать прибыли и ставить на сверло, и к ним начали станки делать и колеса оковывать».

Были сшиты и 460 пушкарских кафтанов, стоивших вместе с камзолами и штанами по 7 рублей 5 алтын и 20 января отправленных в Гродно дьяком Никитой Павловым.

Получил также Брюс письмо от князя Ромодановского, который 9 января писал из Москвы: «…челом бью на твоем жалованье, на гостинце, на терочке табашной. В доме твоем славили (с царем на святках) и все слава Богу исправили добре».

Стратегический план царя состоял в отступлении к Киеву. Брюс приехал в древнюю столицу Руси 8 мая 1706 года. Оказавшись в Киеве, он занимается составлением описи не только количества и качества необходимых к станочному делу досок, ступиц, косяков, осей, но и числа колесных ступиц с их мерою. Иными словами, Яков Вилимович предполагает совершенствование артиллерийской пушки и артиллерийского станка.

Даже находясь в гродненском лагере, он продолжал руководить Приказом артиллерии.

К сожалению, многие письма Брюса не доходили до адресатов, так как курьеров перехватывали шведы. Иногда в Москву (или в Гродно) попадали лишь дубликаты или трипликаты корреспонденции.

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Как Брюс из старого человека молодого сделал (продолжение)

И всё доступно было ему. Квартира его была на Мясницкой — жена там жила. И посейчас дом его цел, гимназия там раньше была. Так вот Брюс сделал вечные часы и замуровал их в стену. И до настоящего времени ходят эти часы. Приложишься ухом к стене и слышишь, как стучат: тик-тут… тик-тут… А сверху вделал в стену такую фигурную доску, а к чему — неизвестно. Ну, думает хозяин, к чему эта доска? Долой ее! Начали выламывать — не поддается. Позвали каменщика. Он стук киркой, а кирка отскочила, да его по башке тоже стук! Каменщик удивляется:

— Что за оказия? — говорит.

Да тут хозяин проговорился:

— Эту, говорит, доску еще Брюс вделал.

Тут каменщик и принялся ругать хозяина:

— Что же, говорит, ты раньше не сказал мне об этом? Пусть, говорит, черт выламывает эту доску, а не я! — и ушел.

Хозяин и приказал закрасить эту доску. Ну, выкрасили, а ее все еще видно. И вот тут что главное: как быть войне, доска становится красной. Перед японской войной замечали, перед германской… Закрашивали ее сколько раз, она все выступает. А где подъезд — медная доска прибита и на ней какие-то буквы вырезаны, и тоже неизвестно для чего. Приходили профессора, смотрели:

— Это, говорят, Брюсова работа, а что означает — ничего, говорят, не можем понять.

А ведь, гляди, не даром же прибита доска?..

 

«Надзрение» за типографией

В том же году на Якова Вилимовича была возложена еще одна обязанность, связанная с надзором за деятельностью Гражданской (Новой) типографии в Москве. Типография возникла в 1705 году по инициативе энергичного «купецкого человека» кадашевца Василия Онуфриевича Киприанова и должна была выпускать в свет книги только светского содержания. В указе от 30 мая 1705 года об ее учреждении говорилось, что наука в школах умножается, а книг учебных нет, и, таким образом, основной задачей типографии становился выпуск учебных пособий.

Она должна была печатать книги «докторские, математические и архитектонские и водам взводительные», а также «нотные».

Вместе с типографией создавалась и «библиотека», которая одновременно служила и книжной лавкой. В. О. Киприанов получил право торговли не только своими изданиями, но и продукцией Московской типографии (Печатного двора). Он также осуществлял надзор за частной книготорговлей, поскольку продажа печатных изданий без проверочного знака («герба») Киприанова запрещалась.

Как видим, задачи типографии по выпуску учебной литературы были тесно связаны с проблемами развития образования и, соответственно, с деятельностью Артиллерийской, Пушкарской, Навигацкой и других школ. Вероятно, это и стало причиной того, что Петр I вверил попечение новым наполовину частным предприятием своему высокообразованному сподвижнику Я. В. Брюсу.

Была, правда, и еще одна причина такого решения Петра. При создании нового учреждения, призванного издавать просветительскую литературу, выполнять государственные заказы, необходимо было определиться с финансированием такой деятельности, точнее, с тем, через какое ведомство будет идти бюджетное финансирование. Петр определяет это осуществлять Артиллерийскому приказу. Поэтому Первая гражданская типография попала в ведение к исполняющему обязанности командующего войсками артиллерии Якову Вилимовичу Брюсу.

21 августа 1706 года Я. В. Брюс отдал распоряжение Н. П. Павлову: «В артиллерии записать Царского Величества Имянной указ, дабы ведать гражданскую Новую типографию, против того, как записал в Ратуше, всяким делам и строение мейстера Василья Куприянова и ево мастеровых и работных людей в Приказе артиллерии». Впредь при печатании книг, брошюр, учебников, карт и тому подобных изданий на продукции типографии обязательно ставилась помета «Издано под надзрением Якова Вилимовича Брюса».

В. О. Киприанов оказался ловким дельцом и вскоре понял, что на одной учебной литературе невозможно сделать состояние. Гораздо большим спросом в то время пользовались гравированные на меди карты, таблицы и чертежи.

И уже в скором времени Киприанов стал выпускать в свет гравированные «маппы» (карты) и чертежи. К сожалению, новомодная печатная продукция оставляла желать лучшего. «Ежели, да не ведаешь, как начертить глобус по художеству стереографической проекции, то надлежит тебе изучиться оному у аглинского учителя Андрея Фергисона (Фарварсона. — А. Ф.) или у кого из его учителей. А без того ведения не можно глобусу ни маппы на [пло]ском написать», — вынужден был поучать Брюс книгоиздателя.

Я. В. Брюсу приходилось периодически сдерживать коммерческие новации не в меру ретивого предпринимателя. «Василью Киприянову вели сказать, — писал Яков Вилимович дьяку Павлову, — чтоб он печатал такие книжки и листы, какие преж сего бывали и в церквах, також и в народе употребляют. А вновь собою ничего не вымышлял, дабы ему в том слова не нажить».

В другом письме Брюс лично решил поучить Киприанова: «Ежели в какой твоей печати имя Государя Царевича (Алексея Петровича. — А. Ф.) поминается, то тебе не надлежит писать Великого Государя Царевича благородным, понеже в иных странах всякий шляхтич знатной пишется благородным. Надо б приписать Его Царская Высокость».

В Гражданской типографии не хватало специалистов, их пришлось «позаимствовать» на Печатном дворе, который был в ведении главы Монастырского приказа боярина И. А. Мусина-Пушкина. Там, как известно, печаталась церковная и богослужебная литература. Между Приказом артиллерии и главным церковным ведомством возникла напряженная ситуация.

Мусин-Пушкин отказывался давать своих мастеровых. Так, например, когда дьяк Никита Павлов попытался забрать в Гражданскую типографию с Печатного двора «словолитца» Михаила Ефемова, его отказались отпускать.

Тогда Я. В. Брюс нашел способ воздействовать на упрямого боярина через царского фаворита. «В Новую типографию о взятье с Печатного двора мастеровых людей прислано буде письмо от господина князя Меншикова к Мусину-Пушкину не умедляв», — писал он Н. П. Павлову в ноябре 1706 года.

Узнав, что спустя некоторое время мастеровых людей Гражданской типографии «в иные дела отволакивают», Брюс советовал Н. П. Павлову лично съездить к И. А. Мусину-Пушкину, а если тот откажется возвращать печатников, то обращаться к самому Ф. Ю. Ромодановскому.

В течение всего 1706 года Я. В. Брюс не мог лично вмешиваться в деятельность Гражданской типографии из-за участия в военном походе, однако он старался не только организовать ее производственный процесс, но и контролировать качество выпускаемой продукции.

По мере возможности Брюс продолжал вникать в дела Гражданской типографии в Москве. В июльском письме в 1707 году заведующему типографией В. О. Киприанову он приказал прислать по несколько экземпляров каждой из напечатанных гравюр. С «образцовых» (ненапечатанных) необходимо было сделать «абрисы для лутчего исправления» и также направить их начальнику артиллерии.

 

Частная жизнь генерала Брюса

Находясь во время военных походов далеко от дома, Брюс с приказной почтой получал редкие весточки из дома от своей супруги Марфы Андреевны, которая не понаслышке знала тяготы походной жизни и старалась хоть как-то скрасить военные будни мужа.

Эта трогательная забота проявлялась прежде всего в мелочах. Так, например, через Е. Зыбина она послала Якову Вилимовичу «бутылию с воткою» в туеске и «ведерко с калачами».

4 января 1706 года А. Брылкин писал Брюсу в Гродно: «Государыня моя, Марфа Андреевна, в добром здравии и в доме твоем милостию Божией все сохранно. Известно тебе, государь, буди Государь изволил славить в доме твоем декабря в 29 день в первом часу дня. Зело изволил увеселиться, и убрано было кушанье, также и напиткам зело изрядно. Назавтрее изволил кушать царевич и забавлялись с великим веселием, танцевали и в лещотки играли до полуночи».

Марфа Андреевна достойно принимала гостей в отсутствие мужа и могла потрафить развеселой компании славильщиков во главе с самим государем. Даже суровый князь-кесарь Ф. Ю. Ромодановский однажды отписал Брюсу: «В доме твоем славили и все, слава Богу, исправили добре».

В то время когда в Москве праздновали Новый, 1706 год артиллерийской стрельбой и гуляньями и «потеха была», Я. В. Брюс находился в Гродно. Тем не менее даже из осажденного гродненского лагеря он смог передать через курьеров князя Меншикова грамотку супруге Марфе Андреевне. Спустя некоторое время (18 марта) Брюс вновь просил князя: «Когда явится случай отписать бы к Москве, дабы домашним моим ведомо было, что еще в живущих обретается тот, который повсегда называется вашего сиятельства (то есть сам Брюс. — А. Ф.)».

За весь 1706 год Я. В. Брюс ни разу не был дома и не видел свою супругу. Беспокоясь за нее, он приказал Н. П. Павлову сообщать в письмах о домашних делах. С 5 декабря 1706 года практически все письма дьяка содержат стандартные приписки: «А в Приказе <…> также и в доме милости твоей по нижеписанное число милостию Божиею все в добром сохранении».

В 1707 году Я. В. Брюс смог наконец-то встретиться с любимой супругой Марфой Андреевной. Пользуясь затишьем на театре военных действий, он пригласил жену в Жолкву. Путешествие продолжалось довольно долго из-за того, что она «в Калуге заскорбела (заболела. — А. Ф.)» и даже «посылала к Москве за доктором».

В конце января 1707 года генерал-фельдмаршал Б. П. Шереметев отдал командирам полков распоряжение оказывать Марфе Брюс содействие в поездке, выделять ей лошадей и провожатых. В феврале супруги наконец-то встретились.

Заботясь о перенесшей болезнь супруге, Я. В. Брюс приказал прислать из Москвы «зенчилинц (видимо, корень женьшеня. — А. Ф.) 2 фунта, которое привозят из Сибири». При этом Яков Вилимович не считался с высокой ценой чудодейственного средства. «А преж сего такое коренье в покупке было фунт по 20 рублей, а ныне ежели по той цене не сыщешь, то хотя и дорожей купи, и всеконечно, присылай не умедляв», — писал он дьяку Павлову.

Спустя некоторое время Я. В. Брюс просит прислать по три фунта чаю и кофе, для него же было приобретено два пуда «кенарского» (канарского) сахара.

В начале октября 1707 года Я. В. Брюс направился на «зимние квартиры» в Борисов, стоявший на берегу реки Березины — еще одном водном рубеже, где планировалось сдерживать шведское наступление. «Я сего числа приехал в Минск и получил указ от господина фельт маршала идти в Борисов город, где будет артиллерия обретатся», — сообщал Яков Вилимович князю А. Д. Меншикову.

В аналогичном письме Н. И. Репнину начальник артиллерии писал: «И я, день спустя, побреду в оное место, которое не лутчей деревни московской». В письме князю В. В. Долгорукову Брюс дает меткое ироническое определение своей новой квартире: «Сказывают — оное второй Париж и гораздо еще лучшей нашего славного города Клина».

Благодаря переписке Я. В. Брюса, а также письмам Марфы Андреевны родственникам мы можем узнать некоторые подробности их жизни на зимних квартирах, а также получить представление о гардеробе супругов.

Извещая сестер о своем приезде в Борисов, Марфа Андреевна просит прислать из своего московского дома рысью шубу под бархатом, собольи пластинчатые меха, серебряные нашивки, венгерскую соболью шубу под бархатом, беличью венгерскую шубу под алым сукном. В других письмах она заказывает 32 пуговицы, 26 петель больших, шесть малых, булавок, лент алых и лазоревых, алого флеру с зубчиками.

Для изготовления шлафрока Брюс просит Павлова приобрести высококачественный беличий мех. Из Москвы Брюсу присылают белый парик, пистолеты, завесы китайские, девять аршин красного «понсового» сукна. Подьячий Прохор Трофимов преподнес своему начальнику «клинок шпажный».

Из Кенигсберга Я. В. Брюс выписал удобную коляску. Для своего домашнего обихода он просил прислать из Москвы «ренскова две бочки ис пряных, только чтоб было не кисло, ценою не свыше 30 рублев за бочку». Вторая коляска и некая книга были приобретены для Брюса у князя Б. И. Куракина, отправлявшегося с дипломатической миссией в Ватикан.

В конце октября Брюс заказывает (неизвестно, для себя или для супруги) в Москве лекарство, о чем пишет Н. П. Павлову: «По посланной росписи, пожалуй, прикажи в верхней в аптеке или у Ивана Григорьевича зделать лекарство четвертую долю. И ежели оная доля станет ценою ниже пяти рублев, то прикажи зделать хоть оных в ; доли. А что оное мне надобно просто в оптеке сказывать не для чего. И ежели тебе свободно, пожалуй, сам за оным походи или прикажи Трофимову. А зделав, положа в удобное влагалище, пришли сюда чрез почту без замедления, понеже в оном имею немалую нужду».

Надо полагать, что Я. В. Брюс был сведущ в лекарственных средствах. Вероятно, он порекомендовал Меншикову, страдавшему легочной болезнью, принимать лекарственную водку и даже сам ее заказал в Москве. «При сем письме, — писал он Н. П. Павлову, — посланное от меня письмо в Немецкую слободу отвези сам и отдай тетке моей по подписке неумедля. И которую лекарственную вотку по оному письму она тебе отдаст, ежели похощет, заплати ей деньги, положа их в два или в три ящика, и чтоб не раздавилась склянка, сюда в поход в письмом сиятельнейшего господина (Меншикова. — А. Ф.) пришли чрез почту. И чтоб их довесть в [целости бы] положь сена, понеже оные возки надобно к употреблению его сиятельству. А что они надобны ему, только отнюдь оного не сказывай».

Дьяк выполнил распоряжение, «обертя в пенку и учредя в деревянный ящик, послал» «водки скляночку круглую».

Я. В. Брюс старался поддерживать дружеские отношения с важными сановными вельможами и особенно с находящимися в царском фаворе сподвижниками Петра I.

Почти раболепным письмом он поздравляет светлейшего князя А. Д. Меншикова с пожалованием ему «княжества Ингерманлантцкого». Ко дню именин князя он отправляет в его ставку полковника И. Я. Гинтера с отрядом артиллеристов, запасом пороха и снаряжением для устройства фейерверка. При этом Брюс подробно расписывает, что необходимо приготовить, каких размеров и в каком количестве. Через некоторое время Я. В. Брюс сам отправляется поздравить светлейшего с именинами.

Яков Вилимович в 1707 году в письме брату Роману, пытаясь отвести от него гнев светлейшего и самого царя, советует: «Давай письменную ведомость, сколь часто можешь, ко князю (Меншикову. — А. Ф.) о строение городовом, коликое ево прибудет, також бы о состояние о городе государева и княжова двора».

В 1707 году всесильный князь-кесарь Ф. Ю. Ромодановский был потеснен в своих полномочиях московским комендантом М. П. Гагариным, в компетенцию которого попала и московская артиллерия. В подарок начальник артиллерии послал венгерского вина самого высокого качества, «что и во всей Польше лутчи оного не сыскано».

К Я. В. Брюсу постоянно обращались за помощью, искали его дружеского расположения. Адмиралтейц-советник А. В. Кикин в одном из писем назвал Якова Вилимовича «милостивым и верным другом». Князь А. И. Волконский просит о заступничестве, «ежели мне будут какия слова говорить». Ф. Ю. Ромодановский обращается к Брюсу с просьбой похлопотать о назначении сына полковником. «В правде моей не оставь мя», — пишет Якову Вилимовичу обер-инспектор ратуши А. А. Курбатов. «Инде же мое, за что стражду, не обретаю, но оглашен чрез ненавидящих правду», — продолжает он. В ответном письме Я. В. Брюс осторожно советует болтливому обер-инспектору поменьше вести откровенные разговоры в разных компаниях, особенно где говорят об А. Д. Меншикове. «Мы здесь воистино без вашей милости в скуке и якобы в унынии пребываем, потому что сойтитца не с кем», — пишет Брюсу русский посол в Польше дьяк Емельян Украинцев.

Следует сказать, что Я. В. Брюс старался оказать в меру своих сил и возможностей поддержку просителям. Когда же он понимал, что его вмешательство бесполезно, то советовал корреспонденту лично обратиться к государю или князю Меншикову.

Со своим братом Романом Я. В. Брюс обменивался письмами. Но, как правило, это была деловая корреспонденция, относительно выполнения различных распоряжений, снабжении армии, перевозки боеприпасов и артиллерии и т. п.

Все лето и начало осени 1706 года Роман Вилимович был занят подготовкой похода на Выборг. Снабдить всем необходимым собираемые в Санкт-Петербурге войска было крайне трудно. В сентябре 1706 года драгунский полковник граф Шомбург пожаловался Меншикову на Р. В. Брюса, заявляя, что драгуны «безоружейны, и безлошадны, и безодежны». Князь разгневался на петербургского коменданта, кроме того, масла в огонь подлили некие «доброхоты». Они обвиняли Романа Вилимовича в том, что он строит свои хоромы по деревням, «оставя хоромы губернаторские». Вероятно, это взбесило Меншикова, для которого строительство собственных палат в Санкт-Петербурге было важнее, пожалуй, строительства самой крепости.

Р. В. Брюс оправдывался перед братом: «Хотя бы я скота был глупее, я бы того не учинил». Он клялся под угрозой лишения чина и чести, что строит дом не для себя, а для губернатора князя Меншикова: «И тот дом не себе я строил, построен для приезду его сиятельства; мне не в вотчину Санкт Питербурх дан».

Зная расположение светлейшего князя к брату, Роман Вилимович просил его о заступничестве перед Меншиковым от «ненавистников и лживцев», а также заверял, что «все полки удовольствованы будут к походу».

Добрые отношения Брюса с князем Меншиковым к 1706 году переросли в приятельские. Этому способствовала походная жизнь, придающая общению между людьми одного круга большую ценность, а также обоюдное участие в гродненской эпопее. Оба военачальника были почти ровесниками и отличались живым общительным характером. Они не принадлежали к старомосковской знати, не кичились своей родовитостью и свое положение в обществе целиком связывали со своими личными заслугами и верным служением государю.

Обладая несомненным дипломатическим талантом и определенным политическим чутьем, Брюс отчетливо понимал, что А. Д. Меншиков становится одним из самых влиятельных людей в государстве.

Князь обменивался с Яковом Вилимовичем шутливыми письмами. «Зело удивлен, — писал А. Д. Меншиков, — что ваша милость к нам отпустил столько пороху, сколько к стрельбе против неприятеля надлежит. Или не может господин генерал разсудить, что иногда и мы не насухе лежим, и в то время чем про ваше здоровье стрелять. О сем прошу благого рассуждения». 20 июля 1706 года Брюс в тон Меншикову отвечал: «Желею, что малое число пороха послал, которым от неприятеля поборониться возможно, а для лутчего совс[ем] с Ивашкою Хмельницким ничего не отпустил. И в том есть совершенная вина моя. Только есть причина тому, что и вышеписаный порох займывал. А ныне, по получении своего пороха для лутчаго возбуждения дружбы с Бахусом послал я к вашему сиятельству 3 бочки пороха, в которых содержится по 80 выстрелов на всякую пушку, которые посланы к вашему сиятельству. А буде сим да невозможно будет Ивашку к союсу (союзу. — А. Ф.) привести, и мы впредь вашему сиятельству услужим же».

Днями спустя Александр Данилович благодарил Брюса за присылку пороху и в шутку жаловался, что все запасы выпивки для «исполнения Бахусова закона» кончаются, «а впредь взять негде». Остается только забавляться охотой на диких коз, которых убивали до пятидесяти штук в день.

Следует заметить, что А. Д. Меншиков весело проводил июльские дни временного военного затишья. Для увеселения он даже выписал три хора музыкантов (21 человек). «Которым зело нужда ныне у нас быть», — писал он генерал-адмиралу Ф. А. Головину.

18 августа 1706 года в Киеве состоялась свадьба А. Д. Меншикова с Дарьей Михайловной Арсеньевой. Брюс в эти дни находился там же и не мог не присутствовать на бракосочетании. С этого времени Яков Вилимович состоял в самых дружеских отношениях с Дарьей Михайловной.

В сентябре Яков Вилимович, приехавший во Львов, выполнил ряд поручений князя. Он закупил для него отборного венгерского вина, парадную конскую упряжь, карету с шестеркой «воронопегих» лошадей.

Памятуя о том, что «маленькие подарки скрепляют большую дружбу», Я. В. Брюс не забывал сделать «презенты» нужным людям. Князю Ф. Ю. Ромодановскому он послал «терочку табашную». Н. И. Репнин получил соболей и часы, а также ведро водки. Столько же хмельного напитка было послано в подарок генералу князю М. М. Голицыну. Оба военачальника по достоинству оценили горячительный напиток и через А. Зыбина били челом Брюсу за подношение. Дьяк Н. П. Павлов получил в подарок от своего начальника серебряную уздечку.

Благодаря дружеским связям с царским фаворитом, расположению государя, а также личным качествам влияние Я. В. Брюса росло. К нему стали обращаться с просьбами замолвить словечко перед Меншиковым или самим Петром. Иногда просто старались напомнить о себе добрым словом, спросить о здоровье, выказать дружеские чувства.

Заслуженный ветеран, престарелый и больной полковник Н. Н. Балк просил исходатайствовать себе назначение в какой-нибудь город в коменданты. «Приволокся я из Митавы к Москве… По се время мне пределу никакова нет, ни жалованья, ни отпуску к месту», — жаловался он. Первоначально Ф. А. Головин хотел отправить Балка на службу в Кольский острог. Однако Брюсу удалось замолвить о полковнике словечко. «О зимовье твоем и о болезни, которою твоя милость ныне одержим, говорил я губернатору Александру Даниловичу. И Александр Данилович изволил милость свою явить и сказал, чтоб освидетельствовал у господина Федора Алексеевича, нет ли каких <…> городех порозжего города. И по оной <…> Федор Алексеевич мне явил о Кольском остроге и <…> город зело учинился быть непотребен, понеже, что он в дальности. А после того, как [я улучил], видел Федора Алексеевича у Александра Даниловича, и по оному еще говорил. И в то время он изволил сказать, хотя и ныне выслать, милости твоей быть в Чернигове или Нежине комендантом». Брюс даже помог поселить жену и дочь Балка, выделив им двор.

За помощью к Я. В. Брюсу неоднократно обращался генерал Н. И. Репнин. Адмиралтеец и будущий генерал-адмирал Федор Матвеевич Апраксин писал Якову Вилимовичу: «Пожалуй, мой милостивый, во всяких приключающихся о мне случаях не остави меня во благодеянии милости своей, за что долженствую милости твоей служение мое отдавати». Обер-комиссар ратуши и царский «прибыльщик» Алексей Курбатов просил Брюса исходатайствовать ему пожалование «изменничьих деревень пиклеровских и соковнинских».

В то же время Яков Вилимович был равноудален от всех придворных группировок и старался не ввязываться в конфликтные ситуации. В одном из писем он стал опрометчиво поучать князя-кесаря Ромодановского, как правильно заготавливать лес. Федор Юрьевич обиделся, и Брюс поспешил сгладить ситуацию: «И я тебе, государю, о оном (лесе. — А. Ф.) никогда с пенями не писывал, и помышления моего о том не было, чтобы мне тебя, государя, чем прогневить, кроме того, что всегда тебя, государя, прославляю».

Нельзя не отметить любовь Брюса к лошадям. Во многих письмах начальник артиллерии отдает различные поручения своим подчиненным, связанные с покупкой, обменом и лечением его собственных лошадей. Хорошая лошадь поднимала престиж владельца среди генералитета, высших офицерских чинов и польских магнатов. Брюс старался, чтобы его конюшня состояла только из породистых и холеных лошадей.

Узнав однажды, что купленный им жеребец приведен в Москву «гораздо хвор и несытен», Яков Вилимович спешно отправил инструкцию по его лечению. В ней явно прослеживается широкий кругозор этого человека, разбирающегося даже в ветеринарии. «Антимонию и селитры взять поровну и, истолча, просеять, дабы мелко было, и смешать хорошенько вместе. Потом взять горшок немалой, дабы та материа токмо половину оного заняли. Потом бросить на оную материю горящей уголь, от чего материя загорится, и пойдет дым великой, которого дыму беретца надлежит. А как перестанет гореть, то, простудя, истолочь намелко и давать оного порошка лошади по семи золотников на тощей живот чрез день недели з две. Вышеписанную материю надлежит на дворе жечь и, усмотрев с какой стороны ветр, с той стороны и человеку зажигающему стать, дабы ему дым в нос не попал. Ежели надеятся можно, что горшок крепок, то возможно оной покрыть доскою железною», — писал он своим подчиненным.

Многие письма Брюса содержат его распоряжения относительно содержания лошадей и ухода за ними. Так, например, только в Смоленске и Рославле стояло 50 лошадей, принадлежавших Брюсу. Из его личных средств была выделена сумма денег на покупку овса, лошади были «довольны кормом и сыты», а для профилактики болезней им выстригли уши и гривы. Чтобы спасти своих лошадей в Новгороде от падежа во время «конского мора», Брюс приказал управляющему переправить большинство из них в Москву.

Надо полагать, что Яков Вилимович вообще любил животных. Скучая в походе, Брюс просил прислать ему любимых собак. В письме А. Зыбина содержится информация об отправке начальнику артиллерии двух собак, одну из них звали Жучка.

Был Я. В. Брюс и в курсе дел в своих поместьях. Кроме полученных владений в Нарве (городской и загородный дом с землей) и дома в Немецкой слободе у Брюса за несколько лет его воеводства в Новгороде появилось домашнее хозяйство (дом, конюшни, сад и т. п.), которым также необходимо было управлять даже во время войны. Брюс вникал во все подробности этого управления, хотя основное бремя забот по хозяйству легло на плечи Марфы Андреевны. Новгородский управляющий М. С. Желобовский писал Брюсу: «А сколько в тех деревнях дворов и крестьян отказано за милость твою, и тому послал я с отказных книг выпись за дьячею рукою к Марфе Андреевне».

Еще в 1705 году от князя М. И. Вадбольского Яков Вилимович узнал о выморочных поместьях Федора Пущина, Ивана Клементьева и Юрия Негоновского в новгородских землях (всего более 1100 четвертей земли). В начале января 1706 года Вадбольский советовал «побить о поместьях челом».

Вероятно, тогда же Брюс, получив точные сведения о землях и крепостных крестьянах на них по писцовым и переписным книгам, обратился с челобитной об отдаче этих поместий ему. Учитывая, что по некоторым поместьям были тяжбы с дальними родственниками прежних владельцев и с Иверским монастырем, дело тянулось, по крайней мере до весны 1706 года.

Однако летом 1706 года новгородский управляющий М. С. Желобовский сообщал своему хозяину Я. В. Брюсу, что «в усадьбах у милости твоей по се число, дай Бог, здорово». Была засеяна яровая пашня даже больше, чем при прежних владельцах. Заканчивался посев ржи. Для домашнего обихода было заготовлено 1500 копен сена. Часть лугов была отдана под сенокос «на оброк». Жизнь крепостных крестьян в новгородских поместьях Брюса была, вероятно, лучше, чем у соседей. Так, бежавшие в Польшу крепостные помещика Ивана Нелединского прислали к управляющему имениями Брюса крестьянина для переговоров. Они хотели поселиться на новгородских землях Якова Вилимовича («семей с 20»). Скорее всего, в том же году Брюсу, по совету Желобовского, удалось отписать на себя и новгородский дом И. Клементьева.

Таким образом, даже находясь вдали от своих владений, Яков Вилимович находил время заботиться о них. В своих хозяйственных распоряжениях Я. В. Брюс предстает перед нами как рачительный и заботливый хозяин. В общении с «птенцами гнезда Петрова» Яков Вилимович — «политичный» человек, умеющий отстаивать как собственные интересы, так и интересы своего ведомства, используя при этом не столько грубый нажим, сколько пути дипломатического воздействия и рычаги влияния в ближайшем окружении Петра I.

В 1708 году Брюса вновь одолела старая болезнь — подагра. В письме царю 31 мая Яков Вилимович жаловался, что из-за тяжелой болезни остановилась работа над переводом книги Брауна об артиллерии: «Что принадлежит первыя части брауновой артилерии, и я оною всю еще не мог выправить за проклятою подагрою, которою одержим был больший четырех недель». Однако и после этого Брюс не получил облегчения, так как «[потом припала] было горячка, от которой у меня так было повредились глаза, что не мог оных к многому читанию и писанию употребить».

Опасаясь возобновления подагры, Я. В. Брюс старался, по-видимому, соблюдать специальную диету, но в разоренной стране трудно было сыскать даже самое необходимое для повседневного обихода военачальника столь высокого ранга, каковым являлся Я. В. Брюс. Многое приходилось доставлять из Москвы. Дьяки Артиллерийского приказа писали своему начальнику: «По письмам от вашей милости послано декабря в 3 день до милости вашей с подьячим с Федором Арбузовым на ямских подводах 2 бочки ренского, 2 кожи сыромятных, пол ведра уксусу ренского, 2 фунта кофе, 400 свеч немецких, 1 фунт корицы доброй, 1 фунт гвоздики, ; фунта мушкатного цвету, ; фунта шефрану, 2 фунта кардамону, 3 фунта аниса, 4 фунта перцу, 3 фунта тимона, 10 фунтов фиников, 10 фунтов миндальных ядер, шляпа, 24 попон, тож число повязок волосяных. 5 пятинок ниток не послано для того, что в памяти Унковского писано, чтоб прислать против посланного образца, а оного образца не прислан. Орехов турецких в ряде и нигде не сыскано. Да из дому милости вашей послано 10 кож бараньих, одеяло песцовое, покрытое сукном, а 3-х кож красных юхотных в доме милости вашей не сыскано. До милости вашей денщики Матвей Иванов, Савва Яковлев, Кирило Стариков посланы ж с ним же, подьячим, и о том вашей милости известно. А вышеписанные, государь, припасы почему куплены, о том к милости вашей писал я с вышеписанным подьячим». Пришлось, по-видимому, Якову Вилимовичу довольствоваться чем Бог послал, без грецких орехов. Интересен список присланных из Москвы продуктов. Пряностями обильно приправляли пищу и добавляли в вино, считалось, что они обладают обеззараживающим действием, а также могут использоваться как лекарства. Сухофрукты и орехи долго хранились и были удобны при транспортировке.

Для сохранения здоровья Я. В. Брюс нуждался и в хорошем поваре, о чем свидетельствует его письмо генералу Р. X. Боуру от 8 ноября 1708 года: «Пожаловал, милость твоя, будучи в Чашниках, уступил мне полоненаго повора. И понеже оной ранен был, а лекарь мой у вашей милости был, того ради я оному приказал было быть у милости твоей доколе выздоровеет. Ныне повар, которой был прислан, умре, и в том великую нужду имею. Того ради прошу вашего жалованя, ежели тот преждеписаной повар выздоровел, пожалуйте мне по-прежнему ево уступитя и прикажите онаго в Смоленске отдать стольнику Алексею Маркову, х которому я писал, дабы ево ко мне прислал. А я за такое ваше жалованье всегда вам готов служить и остаюсь непременно вашего благородия должным слугою».

Старые приятели не забывали Якова Вилимовича. Так, например, смоленский воевода П. С. Салтыков прислал Я. В. Брюсу бочонок пива. «И ежели и я свободной случай имел, чтоб вместо онаго вам отплатить, то бы послал я к вашему благородию изрядного ренского, чего ради оставляю оное напред», — благодарил своего давнишнего друга за подарок Яков Вилимович.

В условиях постоянных маневров русской армии генералитету необходимо было не только сохранить военные обозы, но и сберечь свои собственные. Об этом Я. В. Брюс просит сына своего покойного друга Н. Н. Балка — Федора Николаевича: «Прошу Вашу милость, пожалуй, не покинь мой обоз, которой стоит неподалеку от вас, и во всякие случаи его сохрани». В том же письме начальник артиллерии заодно сообщает Балку приятную новость: «При сем объявляю вам, что вы и господин бригадир Ахестов повышении чином вашим будете, переменены чинами. И вы будете при бригаде, а Николай Григорьевич будет взят к господину фелт маршалу Шереметеву. И прошу Вас о сем не изволь никому объявлять. И мню, чтобы быть вам при бригаде Николае Григорьевиче, и ему у господина фелт маршала (Шереметева. — А. Ф.); о чем и чаю вскоре о том указ [или] будет прислан, о чем прошу до времени помолчать, разве что бригадиру Ахестову объявить». ообще Я. В. Брюсу была, вероятно, свойственна национальная шотландская черта — бережливость. Крестьянин Камарицкой волости из села Щегловки Наум Салтанов со своими детьми учинили драку с обозными Брюса, когда те проезжали мимо их двора. Во время драки буяны «били дубьем по коляскам и разбили у коляски окончину». Таким образом, пострадала дорожная карета начальника артиллерии. Разъезжать с выбитыми стеклами по осенним дорогам он не собирался и немедленно направил севскому коменданту Г. Котовскому письмо с требованием компенсации: «Прошу вашу милость прикажите тех бойцов в том розыскать, и тою окончину на них доправить. Изволь у тех колясков другие окончины хотя сам досмотреть, каковы те окончины были и чего [стояли]. И коляске той цена 100 рублей».

Осенью 1707 года жена Якова Вилимовича Марфа Андреевна вернулась в Москву, а в 1708 году в семье Брюсов родилась дочь Наталья. Это радостное событие произошло, скорее всего, в последних числах января или не позднее 2 февраля, поскольку именно в этот день дьяки Артиллерийского приказа поздравили своего начальника с рождением дочери: «Желаем тебе, государь, от Господа Бога милости и здравия, и щастливого радостного пребывания по желанию милости твоей. Поздравляем тебя, государь, с новорожденной дщерию твоею, а нашей государыней Наталиею Яковлевной».

Крещение новорожденной состоялось в Москве, причем крестным отцом был сам наследник русского престола царевич Алексей Петрович. Я. В. Брюс поспешил поблагодарить царевича: «Вашей Царской Высокости всенижайшое благодарение отдаю за превеликую милость вашу, что не изволили нашу низость презрети и были приемником дочери моей. При том желаю всякие щастие имети, дабы мог случай сыскати такую высокую милость вашей Царской Высокости верною своею услугою заслужите».

В одном из писем старшего брата Романа сообщалось о происшествии, случившемся летом 1708 года: «Нынешняго лета в бытность здесь у нас государен цариц и царевен, поставлена была государыня царица Прасковья Федоровна в старом доме его светлейшества, и небрежением домашних их людей хоромы загорелись, которые мы затушить не могли от великого ветра. Однако чрез великий труд большие светлицы так устояли, что подволоки прогорели и далей не допустили. А задние хоромы утушить не могли. И ныне велено нам и всем офицером такие ж новые хоромы построить на свои деньги. Зато бутто нерадетельно [отимали], о чем и указ ко мне прислан за подписанием руки господина адмирала. Пожалуй, братец, яви к нам ко всем обще милость свою и побей челом его светлейшеству, чтоб явил к нам милость и избавил бы нас от того строения. Истинно нашей вины в том нет. Не мы зажгли, и не мы на том дворе стояли. А нам платить повелено. А как горели хоромы, истинно отимали радетельно, колько мочи было. Пожалуй, братец, не оставь прозьбу мою, излуча удобнаго времени, донеси о том его светлейшеству и напамятуй, когда его милость изволил быть здесь, в то время изволил обещать когда другой дом будет готов, хотел то место пожаловать мне. Я бы себе хоромцы на том месте построил».

В 1708 году к Я. В. Брюсу был направлен известный переводчик и издатель Илья Федорович Копиевич (Копиевский), человек, много сделавший для издания светской и учебной литературы на русском языке. Копиевич родился в Белоруссии, обучался в Голландии, где принял протестантство. В 1697 году во время Великого посольства он познакомился с Петром I, который поручил ему перевод иностранных книг на русский язык. В типографии Яна Тессинга в Амстердаме Копиевич начал выпуск изданий на кириллице и стал одним из создателей русского гражданского алфавита. В 1700 году он организовал собственное печатное дело и продолжил издавать книги на славянских языках. Однако дело оказалось убыточным. Издатель бросил своего компаньона и бежал в 1707 году с дочерью от кредиторов в Польшу, а затем в Россию. Здесь он был милостиво принят царем, который поручил ему закупку книг в Данциге (современный Гданьск) и дал 50 ефимков. На обратном пути Копиевич был ограблен казаками. По приказу Петра I ему было велено состоять при Я. В. Брюсе, который по праву считался настоящим интеллектуалом в среде петровских военачальников. Однако переводчик не умел переводить тексты с немецкого языка, что Якову Брюсу не понравилось.

В письме руководителю Посольской канцелярии Г. И. Головкину от 15 апреля Брюс сообщал: «Изволили ваше превосходительство х Капиевичу писать, дабы он к вашему превосходительству ехал. И я вашему высокородию доношу, как я был в Аршаве изволил Его Царское Величество приказывать мне, что оной для переводы всяких книг был при мне. И ежели вашему высокородию оной гораздо надобен, о том извольте ко мне отписать. И я ево к вашему высокородию пошлю. А мне в нем нужды нет».

В другом письме, отправленном самому государю, Я. В. Брюс довольно скептически высказался относительно переводческих способностей Копиевича: «Вашему Величеству всеуниженно доношу, что с два месяца прошло, как явился меня Копиевич, котор[ой] при мне живет без всякого дела, потому что мне в нем никакой помощи нет для того, что языку немецкому неискусен. А зело б ему было переводить книги польские летописные, також и геометрическую, которую по приказу вашего величества, я купя, отдал будучи в [Москве] в Посольскую канцелярию. Того ради не лутшей ли его отослать к Гавриле Ивановичу (Головкину. — А. Ф), понеже мне ненадобен. О чем вашего величества повеления ожидать буду».

Дальнейшая судьба Копиевича была связана с Посольской канцелярией, при которой он служил переводчиком до самой смерти в 1714 году.

