Ариг Тамада. Даешь Бразилию!

На излете очередного приступа депрессии Цецилию мучают мигрени. Непроходящие, они делают жизнь не просто невыносимой – это еще выносимо, – они делают жизнь нежеланной. Что терпеть уже сложней.

В поликлинике Цецилии дают направление на томографию. Она долго не идет, у нее много разных дел, и всякий раз новые; на самом деле Це боится, вдруг обнаружат что-то ужасное.

Врач листает какой-то справочник. Он видит, что девушка грустная и недавно плакала, хоть и не признается в этом; крепится изо всех сил. Врожденный такт не позволяет спросить, что случилось. В некоторых случаях лучше не лезть со своими вопросами и утешениями, а какой сейчас случай, он понятия не имеет. Только сразу понимает, что с девушкой надо быть поласковей. Один раз он позволяет себе укоризненно посмотреть ей прямо в глаза, как будто лучший друг, которому вы нечаянно нахамили. На какой-то вопрос врача Цецилия отвечает: «А что, это так важно для постановки диагноза?» - таким тоном, что в тишине лаборатории ясно звучат вместо сказанных ею слов – другие: «Какое вам дело?» Хотя она этого не произносила. Ариг так услышал. Бедная девушка, - думает он. Как же плохо-то ей, надо же. Такая красивая, а несчастна, как собака, от которой добрые хозяева избавляются при переезде на новую квартиру. Грустно удивляется, сколько же несчастных людей он видит каждый день, не считая того, долговязого, что в зеркале.

Ариг Тамада грузин. Из небольшого городка, расположенного высоко в горах. Если уж честно, Цецилии на слух кажется, что название местечка звучит как-то по-молдавски, но Це не говорит Аригу об этом. Он слегка удивлен, что Цецилия не знает его родной город. Грузины всегда уверены, что вы знаете все их горные аулы, - у Цецилии не хватает сил усмехнуться лицом, и она усмехается мысленно; только дыхание чуть сбивается, как будто она беззвучно фыркнула. Родился там, детство в горах, теперь в Москве. Обычная история.

Маленькое лицо, тонкие черты. Высокий, сухощавый, весь какой-то вытянутый, почти долговязый. «Корабль пустыни» - неизвестно с чего думает Цецилия, впервые его увидев. Глаза темные, внимательные. Прямой нос, чуть длинней, чем он мог бы быть на лице русского. Брови довольно темные, с сединой. Волосы темные, мягкие; сказать «переливаются» - ничего не сказать. Они мерцают, как черная слюда, и как будто немного присыпаны пеплом. Через глаза темперамент рвется наружу и создает энергетические завихрения вокруг глаз, шеи, груди Цецилии. Ее от этого бросает в жар. Временами ему приходится с шумом выдыхать, надув щеки, округлив глаза и опустив их долу, качнув головой вниз. Це ощущает это его беспокойство; начинает волноваться еще больше: на беду, ей кажется, что молодому профессору не терпится от нее избавиться.

Ариг грузин, какие встречаются не слишком часто. Его предки принадлежат к стариннейшему роду, весьма почитаемому на родине; у него настоящая голубая кровь. Ну и что; там у них в горах каждый второй – князь. Это да. Однако… Не каждый князь – князь. Из этических соображений, которые станут понятны ниже, гораздо ниже, не будем называть его настоящую фамилию; имя также заменено на одно из его детских прозвищ. Когда он гонял по двору своей тети в коротких штанишках, был очень популярен мультфильм, в котором главного героя звали Ариг. Сейчас уже трудно узнать, что это был за мультфильм и о чем, но факт остается фактом – мальчик был похож на главного героя; отсюда - "Ариг".

Человек с высшим образованием и со всей своей синей кровью может оказаться, например, извращенцем или подлецом; да кем угодно. У каждого из вас наверняка есть умный, но при этом ужасно занудный друг. Ариг же тонок. Он никогда не высмеет вас за покупку машины «не той» марки; принципиально не смотрит на экран компьютера своих сотрудников, подходя к их рабочему столу; увидев, что его подруга покраснела – отвернется, чтобы не смущать.

Ариг вдруг осознает по-настоящему, как врач, что означает выражение «вскружить голову». В ее присутствии у него кружится голова. Он глубоко вдыхает и выдыхает, ноздри его расширяются, ему чудится запах озона. Он с удовольствием бы выпил с ней по чашке кофе, но предложить такое ему и в голову не приходит. Как это пошло – врач, приглашающий пациентку на… свидание. Ведь чашечка кофе вне стен лаборатории – это почти свидание, не правда ли? Хотя… Иногда он думает об этом.

