Слепая святость

Когда-то давным-давно в стороне от всех, на самом отшибе стояла маленькая русская деревушка, которая и названия-то не имела. Много слухов ходило о ней по округе: поговаривали, вроде нечистая сила там водится, и пропадают люди. Даже захудалой церквушки в том селеньице не стояло, так что проезжавшему мимо путнику и перекреститься не на что было. Из-за чего некоторые отворачивались в сторону, с негодованием выплевывая:
— Проклятая земля, – и спешили проехать мимо.
Но вот появился как-то в деревне священник. Откуда он пришел, никто не знал, лишь ходили слухи, что в прошлую войну потерял он всю семью. И с тех пор посвятил себя Богу.
Был священник молчалив и суров, так что многие его побаивались поначалу. Но стоило кому-нибудь из прихожан посмотреть ему в глаза, и все страхи и опасения сразу же исчезали: взгляд его излучал терпение и мудрость, и не было в нем зла.
Сколько времени прошло неизвестно, но заметил как-то священник в деревне девчушку. Звали ее Варей, и жила она на этом свете совсем одна: сиротой росла, пробивалась подаяниями.
Несмотря на все несчастья, свалившиеся на юные плечи, душа у нее осталась чистой и доброй. Вот и решил священник растить ее как собственную дочь.
Подлатал он заброшенный домишко на окраине деревни, и стали они с Варей там жить-поживать.
Лето в тот год стояло жаркое, душное, в воздухе висело марево знойного плотного воздуха. Дожди и ветра обходили деревушку стороной, так что зеленые деревья стояли недвижимы, и даже время здесь, казалось, замерло. Дикая природа во всем ее могуществе и цветении окружала деревню, и люди еще подчинялись ей, а не пытались подчинить ее себе.
Поросшие травой и плющом приземистые землянки теснились рядками; огороды, которые по весне прилежно засевались овощами, тоже были небольшими, и лишь по такими же невысоким хилым плетням, разделявшим их, можно было понять, где заканчивается один участок, а начинается другой. Будь лето не таким безветренным и жарким, чуть сладковатые ароматы цветов и трав, кружившие голову, разносились бы по всей деревеньке, а не только над изумрудными низинами.  Из высушенных трав деревенские заготавливали настойки и притирания от разных болезней.
Во всем этом было столько нетронутой, наивной красоты, что священника одолела неистовая радость, смешанная с каким-то суеверным ужасом: он вдруг понял, что людям в этой деревне нужно чему-то служить, верить во что-то. Иначе окружавшая их дикая всепоглощающая природа возьмет свое и окончательно уничтожит то человеческое, что еще осталось в этом краю.
— Человеку без веры нельзя, – сказал он жителям деревни. – Вот построим церковь, тогда и землю освятить можно будет. И все вы будете защищены от бесов и чертовщины.
Слова его людям показались правильными, да только где ж столько денег-то взять на стройку? Народу в деревушке и так немного осталось, а уж мужчин, крепких и здоровых, можно было пересчитать по пальцам. Их силами церковь не построить.
Посовещались мужики и решили попросить помощи в других деревнях поблизости. Правда, сомневались, что поможет кто-нибудь.
— Мы ведь так далеко живем, что ни единой души живой за много верст от нас нет, – сказал староста, седовласый старик с куцей бородкой, в довольно ветхой, но чистой одежде, что держал дрожащей рукой длинный посох. Все лицо его избороздили морщины – следы радостей и невзгод прожитой жизни. Он был самым старым из живущих в этой деревеньке мужиков, много чего повидал и не понаслышке знал, о чем говорит, ведь на его глазах деревня когда-то процветала и увядала теперь.
Его слова зародили сомнение в душе священнике. Но, несмотря ни на что, он все же продолжал молиться и верить, что бог пошлет им свою помощь.
И действительно, вскоре в деревеньку начал стекаться разный люд. К удивлению старосты, многие откликнулись на их просьбу.
