1270. Хулагидско-чагатайская война. Поход на Конст

   1270 г. от Р.Х.
6778 г. от С.М, 668-669 (с 19.8) г.х., год Лошади


   У Л У С Ы   Х У Л А Г У   И   Ч А Г А Т А Я

   РАД. О сражении его [Борака, хана чагатайского] с войском Абага-хана [хулагидского], его поражении и обращении в бегство (прод) [1.2, т.3, с.72-81].
   В конце концов в месяце рамазане лета 668 [4-5.1270] Негудера привели в полное изнеможение и в месяце раби-ал-авваль того же года он с женами и детьми прибыл на служение к Абага-хану. Государь из совершенной милости даровал ему жизнь, а шестерых эмиров, бывших поверенными его тайны, предал казни. Войско его он разверстал по сотням и десяткам и приставил к нему [Негудеру] стражу из пятидесяти человек монголов, и, говорят, он был заключен в Дарья-и Кабудан. Через год, когда [Абага-хан] разбил Борака, он был освобожден и стал бывать в ставке [Абага-хана], пока не скончался.
   А Борак из спеси и отваги послал весть Тубшин-огулу: «Обеими-де сторонами правят законы родства. Луга Бадгиса были пастбищами отцов и дедов наших до Газни и берегов реки Синда. Ты должен очистить Бадгис, дабы там расположились мои соплеменники». Тубшин ответил: «Эти владения принадлежат моему старшему брату Абага-хану, который есть хан Иранской земли, и он пожаловал их мне. Борак-аге не должно говорить необдуманных и несвязных речей и соблюдать свое место». Он отправил гонца к Абага-хану и оповестил об этом деле. Абага-хан на это ответил: «Это владение перешло ко мне по завещанию моего славного отца и составляет наш инджу. Ныне мы держим его мечом. Если Борак пойдет на нас, то мы тоже в силах его отразить, а если он ступит на путь согласия и мира, мы тоже последуем по стезе родственного единения». Когда Борак услышал такие вести, он вскипел, приказал собраться войскам и в полной готовности устремился в Хорасан.
   Во время переправы через Джейхун он послал гонца к Кайду и в силу прежнего договора просил помощи. Кайду после совещания с эмирами Кипчак-огулом, сыном Кадана, сына Угедея, и Чапат-огулом, сыном Хуку, сына Гуюк-хана, сына Угедея, обоих с собственными их дружинами отправил [к Бораку] и сказал: «Когда Борак перейдет реку, то Тубшин-огул во что бы то ни стало поспешит на бой с ним. В таком случае вы найдите предлог и возвращайтесь обратно, ибо Абага-хан, чтобы отразить Борака, придет вскоре с такой ратью, против которой бессильна устоять гора».
   Когда они прибыли к Бораку, то совещались наедине. К ним присоединился мелик Шамс-ад-дин Курт, и еще в десять раз больше подзадорил их к тому, что они задумали. Борак приказал, чтобы из других владений, принадлежащих Кубилай-каану и Абага-хану, угнали весь скот, да так, чтобы не упустили даже рабочих волов. Через реку Амуйе соорудили переправу, [Борак] оставил за себя в Кеше и Нахшебе своего сына Бек-Тимура с десятью тысячами всадников и перешел через реку. Когда он добрался до Меручака в месяцах лета 668 [1269/70], царевич Тубшин поджидал его прихода со своими эмирами. Сообща с Аргун-агой направились на бой с Бораком. Был [у них] некий тысячник по имени Сечекту, [который] отроду находился в зависимости от Кипчака. Когда он услышал, что прибыл Кипчак, он переметнулся, присоединился к Бораку и сказал: «Род мой [принадлежит] Кипчаку». Его привели к нему [Кипчаку], и он по обычаю оказания уважения преподнес [ему] отборных арабских коней. Между тем Тубшин-огул ушел в Мазандеран и послал к его высочеству Абага-хану гонцов с вестью о приходе Борака, а Аргун-ага занялся устройством войска, и они стали поджидать прибытия знамен Абага-хана.
   А на той стороне Кипчак приказал Сечекту, чтобы он преподнес Бораку несколько коней. На другой день в стане Борака эмир Джалаиртай сказал Кипчаку: «Борак пришел с несколькими тысячами войска, чтобы ради тебя разить мечом». Кипчак сказал: «Говори учтиво, что случилось». Тот ответил: «Хотя Сечекту зависит от тебя, однако зачем он столько времени не являлся. Ныне он прибег к могуществу Борака, а добрых коней, которые достойны Борака, забрал ты, а то, что тебя достойно, ты приказал поднести Бораку». Кипчак сказал: «Кто ты такой, что разговариваешь со мной запанибрата?».
   Он ответил: «Я не слуга тебе, что ты меня спрашиваешь, кто я таков. Я слуга царю Бораку». Кипчак сказал: «Когда это карачу смел отвечать и спрашивать с члена дома Чингизханова. Ты что же, собака, мне неучтиво отвечаешь?». Тот сказал: «Если я собака, то из Бораковых, а не из твоих. Знай честь, да свое место». Кипчак разгорячился и вскричал: «Ты мне дерзишь, я тебя надвое разрублю и ничего мне Борак-ага не скажет за тебя». Джалаиртай схватился рукою за кинжал и сказал: «Коли ты меня саблей, я тебе живот распорю кинжалом».