Однажды по весне он встречает ее на улице. Весенняя Пречистенка. Це идет с покупками. В руках у нее пакеты, в них что-то яркое, он не мог сразу разобрать, что; через плечо сумка. Она идет ему навстречу, но глядит поверх пакетов, и не на него. Он было проходит мимо, не успев ничего сообразить, но ноги сами разворачиваются, как у оловянного солдатика, бам-бам; Ариг следует за ней. Никак не решится догнать ее. Она подскальзывается на льду, Ариг бросается к ней, но Це останавливается. Пытается что-то достать из сумочки, неловко повесив пакеты на одну руку. Нетерпеливо снимает шапку, лицо разгоряченное, встряхивает волосами, совершенно по привычке; собственно встряхнуть ей не удается. Длинные волосы безнадежно зажаты между шубкой и спиной. Может, пора заплакать. Наконец Цецилия достает из сумочки сигареты, открывает пачку, вытаскивает одну, зажигалки нет, с недовольным лицом шарит в кармане шубки. Похоже, зажигалки нет и здесь… Ариг наконец просыпается. Подходит, прикуривает.

- Ой, спасибо большое, - с облегчением улыбается Цецилия и внимательно смотрит на него. Кажется, узнала.
- Мы ведь знакомы, правда? – говорит Ариг. Помните, я вам голову лечил?

Це было сердито сдвигает брови, потом осознает, что он шутит и улыбается ей.

- Да, я вас помню, - отвечает она. Вы… Ариг… Извините, отчества не помню.
- Да ничего, можно просто Ариг.
- А я Цецилия.
- А я помню. Ну как ваши мигрени? Прошли?
- Ой, слава богу, прошли, спасибо вам.
- Ну и хорошо. А то как же так – такая красивая девушка, и все время голова болит. Это неправильно.

Це опять сдвигает брови. Наверное, стесняется комплиментов, - приятно удивляется Ариг. Эта девушка краснеет, чуть что!

- Кстати, Цецилия, вы спешите?
- Ну… Вообще нет, а что? – Це и правда не спешит, - только вот эти пакеты…
- Я тут подумал, такой день прекрасный… А у меня выходной… Не хотите со мной пообедать? Ну или кофе попить? Я тут живу недалеко, - зачем-то сказал он, - и вот вышел погулять и… встретил вас и… вот.
- Вы недалеко тут живете? – удивляется Це. И я тут живу, на Остоженке! А вы где?
- А я на Пречистенке! Надо же, сколько лет тут живу, а ни разу вас не встречал.
 
Они все стоят посреди Пречистенки. Ариг, спохватившись, берет из ее рук пакеты.

- Ну так что, идем? Давайте же пообедаем? – Ариг сам от себя не ожидал такой настойчивости. Она же пациентка… пусть бывшая.
- Ой, ну давайте, а то я так устала, если честно, хочется сесть прямо тут вот на бордюре и покурить уже наконец, - засмеялась она. От этого смеха у Арига со щелчком открывается тот клапан в носу, ответственный за восприятие озона. Только у меня вот эти пакеты все. Вот их-то куда?..
- Ой да пойдемте уже, Цецилия. Я тут знаю одно место… Я так рад, если честно, что вас встретил, у меня такое настроение хорошее, и выходной, и вдруг вы…

Аригу интересно все: как она давала частные уроки английского и французского, будучи еще школьницей; как она однажды чуть не замучила котенка; как она спасла Кочку с болота, и теперь эта Кочка живет у нее. Похоже, озон основательно прочистил Аригу органы чувств, потому что он не только внимательнейшим образом следит за рассказом Цецилии, но и успевает много чего замечать; мужчинам обычно это несвойственно. Например, замечает, что на Цецилии - очень длинная, мягкая юбка, и разрез сбоку, а ноги-то в зимних кружевах.
 
- Ариг, называйте меня на «Ты», пожалуйста, а то мне как-то…
- Цецилия, и вы называйте меня на «Ты», ладно? А то мне тоже как-то… не того. Они вдруг счастливо смеются – первый раз вместе.         

Це любит отмалчиваться. Вот молчунья. Интересно, что она скрывает. Вроде на вопросы отвечает, а самого главного не говорит. Она чувствует его заинтересованность, и инстинктивно шарахается от него, боясь его любопытства, его мужского интереса, его национальности, его восхищения, его… да его всего. При этом… Но… Цецилия не создана для коротких связей, боится их и предпочитает не тратить себя. Серьезных отношений она боится еще больше.

Ариг - первый мужчина в ее жизни, сказавший до близости с ним, что ее душа наверняка так же прекрасна, как ее тело. «А тело у тебя, как у богини», - убежденно говорит он. В его голосе Цецилия не слышит похоти. Констатация факта. Утверждение художника, который как профессионал говорит: у вас хорошая фактура для съемки. И со свойственной ему грузинской прямотой Ариг добавляет:

- Я не верю, что в таком теле, как у тебя, может обитать маленькая, кривая душонка. Я знаю, ты и в душе богиня, хоть и усиленно это скрываешь.

Це не знает, как реагировать, и считает за лучшее промолчать. Взгляд ее движется подобно полету бабочки в замедленной съемке.
 
