Пыль

                ПЫЛЬ

      Старший прапорщик запаса Константин Петрович Пузырьков, несмотря на свою не боевую фамилию, как отдавший военной службе чуть более тридцати календарных лет, был воякой до мозга костей. Можно сказать, что он и не воякой вовсе был, так как ему не пришлось участвовать в боевых действиях, а был самым что ни на есть обычным ротным старшиной-солдафоном, о которых слагаются анекдоты. Он любил иногда встать утром у туалета и тормозить вылетавших из кабинок солдат: «Боец, а руки кто мыть будет после похождений? Ты же сейчас здороваться со всеми будешь своими инфекционными клешнями!..» Но Константин Петрович каких-либо шуточек в свой адрес не любил и не понимал тех, кто мог посмеяться над самим собой. Как он выражался: «В мозгах, как и в казарме, должен быть порядок, но не бардак, а над порядком смеяться – глупее глупого!»
      Выйдя на пенсию, КПП (да, да, именно так его для краткости называли не только подчинённые солдаты-призывники, но и его сослуживцы, офицеры и даже командование; вот и мы для краткости будем также его иногда называть) во всём продолжал любить порядок (из-за чрезмерной любви к порядку на службе солдаты за глаза порой называли его «страшный прапорщик», но мы его так называть не будем). Вообще-то, Константин Петрович был заядлым домоседом, но порой ему всё же приходилось ходить с супругой в гости, и там он непременно тайком доставал из кармана белую салфеточку и незаметно (это он думал, что – незаметно) протирал ею мебель, сантехнику, люстры и прочие места, чтобы лишний раз убедиться, насколько люди живут непорядочно. Особенно Константин Петрович любил, как он выражался, «терануть» под подоконником, за телевизионной тумбой или за картиной, висящей в раме на стене. Вот где было царство пыли! Больше к этим хозяевам КПП старался в гости не ходить (грязнули!), а уж если и приходилось у кого-то бывать по тем или иным причинам, то дальше порога он старался не проходить. Это случалось обычно тогда, когда его супруга Таисия Валерьевна посылала мужа к знакомым по какой-либо надобности: забрать что-то или отдать, взятое в долг или на время.
      Но Таисия Валерьевна неожиданно заболела и скоропостижно скончалась. Врачи констатировали редкую болезнь – аллергическую реакцию на бытовую пыль, вызвавшую отёк бронхов и лёгких… Спасти её, несмотря на все усилия врачей, так и  не удалось. После смерти жены, с которой Константин Петрович прожил 35 лет, он стал вообще нетерпим к домашней пыли. Дома он старался поддерживать идеальный порядок, которого так и не мог добиться даже в армии; каждую среду он устраивал генеральную уборку. Результатом уборок, к его огорчению, каждый раз становилась куча салфеток со следами пыли и даже грязи. Не помогали в уничтожении пыли и разрекламированные многочисленные очищающие средства. «Пыль – неистребима как явление!» – каждый раз убеждался КПП. Он вообще любил пофилософствовать. «С пылью бороться невозможно! Она не сгорает и не тонет, не пылесосится и не собирается в комки, наподобие снежных, которые легче было бы убирать…», – такие мысли посещали в середине каждой недели Константина Петровича Пузырькова, пока…

      Пока он не встретился с Ефимом Осиповичем и его супругой Неонеллой Генриховной в одном из военных санаториев Кисловодска, куда Константину Петровичу, наконец-то, горвоенкомат неожиданно выделил почти бесплатную путёвку, и то только потому, что кто-то в последний момент отказался от путёвки, а желающих поехать в Кисловодск по горящей путёвке в самом начале апреля быстро не нашлось. В столовой Константина Петровича подсадили за стол к этой супружеской паре. КПП быстро оценил манеру разговора и выправку соседа по столу, ни чем не напоминающую офицерскую, и сделал про себя вывод: «Если он и военный, то уж явно – не кадровый, а какой-нибудь штабист, военспец или переводчик», и оказался близок к истине: Ефим Осипович до недавнего времени  работал в одном из закрытых НИИ в сфере «оборонки», хотя и имел звание полковника, что не очень приятно поразило Константина Петровича: «Не моего поля ягода».
      Результатом такого вывода явилось решение не сильно откровенничать с соседями по столу. «Да и вообще, чего мне с этими говнюками-интеллигентами в одно время столоваться? Фу, как они вилочками-то да ножичками споро в  своих тарелочках работают, губки свои салфеточками-то промакивают!.. В летние или в зимние лагеря загнать бы их, да ложку алюминиевую с котелком прокопчённым дать, посмотрел бы я на них, как они чопорно жеманились бы!..» – злился на соседей КПП, и сам не понимая, чего он на них взъелся. «Ах, так они ещё и коренные питерцы?! Земляки, оказывается?..» Это ему Неонелла Генриховна сообщила, что они тут последнюю неделю отдыхают, а в выходные поедут домой в Питер. Константин Петрович мотнул головой и, с набитым едой ртом, буркнул, что он тоже в Питере живёт. «Земляки, значит, мы с Вами, Константин Петрович», – дружно обрадовалась супружеская пара, на что КПП про себя подумал: «Если бы не последнее моё место военной службы в Питере, то жить бы мне сейчас в каком-нибудь Засранске…», но вслух произнёс: «Мы с женой всего десять лет прожили в Питере, но два года назад она умерла. Мне перед дембелем квартиру дали, а так мы всё по гарнизонам мотались, в служебках жили. Сами-то мы с женой родом из-под Тюмени будем». Супружеская пара понимающе закивала головами. «Понятливые они какие, фу, в Бога их душу мать!..» – выругался про себя КПП, а Неонелла Генриховна вставила своё веское, по-свойски улыбнувшись Константину Петровичу, как старому своему знакомому земляку:
      –Та мы тоже с Одессы прибыли, а не коренные петербужцы же! Фиму у нас 25 лет назад пригласили, таки, работать как нужного государству специалиста, – и она с любовью и уважением посмотрела на своего мужа.
      Константин Петрович Пузырьков, несмотря на свою старшинскую должность и округлую фамилию, не был упитанным, а наоборот, был поджарым и с  военной осанкой, хотя и невысокого роста. Но его соседи по столу оказались ещё ниже его. Ефим Осипович своей комплекцией и не сходящей с лица улыбкой напоминал старшему прапорщику мультяшного колобка: у него даже походка, когда он с супругой направился к выходу из столовой, оказалась какой-то катящейся. На его круглой лысой голове лишь клочки седых волос, крылышками торчащие над ушами, подсказывали, что у «колобка» некогда всё же были волосы, что он не с рождения был таким бильярдным шаром. А Неонелла Генриховна оказалась миниатюрной, как девочка-школьница: маленькая, худенькая, но зато на её лице были огромные очки с плюсовыми линзами, отчего её глаза сквозь стёкла казались просто нереально огромными. «Колобок» тоже носил очки – узкие стёклышки без оправы.

      Большинство лечебных процедур заканчивались до обеда, но Константин Петрович попросил для себя назначить ему время некоторых процедур (для грязелечения и ингаляции) именно перед самым обедом, чтобы, приходя после них в столовую, обедать в одиночестве без своих соседей. После обеда он немного отдыхал, а затем уходил гулять в город по Курортному бульвару, или побродить по терренкуру в Долине Роз, или взобраться на Малое седло, где и проводил время до самого ужина. Заходил в столовую он уже почти перед самым закрытием и ужинал в зале практически один. На завтрак же КПП наоборот приходил пораньше, потому что соседи задерживались в спортивном зале. «Следят за собой, земляки паршивые!..» – продолжал заочно недолюбливать соседей Константин Петрович.
      По правде надо сказать, что он вообще мало кого в жизни, кроме своей жены, долюбливал. Даже младшую дочь с внуками старался побыстрее выпроводить из дома, когда они вдруг всем кагалом-табором нагрянут (у младшей дочери – целых трое детей! О чём она с мужем думала?!): «Грязи в дом нанесут, сбуробят кровати, крошки на полу после себя оставят по всей квартире, а ты ходи потом, убирай за ними! Не приучены к порядку. В армию бы их всех, вместе с моей дочей! Там бы быстро научились соблюдать чистоту, тудыть их растудыть!.. Благо, хоть старшая на Севере вместе с мужем служит! Так ведь тоже, когда из отпуска возвращаются, всегда к отцу-деду в Питер заезжают. У той, правда, двое детей постарше будут, но тоже норовят бардак в квартире устроить».

