Эмиграция -Белое и красное

Бе;лая эмигра;ция (Русская белая эмиграция, также Русская эмиграция первой волны) — наименование волны эмиграции из России, возникшей вследствие событий почти шестилетней Гражданской войны (1917—1923).

Белая эмиграция, которая с 1919 года приняла массовый характер, сформировалась в ходе нескольких этапов. Первый этап связан с эвакуацией Вооружённых сил Юга России под командованием Генерального штаба генерал-лейтенанта А. И. Деникина из Новороссийска в феврале 1920 года. Второй этап — с эвакуацией Русской Армии под командованием генерал-лейтенанта барона П. Н. Врангеля из Крыма в ноябре 1920 года, третий — с поражением войск адмирала А. В. Колчака и эвакуацией японской армии из Приморья в 1920-1921 годах.

Общее количество эмигрантов из России на 1 ноября 1920 по подсчётам американского Красного Креста составляло 1 млн 194 тыс. человек.[источник?] По данным Лиги Наций, по состоянию на август 1921 года было более 1,4 млн беженцев из России.[источник?] В то же время доктор исторических наук В. М. Кабузан оценивает общее число эмигрировавших из России в 1918—1924 годах величиной не менее 5 млн человек, включая сюда и около 2 млн жителей польских и прибалтийских губерний входивших в состав Российской империи до первой мировой войны и затем вошедших в состав новообразованных суверенных государств и предпочетших гражданство новых государств российскому.[1] В подавляющем большинстве эмигрантами были военные, дворяне, предприниматели, интеллигенция, казаки, духовенство, государственные служащие, а также члены их семей.

Содержание

    1 Военная эмиграция
        1.1 Казачество
    2 Белая эмиграция в Европе
    3 Русские эмигранты в Китае
    4 Правовое положение эмигрантов
    5 Политические настроения эмигрантов
    6 Русская эмиграция во время Второй мировой войны
        6.1 Коллаборационисты
        6.2 Антигитлеровцы
    7 Реэмиграция
    8 Значение эмиграции первой волны
    9 В произведениях культуры и искусства
    10 См. также
    11 Ссылки
    12 Литература
    13 Примечания

Военная эмиграция

Ещё в мае 1920 года генералом бароном Врангелем был учреждён так называемый «Эмиграционный Совет», спустя год переименованный в Совет по расселению русских беженцев. Гражданских и военных беженцев расселяли в лагерях под Константинополем, на Принцевых островах (Галлиполийское сидение) и в Болгарии; военные лагеря в Галлиполи, Чаталдже и на Лемносе (Кубанский лагерь) находились под английской или французской администрацией.

Последние операции по эвакуации армии Врангеля прошли с 11 по 14 ноября 1920 года: на корабли было погружено 15 тысяч казаков, 12 тысяч офицеров и 5 тысяч солдат регулярных частей, 10 тысяч юнкеров, 7 тысяч раненых офицеров, более 30 тысяч офицеров и чиновников тыла и до 60 тысяч статских лиц, в основном, членов семей офицеров и чиновников.
Генерал А. П. Кутепов обходит войска в Галлиполи перед отплытием в Болгарию. 1921 г.

В конце 1920 года картотека Главного справочного (или регистрационного) бюро уже насчитывала 190 тысяч имён с адресами. При этом количество военных оценивалась в 50-60 тысяч человек, а гражданских беженцев — в 130—150 тысяч человек.[1]

После эвакуации Крыма остатки Русской Армии были размещены в Турции, где генерал П. Н. Врангель, его штаб и старшие начальники получили возможность восстановить её как боевую силу. Ключевой задачей командования стало, во-первых, добиться от союзников по Антанте материальной помощи в необходимых размерах, во-вторых, парировать все их попытки разоружить и распустить армию и, в-третьих, дезорганизованные и деморализованные поражениями и эвакуацией части в кратчайший срок реорганизовать и привести в порядок, восстановив дисциплину и боевой дух.
Белые эмигранты в Болгарии

Юридическое положение Русской Армии и военных союзов было сложным: законодательство Франции, Польши и ряда других стран, на территории которых они располагались, не допускало существование каких-либо иностранных организаций, «имеющих вид устроенных по военному образцу соединений». Державы Антанты стремились превратить отступившую, но сохранившую свой боевой настрой и организованность русскую армию в сообщество эмигрантов. «Ещё сильнее, чем физические лишения, давила нас полная политическая бесправность. Никто не был гарантирован от произвола любого агента власти каждой из держав Антанты. Даже турки, которые сами находились под режимом произвола оккупационных властей, по отношению к нам руководствовались правом сильного» — писал Н. В. Савич, ответственный за финансы сотрудник Врангеля. Именно поэтому Врангель принимает решение о переводе своих войск в славянские страны.

Весной 1921 года П. Н. Врангель обратился к болгарскому и югославскому правительствам с запросом о возможности расселения личного состава Русской Армии в Югославию. Частям было обещано содержание за счёт казны, включавшее в себя паёк и небольшое жалование. 1 сентября 1924 года П. Н. Врангель издал приказ об образовании «Русского Общевоинского Союза» (РОВС). В него включались все части, а также военные общества и союзы, которые приняли приказ к исполнению[2]. Внутренняя структура отдельных воинских подразделений сохранялась в неприкосновенности. Сам же РОВС выступал в роли объединяющей и руководящей организации. Его председателем стал Главнокомандующий, общее управление делами РОВС сосредотачивалось в штабе Врангеля. С этого момента можно говорить о превращении Русской Армии в эмигрантскую организацию, при этом Русский общевоинский союз являлся законным преемником Белой армии. Об этом можно говорить, ссылаясь на мнение его создателей: «Образование РОВСа подготавливает возможность на случай необходимости, под давлением общей политической обстановки, принять Русской армии новую форму бытия в виде воинских союзов». Эта «форма бытия» позволяла выполнять главную задачу военного командования в эмиграции — сохранение имеющихся и воспитание новых кадров армии.

С 1929 года В. В. Орехов, Е. В. Тарусский и С. К. Терещенко в Париже стали издавать журнал «Часовой» — орган связи русских солдат и офицеров в эмиграции (журнал издавался до 1988 года). В эмиграции существовали также полковые музеи, иногда на правах «домашнего» уголка. Со временем многие из них вливались в более крупные музеи русской военной эмиграции. В 90-е годы прошлого столетия некоторые из сохранившихся музеев, например общества «Родина» (США) были переданы в Россию. Некоторые военные музеи русской военной эмиграции существуют и по сей день, как Музей Лейб-гвардии казачьего полка[3] или Музей русской военной были[4].

Во время Второй мировой войны из белых эмигрантов в Югославии был сформирован Русский корпус, сражавшийся на стороне Германии, с коммунистическими партизанами Тито, а позднее — с частями Советской Армии.
Казачество

В Европу эмигрировали и казачьи части. Русские казаки появились на Балканах. Все станицы, точнее — лишь станичные атаманы и правления, — подчинялись «Объединённому совету Дона, Кубани и Терека» и «Казачьему союзу», которые возглавлялись Богаевским.

Одной из самых крупных была Белградская общеказачья станица имени Петра Краснова, основанная в декабре 1921 г. и насчитывавшая 200 человек. К концу 20-х гг. численность её сократилась до 70 — 80 человек. Долгое время атаманом станицы состоял подъесаул Н. С. Сазанкин. Вскоре из станицы ушли терцы, образовав свою станицу — Терскую. Оставшиеся в станице казаки вступили в РОВС и она получила представительство в «Совете военных организаций» IV отдела, где новый атаман генерал Марков имел одинаковое с другими членами совета право голоса.

В Болгарии к концу 20-х гг. насчитывалось не более 10 станиц. Одной из самых многочисленных была Калединская в Анхиало (атаман — полковник М. И. Караваев), образованная в 1921 г. в количестве 130 человек. Менее чем через десять лет в ней осталось только 20 человек, причём 30 уехало в Советскую Россию. Общественная жизнь казачьих станиц и хуторов в Болгарии состояла в помощи нуждающимся и инвалидам, а также в проведении военных и традиционных казачьих праздников.

Бургасская казачья станица, образованная в 1922 г. в количестве 200 человек, к концу 20-х гг. насчитывала также не более 20 человек, причём половина из первоначального состава вернулась домой.

В течение 30 — 40-х гг. казачьи станицы прекращали своё существование в связи с событиями Второй мировой войны.
Белая эмиграция в Европе
См. также: Белая эмиграция в Югославии
Пётр Врангель, митрополит Антоний (Храповицкий), архиепископ Анастасий (Грибановский), Ольга Врангель и члены РОВС в Югославии. 1927

По неполным данным Службы по делам беженцев Лиги наций, в 1926 году официально было зарегистрировано 958,5 тысяч русских беженцев. Около 200 тысяч человек — приняла Франция; около 300 тысяч — приняла Турция (Турецкая республика); в Китае их находилось 76 тысяч, в Югославии, Латвии, Чехословакии, Болгарии и Греции приблизительно по 30-40 тысяч человек.