- И вообще, не забывай. Я ведь сканировал твой мозг, и все про тебя знаю, - шутит он. Це приходит в ужас от этой шутки и краснеет почти до слез.
- Да я шучу, шучу! – Он пугается ее реакции, его рука дергается к ее руке, потом к волосам. Цецилия, я пошутил, да пошутил же я, вот я дурак! – умоляет он.

Всякий раз, когда Це хочет узнать про него что-нибудь, его рассказы никогда не соответствуют ее ожиданиям. Истории про его жизнь в Грузии завораживают, как приключения Незнайки на луне.

- Знаешь, так стыдно однажды было…

Ариг рассказывает, как однажды украл у соседки абрикос из корзины. Соседка Тамрико решила навестить сестру, жившую на другом конце улицы, по дороге зашла в дом к его родителям; села на крыльцо поболтать с его матерью. Внесла нагруженную абрикосами корзину в дом, чтобы плоды не грелись на солнце. А он увидел, не удержался, тайком стащил абрикос.

- Да ладно тебе, Аричка, что ты! Что тут такого, если ребенок стащил абрикос? Тем более, что ты раскаялся потом…
- Да все бы ничего, я-то вот именно что раскаялся, только соседка эта… померла на следующий день.
- Как померла? От чего?
- Да я не знаю… Не помню… Я же маленький был. Только осадок остался неприятный, как будто это я виноват.
- Ариг, ну что это такое? Ты-то здесь при чем?
- Да я знаю, что вроде как и ни при чем… Но говорю тебе, осадок все равно остался. До сих пор помню. Я вот что думаю: если бы я не украл тот абрикос чертов, может, все было бы по-другому.
- В смысле?
- Ну… в смысле… Эффект бабочки.

Це слушает его во все уши, и не верит им, своим кровным ушам. Даже трогает их обеими руками. Ариг ловит этот жест взглядом, глаза его улыбаются. Слова утешения здесь ни к чему – он ничего такого не делал. Что тут скажешь? Что он виноват в смерти той несчастной соседки? Но ведь это бред. Це молчит. Покусывает губы.

Он тяжело, будто со дна колодца, смотрит на Це. Лгать он не умеет. Кстати, он - один из немногих, кто совершенно не удивился имени Цецилии. Для грузина оно прекрасно. Любой грузин может назвать своего сына Гамлетом. А дочь Офелией.

- Да ты только представь, тебя звали бы Галькой! Или Валькой. Или Фроськой, - уверяет он, как всегда, горячо. Это же смешно. Такую женщину, как ты, не могут звать так. Тебе это совсем не пошло бы. Посмотри на себя, посмотри на свое лицо. И тело. А глаза! Ну какая из тебя Фрося? - настаивает он.

Цецилия отмалчивается. Приятно поверить. Мир предстает совсем в ином свете, когда идешь себе по улице и тихонько знаешь, что у тебя тело богини.
Це переводит разговор на другую тему.

- Ариг, у меня есть знакомые грузины. Но они такие… такие… другие какие-то, в общем. А ты… Ну то есть это ты другой. Как это получилось?..
- Знаешь, как по-нашему называется букварь?
- Что-что?
- Букварь. Бук-варь. Азбука для детей.
- Нет, а что?
- А то, - Ариг произносит непонятное слово.
- И?
- По-русски это – «азбука», «букварь». А по-грузински это – «Вот фиалка».
- Не поняла, что фиалка?.. Я не расслышала просто.
- Це, слушай сюда. То, что по-русски называется «букварь», по-грузински называется «вот фиалка», понимаешь?
- «Вот фиалка»? По-грузински - «азбука»? Вот это да!
- Я про то же. Представляешь, первая фраза, которой учат детишек в грузинской школе – это не «мама мыла раму», а «вот фиалка».
- Слушай, но это же так красиво…
- Вот именно. Меня самого это так поразило, что даже какое-то время мне казалось, что я сам – фиалка. Во всяком случае, в детстве у меня всегда в голове была та первая фиалка.
- Как это?
- Ну, как тебе объяснить?.. Это так красиво, что фиалка как будто захватила меня. Всякий раз, когда я собирался нашалить, ну или там, маме что-нибудь соврать, фиалка вставала у меня перед глазами… Не то чтобы вставала перед глазами, а я как будто спрашивал себя: что скажет моя прекрасная фиалка на это? Сразу становилось стыдно делать какие-то некрасивые вещи… Знаешь, как-то неловко, когда у тебя внутри фиалка, а ты собираешься какую-нибудь ерунду делать.
- И что, ты никогда не шалил?
- Да нет, шалил, конечно, когда забывал про нее… Все-таки я тоже маленький был. Но эта моя фиалка много для меня значила. Я однажды маме рассказал, и она велела про нее помалкивать. Говорила - затопчут, а ее беречь надо, ухаживать за ней. Главное, говорила она, ее надо сохранить как можно дольше, потому что этот цветок – только мой, и только от меня зависит, выживет он или нет. Вот такая у меня была мама…
- А что, разве твоя мама?..