   Кипчак очень оскорбился, но Бораку ничего не сказал. [Кипчак] понял, что тот стоит за Джалаиртая. Очень разгневанный и оскорбленный он вышел вон. От [места] пониже Меручакского моста, где стоял стан Борака, до становища Кипчака было около трех фарсангов. Кипчак отправился домой и рассказал о случившемся своим эмирам, и все они разозлились. Вечером он с отрядом приближенных поднялся якобы на охоту. Полагая, как бы Борак не покусился после его ухода на его обоз, он покинул там свой дом и уехал с двумя тысячами всадников. Жена же его по имени … ночью послала к Бораку человека, что Кипчак-де из-за обиды на Джалаиртая ушел со своими войсками и неизвестно в какую сторону он подался. Борак этим обстоятельством опечалился, а люди его перепугались и призадумались, как бы, не дай бог, [Кипчак] не учинил им резню. Борак приказал собраться войскам и рано поутру отдал распоряжение своим братьям Му’мину, Ясару и Абачи-битикчию, чтобы они как можно скорее поспешили вслед за ним [Кипчаком] и когда они его настигнут, и он после увещевания вернется добром, тогда ладно, если же нет, задержали бы его каким ни есть способом, пока не подоспеет Джалаиртай, который пойдет вслед с тремя тысячами всадников, и не приведет его силой. Они все трое пустились в путь, и вслед за ними Джалаиртай с тремя тысячами всадников так, что между ними было не более фарсанга [расстояния]. Кипчак в ту ночь промчался десять фарсангов. Рано утром он спешился и пустил лошадей на траву. Поевши, он [снова] сел на коня и, в тревоге, ожидая войско Борака, сказал: «Коли мы будем спешить, лошади падут. Нужно итти медленно, потихоньку». На другой день близ Мерва их нагнали и послали к ним человека, что мы-де прибыли от Борака, остановитесь на миг, пока мы не передадим вам его слова, а там – как он [Кипчак] сам знает. [Кипчак] послал обратно известие: «У меня на Борака да на вас никакой обиды нет, [а] слов карачу стерпеть я не мог. Я как пришел с ратью своей, так и ухожу обратно и иду к Кайду-аге. Вы не трудитесь, возвращайтесь-ка назад, потому, что я все равно уйду». В это время подоспели Му’мин, Ясар и Абачи. Они обняли друг друга, заплакали и сказали: «Борак-ага нас послал [сказать], что Кайду прислал тебя и Чапата мне на подмогу, а ты, не услышав от меня ни одного слова, которое причинило бы обиду сердцу, вел речи с Джалаиртаем, и разгневавшись, не выслушав моего ответа, уехал, а я на завтра собирался его наказать. Я слышал, что ты ушел разобидевшись. Дабы я с Джалаиртая взыскал, как ты пожелаешь, нужно тебе вернуться обратно». Кипчак ответил: «Я не ребенок, чтобы меня провести красным словцом. Я пришел в силу ярлыка Кайду, а раз вы меня не захотели, то я и ухожу домой. Ставку и челядинцев я оставил там, пошлите их с миром вслед за мной, а если нет, то я взамен захвачу ваши ставки и [ваших] челядинцев». Когда они поняли, что он не вернется, они сказали: «Ну, раз ты уходишь, так у нас есть вино, поднесем тебе чару, да и повернем назад». Кипчак сказал: «Вино пьют в час беззаботный, а за вами без сомнения идет войско. Вы хотите занять меня вином, пока войско не подоспеет. Поворачивайте-ка лучше назад, а то я вас заберу с собою. Ежели даже все Бораково войско за мной погонится, меня оно не сумеет вернуть». Так как он заговорил строго, они подумали: «Не нужно, чтобы появлялось войско и он захватил нас в полон». На этом они закончили речи и вернулись обратно. Кипчак помчался как можно скорее и въехал в холмистые степи [реки] Амуйе. В пору вечернего намаза Джалаиртай дошел до Му’мина и Ясара, и они рассказали обстоятельства. Он захотел двинуться вслед, но они сказали: «Кипчак вошел в чул, если ты даже и настигнешь его, все равно ничего не сделаешь». [Но] он ради чести последовал [за Кипчаком], и они тоже согласились. Когда они добрались до края холмистой степи, он уже ушел, а их войско было непригодно. Вместе они повернули обратно, явились к Бораку и рассказали, как было дело. Борак челядинцев его отпустил с миром. Кипчак, когда [об этом] услышал, [тоже] людей их не тронул, однако захватил сыновей Ма’суд-бека, обижал их и беспокоил, и послал сообщение Абага-хану с известием о своем возвращении. После этого между Абага-ханом и Кайду установились обычаи дружбы, и они называли друг друга уртаками.
   Когда Кипчак дошел до пределов Бухары, Бек-Тимур-огул сын Борака, прислал ему известие из Кеша и Нахшеба: «Я-де хочу глаза мои просветить свиданием с тобою». Но Кипчак не оказал внимания и проехал [дальше]. Когда он прибыл к Кайду, тот обрадовался и обласкал его.
   После ухода Кипчака Борак держал Чапата под присмотром, а он поджидал удобного случая, пока Борак не отправился в Герат. [Тогда] он тоже со своей ратью бежал. Через два дня Борак получил уведомление [об этом] и устроил совещание со своими эмирами. Они сказали: «Мы пришли в Хорасан на войну и пока еще не встречались с врагом. Ежели мы двинемся вслед за ним [Чапатом] и ежели пошлем войско, то он [все равно] не вернется. Он непременно остановится для битвы, с обеих сторон войска будут побиты, и у нас с Кайду произойдет неприязнь. Кипчак и Чапат ушли своевольно. Отправим к Кайду гонца, что ты-де их прислал к нам, чтобы они поддержали нас во время битвы с врагом. Мы еще не добрались до врага, а они указу твоему изменили и своевольно ушли. Кайду прикажет с них взыскать». В таком смысле они отправили гонцов.
   Когда Чапат дошел до пределов Бухары, он на несколько дней расположился на берегу реки Херамкан. Бухарские эмиры с Тазик-агой отправились к Бек-Тимур-огулу и оповестили его о приходе Чапата. Бек-Тимур-огул сказал Тазик-аге: «И ты с пятью сотнями славных всадников не сумел его отразить?» – Тот ответил: «Чапат из дома [Чингизханова], а я карачу, как мне было с ним сражаться». Бек-Тимур воссел [на коня] и мигом помчался на Чапата. Тот бежал с десятью человеками и разрушил мост на [реке] Херамкан. Остальное войско его было побито. Войско Бек-Тимура преследовало его тридцать фарсангов, но не догнало.
   Борак не счел [дурным] предзнаменованием бегство Кипчака и Чапата. Он поделил луговья между войском и приказал не ездить на лошадях, держать [их] в покое, чтобы они потучнели, а воинов занимать пиршествами и увеселениями, дабы они набрались сил, а ездили бы [только] на быках да на ослах. Йисуру он дал для пастбища Бадгис Гератский, а Маргаула, который был опорой и прибежищем того войска, поставил с ратью на дороге в Нишапур и Туе, чтобы он был его передовым отрядом в походе на Ирак, так как он был воякой и знал дороги. Сам он расположился в Таликане. В понедельник 26 числа месяца рамазана лета [6]68 [19.5.1270] войско Борака напало на Нишапур, произвело резню и грабеж и на другой день ушло. Борак назначил одного эмира для резни и ограбления [жителей] Герата. Кутлуг-Тимур сказал: «Такое дело далеко от правильного образа действия, потому что мелик Шамс-ад-дин Курт, который там правит, по этому поводу восстанет и по его жалобе вельможи Иранской земли станут нами гнушаться. Я сначала пойду и приведу его [сюда]».
   Борак одобрил и послал его с пятью сотнями всадников с вызовом его [Шамс-ад-дина]. Когда он подъехал к Герату, Шамс-ад-дин Бабари вышел навстречу с угощением и подношением. Кутлуг-Тимур поехал в замок Хайсар мелика Шамс-ад-дина Курта и представил поручение Борака: «Мы-де пришли и захватили Хорасан и замышляем итти на Ирак, Азербайджан и Багдад. Ежели ты поднимешься нам на служение, то несомненно будешь окинут взором благосклонности и мы пожалуем тебе все Хорасанские владения». Мелик промолвил: «Слушаю и повинуюсь». Через два дня он отправился в сопровождении Кутлуг-Тимура и прибыл к Бораку. Он увидел преисполненное злобою войско. Все речи их [воинов] [были] дерзки, смелы и возбуждены резней и грабежом и [предстоящим] нападением на Тебриз и Багдад. Он ужаснулся их страшному виду. Борак пожаловал его разными особыми милостями и сказал: «Хорасанские владения я закрепил за тобой, а то, что я потом завоюю, я также вверю тебе». Тотчас же [Борак] спросил у него: «Кто в Хорасане богатые люди?». Мелик Шамс-ад-дин Курт был очень ловкий и смышленый и понял, что этот замысел причинит гибель могуществу Борака. Словом, [Борак] дал ему в нукеры толпу монголов и приказал, чтобы он отобрал у гератских богатеев имущество, оружие и скот. Мелик с разрешения удалился. Жители города вышли навстречу. Он рассказал о приказе Борака, [и] все отчаялись за жизнь и добро. В это время из Ирака пришла весть, что идет Абага-хан с бесчисленным войском. Мелик ушел в крепость и со спокойным сердцем стал ожидать прихода рати Абага-хана.