Выполнивший роль главной перевалочной базы эмиграции Константинополь со временем утратил своё значение. Признанными центрами эмиграции стали на её следующем этапе Париж, Берлин и Харбин (до его оккупации японцами в 1936 году), а также Белград и София. Русское население Берлина насчитывало в 1921 году около 200 тысяч человек, оно особенно пострадало в годы экономического кризиса, и к 1925 году их оставалось всего 30 тысяч человек. Приход к власти немецких национал-социалистов ещё более оттолкнул русских эмигрантов от Германии. На первые места в эмиграции выдвинулись Прага и, в особенности, Париж, ставший культурной столицей русской эмиграции первой волны. Важную роль в послевоенной жизни казаков здесь занимало Донское войсковое Объединение, председатель Романов В. Н. Ещё накануне Второй мировой войны, но в особенности во время боевых действий и вскоре после войны обозначилась тенденция переезда части первой эмиграции в США.[1]
Русские эмигранты в Китае
См. также: Русский Харбин и Русский Шанхай

Перед революцией численность российской колонии в Маньчжурии составляла не менее 200—220 тысяч человек, а к ноябрю 1920 года — уже не менее 288 тысяч человек. С отменой 23 сентября 1920 года статуса экстерриториальности для российских граждан в Китае всё русское население в нём, в том числе и беженцы, перешло на незавидное положение бесподданных эмигрантов в чужом государстве, то есть на положение фактической диаспоры. На протяжении всего периода Гражданской войны на Дальнем Востоке (1918—1922 годы) здесь наблюдалось значительное механическое движение населения, заключавшееся, однако, не только в притоке населения, но и в значительном его оттоке — вследствие колчаковских, семёновских и прочих мобилизаций, реэмиграции и репатриации в большевистскую Россию.

Первый серьёзный поток русских беженцев на Дальнем Востоке датируется началом 1920 года — временем, когда уже пала Омская директория; второй — октябрём-ноябрём 1920 года, когда было разгромлена армия так называемой «Российской Восточной окраины» под командованием атамана Г. М. Семёнова (одни только регулярные его войска насчитывали более 20 тысяч человек; они были разоружены и интернированы в так называемых «цицикарских лагерях», после чего переселены китайцами в район Гродеково на юге Приморья); наконец, третий, — концом 1922 года, когда в регионе окончательно установилась советская власть (морем выехали лишь несколько тысяч человек, основной поток беженцев направлялся из Приморья в Маньчжурию и Корею, в Китай, на КВЖД их, за некоторыми исключениями, не пропускали; некоторых даже высылали в советскую Россию.

Вместе с тем в Китае, а именно в Синьцзяне на северо-западе страны, имелась ещё одна значительная (более 5,5 тысячи человек) русская колония, состоявшая из казаков генерала Бакича и бывших чинов белой армии, отступивших сюда после поражений на Урале и в Семиречье: они поселились в сельской местности и занимались сельскохозяйственным трудом.

Общее же население русских колоний в Маньчжурии и Китае в 1923 году, когда война уже закончилась, оценивалось приблизительно в 400 тысяч человек. Из этого количества не менее 100 тысяч получили в 1922—1923 годах советские паспорта, многие из них — не менее 100 тысяч человек — репатриировались в РСФСР (свою роль тут сыграла и объявленная 3 ноября 1921 года амнистия рядовым участникам белогвардейских соединений). Значительными (подчас до десятка тысяч человек в год) были на протяжении 1920-х годов и реэмиграции русских в другие страны, особенно молодёжи, стремящейся в университеты (в частности, в США, Австралию и Южную Америку, а также Европу).[1]
Уже в 1920 году при участии КВЖД появился Харбинский техникум, впоследствии ставший Харбинским политехническим институтом, ректором которого был Устругов (бывший министр путей сообщения при Колчаке). Затем в Харбине открылись Педагогический институт, Медицинский институт, Коммерческий институт, Институт Востока, Юридический институт, Владимирская семинария и Северо-маньчжурский университет. В большинстве эти учебные заведения создавались на основе российской системы образования.[5]
В 1931 году в Харбине на Дальнем Востоке, в Маньчжурии, где проживала большая русская колония, в среде русской эмиграции образовалась Российская фашистская партия. Партия была создана 26 мая 1931 года на 1-м съезде Русских Фашистов, проходившем в Харбине. Лидером Российской Фашистской партии являлся К. В. Родзаевский.

Во время японской оккупации Маньчжурии было создано Бюро по делам русских эмигрантов во главе с Владимиром Кислицыным.
Правовое положение эмигрантов

15 декабря 1921 г. ВЦИК и СНК РСФСР был принят декрет, согласно которому с момента его издания лишались прав российского гражданства лица нижепоименованных категорий: а) лица, пробывшие за границей беспрерывно свыше 5 лет и не получившие от советских представительств заграничных паспортов или соответствующих удостоверений до 1 июня 1922 г. (этот срок не распространялся на страны, где не было представительств РСФСР, в каковых странах означенный срок должен был быть установлен после учреждения таковых представительств); б) лица, выехавшие из России после 7 ноября 1917 г. без разрешения советской власти; в) лица, добровольно служившие в армиях, сражавшихся против советской власти или участвовавших в какой бы то ни было форме в контрреволюционных организациях; г) лица, имевшие право оптации российского гражданства и не воспользовавшиеся этим правом к моменту истечения срока таковой; д) лица, не подходящие под п. «а», находящиеся за границей и не зарегистрировавшиеся в указанный в п. «а» и в примечаниях к нему срок в заграничных представительствах РСФСР.[6]

Таким образом, эмигранты оказывались лицами без гражданства. Их права защищали как прежние российские посольства и консульства, по мере признания соответствующими государствами РСФСР и, затем, СССР превратившимися в негосударственные организации, так и вновь возникшие организации.

Совещание послов, созданное в Париже 2 февраля 1921 г. во главе с М. Н. Гирсом а после его смерти в 1932 г. — во главе с В. А. Маклаковым, поставило своей задачей «охранить до последней возможности идею общерусской государственности, дабы не дать распылиться всем организованным силам противобольшевистской России в их тяжелой борьбе за русское дело». Было решено, что «до тех пор, пока державы отказываются признавать большевиков, единственным органом, имеющим характер постоянности, законной преемственности и сравнительной независимости от хода событий, является русское дипломатическое представительство за границей. В частности, только оно может нести ответственность за судьбу русских государственных средств и казенного имущества».

Однако целый ряд правовых вопросов, касающихся российских эмигрантов, можно было решить только на международном уровне. 27 июня 1921 г. сессия Совета Лиги наций приняла решение создать должность Верховного комиссара по делам русских беженцев. Им стал Фритьоф Нансен. В 1922 г. появились нансеновские паспорта для эмигрантов из России.

До начала XXI века в разных странах оставались эмигранты и их дети, которые жили с нансеновским паспортом и, в конце концов, получили гражданство Российской Федерации. Среди них Анастасия Ширинская-Манштейн (1912—2009), старейшина русской общины в Тунисе, председатель Объединения кадет российских кадетских корпусов во Франции Андрей Шмеман (1921—2008).

Платные 5-франковые марки с изображением Нансена (нансеновские марки) наклеивались на нансеновские паспорта вместо гербов, символизирующих власть государства, после уплаты взноса и давали законную силу документу. Из средств, собранных за эти марки, формировался особый фонд, средства которого использовались прежде всего для облегчения переселения и устройства беженцев в заокеанских странах, прежде всего в Южной Америке. Управление этим фондом находилось в руках особого органа в составе представителя Совета Лиги Наций и представителя Административного совета Международного бюро труда.

Эмигрантские организации добивались участия в расходовании средств особого фонда. Х сессия Лиги Наций (сентябрь 1929 г.) постановила, «чтобы часть фонда, образуемого от продажи нансеновских марок, была использована для пополнения фондов, учрежденных для оказания помощи беженцам, заслуживающих вспомоществования». Так, во Франции половина нансеновского сбора шла в Лигу Наций, а другая половина поступала в распоряжение Распределительного комитета в Париже, который входил в состав образованного в 1924 г. Эмигрантского комитета во главе с Маклаковым. Эмигрантский комитет выполнял посреднические функции между полуофициальным Офисом по защите интересов российских беженцев (эмигрантского учреждения, ставшего преемником русского генерального консульства в Париже), французским правительством и русской колонией. Этот комитет распространял свою деятельность далеко за пределы Франции, в том числе был представлен в международных организациях.

30 июня 1928 г. было подписано межправительственное соглашение о юридическом статусе русских и армянских беженцев. Оно учреждало представительства Верховного комиссара по делам беженцев в различных странах, которые должны были выполнять функции, лежащие обычно на консульствах. Также соглашение оговаривало личные права эмигрантов.

