Очередное дело майора Паськова

— Слыште, это, стоять — Мишу и Виталика окликнул молодой человек.
— Это вы нам? — Hесколько испуганно поинтересовался Миша у семенящего к ним парня.
— Это, пацаны. Я только с зоны освободился, мне бы денег немного на дорогу домой.
— А домой — это куда? — Поинтересовался в свою очередь Виталик
— Ну мне в Городец, 50 километров отсюда, знаете, где это, пацаны?
— Да, конечно!

Виталик достал из кармана две десятки, а Миша открыл коробку с купленной ими только что пиццей и достал кусок, протянув его «зэку».

— Спасибо, бродяги, — поблагодарил Мишу и Виталика парень и пошел в сторону крыльца магазина.

***

— Где «Ролтон», сука?!
— Да ладно, Наташ, вот смотри я взял две бутылки Днепровского.
— Днепровского... А жрать мы что будем?
— Ну я это, пиццей перекусил с братвой
— Пиццей перекусил?
— Ну да.

«Зэк», а на самом деле студент ПТУ Дима по кличке Моль, рыгнул. Его пятнадцатилетняя сожительица Наташа, которая ела последний раз в школе, часов десять назад, потянулась носом к запаху, вышедшему из Диминого рта и, унюхав его, начала смаковать. Дима рассмеялся, рыгнул еще раз и начал целовать Наташу, запустив руку ей в шорты.

***

Наташа училась в школе и, как многие одноклассницы, считала необходимым встречаться с парнем. Желательно – постарше . Поскольку умственное развитие Наташи абсолютно не поспевало за физическим, девушка к своим 15 годам успела найти массу неприятностей на свою пятую точку.

Первым кавалером Наташи был Гоги. Гоги было 26 и он был грузин. История началась с того, что она села к Гоги в такси, чтобы доехать домой из больницы, в которой ее мама лечила поджелудочную. Наташа переживала за маму, и Гоги воспользовался эмоциональным состоянием школьницы и без особых проблем стал её «молодым человеком».

Поскольку дома Гоги ждала жена и двое детей, интимным играм они предавались исключительно дома у Наташи. Продолжалось это два месяца и кончилось довольно банально. Вернувшийся однажды раньше времени отец Наташи, Виктор, застал их в разгар соития. Он начал орать на Гоги, на Наташу и на всех её родственников по материнской линии (заочно).

Гоги избил Виктора, вышел из квартиры и уехал на своей «шестерке», сказав Наташе, что между ними все кончено. Наташа убежала на улицу и, пробежав пару кварталов, уселась в арке одной из близлежащих «сталинок», где начала горько плакать о несправедливости мира по отношению к ней. Девушка сидела на выступе непонятного назначения. Воняло мочой, а на противоположной стороне арки кто-то вовсе справил большую нужду.

Надписи на стенах арки укоряли Наташу в контексте национальности ее бывшего любовника. Эстетика русского школьного национал-патриотизма, олицетворенная зажавшим в лапах свастику орлом над белесым от высохшей мочи полом, торжествовала в арке.

Там Наташу встретил Дима, который в то время подрабатывал тем, что делал закладки спайса. Именно работа привела его в это арку. Уже спустя час Наташа с Димой занимались спонтанным незащищенным сексом за гаражами, недалеко от той самой арки. Дима, в отличие от Гоги, имел, по всей видимости, на Наташу более серьезные планы, а потому после гаражей они поши в аптеку за постинором и презервативами, а затем отправились в общежитие, где перебравшийся два года назад в город из посёлка Дима снимал комнату.

Их совместная жизнь была на удивление дружной, однако отсутствие денег (барыг, на которых работал Дима, арестовали), постоянные скандалы Наташиной мамы и хламидиоз немного омрачали идиллию.

***

— Завали свою помойку, мразота!
— Сама закройся, сука, дай пожрать, гнида!
— Чего тебе жрать, шалава! Потаскуха. Пусть тебя твой Дима кормит.
— Ну мама! Я голодная, тебе что впадлу родной дочке дать пожрать?
— Чтоб тебя. Двигай на кухню. Там тётя Зина передала холодец, пожрешь.

Наташа прошла на кухню, села на табуретку. Её мать, Любовь Ивановна, вошла через несколько секунд и продолжила выяснение отношений:

— Хрена ты уселась, шлюшка?
— А чё?
— Я тебя обслуживать должна? Ты меня перед родственниками позоришь, на работе позоришь, перед соседями позоришь, а я должна тебе как в кафе на стол еду носить. Тарелки знаешь где, холодильник знаешь где, жри давай!

***

Люба сидела за кухонным столом. Наташа уже ушла, а муж вот-вот должен бы прийти. Люба помыла посуду и проветрила квартиру — она не была уверена, что хочет говорить мужу о том, что приходила их дочь. Витя не очень хорошо на неё реагировал, что, с учетом инцидента с Гоги, имело некоторое обоснование. Впрочем, Гоги был давно, а простить единственной дочери уход на панель (Витя несмотря ни на что был абсолютно уверен, что Наташа теперь торгует телом, мажется героином и живет в притоне) было за гранью возможного в его понимании.

Люба не хотела смотреть телевизор, не хотела звонить подругам, не хотела вообще ничего. Вернее, хотела, конечно. Вернуться на восемнадцать лет назад, не послушаться мать и выйти замуж за армянина Саркиса, с которым у нее был роман. Саркис тогда торговал всякой мелочью на рынке. Сейчас у него было три небольших торговых центра по области. Саркис жил в доме, который скорее походил на дворец. Его русская жена Ирина, бывшая подруга Любы, родила ему троих детей. Будучи ровестницей Любы она выглядела сейчас лет на 15 моложе неё — регулярный фитнес, бассейн, жизнь без стрессов, несколько платических операций... В свои 37 она выглядела на 28, в то время как внешний вид Любы отправлял её в категорию «за сорок».

Люба сидела за кухонным столом. Уставшая от жизни, лишенная стремлений и желаний. Послышался звук открывающегося замка.

— Здравствуй, Витя! Как работа?
— Жрать есть?

Как же Люба ненавидела его. Любви, понятное дело, не было уже давно, но почему она должна его обслуживать? Она не рабыня, в конце концов. Нет, она потреплет ему нервы. Она скажет, что Наташа приходила.

— Есть, Витя. Кстати, Наташенька сегодня заходила, тоже покушала.
— Сука!
— Витя, она же тебе дочь.
— Сука! И ты сука! Все вы суки! Как вы мне надоели! Ты понимаешь, что вот эта шалава меня перед всеми позорит! На работе позорит, перед соседями. А ты ей! Ты ей всю жизнь — ой, Наташенька то, ой, Наташенька это.
— Витя, ну я что — знала, что вот она такая вырастет?
— А я, что ли, знал? Я виноват? Ты меня еще, может, обвинить хочешь? Я вкалываю по восемь часов, ради чего? На этой проклятой дороге. Асфальт этот мне уже снится, ты понимаешь, сука, снится мне этот асфальт. А нахрена я это делаю?
— Витя, успокойся, выпей вот водочки.

Витя взял из рук супруги стакан, который, как и бутылку, она хранила как раз для таких случаев прямо в коридоре — муж часто возвращался в плохом расположении духа.

***

Обеденный перерыв дорожные рабочие проводили в ближайшей шаурменной. Рабочих было трое — Виктор (отец Наташи), Стефан (дембельнувшийся недавно алкоголик) и Геннадий Семенович (пятидесятисемилетний ветеран дорожной службы с завитыми усами). Стефан отрешенно смотрел в окно, ожидая пока повар Дилмурод приготовит их заказ. Виктор смотрел на Стефана и завидовал ему — в столь юном возрасте парень достиг таких вершин алкоголизма, что мог просто не думать вообще ни о чем. Виктор тоже так хотел, поскольку жизнь его была настолько убога, что мысленно сосредотачиваться на том или ином её аспекте Виктору было противно. Геннадий же разгадывал кроссворд. Возможно, именно легкий налет интеллигентности и помог ему доработать до столь почтенного возраста в дорожной компании и не умереть от цирроза печени.

— Падщая женщина, шесть букв. Вторая, четвертая и шестая — А.
— На-та-ша, — сказал Стефан, все также глядя в окно-бесконечность

Виктор схватил вилку со стола и ударил ей Стефана в голову. Ожидаемо, голова оказалась крепче. Стефан очнулся и с непониманием поднял глаза на Виктора, который держал в руке окровавленную вилку. Стефан приложил руку к голове — там было мокро. Озверело посмотрев на Виктора, он схватил другую вилку и со всей силы пырнул его в живот.

— Ша-ла-ва, блин, — отрешенно сказал Геннадий Семенович. За годы работы в дорожной компании это была далеко не первая драка.

***

Будучи не пьющим запойно дорожным рабочим, Геннадий Семенович неплохо зарабатывал. К тому же ему, как наиболее вменямому из рабочих, доверили должность парторга, что тоже приносило свои бенефиты. Иногда за взятку он распределял бесплатную путевку на юг взяткодателю, иногда за взятку от профсоюзных руководителей он объявлял коллегам, что путевок нет, а иногда, устав от трудов праведных, он и сам ездил отдохнуть. На этом, если не считать ежемесячной доплаты в 230 рублей, выгода заканчивалась. Жену Геннадий Семенович бросил еще при Горбачеве, в воспитании ребенка участия не принимал. Жил он в однушке. Все бы ничего, но одна вещь страшила его – нищенская старость, которая неминуемо приближалась. Жить на одну лишь пенсию он определенно не хотел, а сил работать уже едва хватало, поэтому его главный мечтой было сделать какие-нибудь накопления.

***

— Значит вы говорите, что потерпевший ударил вас первым?
— Ну вы же видите — голова вот это вот, — Стефан, чьи руки были скованы наручниками, взглядом указал наверх.
— Вижу, вижу... Но он вас поцарапал, а вы его в больницу отправили. Нехорошо.
— Да откуда я знал. Это же вилка. Я не знал, что ей можно так сильно того!
— Но тем не менее.
— Товарищ майор, но я нечаянно.
— Так нечаянно или не знали?
— Что?
— Вот дебил... Ладно, свидетели говорят, что он действителдьно первый начал, подпиши и вали отсюда, если понадобится, вызовем.
— Спасибо, спасибо.

