Глава 4. Адам и Ева

Утром инженер был хмур и никак не мог понять, что это за Подмышкино, и какого чёрта он здесь забыл. Дон Март, по обыкновению, весел и беззаботен. Проснувшись, и увидев рядом с собой мужика, он, было, хотел смотаться, но начал припоминать какую-то тайну, повязавшую их и, восстановив кое-как события минувшего дня, решил повременить порывать отношения, ибо жить не мог без всяких историй и приключений. После того, как добросердные предки накормили своего непутёвого отрока и человека с хмурым лицом, пришедшего к ним, блинами с вишнёвым вареньем, лицо пришедшего несколько подобрело, и человек даже ударился в философию об укладе деревенском. Получалось так, что чего в деревне и не жить, пей да ешь, да спи, (о работе, о земле, о скотине как-то не подумалось), а вот жить в городе – так хоть орден выдавай за вредность – газы, химия, нервы. Дон Март говорил о местных «гёрлах». Каждый пел своё, не слушая другого. Когда это было понято, настала пауза,за которой последовала опохмелка домашней же, вишнёвой наливочкой, и осмотр достопримечательностей деревни. Первой же достопримечательностью, к которой они сразу же направились, была «гёрла» по имени Женя, маленького роста, худющая, курносая, рыжая и конопатая, с липкими зелёными  глазами. Она не постеснялась, завидев Дона Марта из окошка, броситься к нему на шею, и привела в уютную свою однокомнатную квартиру на втором этаже двухэтажного дома, где жила со своей матерью. Умная мама сразу смоталась куда-то по делу. В комнате едва умещались стол, шкаф, кровать, диван, телевизор и фортепиано. Она была учительницей в музыкальной школе. О, романтика! Деревенская муза и этот… не сказать бы, ублюдок, но… что?.. что в тебе есть Дон Март? Разумеется, эту Венеру Дон Март называл не иначе как Евгения, а также в хорошем расположении духа – Евочка! Сейчас, как видно, оно было отличное! «Евочка» не сходила у него с языка! Скованный и прямой инженер, сидя на стуле, боялся пошевелиться, дабы не выдать своего присутствия милующейся яко голубки паре, нисколько не стесняющейся им. Видимо, конопатая Венера была приучена к фокусам своего возлюбленного, рука которого, как бы между прочим, бродила по едва заметным на плоском теле выпуклостям, заметно, однако, поднимающимся  и опускающимся в такт её дыхания. Только после того, как Дон Март расстегнул половину пуговиц на блузке, она, кажется, заметила присутствие обалделого инженера, и запоздало скрестила руки перед грудью, а глаза её, казалось, просили прощения за выходку мужа, ибо иначе она его не мыслила. Впрочем, её такое поведение взбесило Саню, - это настоящее имя Дона Марта, как его называла Венера – Евочка. (Но опять же, сам Дон Март величал себя Адамом, в своём романтическом амплуа). Он наорал на инженера, попытавшегося откланяться, и заставил его вновь опуститься на «горящий» под ним стул, и больно сжал кисти рук Евочке, отдёргивая их от открывшей прозрачный бюстгальтер блузки. Он что-то плёл о первородном грехе, -  что это вовсе не грех, а естественность; и что они, Ева и Адам, просто обязаны жить в этой естественности, не взирая на лица, и обстоятельства, а не в надуманных кем-то приличиях и что приличия будут устанавливать они сами; что у неё маленькая грудь, и носить при такой груди бюстгальтер - значит, быть рабом придуманной системы; что если она будет сейчас с ним – это будет доказательством её любви, и освобождением от дурацких рамок; что какие-то народности живут открыто, на глазах у всех, а у каких-то в праздники любви в бараках в полной тьме с кем попадёт. Боже, как он действовал - взор горел адским пламенем!..  (И не подумайте, что у автора плохой стиль, но только так и надо сказать о Сане – первоклассный актёр с великолепно преподнесёнными штампами). Ни что, ни что его не могло остановить! Единственным желанием у него было, – добиться сейчас, на глазах инженера, немедленного обладания этой маленькой плачущей лепечущей крошки. (Не подумайте, что это автор увлёкся.  Это Саня увлёкся, и чего-то там здорово играет, и сам при этом искренно себе, любимому, верит, - и смешно, и плакать хочется – дурак, одним словом, на букву «му». А как об этом по-другому рассказывать? Ну, в самом деле, ей Богу, сами послушайте!..)