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Как Брюс из старого человека молодого сделал (продолжение)

Ну, это все не то. А вот как он из старого человека молодого сделал — это действительно чудо из чудес… Работал-работал, и добился-таки — выдумал эти составы. Сперва-наперво он над собакой сделал испытание: розыскал старую-престарую собаку, да худющую такую — кости да кожа. Притащил он этого пса в подземелье, изрубил на куски, потом перемыл в трех водах. После того посыпал куски порошком, и снова они срослись как следует, по-настоящему. Вот он полил на ту собаку из пузырька каким-то составом, и сейчас из нее получился кобелек месяцев шести. Вскочил на ноги, хвостом замахал и давай вокруг Брюса бесноваться. Известно, малыш: ему бы только поиграться. Тут Брюс и обрадовался:

— Наше дело на мази! — говорит. — Теперь всех стариков сделаю молодыми, пусть живут.

А этот кобелек так и остался при нем; как вечер, сейчас взберется наверх и поднимет брех: тяв-тяв… тяв-тяв…

А народ, который мимо идет, поскорее бежать: думает, что это Брюс собакой обернулся и свою башню сторожит. Понятно, не знали, в чем дело.

Вот приходит к нему царь Петр и говорит:

— Где ты достал такого славного кобелька?

А Брюс говорит:

— Это я его из старой собаки переделал.

— Как так? — спрашивает царь.

Брюс все рассказал ему, а царь не верит.

— Ну, хорошо, — говорит Брюс, — приведи ко мне самого старого старика; я из него сделаю молодого парня.

Вот царь сделал распоряжение.

 

Калишская баталия

Осенью 1706 года военные действия возобновились на территории Юго-Западной Польши, куда из Киева выдвинулись русские войска. 18 сентября 1706 года Меншиков извещал Я. В. Брюса о переходе неприятеля через Вислу и советовал ему «в доброй быть осторожности, а особливо… остерегаться с левой стороны».

Через несколько дней светлейший князь, как будто предчувствуя грядущее сражение, писал Брюсу: «Я обретаюсь с кавалерией во шти милях от Люблина в местечке Краснике, и завтра паки отсель в намереный путь к Висле пойдем. Того ради, изволь, ваша милость, со всеми при вас будучими людьми, идти за нами сим же путем как возможно… Також прошу, извольте лошадей гораздо кормить овсом и рожью, что где получить можно. И прикажи над драгунами прилежное осмотрение иметь, чтоб лошадей не поморили».

Меншиков понимал, что кавалерию, и прежде всего лошадей, следует поберечь, так как именно она в тот момент являлась ударной силой русских войск. Кроме того, из письма следует, что Я. В. Брюс если и не командовал частью кавалерии, то по крайней мере надзирал за ее состоянием во время марша к Калишу. 27 сентября 1706 года русско-польско-саксонская кавалерия, насчитывавшая в своих рядах до двадцати двух тысяч всадников переправилась у Сандомира через Вислу и подошла к Петеркову. «И намерение наше было, чтоб кончая с неприятелем баталию дать, и ради того поспешали опокидая многие обозы назади», — доносил А. Д. Меншиков царю.

В окрестностях Калиша на квартирах стояли шведские войска под командованием генерала А. А. Мардефельда. На них-то и намеревался напасть Меншиков, еще не зная, что Август II заключил перемирие с Карлом XII, согласился разорвать союз с Россией, отказаться от польской короны в пользу Станислава Лещинского и выплатить шведам огромную контрибуцию. Сепаратный мирный договор был заключен между Карлом и Августом в Альтранштадте 25 сентября 1706 года и содержался в глубочайшей тайне от русского государя.

Когда Меншиков сообщил Августу II о своем намерении атаковать шведов, положение последнего стало крайне щекотливым: с одной стороны, он боялся сразиться с Мардефельдом, зная, что прогневает Карла XII, чьи войска стояли в его собственной вотчине — Саксонии, с другой — опасался открыто объявить о своей измене Петру I. После долгих колебаний Август решился на последнее средство. Он дважды посылал к Мардефельду с извещением о заключении мира и советовал ему заблаговременно отступить. Шведский генерал, не имея никаких распоряжений от Карла XII, не поверил Августу, тем более что русско-польско-саксонская конница теснила его со всех сторон. Тогда Август II, принуждаемый Меншиковым к решительным действиям, решился атаковать шведов.

Известно, что Я. В. Брюс участвовал в Калишской баталии. Об этом он лично сообщает в росписи своих «служб»: «Был на баталии в Польше под Калишем с генералом князем Меншиковым против шведских войск, которыя были под командою шведского генерала Марденфельта». Однако роль его в сражении до конца не ясна. В официально опубликованной реляции о победе имя Брюса не упомянуто. В донесении Меншикова Петру I также ничего не говорится об участии Якова Вилимовича в битве.

М. Д. Хмыров писал, что Брюс «в качестве неизвестно каком был свидетелем блистательной победы над шведами, одержанной 18 октября у Калиша князем Меншиковым». «Участвовал в выигранном сражении при Калише», — ограничивается одной строкой Д. Н. Бантыш-Каменский. Ему вторит П. М. Майков, сообщавший, что «Брюс находился в сражении при Калише». В. В. Синдеев и А. Ф. Ерофеева констатируют факт участия начальника русской артиллерии в баталии, ничем, впрочем, его не объясняя. В новейшей биографии Я. В. Брюса факт его участия в Калишской баталии вообще обойден стороной.

Возникает вопрос: а был ли вообще Брюс при Калише? И если был, то что делал в сражении? Попробуем ответить на него.

За три дня до сражения при Калише князь А. Д. Меншиков вызвал к себе Я. В. Брюса: «Высокопочтенный господин генерал-лейтенант. По получении сего письма изволь, ваша милость, немедленно к нам ехать в купе з господином генерал-майором Генскиным, х которому от меня о походе писано. Також пушки все б взяли сюды».

Сохранилось письмо Я. В. Брюса, датированное октябрем, об отправке девяти 2-фунтовых пушек со всеми необходимыми припасами и людьми А. Д. Меншикову.

Согласно отредактированной лично Петром Великим и помещенной в «Гисторию Свейской войны» официальной реляции о баталии, «пополудни о двух часех зачалась пушечная стрельба, и потом вскоре оба фрунта зближались и в жестокой бой вступили».

Трудно представить, что Я. В. Брюс, находившийся на поле боя, не командовал лично артиллерией.

Исследователи полагают, что Я. В. Брюс мог участвовать в кавалерийской атаке, поскольку он просил дьяка Н. П. Павлова купить в Москве и прислать ему в поход ольстры — чехлы для пистолетов, крепившиеся к седлу. Во время кавалерийской схватки всадник легко мог достать пистолет из такой «кобуры» и произвести выстрел. Ольстры были отправлены Брюсу. Еще пару ольстров прислал в подарок А. Курбатов. Они могли быть использованы для запасной лошади.

В результате трехдневных маневров союзные войска под командованием Меншикова и Августа II окружили со всех сторон шведский корпус в районе Калиша. Силы неприятеля состояли из шести батальонов пехоты и двадцати трех эскадронов кавалерии (всего около восьми тысяч) и от пятнадцати до двадцати тысяч «станиславчиков» (сторонников нового польского короля Станислава Лещинского) под командованием киевского воеводы и коронного писаря Юзефа (Иосифа) Потоцкого и Троцкого (Тракайского) воеводы Яна Казимира Сапеги.

Позиция русско-польско-саксонских войск выглядела следующим образом: правое крыло двухлинейного боевого порядка занимали драгуны А. Д. Меншикова — 8,7 тысячи всадников, а левое — саксонская кавалерия в четыре тысячи человек. На флангах в уступном порядке располагались польские сторонники Августа II численностью около пятнадцати тысяч: справа — хоругви вольного коронного гетмана Станислава-Матвея Ржевуского, слева — великого коронного гетмана Адама-Николая Сенявского.

В два часа дня 18 октября 1706 года с обеих сторон началась пушечная пальба. Вскоре после этого линии противников стали сближаться и вступили в сражение.

Первыми начали атаку союзники. Саксонская кавалерия смяла боевые порядки «станиславчиков», которые, отступая, укрылись в вагенбурге (обозе), стоявшем за позициями Мардефельда. Часть саксонцев вместе с поляками Ржевуского и Сенявского ударили по правофланговым эскадронам шведов. Однако ожесточенный ружейный огонь заставил кавалерию Августа II отступить.

Шведами была опрокинута первая линия русских войск, в которой находились драгунские полки К. Ренне, Г. Пфлуга, Б. Гагарина, П. Мещерского, Г. Волконского, М. фон Шульца, Г. фон Розена и Р. Боура. Однако этот временный успех только ускорил гибель неприятельской конницы. Увлеченная преследованием русских драгун, она была охвачена свежими силами второй линии, где стояли полки М. Нетлегорста, фон Шауенбурга, Г. Гейне, Я. Генскина, А. фон Штольца, И. фон Милленфельзена и Н. Ифлянта, и «истреблена совершенно». Спастись удалось лишь одной-двум сотням всадников под командованием Э. Д. Крассау, которые успели отступить к Познани.

Шведская пехота осталась без прикрытия конницы. Построившись в каре, она продолжала мужественно защищаться. А. Д. Меншиков, как он отмечал в реляции, спешил несколько эскадронов драгун, которые предприняли штыковую атаку шведов, самолично возглавив атаку и получив при этом ранение.

Мардефельд сдался. На следующий день сдались и засевшие в вагенбурге поляки Потоцкого, а также часть поляков, остававшихся в Калише.

Квартирмейстер русских войск писал через несколько дней после баталии Я. В. Брюсу: «И говорят в нашей квартире про неприятельских людей, с которыми у нас была баталия, вельми бежали и скучали; и где стал, в том доме был на мал час писарь Потоцкой, и скучал вельми о своей жене, что она в местечке в Калишках в кляшторе (католическом монастыре)».

Потери неприятеля составили «с четыре тысячи и более человек шведов, да с тысячу поляков и волохов». В плен попали более пяти тысяч человек (из них 2598 шведов). Потери с русской стороны составили: ранеными — 324, убитыми — 84 человека.

А. Д. Меншиков отправил Петру I подробную реляцию, которая заканчивалась словами: «Не в полхвалбу вашей милости доношу: такая сия прежде небываемая баталия была, что радошно было смотреть, как со обоих сторон регулярно бились и зело чюдесно видеть, как сие поле мертвыми телами устлано… И сею преславною викториею вашей милости поздравляю и глаголю: виват, виват, виват. Дай Боже и впредь такое оружию вашему щастие».

В награду за Калишскую победу Меншиков был награжден драгоценной тростью стоимостью 3064 рубля, сделанной по чертежу самого царя.

Вот как описывает ход Калишской баталии Н. И. Павленко: «Сражение началось пушечной дуэлью и на первом этапе шло с переменным успехом. Когда русские полки сблизились с неприятелем, то первыми не выдержали натиска поляки Станислава Лещинского — они бросились наутек и укрылись в обозе, стоявшем позади расположения войск Мардефельда. Польская кавалерия, развивая успех и преследуя поляков Станислава Лещинского, напоролась на шведскую пехоту, плотный огонь которой вынудил ее отступить. Преследуя отступавших, шведы попали под огонь русских драгун, но, построившись в каре, защищались так упорно, что драгуны ничего с ними не могли поделать до тех пор, пока Меншиков не распорядился спешить несколько эскадронов. Они-то вместе с отправленной князем на фланги кавалерией и решили успех сражения». Успех в этом сражении, по мнению Н. И. Павленко, «определили русские войска и энергичные действия Меншикова».
Яков Брюс
Филимон Александр Николаевич
Глава 3
СЕВЕРНАЯ ВОЙНА

 

 

«Ругодевский» поход

«Ругодевским» принято называть поход русской армии к Нарве (Ругодив — древнее название этого города. — А. Ф). Этим походом фактически началась для России война со Швецией. Предшествовало началу этой войны заключение мира с Турцией, а также пожалование 31-летнему Я. В. Брюсу звания генерал-майора от артиллерии в июне 1700 года.

9 августа Петр I пишет из Москвы новгородскому воеводе князю И. Ю. Трубецкому: «Ныне мы, при помощи Божьей, начали войну против Шведов и сегодня послали для блакира и пресечения путей в Ижорскую землю генерал-майора Якова Брюса». Отряд прибыл в Новгород через 15 дней, после чего по решению царя Брюсу отказано в команде и под Нарву с полками отправлен И. Ю. Трубецкой.

Это решение Петра I породило миф об опале Брюса. Его автором стал немецкий специалист на русской службе бюргер М. Нейгебауэр, который в 1701 году был определен первым наставником к сыну Петра Алексею и занимался обучением цесаревича «в науках и нравоучении». Нейгебауэр был родом из Гданьска, учился (прослушал лекции) в Лейпцигском университете, где преимущественно изучал латинский язык, юриспруденцию и историю. В 1699 году он приехал в Россию в свите саксонского курфюрста генерала Карловича, с которым Петр хотел отправить за границу учиться своего сына. Карлович предложил Нейгебауэру стать гофмейстером цесаревича, на что тот согласился. Однако Карлович неожиданно скончался, и вопрос о назначении Нейгебауэра учителем и наставником цесаревича затянулся. Нейгебауэр обратился несколько раз с ходатайствами и получил место при цесаревиче только в июне 1701 года.

Уже в конце того же 1701 года обнаружились неудовольствия между Нейгебауэром и русскими, состоявшими при цесаревиче. Немец настаивал, чтобы ему подчинили этих лиц, поскольку, как он писал, «если всякий из них будет делать, что хочет, то невозможно царевича изрядным нравам и порядочному житию научити, зане некоторые от злости все его труды портить будут». Он просил удалить прежних лиц, окружавших царевича, и в том числе русского учителя его Никифора Вяземского, а на место их определить знающих иностранные языки и обычаи, «зане вышеписанные люди (Вяземский и другие) неудобны быть у младого царевича, которого изрядно воздержать надлежит». Конфликты у Нейгебауэра возникали с Вяземским, Нарышкиным и другими приближенными. Особенно возражал против Нейгебауэра А. Д. Меншиков, который, по словам иностранца, обращался с ним хуже, нежели с псарем. Все это и привело к тому, что после ссоры в Архангельске с Вяземским и Нарышкиным 23 мая 1702 года началось разбирательство данного конфликта и в июле 1702 года состоялся указ царя, в котором, в частности, говорилось: «Иноземцу Нейгебауэру за многие его неистовства, что писался гофмейстером его высочества и ближних людей, которые живут при царевиче, бранился и называл варварами, от службы отказать и ехать ему без отпуска, куда хочет». Однако Нейгебауэр оставался в Москве до 1704 года: сначала его опасались выпускать из страны, предполагая, что он может передать какие-либо секретные сведения о России, затем сам Нейгебауэр искал места в русской службе и даже соглашался ехать при посольстве в Китай. Наконец, в навигацию 1704 года его под караулом отправили из Москвы в Архангельск, откуда на гамбургском корабле он возвратился на родину. Через несколько месяцев иноземец издал брошюру в форме письма немецкого офицера некоему тайному советнику о дурном обращении с иноземными офицерами в России.

Фактически это была месть обиженного иностранца за все те унижения, которые он пережил в России за пять лет пребывания. Конечно, нельзя оправдывать русских за часто небрежное и жестокое отношение к иноземцам, о чем уже писалось в начале книги. Однако в данном случае необходимо учитывать не только личные обстоятельства, важнее рассматривать политический аспект, направленный против России, именно в 1704 году взявшей Нарву, после чего последовало принятие манифеста царя, распространяемого в европейских странах с приглашением иностранным офицерам поступать на русскую службу. Поэтому необходим был «живой» свидетель, дабы создать уродливый образ России и порядков в ней в глазах европейцев. Эти обстоятельства и привели к появлению пасквиля бывшего учителя цесаревича.

В этой брошюре, несколько раз переиздававшейся с добавлениями в Европе, автор пишет, что «царь и приближенные его обходятся с честнейшими и храбрейшими [иностранными] офицерами, как с щенками, при содействии пощечин, палочных ударов, кнута и тысячи других подобных поруганий». В качестве доказательств этого приводятся многочисленные случаи наказаний, унижений и оскорблений по отношению к иностранцам со стороны царя и его приближенных. Особенно достается от автора «царскому любимцу, некоему пирожнику, по имени Александр Данилович Меншенкопф (Menschenkopff)». Фамилия Меншикова представлена в переизданиях и в другом варианте — Меншенкот (Menschen Koth), естественно, в насмешку над светлейшим.

Как один из примеров в брошюре приводится эпизод участия Брюса в Ругодивском походе. Нейгебауэр не просто искажает факты, он еще и приводит скабрезности, порочащие жену Брюса.

Так автор пишет: «…генерал-майор Бруст (Brust, т. е. Брюс) должен был брать приступом Нарву без артиллерии, пороха и ядер. Когда же ему это не удалось, то посадили этого способного артиллериста на пять месяцев в оковы, а жена его разделяла ложе с Александром Даниловичем Меншенкопфом, и только чрез это Брюс снова вошел в милость».

По этому поводу в вышедшей в 1705 году в Нарве брошюре барона Гюйссена говорится: «…генерала Брюса послали на скоро осаждать Нарву, а также он должен был доставить туда из Новогорода нужные военные припасы для войск, которые за ним следовали из разных мест. Это повеление он не исполнил с надлежащею быстротой, почему многие подведомственные ему артиллерийские служители, вопреки желанию и указу царя, остались позади. Это обстоятельство и было сначала поводом к обвинению генерала: его арестовали и отдали при Нарве под военный суд. Однако, по прошествии нескольких дней, когда были выслушаны оправдания Брюса и когда найдены основательными, его освободили с возвращением прежнего звания и допущением к исправлению высших должностей».

Как видно, Гюйссен, приводя свою версию случившегося, считает, что Брюс был отдан под военный суд при Нарве и освобожден сразу, никаких пяти месяцев заключения не было.

Однако, ссылаясь на немецкого писателя Вебера, известный исследователь Бантыш-Каменский сообщает следующее: «…ему велено было поспешать с вверенными войсками, но как они были расставлены по разным местам: то Брюс и не мог собрать их к назначенному сроку. Недоброжелатели его воспользовались этим случаем, чтобы очернить усердного начальника. Он был лишен команды, и в опале сохранил великость духа. В 1701 году невинность Брюса оправдана…»

У историка Н. Г. Устрялова в «Истории царствования Петра Великого» приведена «Записка о ругодевском (нарвском) походе», в которой говорится: «28 июля [8 августа по новому стилю] 1700 года посланы из Москвы Яков Брюс, Иван Чамберс, Василий Корчмин до Новгорода, на скоро, и поспели в Новгород в 15 дней, за что гнев воспринял от его величества Яков Брюс и от команды ему отказано. Послан вместо Брюса, с полками, новгородский воевода Ив. Юр. Трубецкой». То есть Устрялов утверждает, что к Нарве Брюс вообще не ходил и уже в Новгороде был отстранен от командования.

Исследователь М. Д. Хмыров считал, что возвращен был Брюс «к отправлению прежних должностей» только после того, как оправдания его были признаны основательными.

Таким образом, историки пытались по-разному объяснить причины опалы, якобы обрушившейся на Брюса, веря немецкому автору и принимая его информацию за чистую монету.

На самом деле, в уже упомянутом письме Петра Трубецкому четко указано, что послан Брюс «для блакира и пресечения путей в Ижорскую землю», то есть ни о каком штурме Нарвы, одной из самых укрепленных цитаделей в Прибалтике, речь не шла, и за это никакого гнева Петра не могло быть.

Поход, о котором сообщает Петр, имел цель привести в Новгород под команду князя Трубецкого военных специалистов: инженеров, артиллеристов, фортификаторов, чтобы использовать их «для блакира и пресечения путей».

Подтверждением этому может служить фраза из «Гистории Свейской войны», в которой отмечено: «…в Новгород послан указ к губернатору князю Трубецкому, чтоб он блаковал Нарву, по которому указу он, губернатор, из Новагорода пошел к Нарве…»

Что же касается чести жены Я. В. Брюса, то об этом у Гюйссена в его «Пространном обличении преступнаго и клеветами исполненного пасквиля» сказано: «Каким же образом его уважаемая супруга могла способствовать к освобождению мужа у князя Александра Даниловича, то никоим образом представить себе невозможно. В то время она находилась в Москве и, следовательно, за 130 миль от Нарвы, где был князь Александр Данилович. При тогдашнем положении дел мало думали о дамах, а между тем Брюс был освобожден гораздо прежде прибытия Меншикова в Москву. Вместе с тем известно, что эта самая дама, вполне достойная любви и уважения, довольно полна, известных лет, прекрасной репутации, совершенно христианской жизни и поведения, и более всего занята заботами о своем хозяйстве, нежели галантными похождениями».

Эпизод с пасквилем Нейгебауэра показывает механизм действия легенд и мифов, которые позднее сочиняли о Брюсе.

К сожалению, лживая брошюра Нейгебауэра неоднократно переиздавалась с разными добавлениями во многих странах Европы. В ней затронута еще одна тема, очень важная с точки зрения создания варварского образа России среди европейских народов. Здесь рассказывается не только о жестокостях по отношению к иностранцам на русской службе, но и о жестоком обращении с пленными. Так автор брошюры утверждает: «шведы… поступают с пленными более по-христиански, нежели русские… последние думают, что только они христиане, а шведы, и в особенности все немцы, не более как бусурманы и язычники».

Теперь, через 300 лет после описываемых событий, непредвзятые историки без политической ангажированности и национальной привязанности делают выводы, которые противоречат писаниям Нейгебауэра и других авторов публикаций, выходивших в Европе в свое время.

В статье, посвященной 300-летию Полтавской битвы, исследователь М. О. Акишин пишет: «Потерпев сокрушительное поражение в Северной войне, шведы сумели настолько дискредитировать противника в общественном мнении Европы, что даже в 1896 году А. З. Мышлаевский отмечал: „Русская армия XVIII века вызывает неоднократные упреки в ее варварстве, в стремлении вести войну не только с вооруженным противником, но и с беззащитными жителями. Для западных историков такой взгляд — почти аксиома“».

Исследователь сообщает, что, несмотря на большое количество научных работ по этому поводу В. Э. Грабаря, Ф. И. Кожевникова, Д. Б. Левина и Г. С. Стародубцева, где убедительно доказано, что Петр I запрещал насилие над населением оккупированных территорий и нарушение местных порядков и обычаев, гуманно относился к пленным, на рубеже XX–XXI веков в России появились работы, в которых эти выводы были поставлены под сомнение. В. Е. Возгрин впервые в российской и скандинавской историографии обвинил в геноциде русскую армию. О Петре он пишет: «…царь запятнал благородное военное искусство кровью женщин и детей, а свое имя российского государя — славой крупнейшего торговца беглыми рабами в Европе».

Однако это совершенно не соответствует истине, выявленной в ходе многолетних исследований, ведь в ходе Северной войны шведы не раз задерживали парламентеров, захватывали корабли, перевозившие под белым флагом в Швецию письма шведских пленных из России.

Современный шведский историк П. Энглунд отмечает, что жестокое отношение к пленным — характерная черта шведского великодержавия. Как утверждает П. Энглунд, в шведской армии практиковался «зверский образ действий — беспощадно убивать всех и вся, не беря пленных». Это утверждение подкрепляется целым рядом фактов. В сражении под Нарвой 1700 года шведы протыкали штыками сдававшихся русских солдат. В 1705 году шведы захватили украинских казаков, подданных Петра I. По приказу короля несколько сотен из них «палками, а не оружием немилосердно и ругательно побито». Сражение под Полтавой началось со штурма шведской армией передовых русских редутов. Два из них шведам удалось взять, русские солдаты, сдававшиеся в плен, «были застрелены, заколоты или забиты насмерть».

В 1703 году, выполняя союзнические обязательства, Петр I послал в Саксонию «помошный корпус». Если русские солдаты из этого корпуса попадали в плен к шведам, с ними поступали жестоко. В 1704 году шведы захватили в деревянном доме небольшой русский отряд. Русские стали просить пощады, но «шведы по имеющему указу никакой пощады им не дали, но обшедши тот дом их зажгли и тако немилосердно сожгли». В 1705 году до Москвы добрались два русских солдата, побывавших в плену. Солдаты рассказали: «…когда их немалое число… в полон взято и марш шведскому войску учинился, то большую часть из них по указу королевскому порубили, а другим, таким образом, как и им, персты обрубили. И засвидетельствовали они с клятвою, что над ними то учинить повелел сам король. И при том, когда им персты рубили, сам был». Петр I представил их английскому, прусскому и голландскому послам, «которые сами оных… осматривали и у рук и у ног персты обсечены обрели».

Одним из самых трагичных эпизодов Северной войны стала битва под Фрауштадтом 1706 года, в которой союзная армия, состоявшая из десяти тысяч саксонцев, пять-шесть тысяч русских из «помошного корпуса» и трех батальонов французов, потерпела поражение от десятитысячной шведской армии генерала К. Г. Реншильда. В «Гистории Свейской войны» сказано, что в сражении погибли четыре тысячи саксонцев и две тысячи попали в плен. Относительно русских солдат Реншильд «зело немилосердно поступил по выданному об них прежде королевскому указу, дабы им пардону (или пощады) не давать». Пленных «ругательски, положа человека по 2 и по 3 один на другова, кололи их копьями и багинетами».

Шведы оставили воспоминания об этой расправе. Они писали, что саксонских солдат щадили, но русские не могли рассчитывать на милость. Реншильд приказал поставить шведские отряды кольцом, внутри которого собрали всех взятых в плен русских. Один очевидец рассказывает, как потом около пятисот пленных «тут же без всякой пощады были в этом кругу застрелены и заколоты, так что они падали друг на друга, как овцы на бойне». Трупы лежали в три слоя, размочаленные шведскими штыками. Еще до начала боя русские солдаты вывернули свои мундиры красной подкладкой наружу. Шведы восприняли это как хитрость. Другой участник сражения рассказывает: «Узнавши, что они русские, генерал Реншильд велел вывести их перед строем и каждому прострелить голову; воистину жалостное зрелище!»

За эту победу Реншильд был пожалован графским достоинством.

Вопрос о плене на поле боя регулировался в военном законодательстве Петра I. Этому вопросу было уделено внимание в «Уложении или правиле воинского поведения генералам, средним и младшим чинам и рядовым солдатам» 1702 года. В статье 99 устанавливалось, что все пленные, «взятые… общим военным случаем, государева принадлежность». В статьях 45, 67, 101 под страхом смертной казни запрещалось после окончания боя покидать свою роту (полк) для захвата пленных, а также «на боевом месте мертвых обирать и добычу чинить». Запрещалось убивать, избивать пленных «под лишением живота и чести». В статье 102 — отлучать слуг от пленных. В статьях 98, 100 устанавливалось, что независимо от того, кто произвел захват пленного, он обязан немедленно представить его генерал-аудитору, составлявшему список пленных и проводившему допросы, а затем передать для «сбереженья» генерал-гевалдигеру. Военной полиции предписывалось «полоненников… достойно… в артикуле» охранять, «…беречь и пристойное пропитание им дать». Данное законодательство, безусловно, устанавливало нормы поведения на поле боя, однако на практике новшества далеко не всегда исполнялись.

30 марта 1716 года Петром I был утвержден Воинский устав, заменивший предшествующее военное законодательство и ставший актом высшей юридической силы. Статус пленных регулировался в «Артикуле воинском», вошедшем во вторую книгу Воинского устава. В этом акте подтверждался публично-правовой статус пленных. В артикуле 114 говорилось: «Всех пленных, которые при взятии городов в баталиях, сражениях или где инде взяты будут, имеют немедленно оному, которой команду имеет, объявить и отдать. Никто ж да не дерзает пленнаго под каким-нибудь предлогом при себе удержать, разве когда указ инако дан будет». Нарушителям этой нормы грозило наказание: «офицер, чина лишен, а рядовой, жестоко шпицрутенами наказан». В артикуле 115 закреплялось гуманное отношение к пленным: «Никто да не дерзает пленных, которым уже пощада обещана и дана, убити, ниже без ведома генерала и позволения освобождать, под потерянием чести и живота».

В отношении пленных шведов в официальных документах использовалось понятие «арестанты», что свидетельствовало о их публично-правовом статусе и временности содержания в России. Статус пленных определялся предоставлением прав местного самоуправления и религиозной свободы, ограничения свободы передвижения и права переписки. Верховная власть России по своему усмотрению размещала пленных в пределах страны, привлекала унтер-офицерский и солдатский составы к различным работам при предоставлении им государственного содержания.

Единственным критерием, позволяющим убедиться в стремлении высшей власти соблюдать законы и обычаи войны на практике, является ее способность привлечь преступников к ответственности. Петр I обладал необходимой решительностью. В 1721 году к смертной казни был приговорен сибирский губернатор князь М. П. Гагарин. Одним из основных пунктов приговора ему было доказанное обвинение в краже 30 тысяч рублей из «кормовых денег» для шведских «арестантов».

 

Во главе Новгородского приказа

В мае 1701 года, после открытия школы, Яков Вилимович назначается на должность губернатора Новгорода вместо взятого в плен под Нарвой князя И. Ю. Трубецкого и командует большей частью артиллерии, то есть частично исполняет обязанности также плененного под Нарвой генерал-фельдцейхмейстера царевича имеретинского Александра Арчилловича.

Назначение Я. В. Брюса на должность губернатора Новгорода было не случайным.

После поражения русской армии под Нарвой в ноябре 1700 года Карл XII, уверенный, что русская армия окончательно разгромлена и больше не представляет серьезной опасности для шведов, направляется с армией в Польшу для того, чтобы расправиться с главным противником Августом II. До 1707 года шведы будут стремиться нанести главный удар по польской армии, Карл XII станет активно заниматься утверждением на польском троне нового короля, а Петр I будет укреплять свою армию, совершенствовать вооружение, готовиться к новым баталиям.

Первое, что делает Петр Алексеевич в начале 1701 года, издает указ о сборе колокольной меди, согласно которому следовало «четвертую часть колоколов со всего государства, с знатных городов, от церквей и монастырей отбирать и отправлять в Москву на пушечный двор, на литье пушек и мортир». Данный указ был вынужденным шагом после катастрофы русской армии под Нарвой. Это один из главных аргументов оппонентов Петровских реформ в нашей стране. Однако здесь надо учитывать, что указ предусматривал переливку только тех колоколов, которые хранились в церквях и монастырях и не были непосредственно задействованы для колокольного звона. К маю 1701 года в Москву было свезено на переплавку церковных колоколов общим весом более 90 тысяч пудов. Из части собранных колоколов было отлито 100 больших и 143 малых пушек, а также 12 мортир и 13 гаубиц. Однако колокольная медь оказалась непригодной для артиллерийских нужд ввиду нехватки олова, требовавшегося для орудийной бронзы, и оставшиеся колокола остались невостребованными. Литье значительной части этих пушек, по всей видимости, осуществлялось на тульском заводе, построенном под руководством голландских специалистов еще в 1632 году.

Кроме того, началось разорение прибалтийских крепостей, которые были опорой для шведского короля. Эту миссию блестяще исполнил Борис Петрович Шереметев. Естественно, следовало ожидать ответных шагов шведского короля, главным из которых должен был стать поход на Москву из прибалтийских территорий. В этих условиях требовалось укрепление русских форпостов и крепостей с целью подготовки их к отражению штурма и сдерживанию многомесячной осады.

Таким образом, на Брюса возлагается большая ответственность — подготовка одного из основных городов-крепостей на пути Карла XII к Москве. Для этого необходимо было не только укреплять крепостные стены. Брюс занимается налаживанием промышленности, строит мельницы. Город для сдерживания многомесячной осады должен был обеспечивать себя боеприпасами, оружием, продовольствием, то есть несколько месяцев находиться на полном самообеспечении при мощном силовом давлении и массированной бомбардировке. Можно представить, какую огромную работу проводил Яков Вилимович Брюс, находясь в должности губернатора Новгорода.

В 1701 году Новгород становится центром сосредоточения сил в войне против Швеции. Именно Новгородскому приказу Петр I велит «на реках Волхове и Луге, для нынешней свейской службы, под всякие полковые припасы и на дачу раненым людям, сделать 600 стругов…». Кроме постройки новых стругов на этих реках, а также на Ладожском и Онежском озерах, на реке Свири и в Тихвине было приказано переписать струги всех частных владельцев и приготовить их для участия в военных действиях. От местных жителей и знающих людей собирались подробные сведения о водных и береговых путях от устья Волхова к Орешку и далее по Неве до выхода в море. Поражение под Нарвой ускорило процесс реформирования русской армии, флота и артиллерии: проводятся рекрутские наборы, закладываются судоверфи на Ладоге.

Кроме того, генерал Брюс как руководитель Новогородского приказа и как подручный начальника артиллерии принимает участие в военных действиях.

Летом 1701 года Б. П. Шереметеву было приказано с полками московского и новгородского поместного ополчения сосредоточиться в районе Пскова, Гдова и Печерского монастыря. Брюс исполнял обязанности «подручного начальника артиллерии». 24 сентября 1701 года из Ладоги он пишет Петру: «Михаиле Щепотев привез порох, ядра и бомбы, против приказу; понтоны скоро будут. Я отпущу водою к тем 1500 бомбам, которые посланы сухим путем, и как скоро придут полки П. М. Апраксина, сам пойду». При этом, выполняя главную задачу, Брюс жалуется Петру на недостаток плотников и кузнецов, так необходимых для укрепления Новгорода.

В июле 1702 года из Архангельска Петр пишет в Москву Т. Н. Стрешневу: «…изволь приказать Брюсу, чтоб которое готовлено зимним путем, тоб изготовить водою, и еще 18-ти фунтовых (пушек) что есть, да 12 мортиров, а к ним по 1000 бомб и ядер и пороху, также шерсти и кульков, мотык и лопат, втрое передать зимним».

Исполняя это поручение, Брюс доставлял близлежащую артиллерию к Ладоге, а 25 сентября, за недостатком лошадей, начал отправлять ее к Нотебургу (впоследствии Шлиссельбургу), куда уже шел сам Петр с 13-тысячной армией под командованием фельдмаршала Шереметева. Здесь, при осаде Нотебурга, Брюс, по утверждению Хмырова, впервые командовал всей артиллерией. Артиллерия Брюса при взятии Нотебурга состояла из девятнадцати пушек полковых 3-фунтовых, двенадцати пушек калибром 12 фунтов и двенадцати мортир, которые были расположены на двух батареях и двух кетелях. В период с 1 по 11 октября по крепости было выпущено более шести тысяч ядер калибром от 6 до 18 фунтов и, более того, 2500 3-пудовых бомб, причем употреблено пороха 4371 пуд.

Старое русское название Нотебурга — Орешек. После взятия крепости Петр I писал в письме Виниусу: «Правда, что зело жесток сей орех был, однако, слава Богу, счасливо разгрызен. Артиллерия наша зело чудесно дело свое исправила».

После взятия Нотебурга Брюс возвратился в Новгород. Зимой 1702/03 года он дружески сошелся с генерал-фельдмаршалом Б. П. Шереметевым, который стоял с армией на зимних квартирах близ Пскова и Ладоги и часто выезжал к своему новгородскому соседу. Дружба соединила этих сподвижников царя не случайно. Оба они обладали наибольшими талантами в ряду близких царю людей и были очень порядочными и достойными военными.

Борис Петрович Шереметев был единственным военачальником, заявившим герцогу Кроа, что диспозиция русских войск перед сражением с отрядом Карла XII под Нарвой 19 ноября 1700 года была в корне неверной. Поражение это было предсказано блестящим полководцем, но сам он был объявлен едва ли не главным виновником этого поражения. Полководческий талант Шереметева был оценен уже в 1701 году при взятии Лифляндии. За боевые успехи Борис Петрович произведен в генерал-фельдмаршалы и награжден высшей наградой России орденом Святого апостола Андрея Первозванного.

Как уже отмечалось, в этих походах Шереметева Я. В. Брюс, исполнявший обязанности «подручного начальника артиллерии», принимал участие и был в подчинении Бориса Петровича. Теперь, в 1702 году, отношения начальника и подчиненного перерастают в дружеские, и в дальнейшем оба генерала постоянно поддерживают их.

В марте 1703 года Б. П. Шереметев в письме Петру сообщает о своей дружбе с Яковом Брюсом: «…про здоровье мое извольте выпить, а про ваше здоровье обещаюся быть шумен и обедать днесь стану у Якова Вилимовича».

Впоследствии эти отношения перерастут в близкие, сердечные. Влияло на них то обстоятельство, что каждый мог рассчитывать на дружеский совет и помощь при решении каких-то злободневных вопросов. Например, 11 мая 1709 года Борис Петрович, рассчитывая на посредничество в своих отношениях с Петром Алексеевичем, обращался к Брюсу в письме: «Великий бы дал за то кошт, чтобы я тебя имел видеть персонально, понеже я тебя имею себе целым благодетелем, имея нужные до тебя интересы».

В марте 1703 года Шереметев и Брюс, первый с полками, а второй с артиллерией, двинулись, по царскому велению, к Ниеншанцу, который после пятидневной осады и одиночной бомбардировки к утру 1 мая 1703 года капитулировал. При осаде Ниеншанца использовались 16 3-пудовых мортир, 48 26-ти и 12-фунтовых пушек, каждая из которых сделала по девять выстрелов. При взятии Ниеншанца без штурма была захвачена вся артиллерия: 55 бомб, 195 бочек пороха, много ядер и картечи.

После взятия Ниеншанца Брюс принимает участие в военном совете, собранном для решения вопроса: «…тот ли шанец крепить, или иное место удобное искать (понеже оный мал, далеко от моря, и место не гораздо крепко от натуры), в котором положено искать новаго места, и по нескольких днях найдено к тому удобное место остров, который назывался Мост Еланд (т. е. Веселый остров), где 16 день мая… крепость заложена и именована Санктпетербург».

Так, 16 (27) мая 1703 года был принят указ об основании города, ставшего впоследствии новой столицей России. Губернатором Санкт-Петербурга стал А. Д. Меншиков. Комендантом полковник Рен — барон Карл Эвальд Магнусович Ренне (1663–1716). Назначение произошло в день освящения новой крепости, 29 июня 1703 года.

На этом посту, в должности обер-коменданта, 20 мая 1704 года полковника Рена сменил брат Якова Вилимовича генерал-майор Роман Брюс.

После участия в военном совете, решившем судьбу Санкт-Петербурга, Я. В. Брюс весной 1704 года распоряжался доставкой из Петербурга и Шлиссельбурга под Нарву осадной артиллерии. При осаде Нарвы артиллерия Брюса состояла из девятнадцати 24-фунтовых, двадцати двух 18-фунтовых, тринадцати 12-фунтовых, двенадцати 3-фунтовых, двух 36-фунтовых, семи малых мортир и одной пудовой гаубицы. Во время осады Нарвы 1704 года по городу было выпущено 10 003 пуда пороха, 12 358 ядер, 5714 бомб. Артиллерийский обстрел Нарвы продолжался десять дней. В результате были пробиты многочисленные бреши и частично выведена из строя крепостная артиллерия, что и обеспечило успешный штурм крепости 9 августа.

А десять дней спустя, когда «Его Величество из Нарвы путь свой восприял в Дерпт со всеми министрами и генералитетом для показания им оной Дерптской фортеции (незадолго перед тем взятой Шереметевым), Брюс в числе прочих сопровождал Государя и после нескольких дней пребывания в Дерпте со всеми прочими отпущен в Нарву, где он, как кажется, тогда же получил загородное место, на котором начал обзаводиться кое-каким хозяйством».

По всей вероятности, в ноябре, при посещении Нарвы Петром, Я. В. Брюс получает назначение исполнять обязанности генерал-фельдцейхмейстера — командующего войсками артиллерии. Формально эта должность оставалась за находившимся с 1700 года в шведском плену имеретинским царевичем Александром Арчилловичем, который в 1711 году скончался, после чего Яков Брюс был утвержден генерал-фельдцейхмейстером.