Майор Паськов закрыл папку, открыл наручники, в которые был закован Стефан, и вышел из кабинета.

***

— Ты пидор?
— Что вы себе позволяете? Представьтесь!
— Я тебе щас в рот нассу, а не представлюсь. Убирай свой бабомобиль отсюда к черту.
— Я имею право тут стоять до пяти минут!
— Я тебе сказал что обоссу?
— Я позвоню сейчас в службу собственной безопасности.

Майор резко достал перцовый балончик и выпустил струю в лицо водителю «Пиканты», 34-летнему преподавателю местного вуза Алексею Оборотову. Майор только недавно купил машину, а потому еще не очень хорошо управлялся на парковке. Остановившийся за каким-то хреном под знаком «Стоянка запрещена» Оборотов мешал майору выехать на своей «Камри» с парковки около здания городского МВД.

***

— Таким образом, как сказал наш президент, распад СССР стал главной геополитической катастрофой двадцатого века. Посмотрите вокруг. Что вы видите? Где те высокие стандарты, которые были раньше? Вокруг глупость, пошлость, разврат. Вот ты — ты, да. Вот ты чего так вырядилась? Ты на панель собралась после лекции? Так давай, иди прямо сейчас! Выходи вон из кабинета! Ты оскорбляешь таким видом и преподавателя, и других студентов.

Студентка Марина сидела с покрасневшими щеками, однако подчиняться молодому преподавателю в его странностях она не собиралась.

— Я жду! — Слегка истерично взвизгнул Оборотов.

Зазвенел звонок и их спор закончился сам собой. Марина взяла в руки тетрадку и ручку и первой вышла из кабинета.

***

Марина родилась здесь, однако когда ей было три года, родители уехали зарабатывать деньги в Хабаровск, потом перехали в ХМАО. Нефть приносила им большие деньги, и когда Марина закончила школу, ее было решено прислать в родной город, к бабушке, поскольку местный университет был на удивление пристойным. Несмотря на то, что бабушка была у Марины довольно вменяемой, девушке хотелось полной самостоятельности, поэтому два года уговоров закончились тем, что отец купил ей квартиру в центре города, недалеко от университета.

***

— Как я его ненавижу, — сказала Марина и затянулась сигаретой.
— Да, он странный, — подтвердил Миша.
— Надо ему по-мужски объяснить, что он не прав, — сказал Виталик, на которого короткие джинсовые шорты Марины действовали черезчур сильно.
— Мальчики, правда, сделайте что-нибудь. Он реально достал, каждую лекцию до меня докапывается, ну вы знаете...
— Ладно, я пойду перекушу, — сказал Миша, выкинул половину сигареты и пошел в сторону ларька с пирожками.

***

— Э, освободившийся! — Виталик окликнул парня, который три дня назад просил у них с Мишей денег на дорогу.
— О, братюня! А я всё никак не соберу! Только накопил, но меня черти какие-то ограбили, подкинь чего, а?
— Дело на косарь есть. Интересует?
— Выкладывай! — вообще «дело» не очень интересовало Диму, но вот та часть, которая касалась «косаря», была заманчива.
— В общем, есть один фраерок, надо его немного привести в чувства.
— Не-е-е-е, я не мокрушник, ты чё.
— Да никто про мокроту не говорит, его просто надо на место поставить.
— А, ну прессануть типа?
— Типа.
— Но бабки сейчас!
— Нихрена. Сто сейчас, остальное потом.
— Не-е-е-е, так не делаются дела.
— Двести.
— Триста.
— Двести.
— А, хрен с тобой. Пользуешься что я в такой ситуации, без билета, бродяжничаю...
— Короче, чел работает в институте, уходит в семь-восемь вечера. Вот фотка, смотри.

С экрана китайского смартфона на «бродягу» Диму смотрел Алексей Оборотов, облокотившийся на свою «Пиканту» на фоне какого-то памятника советского периода.

***

— Здарова, Стефан, как оно?
— Привет Димон, да вроде нормально, слыхал, как я чуть в мусарню не угадил?
— Да, мне Сашка говорил.
— Блин, а Сашка откуда знает?
— А ему кто-то со двора его говорил.
— Блин, ну все, блин, знают.
— Да забей, нормально всё. А чего он вообще на тебя полез?
— Да почем я знаю? Я вроде сказал что-то, но вообще не помню, что.
— Пил бы ты, Стефан, поменьше.
— Если любить - то королеву, если воровать - то миллион!
— И к чему это?
— Не знаю.
— Короче, тебе надо быть осторожнее, давай я у тебя за стольник куплю твой кастет?
— Ну давай...
— Ну?
— Стольник давай.
— А... Вот, на.
— Завтра после работы отдам. Он у меня заныкан кое-где.
— Ну блин, только давай сразу после, братух.

***

— Гражданин Стефанов, мы приняли решение перевести вас в статус потерпевшего по делу о драке в кафе «Русская закуска».
— Меня?
— Да. В связи с тем, что вам был нанесен физический вред, путем удара вилкой в голову, без каких-либо провокативных действий с вашей стороны, мы полагаем, что гражанин Коровин опасен для общества.
— И что я должен делать?
— Ничего. Просто не идите с ним на мировую, если он будет предлагать.
— А что ему будет?
— Да ничего особенного. Ну не будем же мы его сажать. Штраф ему суд даст. И вам компенсацию.
— Мне?
— Да, Вам.
— Спасибо, господин майор.
— На здоровье.

***

— Здравствуйте, Виктор Сергеевич, я очень рад, что вам лучше, что вас выписали.
— Да, спасибо, товарищ майор, здравствуйте!
— Я хотел бы сообщить вам об изменениях в деле, касательно драки в кафе «Русская закуска»
— «Русская закуска»?
— Ну да, оно так называется по документам.
— Хы.
— Да... Я должен вас проинформировать, что в результате проведенного расследования вы подозреваетесь в совершении преступления, предусмотренного частью второй статьи 115 Уголовного кодекса Российской Федерации, «Умышленное причинение легкого вреда здоровью с применением оружия или предметов, используемых в качестве оружия». Вам грозит до двух лет лишения свободы.
— Я? Это ошибка! Что?
— В связи с тем, что есть вероятность, что вы предпримите попытку скрыться и оказать давление на свидетелей, мы будем ходатайствовать перед судом о помещении вас под арест. Сейчас вы будете препровождены в камеру предварительного заключения.

***

— Люба! Люба!
— Да, Витя, где ты?
— Люба, меня арестовали в полиции! Я в полиции! Меня хотят посадить за вилку. Люба, найди Стефана, предложи ему деньги, узнай, как его найти, у Геннадия Семеновича.
— Витя, у тебя всё есть, Витя? Что тебе принести?
— Да ничего у меня нет. Я ж не знал, что так оно...
— Витенька, я принесу тебе бульончик, свитер, сигарет тебе купить?
— Да, сигарет.

***

— Геннадий Семенович?
— Да, кто это?
— Это Люба Коровина, жена Виктора, Геннадий Семенович...
— Люба, здравствуйте! Как Виктор? Его выписали уже?
— Да, но его позвали в милицию и арестовали!
— Да что вы говорите? За что?
— Его хотят зачинщиком драки выставить.
— Что вы говорите, что вы говорите...
— Скажите, может быть вы знаете как найте этого Стефана, я хочу ему предложить деньги, что мы откладывали, может быть, он откажется от обвинений?
— А сколько денег?
— Ну сорок три тысячи у нас есть всего. Это на книжке.
— Сорок три. Маловато, маловато.
— У нас еще телевизор есть большой новый за 50 тысяч, мы купили недавно.
— Это уже что-то. Знаете что. Не надо вам со Стефаном встречаться. Мало ли что. Давайте вы мне на такси привезите вечером домой телевизор, я на Красной Армии живу, а я со Стефаном поговорю. Обещать ничего не могу, но попробую сделать всё, что в моих силах. Если смогу его убедить, тогда привезете еще и деньги, если потребуется.
— Ой, спасибо большое, Геннадий Семенович, вы такой человек, спасибо вам большое.

***

— Стефан, отложи лопату, у меня к тебе предложение. Хочешь съездить на море?
— Ну... да! Все хотят.
— Вот и хорошо, съезди, отдохнешь, подлечишься.
— Но это, дядя Гена, у меня денег вообще в обрез, как я поеду?
— Ну так это же бесплатно, Я от профсоюза для тебя выбил, все же ты пострадал в рабочее время... Я тогда завтра после работы заеду, получу документы, а мы с тобой встретимся и я тебе их отдам. Только путевка горящая, послезавтра утром автобус.
— Ну спасибо огромное, дядя Гена!
— Только ты не болтай про это, скажи в отделе кадров что послезавтра едешь на море по горящей путевке, но не говори про меня, про профсоюз, а то слухи пойдут, проходу мне давать не будут — одному ребенка в санаторий, другому на свадьбу путешествие. Сам знаешь.
— Конечно, дядя Гена.

Стефан был крайне воодушевлен. Путевка на юг – это отличная возможность развеяться, побухать и, если после алкоголя будет стоять, потрахаться. Вообще к сексу Стефан после армии охладел. И дело даже не в том, что полное подчинение, уставное и неуставное, определенным образом подорвало его гендерную самоидентификацию. Именно  извращенное проявление мужественности нанесло его психике наибольшую травму. Нельзя сказать, что Стефан был сильно брезглив, однако неоднократное лицезрение и участие (а то скажут, что гомик) в групповом сексе с доставленной в часть потасканной проституткой привили ему стойкое отвращение к сексу с женщинами, преодолеть которое он мог только крепко выпив. Впрочем, и тут была проблема. Десять лет активного табакокурения и выпивки не прошли даром – даже трезвый, Стефан испытывал определенные проблемы с потенцией. Сам Стефан больше винил в этом обстоятельстве не вредные привычки, а армию, где, как он был уверен, дают чай с бромом. Впрочем, сегодня это было неважно. Впереди маячил отдых в Крыму с литрами домашнего вина и женщинами, которые в значительной своей массе уже согласны на все.

