Задержание

Во времена разгула политики «Перестройки» и развала «мировой системы социализма» служил гражданин Литовченко в военной комендатуре одного из крупнейших гарнизонов Группы советских войск в Германии. Служил и наблюдал изнутри морально-психологическое гниение когда-то самой мощной в мире военной группировки, а также паралич и самоликвидацию Германской Демократической Республики на фоне политической импотенции прежнего перепуганного партийно-государственного руководства, чья воля была парализована, и лихой удали новых либеральных лидеров, повылезавших из подполья, политического заключения, а также церковной среды, рвавшихся и, наконец, дорвавшихся до власти при поддержке, как населения ГДР, так и западных кураторов проекта.

Военные комендатуры были сформированы сразу после разгрома гитлеровской Германии в советской зоне оккупации для налаживания там послевоенной жизни, взаимодействия с создаваемыми под советским контролем органами местной власти, а также партийного и государственного аппарата. На первых порах комендатурам приходилось решать хозяйственно-организационные проблемы, вопросы снабжения населения продовольствием и т.п. Позднее, уже после изъятия из названия «Группа советских оккупационных войск в Германии» прилагательного «оккупационных», когда ГДР стала, как казалось тогда многим, окрепшим и вполне суверенным государством, военные комендатуры ГСВГ на подведомственных территориях стали выполнять функцию посреднического звена между группировкой войск, с одной стороны, и партийным, государственным и военным аппаратом ГДР, с другой, и в редких случаях взаимодействовали с военными миссиями связи западных союзников. Позднее сюда добавили связь с общественными, в том числе религиозными, организациями. В повседневности же комендатуры занимались, в основном, урегулированием многочисленных конфликтов и споров, как с местными властями, так и с населением, испытывавшим в известной мере неудобства, а порою и человеческие трагедии от присутствия иностранных войск у себя под боком, улаживали материальный ущерб организациям и частным лицам, взаимодействовали с полицией, будь то ДТП с участием военной техники, уголовные и административные преступления советских военнослужащих в отношении местного населения и наоборот, розыск дезертиров и тому подобные неприятности.

Кроме этого комендатуры участвовали в организации досуга военнослужащих и гражданских лиц Группы, если это предполагало взаимодействие с местными охотоведческими и рыбоводческими хозяйствами в плане легальной охоты и рыбалки. Но многие наши люди, как известно, не уважают свои законы и писаные правила, а уже тем более не намерены были соблюдать правила и обычаи в стране дислокации советских войск. Помимо прочего сотрудникам комендатур часто приходилось заниматься и разбором случаев незаконной охоты и рыбалки, порою недопустимыми средствами: скинул, скажем, какой-нибудь прапорщик Твердолобов лёгким элегантным движением руки ремень Калашникова с плеча, полоснул очередью по кабанам, пересекавшим кукурузное поле, и собирай трофеи – красота!

Несмотря на то, что ещё в середине 80-х годов ГДР представляла собою полицейское государство, в котором даже оппозиционно настроенная муха не могла пролететь незамеченной, тем не менее, приходилось, порю, сталкиваться с гротескной наивностью некоторых должностных лиц.

Как-то в один прекрасный день дежурный по комендатуре позвонил Литовченко по внутренней телефонной связи и доложил: «Тут дед какой-то в форме пришёл, долдонит «командант», «командант», по-русски не говорит, не понимаю, чего хочет». Должностных лиц, уполномоченных принимать решения и давать распоряжения, на месте не оказалось. В тот момент комендант, подполковник, куда-то запропастился со своим помощником-капитаном, хотя одному из них надлежало находиться на месте в отсутствие второго. Однако нужно было выяснить, в чём дело и Литовченко ответил в трубку: «Пропустите, пусть поднимается ко мне».

В кабинет зашёл высокий, огромный как шкаф работы древнего мастера бравый дедуля лет эдак за семьдесят пять в зелёной форме егеря государственного лесхоза. Литовченко по долгу службы привык к общению с официальными представителями ГДР, многих уже давно знал лично, но этого видел впервые. Предложил посетителю присесть на старый, видавший виды (и не только виды) потёртый скрипучий кожаный диван напротив своего рабочего стола. Поинтересовался, что заставило гостя обратиться в комендатуру.

– Видите ли, сегодня утром на своём участке я задержал трёх браконьеров, – начал бдительный егерь своё повествование – они были в гражданском, поэтому я издалека не сразу понял, что это советские граждане, но при задержании всё выяснилось.

– Почему вы решили, что они занимались незаконной охотой?

– Так у них же были охотничьи ружья с собой, а разрешения на охоту они не смогли предъявить.

– А как вы распознали, что они – советские граждане? – поинтересовался Литовченко.

– Ну, как же? Они говорили между собой по-русски, все имели короткие военные причёски, да и не скрывали свою принадлежность к советской группе войск.

– Они вам сами в этом признались? – уточнил Литовченко.

– Да, да, они сказали, что военные.

– Они что, удостоверили свои личности? – продолжал сомневаться умудрённый опытом работы в комендатуре хозяин кабинета?

– Нет, они ответили, что никаких документов у них с собою нет, но я записал их персоналии.

– Записали персоналии в отсутствие документов? – Литовченко поднял брови домиком.

– Да, конечно, они же не скрывали своих имен и представились.

– Неужели?! И вы можете эти имена назвать?

– Разумеется, я их записал, сейчас, секундочку.

Егерь полез в нагрудный карман своего форменного кителя, достал потрёпанную записную книжку и, напрягая артикуляционный аппарат произношением неудобных ему иноязычных фамилий, изрек:

– Так, вот они: ИфАноф, ПЕтроф унд ЗидОроф.

Литовченко откинулся на спинку стула, глубоко вздохнул, с сожалением посмотрев на собеседника. Чтобы из-за уважения к сединам этого заслуженного человека не ставить его в глупое положение, представитель комендатуры молвил:

– Благодарю вас за столь важные сведения – демонстративно записал названные «фамилии» в рабочий журнал – я непременно доложу коменданту о вашем визите и передам ему эту информацию для принятия мер. Можете не сомневаться.

Старый егерь удовлетворённо кивнул, хлопнув ладонями по широко расставленным коленям. На его лице отразилось чувство выполненного долга. Он энергично поднялся – диван при этом облегчённо вздохнул, сердито скрипнув пружинами, – попрощался и энергично направился к выходу.

Литовченко тоже встал, прощаясь, и, провожая гостя взглядом, посмотрел ему вслед с чувством известной неловкости: жаль было ему этого честного добросовестного, но, несмотря на свои годы, такого по-детски наивного служаку.

В тот момент ему вспомнилась одна конфликтная ситуация, когда возмущённый глава местной районной администрации, потрясая бумагами в воздухе, то и дело вопрошал коменданта в его кабинете: «Вы мне ответьте: что стоит слово советского офицера? Оно вообще чего-нибудь стоит?» В отличие от тёртого муниципального чиновника старый егерь жил ещё в своей старомодной романтической системе этических координат, где было немыслимо не доверять словам офицера, тем более, советского офицера, который, по его убеждению, не мог говорить неправду официальному представителю дружественного государства.