О пользе почтовых марок

Дамир коллекционировал марки с детства. Как в пять лет нашел пыльные кляссеры, таившие небрежно распиханные по карманчикам зубчатые прямоугольники с картинками, так и пропал. Дедово наследство – ворох гашеных и негашеных марок, выпущенных в разных странах мира – очаровывало ветхостью бумаги, желтизной, тронувшей рисунок, запахом пересохшего клея.

Увлечение не разделяли ни родители, ни одноклассники. Ни люди, ни волки, ни лисы. Усидчивого, слишком тихого для волка-оборотня Дамира учителя ставили в пример: «Вот какой молодец! Отличник, пианист, филателист». Да, действительно, свойственную оборотням любовь к спорту Дамиру заменяла страсть к музыке. Он охотно посещал музыкальную школу, терзал слух родителей и соседей, разыгрывая гаммы, но успехов так и не достиг. Из него не вышло даже средненького пианиста, и коллекционер марок получился так себе: он спускал карманные и обеденные деньги на продававшиеся в магазине «Филателия» марки, но не приобрел ничего ценного – только широко распространенные серии.

К выпускным экзаменам стало ясно, что нормального оборотня из Дамира не выйдет. Фортепиано сменили дополнительные уроки алгебры и геометрии. Дамира привлекали цифры, безупречная точность формул. Цифры и марки – он продолжал покупать серии, сосредоточившись на теме космонавтики. Он отказывался от выездов на природу, крайне неохотно посещал «зону обращения» в лесопарке, и едва не упал в обморок, когда на уроке ВЛУ – выживания в лесных условиях – его заставили загнать зайца. Загрызть беспомощное животное Дамир не смог, но «красный аттестат» ему все-таки натянули. Зачем горожанину в третьем поколении умение добывать дичь? Магазины кругом, некоторые даже круглосуточные.

После школы Дамир отнес документы в университет – вместе с соседкой Леной, человеческой девушкой. Тоже отличницей. Узнав, что Дамир выбрал экономический факультет, мама расплакалась. Весь вечер всхлипывала, хотя Дамир ей объяснил важность и красоту бухгалтерского учета и автоматизированной обработки информации. Отец, подполковник в отставке, речи о цифрах и компьютерах слушать не пожелал – хлопнул дверью, спустился в гараж и полировал машину до пяти утра.

Шли годы, совершенствовалась техника. Дамир закончил университет и устроился на работу в Объединенный Сберегательный банк. Лена бросила учебу на четвертом курсе, вышла замуж за бывшего дворового хулигана Пашку, ныне – успешного маклера по продаже жилья, и родила очаровательного сына Петю. Дамир к Петру Павловичу проникся волчьей нежностью, носил ему сначала погремушки, потом – шоколадки и мармелад. Лена и Паша хором жалели, что не могут сделать Дамира крестным отцом – человеческая церковь была лояльна к оборотням, но не принимала в свое лоно.

Родители перебрались на дачу, в поселок «Лесная вольница». Наезжали в город редко, ругали Дамира за то, что он почти не обращается и не знакомится с волчицами. Разговоры о невестах, волчатах и свадьбе приводили Дамира в тихий ужас. Он бывал на бракосочетаниях оборотней – однокурсников и одноклассников – и, если удавалось, избегал второго дня, когда друзья, родственники и молодые выезжают в оплаченный сектор зоны обращения за городом. Там, в лесу, изобилующем дичью – об этом заботились егеря – начиналась охота на четырех лапах, поединки, хвастовство добычей. Дамир ужасался кровожадности дам, и старался держаться от них подальше. И в лесу, и в городе. Ловить перепелок для избранницы, набивая рот перьями? Увольте!

Перед очередным днем рождения – тридцатилетием – Дамир педантично подвел итоги. Он сделал хорошую для оборотня карьеру в банке – добрался до должности руководителя группы продаж и обслуживания клиентов. Купил автомобиль, сделал ремонт в родительской «двушке», начинил ее современной техникой. Казалось бы: живи да радуйся. И все-таки, чего-то не хватало. Недавно Дамир вспомнил о марках и обновил коллекцию, заказывая серии через интернет-магазины. Зубчатые прямоугольники пахли свежей краской и человеческими прикосновениями. Прежней радости коллекционирование не принесло. И попытки поиграть на фортепиано тоже не успокоили мятущуюся душу. Да еще и Пашка начал чем-то тяжелым по батарее стучать.

Юбилей отметили в ресторане. Дамир расстарался, снял банкетный зал, декорированный аквариумами, оплатил дорогое шампанское. На празднике его и огорошили. Ленка, улыбаясь, погладила живот, сообщила, что у Петра Павловича скоро появится братик или сестричка, и по этому поводу они переезжают в новую квартиру.

– Пашка купил трешку и однушку в старом доме, в центре. Сейчас там ремонт делают, объединяют, меняют трубы и сантехнику. Гараж, двор большой, магазин рядом. И от твоей работы недалеко. Будешь к нам забегать по дороге домой.

