Сон в летнюю ночь

- Безобразие! Пошлость! Курортный роман в таком возрасте!

Мария даже оглядываться не стала – и так ясно, что возмущается «аристократка», дама категории «70+». Сухощавая, тщательно подкрашенная, с собранными в начесанный пучок жидкими волосами и недовольно поджатыми губами, она с первого дня круиза стала «притчей во языцех» теплохода.

Недовольство, неминуемо переходящее в бурно выражаемое возмущение, вызывали у «аристократки» недостаточно почтительные матросы, «нерасторопные» официантки, неправильно составленная программа вечернего концерта,  кричащие дети,  рваные джинсы на молодых туристках... Список можно было бы продолжать до бесконечности. На второй день круиза  попутчики оказались посвящены в некоторые детали биографии желчной дамы: вдова, муж был большим начальником, единственный сын женился крайне неудачно, невестка – «особа не нашего круга», внуки пошли в мать.

За окнами ресторана  «развратники», девчонка-студентка и парень чуть постарше, молодой врач,  делали селфи на фоне Калязинской колокольни и не подозревали о том, какую бурю спровоцировало их вполне невинное объятие.

Гуляя по палубе, Мария пыталась понять, что мешает ей радоваться каждой минуте долгожданного круиза. И вдруг вспомнила  противный голос и слова: «курортный роман».

Да, именно так, курортный роман. Иначе и не назовешь, как не ищи синонимов. Пятнадцать лет прошло, а Мария и сейчас чувствует запах олеандров, слышит голос Таркана, видит Средиземное море с невиданными рыбками. Все ново, пряно, обжигающе, экзотично. И непонятно, чей восторг больше – её или десятилетнего Сережки.

Кирилл говорил, что заприметил их еще в аэропорту. Но Мария, верная жена и преданная мать, не смотрела «на сторону» ни в прямом, ни в переносном смысле слова. Поэтому  на плотного бородача, чем-то похожего на Хемингуэя с хрестоматийной фотографии, она обратила внимание только во время экскурсии на яхте. Туристам предложили «купание с борта», а самые отважные могли спрыгнуть со скалы.

Конечно, Сережка тут же загорелся. Он с шести лет занимался плаванием, но прыжок со скалы… Мария панически боялась высоты и потому сразу же ответила решительным отказом. Сережка умолял, в его  серых глаза уже блестели слезы. Тут подошел Кирилл. И нашел слова, заставившие Марию довериться незнакомцу и разрешить сыну прыжок.

На память осталась фотография. Бирюзовое море, синее, без облачка, небо, черная скала. И два загорелых тела на фоне скалы, между морем и небом. Кирилл прыгал «ласточкой», Сережка – солдатиком,  но на «мелкой» фотографии такие подробности было уже не разглядеть.

Сережка, неизбалованный вниманием отца, сразу прилип к Кириллу. А тот, похоже, вовсе не тяготился общением с десятилетним мальчишкой. С тех пор они почти всюду были втроем: на рафтинге и на конной прогулке, в отеле и на экскурсиях.
В последний день отдыха, когда Сережка отправился в детский клуб, попрощаться, Кирилл сказал Марии то, о чем она уже догадалась по его взглядам, по трепету рук при нечаянных прикосновениях. «Не думай, что для меня это – курортный роман. Я  хочу, чтобы вы  остались со мной». Сережка мог вернуться в любую минуту, Кирилл торопился и успел лишь сказать, что будет ждать её ночью на пляже. Всю ночь будет ждать.

Собирая чемоданы и невпопад отвечая оживленно болтающему Сережке, Мария пыталась справиться с сердцем, которое только что не выскакивало из груди. Унять сердце мог только разум, и она пыталась размышлять, холодно и мудро. Вот  сын, посмотри на него, вспомни, что у него есть отец. Твой муж, которого ты когда-то любила. «Когда-то» давно прошло, но осталась налаженная жизнь и видимость семьи. И ты не позволила себе разрушить эту иллюзию раньше, когда узнала о его измене. И оказалось, что можно жить так, с молчащим раненным сердцем. А теперь ты хочешь уничтожить видимость счастья? Иллюзию, которая для сына – реальность? Ради чего? Ради любви, что в конце концов тоже окажется миражом?

Если бы Мария осталась в номере в ту ночь, она могла бы гордиться собой всю оставшуюся жизнь. Но она не выдержала: дождавшись, когда Сережка уснет, побежала на пляж. И получился обычный курортный роман. Короткий, на одну ночь. Ночь, которую Мария до сих пор не может забыть.

Потом был мучительный полет. Сидели рядом, болтали с Сережкой. Он искал её взгляд, она отводила глаза. И только в Москве, когда Сережка кинулся к встречавшему отцу, Мария смогла произнести: «Прости. Больше ничего не будет».
Иллюзия семейного счастья продержалась еще шесть лет. Долгая агония кончилась на удивление быстрым и спокойным, насколько это слово применимо к подобной ситуации, разводом. Оказалось, поддержание иллюзий – дело энергозатратное.  Потеряв «полную» семью, Мария, как ни парадоксально это звучит, почувствовала полноту и объемность реальной жизни. Сергей, несмотря на трудный подростковый возраст, воспринял развод родителей философски. Поступил в МИФИ, без проблем получил диплом, работал по специальности, рано женился и год назад подарил Марии внука. Теперь, через девять лет после развода, Мария чувствовала себя вполне счастливой. И почти не вспоминала ту ночь на средиземноморском пляже. Почти. Вот только слова «аристократки» о курортном романе застряли в сердце, как рыбья косточка, такая маленькая и безобидная вроде бы, застревает в горле.

