Это жизнь, милая

Дождь то стучался в окно, то слёзно умолял о чём-то, оставляя разводы на стекле. А девушка смотрела на его ухищрения и пыталась понять, что происходит там, за дождевым занавесом и кто выкручивает тучу, чтоб шёл дождь. А может, дождевая стена – это та самая стена, что разделяет то, что она знала и то, что стремится узнать?
«Звёзды при любой погоде остаются звёздами, даже если их не видно, - подумала она. – А небо? Небо может быть разным, особенно на закате, - Ника попыталась разглядеть его сквозь непрекращающийся дождь. – А сегодня оно – ледяное какое-то, жёсткое, точнее, мутное. А может, серое, тусклое, хмурое. Ну вот, выяснила цвет неба, охарактеризовала его и что дальше? Замру в ожидании, что всё изменится через какое-то время или как-то разрешится само собой? Но чаще всего так и происходит. И это касается не только погоды. Мы не замечаем многое, потому что живём, словно в тумане. Нам не до поиска причин, потому что происходящие события уже втянули нас в круговорот, и нам невдомёк, что это всего лишь следствия наших былых поступков. Как всё не просто. Да и сами события видим искажённо из-за собственных эмоций. Когда настроение влияет на оценку происходящего, разве можно говорить об объективности? Тот же самый дождь может восприниматься с восторгом или с недовольством. Мир страстей похож на паутину. От него хочется убежать, отмыться, отчиститься. «У каждого человека свои собственные особенности, свои собственные привычки, которых в общем-то он не видит». Это утверждал Гурджиев. Интересно, как там Толик со своей красавицей»? – подумала Ника и невольно вздрогнула, потому что чётко услышала его голос у себя в голове:
- Живи своей жизнью…
Возмущение вытеснило испуг. К тому же понимание, что не только она «слышит» чужие мысли, но и ещё кто-то обладает такой же способностью, ошеломило её.
- Что за космический пеленг в моей голове? – воскликнула она, словно говоривший был рядом. - И вообще, Толик, что за привычка  лезть в чужие головы? Это ты мне из своего загородного дома советы посылаешь? А я что делаю, заботливый ты мой? Тебя не дёргаю, не звоню. Что? Уже и думать нельзя? Ну, это ты зря, брат. Я свободный человек, а ты не окно в запредельность, не суфлёр и даже не мой родственник. Мне хреново, а ты советы решил рассылать по пространству. Не через почту, чтоб письмо в почтовый ящик опустили, а сразу в голову, чтоб уж наверняка. Чего мелочиться?
- А как насчёт терпения? – его голос уже не раздражал.
- Тебе, Толик, его, явно, не хватает. У тебя теперь своя жизнь, где нет места для меня. С тобой рядом Люся, Маня, Катя или Изольда? Не важно. Я не знаю имени твоей новой избранницы. Но от меня-то тебе чего надо?
- Испытания даются, чтоб мы их проходили, - вновь прозвучало в голове Ники.
- Неужели только для этого? И что? – спросила она.
- Ну, вот и проходи. Одна. Без посторонней помощи, - посоветовала «голосовая почта от Толика» в её голове.
- Умник, а я разве просила мне помогать? Я вызывала скорую, а попала в твой дом? А как называют того, кто врывается в чужое пространство без стука, без разрешения, без приглашения, лишь потому, что мимо пролетал?
А в ответ – тишина. Ника пожала плечами:
- Осознал или просто слинял?  Не разберёшься, - она вновь посмотрела в окно и увидела сквозь завесу дождя что-то очень похожее на размытый силуэт человека. – Тявкнул и в кусты. То кладезь афоризмов, то не понятно кто. Вот так всегда. Кто ты на самом деле и откуда взялся на мою голову? Мы были вместе, но каждый сам по себе: затерявшиеся во Вселенной два одиночества. Не было главного: любви. А жизнь без любви, по-моему, – это как море без соли, ландыш без запаха, ель без хвои, земля без цветов…
- Красивая фраза, не более того, потому что ты не знаешь, что было на самом деле между нами. Ты прячешься за обиду, - прозвучало телепатическое сообщение от Толика.
- А ты знаешь, что, где, когда? Короче, ты предлагаешь открыть бесстрашно глаза, чтоб преодолеть страх потери собственных иллюзий? Я для тебя прочитанная книга? А вот Гурджиев утверждал, что мы можем познать другого человека только тогда, когда познаем себя. Значит, ты уже познал себя?
- Вопрос провокационный. Если б познал, не мокнул под твоими окнами. И не терпел бы ледяные пощёчины ветра.
- Значит, та тень, что я увидела за стеной дождя – это ты во всей красе? Не фантом, не астральный двойник, а вполне материальный дядя? И сколько потребовалось времени, чтоб промокнуть до нитки? Поняла, это у тебя хобби такое. Ты можешь спрятаться в машине или отправиться сушиться домой. 
- Разрешаешь?
- Предлагаю. Искал уединения в надежде разогнать грусть, а погода подвела?
- Тебя увидеть хотел…
- И как успехи?
- Сейчас узнаем, - вновь прозвучало в её голове.
- Моё общение больше на шизофрению похоже, - произнесла Ника и в это время в дверь позвонили.
Она смотрела на стоявшего перед ней промокшего насквозь Толика, как на привидение. Пауза затягивалась.
- Пусти погреться, - произнёс молодой человек.
- Пытку дождём решил применить к себе, чтоб вымолить прощение? – наконец, произнесла Ника, а потом мелькнувшая мысль, что она выдала желаемое за действительное, ошеломила её, но она не двинулась с места.
- Решают те, кто продумывает действие, а у меня всё больше спонтанные шаги. Потому что дурак, - ответил он и улыбнулся.
- Критическое восприятие самого себя…
- Философ, прояви милосердие. С меня же капает…
- Заходи. Раздевайся и иди в ванную под горячий душ. Полотенце и халат в шкафу. Вещи развесишь сушить.
- Мне б чаю горячего…
- После ванной.
Она включила чайник. На улице как-то сразу потемнело. Изломанные стрелы молний с настойчивой периодичностью проносились между зловещими тучами и чёрной землёй, будто хотели напугать Нику. Чайник давно вскипел. Сколько она так простояла, наблюдая за стихией, она не знала, но вдруг ощутила присутствие Толика у себя за спиной.
- Боже, как я устала от твоих фокусов! Даже душ спокойно принять не можешь, чтоб не выкинуть что-то!
Девушка резко повернулась и оказалась в объятиях непрошенного гостя.
- Халат оказался моего размера.
- Думаешь, я его купила специально для такого случая?
- Не думаю, знаю. Тебе его подарили сотрудники с намёком…
- Не по твоей ли подсказке?
- Директор такими мелочами заниматься не должен. Я просто намекнул Любочке. Она же организатор подобных мероприятий. Подсказка прозвучала через подарок: я ушёл не навсегда.
- А я подумала, что мне желают найти тебе замену…
Он почесал затылок и хмыкнул, не зная, что сказать. Ника увидела в его глазах растерянность. Ей стало жаль Толика.
- Почему мы говорим друг другу колкости? – вдруг спросила Ника.
- А если я тебя спрошу о смысле бесполезности, которую мы не видим даже, ты ответишь мне?
- Во, закрутил. Ты сам-то понял, что спросил? Конечно, не отвечу. Если я чего-то не вижу, его для меня нет. И существует неоднозначность восприятия и оценки происходящего.
- Но ты хочешь, чтобы я был честен и при этом ответил за себя и тебя. Быть честным хотя бы с самим собой и то не получается, разве что иногда. Мы привыкли лгать, не замечая лжи. Я не знаю, почему периодически подкалываю тебя. Иногда это ответ на твои «щипки» и «укусы». Не смотри на меня волком. Словесные «уколы», «щипки» и «укусы», словесные. Иногда это защитный вариант, а иногда вариант нападения, провокации. Хочу обратить на себя внимание, но не знаю как. Юмор – может быть топорным, тонким, красивым, изящным, умным. Это игра. Мне иногда доставляет удовольствие наблюдать за твоими реакциями.
Ника выслушала его монолог. Вроде, и слова правильные, и доверительно он их произнёс, но почему внутри всё так неспокойно? Она ощутила за его рассуждениями  некий подтекст, о котором даже сам Толик вряд ли догадывается. 
«Странно, почему меня раньше всё устраивало? Я ведь, по большому счёту, не знаю его. И куда делась моя способность слышать мысли тех, кто находится со мною рядом? Мне бы сейчас пригодилось это», - подумала Ника, а вслух произнесла, кокетливо поправив волосы:
- Игра, говоришь? «Кто говорит всё, что хочет, тот услышит то, чего не хочет». Это народная мудрость, так что будь готов пожинать плоды, дорогой.
Ника была неимоверно хороша в этот момент. Толик невольно залюбовался ею, но сила привычки диктовала ему не оставлять без ответа выпад. Он не мог иначе: последнее слово должно было быть за ним.
- «Острый язык – дарование, а длинный – наказание». Хотя «недаром говорят: у дурака нет горя больше, как от языка».
- Самобичеванием занялся? – спросила Ника.
Он восхитился её умением «переводить стрелки».