В числе прибывших был и Руслан Обжеловский — красивый, статный поручик родом из далекого Петербурга. Привыкший к столичным балам и вниманию со стороны прекрасного пола, он казался белой вороной в этом захолустье среди обычных мужиков. Многие не понимали, зачем он приехал, пока не узнали, что гостил он здесь у своей тетушки, сестры умершей недавно матери.
Откликнувшись на просьбу, Руслан написал письмо в Петербург знакомым офицерам. Те, к удивлению деревенских, ответили быстро и благодушно, пообещав приехать. Рады были все, кроме священника, который заметил, как Руслан смотрит на его подросшую дочь. Увидел он в его взгляде постыдную страсть, которой молодой поручик мог оскорбить достоинство неискушенной девушки.
Девушки, которая похорошела и округлилась в нужных местах; на щеках которой расцвел, наконец, румянец. Той девушки, которая поверила, что плохие времена остались позади. Каждому хочется верить во что-то хорошее, иначе в жизни совсем не останется смысла. И Варя поверила в любовь, которая пришла к ней с появлением в деревне Руслана. Когда она видела его, все в ней замирало. Но Варя скрывала свои чувства, потому что знала, что Руслан никогда не женится на ней. А любовь без замужества, как говорил отец, – тяжкий грех.
Но все же ее голубые глаза то и дело останавливались на Руслане. Как ни боролась она с собой, ничего не могла поделать с тем чувством, что трепетало в душе, когда статный офицер оказывался рядом. Девушка видела, как он старается очаровать ее. Его сладкие речи могли смутить даже искушенную женщину, что уж говорить о наивной Варе? Она была смущена, растеряна и не могла поверить, что она — простая девушка из глубинки — смогла понравиться такому красивому, блестящему офицеру. Сначала, конечно, Варя ему не верила, но его заверения в чувствах раз от раза становились всё горячее, так что убеждения наивной девушки, привитые отцом-священником, мало-помалу ослабевали.
Руслану тоже очень нравилась Варя, ему казалось, что еще никогда и ни у кого не видел он столь прекрасных глаз. Что ни одна самая знатная и изысканная столичная дама не могла сравниться с ее простой русской красотой, которая зацепила какую-то тонкую струнку в его душе.
Возможно, ему просто приелись те самые светские прелести, что так часто встречались в Петербурге, но простая Варя показалась ему глотком свежего воздуха среди всей той фальши, что он видел ранее. И за эту чистоту и наив Руслан был готов воевать со всем миром. В пылу страстной влюбленности он хотел пойти и объясниться со священником. Но Варя знала: убедить отца, чтобы тот разрешил им встречаться, не удастся. Это было немыслимо, а она не хотела войны, что могла возникнуть между двумя самыми дорогими ей людьми.
Потому их знакомство переросло в тайный роман, который захватил обоих.
В один из дней священник, вернувшись в дом со стройки и не найдя там Вари, прождал ее почти до полуночи. Священник сразу понял, с кем она проводит время. И когда Варя, наконец, явилась, встретил ее мрачным взглядом.
— Где ты была? – спросил он, подходя к дочери.
– Купалась в реке с подружками, вот и задержалась, – ответила та, смущенно потупив глаза.
В ответе он сразу почуял ложь, которая привела его в ярость. Священник понял, что вместе с этой ложью в душу его чистой невинной дочери проник порок. Горько ему стало, но он ничем не выдал своих чувств, ничего не сказал.
«Я ошибся, когда взял ее на попечение», – подумал он, когда Варя робко проскользнула мимо него к себе в комнату.
А она только тогда смогла выдохнуть облегченно, когда они оказались разделены стеной. Ей было стыдно перед отцом, пусть и неродным, за свою ложь и за грех, который свершился этим вечером. Бедная девочка, она была слишком доверчива и наивна, ей даже в голову не пришло ни одной мысли о том будущем, которое ждет ее.
Забыв слова священника и нарушив запреты, Варя была счастлива.
Она не слышала, как поворачивается ключ в ее двери.