      …Всю неделю Константину Петровичу удавалось не встречаться в санатории с соседями-земляками, кроме одного раза у кабинета врача. Ефим Осипович обрадовался и, как старинный закадычный друг, пожал двумя руками руку КПП:
      –Давненько с Вами не виделись, любезный! Вы заходите к нам вечерком, посидим, коньячок посмакуем. Признаюсь Вам, очень люблю коньячком побаловаться, но таки – в меру, без последствий. Мы тут на экскурсию ездили на Эльбрус, так я там два стеклянных рога с коньяком местным купил – распробуем…
      Константин Петрович алкоголь не употреблял вообще уже лет пятнадцать; лишь на поминках жены пригубил капельку, и потому он немного холодно ответил соседу:
      –Спасибо за приглашение! Но из меня собутыльник неинтересный, потому как не люблю спиртное.
      –Ну, так и шо? Вы ж запросто так заходите, Константин Петрович. Уверен, шо у нас с Вами найдутся таки интересные темы для беседы. А то получается, вроде как земляки, да ешо за одним столом сидим, а практически не видимся.
      «Вот, привязался же!» – чуть было не сказал вслух КПП, но сдержанно произнёс:
      –Уговорили. Возможно, загляну к Вам как-нибудь вечерком ненадолго. Хотя я после ужина хожу белочек кормить. Они уже привыкли ко мне и ждут моего прихода с семечками и орешками.
      Тут к ним подошла жена Ефима Осиповича:
      –Дорогой, ты не опоздаешь таки на массаж?
      –Бегу, бегу уже! – Ефим Осипович колобком укатился по коридору.
      Неонелла Генриховна неодобрительно покачала головой, глядя, как удаляется супруг, а потом глянула поверх очков на КПП:
      –Здравствуйте, Константин Петрович! Вы уж извините его за настойчивость! Пытаюсь ему объяснить, шо Вам, возможно, из-за смерти жены сейчас не до компаний, но Фима не желает таки меня понять: «Не надо замыкаться в себе, это, мол, влияет на характер и на здоровье в целом…» – она виновато улыбнулась.
      –Да уж! – только и произнёс со вздохом Константин Петрович, разведя руками (мол, такова жизнь и ничего с этим уже не поделаешь), и медленно направился к своему врачу.
      …А в субботу он был поначалу неприятно поражён, когда вдруг встретился с соседями в столовой за завтраком. «Чего-то они сегодня рано припёрлись!» – недовольно подумал он, но как можно приветливей поздоровался и сел на своё место.
      –Доброго утра Вам, Константин Петрович! А мы сегодня сразу же после завтрака уезжаем до вокзала. Даже на тренажёры не пошли, шобы на поезд не опоздать, – круглое лицо лысого колобка-Фимы сочилось радостью. – Отдохнули и подлечились мы таки на славу! А Вам как тут отдыхается?
      –Отдыхается нормально! Воздух целебный, минеральные источники под боком, белочки-синички, погода тёплая, не то, что сейчас слякоть у нас в Питере. Только вот в номере и в лечебных кабинетах не порядок – пыли слишком много.
      –О-о!.. Вы тоже заметили, шо здесь таки многовато пыли?
      –Да её трудно не заметить. Убираются плохо.
      –Вы знаете, уважаемый Константин Петрович, здесь убираются как раз, на удивление, хорошо, но вот пыли всё равно таки очень много остаётся. У меня на неё через неделю пребывания даже аллергия появилась: чихал, сопливил, не  к столу будет сказано.
      «Хм! А ведь нашлась у нас общая тема… А он, вроде, ничего, этот колобок-полковник. Похоже, что мы всё же – одного поля ягоды», – подумал Константин Петрович, и вставил:
      –Ох, уж эта пыль! От неё никуда не денешься; как ни старайся, а она всё равно, проклятая, повсюду оседает. Я уверен, что даже в специальных операционных в клиниках её полно.
      –Вы совершенно правы! Пыль есть везде! А вот у нас дома её нету! Правда же, Неоночка? – колобок обратился к супруге, и та согласно кивнула и для достоверности ещё и мигнула обоими глазами.
      Константин Петрович перестал жевать паровую котлету, заказанную по меню, и уставился поначалу на Ефима Осиповича, а потом на Неонеллу Генриховну. Неужели они не шутят? Но ведь так не бывает, потому что… не бывает!..
      –Эк, Вы загнули, Ефим Осипович! Шутите?
      –Отнюдь нет, не шутим! Такими шутками серьёзные люди не шутят.
      –Так ведь этого не может быть! Этого… просто… быть… не может! – Константин Петрович специально для убедительности с расстановкой выразил свой скепсис по этому вопросу.
      –Согласен с Вами, шо этого быть не может в принципе! Но в нашей обычной квартире на Васильевском Острове нет пыли. Ни единой таки пылинки-пылиночки.
КПП, только что пытавшийся проглотить котлету, чуть  не подавился ею. Он дотянулся до стакана с чаем и отпил:
      –Ефим Осипович, я, скорее, готов поверить, что у Вас дома на Васильевском Острове находится Янтарная Комната или хранится священный Грааль, но то, что у Вас нет ни пылинки – это даже не преувеличение, а… пустая болтовня с брехнёй, извиняюсь!
      –Вы нам не верите? Мы можем с Вами поспорить, на шо хотите.
      –Поспорить? Но Вы же однозначно проиграете!
      –Фима знает, шо он говорит, – вставила Неонелла Генриховна с хитрой улыбкой под очками, съехавшими на самую пипку носа.
      –Вы меня разыгрываете? В любом случае, я всегда смогу найти не только пылинку, но и кучу пыли, волосы или ещё всякой грязи хоть где, а уж тем более – в обычной квартире; надо только знать, куда заглянуть.
      –Уважаемый Константин Петрович, мы были бы Вам премного благодарны, если бы вы действительно нашли у нас хоть пылинку, но, увы, все Ваши старания таки окажутся напрасными, любезный Вы наш Константин Петрович.
      –Это у меня-то не получится найти пылинку?!.. – КПП аж побагровел от такого нахальства и уничижения его профессионализма.
      –У Вас, у Вас! – полковник явно издевался над старшим прапорщиком. Это надо прекращать:
      –Спорим?.. – процедил Константин Петрович.
      –Та ради ж Бога! – колобок засиял: – Неоночка будет свидетельницей нашего пари (она тут же согласно кивнула). Вот Вам наш адрес (он на салфетке написал питерский адрес и номер домашнего телефона, и передал салфетку КПП), вернётесь из Кисловодска, милости просим в гости! Мы теперь оба пенсионеры, так шо, скорее всего, Вы нас застанете дома. Только позвоните предварительно, хорошо? Как бы мы к знакомым на дачу не уехали.
      –А на что будем спорить? – Константин Петрович решил-таки утереть нос этому вруну, ведь он всё равно найдёт пыль в их доме.
      –Та на шо ж хотите!
      –Тогда давайте… на тысячу долларов! Как Вам?
      –На тысячу долларов? Не-е-ет! (тут КПП чуть не подпрыгнул от радости, что всё же сломил сопротивление этого глупого упрямца вруна-полковника и его поддакивающей глупостям жены, но следующие слова соседа заставили его слегка призадуматься). Договоримся так: если Вы таки найдёте хоть пылинку в нашей квартире, то я Вам тут же выплачу тысячу долларов, а если не найдёте – Вы покупаете мне хороший дорогой коньяк не менее семисот граммов. Договорились?
      –В чём подвох? Или, как говорят мои дети: в чём фишка?
      –Ни в чём. Мы просто спорим, шо Вы таки не найдёте у нас в квартире ни пылинки. Но речь идёт именно только об нашей квартире, а не обо всём доме. За соседей и за труд уборщиц в подъезде мы не отвечаем, правда же, Неоночка? – супружница кивком подтвердила, что они не отвечают за соседей и уборщиц.
      –Идёт! – КПП решительно протянул оппоненту свою крепкую руку для спора.
Ефим Осипович, дабы подчеркнуть торжественность момента, привстал и протянул свою пухлую руку, а миниатюрная Неонелла Генриховна спокойным движением своей худой ладошки как бы рассекла руки спорщиков, закрепив тем самым спор.
      Дальнейшая часть завтрака прошла в отвлечённых беседах, не имеющих отношения к пари, и вскоре соседи по столу распрощались. Константин Петрович пошёл принимать жемчужные ванны, а странная (по мнению КПП) супружеская пара суетно загрузилась в подъехавшее такси и убыла на вокзал.