- Шикарная школа. За словом в карман не полезешь. За что и ценю. С тобой не соскучишься.
- Ох, гора с плеч. Значит, не от скуки сбежал. А то я по простоте душевной решила, что именно она, злодейка, виновата. Неужели моё острословие довело тебя до ручки, и ты  решил отдохнуть вначале от назойливого жужжания…
- Сократом себя мнишь?
- А потом, - она сделала вид, что не услышала его, - скорее всего,  понравилось «это сладкое слово свобода».
- Я не сбегал, - вдруг стал оправдываться Толик, а потом подумал, что раз вылезло чувство вины, значит, она попала в цель.
«С такими, как она, хорошо работать вместе, время иногда провести, но иметь под боком в качестве жены, увольте. Я не подписывался на это. А она стала намекать на продолжение рода. Может, испугался? – подумал он. – Слишком многое поставлено на карту».
- Ну, да, - улыбнулась Ника, - не сбегал, просто погрузил вещи на тачку и отбыл в загородный дом. И как? Понравилось? Обслуживающий персонал на ушах стоит, чтоб хозяину угодить? Все капризы за твои деньги? И папа доволен. У него, я так понимаю, были иные виды на тебя, а ты вдруг взбрыкнул.
«Что ж ты обо мне, как о лошади?» – мелькнула мысль, но он промолчал.
- Чаем-то угостишь или передумала? – спросил Толик.
- А как же!
- Это да или нет?
- Садись за стол. Я тебя ещё и пирогом угощу. Но особо не обольщайся: пекла не для тебя. Гостей сегодня не ждала.
Ника разлила чай по чашкам, положила на тарелочки по куску пирога и посмотрела на Толика - бывшего одноклассника, потом сокурсника, а после окончания института - генерального директора фирмы его отца и её непосредственного начальника. Они долгое время просто не замечали друг друга, а когда стали работать вместе, что-то произошло. Хотя ясно что. Задерживались допоздна, времени на поиски партнёра даже не было. Если и случалось вырваться в театр, так в антракте её звонками замучают: в пору снова бежать на работу. В музее она выключала телефон, за что приходилось выслушивать о себе не очень лестные слова.
Без Ники Толик просто задыхался в потоке бумаг, документов. А она очень быстро разрешала проблемы, разбиралась с «завалами». Постепенно она взвалила на себя большую часть работы, так что её назначение на должность заместителя Толика было вполне естественным. А потом оказалось, что он незаметно распространил сферу влияния не только на работу, но и на её жизнь. Вошёл без стука, а выйти позабыл: три года страдал «амнезией». Их отношения не были безоблачными. И вот месяц назад после очередной «стычки» он решил взять тайм аут. Они стали пересекаться исключительно на работе, отношения не выясняли. Когда сидишь в одной лодке, глупо раскачивать её по любой причине.
Они обходили острые углы, мило улыбались друг другу. Вроде, всё как прежде, только после работы Толик отправлялся в свой загородный дом, а она в съёмную квартиру, за которую фирма внесла плату за год вперёд. В ту самую квартиру, в которой они прожили три достаточно ярких года. Правда, яркость эта была не всегда со знаком плюс.
 И вот неделю назад Толик, не предупреждая о своих планах, решил уйти в отпуск. Нике сообщила эту новость финансовый директор их фирмы Зоя Афанасьевна. Все были в курсе. Все всё знали, кроме неё. И тогда Ника решила, что, скорее всего, Толик нашёл себе кого-то, поэтому и не сказал о собственных планах. Она старалась задерживаться на работе, чтобы не впадать в состояние ступора в пустой квартире. Страдала.
И вдруг однажды обнаружила у себя не совсем нормальные способности. Буквально на третий день её неуёмной печали, она шла по коридору фирмы, столкнулась с секретаршей Толика - Любой, и вдруг «услышала» её мысли. Ника напряглась. С одной стороны было ощущение, что у неё не всё в порядке с головой, с другой – её удивил сам источник трансляции.
Девушка сочувствовала ей и обзывала Толика идиотом. Ника остановилась и вдруг сделала Любе комплимент, сообщив, что новое платье девушке к лицу и, вообще, она очень хорошо выглядит сегодня. И вот уже четвёртый день её голова стала источником приёма чужих мыслей людей, которые оказывались рядом с ней.
 А мысли Толика она «услышала», на расстоянии. Это уже на телепатическое общение похоже. Он «заговорил» с ней, будто тоже «слышал» её. Либо у дураков мысли сходятся, либо они настолько были созвучны, что и способности открылись одновременно. Но одновременно ли? А вдруг причина его ухода была связана с открывшимся у него даром? Кто знает, какие мысли могли родиться в её голове во время ссоры или скрытого недовольства. Кто думает при этом, что ты «открытая книга», и тебя читают? Ника увидела улыбку на лице Толика и растерялась.
- Ты островок нежности и спокойствия среди моря суеты, - произнёс вдруг он.
- А совсем недавно ты утверждал, что я вулкан. Везувий. Не забыл?
- И что? Одно не противоречит другому, пока нет извержения ты тот самый остров, про который я говорил.
- Да ты, брат, поэтическими образами девушек обольщаешь. Похвалой мою бдительность усыпляешь?
- А смысл? Пирог ты у меня не отберёшь, откусил уже. Да и пытаюсь не лгать, хотя бы откровенно, в обществе людей, которые мне не безразличны. Вот.
- Толик, ты растёшь в моих глазах. Пожалуй, я тебе ещё кусок пирога дам. Уж очень сладко ты поёшь, дорогой. Но это не тот путь, который ведёт к сближению.
- Да не было у меня никого. Испугался я, мне надо было побыть одному. Взял отпуск на неделю и забился в своём доме, чтоб понять, что происходит, и кто ты в моей жизни.
То ли эмоции перекрывали возможность услышать мысли Толика, то ли он обладал способностью их блокировать, Ника не знала. 
«Да, надо научиться управлять даром»! – вдруг осенило её.
«Правильно», - услышала она, но это одобрение исходило не от Толика, потому что голос принадлежал, как ей показалось, некому старцу.
Она обернулась, но никого не увидела на кухне у себя за спиной, но ощущение присутствия рядом кого-то не исчезло.
«Час от часу не легче. Теперь ещё чей-то фантом прописался в квартире. Охранник, наблюдатель, советчик, любопытный некто или ангел-хранитель? А может, домовой голос подал? - она пожала плечами и решила разбираться с ситуациями по мере их поступления. - Может, это просто кто-то «мимо пролетал», а может, и тот, кто находился рядом всегда, просто я не ведала об этом».
 Она дотронулась до переносицы и посмотрела на Толика, пытаясь понять по его реакции, «слышал» ли он голос незнакомца. Но Толик смотрел на неё с застывшей улыбкой праведника на лице. Его чистосердечное признание подразумевало проявление любопытства с её стороны. Ника решила, что молчать невежливо, надо что-то ответить на его заявление, но произнесла раньше, чем успела подумать, что именно сказать.
- И что? Понял, что происходит, и кто я в твоей жизни? – спросила она. – Вижу, что не готов делиться тем, до чего додумался. Понимаю, это личное, - её несло, и, явно, не в том направлении, но ничего не могла с собой поделать: то ли уязвлённое самолюбие толкало на создание напряжения, то ли его слова задели её. - А ты чего это голову на стол положил и глаза закрываешь? – она посмотрела на него и почти выкрикнула: - Не спать!
Он вздрогнул, поднял голову и пробормотал:
- Это что-то новое. Но для моего подсознания частицы «не» нет. Ника, я так устал, продрог, хочу спать. Не выгоняй меня на улицу. Там холодно и дождь.
Она вздохнула:
- На жалость давишь? Спать будешь в гостиной на диване. Постельное бельё в шкафу.
Он хотел обнять её, но она увернулась.
- Без рук, пожалуйста. Я хоть создание и нежное, но…
- Знаю, видел в спортзале на тренировке. Ломать кости не надо. Понял, осознал, - улыбнулся он и посмотрел на Нику с восхищением.
Она ушла к себе в комнату, прикрыла дверь и подошла к окну. Струи небесной воды колотили по старому асфальту, стучались в оконные стёкла. Казалось, что дождь никогда не прекратится. Она понимала, что надо, если уж не наслаждаться любой погодой, то, по крайней мере, принимать данность: будь то дождь или снег, пронизывающий ветер или безветрие, жара или холод. Она вдруг вспомнила, что ещё вчера хотела, чтоб Бог послал дождь. А теперь думала, что придётся доставать резиновые сапоги, если к утру не перестанет лить, как из ведра. К тому же резко похолодало. Вот тебе и август!
- «Когда просишь Бога о дожде, будь готов ходить по лужам». Это народная мудрость. - Ника увидела своё отражение в оконном стекле, и вдруг всплыли строки стихотворения, которое она написала, когда Толик переехал в свой загородный дом:
- Вновь пустота пустила корни
И будто прорастает сквозь меня…
А мыслей рой неслышно стонет,
Прощаясь, будто навсегда.

И, кажется, что замерло пространство,
Что лист от ветра даже не дрожит…
Покой мне приоткрыл обид коварство,
А пустота во мне безжалостно молчит.