Первым распоряжением генерал-фельдцейхмейстеру Брюсу Петр 17 ноября 1704 года приказывает прибавить в Нарву и Петербург по семи тысяч 3-пудовых и по семи тысяч 9-пудовых бомб, да по 400 выстрелов пороха и умножить личный состав артиллерии до 600 человек, из них 200 человек в поле. 23 марта 1705 года Брюс писал из Москвы Петру в Воронеж: «…заготовил пороху на 50 000 чел. По 300 выстрелов на каждого, ни коим образом не возможно, потому что выйдет более 23 000 пуд, а у нас всего пушечнаго только 1500 пуд. Постараюсь изготовить, хотя по 100 выстрелов. Большее горе — мало денег».

Затем он выезжает в Смоленск для снаряжения и отправки армии в Полоцк, куда на защиту от шведов союзника Петра польского короля Августа II шла русская армия численностью в 40 тысяч пехоты и 20 тысяч конницы.

М. Д. Хмыров приводит информацию о донесении от 15 июля 1705 года цесарского резидента Тийера, жившего тогда в Москве. В этом сообщении, как выражается Хмыров, резидент баснословит, что при армии, выдвинутой в Полоцк, было до трех тысяч орудий. Цифра явно завышена, но само это обстоятельство говорит о том, какой грозной силой стала артиллерия Я. В. Брюса к 1705 году.

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Брюс и вечные часы (продолжение)

Вот он разобрал часы и начал мудрить. Дня три проработал — ничего не выходит. Приходят министры:

— Сделал, спрашивают, солдата?

А немец сердится:

— Я, говорит, не волшебник, чтобы в такой короткий срок солдата сделать.

Ну, министры говорят:

— Ладно, делай, не станем мешать, — и пошли…

А немцу не везет: никак не может потрафить в точку. Не спорится дело… Начал по-своему механизм переделывать. А толку нет. Кушанье каждый день хорошее: курятина, поросятина, индюшатина, разные там супы да макароны. Ну, и вина вдоволь. Вот прошел месяц, идет сама Екатерина.

— Ну что, сделал? — спрашивает.

Тут немец и признался:

— Никак, говорит, не могу поставить на точку зрения.

Вот Екатерина видит, что зря была ее затея, и говорит:

— Не надо делать солдата, собери часы, как они были.

— Это можно, — говорит немец.

А какое там «можно»! Три недели собирал, и ничего не вышло. А потому и не вышло, что он брюсовские пружины изломал, винты изломал, колеса искалечил, маятник тоже испортил. А которые сам сделал пружины — они не годятся, ломаются. Видят министры: не выходит у немца дело. Докладывают царице.

— В шею, говорит, немца, а найдите такого, который мог бы собрать часы.

Вот взяли немца за рукав, вывели за ворота, да и дали по шее. Он и полетел торчмя головой. После того многие мастера приходили. Посмотрят, понюхают и отворотят морду, не по зубам кушанье. Но все же отыскался один такой русский разудалый молодец — у хозяина в подмастерьях служил. И взял он на себя такую отвагу, чтобы часы в полный порядок привести.

— Все, говорит, в лучшем виде исполню, только чтобы мне награда царская была и чтобы харчи хорошие.

Министры и рады:

— Все будет, и награду деньгами дадим, и золотую медаль, только собери часы. А насчет харча, говорят, не беспокойся.

Вот и принялся тот мастер работать. И стучит, и гремит, и пилит, и молоточком постукивает, и припаивает, и меха у него горят — жар раздувают… И на весь дворец напустил дыму, копоти этой. Вот приходят министры. Видят — суетится человек, работа так и кипит у него.

— Вот, говорят меж собой, мастер так мастер, не сравнять с немцем.

— Ну, как? — спрашивают. — Подвигается?

А тот и говорит:

— У нас подвинется. Мы, говорит, знаем дело. Тут, говорит, разве такая пружина нужна? А колесо? Нешто это колесо? Это лабуда, а не колесо.

А министры одобряют его:

— Это, говорят меж собой, настоящий спец.

Тут сейчас один министр побежал, припер ему бутылку вина:

— Пей, говорит, на доброе здоровье!

Ну, тому это и на руку — высосал всю бутылку. В башке зашумело, он и давай свою специальность оказывать: чего немец не успел изломать, так он докончил… А министры бегут к царице:

— Так и так, докладывают, очень хорошего мастера мы отыскали: работа так и кипит. Часы скоро готовы будут.

Царица и рада.

— Ну и слава Богу, — говорит.

А этот «хороший мастер» стучал, стучал молотком, видит: дело не подвигается вперед, и не знает, что тут делать, как тут быть, как тут горю подсобить. По его расчетам, дело пустяковое, а примется собирать часы — ничего не выходит. И сам он за этой работой обалдел и стоит истукан-истуканом, на эти винты, гайки да колеса смотрит, бельмы свои вытаращил…

 

Руководство артиллерией

Фактически после взятия Нотебурга в 1702 году в России начинает свой победный путь новая русская артиллерия, кардинально преобразованная, а лучше сказать, созданная Я. В. Брюсом.

К тому времени артиллерийское дело в передовых странах Европы, особенно в Швеции, достигло очень высокого уровня. В конце XVII века было покончено с цеховой организацией артиллерии, началось промышленное производство на мануфактурах орудий и ядер. Артиллерия, окончательно введенная в состав армии, признавалась особым родом войск, и для нее открывались широкие возможности развития. Были унифицированы калибры артиллерийских орудий, значительно снижен их вес, улучшена конструкция лафетов. Благодаря этому значительно повысилась подвижность артиллерии. Тогда же получили распространение зарядные пороховые рубки, картузы, картечи. Произошло разделение артиллерии на тяжелую и легкую, чем были заложены основы тактики полевой артиллерии. Начали формироваться научные основы развития артиллерийского дела. Все это повысило в значительной мере очевидную мощь этого рода войск.

Россия же в этом направлении значительно отставала.

Русская артиллерия — «пушечный наряд» — комплектовалась личным составом аналогично стрелецким полкам: за свою службу пушкари получали денежное и хлебное жалованье или земельный надел. Служба пушкарей была наследственной. Подобно стрельцам, пушкари в свободное от службы время занимались торговлей и ремеслами. В военное время для обслуживания пушечного наряда привлекались дополнительно ратные люди, набранные от тяглового населения. Вся русская артиллерия подразделялась на «городовой наряд» (осадные и крепостные орудия) и «полковой наряд» (легкая и тяжелая полевая артиллерия). В составе полевой артиллерии выделяли «полковую», то есть приданную пехотным, стрелецким и солдатским полкам.

После разработки в 1621 году Устава ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки А. М. Радышевского началось усовершенствование старой русской артиллерии русскими мастерами. В XVII веке последними практически были решены проблемы создания нарезных и казнозарядных артиллерийских орудий. На русских мануфактурах в 1690-е годы проводятся попытки заменить и одновременно привести в единую систему их типы и калибры. И все же русская артиллерия в целом представляла собой разнотипную и разнокалиберную массу. Орудия были тяжелыми и вследствие этого малоподвижными. Дальность стрельбы и скорострельность русских орудий были незначительны. В войсках находилось большое количество орудий явно устаревших конструкций, некоторые из них были созданы еще в XVI веке.

Необходимость создания новой мощной артиллерии русский царь прекрасно осознавал. Брюсу в этом отводилась первостепенная роль. Обширные теоретические знания, особенно в области математики, пристальное знакомство с материальной частью артиллерии в Вулвическом арсенале в Англии в 1698 году, а также длительный боевой опыт позволили Я. В. Брюсу осуществить глубокие преобразования в области артиллерии.

Одной из важнейших проблем, стоявших перед воюющей со шведами Россией, была проблема обеспечения русской армии единообразным и надежным оружием. Для решения этой задачи Брюс разработал единую систему измерения всех частей артиллерийских орудий, в основу которой был положен калибр орудия. Им же были разработаны и введены в практику русская артиллерийская шкала и артиллерийский вес. Шкала представляла собой металлическую линейку, на которой были нарезаны диаметры каменных и чугунных ядер, соответствовавшие определенным линейным калибрам. Этот инструмент служил основной мерой не только при проектировании, но и при проверке готовых орудий и снарядов. Кроме металлической линейки в качестве проверочных инструментов применялись кружала и циркули. Одновременно Я. В. Брюс ввел понятие об артиллерийском весе, при помощи которого определялись калибры орудий и снарядов. За единицу измерения был принят вес чугунного ядра диаметром в два английских дюйма (5,08 сантиметра), вес составлял 1,2 торгового русского фунта. Этот вес получил наименование артиллерийского фунта, а ядро названо однофунтовым. Для разрывных полых снарядов был принят торговый вес.

Исполняя обязанности генерал-фельдцейхмейстера, Я. В. Брюс вникал во все процессы производства материальной части артиллерии, неукоснительно требуя единообразия в изготовлении не только орудий и снарядов, но также и лафетов, станков и даже колес к ним. Образцовые варианты их хранились в Приказе артиллерии. Те же требования он предъявлял и к производству стрелкового оружия. С принятием на вооружение в 1715 году штатных образцов ружей и пистолетов были введены и контрольно-измерительные инструменты. Для соблюдения точности калибра — медный эталонный цилиндр. Контроль за длиной стволов пехотных ружей и драгунских пистолетов осуществлялся при помощи деревянных шаблонов с печатью самого генерал-фельдцейхмейстера.

Я. В. Брюс принимал активное участие в разработке новых образцов вооружения. Известны его опыты над различными формами зарядных камор, в том числе и над вариантами так называемых бутель-камор, приведшие к проекту конической каморы для гаубицы с длиной ствола в 10 калибров, то есть удлиненной, что дало основание некоторым историкам материальной части артиллерии считать ее прообразом единорогов.

Опыты велись и с целью увеличения дальности стрельбы из орудий (гаубиц и мортир), в боекомплект которых входили разрывные снаряды.

Для повышения огневой мощи пехотных и драгунских полков с 1705 года разрабатываются различные варианты ручных мортирок. Брюс постоянно наблюдает за ходом этих работ, требуя, чтобы приклад у «мортирца» был как у фузей, для удобства стрельбы из него.

Приказ артиллерии стал преемником Пушкарского приказа. Наиболее вероятной датой образования Приказа артиллерии следует считать 26 июня 1701 года, когда во Вседневной книге Пушкарского приказа впервые официально упоминается Приказ артиллерии.

Личный состав приказа состоял из дьяков и подьячих. Подьячие разделялись на три категории — старых, средних и молодых, каждый из них возглавлял тот или иной отдел (повытье). Кроме них в распоряжении приказа были так называемые царедворцы — стольники, дворяне, стряпчие, жильцы, которые выполняли отдельные поручения. Денежной казной ведали бурмистры, а учетом и расходом артиллерийских припасов — целовальники. До 1712 года, по-видимому, никакого постоянного штата приказа не было, так как число его членов в разные годы было непостоянным. По штату 1712 года было определено иметь в Приказе артиллерии одного дьяка и 24 подьячих.

В ведении приказа находились: личный состав артиллерии; артиллерийские школы; полковая, полевая и осадная артиллерия; средства тяги артиллерии; артиллерийское производство; инженеры (саперы); колокольное дело и Гражданская типография (с 1706 года). Приказ также занимался вопросами обеспечения вооружением и боеприпасами всех войск. Кроме того, в его функции входило судебное разбирательство над личным составом.

Несмотря на наличие помощников, Брюс, как глава приказа, подробно вникал в его работу. Даже находясь в военных походах, он продолжал действенно управлять вверенным ему ведомством. Без его участия не решался ни один вопрос, который находился в компетенции приказа, вплоть до самых незначительных. Я. В. Брюсу посылались копии всех указов, отчеты о производстве вооружения, ведомости о наличии и расходе артиллерийских припасов, списки личного состава и росписи на выдачу денежного жалованья и хлебного довольствия, одним словом, все документы, требовавшие его решения.

Параллельно с Приказом артиллерии существовал еще один административный орган — Походная артиллерийская канцелярия, которая была создана при генерал-фельдцейхмейстере только на время ведения военных действий, когда он находился в походе. Первые упоминания о существовании канцелярии относятся к 1705 году. Штат ее состоял из трех человек: одного старого и двух молодых подьячих. До окончания Гродненской операции (1706) канцелярия упоминается под названием «Походная артиллерия в Гродне» или «Приказ воинский походный артиллерии».

С переездом Брюса в Санкт-Петербург в 1714 году его Походная канцелярия становится стационарной. Приказ артиллерии был разделен на две части — Московскую и Петербургскую. За первой осталось название Приказа артиллерии, вторая получила наименование Артиллерийская канцелярия. Постепенно с переводом центральных учреждений в Санкт-Петербург роль Артиллерийской канцелярии возрастает. Она становится фактически главной, а Приказ артиллерии — второстепенным административным органом.

Существование параллельно двух высших артиллерийских учреждений ничем не было оправдано и вносило лишь путаницу в организацию производства вооружения. В 1723 году управление артиллерийским ведомством было реорганизовано. Главным административным органом стала Главная артиллерийская канцелярия во главе с президентом генерал-фельдцейхмейстером Я. В. Брюсом, который оставался им до своей добровольной отставки в 1726 году.

Я. В. Брюс в поисках усовершенствования артиллерии во многом опирался на знание и опыт специалистов, среди которых необходимо отметить «капитана на Москве» Якова Шперейтора. Выражаясь современным языком, он был техническим руководителем Московского пушечного двора. В первое десятилетие Северной войны именно этот двор стал своего рода лабораторией нового конструирования вооружения. Образцы вооружения, показавшие удовлетворительные результаты при испытаниях на пушечном дворе, либо в единичном экземпляре, либо опытными партиями отсылались «в поход» или в Санкт-Петербург, где проходили дальнейшие испытания в боевой обстановке.

Многочисленные справедливые нарекания военачальников на плохое качество лафетов, станков, роспусков и артиллерийской принадлежности принуждали начальника артиллерийского ведомства обратить пристальное внимание не только на их устройство, но и качество материала, из которого они изготавливались. Брюс обстоятельно разъясняет в письме Ф. Ю. Ромодановскому, в какое время года следует заготавливать лес для артиллерии и как его хранить. «Уведомлен я от тебя, государь, чрез писание, что дубовый лес на пушечные станы и колеса по росписи изготовлен нынешним летним временем. И тот, государь, лес к артиллерии делам будет не прочен. И ты, государь, оный лес по той росписи повели изготовить в декабре месяце и вывесть к Москве зимою. А водою ево не сгонять, дабы к оным делам был крепок и походам прочен». И в качестве приписки Я. В. Брюс разъясняет: «В познание тебе для чего летней лес нездоров. Когда отсекается и в середке остается сок, и от того гниет. А в зимнее время оной сок входит в коре, и такое дерево всегда бывает здорово».

Низкое качество шанцевого инструмента — лопаток, кирок, мотыг, которые являлись в то время дополнением артиллерийской принадлежности, заставляет главу артиллерии заняться и этой проблемой. Рассмотрев все предложенные виды кирок, мотыг и лопаток, Я. В. Брюс остановился на шведских образцах. Он потребовал, чтобы их образцовые варианты сделал шведский кузнец, только дополнительно для прочности на концах металлических частей «наварил уклад или сталь».

В поле зрения Брюса находилась и форма одежды пушкарей. По-видимому, он справедливо полагал, что единообразный военный костюм — еще одна мера в организационном строительстве полевой артиллерии. Поэтому даже галстуки должны были быть сделаны по единому образцу, который Брюс прислал в приказ из похода.

Как глава артиллерии, Брюс пытался ввести строгую отчетность в приеме и отпуске артиллерийских припасов и установить сроки их доставки, ужесточив наказание за любое нарушение.

Немаловажной частью деятельности Брюса в качестве главы Артиллерийского приказа было непосредственное его участие в изготовлении артиллерийского знамени и литавренной коляски — главных регалий русской артиллерии, которые делались в 1706 году по чертежу и описанию самого Брюса.

Вот полное описание этого знамени: «Большое знамя надобно быть из белой камки (шелковая узорчатая ткань). Ширина тому знамени три аршина с четвертью, длина три аршина. То знамя сделать велено против чертежу. Пушке надобно быть желтой, а станок красный, орел черный. А положено то знамя писать письмом, которой живописец сам может лутче написать, чтоб сделать хорошим письмом. И к литаврам завеси из белой ж камки, ширина семь четвертей, длина пять четвертей. Орел черный, коруна желтая. Писать такою фарбаю (краской), которой самою лутчею может знать живописец. Бахрома: шелк белый и красный, и лазоревый».

Эмблематика, изображенная на знамени: в центре — желтая пушка на красном лафете, а под ним орел с распростертыми крыльями — воспроизводилась впоследствии на всех артиллерийских знаменах XVIII века, в той же цветовой гамме.

Я. В. Брюс внимательно следил за изготовлением знамени и литавренной коляски, торопил со сроками, прекрасно понимая, как важно будет иметь артиллерии собственные регалии в походе.

Артиллерийское знамя и литавренная коляска 1706 года — единственные артиллерийские регалии, имена создателей которых сохранились. Знамя кроил Е. П. Зыбин, расписывали полотнище смоленские иконописцы Иван Андреев и Гаврила Степанов, копье к древку делал киевский мещанин Петр Федоров.

Литавренную коляску сделал по заданию Я. В. Брюса колесный мастер Томас Боуман, он же и «учинил на ней резьбу». Помогал ему станочный ученик Ингерманландской канцелярии Козьма Михайлов. Для украшения ее отдельными резными фигурами были привлечены киевские мастера-резчики — Иван, который вырезал государственный герб, и Юрий Бербар, изготовивший фигуру орла и двух «левиков» (львов). Живописные работы выполнял киевский живописец Афанасий Мартусков.

Наличие литавр требовало присутствия специального воинского чина — литаврщика. Строевой мундир литаврщика в 1706 году тоже был сделан «по Брюсову образцу»: кафтан и штаны были из малинового сукна; воротник и обшлага кафтана — из василькового сукна; галуны серебряные; весь кафтан украшен вышитыми золотом и серебром гербами; пуговицы обтянуты серебром; сапоги немецкие; шапка расшита золотыми и серебряными нитями; епанча из сукна василькового цвета. Кроме того, литаврщику полагались перчатки.

Ни в одной области военного дела не стремились к реформированию так, как в артиллерии.

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Брюс и вечные часы (окончание)

Оно и понятно. Брюс над этими часами 10 лет мозговал, а этот чертогон за месяц захотел в порядок привести их. А главное — не тот состав у него в голове был… У Брюса-то ум какой был? Один на всю Россию… Ну, может, Петр Первый превышал его. Да и как сказать? В одном-то деле и превышал, а в другом не доходил… Ну, а у этого похвальбишки какой-такой ум? Глупость одна. А раз в башке нет, из… спины не достанешь: спина есть спина — такой и почет ей. Вот в чем тут дело.

А министрам не терпится, хочется, чтобы он поскорее собрал часы. Идут к нему. А тот уже оделся, инструменты сложил в сумку — собрался уходить.

— Ну, как? — спрашивают министры.

— Хитра механика! — говорит хваленый мастер. — Тут, говорит, и сам черт ничего не поделает, а уж где мне: мое дело маленькое.

Тут министры и приступили к нему:

— А как же, говорят, подлая твоя душа, ты хвалился, что сделаешь?

А он отвечает:

— Что ж из того, что хвалился? Спервоначала, говорит, я думал, что штука тут не важная, а на поверку вышло — не нашего ума это дело.

Тут один министр развернулся — бац его в ухо! Тот и завертелся кубарем. А другой министр вцепился ему в волосья и давай таскать. И принялись они тут вдвоем разделывать своего «спеца»: один за патлы теребит, другой то в ухо засмолит, то по зубам стебанет… И невмочь стало мастеру, и тут заорал он на все горло:

— Караул! Убивают!

И вышел переполох на весь дворец. Бежит царица, бегут генералы.

— Что это такое? — спрашивает царица. — За что бьете мастера?

А министры говорят:

— Его, подлеца, убить мало! Нешто, говорят, это мастер? Это мазурик, он и нас, и вас обманул, с первого раза обнадежил, соберу, мол, часы, а теперь пошел на попятную, «не моего, говорит, ума дело».

— Ну, хорошо, — говорит царица. — Я это дело разберу, — и приказала взять мастера под арест.

И посадили этого поганца за решетку. Потом такое определение сделала Екатерина: министров со службы вон, а мастеру дать сто розог. Ну, разложили его степенство и нарисовали ему на спине разгонами и маятники, и пружины, и колеса, потом с зашейным маршем проводили из дворца. Так он, словно окаянный, бросился бежать, как будто собака бешеная гналась за ним. И после такой прокламации баста хвалиться, только одно и знал: «Наше дело маленькое». Вот как градусник понизился! А то «я» да «мы». А что такое «я»? Прохвост, и больше ничего. Только людям голову морочить можешь. Много таких «спецов» — свиньям хвосты закручивать! А ежели ты не брешешь языком, а с умом дело свое делаешь, то ты и есть настоящий спец. И цена тебе настоящая. Тоже вот и с брюсовскими часами: ну как можно было их разбирать да исправлять, ежели ты ихнее устройство не знаешь? После-то Екатерина каялась, сколько потом выписывала она этих мастеров! Только результату не вышло настоящего. Да и как ему выйти-то? Ведь каждый по-своему крутил, завинчивал, да молотком постукивал… Ну и докрутились, достучались — всё изломали, исковеркали, и уж понять нельзя было — часы ли это были или еще какая машина. И лежали, лежали эти пружины да колеса, да и выбросили их, чтобы глаза не мозолили. После-то ученые кинулись их искать, да где найдешь, ежели от них и звания не осталось? Человек столько ума положил, а тут такое хамское обращение. Вот и толкуют: «Брюс», «Брюс»…

Ну, Брюс-то, Брюс, а вот мы-то и не можем ценить его… Ну, что осталось после него? Всё изломали, всё испакостили. Вот только Сухаревская башня осталась, да, говорят, еще книги. Только говорят, а доподлинно-то не знают…

Записано в Москве в августе 1924 г.;рассказывал рабочий-штукатур Егор Степанович Пахомов.

 

Артиллерийские школы

Зная о потребности России в подготовленных и обученных специалистах, Я. В. Брюс активно участвует в создании первых таких школ. Причем он, в качестве руководителя артиллерийского ведомства, постоянно следит за состоянием обучения в школах и их материальным обеспечением. Так, например, 17 декабря 1708 года Козлов и Павлов донесли Брюсу, что «школьные ученики, которые учатца вынженерной школе, у инженера Петра Грана, просили слезно: оный де инженер, тому ныне другой год науке учит малое число, и за детми его ездили в денщиках, и всяку домовную работу работают».

Еще в 1698 году при Пушкарском приказе в Москве была основана школа «цыфири и землемерия» (то есть геометрии), где пушкарскому делу учеников обучал мастер Иван Зерцалов. Эта школа действовала под присмотром дьяка Пушкарского приказа А. А. Виниуса. Однако в 1699 году школа сгорела во время большого июльского пожара.

В 1699 году в Москве открылась Пушкарская школа A. А. Вейде. Одновременно с ней начала работать Артиллерийская школа при бомбардирской роте Преображенского полка. Одним из активных организаторов этих школ являлся Я. В. Брюс.

В 1701 году Пушкарская школа Вейде была преобразована в Артиллерийскую. В указе об учреждении школ говорилось: «…велено на новом пушечном дворе построить деревянные школы и в тех школах учить пушкарских и иных посторонних чинов людей детей их словесной и письменной грамоте и цифири и иной инженерной науке, а выучась, без указа с Москвы не съехать, также в иной чин, кроме артиллерии не отлучаться».

В январе 1701 года почти одновременно со Школой математических и навигацких наук была открыта возрожденная Московская пушкарская школа (Новая пушечная, или Артиллерийская школа). Размешалась она на Новом пушечном дворе. В 1703 году Виниус впал у царя в немилость, и школа осталась без присмотра. Кураторство над ней было передано новому начальнику Приказа артиллерии Я. В. Брюсу, немало сделавшему для закупки инструментов, приборов и учебных пособий для Математической навигационной школы как за границей, так и в самой России. Таким образом, Артиллерийская школа возникла не на пустом месте. По мнению B. А. Ковригиной, именно Пушкарская школа конца XVII века стала основой для Артиллерийской, а затем Инженерной школ.

Учебная программа Артиллерийской школы не ограничивалась, как раньше, обучением пушкарских детей чтению, письму, цифири (арифметики) и землемерию. Теперь эти науки постигали в «Нижней» (Цифирной и Словесной) школе. К изучаемым предметам в «Верхней» школе, благодаря Я. В. Брюсу, добавились тригонометрия, «артиллерия», черчение и «инженерная наука». Причем последнюю поручено было преподавать в 1704 году иноземцу на русской службе капитан-инженеру П. Грану. Для артиллерийской практики, обучения стрельбе по целям и скорой стрельбе из пушек и мортир школа получала с Московского пушечного двора порох, боеприпасы, фитили, пыжи и другое артиллерийское снаряжение.

Школа располагалась на Новом пушечном дворе до 1707 года, когда из-за строительства оборонительных сооружений вокруг Китай-города и Московского Кремля руководитель фортификационных работ капитан Преображенского полка В. Д. Корчмин «согнал» ее на Суздальское подворье. Благодаря настойчивым напоминаниям Брюса в 1706 году здание школы было отремонтировано. Если в 1701 году в школе обучалось 180 человек, то к концу 1704 года в ней было уже 300 учеников.

В условиях военного времени Я. В. Брюс не мог лично руководить школой, но посредством переписки с Приказом артиллерии старался контролировать ее деятельность.

Брюс следил, чтобы учебный процесс в школе шел нормально и ученики осваивали не только теорию, но и приобретали практические навыки. Он рекомендовал Н. П. Павлову отобрать из школьных учеников человек пять-шесть, хорошо успевающих по геометрии и фортификации, и «отдать их в науку Шперейтеру, чтобы он научил их не только чертить, но и стрелять особенно бомбами». Одним словом, чтобы «научил подлинному своему делу».

Знаменательно отношение главы артиллерийского ведомства к проблеме профессионального обучения. Узнав, что несколько учеников словесной школы бежали и записались в солдаты, Брюс потребовал от Ф. Ю. Ромодановского разыскать их и, наказав, отправить обратно в школу. «Нужды в них (как в учениках), — писал Яков Вилимович князю-кесарю, — больше есть, нежели в солдатах. Понеже всякий крестьянин может быть в солдатех, а не пушкарем».

Особо заботил Якова Вилимовича и подбор кадров для Артиллерийской школы. Грамотных специалистов катастрофически не хватало не только в учебных заведениях, но и в государственных учреждениях, в армии и на флоте. К сожалению, имевшиеся при школе преподаватели были далеки от идеала. Несколько писем Я. В. Брюс посвятил учителю арифметики в Артиллерийской школе С. Печорину. В мае 1706 года дьяк Приказа артиллерии Н. П. Павлов написал Я. В. Брюсу: «Цыфирной науки учитель, который взят из Математической школы, Спиридон Печорин, для учения школьных учеников учинился во пьянстве, и за то ему было дано поучение, бит батоги. И по се число он, Спиридон, от пьянства не лишился и в школу приходит изретко и в учении тем ученикам есть немалая остановка».

Понятно, что без учителя арифметики полноценно проводить занятия было невозможно. К нерадивому педагогу были применены методы дисциплинарного воздействия, которые не возымели действия — «бит батоги, а от пьянства не лишился». Тогда Я. В. Брюс в письме Н. П. Павлову распорядился: «И ты ево вели, сковав, в школе держать непрестанно, чтоб в учении учеников остановки не было».

Н. П. Павлов сообщил Брюсу, что «школьный учитель Спиридон… сыскан и скован». Неизвестно, водили ли Печорина на занятия скованного либо же он представал перед учениками без кандалов, однако в течение трех недель занятия шли успешно. Тем не менее в августе «зеленый змий» вновь одолел педагога и он умудрился учинить в школе какое-то «бесчинство» и «неистовство». Брюс узнал об этом от посторонних людей. Разуверившись в своих воспитательных методах, Яков Вилимович велел Н. П. Павлову не только не пускать С. Печорина в школу, но и на двор, а жалованье ему на 1706 год не выдавать. Брюс предложил заменить его кем-либо из учеников или сыном П. Грана. Брюс особо подчеркивал, чтобы новый учитель мог свободно разговаривать и вести обучение на русском языке. Вероятно, младший Гран не вполне отвечал этим требованиям, и на место С. Печорина, которого в том же году алкоголь свел в могилу, учителем был взят «Верхней школы» (то есть из старших классов) ученик Михаил Борисов «для того что по свидетельству той науки… достоин».

В июне 1706 года «директор» Артиллерийской школы П. Гран подал жалобу на подьячего Т. Кудрявцева, что тот не дает для школы ни чернил, ни бумаги. И однажды из-за этого в течение трех недель не было занятий. Кроме того, он же не разрешает чинить школу «где худые места».

За эти «бесчинства» Я. В. Брюс выговорил приказному дьяку: «При отъезде своем (в поход. — А. Ф.) приказал я ему (Кудрявцеву. — А. Ф), чтоб он в деле оному ж учителю никакой остановки не чинил. И тебе велеть Кудрявцеву у хоромного строения все худые места починивать. Також для учения оных учеников чернил и бумаги давать неотложно, чтоб за тем во учении остановки никакой не было ж. И надлежало бы тебе самому над школою присматривать, чтоб мне таких бездельных докук не было».

В 1706 году в связи с нехваткой профессиональных кадров в армии Петр I издал распоряжение о немедленной отправке в действующую армию школьных учеников, которые прошли или заканчивают обучение.

В соответствии с указом государя Я. В. Брюс в августе отдал Н. П. Павлову распоряжения о присылке учеников в поход: «Которые ученики выйдут из науки у Грана, и ты, о науке их изяв у мастера скаску, буде они подлинно изучены, и тех учеников присылай ко мне немедленно. Також отпиши в Берлин к Алексееву, который там остался, чтоб писал немедленно, чему он изучался. И буде подлинно науку принял, что ему преж сего повелено учить, дабы ехал к Москве не мешкав, а лутчей, чтоб на Киев, и явился б у меня».

Вскоре начальник артиллерии получил ответ, в котором содержался список учеников, которые, по словам П. Грана, «изучались» артиллерийскому делу, проходят «инженерную науку» и могут быть присланы в поход. Это были два бомбардира — Алексей Головачев и Василий Наумов, а также Михайло Борисов.

В конце того же месяца Я. В. Брюс, повторяя почти дословно царский указ, написал в Приказ артиллерии о присылке в поход «школьных учеников и бомбардиров, которые выучились геометрии и артиллерии, пушечным и мортирным чертежам кроме тех, которые малолетки». Однако в конце письма напоминал дьяку: «А достальные непрестанно были б в науке, и посмотри в нижних Цифирной и Словесной школах за мастерами сам».

Подобная же Артиллерийская школа была учреждена в Санкт-Петербурге в 1721 году.

Наряду с артиллерийскими школами были учреждены и школы инженерные. В Москве — в 1712 году, в Санкт-Петербурге — в 1719 году (инженерная рота). В 1723 году эти инженерные школы были объединены в одну — в Санкт-Петербурге.

 

Первые результаты преобразований в артиллерии

В первые годы Северной войны, несмотря на определенные трудности с финансированием, подбором учителей, наличием учебных пособий, артиллерийские и пушкарские школы стали настоящей кузницей профессиональных кадров для действующей армии.

Был сформирован артиллерийский полк, объединивший полевую артиллерию. Сама же артиллерия становится самостоятельным родом войск. До этого артиллеристы (бомбардиры) только придавались пехотным частям.

В русской армии вводится конная артиллерия. На вооружение драгунских полков стали поступать пушки и мортиры, расчеты полковых пушек были посажены на лошадей. В этом Россия опередила Западную Европу на полстолетия. Конная артиллерия на Западе впервые будет введена в прусской армии Фридриха Великого в 1759 году.

В российской артиллерии вводится четкое разделение орудий на три вида — пушки, гаубицы и мортиры. Каждый вид орудий имел строго установленные калибры. Пушки отливались 3-х, 6-ти, 8-ми, 12-ти, 18-ти и 24-фунтового калибра; гаубицы ;, 1 и 2-х пудового калибра; мортиры 6-фунтового, 1, 2-х, 3-х, 5-ти и 9-пудового калибра. Были разработаны и разосланы на заводы чертежи для каждого установленного образца орудий. Отливка орудий производилась в точном соответствии с чертежами, составленными Брюсом. Окончательное установление артиллерийской шкалы калибров произошло в 1705 году.

Артиллерия получила четкое подразделение на полевую, полковую, осадную и крепостную, что обеспечивало более широкие возможности ее тактического использования. На вооружении полковой артиллерии состояла 3-фунтовая пушка и 6-фунтовая мортира. В каждом пехотном и драгунском полку имелось по две 3-фунтовые пушки и четыре 6-фунтовые мортиры. Последние располагались на боевой оси по обеим сторонам пушки и предназначались для усиления ее картечного огня. В полевую артиллерию входили 6-ти, 8-ми и 12-фунтовые пушки, 1 и ;-пудовые гаубицы, 1 и 2-пудовые мортиры. Осадная артиллерия состояла из орудий наиболее мощных калибров: 18-ти и 24-фунтовых пушек, 3-х, 5-ти и 9-пудовых мортир. Крепостная артиллерия имела орудия различного калибра, обычно в нее входили 3-х, 6-ти, 12-ти, 18-ти и 24-фунтовые пушки, 6-фунтовые, 1, 2-х и 5-пудовые мортиры, ;, 1 и 2-пудовые гаубицы.

Были значительно облегчены артиллерийские орудия, особенно орудия полковой и полевой артиллерии. Так, 3-фунтовая пушка, весившая раньше около 15 пудов, была облегчена на шесть пудов, вес 6-фунтовой полевой пушки уменьшен с 45 до 36 пудов.

Я. В. Брюсом было улучшено устройство лафетов. Это было связано с использованием пушек на марше — лафеты и колеса должны были выдерживать далекие переходы по бездорожью. В то же время в сражениях пушка должна была быть маневренной, а значит, лафет нужен был не очень громоздкий с надежными колесами. Как показали события Северной войны, эта проблема Брюсом была успешно решена.

На вооружение теперь поступали новые виды артиллерийских снарядов (чугунная картечь, зажигательные снаряды и др.). Для перевозки боеприпасов впервые вводились двухколесные зарядные ящики. Все это увеличило мобильность армии.

Главным источником познаний Брюса в этой сфере были разработки по артиллерийскому делу, к тому времени опубликованные. Об одном из изданий хотелось бы рассказать более подробно. Это учебник Э. Брауна «Новейшее основание и практика артиллерии», изданный в Гданьске в 1687 году.

В этой книге даны теоретические основы артиллерийского дела по классификации пушек и ядер, расчеты по определению угла прицеливания в зависимости от калибра, расстояния и высоты положения пушки. Даются практические советы по использованию полевых орудий.

Автор разъясняет, как возможно производить стрельбу не обученным геометрии (землемерии) пушкарям, дает практические советы при стрельбе разными ядрами (каменными, железными, свинцовыми) с расчетами масштабов для точности стрельбы, при использовании разного калибра пушек и мортир.

В книге содержатся описания составляющих порох элементов, способы обнаружения в земле селитры и ее приготовления для использования при создании пороха, подробно характеризуются различные пороховые составы и рецепты, где применяются селитра, сера и уголь, рассказывается об изготовлении «светящихся и дождевых ядер», применяемых для фейерверков.

В учебнике представлены составы ручных гранат, зажигательных и дымовых ядер, «потешных» ядер с бегающим по земле и воде огнем и даже даются пояснения, «как именной огонь делать». Также здесь содержатся сведения об устройстве фейерверков и салютов на различных увеселениях. Книга сопровождена приложениями, в которых приводятся не только расчеты, но и изображения различных видов орудий, ядер, гранат и устройств для фейерверков.

Во многом эта книга стала настольной для исполняющего обязанности генерал-фельдцейхмейстера Я. В. Брюса, поэтому и были очевидны успехи преобразований в российской артиллерии.

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Как Брюс из старого человека молодого сделал

В Сухаревой башне жил этот Брюс. Ну, тут только банки стояли с разными составами да подзорные трубы, а главная мастерская у него была в подземелье — там и работал по ночам. Мастер на всё был. Вот раз взял, да и сделал горничную из цветов. Настоящая девушка была: комнату убирала, кофий подавала, только говорить не могла. Приходит царь Петр Великий.

— Хороша, говорит, у тебя служанка, только одно плохо — не говорит. Немая, что ли? — спрашивает.

А Брюс говорит:

— Да ведь она нерожденная. Я, говорит, из цветов ее сделал.

А царь не верит:

— Полно, говорит, языком трепать, мыслимое ли это дело?

— Ну, говорит Брюс, смотри!

Вынул из головы служанки булавку, она вся рассыпалась цветами. Царь и смотрит, дескать, что это за чудо такое?

— Как, говорит, ты этого добился?

— Наукой, — говорит Брюс.

— Да ведь наука науке рознь, — говорит царь. — Может, волшебством? Ты, говорит, лучше признайся.

А Брюс ему отвечает:

— Мне, говорит, нечего признаваться. Вот мои книги, вот составы, смотри сам.

Посмотрел Петр книги. Видит — книги ученые. А Брюс не все книги показал ему: самые главные по волшебству были спрятаны в подземелье, тринадцать штук. Очень редкие и тогда были, а теперь и не найти. Но Петр все же не поверил ему. А без волшебства тут ничего не поделаешь. Только ведь это не такое волшебство, вроде колдовства. Это в деревне раньше были колдуны. Действительно, попадались знатоки… И так у них заведено было: от отца сыну передавалось, весь род — все колдуны были. Но до Брюса им далеко. Есть и теперь в деревне, только не колдуны, а выдают себя за колдунов, и не от науки действуют, а наобум святого Лазаря. Иной-то дуролом поймает лягушку и примется шилом ей голову колоть.

— Мне, говорит, надобно достать лягушиные мозги, чтобы сделать лягушиное масло.

А для чего, спроси. Он и не скажет — сам не знает. Он слышал звон, да не знает, где он. Тут не каждая лягушка годна, а нужна жаба, да и не мозги ее требуются, а сердце. Положат ее в муравейник, муравьи и объедят ее. Да ведь все с умом надо делать, а не на авось. Тоже вот и травы: надо знать, какая против какой болезни действует. А то дадут тебе такого настоя, что ты на стену полезешь или станешь на людей кидаться. На все нужна наука, но только без ума и наука ни к чему.

Тоже вот и Брюс: науки науками, а ум-то у него все разрабатывал.

 

Заботы первого года руководства артиллерией

Следует отметить, что в эти первые годы Северной войны генерал-фельдцейхмейстер еще не имел штаба, не было и канцелярии, и во многих случаях Я. В. Брюс вынужден был лично вести всю переписку и документацию по Артиллерийскому приказу. К примеру, отвечая на письмо артиллерийского комиссара Новгорода Дмитрия Екимова, сообщавшего о пушках, у которых «раздутые запалы» и неудовлетворительное состояние запасов, Яков Вилимович, находясь в Смоленске, советует: «Тебе наипаче порадеть, и тех пушек, у которых запалы роздуло, досмотри подлинно, а осмотря, у которых запалы гораздо разгорелись, вели налить меди впушку столько, коль дуло широко, а запал прикажи вновь повертеть перед заливкою».

