Черничный человек

               
                Черничный человек
               

           "Опьянение показывает душу человека, как зеркало отражает его тело"
                Эсхил


Утреннюю щетину брил заостренный северный ветер. Сергей Сергеич вышел на палубу пройтись, что делал по обыкновению часа в четыре. Могучий пятимачтовый Седов отливался белым пятном в зеленоватой воде фьорда. Где-то рядом стояла наша плавбаза, куда Эссэсовец должен будет ехать после чашки кофе. Серо-черные, выступающие из земли камни с живой, бродячей листвой пряных деревьев дурманили взор. Свежесть воздуха закручивала в ушах шумную кантату. Воскресный день принимал у пирса ленивых рыбаков, чинно обступающих пугливых рыб навороченными удочками. Эссэсовец подмигнул кому-то из них и спустился в каюту за своим всегдашним походным смокингом.
Когда мотор удалой надувной лодки ревел, кидаясь во все стороны пеной разрезанных волн, Эссэсовец думал о наблюдавшихся в госпитале пациентах. Их было совсем немного: пару норвежцев и хандрящий советский товарищ. В основном, в день дежурства ходили местные на консультации.  Плановая поездка не предвещала внезапностей. Сергей Сергеич отмахивался от всяческих дурных мыслей, как от назойливых мух, вглядываясь в светлеющее, будто само из себя источающее свет, небо. Прожекторы проснувшегося солнца уже подсвечивали тонкую папку отчета фельдшеров, опрятно лежащую на кабинетном столе. Сергей Сергеич, приплюнув на палец, просмотрел ее содержание, улыбаясь и корявому почерку некоторых, и оптимистическим новостям.
Обошел больных и отдал рекомендации. Затем задержался в кабинете, просматривая какой-то запылившийся слегка альбом. На фотографиях были его двое детей, и красивая женщина, их мать. Иногда он скучал и по ней иголкой вытянувшимся краем сердца. Оно дрогнуло от неожиданного стука в дверь. «Сергей Сергеич!», и пошло: с плавбазы пропал член экипажа. Латыш и немец, коллеги Эссэсовца, всполошились. Норвежцы ехидно недоумевали. Речь шла о гражданине СССР, отпросившего еще позавчерашним вечером отгул. Зная привычки моряков и людей моря, никто обратно его тем же вечером, даже следующим утром не ждал. Однако его отсутствие более суток вызывало у товарищей, разумеется, и у капитана, вопросы.
Эссэсовца закрутили в поднявшейся суматохе. Советская внимательность, по пословице, долго запрягалась, но после била фонтанами из каждого ключа. Сергей Сергеич поведал капитану, что отыскиваемый жаловаться к нему не приходил, отличался тихим нравом, в последнее время был малообщителен. Врача предупредили, что, в случае необходимости, попросят подключиться к поиску: «поисковой операции». Когда капитана что-то волновало, он переходил на нарочитый канцелярский манер выражать свои беглые мысли, процеживаемые сквозь блеклое сито дребезжащей слюны.
А пока капитан свою щепилявную просьбу не высказал, Эссэсовец оставался в кабинете. Он словил по радиоприемнику, развязным собеседником восседающему на столе, волну странного шума, похожего на избиение ушей рвущимися, могучими струнами контрабаса. Немного послушал непонятную манеру, и переключил на другую, случайную, на которой звучали норвежские скрипки, как показалось Эссесовцу, представляющие переложение только что прослушанной мелодии чудовищных, озверевших, одичавших контрабасов, но в верхних октавах.
 Сергею Сергеичу была невдомек пропажа члена экипажа на берегу. Многое повидавший в открытом море, пьяным хозяином распоряжавшимся и погодой, и судьбами, Эссэсовец то и дело посмеивался от удивления, как будто к нему подступала икота. С другой стороны, знакомый с волей привередливого случая и с последствиями таковых случаев, Сергей Сергеич иногда вздыхал, посвистывая, и мысленно перекрещивался, отчего два пальца правой кисти медленно складывались, и так же медленно разжимались. Все же пропажа или что бы это ни было, оно случилось на берегу с человеком, привязанным к морю.