Но нет в ней искаженья восприятья,
Нелепых выводов, тревожащих простор,
Нет гордости от важности занятья, -
Есть недеяния узор…

Вовне ж – царит непониманье:
Как в этом недеянье жить?
Когда исчезнут все желанья,
Привычное придётся позабыть?

Что может в пустоте случиться,
Когда ничто не действует никак?
Неужто пустота ломает все границы,
Осознанность дарует, убирая мрак?

Вновь пустота пустила корни
И будто прорастает сквозь меня,
Чтоб ощутила мир я Горний
В мгновенье выхода из сна.
- Это твоё стихотворение? – услышала она вопрос, произнесённый Толиком вслух.
- Да.
- Мне понравилось, - сообщил он, стоя под дверью.
- Подслушивать, не хорошо, - произнесла Ника.
- А я и не подслушивал, оно вдруг как набат, ворвалось в меня и зазвучало. Только не говори, что ты молчала.
- Я не молчала. Толик, ты, вроде, спать собирался.
              - Можно я войду. На минуточку. Я сам не знаю, зачем. Хочу увидеть твои глаза.
- Небо плачет, - прошептала она, глядя в окно. – Вот уже который час, не переставая. Не надо, Толик.
- А поговорить?
- Говори.
Она услышала какой-то шум.
- Не бойся, - сказал Толик, - это не лягушонка в коробчонке шум подняла, это твой бестолковый гость кресло к двери двигает, чтоб с комфортом общаться.
- Ты в своём репертуаре, - сказала Ника.
- Я только что подумал, почему, когда мы жили вместе, так мало общались с тобой? В основном это были разговоры на рабочие темы. Мы и дома не могли освободиться от груза служебных проблем. А, оказавшись один, вдруг осознал, что мы упустили что-то очень важное. Работа, работа, везде одна работа.
- Мы сами себя делаем пленниками чего-то или кого-то, - сказала Ника.
- Возможно. Должен признаться, что в загородном доме мне снились странные сны. Там, во сне, я был герой своей собственной сказки со счастливым концом.
Ей показалось, что Толик погладил дверь, а потом вздохнул. Она села на кровать, а потом легла и спросила:
- И что? Тебе становилось легче, когда ты просыпался?
- Не очень. Стучал ладонью по холодной простыне рядом и понимал, что один, и, хотя за окном лето, в душе – метель, не весна. Времена года – это некий образ, - решил он объяснить. - А потом тени, проникающие сквозь стекло, глумились надо мной, прыгая по стенам и полу. Не остановить. И я понимал, что не имею власти над ними. А луна, как на полотне художника-сюрреалиста, в сиреневом ореоле застыла средь россыпи звёзд.  Глупо, но мне хотелось выть на неё. И ни одной отрезвляющей мысли в голове. Пустота, как в твоём стихотворении, пускала корни и прорастала сквозь меня. Я ощутил это в полной мере.
- А у меня мысли о Вечности шуршали и улетали по вечерам, когда ты ушёл. Я погружалась в некий глобализм. Иные масштабы завораживали. Чего мелочиться? – она улыбнулась. – Было ощущение проникновения во что-то, что умом не понять, и страх от невозможности облечь «Это» в слова. Я замирала в ожидании и одновременно понимала, что упустила момент. Придут другие мысли: строем, попарно, одиноко, пролетят стаей птиц, прокричат вороном. Если б записала, пока след от них не стёрся, была бы возможность позже оценить их значимость. Но, как говорится, «после драки кулаками не машут». Остаётся либо смириться с потерей, либо пытаться вспомнить смысл. Но все попытки сформулировать улетевшую мысль терпели фиаско. Где-то близко, около, но всё не то, даже сам смысл становился скукоженным каким-то. А ты прилагаешь усилия, веришь, что ничто не исчезает бесследно. И словно безумец, пытаешься поймать голыми руками мысли, от которых остался только слабый аромат. И вот уже пустота течёт с неба на тебя, разбивая время на капли, на брызги. И вдруг откуда-то вылезает странное предположение, что это сама Вечность смеётся над тобой, спящей беспробудным сном и лишь иногда пытающейся открыть глаза, - она замолчала.
Ей показалось, что тишина заполняет окружающее их пространство, сжимается в точку, чтоб развернуться в новом качестве. И вдруг заговорил Толик. Она пыталась увидеть, как он плетёт узор, продолжая её словесное «кружево». Но у него была своя линия «орнамента», не нарушающая общий рисунок, но и не вытекающая из её плетения.
- Сейчас скажу банальность: «Жить в следствиях наш удел. И спать до поры, до времени, не понимая, что спим. И судьбу ругать». Я не исключение, потому что тоже роптал на жизнь свою. И вдруг в какой-то момент, когда заперся и не отвечал на звонки, понял, что не хочу иной судьбы. Что ни один день «стычек» с тобой я бы не променял на спокойствие с другой женщиной. Нужно быть благодарным Богу за то, что имеешь. Однажды я прочитал высказывание Вольтера, который убедил меня в собственной правоте, потому что мне показалось, что он проходил через подобные терзания. Он писал, что думал, как бы был счастлив, если бы вдруг поглупел и стал, как его кухарка, а потом вдруг понял, что ни за что не согласился бы поменяться с ней местами. И тогда я ухватился за эту фразу как утопающий за соломинку, бормоча, «что имеем, не храним, потерявши - плачем». Вот так и живём. Возмущаемся, завидуем другим, а потом понимаем, что нам был дан самый оптимальный вариант жизненных перипетий, что благодаря испытаниям, которые мы выдержали, через которые прошли, мы закалились, стали сильнее. И ещё я понял, как ты мне дорога, - почти шёпотом произнёс Толик.
Она внимательно слушала его монолог, рисовала рукой в воздухе плюсики, словно он мог видеть их сквозь закрытую дверь.
«Интересный способ общения», - подумала Ника, а вслух произнесла:
- Мне буквально на днях попалась на глаза книга Омара Хаяма. Раскрыла её наугад и прочитала:
«В книге судеб ни слова нельзя изменить.
Тех, кто вечно страдает, нельзя извинить.
Можешь пить свою желчь до скончания жизни:
Жизнь нельзя сократить и нельзя удлинить».
- У тебя глаза закрываются, я ощущаю это, - произнёс Толик после приличной паузы. – Хотя, если честно, это у меня глаза слипаются. Не буду больше мучить ни тебя, ни себя. Кресло сейчас отодвину, чтоб ты утром не налетела на него и тоже пойду спать. А вдруг во сне увижу иной мир или подсказку, что делать дальше?
- Дурью не маяться, - услышал он рядом с собой мужской голос и чуть не вскрикнул.
- Кто здесь у тебя поселился? – спросил Толик. – Ты кто?
- С тобой всё в порядке? – насторожилась Ника.
- И да, и нет. Голос мужика услышал возле самого уха, а его самого не видно. Галлюцинация.
- Расслабься,  может, этот мир вообще коллективная галлюцинация? Давай завтра с ним разберёмся, когда светло будет.
- С миром разбираться будем или с мужиком? – спросил он.
- Умник, мне завтра на работу в отличие от тебя. Мне без разницы, с кем или чем разбираться. Главное, не сейчас.
- Я тебе разрешаю не выходить на работу завтра.
- Спасибо, милый, но я всё равно сейчас не стану искать невидимку, который напугал тебя. Голос старца, говоришь? – вдруг переспросила Ника, вспомнив, как напугало её одобрение, неожиданно прозвучавшее из ниоткуда. 
- Я про мужика говорил. Похоже, ты знаешь, о ком я спрашиваю.
- Не больше твоего. Просто он мне сегодня посоветовал кое-что.
- Что именно? – поинтересовался Толик.
- Тебя  интересует некто, зашедший на огонёк, или то, что он мне сказал?
- Не знаю. Ты успокоила меня. Значит, ни я один схожу с ума…
Ника не ответила ему. Толик подождал ещё немного, вздохнул, а потом лёг на диван и почти мгновенно уснул.
Утром он приготовил завтрак для Ники, оставил записку и ушёл, решив, что нельзя злоупотреблять гостеприимством. До начала рабочего дня он успел съездить в загородный дом, переодеться, взять документы, над которыми трудился вечерами, заказать букет роз, отправить с посыльным по адресу Ники, и «обрадовать» сотрудников, явившись без предупреждения. Первым появился Николай Николаевич, глава службы безопасности, и сразу попросился к Анатолию Матвеевичу на приём с докладом. Минут через двадцать генеральный директор был в курсе всех событий, больших и малых, значительных и не очень. Короче, ничто не осталось без внимания Николая Николаевича в ходе его доклада, потому как служба у него такая.
Ника проснулась от звонка в дверь, посмотрела на часы, вспомнила, что у неё сегодня отгул и, накинув халат, вышла из комнаты. Толик убрал гостиную не хуже горничной и ушёл. В дверь ещё раз настойчиво позвонили. Она открыла дверь и увидела курьера с букетом в руках.
- Это вам. Распишитесь. Записку не забудьте прочитать, - выпалил он, чопорно поклонился, и только после этого отдал розы.
- Спасибо, - сказала она.
- Это не меня надо благодарить, поклонника. Я лишь свою работу выполняю. И всё же рад слышать слова благодарности, - улыбнулся он и побежал вниз по лестнице, не дожидаясь лифта.