      …Оставшиеся две недели своего пребывания в санатории для Константина Петровича Пузырькова прошли спокойно и плодотворно. С новыми соседями по столу – молодыми людьми с их маленьким сыном, он хоть и познакомился, но не подружился, и уже в скором времени забыл, как их величают. Своему кредо – не принимать пищу совместно с чужими людьми – он не изменял. Гуляя привычными ему маршрутами, КПП иногда с усмешкой вспоминал своих соседей-земляков: «Вы у меня запляшете! Я научу вас не устраивать бардак в своей квартире, очкарики глупые! Совсем ослепли за своими компьютерами, что даже пыль у себя под носом не видят. Нету пыли у них, видишь ли! Да я вам столько пыли у вас выгребу, что охнете и ахнете, а ты, лысый (это он – полковнику) волосы будешь рвать над своими ушами. Да я на твоей же лысине салфеточкой проведу, вот тебе – и пыль, а мне – тысяча баксов!..»
      Константин Петрович уже определился, как и на что потратить предстоящий выигрыш. Он всё распределил до цента, и с нетерпением ждал лишь того момента, когда он нагрянет в гости на Васильевский Остров. Он стал интересоваться курсом валют. «Доллар растёт, а рубль падает – это мне сейчас на руку: больше рубликов опосля наменяю! Глупец ты, полковник! С кем связался? Со старшим прапорщиком Пузырьковым?! Да он же тебе нос утрёт своей белоснежной салфеточкой, на место поставит, на чистую воду выведет, за ушко да на солнышко выставит, целый поднос тебе под нос преподнесёт, чтобы ты увидел, сколько пылищи вокруг… Нету пыли у него!.. Болтун!.. От ротного старшины Пузырькова ещё не укрылась ни одна пылинка!..»

      …Вернувшись в свою квартиру, расположенную в спальном Красногвардейском районе Санкт-Петербурга, где и метро до сих пор не построено, Константин Петрович первым делом стал наводить порядок, приговаривая:
      –Вот, даже в мою квартиру, куда три с лишним недели не ступала нога человека, с тройными пыленепроницаемыми плотно закрытыми окнами, с учётом того, что перед отъездом я навёл идеальный порядок, и то эвон сколько пыли скопилось! Откуда? Так ведь соседи сверху как слоны ходят, мелкая пыль с потолка и оседает. А у них, у этих интеллигентов, неужели соседей нет наверху? Если у них – не последний этаж, то соседи наверняка есть. Даже если у них потолок натяжной, то за плёнкой – уйма пылищи – с килограмм точно наберётся. А если потолок крашенный – всё равно пыль будет. Эвон, я у себя за отопительной батареей сколько собрал, а ведь я там часто протираю!.. Найдём у тебя пыль, колобок ты мой! Я тебе умную вещь скажу, товарищ полковник, но только ты не обижайся: пыль – это тысяча долларов! Уточняю для непонятливых: пыль – твоя, тысяча баксов – мои! Ха-ха-ха! Хо-хо-хо!.. Вот – тебе, а не коньяк! (КПП показал воображаемому Ефиму Осиповичу дулю, запачканную пылью.)
      В предвкушении солидного куша за пари, Константин Петрович даже сочинил незатейливые строчки, которые весело мурлыкал себе под нос, продолжая делать уборку, и даже позже восседая на унитазе:
                «Я вам завтра поутру
                Баксов тысячку натру,
                Чтоб вы знали, кто таков
                Старший прапор Пузырьков!..»
      На следующее утро после завтрака Константин Петрович Пузырьков набрал вожделенный номер телефона той квартиры, где запросто так раздают по тысяче долларов. Трубку поднял хозяин:
      –Смольный на проводе.
      Константин Петрович оценил шутку и решил поддержать собеседника:
      –Барышня, это у вас за пыль дают тысячу долларов?
      –О-о!.. Константин Петрович? Вы таки вернулись уже?
      –Да! Есть маленько…
      –Тогда приезжайте до нас! Через сколько времени Вас ожидать? Нам нужно таки немного подготовиться.
      –Через час двадцать или максимум через час тридцать буду у Вас, – с военной педантичностью, посмотрев на часы, ответил КПП.
      –Замечательно! Будем Вас ждать! Не забудьте таки про коньяк, уважаемый Константин Петрович!
      –Вы надеетесь, что я проиграю пари?
      –Убеждён, потому шо я сегодня пыли не нашёл.
      –Понял! Вам нужна моя помощь! Тогда мы идём к Вам!..
      Константин Петрович немного опоздал к назначенному времени, и прибыл через час и тридцать три минуты… В нужный ему подъезд он попал удачно: кто-то из жильцов выходил с собакой, и КПП, не воспользовавшись домофоном, поднялся на третий этаж восьмиэтажного дома. У квартиры, где раздают по тысяче долларов всем желающим, он достал чистую салфетку и протёр щиток счётчика. На салфетке остался чёрный след. Протерев ручку металлической входной двери полковника, старший прапорщик с удовлетворением увидел пыль. «Пыль!.. Но… это пока – снаружи. Уговор был – найти пыль в квартире. Ладно, мы и там носом в грязь ударим! Ха-ха-ха! Вот это – каламбурчик!..» КПП нажал кнопку дверного звонка.

