История медицины

        Студентка медицинского института Катя Котова с головой  погрузилась в нескончаемую череду лекций, занятий и отработок. Днями она пропадала в институте, а вечера проводила у трупа в анатомичке, приходя в общагу затемно и совершенно без сил.
Подружки подшучивали:
— Катюха, прекращай, на ночь глядя, в анатомке сидеть, трупешник приснится — не проснёшься.
— А может у меня некрофилия, — мрачно парировала Котова.
В ее жизни наступила черная полоса, и даже юмор окрасился в  черные тона. Хотя, если вдуматься, нет ничего плохого в черном цвете. Например, бриллиант «Черный принц» — один из самых дорогостоящих драгоценных камней в мире. За «Чёрный квадрат» Малевича коллекционеры готовы платить сотни миллионов долларов.  Маленькое черное платье от Коко Шанель есть в гардеробе каждой женщины. Даже самка паука «Черная вдова» убивает не всех своих многочисленных самцов после спаривания, а только последних, не успевших убежать, и на людей нападает редко, исключительно c целью самозащиты. Так что все относительно,  и черная полоса не хуже любой другой и тоже  когда-нибудь закончится.
        Больше месяца Катя пролежала в больнице и ещё не восстановилась после операции. Несмотря на уважительную причину, пропуски в институте все равно пришлось отрабатывать.
Многие преподаватели снисходительно шли ей на уступки и ограничились приёмом рефератов или конспектов.
Конечно, по анатомии рефератом не отделаешься — приходи в вечернее время и отвечай тему непосредственно у трупа. Она уже вся пропиталась запахом формалина и выглядела немногим лучше изучаемого объекта с биркой на пятке, пытаясь сдать все «хвосты» к зачетной неделе.
Кроме анатомии добавились проблемы с кафедрой "истории медицины". Мало того, что кафедра располагалась на приличном расстоянии от главного корпуса, а с Катиным темпом передвижения пешком — полчаса туда и столько же обратно. Итого, целый час времени только на дорогу без учета самой отработки. А где  взять лишний час, если в сутках всего двадцать четыре часа? Даже жертвуя приемом пищи, она катастрофически ничего не успевала.  Да ещё с заведующим кафедрой истории медицины Фёдором Михайловичем Лисовцом у неё совсем не заладились взаимоотношения — стойкая неприязнь с первого взгляда. Жуткий тип, морщинистый, бесцветный, как амёба, с противным скрипучим голосом, плешью на затылке и красными, как клешни рака, руками, внешне производил крайне неприятное впечатление.
На руки  педагога она обратила внимание, когда тот долго теребил её справку из больницы. Вчитывался в каждую букву, разглядывал на свет, разве что на зуб не попробовал. Наверняка заподозрил  фальшивку и изводил нерадивую студентку отработками.
Часы отработок на кафедре истории медицины совпадали по времени с вечерними занятиями в анатомичке. Разорваться и присутствовать одновременно на двух кафедрах сразу при всём желании Котова не могла. Она решила: анатомия важней, а с историей медицины как-нибудь после разберется. Озвучив свою позицию, Катя не подозревала, что своим отношением задела профессиональную гордость учителя, считавшего свой предмет не менее важным и значимым, чем анатомия, тем самым практически подписала себе приговор. Лисовец явно задался целью не допустить её до зачёта и придирался к каждой букве.
Тем временем в город пришла зима. Мокрый снег чередовался с дождём, превращая к вечеру все дороги в скользкую ледяную корку.
После операции здоровье Котовой  оставляло желать лучшего.  Передвигалась она тяжело и медленно, а в гололёд и вовсе норовила поскользнуться и упасть.
Врачи неопределённо разводили руками. Одни уповали на время, другие сразу сомневались в прогнозах, рекомендуя сменить профессию.
Бросать медицинский Катерина не собиралась.
"Вот выучусь и сама себя вылечу", – твёрдо решила она, а пока надо было хотя бы получить зачёты и выйти на зимнюю сессию без хвостов.
В тот злополучный вечер Котова отправилась на кафедру истории медицины.
Погода портилась. Изрядно похолодало. Пошёл снег. Порывистый ветер сдувал с ног, начиналась метель. Темнело.