Дамир растерянно молчал. Он привык, что спокойная и улыбчивая Ленка живет за стеной: выйди на лестничную площадку, позвони в дверь хоть рано утром, хоть поздно вечером, и тебе дадут заварку, соль или луковицу – что твоя волчья душа пожелает. Могут, конечно, и обругать, если Петю разбудил, но тут же смилостивятся.

Вопрос: «А как же я?» Дамир проглотил. На следующий день оставил машину на стоянке и пошел домой пешком. Пошел не ради променада, решил заглянуть во двор нового Ленкиного дома – оценить, куда будут переселять его почти-крестника. И, конечно же, наткнулся на Пашу. Тот прямо возле ворот крутился, из гаража хлам вытаскивал. Старье всякое, которое от прежних жильцов осталось. Дамир предложил помощь, но Пашка оглядел его дорогой костюм, белоснежную сорочку и замшевые туфли, хохотнул и отказался:

– Перепачкаешься. Сам справлюсь. Весь день в конторе за столом просидел, надо размяться.

Дамир пожал плечами – вольному воля – и сделал шаг, рассматривая хлам. Допотопная швейная машинка, трехлитровые баллоны, пластиковые ящики из-под овощей или фруктов, в которых стопками лежали грязные растрепанные книги. В груди кольнуло, потянуло: «Подойди!» Дамир вошел в гараж, игнорируя недоуменный Пашкин взгляд, быстро провел ладонью по корешкам, безошибочно вытащил кляссер в дерматиновом переплете.

– Можно?

Знакомый запах пересохшего клея, истрепанные зубцы на загнутом уголке.

– Марки, что ли? Забирай! – усмехнулся Пашка. – Если еще найду, принесу и отдам. Я же знаю, что ты у нас филателист.

И вечно это слово сопровождают ухмылками, каждый третий вспоминает прилипчивый анекдот... Сегодня насмешка пролетела мимо. Дамир прижал кляссер к груди, пачкая кусочком известки костюм, встряхнул и перехватил ноутбук, и, скупо попрощавшись, помчался домой – разбирать добычу.

Он не поел, не переоделся – вымыл руки, сел за стол, включив яркую лампу. Открыл обложку, всмотрелся в марки. Австралийский лебедь, попугай из Парагвая, конькобежец с Зимних Олимпийских игр в Инсбруке. А вот дирижабль пятидесятого года! Может и не ценность, но редкость. Дамир осторожно тронул марку пинцетом – не приклеилась. Хорошо.

Следующая страница скрывала пустые целлофановые полоски и конверт. Пожелтевшая бумага, без следа чернил. Дамир открыл не заклеенный конверт, чувствуя нарастающую тревогу. А вдруг там письмо? Письмо, не нашедшее своего адресата. Что с ним тогда делать? Хранить или выкинуть?

Сердцебиение усилилось. Из перевернутого конверта выпала марка. Негашеная. Женский профиль. Корона из бабочек. Дамир узнал богиню, еще не прочитав надпись. Канида – мать всех оборотней, хранительница стаи и исполнительница сокровенных желаний. По загривку пробежали мурашки. В комнате повеяло дымом и травами. Дамир, вспомнивший как бабушка требовала: «Никогда не серди Каниду!», спохватился и начертил покаянный знак. Руки помнили вязь, которую надо было выводить в воздухе. Удивительно... магия не исчезла – за пальцем искристый след тянулся. Марка смотрела на его старания с усмешкой.

– Дореволюционный выпуск, продажная цена восемь копеек. «Мать-Канида, исполнительница волчьих желаний», – вслух прочитал Дамир. И, не смея прикоснуться к марке, вдруг задумался – «что бы он попросил? что хочет?»

За стеной упал стул. Ленка прикрикнула, строго и звонко: «А ну, живо садись за уроки! Ох, нажалуюсь отцу, даст он тебе чертей!» Петр Павлович заканючил. Дамир прослушал беззлобную перебранку, и понял, что хочет перестать завидовать. Перестать ловить обрывки ссор и примирений, греться у чужого очага, выпрашивая соль и заварку. Надо же... сколько матушка невест сватала, сколько на работе девицы набивались, никогда всерьез о семье не думал. Всегда отсекал: «Это не для меня». Где ее найдешь такую волчицу, чтоб красотой цифр прониклась, старым маркам радовалась, на охоту не тянула, не требовала зайца на свадьбе задрать?

– Эх!.. – вздохнул Дамир.

Он крутанул конверт и порезал палец неожиданно острым краем клапана. Уронил, тряхнул рукой, роняя на пожелтевшую бумагу каплю крови. Невесть откуда взявшимся сквозняком закружило, подняло в воздух марки. Восьмикопеечная Канида прилипла к окровавленному конверту.

Дамир сунул палец в рот, чтобы зализать ранку, и кубарем вкатился в густые, довольно колючие кусты.