***

— Вот, Димон, кастет, только я его от крови не чистил, не успел.
— Да ладно, говно-вопрос, спасибо, Стефан.
— Пожалуйста! Я, кстати, на море еду скоро.
— Каким хреном?
— Да мужик один с работы путевку в профсоюзе для меня получил.
— Профсоюзе?
— Да хрен знает, он мне так сказал. На халяву и хрен, как говорится, сладкий.
— Ну молодец, давай, отдохни там.

***

— Э-э-э! Паря, а ну стоять!

Алексей Оборотов жил с родителями недалеко от вуза и ходил на работу пешком. Пару раз к нему пытались пристать местные гопники, но в силу их лени еще ни разу он не преследовали его, когда он игнорировал их «зазывания». Надежда на нечто подобное была у Оборотова и в этот раз.

— Стой, сука, кому говорят! — не унимался гопник.
— Извините, вы ко мне обращаетесь? — Оборотов бегал ожидаемо плохо, а потому не стал даже пытаться убежать, а остановился в надежде решить конфликт словами, раз уж избежать его не удалось.

Гопник, коим был Дима «Моль», подошел к Оборотову и вместо ожидаемого «Есть-мелочь-а-если-найду» или «Дай-позвонить-симка-своя» ударил его в лицо кастетом, после чего сказал: «Борзый ты сильно стал, препод».

***

Где-то в глубине подсознания у Стефана имелась мысль о том, что пустырь – странное место, чтобы отдать путевеку. Тем не менее, Стефан бодро шел в сторону завода по производству клея, за которым располагался тот пустырь, на котором ему назначил встречу Геннадий Семенович.

Пустырь был прекрасен. Не то чтобы он был красивый или имел выдающиеся особенности. Нет. Это был просто пустырь, но он идеально отвечал всем требованиям городского пустыря. Сломанный баскетбольный щит без кольца, одинокое умирающее уже лет десять дерево, стена гаражного кооператива с одной стороны и забор завода по производству промышленного клея с другой. Импровизированная свалка, куда азербайджанцы из гаражей выбрасывают овощи, которые даже бомжи не берут даром. То там то здесь на земле лежали фекалии – человеческие и собачьи. Несчитанное число шприцов, единичные женские прокладки и презервативы (что удивительно, поскольку едва ли можно было представить, что прекрасная половина человечества жаждала предаваться любовным утехам в таком месте, а те, кто жаждал, вряд ли задумывались о контрацепции и гигиене). Несколько животных, вернее, их трупиков, разлагалось на пустыре неопределенное время.

Геннадий Семенович стоял на пустыре, ждал Стефана и курил. Скоро он сделает то, что запустит его хитроумный план по пополнению банковского счета.

***

— Анатолий Анатольевич, это Оборотов, здравствуйте!
— Да, Алексей, что случилось?
— Анатолий Анатольевич, меня какие-то хулиганы побили, я недельку дома должен посидеть, сами понимаете — преподаватель не может в таком виде работать.
— Ой, какой ужас, а кто побил, известно?
— Да какие-то гопники, кто их найдет теперь. Вшестером окружили, побили, деньги забрали.
— Ужасно, ужасно. Конечно Алексей, выздоравливай, я все устрою.
— Только, Анатолий Анатольевич, попросите, пожалуйста, из студента Порогина с третьего курса зайти ко мне домой, я передам ему темы для курсовых на всю группу.
— А, хорошу, я попрошу Машу, она ему скажет.
— Большое спасибо, Анатолий Анатольевич!
— Выздоравливай, Алексей.

***

— Маша!!! Зайди пожалуйста.
— Да, Анатолий Анатольевич.
— Закрой дверь и иди сюда.

Студентка четвертого курса Маша подошла к заведующему кафедрой. Мужчина положил правую руку ей на ягодицу, а левой наклонил девушку к себе, чтобы поцеловать. Девушка охотно ответила на поцелуй пожилого мужчины. Анатолий Анатольевич задрал платье Маши, его толстые пальцы попытались проникнуть под туго надетые трусики студентки. Девушка поняла, что лучше не медлить и, оторвавшись от губ Анатолия Анатольевича, начала расстегивать его брюки, чтобы как можно быстрее ртом помочь ему сбросить напряжение. Никакого желания доводить до обычного секса у неё не было — сидеть еще полдня без возможности вымыться не лучшая перспектива, а поскольку на часах было еще около девяти утра, имелась надежда, что Анатолий Анатольевич с утра мылся и оральное решение вопроса будет не столь неприятным.

***

— Классная у тебя жопа, Маш! — засмеялся Миша.
— Блин, не жалуюсь. Ну что, получилось видео?
— Как видишь. Забери только камеру, когда он уйдет. Вдруг найдет — будет не очень хорошо.
— Спасибо, Миш, если получу с него что — в долгу не останусь.
— Да-да.
— Слушай, Порогин же с тобой учится?
— Есть такое чудо.
— Передай ему, что Алексей Петрович Оборотов просил его зайти к нему домой за темами для курсовой. Вот адрес я на бумажке записала.
— А что с Оборотом?
— А я откуда знаю?
— Ну... передача знаний половым путем. Прямо в голову! Ай!

Маша легонько стукнула Мишу ладошкой по голове. Они были соседями и знали друг друга с детства.

***

Миша с Машей росли в поле видимости друг друга. Маша в школе была отличницей, а Миша — хорошистом, который, тем не менее, регулярно выигрывал олимпиады по английскому языку.

Класса с восьмого Миша регулярно представлял себе секс с Машей, в то время как Маша о Мише в подобном ключе не думала вообще. Главной Мишиной проблемой была их разница в возрасте. Маша была на год старше, что в школьные годы фактически ставило крест на любых Мишиных мечтах. Тем не менее, они общались все больше.

Когда Маша заканчивала школу, она решила, что непременно должна потерять свою девственость на выпускном. Незадолго до него ей понадобилась Мишина помощь. Не в лишении ее девственности, конечно, а в преодолении чувства стеснения, а также в желании получить ответы на ряд вопросов касательно мужской физиологии.

Кончилось все тем, что они разделись, а отличница Маша, попытавшись научиться обращаться с мужским половым органом руками, громко материлась и пыталсь стряхнуть с руки, плеча и волос на пол Мишину сперму, что, впрочем, получалось не очень успешно. Миша же сидел в отрешенном состоянии удовлетворенности и смущения. После этого случая они несколько недель при случайных встречах на лестнице отводили друг от друга глаза и тихоньку говорили «Добрый день». Впрочем, скоро прошел выпускной, Маша сделала на нём всё, что планировала, а их общение с Мишей вернулось на прежний уровень.

***

— Серега, тебе задание.
— Какое задание?
— Короче мне секретарша завкафа передала, что Оборот просил тебя зайти к нему в гости.
— Зачем?
— В хрен свистнуть.
— Ты офигел?
— Да шучу. Не знаю, зачем. Вот адрес. Заболел он или еще что.

***

— Здравствуйте, Алексей Петрович!
— Добрый день Сергей, проходи.

Сережа слегка замешкался, поскольку фигнал на лице преподавателя слишком сильно притягивал взгляд. Оборотов понял, на что смотрит Сережа:

— Да проходи, проходи. Напали на меня. Думал — гопники просто, но они, похоже, по заказу работали. Семеро.
— Да вы что?!
— Проходи уже.

Сережа вошел в квартиру. Уже в коридоре в глаза бросался уют, которым квартира была фактически переполнена. Всевозможный декор, идеально сохранившийся с советских времен, заполнял все пространство. Сереже квартира Оборотова даже напомнила чем-то дом его бабушки времен его детства, однако у нее все было намного беднее. Тут же были представлены  всевозможные картины, чеканки, сервизы, хрусталь и прочее убогое и бесполезное, но в то же время такое «богатое» и привычно взгляду убранство. Отдельное внимание обращала на себя люстра, которая в свое время не иначе как была получена по блату.

После того, как Сережа снял обувь, Оборотов пргласил его в комнату, оформление которой, как выяснилось, было выполнено в том же стиле. Впрочем, оно было радикальнее. Над идеально заправленной кроватью висел советский флаг, на стене — плакат с Марксом, Лениным и Сталиным, а в шкафу стоял советский магнитофон «Весна». Рабочее место Оборотова состояло из старого кресла, не менее молодого стола с ящиками и компьютера, который был раскручен с одной стороны. Большую же часть стола занимал монитор с электронно-лучевой трубкой.

— Хорошие цвета. Настоящие! – сказал своему гостю Обороов, увидев что тот слегка с недоверием смотрит на откровенно устаревший предмет — Садись, нам нужно поговорить.

Сережа сел на край кровати.