***
В ту ночь разразилась страшная гроза. Молнии разрезали небо пополам, словно выпуская гнев Божий на землю. А звуки грома звучали так устрашающе, что казалось – именно в эту ночь свершится древнее предназначение, и наступит конец света, который сотрет с лица земли все живое – злое и доброе, и настанет война двух извечных начал, хоть противоположных друг другу, но не могущих существовать одно без другого.
Священник заперся в своей комнате и неистово молился Богу о спасении душ всех тех несчастных, что от страха попрятались в своих обветшалых хибарах и боялись нос на улицу показать. Молился о своей глупой дочери, которая наивно верила бессовестному соблазнителю. Молился даже за поручика, чтобы тот внял гласу божьему и не вершил грехов более. О себе лишь не молился священник, решив, что прося за души других, защищает и себя.
Варя тоже не могла уснуть. Она не боялась грозы, которая порывами ветра стучалась в закрытые окна и двери. Она боялась отца, который запер ее в комнате. Варя понимала, что виновата перед ним за ложь и грех. И вина, которую она чувствовала, повисла между ними невысказанным признанием. Но еще ей казалось, что отец изменился: если раньше она чувствовала исходящую от него суровую благость, то теперь от нее не осталось и следа. Священник стал походить на тень самого себя: осунулся, похудел, побледнел, а глаза стали казаться еще больше. Пылая каким-то странным, фанатичным огнем, они, словно бездонные дыры на суровом изборождённом морщинами лице, таили в себе что-то страшное.
Варя легла на постель и укрылась одеялом. Сон не шел к ней, поэтому всё, что ей оставалось — тихо лежать в темноте, дожидаясь утра.

***
Прошло два месяца. Церковь строилась, а Варя пыталась скрыть растущий живот, хоть и понимала, что ничего не поправить, потому что слухи о ней уже пошли по деревне. Она замечала косые взгляды соседей, слышала их осуждающий шепоток за спиной. Ей хотелось найти поддержку у Руслана, но после проведенной вместеночи он отдалился от нее, став холоднее.
А потом, когда пришла пора проститься, он пытался как-то оправдаться перед ней, но все никак не мог подобрать слов, и это выглядело еще более жалко, чем если бы он просто молча уехал в Петербург.
И тогда Варя, улыбнувшись, сказала:
– Ты не вини себя. Я была счастлива.
И хоть Руслан пообещал вернуться, не поверила ему. Но и не стала ни в чем упрекать его, оставшись один на один со своим позором.
Горько и тошно ей было, но она хранила благоразумие и не желала лишний раз привлекать к себе внимание. Потому как спокойнее ей было, когда находилась она в одиночестве. Варя избегала и отца, который жестокими испытаниями поселил в ней усталость и отчаяние.
Теперь он не запирал ее в доме, но без перерыва заставлял молиться, чтобы искупить грех.
– Покайся, – твердил он, – и Бог простит тебя.
Но оказалось, что одного покаяния Богу, а скорей всего, самому священнику было мало.
Пока строилась церковь, пока возводились ее стены, а мужики работали на стройке, их жены помогали им: готовили еду, носили воду в больших деревянных ведрах. И Варя наравне со всеми была вынуждена делать то же самое. Эта работа была тяжела для нее, и некоторым деревенским бабам, которые уже знали, что такое роды, и как трудно для молодой девушки они могут пройти, было жалко ее. И они по мере сил помогали Варе, давали ей немного отдохнуть.
Но, узнав об этом, священник посадил ее на строгий пост и наказал молиться три дня подряд.
– Замаливай лень свою!
На третий день, когда голод и боль отняли у нее последние силы, Варя упала в обморок. Еще три дня пролежала она в постели, в бреду зовя Руслана.
А священник сидел рядом с ней и, приложив к ее пылающему лбу влажную ткань, повторял:
– Через лишения познаешь ты благословенье Божие и его прощение.

***
Наступила поздняя осень. Варе стало еще тяжелей. Часто, пока ее никто не видел, она выходила за околицу подышать свежим воздухом и набраться сил. Живот рос, и работать ее священник больше не заставлял. Наоборот, стал совсем чужим и почти с ней не разговаривал.