   А с этой стороны Абага-хан со всеми братьями, кроме Тубшина, с эмирами и великими мужами царства, с безмерным войском устремился в Ирак и Хорасан. В воскресенье 4 числа месяца рамазана лета 668 [27.4.1270] он выступил из ... Миянэ из пределов Азербайджана. В эту пору взошли посевы. Из совершенной справедливости он постановил, чтобы ни одна душа не причиняла вреда даже одному колосу. Когда он достиг Шервияза, который называют Кунгуруланг, прибыл на служение гонец по имени Текечек, который ехал от его величества Кубилай-каана к Абага-хану, а его перехватил и удерживал Борак, [пока] он, улучив удобный случай, не бежал на десяти лошадях. Он доложил, как есть, о делах Борака и рассказал, что они все время забавляются вином и увеселениями, и лошади их не годятся, а о событии с Негудер-огулом ему неведомо. Абага-хан ускорил поход. Когда он миновал Рей, навстречу ему выехали царевич Тубшин и Аргун-ага и в Кумисе прибыли на служение [к государю]. Керманский султан Хаджджадж сопровождал их. Абага-хан всех отличил лаской и пожалованиями. Царевич Аргун-хан тоже удостоился целования руки и был обласкан. Оттуда они отправились на луговья Радкана и на том становище он роздал войску много дирхемов и динаров, а эмирам оказал почет и заверил добрыми обещаниями. Оттуда он двинулся в Бахарз и послал на разведку Кабарту-бахадура. [Этот] не сумел приблизиться [к противнику] и вернулся обратно. В другой раз он послал с остановки в Фарьябе Тупчак-бахадура и Никпей-бахадура с сотней всадников. Они показались перед ними [врагами], и те перехватили дорогу, чтобы они не могли вернуться назад. [Тогда] они бросились на них, многих перебили и невредимыми возвратились обратно и доложили об обстоятельствах, которые они разузнали. Абага-хан соизволил заняться приведением в порядок дел войска, о величине которого был стих в Коране. Юшумут-огула он послал на левое крыло, Абатай-нойона поставил в средней рати, а царевича Тубшина двинул к Пул-и Чакчиран, где был юрт Маргаула. Когда он [Тубшин] прибыл туда, то напал на дозоры Маргаула, часть перебил и разграбил его обоз. Маргаул удалился к Бораку и рассказал об обстоятельствах прихода войска. Борак сказал: «Ежели Тубшин и Аргун-ага опять пришли воевать, то это те самые, которых мы уже однажды испытали, а ежели это Абага-хан, то надо действовать иным способом. Ты ступай и прегради им дорогу, пока мы устроим войско».
   Абага-хан направился к усыпальницам и местам паломничества и смиренно и покорно просил помощи у творца. Когда он дошел до Бадгиса, он послал к Бораку смышленого и красноречивого гонца: «Мы-де пришли из Ирака в Хорасан и облегчили [вам тем самым] перенесение тягот и лишений пути. Ведай доподлинно, что нельзя добыть царство мира гнетом и насилием, а только снисканием любви и уважения ра’иятов и соблюдением божеских повелений и запретов. Разумный человек считает нужным остерегаться и воздерживаться от дел, конец которых опасен, а ты ныне
   Зажег пожар и спалил города,
   У кого ты научился [так] править миром.
   Все таки ежели хочешь, чтобы между нами исчезли вражда и борьба, то выбери одно из трех: во-первых, – мир, дабы я дал тебе Газни и Керман ... до реки Синда, или, во-вторых, вернись с миром в свои края и города и не давай пути в сердце несбыточным мечтам, или, в-третьих, приготовься к битве
   Или меч, что проливает кровь,
   Или счастья огонь, что пылает высоко!».
   Борак призадумался на время, потом сказал своим эмирам:
   «С угрозой предложил он мне три пути,
   Гляди, дает наставление жаждущий мести.
   Какой из этих трех путей вы изберете?». Йисур, который мнением и советом был первее среди эмиров, сказал: «Лучше мир, ибо Кипчак и Чапат повернули обратно. Кони [у нас] никуда не годные и плохие, а у них подходящие. Пойдем в Газни, пробудем там год, два, ибо оттого, что мы бросим войну, никакого позора на нас не падет. Абага-хан великий государь и мир с ним для нас честь. У него много чего другого можно выпросить, потому что он все раздает». Маргаул от этих слов разгневался и сказал: «Не нужно в присутствии царей предсказывать беды и не следует на себя напускать страха. Где Абага-хан? Он вместе с ратью пошел на Миср и Сирию. Тубшин и Аргун-ага учинили этот обман и пустили молву об его приходе». А Джалаиртай сказал: «Мы пришли воевать, коли хочешь мириться, то лучше было [это сделать] в Мавераннахре». Бораку подошли речи Маргаула и Джалаиртая, и они согласились дать бой. Сопровождал его [Борака] некий звездочет по имени Джелаль. Он у него попросил открыть, какое выбрать время. Он промолвил: «Ежели ты повременишь с месяц, то для тебя будет лучше». Бораку не понравилось слово о промедлении, а Джалаиртай вскипел от гнева и вскричал: «Чего там еще придавать значение счастью звезд, особливо в такой час, когда сильный враг подошел близко». Маргаул тоже выразился в таком смысле и покончили на том, чтобы дать бой, а раньше выслать лазутчиков, чтобы они разведали, взаправду ли пришел Абага-хан или нет.
   А у нас в Бадгисе Гератском пастбища для скота стали тесны. Абага-хан сказал эмирам: «Борак вышел на завоевание Ирака разгоряченным, а к битве быстро остыл, ни мира он не хочет, ни войны». Абага-хан приказывал, чтобы разграбили Герат, но снова сжалился над ними и простил [им] их проступки, и гератцы воздели руки на молитву и просили ему победы и славы у всевышнего бога.