Тут Ариг вдруг так посмотрел, что вопрос растворился в воздухе с такой скоростью – разве что пузырьки не образовались.

- …Ну и вообще родители у меня, конечно, такие люди были… мощные. К отцу со всей Грузии приезжали за советом, и к его отцу, моему деду, тоже, и все они моим воспитанием очень серьезно занимались. Но особенно мама, конечно…
 
Грузинский князь древнейшего рода не заведет серьезные отношения с русской. Где это видано? Весь клан воспротивится. Неспроста же Ариг, как только речь заходит о родителях, меняет тему. Не хочет говорить, потому что родители наверняка против его отношений с русской. Отношений? – одергивает она себя. О каких отношениях ты говоришь, милая моя? Ты о них только мечтаешь. Вон как он мрачнеет, когда я спрашиваю про отца с матерью. Да я и не спрашиваю, так, пару раз, к слову пришлось. Но он так посмотрел, что больше к слову не приходилось.

Це прекрасно помнит, как ее близкая подруга Катя полюбила армянина; отличный парень Арчи. Их разлучили насильно. Женили его на своей, пригрозив отлучением от клана. Дальше так: пожил он с нелюбимой женой, родили ребенка; все-таки развелся. Все-таки был отлучен от клана. Катя к тому времени вышла замуж по расчету и уехала с богатым мужем в Европу. Когда она приезжает в Москву, они с Арчи очень любят друг друга. Правда любят, и до сих пор подруга плачет, когда вспоминает всю ту историю, а ведь сколько лет прошло. И тот, армянин, тоже плачет. В общем, все плачут, а что толку. Арчи несколько раз приезжал к Цецилии; просил помочь хоть советом, хоть словом человеческим; плакал и на коленях стоял.

Це знает, чем ей грозит неразделенная или непрожитая любовь. Самым плохим, при ее-то нервах. Самым плохим – это значит, когда тебя уже нет. Наверное, дружба – это все, о чем можно мечтать.

Це не знает, что в роду Арига есть легенда, что в такой-то ветви, в таком-то поколении в их род вкрапится русская кровь, и роду это пойдет только на пользу. Не просто на пользу. Это освежит начинающую стареть родовую кровь и даст мощный генетический всплеск, в результате которого будут рождаться гении… Цецилия ничего не знает об этом, а Ариг боится ей сказать. Боится спугнуть. Не может начать об этом разговор, не получив от Це предварительного сигнала. Как женщины включают зеленый свет. Светофор Цецилии зашкалило на желтом. Ариг ждет. От постоянного волнения он совсем забыл о фамильном пророчестве. Собственно, так и предполагалось, что он забудет, дабы не нарушать чистоту эксперимента, не набрасываться же теперь на каждую русскую женщину на пути. Только много позже, когда он, изнемогая от любви к Цецилии, нашел ту прорицательницу, с которой давным-давно, задолго до смерти, общались его родители, и узнал все, точнее, все вспомнил, только тогда он…

В ту самую минуту, когда он сидит на кухне у прорицательницы, Це сидит у себя на кухне и разговаривает с Кочкой. Лицо ее залито слезами.
 
- Кочка, пойми, мне плохо без него, как тебе без воды, ни больше, ни меньше. Что мне делать? Он не может со мной быть, я русская, он грузин, - всхлипывает Це.
- Не понимаю я этого, - нудит Кочка. Ты же его любишь. В природе это бывает. Персик же полюбил сливу? Мы же ели с тобой этот гибрид. И вообще. Ты что, мультфильмов не смотрела?
- А если он меня не любит? Если я сама это все себе придумала? Ты когда-нибудь слышала про невзаимность?
- Если ты попробуешь, хуже не будет. Поверь старой мудрой кочке. А если он не проявит интереса, значит, он не тот человек, это же ясно, как божий день! – вскипает Кочка. У нас на болоте всегда было так: если камыш пристает к кувшинке, а она отказывается, значит, нечего и приставать. А если Ряска полюбила Водоросль, и тот волнуется и любит, и согласен, значит, - так тому и быть. Ты же книжки читаешь, ты же умная, сама все знаешь! - шелестит Кочка. Для нее нет ничего больней, чем видеть свою маму в слезах. Кочка злится, что у нее даже ножек-ручек толковых нет, чтобы пойти и… ну хотя бы лицо поцарапать обидчику острыми краешками листьев. Кочка воинственно распушается. Це невольно хмыкает, видя это. Кочка очень эмоциональная особа, и почти ненавидит Арига, хотя бы за то, что он еще не признался Це ни в чем конкретно. Ну что он ходит кругами, вздыхает? Давно бы уж… А то что он… Мучает маму только, дурак такой, - бесится Кочан.