28 октября 1933 г. представителями 12 государств была подписана Конвенция о юридическом статусе русских и армянских беженцев. Она приравнивала русских и армянских беженцев к «местным гражданам или иностранцам, наиболее привилегированным в силу международных соглашений», гарантировала беспрепятственный въезд и выезд из страны, выдававшей нансеновские паспорта, запрещала высылку беженцев за границу, кроме случаев преступления и нарушений общественного порядка, давала беженцам свободный доступ к судам и освобождение от судебного залога, давала облегчение в отношении права на труд и приравнивала к местным гражданам в отношении призрения и социального страхования, а также получении образования и обложения налогами.[7][8][9]
Политические настроения эмигрантов

Политические настроения и пристрастия начального периода русской эмиграции представляли собой достаточно широкий спектр течений, практически полностью воспроизводивший картину политической жизни дооктябрьской России.
Карикатура белых офицеров на самих себя в эмиграции. о.Лемнос, 1921

Например, югославская, китайская и аргентинская эмиграция была настроена, в основном, монархистски, а чехословацкая, французская и американская в основном разделяла либеральные ценности.

В первой половине 1921 года характерной чертой было усиление монархических тенденций, объяснявшихся, прежде всего, желанием рядовых беженцев сплотиться вокруг «вождя», который мог бы защитить их интересы в изгнании, а в будущем обеспечить возвращение на родину. Такие надежды связывались с личностью П. Н. Врангеля, а затем Великого Князя Николая Николаевича Младшего, которому генерал Врангель подчинил крупнейшую организацию белого зарубежья — РОВС.

В 1926 году в Париже прошёл Российский зарубежный съезд, на котором была сделана попытка координировать деятельность эмигрантских организаций.

В тридцатых годах была создана такая организация, как «Национальный Союз Русской Молодёжи», впоследствии переименовавшаяся в «Национально-Трудовой Союз Нового Поколения» (НТСНП). Её целью было противопоставить марксизму-ленинизму другую идею, основанную на солидарности и патриотизме. В неё вошли в основном дети эмигрантов первой волны.
Русская эмиграция во время Второй мировой войны

Вторая мировая война расколола русскую эмиграцию на два лагеря: на прогерманский (все, кто участвовали в войне на стороне нацистской Германии и её сателлитов) и антигерманский (все, кто принял участие в Движении Сопротивления и симпатизировал СССР). Их называли иногда соответственно «пораженцами» и «оборонцами»[10].
Коллаборационисты
Основная статья: Русский коллаборационизм во Второй мировой войне

По утверждению историка Олега Будницкого, если сравнивать число тех, кто принял участие в движении Сопротивления и выступил на стороне нацистской Германии, то подавляющее большинство эмигрантов выступило на стороне нацистской Германии[11]. В качестве наиболее веской аргументации Олег Будницкий ссылается на самый многочисленный из всех белоэмигрантских формирований, воевавших на стороне нацистской Германии, Русский корпус в Югославии, через который за всё время войны прошло около 17 тысяч человек, из которых около 5,5 тысяч были граждане СССР.

С другой стороны, по словам адмирала М. А. Кедрова, который командовал в 1920 году врангелевским флотом: «Немцам не удалось увлечь за собой нашу эмиграцию — только единицы пошли за ними, наивно мечтая, что они, завоёвывая Россию для себя и готовя русский народ к роли удобрения для „великого германского народа“, вернут им потерянные имения». К тому же значительное количество эмигрантов обосновалось в США, и, по мнению Ю. И. Прохорова, в армии США во время Второй мировой войны служило не менее двух тысяч казаков.[источник не указан 291 день]

Эмигранты служили в РОА, дивизии «Руссланд» и других коллаборационистских формированиях. Наиболее известными из ставших коллаборационистами эмигрантов были Пётр Краснов и Андрей Шкуро. Претендент на российский престол Владимир Кириллович после начала Великой Отечественной войны 26 июня 1941 года заявил:

    В этот грозный час, когда Германией и почти всеми народами Европы объявлен крестовый поход против коммунизма-большевизма, который поработил и угнетает народ России в течение двадцати четырёх лет, я обращаюсь ко всем верным и преданным сынам нашей Родины с призывом: способствовать по мере сил и возможностей свержению большевистской власти и освобождению нашего Отечества от страшного ига коммунизма.[12].

Когда до белой эмиграции стали доходить сведения о насилии гитлеровцев над гражданским населением на оккупированных территориях СССР, число поддерживающих Третий рейх эмигрантов стало резко сокращаться.
Антигитлеровцы

Однако довольно много русских эмигрантов выступили и против Германии. Так, в движении Сопротивления во Франции и Бельгии принимали участие ряд проживавших там русских эмигрантов.

Вот некоторые из них: А. А. Скрябина, М. А. Струве, З. А. Шаховская, И. И. Троян, Борис Вильде, В. А. Оболенская, И. А. Кривошеин, А. Н. Левицкий, Г. Газданов, Д. Г. Амилахвари, А. Б. Катлама, А. А. Беннигсен, Г. Л. Рошко, Н. В. Вырубов, К. Д. Померанцев, И. А. Британ, Д. М. Фиксман, К. Л. Фельдзер, В. Л. КорвинПиотровский, В. Н. Лосский, Л. В. Поляков, Э. М. Райс, Е. Ф. Роговский, С. Р. Эрнст, А. Ю. Смирнова-Марли.

Научные сотрудники Музея человека в Париже Борис Вильде и Анатолий Левицкий организовали в подвале музея типографию, которая в конце 1940 года выпустила первый номер листовки, озаглавленной словом «Сопротивляться!», давшей название всему патриотическому движению во Франции. В конце 1941 года они были арестованы и в феврале 1942 года Вильде, Левицкий и ещё пять человек этой подпольной группы были расстреляны у стены форта Мон-Валерьен. Историк Борис Ковалев утверждал, имея в виду Бориса Вильде и Анатолия Левицкого, что «нельзя забывать, что в той же самой Франции движение Сопротивления начинается из среды русской иммиграции, а не из среды этнических французов»[13]. Фактически же вдохновил русскую эмиграцию на войну против Германии Антон Иванович Деникин, который отказался даже под угрозой смерти сотрудничать с Германией и осудил всех, ушедших на сторону Германии[14].

Известными также стали такие эмигранты-участники движения Сопротивления, как Вера Оболенская, монахиня Мария (Скобцова), Игорь Кривошеин, Гайто Газданов и Марина Шафрова-Марутаева. В Югославии же значительная часть русских эмигрантов, которая служила в вермахте, СС или хорватском домобранстве, после фактического начала геноцида сербов стали покидать ряды и убегать к антигитлеровским военным формированиям: многие из эмигрантов, как Аркадий Попов или Олег и Лев Окшевские, продолжили службу в авиации союзников. По свидетельству Никиты Ильича Толстого, внука Льва Николаевича Толстого, в Белграде более 80 % представителей русской эмиграции встали на сторону своей исторической родины, в то время как «пораженцев» (сочувствовавших гитлеровскому режиму и коллаборационистов) насчитывалось не более 15-20 %[15].

2 июля 1941 года экзарх Московского Патриархата в Северной Америке митрополит Вениамин (Федченков) выступил в Нью-Йоркском комплексе Madison Square Garden на огромном митинге, состоящем в основном из эмигрантов. В своей речи он сказал: «Я не политик, а простой наблюдатель. Но всякий знает, что момент наступил самый страшный и ответственный для всего мира. Можно и должно сказать, что от конца событий в России зависят судьбы мира… И потому нужно приветствовать намерение Президента и других государственных мужей о сотрудничестве с Россией в самый ближайший момент и во всякой форме. Вся Русь встала! Не продадим совесть и Родину!» Митрополит Вениамин (Федченков) участвовал в работе комитетов по сбору пожертвований, разъезжал по стране, выступая с речами и проповедями.

Эмигрантка из России А. Ю. Смирнова-Марли написала русские слова и музыку знаменитой «Песни партизан», ставшей впоследствии гимном французского Сопротивления.

В США в годы Великой Отечественной войны широко развернулась просоветская деятельность той части русской эмиграции, которая группировалась вокруг Американо-русского общества взаимопомощи (АРОВ), деятельность которого была направлена на оказание помощи Советской России. Белоэмигранты проводили массовые митинги и собрания, был организован сбор средств и теплых вещей для Красной Армии. В начале войны композитор С. В. Рахманинов дал большой концерт, сбор от которого был передан в фонд Красной Армии.
Реэмиграция

В феврале 1921 года из Турции вернулись в Россию 3 300 эмигрантов, 30 марта пароход «Решид-Паша» увёз в Россиию ещё 5869 человек. Более пяти тысяч репатриантов из Константинополя в 1921 удалось вывезти А. П. Серебровскому, члену Главконефти и председателю Бакинского нефтяного комитета, для работы на бакинских промыслах.