«Что? Какие кусты? Откуда? Откуда в квартире?..»

Он с трудом поднялся на ноги и огляделся по сторонам. Это кто так пошутил, келпи его за ногу? Неведомая сила забросила Дамира в лес. Настоящий лес: дубовый, пропитанный запахом палых листьев и желудей. Ни тебе человеческого следа, ни натоптанной волчьей тропы, ни шума автомобиля, ни запаха бензина. И он, Дамир, стоял посреди этой чащи в мятой белой сорочке, галстуке, костюмных брюках и домашних тапочках-зайчиках, гармонирующих цветом с сорочкой. Тапочки утопали в листве и смотрели на Дамира черными глазками-пуговками. Вот тебе и собеседник, с которым можно обсудить сложившуюся ситуацию.

– В вас далеко не пройдешь, – чувствуя себя дурак-дураком, сказал он тапочкам. – Придется... да, придется перекидываться. Вещи увяжу – нам на уроках выживания показывали, как тюк делать, буду принюхиваться, а когда жилье или трассу почую...

Рука скользнула в карман. Дамир наткнулся на тонкий сотовый телефон, вскрикнул от радости и тут же смолк. Преждевременно размечтался. Нет даже надписи «Только экстренные вызовы». Куда это он попал?

Тюк получился маленьким и встопорщенным – Дамир стеснялся сидеть голым среди леса, поэтому быстро спрятал трусы в один карман брюк, носки – в другой, кое-как скатал одежду и тапочки в валик и перевязал галстуком, оставив петлю-хомут. Волк просунул голову в петлю далеко не с первой попытки. Дамир редко обращался, отвык от четвероногого тела, на лапах еле стоял, куда уж там соскальзывающий галстук мордой подцепить.

Закончив со сборами, волк двинулся по тропе. Сначала медленно и неуверенно, потом, заново привыкнув к телу, выровнял дыхание и перешел на волчью рысь – шаг-бег-шаг-бег. Зверь забирал верх с каждым шагом. Дамир позабыл о странных марках, работе, которую он никогда не прогуливал, незапертой квартире. Волк распутывал вязь попадавшихся следов, щетинился, почуяв лисий запах, утолял голод падалицей груши-дички, временами попадавшейся среди дубов.

На лисью землю Дамир вошел, прячась под покрывалом сумерек. По здешним тропам, несомненно, ходили оборотни – вот следы лап, вот следы ног. Сам факт существования лис-оборотней Дамира не смущал и не тревожил: в его родном Волходаре лис меньше, чем волков, и всё-таки, на целый район хватило. Беспокоило то, что возле возделанных полей, к которым привела тропа, не было запаха бензина или солярки. Как они сажают это просо без тракторов? Почему на дороге только следы телег и лошадиных копыт? Где комбайны, «Уазы», автобусы, грузовики? Дамир прекрасно знал, как выглядит и пахнет правильная станица – его до десяти лет к бабушке на лето отправляли. А потом бабушка умерла, и родители покупали путевки в оздоровительные лагеря, чтобы отпрыск проводил каникулы у моря.

Дамир подошел к засеке вокруг поселения – местами прогнившей, местами поваленной. Всмотрелся в низенькие покосившиеся хижины из ветвей с нашлепками навоза, деревянные столбы с грубо вырезанными лицами, и понял, что его занесло очень далеко от дома. Об идолах рассказывали на уроках истории. Братьев-близнецов Ликаона и Ателоса, покровителей войны и охоты, почитали в том мире, откуда оборотни бежали на человеческую землю, спасаясь от потопа. Говорили, что сила старых идолов, пронесенных сквозь Врата, быстро иссякла, а новые, вырезанные из земного дерева, ничем не помогали. Потому и прекратились жертвоприношения.

Дамир унюхал дым и поморщился. Он помнил, что жертв, предназначенных Ателосу, топили, а Ликаону – сжигали. Какая мерзость! Он развернулся, собираясь уйти прочь под торжествующий лисий лай – оборотни плясали у костра, прославляя бога и обещая утолить его голод. Остановил Дамира тихий скулеж. Волчица плакала, прощаясь с жизнью, не ожидая помощи.

– Что? Да как они посмели?

Над деревней разнесся вой: вначале низкий, вибрирующий, поднимающийся к высоким нотам. Дамир сообщил волчице, что видит врага, бросил скатку и перепрыгнул через изгородь. На утоптанную площадь между хижинами он выскочил, подбадривая себя боевым кличем – рычанием, в котором клокотала ярость.

Высшее экономическое образование, любовь к маркам и умеренные навыки игры на фортепиано испарились как капля воды на раскаленной сковородке. У костра, заступая путь к корзине из ивовых прутьев, встал взбешенный волк. Лисы попятились. Трое самых слабых и хитрых пустились наутек. Десяток крепких и отважных решили взять числом и накинулись на пришельца. Дамир рвал бока, давясь шерстью, с хрустом перекусил чью-то лапу, не устоял, упал на землю – лисы не остались в долгу, изранили, помогли вожаку добраться до горла.