      Глухо щёлкнул дверной замок, и Константин Петрович расслышал скрип открываемой металлической двери, но сама дверь не шевелилась. Хм! У них – двойные двери. Затем вновь щёлкнул замок, и входная дверь открылась, но лишь на половину, высунулась пухлая рука и, схватив за руку КПП, дёрнула его внутрь, где не было света. Тут же раздался весёлый писклявый голосок Ефима Осиповича:
      –Входите же быстрее, шобы пыль с коридора не налетела!
      Бред какой-то! За спиной Константина Петровича закрылась входная дверь, и тут же распахнулась другая железная дверь, и стало светло. Ефим Осипович слегка подтолкнул гостя в прихожую, и КПП вошёл. Из кухни вышла улыбающаяся хозяйка:
      –Здра-а-вствуйте! Проходите же, Константин Петрович!
      Входная дверь с лязгом закрылась за спиной. Колобок-полковник перекатился из-за спины гостя и вдруг по-детски громко шмыгнул носом. Константин Петрович сначала подумал, что тот над ним так фыркает, и строго глянул на хозяина, но тут же увидел, что ноздри полковника были ярко розового цвета. Хозяин виновато улыбнулся:
      –Извините, я опять-таки сопливлю! Аллергическая реакция, знаете ли, шоб она сдохла!
      КПП перевёл взгляд на его супружницу. У той ноздри тоже были слегка воспалены, но не так явственно, как у её мужа. Ефим Осипович тронул гостя за рукав и, слегка втянув голову в плечи, заглянул ему снизу в глаза:
      –Константин Петрович, а шо-то у Вас подозрительно карман нигде не оттопыривается, не пузырится? Мы же уговаривались про коньячок! Вы шо, не захватили его?
      –Ефим Осипович, я про коньяк хорошо помню, но пока не вижу нужды напрасно тратиться. Уж будьте уверены: если вдруг я проиграю пари, то должок сегодня же будет стоять у Вас на столе! Я своих слов на ветер не бросаю, впрочем, как и свои деньги!
       –Ну шо же! Тогда раздевайтесь, разувайтесь, надевайте вот эти белые тапочки и… приступайте! Надеюсь, Вы не принесли с собой специально грязных салфеток?
      –Нет!.. Хотя, постойте! У меня в кармане куртки лежат две салфетки, я ими протёр пыль в общем коридоре.
      –Для чистоты нашего пари давайте выбросим их в специальный контейнер. Неоночка, возьми, лапушка, у Константина Петровича грязные салфетки и определи их в контейнер!
      Отдав замазанные салфетки хозяйке, КПП снял свои обувь и куртку, которые тут же были помещены хозяином в гардеробный шкаф в прихожей, сунул ноги в белые тапочки, зажал в руке новую салфетку, и сразу же направился в дальнюю комнату… «Спальня! Приступим, господа! Вот этой салфеточкой мы прямо при вас протираем заднюю часть настенного телевизора, и вы сразу же видите, что на белоснежной салфетке… Что за чёрт?!.. На салфетке – ничего!.. Не может быть!..» Константина Петровича Пузырькова будто по голове дубиной шандарахнули… Он вторично протёр, но уже чуть в другом месте… Тоже – чисто!..
      КПП перешёл к отопительной батарее и «теранул» в труднодоступном месте… Чисто! Старший прапорщик со стуком опустился на колени и провёл всё той же салфеткой под днищем двуспальной кровати: чисто!.. Там же, но на полу: чисто!.. Уши у Константина Петровича запылали: «Бред какой-то! Хрень какая-то! Так не бывает!» Он встал с колен и оглядел всю комнату. Краем глаза он заметил самодовольно улыбающиеся лица колобка и, стоявшей за его спиной, миниатюрной Неоночки. «Щас, я вам смою ваши издевательские улыбки, захлебнётесь своей пылью!.. Где терануть? В вазе с сухими цветами и палками – внутри!.. Чисто!..
      Уже чуть менее уверенным шагом и с остекленевшим взглядом Константин Петрович направился к выходу из комнаты. Хозяева, расступившись, его пропустили, но при этом КПП успел заметить не сходящие с их лиц обидевшие его самолюбие улыбки: «Поехидничаете вы у меня скоро… надеюсь!» Проходя мимо ванной комнаты, он неожиданно и для себя самого вдруг резко изменил направление и открыл дверь в ванную. «О-о-о! Так тут вам: и стиральная машина, и бойлер-нагреватель, и душевая кабина, и тумба под умывальником, и ещё какие-то дверки под ванной. Вот где я и развернусь! Вот тут-то баксы и зашелестят, как высохшие листья клёна после листопада!..»
      На его правой щеке образовалось нечто похожее на полуулыбку. КПП нагнулся и «теранул» салфеткой под узким пространством между стиральной машиной и полом, там, где у него дома вечно собираются клубы наэлектризованной пыли… Ни фига себе! Чистая салфетка!.. Под ванной – чисто! Верх бойлера – чисто! Застывшая поначалу полуулыбка стала дёргаться. «Да что же это такое?! Что за безобразие тут творится? Почему тут везде порядок и чисто?..» В ванной комнате он сменил три салфетки, но все они оставались чистыми, лишь слегка помятыми от пальцев. У КПП непроизвольно вслух стали выскакивать слова: «Но как?!.. Этого не может быть!.. Сумасшествие какое-то!.. Если я схожу с ума, то, значит, у меня ум был, но он, кажется, сейчас отказывается что-либо понимать!.. Нет, мне денег на коньяк не жалко, но ведь так просто не бывает!..»
      В зале энергичность Константина Петровича уже угасла, и он лишь машинально протирал во всех труднодоступных для уборки местах, даже в книжном шкафу, но пыли нигде не было… Кухня!.. Все трое перешли в кухню. КПП орлиным взором оглядел её: «Балкон! У них – застеклённый балкон! И хотя балкон, вроде как бы – не квартира, но… плевать!..» Стёкла, рамы, дверь, пластиковая обшивка, столик с креслом – на них тоже отсутствовала проклятая пыль. Хозяева, видя растерянный вид гостя, уже вслух посмеивались над ним. Злой на себя и на хозяев КПП вернулся с балкона в кухню: настенные шкафы, холодильник, печь, духовка, микроволновка, низ стола, посудомойка… Чисто! «А куда вы мусор выбрасываете?» – обратился он к хозяевам.
      –А мусор мы убираем в специальный контейнер.
      –Где он?! – чуть не зарычал Константин Петрович.
      –Внизу, под мойкой.
      Старший прапорщик в отставке Пузырьков как новобранец при команде «Разойдись!» бросился к дверце и открыл её: «Ну, здесь-то должно быть царство пыли!..» Чи-и-исто-о-о!.. «Люстра! Восемь плафонов лучами примерно метровой длины расходились от центра люстры к периферии. Ну, конечно, туда они вряд ли просто так дотянутся. Какие у них потолки высокие – однако, за три метра будут!»
      –Ефим Осипович, а стремянка у Вас в доме имеется?
      –А как же без стремянки? Сами видите, какие тут высокие стены. Сейчас принесу. Хотя, может, уже не надо? Там Вы таки тоже ничего не найдёте, уж поверьте мне!
      –Не поверю! Не… по…ве..рю! Потому что я в какой-то ирреальности нахожусь. Кто бы мне ещё недавно сказал, что он видел это своими глазами, то я рассмеялся бы над ним и не поверил бы… Но несите же стремянку. Я всё же люстру должен проверить для успокоения своей взбудораженной души!
      Колобок, пожав плечами, выкатился в коридор, а его жена-дюймовочка поджала у груди руки и со страхом смотрела на люстру. КПП услышал, как колобок с тяжёлой одышкой волочит по полу коридора стремянку, и он поспешил на помощь хозяину. Вместе они установили посреди кухни лестницу, но для начала, «на всякий случай», КПП «теранул» и саму стремянку в разных местах: Чисто!.. «Абсурд какой-то! Бардак!.. Самый бардачный бардак! Даже в Раю должна быть пыль, а тут… у этих… чертей… нету!» Как только Константин Петрович ступил на первую ступеньку, Ефим Осипович притормозил его и попытался отговорить от этой затеи:
      –А может, не надо туда лазать? Таки высоко там будет!..
      –Надо! Теперь очень надо!
      КПП чуть ли не бегом взлетел на самую последнюю ступеньку стремянки, которая была гораздо выше его роста. «Ого! Давно я на такую высотищу не взбирался… Так-с!.. Здесь «теранём»…  Чисто! А здесь?.. Чисто!.. А там? Опа!.. А что это там, внутри плафона, за пятно темнеет?..» Константин Петрович Пузырьков потянулся левой рукой к плафону, но… вдруг он почувствовал, как лестница под ним сильно качнулась и стала уходить из-под ног. «Падаю, господа!..» В последний момент он успел ухватиться за лучик-трубочку рукой… Послышался треск, люстра под тяжестью человеческого тела оборвалась, и КПП полетел вместе с нею вниз… Удар, удар, удар… Адская боль в боку, в руке, в ноге… В глазах потемнело…
      Очнулся старший прапорщик Пузырьков от резкого запаха, ударившего ему в нос. Через прищур правого глаза он увидел, что над ним склонилась дюймовочка-Неоночка, держа ватку и флакончик с нашатырным спиртом. Он услышал: «Слава Богу, он ожил! Фима, он таки руку и ногу сломал себе. А возможно, ещё и ребро. Ты уже вызвал эту медленную «Скорую помощь» или ты остолбенел?
      –Та вызвал, вызвал!.. Бригада из кировского госпиталя приедет. Я уже позвонил своим знакомым в военно-медицинскую Академию. Вот же незадача какая, правда же, Неоночка?!..
      –Ой, Фима, хорошо, что он таки не убился до смерти, а то бы ещё и полиции пришлось бы объясняться!
      –Ну шо ты так нехорошо над ним каркаешь?! Таки не убился же!.. Немного руки-ноги сломал… Главное, у него целая голова осталась!
      КПП открыл широко глаза и попытался глубоко вздохнуть. Резкая боль пронзила правый бок, и он застонал.
      –Тихо, тихо, тихо, не шевелитесь! Вам сейчас уже совсем не надо шевелиться, Константин Петрович! Похоже, шо у Вас многочисленные переломы случились… мда-м!..
      –Ефим, ты мне скажи: как… это… у вас…тут – без… пыли?
      –Потом, потом, дорогой Константин Петрович! Я Вам за всё объясню, но в двух словах этого не расскажешь. Лежите спокойно себе!
      –Намекни… хотя бы! Зря, что ли… чуть не угробился!..
      –Намякиваю: прибор я создал. Всё! Остальное – потом! Это – секретная разработка.
      –Прибор?!.. А я-то… а тут – прибор!.. Да н-е… Вы шутите!.. Хотя… я понял, что… не шутите, а… просто смеётесь… ой… надо мной (Константин Петрович поморщился от боли)… Нет, Вы врёте мне… Какой-то прибор!
      –Я?!.. Я – вру?! Я смеюсь? Вы считаете меня, Ефима Осиповича Гольберштейна, обманщиком и шарлатаном? – вдруг словно взорвался вечно улыбающийся колобок, перейдя на визг, и его лицо исказила гримаса: – Я Вам, любезный Константин Петрович, не шарлатан, а – таки серьёзный учёный и изобретатель. «Какой-то прибор»!.. Та этому ж прибору в мире нет…
      –Фима, Фима, успокойся же и не кипятись как тульский самовар! – встревожилась за мужа Неонелла Генриховна.
      –Извините! – полковник вытащил из кармана салфетку и вытер пот: – Наболело! Понимаете, Константин Петрович, мою тему в институте в связи с кризисом закрыли на неопределённое время, как бесперспективную, потому шо много лет не было у нашей группы положительных результатов, да меня ещё так некстати сократили – уволили по оргштатным мероприятиям в связи с возрастом, та шоб они сдохли. Но я продолжал работать дома и, как видите, после этого Нового Года мои старания таки увенчались успехом. Мой прибор аннигилирует пыль на ограниченном пространстве. Вдобавок, я создал на моём компьютере 3-D модель нашей квартиры, включая балкон, и мой прибор таки полностью уничтожает пыль в указанных границах. Он уничтожает только пыль, а не грязь. А знаете, почему у меня таки получилось создать?
      –Почему?
      –Та потому, шо я – простой гений!
      –Фима! Это неприлично так себя хвалить, будто ты – Энштейн какой-нибудь! Ты всего лишь – Гольберштейн. Вот если бы ты от аллергии придумал прибор, то тебе таки дали бы Нобелевку. Ты лучше ешо позвони в госпиталь узнать, шо там у них, выехала до нас «Скорая», или она на месте стоит?..
      –Та если и стоит, то в пробках же. Не надо лишний раз колошматить телефон, Неоночка! Думаю, шо уже они скоро у нас будут.
      Константин Петрович оглядел валяющиеся на полу осколки, погнутую люстру и мусор, и ему стало неудобно, что он к этому беспорядку имеет прямое отношение:
      –Ефим, ты, это, извини… за оборванную люстру! У меня с собой сейчас нет столько денег, чтобы расплатиться за неё.
      –Та не надо ничего платить! Я сам виноват, шо не отговорил.
      –Ефим, принеси мою куртку; там во внутреннем кармане – портмоне, достань его: за коньяк надо рассчитаться! Проиграл я спор.
      –А вот за выигрыш я возьму! Из принципиальности, – Ефим Осипович довольно улыбнулся…

