Несколько слов о Константине Алексеевиче Коровине

...И ещё одного дорогого имени хотелось бы мне коснуться, размышляя о благодарной памяти - и её трагической нехватке в потомках. Это - светлое имя великого русского художника Константина Алексеевича Коровина, 155 лет со дня рождения которого мы отметили в декабре 2016 года (и 160 лет со дня рождения которого мы, дай Бог, отметим в декабре 2021 года). Однако уже в преддверии собственного юбилея Константин Алексеевич как бы из своего бессмертия преподнёс себе - и всем нам - чудесный подарок: музей, которым наконец-то стал его скромный дачный домик в деревушке Охотино Ярославской области! Надо сказать, что этот музей - первый на малой Родине Коровина и уже второй его музей на большой Родине Константина Алексеевича - в России; самый первый музей своими трудами и любовью создала на даче художника в Гурзуфе Марина Николаевна Забродская. Конечно же, за всеми этими добрыми чудесами обязательно должны стоять - и стоят добрые люди, настоящие подвижники и энтузиасты.

Говоря о таких людях, нельзя не отметить ещё и московскую художницу Елену Пешкову, совсем юную барышню, искренне влюбленную в духовное наследие и саму личность Константина Алексеевича Коровина. Именно любовь помогла Елене сдвинуть горы нашего всеобщего, копившегося десятилетиями, равнодушия - и, пройдя через многочисленные чиновничьи препоны, добиться официального признания и открытия дома-музея Константина Коровина, которое состоялось в 2015 году - в день памяти художника, 11 сентября.

Маленький домик Константина Алексеевича едва смог вместить всех желающих поклониться ему в этот пасмурный денёк ранней русской осени, который вдруг просиял внезапным, словно улыбка сквозь слёзы, солнышком. Наверное, душа хозяина, наконец-то вернувшаяся из своего вынужденного изгнания в возлюбленное Отечество, улыбнулась нам - кротко и благодарно… «Задумывается душа, созерцая тайную красоту дивной Родины нашей…» - своеобразным рефреном звучит в воспоминаниях Константина Алексеевича эта щемящая фраза. Её внутренняя музыка всегда отзывается во мне Тютчевым, когда-то со свойственной ему чеканной ясностью сказавшим о русской осени, а кажется, что - обо всей России, которую мы так легко потеряли когда-то - и так трудно обретаем вновь:

«...ущерб, изнеможенье - и на всём
Та кроткая улыбка увяданья,
 Что в существе разумном мы зовём
Божественной стыдливостью страданья».

Однако всем, собравшимся у дверей дома Коровина в этот памятный светлый день, не грустилось, а наоборот, всё отчетливее и радостнее верилось, что вместе с душою Константина Алексеевича возвращается - сквозь ущерб и увяданье - потерянная нами когда-то Отчизна…

На самом деле, они-то никогда не теряли Родину, наши т.н. эмигранты первой волны, ни один из которых не чувствовал себя эмигрантом, т.е. переселенцем, но - беженцем, не выбравшим себе в судьбу это отнюдь не добровольное изгнание из родимых краёв, а вынужденным покинуть возлюбленное Отечество своё… И всё-таки, даже покинув, они не покинули его - они унесли Россию не на «подошвах башмаков», но - в душах своих. Унесли и сохранили - до лучших дней: до возвращения домой сквозь все разлуки и смерть. Вот почему - не к ним, а к нам в этот памятный день возвращалась Родина во всей бесконечности своих духовных измерений; это мы приходили в себя, возвращаясь, словно из пустыни, из долгих лет беспамятства, безверия и безлюбия - к Константину Алексеевичу, Домой.