«Ваше преимущество перед человеком и животным в смене формы, – голос учителя по ВЛУ прозвучал так ясно, словно Дамир оказался за партой на уроке. – В нору под корнями дерева не протиснется двуногий, запертую дверь не откроет четвероногий. Перекидывайтесь в то тело, которое соответствует обстоятельствам. Меняйтесь в бою: волк способен быстро залечивать раны, двуногое тело не столь выносливо, зато может использовать подручные предметы как оружие».

Рука выхватила горящую ветвь из костра. Дамир ослепил вожака, ткнув факелом в рыжую морду, вскочил на ноги, разогнал лис в стороны пинками и ударами ветки. Вытряхнул связанную волчицу из корзины, попытался разорвать ремни. Бесполезно. Еще один удачный тычок факелом, и – тут же – лязг волчьих челюстей: сначала сомкнуть зубы на запястье превратившегося лиса, затем располосовать кожаные оковы. Увидев, что волчица встала на лапы, Дамир прорычал: «Бежим!»

Они помчались к околице – не оставлять же лисам тапочки и телефон! – забрав нехитрое имущество, нырнули в подлесок, ушли в чащу, сопровождаемые гневным лисьим тявканьем и криками. Дамир постоянно оборачивался – не отстала ли волчица? Нет, бежала след в след, не хромала, не подавала голоса. К счастью, лисы не отрядили погоню. То ли зализывали раны, то ли выбрали новые жертвы идолам из тех, кто пострадал и не мог сопротивляться.

Бежать по чащобе было трудно. К лесу – а особенно к ночному лесу – Дамир не привык. Постоянно оступался, получал ветками по морде от каждого второго куста и едва не лишился глаза. Вскоре нашлась тропа, натоптанная как лисами, так и волками. Дамир почуял сырость, ободрил волчицу: «Там вода! Попьем!»

Легко сказать: «Попьем!» К реке еще спуститься надо. Съехали по глине, перепачкав шерсть, разошлись в стороны, чтобы не баламутить воду. Дамир почувствовал запах – то ли тины, то ли ряски. Заколебался: «А вдруг заразу какую подцеплю? Прокипятить бы...» И тут же к горлу подкатил комок – кровь и шерсть, лисий подарок. Дамир отбросил сомнения, долго и жадно лакал речную воду, а утолив первую жажду, превратился, умылся и прополоскал рот. Волчица белела, плескалась, фыркала, но не обращалась.

– Если хотите... – с сомнением предложил Дамир. – Э-э-э... если вам нужна одежда, я уступлю вам свои вещи. И тапочки.

Волчица подошла ближе. Взглянула доверчиво, как теплой водой окатила. Не превратилась, только встряхнулась. О чем-то просила – безмолвно, не скуля, не тявкая. А о чем, Дамир понять не смог.

Они перешли реку по деревянному мосту, спустились с дороги – лес, хоть и таил опасности, был единственно возможным местом для ночлега. Им повезло. Быстро попалась брошенная барсучья нора. Сухая, просторная – как раз, чтобы разместиться двум волкам. Дамир долго ворочался. Не мог удобно улечься на земле, да еще разом заболели все раны и царапины. Спасибо ускоренной регенерации – затянулись, не кровоточили. А заснуть всё равно невозможно!

Волчица, прильнувшая к его боку, тихо заскулила. Ткнулась носом в шею, лизнула борозды лисьих зубов. От заботы и непривычной ласки взяла истома. Дамир позволил вылизать себя как щенка, в ответ нежно поискал у волчицы блох. Что у костра, что сейчас, в темноте, он натыкался на ошейник, сминавший белую шерсть, и думал – надо бы снять. Наверняка это лисы нацепили, только враг надумает волка ошейником унижать.

При свете дня выяснилось, что ошейник ох как не прост. Ивовую плетенку стягивал заговоренный шнурок-тарачок. Дамир плетение тарачков немного знал – бабушка показывала. Ее уздечки келпи смиряли, а могли и наоборот, заставить взбеситься. И дерево, подвязанное шнурком, отвечало на волю и наговор: или цвело и плодоносило так, что соседи завидовали, или сохло за год. Много что тарачками можно было сделать, жаль, Дамир ничему толком у бабушки не научился.

– Позвольте, я...

Он потянул за хвост тарачка, обжегся, взвыл и поспешно зализал руку. Волчица вздохнула, в мерцающих зеленых глазах прочитался вопрос: «И как теперь?»

Дамир прикрылся тюком с вещами – привитая людьми стыдливость, привычка скрывать под тряпками двуногое тело никуда не делась – решился, заговорил, надеясь, что прекрасная дама поймет его слова:

– Вы, наверное, не поверите, но я нездешний. Я издалека. Из другого мира. Если вы подскажете, к кому мы можем обратиться за помощью...

