4. Тьма

 "Вот как знал, что последний лишним будет, - думал Григорий. - Намутила баба Лена, снова карбиду подсыпала, тварь. Или еще отравы какой, не ей-то пить."
 Желудок сжимался в комок и тут же разжимался, Григорий едва сдерживал эти спазмы, боясь, что стошнит прямо здесь, на площади, при всем народе. Хотя народу-то было - баба Нюра да дочка ее Глафира, поджидающие конца обеда у запертой двери хозмага - не велика толпа, позориться. Все ж  не впервой Григорию домой добираться в состоянии близком к коматозному, да и, нечай, весь городок в курсе, что получку на заводе дали и что полсмены через бабу Лену пойдет.
"И баба Лена про получку знала, оттого и набадяжила сивухи, думал Григорий. Кто ж завтра на работу выйдет, если и Петрович пил, и Афанасий с Сергеичем? А никто и не выйдет. Раз мне плохо, значит и им нехорошо. Вот переболеем денек-другой, а там и..." Эта мысль почти успокоила его, желудок, казалось, пришел в норму, но как только Григорий вышел на солнце, по голове словно врезали кувалдой, перед глазами все поплыло и особенно сильный спазм вытолкнул-таки то, на что были потрачены первые с этой получки деньги.
 - Вот гадость, - сказал он через минуту и выругался, вытер рукавом рот, тяжело поднялся с колен, и, шатаясь, побрел домой.
Толкнув дверь ногой, вошел в темный полумрак, вдохнул холодный, чуть влажный воздух, нащупал рукой старый, еще советский включатель на стене, и зажег свет.
 - Светка! - крикнул в дом, в одной из комнат заскрипели половицы и в коридор выскочил, улыбаясь во весь рот, испещренный дырками от выпавших молочных зубов, Сашка, увидел отца, и улыбка тут же потухла.
  - Ну чего, малой, - громко, но вполне дружелюбно сказал Григорий. - Папка пришел, видишь?
 Сашка кивнул и попятился.
 - Иди к бате, Сань, - продолжил Григорий и подмигнул, - у бати конфета есть...
 Порылся в карманах, но ничего не нашел.
 - Была, - развел руками. - Петрович, сволочь такая, закусил. Ну ты все равно иди, не боись. Батя добрый сегодня.
Икнул, и тут же желудок отозвался новым спазмом. Григорий шагнул назад и оперся спиной о косяк, шумно дыша и по-рыбьи пуча глаза, Сашка же развернулся и убежал обратно в комнату, скрипнули под легкими ногами половицы, потом стукнула дверца шкафа и все стихло.
 - Вот ублюдок, - выдавил Григорий. - Родила урода, а.
Прошагал не разуваясь,  тяжело и грузно, по коридору, толкнул дверь, за которой скрылся сын, и зашарил в поисках выключателя. Скрипнула дверь в соседнюю комнату и противный тещин голос произнес еле слышно:
 - Снова в стельку, морда пьяная.
 - А ты, Марья Петровна, вообще рот закрой! - гаркнул Георгий, разворачиваясь. - Твоя трезвая морда похуже моей с опохмелу будет, а как разозлишь меня - так еще страшнее могу сделать. Светка где?
 - На дворе Светка, за скотиной убирает, - ответила старушка, протискиваясь в комнату, где спрятался Саша. - Сына-то не пугай, иди.
 - А мой сын! - разошелся вдруг Григорий. - Хочу - пугаю, хочу - балую. А захочу - прибью к чертям, чтоб одним ублюдком меньше стало!
Он размахнулся и треснул кулаком в дверь перед самым носом Марьи Петровны. Та ойкнула, но все же поднырнула под руку, протиснулась в узкую щель между дверью и косяком и скрылась в комнате. Дверь захлопнулась, щелкнул два раза замок, и уже оттуда, из-за закрытой двери, теща громко прокричала в ответ:
 - Себя лучше убей, сволочь! Жену не жалеешь, меня - ребенка пожалей! Посмеешь дверь ломать, милицию вызову!
 - Вот тебе, ведьма, - зло рассмеялся Григорий и показал неприличный жест. - Никого мне не жалко, никого я не боюсь.
 Хотя ломать не стал, прошлого раза хватило, а что старая карга сдержит обещание - не сомневался. Потоптался пару секунд, рыкнул погромче, чтоб боялись, и пошел на двор.