      В прихожей раздался мелодичный звонок, и сразу же в квартире Гольберштейнов стало шумно. Врачи, осмотрев Константина Петровича, погрузили его на носилки и увезли в клинику… А через три дня его в палате навестил Ефим Осипович. Он был в спортивном костюме и с пластиковым пакетом в руке с изображением логотипа одного из известных супермаркетов, в котором лежали апельсины, бананы, виноград и пакет сока:
      –Здра-а-вствуйте, Константин Петрович! А это – я! И Вам большой таки привет от Неоночки!
      Константин Петрович обрадовался посетителю. Ему было скучно здесь лежать, хотя его уже навестила младшая дочь и звонила с Севера старшая – интересовалась здоровьем. Его сопалатники ушли на улицу дышать свежим воздухом при хорошей тёплой погоде накануне 1-го Мая. Ефим Осипович с порога помотал пакетом с гостинцами:
      –И таки шо Вы думаете?! Докладываю: мы теперь с Вами – соседи. Меня тоже положили таки сегодня в госпиталь с проклятой этой аллергией, только в другое отделение. Изучать меня будут.  Как у вас Ваше самочувствие? Я уже знаю от Вашего лечащего врача, шо косточки у Вас срастаются в правильном направлении.
      –Заходи, Ефим! И давай, на «ты». Мы же почти ровесники.
      –Согласен перейти на «ты»! Только я таки на девять лет постарше буду тебя буду, Костя, – Ефим Осипович разулыбался, освещая своим сиянием палату. Он поставил пакет с гостинцами на тумбочку и присел на стул у кровати Константина Петровича.
      –На девять лет?!.. Да-а?! Хорошо сохранился! Наверное, благодаря своему прибору?
      –Шоб он сдох, этот мой прибор! Я от него, таки болею этой нехорошей аллергией. Понимаешь, мне прописали вдыхать обычную пыль и, даже не побоюсь этого слова, – курить обязали для ускорения процесса выздоровления. Я, Костя, таки разломал вдребезги свой прибор – куча грязи и пыли осталась от него. Шо Ви думаете? От него людям пользы – ноль! Только в каком-нибудь изолированном помещении для опытов и пригодиться-то может… А я ведь хотел пользу людям принести, Самоделкин я старый!..
      –Странно! Я думал, что Ваш прибор – очень нужная штука.
      –В узком кругу – нужная, Константин Петрович, в очень узком и ограниченном кругу. Но я ведь в мировом масштабе хотел, а не для, шоб бутылочку коньяка выигрывать. Ведь и Неоночка тоже заболела, но у неё поменьше сопливит. Ей дома таки прописали лечиться, а меня, старого дурака, изучать будут, как подопытное чудовище. Я – очень необычный пациент. Теперь на мне какая-нибудь бездарность кандидатскую или докторскую сделает. Но, Костя, скажу тебе по секрету, шо полчаса назад мне звонок таки был по мобильнику. Мужчина сильно не представился, но дал понять, что со мной хотят встретиться люди из серьёзного ведомства (тут Ефим Осипович показал глазами в потолок); пообещали на днях меня навестить для серьёзного разговору. Ой, как не нравится мне это! Ой, как мне не нравится!..
      –Так, может, тебе предложение какое-нибудь сделают на создание другого прибора. Чего сразу уж и не нравится?
      –Костя, я знаешь какой? Если уж мне шо не нравится, то я своей задницей тут же чувствую будущую неприятность. Вот и сейчас я её очень даже чувствую, – Ефим Осипович даже поёрзал на стуле для убедительности, будто у него хвост стал расти, и ему от этого стало неудобно сидеть.
      Оба немного помолчали. Ефим Осипович, вздохнув, встал со стула, поставил его на то же место, откуда и взял и, пожелав выздоровления, попрощался, пообещав ещё заходить, так как Константин Петрович ещё не скоро встанет на костыли – пока рука и ребро не заживут.

      Ефим Осипович каждый день навещал Константина Петровича, приносил с собой небольшие шахматы и они резались, как говорил старший прапорщик Пузырьков, в одни ворота – выигрывал практически всегда Ефим Осипович. Но всё-таки за шахматами да разговорами время бежало быстрее. Константин Петрович шёл на поправку, а вот у Ефима Осиповича улучшений пока не предвиделось: он по-прежнему чихал, сопливил и иногда даже заходился гулким кашлем.
      После Дня Победы, 10 мая, Ефим Осипович появился у Константина Петровича лишь ближе к ужину. Он был сильно расстроен и выглядел несколько подавленным; его вид совершенно не напоминал уже хорошо знакомого и привычного Константину Петровичу весельчака. В палате находился, помимо Пузырькова, ещё один больной, и Ефим Осипович несколько раз специально покашлял, привлекая к себе внимание. Тот понял, что друзья-товарищи хотят побеседовать наедине, и вышел из палаты.
Ефим Осипович прикрыл за ним дверь и заговорщицки зашептал, каждый раз оглядываясь на дверь, при этом, даже его очки отражали не свет, а какую-то потускневшую тень, а его вечно торчащие волосы-крылышки сейчас понуро свисали на уши:
      –Были у меня сегодня двое. Очень серьёзные люди, скажу я тебе, Костя. Предложили на них работать и усовершенствовать мой прибор, который их очень заинтересовал. Но это – секрет таки, государственная тайна! Ой, не нравится мне это!..
      –Так что тебе не нравится? Это же хорошо, что твои труды даром не пропали!
      –Костя, ты таки не понимаешь! Я же в мирных целях прибор делал, а мне предлагают создать аннигилятор не пыли, а, допустим, молекул брони или человеческой ткани! Понимаешь? Это же оружие похлеще атомной бомбы будет!.. Если кто создаст такое оружие, то ешо неизвестно, в чьи руки оно попадёт. Это же – катастрофа и армагеддон всемирного масштабу. Я таки не желаю прослыть злым гением, Костя,  – Ефим Осипович вновь оглянулся на дверь: – Мне дали срок до завтра подумать и принять правильное решение, которое их устраивает. Дали понять, шо отказываться – таки себе дороже. Завтра вечером меня навестят. Но я откажусь, таки. Нельзя такое оружие в настоящее время людям давать! Не доросли ешо люди.
      –Ефим, а может, ты преувеличиваешь опасность?
      –Костя, мне в свои почти семьдесят лет уже давно нет необходимости преувеличивать. Мне Неоночку жалко! Она ведь за моей спиной всю жизнь прожила. Как она без меня будет?
      –Ну, ты заупокой-то не торопись петь! Всё образуется!..
      –Самое печальное, шо я таки и не понял, хто это за люди такие приходили… Не поверишь, но они слишком хорошо знають и за моих родственников в Одессе. А вдруг они не с нашего государства, а, Костя?
      –А ты документы смотрел у них?
      –Фи, документы! Та я ж таких тебе сам кучу нарисую на компоте, шо ты ахнешь! Смотрел я ихние документы! Только вот за такое ведомство я вообшэ не слышал, Костя. В поисковиках в интернете о нём – тоже ни слова, ни полслова! Вот в чём – загвоздка, шарики-фонарики!..
      –Хм! Это уже – серьёзно! А не пробовал позвонить в ФСБ или ещё куда?
      –И шо я скажу дежурному по ФээСБе? Меня, в лучшем случае, в психушку закроют, а в худшем… – Ефим Осипович замолчал. Его лицо уже совсем не напоминало собой весёлого колобка. – Пойду, я Костя! Я зачем до тебя приходил? Шоб ты знал: шо если вдруг шо со мной… вдруг такое случится-приключится, то я не собирался ничего… А ты потом тоже держи язык за зубьями! Договорились?
      –Да я то, что? Я вообще – не в курсях! – Константину Петровичу стало даже как-то неуютно от такой пугающей откровенности Ефима Осиповича. И он решил напоследок подбодрить товарища: – Да всё будет хорошо, Фима! Ты лишь себя не накручивай!
      –Ой, не уверен я в этом, Костя! Ну ладно, завтра приду ешо! Ближе этак к ужину. Шахматы сегодня забыл захватить…