Эти обстоятельства дивили врача в промежутках между картами больных и выписками рекомендаций. К хирургу пришло несколько норвежцев проконсультироваться, прежде чем к Эссэсовцу снова нагрянул капитан. «Сергей Сергеич», тут такое дело». Оказалось, в окрестностях берега пропавшего товарища не нашли, ближайшие заведения все обшарили – человека нет. Спрашивается, что делать? За него еще отвечать. Капитан сообщил главврачу, что подал прошения куда надо, и сейчас сооружают «поисковую операцию». Сергеича, в свою очередь, просят поучаствовать. Мало ли, может помощь оказать понадобится, или еще того хуже, мол, засвидетельствовать. Капитан, которому шел десяток шестой, разнервничался, потряхивая лысиной, как монгольским копьем без наконечника.
Часы мерным постукиванием цедили время, которое возрастало к полудню. Эссэсовец взглянул на них мельком, отмахиваясь от летающих гирлянд из насекомых. Он возглавил одну из групп, собранных из откликнувшихся на просьбы норвежцев. В лес в сонное воскресное утро вошло множество школьников, «в симпатичных камуфляжах, все, как положено», думал С. С. С. «Западная поисковая операция по спасению человека», о которой советские люди с плавбазы мало имели представлений, если имели вообще, очаровывала взгляд. Каждый гектар леса досконально, прощупывался, что ли, сверхчувствительными стопами молодых ребят. Поднятые группы на добровольной основе состояли из рослых, статных молодых людей, и сверкающих изумрудами глаз, крепких, по-норвежски высоких, див. За ними смотрели офицеры полиции, по одному на группу. Подле офицеров и мифологически чудесной молодежи ерзала какая-нибудь расчесанная овчарка, диковинной хозяйкой царственно расхаживая по предполагаемому следу пропавшего.
Сергей Сергеич было думал, что  к чему-то этот поиск приведет. Однако, спустя два круга на своих часах, чуть раздосадованный у себя в глубинке, слегка обжигаясь маленьким огоньком внутренней, непотушенной спички, Эссэсовец старался насладиться природной красотой. Величественная и дикая земля позволяла ему лицезреть нечто сказочное, отражающееся и в стане парней, и в ярком сверкании очей девушек, и в элегантности собаки, и в твердом спокойствии офицера. Это красота, которая существовала в каждом из присутствующих в лесу норвежцах, и в нем самом, поражала. Дичающая элегантность, божественная грациозность в сопряжении с буйством природных стихий: на С. С. С. со всех сторон смотрела Артемида. И ему дозволено было ее на миг разглядеть, благодаря слову незримого Аполлона, который вступился за морского волка, храбреца, спасающего жизни других. И Артемида ему, кажется, улыбалась.
Но все до поры до времени. Прошло еще два часа, и Сергея Сергеича срочно вызвали на плавбазу. Ничего, собственно, не случилось, но присутствие хирурга потребовалось. Благополучно разобравшись с новыми пациентами, да выписав капитану чарочку валерьянки, Эссесовец курил на пирсе. Рядом встал тот самый рыбак, которому главврач махал утром с палубы Седова. Голый торс рыбака словно отбеливался солнцем, а оттопыренные в разные стороны, угловатые груди напоминали корабли, идущие в противоположные края вселенной. Рыбак обсасывал табак, сложенный бугром под его верхней губой, отчего он становился чудовищно схож с троллем. Знакомые разговорились. Сергей Сергеич решил спросить о немыслимых контрабасах по радио, об этой странной игре, бьющей музыке. На это рыбак ответил многозначительным кивком: «забава молодежи – heavy metal». Это словосочетание Эссэсовец слышал впервые, как на его месте в то время любой человек.