Конечно, так, как эти люди со всей жертвенной широтой и безоглядной щедростью своего таланта любили Россию, мы вряд ли будем когда-нибудь её любить - но даже если мы воспримем самую малую толику их вечной любви, если хотя бы мимолётный, крохотный блик заветного света с полотен Коровина, страниц Бунина, партитур Рахманинова - осветит сумерки наших внутренних закоулков; если защемит хоть на миг наше ко всему притерпевшееся и со всем смирившееся теплохладное сердце, значит - и сегодня не всё ещё потеряно для нас и нашей нынешней цивилизации…

Обо всём этом я попытался сказать в доме у Константина Алексеевича, и мне кажется, хозяин довольно благожелательно выслушал эту речь со своей всегдашней, чуть лукавой и бесконечно доброй улыбкой, которой улыбался нам весь этот день со знаменитого фотопортрета последних лет земной жизни художника - портрета, сделанного в изгнании, нищете и нестроениях его личного, как внешнего, «светского», так и внутреннего, духовного быта и бытия - и при всём при том портрета, наполненного удивительным, весёлым светом не просто надежды, но какой-то почти уверенности в том, что «всё обязательно должно закончиться хорошо»; вот почему он каждый раз согревает нас и придаёт сил в непростые моменты жизни - стоит только взглянуть на эту улыбку…

Всё-таки они были поистине чудесны - эти люди с необыкновенно прозорливой душой, потайное зрение которой их гений отточил до такой тонкости и остроты, что они и впрямь могли видеть сквозь века; иначе как объяснить тот удивительный факт, что, казалось бы, преисполненные радостью картины Константина Алексеевича Коровина, созданные им в счастливую пору, когда художник ещё жил и творил в России - скрывают в самых весёлых своих красках некую глубинную, но от этого не глуше, а только ещё яснее ощущаемую печаль? Как будто гений на самом пике его земного счастья и славы уже знал, что вынужден будет покинуть любимую Родину, а потому творил так пронзительно и обильно, словно стоял на краю пропасти, пытаясь успеть надышаться этим чудесным русским воздухом, напитаться родным светом - и крикнуть во всю мочь своего ещё живого и сильного творческого голоса: «благодарю за всё, что было…» И наоборот: в самые тяжёлые годы эмиграции, когда Коровин почти лишился зрения и уже не мог создавать новые картины, так что начал работать над книгой воспоминаний, как будто компенсируя в слове разлуку с любимыми красками, - так вот, в эти самые чёрные, поистине окаянные дни выходящая из-под пера художника мемуарная проза вся полна подспудной радости и живого света даже не воспоминания, но чего-то неизмеримо большего, чем воспоминание… Чего? Наверное, предугаданного счастья присутствия - снова и навсегда - на Родине; словно он уже тогда знал, что обязательно - вопреки всему - вернётся домой: вернётся, смертию смерть поправ…

Чудо расцветало за чудом, словно осенние, особенно яркие цветы в садике у Коровина. В самом деле - ну чем, если не чудом, можно объяснить, например, тот факт, что скромная дача художника, откуда он в двадцатые годы прошлого столетия вынужден был почти бежать, преследуемый отрядами вооруженных мародёров, - пережила все беды и нестроения двадцатого века и дождалась-таки возвращения, по крайней мере, имени и души Константина Алексеевича на Родину - в начале века двадцать первого?! Не иначе, как безграничная любовь этого удивительного человека в соединении с его столь же безграничной тоской по России все эти горькие годы хранили его обожаемый дом за тысячу верст - и за сто лет до посмертного возвращения хозяина в родные пенаты, почти забывшие о нём в разлуке…

Мы ведь даже имени Константина Коровина - не то, чтобы не знали, но, избалованные обилием русских талантов, произносили как-то снисходительно. Прав Александр Сергеевич Пушкин: мы, в самом деле, настолько «ленивы и нелюбопытны», что это граничит уже с преступлением, ведь наши взаимные невнимание и неуважение друг к другу, к нашей общей истории и культуре, приводят, в конце концов, ко всероссийским и всемирным катастрофам пострашнее революций…