В связи с перебоями поставок в Новгород и Ладогу Брюс 3 апреля просит у канцлера графа Г. И. Головкина: «Зело время поздает, а отмилости твоей ни седле ни узде не прислано, а привесть сюды к уреченному числу никоими меры буде невозможно, от чего мне бедство быть может. Того ради прошу, пожалуй, прикажи, государь, не мешкав те припасы к нам отпускать». После этого Брюс поручает артиллерийскому командиру в Москве, дьяку Никите Павловичу Павлову, получить, подремонтировать и направить в Смоленск присланные Головкиным палубы с пушками, вооружением и боеприпасами. Он торопит своих подчиненных, артиллерийских комиссаров, поскольку готовятся походы русских войск в Эстляндию, Лифляндию и Польшу.

Яков Брюс использовал и другие способы доставки артиллерийских припасов из Москвы в Смоленск. Об этом ему сообщает в своем письме боярин Т. Н. Стрешнев: «Послал я с Москвы в Смоленеск сподводчики человека своего Микиту Семенова, которые подводчики повезли свинец. Пожалуй к тому человеку свою всякую милость и тех подводчиков прикажи отпустит беззадержания, естли вазможна, Тихон Стрешнев. Из Москвы Майя в 5 день (1705)».

При получении этого письма Брюс, находившийся тогда уже в Витебске, 7 июня написал ответ Стрешневу: «…ты, государь, изволил ко мне писать, чтоб человека твоего, которой повез свинец до Смоленска, отпустить немедленно, и то писмо меня в Смоленску незастало; а естлиб застало, и яб за твою, Государь милость мог всячески услужить пожеланию вашему».

В Витебске же нагнал Брюса сам Петр, задержанный в Москве лихорадкой, и 12 июня царь с фельдцейхмейстером приехали в Полоцк, где находились фельдмаршал Огильви и генералы Репнин и прочие с пехотными полками, где также располагалась и полевая артиллерия.

1 июля 1705 года вся армия тронулась из Полоцка в Вильну. В этом походе Брюс получает весьма неприятное известие из Поречья от артиллерийского дьяка Ивана Козлова о состоянии артиллерийских частей. «Пушкари, которые ныне у меня в Поречье, таскаются по миру, а провиант им хлеба не дает. Изволь поговорить Семену Григорьевичу (кн. Волконскому), чтоб он о том к провианту отписал». Под «провиантом» понимается служба, которую с 18 февраля 1700 года возглавлял окольничий С. И. Языков. Эта служба и занималась поставкой хлеба армии. А ее руководитель имел звание «генерал-провиант».

Я. В. Брюс очень быстро отреагировал на это письмо, и артиллеристы Ивана Козлова получили провиант. Об этом Козлов сообщает через несколько дней уже из Москвы: «…благодарен за отеческую твою, государя моего благость. Что надо мною оботпуске удивил милость, что возздам? Воздаст тебе, государю, Бог вся благая на лета многа, и я убоги должен здомишком вечно Бога молить. И не остави милости твоея отмени, якоже и прежде, и отпиши о мне князь Федору Юрьевичю (Ромодановскому. — А. Ф.) милостиво. Неоткуду помощи чаю, токмо на Господа Бога и на твою, государя моего, милость».

Артиллерия Брюса стояла в Вильне до 10 августа 1705 года. К тому времени в Прибалтике военные действия происходили с переменным успехом. Русские войска под командованием Шереметева столкнулись со шведским войском генерала Левенгаупта под Гемауэртгофом и потерпели поражение, во многом из-за того, что Шереметев, не дожидаясь пехоты, атаковал шведские войска одной кавалерией. В этом сражении был оставлен шведам и обоз с пушками. Однако полного разгрома 15 июля под Гемауэртгофом не было, поскольку, опасаясь подхода русской армии, который мог привести к окружению шведов, Левенгаупт был вынужден отвести свои войска к Риге. Именно к Риге Петр приказывает отправить часть артиллерии, находившейся в Вильне.

Получив повеление царя отправить Двиною под Ригу пять и более мортир, Брюс пишет князю Ромодановскому, отказывавшему в безденежном отпуске бомб, гранат и железа из Сибирского приказа на Москве: «И о том как твое изволение: доносить о сем или нет царскому величеству? Я чаю, что не болно прилично будет. Того ради, прошу, изволь о сем комне отписать. А лутчеб оное у править бездокуки царскому величеству для того, что ево величество и без таких дел есть многое трудное управление».

Неудача компенсировалась взятием Митавы 4 сентября. Причем Петр I, осадив Митаву, 17 августа посылает повеление Брюсу, чтобы он погрузил на суда 18-ти и 8-фунтовые пушки «да бомб сверх перваго наряду послал бы тысячу как наискорее». Именно артиллерия, посланная Брюсом, решила исход этого сражения. После четырехдневной осады была проведена изнурительная для шведской крепости десятичасовая бомбардировка, после которой крепость капитулировала. А через десять дней сдался и Бауск. Победителям достались огромные трофеи, в десятки раз превосходящие потери при Гемауэртгофе, — 290 пушек, 23 мортиры и 35 гаубиц в Митаве и 46 пушек, две мортиры и восемь гаубиц в Бауске.

 

Трагедия в Гродно

Из Вильны Я. В. Брюс направляется в Гродно, где планировалось разместить русскую армию на зимние квартиры. В Гродно прибыл король Август 11 и наградил русских генералов новоучрежденным орденом Белого орла, высшей в то время наградой Польши. Среди награжденных оказался и Я. В. Брюс.

Размещение на зимних квартирах в Гродно предполагало осуществление там не только военной деятельности. Для Брюса да и самого Петра появляется возможность заняться исследовательской работой и ремеслом. Не случайно 5 ноября Петр пишет в Москву Стрешневу письмо с просьбой выслать в Гродно токарный станок Я. В. Брюса. Сам же Брюс, занимавшийся усовершенствованием состава пороха, отправляет Шереметеву в Астрахань письмо, в котором излагается просьба о разведке залежей серы.

Б. П. Шереметев с частью русских войск был отправлен в Астрахань в июле 1705 года для подавления там восстания, начавшегося 30 июня.

Именно в Гродно Брюс добивается того, что артиллерийские полковники были сравнены в жалованье с высшими офицерами Преображенского и Семеновского полков. Кроме этого, именно в Гродно Брюс впервые вводит школу измерений английскими фунтами и дюймами вместо прежней аршинами и вершками, а также артиллерийские калибры, основанные на использовании английского фунта. Хотя фунтовые калибры были в ходу в русской артиллерии до 1705 года.

Вопреки планам Петра I пребывание нашей армии на зимних квартирах в Гродно едва не завершилось трагедией.

Зная о том, что крепость недостаточно приспособлена для обороны, Карл XII, игнорируя сложившиеся в то время законы военного искусства, начинает зимнюю кампанию, и в первых числах января 1706 года его армия оказывается в непосредственной близости от Гродно.

Шведский король пытается блокировать русскую армию в крепости, чтобы взять ее штурмом.

Возникает опасность разгрома нашей армии, тем более при подходе шведов к Гродно Август II, командовавший после 7 декабря объединенной союзнической армией, бежит из крепости 17 января в сопровождении шестиста драбантов и четырех полков русских драгун, якобы для того, чтобы привести на помощь осажденным саксонские войска.

По повелению царя выезжает из Гродно Меншиков.

Таким образом, положение осажденных в Гродно становится критическим. В этой ситуации Петр I проявляет твердый характер, настаивая на немедленном выводе армии.

Для Брюса эпопея в Гродно стала тяжелейшим испытанием. Не раз он слышал упреки от командующего русскими войсками генерал-фельдмаршала Огильви в том, что «артиллерийская упряжь и прочие подвозные снаряды плохи». Кроме того, Петр I приказывает выходить армии из крепости и советует «полковых пушек взять с собою сколь возможно (в чем зело смотреть, чтобы не отяготиться: брать зело мало, а по нужде хотя и все покинуть); тяжелую же артиллерию и прочее, чего нельзя увезти, бросить в воду, не взирая ни на что: только бы людей спасти».

Когда же 24 марта армия, по настоянию и плану Петра, выходила из окружения, покидая Гродно, по приказу Огильви, тяжелые лошади Преображенского полка были впряжены под пушки вместо никуда не годных артиллерийских лошадей, а затем «пушки и свинец и всякие припасы полковые артиллерные пометали в реку, а телеги пожгли».

Так создаваемая с огромным трудом русская артиллерия понесла при осаде Гродно огромный урон. Но наряду с неудачами было и немало успехов в развитии артиллерийского дела.

По выходе из окружения Я. В. Брюс узнает о том, что уже к 1 февраля в Москве были отлиты по новым чертежам 100 мортирцов 6-фунтовых да 26 пушек 3-фунтовых, и у них уже «почели оттирать прибыли и ставить на сверло, и к ним начали станки делать и колеса оковывать».

Были сшиты и 460 пушкарских кафтанов, стоивших вместе с камзолами и штанами по 7 рублей 5 алтын и 20 января отправленных в Гродно дьяком Никитой Павловым.

Получил также Брюс письмо от князя Ромодановского, который 9 января писал из Москвы: «…челом бью на твоем жалованье, на гостинце, на терочке табашной. В доме твоем славили (с царем на святках) и все слава Богу исправили добре».

Стратегический план царя состоял в отступлении к Киеву. Брюс приехал в древнюю столицу Руси 8 мая 1706 года. Оказавшись в Киеве, он занимается составлением описи не только количества и качества необходимых к станочному делу досок, ступиц, косяков, осей, но и числа колесных ступиц с их мерою. Иными словами, Яков Вилимович предполагает совершенствование артиллерийской пушки и артиллерийского станка.

Даже находясь в гродненском лагере, он продолжал руководить Приказом артиллерии.

К сожалению, многие письма Брюса не доходили до адресатов, так как курьеров перехватывали шведы. Иногда в Москву (или в Гродно) попадали лишь дубликаты или трипликаты корреспонденции.

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Как Брюс из старого человека молодого сделал (продолжение)

И всё доступно было ему. Квартира его была на Мясницкой — жена там жила. И посейчас дом его цел, гимназия там раньше была. Так вот Брюс сделал вечные часы и замуровал их в стену. И до настоящего времени ходят эти часы. Приложишься ухом к стене и слышишь, как стучат: тик-тут… тик-тут… А сверху вделал в стену такую фигурную доску, а к чему — неизвестно. Ну, думает хозяин, к чему эта доска? Долой ее! Начали выламывать — не поддается. Позвали каменщика. Он стук киркой, а кирка отскочила, да его по башке тоже стук! Каменщик удивляется:

— Что за оказия? — говорит.

Да тут хозяин проговорился:

— Эту, говорит, доску еще Брюс вделал.

Тут каменщик и принялся ругать хозяина:

— Что же, говорит, ты раньше не сказал мне об этом? Пусть, говорит, черт выламывает эту доску, а не я! — и ушел.

Хозяин и приказал закрасить эту доску. Ну, выкрасили, а ее все еще видно. И вот тут что главное: как быть войне, доска становится красной. Перед японской войной замечали, перед германской… Закрашивали ее сколько раз, она все выступает. А где подъезд — медная доска прибита и на ней какие-то буквы вырезаны, и тоже неизвестно для чего. Приходили профессора, смотрели:

— Это, говорят, Брюсова работа, а что означает — ничего, говорят, не можем понять.

А ведь, гляди, не даром же прибита доска?..

 

«Надзрение» за типографией

В том же году на Якова Вилимовича была возложена еще одна обязанность, связанная с надзором за деятельностью Гражданской (Новой) типографии в Москве. Типография возникла в 1705 году по инициативе энергичного «купецкого человека» кадашевца Василия Онуфриевича Киприанова и должна была выпускать в свет книги только светского содержания. В указе от 30 мая 1705 года об ее учреждении говорилось, что наука в школах умножается, а книг учебных нет, и, таким образом, основной задачей типографии становился выпуск учебных пособий.

Она должна была печатать книги «докторские, математические и архитектонские и водам взводительные», а также «нотные».

Вместе с типографией создавалась и «библиотека», которая одновременно служила и книжной лавкой. В. О. Киприанов получил право торговли не только своими изданиями, но и продукцией Московской типографии (Печатного двора). Он также осуществлял надзор за частной книготорговлей, поскольку продажа печатных изданий без проверочного знака («герба») Киприанова запрещалась.

Как видим, задачи типографии по выпуску учебной литературы были тесно связаны с проблемами развития образования и, соответственно, с деятельностью Артиллерийской, Пушкарской, Навигацкой и других школ. Вероятно, это и стало причиной того, что Петр I вверил попечение новым наполовину частным предприятием своему высокообразованному сподвижнику Я. В. Брюсу.

Была, правда, и еще одна причина такого решения Петра. При создании нового учреждения, призванного издавать просветительскую литературу, выполнять государственные заказы, необходимо было определиться с финансированием такой деятельности, точнее, с тем, через какое ведомство будет идти бюджетное финансирование. Петр определяет это осуществлять Артиллерийскому приказу. Поэтому Первая гражданская типография попала в ведение к исполняющему обязанности командующего войсками артиллерии Якову Вилимовичу Брюсу.

21 августа 1706 года Я. В. Брюс отдал распоряжение Н. П. Павлову: «В артиллерии записать Царского Величества Имянной указ, дабы ведать гражданскую Новую типографию, против того, как записал в Ратуше, всяким делам и строение мейстера Василья Куприянова и ево мастеровых и работных людей в Приказе артиллерии». Впредь при печатании книг, брошюр, учебников, карт и тому подобных изданий на продукции типографии обязательно ставилась помета «Издано под надзрением Якова Вилимовича Брюса».

В. О. Киприанов оказался ловким дельцом и вскоре понял, что на одной учебной литературе невозможно сделать состояние. Гораздо большим спросом в то время пользовались гравированные на меди карты, таблицы и чертежи.

И уже в скором времени Киприанов стал выпускать в свет гравированные «маппы» (карты) и чертежи. К сожалению, новомодная печатная продукция оставляла желать лучшего. «Ежели, да не ведаешь, как начертить глобус по художеству стереографической проекции, то надлежит тебе изучиться оному у аглинского учителя Андрея Фергисона (Фарварсона. — А. Ф.) или у кого из его учителей. А без того ведения не можно глобусу ни маппы на [пло]ском написать», — вынужден был поучать Брюс книгоиздателя.

Я. В. Брюсу приходилось периодически сдерживать коммерческие новации не в меру ретивого предпринимателя. «Василью Киприянову вели сказать, — писал Яков Вилимович дьяку Павлову, — чтоб он печатал такие книжки и листы, какие преж сего бывали и в церквах, також и в народе употребляют. А вновь собою ничего не вымышлял, дабы ему в том слова не нажить».

В другом письме Брюс лично решил поучить Киприанова: «Ежели в какой твоей печати имя Государя Царевича (Алексея Петровича. — А. Ф.) поминается, то тебе не надлежит писать Великого Государя Царевича благородным, понеже в иных странах всякий шляхтич знатной пишется благородным. Надо б приписать Его Царская Высокость».

В Гражданской типографии не хватало специалистов, их пришлось «позаимствовать» на Печатном дворе, который был в ведении главы Монастырского приказа боярина И. А. Мусина-Пушкина. Там, как известно, печаталась церковная и богослужебная литература. Между Приказом артиллерии и главным церковным ведомством возникла напряженная ситуация.

Мусин-Пушкин отказывался давать своих мастеровых. Так, например, когда дьяк Никита Павлов попытался забрать в Гражданскую типографию с Печатного двора «словолитца» Михаила Ефемова, его отказались отпускать.

Тогда Я. В. Брюс нашел способ воздействовать на упрямого боярина через царского фаворита. «В Новую типографию о взятье с Печатного двора мастеровых людей прислано буде письмо от господина князя Меншикова к Мусину-Пушкину не умедляв», — писал он Н. П. Павлову в ноябре 1706 года.

Узнав, что спустя некоторое время мастеровых людей Гражданской типографии «в иные дела отволакивают», Брюс советовал Н. П. Павлову лично съездить к И. А. Мусину-Пушкину, а если тот откажется возвращать печатников, то обращаться к самому Ф. Ю. Ромодановскому.

В течение всего 1706 года Я. В. Брюс не мог лично вмешиваться в деятельность Гражданской типографии из-за участия в военном походе, однако он старался не только организовать ее производственный процесс, но и контролировать качество выпускаемой продукции.

По мере возможности Брюс продолжал вникать в дела Гражданской типографии в Москве. В июльском письме в 1707 году заведующему типографией В. О. Киприанову он приказал прислать по несколько экземпляров каждой из напечатанных гравюр. С «образцовых» (ненапечатанных) необходимо было сделать «абрисы для лутчего исправления» и также направить их начальнику артиллерии.

 

Частная жизнь генерала Брюса

Находясь во время военных походов далеко от дома, Брюс с приказной почтой получал редкие весточки из дома от своей супруги Марфы Андреевны, которая не понаслышке знала тяготы походной жизни и старалась хоть как-то скрасить военные будни мужа.

Эта трогательная забота проявлялась прежде всего в мелочах. Так, например, через Е. Зыбина она послала Якову Вилимовичу «бутылию с воткою» в туеске и «ведерко с калачами».

4 января 1706 года А. Брылкин писал Брюсу в Гродно: «Государыня моя, Марфа Андреевна, в добром здравии и в доме твоем милостию Божией все сохранно. Известно тебе, государь, буди Государь изволил славить в доме твоем декабря в 29 день в первом часу дня. Зело изволил увеселиться, и убрано было кушанье, также и напиткам зело изрядно. Назавтрее изволил кушать царевич и забавлялись с великим веселием, танцевали и в лещотки играли до полуночи».

Марфа Андреевна достойно принимала гостей в отсутствие мужа и могла потрафить развеселой компании славильщиков во главе с самим государем. Даже суровый князь-кесарь Ф. Ю. Ромодановский однажды отписал Брюсу: «В доме твоем славили и все, слава Богу, исправили добре».

В то время когда в Москве праздновали Новый, 1706 год артиллерийской стрельбой и гуляньями и «потеха была», Я. В. Брюс находился в Гродно. Тем не менее даже из осажденного гродненского лагеря он смог передать через курьеров князя Меншикова грамотку супруге Марфе Андреевне. Спустя некоторое время (18 марта) Брюс вновь просил князя: «Когда явится случай отписать бы к Москве, дабы домашним моим ведомо было, что еще в живущих обретается тот, который повсегда называется вашего сиятельства (то есть сам Брюс. — А. Ф.)».

За весь 1706 год Я. В. Брюс ни разу не был дома и не видел свою супругу. Беспокоясь за нее, он приказал Н. П. Павлову сообщать в письмах о домашних делах. С 5 декабря 1706 года практически все письма дьяка содержат стандартные приписки: «А в Приказе <…> также и в доме милости твоей по нижеписанное число милостию Божиею все в добром сохранении».

В 1707 году Я. В. Брюс смог наконец-то встретиться с любимой супругой Марфой Андреевной. Пользуясь затишьем на театре военных действий, он пригласил жену в Жолкву. Путешествие продолжалось довольно долго из-за того, что она «в Калуге заскорбела (заболела. — А. Ф.)» и даже «посылала к Москве за доктором».

В конце января 1707 года генерал-фельдмаршал Б. П. Шереметев отдал командирам полков распоряжение оказывать Марфе Брюс содействие в поездке, выделять ей лошадей и провожатых. В феврале супруги наконец-то встретились.

Заботясь о перенесшей болезнь супруге, Я. В. Брюс приказал прислать из Москвы «зенчилинц (видимо, корень женьшеня. — А. Ф.) 2 фунта, которое привозят из Сибири». При этом Яков Вилимович не считался с высокой ценой чудодейственного средства. «А преж сего такое коренье в покупке было фунт по 20 рублей, а ныне ежели по той цене не сыщешь, то хотя и дорожей купи, и всеконечно, присылай не умедляв», — писал он дьяку Павлову.

Спустя некоторое время Я. В. Брюс просит прислать по три фунта чаю и кофе, для него же было приобретено два пуда «кенарского» (канарского) сахара.

В начале октября 1707 года Я. В. Брюс направился на «зимние квартиры» в Борисов, стоявший на берегу реки Березины — еще одном водном рубеже, где планировалось сдерживать шведское наступление. «Я сего числа приехал в Минск и получил указ от господина фельт маршала идти в Борисов город, где будет артиллерия обретатся», — сообщал Яков Вилимович князю А. Д. Меншикову.

В аналогичном письме Н. И. Репнину начальник артиллерии писал: «И я, день спустя, побреду в оное место, которое не лутчей деревни московской». В письме князю В. В. Долгорукову Брюс дает меткое ироническое определение своей новой квартире: «Сказывают — оное второй Париж и гораздо еще лучшей нашего славного города Клина».

Благодаря переписке Я. В. Брюса, а также письмам Марфы Андреевны родственникам мы можем узнать некоторые подробности их жизни на зимних квартирах, а также получить представление о гардеробе супругов.

Извещая сестер о своем приезде в Борисов, Марфа Андреевна просит прислать из своего московского дома рысью шубу под бархатом, собольи пластинчатые меха, серебряные нашивки, венгерскую соболью шубу под бархатом, беличью венгерскую шубу под алым сукном. В других письмах она заказывает 32 пуговицы, 26 петель больших, шесть малых, булавок, лент алых и лазоревых, алого флеру с зубчиками.

Для изготовления шлафрока Брюс просит Павлова приобрести высококачественный беличий мех. Из Москвы Брюсу присылают белый парик, пистолеты, завесы китайские, девять аршин красного «понсового» сукна. Подьячий Прохор Трофимов преподнес своему начальнику «клинок шпажный».

Из Кенигсберга Я. В. Брюс выписал удобную коляску. Для своего домашнего обихода он просил прислать из Москвы «ренскова две бочки ис пряных, только чтоб было не кисло, ценою не свыше 30 рублев за бочку». Вторая коляска и некая книга были приобретены для Брюса у князя Б. И. Куракина, отправлявшегося с дипломатической миссией в Ватикан.

В конце октября Брюс заказывает (неизвестно, для себя или для супруги) в Москве лекарство, о чем пишет Н. П. Павлову: «По посланной росписи, пожалуй, прикажи в верхней в аптеке или у Ивана Григорьевича зделать лекарство четвертую долю. И ежели оная доля станет ценою ниже пяти рублев, то прикажи зделать хоть оных в ; доли. А что оное мне надобно просто в оптеке сказывать не для чего. И ежели тебе свободно, пожалуй, сам за оным походи или прикажи Трофимову. А зделав, положа в удобное влагалище, пришли сюда чрез почту без замедления, понеже в оном имею немалую нужду».

Надо полагать, что Я. В. Брюс был сведущ в лекарственных средствах. Вероятно, он порекомендовал Меншикову, страдавшему легочной болезнью, принимать лекарственную водку и даже сам ее заказал в Москве. «При сем письме, — писал он Н. П. Павлову, — посланное от меня письмо в Немецкую слободу отвези сам и отдай тетке моей по подписке неумедля. И которую лекарственную вотку по оному письму она тебе отдаст, ежели похощет, заплати ей деньги, положа их в два или в три ящика, и чтоб не раздавилась склянка, сюда в поход в письмом сиятельнейшего господина (Меншикова. — А. Ф.) пришли чрез почту. И чтоб их довесть в [целости бы] положь сена, понеже оные возки надобно к употреблению его сиятельству. А что они надобны ему, только отнюдь оного не сказывай».

Дьяк выполнил распоряжение, «обертя в пенку и учредя в деревянный ящик, послал» «водки скляночку круглую».

Я. В. Брюс старался поддерживать дружеские отношения с важными сановными вельможами и особенно с находящимися в царском фаворе сподвижниками Петра I.

Почти раболепным письмом он поздравляет светлейшего князя А. Д. Меншикова с пожалованием ему «княжества Ингерманлантцкого». Ко дню именин князя он отправляет в его ставку полковника И. Я. Гинтера с отрядом артиллеристов, запасом пороха и снаряжением для устройства фейерверка. При этом Брюс подробно расписывает, что необходимо приготовить, каких размеров и в каком количестве. Через некоторое время Я. В. Брюс сам отправляется поздравить светлейшего с именинами.

Яков Вилимович в 1707 году в письме брату Роману, пытаясь отвести от него гнев светлейшего и самого царя, советует: «Давай письменную ведомость, сколь часто можешь, ко князю (Меншикову. — А. Ф.) о строение городовом, коликое ево прибудет, також бы о состояние о городе государева и княжова двора».

В 1707 году всесильный князь-кесарь Ф. Ю. Ромодановский был потеснен в своих полномочиях московским комендантом М. П. Гагариным, в компетенцию которого попала и московская артиллерия. В подарок начальник артиллерии послал венгерского вина самого высокого качества, «что и во всей Польше лутчи оного не сыскано».

К Я. В. Брюсу постоянно обращались за помощью, искали его дружеского расположения. Адмиралтейц-советник А. В. Кикин в одном из писем назвал Якова Вилимовича «милостивым и верным другом». Князь А. И. Волконский просит о заступничестве, «ежели мне будут какия слова говорить». Ф. Ю. Ромодановский обращается к Брюсу с просьбой похлопотать о назначении сына полковником. «В правде моей не оставь мя», — пишет Якову Вилимовичу обер-инспектор ратуши А. А. Курбатов. «Инде же мое, за что стражду, не обретаю, но оглашен чрез ненавидящих правду», — продолжает он. В ответном письме Я. В. Брюс осторожно советует болтливому обер-инспектору поменьше вести откровенные разговоры в разных компаниях, особенно где говорят об А. Д. Меншикове. «Мы здесь воистино без вашей милости в скуке и якобы в унынии пребываем, потому что сойтитца не с кем», — пишет Брюсу русский посол в Польше дьяк Емельян Украинцев.

Следует сказать, что Я. В. Брюс старался оказать в меру своих сил и возможностей поддержку просителям. Когда же он понимал, что его вмешательство бесполезно, то советовал корреспонденту лично обратиться к государю или князю Меншикову.

Со своим братом Романом Я. В. Брюс обменивался письмами. Но, как правило, это была деловая корреспонденция, относительно выполнения различных распоряжений, снабжении армии, перевозки боеприпасов и артиллерии и т. п.

Все лето и начало осени 1706 года Роман Вилимович был занят подготовкой похода на Выборг. Снабдить всем необходимым собираемые в Санкт-Петербурге войска было крайне трудно. В сентябре 1706 года драгунский полковник граф Шомбург пожаловался Меншикову на Р. В. Брюса, заявляя, что драгуны «безоружейны, и безлошадны, и безодежны». Князь разгневался на петербургского коменданта, кроме того, масла в огонь подлили некие «доброхоты». Они обвиняли Романа Вилимовича в том, что он строит свои хоромы по деревням, «оставя хоромы губернаторские». Вероятно, это взбесило Меншикова, для которого строительство собственных палат в Санкт-Петербурге было важнее, пожалуй, строительства самой крепости.

Р. В. Брюс оправдывался перед братом: «Хотя бы я скота был глупее, я бы того не учинил». Он клялся под угрозой лишения чина и чести, что строит дом не для себя, а для губернатора князя Меншикова: «И тот дом не себе я строил, построен для приезду его сиятельства; мне не в вотчину Санкт Питербурх дан».

Зная расположение светлейшего князя к брату, Роман Вилимович просил его о заступничестве перед Меншиковым от «ненавистников и лживцев», а также заверял, что «все полки удовольствованы будут к походу».

Добрые отношения Брюса с князем Меншиковым к 1706 году переросли в приятельские. Этому способствовала походная жизнь, придающая общению между людьми одного круга большую ценность, а также обоюдное участие в гродненской эпопее. Оба военачальника были почти ровесниками и отличались живым общительным характером. Они не принадлежали к старомосковской знати, не кичились своей родовитостью и свое положение в обществе целиком связывали со своими личными заслугами и верным служением государю.

Обладая несомненным дипломатическим талантом и определенным политическим чутьем, Брюс отчетливо понимал, что А. Д. Меншиков становится одним из самых влиятельных людей в государстве.

Князь обменивался с Яковом Вилимовичем шутливыми письмами. «Зело удивлен, — писал А. Д. Меншиков, — что ваша милость к нам отпустил столько пороху, сколько к стрельбе против неприятеля надлежит. Или не может господин генерал разсудить, что иногда и мы не насухе лежим, и в то время чем про ваше здоровье стрелять. О сем прошу благого рассуждения». 20 июля 1706 года Брюс в тон Меншикову отвечал: «Желею, что малое число пороха послал, которым от неприятеля поборониться возможно, а для лутчего совс[ем] с Ивашкою Хмельницким ничего не отпустил. И в том есть совершенная вина моя. Только есть причина тому, что и вышеписаный порох займывал. А ныне, по получении своего пороха для лутчаго возбуждения дружбы с Бахусом послал я к вашему сиятельству 3 бочки пороха, в которых содержится по 80 выстрелов на всякую пушку, которые посланы к вашему сиятельству. А буде сим да невозможно будет Ивашку к союсу (союзу. — А. Ф.) привести, и мы впредь вашему сиятельству услужим же».

Днями спустя Александр Данилович благодарил Брюса за присылку пороху и в шутку жаловался, что все запасы выпивки для «исполнения Бахусова закона» кончаются, «а впредь взять негде». Остается только забавляться охотой на диких коз, которых убивали до пятидесяти штук в день.

Следует заметить, что А. Д. Меншиков весело проводил июльские дни временного военного затишья. Для увеселения он даже выписал три хора музыкантов (21 человек). «Которым зело нужда ныне у нас быть», — писал он генерал-адмиралу Ф. А. Головину.

18 августа 1706 года в Киеве состоялась свадьба А. Д. Меншикова с Дарьей Михайловной Арсеньевой. Брюс в эти дни находился там же и не мог не присутствовать на бракосочетании. С этого времени Яков Вилимович состоял в самых дружеских отношениях с Дарьей Михайловной.

В сентябре Яков Вилимович, приехавший во Львов, выполнил ряд поручений князя. Он закупил для него отборного венгерского вина, парадную конскую упряжь, карету с шестеркой «воронопегих» лошадей.

Памятуя о том, что «маленькие подарки скрепляют большую дружбу», Я. В. Брюс не забывал сделать «презенты» нужным людям. Князю Ф. Ю. Ромодановскому он послал «терочку табашную». Н. И. Репнин получил соболей и часы, а также ведро водки. Столько же хмельного напитка было послано в подарок генералу князю М. М. Голицыну. Оба военачальника по достоинству оценили горячительный напиток и через А. Зыбина били челом Брюсу за подношение. Дьяк Н. П. Павлов получил в подарок от своего начальника серебряную уздечку.

Благодаря дружеским связям с царским фаворитом, расположению государя, а также личным качествам влияние Я. В. Брюса росло. К нему стали обращаться с просьбами замолвить словечко перед Меншиковым или самим Петром. Иногда просто старались напомнить о себе добрым словом, спросить о здоровье, выказать дружеские чувства.

Заслуженный ветеран, престарелый и больной полковник Н. Н. Балк просил исходатайствовать себе назначение в какой-нибудь город в коменданты. «Приволокся я из Митавы к Москве… По се время мне пределу никакова нет, ни жалованья, ни отпуску к месту», — жаловался он. Первоначально Ф. А. Головин хотел отправить Балка на службу в Кольский острог. Однако Брюсу удалось замолвить о полковнике словечко. «О зимовье твоем и о болезни, которою твоя милость ныне одержим, говорил я губернатору Александру Даниловичу. И Александр Данилович изволил милость свою явить и сказал, чтоб освидетельствовал у господина Федора Алексеевича, нет ли каких <…> городех порозжего города. И по оной <…> Федор Алексеевич мне явил о Кольском остроге и <…> город зело учинился быть непотребен, понеже, что он в дальности. А после того, как [я улучил], видел Федора Алексеевича у Александра Даниловича, и по оному еще говорил. И в то время он изволил сказать, хотя и ныне выслать, милости твоей быть в Чернигове или Нежине комендантом». Брюс даже помог поселить жену и дочь Балка, выделив им двор.

За помощью к Я. В. Брюсу неоднократно обращался генерал Н. И. Репнин. Адмиралтеец и будущий генерал-адмирал Федор Матвеевич Апраксин писал Якову Вилимовичу: «Пожалуй, мой милостивый, во всяких приключающихся о мне случаях не остави меня во благодеянии милости своей, за что долженствую милости твоей служение мое отдавати». Обер-комиссар ратуши и царский «прибыльщик» Алексей Курбатов просил Брюса исходатайствовать ему пожалование «изменничьих деревень пиклеровских и соковнинских».

В то же время Яков Вилимович был равноудален от всех придворных группировок и старался не ввязываться в конфликтные ситуации. В одном из писем он стал опрометчиво поучать князя-кесаря Ромодановского, как правильно заготавливать лес. Федор Юрьевич обиделся, и Брюс поспешил сгладить ситуацию: «И я тебе, государю, о оном (лесе. — А. Ф.) никогда с пенями не писывал, и помышления моего о том не было, чтобы мне тебя, государя, чем прогневить, кроме того, что всегда тебя, государя, прославляю».

Нельзя не отметить любовь Брюса к лошадям. Во многих письмах начальник артиллерии отдает различные поручения своим подчиненным, связанные с покупкой, обменом и лечением его собственных лошадей. Хорошая лошадь поднимала престиж владельца среди генералитета, высших офицерских чинов и польских магнатов. Брюс старался, чтобы его конюшня состояла только из породистых и холеных лошадей.

Узнав однажды, что купленный им жеребец приведен в Москву «гораздо хвор и несытен», Яков Вилимович спешно отправил инструкцию по его лечению. В ней явно прослеживается широкий кругозор этого человека, разбирающегося даже в ветеринарии. «Антимонию и селитры взять поровну и, истолча, просеять, дабы мелко было, и смешать хорошенько вместе. Потом взять горшок немалой, дабы та материа токмо половину оного заняли. Потом бросить на оную материю горящей уголь, от чего материя загорится, и пойдет дым великой, которого дыму беретца надлежит. А как перестанет гореть, то, простудя, истолочь намелко и давать оного порошка лошади по семи золотников на тощей живот чрез день недели з две. Вышеписанную материю надлежит на дворе жечь и, усмотрев с какой стороны ветр, с той стороны и человеку зажигающему стать, дабы ему дым в нос не попал. Ежели надеятся можно, что горшок крепок, то возможно оной покрыть доскою железною», — писал он своим подчиненным.

Многие письма Брюса содержат его распоряжения относительно содержания лошадей и ухода за ними. Так, например, только в Смоленске и Рославле стояло 50 лошадей, принадлежавших Брюсу. Из его личных средств была выделена сумма денег на покупку овса, лошади были «довольны кормом и сыты», а для профилактики болезней им выстригли уши и гривы. Чтобы спасти своих лошадей в Новгороде от падежа во время «конского мора», Брюс приказал управляющему переправить большинство из них в Москву.

Надо полагать, что Яков Вилимович вообще любил животных. Скучая в походе, Брюс просил прислать ему любимых собак. В письме А. Зыбина содержится информация об отправке начальнику артиллерии двух собак, одну из них звали Жучка.

Был Я. В. Брюс и в курсе дел в своих поместьях. Кроме полученных владений в Нарве (городской и загородный дом с землей) и дома в Немецкой слободе у Брюса за несколько лет его воеводства в Новгороде появилось домашнее хозяйство (дом, конюшни, сад и т. п.), которым также необходимо было управлять даже во время войны. Брюс вникал во все подробности этого управления, хотя основное бремя забот по хозяйству легло на плечи Марфы Андреевны. Новгородский управляющий М. С. Желобовский писал Брюсу: «А сколько в тех деревнях дворов и крестьян отказано за милость твою, и тому послал я с отказных книг выпись за дьячею рукою к Марфе Андреевне».

Еще в 1705 году от князя М. И. Вадбольского Яков Вилимович узнал о выморочных поместьях Федора Пущина, Ивана Клементьева и Юрия Негоновского в новгородских землях (всего более 1100 четвертей земли). В начале января 1706 года Вадбольский советовал «побить о поместьях челом».

Вероятно, тогда же Брюс, получив точные сведения о землях и крепостных крестьянах на них по писцовым и переписным книгам, обратился с челобитной об отдаче этих поместий ему. Учитывая, что по некоторым поместьям были тяжбы с дальними родственниками прежних владельцев и с Иверским монастырем, дело тянулось, по крайней мере до весны 1706 года.

Однако летом 1706 года новгородский управляющий М. С. Желобовский сообщал своему хозяину Я. В. Брюсу, что «в усадьбах у милости твоей по се число, дай Бог, здорово». Была засеяна яровая пашня даже больше, чем при прежних владельцах. Заканчивался посев ржи. Для домашнего обихода было заготовлено 1500 копен сена. Часть лугов была отдана под сенокос «на оброк». Жизнь крепостных крестьян в новгородских поместьях Брюса была, вероятно, лучше, чем у соседей. Так, бежавшие в Польшу крепостные помещика Ивана Нелединского прислали к управляющему имениями Брюса крестьянина для переговоров. Они хотели поселиться на новгородских землях Якова Вилимовича («семей с 20»). Скорее всего, в том же году Брюсу, по совету Желобовского, удалось отписать на себя и новгородский дом И. Клементьева.

Таким образом, даже находясь вдали от своих владений, Яков Вилимович находил время заботиться о них. В своих хозяйственных распоряжениях Я. В. Брюс предстает перед нами как рачительный и заботливый хозяин. В общении с «птенцами гнезда Петрова» Яков Вилимович — «политичный» человек, умеющий отстаивать как собственные интересы, так и интересы своего ведомства, используя при этом не столько грубый нажим, сколько пути дипломатического воздействия и рычаги влияния в ближайшем окружении Петра I.

В 1708 году Брюса вновь одолела старая болезнь — подагра. В письме царю 31 мая Яков Вилимович жаловался, что из-за тяжелой болезни остановилась работа над переводом книги Брауна об артиллерии: «Что принадлежит первыя части брауновой артилерии, и я оною всю еще не мог выправить за проклятою подагрою, которою одержим был больший четырех недель». Однако и после этого Брюс не получил облегчения, так как «[потом припала] было горячка, от которой у меня так было повредились глаза, что не мог оных к многому читанию и писанию употребить».

Опасаясь возобновления подагры, Я. В. Брюс старался, по-видимому, соблюдать специальную диету, но в разоренной стране трудно было сыскать даже самое необходимое для повседневного обихода военачальника столь высокого ранга, каковым являлся Я. В. Брюс. Многое приходилось доставлять из Москвы. Дьяки Артиллерийского приказа писали своему начальнику: «По письмам от вашей милости послано декабря в 3 день до милости вашей с подьячим с Федором Арбузовым на ямских подводах 2 бочки ренского, 2 кожи сыромятных, пол ведра уксусу ренского, 2 фунта кофе, 400 свеч немецких, 1 фунт корицы доброй, 1 фунт гвоздики, ; фунта мушкатного цвету, ; фунта шефрану, 2 фунта кардамону, 3 фунта аниса, 4 фунта перцу, 3 фунта тимона, 10 фунтов фиников, 10 фунтов миндальных ядер, шляпа, 24 попон, тож число повязок волосяных. 5 пятинок ниток не послано для того, что в памяти Унковского писано, чтоб прислать против посланного образца, а оного образца не прислан. Орехов турецких в ряде и нигде не сыскано. Да из дому милости вашей послано 10 кож бараньих, одеяло песцовое, покрытое сукном, а 3-х кож красных юхотных в доме милости вашей не сыскано. До милости вашей денщики Матвей Иванов, Савва Яковлев, Кирило Стариков посланы ж с ним же, подьячим, и о том вашей милости известно. А вышеписанные, государь, припасы почему куплены, о том к милости вашей писал я с вышеписанным подьячим». Пришлось, по-видимому, Якову Вилимовичу довольствоваться чем Бог послал, без грецких орехов. Интересен список присланных из Москвы продуктов. Пряностями обильно приправляли пищу и добавляли в вино, считалось, что они обладают обеззараживающим действием, а также могут использоваться как лекарства. Сухофрукты и орехи долго хранились и были удобны при транспортировке.