- Сейчас! Сейчас! Или никогда, и это конец! Здесь не мальчики, и не девочки!
- Не надо! Не  надо! Я сама. Сама.
(Дэс-с… Саниным стилем выражаясь: «Лажа. Только птичку жалко!»)
После того, как она деревянными пальцами, стараясь не смотреть на инженера, - который и сам-то смотрел в пол, закрыв лицо руками, и по звукам  лишь догадывался, что происходит, - сбросила с себя одежду, а лифчик, по указанию своего Адама, выбросила в мусорное ведро, и послушно расстелилась на диване,- пыл последнего несколько угас; и он самодовольно произнёс: «Вот так. Мне просто необходимо было, чтобы ты верила мне, а не каким-то долбанным моралистам».
- Давай, инженер, на пять минут свали на кухню! На кухню, я сказал, куда попёр!
И взятый в полон чёрный гений, попытавшись было уйти, послушно «свалил» на кухню, едва выдавив из себя: «Пойду, покурю!» А на кухне всё не мог оторвать взгляд от лифчика в мусорном ведре, а руки его мяли и мяли беломорину…
Через пять минут послышался голос Адама: «Вот так! А то, как девочка!» После чего, похоже, началась бурная истерика с Евой, ибо фраза стала каплей, переполнившей беднягу. А на звук чего-то разбитого, инженер вышел из задумчивости, точнее, из транса, и робко притопал назад в комнату. Разбитым оказался экран телевизора. Утюг, которым его разбили, валялся рядом. Кинула его, по всей видимости, Ева, ещё хлюпающая носом, но сама притихшая от своего взрыва. Ева была нага, и не стеснялась своей наготы. Более того, она была великолепна. Мягкими и развязными движениями Дон Март приподнял со стола хрустальную вазу и резко  бросил её на пол! Сотней осколков разлетелась она, издав жалобный вскрик, и заставив вздрогнуть и Еву, и инженера.
- Прекрасно, Ева! Я люблю тебя! – гордо произнёс Дон Март, - Если захочешь проводить меня, приходи вечером к предкам.
И он развязными мягкими движениями обнял её тело, и величаво поднёс свои губы к её раскрытому, часто дышащему рту. Он поцеловал её одними губами. Также величаво отошёл от неё, вытолкал ошалевшего инженера, в дверях ещё раз обернулся на дела своих рук, и вышел вслед за инженером из дома. А на улице участливо спросил: «Ну, как ты себя чувствуешь? Не проголодался ещё?» В ответ на это инженер ничего не смог из себя выдавить. Но оценить способности Дона Марта имел честь; способности, не видимые для мужчин, и чувствуемые женским полом, - сказать по-другому, невидимые женщинам  ловушки, столь явно видимые мужчинам.
Дон Март что-то свистел. Инженер молчал. Наконец, не вытерпел.
- А что у тебя здесь ещё такая краля есть?
На что ему был дан ответ.
- С одной кастрюли два раза пенку не снимают.
Подумав, инженер парировал: « Если молочная – можно снять».
- Я имел в виду пенку с варенья… такой крали, может, по всему Советскому Союзу больше не найдёшь! А если ты имеешь в виду первую мою Анюту, то Анюта – не отсюда. Это мои предки после в дедов дом перебрались, сюда то есть.
-А чего не женишься?
- А зачем?.. У самого паспорт, чай, ещё чистый. А у меня уже один  раз запачканный.
-Расскажи.
- Чего? О жене что ли?
- Да.
- Да ну её! Потом как-нибудь.
-А дети?
- Сынуля, от жены, остальных не считал. Не в курсе… а на ней я, может быть, ещё и женюсь, не знаю… поближе к старости. Если она, конечно, раньше меня замуж не выйдет.
- А ваза?
- Что ваза? Ваза упала… Упала ваза! Ха-ха!
- Дьявол во плоти! – наконец-то сумел осмыслить происшедшее инженер.
- Благодарю-с за комплимент-с! – рассыпался в поклоне Дон Март.
Так они притопали в соседнюю меньшую деревню. - «Здесь друган живёт. В войнушку вместе играли.  Я – эсэс, а он – партизан», - обронил Саня, - «…вон дом поповский у церкви, где кладбище. Туда и направимся».
Туда и направились.