Преподаватель весьма рассеянно и как будто в пол уха слушал ответ студентки об основных положениях  трактата «Гиппократовского корпуса».
Кате показалось, что он занят проверкой письменных работ, и она ускорилась с ответом, надеясь, за сегодняшний вечер сдать две темы сразу.
Но Лисовец неожиданно оторвался от бумаг.
— Я так понимаю, что вам больше нечего добавить по первому вопросу? — с нескрываемой усмешкой поинтересовался он.
—  Могу перейти к Галену, — торопливо предложила она, не чувствуя подвоха.
— Не можете, — резко оборвал препод.
— Но время отработки ещё не закончилось, и если позволите…
— Не позволю, Котова! С чего вы взяли, что можете распоряжаться моим временем – это, во-первых. А во-вторых, кто вам сказал, что я удовлетворён вашим ответом по заданной теме?
— Мне казалось, я всё ответила, — робко произнесла Катя.
— Мало ли что кажется вам, преподаватель здесь я. Имею полное право не принять у вас отработку. Вы думаете, что можно по нескольку месяцев не появляться в институте, похватав вершки, протараторить за пять минут материал целого семестра?
— Почему же вершки, я учила, — обиженно возразила она. — Вы меня не слушали.
— Я услышал достаточно. Вы не осветили в своём ответе тему противоречий между Косской и Книдской школами. Не сказали, к какой школе принадлежал сам Гиппократ. Не корректно сравнили Присягу Советского врача с клятвой Гиппократа.
« Ничего себе! Да у него точно склероз. Она же говорила, что Гиппократ родился на острове Кос, понятно к какой школе он принадлежал. Зачем повторять одно и то же? Про противоречия забыла: сама не очень поняла. Кажется, Гиппократ склонялся к персонифицированному подходу, основанному на практическом опыте, а Книдская школа ратовала за теорию и поиск универсальной формулы болезни.  Он же профессор. Мог бы и подсказать. Наверняка ему акцент на аборты не понравился. Она же не виновата, что Гиппократ был против абортов и эвтаназии, а в клятве врача СССР об этом ни слова», — возмущённо рассуждала Катя, не понимая, как из-за таких мелочей можно не принять отработку. Она же учила, готовилась, с таким трудом  добралась до кафедры, с ужасом думая об обратной дороге. И что? Все усилия напрасны?
— Возможно, я допустила ряд неточностей и мой ответ неидеален, но уж трояк я заработала честно, — сквозь зубы выдавила она, хотя была уверена, что ответила на четверку. Котова хорошо училась, и трояков в её зачетке не было.
Чтобы не наговорить ненавистному преподу кучу гадостей и не зареветь от обиды, она встала и ушла. Давить на жалость и выпрашивать хорошую отметку она не будет.
"Твоё здоровье здесь никого не волнует. У нас учебное заведение, а не хоспис. Не справляешься – бери академ или меняй специальность", — совершенно чётко сказал ей декан курса и, наверное, был прав.
Пришла учиться, надо учиться, как бы сложно и тяжело не давалась  учёба. Всё по-честному. Отвечаешь материал – получаешь оценку, не отвечаешь  — учи и приходи повторно.
 Только ситуация с Лисовцом выходила за рамки нормального учебного процесса. Ясно же, что он к ней бессовестно придирается, мелочно мстит за якобы неуважение к предмету. Интересно, чего он  добивается? Извинений? За что? Да она предпочла анатомию его мертвой науке. Любой нормальный студент поступил бы так же. Если не успеваешь по двум предметам — выбирай приоритетный. Слава богу,  по анатомии осталась всего одна отработка, и вот она здесь. Понятно, что ей здесь не рады. На особое радушие она и не рассчитывала, подготовила две темы, однако вредный Лисовец не принял даже одну. Может, он  типичный садист — получает удовольствие, издеваясь над хромоногой студенткой?
На улице совсем стемнело. Где-то вдалеке горел единственный фонарь. Ни одного студента на кафедре. Похоже, она была последней. Катя подняла воротник и шагнула в метель.