— Скажи, у тебя есть подруга?
— Нет, Алексей Петрович, нету. Я раньше встречался с девушками, в школе еще, а как начал учиться в институте так все, прекратил это дело. Сейчас учеба прежде всего.
— Да вот не знаю, Сергей… Видишь ли, сейчас такие девочки пошли, что к концу учебы всех чистых и порядочных разберут. Ты ж не хочешь жениться на какой-нибудь… ну которая уже повидала всякое…. Или еще хуже, в рот брала… Вот будешь ее целовать, а на губах будет вкус... Ну ты понимаешь.
— Да, Алексей Петрвич, девушек порядочных сейчас не найти.
— А то. Меня как-то позвали на свадьбу. Кстати, это в институте, преподаватели, чтобы их... Короче жених целует невесту в Дворце молодежи, все торжественно, а еще один с той каферы мне на ухо говорит, что мол на клык ей давал. Мне так противно стало.... Да... Но надо искать. А так конечно, жениться, детей заводить – только если ты у неё первый.
— Ну да… – Сережа разделял позицию преподавателя, но во-первых разговор о сексе его очень смущал, а во-вторых очевидная правильность логики преподавателя отнюдь не добавляла Сереже оптимизма.
— Ты знаешь, есть такая вещь, телегония.
— Нет, никогда не слышал.
— Ну вот слушай, представь, что женишься ты, и девочка от тебя забеременеет. Русская, хорошая. Только дура и успела уже пошляться по молодости. И вот родится у вас ребенок – не то грузин, не то еврей. Чернявый такой. Или таджик. Что ты тогда делать будешь?
— А как такое может быть?
— Вот. Все дело в телегонии. Если у какой-то девочки первым или вторым был, положим, таджик, то всё – дети у нее тоже будут таджики.
— Я, честно говоря, никогда не слышал про такое!
— Вот! Оно и понятно! Это все американцы. Они знают что русских никогда честно не победят, вот и сеят разврат, пошлость... А про телегонию говорить запрещают.
— А на мужчин это распространяется? – Сережа вспомнил, что обе его половые партнерши были дочерьми алкоголиков, со всеми вытекающими последствиями.
— Нет, это только про женщин. Вот пример есть хороший. Мужчина – это как чайничек с заваркой. Из его можно наливать чай во много чашечек и все будет нормально. А женщина, это как чашка. Представь, что в нее будут сливать все подряд. Намешают всякого. Будет у тебя там чай с кумысом и самогонкой. Вряд ли понравится.
— То-есть мужчина может это делать со всеми с кем хочет? – спросил Сережа с воодушевлением.
— Если мужчина животное, то да. Но вообще это неприлично до свадьбы таким заниматься. Наши родители себе такого не позволяли. Они учились, работали, отдыхали культурно, а в постель не лезли до свадьбы. Потому что культура была и уважение. Тогда вообще жизнь была лучше.

Сережа кивал.

— Вот, смотри, что я тебе покажу.

Оборотов начал искать на компьютере файл: «D:/Образование/Семинары/Особое/м.bmp».

Он открыл его и торжествующе посмотрел на Сережу:

— Думал, я просто так к Марине вашей цепляюсь? Посмотри что выделывает, мразь такая. И не стыдно, небось. Я бы мог это дело в университет принести и все, ее тут же декан отчислил бы, но я ж знаю таких, как она. Жаловаться начнет, не постыдится.  На весь интернет наш вуз опозорим, что у нас такие студентки участся.

Сережа с нескрываемым интересом смотрел на скриншот с одного из платных веб-кам сайтов. На картинке голая Марина сидела широко расставив ноги.

— А откуда это у вас?

К этому вопросу Оборотов был готов и выпалил:

— Я проверял историю посещений на компьютерах в институтской библиотеке. Анализирую данные для диссертации. Ну и вот там наткнулся на это. Успел вот скриншот сделать.

Сережа смотрел на преподавателя, но думал о голой Марине и молчал.

— Это я все к чему. Те, кто на меня напал, знали, что я преподаватель. Я уверен, что это кто-то из студентов организовал. И как ты думаешь, кто?
— Марина?
— Вот и я том же. Надо её наказать. То, что она сделала — недопустимо.

Сережа молча кивал.

— У тебя есть в группе друзья, которым ты можешь доверять?
— Ну Миша, Виталик.
— Отлично. Я надеюсь, что хотя бы вы понимаете, о чём я говорю на своих лекциях, и вы сможете ей правильно объяснить, что в этой жизни правильно, а что нет. Только знаешь, не говори, что это моя идея. И про скриншот тоже. Скажи, что это твоя инициатива, ладно?
— Конечно, Алексей Петрович!

Сережа понимал, что сейчас Оборотов предложит ему уйти, но встать он стеснялся. Перед его глазами до сих пор стояла Марина с раздвинутыми ногами. Как он хотел ее наказать. Желательно вагинально. Ох он бы ее наказывал, грязную сучку. Все эти мысли абсолютно не помогали Сереже избавиться от эрекции, которую удавалось скрывать только в сидячем положении.

— Ой, я не заметил сразу, какая у вас красивая полка для книг. Вы сами сдедали?
— Нет, ну что ты. Этой мой отец, он когда на заводе работал инженером, у них был один рукастый работяга. Он был алкоголик, и отец ему за водку заказывал делать всякое. Вот опять же, вещь какая! А что сейчас? Тьфу, одно огорчение от современных вещей.

Полка действительно была красивой. Она висела рядом с кроватью и там, по всей видимости, были книги, которые Оборотов сейчас читал – учебник греческого языка, «Пчела-попаданец», «Смерть Британии» и книжка-разоблачение за авторством некоего Виктора Сурового.

***

Сережа вернулся в общежитие. К счастью, его соседи по комнате уже ушли или еще не пришли. Сережа закрыл дверь, сел на стул (кровать у него ужасно скрипела) и принялся удовлетворять себя, представляя Марину. Мысли путались. Девушка, с идеальными ногами и гладко выбритым лобком сменялась в его сознании, почему то, Оборотовым, который так же, как и Сережа, сидит и дрочит в окружении всех тех вычурных советских декораций. Сережа стыдился и переключался на Марину. Звук открывающейся двери вывел его из приятных, но местами странных фантазий. Сережа увидел соседа по общежитию Илью и его девушку Алёну. Они смотрели на Сережу, а он одной рукой пытался поднять с пола спущенеые штаны, а другой держал свой член. От стресса у Серёжи началось семяизвержение , что добавляло ситуации пикантной комичности.

— Ну ты дрочила! – сказал Илья. Алена хихикнула.
— У меня это, ну зачесалось, Илюх, ты не подумай, это оно само!
— Так, дрочила, мне пофиг. Я заберу сигареты и мы дальше пойдем, но пол ты помоешь! Понял? Дрочунишка!..

***

— Пацаны, дело есть. Я к Алексею Петровичу ходил.
— А, точно, он темы для курсовых должен был дать, — вспомнил вдруг Миша сказанное его соседкой.
— Каких курсовых?
— Ну, он должен был тебе дать темы для курсовых. Мне Маша, секретарша, так сказала
— А хрена ты мне не сказал?
— Забыл.
— Ладно, не об этом речь. Наша шалава-одногруппница Марина совсем охренела. Она заказала Алексея Петровича каким-то отморозкам, они его побили из-за того, что он её пытается учить.
— Каким отморозкам? — взволнованно спросил Виталик.
— Ну каким-то, я не знаю. Он вообще мужик — их восемь человек было, но он хорошо отбивался — конечно лицо ему попортили, но для такой толпы вообще нормальною.
— И что он хочет?
— Он? Не, не! Он ничего не хочет. Это я хочу наказать Марину, чтобы неповадно было.
— Как ты её хочешь наказать?
— Ну я тут прикинул, заловить её где-нибудь и обоссать на видео, и сказать, что опубликуем видео, если будет еще борзеть и если не извинится перед Алексеем Петровичем.
— Да, да... Хорошая мысль! — сказал Виталик.
— Миша, а ты что скажешь? — спросил Сережа.
— Не, ребят, при всем уважении, но я с бабами не воюю.
— Да она не баба, она шалава.
— Шалава — не шалава, но нет, я вас сдавать не буду, не ссыте, но я в этом не участвую.

***

— О, вот он ты! Я уж думал, кинешь.
— Я своих людей не кидаю, — сказал Виталик и протянул оставшиеся 800 рублей.
— Благодарствую!
— Еще хочешь?
— А то!
— Короче надо побить меня с одним уродом. Вернее, меня бить не надо — я убегу, а урода отделай так, чтобы он... успокоился. Через два часа, около 24-го дома на Софьи Перовской. Говорить ничего особенного не надо, просто гоп-стоп. Все что заберешь у него — твоё.
— Без базара, братух. Только давай полторы?
— Тысяча. Но я тебе доверяю, поэтому вот вся сумма сразу — не надо, чтобы нас больше вместе видели некоторое время.

***

Дима не знал, чем заняться. Можно было зайти домой, но он, по правде, не очень любил проводить днем время со своей возлюбленной. Она наверняка начала бы рассказывать о том, как у нее прошел день в школе, как классуха достала, как Анжела снова строила из себя невесть что, как один жирный мальчик опять испортил воздух... Вообще про портящего воздух мальчика Дима слушать любил, но это можно было сделать и вечером, за ужином. Днем же ему предстояло выслушивать все то, что в ином случае Наташа обсудила бы по телефону с подругами. В связи с этим Дима решил, что домой пока не пойдет. Он зашел в магазин и купил запечатанный стакан коньяка. «Для храбрости» — объяснил себе подобную неуместную в его финансовом положении трату Дима. Он любил Наташу и не хотел ей врать, поэтому рассказать про заработанные деньги пришлось бы, но в случае выпивки «для храбрости» трата переходила из разряда излишков в разряд накладных расходов. Что-то вроде покупки киллером очередного пистолета «ТТ». Для дела Дима выпил, не для удовольствия. Решив, что раз уж он выпил, то можно и перекусить, Дима пошел в пиццерию, которая была в том же здании, что и магазин. Пиццу, как он полагал, готовили из магазинной просрочки, что, впрочем, не делало её менее сытной или вкусной. К тому же, если говорить о качестве продуктов недорогого магазина, то их и до истечения срока годности было лучше не есть, так что днем раньше её съесть иди днем позже — дела это не меняло.

***

— Ну что, Виталь, пошли?
— Да погоди. Сейчас еще рано. Народ как раз ходит туда-сюда. Давай минут 40 посидим еще, продумаем план хотя бы.
— Эх... Ну давай. Холодно только.

Виталик удивился, что жирному Сереже холодно, в то время как ему самому, довольно худому парню, вполне комфортно. Впрочем, это было на руку Виталику. Чем больше Сережа устанет, тем больше он получит люлей.