3 ноября 1921 года было принято постановление ВЦИК РСФСР «О порядке восстановления в правах гражданства отдельных категорий лиц, которые были лишены этих прав в силу Конституции РСФСР или отдельных постановлений центральной и местной власти». Оно объявило амнистию «в ознаменование четвёртой годовщины власти трудящихся в связи с окончанием войны и переходом на мирное строительство». Эта амнистия коснулась всех участников военных организаций Колчака, Деникина, Врангеля, Савинкова, Петлюры, Булак-Балаховича, Пермикина и Юденича, «путём обмана или насильственно втянутых в борьбу против Советской власти» и распространялась лишь на эмигрантов, находившихся в Польше, Румынии, Эстонии, Литве и Латвии.

9 июня 1924 было принято постановление ВЦИК РСФСР «О распространении амнистии, объявленной 3 ноября 1921 года, на всех находящихся на Дальнем Востоке, в Монголии и Западном Китае рядовых солдат белых армий». Проведение амнистии возлагалось на специальные миссии НКИД и РОКК за рубежом.

Согласно циркуляру НКВД РСФСР № 138 от 8.05.1923, не подпадавшим под амнистию лицам (фельдфебелям, юнкерам, участникам кадетских отрядов, прапорщикам, корнетам, подпоручикам, жандармам, военным чиновникам белых армий), в случае изъявления ими желания восстановить себя в гражданстве СССР, рекомендовалось обращаться с ходатайствами на имя ЦИК через советские полпредства. От них при этом требовалось указать все совершённые ими «преступления против рабоче-крестьянского правительства». ОГПУ разъясняло НКИД, что белое офицерство никакими льготами не пользуется и должно «ликвидировать свои отношения к белому движению собственными средствами. Единичные ходатайства могли быть удовлетворены при наличии поручительства в их будущей лояльности по отношению к Советской власти» некоего «известного лица».

За 1921—1931 годы в РСФСР и другие республики СССР возвратились 181 432 эмигранта, из них только в 1921 году — 121 843 человек. Из русской эмигрантской колонии в Китае, составлявшей почти 400 тыс. человек, не менее 100 тыс. получили в 1922—1923 годах советские паспорта, не менее 100 тыс. человек репатриировались за эти годы в РСФСР.[16]

С 1921 года в странах расселения эмигрантов стали возникать Союзы возвращения на родину. В 1921 в Праге был издан сборник статей «Смена вех», авторы которых утверждали, что большевистская власть уже «переродилась» и действует в национальных интересах России, поэтому необходимо примирение и сотрудничество с ней. Со временем понятие «сменовеховство» стало распространяться не только на авторов сборника «Смена вех» и их последователей, но и на всех сторонников примирения и сотрудничества с коммунистическим режимом в СССР. Первым идеологом сменовеховства был профессор Николай Устрялов.

Но большая часть белой эмиграции стала категорическим противником возвращения эмигрантов в Советскую Россию и вступила в идейную борьбу против агитации Союзов возвращения на родину и сменовеховцев, выдвинув в качестве антипода возвращенчества идею непримиримости.

Новый всплеск возвращенческих настроений у эмигрантов относится к периоду после Второй мировой войны. После издания 14 июня 1946 Указа Президиума ВС СССР о восстановлении в гражданстве СССР подданных бывшей Российской империи, проживающих на территории Франции, многие русские эмигранты решили стать гражданами СССР и впоследствии получили советские паспорта. «Союз советских граждан во Франции» объединял в своих рядах одиннадцать тысяч членов. Затем по Указу Президиума ВС СССР от 10.11.1945 и Указу Президиума ВС СССР от 20.01.1946 то же право получили и эмигранты, находившиеся в Китае.

Многие[17] возвратившиеся на родину эмигранты стали жертвами сталинских репрессий.
Значение эмиграции первой волны
Игорь Игоревич Сикорский

В общей сложности вследствие революции в России за границу попало около 3 миллионов человек. Большинство из них ассимилировалось в странах своего рождения и пребывания, но существуют десятки тысяч людей, уже третьего и четвёртого поколения, для которых Россия — не просто отдалённая в прошлом родина предков, но предмет постоянного живого внимания, духовной связи, сочувствия и забот.

За 70 лет своего существования, без территории, без защиты, часто без прав, неоднократно теряя свои материальные накопления, русская эмиграция первой волны дала миру трех нобелевских лауреатов (литература — И. А. Бунин, экономика — В. В. Леонтьев и химия — И. Р. Пригожин); выдающихся деятелей искусства — Шаляпин, Рахманинов, Кандинский, Чехов, Шагал, Стравинский, Князев; плеяду известных учёных и технологов — Сикорский, Зворыкин, Ипатьев, Кистяковский, Фёдоров; целую эпоху в русской литературе; несколько философских и богословских школ; уникальных спортсменов (автогонщик Борис Ивановский, звезда бейсбола Виктор Старухин). Из среды русской эмиграции вышел Владимир Набоков, оставивший яркий след не только в русской, но и в англоязычной литературе XX века.

Русская церковная эмиграция оказала большое влияние на распространение Православия в Европе, в том числе на создание новых Православных Церквей. В силу ряда политических и социальных причин в конце 1920-х — начале 1930-х гг. она разделилась на четыре части: Русскую Православную Церковь за границей, Западноевропейский экзархат, Северо-Американскую митрополию и зарубежные приходы Московского Патриархата. До 1945 года большая часть русских приходов в Европе принадлежали к РПЦЗ[18].

Русская эмиграция

Первая волна эмиграции

Первый этап охватывающий время от возникновения государственности до Великой реформы 1861 года, определяется прежде всего господством традиционализма, преобладанием крестьянского населения, ростом этнического разнообразия, расширением государственных границ до гигантских масштабов. Последнее обстоятельство, с одной стороны, позволяло в значительной степени, хотя и не полностью удовлетворять миграционные потребности населения в рамках собственной территории Российского государства. С другой стороны, эти миграционные процессы могли обгонять расширение государства, идти впереди этого процесса и тем самым его стимулировать.

Первая волна политэмигрантов из России, состоявшая всего из нескольких десятков россиян, прибегнувших к невозвращенчеству, была прямым следствием репрессий правительства, вызванных выступлением на Сенатской площади в 1825 г. Главным центром российской эмиграции того времени был Париж. После революции 1848 г. Он переместился в Лондон, где, как известно, была основана первая Вольная русская типография. Благодаря ей русская эмиграция оказалась связанной с политической жизнью самой России и стала одним из ее существенных факторов. Особенностями дворянской эмиграции из России во второй четверти XIX в. был сравнительно высокий уровень жизни выехавших за рубеж россиян (например, А. И. Герцен и Н. П. Огарев успели распродать свою недвижимость в России и перевести свои состояния во Францию, да и другие дворяне были обеспечены капиталами). Многие политэмигранты первой волны выехали в свое время вполне легально.

«Вторая волна» эмиграции

Политэмигранты второй волны, возникшей не столько после отмены крепостного права, сколько после польского восстания 1863-1864 гг. Эта так называемая молодая эмиграция состояла из тех, кто бежал из России, уже разыскиваемый полицией, кто спасался от тюрьмы, самовольно оставил место ссылки и т.п. Уехавшие в первой четверти XIX в. не рассчитывали на возвращение и старались заранее обеспечить свою жизнь за рубежом. Эмиграция же второго потока была куда более текучей: уехавшие нередко возвращались обратно. Поэтому ни демократы-шестидесятники, ни сменившие их народники не успевали создать за границей налаженного быта. Зачастую их выездные документы были даже не до конца оформлены. Российские чиновники, как известно, ограничивали пребывание россиян за границей сроком в пять лет. После истечения этого срока нужно было просить губернатора (а для дворян чиновника в Министерстве иностранных дел России) о продлении срока действия паспорта (стоившего более 15 рублей). Отсутствие же соответствующей бумаги могло вести к лишению российского гражданства, а его имущество в этом случае переходило в опекунское управление. Государственный налог, взимавшийся с официально выезжавших, превышал 25 рублей. Понятно, что при таких порядках выехать обычным путем за границу и жить там могли лишь состоятельные люди.

Расширение социального состава эмиграции в 1860-х начале 80-х гг. коснулось лишь политической ее части: к дворянам прибавились мещане, разночинцы, интеллигенция. Именно тогда, в третьей четверти XIX в., в этой среде появились и профессиональные революционеры, по нескольку раз уезжавшие за рубеж и вновь возвращавшиеся в Россию. За границей они старались найти контакт с обучающейся там российской молодежью, с деятелями русской культуры, длительно жившими в Европе (И. С. Тургенев, С. А. Ковалевской, В. Д. Поленовым и др.) В немецкой части Швейцарии возник новый крупный регион расселения политических беженцев, пользовавшийся репутацией второй России. Этому способствовало и перемещение герценовской Вольной русской типографии из Лондона в Женеву. Русские политические беженцы того времени жили уже не за счет личных капиталов, а за счет литературного труда, уроков в семьях и т.д.

