Кому нужно велосипедное колесо?

В детстве я мечтал стать библиотекарем, так велика моя страсть упорядочивать всё на свете. Как сторожевого пса можно отвлечь куском мяса и пробраться в дом, так и меня может обокрасть любой проходимец, рассыпав передо мной горстку разнородных предметов; я присяду на корточки и начну упорядочивать их по цвету, размеру и назначению, пока он будет обшаривать мои карманы. Нетрудно догадаться, что дома у меня идеальный порядок. Каждый предмет на своем месте служит своей цели. Это даже не дом, это — идеально продуманный отлаженный механизм для жизни. К несчастью, человеческая природа переменчива и прихотлива. Порядок же требует дисциплины. Чтобы сохранять порядок, я должен досконально знать свои привычки, желания и потребности. Мне приходится жертвовать толикой своего удобства, я не могу почитывать книжечку в туалете, зато в гостиной около книжного шкафа стоит мягкое кресло, торшер и столик для чашечки кофе; я не могу жрать перед телевизором, но в кухне стоит красивый обеденный стол. Ordnung uber alles, говорят немцы. Порядок превыше всего.

Впрочем, я не до конца честен с вами. В моей квартире есть один уголок. Он долго не давал мне покоя. Большинству людей он показался бы обычной кладовой: без разбору навалены различные хозяйственные принадлежности, от батареек до бензопилы, под потолком тусклая лампочка, в углу паук свил домик и обзавелся семейством. Обычная кладовка, скажет какой-нибудь неряха да и швырнет туда еще что-нибудь, для полного беспорядка. Но мне этот уголок не давал покоя, и долго я боялся подступиться к нему. Невозможно положить ножницы к стеклянным банкам, а бечевку к молотку, в этом нет системы, нет логики и порядка. Кладовая же была забита до отказа, и палец не просунуть. Работа предстояла громадная.

Я приступил воскресным утром и трудился до заката. Повесил три новые полки, разгородил две старые, просверлил сквозные отверстия для швабры, прибил девять крючков, надписал все коробки, банки. Теперь кладовая была в образцовом порядке. Оставался последний вопрос: что делать с велосипедным колесом? Это старое гнутое колесо с лопнувшим ободом, но выбросить его я не могу. История этого колеса довольно любопытна.

Семь лет назад отец подарил на день рождения велосипед. Я выходил из дому ранним июньским утром, с наслаждением вдыхал первый глоток свежего воздуха, толкался ножкой и катился вдоль дома, позволяя спящим за окнами насладиться приятным мягким стрекотом. Потом я разгонялся, крутил педали что есть мочи, и достигнув спуска, отпускал педали и слушал, слушал это сладкое жужжание, подставлял лицо ветру, легко объезжал лужи и ямы, и был бесконечно счастлив. У велосипеда было всего три скорости: первая была для разгона и подъема в гору, средняя — для регулярной езды, а на третьей я обгонял ветер. Руль был высоким, солнце блестело на черной раме; словно персидский царь, я возвышался над всеми этими сгорбленными пыхтящими дурачками на горных велосипедах, и обгонял их мановением педали. Это был чудо, а не велосипед.

Однажды вечером, когда я ехал по первой московской велодорожке, меня сбил таксист, выезжавший со двора. Велосипед валялся неподалеку. Переднее колесо его было страшно искорежено. Пока я смотрел на него, мне хотелось лишь одного: наказать свое самодовольство и гордыню. Мы долго ругались, вызвали даже ГАИ. Таксист дал мне пять тысяч. Все утешали меня, говорили, что главное — я остался жив, но им и невдомек было, что в тот вечер что-то внутри меня омертвело. Таксист осквернил безупречно работавший механизм, поцарапал сверкающую черную сталь, погнул переднее крыло, и изувечил и покалечил колесо. История велосипеда теперь запятнана. Конечно, всё умирает, всё портится и ломается. Но этот велосипед должен был умереть естественной смертью.

Я снял негодное колесо и убрал велосипед на балкон. Само колесо осталось в прихожей. Отец иногда напоминал мне, что надо бы починить колесо, ведь восьмерки легко исправляют, но мне было не до того. Да, я нашел лучшую мастерскую, я узнал расценки, записал адрес и расписание работы, но никак не ехал. Мне стало всё равно. Мы жили на первом этаже, и летом балкон всегда был открыт. Мы уехали на месяц на дачу, а когда вернулись, велосипеда не было. Его украли.

А через два года от инсульта умер отец. Тогда-то я и решил отнести колесо в мастерскую. За стойкой стоял рыжий бородатый мужчина. Он уперся руками в стойку и зверски смотрел на меня через свои роговые очки громадными глазами. Я поздоровался, положил перед ним колесо и сказал:
— Вы можете выправить восьмерку?
Он закричал мне в лицо:
— Семен!
Из подсобки выскочил вертлявый лысеющий малый.
— А? — отрывисто спросил он, и увидев мое колесо, воскликнул: — О-о! Ой-ёй-ёй-ёй…
Шаркая, коротенькими шажками он подбежал к колесу и склонился над ним, причитая.
— Семен, они просят выправить восьмерку, — лоснящиеся, пухлые губы рыжего задергались от смеха.
— Как? — Семен испуганно поднял голову. — Да где ж вы тут нашли восьмерку, уважаемый?Тут девятка, десятка, тысяча, миллион… — жалостливо объяснил он.
— Обожди, Семен. Объясняю, — рыжий выставил вперед ладонь. — Восьмерка — это когда во время езды колесо слегка петляет, — он сделал ладонью волнообразные движения. — А это… — он раскорячил пальцы, — труп. Купите новое.
— Велосипед украли, — ответил я.
— А-а, — Он вернул ладонь на стойку. — Ну, тогда у меня больше нет вопросов.
— Зачем ты так, Василий? — сказал Семен укоризненно. — Сейчас мы молоточком пристукнем, выправим обод…
Он схватил здоровенный молоток, прижал рукой колесо и замахнулся.
— Нет!
Семен изумленно замер.
— Они говорят «нет», Семен. Верни им труп колеса.
Семен фыркнул и швырнул колесо на стойку. Я сказал:
— Поймите, друзья, мне очень дорого это колесо. Оно и так искалечено, а вы еще и молотком… Может, как-нибудь по-другому?
Вертлявый начал торопливо говорить, но рыжий перебил его.
— Семен, им необходимо научиться уважению. Они не уважают нас, не уважают велосипед, не уважают память отца. Прибереги силы для других дел, Семен.
— Ах вы… свинья! — крикнул я, схватил колесо и выбежал.