   Он назначил эмира Догуза, чтобы тот выбрал хорошее место для битвы. Догуз выбрал широкое поле, которое было расположено у склона горы, перед которой [протекала] река, называемая монголами Карасу. Там он поймал трех лазутчиков. Схватив, он доставил их к его высочеству Абага-хану. Было приказано привязать их к шестам шатров и допросить с полным пристрастием. Один сказал: «Что бы ни было, я расскажу по правде. Борак ничего не ведает о приходе Абага-хана. Эмиры его сомневаются. Некоторые говорят: «Тубшин и Аргун-ага собрали рать и пустили молву, что пришел Абага-хан». Нас послали, чтобы мы разузнали настоящее положение и передали им». Когда Абага-хан осведомился об их [врагов] состоянии, он пораздумал и очень тонко и разумно распорядился. Он вышел из царского шатра и призвал одного монгола очень ловкого и краснобая и с ним сговорился, чтобы он по образу гонцов отправился к ханскому двору и передал там те слова. Спустя часок, он возвратился обратно и по обычаю воссел на престол и с эмирами предался удовольствиям.
   Когда прошло два часа от наступления вечернего мрака и государь и эмиры беседовали о Бораке, в ханский шатер вдруг вошел при оружии тот монгол, с которым [Абага-хан] сговаривался. Облобызав землю, он сказал: «Уже три месяца, как государь удалился из ставок, а со всех сторон царства поднялись мятежники и враги. Из Дербента Кипчакского пришла рать, подобная муравьям и саранче, и разграбила ставки и жилища эмиров. В тех краях она ничего не пощадила от резни и разграбления. [Все пространство] от Дербента до Армении и Диярбекра держит чужое войско. Ежели ты не поспешишь возвращением, то ты не застанешь ни ставок, ни улуса, ни ра’иятов». Эмиры, услышав эти слова, все поникли головой, опечалились и стали тревожиться за своих детей и дома. Абага-хан промолвил: «Хорошее дело мы сделали: охраняем Герат от врага, а владения, ра’иятов, ставки и челядинцев оставили в руках врага. Средство в том, чтобы сию же ночь повернуть обратно, дабы спасти жен и детей. А когда мы покончим с ними [врагами], то снова устремимся сюда отразить Борака».
  Тотчас же пробили в литавры и двинулись в путь на Мазандеран с намерением в десять дней достигнуть до Тебризской области. Все то поле было полно шатров и больших палаток, и они их так [там] и оставили. [Абага-хан] при всех приказал одному эмиру казнить тех трех лазутчиков, а тайком сказал, чтобы он казнил двоих, а одного отпустил. [Тот] согласно этому и поступил. Выступив оттуда, они на другой день остановились в Дашт-и Чинэ [?], которую еще раньше выбрали для места битвы. Он [Абага-хан] послал в Герат к казию Шамс-ад-дину Бабари гонца, что царский-де указ таков: «Завтра не выходите навстречу Бораку и ворот не отворяйте, дабы нам доподлинно стали известны ваша покорность и единодушие [с нами]». Лазутчик, которого отпустили, между тем схватил лошадь, сел верхом, пустился в бегство и от радости не вмещался в [своей] коже. Важно выступая, он вошел в приемный шатер Борака и уведомил его о положении Абага-хана, обрадовал доброй вестью и, ломаясь, в смешных выражениях рассказал о своем бегстве, захвате лошади и прибытии и сказал: «Сейчас на том поле нет никого, кроме шатров, палаток, кафтанов, шапок да поясов». Борак обрадовался, рассмеялся и сказал себе
   То, что я вижу – наяву, о господи, или во сне?
и расспросил у лазутчика об устройстве, внушительности, отваге и могуществе эмиров и войска. Тот ответил: «Оружия и лошадей у них много, но отваги в эмирах не слишком». Борак очень обрадовался доброй вести и обнадежился. Маргаул и Джалаиртай стали его поздравлять, и государь и войско передавали друг другу благую весть о победе и славе. Наутро они разом вскочили на коней, смело и отважно так, что горы и степь дрожали от их движения. Когда они подошли к городу Герату, Мас’-уд-бек с немногими людьми помчался вперед и нашел ворота запертыми. Он потребовал казия Шамс-ад-дина Бабари, валия города. Тот явился и с крепостной стены приветствовал эмира. Эмир спросил о причине закрытия ворот. Казий ответил: «Абага-хан во время проезда вверил [мне] город и приказал: не отворяйте-де ворот врагам, и заставил [нас] слуг поклясться, а господину ведомо, что нарушение обета негоже и с клятвопреступника взыщется и в этом и в загробном мире». Мас’уд-бек сказал: «Благо ваше в том, чтобы вы отворили городские ворота и пропустили это войско с угощением, чем бог послал, и сейчас же доложили о вашей немощи и слабости. А то боюсь, как бы за эту дерзость вас не сглазило это мстительное войско и тогда раскаяние будет бесполезно». Они отказались, и Мас’уд-бек повернул назад и известил Борака о непокорности жителей Герата. Борак очень разгневался, но в избытке радости от бегства войска [Абага-хана] не обратил на это внимания.
   Когда они перешли Гератскую реку, то увидали все поле полным шатров и палаток. Они очень обрадовались, все разграбили и расположились на южной стороне Герата и провели этот день в пиршестве и веселье. На другой день на заре они сели [на коней]. Когда они промчались два фарсанга, они увидели беспредельное поле, которое волновалось, словно безбрежное море, от множества дружин и войска. Радость Борака сменилась тоскою. Он остановился в стороне от реки Харивэ, на берегу Касару, и близ моста они разбили лагерь.
Абага-хан после остановки Борака, призвав эмиров, сказал: «Рассудительностью и находчивостью я поймал Борака в тенета. Теперь ради жизни вашей и жен и детей [ваших], ради славы и в благодарность за старинные милости отцов и дедов наших, вам надлежит единодушно и дружно пойти на бой, выбросить из сердца раздумье и колебание и напрячь все силы, ибо пасть со славой и честью в битве лучше, чем позор и злорадство врага. Я так уповаю на бога, что ежели мы согласно двинемся на бой с Бораком, то его осилим и покорим и вернемся с победой и славой». Когда государь окончил речь, они разом воскликнули:
   Ты властелин, а мы рабы,
   Твоему приказу и решению мы преклоняем головы –
и все дружно, без лицемерия, сели [на коней] и двинулись на бой. Абага-хан вверил правое крыло рати Тубшин-огулу с Самагаром и Ханду-нойоном, а левое крыло – Юшумуту, Сонтаю, Аргун-aгe, Шиктур-нойону, Боролтаю и Абдаллах-аге. Войска Кермана и Иезда с султаном Хаджджаджем и атабеком Юсуф-шахом подчинялись войску Аргун-аги, а в средней рати, которую называют кул, он поставил Абатай-нойона и несколько эмиров.
   Властолюбивый Борак, когда увидел подобное, очень смутился и сказал: «Чаяние наше было ошибкой, а предположение нелепо». Эмиры его ободряли. Маргаул сказал: «Раб [твой] эту рать разнесет одним ударом». Джалаиртай сказал: «А я с одной сотней сомну это войско и собью в кучу оба крыла и середину.
   Я сегодня свершу такое дело в битве, без сомнения,
   Что для знаменитых к концу придет время.