Не располагая сведениями об названном норвежцем явлении, главврач сменил тему. Тролль, по имени Турлайф, учтиво слушал историю Сергея Сергеича о пропавшем товарище. Странные звуки, доносившиеся из его рта, полного чванства, служили как бы восклицаниями на горном наречии. Некогда Эдвард Григ в одной своей сюите поручил оркестру добавлять в исполнение музыки изыски этого наречия, встречающегося и в нотах, «дабы пещера горного короля» под конец заполнялась топотом и ором. Нечто подобное, пусть  чуть тише, высвистывалось из разжатых уст рыбака.
Выслушав рассказ собеседника, Турлайф задумчиво кивнул мохнатой шевелюрой, на которой навечно застыл снег седины. Сочувственно глядя в зеленые отливы моря, тролль, пожав плечами, вместо вывода, вытащил пару рыб. Их вдруг стало так много, что даже сам Сергей Сергеич увлекся помогать удачливому старичку. В ведре заплескался шторм чешуи. Наконец, серебристым отливом рыбешки завершив излишки дня, рыбак смотал удочку. Когда Эссэсовец был метров за сто от него, Турлайф загрохотал обильным, грудным громом голоса, и в его манерной полуулыбке засверкали молнии крепких зубов: «А, видел, вчера... шел один… ваш», декламировал каждое слово, и обсасывая в паузах табак. Растянутая фраза мифологического существа о пропавшем поначалу сбила с толку Сергея Сергеича. Мгновение поразмыслив, и не веря собственным ушам, С. С. С. вернулся уже с бледным капитаном к ленящемуся уходить троллю.
В стороне, которую позже укажет капитану и главврачу хранитель лесных, ленивых тайн, тролль, несколько ранее спускались с холмика к цветущему озеру четыре претолстых косы. Две норвежки смеялись о чем-то своем, когда из-под кустов к воде вылезло нечто черное. Не зверь, не человек, а ползающий камень, и то не камень, а мохнатый плющ. Нечто, никого не замечая, желало испить из пруда. Но до озера не доползти. Нечто сменило траекторию своего полета на четвереньках по направлению к ближнему источнику влаги - высохшему притоку озера, заболоченному до дурноты. Свидетельницы этого действа не успели испугаться, так как их ног коснулась приятная, пушистая шерсть. Между девушками бесшумно быстро проскользнула овчарка и метнулась к черному четвероногому. Нечто уже наклонилось над водицей, как инстинктивно повернуло то, что, по-видимому, служило ей головой. Стремглав летящая на существо тень показалась ему волком. Оттолкнувшись своими передними конечностями, которые состояли из тупой объемной лапы и другой, худой и заостренной, лягушачим прыжком нечто метнулось в болото, и лишь цепким клыкам пса да крепкой кожаной куртке обязано, что не осталось в трясине навечно.
Турлайф еще не закончил и половины своих показаний капитану, исчисляемых в одно неполное предложение, когда из-за угла вышли довольные те две девицы, а за ними офицеры под руки волочили нечто, уже на ногах стоящее, с липкой макушки до стертых пяток измазанное ягодами. Сплошь и рядом на этом существе ютилась сдавленная и присохшая черника, как новый покров тела, полученный в ходе мутаций целой эволюционной эры и значительной трансформации зрения. В руках нечто сжимало ведерко черники и савок. При виде этого бледный капитан уж побагровел, и несколько раз фыркнул, как бесчисленно чихала бедная овчарка, идущая сзади процессии и тщетно пытающаяся отмахиваться хвостом от запахов одеколона, и не одного. Виновник воскресных поисков устроил пахучую дионисию в угодьях Артемиды. За что та, прикрывшись шубой из моха, превратила пьяного парфюмера в черничного человека.
Наш Одиссей, многократно совершавший свою Одиссею, и уже скитающийся по морям за Энея, основательно расспросил офицеров об обстоятельствах задержания ими сего существа. Капитан все хватался за голову, Турлайф сосал табак и похрипывал. Сама находка с понурым от нетрезвости видом молчала. Сергей Сергеич осмотрел находку, и, распорядившись фельдшерам, отбыл на Седов, прихватив с собой ведро черники. Ужин провел за рассказом о суматохе, которую очень скоро местные газеты  озаглавили «черничным человеком», приложив к статье фотографию нового существа. Смеху было….