«Третья волна» эмиграции

Третья волна российской политической эмиграции, возникшая после второй революционной ситуации и внутриполитического кризиса начала 80-х гг., охватила почти четверть века. Вначале упадок революционного движения в стране сделал русскую политическую эмиграцию более прочной, замкнутой, более отрезанной от российских реалий. В среде ее появились провокаторы, сформировалась система политического сыска за границей (глава Гартинг-Лангдезен). Однако спустя десятилетие оторванность русских политических эмигрантов от родины была преодолена: эмигранты-марксисты создали свой Союз русских социал-демократов за границей. И хотя В. И. Ленин и считал этот союз оппортунистическим, призывая создать в противовес ему настоящую революционную организацию, стоит учесть то, что Первый съезд РСДРП признал Союз официальным представителем социал-демократической партии за рубежом. Левое крыло российской политической эмиграции (большевизм) занял ведущее место в ней в первые же годы XX в. Издательства, типографии, библиотеки, склады, касса партии все это находилось за границей.
Менее тщательно изучена советскими историками деятельность политэмигрантов иной идейной ориентации, хотя их тоже было немало. Известно, например, что некоторые активные деятели российской политэмиграции этой волны оказались привлеченными к масонским ложам. Весной 1905 г. в них вступили десятки представителей российской интеллигенции, как временно проживавшие за рубежом, так и эмигранты со стажем, заставив царскую охранку задуматься над внедрением своих осведомителей и в эти объединения.

Социальный состав политической эмиграции из России третьего потока сильно изменился, особенно после революции 1905 1907 гг.: в эмиграции появились рабочие, крестьяне, солдаты. 700 матросов бежали в Румынию только с броненосца Потемкин. Они устраивались на работу на промышленные предприятия. Интеллигенция зарабатывала себе на жизнь трудом по найму в качестве чертежников (один из эмигрантов работал даже факельщиком при погребальных процессиях). Найти работу считалось удачей. Дороговизна заграничной жизни вынуждала к частой перемене места жительства, переездам в поисках приемлемых условий. Поэтому учет численности русских, находящихся по политическим причинам на чужбине, так сложен, а выводы о значимости тех или иных центров или регионов их размещения расплывчаты. Если в начале 80-х гг. XIX в. в вынужденном изгнании за рубежом находилось около 500 человек, то за четверть века за счет расширения социального состава политэмиграции это число по меньшей мере утроилось.

Кроме того, третья волна политической эмиграции из России совпала с первым заметным потоком трудовых (экономических) миграций за ее пределы. В основе их лежало не столько относительное перенаселение, сколько различия в заработной плате за одни и те же виды труда в России и за рубежом. Несмотря на слабую заселенность, исключительные природные богатства, огромные площади неосвоенных земель, Россия была страной растущей эмиграции. Желая сохранить реноме, царское правительство не публиковало данные о ней. Все подсчеты тогдашних экономистов были основаны на иностранной статистике, прежде всего германской, долгое время не фиксировавшей национальную и конфессиональную принадлежность выехавших. До начала 80-х гг. XIX в. число покинувших Россию по экономическим мотивам не превышало 10 тыс. человек, нос указанного периода начало расти. Этот рост продолжался вплоть до торгового договора России и Германии 1894 г., облегчившего переход границы с краткосрочными разрешениями, заменявшими населению паспорта и позволявшими ненадолго выезжать и быстро возвращаться.

Более половины выезжавших из России по экономическим мотивам в конце XIX в. оседало в США. За период с 1820 по 1900 г. сюда прибыло и осталось 424 тыс. подданных Российской империи. Какая часть этих подданных была собственно русской вопрос нерешенный, поскольку нет репрезентативных данных. В российской историографии начала XX в. господствовало мнение, что тогда эмигрировали лишь политические и инородцы, а коренное население за границу не уходило. Действительно, отъезд нескольких тысяч собственно русских (что составляло 2% уехавших) вряд ли сопоставим с исходом евреев (38% убывших), поляков (29%), финнов (13%), прибалтов 10%) и немцев (7%).

Выезжали российские эмигранты через финские, русские, германские порты, где и велся учет отъезжающих. На основании данных германской статистики известно, что за 1890 1900 гг. выехало всего 1200 православных. Преобладали мужчины трудоспособного возраста. Женщины составляли всего 15 %, дети (до 14 лет) 9,7 %, по роду занятий выезжали больше всего ремесленники. Никаких законоположений, регулирующих эмиграционные потоки, в России не было эмиграция была, по сути, противозаконной и нелегальной. С большими сложностями столкнулись в то время некоторые представители православных религиозных сект, пожелавшие законным путем оставить Россию и избрать себе иное место жительства. Число их было столь значительным, что в историографии даже сложилось мнение, что уехавшие по религиозным мотивам в конце XIX - начале XX вв. составили преобладающую часть русских эмигрантов из России. Согласно сведениям В. Д. Бонч-Бруевича, с 1826 по 1905 г. Российскую империю покинуло 26,5 тыс. православных и сектантов, из которых 18 тыс. выехало в последнее десятилетие XIX в. и пять предреволюционных лет (подавляющая часть выехавших была великороссами).

На примере истории эмиграции духоборов (около 8 тыс. человек) можно составить представление об этом первом потоке религиозных эмигрантов из России и о причинах их отъезда. Конфликт с властями (отказ от несения воинской повинности) плюс утопические надежды, что переселение в свободную страну уничтожит имущественное неравенство и эксплуатацию, послужили толчком к принятию решения о выезде. В августе 1896 г. лидер духоборов П. Б. Веригин подал прошение, но лишь в мае 1898 г. Министерство внутренних дел России дало согласие на отъезд духоборов в Канаду. Положительное решение вопроса об эмиграции духоборов в немалой степени было результатом активной поддержки сектантов со стороны Л. Н. Толстого и толстовцев. В первые годы нашего века из России выехали и другие недовольные отсутствием свободы совести в России. Это были штундисты (более тысячи), отправившиеся в Америку, духовные молокане, группа Новый Израиль (крестьяне Юга России, относившиеся к секте субботников и переселившиеся в Палестину).

«Четвертая волна» эмиграции

Российские события осени 1905 г. оказали прямое влияние на эмиграцию. Манифест 17 октября 1905 г., бывший своеобразной конституцией буржуазной России, способствовал возвращению на родину многих эмигрантов, провозгласив амнистию политическим заключенным. Вернулись почти все представители народнических демократических партий, их органы перестали существовать. (Из всех российских марксистов за рубежом остался один Г. В. Плеханов). Но такое положение сохранялось лишь несколько месяцев. В условиях спада революции в 1906-1907 гг. по стране прокатилась лавина арестов, вызвавшая новую волну политической эмиграции: вначале уезжали в автономную Финляндию, а когда российская полиция добралась и до этих своих окраин в Европу. Начался четвертый этап в истории российской политэмиграции. Ехали из России в Париж, в швейцарские города, Вену, Лондон, Северную и Южную Америку, в Австралию. В последней из названных стран под руководством Артема (Ф. А. Срегеева) образовалась даже особая организация Социалистический союз русских рабочих. Всего за рубежом, по неполным данным, в 10-х гг. ХХ в. проживало несколько десятков тысяч русских политических эмигрантов.

Возросло и число отъезжающих по экономическим мотивам, чему способствовало аграрное пренаселение в центре страны. Большинство сельскохозяйственных рабочих из России принимали Германия и Дания. Лишь один процент крестьян стремился получить иностранное подданство, остальные спустя некоторое время возвращались обратно. Собственно русских среди российских экономических эмигрантов того времени было по-прежнему немного (в 1911-1912 гг. из 260 тыс. уехавших 1915, в 1912-1913 гг. из 260 тыс. 6300). Возможно, здесь виноваты регистрирующие органы, устанавливающие национальность пришлых рабочих не особенно тщательно. Большинство эмигрировавших в те годы великороссов проживало до отъезда в центральных земледельческих губерниях, где после реформы 1861 г. земельные наделы были особенно малы, а арендная плата высока. Русские крестьяне отправлялись в Европу исключительно ради заработка, соглашаясь порой буквально на скотские условия жизни и труда.

Наибольшее количество русских (до 56 % в 1909-1913 гг.) выехало из России не в европейские, а в заокеанские страны. Так, за 1900-1913 гг. в США и Канаде осело 92 тыс. человек. В отличие от краткосрочных (на несколько лет) отъездов в Европу, заокеанская эмиграция состояла из людей, решивших сменить подданство и весь образ жизни. Эмиграция в Европу была эмиграцией холостых. В США же ехали семьями, и ехали самые предприимчивые и здоровые (велся медицинский контроль), соблазненные посулами специальных вербовщиков молодые люди. Однако среди эмигрантов этнически русских велик был процент реэмигрантов (шестая, а в некоторые годы, например, в 1912 г., и четвертая часть уехавших), что несопоставимо с возвращенчеством представителей других национальностей (среди евреев и немцев оно практически не наблюдалось). И все же, говоря о том, что русские позже других наций включились в эмиграцию, следует учитывать, что их эмиграция имела тенденцию к росту, как и отъезд из страны в целом.