Для сохранения здоровья Я. В. Брюс нуждался и в хорошем поваре, о чем свидетельствует его письмо генералу Р. X. Боуру от 8 ноября 1708 года: «Пожаловал, милость твоя, будучи в Чашниках, уступил мне полоненаго повора. И понеже оной ранен был, а лекарь мой у вашей милости был, того ради я оному приказал было быть у милости твоей доколе выздоровеет. Ныне повар, которой был прислан, умре, и в том великую нужду имею. Того ради прошу вашего жалованя, ежели тот преждеписаной повар выздоровел, пожалуйте мне по-прежнему ево уступитя и прикажите онаго в Смоленске отдать стольнику Алексею Маркову, х которому я писал, дабы ево ко мне прислал. А я за такое ваше жалованье всегда вам готов служить и остаюсь непременно вашего благородия должным слугою».

Старые приятели не забывали Якова Вилимовича. Так, например, смоленский воевода П. С. Салтыков прислал Я. В. Брюсу бочонок пива. «И ежели и я свободной случай имел, чтоб вместо онаго вам отплатить, то бы послал я к вашему благородию изрядного ренского, чего ради оставляю оное напред», — благодарил своего давнишнего друга за подарок Яков Вилимович.

В условиях постоянных маневров русской армии генералитету необходимо было не только сохранить военные обозы, но и сберечь свои собственные. Об этом Я. В. Брюс просит сына своего покойного друга Н. Н. Балка — Федора Николаевича: «Прошу Вашу милость, пожалуй, не покинь мой обоз, которой стоит неподалеку от вас, и во всякие случаи его сохрани». В том же письме начальник артиллерии заодно сообщает Балку приятную новость: «При сем объявляю вам, что вы и господин бригадир Ахестов повышении чином вашим будете, переменены чинами. И вы будете при бригаде, а Николай Григорьевич будет взят к господину фелт маршалу Шереметеву. И прошу Вас о сем не изволь никому объявлять. И мню, чтобы быть вам при бригаде Николае Григорьевиче, и ему у господина фелт маршала (Шереметева. — А. Ф.); о чем и чаю вскоре о том указ [или] будет прислан, о чем прошу до времени помолчать, разве что бригадиру Ахестову объявить».

Вообще Я. В. Брюсу была, вероятно, свойственна национальная шотландская черта — бережливость. Крестьянин Камарицкой волости из села Щегловки Наум Салтанов со своими детьми учинили драку с обозными Брюса, когда те проезжали мимо их двора. Во время драки буяны «били дубьем по коляскам и разбили у коляски окончину». Таким образом, пострадала дорожная карета начальника артиллерии. Разъезжать с выбитыми стеклами по осенним дорогам он не собирался и немедленно направил севскому коменданту Г. Котовскому письмо с требованием компенсации: «Прошу вашу милость прикажите тех бойцов в том розыскать, и тою окончину на них доправить. Изволь у тех колясков другие окончины хотя сам досмотреть, каковы те окончины были и чего [стояли]. И коляске той цена 100 рублей».

Осенью 1707 года жена Якова Вилимовича Марфа Андреевна вернулась в Москву, а в 1708 году в семье Брюсов родилась дочь Наталья. Это радостное событие произошло, скорее всего, в последних числах января или не позднее 2 февраля, поскольку именно в этот день дьяки Артиллерийского приказа поздравили своего начальника с рождением дочери: «Желаем тебе, государь, от Господа Бога милости и здравия, и щастливого радостного пребывания по желанию милости твоей. Поздравляем тебя, государь, с новорожденной дщерию твоею, а нашей государыней Наталиею Яковлевной».

Крещение новорожденной состоялось в Москве, причем крестным отцом был сам наследник русского престола царевич Алексей Петрович. Я. В. Брюс поспешил поблагодарить царевича: «Вашей Царской Высокости всенижайшое благодарение отдаю за превеликую милость вашу, что не изволили нашу низость презрети и были приемником дочери моей. При том желаю всякие щастие имети, дабы мог случай сыскати такую высокую милость вашей Царской Высокости верною своею услугою заслужите».

В одном из писем старшего брата Романа сообщалось о происшествии, случившемся летом 1708 года: «Нынешняго лета в бытность здесь у нас государен цариц и царевен, поставлена была государыня царица Прасковья Федоровна в старом доме его светлейшества, и небрежением домашних их людей хоромы загорелись, которые мы затушить не могли от великого ветра. Однако чрез великий труд большие светлицы так устояли, что подволоки прогорели и далей не допустили. А задние хоромы утушить не могли. И ныне велено нам и всем офицером такие ж новые хоромы построить на свои деньги. Зато бутто нерадетельно [отимали], о чем и указ ко мне прислан за подписанием руки господина адмирала. Пожалуй, братец, яви к нам ко всем обще милость свою и побей челом его светлейшеству, чтоб явил к нам милость и избавил бы нас от того строения. Истинно нашей вины в том нет. Не мы зажгли, и не мы на том дворе стояли. А нам платить повелено. А как горели хоромы, истинно отимали радетельно, колько мочи было. Пожалуй, братец, не оставь прозьбу мою, излуча удобнаго времени, донеси о том его светлейшеству и напамятуй, когда его милость изволил быть здесь, в то время изволил обещать когда другой дом будет готов, хотел то место пожаловать мне. Я бы себе хоромцы на том месте построил».

В 1708 году к Я. В. Брюсу был направлен известный переводчик и издатель Илья Федорович Копиевич (Копиевский), человек, много сделавший для издания светской и учебной литературы на русском языке. Копиевич родился в Белоруссии, обучался в Голландии, где принял протестантство. В 1697 году во время Великого посольства он познакомился с Петром I, который поручил ему перевод иностранных книг на русский язык. В типографии Яна Тессинга в Амстердаме Копиевич начал выпуск изданий на кириллице и стал одним из создателей русского гражданского алфавита. В 1700 году он организовал собственное печатное дело и продолжил издавать книги на славянских языках. Однако дело оказалось убыточным. Издатель бросил своего компаньона и бежал в 1707 году с дочерью от кредиторов в Польшу, а затем в Россию. Здесь он был милостиво принят царем, который поручил ему закупку книг в Данциге (современный Гданьск) и дал 50 ефимков. На обратном пути Копиевич был ограблен казаками. По приказу Петра I ему было велено состоять при Я. В. Брюсе, который по праву считался настоящим интеллектуалом в среде петровских военачальников. Однако переводчик не умел переводить тексты с немецкого языка, что Якову Брюсу не понравилось.

В письме руководителю Посольской канцелярии Г. И. Головкину от 15 апреля Брюс сообщал: «Изволили ваше превосходительство х Капиевичу писать, дабы он к вашему превосходительству ехал. И я вашему высокородию доношу, как я был в Аршаве изволил Его Царское Величество приказывать мне, что оной для переводы всяких книг был при мне. И ежели вашему высокородию оной гораздо надобен, о том извольте ко мне отписать. И я ево к вашему высокородию пошлю. А мне в нем нужды нет».

В другом письме, отправленном самому государю, Я. В. Брюс довольно скептически высказался относительно переводческих способностей Копиевича: «Вашему Величеству всеуниженно доношу, что с два месяца прошло, как явился меня Копиевич, котор[ой] при мне живет без всякого дела, потому что мне в нем никакой помощи нет для того, что языку немецкому неискусен. А зело б ему было переводить книги польские летописные, також и геометрическую, которую по приказу вашего величества, я купя, отдал будучи в [Москве] в Посольскую канцелярию. Того ради не лутшей ли его отослать к Гавриле Ивановичу (Головкину. — А. Ф), понеже мне ненадобен. О чем вашего величества повеления ожидать буду».

Дальнейшая судьба Копиевича была связана с Посольской канцелярией, при которой он служил переводчиком до самой смерти в 1714 году.

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Как Брюс из старого человека молодого сделал (продолжение)

Ну, это все не то. А вот как он из старого человека молодого сделал — это действительно чудо из чудес… Работал-работал, и добился-таки — выдумал эти составы. Сперва-наперво он над собакой сделал испытание: розыскал старую-престарую собаку, да худющую такую — кости да кожа. Притащил он этого пса в подземелье, изрубил на куски, потом перемыл в трех водах. После того посыпал куски порошком, и снова они срослись как следует, по-настоящему. Вот он полил на ту собаку из пузырька каким-то составом, и сейчас из нее получился кобелек месяцев шести. Вскочил на ноги, хвостом замахал и давай вокруг Брюса бесноваться. Известно, малыш: ему бы только поиграться. Тут Брюс и обрадовался:

— Наше дело на мази! — говорит. — Теперь всех стариков сделаю молодыми, пусть живут.

А этот кобелек так и остался при нем; как вечер, сейчас взберется наверх и поднимет брех: тяв-тяв… тяв-тяв…

А народ, который мимо идет, поскорее бежать: думает, что это Брюс собакой обернулся и свою башню сторожит. Понятно, не знали, в чем дело.

Вот приходит к нему царь Петр и говорит:

— Где ты достал такого славного кобелька?

А Брюс говорит:

— Это я его из старой собаки переделал.

— Как так? — спрашивает царь.

Брюс все рассказал ему, а царь не верит.

— Ну, хорошо, — говорит Брюс, — приведи ко мне самого старого старика; я из него сделаю молодого парня.

Вот царь сделал распоряжение.

 

Калишская баталия

Осенью 1706 года военные действия возобновились на территории Юго-Западной Польши, куда из Киева выдвинулись русские войска. 18 сентября 1706 года Меншиков извещал Я. В. Брюса о переходе неприятеля через Вислу и советовал ему «в доброй быть осторожности, а особливо… остерегаться с левой стороны».

Через несколько дней светлейший князь, как будто предчувствуя грядущее сражение, писал Брюсу: «Я обретаюсь с кавалерией во шти милях от Люблина в местечке Краснике, и завтра паки отсель в намереный путь к Висле пойдем. Того ради, изволь, ваша милость, со всеми при вас будучими людьми, идти за нами сим же путем как возможно… Також прошу, извольте лошадей гораздо кормить овсом и рожью, что где получить можно. И прикажи над драгунами прилежное осмотрение иметь, чтоб лошадей не поморили».

Меншиков понимал, что кавалерию, и прежде всего лошадей, следует поберечь, так как именно она в тот момент являлась ударной силой русских войск. Кроме того, из письма следует, что Я. В. Брюс если и не командовал частью кавалерии, то по крайней мере надзирал за ее состоянием во время марша к Калишу. 27 сентября 1706 года русско-польско-саксонская кавалерия, насчитывавшая в своих рядах до двадцати двух тысяч всадников переправилась у Сандомира через Вислу и подошла к Петеркову. «И намерение наше было, чтоб кончая с неприятелем баталию дать, и ради того поспешали опокидая многие обозы назади», — доносил А. Д. Меншиков царю.

В окрестностях Калиша на квартирах стояли шведские войска под командованием генерала А. А. Мардефельда. На них-то и намеревался напасть Меншиков, еще не зная, что Август II заключил перемирие с Карлом XII, согласился разорвать союз с Россией, отказаться от польской короны в пользу Станислава Лещинского и выплатить шведам огромную контрибуцию. Сепаратный мирный договор был заключен между Карлом и Августом в Альтранштадте 25 сентября 1706 года и содержался в глубочайшей тайне от русского государя.

Когда Меншиков сообщил Августу II о своем намерении атаковать шведов, положение последнего стало крайне щекотливым: с одной стороны, он боялся сразиться с Мардефельдом, зная, что прогневает Карла XII, чьи войска стояли в его собственной вотчине — Саксонии, с другой — опасался открыто объявить о своей измене Петру I. После долгих колебаний Август решился на последнее средство. Он дважды посылал к Мардефельду с извещением о заключении мира и советовал ему заблаговременно отступить. Шведский генерал, не имея никаких распоряжений от Карла XII, не поверил Августу, тем более что русско-польско-саксонская конница теснила его со всех сторон. Тогда Август II, принуждаемый Меншиковым к решительным действиям, решился атаковать шведов.

Известно, что Я. В. Брюс участвовал в Калишской баталии. Об этом он лично сообщает в росписи своих «служб»: «Был на баталии в Польше под Калишем с генералом князем Меншиковым против шведских войск, которыя были под командою шведского генерала Марденфельта». Однако роль его в сражении до конца не ясна. В официально опубликованной реляции о победе имя Брюса не упомянуто. В донесении Меншикова Петру I также ничего не говорится об участии Якова Вилимовича в битве.

М. Д. Хмыров писал, что Брюс «в качестве неизвестно каком был свидетелем блистательной победы над шведами, одержанной 18 октября у Калиша князем Меншиковым». «Участвовал в выигранном сражении при Калише», — ограничивается одной строкой Д. Н. Бантыш-Каменский. Ему вторит П. М. Майков, сообщавший, что «Брюс находился в сражении при Калише». В. В. Синдеев и А. Ф. Ерофеева констатируют факт участия начальника русской артиллерии в баталии, ничем, впрочем, его не объясняя. В новейшей биографии Я. В. Брюса факт его участия в Калишской баталии вообще обойден стороной.

Возникает вопрос: а был ли вообще Брюс при Калише? И если был, то что делал в сражении? Попробуем ответить на него.

За три дня до сражения при Калише князь А. Д. Меншиков вызвал к себе Я. В. Брюса: «Высокопочтенный господин генерал-лейтенант. По получении сего письма изволь, ваша милость, немедленно к нам ехать в купе з господином генерал-майором Генскиным, х которому от меня о походе писано. Також пушки все б взяли сюды».

Сохранилось письмо Я. В. Брюса, датированное октябрем, об отправке девяти 2-фунтовых пушек со всеми необходимыми припасами и людьми А. Д. Меншикову.

Согласно отредактированной лично Петром Великим и помещенной в «Гисторию Свейской войны» официальной реляции о баталии, «пополудни о двух часех зачалась пушечная стрельба, и потом вскоре оба фрунта зближались и в жестокой бой вступили».

Трудно представить, что Я. В. Брюс, находившийся на поле боя, не командовал лично артиллерией.

Исследователи полагают, что Я. В. Брюс мог участвовать в кавалерийской атаке, поскольку он просил дьяка Н. П. Павлова купить в Москве и прислать ему в поход ольстры — чехлы для пистолетов, крепившиеся к седлу. Во время кавалерийской схватки всадник легко мог достать пистолет из такой «кобуры» и произвести выстрел. Ольстры были отправлены Брюсу. Еще пару ольстров прислал в подарок А. Курбатов. Они могли быть использованы для запасной лошади.

В результате трехдневных маневров союзные войска под командованием Меншикова и Августа II окружили со всех сторон шведский корпус в районе Калиша. Силы неприятеля состояли из шести батальонов пехоты и двадцати трех эскадронов кавалерии (всего около восьми тысяч) и от пятнадцати до двадцати тысяч «станиславчиков» (сторонников нового польского короля Станислава Лещинского) под командованием киевского воеводы и коронного писаря Юзефа (Иосифа) Потоцкого и Троцкого (Тракайского) воеводы Яна Казимира Сапеги.

Позиция русско-польско-саксонских войск выглядела следующим образом: правое крыло двухлинейного боевого порядка занимали драгуны А. Д. Меншикова — 8,7 тысячи всадников, а левое — саксонская кавалерия в четыре тысячи человек. На флангах в уступном порядке располагались польские сторонники Августа II численностью около пятнадцати тысяч: справа — хоругви вольного коронного гетмана Станислава-Матвея Ржевуского, слева — великого коронного гетмана Адама-Николая Сенявского.

В два часа дня 18 октября 1706 года с обеих сторон началась пушечная пальба. Вскоре после этого линии противников стали сближаться и вступили в сражение.

Первыми начали атаку союзники. Саксонская кавалерия смяла боевые порядки «станиславчиков», которые, отступая, укрылись в вагенбурге (обозе), стоявшем за позициями Мардефельда. Часть саксонцев вместе с поляками Ржевуского и Сенявского ударили по правофланговым эскадронам шведов. Однако ожесточенный ружейный огонь заставил кавалерию Августа II отступить.

Шведами была опрокинута первая линия русских войск, в которой находились драгунские полки К. Ренне, Г. Пфлуга, Б. Гагарина, П. Мещерского, Г. Волконского, М. фон Шульца, Г. фон Розена и Р. Боура. Однако этот временный успех только ускорил гибель неприятельской конницы. Увлеченная преследованием русских драгун, она была охвачена свежими силами второй линии, где стояли полки М. Нетлегорста, фон Шауенбурга, Г. Гейне, Я. Генскина, А. фон Штольца, И. фон Милленфельзена и Н. Ифлянта, и «истреблена совершенно». Спастись удалось лишь одной-двум сотням всадников под командованием Э. Д. Крассау, которые успели отступить к Познани.

Шведская пехота осталась без прикрытия конницы. Построившись в каре, она продолжала мужественно защищаться. А. Д. Меншиков, как он отмечал в реляции, спешил несколько эскадронов драгун, которые предприняли штыковую атаку шведов, самолично возглавив атаку и получив при этом ранение.

Мардефельд сдался. На следующий день сдались и засевшие в вагенбурге поляки Потоцкого, а также часть поляков, остававшихся в Калише.

Квартирмейстер русских войск писал через несколько дней после баталии Я. В. Брюсу: «И говорят в нашей квартире про неприятельских людей, с которыми у нас была баталия, вельми бежали и скучали; и где стал, в том доме был на мал час писарь Потоцкой, и скучал вельми о своей жене, что она в местечке в Калишках в кляшторе (католическом монастыре)».

Потери неприятеля составили «с четыре тысячи и более человек шведов, да с тысячу поляков и волохов». В плен попали более пяти тысяч человек (из них 2598 шведов). Потери с русской стороны составили: ранеными — 324, убитыми — 84 человека.

А. Д. Меншиков отправил Петру I подробную реляцию, которая заканчивалась словами: «Не в полхвалбу вашей милости доношу: такая сия прежде небываемая баталия была, что радошно было смотреть, как со обоих сторон регулярно бились и зело чюдесно видеть, как сие поле мертвыми телами устлано… И сею преславною викториею вашей милости поздравляю и глаголю: виват, виват, виват. Дай Боже и впредь такое оружию вашему щастие».

В награду за Калишскую победу Меншиков был награжден драгоценной тростью стоимостью 3064 рубля, сделанной по чертежу самого царя.

Вот как описывает ход Калишской баталии Н. И. Павленко: «Сражение началось пушечной дуэлью и на первом этапе шло с переменным успехом. Когда русские полки сблизились с неприятелем, то первыми не выдержали натиска поляки Станислава Лещинского — они бросились наутек и укрылись в обозе, стоявшем позади расположения войск Мардефельда. Польская кавалерия, развивая успех и преследуя поляков Станислава Лещинского, напоролась на шведскую пехоту, плотный огонь которой вынудил ее отступить. Преследуя отступавших, шведы попали под огонь русских драгун, но, построившись в каре, защищались так упорно, что драгуны ничего с ними не могли поделать до тех пор, пока Меншиков не распорядился спешить несколько эскадронов. Они-то вместе с отправленной князем на фланги кавалерией и решили успех сражения». Успех в этом сражении, по мнению Н. И. Павленко, «определили русские войска и энергичные действия Меншикова».

В рассказе о битве существует необъяснимое противоречие. Как уже было отмечено, в ходе сражения шведы заняли оборонительную позицию, встав в каре. Разгромить эту позицию русские войска смогли только после того, как спешились драгуны и штурмом преодолели сопротивление шведов. При этом в статистике потерь значатся убитыми пять тысяч шведов и всего 84 русских, при 324 раненых. Как известно, оборонительная позиция каре была практически неприступна для пехоты и кавалерии. При штурме такой позиции наступающие войска несли огромные потери. При этом надо учитывать, что штурмовалось каре лучшей по тем временам армии. Как могло получиться, что в результате ожесточенного сражения, проходившего с переменным успехом (вспомним, что была вначале опрокинута первая линия русских войск), при штурме пехотным порядком каре при пяти тысячах убитых шведов русские потеряли убитыми только 84 человека?

Противоречие это легко объяснимо, если допустить, что в сражении принимала участие артиллерия под командованием Я. В. Брюса, которая в решающий момент начала расстреливать каре — статичную позицию шведов картечным огнем, что и привело к большим потерям противника и никакого штурма от Меншикова не понадобилось. Поэтому такая разница в потерях и возникла. Почему об этом не упомянул в реляции Меншиков, обойдя полностью имя Брюса как участника сражения? Это можно объяснить, зная характер и манеры светлейшего, который очень боялся конкуренции по влиянию на царя. Не случайно именно в 1706 году Меншиков подарил Брюсу дом в Москве, который стоял в Мясницкой части. Возможно, это было платой за молчание Брюса по поводу его роли в победе при Калише. Кстати, с этого момента дружба Брюса и Меншикова становится еще крепче.

Это только предположение относительно участия Брюса в Калишской баталии 1706 года. Чтобы его подтвердить, необходимы дальнейшие поиски и исследования шведских и польских исторических источников.

Крупные награды получили участники Калишского сражения. По словам цесарского секретаря при русском дворе О. А. Плейера, царь велел изготовить на Московском монетном дворе 50 осыпанных алмазами золотых знаков различного достоинства со своим портретом для награждения наиболее отличившихся генералов и офицеров. Один из таких портретов ценой в тысячу рублей получил и Я. В. Брюс.

А. Д. Меншиков пожертвовал из своей казны 20 тысяч рублей и приказал изготовить на эти деньги 300 золотых знаков с царским портретом стоимостью 500, 300, 200, 100 и 5 рублей. Эти знаки получили не только офицеры, но и некоторые особо отличившиеся в сражении нижние чины.

Дьяк Н. П. Павлов сообщал о торжествах по случаю Калишской виктории в Москве своему начальнику: «Сего, государь ноября, в 13 день по ведомости о победе швецкого и польской войска по благодарном молебне по приказу князя Федора Юрьевича (Ромодановского. — А. Ф.) была стрельба изо 159 пушек по 3 выстрела ис пушки, и о том буди тебе, государь, известно».

Петр I участия в торжествах не принимал, так как осаждал в это время Выборг и не мог похвастаться такими же успехами, как Меншиков. Выборгский поход осенью 1706 года закончился для русских войск неудачей.

День Калишской баталии вошел в число викториальных дней петровской России и праздновался с особой торжественностью.

Это была самая крупная победа русских над шведами за шесть лет Северной войны. В ней русская армия впервые продемонстрировала умение сражаться по «европейским стандартам».

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Как Брюс из старого человека молодого сделал (окончание)

Отыскали такого старючего деда, что он и лета свои позабыл считать и ходить не может, не слышит ничего. В носилках притащили его в башню, спустили в подземелье. Вот как царская прислуга ушла, Брюс изрубил в куски старика, перемыл в трех водах, посыпал порошком. Вот видит царь: ползут эти куски один к другому, срастаются. И видит, лежит целый дед… Тут Брюс полил из пузырька, а заместо этого деда поднимается молодой парень. Встал, стоит и смотрит. Тут Петр очень удивился и думает: «Наяву ли я или во сне?» Потом приказывает выгнать этого парня. Брюс и выпроводил его, ну, может, дал ему рублишко-другой… Потом натравил на него кобелька. Как принялся кобелек за икры хватать, так этот парень, точно полоумный, бросился бежать.

После этого Петр и говорит:

— А ты брось свою затею, чтобы из стариков делать молодых.

— А почему бросить? — спрашивает Брюс.

— По этому, по самому, — говорит Петр, — что из этого ничего кроме греха не выйдет. Ведь если переделать стариков на молодых, тогда и смерти не будет человеку. И как, говорит, тогда жить? Ведь ежели теперь люди грызутся, то тогда, говорит, за каждый вершок земли будут резаться. А с человека довольно и той жизни, какая ему определена. Ты, — говорит, — уничтожь эти порошки и составы и больше не занимайся этаким делом.

Брюс послушался, уничтожил. Только он тут другую штуку придумал: сделал из стальных планок и пружин огромаднейшего орла. Сядет на него верхом, придавит пружинку, орел и полетит. И сколько раз летал над Москвой. Народ и высыпает, задерет голову и смотрит. Только полицмейстер ходил к царю жаловаться на Брюса.

— Первое, говорит, от народа нет ни прохода, ни проезда. А второе, говорит, приманка для воров: народ, говорит, кинется на Брюсова орла смотреть, а воры квартиры очищают…

Ну, царь дал распоряжение, чтобы Брюс по ночам летал. А говорят, не знаю, правда ли, что нынешние аэропланы по Брюсовым чертежам сделаны. Будто профессор один отыскал эти самые чертежи. И будто писали об этом в газетах…

Но только долетался Брюс на своем орле. Полетел раз и не вернулся: унес его орел, а куда — никто не знает. Царь жалел его:

— Такого, говорит, Брюса больше у меня не будет.

И верно, не было ни одного такого ученого.

Рассказывал в Москве в марте 1923 г. маляр Василий. Фамилия мне не известна; рассказ происходил в чайной «Низок» на Арбатской площади, за общим столом.

 

Изменение внешнеполитической ситуации

Победа при Калише и заключение мира Августа II с Карлом XII изменили стратегическую ситуацию в ходе Северной войны. Измена Августа стала тяжелым ударом для России. «Сия война над нами одними осталась; того ради ничто так не надлежит хранить, яко границы, дабы неприятель или силою, а паче лукавым обманом не впал», — писал Петр I генерал-адмиралу Ф. М. Апраксину.

Петр готовил страну к обороне, однако не исключал и возможности заключения мира со Швецией. Царь обратился к правительствам Англии, Франции, Австрии и Голландии с просьбами о посредничестве. Он готов был уступить большую часть завоеванных земель (за исключением Санкт-Петербурга и побережья Финского залива).

Западноевропейские державы, продолжавшие Войну за испанское наследство, не были заинтересованы в прекращении войны между Россией и Швецией. Более всего они опасались изменения баланса сил за счет присоединения Карла XII после заключения мира с Петром I к антигабсбургскому союзу.

В результате открытого вмешательства Карла XII во внутренние имперские дела (восстановление прав силезских протестантов) было такое ощущение, что король идет на явный конфликт с австрийским императором Иосифом I. Опасность усугублялась тем, что вождь венгерских повстанцев Ференц II Ракоци временно восстановил независимость Венгрии от Габсбургов, а французская армия была готова прорваться через Рейн к шведам в Саксонию. Угроза шведской и французской гегемонии в различных частях Европы становилась реальностью. В этих условиях европейские дипломаты антифранцузского Великого союза (Австрия, Англия и Голландия) убеждали шведского короля начать поход на Россию.

Впрочем, и сами шведы не стремились к мирному урегулированию дел на востоке. Карл XII заявлял, что будет говорить с царем о мире только в Москве, взыскав с него 30 миллионов талеров контрибуции. Шведские министры открыто заявляли, что их король намерен свергнуть русского государя с престола, уничтожить регулярную армию и разделить Россию на мелкие княжества. Русский Север, Новгород и Псков должны были отойти под власть шведской короны, Украина и Смоленск — к Польше под власть Станислава Лещинского.

Русские военачальники и дипломаты, находившиеся во Львове и в Жолкве (ныне город Нестеров Львовской области на Украине), просили Петра I ускорить свой приезд для непосредственных контактов с руководителями Речи Посполитой и выработки стратегического плана дальнейших действий. Царь прибыл в Жолкву 28 декабря 1706 года, и уже в начале января 1707 года начались интенсивные переговоры путем переписки и личных встреч с руководителями антишведской Сандомирской конфедерации (1702–1717) — великим коронным гетманом А. Н. Сенявским, польским коронным гетманом Г. Огинским, примасом С. Шембеком и др.

Сандомирская конфедерация оставалась единственным союзником Петра I в самое тяжелое время Северной войны. Во главе ее стоял А. Н. Сенявский — глава независимого правительства, вооруженных сил и распорядитель финансов. В январе сандомиряне объявили междуцарствие и подтвердили союз с Россией, заключенный в 1704 году.

Я. В. Брюс приехал в Жолкву, где находился Петр I, в середине января 1707 года и находился там до начала мая. «Вестей здесь (в Жолкве) никаких нет, токмо что сего часа присланы из Львова на латынском языке статьи, на которых король Август с шведами помирился. Только еще невозможно ведать, что в оных содержитца, доколе будут переведены. А когда переведены будут, то и к вашему высокородию пришлютца», — писал 15 января 1707 года Я. В. Брюс генерал-фельдмаршалу Б. П. Шереметеву. Это свидетельствует о том, что наш герой был не просто в курсе событий внешнеполитической ситуации в Европе в это напряженное время, но и готов был дать разъяснения этой ситуации своему бывшему начальнику, а в это время близкому товарищу Борису Петровичу Шереметеву.

В то же время Я. В. Брюс не забывает своих прямых обязанностей по руководству артиллерией и, главное, подготовке специалистов. Понимая необходимость обучения солдат, он доложил Петру I о необходимости выделения пороха для занятий по стрелковой подготовке. В письме от 29 января начальник артиллерии сообщал: «Царскому Величеству о пороху я докладывал, и по оному приказал, что пороху на всякой баталион для учения по 10 пудов будет довольно, тольки бы учить солдат, в цель дабы стреляли пулями, а тот, которой ныне в патронах обретаетца, беречь».

 

Стратегический план активной обороны

В январе 1707 года в Жолкву прибыли А. Д. Меншиков, Б. П. Шереметев, Н. И. Репнин, Л. Н. Аларт и другие генералы. Широкое военное совещание состоялось в апреле. Главный вопрос, который на нем рассматривался и по поводу которого Петр I консультировался с руководителями Сандомирской конфедерации, был вопрос о военных действиях в случае шведского нашествия. В первой редакции «Гистории Свейской войны», над которой работал сам царь, сохранилась запись: «В Жолкви был генеральный совет, что давать ли с неприятелем баталию в Польше или при своих границах, где положено, чтоб в Польше не делать, понеже, ежели б какое несчастие учинилась, то б трудно иметь ретираду. И для того положено давать баталию в своих границах, когда того необходимая нужда требовать будет. А в Польше и на переправах и партиями, также оголожением провианту и фуражу, томить неприятеля, к сему и польские сенаторы многие совет свой давали».

Кратко изложим основные положения Жолковского стратегического плана, ибо в его реализации в дальнейшем активное участие принимал Я. В. Брюс. По мнению ряда исследователей, это был план «активной защиты».

Военные действия были рассчитаны на использование глубины театра военных действий и имели своей задачей измотать противника. Для этого планировалось вести «малую войну» силами кавалерии и мобильных отрядов — корволантов, закрыть шведам важнейшие коммуникации и нанести решающий удар, «когда для того необходимая нужда будет». Для противодействия шведам планировалось доукомплектовать, обучить и перевооружить армию.

Рассматривались два возможных театра военных действий — северо-западный (направление Минск — Борисов) и юго-западный (направление Волынь — Киев), в зависимости от того, куда будут наступать шведские войска. На этих направлениях принимались меры, чтобы лишить противника провианта и фуража. Согласно плану предполагалось укрепить и вооружить новой артиллерией крепости Киева, Смоленска, Москвы, Пскова и других городов. Петр I разослал во все города, расположенные в полосе «от границы 200 верст поперек, а в длину от Пскова через Смоленск до Черкасских (украинских) городов», приказ, чтобы жители этих городов «от прихода неприятельского были во всякой осторожности и опасении».

Выполнению жолковского плана должны были способствовать возобновление союзного договора с Польшей и участие в военных действиях против шведов польской и литовской армий.

В этот период тревожного ожидания шведского нашествия и подготовки страны к отпору врагу, когда сигнал к походу мог прозвучать в любую минуту, Я. В. Брюс внимательно следит за внешнеполитическими новостями. Так, в письме от 4 июля он извещал Н. И. Репнина: «О шведцком выходе из Саксонии еще не слышел. И сказывают, что будто провианту сбирает на четыре месяца и мнят, что вскоре с Цесарем (Иосифом I Габсбургом) войну начнет, понеже четыре полка шведцкие, которые от наших людей выгнаны в Шлонскую землю (Силезию. — А. Ф.), также поступают тамо, как наперед сего делывали в Польше. Тако ж есть ведомость, что соединенные войска (антифранцузского союза Англии, Голландии и Австрии) вступили во Францию и осадили город Тулон, в котором превеликое богатство и множество всякого снаряду. А именно, однех пушек больших медных больше 1000. И надеютца оный в несколько дней взять, потому что город негораздо крепок. И ежели сие зделаетца, то могуть соединенные всю Францию разорить, понеже ни единой крепости до Парижа нет. Того ради, когда такие поступки увидет шведы, то в тотчас разрушат мир с Цесарем. О чем в Вене шведцкие люди дали знать».

Находясь с Петром I и А. Д. Меншиковым в Варшаве, начальник русской артиллерии информировал генерал-фельдмаршала Б. П. Шереметева о последних известиях: «Сказывают, будто швед пошел из Саксонии 10 числа (июля), на три дороги, в Польшу, а от иных слышно, что еще в три месяца не выйдет, иные же подтверждают, что конечно на Цесаря зачнет воевать».

Получив новости об антигабсбургском восстании в Венгрии, Я. В. Брюс извещал наследника престола царевича Алексея Петровича, что его кандидатура рассматривается в качестве кандидата на венгерский престол: «Венгри три особы назначили, из которых хотят себе изобрать короля, в котором числе Ваша Царская Высокость, король Август, да королевич Прусской (Фридрих Вильгельм. — А. Ф.)».

Воспользовавшись тем, что шведы грабят контрибуциями Саксонию (всего за время оккупации Карл XII умудрился получить от Августа денег, провианта, обмундирования и снаряжения на огромную сумму — 35 миллионов рейхсталеров) и в ближайшее время не собираются ее покидать, русские войска вошли в Польшу и перекрыли две главные операционные линии: через Литву (современная территория Белоруссии) севернее Полесья и Волынь. Главной оборонительной линией русских в Польше стала река Висла.

В 1707 году начальник артиллерии показал себя и зрелым общевойсковым начальником, военным специалистом широкого плана. Эти новые черты наиболее отчетливо выражены в письмах главнокомандующему русской армией генерал-фельдмаршалу Б. П. Шереметеву. Получив известие об отступлении русской армии, Я. В. Брюс не смог сдержаться, чтобы не выразить своего негативного к этому отношения, рискуя вызвать неудовольствие своего начальника.

В письме от 28 сентября 1707 года Брюс чуть ли не выговаривает генерал-фельдмаршалу: «А что ваше высокородие о походе своем из Слутцка изволите писать и тому я зело удивляюсь, что без всякие нужды начели издалека уступать и лутчей бы неприятелю, когда нужда придет, голодные места оставлять. А не такие места, как сказывают, около Слутцка обретаются. А ежели то место драгунским полкам прочать, и то еще того дивния будет, ежели без нужды, покинув Вислу, да удалятца от наприятеля так далеко, а ближные [места] около наших рубежей зело было надобно беречь и не голодить до последняго часу. А что нестаточное дело шведу нынешнем временем за Вислу итти, то может, мнитца мне, всяк видет, понеже подлинная ведомость есть, како ко мне пишут из Варшавы 18 дня, что перешло за Одру реку на польские рубежи всего 20 тысяч шведов. А король остался в Шлесии (Силезии. — А. Ф.), будто для отбирание костелов каталицких и для отдачи оных лютераном. А конечно он смотрит на французскую войну. Того ради возможно видеть, что он вышеписанное число войск послал токмо драгун из Польши. О чем чаю ему давно известно, и в новинках о том явилось, что не хотим стоять и уже отчасти выгнаты. А что оне гораздо б королевского войска удалились, тому я не могу верить. А ежели бы удались вышеписанным числом, чтоб дерзнули за Вислу итти, то, чаю, всяк нам смеятца будет, что мы не дали с ними баталию. А по нынешнему удалению пехоты хотя бы и похотели, то невозможно будет за дальностию того учинить. А ежели бы пехота была в близости, то не чаю, чтоб вышеписанной корпус осмелился итти за Вислу. А хотя бы и перешел, а у нас бы не было охоты к баталии, то бы зело возможно и в то время уступить, а он бы нескоро перепрянул с 80 миль к Слутцку».

Таким образом, Брюс высказывает удивление, что Б. П. Шереметев отступил от Вислы, даже не пытаясь начать боевые действия. И это отступление не было вызвано необходимостью. С 20-тысячным шведским корпусом вполне могла справиться близко стоявшая русская пехота. Даже если бы ее постигла неудача, то врагу достались бы «голодные земли», а не богатые фуражом и продовольствием территории вокруг Слуцка, уцелевшие во время войны.

Я. В. Брюс оказался прозорливым человеком. Не прошло и нескольких месяцев, как король Карл XII, вступив 11 сентября 1707 года в Польшу и избегая фронтальных атак, начал стратегический обход русских войск. Никем не сдерживаемый на замерзшей Висле, в начале января 1708 года «простыми целесообразными движениями Карл разрушил русские планы задержать наступление шведов на польских речных рубежах». При этом шведы ни разу не вошли в прямое соприкосновение с русскими войсками. Король вытеснил русскую армию из Польши одними лишь маневрами.

Примечательно рассуждение Я. В. Брюса о гренадерских войсках и их значении. В письме Шереметеву от 18 октября он пишет о крайне неблагополучном состоянии гренадерских рот. Созданные для усиления пехотных полков, они, по существу, оставались «чуждыми» в своих полках. Полковые начальники в первую очередь заботились о своих солдатах и мало обращали внимания на гренадеров, считая, что у них есть собственные командиры. С учебой гренадеров тоже не всё обстояло благополучно. Отсутствие единой системы обучения приводило к тому, что каждый командир учил гренадеров по той системе, с которой сам был знаком или которая была ему ближе. В результате в русской армии учили гренадеров артикулам «по голландской, бранденбургской и саксонской манере». Брюс рекомендовал выбрать одну из них для обучения. В конце письма Яков Вилимович замечает, что, по его мнению, гренадеры будут только тогда в добром порядке, когда будут сформированы в отдельные гренадерские полки.

Идея Брюса была реализована уже на следующий год. В 1708 году в русской пехоте появились пять гренадерских полков.

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Брюсовы чудеса

Брюс астроном был. У него на Сухаревской башне подзорные трубы стояли — по ночам смотрел на звезды, изучал. Это он определил, когда затмению солнца быть, когда луне… Он и календарь составил. Только все же главное занятие его — волшебство. Книги у него были очень редкие, древние. Ищут их теперь, только зря: они уже давно в Германии. Еще, как только он помер, кинулись искать деньги, а у него все-навсего сотня рублей была. Они же думали — у него миллионы имеются. Ну, взяли эту сотню, а на книги внимания не обращают — разбросали по полу бумаги, планы, топчут… Ну, не все же тут были вислоухие, нашелся один умный человек — немец, забрал книги, рукописания, и айда в Германию. Вот теперь эти аэропланы, телефоны, телеграфы — все по бумагам Брюса сделаны, по его планам и чертежам. Он дорожку первый проделал, а там уж нетрудно было разработать. Да и то, сколько лет возились — все не выходило: в голове не хватало. Что Брюс один сделал, то сотня самых ученых профессоров разрабатывала. Башка не та! Теперь эти профессора, эти разные механики, разные спецы, техники, инженеры нос кверху задирают: «Мы сделали». — Вы? А кто дорогу вам показал? Откуда вы взяли программу? Зачем вы над Брюсовскими бумагами свои головы ломали? К чему это вам понадобились Брюсовы книги и вы, как угорелые, мечетесь по всей Москве, ищете их? «Мы, говорят, от природы берем». А Брюс откуда брал? Не из черта же лохматого брал, а тоже от природы. Ведь ежели не будет природы, то и ничего не будет. «Природа!» Ты вот ее сумей взять!

