Оранжевое

А закат мог быть и лучше.
Так захотел кто-то другой – чтобы остаток дня прошел наедине с железнодорожной насыпью, магистральными кострами. Пейзаж – ярко горящая кабина локомотива, контраст –  не могущий догореть вечер, река внизу, тень у щебня.
Оранжевый свет окна – поводырь вечера,  маяк пути.
От перемены мест, говоришь... Меняется. Многое меняется.
Давай еще раз. Фигура у насыпи? Ничуть – просто машинист с помощником не заметили   тень рядом с собой.
Параллель пути - плечо наставника, а не друга.
Параллель кабины – каморка в забытом городишке на Хопре.
Добираясь до нее с почти сельского вокзала, мимо двора с пирамидальными тополями и  яблоневым садом невольно приходилось  останавливаться перед  его  древнеримским величием. Паролем входа была пластмассовая кнопка лифта, загоравшаяся…  да, ярко-оранжевым светом.
Каморка была крошечная, как и все в том городе, но странно – стены не давили, и воздуха хватало. Все внутри жило под звуки баяна.
Фальшивый изумруд  полировки сверкал в такт задорным песням, в такт с играющим. Баянист, чудак-человек, в редкие приезды обещал играть на моей свадьбе. Какая там свадьба.…   Его  смеху, его  иронии и любви к жизни можно было верить.  Даже в бессонницу, когда рука  искала женой припрятанную бутылку, можно было простить ему  шалости. Да и имя носил он апостольское – его тезки  наверху работают высокими ключниками…
Был у чудака  друг. Закадычный.
Зеленый, пузатый, с автомобильной маркой «ЗИЛ». Когда не находилась заветная стеклянная бутылка, на смену ей из нутра холодильника приходила другая, пластиковая, в холодном поту. Друга того с автомобилем роднил грохот мотора и свинячье повизгивание, особенно в жаркие дни…
Хорошо, что сейчас не жаркий день, а прохладный вечер.
К чему все? Да просто  тот сад и сейчас над головой…
Локомотив стоит не двигаясь, все замерло.
Не ревнуй к городам и  воспоминаниям, моя единственная пристань. Что ты значишь для меня, знает только первый майский дождь, где на лезвии между сумерками и темнотой, проходит  нитью невидимая жизнь. Что для сердца моего твои дочери, что возвращаются после  десяти на играющих маршрутах! – краше них только запах молодой листвы под твоим небом, город.
Сейчас попрощаюсь с молчащими вагонами,   шагну от  фундаментного чистотела  к пустым блестящим рельсам, пройду меж двух синих огней. К стальным, прямым полосам.
Туда, где найдет уже другое утро.