Ника поставила цветы в вазу и позвонила своей подруге.
- Веруня, милая, я так рада тебя слышать. Ты на работе?
- Ника, ты звонишь мне домой, я тебе отвечаю. Значит, у меня выходной. Что случилось?
- Толик вчера приходил. А сегодня мне прислал букет цветов. И записку-загадку: «Розы алые для тебя. А. М.». Как вам нравится? Он думает, что я не могу отличить розы от фиалок и к тому же страдаю дальтонизмом? И если их вручили мне, доставив на мой адрес, кому ещё они могут предназначаться? Или купил сразу несколько букетов и, чтоб не запутаться, ни в одной из записок не упомянул имени? Странно всё, как минимум, странно.
- И что тебя пугает? Не приходил – плохо, пришёл – ещё хуже стало. Откуда такая растерянность? Сейчас приеду. У тебя выверт какой-то, явный переклин. 
- Это твой диагноз? – спросила Ника.
- Нет, развлекаюсь. Мне больше делать нечего. Кстати, а почему ты дома сидишь? – спросила Вера.
- Мне Толик отгул дал.
- Грехи замаливает или нужно что-то сделать на работе без твоих пытливых глаз?
- Ничего не понимаю. Вроде, ясность должна появиться, а не появилась. Я ощущаю, что происходит что-то, о чём я не ведаю и не предполагаю. И кто мне подскажет, с какой стороны ветер перемен дует? Довольно трудно найти то, чего никогда не видел, если не знаешь ни где искать, ни к какой сфере относится искомое.
- Можно докапываться до сути, искать истину, а можно урыться, - произнесла Вера. – Разберёмся. Во всяком случае, предпримем попытку. Не нравится мне твоё настроение. «Любовь смотрит не глазами, а сердцем; потому слепым и изображают Купидона»…
- Если это любовь. Хотя, что на самом деле имел в виду Мишле, узнаем ли мы с тобой? – спросила Ника.
- Так кто ж тебе ответит? Ладно, я сейчас приеду, - пообещала Вера.
Минут через сорок она уже звонила в дверь подруги и сама не могла поверить, что смогла так быстро примчаться. Они обнялись. Толик никогда не интересовался жизнью Ники, её родных, друзей и знакомых. Ему хватало своих собственных впечатлений. Поэтому он никогда не видел лучшую подругу Ники и ничего о ней не знал, и не расспрашивал Нику о её жизни до встречи с ним. Так спокойней, зачем загружать себя ненужной информацией. «В переполненную тару невозможно втиснуть дополнительный объём», - любил повторять его отец. Похоже, голова Толика и так «гудела», как трансформатор, от служебных забот, встреч с деловыми партнёрами, банкетов и переговоров, обедов или ужинов с нужными людьми, от которых многое зависело. Поэтому всё, что выходило за пределы его деловой жизни, со временем уходило на второй, третий план, а то и вовсе оказывалось «хламом», от которого он освобождался периодически. Ника знала об этом. Для хранения «хламовой» информации у него были оплачиваемые специалисты.
Вера прошла в кухню, выложила из авоськи продукты, пообещала «сварганить» что-то необыкновенное к обеду, вымыла зелень и фрукты, сложила на большое блюдо, нарезала брынзу, разложила по салатницам из баночек овощные салаты, приготовленные перед выходом. А торт засунула в холодильник.
- Натюрморт удался, - пробубнила она, расставляя тарелки. – Прошу. Будем поглощать салатики, закусывать зеленью с брынзой и общаться, - объявила она.
- Спасибо, - сказала Ника. – Знаешь, я иногда утром погружаюсь в воспоминания и ощущаю в полном объёме, насколько одинока. А потом нужно всего лишь замереть, чтоб осознать, насколько ложно моё восприятие окружающих людей, а их – меня. И в следующее мгновение приходит здравая мысль: как они могут знать меня, если я и сама себя не знаю? Именно поэтому им всё равно, что я делаю: лью ли я слёзы или смеюсь, закрывшись ото всех в своей квартире, нужна ли мне помощь, пою ли я песни от счастья или от горя, неожиданно свалившегося на меня откуда-то, изучаю китайский язык или стою на голове в попытке найти душевное равновесие. Они заняты своими проблемами. Но и мне нет дела до них, если честно. Они свободны, как и я. Но тогда почему я страдаю? Иногда я пишу стихи, вслушиваясь в тишину ночи, встречаю очередной рассвет, окрылённая надеждой, и через единение с природой пытаюсь собрать себя по крупицам. Мне стыдно признаться, что когда Толик умчался в «туманную даль», я ведь в первый момент облегчение испытала. Словно разбилась золотая клетка, в которой я сидела всё это время. Деньги прогоняют страх перед завтрашним днём, но если их много, хлопот, тревог и страхов другого порядка не избежать. Получается, что и мало денег плохо, а много – ещё хуже. Я впервые ощутила в сердце пустоту. А потом включилась голова. Сила привычки, должна я сказать, - мощная штука. И в какой-то момент я призналась себе, что мне удобно рядом с Толиком. Комфортное существование рядом с обеспеченным мужчиной не имеет никакого отношения к любви. И тут возник самый главный вопрос: «А любила ли я мужчину, с которым три года жила под одной крышей»? Вопрос, на который я не смогла себе ответить. Мои мучения, терзания загнали меня в угол. Но постепенно я смирилась с тем, что мы расстались. И вдруг он исчез на неделю, не сказав мне об этом. И тут такое полезло из меня, что я за голову схватилась. И где всё «это» сидело во мне? Вылезла подозрительность, а ещё Шекспир писал: «Подозрительность! Усиливаясь, ты пронзаешь самое сердце, ты делаешь возможным невозможное, сновидение делаешь явью, действуешь заодно с никем, братаешься с ничем». Прав. Я сама прошла через это. С неожиданной стороны подкралась необоснованная ревность…
- Почему необоснованная? – спросила Вера, раскладывая салаты по тарелкам.
- Потому что Толик сказал, что безвылазно сидел в загородном доме и размышлял о ситуации, в которой мы оказались…
- А кто тогда в театре был четыре дня назад с ослепительной красавицей, на шее которой одно колье стоит больше твоей годовой зарплаты? Тебя он не баловал подарками, насколько я знаю. Конечно, тебе ничего не нужно было от него. Ты сама в состоянии себя обеспечить. Тогда о каком комфорте рядом с обеспеченным мужчиной ты здесь вещала? О каком удобстве говорила? Квартиру съёмную фирма оплачивала? А он за обеды и ужины, что вам доставляли из ресторана, платил, да ещё заказывал продукты на дом по твоему списку? Что, кроме работы, ты видела? Не смеши меня. Ты даже премий не получала. Удобный сотрудник, готовый работать денно и нощно за зарплату секретарши. Знала ли ты, что его психолог больше получал? Конечно, тебя это не интересовало. И то, что тебе платили, было для тебя большими деньгами, потому что выросла в бедности и можешь обходиться малым. У тебя скромные запросы. Главное, что можешь помочь сестре, пока она учится. Ладно, сейчас речь не об этом. Итак, меня мой друг пригласил на премьеру четыре дня назад. Мы перед началом спектакля общались с ним в фойе. И тут  появились они. Толик меня не запомнил, хотя я общалась с ним однажды, когда хотела в вашу фирму устроиться три года назад. Вам психолог был нужен. А он завернул меня, потому что его папа прислал своего человека. Толик тогда задал несколько вопросов, не поднимая головы от бумаг, потом сообщил, что будут рассматривать мою кандидатуру, а о результатах сообщат по телефону через неделю. Не мог сразу сказать? Я из-за него тогда чуть не пролетела вообще. Хорошо, что ты предупредила меня, и я успела в последнюю минуту влететь в уходящий поезд, по имени Работа. А в гости ты своих друзей не приглашала домой. Толик условие поставил, все встречи в кафе или ресторане. Когда вы жили вместе, на приёмы он ходил почему-то без тебя. Понятно, его родители не жаловали тебя. Фирма – семейное детище. Хотя заместителя сына могли бы приглашать на заключение сделок, торжественные мероприятия. Но ты всегда была на боевом посту. Он на приёме, а ты отчёты готовишь, просматриваешь материалы, обсуждаешь с юристами условия сделок. Ты везёшь, а он на лаврах почивает. И всех всё устраивает. А позавчера у меня была встреча с одним интересным дядей. Это мой бывший пациент. Он в знак благодарности пригласил меня на ужин в дорогущий ресторан. И знаешь, кого я там увидела?
- Могу предположить, - прошептала Ника  и настороженно посмотрела на подругу.
Вера увидела побледневшее лицо Ники, а потом услышала:
- Он мне врал?
- Он не сказал тебе правду. Так вот в том ресторане избранные отмечали помолвку Толика и Элизы. Провозглашались тосты. Пили за любовь, за союз двух сердец.
- Ты ничего не путаешь? Он вчера мокнул под моими окнами. И даже телепатически пытался общаться со мной.
- Он не говорил тебе, что занимался некими практиками, расширяющими сознание, ходил на курсы гипноза, НЛП и так далее по списку.