Осень принесла с собой дожди. В воздухе стоял запах мокрой земли, гниющих листьев и прохладной свежести. Варя зябко ежилась, но, кутаясь в разноцветную легкую шаль, с удовольствием гуляла по окраине деревни, возле озера. И хотя ребятишки, любившие поиграть в вольном поле, подальше от зорких глаз мамок, обходили стороной это место, Варе нравилось там бывать.
Над измельчавшим, превратившимся в болото озером, которое наполняли грунтовые и дождевые воды, летала надоедливая мошкара, а в зарослях осоки глухо квакали лягушки, да, предвещая наступление сумерек, стрекотали сверчки. Варя любила там сидеть на поваленной ветром, затянутой мягким мхом ольхе и слушать тишину.
К тому же там не ходил священник, которого она уже откровенно боялась.
Варя чувствовала: в его отношении к ней не осталось ничего доброго и светлого. Он обходил ее стороной, разговаривал изредка, только по необходимости. Но Варя замечала, что его глаза, ставшие теперь такими чужими, неотрывно следят за ней. И, когда становилось совсем тяжело, уходила из дома, чтобы отдохнуть от этого странного давления, пригибавшего её к земле.
Здесь же, на болотце, ее охватывало странное чувство какого-то неземного покоя. Оно мягким одеялом обволакивало израненную душу Вари, убаюкивая ее.
Здесь ей даже дышалось легче.

***
Варя рассеянно подняла голову и взглянула на небо: солнце уже медленно катилось за горизонт, подсвечивая багряными лучами курчавые облака.
И вдруг в наступающих сумерках совсем рядом заметила неясное очертание женской фигуры, зеленоватой дымкой плывущее над болотом. Женщина улыбалась, обнажив ряд острых, как бритва, зубов, но Варя почему-то не почувствовала страха и во все глаза смотрела на странное видение. У незнакомки были длинные волнистые волосы цвета молодой травы и мягкие пухлые губы. Ярко-зеленые глаза завораживали поистине дьявольской красотой, а светлая кожа казалась бы совершенно обычной, если бы ее слегка землистый, болотный оттенок не светилась мягким потусторонним светом.
Варя оглянулась. Вокруг не было ни единой души. Никто кроме нее не видел того, что происходило.
Она снова повернулась к незнакомке. Та по-прежнему оставалась на месте, таинственно улыбаясь. Потом приложила к губам длинный палец, словно призывала Варю молчать об увиденном.
Варя перекрестилась.
Незнакомка исчезла, растаяла вместе с зеленоватой дымкой, словно и не было ее…

***
На следующий день дева снова явилась Варе и вела себя по-прежнему дружелюбно. Ее очертания, казалось, стали несколько четче, но все так же переливались над болотом зеленоватой дымкой.
Варя шагнула ближе, пытаясь получше рассмотреть загадочное видение... В болоте с громким бульканьем надулся и лопнул грязный пузырь, мрачно квакнула лягушка, и Варя отшатнулась назад. То, что она разглядела, нарушило ее безмятежный покой. Почти половину лица у незнакомки покрывала переливающаяся всеми цветами радуги чешуя.
Это открытие очень напугало Варю, и она поспешила вернуться в деревню, поближе к людям.
Уходя с болота, она не слышала, как за ее спиной раздался тихий смех.
***
Время шло, Варя все так же гуляла возле болотца. Вот только уходить оттуда с каждым разом ей становилось все трудней.
Варя все внимательней всматривалась в зеленоватое лицо и горящие демоническим огнем глаза странной девушки и не могла  оторваться: неведомая сила пугала ее и одновременно притягивала к незнакомке, заставляя вновь и вновь рассматривать ее, каждый раз находя что-то новое.
Иногда изумрудная дева ласково тянула к Варе руки, но та в испуге отшатывалась, и тогда незнакомка улыбалась ей, словно успокаивая, а ее красивые глаза лукаво блестели в стоящем над болотом зеленоватом тумане.