Что ждало русских за рубежом? Батрацкие заработки (но вчетверо более высокие, чем оплата аналогичного труда на родине), эмигрантские скитания, тяжелые, неприятные, и опасные работы. Но труженики, решившиеся по экономическим соображениям покинуть Россию, как о том свидетельствуют их письма, действительно накапливали более или менее значительные сбережения.

Можно думать, что экономические соображения являлись одним из мотивов и формирующейся волны отъезжающих из России начала XX в. известных деятелей культуры. Их первый поток сформировался из маятниковой миграции: вначале музыканты Н. Н. Черепнин и И. Ф. Стравинский, художники А. Н. Бенуа, Л. С. Бакст, Н. С. Гончарова, М. Ф. Ларионов, балетмейстеры М. М. Фокин, В. Ф. Нижинский, балерины А. П. Павлова, Т. П. Карсавина и многие другие лишь подолгу жили за рубежом, но возвращались с гастролей на родину. Однако пребывание их за пределами России становилось все продолжительнее, заключаемые контракты все выгоднее. Пожар Первой мировой войны не только застал многих из них вне России, но и препятствовал возврату. Связь с родиной ослабевала все больше. Продолжительная работа за рубежом и полученная в результате ее международная известность создали для многих деятелей культуры возможность обрести смысл жизни и признание в случае вынужденной необходимости остаться за границей. Многие воспользовались этой возможностью после октября 1917 г.

Февральская революция 1917 г. Означала конец четвертого этапа политической эмиграции. В марте 1917 г. В Россию вернулись даже такие старожилы эмиграции, как Г. В. Плеханов и П. А. Кропоткин. Для облегчения репатриации в Париже образовался Комитет по возвращению на родину, во главе которого стали М. Н. Покровский, М. Павлович (М. Л. Вельтман) и др. Аналогичные комитеты возникли в Швейцарии, Англии, США. В то же время Февральская революция положила начало и новому этапу российской политической эмиграции (1917-1985), которая после октября 1917 г. Приобрела характер антибольшевистской, антикоммунистической, антисоветской. Уже к концу 1917 г. За рубежом оказались выехавшие в течение лета осени некоторые члены царской фамилии, представители аристократии и высшего чиновничества, выполнявшие дипломатические функции за границей. Однако их отъезд не был массовым. Напротив, количество возвращавшихся после долгих лет пребывания на чужбине было больше числа выезжавших.

«Пятая волна» эмиграции

Подавляющее большинство выехавших в пятую (с 1895 г.) волну российской политической эмиграции (около 2 млн. человек) составили люди, не принявшие Советской власти и всех событий, связанных с ее установлением. Это были не только, как писалось раньше, представители эксплуататорских классов, верхушка армии, купцы, крупные чиновники. Точную характеристику социального состава эмиграции того времени дала уехавшая из большевистской страны 3. Гиппиус: "...одна и та же Россия по составу своему, как на Родине, так и за рубежом: родовая знать, люди торговые, мелкая и крупная буржуазия, духовенство, интеллигенция в разнообразных областях ее деятельности политической, культурной, научной деятельности политической, культурной, научной, технической и т. д., армия (от высших до низших чинов), народ трудовой (от станка и от земли) представители всех классов, сословий, положений и состояний, даже всех трех (или четырех) поколений русской эмиграции налицо... ".

Людей гнал за границу ужас насилия и Гражданской войны. Западная часть Украины (январь март 1919 г.), Одесса (март 1919 г.), Крым (ноябрь 1920 г.), Сибирь и Приморье (конец 1920 1921 гг.) поочередно становились свидетелями многолюдных эвакуации с частями белых армий. Параллельно шла так называемая мирная эмиграция: буржуазные специалисты, получив под разными предлогами командировки и выездные визы, стремились за пределы своей кровью пьяной (А. Веселый) Родины. О национальном, половозрастном, социальном составе уехавших может сказать информация, собранная в 1922 г. в Варне (3354 опросных листа). Уезжали русские (95,2%), мужчины (73,3%), среднего возраста от 17 до 55 лет (85,5%), образованные (54,2%).

Географически эмиграция из России была направлена прежде всего в страны Западной Европы. Первое направление государства Прибалтики Литва, Латвия, Эстония, Финляндия, второе Польша. Оседание в соседних с Россией государствах объяснялось надеждами на скорое возвращение на родину. Однако позже эти не оправдавшиеся надежды заставили выехавших податься дальше, в центр Европы в Германию, Бельгию, Францию. Третье направление Турция, а из нее в Европу, на Балканы, в Чехословакию и Францию. Известно, что через Константинополь только за годы Гражданской войны прошло не менее 300 тыс. русских эмигрантов. Четвертый путь эмиграции российских политических беженцев связан с Китаем, где довольно быстро появился и особый район их расселения. Кроме того, отдельные группы россиян и их семьи оказались в США и Канаде, в странах Центральной и Южной Америки, в Австралии, Индии, Новой Зеландии, Африке и даже на Гавайских островах. Уже в 1920-е гг. можно было заметить, что на Балканах сосредоточивались главным образом военные, в Чехословакии те, кто был связан с Комучем (Комитет Учредительного собрания), во Франции кроме представителей аристократических семей интеллигенция, в Соединенных Штатах дельцы, предприимчивые люди, желавшие нажить капиталы в крупном бизнесе. Перевалочным пунктом туда для одних был Берлин (там ждали окончательной визы), для других Константинополь.

Центром политической жизни русской эмиграции в 20-х гг. был Париж, здесь были расположены ее учреждения и проживало несколько десятков тысяч эмигрантов. Другими значительными центрами рассеяния русских были Берлин, Прага, Белград, София, Рига, Гельсингфорс. Возобновление и постепенное угасание деятельности за рубежом различных российских политических партий хорошо описаны в литературе. Меньше изучен быт и этнографические характеристики рассматриваемой волны российской политической эмиграции.

Наметившееся после окончания Гражданской войны возвращенчество в Россию не приняло всеобщего характера даже после объявленной в 1921 г. политической амнистии, однако в течение нескольких лет оно все же было массовым. Так, в 1921 г. в Россию возвратились 121 343 уехавших, а всего с 1921 по 1931 г. 181432 человека. Этому немало помогли Союзы возвращения на Родину (самый крупный в Софии). С вернувшимися репатриантами советские власти не церемонились: бывшие офицеры и военные чиновники расстреливались сразу же после прибытия, часть унтер-офицеров и солдат оказывалась в северных лагерях. Возвратившиеся обращались к возможным будущим возвращенцам с призывами не верить гарантиям большевиков, писали и комиссару по делам беженцев при Лиге Наций Ф. Нансену. Так или иначе, но нансеновская организация и проект паспорта, предложенный им и одобренный 31 государством способствовали размещению и обретению места в жизни 25 тыс. россиян, оказавшихся в США, Австрии, Бельгии, Болгарии, Югославии и других странах.

Пятая волна российской политической эмиграции, по понятным причинам, совпала и с новой волной религиозной эмиграции из России. В отличие от первого потока уезжавших по религиозным причинам, в послеоктябрьские десятилетия покидали страну не сектанты, а представители православного духовенства. Это были не только высшие его чины, но и рядовые священники, дьяконы, синодальные и епархиальные чиновники всех рангов, преподаватели и учащиеся духовных семинарий и академий. Общее число лиц духовного звания среди эмигрантов было невелико (0,5%), но даже малочисленность уехавших не предотвратила раскола. Созданные в ноябре 1921 г. в Сремских Карловицах (Югославия) Синод и церковный совет при Высшем русском церковном управлении за границей не были признаны главой Московской патриархии Тихоном, передавшим управление западноевропейскими приходами своему ставленнику. Взаимные обвинения в ереси не притупились и спустя десятилетия, однако рядовые миряне-эмигранты всегда были далеки от этих раздоров. Многие из них отмечали, что быть православным для них означало чувствовать себя русским. Православие оставалось духовной опорой тех, кто верил в возрождение жизненного уклада прежней дореволюционной Российской державы, в уничтожение коммунизма и безбожия.

Говоря об эмиграции по политическим и религиозным мотивам в 1917 начале 1930-х гг., нельзя забывать того, что из России ушла не маленькая кучка людей; ушел весь цвет страны... Октябрь 17-го положил начало огромной эмиграции деятелей науки и культуры, не сравнимой по масштабам с первой, в начале XX в. Из России уехали сотни и тысячи образованных, одаренных людей, возобновивших научную и творческую деятельность за пределами России. Только с 1921 по 1930 г. ими было проведено пять съездов академических организаций, где тон задавали профессора и доценты бывших российских университетов. За полтора десятка лет нашими соотечественниками за рубежом было издано 7038 названий заметных в научном отношении исследовательских работ. Не прекращалась в эмиграции ни театрально-концертная, ни литературная жизнь. Напротив, достижения русских эмигрантов литераторов и артистов вошли в золотой фонд русской литературы и искусства, не испытав губительных последствий идеологической деформации. Крупнейшим из издательств, выпускавших в послеоктябрьские годы русскую литературу за рубежом, было издательство 3. И. Гржебина. Всего же за 30-е гг. за пределами России выпускалось 1005 наименований газет и журналов, в которых публиковали свои произведения эмигранты всех поколений, размышлявшие о судьбах и будущем России.

