Наши советские врачи

     Наши врачи.

Сейчас ругают советскую медицину, но это были наши врачи.
В один из выходных, после пляжа, где мы были всей семьей, я почувствовал  недомогание. Мне показалось, что это простуда. Утром пошел на работу, но продолжал чувствовать себя плохо и отправился в поликлинику. Терапевт не видела у меня признаков простуды, но видела, что я болен. Прослушав и прощупав меня, она вышла из кабинета. Через некоторое время вернулась и повела меня, как оказалось, к хирургу. Хирург велела лечь, нажала на живот и отпустила, я ойкнул. Врачи решили, что возможен аппендицит. Посадили меня в машину и отвезли в больницу. В приемном покое взяли анализ крови, и диагноз подтвердили. Пришел начальник отделения, еще раз осмотрел и сказал, чтобы подготовили к операции. После всего этого пришел еще врач и вновь стал расспрашивать и ощупывать. Я удивился – ведь уже три врача поставили диагноз, а этот четвертый врач говорит, что ему поручено меня «резать», и он должен быть уверен, что не зря режет. Как оказалось, резать надо было срочно.
Находясь в палате после операции, я восхитился работой хирургов. Что он делают! Что они, оказывается, умеют делать! У нас в палате лежал рабочий, упавший со строительных лесов, ему сшили разорвавшиеся органы и пришили оторвавшиеся.
Сложнейшие операции они производили в старом деревянном корпусе, где на весь корпус была только одна ванная комната, туда меня перед операцией послали помыться. Врачи же после долгой операции в июльскую жару вскочили в машину, съездили на Волгу, искупались и опять резать сшивать, пришивать, отрезать, зашивать.

Рита с детьми приходила к окошку нашей палаты, а на пустыре по пути домой, трехлетняя Таня споткнулась и упала ручонкой на разбитую бутылку. Вернулись в больницу, ранка была нешуточная, при накладывании швов говорят ей, чтобы не плакала, а то папа будет волноваться. Нельзя ему волноваться, и Таня терпела и не плакала.
Характер у Тани железный. Сохранилась запись в блокноте.
Тане 2 года 9 месяцев.
- Таня, ты пила лекарство?
- Нет.
- Почему?
- Не хочу.
- Таблетка плохая?
- Не хочу.
- Ты не поправишься, если не будешь принимать лекарство.
- Хочу болеть.
- Тогда я насильно заставлю тебя съесть таблетку.
 Помолчала, потом взяла таблетку, откусила, пожевала, запила, еще откусила, и так всю таблетку.
- Папа, я молодец?
- Молодец, ты больше, чем молодец.
- Как это?
- Ты Сократ.
- Кто это?
- Был такой в древности герой, который любое лекарство спокойно выпивал.
Как-то на Волге остановились мы на пляже рядом с большим лугом. В какой-то момент Таня на что-то рассердилась и побежала от нас с пляжа куда-то через луг. Просто от нас. Метров через двадцать бег перешел на шаг с маханием руками и подпрыгиванием, а через несколько шагов она не могла сделать шага. Туча комаров, поднятая ею из травы на лугу, бросилась на добычу. Я побежал, схватил ребенка на руки и вынес к Волге.
Трехлетний возраст ребенка, пожалуй, самый трогательный. Были мы все в городе, у Самарской площади ходили по магазинам, а там и обувь, и ткани, и, главное, хозяйственный. В общем, туда-сюда, и Тани нет. Рита с Егором остановилась, а я пошел искать и смотрю – идет наша девочка, держит свою курточку комочком в обеих руках, прижмет ее к глазам, поплачет и дальше идет. После этого зарубили мы детям на носу, чтобы не искали, не плакали, а стояли на месте и ждали.

 Попала под нож и мама. Несмотря на всякие таблетки, которые можно было купить только в Москве, желудок ее работал все хуже и хуже. Положили маму в больницу, зав терапевтическим отделением Исаева кормила её с ложечки: «Ну, Валентина Ксаверьевна, ешьте, для выздоровления нужны силы», а мама не может. Палата была на первом этаже, я заглянул в окошко. Мама лежит на спине, лицо – кости обтянутые кожей, полная дистрофия, и лечению не поддается.
Вызвали терапевты на консультацию хирурга, и решили они, что маму следует оперировать. Перевезли её в новое хирургическое отделение, и замечательный хирург Прокопов сделал субтотальную резекцию желудка. Желудок уже был поражен Раком, Главврач Рудницкая сказала, что метастаз не заметили, покраснения почистили.  В выписке написали «бластома», я попросил выдать маме выписку без этого слова – она очень боялась рака, и я не хотел, чтобы она жила под страхом. После операции мама совершенно поправилась.   
Когда ее выписали, мне хотелось как-то отблагодарить коллектив отделения. В приемном покое я спросил, сколько сотрудников в отделении. Сказали, что 35 – я уж не помню – всего в отделении, или в смену работает. Так, или иначе, я купил 35 пятидесятиграммовых плиток шоколада, принес их сестрам, дежурившим в приемном покое, и попросил раздать в хирургическом отделении всем по шоколадке к чаю, не называя меня.

Ко мне все относились хорошо, и я недооценивал значения личных знакомств, но вскоре столкнулся с этим самым благоприятным для меня образом.
Мы разбили у себя дома унитаз. Насколько я помню, выливал я из вазы в унитаз воду из-под цветов и вазу в унитаз уронил.
Написал я заявление и пошел в ЖКО (жилищно-коммунальный отдел). Начальник отдела (приехавший на Управу недавно) стал мне объяснять, что по нормам срок службы унитаза у нас еще не «вышел», и он ничем не может мне помочь. В это время в кабинет быстрым шагом вошел заместитель директора по  экономике Елизаветин. Раньше он работал начальником цеха, и мы были в хороших производственных отношениях. Увидев меня, вошедший мимоходом подал руку: «Здорово, Эдуард», о чем-то переговорил с начальником ЖКО и вышел.
После этого начальник ЖКО сказал, что, конечно, без унитаза не обойдешься, что он меня понимает, и подписал заявление.