Варя никогда не слышала ее голоса, никак не могла разобрать, что именно говорит дева, лишь видела, как беззвучно шевелятся губы. Но однажды все же смогла прочитать по ним: "Иди ко мне".
Она в который раз попятилась и перекрестилась. И снова видение бесследно пропало.

***
Священник заметил, что Варя всё чаще стала уходить из дома, где-то пропадая. Вечером она возвращалась очень тихая и сразу уходила к себе. Он решил узнать, куда ходит дочь, и как-то утром, вместо того, чтобы пойти на стройку, отправился следом за ней.
Сначала ему показалось, что он сошел с ума. А потом священник почувствовал, как у него от ужаса перехватывает горло.
Его названная дочь тянула руки к кому-то невидимому, говорила что-то тихо и абсолютно не замечала ничего вокруг. Она сидела на холодном скользком камне около самой воды и в любой момент могла свалиться прямо в болото.
Объятый ужасом священник не чувствовал ни рук, ни ног и не находил сил даже для того, чтобы перекреститься. Он понял: его дочерью овладел нечистый дух. А сам он, как человек осененный духом божиим и очищенный от всякого зла и скверны, не мог видеть черта, что совращал Варю.

***
Когда названная дочь вернулась в дом, уже стемнело. На столе горела свеча, а в углу, перед иконой Божьей Матери, стояла незажженная лампада. К ней Варя и направилась. Свеча в её руках осенила лицо девушки мягким ровным светом, но стоило Варе потянуться к лампаде, как раздался грозный окрик, заставивший ее замереть на месте:
– Не смей!
Выронив свечу из рук, она испуганно вскрикнула и неуклюже присела, пытаясь нервно дрожащими руками нащупать потерю. Нашла, поднялась и с опаской взглянула на священника, стоявшего в дверях комнаты.
– Не смей и пальцем касаться святых вещей, нечестивая! – с небывалой прытью он подскочил к ней и, выкатив глаза, брызжа слюной, прогрохотал:
– С чертом связалась, девка? Я покажу тебе, как с ним якшаться!
– Что ты говоришь, отец? – отшатнулась от него Варя.
– Молчать! - рявкнул он. – Не смей даже слова молвить!
Схватив за руку, священник потащил Варю в сени. Насыпав в углу гороху, он приказал страшным голосом:
– Становись на колени и молись! – его глаза горели таким диким огнем, что напуганная Варя, тихо плача, не посмела его ослушаться.
Так она простояла до утра под его неусыпным надзором. А потом тихой тенью похромала к себе в комнату и плотно закрыла дверь.
Уснуть она больше не смогла. Ей было страшно.

***
Прошло несколько дней. Священник больше не появлялся на стройке, а все ходил к болоту и смотрел на то, как Варя (когда-то чистая и непорочная девочка, которую он сам выбрал в дочери) тайком крадется к болоту и разговаривает с нечистым.
Он стоял в тени деревьев, наблюдал, переживая о той несчастной потерянной душе, которая по наивной доверчивости ступила на путь греха.
Но, в конце концов, сердце его немного смягчилось.
«Да, то, чем занимается Варя, недопустимо, но Господь милостив, — решил священник, — и ежели девчонка покается, то все еще можно будет поправить».
С такими мыслями он вышел из-за дерева, за которым прятался. Тонущее в закате солнце на мгновение ослепило его. Священник зажмурился, а, открыв глаза, увидел, как золотистый лучик запутался в русых волосах Вари.
И вдруг показалась она ему все той же прежней девочкой, которую он знал раньше.
«А может, все плохое, что я думал о ней, не… Вдруг я ошибся?» - пронеслось у священника в голове.
Он нерешительно замер в паре шагов от дочери, впервые засомневавшись в непогрешимости собственных суждений, вздохнул, помотал головой, в которой вдруг все помутилось, и протянул к Варе руку.
И в этот момент она оглянулась. Их взгляды встретились…
Варя от испуга охнула, как-то несуразно вскочила с места, нелепо взмахнула руками и, потеряв равновесие, пошатнулась. Сделала шаг назад, и земля под ее ногами в ту же секунду провалилась.