Военная угроза, нависшая над миром во второй половине 30-х гг., многое изменила в настроениях мировой общественности, не обойдя и русскую диаспору. Ее левое крыло безоговорочно осуждало Гитлера и фашизм. Бывают моменты, написал тогда П. Н. Милюков, призывая быть на стороне родины, когда выбор становится обязательным. Другую часть эмиграции составили люди с противоречивой позицией. Они возлагали надежды на отвагу русской армии, способной, как они думали, отразить фашистское нашествие, а затем ликвидировать и большевизм. Третью группу эмигрантов составляли будущие коллаборационисты. В нашей историографии бытовало мнение о том, что последние составляли большинство (хотя никаких подсчетов и не велось!). Есть основание полагать, что это не более чем идеологическая установка прошлых лет. Воспоминания очевидцев свидетельствуют, что те, кто были прямо или непрямо с врагами России, были, по счастию, всегда в меньшинстве.

Ко времени нападения фашистов на СССР численность наших соотечественников во всех странах значительно сократилась. Многие представители старшего поколения умерли. Примерно 10% уехавших за прошедшие два десятилетия (1917-1939 гг.) вернулись на родину. Кто-то принял новое гражданство, перестав быть эмигрантом. Так что, например, во Франции по сравнению с 1920 г. численность русских сократилась в 8 раз их стало около 50 тыс., в Болгарии 30 тыс., столько же в Югославии. В Маньчжурии и Китае русских осталось около 1 тыс. человек, хотя в середине 20-х гг. их насчитывалось до 18 тыс. человек.

22 июня 1941 г. окончательно размежевало соотечественников-россиян. Во всех странах, оккупированных гитлеровцами, начались аресты русских эмигрантов. Одновременно фашисты развернули агитацию, призывая врагов большевизма из числа эмигрантов вступать в немецкие воинские части. В первые же месяцы войны свои услуги фашистскому командованию предложили генералы П. Н. Краснов, А. Г. Шкуро. Были люди и на оккупированных советских территориях, из идейных соображений шедшие на сотрудничество с захватчиками. Впоследствии они дали начало новой волне политической эмиграции. Впрочем, абсолютное большинство россиян, находившихся за границей, осталось верным Отечеству и выдержало экзамен на патриотизм. Массовое вступление российских изгнанников в ряды Сопротивления и в другие антифашистские организации, их самоотверженная деятельность хорошо известны как по мемуарам, так и по иным источникам. Многие из тех эмигрантов, которые проявили себя патриотами и антифашистами, Указами Верховного Совета СССР от 10 ноября 1945 г. и 20 января 1946 г. было предоставлено право получить советское гражданство. В Югославии в 1945 г. таких желающих было более 6 тыс., во Франции свыше 11 тыс. Сотни людей обратились с просьбой о предоставлении им советского гражданства в возобновившую свою работу консульскую миссию в Шанхае. При этом некоторые эмигранты оказались на родной земле не по своей воле, а в результате экстрадиции (т. е. предусмотренной международными договорами выдачи определенных лиц одним государством другому). Не один год отбыли они затем в сталинских тюрьмах и лагерях, но после освобождения остались жить на родине, отказавшись от иностранных паспортов.

«Шестая волна» эмиграции

Завершение разгрома фашизма в 1945 г. означало новую эпоху и в истории российской эмиграции. На родину возвращались те, кто испытал гонения и преследования в годы коричневой чумы. Но вернулись далеко не все, и даже не большая часть эмигрантов нынешнего столетия. Кто-то был уже стар и боялся начинать новую жизнь, кто-то опасался не вписаться в советский строй жизни... Во многих семьях произошел раздел, вспоминала В. Н. Бунина, жена писателя. Одни хотели ехать, другие оставаться.... Те, что не вернулись к большевикам и остались, составили так называемую старую эмиграцию. Вместе с тем возникла и эмиграция новая и это были покинувшие родину россияне шестой волны политэмиграции (и второй после октября 1917 г.). Новую эмиграцию составляли преимущественно ди-пи displaced persons (перемещенные лица). Их после окончания Второй мировой войны было около 1,5 млн. Были среди них и советские граждане, в том числе русские военнопленные, насильно вывезенные в Европу, а также военные преступники и коллаборационисты, стремившиеся избежать заслуженного возмездия. Все они сравнительно легко получали льготные права на иммиграционные визы в США: в посольстве этой страны не было проверки на бывшую лояльность по отношению к фашистским режимам.

Всего же в разных странах мира только при содействии Международной организации по делам беженцев было расселено около 150 тыс. русских и украинцев, причем более половины в США и примерно 15 17% в Австралии и Канаде. При этом беженцами стали называть и жертв нацистского или фашистского режимов, и коллаборационистов, и тех, кто в условиях сталинского тоталитаризма преследовался вследствие политических убеждений. Последним президент США Трумен просил оказывать особую помощь и поддержку на том основании, что среди них имеются способные и смелые борцы против коммунизма. Поскольку холодная война набирала темп, правительства многих стран Европы не препятствовали созданию новых эмигрантских организаций, настроенных против СССР, а также обновлению старых. Они объединили так называемую молодую эмиграцию с теми представителями старой, которые не решились уехать по приглашению правительства СССР. Процесс развивался параллельно с продолжением возвращенчества, с пропагандой, развернутой Советским Союзом с целью побудить эмигрантов вернуться на родину. Но в целом облик 50-х гг. определяет не стремление возвратиться, не реэмиграция, а штрихи и черты холодной войны. Именно поэтому количество эмигрантов, выходцев из СССР, в 50-х гг. резко снизилось. Некоторое представление об этом дает канадская статистики, свидетельствующая о сокращении численности оседающих в этой стране русских эмигрантов в десятки раз за одно десятилетие (начало 50-х начало 60-х гг.). К сожалению, как и в других странах, идентификации эмигрантов из СССР по этническому признаку не велось, и вплоть до начала 1991 г., когда в анкетах стали более точно фиксировать национальность, все выехавшие из нашей страны считались russians.

Что являлось причиной снижения численности политэмигрантов, покидающих Россию? Послевоенная проблема перемещенных лиц так или иначе решалась или была уже решена. СССР отделял от других европейских стран и США железный занавес. Строительство Берлинской стены в начале 60-х гг. означало, что последнее окно в Европу закрывается. Единственным способом выбраться за рубеж на постоянное жительство в 50-60-х гг. было невозвращенчество членов официальных делегаций и редких туристических групп. Однако это были единичные случаи.

Эмиграция до перестройки

Новая и последняя до перестройки политическая эмиграция из России возникла в конце 60-х гг. вместе с движением инакомыслящих, диссидентов. Считается, что в ее основе лежали (в порядке значимости) национальный, религиозный и социально-политический факторы. Первый из перечисленных для русской нации значения не имел, второй и третий же действительно повлияли на рост числа желающих уехать.

В западной печати фигурируют разноречивые данные о количестве покинувших СССР в годы застоя. Наиболее часто встречается цифра 170-180 тыс. человек за 1971 1979 гг. и другая 300 тыс. человек за 1970-1985 гг. Однако следует учитывать, что абсолютное большинство эмигрантов того времени выезжали по израильским визам (только в 1968-1976 гг. было выдано 132500 виз для выезда в Израиль). Разумеется, среди этих уехавших были и русские, главным образом диссиденты, вытолкнутые из страны по израильским визам, но евреями не являвшиеся (например, Э. Лимонов), а также русские члены еврейских семей. Однако определить количество уехавших русских в общей численности эмигрантов 69-70-х гг. пока возможности нет.

Из трех составляющих последней волны политической эмиграции из России невозвращенчества, нового (третьего в истории) потока эмиграции деятелей культуры в поисках свободы творчества и лучших условий для него, а также вынужденной эмиграции советских диссидентов, последние две часто сливались. Мотивами выезда видных деятелей советской культуры были чаще всего экономические, иногда политические или творческие, а обычно и те, и другие причины. Реже люди уезжали по собственному желанию, чаще по требованию оставить страну, исходившему от компетентных органов. Что же касается чисто политических диссидентов, выявление которых обычно связывают с событиями 1968 г., то они по социальному составу были представителями главным образом технических профессий, реже студентами, лицами со средним образованием, значительно реже специалистами в области гуманитарных наук. Деятель диссидентского движения в СССР, высланный затем за рубеж, А. А. Амальрик пишет: В 1976 г. в Амстердаме мой старый знакомый Л. Чертков напомнил, как десять лет назад все смеялись над моим предсказанием, что скоро начнут выселять не только в Сибирь, но и за границу. Высылка из страны одна из старейших форм политической расправы была невозможна в период многомиллионных репрессий, которые власти хотели скрыть от мира; но при репрессиях выборочных и при гласном протесте внутри страны возвращение к высылке как репрессионной мере понятно, оно не противоречит принципу закрытого общества", высланный может мутить воду" за границей, но не в СССР.