— Э, о чем ты там задумался?
— А, да я так... Короче. Я звоню Марине в дверь, да?
— Ну да. Скажешь, что по учебе что-то надо?
— Что значит «что-то». Что именно мне надо. Нужно сейчас решить.
— Ну придумай! Это же тебе надо.
— Бли-и-ин. Давай я скажу лучше, что мне дали ответы к тесту и я с ней решил поделиться. Прокатит?
— Ну должно. А тебе правда дали?
— Да нет, конечно. Так, что дальше?
— Ну шлюшка откроет дверь, ты поздороваешься и, мешая закрыть дверь, скажешь, что вроде бы телефон зазвонил. Я вбегаю в квартиру и втягиваю её внутрь.
— Хорошо. Но у нее дверь открывается перекрывая лестницу. Ты значит должен вверху стоять. И бежать быстро.
— Откуда ты знаешь?
— Был пару раз мимолетом.
— Ну смотри у меня. — Сережа слегка замахнулся на Виталика.
— Короче, ты втаскиваешь ее в хату, я вхожу и закрываю дверь.
— Да. Потом ты держишь её. Сзади, за руки. Ну или еще как. А я буду говорить ей, за что мы её наказываем.
— Прямо так, как в кино?
— Ну а то. Пусть знаешь, шалапендра.
— Хорошо, ну выскажешь ты ей все, а что дальше?
— Ну слушай. Я думаю, короче, вот как сделаем. Мы её разденем, да? Ну, совсем чтобы голая, да? А потом обоссым. И я, короче, на телефон это снимать буду, чтобы не думала потом стукануть ментам или еще кому. А то все узнают, какая она щлюха.
— Обоссым? Ты это серьезно? — Виталик поражался Сережиным фантазиям.
— Не, ну я просто как вариант предложил. Можно побить немного. Или знаешь. Давай ей я членом по лицу проведу. Она завафленная будет тогда. Ну или ты... если хочешь.
— Может, тебе её просто трахнуть? Или боишься, что не встанет? — Виталика откровенно начали бесить Сережины фантазии, даже при том, что он знал, что им не суждено будет воплотиться в жизнь.
— Да ты чё вообще. Она же шалава и шлюха. Я только с хорошими девочками того.
— Окей... Ладно, давай вон по чебуреку съедим и пойдем потихоньку.

***

— Пацаны, пацанчики — погодите, а?
— Привет, чё надо? — спросил Виталик.
— А ты чё такой резкий?
— А сам?
— Ты мне дерзишь?

Виталик толкнул Димона, Димон толкнул Виталика.

— Так, а ну отвали от него, — вмешался Сережа.
— А ты что — его петушок?
— Да ты вообще охренел?
— Сваливаем! — крикнул Виталик и побежал.

Сережа не понял, почему надо сваливать, да и лишний вес не позволил бы ему быстро рвануть с места. И пока Сережа пытался понять ситуацию, Димон начал бить его кастетом в лицо. Боль, обида и растерянность — Сережей двигали они, а не ненависть или злоба. Он упал, свернулся калачиком и стал кричать  «Помогите» и почему-то «Насилуют». Димон уже собирался заканчивать, когда услышал «Стоять! Буду стрелять».

***

Обычно Марина работала по ночам. Тем самым она снижала шанс, что ее увидят друзья её родителей из ХМАО — там в это время уже все спят.

Сказать, что Марину сильно радовала работа веб-кам девушкой, было нельзя. Возможно, кто-то получает удовольствие от самого факта эксгибиционизма или от «развратного» самоудовлетворения на камеру, однако Марина была не из таких. Впрочем, предубеждений против позировния на камеру перед сотнями мастурбирующих мужчин она тоже не испытывала. Поскольку свидание сорвалось, а от альтернативных планов она уже успела отказаться, Марина со скуки включила камеру и, раздевшись до белья, начала беседу со зрителями в надежде ненапряжко получить десяток-другой токенов.

Оскорбления были привычной частью её работы. Кто-то получает удовольствие от лицезрения девушки. Кто-то — от чувства власти, когда он платит девушке деньги за то, чтобы она что-либо сделала. Есть же особый сорт людей, которые, часто будучи неудачниками по жизни, приходят в чат, чтобы, ублажая себя, оскорблять девушку, упрекать её, пенять ей на ее «распущенность». Как правило, подобные субъекты абсолютно не оригинальны. Однако сегодня в чате нарисовался персонаж, которого Марина уже собралась по обыкновению забанить, как вдруг тот написал: «Ну ничего, скоро тебя за беспредел накажут». Марина испугалась и быстро сказав «Всем пока» выключила камеру.

Конечно, это скорее всего была пустая угроза, но почему-то эти слова задели Марину. Ноги девушки слегка подкашивались от страха, но она дошла до серванта, достала оттуда бутылку виски и вместе с ней села (хотя можно даже сказать, что легла) в огромное мягкое кресло, и, вынув пробку, выпила залпом грамм двести — всё, что оставалось в бутылке. Опустив пустую бутылку на ковёр, девушка закрыла глаза и расслабилась. «Надо заканчивать с метом,  а то паранойя меня доканает» — заключила Марина.

***

— Гражданин Молодкин...
— Да, товарищ майор.
— Ну и что всё это значит? Я еду к девушке, с цветами, в романтическом настроении, а тут какой-то клоун бьет какого-то жиробаса.
— Я не...
— Ты не... Ты да. Ты понимаешь, что это статья и я тебя прямо сейчас могу кинуть в КПЗ?
— Да, товарищ майор.
— Очень хорошо. Объясни мне, зачем ты его бил?
— Забрать телефон и деньги?
— Ты дебил?
— А чё?
— Это разбой, а не легкие телесные.
— Тогда я бил его из-за личной непрязни. Я увидел его и понял, что кушать не могу, надо побить этого жиробаса.
— Хорошо. Это лучше. Ты ж простой парень, мне нет смысла тебя сажать на долго — а так ты ведь, если что, готов со мной сотрудничать?
— Конечно, товарищ майор!
— Ну и отлично! Кстати, это твой кастет?
— Ну я купил.
— У кого купил?
— У Стефана, пару дней назад.
— Какого Стефана?
— Ну знакомый мой, Олег Стефанов, в футбол играли вместе когда мелкими были.
— Так... А вот это уже интересно. Это он?
— Блин. А чё это с ним?
— Убит. Труп обнаружили сегодня утром около клейзавода. Тебе есть что сказать про это?
— Мне?
— Нет, мне. Тебе, конечно.
— Ну, я когда с ним базарил, он сказал что на море поедет, ему мужик с работы путевку достал. Через профсоюз.
— А что за мужик?
— Да хрен его знает.
— Значит так, ты идешь домой, мне будут нужны твои показания. Если дернешься, сядешь за разбой. Если сделаешь всё правильно, дела вообще не будет. Понял?
— Да, понял, товарищ майор!

***

Геннадий Семенович шел в полицию, погруженный в тревоги. После инцидента в «Русской закуске» его, как и других рабочих, опросили. Конечно, он был главным свидетелем, но ведь теперь, де-факто, он уже не просто свидетель. Теперь ему есть что скрывать... То обстоятельство, что он хладнокровно убил человека ради небольших, если так посмотреть, денег, его не сильно огорчал. Он был готов убить еще нескольких, если представился бы подходящий случай. Но вот перспектива оказаться на старости лет в тюрьме его не радовала. Он не понимал, как вообще совершенное им преступление можно раскрыть, ведь свидетелей нет, про путевку Стефан на работе точно никому не говорил... Черт. Геннадий Семенович понял свою ошибку. Он исходил из того, что если Стефан будет молчать на работе, то Стефан будет молчать везде. Это было бы справедливо для самого Геннадия Семеновича, который за пределами работы вел очень уединенную жизнь. А что, если у Стефана есть друзья? Волнение усиливалось. Впрочем, друзья же не могут его знать. Кто-то с работы дал путевку... Черт. Кто-то с работы дал путевку — это однозначно он, Геннадий Семенович... Мысли были крайне скорбными. Впрочем, дойдя до здания, в котором располагалась полиция, Геннадий Семенович взял себя в руки и с невозмутимым видом отправился на встречу со следователем.

***

— Гражданин Шпак, у меня есть основания задержать вас по подозрению в убийстве гражданина Стефанова.
— Я требую адвоката!
— Я — майор Паськов. Я твой адвокат, твой судья и твой прокурор, гнида усатая, — сказал майор и стукнул сидящего перед ним мужчину по голове.
— Я не убивал!
— Мне насрать.
— Что?
— Мне насрать на то, что ты скажешь. Вот труп. Вот свидетельские показания, что ты, будучи парторгом дорожного управления, пообещав гражданину Стефанову путевку на море, завлек его на пустырь, где совершил убийство. Не хватает только одного — мотива. И чем интереснее для меня будет мотив, тем лучше будет твоя дальнейшая жизнь.
— Я не буду ничего говорить. Согласно 51-й статье Конституции России.
— Тогда я буду говорить. Согласно свидетельским показаниям, Геннадий Шпак состоял в пассивной гомосексуальной связи с молодым сотрудником дорожной компании Стефановым. После того, как Стефанов отказался от продолжения связи, Геннадий Шпак принял решение убить его из чувства ревности.
— Это же бред! У вас не может быть таких показаний!
— Да, это бред. И такие показания у меня будут, если потребуется.
— Вы преступник!
— Вы тоже, — усмехнулся майор Паськов.
— Хорошо. Чего вы хотите?
— О! Совершенно другой разговор! Я хочу интереса для себя в этом деле.

***

— Люба, это Геннадий Семенович!
— Да, здравствуйте, Геннадий Семенович, что, есть какие-то новости?
— Да, Люба, как мы с Вами и договоривались, я решил вопрос со Стефаном.
— Ой, спасибо вам большое! Геннадий Семенович, вы так нас выручили, Геннадий Семенович.
— Привозите деньги. Только я сейчас не дома. Привозите их в сквер Пушкина, к девяти.
— Все, уже собираюсь, Геннадий Семенович, большое спасибо!

Люба достала из мужниного стола сберкнижку и обомлела. Она была уверена, что на счету есть 43 тысячи, однако на деле денег было на 20 тысяч меньше. Она понятия не имела, на что муж потратил такую сумму, но сейчас это было не столь важно. Нужно было найти деньги. Этажом выше в их доме жила зажиточная пенсионерка, которая сдавала две квартиры в центре города и потому имела свободные средства.