- А я думала, что у него, как и у меня, открылся дар из-за стресса, душевных мук. Я не говорила тебе, что иногда спонтанно слышу мысли людей, находящихся рядом со мной, если пребываю в равновесном, неэмоциональном состоянии. Верочка, и что мне делать?
- С открывшимся даром? Жить, как жила.
- Я про Толика.
- Рекомендации те же. «Человек поневоле должен покоряться судьбе: противиться ветру, и приливу – безумно», как утверждал Шекспир. А Буаст писал, что «истинное величие человека находится в его сердце, а не в голове». А у тебя и с сердцем, и с головой, слава Богу, всё в порядке.
Назойливая мысль крутилась в голове Ники, словно муха, жужжащая над кружкой компота, оставленной на столе. Она не выдержала и озвучила её:
- А мы вчера впервые общались не на рабочие темы. Он был не таким, как прежде. А с утра прислал мне букет цветов через курьера. Вон, полюбуйся, - Ника кивнула на огромный букет алых роз. Это своеобразное объяснение в любви, попытка попросить прощение, загладить вину или усыпить мою бдительность, чтоб не взорвалась раньше времени и не нарушила глобального плана? Кажется, я начинаю понимать. Элиза – это дочь конкурента. Отец Толика как-то заикался о слиянии предприятий. Брак их детей – гарантия надёжности. Похоже, я могу вскоре оказаться без работы и жилья. Ещё полгода я могу здесь жить, а потом… Что будет потом, не знаю. 
- Думаю, что о твоей замене речь идти не будет. Ты, по сути, ведёшь все дела. Ты знаешь подводные камни на пути к успеху фирмы, знаешь, как не сесть на мель, как не сбиться с курса в экономическом океане. И ты думаешь, они захотят потерять столь ценного сотрудника? Да они тебе ещё приплачивать будут, чтоб не смотрела даже в сторону их конкурентов. Элиза не создана для кропотливого труда, вернее, вообще ни для какого труда она не создана. Это дитя праздника. Теперь, то, что касается Толика. «Язык любви двусмыслен не бывает», писал Шекспир. Ты не видела человека, с которым жила под одной крышей. Надо было тебе ко мне прийти сразу же, как только Толик взял тайм аут.
- И как бы я распознала его суть?
- Если хочешь, чтобы человек сбросил маску и показал своё истинное лицо, нужно вывести его из зоны комфорта, а когда он станет говорить, не думая, необходимо наблюдать, ибо в этот момент перед тобой предстанет настоящий «герой».
- Великолепная рекомендация. А если человек практикует медитацию по утрам, и контролирует своё эмоциональное состояние, по крайней мере, пытается. И чтобы вывести его из себя, надо ещё потрудиться: узнать его «болевые» точки, психологические проблемы, детские страхи, привычки и ещё массу всего. А для этого надо ни один пуд соли съесть с этим человеком.
- Трёх лет тебе было мало?
- Да всё наше взаимодействие касалось исключительно работы. Даже когда он обнимал меня, он продумывал один из вариантов сделки и сколько он получит прибыли.
- И тебя не смущало это?
- Мы однажды впряглись в повозку и поскакали. Вперёд, и только вперёд. И ни спрыгнешь на ходу, ни остановишься, чтоб не подвести партнёра. Пара лошадей. Ломовых. С шорами на глазах, - вздохнула Ника, - и с набором спасительных шуток, чтоб не зачахнуть окончательно в пути.
- Неужели тебе в голову не приходило, что человек, оказавшийся рядом с тобой, может быть совсем не таким, каким ты его представляешь? Достаточно было спровоцировать эмоциональный взрыв, недовольство, выбить почву из-под ног какой-то фразой…
-  И наблюдать за подопытным кроликом? Есть ли смысл строить с ним семейный очаг под одной крышей или всё же лучше остаться друзьями? Так? – спросила Ника. – Давай лучше почаёвничаем. Доставай свой торт из холодильника.
- Вот так и живём в иллюзиях. Я сама не лучше, хотя и психолог. Людям помогаю, а себе помочь не могу.
Ника включила чайник, Вера достала торт. Ника вздохнула и, глядя Вере в глаза, произнесла:
- Мы привыкли, а может, стало модным, наши неприятности сваливать на иллюзию. Появился некий новый шаблон, автомат. Мы с лёгкостью жонглируем словами. Но от постоянного повторения, что этот мир иллюзорен, что ты часть этой иллюзии вряд ли что-нибудь изменится. Ты не прозреешь в одночасье от бестолкового напоминания, не увидишь эту самую иллюзию и не осознаешь, что живёшь в ней. Потому что мало осознать иллюзию, надо начать стремиться вырваться из неё. Принять себя и понять, что в глубине своих заблуждений заблуждался. Задача почти невыполнимая. С тобой случалось когда-нибудь  нечто странное: когда одна и та же мысль приходит тебе в голову с некой периодичностью. Возникает ощущение зацикленности и невозможности освободиться…
- Чтоб освободиться от одной мысли, надо найти другую, - посоветовала Вера,  взяла в руки пустую чашку и, глядя в неё, чуть слышно продолжила: - Каждый человек – явление особенное, изумительное. Я могу объяснить многое в других людях, но понять могу только себя. И описать человека невозможно одним словом, одной фразой. Это сложный мир, это целая Вселенная, со своими галактиками, солнцами, планетами, чёрными дырами и туманностями. И твой Толик не исключение. Может, вам просто объясниться надо, чтобы исчезло непонимание, чтобы рассеялось недоразумение, если таковое имеется, чтобы появилась ясность. Горькая правда всё же лучше сладкой лжи.  Мы замираем от безысходности перед фактами жизненных ситуаций, а уж что говорить о вселенских масштабах? А может, жизнь предоставляет нечто иное, чем ты себе представляла, а ты просто боишься ступить в реку, чтобы плыть по течению к счастью. Вокруг нас столько загадок. И всё это жизнь, милая. Кажется, что нет ни единого шанса на личное счастье, а ты не верь, он есть где-то там, где ты его пока не видишь.
- А как быть с народной мудростью, что «насильно мил не будешь»? – спросила Ника.
- Никак. Потому что рядом с тобой не будет такого человека. Судьба твоя уже написана. Не бойся. «Свято место пусто не бывает» - это тоже народная мудрость. А поговорить откровенно вам придётся. В свете открывшихся фактов. 
- Я попробую, - пообещала Ника. – Мне иногда кажется, что я путник, следующий проторенным путём по бездорожью…
- Это как? Либо ты идёшь по бездорожью, то есть там, где нет дороги, либо всё же проторенным путём. Определись уж, - сказала Вера.
- Ну, путь, вроде, есть, а, вроде, его и нет. Ну, я вижу дорогу, которую другие не видят. Значит, для меня она есть, хотя её нет, - попыталась объяснить Ника.
- Путь без пути – это абсурд, - вынесла свой вердикт Вера.
- Вся наша жизнь – сплошной абсурд, - проговорила Ника. 
- А на приём ко мне всё же приходи, - пригласила Вера и встала. – Пойду я. Скоро рабочий день закончится у твоего Толика. А вдруг решит заехать пообщаться? Нам не надо пересекаться: могу напугать до смерти, а моя задача людей спасать, не топить.
Ника проводила Веру до остановки автобуса, зашла в магазин, купила молока и вернулась домой. В коридоре вновь ощутила чьё-то незримое присутствие.
- Привет, - произнесла она, снимая туфли. – Не меня ли ждал?
- Тебя, - услышала Ника, но голос в этот раз уже не показался ей старческим.
- А кто ты? – спросила она.
- То, что не старец, это точно, потому что видел тело на операционном столе весьма приятного человека среднего возраста, попавшего в аварию на дороге. Он не умер, потому что я вернулся в него. А потом его специально в кому ввели. Я не помню, кто я, откуда, как меня зовут. Правда, я слышал, как кто-то сказал, что память к профессору вернётся. Может, это я профессор? Но должен сказать, что тогда слишком молодой профессор. Ещё они не знали, кому сообщить о трагедии со мной. Может, родственников у меня нет? Сообщили в институт, где я работаю. Какой, не знаю. Приехал представительный мужчина, ушёл с врачом беседовать, а я вышел на улицу, ты шла мимо. Я понял, что ты не видишь меня. Я вспомнил о возможности путешествия вне тела и решил, что именно это и происходит со мной. Интересный опыт. Ты была такая расстроенная, что я не мог оставить тебя одну в таком состоянии, и пошёл за тобой. А потом – дождь…
- И надолго ты ко мне? – вдруг спросила Ника.
- Не знаю. Думаю, когда меня выведут из комы, я вернусь в тело. Я даже не знаю, вспомню ли я об этом приключении. Может, ты сходишь проведать меня, узнаешь у врача, кто я. Они нашли при мне документы. Можешь сказать, что дальняя родственница, приходила проведать знакомого и увидела меня.
- Если я твоя дальняя родственница, то должна знать, как тебя зовут, - сказала Ника.
- Логично. Я почему-то не подумал.