Ариг ведет ее на концерт грузинской певицы Н.К. Голос потрясает Цецилию до слез. Она не знает теперь, куда ей тайком деть всю эту жидкость, которой набухли глаза. Слава богу, в зале темно. Признаться в слезах она стесняется, а вообще кажется, что Ариг и сам растроган. После концерта они долго молчат, разговаривать тяжело; по безмолвному соглашению не включают радио в машине. Це боится, что он услышит ее голос из самого сердца, что-то спросит или скажет, и она все-таки разрыдается.

Ариг рассказывает, как его называют друзья. Оказывается, его прозвище – Тамада. Ничего удивительного, думает Цецилия. Ты – грузин, образованный, интересный, остроумный. Наверняка на всех сабантуях тамада – именно ты. Оказывается, все верно, но с точностью до наоборот. Тамадой его прозвали вот за что. Есть у него в Москве давнишний друг еще по родному городу, Леван. Каждый год Леван собирает друзей, и тамадой по традиции становятся все по очереди. Наконец доходит очередь и до Арига. Это день рождения Левана, Аригу не хватает сил признаться в несчастьи сегодняшнего утра. Он должен быть тамадой.

Утром того дня он проводил операцию. Неудачно. Собственно говоря, больной был абсолютно безнадежен, и к Аригу обратились как к последней надежде. Надежда не оправдалась. Едва только прочитав историю болезни, Ариг знал, что больного не спасти, так и сказал сразу же, но все-таки согласился попробовать. А вдруг?.. Не получилось. На вечеринке, где все веселились, Ариг не смог собраться с духом и объявить всем, что сегодня из него тамада – просто никуда. Он решил попробовать вести вечеринку. Это был полный провал. Второй за день. Он не мог толком связать двух слов, тупо объявлял имя того, кто должен говорить следующий тост. Не мог выдавить из себя ни одной шутки. Он неотступно перебирал в голове возможности, которые не успел, просто не успел! испытать для спасения больного. Сосредоточиться на всеобщем веселье было трудно. Невозможно. Он думал о другом, но по многолетней привычке держался из последних сил, чтобы не иметь расстроенный вид, не портить праздник. Просто выглядел рассеянным. На самом деле он был сосредоточен. На чем-то, что находилось не здесь. Со стороны было не понять, что с ним происходит.

После полного провала Арига как тамады его и прозвали – «тамада». В шутку, конечно. Друзья хлопали его по плечу и говорили что-то вроде «Эээ, ничего, брат, к следующему разу почитай, какие тосты есть в интернете, ха-ха», или «Ну, Ариг, ты бы хоть Левана попросил тебе текст написать, была бы у тебя шпаргалка, что ли», - и тому подобное. Веселье становилось все жарче, народ потешался над Аригом, ничего не зная. Сыпались рифмы: тамада - ерунда, тамада - лабуда. Когда кто-то из зарвавшихся неблизких парней брякнул рифму тамада - манда, дотоле хмуро улыбавшийся Ариг встал и без лишних слов двинул тому в морду, так что тот послушно слетел со стула и грохнулся оземь. Не обращая внимания на возникший переполох, Ариг тотчас ушел.
Для Цецилии одной тайной стало меньше… 

Они были на свадьбе у близких друзей из соседнего городка, затерянного в горах. Свадьба, конечно же, продолжалась до утра, но родители не захотели оставаться спать у друзей. Почему? Потому что дома их ждал заболевший Ариг.

Он тогда подхватил ветрянку от кого-то из маленьких соседских детей, которые всей кодлой каждый день приходили в их веселый гостеприимный дом. Тетя, мамина сестра, вечно привечала малышню, угощала всех чурчхелой, фруктами, горячим лавашом, с удовольствием слушала их враки, воспитывала их. Один из ребят недавно переболел ветрянкой… Как нарочно, в детстве у Арига ветрянки не было, - и вот настал его черед. Он лежал с температурой выше сорока уже почти трое суток, в полузабытьи. Все тело было покрыто волдырями, которые ужасно чесались и болели. Волдыри были везде. Даже во рту. Да, собственно, ладно во рту, - на всех слизистых. На всем теле живого места не было. Врачи качали головами и говорили разные ужасные вещи.

Родители благодарили друзей за роскошный праздник, раз сто поцеловали молодых и еще раз двести пожелали им счастливой жизни. Наконец уехали. За руль села мама, поскольку она никогда не пила алкоголя, чем, кстати, неоднократно вызывала негодование и родственников, и друзей. Мама обладала твердой волей, к тому же она была врачом. Не пила и все тут.

На обратном пути в горах стоял утренний туман. Машина просто слетела с обрыва. В неверном утреннем свете что-то пошло не так, мама на секунду отвлеклась от дороги, чтобы посмотреть на отца.

Аригу сказали об этом несколько дней спустя. Пока у него была горячка, ему не говорили ничего, опасаясь за его рассудок. Врачи категорически запретили родным говорить правду, и Ариг все думал, что родители задержались в гостях. «Вот и слава богу, пусть хоть повеселятся немного, что они все со мной да со мной, больным, сидят. Пусть отдохнут», - думал он и радовался за родителей.