      К ужину следующего дня Ефим Осипович так и не навестил Константина Петровича, хотя Пузырьков очень его ждал. Ему было интересно, какое же решение принял его новый товарищ Фима Гольберштейн, к которому он уже успел привязаться, ведь более он ни с кем в клинике так и не сдружился, потому что вообще плохо сходился с людьми. А вот с полковником, как себе неоднократно повторял старший прапорщик, они всё-таки – одного поля ягоды, потому что их объединила одно общее чувство – большая нелюбовь к бытовой пыли. Константин Петрович даже пожалел, что не занёс себе в мобильный телефон, в котором было всего лишь несколько номеров его родственников, данные Ефима Осиповича: сейчас бы созвонился с ним да узнал бы, что – почём…
      А после обеда следующего дня в дверь палаты заглянул неизвестный мужчина. Увидев Пузырькова, полусидящего на кровати в гипсах с привязанной к противовесу ногой, он с шёпотом спросил:
      –Это Вы – Константин Петрович?
      Пузырьков с опаской утвердительно кивнул. В палате кроме него больше никого не было, и какая-то лёгкая дрожь от нехорошего предчувствия пробежала по телу Константина Петровича.
      –Я с Ефимом в одной палате лежал. Он просил Вам сообщить, что он к Вам больше не сможет прийти. Его вчера перед ужином в морг увезли. Сердце не выдержало.
      Мужчина, придерживая дверь, посмотрел по сторонам, а потом, вновь сунув голову в палату, также полушёпотом спросил:
      –Можно, я войду?
      Константин Петрович, ошарашенный таким сообщением, машинально кивнул. Мужчина аккуратно плотно прикрыл за собой тяжёлую деревянную дверь:
      –Я ведь с Ефимом почти двадцать лет в одном НИИ проработал. У него много любопытных изобретений было, которые сейчас в народном хозяйстве используются. Понимаете, Константин Петрович, он работал в оборонном секторе, а по своей сути был пацифистом, не любил военное направление. А я работал в другом отделе, но нас сократили одновременно по оргштатным мероприятиям. Я-то всего лишь до майора дослужился. Знаете, что я думаю на счёт остановки его сердца? – не дожидаясь ответа, он оглянулся и продолжил: – Моё мнение: не просто так у него сердце остановилось. «Помогли» ему, скорее всего. Может – лекарство не то подсунули, а может, и укол не тот сделали. Он ведь в последние дни что-то предчувствовал, и поделился со мною некоторыми своими опасениями. Он попросил меня известить Вас о том, если вдруг с ним что-то необычное произойдёт. Он просил сказать, что Ваших контактов у него нигде нету, и потому Вы можете не беспокоиться за свою судьбу. Он мне намекнул, что уже на пенсии изобрёл нечто такое, что очень бы заинтересовало спецслужбы, только он не знает, какого государства. А Вы, Константин, знаете хоть, что он мог изобрести?
      –Без понятия. – Лицо КПП выразило недоумение, и он вдобавок пожал плечами: – Мы с ним недавно только познакомились, в Кисловодском санатории. Он пригласил меня к себе в гости. Я приехал. Мы обедали, а в это время на кухне вдруг перегорели две лампочки сразу. Я решил помочь заменить их, всё-таки я повыше его буду да и чуть худее, только вот неудачно упал со стремянки… Потолки у них слишком высокие. К тому же, и люстру им свалил на пол – раскрошилась вся. Теперь я здесь с переломами… Вот и всё!
      –Понятно. Я его жене уже сообщил. Она сказала, что у Ефима всегда сердце здоровое было, только вот сладкого ему нельзя было. Странно всё это. Ну, ладно! Пойду я. Вы… это… как, если мы вечерком помянем Ефима Осиповича. У меня хороший коньячок есть. Да, меня, кстати, Феликсом Александровичем зовут. Мироненко Феликс.
      –Очень приятно! А меня зовут Константин Петрович, – они оба улыбнулись. – Знаете, Феликс, я вообще-то не пью спиртное, но Ефима Осиповича согласен помянуть. Приходите перед ужином. Мне чуть раньше приносят яства. Сам-то я в столовую ещё пока что – не ходок.
      –Вот и отлично! Тогда я часика через четыре зайду. Стаканчики пластиковые одноразовые у меня есть, чтобы не мыть потом посуду. – Феликс подмигнул двумя глазами и, обаятельно улыбнувшись Константину Петровичу, вышел, вновь аккуратно закрыв за собой тяжёлую дверь.

      «Вот какая жизнь – штука сложная! Жил себе человек, о чём-то думал, что-то изобретал, мечтал полезное сделать для всех людей, а тут – раз… Интересно всё же, это у Фимы и в самом деле сердце не выдержало, или ему, действительно, «помогли»? А если «помогли», то кто? Медсестра? Врач? Кого-то подкупили, или это сами спецслужбы сумели что-то подсунуть, а медперсонал даже не в курсе? Вскрытие покажет… Надо потом у Неонеллы поинтересоваться про диагноз. Всё же жалко Фиму!» – КПП лежал и размышлял над последними новостями: «Вот ведь Земля какая круглая! Феликс, оказывается, вместе с Фимой работал в НИИ. Любопытный мужик этот Феликс. Он совсем не похож на учёного. А на кого он похож? Учёные ведь все – разные. Но в глазах этого Феликса порой мелькало нечто… жестокое, сильное… Ну, не все ведь учёные должны быть такими, как Фима. Это тот – простой, как… флейта из банана… «Жизнь – как шахматы: надо продумывать на несколько ходов вперёд, шобы не попасть в ловушку» – так любил повторять при игре в шахматы Фима. Вот и продумал…» Константин Петрович достал из-под подушки блокнот с вложенной в него авторучкой, и что-то стал быстро записывать в него.
      Вернулись с улицы однопалатники, которых загнал в корпуса начавшийся майский дождь, весело барабанящий по стёклам. А КПП всё продолжал строчить в свой блокнотик, то и дело засовывая кончик авторучки в рот. Наконец, он закончил записывать, вложил авторучку в блокнот и сунул его под простынь под свою подушку… Подходило время ужина, и двое однопалатников пошли на предужиновый перекур в курилку. В палате остался, помимо КПП, поступивший три дня назад с переломом ноги молодой парень – старший лейтенант Дима, поломавший ногу на учениях, неудачно спрыгнув с БТРа. Этого Диму только что навестила его невеста, но он уже опять с ней трепался по телефону, как будто они давно не виделись. Константин Петрович не прислушивался к их разговору (дело молодое!), занятый своими мыслями.