- Могу по телефону спросить, не поступал ли к ним некто вчера после аварии. Я познакомилась с мужчиной, а он не пришёл на свидание. Кто-то видел, как его сбила машина и скорая увезла в больницу. Господи! Хоть бы имя своё вспомнил. Тогда было бы проще. Иначе они начнут выяснять, где произошла авария…
- Посмотри в Интернете. А потом попробуй перечислять имена, может, я на какое-нибудь из них отреагирую.
- Да, это ещё больший бред, чем тот, когда я впервые услышала мысли рядом стоящего человека. Ладно. Иван, Макар, Леонид, Игорь… - она перечислила уже добрых три десятка имён. – Может, у тебя какое-нибудь экзотическое имя, типа Вольдемар или Вениамин?
- Да! – услышала она радостное восклицание.
- Это подтверждение, что у тебя необычное имя или…
- Вениамин.
- Хорошо. Теперь ты должен мне сообщить, в какой больнице ты лежишь.
- Это проще простого, потому что это ты должна знать, мимо какой больницы пролегает твой путь от работы до дома?
- Знаю, - Ника назвала номер. – Но не сегодня я этим займусь, это точно. У меня уж очень напряжённый день выдался. Если придёт Толик, не влезай в наш разговор, ладно? Он слышит…
- Только если он настроен на объект. А я могу «влезать» в голову и вещать так, что никто больше не слышит. И блокировать «чтение» чужих и собственных мыслей умею. Ты очень быстро поймёшь механизм.
- Веня, а откуда ты это знаешь? – спросила Ника.
- Я не помню. Просто знаю. Да какая тебе разница. К тебе помощь пришла, о которой ты просила. Вот. Для этого я просто отождествлюсь с тобой и передам информацию на другом уровне. Механизм не объясню, но умение гарантирую. Может, я экстрасенсорными способностями обладал?
- Это ты у меня спрашиваешь?
- Глупо. Может, мне твой адрес попробовать запомнить, вдруг всплывёт при выходе из комы? Я бы к тебе в гости пришёл. Ты мне нравишься. Очень. Ты чудо, Ника. А ты веришь, что могут приходить подсказки из пространства? Представь картину зимнего заката. На фоне фиолетового неба заснеженные деревья с ветвями во все стороны. Их ветер заставляет дрожать. И, кажется, что они пытаются что-то написать на небе. Послание, которое не сможет прочесть почти никто или сможет кто-то, кто ждал его. И вот! Весточка пришла. Человек получил её, но не сможет поведать даже близкому другу, откуда она пришла. Кому хочется, чтобы на него смотрели, как на не совсем здорового? Я даже не могу объяснить, откуда прорвалось это воспоминание и с чем связано. А я, как идиот, всё пытаюсь поймать ускользающий образ, а он исчезает раньше, чем успевает зафиксироваться у меня в голове. И как такое возможно, если головы в привычном понимании у меня сейчас нет. Я отдаю себе отчёт, что я фантом человека, лежащего в коме. Что я изучал? Где родился? Что делал? К чему стремился? Кого любил? Всё исчезло. Но иногда прорываются какие-то куски-воспоминания, как заснеженное дерево на фоне безбрежного фиолетового неба, пытающееся мне отправить послание-подсказку, вспыхнувшее озарением в моей голове. Я сейчас в полной мере ощутил, как это страшно: потерять память. Ведь это годы радости, страданий, переживаний, исканий, откровений. Мне кажется, что наши судьбы были написаны задолго до нашего рождения. И дата нашей смерти уже проставлена кем-то. А мы суетимся, не понимая механизма нашего появления здесь, для чего пришли, зачем и почему должны покинуть этот мир. Странно.  «То, что Бог нам однажды отмерит, друзья,
Увеличить нельзя и уменьшить нельзя.
Постараемся с толком истратить наличность,
На чужое не зарясь, взаймы не прося», - это Омар Хаям написал, я это знаю, только не помню, интересовался ли я суфизмом, литературой, поэзией или я изучал звёзды, решал математические головоломки? Каким ребёнком я был? Одни вопросы. Ведь в детстве рождается мелодия, в юности происходит её развитие, в зрелости должно быть осознание её. А у меня – пустота.  А как быть с поразившим тебя когда-то мгновением? Это должно быть, как вспышка света, то, что невозможно описать, изобразить и вновь привычное. И слёзы умиления и страдания сердца. Это, наверное, было. И куда всё делось? Не может же всё исчезнуть без следа. Мне просто страшно.
- Ты извини, общение в коридоре у нас с тобой затянулось. Может, стоит пройти в комнату?
- Ну, да. Я забыл, что тело может уставать. Прошу, - произнёс «голос».
- Будем надеяться, что происходящее не из разряда встречи Клеопатры с Ньютоном. И всё равно случай не совсем ординарный. Не так ли, Веня? – спросила Ника. – Ведь для окружающих я говорю сама с собой.
- Здесь, кроме меня и тебя никого нет, но соглашусь, случай из ряда вон выходящий. А я, скорее всего, вообще не вспомню об этом, когда выйду из комы, что меня весьма огорчает. Молоко поставь в холодильник, - напомнил он, немного помолчал и заявил: - Ты удивительная женщина. И стихи пишешь?
Ника кивнула.
- Пишу. А вот какая я, не знаю. Скорее, заблудившаяся, растерянная, одинокая…
- Почитай ещё что-нибудь, - попросил он.
- Стук прошлого в окно, –
Как в небе звездопад.
Ко мне мгновение зашло
И не ушло в распад.
Средь мчавшихся часов
И тающих минут,
В потоке поясов –
Мгновенье это ждут.
В нём истина живет
С прозрением в соседстве.
О нём душа поёт,
Как мама песню в детстве.
Ника замолчала. У неё вдруг возникла потребность рассказать о себе, о своём невесёлом детстве. Но тяжесть воспоминаний была такой же ощутимой, как поток воды, несущийся с гор. Она не знала, с чего начать.
«Может, с момента прихода в этот мир? Или со смерти отца, когда мы с сестрой остались одни, потому что мать умерла годом раньше? Мне было тогда всего семь лет, сестре – два года. За нами приехала тётка из деревни, взяла к себе, а у неё у самой четверо детей и муж алкоголик. Спасал огород и сад. Выживали. Иначе это и не назовёшь. Или с того момента, когда я пошла в школу в старенькой, доставшейся от двоюродной сестры форме, которую пьяный дядька разорвал в порыве гнева, а тётка со слезами на глазах пыталась заштопать, но вышло не просто плохо, получилось уродливо-кособоко. Как надо мной смеялись ребята и улюлюкали до самого дома, обзывая оборванкой, а я, глотая слёзы, делала вид, что оглохла? Как потом успокаивала тётку, а соседка принесла старую форму своей дочери и ведро картошки, обняла меня и прошептала: «терпи, сиротинушка»? Как сидела с ребёнком продавщицы за две буханки хлеба или за пакет пшена в каникулы, а иногда и по ночам во время учёбы, а потом бежала в школу в старых тёткиных ботинках? Или с того момента, когда ещё не было Любочки, когда отец приходил с работы и кричал на мать, что она со своим зверёнышем сидит у него на шее, хлопал дверью, обзывая мать, потом возвращался с бутылкой и «заливал» огонь в груди? Как мать вздрагивала от каждого грохота дверью или удара кулаком по столу? Как пыталась оправдать отца, просила пожалеть его, глядя в мои испуганные глаза?  Нет, отец не бил ни мать, ни меня, он просто вымещал злобу за что-то, устраивая «шумовые эффекты», как сказала однажды соседка. Любое слово матери, даже самое ласковое, вызывало ещё большую бурю. Мать могла любого человека заставить слушать себя без всяких на то усилий, любого, кроме отца. Иногда мать становилась словно каменной, что бесило отца ещё больше. А когда появилась Любочка, отец затих после беседы с врачом по поводу здоровья матери. Он уже не бил кулаком по столу. Старался не смотреть ей в глаза, а перед её смертью всю ночь просидел возле неё,  просил прощение и плакал, а мать по привычке успокаивала его, говоря, что всё образуется, всё как-нибудь рассосётся. Но не рассосалось. А может, начать повествование, как с восьмого класса  работала на хлебозаводе во вторую смену через день, чтоб после занятий успеть уроки сделать, с Любочкой позаниматься, чтоб на заработанные деньги купить самое необходимое из одежды себе и сестре, потому что тётка не в состоянии была это сделать? Или как женщины выносили для неё хлеб через проходную и, сунув авоську в руки, требовали бежать пулей домой? Или как дядька стучал кулаком по столу, обзывал всех на свете, бил тётку просто так, потому что жизнь у него не сложилась, а потом, протрезвев, требовал объяснения, почему у жены фингал под глазом, а тётка глотала слёзы и молчала? Или с того, как я решила объяснить однажды дядьке, что распускать руки нельзя, за что дядька оттаскал меня за косы, а остальным подзатыльники надавал для вразумления, чтоб знали, кто в доме хозяин, а я схватила ножницы и отрезала косы, а потом проплакала всю ночь? Или начать рассказ с того, как сидела на чердаке после смерти матери и не могла плакать, не совсем понимая, почему так много людей собралось в нашем доме? Или с крика на кладбище, когда увидела, что гроб засыпают землёй? А может, с разговора с отцом, который сказал мне, что виноват во всём, что не знает, как без Настеньки любимой жить дальше, что я должна буду Любашу в люди вывести, на ноги поставить. А может, с откровения, что мир жесток. Или с момента, когда мать мазала мне, пятилетней девочке, зелёнкой разбитую коленку, гладила по голове, успокаивая, и с этим касанием словно передала ощущение любви, нежности, доброты и радости жизни, когда от улыбки матери весь мир преобразился, а боль исчезла? Или с того, как мне не хватало материнской ласки, как было холодно без неё в этом мире? А может поведать о том, что иногда люблю сидеть в городском парке возле озера на лавочке, смотреть на воду и ни о чём не думать, ощущая, как все невзгоды тают, и тогда кажется, что всё не так уж плохо»?