Первые высылки диссидентов относятся к 1972 г.: тогда они обставлялись как добровольное желание уехать, поскольку лишение гражданства за действия, не совместимые со званием советского гражданина, требовало специального указа Верховного Совета СССР. Определенным рубежом в истории эмиграции советских диссидентов был 1975 г. год подписания Хельсинкского акта, поскольку тогда возникла проблема прав человека, в том числе права на эмиграцию. Конгресс США принял поправку Джексона-Вэнека о том, что статус наибольшего благоприятствования в торговле с США будет предоставляться лишь тем странам, которые не чинят препятствий своим гражданам при выезде. Это подтолкнуло часть диссидентов в СССР к оформлению движения за обеспечение права на выезд, а советским властям позволила представлять каждую насильственную высылку как гуманный акт. Позже открылся и третий путь высылать за границу лиц, не согласных с политическим режимом в СССР (помимо лишения гражданства и добровольного отъезда): им стал обмен политзаключенными. Конечно, в 70-х гг. количество уехавших и высланных по политическим мотивам лиц было ничтожно мало, но дело было, как отмечал А. Д. Сахаров, не в арифметике, а в качественном факте прорыва психологического барьера молчания.

Одновременно с последней волной политической эмиграции из России (1970-х гг.) в СССР начал оформляться и новый поток отъезжающих по религиозным мотивам. Речь идет о пятидесятниках, составлявших в то время несколько сот тысяч человек. Это религиозное течение в нынешнем его виде существует в России с начала XX в., однако в Совете по делам религий и культов, созданном в 1945 г., пятидесятники не были зарегистрированы. Возник конфликт с властями, причиной которого была их антиобщественная деятельность, под коей понимался сам отказ пятидесятников от регистрации, а также от несения воинской повинности. Постоянная дискриминация в гражданской и частной жизни способствовала тому, что еще в конце 40-х гг. вероучение пятидесятников дополнилось идеей исхода из СССР. Она основывалась на вере, что вот-вот эту безбожную страну постигнет чаша гнева Господня, так что долг истинных христиан стремиться к исходу. Первый список желавших выехать был составлен в 1965 г., но лишь весной 1973 г. началось последовательное движение за выезд. Члены общин обращались к властям, те требовали от них вызовов от родственников или правительств тех стран, куда они собирались выехать. С 1974 г. начались обращения пятидесятников к президенту США и к христианам мира. Год Хельсинкского совещания прибавил им надежд. О них узнали" иностранные корреспонденты, а один из органов периодической печати эмигрантов Хроника текущих событий в каждом выпуске сообщала о положении пятидесятников в СССР. В то же время советские власти препятствовали оформлению документов на выезд, ссылаясь на отсутствие вызовов (между тем вызовы, присланные из США, перехватывались и не доходили). Кроме того, в отличие от евреев и немцев, пятидесятники не могли мотивировать свою просьбу о выезде стремлением жить на исторической родине. В феврале 1977 г. о желании выехать из СССР по религиозным причинам заявило более 1 тыс. человек, в 1979 г. около 30 тыс. человек. Начались открытые преследования, а с начала 80-х гг. и аресты, продолжавшиеся вплоть до 1985 г., когда наступили решительные перемены. Только в 1989 г. по религиозным мотивам страну покинули около 10 тыс. человек, среди них и многие пятидесятники.

«Перестроечная волна» эмиграции

Эмиграцию 70-х начала 80-х гг., состоявшую главным образом из инакомыслящей интеллигенции, сменила в последнее время новая, перестроечная волна покидающих навсегда русскую родину. Ее можно назвать последней (третьей в истории России) волной экономической эмиграции, поскольку политическая эмиграция в настоящий момент сведена на нет, а эмиграция деятелей науки и культуры чаще всего сводится все же к экономической. Тем не менее мотивы покидающих в последние 5-6 лет Россию условно принято делить на производственные (научные, творческие), и экономические (ненаучные, джинсово-колбасные, как жестко охарактеризовал их известный кинорежиссер Н. Михалков). Мотивы первого рода объясняются конфликтностью творческих коллективов, нехваткой на родине средств для развития культуры, невозможностью творческой самореализации личности и т. д. Мотивы второго рода существовали всегда. И как только право на эмиграцию стало в СССР реализовываться, за рубеж потянулись те, кто не находил в стране возможностей организовать обеспеченную жизнь. Совокупность социальных бед ускорила их отъезд.

Всего из СССР за годы перестройки выехало: в 1985 г. 6100 человек, в 1987 г. 39 129, в 1988 г. 108 189, в 1989 г. 234 994, а в 1990 г. 453 600. Большинство эмигрантов оказалось за рубежом благодаря израильским визам и поселилось в Израиле, но не все были евреями (3%, или около 3 тыс. человек, только в 1990 г.). Значительная часть уехала в ФРГ 32%, а 5,3% в Грецию, 2,9% в США, остальные остались в других странах Европы и на других континентах. По данным Госкомстата, средний возраст отъезжающих сегодня 30 лет, 2/3 из них мужчины, 34% отъезжающих служащие, 31% рабочие, 2% колхозники, 4% учащиеся, 25% не занятое в производстве население и пенсионеры. Показательно, что и среди подавших заявление о выезде в начале 1990-х гг. 99,3% граждан никаким языком, кроме русского, не владеет.

Различна тактика переезда отправляющихся из России по творческим мотивам. Работающие над программой Социально-психологические проблемы миграции ученых А. Юревич, Д. Александров, А. Алахвердян и др. насчитывают четыре типа отъезжающих. Первый связан с отъездом элиты одного процента известных ученых, которым после переезда предлагают лаборатории и институты. Второй тип отъезжающие с расчетом на помощь находящихся за границей родственников. Третьи отъезжающие по справочнику, т. е. такие, которые, прежде чем уехать, сами подыскивают себе место работы, находясь еще на родине. Наконец, четвертые это отъезжающие по принципу все равно куда, здесь будет еще хуже.

Подсчитано, что из всех, решившихся на окончательный отъезд из России, примерно половина устраивается работать за рубежом по специальности. Больше всего уехало физиков, за ними следуют математики, биологи. Другие представители точных наук, а также врачи, лингвисты, музыканты, артисты балета сравнительно легко вписываются в зарубежье. Средний доход иммигрантских семей из бывшего СССР в Америке, сообщала пресса в апреле 1991 г., выше доходов среднего американца. Но выезжают за рубеж не только те, кого там ждут. По экономическим мотивам из России потянулись люди, которые просто чувствуют свою материальную нестабильность.

И по мере того, как бывший СССР открывал шлюзы, правительства зарубежных стран вводили квоты. Уже в 1992 г. трудно стало получить статус беженца как жертвы коммунистических преследований довод, безотказно работавший в годы застоя. Бескровного вторжения русских (как до сих пор именуют всех граждан бывшего СССР) стали опасаться многие страны, отказывая в предоставлении разрешений на постоянное жительство. Так поступили Дания, Норвегия, Италия, Швеция. Резко сократили прием Швейцария, Испания, ФРГ, Австралия, Англия, Франция.

В то же время квоты на въезд в зарубежные страны лишь ограничивают, но не останавливают отъезда из нашей. Ряд государств даже декларировал готовность принимать все большее число бывших советских граждан ежегодно: Канада увеличила свою квоту до 250 тыс., а США до 600 700 тыс. человек в год. Поэтому только в 1991-1992 гг. наши и зарубежные социологи прогнозировали до 2,5 млн. эмигрантов из Восточной Европы, а потенциальными эмигрантами называли до 25 млн. человек. До четверти современных детей из крупных городов, по данным социологического опроса, готовы в будущем уехать (23 % против 63%, выбравших родину). Вполне вероятно, что тенденция к росту эмиграции сохранится и в ближайшие 5 10 лет.

Число соотечественников, проживающих в настоящее время за рубежом (около 20 млн. человек), включает 1,3 млн. этнически русских. С начала 90-х гг. стало особенно заметным стремление к сотрудничеству с ними, готовность к установлению контактов и международных обменов. В свою очередь, и сами россияне, проживающие за рубежом, стали все чаще образовывать ассоциации с целью сохранения национальных традиций, поддержания русского духа, русского направления. Немалую роль сыграли и играют наши соотечественники в сборах гуманитарной помощи для России, в различных благотворительных актах. Огромную объединяющую роль играет сегодня и русскоязычная периодика.

В августе 1991 г. на Первом конгрессе соотечественников, проходившем в Москве, представители российского правительства и Верховного Совета подчеркнули, что теперь нет никаких различий между волнами русской эмиграции, все они наши соотечественники и деление эмиграции на прогрессивную нейтралистскую реакционную теряет всякий смысл. Соглашаясь с этим, Н. Мирза, представитель Верховного Совета России в оргкомитете Конгресса, подчеркнула: Национальность не имеет значения. Главное сохраненный русский язык и культурная принадлежность.
;