Изложить план действий – волчица ведет его в город или деревню, где найдутся заклинатели или алтарь Каниды – он не успел. Услышав слова: «Из другого мира», волчица взвизгнула, прыгнула, уперлась лапами ему в плечи и лизнула в нос. Ошеломленный Дамир покачнулся, потерял равновесие и покатился вниз по склону – рядом с барсучьей норой тянулся глубокий овраг. Клубок из двуногого мужского тела весом под сто килограмм и белой волчицы оброс палыми листьями, достиг сырого дна и встретился с поваленным стволом. Удар ошкурил ствол от части коры – спиной Дамира; вырвал из глоток вой обиды и ужаса; одарил оборотней ушибами и переломами. Наверх поднялись с трудом: Дамир еле шевелил отекшей рукой – приложился локтем, а волчица не могла наступить на заднюю лапу.

Через пару часов Дамир пришел к выводу, что ошейник препятствует превращению и исцелению. Первое он выяснил вопросами, на которые волчица отвечала кивками или отрицательным мотанием головы, второе – наблюдением. Сломанная или сильно ушибленная рука Дамира быстро приходила в норму, а лапа волчицы только распухала и причиняла страдания.

«Что же я бабушку-то не слушал? – бегая от барсучьей норы к муравейнику, корил себя он. – Ведь к ней вся станица с бедами шла: обварился, ушибся, сыпью обнесло, золотуха напала – на любую беду был тарачок и наговор. Вспомнить, надо вспомнить, как она соседу раздробленное колено заговаривала...»

Дамир понес волчицу к реке, объясняя свои действия:

– Нам вода нужна. Для любого наговора вода нужна. Я попробую вам лапу перевязать, а потом пойдем настоящего знахаря искать. Или алтарь Каниды. Я так понимаю, что вы тоже не знаете, куда надо идти?

Волчица кивнула.

– Вы тоже нездешняя?

Еще один кивок. Дамир приободрился – «не сочтет за сумасшедшего, может быть, поймет, о чем говорю» – и начал рассказывать о себе. О Волходаре, работе в банке, марках, бабушке, о надеждах и сожалениях.

– Я сейчас ругаю себя, что в храм Волчьей Матери-в-слезах лет двадцать не заходил. Ведь он почти рядом с домом, я в центре живу. А последний раз там был, когда бабушка из станицы приезжала.

Воспоминание отдалось ноющей болью в груди – бабушка кладет рябиновую гроздь на жаровню, фреска Каниды улыбается, храм заполняет стайка разноцветных бабочек, шепчущих: «Прощание – залог встречи, сестра». К горлу поднялся горький комок и растаял, оставив решимость.

У реки Дамир оторвал от рубашки широкую полосу ткани, часть разделил на три тонких, укусил тупыми зубами воспаленную ранку на запястье. Кровь капнула на мокрую ткань. Полосы сплетались в кривую косичку, впитывая кровь, воду и слова наговора, ворочавшиеся в трясине памяти:

– Пойду по сырой землице, небом покроюсь, зарей подпояшусь, перекинусь под звездами да выйду чистым полем к горе Буян. Поклонюсь там Каниде и Люпусу, чтобы сняли боль с перелома косточек, с растяжения жилочек. Встань на место кость желта к кости белой, сплетись жилка, как вяжется тарачок. А наговор заключаю замком крепким, и ключ в воду.

На последних словах Дамир завязал тарачок узлом и стряхнул окровавленные капли в реку.

– Вы позволите?

Шнурок опоясал лапу чуть выше перелома. Убедившись, что тарачок в ошейнике не сопротивляется его наговору – или он вообще зря всё это плел и говорил – Дамир предложил волчице двигаться дальше:

– Нам надо какую-то еду добыть. Вы уж извините, я не охотник. Зайца поймать не смогу. В школе нас учили, что в лесу можно какие-то съедобные корешки накопать, но я ничего не помню. Если выйдем к деревне, я попробую кусок хлеба заработать.

Волчица кивала, смотрела на Дамира уважительно и ласково. Это вселило уверенность – найдется кто-нибудь, кто подаст кусок хлеба за наколотые дрова. Или погруженные в телегу мешки с просом, или тюки сена.

Дамир вышел на дорогу, загребая пыль грязными тапочками-зайчиками. Шел размеренно, неспешно: волчица весила немало, бежать – только надорваться. После развилка дорога расширилась. Их начали обгонять обозы. Телеги тянули самые обычные лошади, на бочках и мешках сидели оборотни: волки, лисы, коты и медведи. Дамир опасался, что здешние оборотни почуют чужака, попытаются остановить, начнут задираться. Но тапочки-зайчики работали как охранный лист – смотрели на них, на Дамира, на волчицу в ошейнике и с тарачком на лапе, и отводили глаза. Один из проезжих медведей – кряжистый густобровый мужик – заговорил с Дамиром, непривычно глотая слова:

– К источнику идешь?