   От твоего могущества бежали рати Кайду и Менгу-Тимура, это войско не сильнее их. Но плохо то, что лошади у них подходящие, а наши не годны и они перехватили нам путь к воде. Маргаул сказал: «Я сначала освобожу [от неприятеля] воды». С обеих сторон отдали распоряжение и построили ряды. Маргаул налетел справа и слева, наскакивал и откатывался назад. Вдруг один бьющий без промаха стрелок поразил его преисполненную злобою грудь стрелой из самострела.
   Когда наконечник стрелы поцеловал его пальцы,
   Он прошел до его спинного позвонка.
   Небо сказало: да будет милосердие над той рукой,
   Двести [раз] слава тому большому пальцу.
   Борак и [его] рать смутились смертью Маргаула и упали духом. Джалаиртай приветствовал его и сказал: «Я брошусь на это войско и обращу его в бегство», и, пустив поводья, ударил со своими всадниками на левое крыло, разбил Аргун-агу, Шиктур-нойона, Юсуф-атая и Абдаллах-агу и убил многих из их воинов. Он опрокинул их, а остатки пустились бежать, и Джалаиртай преследовал до гератского [города] Бушенга, почти четыре фарсанга. Когда он захотел повернуть назад, он не смог справиться с войском, потому что тысячи и сотни рассыпались.
   А с этой стороны в средней рати стоял Абатай-нойон, и правое крыло точно так же стояло твердо. Когда левое крыло отступило, Абага-хан приказал Юшумуту принять влево, и снова войско выправилось и построилось как положено.
   Джалаиртай испугался и бежал, а Борак отчаялся. Абага-хан в погоню за Джалаиртаем выслал Бука-Тимура, чтобы он убивал всех, кого захватит. Он кликнул клич войску и молвил: «Сегодня день славы или позора». Войско дружно, разом бросилось вперед, схватилось за сабли и копья и ударяло справа и слева. Сунтай-нойон, которому было девяносто лет, спешился, сел на стул между обеими ратями и сказал эмирам и ратным людям: «Ради такого дня мы пользовались милостями Абага-хана. Нет средства от смерти. Ежели убьют Сунтая, то убьют девяностолетнего старца, а ежели вы меня покинете, куда денутся ваши жены и дети от руки Абага-хана и потомков Чингиз-хана. Итак бейтесь мужественно, уповайте на бога, дабы он дал нам победу и славу».
   Короче говоря, они бросились вперед и бились жестоко, пока на третьем натиске не разбили Борака. [Борак] отстал пеший, жалобно кричал и звал своих нукеров, но никто из воинов не обращал внимания на его слова. В конце концов один из телохранителей, по имени Сали, его узнал, спешился, посадил Борака на своего коня и попросил у него стрел. [Борак] вынул из колчана несколько стрел, бросил ему и уехал.
   На другой день он добрался до своего войска. Те, что вышли живыми [из битвы], собрались вокруг него пешими и нагими, а из его родичей, кто спасся, переправился через реку и не останавливался. Войско Абага-хана нападало справа и слева и всех, кто попадался, убивало и забирало в полон. Хулкун, племянник Элькэ-нойона, прибыл с двумя тысячами всадников и изъявил покорность. Если бы не смелость и отвага Джалаиртая, ни одна душа из бораковцев не спаслась бы от смерти, потому что он собрал бегущих и провел их в пески Амуйе, а когда приближалось войско, он останавливался для боя и держался стойко до тех пор, пока бегущие не оказывались далеко впереди. [Тогда] он снова отправлялся дальше. Эта доблесть многих вывела и спасла от меча.
   На том пути стоял разрушенный кушк. Толпа всадников укрылась там, и отряд наших воинов обстреливал их без пользы. Вдруг подоспело знамя Абага-хана, и он [Абага-хан] приказал, чтобы вокруг того кушка наложили безмерно дров. Их подожгли, и все они сгорели. После этого Абага-хан славным победителем повернул обратно. Хорасанские и Мазандеранские владения до берегов реки [Амуйе] он вверил своему брату Тубшин-огулу, обласкал ратных людей, а с эмиров, которые бежали, приказал взыскать. Алинак в той битве совершил удалые подвиги и по этой причине стал уважаем и знаменит. Битва эта случилась в первый день месяца зи-л-хиджджэ лета 668 [22.7.1270].

   РАД. О положении Борака после того, как он, обратясь в бегство, перешел реку, о разброде его подчиненных и дружины и конце его дела[1.2, т.3, с.81-85].
   Когда Борак, обратившись в бегство, перешел реку, он растерялся и испугался, стал попрекать общество родичей и обдумывал средство, как бы их наказать да покарать. В ту пору его разбил паралич, так что он не мог садиться верхом. Родичи и эмиры, которые были им напуганы, уходили от него каждый под каким-либо предлогом и отправлялись к своим жилищам. В том числе Ахмед-огул сын Бури, внука Чагатая, ослушавшись, пошел со своей дружиной в Бишбалык. Борак обиделся и сказал: «Что я сделал дурного этим людям? Они долгое время жили припеваючи под сенью моего могущества и сколотили громадные богатства. Посоветовавшись вместе с родичами и эмирами, мы перешли реку, и они постоянно говорили: пойдем-де сюда да туда. В день битвы они нарушили свое слово, бежали и покинули меня пешего среди врагов, а сегодня, когда со мною стряслась беда, [они] от меня отворачиваются. Ежели я выздоровею от этого недуга, куда они смогут деться?». Жена Борака, Ноке-хатун, услышав эти слова, сказала Бораку: «Раз ты немощен, я сяду с дружиной на коня и, схватив Ахмеда, доставлю обратно».
   Бораку эти слова придали бодрости. Он призвал эмиров и после совещания приказал Наулдару, одному из эмиров-тысячников, чтобы он отправился в погоню за Ахмедом в передовом отряде, а сам, сев в носилки, потихоньку отправился следом с большим войском. Через два перегона он услышал, что Никпей сын Сарабана, сына Чагатая, ушел в Ходжент. [Борак] послал оттуда вслед за Никпеем Талику-огула сына Кадаки, сына Бури, сына Муатугэна, сына Чагатая с войском. Когда он [Борак] приблизился к Чачу, то отправил послом к Кайду своего брата Ясар-огула и сказал: «Я-де при походе на Хорасан и Ирак пошел [туда] с великой ратью по совету Кайду-аги и на берегу Чакчирана дал сражение Тубшину и мы победили. Кипчак по ничтожной причине разговора с Джалаиртаем, который у них случился за питьем вина, обиделся и прежде чем я их расспросил, он покинул ставку и палатку и отправился назад. Я послал вслед за ним для снискания расположения Му’мина, Ясара и Абачи, и сколько ни увещевали его и ни говорили, что вы, мол, пришли в силу указа Кайду-анды и негоже поворачивать назад, подойдя к врагу, он тех слов не послушал и не возвратился обратно. По этой причине войска наши упали духом. Когда мы пошли на Герат, Чапат тоже без причины повернул обратно и пошел вслед за ним. Я потому никого не посылал [за ним], что знал, что он не станет слушать увещаний и [дело] кончится сражением. По этой причине наше дело получило изъян.