      Вдруг на его тумбочке зазвонил мобильный телефон. «Кто бы это мог быть» ХМ! Номер не определён» С таксофона, наверное, звонят. Дочки, что ли?» КПП нажал на зелёную кнопку:
      –Алло!
      –Константин Петрович, здравствуйте! Это с Вами Неонелла Генриховна разговаривает! – голос вдовы в трубке показался Пузырькову несколько весёлым, а совсем не таким, каким ему положено быть в её положении, что его поразило. «Хорошо, что сама позвонила!»
      –Ой, здравствуйте! А я всё думаю, как же Вам позвонить? У меня Ваш номер домашнего телефона, что Ваш муж мне писал на салфетке, дома остался. Я хотел…
      –Константин Петрович, дорогой! – не дала договорить Неонелла Генриховна: – У меня к Вам просьба: сейчас, при нашем разговоре, не упоминайте вообшэ никаких имён – ни моего, ни Фимы, и постарайтесь таки говорить односложно. Хорошо?
      –Да! – удивился такому тону собеседницы КПП.
      –Вы сейчас в палате таки один?
      –Нет!
      –Понятно! Тогда просто слушайте сюда, но вслух молчите.
      В это время дверь палаты открылась и молоденькая медсестра вкатила тележку, на которой стояли подносы с ужином для неходячих больных.
      –Хорошо, хорошо! Только подождите несколько секунд: мне ужин привезли.
      Сестра поставила поднос с ужином на стул рядом с кроватью КПП, стрельнула глазками в сторону Димы, и удалилась, виляя бёдрами и сверкая голыми пухленькими ногами под коротким халатиком. Дима как раз закончил свой разговор по телефону с невестой, и тут же, подхватив костыль, поскакал на здоровой ноге вслед за медсестрой. «Эх, молодость!» – улыбнулся Константин Петрович и произнёс в трубку, как только закрылась за Димой дверь:
      –Я сейчас один.
      –Ясно! Вам – большой привет с того света от Фимы!
      –Ы-ы-ы!..
      –Молчите, таки! У нас мало времени. Фима не умер, он – совсем живой. Я передаю ему трубку, а то он сам вырвет у меня её.
      –Ы-ы-ы!..
      –Костя, шоб я сдох, здравствуй! Я таки жив, шарики-фонарики! У нас мало времени. Костя, я разыграл свою смерть с помощью конторы… ну, с помощью ФээСБе. Я таки решился им позвонить. Но всё – довольно серьёзно. Надеюсь, шо к тебе никто не приходил за меня спрашивать и посочувствовать?
      –Был сегодня один. Он с тобой в одной палате лежал… лежит… и с тобой работал в твоём НИИ; очень хорошо тебя знает. Его зовут Феликс Алексндрович… эээ… Мироненко. Он сейчас вот-вот должен ко мне прийти на ужин – помянуть тебя.
      –Костя, – завизжал в трубке голос Ефима Осиповича так, что Константин Петрович аж отодвинул трубку от уха: – Я никакого такого Феликса Александровича таки не знаю, и со мной в палате никто из моих коллег вообшэ не лежал. Странно! Как они так быстро на тебя вышли? В моём телефоне, который я специально оставил на тумбочке, когда вдруг «умер», твоих данных нету совсем. Наверное, кто-то в моей палате длинный язык имеет, или заплатили кому-то… Так-с! Слушай сюда, шо я буду говорить: помнишь про шахматы – думать, таки, на несколько ходов вперёд? Так вот, я догадывался, шо такой вариант событий исключать нельзя. Неонелла через нашего знакомого на его имя купила новый телефон. Я тебе с него сейчас звоню через специальную программу в компоте – у тебя номер таки же не определился?
      –Нет!
      –Отлично! Значит, звонок не засекут. Я бы тебе посоветовал делать свои ноги из госпиталя, но в твоём положении – это таки невозможно. Слушай, Костя, сюда и мотай на усы да на трусы: если этот Феликс до тебя зайдёт, ты не пей с ним! Я сейчас свяжусь с кем надо, и к тебе группа выедет. Минут через 20, думаю, они у тебя будут. Постарайся, если он до тебя таки раньше зайдёт, удержать его как-то, потрепись о том, о сём… Только не пей с ним – не проснёшься! Но старайся вести себя естественно, не дай повода помыслить, шо ты догадался об нём. Он за меня, шо я живой, ешо не знаить; я ведь сейчас в морге таки должен париться, замерзая с бирочкой на пальце… Где мы сейчас укрываемся – тебе, Костя, тоже таки лучше не знать; как говорится: «меньше знаешь, крепче спишь, шоб я сдох!»… Всё, Костя, до встречи! Скоро таки свидимся!  – в телефонной трубке раздались гудки.
      Положив трубку на тумбочку, КПП тут же вновь вытащил свой блокнот и быстро дописал в него немного. Засунув блокнот под подушку, он приступил к ужину. Через минуту открылась скрипучая дверь; то вернулся чем-то недовольный сосед Дима. КПП улыбнулся: «Не получилось у него с Ольгой, вот и злится! Подишь ты, на двух фронтах успевает атаковать!..»
      –На ужин, Дим, не пошёл, что ли? – спросил Константин Петрович.
      –Да не хочется. Мне Наташка принесла кучу жратвы, здесь поем.
      –А-а!.. – только и произнёс КПП, не став уточнять его взаимоотношения  Ольгой, но внутренне обрадовавшись, что Дима всё же остался с ним в палате.

      В это время дверь палаты чуть приоткрылась и сначала показалась бутылка коньяка с вытянутой рукой, а следом за ней – улыбающееся лицо Феликса. «А Феликса ли?..» Но его обворожительная улыбка тут же испарилась, когда он увидел в палате, помимо привязанного к растяжке КПП, ещё и Диму. Константин Петрович успел подумать: «И чего ты такой радостный-то, если пришёл помянуть только что умершего коллегу?», но, сделав довольное лицо, махнул Феликсу рукой:
      –Заходи! Мне как раз ужин принесли. Дим, ты будешь с нами? Мы товарища нашего помянуть собрались.
      –Ой, не-е! Мне же завтра опять с утра кровь сдавать. Вчера что-то не так получилось в моих анализах. Я лучше просто полежу. Спасибо за приглашение, Константин Петрович!
      –Э-э, Константин Петрович, – заговорил вошедший Феликс. Лицо его стало несколько напряжённым, но он тут же сбросил с себя оцепенение, и вновь стал свойским парнем: – А я не один пришёл. Со мной –  ещё наш с Ефимом коллега, с одного института. Он, правда, всего годик с нами проработал, да и Ефима не так хорошо знает, но всё же знает. – Феликс показал на закрывшуюся за ним дверь: – Так я позову его?
      –Ну, раз вместе работали, зови!
      Феликс выглянул в коридор и приглашающе мотнул головой. В палату вошёл высокий крепкий мужчина лет сорока тоже, как и Феликс, в спортивном костюме. Увидев Диму, он смутился и растерянно посмотрел на Феликса. Дима расценил это по-своему:
      –Ладно, помчусь я на ужин, раз тут у вас своя компания. Не слюнки же глотать!..
      – Да оставайся, Дим, ты нам абсолютно не помешаешь, – попытался удержать соседа КПП, но тот замотал головой, притянул с угла кровати костыль, и поскакал к двери, но у порога оглянулся:
      –Вы долго не засиживайтесь. Скоро уже медсестра зайдёт посуду забирать; как бы нарушение госпитального режима не впарили потом.
      –Да мы – быстро – тяпнем по паре стакашек, да разбежимся по палатам, – весело ответил ему Феликс, и тут же, со чпоканьем распечатав бутылку, обратился к товарищу: – Юр, ты доставай стакашечки-то, чего стоишь!..
      Тот полез за пазуху и вытащил целлофановый пакет со стопкой маленьких одноразовых стаканчиков, из которого извлёк три штучки и поставил их на тумбочку Константина Петровича. Вид этого Юры не понравился КПП: он старался не встречаться взглядом с Константином Петровичем, то есть, ему было чего бояться. «Боятся, значит, уважают», – подумалось старшему прапорщику Пузырькову, – «Не хочет выдать себя раньше времени! Тогда и мы потянем время…» Феликс в это время наплескал в стаканчики коньк, поставил бутылку на тумбочку и, взяв два стаканчика, один протянул Константину Петровичу:
      –Ну, помянем, мужики, светлую душу и светлую голову Ефима Осиповича Гольберштейна, нашего коллеги и товарища! Земля ему – пухом, как говорится, да царствие небесное!
      Он, а следом и его коллега Юрий, опрокинули в себя жидкость, а КПП лишь поднёс к губам стаканчик, но пить не стал. В его голове мелькнуло: «Не отравленный, значит, коньяк». Константин Петрович поставил стаканчик на поднос, лежащий у него на ногах. Феликс крякнул от удовольствия, но, увидев, что КПП не стал пить, удивился так, что у него брови встали домиком, как бумажный журавлик-оригами:
      –А ты… чё?!.. Пить не стал за Ефима? А – помянуть?
      –Да я вспомнил уже после твоего ухода, что мне ведь завтра вместе с Димкой кровь сдавать, а также и другие анализы. Из башки совсем вылетело, когда ты мне такую страшную весть про Фиму принёс.
      Феликс растерянно посмотрел на Юрия. Тот покачал головой:
      –Не правильно это, Константин Петрович! Ефима нужно помянуть. Хороший всё-таки мужик был. Учёный!..
      КПП усмехнулся. Ему стало весело с «этими придурками». И он сделал первую ошибку, решив немного поиздеваться над ними, чтобы потянуть время:
–Так я ведь не отказываюсь помянуть. Помянуть можно и без спиртного, правда же? – сделав наивное лицо, спросил Пузырьков, подумав: «Сколько ещё ждать эту группу? Минут 10-15? А если Фима к ним ещё не дозвонился? Значит, надо брать инициативу в свои руки!». Не дождавшись ответа от Феликса, он продолжил: – Сколько нам всем отмеряно – только Всевышний знает, согласитесь. Все мы из пыли вышли, в пыль и обратимся, правда же ведь?
      –Ух, давно уже не пил! – вытерев рот, осипшим голосом произнёс Феликс, и показал на поднос: – Я закушу?
      –Да, пожалуйста! – великодушно разрешил КПП, и сделал вторую ошибку, уже большую: – Юрий, а Вы сколько лет, говорите, проработали с Ефимом Осиповичем? Вы же в одном отделе с ним работали?
      –Я? – тот явно не ожидал такого провокационного вопроса и, растерянно глянув на Феликса, промычал: – Ымм!..
      В глазах Константина Петровича мелькнуло торжество, и он не увидел, что рука Феликса, тянувшаяся к еде, застыла. Нехорошо ухмыльнувшись, Феликс со всей силы неожиданно ударил кулаком в подбородок лежащего на кровати в гипсах больного. Голова КПП мотнулась, и он тут же потерял сознание. Но в отключке он находился лишь несколько секунд. Какой-то сторожок в голове подсказал Константину Петровичу не открывать глаза, дабы не показывать, что он уже пришёл в себя. Послышался голос Юрия:
      –На чём-то ты, Филя, лопухнулся. Расколол он быстро нас. Ладно, щас узнаем, что ему известно. Ты придерживай дверь, чтобы кто случайно не вошёл, сейчас уже с ужина дохляки попрутся, а я с этим займусь, – и он чем-то зашелестел.