 «Книжный червяк, принципиальная канцелярская крыса! Рассуждает о клятве Гиппократа, а сам напрочь лишён сочувствия и милосердия. Не дождёшься, мерзкая бесцветная амёба, сдохну по дороге на твою поганую кафедру, замёрзну в снегу, но унижаться не буду»! — бубнила себе под нос разозлённая Котова и так увлеклась придумыванием прозвищ ненавистному преподу, что перестала смотреть под ноги и, поскользнувшись, рухнула на лёд. Порыв ветра подхватил и унёс в неизвестном направлении слетевшую с головы шапку. Боли она не почувствовала, значит, ушиб был несерьёзным. Только самостоятельно подняться на ноги Катя не смогла – ноги скользили по льду и совершенно не слушались. Одинокая и несчастная она сидела в полной темноте в двадцати метрах от кафедры "истории медицины", холодный ветер трепал волосы, воплощая в жизнь её недавние угрозы: замёрзнуть рядом с этой трижды поганой кафедрой. 
  Сквозь снежную пелену она не сразу заметила какого-то мужчину, протянувшего ей слетевшую шапку. Торопливо нахлобучив головной убор, Катя подняла голову и с ужасом узнала в прохожем Лисовца.  Она только что костерила его, считая причиной всех своих бед. И вот он, лёгок на помине.
 Преподаватель озабоченно склонился над ней. Концы его вязаного шарфа, как две верёвки, навязчиво болтались у её носа.
«Дернуть и задушить мучителя, — пронеслась в голове жуткая спасительная мысль. Но Катя тут же опомнилась и испугалась, — Боже мой, достоевщина какая-то. Как она могла до такого додуматься? Не зря его зовут Федором Михайловичем».
— Что вы тут расселись, Котова? — миролюбиво поинтересовался Лисовец. — Ушиблись что ли?
— Встать не могу, — буркнула Катерина. – Ноги не слушаются, ещё не восстановились после операции.
«Лучше бы это был случайный прохожий, очень не хотелось просить помощи у этого гада. Шёл бы себе мимо, скатертью дорога».
Лисовец упорно не уходил. Он попытался поставить Котову на ноги, но это оказалось непросто. Ноги студентки действительно не слушались, разъезжаясь на льду. Невысокий щуплый учитель пыхтел, как закипающий чайник, но не оставлял намерений поднять девицу.
Наконец, после нескольких неудачных попыток ему это удалось.
— Спасибо, — нехотя  выдавила Катя, обретя вертикальное положение, надеясь, что теперь он оставит её в покое и пойдёт своей дорогой.
Но упрямый препод не двинулся с места.
— Послушайте, Котова, похоже, у вас действительно серьёзные проблемы со здоровьем. Я понимаю, что сейчас не самое подходящее время и место обсуждать этот вопрос, мне кажется, вам требуется моя помощь.
— Вы мне уже помогли, не приняв отработку, — обиженно проворчала Катя.
— Оценка ваших знаний не имеет ничего общего с чисто человеческими понятиями, прошу это не путать. Вы  где живёте?
— В общежитии.
«Вот же зануда, достал», —  она не понимала, что ему надо.
— На Ленина, у главного корпуса? 
Котова согласно кивнула.
— Отлично! Нам по пути, я живу рядом с гастрономом и провожу вас. Берите меня под руку, — преподаватель настойчиво протягивал ей  свою конечность, недавно представляющуюся Кате рачьей клешнёй. В перчатках это была обычная мужская рука. – Смелее, Котова. Я не кусаюсь! – подбодрил он, заметив замешательство студентки.
Ухватившись за его руку,  как утопающий, за соломинку, Катерина напряжённо молчала. Ей хотелось быть отомщённой, а не прибегать к помощи своего врага. Ну, почему именно ненавистному, мерзкому Лисовцу она обязана своим спасением от холодной смерти?
— Ну, вот, отлично! Держитесь крепче! Погода не располагает для прогулок, ну ничего. Потихоньку дойдем до вашего общежития. Побеседуем. За разговором дорога короче. Расскажите мне о себе. Откуда вы родом, кто ваши родители, чем вы болели, из-за чего пропустили занятия?
«Точно в маразме. Она же ему справку из больницы приносила. Там диагноз написан. Что ещё надо?—  она не собиралась ему исповедоваться. —Тоже мне, святой отец без сутаны».