Здоровье его уже шло на поправку, щеки стали почти здорового цвета, а не того, попеременно то малинового, то зеленого, какими они были во время болезни. Когда он все узнал, он действительно чуть не тронулся умом. Он ушел в горы, сказав тете, что хочет побыть один.

Тетя послала за ним соседских мальчишек, опасаясь, как бы он не надумал самостоятельно догнать родителей. Он заметил детей, когда случайно остановился на краю селенья, присел на порог чьего-то дома… и увидел их всех. Сразу все понял. Вяло улыбнулся: «Ну, тетя…» Он подозвал их к себе и попытался объяснить.

- Братья, поймите… Не собираюсь я в пропасть прыгать. Я жить хочу, понимаете? Память о них сохранить. Я же их… продолжение… Так просто я не сдамся. Я просто один хочу побыть, ну, плохо мне, понимаете? Даже говорить не могу... Хожу плачу, как дурак, сами видите, - и он правда сдавленно заплакал, так горько, что некоторые мальчишки отвернулись.
- А что мы тете скажем? Она нас послала тебя сторожить.
- Да оставьте вы меня в покое, сказал, к вечеру приду. Тете скажите, что я вас заметил, обманул и спрятался. Что тут, негде спрятаться, что ли.

Они послушались его, побрели обратно, оглядываясь и обмениваясь короткими фразами. Некоторые все же спрятались и подглядывали, но больше из любопытства. Он поначалу глядел им вслед, слабо махал рукой, мол, уходите же. Потом перестал их замечать.

Он ничего не ел, только пил воду из горного ручья. У ручья и спал. К счастью, у двоих ребят, братьев, хватило… ну, чего-то там хватило, может быть, ума, может, ответственности, а скорее всего, они просто в индейцев играли, в общем, они так и шли за ним, скрываясь, пока он не дошел до ручья. Добредя до воды, Ариг сел, обхватил голову руками и дико закричал. Слабое эхо отозвалось в его голове мучительной болью. Он выкрикивал их имена, отца и матери. Кричал так громко, словно пытался прокричать дыру в пространстве, дыру, тоннель туда, коридор, через который их души могли бы вернуться обратно…

От этого крика одному из мальчишек, следивших за ним, младшему, стало плохо. Он побледнел, неловко и вдруг сел на траву.
 
- Эй, ну ты чего! Вставай давай! – зашипел на него старший, у которого нервы покрепче. Мы зачем сюда пришли? Нам его надо сторожить, а ты сопли тут распускаешь! – ему самому было очень страшно. Но он был старше, и вообще считал себя джигитом, и не мог себе позволить распускать нюни перед младшим братом.
- Да подожди, я… сейчас… Младший попытался встать, не смог. Вместо этого его вырвало. Старший разозлился.
- Да тише ты! Не видишь, человек с ума сходит, а ты блюешь! – и он жутко, по-взрослому, выругался. Младший с ужасом вытаращил на него глаза.
- Да я же не нарочно…
- Ну ты и джигит, вай! Тьфу. Давай живо к тете, а я тут его покараулю, чтобы чего не случилось. Ну!

Младший встал наконец, сорвал пучок травы, кое-как вытер рот. Преодолевая головокружение, пошел по тропинке в сторону села.

- Да быстрей давай! – снова сердито прошипел ему в спину старший.

Тот заспешил. Старший остался сидеть в укрытии, оглядываясь, но все время держа Арига в поле зрения. Ариг снова зарыдал, уцепившись пальцами за траву, потом упал лицом вниз и лежал так очень долго, обнимая землю. Старшой вначале с любопытством наблюдал за ним, тихонько бормоча что-то себе под нос. Потом перепугался, не умер ли тот. Стал нервно озираться, ища взглядом меньшого с подмогой. Меньшого все не было.

- Сопляк хренов, небось сидит где-нибудь и опять блюет, как баба, - он снова жутко выругался. Тут же со страху помолился, как учила тетя. Подумав и подождав еще с минуту, он все-таки решил совершить вылазку. Конечно, Ариг будет ругаться, если его заметит, но…

Слава богу, Ариг спал, зарывшись лицом в траву. Старшой на всякий случай осторожно потрогал его ногу, не холодная ли. Где-то он слышал, что покойники «остывают». Да нет, вроде теплая. Он осторожно ретировался на прежнее место наблюдения, готовый охранять Арига от… От чего, он не знал сам. Остался стеречь его сон, про себя моля бога, чтобы скорее пришли взрослые.

Тетя пришла с ватагой ребятни, строго шикая на всех сразу и грозясь лично надрать задницу первому, кто вздумает шуметь. Младший индеец, конечно, тоже прибежал, заискивающе заглядывая в глаза старшему, моля взглядом, чтобы брат никому не рассказал, как того рвало со страху. Было решено присматривать за Аригом по очереди, чтобы никто не заснул на посту. Тетя строжайше запретила им беспокоить Арига хоть шуршанием, хоть писком. Ему поставили блюдо с холодным шашлыком и лавашом. Муравьи потом думали, что к ним приходил бог.