   Я повел рать и отправился в Гератскую область, а с той стороны подоспел Абага-хан со множеством войск. Хотя рать моя и пала духом от ухода Кипчака и Чапата, [все же] по необходимости нужно было дать бой. Когда мы сошлись, Джалаиртай разбил их левое крыло и обратил в бегство. В бою в Маргаула попала стрела, он был убит и войско было совсем разбито. Я упал с лошади и вся рать проходила через меня. Эмирам и телохранителям, которых я узнавал, я кричал, что я-де Борак, государь ваш, дайте мне лошадь, но ни одна тварь в такой час на меня не обращала внимания, и они бежали мимо. В конце концов один из караунов, по имени Сали, меня признал, сошел с коня, посадил меня и попросил стрел. Я дал ему несколько стрел и с тысячью усилий выбрался из круга врагов. На другой день, пеший и раненый, я добрел до войска. Вокруг меня собралась толпа. Одного из них я послал к Ноке-хатун с радостной вестью о своем здоровье и невредимости, что мы-де идем с пешим войском усталые, не нужно вам бежать, оставайтесь на месте до нашего прихода, да чтобы каждый из родичей, кто придет до нашего прибытия, оставался на месте. Она [жена] и те, что были в обозе, обрадовались, там же остановились. [Ноке-хатун] выслала вперед с эв-огланами все, что у нее было из оружия, еды и одежды. Кроме Джалаиртая с эмирами, которые ушли вперед, ни одна душа не вышла мне навстречу, а из родичей, [все] кто туда прибывал, не останавливаясь, уже переправились через реку.
   Когда я добрел до Ноке-хатун и услышал о делах родичей и войска, я в гневе сказал, что когда-де доберусь до них, то каждому покажу, как увиливать. После того как я переправился через реку и дошел до обоза, родичи толпами стали приходить, [но] еще они и эмиры полностью не собрались, как меня разбил паралич. В таком [моем] состоянии Ахмед-огул, ослушавшись, направился в Бишбалык. Так как больше положиться было не на кого, я послал вслед за ним Наулдара, а сам, сев в носилки, потихоньку еду сзади, чтобы вернуть его обратно. В это время пришло известие, что Никпей-огул со своим обозом и войском отправился в Ходжент. Следом за ним я тоже послал Талику-огула с дружиной. Когда я прибыл в окрестности Чача, то отослал брата Ясара к названному брату с уведомлением об этих обстоятельствах, чтобы названный брат подал мне помощь войском и я бы тех людей, что меня ослушались, схватил, а дружины их повернул обратно».
   Когда Ясар прибыл к Кайду, он выполнил поручение. Кайду сказал: «В то время как Кипчак в обиде возвращался обратно, выяснилось, что когда [Борак] послал тебя, My’мина и Абачи за ним, чтобы вернуть его добровольно назад, он [Борак] вслед за вами отправил войско, чтобы, в случае ежели он не вернется, оно бы его схватило и доставило обратно. Так оно или нет?». Ясар ответил, что никакого войска не было. Так как Кайду о гонцах Борака и об обозе Кипчака установил доподлинно ту суть дела, что [Борак] посылал следом за ним Джалаиртая с войском, то сказал Ясару: «От ваших неправедных сердец, отвращаются родичи [и] дружины. И сегодня, когда он прислал тебя и просит у меня помощи, а я тебе задал вопрос, ты дал ложный ответ. Как же кто-либо вам поверит?». Ясар очень устыдился и призадумался.
   После этого Кайду сказал: «Борак-анда бахвалился своей смелостью, говорил, что я-де сразился с царевичем Тубшином и его разбил и по этой причине Кипчак в обиде ушел обратно, пусть его изловят и приведут, а я заберу Хорасанское владение, чтобы пошла молва, что Борак-де своей ратью храбро захватил Хорасан. Затем, что нутро у вас дурное и лживое, господь предвечный дал Абага-хану счастье и победу, дабы вас поразить и изгнать из Хорасана со стенанием и позором. Когда вы пришли в этот край, вы между родичами своими учинили смуту и усобицу до того, что он слег недужным в носилки, сказав, я-де иду воевать. Он не понимает [того], что он мог сделать, когда руки и ноги у него были здоровы и при нем было благоустроенное войско. Как же теперь Борак-анда без здоровья и войска, лежа немощным в носилках, захватит царство? А ты хочешь представить его лжесплетения правдивыми». И Кайду приказал, чтобы Ясара взяли под стражу.
   Призвав своих эмиров и везиров, он держал совет: «Несколько-де лет уже, как Борак высасывает соки из наших владений. В ту пору, когда он пришел на войну с нами, он [нас] разбил, а Кипчак хитростью и обманом дал нам мир. Были даны согласие и клятва, что в другой раз мы не будем противодействовать друг другу и не будем измышлять уловок и козней. Мы скушали золота на том, чтобы он правил своим владением, а мы своим. Мы послали гонцов, чтобы они доставили налоги с наших владений, и после того [еще] много раз посылали гонцов с требованием денег, но им не дали и их побили, а так как существовала клятва, то мы терпели до тех пор, пока он [Борак] не пошел в Хорасан и не попросил у меня помощи. С чистым сердцем я отправил Кипчака и Чапата с войском. Его он не уважил. Обидевшись на слова карачу Джалаиртая, [Кипчак] повернул назад и, бежав, пришел [ко мне]. Вслед за ним он послал войско, чтобы оно его изловило, но не удалось. Чапат тоже вернулся с обидой. Из страха пришел сюда его сын. Ныне он опять на носилках, повел войско и начал усобицу и смуту с родичами. Брата своего Ясара он коварно прислал сюда и просит помощи. Коли мы ему дадим помощь войском, владения наши погибнут под копытами коней, а ежели мы не пошлем помощи, то он опять от нас убежит и с той малой дружиной, что у него есть, подастся в Бишбалык и объединится с кааном. Снова он учинит усобицу и поднимется на нас. Благо я вижу в том, чтобы мы удерживали его брата Ясара здесь, а сам я с двумя туманами войска сяду [на коня] и пошлю известие, что иду-де на подмогу Бораку-анде. Ежели до нашего прихода они дали бой, то, во всяком случае, одна сторона разбита. Ежели разбита сторона Борака, то я буду держать сторону его врагов, пока не покончат с делом Борака и мы не подчиним их себе и не позволим [им] выйти за пределы этой страны. А ежели он их разбил, то по необходимости дружины их перешли к нему. Когда мы туда придем, мы повернем Борака обратно и найдем путь лучшим способом его уничтожить и посадить на его место другого, а дружины его мы подчиним себе, чтобы этот раздор и усобица улеглись». Эмиры и везиры сказали: «Это есть правильное решение». После этого Кайду сел [на коня] с двумя туманами и послал известие – мы-де выслали несколько тысяч войска на подмогу, – а поход свой он держал втайне.