– Простите, что?..

– К Люпусу, говорю, суженую несешь?

– А-а-а... – сообразил Дамир. – Да.

Супруг Каниды, Люпус, бог исцеления, покровительствовал горячим источникам. Раз в здешнем мире такой источник есть, значит Дамиру туда надо.

– Садись, подвезу.

Их пригласили в телегу с огромными полосатыми арбузами. Медведь подгонял лошаденку, бурчал что-то себе под нос. Дамир вслушивался, ловил обрывки слов: «...иначе торговли не видать, забыли совсем, что заклинателю помочь – себя уважить». Тряска отгоняла сон, усиливала голод, но жаловаться было глупо – ехали быстрее, чем пешком бы шли. К обеду равнину сменили холмы, а когда солнце склонилось к закату, холмы превратились в горы.

Медведь высадил их возле тропы, уходящей вверх по склону, теряющейся в деревьях.

– Тут, – коротко сообщил он.

Дамир переложил волчицу на траву и позвал:

– Эй! Не уезжайте, подождите! Я не знаю, поможет ли, но бабушка всегда соседу перед ярмаркой над яблоками наговор читала.

Медведь сдвинул брови, глянул грозно и настороженно. Дамир затараторил – этот наговор он помнил хорошо, в детстве дохлые раки сначала пугали, потом смешили:

– Лихо нищее, лихо беспродажное, меня не тронь, товар мой не тронь! Прочь от меня, прочь отсюда по воде, по лесу, по болоту, меня с собой не зови, рака дохлого забирай да под корягой лежи. Чтобы первый кто пришел – купил, второй – купил, последний – тоже купил! И никто от меня без покупки не ушел!

Закатное солнце укрыло телегу теплым золотистым покрывалом. Арбузы засияли – глаз не отвести. Медведь захрюкал, забормотал, соскочил с телеги, обнял Дамира так, что кости хрустнули. Попытался впихнуть монетку из потертого кошеля.

– Нет-нет. Бабушка говорила – нельзя деньги брать. А вот один арбуз... арбуз я возьму, можно?

Вверх по дороге пошли вдвоем – волчица уже могла наступать на лапу, только чуть прихрамывала, Дамир спотыкался и нес самый большой арбуз, который нашелся в телеге, и две лепешки. Ноша не отбила желания поговорить. В телеге он намолчался и теперь желал излить волчице душу.

– Я никогда не колдовал. Это мамина мама колдовала. Папа ее не сильно любил, поперек не говорил ничего, когда меня в станицу отправляли, это я потом уже, после бабушкиной смерти подслушал, как он сказал: «От ворожбы подальше держаться надо. Пусть на море ездит, спортом занимается, вырастет нормальным». Для него нормальный – это охотник, десантник. Или спортсмен с наградами. Я ему все равно ненормальный со своими марками. А вы знаете, что такое марки?

Волчица улыбнулась, закивала. Дамир обрадовался, приметил более-менее ровную полянку, пень, о который можно разбить арбуз, и предложил пообедать. Вернее, поужинать – на верхушках деревьев разгорался алый закат.

Он расколол арбуз, положил четвертину перед волчицей:

– Я понимаю, что вы бы предпочли зайца. Но вы же помните – я не охотник. Если не побрезгуете...

Волчица не побрезговала. Дамир превратился и вгрызся в арбуз – волк жадно лопал алую мякоть, не выплевывая семечек, утоляя голод и жажду. Наевшись, волки прильнули друг к другу и едва не задремали. Дамир вскинулся не от шороха, от запаха – повеяло травами и горьковатым дымом. На тропе стоял седой волк. Смотрел на незваных гостей внимательно, с легкой усмешкой. Надо было что-то сделать, продемонстрировать добрые намерения, и Дамир подтолкнул к Люпусу оставшуюся четвертину арбуза – мол, угощайтесь. Тот прихватил зубами мякоть, принимая подношение, развернулся, позвал за собой коротким звуком. Бежали трусцой, недолго. Подъем закончился, лес расступился, открывая каменистое плато. Дым и травы забил запах целебной тухлятины. Дамир громко чихнул, посмотрел на волчицу, которая почти не хромала, и задумался – просить ли исцеления? Вроде бы, тарачок помог. А захочет ли Люпус возиться и снимать ошейник? Или давать советы?

Его сомнения развеяла волчица, лежавшая возле бассейна с горячей водой. Она заговорила, не меняя форму – одно это могло удивить до глубины души.

– Надо же... быстро ты пришел. Я тебя только к завтрашнему обеду ждала. Эх, что же с тобой делать? Сила есть, наговоры плести не научился. Даже в сокровенном желании сам себе признаться не можешь, барахтаешься в зависти к людям и приязни к клочкам бумаги. И здесь первым делом глупостей натворил. Ты же не охотник, не боец. Ты – заклинатель. Зачем с лисами в драку полез? Отвел бы глаза мороком, да и забрал свою суженую.