Но вернусь к дорогому имени Константина Алексеевича, будто на наших глазах выплывшему из тьмы - еще и ещё раз напоминая о том, зачем мы приходим на эту землю и какая незаслуженная честь и трудное, но зато и высочайшее на свете счастье выпало нам: родиться в такой удивительной духовной державе, бывшей - и, несмотря ни на что, остающейся, без преувеличения, настоящим оплотом всей мировой культуры, - как Россия… И не вина «одной шестой», как с некоторых пор принято называть у некоторых из нас Отчизну, а наша - и только наша вина в том, что так редко мы вспоминаем имена даже самых славных её детей - и так неохотно и небрежно благодарим их, так мало гордимся ими… Вскормленное в потомках непосредственно «по месту жительства» беспамятство оборачивается не только заросшими могилами и взорванными храмами, но и тут и там исчезающими - последними следами великих соотечественников, душам которых часто уже некуда возвращаться, поскольку все гнёзда их на Родине разорены до основанья - а затем… но никакого «затем» часто уже и не следует; связующая души и времена нить рвётся окончательно и бесповоротно, и в истории и судьбе нашей возникают смертоносные лакуны, которых грядущим поколениям россиян уже нечем будет заполнить, кроме собственной и окружающей пустоты…

Слава Богу, в случае с Константином Алексеевичем Коровиным всё происходит иначе, и мы обладаем теперь бесценной возможностью не только видеть его картины и читать его воспоминания о любимой России, но и внутри этой самой России приходить к нему - и кланяться светлому «гению места», «доброму домовому», сохранившему скромную дачу Константина Алексеевича - и для него, и для нас… Кстати, именно так было и при земной жизни Коровина, когда и дня не проходило, чтоб его «двор уединенный» не оглашал приветственным колокольцем какой-нибудь очередной приезжий из бесчисленных друзей Константина Алексеевича: художников, архитекторов, поэтов, певцов, а главное - охотников и рыболовов, которых так любил, и к славному племени которых по праву принадлежал - сам наш герой! Некоторые его задушевные приятели, и, прежде всех, лучший друг - Феденька Шаляпин, как любовно называл его сам Коровин (и это теплое уменьшительно-ласкательное имя говорит не столько о самом Шаляпине, сколько, опять же, о Коровине, о ещё одной гениальной его черте: той самой Достоевской «всемирной отзывчивости», т.е., прежде всего, способности любить и дружить так безгранично и преданно, как способны дружить и любить только настоящие русские люди), пораженные редким сочетанием красоты и радушной атмосферы этих мест, изъявляли желание поселиться здесь рядом с Константином Алексеевичем. Пользуясь положением лучшего друга, Шаляпин решил построить себе дачу в непосредственной близости от дачи Коровина, и просил Константина Алексеевича лично поучаствовать в осуществлении этого проекта. Разумеется, совершенно безвозмездно Константин Алексеевич выполнил для Феденьки все необходимые эскизы и чертежи… В результате чудо-терем Шаляпина в соседней деревушке Ратухино стал настоящей местной достопримечательностью - но, пережив революции и войны, не пережил хрущовской оттепели (во взрывоопасном сочетании с оголтелым волюнтаризмом), во время которой началась его фактическая казнь, закончившаяся - и это тоже глубоко неслучайная дата - в 1985 году, когда Шаляпинский терем был окончательно разобран и растащен буквально по бревнышку… А дача Коровина в Охотине стоит!

Дай Бог, чтоб так оно и было впредь! Пока есть с нами такие имена - мы всё же не обречены на окончательное духовное оскудение. Пока будет стоять на песчаном пригорке в Охотино домик Константина Алексеевича, и любого приходящего к этому дому будет встречать у дверей своей доброй и чуть лукавой улыбкой портрет его хозяина - есть надежда, что устоит что-то самое главное в наших душах; и восстановим мы расположенную по соседству дачу Шаляпина, а за ней, быть может, и расположенную по соседству - всю остальную Россию…

5 декабря каждого года мы отмечаем день рождения Константина Алексеевича Коровина, который теперь - навсегда с нами, который - вернулся к нам, чтобы вернуть нас к самим себе. Он с нами - поэтому он обязательно услышит в этот день наши стихи и песни, так или иначе посвящённые Константину Алексеевичу, тем более, что многим из этих песен - не один век, так что звучали они и во времена Коровина - кстати, и в исполнении самого Константина Алексеевича. Пусть это будет, например, один из тех романсов, что они с любимым другом Федей Шаляпиным когда-то напевали вместе, сидя на веранде Коровинской дачи за рюмкой чая и глядя на родные окрестности сквозь невольно набегавшие (наверное, от сильного ветра) слёзы… Между прочим, у Константина Алексеевича был великолепный баритон, так что Фёдор Иванович то и дело полушутя говаривал другу: «как хорошо, Костя, что ты не стал певцом - весь хлеб у меня отбил бы!»