 

Преодоление трудностей в совершенствовании артиллерии

В преддверии генерального наступления шведов Я. В. Брюс занимается наведением должного порядка в комплектации своего ведомства — Приказа артиллерии и в походной артиллерии. В январе 1707 года он требует от дьяка Н. П. Павлова срочно прислать подробные ведомости о наличии всей артиллерии, вплоть до находящейся в гарнизонах, а также полные списки личного состава артиллеристов.

Он также постоянно интересуется запасами пороха и доставкой его «незамедлительно» к армии.

Иностранный наблюдатель, современник описываемых событий, отмечал, что «порох делают в Москве сильный и хороший, кроме тех случаев, когда должностные лица в личных интересах смотрят сквозь пальцы на нарушения в процессе его изготовления».

Я. В. Брюс приказывал Н. П. Павлову принимать изготовленный пороховыми уговорщиками порох согласно образцам («…у подрядчиков в приеме пороха смотреть накрепко, чтоб оной порох в приемных во всех бочках сходен был с первым опытом, которой есть в Приказе артиллерии»), а также самому, по возможности, присутствовать у его приемки. Глава артиллерийского ведомства предостерегал приказного дьяка от злоупотреблений: «Також слышно здесь, что ты сам долю в подрядах имеешь, о чем тебе паки подтверждаю опасность имети. И, ежели доподлинно сыщется, что ты в подрядах пай имеешь, и тебе всеконечно бедство будет».

Начальник артиллерии был возмущен низким качеством пушек, отлитых мастерами Тимофеевым и Арпольтом, которые оказались «зело внутри криво вылиты». Присланные в армию гранаты и пушечные ядра тоже явились «худого литья».

Чтобы повысить ответственность мастеров и приемщиков, Брюс вынужден был прибегнуть к жестким мерам. Он приказал переливать испорченные орудия за счет литейщиков, а у приемщиков, принимающих бракованные ядра, гранаты и бомбы, вычитать из жалованья, а в особых случаях бить их «долгой плетью».

Главный вопрос, который волновал Я. В. Брюса как начальника артиллерии, было состояние лафетов. Многочисленные справедливые нарекания военачальников на их плохое качество заставили Брюса предъявить более высокие требования к изготовлению станков и лафетов на пушечном дворе. В письмах-распоряжениях Павлову он неоднократно напоминает, что лафеты к пушкам должны делаться по образцам, присланным из Киева еще в конце 1706 года, а не по чертежу капитана бомбардирской роты лейб-гвардии Преображенского полка В. Д. Корчмина.

Спор между В. Д. Корчминым и Я. В. Брюсом по поводу размеров колес лафетов обусловлен их различным подходом к проблеме повышения боеспособности русской артиллерии. Корчмин стремился всеми мерами облегчить вес системы, для того чтобы сделать артиллерию более маневренной. Брюс, человек широко образованный, прекрасно разбиравшийся в вопросах артиллерийского искусства, безусловно, понимал необходимость увеличения маневренности артиллерии на поле боя. Однако в то же время он считал главным в повышении ее боеспособности — надежность материальной части.

Возможно, и не стоило бы столь подробно останавливаться на конфликте Корчмина и Брюса, если бы первый достойным образом отстаивал свои позиции. Под предлогом усовершенствования артиллерии, пользуясь симпатией Петра I, как участник потешных боев 1680-х годов в качестве бомбардира, он вмешивался в дела Приказа артиллерии и даже пытался руководить самим главным начальником артиллерии. Корчмин мотивировал свои действия тем, что он якобы располагает указом царя, что не соответствовало действительности.

В письме от 17 мая 1707 года Ф. Ю. Ромодановскому Яков Вилимович рассказал о сложившейся ситуации: «Как поехал Царское Величество из Жолкви, то приказал мне ехать в Острог ко артиллерии, при которой чаю нынешное лето быть. А как я в Острог приехал, застал я тут господина Корчмина, которой просил у меня указ, чтоб в Приказе артиллерии его слушали. И сказал мне, будто имеет о том указ от Царского Величества, и хотел было мне оной показать. И я того указу не смотрел, а сказал ему ежели какой указ имеешь, и ты, приедучи к Москве, объяви князю Федору Юрьевичу для того, что он на Москве управляет. Потом я, подумав немного, попросил того указу посмотреть. Только ж слыша такую от меня отповедь, не показал мне, а чаю для того, что тот указ с ево прошением несходен. И я для того доношу милости твоей, дабы вы о сем были известны. И прошу у тебя, государя, милости, ежели милости твоей какой указ, принадлежащей артиллерии, объявит, пожалуй изволь ко мне список прислать».

Я. В. Брюс был так расстроен и оскорблен поведением В. Д. Корчмина, что вынужден был обратиться за разъяснением к князю А. Д. Меншикову. «Прошу всеуниженно вашего сиятельства, дабы изволили уведомитца о том и ко мне пожаловали б отписали, есть ли у него какой указ от Царского Величества до артилерии надлежащей, чтобы мне неведанием не пострадать. А ево милость (Корчмин. — А. Ф.) уже нарочито начел в мои дела вступатца. Како я из ево слов слышал. Також прислал ко мне на другой день моего приезда письмо не просительное, но повелительное о присылке к нему одного из дворян, которой приставлен к артилерийским лошадям, чего я учинить не мог. И впредь не буду делать. Разве буду отдан ему под команду».

Получив распоряжение готовить Москву к обороне от шведов, В. Д. Корчмин отправился в столицу, где развернул кипучую деятельность. Он явился к князю-кесарю, которому также не показал царский указ. По словам Ф. Ю. Ромодановского, Корчмину было «велено… альтилерию описать и осмотреть, и чево каких припасов мало, приполнить; ему ж велено Кремль и Китай (город. — А. Ф.) починять и совсем управлять, как обычай к военному делу».

По приказу Корчмина с железных заводов Нарышкина и Меллеров в Москву стали свозить боеприпасы «годные и негодные, старого и нового литья» (против чего так боролся Я. В. Брюс).

Кроме того, для строительства новой земляной крепости в Китай-городе между Спасскими и Никольскими воротами Корчмин стал забирать с пушечного двора различный шанцевый инструмент (лопаты, кирки, ломы, мотыги и пр.), припасенный для нужд артиллерии.

Дьяк Приказа артиллерии Н. П. Павлов писал Брюсу: «Василий Дмитриевич Корчмин афицеров бомбардирских, пушкарей и мастеровых людей, которые обретаютца на Москве, по имянному списку пересмотрел. И по ево приказу господин Шперрейтер, да инженер Гран, да Леонтий Магницкий, которой учителем на Сухаревой башне, с ним обрисовали Кремль и Китай город для того, что ему те оба городы велено осматривать и укреплять, где пристойно, поставить по ним пушки. И под которыми медными и чугунными пушками и мортиры станков нет, приказал тотчас зделать з задними колесы. И ныне те станки делают с великим поспешением. И по ево приказу наряжены к нему на двор 4 человека бомбардиров с шпаги, из Верхней школы 4 человека учеников, да по 2 человека подьячих».

В связи со строительством новых фортификационных укреплений началось настоящее разорение Нового пушечного двора. Там по приказу Корчмина сносили «учительные школы и всякие мастерские избы, и анбары, и сараи, в которых были положены всякие артиллерийские и иные припасы». На время прекратились занятия в Артиллерийской школе.

Я. В. Брюс совместно с Н. П. Павловым принял энергичные меры для восстановления пушечного двора и складов. Временно часть амбаров была переведена на Полевой пушечный двор к Красному пруду. Под новую застройку артиллерийское ведомство получило также часть Суздальского подворья и двор окольничего М. В. Собакина.

Совсем уж мелкой местью начальнику артиллерии, сумевшему отстоять свои права, выглядит распоряжение В. Д. Корчмина «отломать» крыльцо у Приказа артиллерии по самый «рундук, что у сенных дверей». Вероятно, таким образом «талантливый фортификатор» намеревался превратить приказ в неприступную для шведов крепость.

Возможно, именно за поддержкой против Корчмина начальник артиллерии обращается в таинственном письме к царскому любимцу И. А. Мусину-Пушкину. «Дерзнул вашего высокородия просити о нужде своей, которая за нещастием моим на Москве учинилась. О чем милости вашей донесет капитан Брылкин, чего зазорюсь писать. Того ради прошу вашего высокородия, дабы пожаловали онаго капитана доношение выслушили и аще ли возможно по его прошению милостивое решение по желанию моему учинили», — писал Брюс боярину в ноябре 1707 года.

Ссора с Корчминым и далеко не простые отношения с некоторыми высокопоставленными лицами из царского окружения усложняли и без того трудную обстановку, в которой приходилось действовать Я. В. Брюсу. Готовясь к походу в Литву, Яков Вилимович был вынужден постоянно заниматься производством и распределением артиллерийских припасов. Пытаясь спасти военные запасы своего ведомства в Москве «от разорения», он резко ограничил доступ к ним начальников различных рангов. Еще 29 марта он отдал распоряжение Приказу артиллерии, категорически запрещающее отпускать какие-либо припасы без его ведома.

«По письмам полковничьим без моего ведома никаких припасов отпускать не вели», — писал он Н. П. Павлову. В августе Брюс требовал от дьяка еженедельных отчетов о приходе и расходе артиллерийских припасов и денежной казны.

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Брюсовы чудеса (продолжение)

Тогда еще царь Петр был… И раз спрашивает:

— А скажи, говорит, Брюс, как на твое мнение: природа одолеет человека или человек природу?

А Брюс отвечает:

— Это глядя по человеку.

— Как так? — спрашивает Петр.

Тут Брюс выломал из улья сот меду и спрашивает:

— Знаешь, что это за штука?

— Мед, — говорит Петр.

— А как он делается, знаешь? — спрашивает Брюс.

— Да как? — говорит Петр. — Пчела летает по цветам, по травам, высасывает сладкий сок и несет в улей.

— Это ты правильно объясняешь, — говорит Брюс. — Ну, а, между прочим, и муха умеет высасывать сок, только отчего, говорит, ни сота не сделает, ни меда не принесет?

— Муха, — говорит Петр, — не работает, она жрет и пакостит.

— Ну, а муравьи? — спрашивает Брюс. — Ведь они только и знают, что работать, — этакие-то домины себе выбухивают. А какая от этого польза? А ведь тоже, говорит, мастера они вытягивать сладкий сок: брось им окурок — и нос завернут, а брось кусок сахару — то откуда только их, чертей, наберется — живо сожрут, только не сделают ни сахару, ни меду… Действительно, говорит, если их набить полну бутылку и поставить в вольный дух, то получится муравьиный спирт — от ревматизма хорошо помогает. Но только, — говорит, — и паук одобряет мух — вкусная пища для него.

 

Беспокойство об артиллеристах

Много сил и энергии пришлось затратить главному артиллерийскому начальнику, чтобы обустроить артиллеристов на зимних квартирах и создать им сносные условия быта.

Я. В. Брюс был одним из немногих военачальников XVIII века, которые относились к простому солдату не как к «пушечному мясу». Датский посланник при русском дворе Георг Грунд писал о петровских солдатах: «В России еще не научились ценить человека, а часто относятся к нему хуже, чем к лошади, и люди тысячами падают и погибают от нехватки провианта».

Приехав в Борисов, Брюс уведомил светлейшего князя А. Д. Меншикова, что квартиры «зело скудны и разорены» и провиант вынуждены доставлять из Минска, отстоящего от Борисова на 14 миль. От этого изнемогают артиллерийские лошади, и в дальнейшем от них «мало пользы будет».

Артиллеристы были размещены вместе с пехотными полками под командованием бригадира И. Ю. Бутерера. Поскольку Я. В. Брюс задержался с приездом, то пехотные полки, не исключая малозначительные подразделения, получили лучшие квартиры и территории для сбора провианта и фуража. Борьба с Бутерером, который «всякие дела по своему гнет», и с полковником М. Б. Шереметевым, сыном генерал-фельдмаршала, была ожесточенной, о чем свидетельствует переписка Брюса с их начальником Б. П. Шереметевым.

В одном из писем Я. В. Брюс сообщает, что «зело худы квартеры отведены пушкарям», и приводит слова своего заместителя полковника И. Я. Гинтера, который, если не возможно будет сыскать иных квартир, «хощет в поле выйти и зделать землянки стоя, о чем мне не мало печально есть, что оное так изобижено при солдатах». «Того ради прошу вашего благородия, — с горечью пишет Я. В. Брюс, — когда какой подвиг войску вновь будет, дабы к пушкарям милость явить и оные квартеры понарочитей отвести. Понеже бо оные в чинах государевых в квартерах и в иных порядка рангы всегда перед пехотою имеют».

Интересно, что в этой переписке с Б. П. Шереметевым Брюс впервые называет артиллерийское подразделение «Артиллерийским полком».

В одном из писем Г. И. Головкину артиллерийский начальник сетовал: «Зело, государь, мне слышеть печально, что пушкарей квартерами забидели, тако что принуждены в тесноте как свиньи лежать. Того ради прошу вашего превосходительства да явити милость к оным, пожалуйте, повелите им хотя малую заботу в квартерах дать. Понеже вашему высокородию известно, что в иных государствах оные перед пехотою ранг всегда в квартерах имеют».

Заботясь о своих подчиненных, Я. В. Брюс приказал «всегда над бомбардирами и над пушкари и над протчими служители смотреть чтоб себя в пьянстве не имело». Из шкур забитых волов по его распоряжению изготовили «штеблеты для зимняго походу, а из овчин и из козлин… пушкарям и протчим служителем… душегрейки», а к празднику Рождества Христова начальник артиллерии приказал выдать на каждого человека по 20 фунтов мяса и по 2 фунта масла.

 

Научные изыскания в артиллерии

Несмотря на массу каждодневных и очень важных дел, Я. В. Брюс не оставлял своих научных занятий. Он продолжал разрабатывать конструкции различных зарядных камор для гаубиц и мортир, рассчитывая наиболее рациональный вес порохового заряда. «Что принадлежит масштаба, — писал он Петру I, — и я оной сделал токмо цилиндрические камеры вымерять. А ежели иная какая явится, то надлежит оною во цилиндрическую превратить. И тем масштабом вымерять таким обычаем, како описание при том масштабе положенное являет. Ежели Ваше Величество да не имеет порохового масштаба, которым вымеряется колико пороха в бомбу, також и в сферическую камеру входит, и я такой в тот час сделаю и пришлю к вашему величеству».

В другом письме Петру I начальник артиллерии писал: «При сем до Вашего Величества послал я два образца о превращении камеров. Един, как из цилиндрической сделать, коносферическую, а другой како из коносферической зделать цилиндрическую, обе по масштабах, а каким такою пропорцию], как ваше Величество, мне изволили чертеж пожаловать. А каким правилом сие доли сыскивать, о том надлежит зело пространно писать. Того ради ныне оное оставлю до того время, как Бог мне щастия даст очи вашего величества видети».

В октябре 1707 года Я. В. Брюс посылает государю «фонтанную трость» («которую изволили у меня в квартире видеть, будучи в Варшаве») и пытается уговорить поступить на русскую службу мастера, ее изготовившего.

По распоряжению царя Брюс занимается переводом на русский язык книги «Приемы циркуля и линейки, или Избраннейшее начало во математических искусствах». По завершении перевода Брюс намеревался лично привезти книгу Петру I. Однако, судя по письму А. Д. Меншикову, Яков Вилимович не смог лично вручить рукопись государю и послал перевод книги с почтой в декабре 1707 года.

Вероятно, для работы над переводом начальник артиллерии попросил Н. П. Павлова прислать ему «на латынском и словенском и греческом языках Алексикон (Лексикон — словарь. — А. Ф.)».

По окончании этой работы Я. В. Брюс планировал приступить к переводу книги И. З. Бухнера «Учение и практика артиллерии» («…також и книгу Бухнерову, по переводе вышеписанной исправлять буду»).

По поводу некоей «математической книги», присланной ему Петром, Брюс высказался, что «та изрядная, только от части узловата есть, а писано в оной об оптике, или зрительном художестве, отчасти о астрономии, також о хронологии, то есть о время ведание, и пространно о гномонике или о делание солночных часов».

Не забывал Я. В. Брюс и о своих астрономических занятиях. Он просил Н. П. Павлова прислать ему «трубу зрительную, буде не сыщещь большую, малую б хотя». Зрительная труба была приобретена для Брюса за один рубль один алтын и пять копеек у армян, которые заверили, что она английской работы («…а сказывают, что она аглинская»).

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Брюсовы чудеса (продолжение)

Вот какую загадку загадал он Петру. Только Петр был башковитый.

— А это, говорит, вот отчего: ежели, говорит, пчела берет сок, то обрабатывает его: что нужно — тащит в сот, а что не нужно — бросает. А муравей и муха, хоть и высасывают сок, да не могут обработать его и жрут целиком.

— А почему не могут? — спрашивает Брюс.

— Потому не могут, — говорит Петр, — что им этого не надо.

Тогда Брюс и говорит:

— То же самое и с человеком. Дано ему — он одолеет природу, а не дано — не одолеет. Тут хоть сто лет трудись — толку не будет. Тут, говорит, важно, чтобы котелок твой варил, да и было бы чем варить.

Вот как он разъяснил «от природы берем». Она тому и дает, кто умеет варить.

 

Первый опыт в геральдике

В декабре 1707 года царь поручил Я. В. Брюсу рассмотреть проект герба генерал-адмирала Ф. М. Апраксина, чтобы внести в него свои исправления и дополнения. И с этим поручением командующий русской артиллерией успешно справился, показав себя сведущим специалистом в геральдике.

«В гербе я токмо цветы, которых много было в полях, — писал Я. В. Брюс, — да едину из фигур переменил, а именно, поставлен был корабль белый в желтом поле, и понеже белое значит серебро, а желтое золото, которые оба металлы суть. А по искусству геральдическому не подлежит в гербах металла на металле ставить, кроме украшений около гербов (в которых не есть силы). Того ради я желтое поле отставил и написал таков же серебряной корабль в синем поле. Також отставил я и вишневое поле, на котором был якорь поставлен, и написал я оной в таком же поле, на котором был якорь поставлен, и написал я оной в таком же поле, как и корабль, потому что якорь х кораблю надлежит. Також и для регулярства, понеже сие оба поля накось в прямой линии стоят. Сверх того редко употребляется вишневый цвет в гербах потому, что оной цвет якобы неестественен сам в себе, но сочинен из красного и синего цвета.

Из фигур переменил я звезду, понеже оных никогда в правильных гербах, употребляют, кроме того, что под старшим, другой молотшей брат одное фамилии таким знаком определяется. И ставится оной знак при других фигурах, и то неподлинно такою звездою: яко сия о семи лучах. Но употребляется о пяти субцах, которые называются колесцом из сапожной остроги. Того ради, я такое острожное колесцо о пяти субцах написал, а вовсе оного отставить не посмел, потому что не ведал, какую фигуру без [воли] Вашего Величества вместо того написать. А поставил я оную в красном поле для того, что против ее накось стоящая фигура в таком же поле. Також разделил я щит главнешей золотым, а не серебряным крестом (ибо оной вящей честь являет), яко Ваше Величество из ризунка [лутшей видеть может]».

Как следует из письма, Яков Вилимович выступил еще и в качестве рисовальщика, послав царю рисунок-эскиз герба.

 

Проблемы снабжения артиллерии в 1708 году

Главный вопрос для воюющей армии — это вопрос вооружения, который входил в компетенцию начальника артиллерии. Решить этот вопрос можно было лишь с учетом глубочайшего понимания тех условий, которые сложились к началу 1708 года.

Зима и ранняя весна оказались для артиллерии значительно тяжелее, чем для других родов войск. Это касалось вопросов расквартирования, обеспечения провиантом, фуражом и, наконец, государевым жалованьем личного состава. В решении этих проблем (а решать их нужно было срочно, в противном случае имелась реальная угроза самого существования Артиллерийского полка) Брюс проявил непреклонную твердость в сочетании со свойственной ему дипломатической гибкостью. С января по май он направляет письма князю A. Д. Меншикову, фельдмаршалу Б. П. Шереметеву, князю Н. И. Репнину и другим военачальникам, где неоднократно указывает, что места, отведенные для постоя артиллеристам, не могут вместить весь Артиллерийский полк с мастеровыми людьми и извозчиками. А кроме того, в деревнях, предназначенных для расквартирования, прежде уже стояли солдатские или драгунские полки, поэтому ни провианта, ни фуража достать невозможно. «На 40 дымах полк артиллерии и извозчиков прокормить в краткое время невозможно», — сообщал Брюс в феврале в одном из писем Б. П. Шереметеву. А в марте он посылает буквально отчаянное письмо князю Репнину, сетуя, что квартиры, отведенные для артиллеристов в деревнях, принадлежащих Дубровне, заняли войска генерала Чамберса, а на другой стороне Днепра категорически запретил размещаться А. Д. Меншиков. «И я ныне не ведаю, — с горечью восклицает Яков Вилимович, — куды мне стало деться, разве в Днепре квартиры искать! Понеже, одне с одной стороны Днепра выгоняют, а другие з другой, а противиться сил нет». В письмах Брюса не раз проскальзывает затаенная обида на пренебрежительное отношение к артиллерии. Много позже Яков Вилимович писал новгородскому губернатору князю B. И. Гагарину: «Хотя мне великие противности и обиды были от ненавидящих артиллерии проходячей зимы, також и в походах зимних, однакож я на сердце держал, мысля, инако будет, не дознав простотою своею лукавство людское. А ныне не могу утерпеть…» И далее Брюс описывает, в каком бедственном положении находится артиллерия, лишившаяся солдат Каргопольского полка. «Теперь я не ведаю, что мне делать с одними пушкарями, на караулах ли им стоять или припасы к будущей кампании делать и готовить, или мост через Днепр делать… А что, ваше высокородие, изволили ко мне писать, что под такою дивною командою век не бывала. И я вам доношу, хотя я много книг читал, однакож ни в которой кроники такой околесной не нашел», — в сердцах замечает Брюс. Тем не менее ему нужно было распоряжение князя о присылке солдат для несения службы при артиллерии. Поэтому дипломатичный Яков Вилимович заканчивает письмо следующими словами: «За что всегда вашему высокородию должен буду служить и знать буду, как милостию вашей хвалиться у его милости господина князя Меншикова».

В другом случае Брюс вынужден был прибегнуть к угрозе. Речь шла об обеспечении фуражом артиллерийских лошадей, развозивших различные припасы в войска. В письме А. И. Нарышкину от 16 марта он писал: «И вы сами можите ведать, что в дороге без корму пробыть невозможно. И ежели вышепомянутые лошади без корму помрут, то принужден я буду писать к Царскому Величеству, и в том некому отвещать, что не милости вашей…»

В апреле Брюс снова обращается к Нарышкину по поводу отпуска фуража уже на 1630 артиллерийских лошадей, «… понеже уже многие артиллерийские лошади без фуражу з голоду померли», — писал он. Проблема обеспечения фуражом артиллерийских лошадей в 1708 году приобрела особенно острый характер. Вышло распоряжение, запрещающее офицерам иметь дополнительных лошадей и ездить цугом. Все лишние лошади, которых невозможно было прокормить, должны были быть отданы местному населению.

Так же неблагополучно обстояло дело с провиантом и государевым жалованьем. В письмах постоянно упоминается об отсутствии провианта для артиллеристов. «А питаемся с превеликою нуждою, какой никогда не имели, из малого числа деревень Дубровинского уезду, которые так опустошены, что в иных и соломы достать невозможно», — писал Брюс 28 марта А. Д. Меншикову. В мае картина с провиантом та же. «В провианте есть немалое оскудение», — сообщает Яков Вилимович 23 мая Б. П. Шереметеву. А 29 мая он вновь напоминает фельдмаршалу, что отсутствие провианта привело к тому, что многие артиллерийские служители и солдаты Каргопольского полка «стали ходить по миру».

В ожидании похода, чтобы сберечь неприкосновенный запас продовольствия, начальник артиллерии вынужден был приказать «доставать корм по деревням», а в тех случаях, когда его будет недостаточно, «то жать с полей рожь, молоть и раздавать пушкарям».

И без того непростая обстановка, в которой оказалась артиллерия, усугубилась еще и отсутствием денег. Государево жалованье и кормовые деньги мастеровым задерживались на три-четыре месяца и более. Уже начиная с января дьяки Приказа артиллерии И. П. Козлов и Н. П. Павлов доносили Брюсу, что из-за отсутствия денег, которые не получены из Сибирского приказа, мастеровые люди «живут без денег по месяцу и по два, отчего уже многие дела на Пушечном дворе остановились». Дьяки выражали опасение, что если оплата не последует, то и остальные «работники и кузнецы могут отойти от дел».

Брюс тут же пишет московскому коменданту князю М. П. Гагарину, что из-за невыплаты кормовых денег в течение двух месяцев, «чего преж век не бывало», мастеровые люди «хотят разбрестись, понеж не имеют себе и женам инаго пропитания, кроме того корму. Того ради прошу вашей милости, пожалуйте, не извольте в сем остановки чинить, дабы за тем дело государево не остановилось». М. П. Гагарин никак не отреагировал на просьбу Брюса. И тогда в апреле Яков Вилимович вынужден был послать ему довольно резкое письмо по поводу задержки оплаты мастерам: «Есть мне жалоба, что оным не изволите того корму отпускать уже месяца за три. И за тем на Пушечном дворе во всяких артиллерийских делах есть великая остановка». Брюс просит срочно выдать кормовые деньги, в противном случае он «принужден» будет жаловаться царскому величеству. В мае на очередные сообщения дьяков об отсутствии денег, которые так и не поступили ни из Сибирского приказа, ни из ратуши, Брюс отвечал им, что он сам писал «многожды к господину князю Гагарину», а кроме того, об этом «писано к нему и от его сиятельства господина князя Меншикова».

Но положение не менялось к лучшему. А в июле обстановка еще более обострилась. Мало того что за четыре месяца (с марта по июнь) «не отпущено ни единой деньги» кормовых денег, а из Монастырского приказа и ратуши не выданы деньги на государево жалованье, но и с 1 июля по распоряжению князя М. П. Гагарина «всякого чина артиллерийских служителей и мастеровых людей самих и жен и детей и которые в армии и в гварнизонах на службах и в посылках, матерей их, вдов, жен и детей таскают к городовому делу. И у артиллерийских дел работать и на карауле стоять некому… А з драгунских, государь, и з солдатских дворов на работу никого не берут», — докладывали начальнику артиллерии дьяки Козлов и Павлов.

Брюс пытался вразумить князя Гагарина, что артиллеристов и мастеровых, находящихся в Москве, нельзя забирать на городское строительство, так как они обязаны готовить различные артиллерийские припасы для армии. Но это, вероятно, не имело успеха, поскольку дьяки продолжали жаловаться, что работать на пушечном дворе некому. В конце концов Брюс возложил всю ответственность за неприготовленные припасы на лиц, которые продолжали отрывать артиллерийских служителей от их непосредственных обязанностей. Он писал дьякам в Приказ артиллерии: «…что на Пушечном дворе в кузнечных и в плотничьих и иных всяких артиллерийских делах есть за мастеровыми людьми, которые взяты на работу к городовой крепости, остановка. И ежели какие припасы впредь спросятца, а за оным да не будет управлено, и в том отвещать будет тому, хто тех мастеровых людей к городовому делу побрал».

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Брюсовы чудеса (продолжение)

Вот тот же Брюс сделал из цветов девушку: и ходила, и комнату убирала, только говорить не могла. Правда, долго работал, но все же сделал. Вот один граф увидел ее и полюбил — красавица была. Ну, знал, что она не умеет говорить, только так рассуждал, что и с немой можно жить. И пристал к Брюсу:

— Выдай замуж за меня свою девицу.

А Брюс отвечает:

— Да ведь она искусственная!

Граф не верит, пристал как банный лист к спине:

— Отдай, говорит, не то жизни лишусь и записку оставлю, что это ты меня до точки довел.

Ну, что с дураком делать? Взял Брюс из головы девушки шпинек — она вся и рассыпалась цветами. Тут граф испугался и кинулся бежать.

— Ну, говорит, к черту его, этого Брюса! Он, говорит, еще возьмет, да превратит меня в медведя или волка! — И после того и близко к Брюсу не подходил.

 

Артиллерийский полк

В чрезвычайно сложных условиях Брюсу удалось не только сохранить боеспособность Артиллерийского полка, но и продолжить преобразования в области артиллерии. В ходе реформ по-прежнему обновляется материальная часть артиллерии, усовершенствуются конструктивные и баллистические качества новых орудий.

При этом можно отметить, что в вооружении полковой артиллерии наблюдается определенная стабильность. В полках состояли 3-фунтовые пушки, на лафетах которых были установлены 6-фунтовые мортирки. Образец этих орудий был разработан еще в 1706 году.

В полевой артиллерии наметились явные перемены в сторону увеличения калибра. В 1708 году на пушечном дворе отливаются пушки 8-фунтового калибра. Однако в Походной артиллерийской канцелярии Я. В. Брюса разрабатывалась новая конструкция 6-фунтовых пушек.

Продолжают отливаться полупудовые и пудовые гаубицы и такого же калибра мортиры. Однако процесс усовершенствования этих орудий не прекращался. В июне из Походной артиллерийской канцелярии был выслан в Москву с унтер-офицером Унковским чертеж для отливки двух 1-пудовых мортир новой конструкции. Брюс потребовал срочно изготовить мортиры и немедленно прислать их в поход, даже без станков, если их не успеют сделать.

Надо сказать, что в его распоряжениях дьякам Приказа артиллерии очень часто содержалось указание выслать орудия в поход без лафетов. Думается, что для этого существовало две причины. Первая — отсутствие на пушечном дворе мастеров, занятых на городском строительстве, и вторая, не менее важная, — «зело плохо были сделаны станки». Яков Вилимович неоднократно сетовал на низкое качество лафетов. О никуда не годных лафетах, присланных из Москвы к 8-фунтовым пушкам, он специально докладывал А. Д. Меншикову: «Станки також и колеса переломались и принуждены мы иные станки и колеса вновь делать». В другом случае не выдержала оковка на лафетах, и вновь ее пришлось переделывать, уже в действующей армии. Поэтому Брюс предпочитал, если была такая возможность, делать станки на месте. Для чего требовал прислать в поход железа разных сортов и особые деревянные снасти. Вообще качеству лафетов, станков и зарядных ящиков он придавал, как известно, особое значение. Брюс неукоснительно требовал, чтобы они готовились из сухого дерева, в особенности колеса. Но главное внимание начальника артиллерии было обращено на изготовление скорострельных ящиков. Они делались на Московском пушечном дворе по присланному образцу. Окраска же их, по распоряжению Брюса, должна была быть выполнена по рисунку (чертежу), присланному из Походной артиллерийской канцелярии. В этом документе Яков Вилимович уточнял: «А имянно: по земле красной, пушки желтою краскою, орлы черные, а ящики красною краскою». Обращает на себя внимание окраска ящиков: в ней превалирует красный и желтый цвет — цвета русской артиллерии.

Не менее пристально следил Брюс и за качеством боеприпасов. В июне он прислал образцовый чертеж ;-пудовой бомбы и требовал изготовления их строго по чертежам. Более того, Яков Вилимович распорядился сделать новые кружала для проверки боеприпасов. Деления на вновь изготовленных проверочных инструментах, по его указанию, должны были быть нанесены в дюймах («дуимах»), что еще раз свидетельствует о стремлении Брюса ввести в артиллерии единую систему измерения — в дюймах.

Следует также отметить некоторые изменения, происшедшие в материальной части крепостной артиллерии. В 1708 году на вооружение были приняты 3-х и 9-пудовые мортиры новой конструкции с цапфами внизу без поддона.

Все преобразования в материальной части артиллерии были направлены на повышение качества артиллерийских систем. В вопросах надежности вооружения для начальника артиллерии не существовало мелочей. В этой связи интересный эпизод произошел в сентябре 1708 года. Несмотря на каждодневную загруженность, Брюс решил проверить качество зарядных трубок, которые набивал поручик Борн Гендрик, считавшийся большим специалистом лабораторных работ. При испытании Яков Вилимович нашел их «никуда не годными» и рекомендовал П. С. Салтыкову взять «нарядные» трубки в Смоленске в полевой артиллерии.

Помимо реформирования материальной части артиллерии, Брюс последовательно проводит ряд мероприятий, которые, казалось бы, напрямую не связаны с повышением боеспособности артиллерии, но вместе с тем значительно влияют на нее. В число их входят изготовление обмундирования для Артиллерийского полка, упорядочение документации по личному составу, ужесточение контроля за расходованием денежных средств и артиллерийских припасов. Несмотря на фрагментарность изложения в письмах, в целом складывается цельная картина преобразований.

Одной из главных задач, которая решалась начальником артиллерии с невиданным упорством, было обеспечение артиллеристов новым форменным обмундированием. Изготовление его началось еще в 1707 году, но шло очень медленно. В 1708 году Брюс внес изменение в форму — вместо шерстяных штанов были введены лосиные — и принял энергичные меры для скорейшего обеспечения «строевым пушкарским платьем» всего Артиллерийского полка. Он считал это одним из главных вопросов и подчас ставил в один ряд с заготовкой артиллерийских припасов. В переписке с Козловым и Павловым Брюс почти в каждом письме интересуется, в каком состоянии находится изготовление обмундирования, и требует поспешить с отправкой «мундиронга» в поход. Его, как всегда, беспокоит качество новой формы. «А принимать все штаны, чтоб были хорошей лосины и широки», — наставлял Яков Вилимович приказных дьяков, «а ежели явятся худы, то будет доправлено на приемщиков или на кого надлежит». А в следующем письме Брюс прямо пишет Козлову и Павлову, что в случае плохого качества лосиных штанов, которые будут розданы пушкарям и бомбардирам, деньги взыщутся «без всякого прекословия» с них самих. В желании скорейшего обеспечения обмундированием Артиллерийского полка главу артиллерии не останавливало даже отсутствие денег. В одном из распоряжений приказным дьякам он писал, что если в Приказе артиллерии нет денег на закупку сукон и лосин, то следует израсходовать деньги, положенные извозчикам. «И вам оные сукна купить из каких ни есть денег и зачесть их в извощичьи». В результате решительных мер, предпринятых Брюсом, в декабре 1708 года Артиллерийский полк был полностью обеспечен новым форменным платьем. Кафтаны и камзолы были из красного сукна, обшлага и воротники их из желтого сукна, штаны широкие кожаные, чулки длинные серые, башмаки из телячьей кожи с медными пряжками.

Нет смысла рассуждать, насколько важна форменная одежда для военного чиновника. Прекрасно знал это и Брюс. Но помимо всего, не владела ли им еще одна сакраментальная мысль: пушкарь, одетый в красивую яркую форму, поневоле вызовет новое уважительное отношение со стороны солдат других родов войск — уж очень велика была обида Брюса на пренебрежительное отношение к артиллерии не только военачальников, но и рядовых пехотных и драгунских полков.

В плане введения новых организационных форм небезынтересна его попытка создать при Артиллерийском полку подразделение конных пушкарей. 10 апреля 1708 года Яков Вилимович требует прислать в поход из Приказа артиллерии 12 перевязей драгунских, 12 портупей лосиных, столько же карабинов, лядунок, галстуков, длиною «по 2 аршина с четью», 8 пар пистолетов, 12 пар сапог «недорогих со страгами». Седла и ольстры должны быть немецкие, галстуки из черной китайки. Если все это нельзя получить из Оружейной палаты «безденежно», наставлял дьяков Брюс, нужно закупить на деньги из Приказа артиллерии. «А оные седла, ольстры, сапоги, карабины, пистолеты, лядунки, палаши, галстуки употреблены будут конным пушкарям», — заканчивал письмо Яков Вилимович. Уже 21 апреля из Москвы было выслано 24 пары сапог со шпорами, такое же количество лядунок с перевязью, седел, мундштуков, пар ольстр, галстуков, карабинов и пистолетов. 1 июня Брюс жестко напоминает Козлову и Павлову о срочном изготовлении кафтанов, камзолов и штанов, а также епанчей из красного сукна, «которые будут употреблены конным пушкарям». И как только они будут сделаны, отправить их в поход на почтовых лошадях, то есть самым скорым транспортом. Судя по последним письмам, Яков Вилимович решил увеличить количество пушкарей в новом подразделении с 12 до 24 человек. Известно, что новая форма конных пушкарей и 24 палаша с портупеями были отправлены в полевую артиллерию.

Безусловно, заслуживает внимания состояние артиллерийских кадров. Как ни скупы сведения о личном составе артиллерии, они все же дают представление об отношении Брюса к этой проблеме. Прежде всего начальника артиллерии серьезно заботит нехватка офицерских кадров. 28 марта в письме Меншикову, пожелавшему отозвать к себе артиллерийского поручика Кнебеля, Брюс писал: «А изволите достаточно ведать по многим моим донесениям, что превеликую скудость имеем в начальных людях, от чего (ежели дело позовет) могу великое бедство принять. А верховных офицеров и поныне кроме полковника и маеора, всего один капитан, да четыре поручика, и с вышеписанным». И далее Яков Вилимович «всеуниженно» просит, если это возможно, оставить поручика Кнебеля в артиллерии. В письмах П. С. Салтыкову (20 и 21 апреля), отвечая на его просьбу прислать в Смоленский гарнизон сведущего в лабораторных работах артиллериста, Брюс пишет, что он послал одного поручика, «который гораздо в делах артиллерийских искусен, что такова у нас в артиллерии и не осталось», и с ним пять бомбардиров, «которые могут припасы в лаборатории готовить». А специальных лабораторных служителей в артиллерии нет, и послать он больше никого не может из-за «оскудения людей в полевой артиллерии».

И позже ситуация с офицерскими кадрами не изменилась. 6 июня в письме брату Роману Вилимовичу Брюс просит его не задерживать штык-юнкера Беренса, сопровождавшего в Санкт-Петербург рудокопного и пушечного мастера Берхрата: «… и вы, пожалуйте, отправьте штык-юнкера паки к нам на почтовых лошадях, понеже нам немалая есть нужда в офицерах». Да и профессионализм командных кадров в отдельных случаях оставлял желать много лучшего. Как это произошло с упомянутым уже пресловутым поручиком Борном Гендриком, которого Брюсу рекомендовали как очень сведущего в артиллерии человека. Причина столь неблагоприятного положения с офицерскими артиллерийскими кадрами очевидна. Командные кадры вербовались, как правило, из иностранцев, которые зачастую значительно преувеличивали свои знания в артиллерии. К сожалению, ситуация усугублялась и существовавшей практикой присвоения очередных званий артиллерийским офицерам общевойсковыми начальниками, что бесконечно раздражало Брюса. Он гневно приказывал Козлову и Павлову не выдавать прибавочное денежное жалованье вновь произведенным в следующий чин офицерам «по грамоткам» других начальников, в противном случае эти деньги будут взысканы с них.