С каждым словом волчицы Дамир все четче видел бабочек, порхающих над ее головой. Они то замирали, складываясь в корону, то разлетались в стороны разноцветным облачком.

– А тебе только ждать, милая. Хватит сил – освободит тебя. Не сможет – зря о заклинателе мечтала.

Дамир покосился на белую волчицу – о мечтах можно будет поговорить потом – и пополз к матери стаи, склонив голову, безмолвно умоляя: «Помоги, научи!»

– Здесь тебе учиться нечему. Вернешься домой – найдешь учителя. Как ошейник снять – подскажу. Пойдешь вон туда, в пещеры под источниками. Найдешь зал, где саламандры пляшут, добудешь шкуру, с ней наверх вернешься. Обернешь ладонь – снимешь чужой тарачок. Шкуру мне в оплату за совет оставишь. Понял?

К входу в пещеру Дамир помчался, не тратя время на расшаркивания и благодарности. Нырнул в темный затхлый ход, долго полз на брюхе по узкому тоннелю, в первом же зале, освещенном мерцающей плесенью на стенах, встал на ноги, огляделся и принюхался. Из дыры сверху тянуло свежим воздухом. Снизу, из недр горы – сухим жаром. Сейчас бы не помешал шлем с лампочкой, как у пожарников: и голову не ушибешь, и видно, куда дорога ведет. Увы, блага цивилизации остались где-то далеко, за тридевять земель, а, может, за тридесять времен. Придется двигаться на ощупь, добывать саламандру голыми руками или зубами.

К залу для плясок вывел только третий ход. Дамир успел побывать в двух больших пещерах с затхлыми, явно волшебными родниками – от одного клонило в сон, вокруг второго валялись рога и кости. Пришлось сглатывать колючую слюну, отворачиваясь от колдовской водицы – пить захотелось неимоверно. Каждый шаг вниз, к сердцу горы, давался с трудом. Волк выл, страшась толщи нависших скал – а если дрогнут, похоронят заживо? Двуногий суеверно боялся темноты, дергался от каждого шороха, давал слабину: «Может, ну ее, эту саламандру? Обойдется волчица, и в шкуре хороша».

И вот он у цели – через страх, через лень, через несостоявшееся предательство. Воздух был раскален, как в сауне. Посреди зала плескалось маленькое озерцо кипящей лавы. Вокруг, смешными зигзагами, топтали камень саламандры. Дамир затаил дыхание. Одна из ящерок – самая мелкая, оставлявшая быстро затухающие следы, подходила прямо к его лежке. Совершала круг почета, удалялась к озеру и снова возвращалась. Волк дождался подходящего момента, выпрыгнул в зал, перекрывая мальцу путь к лаве. Остальные саламандры дружно завизжали и с плеском попрыгали в озеро. Добыча заметалась, но волк двигался быстрее – заступал дорогу, не позволял сбежать.

На том все достижения и заканчивались. Заставить себя прыгнуть, ухватить ящерицу зубами и сломать ей шею, Дамир не мог. Жалко было тощего мальца. Волчицу тоже жалко... но нельзя же из жалости убивать.

Волк отступил. Тощая ящерка сбежала, нырнула в лаву. Тут же высунула любопытный нос, заверезжала:

– Ты! Шерсть! Зачем пришел? Напугал!

– Отвали, трусло, – устало огрызнулся Дамир.

Саламандра каким-то образом поняла его рычание. Заверезжала еще громче:

– Я смелый! А вам сюда хода нет! Не ходит сюда шерсть! Что надо?

– Чешую. Шкуру, – рыкнул Дамир и для убедительности дернул себя зубами за бок.

Из озера вынырнули еще три саламандры, закричали, перебивая друг друга:

– Ты колдун? Дадим шкуру! Обмен! Шерсть, помоги! Дадим шкуры и мазь от ожогов! Обнови мост!

Выслушав жалобы и уяснив суть просьбы, Дамир превратился, велел:

– Ведите, гляну, что можно сделать.

Мост оказался так себе – три пересушенных бревна, соединявших края глубокой пропасти. Поверхность бревен покрывала зола. Судя по объяснениям, саламандры бегали через мост не каждый день, а только в полнолуние за грибами из дальней пещеры. Раньше мост не обгорал – его заговорил колдун с поверхности – а теперь наговор развеялся, потому что кто-то неосторожно сжег тарачок.

У саламандр нашлись кожаные шнурки. Дамир сплел тарачок, смачивая слюной и кровью, приговаривая: «Высоко не занимайся, жарче свечи не разгорайся! Двенадцать огней, не распускайте сыновей, чтоб не подымали головей, не раскидали полымей. Огонь и дым, идите на небо, по низу не стелитесь, моста не коснитесь».

Тарачок удобно прикрепился к веревкам, стягивающим бревна.

– Ну, проверяйте, – с легкой дрожью в голосе приказал Дамир.