- Смотрите у меня! А то еще наделаете дел. Человеку надо посидеть, поболеть. Переболеет и придет. У него сейчас нервы как провода, поняли меня? А вы как красная тряпка на быка будете. Тихо тут!

Время от времени Ариг просыпался, пил воду. Обнаружил в кармане сигареты. Покурил. В какой-то момент он встал, похлопал себя по карманам, огляделся недоуменно. Заметил метрах в ста выше по ручью пышные кусты конопли, направился к ним.

Свернул самокрутку, попытался раскурить. Анаша была влажная, жирная, никак не хотела раскуриваться. Без всякого выражения посмотрев на упрямый косяк, Ариг бросил его и вяло вмял в землю. Вернулся на прежнее место, посидел немного, прислонившись спиной к дереву, также без всякого выражения на лице. Чуть погодя он снова заснул.

Следующий день он провел так же. И последующие тоже. Наконец вернулся домой. Кажется, он не слишком хорошо представлял себе, сколько времени отсутствовал. На следующий день он уехал в Москву.
Ариг твердо решил стать врачом. Ему было восемнадцать.

Це слушает историю молча. Чужое горе на какое-то время сгибает ей плечи; но Цецилия знает, что необходимо срочно распрямиться. Слезы здесь совсем неуместны. Волю в кулак. Обнимает его за плечи и тихо шепчет:

- Ариг, я всей душой с тобой. Я просто не представляю, как ты выжил. Я бы, наверное, умерла от горя, правда. Слушай, а… почему ты именно сегодня мне об этом рассказал?

Они сидят в лаборатории, пятница, короткий день.

- Сегодня… Годовщина их смерти. И я… - он осекся, потер лоб рукой.
- Ты… что?
- Да я… хотел в церковь сходить, свечку поставить, да вот…
- Ну что, что?
- Может, ты со мной сходишь? – он вскинул на нее мучительно почерневшие глаза. Мне так неудобно тебя об этом просить, просто я… Что-то мне совсем плохо. Не могу один…
- Ариг, какое счастье, что ты меня об этом просишь! Господи, милый, конечно, пойдем! Что неудобно-то?..
- Да понимаешь, я с тех пор, как уехал тогда в Москву, так никому и не рассказывал об этом. Тебе первой. Я как будто почувствовал, что тебе – можно.

Возможно, именно тогда все и началось. Что-то такое произошло. Его горе, которым он вдруг поделился с ней, с Цецилией, будто прорыло, разъело в почве невидимую траншею от него – к ней.

Цецилия – необычная женщина, что и говорить. Ариг – не менее странный. Красивый, состоявшийся мужчина, посреди Москвы, полной ничьих девушек с запросами в глазах, и все еще один? Очень странный мужчина. Я как старый аксакал, ей-богу, - смеется он. Пытаясь скрыть от самого себя змеиный холодок вдоль позвоночника от страха, что вдруг она не…

Решение о свадьбе приходит само собой. Цецилия – именно та женщина, которую нужно скорее, скорее сделать своей женой, пока этого не сделал кто-то другой! Чтобы она не передумала, чтобы она не успела встретить больше никого в целом свете, чтобы она скорей стала его половиной; стала «его». Делая ей предложение, он боится, волнуется, как юноша. А все проходит легко и спокойно, как, наверное, только с этой женщиной и возможно. Выслушав его, она нежно улыбнулась и сказала… Ну, то, что она сказала, слишком личное. Пусть это останется между ними.

Свадьбу решают сыграть зимой, после трехнедельного цикла семинаров, которые Ариг должен провести в родной Грузии. Це не едет с ним, как ей этого ни хочется. Здесь, в Москве, нужно сделать столько приготовлений. Увы. Может, это было как тот самый абрикос. Не будь его, не укради его Ариг тогда, может, все пошло бы по-другому… Но кто же знал?..

Ариг звонит каждый день. В одно прекрасное, казалось бы, утро, от его голоса у Цецилии перехватывает дыхание. Это совсем не голос Арига, ее Арига, ее любимого, ее без пяти минут мужа.

- Це, любимая, у меня плохие новости. Мне надо с тобой поговорить.
- Ариг, что случилось? – горло Це сжимается, получается сипловато, она уже знает, что мир рухнул.
- Це, я не могу по телефону. Милая, я люблю тебя, я приеду завтра. Не могу по телефону. Цецилия! – вдруг кричит он. Она слышит его немые рыдания, хотя в трубке тишина.

У нее кружится голова. Собрав остатки душевных сил, она спрашивает:

- Ариг… Ты… кого-то встретил?
- Ты что, с ума сошла?! – заорал он. Ой, извини, я не это хотел сказать… Конечно нет, любимая, что ты. Кроме тебя, у меня нет никого, ты же знаешь… У меня… неприятности.