Пока Катя, терзаясь обидой, молча брела, опустив голову, преподаватель, не чувствуя неловкости, уверенно шагал по дорожке, как будто каждый день провожал нерадивых студенток в общежитие и болтал:
— Вы, наверняка, вообразили меня старым монстром, специально заваливающим молоденьких студенток?   
«Надо же, этот Федор Михайлович еще и мысли читает, — она  думала о том же, пытаясь угадать, его возраст. — Старику полтинник, не меньше».
— У меня дочка школьница чуть моложе вас, в девятом классе, совсем городская барышня. А я деревенский, родом из Малой Владимировки. Чудом поступил в институт. Мною вся деревня гордилась. Конкурс был 10 человек на место. Разве я мог подвести? Старался, учился  на отлично, окончил с красным дипломом. С сожалением наблюдаю за сегодняшними студентами и не вижу ни тяги к знаниям, ни какого-то интереса к предмету — сплошное равнодушие на лицах. В мою молодость все было иначе. Я очень хотел учиться и стремился в науку. Интернатура, аспирантура, защита диссертации. Десять лет мы с супругой прожили в семейном общежитии. Только после  защиты докторской я стал обладателем отдельной квартиры.
           Кате не верилось, что когда-то этот пожилой морщинистый дядька был молодым. Представить его мальчишкой студентом у нее не получалось.  Такое ощущение, что он уже родился старичком.
— А почему вы выбрали историю медицины?— неожиданно спросила она.
— Историей болел с детства. У нас в деревенской школе учителем истории работал однорукий фронтовик Егор Иванович Мазур. Самый уважаемый в селе человек после председателя. Как он рассказывал о древней Греции, заслушаешься. А моя мама всю жизнь мечтала, чтобы я стал врачом. Послушный еврейский мальчик не мог огорчить маму и поступил в медицинский. Но увлечение детства не отпускало, и когда я узнал, что есть кафедра «истории медицины»,  обалдел от счастья.  Оказывается можно совместить в одно две дорогих для меня дисциплины: историю и медицину. Всю жизнь занимаюсь любимой историей, и мама довольна.
— А я поступила в медицинский из-за болезни. Как говорит моя мама: из вредности и упрямства. Врачи сказали, что моя болезнь не излечима,  но я не поверила, решила сама во всем разобраться, — призналась Катерина. Разоткровенничалась и  разболтала все о себе и даже об операции. Не специально, так уж вышло…
          Преподаватель и студентка уже давно стояли возле общежития. Падал снег, а они все говорили и говорили, как добрые знакомые.
— Между прочим студентом, я жил в этом же общежитии, что и вы. Четвертый этаж, первая комната от лестницы, вон те окна. Видите?
«Мистика. Это же её комната. Сегодня она точно не уснет. Всю ночь будет мерещиться блуждающая тень Лисовца».
 Она уже простила профессору, что он не принял у неё отработку. В конце концов, он ей помог, поступил, как настоящий мужчина, а значит, заслужил полную реабилитацию в её глазах.
— Спасибо вам, Фёдор Михайлович, —  вполне искренне от души поблагодарила Котова. — Вы спасли меня от холодной смерти.
— Не стоит благодарности, — спокойно заверил преподаватель, — Будьте осторожней, без особой надобности не выходите в гололёд одна, тем более в тёмное время суток, — посоветовал он.
— А как же вечерние отработки? — не удержалась Котова.
— По поводу отработок — не беспокойтесь. Я зачту вам сегодняшнюю тему. Остальной пропущенный материал, в качестве исключения, будете отвечать на текущих занятиях днём, — предложил он. — У вас хорошая память, но к занятиям нужно готовиться серьёзно, а не довольствоваться беглым прочтением учебника, желательно использовать лекции и дополнительную литературу.
Катя не успела возразить.
 —И никогда не спорьте с учителем. Я вас слушал. Давно научился читать и слушать одновременно. Возьмите у своих товарищей лекции и найдете там  ответы на все мои сегодняшние замечания.
Котова согласно кивнула.  «Иногда действительно лучше промолчать, — подумалось ей. А ещё о том, что внешность обманчива.  И  вовсе Федор Михайлович не монстр, а  умный и благородный мужчина, хотя и редкостный зануда».