А ещё в этот день будут звучать стихи, прямо или косвенно посвящённые нашему любимому Константину Алексеевичу - например, вот такие:


ДОН КИХОТ
Константину Коровину посвящается

С навеки пОднятым забралом
Стоял на кромке бытия…
По-русски крепко обнимала
Весь мир - отзывчивость твоя.

Так панцирь Севера булыжный
Не просиял ничьим глазам;
Так жареный туман Парижа
Не смаковал и сам Сезанн -

Но никакой Париж и Ницца,
И даже Севера огонь
Не смогут никогда сравниться
С Россией, севшей на ладонь;

С Россией, замершей над Нерлью
Уснувшим мостиком кривым…
С Россией, прозвеневшей нервом,
Как колоколом вечевым,

Сквозь ночь насильственной разлуки,
Чьи злые путы - не порвать…
С Россией, о которой внуки
Твои - уже не будут знать.

...И чем вокруг тебя страшнее
Сгущались стены немоты,
Тем звонче пел о Дульсинее -
О Родине любимой - ты.
И вот теперь, в иной России -
Странней, чем Север и Париж, -
Со всеми нами, что есть силы,
Ты, как с родными, говоришь;

И потихоньку вспоминая,
Где - Русь,
И что - она;
И чья, -
В тебя сердца мы погружаем,
Как в воды чистого ручья.

Ночь современности разрушив,
Как дальний свет родных огней -
Ты обжигаешь наши души
Бесстрашной нежностью своей.

Творя картину иль набросок -
Всегда висишь на волоске:
Сквозит святая сердца робость
В твоём уверенном мазке.

Так трепетно твой тёплый Гений
Коснулся тайны Красоты…
Так в каждом из своих творений
Пел о России вечной ты.

Твоею кистью зачерпнула
Она палитры горней свет;
В твоих цветах перешагнула
Она забвение и смерть.

Восстав из нищего изгнанья,
Покинув дальние края -
К нам в золотом воспоминанье
Вернётся Родина твоя…

Ты - Рыцарь Радостного Облика,
Ты - наш российский Дон Кихот!
С улыбкой доброго работника
Глядишь ты на родной народ

И словно говоришь:
- Живите!
  Жить надо, верить, не тужить!

...И светится твой рваный свитер,
Который некому зашить.


Или такие стихи:

КОНСТАНТИНУ АЛЕКСЕЕВИЧУ КОРОВИНУ

                «..я… ехал в воображении по морю к мысу Доброй Надежды»
                К. Коровин (из книги воспоминаний: «То было давно…там…в России…»)

Ты сам был - мыс доброй Надежды…
Причаливаем, как прежде,
К тебе мы - полны печали,
Унынья полны и злобы -
И, долго не мучиться чтобы,
Вдруг чувствуем: за плечами
Опять оживает парус
Под вздохами свежего ветра,
Что шепчет нам, не прощаясь,
Всё явственней шепчет:

- Верьте:
  Растают ложь и потери -
  Сквозь все чужие широты
  Вы снова домой приплывёте,
  Где вас повстречают у двери
  Забытые вами ноты,
  Забытые кисти и краски -
  Забытые с детства сказки,
  Что станут единственной правдой
  За той последней преградой,
  Где с мира оковы ада
  Спадут, словно смерти одежды
  Спадают с ноябрьского сада…

С тобой мыс доброй Надежды
Мы вновь обретём, как Отчизну -
Быть может, прощаясь с жизнью
Земной - но отсчёт начиная
Мгновений в ином измеренье,
Что боли не причиняет
Душе - беспечным пареньем
Над мачтами наших флотилий,
Чей груз твои солнце и небо
Раз и навсегда растопили -
И трюмы нам освободили,
Как будто полны они были
Не страхом, не смертью - а снегом…
И с нежностью незнакомой,
Нас не посещавшей прежде,
Шепнём тебе:

- Вот мы и дома.
  Ну, здравствуй, мыс Доброй Надежды!


На фото: дом-музей Константина Алексеевича Коровина в Охотино (фотография взята из интернета; спасибо автору!)