 Светки было не видать, он несколько раз обошел хлев, глянул на огороде, даже в полусгнивший туалет постучал неожиданно для себя деликатно. Злость снова закипала, он схватил с поленницы топор и двинулся было уже назад к дому, когда заметил красный платок на земле у самого входа в сарайчик.
 - Вот ты где, тварь, - крикнул он, - прячешься тоже! Шлялась небось с кем целый день, а теперь вину чуешь? Расплатой запахло, муж вернулся? Ну погодиии, сейчас я тебя оттуда доставать буду!
 Подошел к хлипкой двери, дернул на себя, толкнул, потряс несколько секунд, окончательно озверел и принялся рубить тонкие доски топором.
 - Я тебя, суку такую, шалаву подзаборную, убью к чертям, - выдыхал на каждом ударе он, - а потом и мать твою, ведьму старую, тоже. Ишь, завели привычку, в чужом доме двери запирать, от хозяина прятаться...
Дверь жалобно скрипнула под натиском и отвалилась от петель, упав прямо под ноги. Григорий ворвался в сарайчик, сделал пару шагов, остановился, давая глазам привыкнуть к темноте. Пыль клубилась в солнечных лучах, пробивавшихся сквозь прохудившуюся крышу и стены, лезла в ноздри, Григорий чихнул раз, второй, потом увидел Светку. Она сидела на стуле, старом, из резного дуба, том самом, отцовском, сидела спиной к Григорию чуть склонив голову, и молчала. Топор выпал из его руки, гнев, выплеснутый почти до конца на ни в чем не повинную дверь, вспыхнул с новой силой, Григорий подскочил к жене и ухватил сзади за шею.
И обомлел.
Руки непроизвольно разжались, задрожали мелко-мелко, а холодное и совсем уже неживое тело Светки медленно сползло набок и скатилось со стула.
 - Ты чего... - выдохнул он срывающимся голосом, - ты чего, Свет...
 Понимание резким, неожиданным уколом вдруг пробилось сквозь затмевавшую мозг пелену, он  медленно опустился на колени рядом, приподнял руками светловолосую голову жены и затрясся в тихих, почти беззвучных рыданиях.
 

 - Бытовуха, - давил Егор Викторович. - Обычные дела: пришел домой пьяный, бросился с кулаками на жену, ну и зашиб ненароком.
 - Никак нет, - отвечал ему Семен, - я ж участковый, кому, как не мне знать. Напиться - мог, поколотить - мог. Убить - нет.
 - Все знаешь, - съехидничал Егор Викторович. - за всех ручаешься. Тот у тебя жигуля не крал, этот чужих денег не возьмет, а Григорий, значит, бабу на тот свет отправить - никак?
 - Никак, товарищ капитан. Бьет - значит любит, я так понимаю. А любит - не убьет.
 - Противоречишь ты себе, брат, - ухмыльнулся Егор Викторович и пошел из сарая наружу. - Парадоксами говоришь. Либо любит, либо бьет. Одно из этого неверно по самой своей сути, и между ними знак равно ставить нельзя.
 -  Да не парадокс никакой, чего ж непонятного, - качал головой Семен. - Городской вы, и шибко умный, вот и не понимаете, что для них противоречия, о котором толкуете, попросту не существует. Нету у них либо-либо, от природы не было, и до конца времен не будет, таков народ. А иначе...
 - А что иначе? - спросил Егор Викторович, неожиданно остановившись у самой двери.
 - А иначе б чего он в петлю-то полез бы? - спросил Семен с вызовом. - Думаете, убил и со страху-то? Не. И судмедэксперт вам покажет, что не бил. Сердце не выдержало, любил он ее, такой вот ненормальной любовью, но любил. И потому жить не смог дальше. Сашку вот только жаль, как он теперь, сиротой-то.
 - Глупости, - Егор Викторович хлопнул Семена по плечу. - Вы мне тут сказки про неземные любови плетете, про Ромео-Джульет местного разлива, Отелло-Дездемон всяких. А в это самое время у вас два трупа на участке, да самогон в открытую торгуют, вот это - непорядок. Так что без объяснительной завтра даже появляйтесь. И аппарат, что по делу проходит, чтоб к утру был, ясно?
 Участковый кивнул.
 - Выполнять. Судмедэксперта встретишь, к зачинщице, на конфискацию, а потом отчет, и чтоб в нем ни слова о всяких мне вот этих вот! - и Егор Викторович выразительно покрутил пальцами в воздухе.
 - Ясно, - ответил Семен, сокрушенно покачал головой, и понурив взгляд, пошел встречать судмедэксперта.