В этой ситуации нам представляются чрезвычайно важными мероприятия Брюса в упорядочении списочного учета личного состава артиллерии. В первую очередь он пытается формализовать его. В письме Р. В. Брюсу Яков Вилимович пишет, «как сделать в графах полковой штат». В нем должно быть указано, сколько офицеров и какое количество недостает.

В послании И. Я. Гинтеру Брюс отдает распоряжение провести смотр артиллерийским служителям поротно и указать, где они в данный момент находятся, а затем составить и прислать «имянной список всем по чинам порознь и оклады под каждым именем у бомбардиров, и у пушкарей, и у гантлангеров, подписать имянно». Что касается составления именных списков на офицеров, то Брюс уточняет, какие сведения должны обязательно присутствовать в них. — Помимо имени, фамилии и звания, нужно было привести приказ, кем оно присвоено. Дьякам Козлову и Павлову Яков Вилимович приказывает составить подробные списки на всех артиллерийских служителей, то есть на артиллеристов, которые находятся в полевой артиллерии, в гарнизонах и в Москве. Причем на офицеров следовало составить именные, более подробные списки. Подобные «ведомости» должны были высылаться начальнику артиллерии раз в три месяца, а на личный состав, находившийся в Москве, раз в месяц. Брюс требовал от подчиненных строгого учета всех артиллерийских служителей, вплоть до дворян, фурлейтов и извозчиков, которые находились при артиллерийских лошадях. Ведомости, составленные «с подлинным познанием», должны были содержать сведения, «хто имянны» из дворян и где они находятся в данный момент и «поскольку и сполна ль им выдано государево жалование». Списки на извозчиков должны были включать информацию о их окладах, когда и из каких мест они были взяты в артиллерию и все ли находятся налицо. Судя по письму, приказание дьякам Козлову и Павлову на составление таких ведомостей поступало неоднократно, но оно не было выполнено. И на этот раз Брюс пригрозил им: «…тое ведомость сделав, подать в походную артиллерийскую канцелярию сего марта 15 дня». А если ведомость не будет подана к этому числу, «за то у вас из окладов ваших вычтено будет на всякий день по 1-му без всякого отлагательства». В августе Брюс требует, чтобы такие списки присылали ему регулярно каждую субботу. И уже в декабре 1708 года в полевой походной артиллерии «служители высших и нижних чинов офицерам и капралам, и бомбардирам, и пушкарям, и мастеровым казенным и городовым людям» государево жалованье выдавали по ведомостям, присланным из Приказа артиллерии.

Ведомости и списки, «кто имянны» из офицеров и нижних чинов получает денежное довольствие (и сколько), значительно расширяют возможности для изучения не только командного состава, но и широкой категории артиллерийских служителей вообще.

Определенный набор формализованных сведений — фамилия, имя, звание, местопребывание в данный момент военнослужащего — свидетельствует о введении первых «послужных списков» офицеров. Забегая вперед сообщаем, что в дальнейшем набор этих сведений значительно расширился.

В «Имянных списках… милитарским и цифильным и служителям разных чинов…» за 1718 год приводится полное происхождение службы, начиная с года вступления, первого звания и оклада, и далее указывалось каждое новое производство в следующий чин, участие в военных походах и др.

В качестве резюме можно заметить: попытка Брюса упорядочить и зафиксировать документально списочный состав артиллерийских кадров, на наш взгляд, была вполне реализована.

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Брюсовы чудеса (окончание)

А то еще и так бывало: среди лета, в самую жару, идет дождь и гром гремит… Вот Брюс выйдет на свою башню и давай разбрасывать направо, налево какой-то состав. И вот на тебе: валит снег! Молния сверкает, гром гремит, а снег сыплет и сыплет. Вся Москва в снегу! Форменная зима: снег на крышах, снег на земле, снег на деревьях… А гром гремит. Ну, известно, народ всполошится, испугается:

— Что это за чудо? — говорит.

Выбежит на улицу, видит — Брюс стоит на башне и хохочет. Ну, тут народ и поймет, что это его работа, и примется ругать его, потому что для овощи вред от того снега. Только не долго снег лежал — час, не больше, ну, от силы два…

А вот дождь Брюс не мог остановить. Петр спрашивал его насчет этого.

— Нет, говорит, это невозможно. Я, говорит, все испробовал: что можно, то делаю, а чего нельзя, то и не пытаюсь.

Тоже вот — не понимал он птичьего языка. Ученый, волшебник и все такое, а вот не знал. Это только одному царю Соломону премудрому дано было. Тот знал. Но ведь Соломон — совсем другое дело: тот мудрец бш, а волшебство ему ни к чему было. Соломон от природы такой был, а Брюс умом и наукой до всего доходил.

Вот не знаю, не могу объяснить, за что Брюс замуровал в стену свою жену. Квартировал он на Разгуляе. Дом этот и теперь еще цел, гимназия раньше в нем была. И вот говорят, будто в этом доме в стене доска вделана. Сколько раз закрашивали, а ее все видно — не принимает краску. И будто в этом месте замуровал он свою жену, а за что, за какую вину — не знаю.

Записывал в Москве в августе 1924 г. Рассказывал в чайной неизвестный мне старик-рабочий.

 

Я. В. Брюс в военных операциях 1708 года

1708 год в военном отношении был не менее тяжелым, чем предыдущие годы Северной войны. Россия жила в тревожном ожидании шведского нашествия.

Царь выехал из Москвы в ночь на 6 января, получив известие, что Карл XII двинулся на восток. Петр счел необходимым находиться при армии, так как мощь грозного неприятеля оценивал без всяких иллюзий. Накануне отъезда в армию Петр отдал распоряжение царевичу Алексею относительно совершенствования укреплений Кремля: «Фортецию московскою надлежит, где не сомкнута, сомкнуть, буде не успеют совсем, хотя борствором и палисадами, понеже сие время опаснейшее суть от всего года».

Не останавливаясь ни в Смоленске, ни в Минске, царь на неделю задержался лишь в Дзенцёлах, где на зимних квартирах располагались главные силы русской армии, которыми командовал А. Д. Меншиков. Здесь 19 января было получено известие, что Карл XII с частью армии двинулся к Гродно; другая часть армии короля направилась к Дзенцёлам. В тот же день Петр выехал в Гродно «для расположения войск наших к разрушению намерений неприятельских», как он сам определил цель своей поездки.

Шведская армия, отправившаяся в поход против России, представляла реальную угрозу. Саксонский генерал М. И. Шуленбург, наблюдавший состояние шведской армии до и после ее вторжения в Саксонию, записал: «Шестилетние походы в Дании, Эстляндии, Лифляндии, Польше так истомили шведское войско, что Карл мог привести в Саксонию не более 22 тысяч человек, измученных, оборванных, без обозов». За год с небольшим пребывания в Саксонии шведская армия преобразилась. «Все части шведского войска, — сообщал Шуленбург, — как пехотные, так и конные, были прекрасны. Каждый солдат хорошо одет и прекрасно вооружен. Пехота поражала порядком, дисциплиной и набожностью. Хотя состояла она из разных наций, но дезертиры были в ней неизвестны». Карлу XII удалось не только экипировать и вооружить свою армию, но и пополнить ее личным составом отчасти за счет рекрутов, прибывших из Швеции и Померании, отчасти за счет наемников, навербованных в Саксонии, Силезии, Баварии и других странах. Главная армия короля, оставившая в середине сентября 1707 года Саксонию и вступившая на территорию Речи Посполитой, чтобы двигаться на восток, насчитывала 33 500 человек. К ним следует добавить 16-тысячный корпус Левенгаупта в Лифляндии и 15-тысячный корпус Любекера в Финляндии.

Сухопутные войска России тоже были разбиты на три группы. Основным силам Карла XII, которыми он сам командовал, противостояла главная армия под началом Б. П. Шереметева численностью 57 500 человек. В ее состав входил Артиллерийский полк, подчиненный Я. В. Брюсу. Противодействовать намерениям Левенгаупта, ставка которого находилась в Риге, должен был примерно такой же по численности корпус генерала Боура, располагавшийся между Дерптом и Псковом. На финляндском театре военных действий, где дислоцировался корпус Любекера, русские держали корпус Ф. М. Апраксина в составе 20 тысяч человек пехоты и 4500 человек кавалерии.

В ожидании подхода шведской армии царь приказал Шереметеву сконцентрировать свои войска в двух пунктах: «…которые близко Минска, тем в Минске, а которые к Слуцку, и тем вели идти в Борисов». 23 января последовало новое повеление Шереметеву: «…изволь немедленно идти в Борисов». Репнину велено было сосредоточиться в Вильне и Полоцке, причем в отличие от корпуса ландграфа Фридриха Гессен-Дармштадтского, которому надлежало как «провиант и фураж, так и прочее, что к пропитанию принадлежит, все огню предать», войскам Репнина приказано: «…чтоб не жгли, для того чтоб было нам чем, идучи назад от Вильни к Полоцку, прокормиться». Несмотря на предпринятые меры, русская армия испытывала нехватку продовольствия и фуража. С этой проблемой, как уже отмечалось выше, столкнулся и Я. В. Брюс.

Зимой 1708 года начальник артиллерии писал царевичу Алексею Петровичу: «Здесь никаких ведомостей вновь не обретается, токмо что неприятель по многом гоняние за некоторою частию нашей кавалерии стал на квартерах. А именно, король шведцкой в Сморгуне, а Рейншильд в Зенцоле, а Станислав между ими. Обносится, будто некоторые из оных войск подаются вправо, к Припети. Токмо о сем еще неподлинно известно. Его Царское Величество, наш всемилостивой государь намерен сего числа ехать в Ингрию, а господину князю Меншикову приказано в будущее воскресение и проследовать <…> к его Царскому Величеству в Могилев, где будем стоять».

Действительно, 26 января Петр оставил Гродно при обстоятельствах, таивших трагические последствия. Бригадир Мюленфельс получил приказ охранять мост через Неман и в случае приближения шведов уничтожить его, но он приказание не выполнил. Увидев неприятеля, Мюленфельс отступил и дал ему возможность беспрепятственно войти в крепость, оставленную за два часа до этого Петром и русскими войсками. Возможно, царь не оставил бы Гродно, если бы знал, что к городу король приведет не половину армии, а отряд в 800 человек. Мюленфельс грубо нарушил воинскую дисциплину и присягу, и Петр отдал его под суд. За бригадира вступились иностранные генералы и офицеры, находившиеся на русской службе. Ходатаям царь разъяснил: «Ежели бы вышереченный бригадир в партикулярном деле был виноват, тогда бы всякое снисхождение возможно учинить, но сия вина есть, особливо в сей жестокий случай. Того ради инако не может, точию суду быть». Мюленфельсу удалось подкупить стражу и бежать к шведам, но от возмездия он не ушел — под Полтавой он попал в плен и был расстрелян как изменник.

В Гродно Карл XII решил не задерживаться — там нечем было кормить ни людей, ни лошадей. Однако отправился он не на север, как ожидал Петр, а на восток. Двигался он медленно, причем по причинам, совершенно от него независящим: русская армия начала претворять в жизнь жолквиевский план обороны — на пути своего отступления уничтожала провиант и фураж, уводила скот, устраивала засеки. Жителям было велено свозить свои пожитки, провиант и фураж под защиту крепостных стен в Смоленск, Великие Луки, Псков, Новгород и Нарву, «понеже под нужный час будут все жечь».

Исследователь В. А. Артамонов, выступая на конференции, посвященной 300-летию Полтавской баталии, высказал такую мысль: «„Отступление русской армии в 1708 году было искуснее, чем в 1812 году“, — считал российский профессор военной истории генерал Г. А. Леер (1829–1904). Признавая разницу эпох, можно добавить, что оно было организованнее, чем в 1941 году, — управление войсками не терялось, ни одна часть не попадала в котлы, шведам наносились контрудары, в тылу заблаговременно наводились переправы через водные потоки».

В данном случае нельзя не оценить гений Петра, заранее подготовившего страну к нашествию врага. В. А. Артамонов отмечает: «За полтора года до вторжения Петр I стал превращать в военный стан весь запад России. 3 января 1707 года царь указал оповестить все население в 200-верстной полосе — от Пскова до Гетманщины, чтобы с весны как можно дальше от дорог намечались „крепкие укрытия“ для людей, скота и места для сена, а также ямы для хранения зерна. Жителям разъяснялось, что противник, не имея пропитания и подвергаясь ударам армии с разных сторон, будет побежден. От Чудского озера через леса Смоленщины и Брянщины создавалась „линия Петра I“ — рубились засеки, в полях отсыпались валы. В Великом княжестве Литовском у Орши по обоим берегам Днепра с 1706 года делались мосты, „транжаменты“, которые „заметывались“ рогатками.

В отличие от войны 1812 года, когда судьба Москвы решалась за день до сдачи, город уже с 1707 года превращали в неприступную крепость. Указ об обороне столицы был издан „в запас“ — еще 25 апреля 1707 года».

Результаты жолквиевского плана сказались довольно быстро. 6 февраля 1708 года царь писал коронному великому гетману А. Н. Сенявскому: «…неприятель от Гродни рушился, и наша кавалерия, перед ним идучи, тремя тракты все провианты и фуражи разоряет и подъездами его обеспокоивает, отчего он в такое состояние приведен, что, по скаске пленных, великой урон в лошадях и людях имеет; и в три недели не с большим десять миль от Гродни отшел». Тактика выжженной земли при недостатке опыта ее претворения в жизнь на первом этапе наносила урон и собственным войскам.

В начале апреля Петр получил известие о восстании под предводительством Кондратия Булавина на Дону. Теперь необходимо было вести войну на два фронта — бороться с внутренней смутой и противостоять внешнему неприятелю.

Русская армия, избегая генеральной баталии, откатывалась на восток. Мелким стычкам с неприятелем не было числа, но случались и крупные сражения с участием тысяч солдат. Первое из них в 1708 году произошло у местечка Головчино.

В ночь со 2 на 3 июля шведские войска, ведомые самим королем, совершили нападение на дивизию генерала Репнина, расположившуюся на берегу реки Бабич. Форсировать ее, полагали в русском лагере, можно было только в одном месте, где берег с обеих сторон был возвышенным. Именно там и была сосредоточена артиллерия. Что касается остальной местности, то, коль ее сочли непроходимой, об укреплении ее и не позаботились.

Случилось, однако, то, чего совершенно не ожидали русские: под покровом темноты шведы бесшумно и практически беспрепятственно форсировали реку Бабич. По приказанию короля они не отвечали на ружейные выстрелы русских и, увязая по грудь в топком русле реки, подняв ружья и порох над головой, упорно двигались к противоположному берегу. Им удалось изолировать пехотные полки Репнина от стоявшей невдалеке конницы генерала Гольца и не только закрепиться на берегу, занятом русскими войсками, но и принудить их к отступлению. Русская пехота часа три-четыре оказывала ожесточенное сопротивление, но вынуждена была оставить как поле боя, так и десять пушек. Сражение с участием конницы было более продолжительным, длилось пять часов и тоже завершилось отступлением русских.

Осведомленный современник, видный дипломат петровского царствования князь Б. И. Куракин так описывал поражение при Головчине: «И той зимы ретировалися войска Его Царского Величества аж в Литву, близь своей границы, и хотели в месяце июне или июле одержать при реке Головчине неприятеля, поделав транжименты. И в посте, где стоял с дивизиею фельдмаршал Гольц с кавалериею, а генерал князь Репнин с инфонтариею, на то место король шведской перебрался, обшед лесом и болотом, не тут, где транжимент был сделан. И при той акции несколько сот из пехоты дивизии вышепомянутой пропало, и пять пушек, и генерал-майор фон Швенден убит, также и несколько других офицеров. То нападение было от неприятеля в ночи, и, как сказывали языки взятые, стороны неприятеля, что сам король шведской, показав собою образ, сам пошел чрез воду пеш, а с левого крыла фелдмаршал Реншельт, с кавалериею вплавь. А другие все дивизии и вся армия будущая под командою фелдмаршала Шереметева ретировалися, также и кавалерия к своим границам».

5 июля царя, отъехавшего от Великих Лук, встретил курьер и вручил донесение о сражении под Головчином. Оно было составлено так ловко, что из его содержания Петр сделал однозначный вывод — русским войскам сопутствовал успех. Такой вывод вытекал из заключительных фраз донесения: «…имеем о неприятеле ведомость, что вдвое больше нашего потерял и много генералов и знатных офицеров побито у него. И за помощью Вышнего, кроме уступления места, неприятелю из сей баталии утехи мало». Столь же искусно была составлена реляция. В ней тоже читателя радовали известием, что дивизии Репнина и Гольца «неприятелю жестокий отпор дали»; что он понес значительные потери, в том числе «многими знатными офицерами»; что наша конница «неприятеля многократно с места сбивала», а дивизии отступили с поля боя только потому, что его не было никакого резона удерживать, причем отступление произвели по повелению фельдмаршала, а не под натиском противника. Я. В. Брюс не участвовал в сражении при Головчине, но, безусловно, знал о нем во всех подробностях. Спустя несколько дней после баталии он присутствовал 6 июля на военном совете в Шклове.

Подробности сражения, которые сообщили Петру 9 июля, когда он прибыл в Горки, разочаровали. Оказалось, что боевые действия происходили совсем не так, как это было изображено в донесении: оба генерала, Чамберс и Репнин, допустили крупные промахи. Вместо наград виновников ждал кригсрехт — военный суд. В указах Шереметеву и Меншикову, назначенным председателями судов над Чамберсом и Репниным, царь определил степень виновности каждого из них. Некоторые полки Чамберса «знамя и несколько пушек потеряли, иные не хотели к неприятелю ближе ехать, иные в конфузию пришли». Примерно такую же оплошность допустила и пехота Репнина: «…многие полки пришли в конфузию, непорядочно отступили, а иные и не бився, а которые и бились, и те казацким, а не солдатским боем». Шереметеву и Меншикову надлежало, «не маня никому», «со всякою правдою» расследовать случившееся.

Во время следствия Репнин вел себя благородно — всю вину он взял на себя, не предприняв ни одной попытки переложить ее на плечи своих подчиненных. На вопрос: «Как вели себя во время сражения вышние и нижние его дивизии офицеры?» — Репнин ответил: «…генерал-лейтенант Чамберс и все полковники должность свою отправляли как надлежало». Кригсрехт вынес Репнину суровый приговор: обвиняемый, сказано в нем, «достоин быть жития лишен», но, учитывая, что прегрешения он совершил «не к злости, но из недознания», суд счел возможным заменить смертную казнь лишением чина и должности, а также взысканием денег за оставленные на поле боя пушки и снаряжение. 5 августа 1708 года царь утвердил приговор, и генерал Репнин стал рядовым солдатом. Впрочем, после сражения при Лесной осенью того же года за проявленное мужество и героизм он был прощен и восстановлен в чинах. Генерала Чамберса лишили должности и ордена Андрея Первозванного при сохранении воинского звания.

Я. В. Брюс также находился в это время в Горках, где в присутствии Петра I сконструировал образец скорострельного (зарядного) ящика. В августе Брюс сопровождает государя в поездках в Мстиславль и Чириков для проведения рекогносцировок.

В Головчинском сражении Карлу XII сопутствовал успех в последний раз. Это был успех частичный, тактический, стоивший шведам значительных потерь, которые они в отличие от русских восполнить не могли. После сражения у Головнина король проявил несвойственную его азартному характеру пассивность — он почти месяц простоял в Могилеве. Вследствие невозможности в короткий срок организовать оборону этого города царь решил уступить его шведам без боя, сосредоточив 25-тысячное войско к северо-востоку от него, в Горках.

Карл XII, находясь в Могилеве, ждал обоз А. Л. Левенгаупта, но, не дождавшись его, отправился в путь, причем не на север, чтобы встретиться с Левенгауптом, а в противоположную от него сторону — сначала к Пропойску, а затем на северо-восток, к Смоленску. Что означал этот маневр? Об этом русское командование не знало. Петр сообразовывал перемещение своих войск с продвижением войск неприятельских, то есть действовал в соответствии с решением военного совета, состоявшегося 6 июля: «…смотреть на неприятельские обороты. И куда обратится, к Смоленску или к Украине, трудиться его упреждать». 14 августа царь пишет Ф. М. Апраксину: «Неприятель отшел от Могилева миль с пять, против которого мы также подвинулись, и обретается наша авангарда от неприятеля в трех милях: а куды их впредь намерение, Бог знает, а больше чают на Украину».

Русская армия находилась в постоянной готовности к походу. Я. В. Брюс на всякий случай наставлял командира приданного к артиллерии Каргопольского полка С. М. Стрекалова: «Как артилерия отсель рушится, то извольте и вы своим полком при артилерии итить. И приказать вам, дабы от офицеров и нихто в пути здешняго народа жителем обид и разорения никакову не чинили. И чтоб офицеры и салдаты при артилерии отлучения не имели и стояли б все при артилерии и дабы для всякого случая осторожно было».

Петр позаботился о том, чтобы неприятельские войска, куда бы их ни повел Карл, перемещались по опустошенной местности. Царь не пускал на самотек осуществление жолквиевского плана, множество раз напоминал о нем генералам и требовал от них его непременного выполнения. В указе генерал-майору Николаю Инфлянту от 9 августа 1708 года Петр повелевал: «Ежели же неприятель пойдет на Украину, тогда идти у оного передом и везде провиант и фураж, також хлеб стоячий на поле и в гумнах или в житницах по деревням (кроме только городов) <…> польский и свой жечь, не жалея, и строенья перед оным и по бокам, также мосты портить, леса зарубить и на больших переправах держать по возможности». Нарушителей ждала суровая кара: «Сказать везде, ежели кто повезет к неприятелю что ни есть, хотя за деньги, тот будет повешен, також равно и тот, который ведает, а не скажет». В другом указе царь велел не вывезенный в Смоленск хлеб «прятать в ямы», а «мельницы, и жернова, и снасти вывезть все и закопать в землю, или затопить где в глубокой воде, или разбить», чтобы «не досталось неприятелю для молонья хлеба».

Долго ждать результатов жолквиевской стратегии не пришлось. Показания русских и иностранных современников однозначно оценивают влияние ее на необеспеченность шведской армии продовольствием, а также на урон, наносимый шведам непрестанными нападениями русской конницы. Первые сообщения о трудностях, испытываемых армией Карла XII при движении на восток, относятся к весне 1708 года. Преодолеть их не удалось и в последующие месяцы — лишь вторжение на Украину в октябре 1708 года оградило оккупантов от голодной смерти. Путь движения неприятеля был усеян трупами умерших от голода и болезней.

Шведам не стало легче и в сентябре. Захваченный в плен купец, обеспечивавший шведов продовольствием, показал, что он был очевидцем сцены, когда «рядовые солдаты к королю приступили, прося, чтоб им хлеба промыслил, потому что от голода далее жить не могут, чтоб король во гнев не поставил, ежели когда от него уйдут. Король же их утешал, дабы еще четыре недели потерпели, и тогда им в провианте никакого оскудения не будет, но в Москве всё в излишке найдут». По сведениям того же купца, в некоторых ротах едва осталось по 50–60 человек, годных к службе; «люди же от голоду и болезни тако опухли, что едва маршировать могут».

В письме хорошо осведомленного французского посланника в Польше де Безенвальда королевскому агенту в Швеции де Сент-Коломбу сообщается о тяжелом положении дел с продовольствием у шведов: «Голод в армии растет с каждым днем; о хлебе больше уже не имеют понятия, войска кормятся только кашей, вина нет ни в погребах, ни за столом короля… Трудно даже выразить словами то, что приходится испытывать в настоящее время, но все это пустяки по сравнению с тем, что предстоит еще испытать в будущем».

Наступившее затишье было нарушено артиллерийской канонадой, раздавшейся под селом Добрым 30 августа. Русское командование во главе с царем воспользовалось тем же приемом внезапного нападения, к которому прибегли шведы под Головчином. Шесть батальонов русской пехоты под командованием князя Михаила Михайловича Голицына под покровом ночи переправились через речку Белую Непу и в семь утра атаковали четыре пехотных и один кавалерийский полк, находившиеся в подчинении генерала К. Г. Рооса. Этот генерал совершил те же ошибки, что и Репнин под Головчином, а именно расположил свои войска в крайней тесноте и не позаботился о возведении укреплений. Пренебрежение к боевой сноровке русских и их способности совершать дерзкие акции дорого обошлось шведам. Ворвавшиеся в неприятельский лагерь солдаты-гвардейцы за два часа сражения уложили три тысячи шведов и захватили трофеи. Победа была полной.

Когда о бедствии, постигшем Рооса, узнал король, он немедленно ринулся к нему на помощь, но русские батальоны без паники отошли на исходные рубежи. Архиепископ Феофан Прокопович писал, что поражение произвело на Карла XII столь сильное впечатление, что он от стыда и ярости рвал на себе волосы и отвергал все слова утешения. Петр, напротив, выражал восторг по поводу успеха. Ф. М. Апраксина он извещал: «Надежно вашей милости пишу, что я, как и почал служить, такова огня и порядочного действа от наших солдат не слыхал и не видал…» Вероятно, царь был прав, когда закончил свое извещение словами: «…и такого еще в сей войне король шведский ни от кого сам не видал». Еще один отзыв, более выразительный, находим в письме Петра Екатерине Алексеевне и Анисье Кирилловне Толстой: «Правда, что я, как стал служить, такой игрушки не видал. Однако ж сей танец в очах горячего Карлуса изрядно станцевали».

Русские сполна расплатились со шведами за свою неудачу у Головчина. Впрочем, оба сражения, как Головчинское, так и под Добрым, носили локальный характер и имели всего лишь тактическое значение — на судьбы войны они существенного влияния не оказали. Русское командование продолжало «томить» неприятеля, всячески избегая генеральной баталии, в то время как шведы ее страстно желали — всякая проволочка с ней не усиливала, а ослабляла войско короля, ибо затруднительно было обеспечивать это войско людскими ресурсами, боеприпасами и продовольствием. В этих условиях Карл XII придавал колоссальное значение обозу, который должен был доставить в главную ставку шведской армии рижский губернатор генерал Левенгаупт.

Указ о снаряжении обоза Левенгаупт получил еще 2 июня, но подготовка к его отправлению заняла почти полтора месяца: надо было добыть тысячи телег, привести их в состояние, пригодное для транспортировки грузов, добыть запасы продовольствия, погрузить артиллерию, порох и обмундирование для солдат и офицеров, успевших поизноситься после выхода из Саксонии. Наконец, надлежало укомплектовать для обоза конвой, который по прибытии на место должен был влиться в состав шведского войска. Обоз из восьми тысяч повозок, сопровождаемый, согласно русским источникам, 16-тысячным, а по данным шведов, 14-тысячным корпусом, двинулся из Риги 15 июля. В ставке короля началось томительное ожидание его прибытия. Проходит июль и август, а обоза все нет. Задержка объяснялась не только запоздалым выходом из Риги, но и медленным продвижением — истощенные лошади едва тащили то и дело ломавшиеся телеги, приходилось делать длительные остановки.

Выступив в поход, Левенгаупт стал распространять специально подготовленное воззвание к местным жителям, в котором объяснял, что шведская армия пришла лишь для того, чтобы изгнать иностранцев, захвативших правление в России. В воззвании, в частности, говорилось: «Королевское Шведское Войско токмо в том намерении в Россию прибыл, дабы с помощию Божиею как удоволствование о многократных неправедливостях, от чужестранного в прошедших годах царствующаго в России Министерство Швецию приключенных, так и надлежащая безопасность в пред нашему Государству учинена быть имела, да всероссийской народ свобожден от несносного ига и ярости, с кем вышепомянутая чюжестранная Министерия для собственной своей умысле, по долгом уже времяни Российских под данных досадна и утесняла, от чего де многие своему Государству доброжелателные Российские подданные не токмо лишились своего имения, но и жестоким да россыским образом в конечное разорение и к тому доведены, чтоб и живот им не мил был, а некоторая часть в немилостию и в ссылку послана».  За продвижением корпуса Левенгаупта пристально следили в ставке не только шведского короля, но и русского царя. Перехватить обоз — значит лишить шведскую армию подкреплений и продовольствия. Корпус Левенгаупта являлся удобной мишенью для атаки — представлялся случай громить шведов по частям, не ввязываясь в генеральное сражение. Петр благодаря отлично поставленной полевой разведке и донесениям агентов из Риги и других мест был подробно осведомлен об идущих из Лифляндии шведах.

В ставке короля, напротив, находились в неведении о передвижениях Левенгаупта. Это вынудило Карла XII вопреки своему обыкновению проявлять нерешительность, которую он ни разу не выказывал за всю предшествующую историю своих успешных походов. Справедливости ради отметим, что и с трудностями король впервые встретился тоже на белорусской земле: его армия впервые подверглась непрерывным нападениям «партий», заставлявшим ее ежечасно и ежеминутно находиться в напряжении, что изнуряло моральные и физические силы солдат и офицеров; впервые шведская армия не могла себя обеспечить продовольствием — с такого рода трудностью она не встречалась ни в разоренной Речи Посполитой, ни тем более в богатой Саксонии.

Вместо того чтобы идти на соединение с Левенгауптом, шведский король двинулся на юг, на Украину. Короля этот путь соблазнял несколькими преимуществами. Он рассчитывал получить на Украине более благоустроенные зимние квартиры, чем в заснеженной Белоруссии или Центральной России. В богатой продовольствием Украине оккупанты надеялись обеспечить себя продовольствием и фуражом. Надежды на это укреплял гетман-изменник И. С. Мазепа, обещая снабдить шведов всем тем, в чем они нуждались, а также предоставить королю 20–30 тысяч вооруженных казаков. Возможно, король, кроме того, уповал на помощь турок и крымских татар, а также восставших против царя донских казаков.

После бесполезного для шведов сражения у Раевки шведская армия отправилась на Украину. Путь шведам на Смоленск, согласно сведениям хорошо информированного английского посланника Ч. Уитворта, был заказан: «Шведы… думали пробраться до Смоленска в надежде найти там провиант в изобилии, но изумлены и приведены в отчаяние, видя, что русские сжигают собственное имущество, чего они никак не ожидали». Главные силы шведской армии, не обремененные громоздким обозом, двигались быстрее, чем корпус Левенгаупта. Поэтому расстояние между ними не сокращалось, а увеличивалось.

Первое известие о движении Карла XII на юг Петр получил два дня спустя, после того как шведы отправились в путь, — 17 сентября. Ответные меры царя обнаруживают оперативность его решений и четкость плана, которого должны были придерживаться генералы. Корпуса русской армии под командованием Шереметева, Гольца и Инфлянта должны были «эскортировать» шведов, тревожа их стычками, уничтожая запасы продовольствия и фуража, разрушая переправы и делая засеки. Левенгаупт, пытаясь догнать короля, двигался в том же направлении, намереваясь соединиться с ним где-нибудь в районе Стародуба.

Петр I еще до того, как Карл XII начал осуществлять свой рискованный план, созвал военный совет, предложив ему решить, что следует предпринять в отношении Левенгаупта. В «Гистории Свейской войны» по поводу этого военного совета, состоявшегося, скорее всего, 14 сентября, на котором присутствовал и Я. В. Брюс, записано: «Для перестроги за главным войском неприятельским идти генералу фельдмаршалу Шереметеву с главным российским корпусом на Украину, а добрую часть отделить на Левенгаупта и его атаковать, которое дело государь взял на себя, куда, отделя корпус, пошел без обоза, токмо с одними вьюками».

Летучий отряд, или корволант, был сформирован довольно быстро, поскольку для большей подвижности и свободы маневра он отправился без обоза. Корволант насчитывал около десяти тысяч человек. Русское командование полагало, что такого количества достаточно для атаки неприятеля, ибо располагало данными, что у Левенгаупта находилось около восьми тысяч человек. Петр и Меншиков во главе двух колонн корволанта двигались навстречу корпусу и намеревались в ближайшие дни вступить в соприкосновение с его авангардом.

Случилось, однако, так, что Левенгаупту едва не удалось ускользнуть от корволанта и соединиться с королем. Переправив громоздкий обоз через Днепр в районе Шклова, Левенгаупт подослал в русский лагерь шпиона с поручением распространить слух, что его корпус находится на правом берегу реки и намерен двигаться на север, в сторону Орши. Обман был обнаружен после того, как корволант переправился на противоположный берег Днепра. 22 сентября Петр извещал Головкина: «А мы с полуночи пошли за Днепр». Хитрость Левенгаупта дорого обошлась «шпигу» — он был повешен.

Положение корволанта по отношению к корпусу шведов изменилось: раньше полагали, что отряд движется навстречу корпусу, теперь выяснилось, что предстояло его догонять. Первое соприкосновение с арьергардом неприятеля произошло 26 сентября. Этот факт дважды засвидетельствовал Петр в письмах, отправленных тогда же. «И теперь неприятеля увидели», — сообщал царь Екатерине Алексеевне и Анисье Толстой. «Передовые наши с неприятелем уже сошлись», — писал он Р. X. Боуру. Столкновение с неприятелем вскрыло деталь, обескуражившую царя и генералитет, — Меншиков, командовавший авангардом корволанта, установил, что корпус Левенгаупта насчитывал не восемь тысяч человек, а вдвое больше. Это резко меняло соотношение сил в пользу неприятеля. Царь немедленно созвал военный совет и поставил перед ним вопрос: «Атаковать ли так сильнее себя неприятеля или генерала Боура дожидаться?» Отряд генерала Боура, которому царь начиная с 23 сентября многократно повелевал, «не мешкав», «как наискоряе» соединиться с корволантом, насчитывал чуть более четырех тысяч драгун. Его прибытие должно было в какой-то мере уравновесить силы. Военный совет тем не менее вынес решение: «…ежели в два дни (Боура. — А. Ф.) не будет, то одним оного с помощию Божиею атаковать».

Сражение, однако, началось на следующий день, до подхода подкреплений. Предварительно разрушив мосты через речку у деревни Долгие Мхи, шведы расположились на возвышенном берегу и, как только подошла конница корволанта, начали обстрел ее из пушек. Со стороны корволанта тоже ответили артиллерийским огнем. Дуэлью дело и закончилось: «…все войско неприятельское из виду ушло, и наступила ночь». Под ее покровом русские восстановили два моста, переправились через речку и настигли неприятеля у деревни Лесной. Здесь и развернулась битва, ставшая важной вехой в истории Северной войны. Сражение началось с полудня 28 сентября и закончилось с наступлением темноты — в восемь вечера. Оно протекало, как засвидетельствовал сам Петр, с переменным успехом: «И неприятель не все отступал, но и наступал, и виктории нельзя было во весь день видеть, куды будет».

Победу корволанта в значительной мере определил удачный выбор места сражения. Оно представляло окруженную лесом поляну, что ограничивало маневр шведов и лишало их возможности ввести в бой весь наличный состав корпуса. Таким образом, Левенгаупт не мог в полной мере извлечь выгоды из своего численного превосходства в живой силе. Петр полностью оценил преимущества сражения в лесистой местности. «Только зело прошу, — наставлял царь Ф. М. Апраксина на тот случай, если он будет сражаться со шведами в Ингрии, — чтоб не гораздо на чистом поле, но при лесах, в чем превеликая есть польза (как я сам видел), ибо и на сей баталии, ежели б не леса, то б оные выиграли, понеже их шесть тысяч больше было нас».

«Гистория Свейской войны» сообщает любопытную деталь сражения: через несколько часов боевых действий «на обе стороны солдаты так устали, что более невозможно биться было, и тогда неприятель у своего обоза, а наши на боевом месте сели и довольное время отдыхали, расстоянием линий одна от другой в половине пушечного выстрела полковой пушки или ближе». Отдохнув часа два, противники возобновили сражение, исход которого решили подоспевшие драгуны Боура. Под напором свежих сил шведы дрогнули и начали беспорядочно отступать в лес. Во время многочисленных атак и контратак, доходивших до рукопашных схваток, полегло восемь тысяч шведов. Архиепископ Феофан Прокопович писал: «И так паки великой бой запалился, где такая с обеих рук была запальчивость, что пехота уже палашами рубилась».

Левенгаупт решил спасти остатки разгромленного корпуса от полного истребления и вновь пошел на хитрость: ночью он велел жечь телеги, создавая видимость, что солдаты греются у костров, а сам под покровом темноты бежал в сторону Пропойска. Это было не отступление, а именно бегство. По свидетельству барона Г. фон Гюйссена, «остатки шведского войска под защитой темноты наскоро чрез речку, которая у них в тылу была (Сож), в совершенном смущении спастися трудились, и ни генералов, ни офицеров уже не слушались, и как кавалерия, так инфантерия, смешався, бежали». Шведский лейтенант ф. К. Вейе тоже отмечал неорганизованность отступления: «Та ночь была настолько темной, что нельзя было разглядеть даже протянутой руки. Кроме того, никто из нас не знал местности, и мы должны были блуждать по этим страшным и непролазным лесам по грязи, при этом или вязли в болотах, или натыкались лбами на деревья и падали на землю». Левенгаупт пытался захватить с собой остатки обоза и артиллерии, но из этого ничего не вышло. «В пути наши пушки, — свидетельствовал Вейе, — завязли в болоте, и не было сил их вытащить, так как колесами сотен телег дорогу настолько разбили, что вряд ли можно было передвигаться по ней даже верхом». Впрочем, и то, что было довезено до Пропойска, пришлось предать огню.

Утром 29 сентября русские, всю ночь находившиеся в боевой готовности, не обнаружили шведов. Их взору предстало поле, усеянное трупами. Победа была полной. В течение дня царь одно за другим отправляет письма друзьям, в каждом из которых можно обнаружить любопытные детали. То он извещал корреспондента, что «сии все были природные шведы и ни одного человека не было во оном корпусе иноземца»; то несколько часов спустя уведомлял, что «сия виктория еще час от часу множится и непрестанно разбитых неприятелей наши стали в обоз приводят, между которыми есть довольное число и офицеров». Итоги битвы царь подвел в письме своему любимцу Александру Васильевичу Кикину: «Только сие истинно, что Левенгаупт со всем корпусом пропал».

Очевидец сражения с русской стороны писал: «Редко где упорнее и задорнее сражение бывало. Никогда до того времени Русские так себя знать не дали, и свою храбрость лучше не оказали, как при оном случае, что и сам Левенгопт засвидетельствовал (когда Король Шведский Русских уничтоживая, а его укоряя, в робкость ему приписал, что дал себя победить таким, которых без оружия, одними плетьми смирить было можно) не обинуяся сказал, что и Русские солдаты (которым, так плохо ставит) люди и скоро-де Ваше Величество с своим накладом их мужество узнает».

По случаю победы была составлена реляция. В ней нет даже намека на роль царя в блистательном успехе русского оружия. Между тем это было первое сражение, которым лично руководил Петр и в котором он находился на поле боя. Именно у Лесной раскрылись полководческие дарования Петра и его личная отвага.