Ника замерла, вдруг осознав, что так ничего и не рассказала, а её размышления будто зависали отдельно от её прошлого. Она сидела молча, а картинки из её жизни всё мелькали и мелькали перед глазами, на которых застыли слёзы. А рядом сидел тот, которому она хотела всё это рассказать, фантом человека, лежащего в коме, и понимала, что из обрывков фраз понять смысл невозможно.
А он  вдруг увидел логику в её рваных размышлениях, в её странной истории, когда словно вернулось прошлое. И сразу всё встало на свои места: в одно мгновение выстроилась цепочка событий, которую он каким-то невероятным образом увидел в объёме.
- Я увидел, - услышала она. – Я не могу даже объяснить, как. Твои воспоминания сложились в объём. Милая девочка…
В дверь позвонили. Ника вздрогнула от неожиданности, вытерла слёзы и, словно освободившись от груза прошлого, облегчённо вздохнула.
- Спасибо, - произнесла она и пошла открывать дверь.
- Как цветы? – спросил Толик с порога.
- Цветут и пахнут, - ответила Ника. – На кухне. В вазе.
- Угодил? – поинтересовался он.
- Скорее, поразил. Особенно посланием.
Толик прошёл в комнату, сел на диван, где ещё совсем недавно сидела Ника, и спросил:
- Хочешь поговорить?
- Да.
- И что тебя интересует?
- Скорее, кто? Элиза. Ты обручился с ней совсем недавно, но почему-то решил умолчать о столь важном шаге в твоей жизни.
- Потому что это ничего не изменит в наших отношениях. Наш с ней брак – страховка при слиянии двух предприятий.
«Спроси, как можно верить человеку, который совсем недавно утверждал, что сидел в загородном доме в гордом одиночестве, чтобы собраться с мыслями и понять, как вам дальше жить»? – услышала она мысли Вениамина у себя в голове.
Ника повторила вопрос.
- Но я, действительно, думал об этом. Наши отношения не должны влиять на мои взаимоотношения с Элизой. Мне не нужны сцены ревности с твоей стороны.
- Предлагаешь выбрать дорогу, по которой я пойду дальше? – спросила Ника.
- А хочешь, я твоей дорогой стану? – Толик улыбался.
- Ты  мазохист? – поинтересовалась она.
- Нет.
- Тогда откуда желание, чтобы я растоптала тебя?
Она увидела в его глазах недоумение и с серьёзным видом сказала:
- Но по дороге ходят. Я не смогу летать над ней как бабочка.
- Ты понимаешь язык иносказания? Это образ. Нельзя же быть столь ограниченной и прямолинейной. Воистину «гору красит камень, а человека – голова».
«Он думает, что заблуждался, насчёт твоих умственных способностей», - услышала она Вениамина и непроизвольно пожала плечами.
- Всё верно, «лучший из даров – ум, худшее из несчастий – невежество».
- Что тебя не устраивает на сегодняшний день? Должность? Зарплата?
- Твоя ложь. Я почти поверила тебе вчера, когда ты сказал, что понял, как я дорога тебе.
- А я не врал. Так оно и есть. Бизнес, любовь, привязанность, дружбу, семью, интимные взаимоотношения с тобой, - нельзя смешивать в одной корзине. У меня для всего есть место и время.
- А меня ты спросил, хочу ли я быть твоей наложницей?
- Но тебя всё устраивало до недавнего времени…
- Неужели ты всегда был таким? Или у тебя существуют маски на все случаи жизни?
- Я не подлец. Просто мы жили в ином измерении, где на первом месте было дело. Ты никогда не интересовалась, чего я хочу, я не спрашивал тебя о твоих желаниях, приоритетах. Да если честно, я ничего о тебе не знаю. Твою благонадёжность, есть ли судимости, правонарушения, связи, родственники, - всё это проверяет служба безопасности нашего предприятия. Я стараюсь без надобности не влезать в их дела.
- Плавт в своё время сказал, что «жена против воли – это враг». Ты не боишься, что рядом с тобой окажется такая жена? – спросила Ника.
- «У женщин слишком много воображения и чувствительности для того, чтобы иметь много логики», утверждал Буаст. Не придумывай. Элиза – девушка воспитанная, она знает цену нашего брака. И выходит она за меня по расчёту, как и я. А как утверждает статистика, самые прочные браки именно по расчёту.
- Это сделка какая-то, а не брак, - сказала Ника. – А где любовь?
- Глупости. Альфонс Эскирос говорил, что «причиной всех катастроф на земле был огонь; причиной всех великих потрясений человечества была любовь».
«Хорошо устроился, - услышала Ника голос Вениамина у себя в голове, - готов оправдать любое своё деяние. И цитаты на все случаи жизни имеются, удобные для него. А Шекспир говорил, что «любовь придаёт благородство даже тем, которым природа отказала в нём». Я не помню, кто сказал, что «Жениться затем, чтобы разбогатеть, есть низость и сделка, обильная производством рогов».
Ника хмыкнула и повторила услышанную фразу.
- Меня рога не пугали никогда, - выпалил Толик.
- С чем тебя и поздравляю, - сказала Ника. – У меня не так много принципов, которые я стараюсь соблюдать и не нарушать. И один из них: «Не влезать в чужую семью». Это библейская заповедь: «не прелюбодействуй». Так что, Толик, ты закрываешь дверь для наших отношений.
- А я её и не открывал, - с раздражением произнёс он.
- Спасибо за откровенность, - сказала Ника и услышала голос Вениамина: - Он козёл, не достойный тебя. Гони его в шею.
- Похоже, мы определились с тобой относительно нашего будущего в части личных отношений. А что касается служебных…
- Ничего не изменится. Более того, отец сказал, чтобы я повысил тебе зарплату…
- Чтоб не убежала к конкурентам? – спросила Ника. – Или это «отступные»?
- Думай что хочешь. Я ценил тебя всегда, ценю, и буду ценить и как достойного человека и как умного, грамотного специалиста…
Он встал, прошёлся по комнате, повернулся к ней и тихо произнёс:
- Мне жаль, что так получилось. Ты мне, действительно, дорога по-своему. Я не знаю, что ощущаю по отношению к тебе.  Наверное, я привязался к тебе. Ты надёжная…
- Опора, деловой партнёр, - продолжила Ника.
- Да.
- А когда ты собирался мне сказать о вашей свадьбе? Или хотел промолчать, как и о уже состоявшейся помолвке?
- Это, я уже тебе говорил, ничего бы не изменило. Наши отношения – это моя линия…
- Не только. Но не объяснять же тебе прописные истины.
- Ты сама, своими руками разрушила всё. Это ты виновата в нашем разрыве…
- Молодец! Ничего не скажешь. Ты меняешь статус холостяка на женатого человека. У тебя будет семья, дети, где нет, и не может быть места для меня, но виновата почему-то снова я. Ты не мог бы уйти? – спросила Ника.
- А чай? – улыбнулся он и снова сел на диван.
- Чай тебе подадут в твоём загородном доме…
- Ну, я, по крайней мере, попытался, - сказал он и встал. – Не надо было тебе затевать этот разговор. Знала же, что ничего хорошего из этого не выйдет. Ты не так проста. И слишком умна. Поеду-ка я домой. Утро вечера мудренее. Вдруг передумаешь? Моё предложение остаётся в силе. Хочу признаться, что у меня никогда не было такой женщины. И мне бы не хотелось тебя потерять. С тобой было легко, ты не грузила меня разборками, ревностью…
- А ты не давал повода. Должна признать, что эти три года не были худшими в моей жизни. Мне тоже было легко с тобой. Но всё хорошее когда-нибудь кончается, - она отвернулась.
- Я пошёл. Может, время что-то изменит? А напоследок, - произнёс он и пристально посмотрел Нике в глаза.
Она ощутила некое беспокойство.
«Чего удумал? Ну, парень, сам заварил кашу, сам и есть будешь», - услышала она голос Вениамина.
«Что происходит»? – спросила она мысленно его.
«Сейчас увидишь», - пообещал голос Вени.
И она увидела. Толик улыбнулся, прошёлся по комнате, потом остановился напротив неё и стал вилять бёдрами, одновременно снимая пиджак. Ему мог бы позавидовать любой стриптизёр. И вот уже танец живота стал вырисовываться. Рубашка полетела на диван вслед за пиджаком. Голый торс с галстуком на шее, не смущал Толика. Он поворачивался то спиной к Нике, подмигивая, то крутился вокруг воображаемого шеста, гладил обнажённые участки тела, затем последовали неприличные жесты, и вот уже рука потянулась расстегивать брюки, он начал их спускать…
- Прекрати это безобразие! – крикнула она.