Алевтина Николаевна никак не могла заснуть. В тесной каюте, несмотря на открытое окно, было душно, а кондиционер работал слишком шумно. Узкая койка раздражала, плеск волн за кормой казался навязчивым. С верхней палубы доносился смех. А чуть дальше, почти на самом носу, стояла средних лет простушка,  Мария, вроде бы. Алевтина еще раз высунулась из окна. Точно, стоит. Тихо стоит, одна, а все равно действует на нервы.

Опять смех. Это девчонка, студентка, кокетничает с врачом. Он лет на шесть старше, а ведет себя, как дурачок. Длинный, худой, несуразный. Тоже мне, герой-любовник. Только ростом вышел, такой же высокий, как Леонид. Господи, этого еще не хватало! Сердце кольнуло, придется вставать и пить таблетки. Впрочем, не стоит обманывать себя. Если уж вспомнила, то никакие таблетки не помогут. Промучаешься теперь бессонницей до утра, потом давление повысится.

Тогда тоже её мучила бессонница. Но не эта, серая, мутная, старческая. А другая – молодая, звонкая, когда не можешь заснуть от звучащей в голове музыки, от мечтаний. Чувствуешь себя Наташей Ростовой на окне и знаешь, что Андрей Болконский тут, рядом.

Леонид был очень похож на Болконского из фильма. Не на Тихонова, а именно на Болконского.  Такой же суховатый аристократ, только высокий. Её всегда привлекал аристократизм: еще девчонкой была, а всем велела себя называть не Валентиной, как в метрике, а Алевтиной. И за собой всегда следила, фигуру соблюдала, прическу делала по моде, одевалась, пусть на последние деньги, но, как сейчас говорят, стильно. Потому и работала не где-то, а секретарем у большого начальника. И отдыхала в ведомственном санатории, а не дикарем.

И Леонид её сразу выделил, сразу заметил среди десятков других, что пришли на танцы. Пригласил на вальс, потом все танцы только с ней и танцевал. Комплименты говорить умел. Цветов не дарил, сказал, это пошло и недостойно такой женщины, дарить ей мертвые растения. Алевтине раньше нравились букеты, но она поспешила заверить, что не хочет быть причиной смерти цветов.

На третий день Леонид признался в любви. Красиво признался, на пирсе, во время шторма. Сцена прямо в кино просится: волны бушуют, она в белом платье, волосы схвачены красной лентой. Впрочем, нет, лента была зеленой, под цвет её глаз.

Дальше лучше не вспоминать. Любовником Леонид был отменным, это она потом поняла, в сравнении. А тогда все ждала, когда же он сделает предложение. Но не дождалась.
Леонид исчез, даже не попрощавшись. Оказалось, он и в санатории-то не жил, так, курсовочник, почти дикарь. Алевтина даже фамилии его не знала, только город, откуда он прибыл – Красноярск. Искать пыталась, когда поняла, что беременна. Да где ж найти…

Когда после аборта приходила в себя, решила, что станет счастливой ему назло. Никогда больше не влюбится,  будет жить только «головой». Так и жила. Отбила у клуши-жены начальника, женила его на себе под страхом партийного взыскания. Родила сына. Похоронила мужа, который все бегал в старую семью, все носил тайком деньги выросшим детям от первого брака. Сына любила, все ему отдавала, а он предал: нашел девчонку-провинциалку, женился, с матерью жить не захотел. Она  одна в трехкомнатной квартире осталась, а он с двумя детьми в коммуналке, что от работы получил. Теперь дети выросли, свои семьи завели, все в долгах, но при квартирах каких-никаких, «спасибо» ипотеке». Сын приезжает раз в месяц, один, невестку и её потомство Алевтина не признает.

Алевтина трехкомнатную квартиру и дачу, что от мужа осталась, продала. Купила две двухкомнатные квартиры, в одной живет, другую сдает. Денег хватает и на жизнь, и на путешествия. Всю Европу объездила, в Азии и Америке побывала. Теперь вот сюда занесло, на теплоход этот, будь он неладен. Разве сравнить это корыто с океанскими лайнерами? Правда, качку Алевтина не переносит, зато там туалеты свои можно показать, все три вечерних платья. Так что счастье назло Леониду, можно считать, удалось.

Алевтина встала, выпила снотворное, выглянула в окно. Мария ушла, на палубе пусто. И смех затих.

Катя с наслаждением упала на койку и потянулась. Как сладко тут спится! Пахнет рекой, волны бьются о борт, словно колыбельную поют. Корабль чуть ощутимо покачивает тебя, точно младенца в люльке. Закроешь глаза – видишь синюю палубу, берега. И Костю – такого смешного, несуразного, длинного. Он подбрасывает вверх малыша. Мальчик, тоже длинненький и худенький, жутко похож на Костю, только глаза не карие, а голубые, как у меня. Мне страшно: вдруг Костя уронит ребенка. А они оба хохочут. И малыш уже в руках у отца, и тянет ко мне худенькие, но сильные ручки.

Катя не заметила, как заснула. Она не знает, что видит самый чудесный сон в жизни. Она никогда не вспомнит свой сон: ни завтра утром, ни через пять лет, когда сон станет явью.