Первым на мост прыгнула его несостоявшаяся добыча. Закружилась, завертелась в языках огня, не трогавших бревна – даже золу не грели, надо же! – и чуть не свалилась в пропасть. Дамир поймал саламандру за хвост в последний миг, подхватил второй рукой под брюшко, обжигая ладонь, и удивленно охнул. Хвост остался в пальцах. Засветился, засиял. И саламандра перестала жечься.

– Повезло тебе, шерсть, – проскрежетал кто-то из старых ящерок. – Теперь сквозь огонь ходить сможешь. Спас. Получил плату.

Наверх, к свету и чистому воздуху, волк полз, бережно держа в зубах тючок – три саламандровые шкурки, в которые были завернуты хвост и мазь от ожогов. Путь казался бесконечным, в очередном узком тоннеле, когда стены начали обдирать бока, Дамир не сдержался и завыл во всю глотку, выплескивая накопившийся ужас. Ответ – едва слышный – пришел немедленно.

– Я жду! – протяжно руладой известила волчица. – Я верю! Ты можешь!

Этого хватило, чтобы добраться до поверхности, не ударяясь в панику. Над плато розовело рассветное небо. Дамир дышал и не мог надышаться – так чист и свеж был воздух. Волчица подбежала к нему, заахала – отрывисто, горлом – вылизала морду, тронула нос. Посмотрела на тючок – с немым вопросом. Дамир, расходуя последние силы, превратился, и хрипло сказал:

– Знаешь... я его теперь, наверное, и так развязать смогу. Безо всякой шкуры.

И точно – чужой тарачок распустился, не обжигая пальцев. Скользнул на землю безвредной почерневшей змейкой. Волчица встряхнулась, сбрасывая ошейник, и обратилась в девицу такой ослепительной красоты, что Дамиру пришлось зажмуриться. Не только из-за красоты, конечно. Еще и соблюдая приличия.

– Молодец, справился.

Дамир приоткрыл один глаз и увидел Каниду – высокую, статную, в прямом платье с вышивкой, лентой бабочек.

– Возьмите, – он нащупал тючок, подтолкнул. – Там три шкурки. Это вам. Большое спасибо.

– Не надо мне ничего, дурачок, – мягко рассмеялась богиня. – Ты себя нашел – это самая лучшая плата. Идемте в дом. Покушаете, отдохнете и вернетесь в свой мир. Вас уже заждались. Ищут.


...Конечно же, Канида была права – их искали. Заволновались уже на второй день. Отец Дамира, которого Ленка с Пашкой с дачи вызвали, в полицию пошел, и там с отцом Лайлы столкнулся – тот тоже заявление принес. О пропаже дочери. Полицейские дали озабоченным папашам от ворот поворот: исчезновение людей начинали расследовать на четвертые сутки, а оборотней – на шестые. Считалось, что оборотни не замечают течение времени в волчьей форме, поэтому раньше беспокоиться не о чем. Крики – «Да его превратиться под ружьем не заставишь!» «Да она только над марками и чахнет после работы!» – полицейских не убедили. Отцы пытались найти пропавших собственными силами – зоны обращения прочесали, расспросили всех знакомых – но Дамир и Лайла как сквозь землю провалились.

Впоследствии молодые тщательно скрывали тот факт, что домой они могли вернуться на трое суток раньше. Накладочка вышла небольшая. Из-за любопытства. Когда шли по лесу, по тропке, указанной Канидой, Лайла у Дамира спросила:

– А какие еще ты заклинания знаешь? Мне ужасно интересно.

В памяти Дамира задержался заговор на мужскую силу – к бабушке станичники за ним через одного ходили. Чтобы доказать Лайле уникальные способности, Дамир наговор немедленно прочитал. И – кто бы мог подумать? – заклятье отлично подействовало! Измяли всю траву на полянах, и в озере купались, и на лапах бегали... только через трое суток отпустило. Тогда пошли вперед – Дамир босиком, в рваных брюках и грязной рубашке, Лайла – в дареном богиней платье с бабочками и тапочках-зайчиках – и вышли прямо к шумной трассе. Телефон не подвел, батареи хватило на звонок Пашке, тот Ленку в машину затолкал, и через полчаса примчались.

В этом платье с бабочками Лайла на свадьбу и пошла, уперлась, отказалась от других нарядов. И в первый день в нем была, и во второй. Заповедник заказали, а молодые не превращались. Лайла, загадочно улыбаясь, повторяла: «Я и так знаю, что мой муж – храбрец и герой. Мне дохлого зайца не надо». Родители повздыхали, да и отправились на охоту с прочей родней.

А Дамир с Лайлой разлеглись на пледе, достали ноутбук и начали рассматривать сайты с марками. Хоть Канида и сказала: «Вас ко мне привело желание, а не клочки бумаги или монеты», а конвертами с наклеенными марками они все-таки обменялись. И теперь высматривали – нет ли где в продаже марок из этой серии?

Не себе. Детям. В наследство.