   До прибытия Кайду к Бораку, Наулдар настиг Ахмед-огула. Сколько он ни посылал к нему гонцов, что ты-де царевич, а я карачу, и Борак меня отправил, чтобы тебя вернуть добром, а ежели не вернешься, я буду биться, лучше возвращайся, – Ахмед пребывал совсем пьяным. Сколько ни увещевали [его] инаки, что приспело, мол, много войска, нужно повернуть обратно, чтобы и он тоже отозвал войско, а когда протрезвишься, мы посоветуемся, – он не обратил внимания [на их слова] и не одобрил. Он нападал на Наулдара, а Наулдар отступал и говорил: «Он родовитый, как мне с ним драться». Так как Наулдар сам обращался в бегство, то Ахмед возвращался, а Наулдар снова с дружиной шел следом. Глянул Ахмед и увидел, что Наулдар опять подошел, и спьяна ему почудилось, что свои же нукеры его схватят и предадут в руки Наулдара. Выбрав нескольких коней, он с личной охраной отделился от дружины и бежал по бездорожью. Наулдар проведал [об этом], гнался за ним и пускал стрелы. Внезапно одна стрела попала Ахмеду в спину и вышла сквозь грудь. Он тотчас же отдал душу. Когда дружина увидела такое, она целиком покорилась и подчинилась, а Наулдар отправил к Бораку гонца с уведомлением об обстоятельстве.
   А с другой стороны, Талику-огул, который следовал за Никпей-огулом, послал ему известие: «Постой-де, пока мы подоспеем, пойдем вместе». Никпей-огул счел его слова за правду и остановился. Наутро Талику набежал на него и обстрелял извне его дружину. В Никпея попала стрела, и он погиб. Ставку его разграбили и войска его заставили повернуть обратно. Приспело известие, что Ахмед-огул убит рукою Наулдара. Так как Талику был родичем Ахмеда, то он бежал и направился в Бишбалык.
   До прибытия этих сведений к Бораку и до присоединения к нему дружин Никпея и Ахмеда, подошел Кайду и известил: «Я-де пришел со стольким-то войском, куда следует итти?». Борак послал ответ: «Кайду-анда, к чему было переносить такую дорогу. С делом Никпея и Ахмеда покончено, я возвращаюсь обратно, потому что больной. Пусть и Кайду-анда тоже повернет назад [с тем], чтобы после выздоровления [нам] встретиться друг с другом». Кайду, когда услышал эти слова, сказал своим эмирам: «Наступает смертный час Борака, а он еще не оставляет коварства, хочет хитро уйти, нас не повидав». В ту же ночь он поднял все войска, окружил лагерь Борака и спешился, чтобы поутру сойтись и обдумать, как теперь лучше поступить. Весть об этом дошла до Борака, и он из страха от такого положения тою же ночью умер.
   Рано поутру Кайду послал гонцов, чтобы они потребовали ... Из ставки Борака они услышали звуки плача и воплей и увидели, что телохранители распустили волосы. Они поняли, что Борака не стало, вернулись обратно и уведомили Кайду. [Еще] до их прибытия приехали Мубарекшах, Чопай и Капан, [которые узнали о происшествии с Бораком и о приходе Кайду]. Они представились, поднесли почетные дары и отведали яств. Они приехали и в точности привезли известие. Кайду заплакал в голос, заплакали вместе все сородичи, и Кайду послал нескольких из своих личных телохранителей к Ноке-хатун, передал соболезнование и сказал: «Мы-де здесь тоже сидим в печали». После этого Кайду приказал, чтобы его похоронили на высокой горе. На другой день пришли Мубарекшах, Чопай и Капан со всеми темниками и тысячниками, преклонили пред Кайду колени и молвили: «Отныне Кайду-ага наш господин, всему, что он прикажет, мы повинуемся и покоряемся. Борак при жизни притеснял нас и всех своих родичей и отобрал унаследованное и приобретенное добро. Ежели Кайду-ага нас будет опекать, то мы, пока живы, добровольно будем усердно служить ему. А ежели нет, то как знает, но только все мы останемся в полной растерянности, не зная, что делать». Кайду сказал: «Пусть тот, кто забрал ваше добро, вернет обратно то, что вы признаете. Раз вы меня желаете, то я тоже исполню то, что [относится] на счет сострадания и отдам вам ваше добро и владения». Потом, при выступлении, Мубарекшах забрал с собою все, что нашел в сокровищнице Борака из наличных денег и вещей. Две драгоценных жемчужины, что были в ушах Ноке-хатун, он извлек своими руками и взял [себе]. Весь его скот и все добро они поделили между собой, так что от них не осталось ни следа. Аминь.

   РАД. О возвращении Абага-хана с победой и славой с войны с Бораком, о прибытии послов от каана с почетными дарами и ханским ярлыком и вторичном восшествии его на престол [1.2, т.3, с.85-86].
   Когда Абага-хан разбил Борака и очистил Хорасанское владение от смуты и усобицы бораковцев, он так пошел назад в Ирак и Азербайджан, который был древней столицей, что в пути от такого [множества] войск и челяди ни одной твари не было нанесено ни на кончик волоса беспокойства, и в первый день месяца раби’-ал-аввал лета [6]69 [18.10.1270] он расположился в городе Мераге, а в четверг 20 числа того же месяца прибыл к [реке] Чагату, в ставки хатун. В ту же пору приехали послы от каана и привезли для Абага-хана ярлык, венец и дары, чтобы он стал вместо славного отца своего ханом Иранской земли и пошел по стезе своих отцов и дедов. В среду 10 дня месяца раби’-ал-ахыра лета 669 [26.11.1270] соответствующего ... месяцу года лошади, он в другой раз, согласно указу ярлыка каана, воссел на царский престол в местности Чагату. Как установлено, они выполнили обряды поздравления и ликования. В те же дни приехали гонцы от Менгу-Тимура с поздравлением с победой над Бораком [и] с разного рода подарками и подношениями соколами, сонкурами и шахинами. Абага-хан приказал, оказав им почет и уважение, отправить [обратно] и вместе с ними послал царские дары.
   23 числа сафара месяца лета 669 [11.10.1270] он устроил охоту в округе Чагату. Случайно благословенная рука его было повреждена рогом горного буйвола, лопнула жила и кровь не останавливалась. Курчан-ага, отец Тук-Тимура-эюдэчи, снял лук и, слегка натягивая, ударял тетивой по раненому месту, пока оно не распухло и кровь не унялась. Абага-хан его обласкал, Текечеку, который в те два-три дня носил на себе его оружие и оказал добрые услуги, он выразил благоволение, возвысил его и сделал знатным. Так как раненое место распухло и стало как кисет, он по этой причине испытывал тягость. Великие врачи, [которые] присутствовали, не имели смелости вскрыть [опухоль], и [Абага-хан] лишался сил терпеть. Между тем учитель мира Насир-ад-дин Туси, ;да благоухает его прах’, уверил эмиров, что ему от вскрытия не произойдет никакого вреда. Он приказал врачу-костоправу Абу-л-Иззу, чтобы он ее [опухоль] вскрыл и очистил, и тотчас же боль утихла. В течение недели [Абага-хан] избавился от этой хворости, и люди возликовали.