Семинары. Помимо теоретических семинаров, он показывал студентам на практике, как и что. Вроде как мастер-класс проводил. На себе. В том числе делал уколы, объясняя, как и куда их делать в особых случаях. Вот как сделать укол в мозг?

Лаборант, который должен был подготовить для профессора шприцы, опоздал. Вчера у его лучшего друга была свадьба, и он не спал всю ночь. Ему стоило огромных усилий уйти с гулянки, которая как началась, так конца-краю не было видно. Молодые отпустили его, но с условием, что успеет вернется к зажаренному на вертеле барану. Он очень спешил, столько всего, столько всего. Прискакав в Институт, он взмыл на второй этаж, в лаборантскую. Старшей лаборантки на месте не было, и он схватил те шприцы, которые, как он думал… Он очень торопился. Баран на вертеле стоял перед глазами, а запах, о, этот запах...

Аригу и в голову не пришло, что со шприцами может быть что-то не то. Как и всегда, по профессиональной привычке, несколько дней спустя Ариг сдал анализы, шутя с той самой старшей лаборанткой, радостно рассказывая ей про свою невесту – и красавицу, и умницу, и скромную.

- Грузинка? – светлеет лаборантка.
- Нет, русская. Лаборантка за улыбкой пытается спрятать разочарование.
- Ой, она очень, очень хорошая! – уверяет Ариг, смешно выпучивая глаза. И отец мой, и мама ее бы одобрили, я это точно знаю…

У Арига СПИД. Ариг не верит, отшучивается, сдает анализы еще раз. Потом еще. Сдает анализы анонимно во всех пунктах города, где только возможно. Сомнений нет.

- Ариг, что нам делать? Что нам делать?! – плачет Цецилия.
- Цецилия, я не знаю. То есть я знаю. Забудь меня. Я уеду отсюда. Я не могу ломать тебе жизнь, ты не должна бросать все ради того, чтобы ухаживать за мной. Все равно рано или поздно я умру. Скорее рано. Зачем тебе жить и ждать, когда это произойдет?
- И я категорически против того, - тут голос Арига звучит с неожиданным нажимом, - чтобы сделать тебе ребенка в группе риска.
- Ариг, ты понимаешь, что ты говоришь?! Ты – все, что у меня есть! Ты – самое… Самое…
- Це, милая, я знаю. Так же и ты для меня… Но я не виноват, и ты не виновата, так случилось. Твоя жизнь не должна на этом закончиться.
- Да Ариг, при чем тут это! И вообще, с чего ты взял, что – рано? Некоторые…

Ариг предостерегающе выставляет ладонь. Он не рассказывал Цецилии, почему не рассказывал – просто к слову не приходилось, так вот, ему еще давно поставили диагноз «СПИН». Это еще что за зверь? Со спиной что-то, да? - Це пытается шутить. Оказывается, это синдром приобретенной иммунной недостаточности. В общем, организм и так слабый, это со смерти родителей началось, а тут – на тебе, - Ариг вяло улыбнулся нижней частью лица.

- Так что долго я не протяну, уж я-то знаю. Я же врач…

Ариг терпеливо втолковывает Цецилии, что, как ни горюй теперь, как ни утешай его, как ни проявляй самоотверженность, -  это не изменит сути вопроса: он болен, и безнадежно, и умрет он быстро. И ни к чему ей, молодой красивой женщине, тратить свою жизнь на живой труп. Только время терять, и он этого не допустит.

Ариг словно инопланетянин. Его голос стал другим, манеры. Его взгляд стал другим. Прежнего Арига больше нет.

Спустя несколько месяцев приходит заказное письмо без обратного адреса. Ариг уехал из страны – доживать свою жизнь на берегу океана. Новый и-мэйл будет действителен в течение шести месяцев, после чего он его ликвидирует. Да его самого, скорее всего, уже не будет.

- Не везет мне со свадьбами, - Це так и видит, как он горько усмехается. Мои родители через свадьбу погибли, я тоже, видишь…

Це долго не отвечает ему. В течение нескольких месяцев она не только не может писать. Даже с речью у нее определенные проблемы. Иногда она замечает их за собой, иногда нет. С незнакомыми людьми выкрутиться легко, мол, я оговорилась, или вы недослышали. Труднее провести друзей, которые знают, что уж с чем-чем, а с речью у Це никогда проблем не было – не зря сам Гарик С. ее Цицероном называет.

Цецилии звонят из какой-то клиники в Бразилии. По просьбе покойного, озвученной незадолго до смерти и заверенной местным нотариусом, для нее выписан билет. Похороны.

- Ариг, Ариг, - Це улыбается. Ты всегда говорил, что я должна больше путешествовать по странам, в которых люди радуются жизни. Даже на похороны свои в Бразилию меня вытащил! Ну ты даешь, Ариг ты мой… Даешь Бразилию!