Она отчаянно вскрикнула, и рухнула в болото, а священника с головы до пят окатило мерзкой жижей.
Умоляя помочь, дочь тянула к нему руки, смотрела обезумевшим взглядом. В нем священник без труда различил страх, который давно уже владел сердцем Вари, а сейчас окончательно затопил ее.
Тем временем цепкая трясина безжалостно затягивала девушку в свои темные холодные объятья.
А облитый грязью священник просто стоял и смотрел, как тонет его дочь, как барахтается, из последних сил пытаясь спастись. И не мог не только пошевелиться, а даже и моргнуть.
В голове его было пусто. Даже та мысль, что мелькнула недавно и могла спасти обоих, исчезла без следа.
Он стоял, как завороженный, смотрел на то, как болото все глубже затягивает Варю, а по его лицу медленно стекали потеки грязи.
Варя из последних сил тянулась к нему, кричала, молила о помощи:
– Отец, помоги! Пожалей! Протяни мне руку!
Но священник смотрел на нее пустым, с каждой секундой становившимся все более спокойным взглядом потемневших глаз, странным образом выдававшим охватившее его малодушие.
До последнего Варя барахталась, пыталась выбраться из болота, но, увидев предательство единственного близкого человека, поддалась отчаянию, ослабла и прекратила бороться. Перестала кричать, звать на помощь и вдруг как-то странно успокоилась.
Медленно, но неотступно жадное болото забирало ее. Вонючая мерзкая грязь уже облепила лицо Вари, а она все смотрела на отца странным тяжелым взглядом голубых глаз, смотрела до тех пор, пока голова ее не скрылась в тяжелой болотной хляби окончательно.
А священник все так же стоял на берегу, не веря тому, что случилось. Не понимая, что, слишком кичась собственной праведностью, только что совершил самый тяжких грех из всех возможных.
Солнце пряталось за горизонт. Все вокруг пылало в его прощальных лучах и погружалось в сумерки. А священник продолжал стоять, глядя на спокойную болотную муть, которая так безжалостно поглотила его Варю.
Вдруг ему показалось, что где-то невдалеке слышится тихий женский смех.
Да только теперь все равно ему было, кто над ним смеется.

***
Наутро, зайдя в дом почтенного священника и не найдя его там, соседка пошла с расспросами по селу. Вскоре выяснилось, что никто его еще не видел. Долго искали священника. Вся деревушка всколыхнулась, добрались даже до болота. Но тот как в воду канул. Только и нашли что Варину обутку на бережку. Так и поняли, что случилось несчастье.
– Он, небось, девку утопил, да потом и сам бросился туда!
– Что ты говоришь такое про святого человека!
– А ты морду его видела? Ходил весь аж черный от злости, святоша тоже мне...
Много слухов ходило по деревушке. Кто-то даже поговаривал, что в болото Варю утащила кикимора, которая уже не одну девушку сгубила...
– А ты знаешь, что кикимора лучших утаскивает? Говорят, что те, кто злобы много вытерпел людской, ее видеть могут. Остальные только смех или голос какой порой слышат...
– Ты-то откуда знаешь? Сама что ли ее видела? Брешешь все!
– Да не вру я, бог свидетель! Золовку мою пыталась утащить, да та убежала вовремя!..
– А я говорю, что священник сам убил девку! Вот где он сейчас, ежели невиновен?..
Много о чем болтали селяне, но к согласию так и не пришли. Да и не было в том смысла уже. Церковь построили, но люди, помня подозрительно пропавшего без вести священника, ходили туда с опаской.
Присутствовала ли в их молитвах вера в Бога? То ведали только они сами.
С постройкой церкви деревушка получила и название, которое с тех пор не раз менялось. Жуткую историю о пропавшем священнике и его дочери со временем забыли. Болото засыпали. А на его месте кто-то пришлый построил новый кирпичный дом. Менялись поколения и эпохи, но даже сейчас проходящий мимо того дома путник порой может услышать тихий женский смех...