      «Что он там собирается делать?» – Константин Петрович слегка приоткрыл ресницы и увидел лицо близко склонившегося над ним «Юрия», который напряжённо смотрел прямо в глаза своей жертве. Тут же последовал ещё один удар в подбородок, но уже не такой сильный, как у Феликса-Фили, которого, впрочем, хватило на новый нокдаун. Под закрывшимися веками КПП стала проявляться из темноты картинка: посреди поляны стоит высокое толстое сухое ветвистое дерево, к которому привязан… сам Константин Петрович Пузырьков. Вот к нему осторожно подходит мужчина в алом одеянии; на голове у него был надет такой же алый колпак, переходящий в лицевую маску с прорезями для глаз и рта. За его спиной находилось ещё несколько мужчин в таких же одеяниях, но их КПП видел лишь как расплывчатые силуэты. В руках у мужчины было странное копьё, остриё которого плавно перетекало в иглу… Вот игла коснулась левого запястья привязанной жертвы и обожгла руку. И в этот момент Константин Петрович вдруг разглядел за спинами маячащих силуэтов выглянувшее из-за дерева на краю поляны испуганное лицо Ефима Осиповича. КПП как мог, выражением своих глаз, стал сигнализировать другу об опасности, чтобы он не вздумал вмешиваться. И тут до Константина Петровича долетели мысли-слова, посланные Фимой: «Эх, ты, Костя, не просчитал все ходы! Не успел я таки обучить тебя этому при игре в шахматы, хотя ведь специально вслух рассуждал над своими и твоими возможными ходами. Костя, теперь постарайся, таки, выжить, шарики-фонарики! Тебе ввели сыворотку правды, и ты отвечай им спокойно и не напрягайся. Сейчас уже группа поддержки на подходе». «Фима, группа поддержки или группа захвата?» – послал в ответ свою шутку-мысль КПП. «Та я ж не знаю!»… Изображение пропало, и тут же прямо в мозгах Константина Петровича раздался гулкий голос:
      –Константин Петрович, Вы меня слышите? Отвечайте только правду, иначе погибнете не только Вы, но и все Ваши родные. Вы меня хорошо слышите?
      –Слышу.
      –Как давно Вы знаете Ефима Осиповича Гольберштейна? Где Вы с ним познакомились?
      –Мы познакомились около месяца назад в санатории в Кисловодске.
      –Что Вы знаете о его изобретениях.
      –Ничего.
      –Вы лжёте! Помните об угрозах! О каких изобретениях Ефима Осиповича Вам известно?
      –Мне нечего сказать. Я не видел ни одного из его изобретений.
      –Как Вы узнали, что мы – не коллеги Ефима Осиповича?
      –Я понял, что Феликс мне врал. Это бы и ребёнок понял.
      –Вы знаете – кто мы?
      –Нет!
      –Кому ещё Ефим Осипович рассказывал о своих изобретениях?
      –О каких изобретениях?
      –Вы только отвечаете, а вопросы задаю я. Кому он мог рассказать о своих изобретениях?
      –Любому из своих коллег. Но я их никого не знаю. Он о них мне ничего не рассказывал.
      –В каком отделе работал Ефим Осипович Гольберштейн?
      –Без понятия. Я и названия института не знаю.
      –Какое у Вас воинское звание?
      –Старший прапорщик.
      –Издеваетесь? Вы – генерал-полковник?
      –Нет, я – старший прапорщик.
      –Хрень какая-то!..
      Тут в мозг Константина Петровича откуда-то издалека ворвался взволнованный голос Феликса:
      –Игорь, кончай с ним! Кто-то в дверь ломится!
      –Филипп, держи её крепче! Я с этим закончу, и окно открою, да к батарее верёвку привяжу. Третий этаж, всё же, а тут, вон какие потолки!
      –Давай, давай быстрее, твою мать!..
      Послышался шум за дверью. Константин Петрович открыл глаза. Он увидел, как Юрий-Игорь чем-то заполнял шприц. Рот Константина Петровича сам собой открылся и из него вырвался крик:
      –Помогите-е!
      В дверь сильно затарабанили. Юрий-Игорь, бросив шприц и пузырёк на одеяло, развернулся, схватил с кровати Димы подушку и, плотно накинув её на лицо больного, сжал подушку. Тело Константина Петровича затрепыхалось под сдавившими подушку руками Юрия-Игоря, и он, не успев перед этим вобрать в себя воздуху, стал быстро задыхаться... В глазах его помутнело, виски гулко забились, сознание стало меркнуть… Он не успел увидеть никаких картинок из своей жизни, ни каких светящихся тоннелей, лишь на полсекунды всплыло встревоженное лицо его ушедшей на небеса супруги Таисии Валерьевны, на голову которой был накинут белый газовый платок, в котором её захоронили… И вдруг внутри его будто что-то разорвалось… Старший прапорщик в отставке Пузырьков Константин Петрович замер: здоровая рука его откинулась в сторону, безвольно свесившись с кровати.

      Константин Петрович уже не увидит ворвавшуюся в палату группу захвата в специальном снаряжении, не услышит поднявшуюся стрельбу, и не среагирует на попытки его реанимации медиками. Он уже не узнает, что Феликс будет застрелен прямо под окнами его палаты, а Юрий-Игорь на следующий день будет найден хозяйкой квартиры, у которой он временно снимал жильё, мёртвым от удушения леской, висевшей на его шее. Следы борьбы в комнате будут свидетельствовать, что он не добровольно ушёл из жизни; но кто ему в этом помог – останется так и не выясненным. Также не узнает Константин Петрович Пузырьков из теленовостей и о том, что через пять дней в Мойке, в центре Санкт-Петербурга, на глазах многочисленных туристов и прохожих, спасатели выловят баграми тело его друга Ефима Осиповича, на теле которого при вскрытии обнаружат характерный след от укола с цианистым калием, и что со смертью Ефима Осиповича умрут также и его последние наработки, которые он держал в своей светлой голове, так как персональный компьютер был им ранее уничтожен, следов которого спецслужбы так и не отыщут.
      Был бы жив старший прапорщик Константин Петрович Пузырьков, то он бы философски изрёк: «Жизнь человеческая так хрупка, и жаль, что для некоторых людей чужая человеческая жизнь – тлен, прах, пыль!..» А полковник Ефим Осипович Гольберштейн непременно бы добавил: «Но лучше таки жить с пылью на руках, чем с грязью в душе, шоб я сдох!..»
      Блокнот с мемуарами Константина Петровича, вовремя не обнаруженный группой захвата ФСБ на месте его гибели,  как вещдок будет несколько месяцев храниться на сейфе в кабинете оперативного уполномоченного уголовного розыска местного отделения полиции, весь покроется пылью, а потом неизвестно при каких обстоятельствах пропадёт. В чьи руки попадёт этот блокнот, остаётся только догадываться. А вот как эти записи позднее попадут к автору – можно даже не гадать, потому что автор не хочет этого знать. «Меньше знаешь, крепче спишь». Согласитесь, что старинная народная мудрость – это ведь не пыль какая-то!

                15.09.2016 г.