«Сейчас он опомнится», - сказал Веня.
Толик посмотрел на свою одежду, валяющуюся на диване, дотронулся до галстука на шее, осмотрел свой голый живот, будто никогда не видел его раньше, перевёл взгляд на  приспущенные брюки и воскликнул:
- Как ты это сделала?
«Скажи ему, что поставила мысленно между ним и собой зеркало, иначе он не отвяжется от тебя. Этот танец должна была исполнить перед ним ты. Гипноз – штука коварная».
- А ты хотел, чтоб я разделась перед тобой и вертела голым задом, как стриптизёрша? – спросила она и выдала объяснение Вениамина.
«А ты откуда это узнал»? – спросила она мысленно фантом профессора, застрявшего у неё в квартире.
«Не знаю. Механизм там иной, но для него и этот сойдёт. Иногда срабатывает и такой вариант, если человек обладает сильной энергетикой», - ответил Вениамин.
Толик стал одеваться.
- Всё верно. «Не рой яму другому, сам в неё попадёшь». Ну вот, и попал, - вдруг рассмеялся он. – А чего до конца не досмотрела? Интересно же.
- Когда человек лишается воли и становится марионеткой, это не смешно.
- Хочешь сказать, если бы я по собственной воле вытворял перед тобой такое, тебе бы понравилось?
- В здравом уме ты бы не стал этого делать.
- Ну, да. Прости. За всё. Занесло меня что-то. Раньше я не замечал в себе этого. Мстительный, оказывается, я товарищ. Только…
- Конечно, никому не расскажу. На камеру твоё сольное выступление не записывала. Я не интриганка и не шантажистка. Иди с миром…
- Ты прям как священник. Может, и грехи ещё отпустишь?
- Нет, живи с грузом, что набрал. Пожинай следствия. Свои. Это твоя судьба.
Толик с удивлением посмотрел на Нику, покачал головой, произнёс, не известно к чему относящееся: «так»  и вышел из комнаты.
- Ухожу, но не прощаюсь. Ты так и осталась для меня загадкой, - произнёс он. – Не сердись.
- Ты такой, какой есть. Что толку сердиться? Ты как явление природы, как данность. Пусть будет в твоей жизни то, что ты заслужил, - сказала она.
- Звучит как-то угрожающе.
- Ты же принимаешь пословицу: «Что посеешь, то и пожнёшь»? И со здравомыслием, слава Богу, у тебя всё в порядке. И с интуицией – тоже. Ты давно уже понял, что я не приму твои условия…
- Но попытаться-то я должен был? – улыбнулся Толик. – И на цветы не клюнула. А откуда ты узнала про помолвку?
- Господи, неужели ты думаешь, что я так и жила бы в неведении?
- Интересно, кто такой сердобольный оказался у нас в фирме? Ведь знали всего человек пять.
- Какое это имеет значение?
- И мысли я свои блокировал, когда понял, что у тебя дар открылся. Не вовремя открылся, должен тебе сказать. Но это уже не от меня зависело. И «знающих» отправил подальше: кого в отпуск, кого в филиал, кого в командировку. И всё равно. Воистину «шила в мешке не утаишь». 
- Толик, не прилично стоять так долго в коридоре. Коль собрался уходить, уходи.
- О приличиях вспомнила? Ухожу, - он открыл дверь и добавил: - но не навсегда.
Она вдруг ощутила лёгкость.
«Я больше не отождествляюсь с тобой, - услышала она голос Вени. – Что-то мне не хорошо. Сил нет. Похоже, меня из комы выводят. Сейчас исчезну. Я…я… в сознание прихожу. Уже?»
- Эй! – произнесла Ника. – И что теперь? Закончилось наше приключение как-то уж слишком внезапно. Почему тебя так рано вывели из комы? Значит, с тобой ничего страшного?
Но ей никто не ответил. Она прислушалась. Тишина и ничего, кроме тишины. Она подошла к окну. Мохнатая серая туча зависла над домом, в котором она жила. И вдруг стало громыхать на разные лады, с разной протяжённостью, будто сама стихия решила поговорить с ней. Поднялся ветер, зашумели деревья, вновь загромыхало. Как-то сразу потемнело, но дождя не было. Ника ощутила пульсацию пространства, в котором она осталась одна.
А потом наступили рабочие будни. Среди них самое яркое событие – слияние двух предприятий и свадьба их генерального директора. Сотрудников после «укрупнения» ожидали некие кадровые перестановки, новая политика, о которой решил рассказать отец Толика – Макар Андреевич. Всех сотрудников пригласили в зал. Учредители  нового предприятия сидели в президиуме. Они почти все выступили, и вот на сцену вышел отец Толика. «Супермозг», как его за глаза называли сотрудники. Это его идеи и замыслы они воплощали.
 Ника наблюдала за стоящим на сцене человеком, и всё больше поражалась его искусству говорить. Его голос то возвышался, потрясая слушателей, то понижался до шёпота, заставляя сидящих в зале людей напрягаться, внимательно вслушиваясь, чтобы разобрать слова. Оказалось, что он - истинный оратор, способный вести за собой толпу, но его цель была иной. А вот о ней знали только избранные. Нику изменения не коснулись. Для неё просто увеличился объём работы  и, соответственно, выросла зарплата.
По вечерам два раза в неделю Ника стала ходить на приём к Верочке, которая старалась вернуть ей равновесное состояние. И вернула. Даже то, что Толик демонстративно завёл роман со своей секретаршей Любой, дарил ей дорогие подарки, подгадывая, чтоб Ника стала свидетелем этого действия, её не волновало. Ей было жаль Любу, которая  смущалась от столь явной демонстрации внимания. И Толика ей было жалко, потому что не нашёл он успокоения ни в семье с красавицей женой, ни в объятиях любовницы, ни в стремлении отомстить женщине, которую по-прежнему считал самой необычной. Правда, он старался, чтобы его «игра» не отражалась негативно на работе, чтобы в этой «игре» даже случайно не пришлось заступить за грань невозвращения. Ту самую грань, которая могла бы дружеско-служебные отношения с Никой нарушить. 
А вот про явление Вени в её квартире, Вера ничего не могла сказать, потому что «запредельность» - не её профиль. Правда, Вера посетовала, что Ника так и не сходила в больницу, чтоб уж сразу расставить все точки над «и» в данной ситуации. Тогда была бы хоть какая-нибудь зацепка с реальностью. А обсуждать что-то из области «чудесного» Верочка отказалась. 
Как-то незаметно наступила осень. Ника шла по парку, любуясь его преображением. Она не заметила, как очутилась возле озера,  села на скамейку и погрузилась в созерцание. А потом достала блокнотик и стала писать:
«Космы веток дышат холодом,
Тени мёрзнут на земле
И в лучах закатных золотом
Клёны плачут в тишине.
Тьма скрипуче пишет строки
И скрывает письмена,
Чтоб к утру от всей мороки
Не осталось и следа.
Звёзд неслышные аккорды,
Одинокий ветра вздох…
Тени вытянули морды,
Чтоб увидеть лунный рог.
Незабвенное забвенье,
Торжество без торжества…
Это осени влеченье
Или магия сама?
Когда в лучах закатных золотом
Деревья плачут в тишине,
Пространство будто дышит холодом,
И ветер стонет в полусне».
Ника поставила точку, закрыла блокнот и вдруг ощутила, что рядом с ней кто-то сидит. Она повернулась и увидела мужчину средних лет. Она не слышала, как он подошёл и сел на лавочку. Он задумчиво смотрел на озеро, словно что-то должно было проявиться на нём. А может, и проявилось, только этого никто, кроме него не смог увидеть? Ника ощутила внутренний трепет. А мужчина с лучистыми глазами улыбнулся. Казалось, что он способен заглянуть прямо в душу.
- Представь картину зимнего заката, - тихо произнёс он, а Ника вздрогнула, будто он прокричал возле самого уха. - На фоне фиолетового неба заснеженные деревья с ветвями во все стороны. Их ветер заставляет дрожать. И, кажется, что они пытаются что-то написать на небе. Послание, которое не сможет прочесть почти никто или сможет кто-то, кто ждал его. И вот! Весточка пришла. Человек получил её, но не сможет поведать даже близкому другу, откуда она пришла…
- Я уже слышала это. И голос. Голос, который звучал у меня в голове. Это было похоже на сумасшествие. А потом, потом он так же внезапно исчез, как и появился. Веня? - Ника вновь посмотрела на человека, сидевшего рядом. – Вениамин?
- Да.
- Как ты здесь оказался?
- Пришёл.
- И ты, действительно, профессор?
- Да. Микробиолог.
- И ты знаешь, кто я?
- Да. Ника. Правда, воспоминания больше похожи на сон. Я беспрестанно повторял твоё имя, когда вернулся в тело, и вызывал образ озера в парке, куда ты приходишь по выходным, потому что запомнить адрес сложнее. Я нашёл тебя.  Это чудо, что мы с тобой встретились. Чудо! – повторил он.
Ника посмотрела на него и улыбнулась:
- А моя подруга говорит: «Это жизнь, милая».


Июнь 2016 года