В бумагах Я. В. Брюса сохранилась копия текста этой реляции, отправленной смоленскому губернатору. В ней, в частности, говорится: «Мы вчерашнего дня неприятеля дошли стоячего зело в крепких местах, числом 16 тысяч, которой тотчас нас из лесу отаковал всею пехотою во фланк. Но мы тотчас три свои регимента против их учинили и, прямо дав залп, на оных пошли. Правда, хотя неприятель зело жестоко и с пушек и ружья стрелял, однакож оного сквозь лес прогнали к ых коннице. И потом неприятель паки в бой вступил и, начав час после полудня даже до темноты бой сей с непрестанным зело жестоким огнем пребывал, и неприятель не все отступал, но и наступал, и виктории нельзя было во весь день видеть куда будет. Но после ди милостию победы давшего Бога, оного неприятеля, сломив, побили на голову. Так, что трупов с 800 на месте осталось (кроме, что по лесам от ран померло и калмыки побили). Обоз весь з две тысячи телег, шестнадцать пушек, сорок знамен и поле совсем осталось нам. А неприятели достальные по лесам разбежались, за которыми пошли сегодня вслед. А сколько с нашей стороны побито и ранено, о том выправись, ведомость прислана будет к вам впредь. А с неприятельской стороны в полон взяты один полковник, да генерала Левенгопта, генерал отъютант и несколько офицеров, а протчим наши солдаты пардону не дали. У подлинного письма припись государевой руки „Петер“. От Леснова места в 29 дня сентября 1708 году».

Некоторые подробности сражения при Лесной начальник артиллерии сообщал в письме псковскому и дерптскому оберкоменданту К. А. Нарышкину: «Я не сумневаюсь, что ваше благородие от Его Царского Величества о нынешней бывшей победе над неприятелем под селом Лесным уведомлены. Суть, однако <…> что оных было при том с 16 000, которыя, Божиею милостию, разорены, почитай, все. И взято пушек — 17 и знамен — 43, також офицеров и рядовых множество».

После бегства Левенгаупта царь оставался у Лесной еще три дня — до 2 октября. Корволант отдыхал, занимался захоронением своих и неприятельских трупов. Потери русских войск тоже были значительными, но не шли ни в какое сравнение с потерями шведов: убитых у нас насчитали чуть более 1100 человек, раненых — 2856.

Петр во главе гвардейских полков, а также с ранеными, с трофейной артиллерией (17 пушек), 78 знаменами и тысячью пленными отправился в Смоленск, где был встречен пушечной и оружейной пальбой. Туда же доставили денежную казну, которую Левенгаупт вез для раздачи офицерам и солдатам. Накануне царь, проявляя заботу о раненых, отправил два указа смоленскому губернатору Петру Самойловичу Салтыкову. В первом из них, от 1 октября, Петр велел, «не мешкав», испечь и доставить навстречу раненым полторы тысячи буханок хлеба и две бочки вина, а во втором распорядился о том, чтобы подготовили для больных палаты «и давали б им вино и пиво». Заботу о раненых царь проявлял и в последующие дни. 6 октября он писал Головкину: «Впрочем, я сам бы к вам тотчас был, но для раненых, которых провожаю ныне до Смоленска (которые ангельское, а не человеческое дело делали), вскоре быть не могу». Сражение потребовало огромного напряжения сил и от самого царя, что явствует из этого же письма: «Також которые и не ранены, так устали (меж которыми и я), что Бог свидетелем есть и Озеров донесет, и для того некоторое время побудем в Смоленску».

Известно, что Я. В. Брюс принимал непосредственное участие в сражении. В собственноручной записке («Службы генерала-фельдцейхмейстера Брюса»), составленной в 1721 году, Я. В. Брюс о своем участии в сражении при Лесной записал следующее: «1708. Был под Лесным на левенгоуптской баталии и командовал левым крылом». Петр 1 высоко оценил заслуги начальника артиллерии и пожаловал ему крупную вотчину — Брянские слободы, состоящую из 219 дворов, с 903 четвертями земли и 286 рублями годового дохода.

Однако победа русских войск в баталии при Лесной еще не означала перелома в войне. Оба полководца — царь и король — понимали значение происшедшего и, естественно, отнеслись к нему по-разному. В «Гистории Свейской войны» имеется вставка, написанная рукой Петра I, в которой дана оценка победы у Лесной: «…сия у нас победа может первая назваться, понеже над регулярным войском никогда такой не бывало, к тому же еще гораздо меньшим числом будучи пред неприятелем, и поистине оная виною всех благополучных последований России, понеже тут первая проба солдатская была и мать Полтавской баталии как ободрением людей, так и временем, ибо по девятимесячном времени оное младенца щастие произнесла, егда совершенного ради любопытства кто желает исчислить от 28 дня сентября 1708 до 27 июня 1709 года». Точно так же отзывался о баталии при Лесной сподвижник царя в области церковной реформы знаменитый публицист Феофан Прокопович: «…и мощно рещи, что самая Полтавская жатва под Пропойском была сеяна, ибо неприятель, ово толикой себе силы отъятием и аки бы другой руки отсечением немощи сотворився, ово же и новые помыслы о российских силах восприяв, не с таковым уже упованием, с каковым начал, к вершению дела своего приступал».

Оба высказывания оценивали сражение при Лесной с высоты победоносно закончившейся Северной войны. Ретроспективно определить значение событий и соответствующим образом их ранжировать, как известно, намного легче, чем сразу после того, как они совершились. Но должно заметить, что современники Лесной не страдали недооценкой влияния одержанной победы на ход войны. Скорее наоборот — Петр и его соратники ожидали от нее более радикальных последствий, чем те, которые произошли.

Правительство Петра позаботилось о том, чтобы весть о победе стала достоянием не только населения страны и иностранных дипломатов, аккредитованных в Москве, но и всех европейских дворов, с которыми Россия поддерживала дипломатические отношения. Князь Василий Лукич Долгоруков, русский посол в Копенгагене, извещал Меншикова: «Победу над шведским генералом Левенгауптом здесь приписывают к великой славе и к упреждениям интересов царского величества, королю же шведскому — к крайней худобе».

В ознаменование победы у Лесной были выбиты две медали, прославлявшие, как было принято в то время, царя: на лицевой стороне обеих медалей изображен скачущий на коне Петр; на оборотной — атрибуты победы: слава, лавровые венки, литавры и т. д. Вероятно, такую же медаль получил и Я. В. Брюс.

В неприятельском лагере итог сражения у Лесной вызвал уныние. Даже король, никогда не выказывавший своей слабости, бодрившийся и при неудачах, утратил спокойствие. Он не мог скрыть своей подавленности, когда получил известие о катастрофе у Лесной. О случившемся ему рассказал солдат, прибывший в ставку 1 октября. Король не поверил солдату, сочтя его рассказ чистым вздором: разве мог его лучший боевой генерал, командовавший к тому же отборными полками, потерпеть поражение от московитов, которые, в его представлении, не способны были сопротивляться и привыкли, подобно полякам и саксонцам, завидев шведов, показывать спины? Все же новость заронила сомнение, тревожные думы не покидали Карла XII ни днем ни ночью. Король лишился сна, его удручало одиночество, и он коротал ночи в покоях то одного, то другого приближенного, пребывая в грустном молчании.

12 октября в ставку короля прибыл сам Левенгаупт, но не во главе 16-тысячного корпуса и колоссального обоза со всякой снедью и военными припасами, а с 6500 или 6700 оборванными, грязными и изможденными солдатами, чудом избежавшими плена. Карл XII, выслушав рассказ Левенгаупта, понял, что солдат не ошибся. Не мог король не уразуметь и того, что его расчеты оказались эфемерными. Если бы печальный рассказ Левенгаупта слушала трезвая голова, считавшаяся с реальностью, то она пришла бы к неутешительному выводу: надобно, пока не поздно, искать путей к возможному еще выгодному для шведов миру. Но король, лишенный государственной мудрости, полагался в отношениях с другими государствами только на силу оружия. Поэтому вопреки интересам своей страны он упрямо желал продолжать войну. Королю были присущи азарт и даже легкомысленное отношение к судьбам собственной армии. Современник, наблюдавший Карла XII, заметил: он «очень капризен и своенравен… он рискует своею армиею, подобно тому как иной охотник до дуэли».

Русское командование продолжало внимательно следить за передвижением армии Карла XII. Я. В. Брюс по распоряжению Петра I писал генералу Р. X. Боуру: «Приказал Его Царское Величество к вам отписать, дабы вы приказали кого надежного человека приискать и послать его для проведования шведов».

Об оперативной деятельности русской разведки свидетельствует интересный документ, отложившийся в бумагах Я. В. Брюса. Это черновик перевода, сделанного, по-видимому, самим начальником артиллерии, с перехваченного письма английского резидента Джеймса Джеффериса (Джеффриса) при шведском короле Карле XII государственному секретарю Великобритании Бойлю. Заметим, что английский дипломат был человеком весьма осведомленным, сочувствовавшим делу шведского короля. После Полтавской баталии Джефферис бежал вместе с ним в Турцию и даже состоял уполномоченным при Карле XII в Бендерах. В 1719 году Джефферис был направлен резидентом в Петербург к русскому двору, однако в том же году после обострения русско-английских противоречий был выслан из страны вместе с ганноверским резидентом Ф. X. Вебером.

Письмо Д. Джеффериса как нельзя лучше характеризует военно-политическую обстановку после вступления шведских войск на Украину. В письме, в частности, сообщалось: «В последнем своем [письме] я объявлял милости вашей о бое, случившемся у реки Сожи между генералом Левенгауптом и москвичами, а после того времени не слышал я, чтобы когда почта отпущена была из шведской армии, понеже все проходы заставлены и дороги учинены опасны и страшны от неприятельских казаков. Пятого числа сего месяца Его Величество перешел реку Десну. И де же бы с шведом многие великие противности случились, аще бы москвичи имели тамо довольную силу к супротивлению оным. И оная река была широка и имела береги крутые и к выходу на берег показалось бы невозможно иным, кроме короля шведского. Токмо вящую пользу в сем переходе Его Величество получил, что москвичи под командою генерала Шереметева у дела при добывании города Батурина, иже резиденция есть генерала Мазепы, к которому делу так устремилися, что растеряли другие авантажи. Однако ж они взяли тот город прежде нежели Его Величество оный мог выручить, и пререзали всех жителей мечом, и сожегши оной, отошли. Також де учинили оне нам некоторую противность у преждереченной реки с 4000 пехоты. Ныне отогнаны от 800 шведов, которых число от оных токмо сперва перешло, а армея после перешла без сопротивления, отколе мы маршировали к Коробову и Новому Млыну, идее же мы перешли Сейм реку и вступили в такую землю, которой лучше я не видывал, идучи чрез разные городки. Напоследки пришли к тому месту, идее же Его Величество назначил армии зимнии квартиры, которые я по лутчему моему известию, иже мог получить, расположены сим обычаем: кавалерия — в Вороне, в Серебряном, в Прилуках, в Ысне, в Лохвидах, в Монастыре и в Конатопе; инфантерия — в местечках ближайших к неприятелю, а королевская гаупт-квартира в Ромне. Тако ж, что шведская армия ныне покрывает большую часть Украины, тою часть земли, по которой генерал Мазепа титулует себя князем. Москвичи, за небольшой частью, расположили себя на другой стороне реки Десны и Сейма в наследных московских городках, а именно: в Чернигове, в Путивле, в Крупицах, в Рыльске, в Городище, в Нежине, в Киеве, и около тех мест, а сам царь — в Глухове. От ближнего соседства с москвичами чинятся нам некоторые безупокойства и частые реконтры между их и нашими партиями, в которых наш генерал Мейерфелт и полковники Дюкер и Тауб в недавных числах означили себя.

Не могу видеть, чтоб с нашей алияциею с генералом Мазепою по нашему чаянию что делалось. Також не обретаю я, чтоб сии люди так в готовности были с нами соединиться, како мы преж сего верили, но противно оному многие, которые в начале наши партии были, ныне перешли к неприятелю. Простой народ начинает ворчать против своего генерала, понеже привел иностранный войска в их землю. И сказывают, искать интерес панов хочет, токмо все бремя будет лежать на нас, и что нам промышлять тот провиант на армию самим надобно к разорению нашему и фамилии нашей, когда другие в такой печали. Вкратце сказать, я обретаюсь в обществе людей больше склонных к москвичам, нежели к шведам. И так то велико, что может часто збираться купами и вред нам чинить. Какое щастие, недавно посланный от генерала Мазепы в Царьград, чтоб наговорить оному двору, дабы крымские татары к нам в помощь прислали, получил еще не явлено ведомость, только опасаемся, чтоб уже москвичи не помешали, и оный великим числом денег мир купили. Прошлые ночи поехал сквозь сие место от короля шведского нарочной куриер, и я не мог подлинной никакой ведомости получить зачем оной послан, токмо мнят, что к королю Станиславу призывать оного с своею армиею к служению с королем шведским всей земле.

С две недели взят в полон партиею генерал-адъютант московский, которой послан был к королю Августу с грамотками, в которых объявляет о нападении в Польшу. И сие письма для того писаны, чтоб нас поудержать, или для того, ежели правда в том есть, что, сказывают, что вышеписанный король уже в Польшу вошел с несколькими тысячами человек. И том подлинно никто рассудить не может, понеже с два месяца почты в армии [нет]».

Из этого письма в очередной раз следует, что шведский король отнюдь не был освободителем украинского народа от притеснений «москвичей», а гетман-изменник пользовался поддержкой лишь малого числа своих земляков.

В октябре 1708 года Я. В. Брюс был послан по распоряжению Петра I в Глухов, откуда отправил царю донесение о состоянии дел в городе: «Доношу Вашему Величеству всеунижено, что прибрел я вчерашняго числа по полудни в Глухов и не обрел я при оном такова места, где б армея прибыточно могла боронится, для того, что около онаго великие и равные поля, також безлесное место, отчего великое оскудение здесь в городе дровами. И мню я, что из тех лесков, которые тут да инде около города, нашему войску дров тех на двое сутки не будет. Вся наша пехота в сдешном посаде и городе уберется квартерами. Крепость здешная вся из земли зделана не по правилу фортификации, и та везде обвалилась, однакож во иных местах с очищением и возможно во оной пяти полкам свободно боронится.

Пушек в оной железных и медных 21, которые еще всех не видел, понеже всего оных 5 на городе стоит. Сего числа осмотрю достальные пушки, також и иныя припасы артилериские и возврачюсь паки к армии.

Как гварнизон наш сюды вступил, то вся чернь зело обрадовалась. Токмо не гораздо приятен их приход был старшине здешной, а наипаче всех сдешному сотнику, которой поехал к господину фелт маршалу Шереметеву купно с Четвертинским князем. И сказывают многие сдешныя жители, что он везьма мазепиной партии, которой у него всегда детей крещевал, и про Четвертинскаго сказывают, что тех же людей».

Следует отметить еще одну важную деталь в военной деятельности Я. В. Брюса. С 1708 года явно повышается его статус как опытного военачальника. В течение года он принимает участие в нескольких военных советах («военных думах», «военных консилиях»), В советах с января по май 1708 года Брюс участвовать не мог, так как тяжело болел подагрой, а затем горячкой.

В конце мая состоялась «генеральная консилия» в Чашниках, где кроме самого Я. В. Брюса были Б. П. Шереметев, А. Д. Меншиков, Н. И. Репнин и Л. Н. Аларт. 22–23 июня Яков Вилимович присутствовал на совете в Могилеве, а 30 июня — в Шклове. 26 сентября возглавляемый самим царем состоялся военный совет близ Горбовичей. 23 ноября Брюс был на совете в Марковке. В Лебедине 2 декабря 1708 года в присутствии Брюса решался вопрос о боевых действиях в районе Лебедин — Ромны — Гадяч. Участие в «консилиях» свидетельствует о растущей роли Я. В. Брюса и подведомственной ему артиллерии в планах русского командования.

Победа у Лесной оказала большое влияние на ход войны. Она подготовила условия для новой, еще более величественной победы под Полтавой. Петр так охарактеризовал эту победу: «…сия у нас победа может первая назваться, понеже над регулярным войском никогда такой не бывало, к тому же еще гораздо меньшим числом будучи пред неприятелем, и поистине оная виною всех благополучных последований России, понеже тут первая проба солдатская была и мать Полтавской баталии как ободрением людей, так и временем, ибо по девятимесячном времени оное младенца щастие произнесла…»

После Лесной Брюс следует за Петром в Смоленск, где узнает о победе адмирала Апраксина над шведским генералом Любекером в Ингерманландии и, увидев в присланной Апраксиным росписи пленных шведов имя Андрея Брюса, 12 октября пишет в Петербург брату Роману: «И вы б о нем (Андрее Брюсе) пожалуйте уведомитес: швецкой ли он земли или исшкоцкой (шотландской) земли выехал служить? И ежели ис шкоцкой земли он, то не худо бы вы ево к себе взяли и осведомились поподлиннее: чьего он дому? И о том, пожалуйте, ко мне отпиши».

После славной победы при Лесной Петр устроил пышное торжество на празднование нового, 1709 года. Царь приехал в Сумы, где был и Брюс, и 1 января царское величество «новым годом и благополучным царствованием был поздравляем, при чем была из пушек и от гвардии из ружья пальба, генералитет и штаб офицеры обедали в доме царскаго величества, веселились до полуночи» и любовались блистательным фейерверком.

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Смерть Брюса

Пропал Брюс через жену свою и через ученика своего: они погубили его. Брюс был старый, а жена молодая, красивая. Ученик тоже старый был. Тут как раз к этому времени Брюс выдумал лекарство… ну такой состав, чтобы старого переделывать в молодого. А еще не пробовал, как он действует: удача будет или неудача? А на ком испытать? Думал, думал… Вот позвал ученика в подземелье. А у него в этом подземелье тайная мастерская была — никого в нее не пускал. И как позвал ученика, взял да и зарезал. Всего на куски разрубил, сложил в кадку, посыпал порошком. А сам рассказал, что будто рассчитал своего ученика, так как он ленивый. И целых девять месяцев в кадке лежали эти куски. Это как женщина носит ребенка девять месяцев, так и тут. Вот на десятый месяц взял он изрубленное тело, вывалил на стол, сложил кусок к куску, как было у живого. Как сложил — сейчас полил составом, куски все срослись. Он взял из пузырька покапал. И поднялся ученик: был старый, стал молодой.

— Вот, говорит, как я спал долго!

А Брюс говорит:

— Ты спал девять месяцев. Ты, говорит, вновь народился.

— Как так? — спрашивает ученик. Брюс рассказал ему. А тот не верит.

— Это, говорит, белой кобылы сон.

Брюс ему говорит:

— Когда не веришь — посмотри в зеркало.

Вот ученик посмотрел в зеркало, видит: совсем молодым стал.

— Это, говорит, такие чудеса, что и сказать нельзя. По наружности, говорит, я молодой, а по уму старый.

Вот Брюс и приказывает ему:

— Ты, говорит, смотри, никому не говори, что я сделал тебя молодым. И жене моей не говори. А рассказывай, что ты у меня новый ученик. Я буду то же говорить.

 

Полтавская баталия

В январе 1709 года Брюс вместе с Петром выехал из Сум и примкнул к отряду Ренне. Участвуя в походе вместе с отрядом, он стал свидетелем боя при Красном Куте (в районе Богодухова) 11 февраля. Бой имел огромное значение для стратегических планов Карла XII, который едва не был пленен генералом Ренне. Только наступившая ночь и оправившиеся к утру части шведского генерала Круза не позволили русским начать штурм мельницы, где с малочисленным отрядом был окружен Карл. Видимо, в отместку за пережитый страх Карл повелел после отхода генерала Ренне к Богодухову сжечь Красный Кут и выгнать оттуда всех жителей. Этим сражением завершился поход Карла в Слободскую Украину, не принесший его армии ничего, кроме новых потерь. А отряд генерала Ренне вместе с Брюсом в апреле нанес поражение шведам при Соколке, разгромил 12 мая Переволочну, где были сожжены суда, приготовленные для переправы через Днепр. Отряд Меншикова разорил ставку Мазепы в городе Батурине. Таким образом, у шведской армии не было возможности пополнить свои боеприпасы, запастись провиантом либо уйти с территории Украины в Турцию.

Оказавшись в столь затруднительном положении, Карл XII, подойдя к Полтаве, надеялся быстро взять эту крепость и поправить боевой дух и пошатнувшуюся мощь своей армии. Оборона Полтавы — это особая страница Северной войны.

За время двухмесячной осады и неоднократных попыток штурма крепости шведы растратили весь свой орудийный боеприпас и фактически лишились артиллерии. Во многом это последнее обстоятельство сыграло решающую роль в ходе Полтавской баталии 27 июня. Ведь Карл XII снял с осады крепости всего четыре пушки. Объяснялось это недостачей пороха у шведов. Доблестные защитники крепости во главе с полковником Келиным в ходе осады не раз делали вылазки, захватывая запасы пороха и боезапас шведов.

Однако было еще одно обстоятельство, отчего король не очень надеялся на артиллерию. Дело в том, что все европейские армии в начале XVIII века не придавали особого значения артиллерии, опираясь в наступательных сражениях, как правило, на конницу. Реформа, проведенная Брюсом в артиллерии, не просто сделала ее самой сильной и мобильной, она изменила в корне подход к артиллерии в военной тактике, показав ее значение как одного из ведущих родов войск.

Русские войска подошли к Полтаве в конце мая.

Готовясь к сражению, Петр I приказал строить оборонительные сооружения по всем правилам военной науки. Вот как характеризует наши укрепления в Полтавской битве исследователь В. А. Молтусов в статье «Полевая фортификация русской армии в Полтавском сражении»:

«Безусловно, ретраншемент строился в соответствии с последними требованиями современного фортификационного искусства. Признанным европейским знатоком и настоящим классиком инженерного дела считался французский маршал Себастьян ле Претр де Вобан. В связи с этим интересно реконструировать профили лагерных укреплений, придерживаясь его взглядов и рекомендаций. Тем более что русское командование было отлично осведомлено о них и, скорее всего, следовало этим наставлениям. Известно, что книга Вобана на французском языке, отпечатанная в 1689 году, находилась лично у царя, а начальник русской артиллерии генерал-поручик Яков Вилимович Брюс располагал таким же, только английским, экземпляром издания 1702 года. В посмертной описи библиотеки Я. В. Брюса она названа как „Вобанова манера укрепления городов“. Линия укреплений ретраншемента включала вал, ров, реданы и бастионы, созданные на основе предложенных Вобаном стандартов. Форма и величина редана, восстановленного в середине XIX века на поле сражения, практически совпадали и соответствовали вобановским. Так как русское командование не знало точных планов противника, не исключено, что указанные параметры продолжали наращиваться. Однако вряд ли они существенно расходились с изначальным (приведенным) вариантом — в силу спешности задачи и ограниченности времени. Главным виделась быстрота при проведении работ. Этому в немалой степени способствовало умелое применение заранее заготовленных фашин, в массовом порядке изготовляемых армией по рекомендации Вобана.

Исследователь отмечает, что возведением ретраншемента и строительством редутов в армии одновременно могли заниматься в лучшем случае до семи тысяч солдат. Это диктовало непрерывность при проведении работ. Таким образом, каждый лишний час был не на руку наступавшим. Время работало на русскую армию, продолжавшую расширять и усиливать занимаемый плацдарм».

Имя Я. В. Брюса не случайно упоминается в данном отрывке, поскольку теоретической основой для создания полевых укреплений были новейшие исследования и разработки ведущих иностранных фортификаторов и Брюс, занимавшийся переводом таких книг, обеспечивал ими царя. В библиотеке Я. В. Брюса было немало книг по фортификации. Что же касается труда Вобана, в библиотеке были оба упомянутых издания 1689 года на французском и 1702 года на английском языке.

Интересным в данном исследовании представляется не только показатель высокого уровня подготовки русской армии к сражению, но и фактор времени. Ведь первоначально планировалось провести сражение 29 июня. Однако Карл XII решился на сражение на два дня раньше. Как правило, это объяснялось тем, что 26 июня перебежчик сообщил шведскому королю о том, что Петр ожидает прибытия 40-тысячной армии калмыков. Но был еще один фактор, заставлявший Карла XII начать раньше штурм русских позиций — строительство укреплений: чем больше времени было у русских перед сражением, тем сложнее их было бы атаковать шведам. Оттягивание начала наступления действительно было не на руку Карлу.

Здесь надо отметить то, что всегда присутствует при оценке таланта Петра — строительство редутов перед нашим ретраншементом. Это было совершенно новое в военной фортификации и неожиданное для Карла XII обстоятельство. По словам В. А. Молтусова, именно редуты стали самой яркой чертой сражения. Система редутов «создавала дополнительные условия для широкого использования огнестрельного оружия, а также гаубиц и пушек». Хотя вывод о главной цели их построения, сделанный исследователем, сводится к тому, что «поперечные редуты строились непосредственно для защиты кавалерии, расположенной напротив лагеря, заодно контролируя сеть дорог, сходившихся в этом месте. Продольные редуты создавались в последний момент с целью усилить поперечные и не допустить неожиданной атаки вообще. Они позволяли полнее учесть особенности рельефа, закрывали овраги и также прикрывали дорогу от города к Семеновке. В целом смысл укреплений, воздвигнутых русскими в поле, нужно рассматривать с точки зрения стеснения свободы действий наступающего противника, а также в интересах сведения к минимуму элемента случайности».

Следуя за мыслью автора статьи, можно с ним согласиться, что эта первоначальная цель в ходе сражения творчески дополнялась и преобразовывалась. И это касается применения в ходе сражения артиллерии, ведь фактически именно удачное расположение артиллерии Брюса на редутах и в ретраншементе стало решающим в ходе сражения обстоятельством, определившим его исход.

Шведы начали выступление глубокой ночью, чтобы обеспечить неожиданность удара. Продольные редуты приказано было строить только 26 июня, накануне, поэтому два дальних и не были достроены. Вообще появление этих продольных редутов было полной неожиданностью для короля. Их задача сводилась не только к тому, чтобы «не допустить неожиданной атаки вообще». Фактически они не давали наступающей армии двигаться единым строем, заставляли армию разделиться, чтобы их обойти. Эту задачу — обойти редуты с минимальными потерями — и поставил перед войсками Карл XII. Сам он с обнаженной шпагой, лежа в притороченной к лошадям качалке, находился в центре боевых порядков, призывая свое войско к победе.

За два часа до рассвета началась атака первых редутов. Русские войска встретили шведов сильным ружейным и артиллерийским огнем. Шведам удалось овладеть двумя недостроенными редутами, раздались их торжествующие возгласы: «Победа! Победа!».

А вот на третьем редуте их ждала неудача, поскольку генерал К. Г. Роос при поддержке кавалерии В. А. Шлиппенбаха начали его штурмовать, не выполнив приказ короля. Артиллерия, установленная на редуте, метким и интенсивным огнем успешно отбила три атаки шведов. Пехота и кавалерия, не выдержав губительного огня, отошли в яковецкий лес. Связь этих отрядов с основными силами шведов была утрачена. Конница Меншикова атаковала кавалерию Шлиппенбаха, разгромив ее и захватив в плен командовавшего ею полковника. Такую же участь разделила и пехота Рооса, пытавшаяся было укрыться в шведских укреплениях под Полтавой. На плечах бегущих пехота русского генерала Ренцеля ворвалась в укрепление и уничтожила или пленила этот отряд.

Так, благодаря доблести защитников третьего редута и эффективным действиям артиллерийской батареи шведы потеряли на начальном этапе сражения треть своей пехоты и кавалерии.

Следуя плану короля, шведы продолжили движение, чтобы просочиться между поперечными редутами. Напомним, всего их было четыре продольных, выдвинутых перед шестью поперечными, расстояние между которыми не превышало 150–200 метров, то есть длину ружейного выстрела. Таким образом, при прохождении между продольными редутами без поддержки артиллерии шведы понесли огромные потери.

В девятом часу утра начался решающий этап битвы. Реляция описывает его так; «И как войско наше, таковым образом в ордер баталии (боевой порядок) установясь, на неприятеля пошло, и тогда о 9-м часу предполуднем атака и жесткий огонь с обеих сторон начался, которая атака от наших войск с такою храбростью учинена, что вся неприятельская армия по получасовом бою с малым уроном наших войск (еже при том и наивяще удивительно), как кавалерия, так и инфантерия, весьма опровергнута, так что шведская инфантерия не единожды потом не останавливалась, но без остановки от наших шпагами, багинетами и пиками колота».

Такая короткая характеристика не может показать истинного драматизма событий этого сражения, поэтому обратимся к другим источникам, где четко видна роль артиллерии в ходе сражения.

Вспоминая Полтаву, шведы говорили: «Пока длилось сражение, мы слышали такую сильную пальбу и грохот пушек, какой нельзя было представить, если бы не слышали его собственными ушами».

Шведский исследователь П. Энглунд писал, что на ранней стадии сражения задача шведов сводилась к тому, чтобы просочиться между редутами русской армии. Однако «когда преследующие их (русскую кавалерию. — А. Ф.) шведы скакали мимо лагеря, они попали под жаркий огонь многочисленной артиллерии из-за валов. Ядра и картечь косой подсекали ряды; гранаты взрывались среди людей и лошадей; клинья огня поднимались из-за валов лагеря, и в пыли и чаду изуродованные фигуры валились на сухую землю». Далее он представляет полный драматизма штурм шведской пехотой под командованием генерала Рооса третьего редута, на котором шведы понесли ощутимые потери. «Беззащитные перед огромной огневой мощью шанца (редута. — Я. Ф.), шведские батальоны были растерзаны на клочки».

Этот редут шведы так и не смогли взять, потеряв убитыми 1100 человек. Но главное значение подвига защитников этого укрепления состояло в том, что отряд генерала Рооса, составлявший треть шведской пехоты, оказался блокированным и затем был разгромлен. И все же основные события произошли после девяти часов утра, когда шведская армия, верная своей тактике, пошла в наступление на русские войска, выстроенные перед своими укреплениями. Именно во время этого штурма роль артиллерии Брюса проявилась наиболее ярко. Вот как об этом пишет шведский исследователь: «Ядра прорубали кровавые просеки в продолжающих наступать батальонах… Людей подбрасывало кверху, ломало, калечило, разрывало на куски… Когда до неприятеля оставалось метров двести, русская артиллерия перешла от ядер к картечи. Железный шквал превратился в ураган. Дула полковых орудий выплевывали заряд за зарядом: один густой рой за другим свинцовых пуль, обломков кремня и сеченого железа врезался в тонкую синюю линию… Вероятно, в эти самые минуты, когда русские орудия извергали картечь, артиллерийский огонь и нанес пехоте самый большой, самый страшный урон.

На тех, кто пережил тогда огневой ураган, он произвел неизгладимое впечатление. В дневниках и памятных записках мы находим шероховатые формулировки, которые дают некоторое представление о кошмарной действительности. Драбантный писарь Нурсберг вспоминал: „…метание больших бомб вкупе с летающими гранатами на то похоже было, как если они с небес градом сыпались“. Эскадронный пастор Смоландского кавалерийского полка Юханес Шёман говорит, что огонь русской артиллерии был чудовищный и „доселе неслыханный“ и что „волосы вставали дыбом от грома пушек и картечных орудий залпов“. Один из присутствовавших на поле боя зрителей, прусский подполковник и тайный советник Давид Натанаэль Зильтман, который следовал за шведской армией в качестве наблюдателя, писал домой, явно ошеломленный сражением: дескать, огонь русских был настолько силен, что у него слов не хватает описать его; он также сравнил обстрел с градом.

Интенсивный огонь действовал сокрушительно, и потери были очень велики».

Подводя итоги сражения, П. Энглунд утверждает, что «всего русская артиллерия сделала 1471 выстрел, из них третью часть составляли картечные. Такова сухая статистика, однако за ней скрывалась ужасающая действительность в виде гор истерзанных человеческих тел». Что же касается потерь, по мнению шведского исследователя, они составили 9700 человек у шведов против 1345 у русских.

Цифры красноречиво показывают, что артиллерия под командованием Брюса во многом решила исход сражения. Яков Вилимович Брюс после Полтавы был не только награжден высшей наградой России орденом Святого апостола Андрея Первозванного, но и получил земли, значительно расширив свои владения.

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Смерть Брюса (продолжение)

Потом стал он учить его, как переделывать старого на молодого.

— Это, говорит, для того учу тебя, что сам хочу переделаться на молодого. А когда, говорит, будут спрашивать, где Брюс, говори: уехал, мол, на девять месяцев, а куда — неизвестно. И жене моей не рассказывай про наше дело, а то она по всей Москве разнесет.

И взял с ученика клятву, что все исполнит как следует. И отдал он ученику эти порошки и составы. И после того ученик зарезал Брюса, на куски изрубил, в кадку положил, порошком засыпал. А сам молчок. Но только жена Брюсова, как увидела молодого ученика, сейчас полюбила его. Ну и он оказался тоже парень не промах. Одним словом, закрутили они вдвоем любовь. Ну, он тоже брех оказался: все выложил Брюсовой жене. А та говорит:

— Не надо переделывать Брюса на молодого. А будем, говорит, жить вместе: ты будешь заниматься волшебными делами, а я по хозяйству управлять стану.

Вот ученик и взял себе в голову:

— Это, говорит, верно. Я, говорит, довольно обучен и буду как Брюс.

Но только ему до Брюса было очень далеко: и сотой части брюсовских наук не знал.

Ну, время идет. Народ удивляется:

— Что это, мол, Брюса не видать, не слыхать?

И царь Петр Великий спрашивает:

— Где это девался Брюс? Раньше, говорит, каждое утро с рапортом являлся, а теперь не приходит?

А это, значит, такой рапорт: что он за ночь выдумает, то утром докладывает царю. Вот пошли от царя узнать насчет Брюса. А ученик говорит:

— Уехал на девять месяцев, а куда — неизвестно.

Ну, те и доложили царю.

 

Осада Риги в 1710 году

После Полтавы в ходе Северной войны наступил коренной перелом. Возникает необходимость выработки новой стратегии в сменившихся условиях. Для России завершился самый сложный этап войны против Швеции, период противостояния один на один.

В середине июля 1709 года в небольшом украинском местечке Решетиловка состоялся военный совет. Обсуждался план дальнейших действий. Было решено перенести центр тяжести военных усилий России в Прибалтику. Главные силы русской армии численностью в 40 тысяч человек под командованием фельдмаршала Б. П. Шереметева направлялись в Лифляндию для осады Риги.

Рига в то время была одной из мощнейших крепостей в Европе. Ее гарнизон насчитывал 13 400 человек. В крепости находилось 563 пушки, 66 мортир и 12 гаубиц. Овладение такой крепостью требовало большого количества артиллерии, боеприпасов, снаряжения, обмундирования, продовольствия и фуража.

Петр I приехал к Риге из-за границы в ноябре 1709 года. К этому времени крепость была осаждена русской армией, а артиллерия Брюса готовилась к началу ее бомбардировки. 14 ноября сам государь бросил первые три бомбы, что стало началом обстрела Риги, и отбыл в Санкт-Петербург. Брюс остался здесь и выехал в Москву непосредственно в декабре для участия 21 декабря в торжественной церемонии по случаю Полтавской победы.

Осада Риги продолжалась до июня 1710 года. Сначала, до наступления зимы, шли непрерывные бомбардировки крепости. Но в декабре Петр принял решение ограничиться тесной блокадой Риги и «сего города формальною атакой не добывать». Блокада была поручена генералу Репнину, который возглавил сводный отряд в шесть тысяч человек. Остальные войска отводились на зимние квартиры в Лифляндии, Курляндии и Литве. Поэтому, выехав в Москву, Яков Вилимович Брюс вернулся к Риге только весной, при активизации осады и усилении блокады крепости.

Яков Вилимович прибыл в Юнгфергоф (под Ригой) 10 мая 1710 года вместе с артиллерией и начал подготовку боеприпасов для бомбардировки крепости. Командующий войсками под Ригой фельдмаршал Шереметев приехал 11 марта. К приезду Брюса завершается строительство батарей. На вооружении тогда находились 32 пушки 18-ти, 12-ти и 8-фунтового калибра, кроме этого, использовались три 9-пудовые и 11 5-пудовых мортир. С 14 по 24 июня на Ригу было брошено 3389 бомб только из этих осадных мортир. Историки отмечают весьма эффективное использование артиллерии под Ригой. Так, в апреле Б. П. Шереметев построил свайный мост для блокирования крепости с моря, на нем установил пушки 24-х, 18-ти и 12-фунтового калибра. При попытке шведов прорвать блокаду с моря 28 апреля силами девяти каперов начался интенсивный огонь русских батарей, который и привел к тому, что блокада не была прорвана.

4 июля Рига пала, а 12 июля состоялось церемониальное «шествие» фельдмаршала Шереметева в город, при этом Яков Вилимович Брюс вместе с генералом Ренцелем занимал четвертую из пяти карет, следовавших перед фельдмаршальской. В этом — безусловное признание заслуг артиллерии, особенно осадной, проводившей интенсивный огонь по крепости.

С падением Риги для русской армии не оставалось препятствий по захвату территории Прибалтики. Почти одновременно с Ригой 13 июня капитулировал Выборг — главная крепость-порт восточной части Финского залива. Причем капитуляция была принята после пятидневной бомбардировки крепости Брюсовой артиллерией. В августе были взяты крепости Динамюнде, Пернов (Пярну), остров Эзель (крепость Аренсбург), Кексгольм (взятый Романом Брюсом). Последней крепостью был Ревель (Таллин). Таким образом, Лифляндия (Латвия) и Эстляндия (Эстония) в ходе кампании 1710 года были очищены от шведских войск. Надо отметить, что при взятии каждой из крепостей артиллерия пополнялась огромным количеством пушек и мортир, что, безусловно, укрепляло артиллерийское ведомство.

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Смерть Брюса (продолжение)

И тут девять месяцев кончились. Вот ученик и Брюсова жена выложили изрубленное тело, сложили по порядку. Ученик взял этим составом полил. Куски срослись. Вот он вынимает пузырек с каплями. А жена Брюсова вырвала у него пузырек, да хлоп — об земь и разбила.

— Теперь, говорит, пусть Брюс Страшного суда ожидает — тогда воскреснет. Довольно, говорит, я помучилась за ним, бродягой, пососал он моей кровушки вволю.

А ведь брехала, потому что он не бил ее. А тут, видишь, такая вещь: она молодая. В ней кровь играет, а он старый. Она бесится, а он без всякого, может, внимания, потому что ему и без этого полон рот дела. Конечно, если правильно рассуждать, на что ему молодая жена? Но только она больше виновата: ведь видела, за кого ты выходила? Или тебе, чертовой лахудре, платком глаза завязывали, когда выдавали за Брюса?

Но только у нас такого закона нет. А тут, видишь, простая штука: она думала, что через Брюса ей будет почет — дескать, народ станет говорить: «Вон идет волшебникова жена». А народу и дела до нее не было никакого. Действительно, самому Брюсу от всех почет и уважение, ну, многие и боялись. А Брюс с ней под ручку по бульвару не ходил на прогулку. Вот ее и брала досада, вот в чем тут дело. А больше всего, как она полюбила этого ученика, так и думала, что лучше его на свете нет никого. Баба, и понятие у ней бабское.

И вот они вдвоем обрядили Брюса, в гроб положили и сговорились, как им брехать перед людьми. Вот она сейчас и подает известие:

— Головушка ты моя бедная!.. — завыла, заголосила…

Ну, народ стал спрашивать:

— Чего это Брюсиха завыла?

Ну, пришли люди, посмотрели — лежит Брюс в гробу… Ну, которые-то обрадовались: «А! — себе на думке. — Наконец-то черти забрали!» А всё по глупости: думали, что он черту душу продал. А тут только наука была. А которые понимали, те жалели и спрашивали:

— Когда помер? От каких причин?

Вот Брюсиха и принялась разводить свою брехню:

— Только, говорит, вчера приехал больной, а нынче помер.

Народ и верит.

2014

Связаться по вопросам размещения книг: literaturerepublic@gmail.com