На другой день я, наконец, придумал, что же делать с колесом. Я решил зайти к своей школьной подруге. Когда-то давно, когда нам было по 15 лет, мы были, что называется, не разлей вода. Каждый мечтает иметь такого друга, который живет в соседнем доме; устав от себя, можно выйти через скрипящую дверь в ночь и пойти, засунув руки в карманы, к этому соседнему темному дому с десятком желтых глаз, зайти в подъезд, позвонить в дверь, по-свойски кивнуть, пройти в комнату и растянуться на продавленном диване. А потом пойти гулять по ночному пригороду, взять бутылочку вина в ларьке, сесть на лавочку, положить ей голову на колени, слушать музыку в одних на двоих наушниках, глядеть на иссиня-черное небо, чувствуя мягкость ее ног, вдыхать ночной воздух и потихоньку пьянеть. К ней-то я решил заскочить — по-старому, без звонка. И пока я подымался по тем же истертым загаженным ступеням в том же обшарпанном подъезде, воспоминания нахлынули на меня — но теперь я был другим. Когда она открыла, я загадочно стоял перед ней — возмужавший, похорошевший, поумневший, опытный, но всё с тем же бесом в глазах, — и помахивал велосипедным колесом в руке. Она закричала от радости и расцеловала меня в обе щеки, и пока в темной прихожей она свистела разные глупости и сыпала вопросами, я только покровительственно улыбался.
— Я принес тебе велосипедное колесо, — сказал я.
— Спасибо, его-то мне и не хватало.
Мы долго и мило беседовали в гостиной (сидели, разумеется, на разных диванах). Скоро я собрался уходить и сказал, что и вправду дарю ей это колесо.
— Нет уж, дружок. Скоро начнется ремонт, мне предстоит вынести две тонны бабкиного барахла. Зачем мне сломанное колесо, на которое у меня рука не подымется? Нет уж. В следующий раз приноси что-нибудь, что можно выпить.
На прощание я вежливо улыбался и отшучивался, но внутри у меня всё омертвело. В моей подруге детства не осталось и следа былой тяги к приключениям.
 
Конечно, мне приходила в голову очевидная мысль оставить колесо на могиле отца. Но я сразу же с ней расстался. Во-первых, могильщики подумают, что это мусор, и выбросят колесо. Во-вторых,  что же это за насмешка над покойным? Смотри, отец, ты подарил мне дорогущий велосипед, такой, о котором сам мечтал всё детство. Я же, избалованный золотой мальчик, напился пьяным, врезался в такси да и выбросил велосипед на балкон, словно ненужную рухлядь, и за два года так и не навестил твою могилу — вот как я отнесся к тебе и твоему подарку. А теперь возвращаю тебе колесо — мне просто некуда деть его, возьми назад; твоя могила — свалка; получается, что и тебя самого я выкинул сюда за ненадобностью?

И вот прошло два года. Я остался один. У меня нет друзей, нет подруги. Чтобы навести порядок в душе, я маниакально изо дня в день драю свою квартиру. В доме всё по своим местам, каждая безделушка имеет свой угол, свое предназначение. Я вымыл полы, окна, стены, пропылесосил потолки; посуда суха и скрипит чистотой; я протер от пыли даже книжные корешки. Я вымылся сам, тер себя мочалкой до красноты, пока не избавился от последнего катышка омертвевшей кожи; я выбрился начисто, надушился; выгладил одежду, слушая мягкое пыхтение утюга. Я навел даже порядок в компьютере, рассортировал все файлы по папкам, внутри папок — по датам. Я оделся, сел на диван, расправил складки на штанах, аккуратно прислонился к спинке дивана, прислонился плотно, каждым сантиметром спины. И замер.

Я боюсь пошевелиться и разрушить порядок. Ведь стоит мне осторожно встать с дивана и на цыпочках сделать первый шаг, как что-то тихонько звякает, в идеальном порядке появляется микроскопическая трещина, и с каждым моим действием — выкуренной сигаретой, выпитым стаканом воды, — трещина все ширится, расползается, как молния по небу, и я судорожно закрываю руками новые ветки, а стекло со звоном трескается в других местах, мне уже не хватает рук, я ложусь всем телом, и оно лопается подо мной, и я шлепаюсь на пол и снова вынужден подметать осколки и наводить новый, новый порядок.

И я неподвижно сижу, прислонившись всей спиной к дивану, а передо мной у стены стоит велосипедное колесо. Друзья, кому нужно старое, гнутое велосипедное колесо? Я не могу встать с дивана. Дверь открыта, вы можете прийти и тихонько забрать его. Но, чур, пусть заберет тот, кому оно действительно нужно, кто не выкинет его на помойку, не будет ломать молотком, не швырнет в сарай «на всякий случай», не сдерет с него камеру, не переломает спиц и обода. Друзья, кому нужно велосипедное колесо?