— Мария Никитична, я очень извиняюсь, но не могли бы вы дать мне в долг двадцать тысяч. Я отдам, с процентами.  Думала, что есть у меня на книжке, а потом вспомнила, что купили Вите куртку с ботинками к зиме. Совсем вылетело из головы.
— А зачем это тебе такие деньжищи-то? — соседка-пенсинерка, одетая в косынку и халат недоверчиво смотрела на Любу.
— Мария Никитична, только вы не кому не говорите, ладно?
— Да я — могила. Ты ж меня знаешь!
— Ох. Ну Витя мой на работе подрался. Его теперь посадить хотят, в милиции он. Но один человек, чтоб он был здоров, обещал договориться с потерпевшим и все, надо только заплатить.

Мария Никитична была уверена, что денег ей, если она их даст Любе, не видать. С другой стороны, на кону была судьба человека, соседа... Мария Никитична думала не долго — спустя несколько секунд дверь перед Любой захлопнулась и та осталась со своей проблемой наедине.

Где взять столь крупную сумму, Люба не знала. Разве что... Люба вернулась в квартиру, взяла пакет попрочнее и стала сбрасывать в него все, что имело хоть какую-то ценность — доставшиеся ей от бабушки немногочисленные украшения, забытый Наташей mp3-плеер, вышитую другой ее бабушкой скатерть, отцовские часы. Собрав все, что можно, Люба вышла из дома и побежала к близлежащему ломбарду.

Молодой приемщик брезгливо осмотрел вещи, после чего заключил: «18 тысяч». Скатерть он отдал назад как неликвид.

Люба стояла с деньгами в руках, но не уходила.
— Что еще?
— Скажите, что еще я могу продать, придумайте, пожалуйста. Мне надо еще две тысячи.

Приемщик осмотрел женщину и задал ей ошеломляющий вопрос:

— Ты подмывалась сегодня?
— Что вы говорите, я, кажется, не расслышала?
— Дырку свою мыла?
— Я не буду с вами за деньги, что вы позволяете?
— Я и не предлагаю. Ты сегодня подмывалась или нет?
— Ну... нет, — смущено ответила Люба.
— Прокладку носишь, трусы меняла когда?
— Ну... позавчера, — Люба очень стеснялась некоторой своей нечистоплотности, — а прокладку, ну ношу, но не сейчас.
— Так, отлично. Иди в туалет, снимай трусы, неси их сюда. Я сам их за две тысячи куплю.

Женщина была в шоке от подобного предложения, но, с другой стороны, продать за две тысячи рублей трусы какому-то парню в такой ситуации не выглядело чем-то сильно предосудительным.

***

Люба ехала в маршрутке. Она очень редко ездила в маршрутке, поскольку работала рядом с домом, в магазины ходила рядом с домом, подруг, с которыми бы она могла или хотела встречаться у нее не было. Её мир замыкался в радиусе одного километра от квартиры. До этого на маршрутке она ехала в прошлом году, когда её выписали из больницы, куда она угодила с поджелудочной. Никто не приехал её встречать тогда. Муж работал и не видел причин брать день отпуска, а дочь, как оказалось позднее, была погружена в роман с Гоги. Люба смотрела в окно и вспоминала ту поездку. Что изменилось за эти месяцы? С одной стороны — многое. Наташа ушла из дома, скандалов стало больше. С другой стороны, жизнь самой Любы практически не изменилась. Проснуться, пойти на работу, прийти домой, купив по дороге продукты, приготовить ужин, прибраться, дождаться мужа, поужинать, посмотреть телевизор, пойти спать. Люба хотела найти какую-нибудь мелочь, про которую она, возможно, забыла, но не могла. Интимная близость с мужем и раньше была не часто, а в последние годы муж попросту начал её игнорировать. Люба думала, зачем вообще она едет его вытаскивать из тюрьмы. За эти деньги, которые лежали у неё в сумке, она сможет сделать себе прическу, купить косметику, привести себя в порядок и зажечь. Ей всего 37. Она могла бы взять такси и поехать в бар, найти там старого толстого мужика, которому было бы не важно, сколько ей лет, висит ли у нее грудь и много ли у неё целюлита. А потом она бы развелась с Витей и уехала куда-нибудь. Например в Адлер, к тётке. Тётка уже старая, одинокая, живет в трёшке. Но Люба знала, что ничего этого не сделает. Не будет ни Адлера, ни толстого мужика в баре, ни такси. Она отвезет деньги, Витю выпустят и она вернется в свой мир, радиусом в один километр. Как собачка на привязи. Люба заплакала.

***

— Любовь Ивановна, у меня есть основания предъявить вам обвинение в организации убийства гражданина Стефанова.
— Что? О чем вы говорите?
— Геннадий Шпак показал, что совершил убийство Олега Стефанова по вашей просьбе, с целью способствовать освобождению вашего мужа Виктора. Вы передали гражданину Шпаку телевизор LG, стоимостью 50 тысяч рублей, в качестве задатка. Также у следствия имеется аудиозапись разговора, в котором гражданин Шпак сообщает вам о выполнении заказа, после чего имеется видеозапись, где вы передаете ему сорок три тысячи рублей.
— Это какой-то бред...
— Это не бред, гражданка, это доказательства.
— И что мне теперь будет?
— 15 лет тюрьмы... Например. Или ничего, если мы с вами найдем общий язык.

***

Дима с Наташей ужинали.

— Вобщем слушай, сидим мы сегодня на физике. А наш Кругляш тянет такой руку, как маленький. Еще второй ее придерживает. Ну, училка такая, типа: «Что, Круглов?», а он такой полушепотом: «Светлана Георгиевна,  можно выйти?». Ну, она такая, мол, подожди, перемена через три минуты. А он такой «Ну мне надо!», а она — «Все, Круглов, не задерживай класс, а то перемену тут будете сидеть». Ну и он такой сидит, а физичка такая про задачу спрашивает: «Ну, кто знает?». И тут Кругляш как перданет и такой «Ой». Ну все в ржач, физичка: «Так, все успокоились, Круглов, можешь выйти». Он встает и снова как пернет, только потише. Ну и идет к двери, и каждый шаг со звуковым сопровождением. Все ржут, а ему тоже смешно. И он короче доходит до двери, начинает смеяться совсем сильно и как перданет. У меня на второй парте аж глаза заслезились. Такая вонища была, вообще. Ну и, короче, он пернул, а училка нос зажимает и бежит в конец кабинета, там окно как раз открыто. И тут Кругляш такой: «Ну, мне, наверное, можно уже на место сесть». Возвращается, только физичка начала говорить и вдруг все слышат такой звук — как ветерок, а потом просто как гром — бабах. Училка кричит «выйди вон», Кристинка с Наськой встали из-за парты и пошли в конец кабинета к училке. Короче, тут звонок зазвенел, и так нам физичка домашку и не задала в итоге.
— Блин, весело у вас там. А у нас его бы сразу пацаны побили. А может и училка указкой бы треснула... хреновая у меня школа была.
— И ты бы бил?
— Ну выходит.
— Фу, — сказала Наташа и вернулась к макаронам с сосисками.

Впрочем, поесть спокойно Наташе не дали. Зазвонил телефон.

— Наташенька, это мама.
— Чё надо?
— Наташенька, я не могу сейчас всего объяснить, но нам нужно продать квартиру. К тебе приедет мужчина, милиционер, у него будут бумаги. Подпиши их, пожалуйста. Иначе нас с папой арестуют надолго.
— …
— Наташенька, ты меня слышишь? Доченька?
— Да, хорошо. Адрес ты знаешь?
— Улица Карла Либнехта, дом 5, общежитие?
— Угу.

Наташа положила телефон на табурет, который служил им журнальным столиком. Девушка посмотрела на Диму:

— Просто пипец, — сказала Наташа чуть медленнее, чем обычно и как-то совсем без эмоций
— Чё такое?
— Прикинь, родители хату продают.
— Ну нифига себе? А где ж ты жить будешь?
— Ну, я вроде тут у тебя живу?
— А, ну да... А она у тебя приватизированная?
— Чего?
— Ну короче, вы ходили в контору такую, где вам дали красивые листики каждому?
— А, ну да.
— Так выходит — там треть квартиры твоя. Это тысяч 700 будет. Комнату купить можно влегкую.
— Круто... Только походу ничего мне не дадут. Она сказал, что их менты за что-то арестуют или что-то такое.

В дверь позвонили. Дима пошел открывать.

— А ты тут что делаешь? — спросил майор Паськов Диму, который открыл дверь.
— Ну это моя хата... комната. А вы? Вы к Наташе что ли?
— Догадливый. Кстати, ей же 15, да?
— Э... Не знаю...
— Смотрю, учишься. Правильно, не знай дальше, а то по 134-й загремишь. Наташа, вот документы, подпиши.
— А ничего, что мне нет... 18?
— Ничего, у нас тут особый случай, все оформим как следует, но подпись лишней не будет.
— Ну ладно, — сказала Наташа и подписала.

Майор Паськов открыл сумку и достал оттуда еще какие-то бумаги.

— Чтобы избежать возможных проблем, я должен купить тебе жильё. Треть квартиры по закону твоя, а ты, вроде у них в соучастниках убийства не ходишь. Я купил комнату в коммуналке в ленинском районе: улица академика Павлова, дом номер 18. Вот ключ. От бывшей квартиры родителей у тебя есть ключи? Вещи свои забрать.
— Нет.
— Вот возьми, заберешь что хочешь. Где-то неделя наверное у тебя есть. Но лучше не откладывай.
— Это папин ключ!
— Ну да... А что?
— Да нет, ничего.
— Всё, забирай вещь и можешь перевозить их в комнату. А вот он, — майор показал на Диму и усмехнулся, — если помогать тебе не будет, получит палкой по почкам.
— Извините, господин полицейский, а мои родители, где они будут жить?
— Хороший вопрос... Для них у меня есть дом в деревне. На электричке полчаса.
— А когда их выпустят?
— Скоро, Наташенька, скоро. И да, ты поаккуратнее с документами. Мне был нужен твой паспорт и свидетельство о рождении. Я их забрал из квартиры, они тоже в этой папке.
— Хорошо, спасибо.
— Ну, удачи! На свадьбу позвать не забудьте.