   У Л У С   Д Ж У Ч И

   РУКН ЭД-ДИН БЕЙБАРС [3.4]
   В 669 г.х. прибыло (в Египет) послание от Ису-Ногая, родственника царя Берке и главного предводителя войск его. Вот копия с него: «Отправлено это письмо Ису-Ногаем к Эльмелик-Эззахыру. Хвалю Аллаха всевышнего за то, что он включил меня в число правоверных и сделал меня (одним) из тех, которые следуют вере очевидной». За тем (следует): «это послание наше заключает в себе две цели: одна из них — привет и поздравление от нас тебе, другая та, что от Арбуги услышали мы, что для скрепления союза своего с отцом нашим, Беркеханом, он (султан) пожелал иметь сведения о сыновьях и родственниках его (Берке) и о том, кто из них принял ислам. Когда это было (нам) сообщено, то мы искренно полюбили Эльмелика-Эззахыра, который верен своему слову, и сказали: осведомление его о нас (происходит) только от усердия его к исламу и искренности стремления его к укреплению союзов. Мы написали это послание, при содействии Уртимура и Тукбуги, для оповещения (тебя), что мы вступили в ислам и уверовали в Аллаха, в то, что пришло от Аллаха, да в ниспосланного Аллахом. То, что мы сказали, заслуживает доверия; мы идем по пути отца нашего Беркехана, следуем за истиной и уклоняемся от лжи. Да не прекратится пересылка писем (между нами). Мы с тобою, как кончики пальцев на руке: действуем за одно с тем, кто с тобою в согласии, и противимся тому, кто тебе противится». Написан был (такой) ответ от него (султана): «послано это письмо к высокостепенному, достопочтенному, родовитому, воинствующему во славу господа своего, озаренному светом сердца своего, сокровищнице мусульман и помощи верующих, Ису-Ногаю, да наполнит Аллах сердце его верою, да возьмет его под свое покровительство по части его дел земных и загробных, да окажет ему то, что оказал «последователям», по части благодеяний. Мы извещаем его о прибытии от него послания, которое радует слух и сердце и сулит успех победы, и мы нашли, что оно ограничивается разъяснением искренности его исповедования и следования по стопам Беркехана в защите им религии и войны его против неверных. Это в наших глазах такое с его стороны дело, которое не должно быть ни оставляемо, ни забываемо. И вот мы прочли изречение Аллаха всевышнего: «этого-то мы и желали» (Коран XVIII, 63.); мы воздали Аллаху славу за то, что он умножил им число верующих и поставил его по эту сторону для того, чтобы он всецело предался борьбе с неверными. Известно, что пророк воевал со своими родичами-родственниками и не одобрял тех, кто желал, чтобы он находился при оставшихся (дома). Цель (послания) — напоминание об этом и поднесение поздравления тому, кто на стороне хранимой, чье зрение озарил Аллах, так что он направился на путь истины и подражал царю Беркехану — да благоволит к нему Аллах — в священной войне его, и кто продолжает войну, за ведение которой — нами на Западе, ими (вновь обращенными) на Востоке — Аллах назначил нам и им награду, пока не будет сокрушено могущество неверных и познает неверный для кого (уготована) будущая жизнь, да будут покинуты соратники многобожников, — у злодеев нет истинных помощников!» Конец (письма) содержал подстрекание против Татар и натравливание на них.

   РУКН ЭД-ДИН БЕЙБАРС. [3.4].
   В 669-м г.х. прибыло к султану (Бейбарсу) письмо Ногая из страны Берке, извещавшее о вступлении его в религию мусульманскую, содержавшее выражение привязанности и преданности и заключавшее изъявление согласия и единения. Султан оказал гонцу его почет, написал к нему (Ногаю) письмо, заключавшее обильную долю признательности и прекрасное благовоние похвалы. Он в нем придавал большое значение радостной вести о нем (т. е. о принятии им ислама) и возбуждал его к ведению священной войны против народа неверующего на Востоке, которую он замышлял.

   АН-НУВАЙРИ. О походе войск Менгутемира на земли Константинопольские. [3.5]
   В 668 г.х. (31.8.1269-19.8.1270) Менгутемир отправил войско к Стамбулу. В это время у Ласкариса находился посол султана Эльмелик-Эззахыра Рукнеддина Фариседдин Эльмасуди. Он вышел к войску Менгутемира и сказал: «вы знаете, что властитель Стамбула заключил, мир с владыкою Египта; я посол Эльмелик-Эззахыра, и между моим господином и между царем Менгугемиром (существует) переписка, дружба и единогласие. Стамбул (тоже что) Египет, а Египет (тоже что) Стамбул». Тогда они отступили от него (Константинополя), ограбив и разорив земли его. Когда Эльфарис-Эльмасуди прибыл к царю Менгутемиру послом от султана, то он упрекнул его за то, что он помешал войскам его взять Стамбул. Эльмасуди же сделал это от себя, по своему (собственному) усмотрению, а не по совету и не по приказанию султана Эльмелик-Эззахыра. Когда Эльмасуди возвратился к султану Эльмелик-Эззахыру, то он (султан) осудил его, ударил и заключил его в оковы. Находясь у Стамбула и возвращаясь (домой), войско Менгутемира прошло мимо крепости, в которой находился в заточении султан Иззеддин Кейкаус, владетель Рума. Оно высвободило его оттуда и привело к царю Менгутемиру, который принял его с почетом и обласкал его. Он (Кейкаус) оставался у него до самой смерти своей.

   АБУ БАКР. Падишахство Менгу-Тимура. [6.12]
   Абака-хан приказал, чтобы [территорию] от берега реки Куры и Далан Наура до степи Кардамун заняли царевичи Самагар, Менгю-Темур и Улджай-хатун. Это место стало их зимовьем.
   После этого произошло сражение с Бараком, Мургавалом и Джалайирта у ворот города Герата; в конце концов они потерпели поражение. Один из поэтов по этому поводу сказал:
В начале зу-л-хиджжа года ха, сип, ха
У ворот города Герата по воле Всевышнего
Произошло сражение войск семи иклимов
Войско царевичей Абака и Тубшина одержало победу над Бараком.
   [Они] двинулись следом и многих из них убили. И это была великая победа.

   ИБН ВАСИЛЬ [3.14]
В 668 г.х. прибыли (в Египет) послы Берке для соглашения (относительно совокупных действий) против войска Хулавуна.

   ИБН АЛЬ-ФУРАТ. О событиях 669 года. [3.16]
   В начале этого года (8-9.1270) к высочайшему султанскому Эззахыреву двору Рукнеддина Бейбарса Эссалихи прибыло письмо от Ису Ногая, родственника царя Берке и пр.

Продолжение: 1271. Провозглашение Хубилаем империи Юань. http://www.proza.ru/2016/09/14/32
Введение и источники http://www.proza.ru/2015/08/05/1755