Майор Паськов вышел.

— Откуда ты его знаешь? — спросила Наташа.
— Да так... Пару раз случайно пересекались. Он убийство Стефана расследует.

***

Наташа с Димой вышли из дома и купили в ближайшем магазине три бутылки пива, после чего Дима позвонил своему приятелю, у которого была машина. Услышав про пиво, приятель сказал, что уже выезжает, и, действительно, через десять минут сине-зеленая десятка подъехала к мерзнущим.

— Так, вначале едем на Павлова. Надо посмотреть, что там за команата. Может, там крысы дохлые валяются и соседи-наркоманы, — по-хозяйски распорядилась Наташа

Машина тронулась. Наташа закурила и закрыла глаза. По всей видимости Сашка, Димин приятель, сегодня много ездил, поскольку салон был прогрет почти как в настоящей машине. Наташа понимала, что вот так, внезапно, в её жизни произошел переломный момент. Всё, что было раньше, можно было назвать загулом, она всегда могла вернуться в родительский дом. Теперь у нее свой дом. Теперь она ответственна за свою жизнь на все сто процентов.

Тем временем они доехали до нужного дома. Сашка остался в машине, опасаясь, что местные быстро украдут его лысую летнюю резину на литых дисках. Наташа с Димой поднялись на второй этаж. Наташа не сразу подобрала правильный ключ от общей двери и даже начала опасаться, что милиционер ее обманул. Но нет, последний ключ из связки подошел. Влюбленные вошли в общий коридор. Жутких запахов не было. Это было хорошим знаком.

Куда идти дальше, Наташа не знала, поскольку двери не были подписаны. Она постучалась в первую попавшуюся дверь. Открыла её довольно приличного вида старушка:

— Здравствуй, дочка! Тебе чаво?
— Здравствуйте! Я тут вот жить буду теперь в соседней комнате... Только я не знаю в какой.
— Так это в той, где жил Юрик, пока не переехал в свою квартиру.
— А это какая?
— Да вон та, крайняя!
— Спасибо! А посередине кто живет?
— Так эти, Сидоренко! С Донбасса приехали, снимают. Хорошие люди, не пьють почти.
— Спасибо! Спасибо!
— Дочка! Тебя как звать-то?
— А, я Наташа!
— А меня Алевтина Алексеевна!
— Очень приятно!
— И мне дочка, и мне.

Комната была вполне пристойной. Конечно, там нужно было прибраться, поскольку живший в ней раньше Юра, по всей видимости, любил выпить пивка. Пустые бутылки валялись под ногами. Зато от Юры в комнате осталась всякая мебель, которой на первое время должно было хватить. Наташа нашла на полу несколько пустых пакетов в которые они, несмотря на Димины протесты, сложили часть пустых бутылок, дабы выкинуть их немедленно. Дима очень хотел их сдать, но Наташа была непреклонна — в мусор. Все в мусор! Привести комнату в надлежащий вид надо как можно скорее.

Освободив немного пространства, пара вернулась в машину, и они отправились за вещами на бывшую теперь уже квартиру Наташиных родителей. Внутри почти все было в порядке, почти так, как в тот день, когда Наташа зашла к маме поесть. Единственное, что смутило Наташу — исчезновение телевизора. Несколько шкафов были открыты, как будто кто-то в торопях что-то искал. Впрочем, Наташе это было не важно. Девушка ходила по квартире и смотрела, что из этого всего она хотела бы взять с собой в новую жизнь. После инцидента с Гоги, Наташа так ни разу и не была в своей комнате. В те редкие моменты, когда она заходила повидаться с матерью, дверь в неё всегда была закрыта на ключ. Отец когда-то врезал в дверь замок, чтобы Наташу можно было запереть на пару часов. Сейчас замок был выбит. Впрочем, у нее и так был от него ключ. Отцовский. Девушка толкнула дверь и обомлела. Её комната была фактически уничтожена. Кровать была изрублена топором, веселая, еще детская, лампа была разбита и валялась в углу. Стул выглядел так, как будто им долго обо что-то били. Книжки, по большей части детские, были разорваны — страницы валялись по всей комнате. Те немногочисленные игрушки, которые Наташа не отдала после рождения племянника, были поломаны. Наташа заплакала и уткнулась лицом в Диму. Он не был сентиментальным, для него эти вещи ничего не значили, но даже несмотря на это, и он чувствовал себя не в своей тарелке, находясь в этой комнате. От молчаливых поминок воспоминаний о Наташином детстве их оторвал Сашка. Он поставил машину под фонарем, где, как ему казалось, его колеса будут находится в больше сохранности:

— Грузить будем чё?
— Нет, поехали, — быстро сказала Наташа и пошла к выходу.

***

— Алло, Сергей?
— Да, кто это?
— Это майор Паськов, я задерживал напавшего на вас, помните?
— А, здраствуйте, товарищ майор. Есть какие-то новости?
— Ну задержанный хочет пойти на мировую и предлагает вам 30 тысяч рублей в качестве компансации.
— Ни в коем случае, я хочу справедливости, чтобы он сидел в тюрьме! Он преступник! Слышите! Он должен сидеть! Я вам это говорю! Преступник!
— Хорошо, хорошо, мы будем расследовать это дело.

***

Анатолий Анатольевич, заведующий кафедрой, вошел в аудиторию и осмотрелся.

— Почему так много отсутствующих?

Ответом ему была тишина.

— Я спрашиваю, почему так много отсутвующих?
— Так это у них надо спросить. А их нету... — ответила робко староста группы Лена.
— Так вот ты и должна была спросить. Ты же староста.
— Хорошо, я их обзвоню на перемене.
— Так... а ты, как тебя?
— Я? — ответил Вася, сидевший на последнем ряду
— Не ты, этот перед тобой. Ну ты, да , неру..., брюнет.
— Я? — спросил Артур.
— Ты, да. Почему телефон на столе?
— Так где же ему быть, а?
— Так, я всем говорю. На лекции вы слушаете. Вы не играете в телефон, вы внимательно слушаете преподатавеля. Кто достанет телефон – выгоню.
— А можно записывать лекцию на телефон, чтобы слушать потом? — спросил Вася.
— Нет. Вы не имеете право вести звукозапись моих авторских прав.
— Но какая разница, пишу я рукой или записываю на телефон, — не унимался Вася.
— Так, все, выйди вон.

Заведующий кафедрой был явно очень раздражен. Студенты не видели его таким раньше. Причины раздражения знала только секретарша-четверокурсница Маша. Утром заведующий кафедрой посмотрел видео, на котором Маша делает ему приятно и на душе у него стало совсем плохо. Он знал, что откупится, но Маша запросила четыреста тысяч рублей, что было подъемной суммой, но неприятной. К тому же, после такого, их с Машей встречи определенно закончились, а значит ему нужно искать новую секретаршу with benefits.

Лекция прошла нервно, но все же закончилась без особых просшествий. Двух пришедших ко второму часу студентов он не пустил. К тому же, один из них был явно накануне сильно избит, а заведующий кафедрой не любил смотреть на битых.

***

— Ты сука, ты нас с Виталиком заложил этой шалаве!
— Что? — удивился Миша, глядя на помятое лицо Сережи. Они оба опоздали и Сережа предложил «прогуляться» к гаражам. Теперь стало ясно, зачем.
— Хренов сто. Ты, падла, сдал нас!
— Да я не...
— Мразь ,— крикнул Сережа, ударив Мишу, который объективно был слабее.

Еще несколько ударов, и Миша с разбитой губой оказался сидящим на земле, а Сережа с чувством справедливости шел в сторону института.

***

Миша пришел домой и включил видео с сидящей на корточках Машей, ублажающей заведующего кафедрой. Из-за плохого настроения видео пришлось посмотреть раза три. Закончив, Миша сходил в ванную и вернулся за компьютер. Решив на будущее обрезать видео, чтобы на нем не было трудовых будней Анатолия Анатольевича, а была только стоящая раком Маша, Миша открыл видео в редакторе и машинально одел наушники: «Маша, и передай, пожалуйста, парню с управления, с третьего курса, чтобы сходил домой к Оборотову за заданиями для курсовой».

Миша решил позвонить Виталику:

— Привет, ты как?
— Привет, нормально. Сережа был в инсте?
— Был... Битый весь... Меня падлой называл, губу разбил.
— Чего?
— Это я у тебя хочу узнать.
— М...
— Что вы вчера делали такого?
— Ну мы пошли Марину «наказывать».
— А ты нахрен-то пошел? Она ж тебе нравится? Или тоже стал адептом Оборотова?
— Нет. Я... Только между нами?
— Ну...
— Короче, это я Оборотова заказал тому парню, которому ты пиццу дал тогда.
— Что?!
— Ну, я его встретил и за косарь попросил побить Оборотова.
— Блин...
— Ну а потом я ему заказал побить жирного. Я и вызвался с ним наказывать Марину, только чтобы знать, что он будет делать, и в случае чего заступиться за неё.
— Короче, я завтра не пойду в инст, но если Сережа не будет на меня больше открывать рот и махать руками, я буду благодарен. И да, жирный делал всё по просьбе Оборотова. Тот сказал ему зайти за курсовой, а он сходил к нему и про курсовую даже не слышал.

***

Виталику было стыдно, что из-за его плана Мише досталось. Да и Марина вряд ли бы воспылала к Виталику большой любовью, узнай, что он вместе с Сережей шёл её «наказывать». С горем пополам он склеил из всех фактов относительно складную историю, где он выглядел слегка запутавшимся человеком, Миша выглядел наивным джентльменом в белом фраке, а Сережа — исчадием ада.

Несколько часов Виталик вел с одногруппниками беседы в Телеграме и на «Вконтакте», которые можно было усреднить до следующего диалога:

— Слыхал, что Сережу побили?
— Что значит слыхал, я ж его видел! А тебя чего не было?
— А. Ну да... Слушай, короче Сережа по просьбе Оборотова хотел унизить Марину, якобы она попросила кого-то, чтобы его побили, я пошел с Сережей, чтобы на самом деле защитить Марину, к нам докопался какой-то гопник, и я решил его спровоцировать на драку, чтобы расстроить Сережины планы. Понимаю, что мудак, но Сережа вообще тварь, он любого из нас так в угоду Оборотову или еще кому продаст.

Так или иначе, но к утру «поговорить» с Сережей хотела большая часть группы. Впрочем, особенно интересно узнать обо всём этом было Марине, которая, сопоставив факты, пришла к нехитрому выводу, что в чате ей угрожал не абстрактный неудачник, а вполне себе конкретный — Сережа.

***

— Слышь, жирный, ты вообще нормальный? — спросил Саша Лоскутов — однозначный «альфа» группы.
— Саш, что? Я?
— Мы решили, тебя надо на место поставить, — продолжил Саша.
— Ты охренел на Марину наезжать? — вставил Виталик.
— А ты вообще меня кинул!
— Да что вы с ним носитесь, давайте его бить уже, — предложил горячий парень Артур.
— А-а-а! Пацаны не бейте, лучше обоссыте! — завопил Сережа.

Одногруппники не вняли Сережиным просьбам и довольно быстро заломили ему руки. К нему подошла Марина:

— Урод — сказала девушка и поставила на Сережино лицо ногу, одетую в красный сапожок с платформой.

Сережа вертел головой, отчего его лицо покрывалось грязью за счёт смеси слюны и грязи с сапога. Выждав немного, Марина убрала ногу от лица и стукнула, не сильно, по-женски, Сережу ногой в живот. Несмотря на толстый слой подкожного жира, Сережа завыл, из его глаз полились слезы. Одногруппники продолжили избиение.

***

С майором Паськовым Марина познакомилась, когда покупала у него амфетамин для вечеринки, которая должна была состояться у неё дома. Галантый молодой человек на «Тойоте» продал ей три грамма и был так поражен ее улыбкой, что достал удостоверение, приказал ей сесть в машину и уже через час, снюхав по две дорожки кокаина, они летели на «Тойоте», которая, как и Марина, никогда не ломается, в сторону загородного клуба с сауной и мини-коттеджами.

***

— Сладенький, ты сегодня заедешь? Мне грустно. Хочу развеяться.
— Да, моя кошечка, вчера заработался, позавчера не получилось, представляешь, какие-то уроды около твоего дома подрались. Слушай, я вот сейчас подумал, а вы не вместе ли учитесь... Это, как его... Фамилия... Жирный такой. Погодин?
— Порогин?
— Во, точно. Его один гопник бил...
— И правильно делал. Эта тварь как раз шла меня наказывать.
— Наказывать?!
— Да он вообще повёрнутый, приезжай, я расскажу.

***

Спустя полчаса, отложив дела, майор Паськов уже сидел дома у своей молодой любовницы и слушал её рассказ.

— Значит, он по просьбе вашего препода шел тебя «наказывать»?
— Ну да, он мне еще в чате угрожал вчера. Я вышла туда, когда ты сказал, что не приедешь.
— Так он же со мной в конторе был. Вряд ли этот чмошник стал бы голых девок прямо в отделении милиции разглядывать.
— Ну да... Ну тогда это Оборотов был, выходит.
— А что ты сделала ему?
— Жирному?
— Преподу!
— А, да я ничего. Он ко мне постоянно докапывается. Он совкодрочер. Убогий. Одежда ему моя не нравится и всё такое.
— И за это он...
— Не. Его вроде как кто-то побил. Не знаю правда или нет, но он, видимо, решил, что это я заказала. Вернее, я, честно говоря, хотела и... Ой. А, ну да... Походу, это из-за меня. Есть у нас один парень, Виталик... Он на меня дрочит по-тихому, и я ему намекнула, что, мол, препод козел... Вот он, видимо, и проявил инициативу...
— Ну-ка, что за Виталик?
— Да ты не переживай, просто Виталик, он дурной слегка, в шарфе каком-то пидорском ходит, манерный такой. Фе. Не переживай, он тебе не конкурент.
— Да мне вообще насрать, честно говоря — я просто так спросил. Я ж на тебе не собираюсь жениться. Можешь хоть со всем универом трахаться. А жена моя... Вторая, выходит... Будет девственницей.

***

Майор Паськов вернулся в отдел, где его на стуле около кабинета ждал заплаканный Сережа Порогин.

— Товарищ майор, меня опять избили, я хочу подать заявление.
— Проходите, проходите — улыбнулся майор.
— Так вот, товарищ майор, одна тварь, она меня заказала тому гопнику, она учится со мной, её зовут Марина...
— Пишите. Всё что знаете — пишите.

Сережа сидел на табуретке, сопел и писал. Майор Паськов ходил взад-вперед. Внезапно Сережа почувствовал сильнейший удар по почкам. А затем услышал звук взводимого пистолетного затвора.

— А-а-а!
— Заткнись, гнида!
— Что вы... У-э... - майор снова ударил Сережу.
— Пиши: гражданин Оборотов, Алексей Петрович, неоднократно принуждал меня к гомосексуальным контактам. Находясь в зависимом от него положении, я был вынужден идти у него на поводу. Пиши!
— Можно попить?
— Попьешь еще. Звони Оборотову. Вот тебе слова, которые ты должен сказать.
— Но я не знаю его номер!
— Я знаю.

Сережа был раздавлен и не понимал, что происходит. Он покорно взял телефон, который протянул ему майор — номер уже был набран.

— Алё, Алексей Петрович?
— Да, кто это?
— Это Сережа Порогин.
— А, Сережа, как дела, как там моя просьба?
— Алексей Петрович, я прошу меня выслушать. Я больше не могу терпеть. Наша связь не может больше...
— Что ты несешь?
— Не может больше продолжаться. Моё терпение подошло к концу. У меня нет другого выбора, кроме как сделать то, что я собираюсь сделать.

Майор Паськов вырвал телефон из Сережиной руки и завершил звонок. Вынув симку, он кинул её в пепельницу.

— Молодец, Сережа.

***

«Грязная шалава и проститутка! Нет. Не так», — Оборотов шел в институт первый раз после избиения и придумывал, как добьет Марину, которую позавчера должен был наказать Сережа. Он сделает так, что ни один студент, даже самый убогий сельский дурачок, поступивший по какой-нибудь квоте, не захочет с ней общаться. Фантазия преподавателя крутилась вокруг слова «грязная» и «проститутка». Позволить себе мат он не мог, как, впрочем, и называть то, что в его понимании являлось проституцией, как-то иначе. Принципы прежде всего. Он должен был открыть правду всем парням, которые по молодости могут заинтересоваться Мариной. И вот тогда. Тогда она придет к нему и попросит прощения. И он простит её, ох как он будет её прощать. Нет. Оборотов был бы не прочь «простить» Марину, но сознаваться себе в этом, особенно в такой момент, ему не хотелось — дома, в ванной... Вот там об этом можно подумать. Сейчас же она будет молить о прощении, чтобы Оборотов не сообщал о её грязных проделках декану. Но декан узнает и простит её... Черт. Нет. Оборотов очень не хотел, чтобы декан «прощал» Марину в разных позах. Внезапно Оборотов понял, что от мыслей о девушке в его штанах наметилась эрекция, которую видно метров с десяти. Он смутился и, прикрыв низ живота дипломатом, сбавил шаг и попытался подумать о чем-нибудь кроме Марины. Ему вспомнился странный звонок, который сделал Сережа. В принципе, номер был неизвестный (он сразу после звонка уточнил у старосты группы телефон Порогина и это был не его номер). Может, это и не Сережа был вовсе. Может, это Марина не хочет смириться с поражением? Опять Марина, чёрт. Ладно, в любом случае, если это Сережа, то он, наверняка, выпил пару банок пива и оттого опьянел до такого состояния.

Сам Оборотов практически не пил — только крымские вина и только в праздники. Так было не всегда. Однажды он, будучи в компании преподавателей, решил побыть «компанейским» и выпил бутылочку крепкого пива. Кончилось всё тем, что ассистентка кафедры истории пыталась ударить лезущего к ней с поцелуями Оборотова в пах. После этого Алексей Петрович однозначно решил, что алкоголь — зло, и общаться с той компанией перестал, упоминая при каждом удобном случае, что они алкоголики. Про свой эксцесс с ассистенкой он, конечно, вначале умалчивал, но где-то через месяц в его историях об алкоголизме этой компании неизменно появлялось упоминание о том, что Ира — шлюха.

***

— Добрый день, товарищи студенты.
— Здравия желаем, товарищ преподаватель, — не очень охотно промямлила группа
— Молодцы, запоминаете, как надо преподавателя приветствовать. Так, кого у нас нету?
— Порогина!
— Так это интересно. А ты, Марина, опять как на панель вырядилась. Ну, мы это дело скоро закончим, я думаю.

Дверь открылась, вошли трое людей в масках с автоматами и майор Паськов.

— Гражданин Оборотов, вы подозреваетесь в совершении преступлений по статьям 132 УК РФ и 110 УК РФ — «Мужеложство с угрозой применения насилия» и «Доведение до самоубийства». Пожалуйста, пройдемте с нами.

Оборотов хотел возмутиться, взмахнул руками, и в этот момент автоматчики схватили его и потащили в сторону выхода. Паськов осмотрел аудиторию и добавил:

— Сожалею, ребята, но ваш товарищ, Сережа Порогин, вчера повесился в лесу. Тварь эта его довела.

***

— Вы не имеете права! Отпустите меня немедленно. Остановите машину! Я требую адвоката! Остановите машину! Так, если вы сейчас, сейчас прямо остановитесь, то я прощу вас. Вы знаете кто я? Да у меня дво... племянница губернатора училась. Слышите! А ну отпустите меня!

Майор Паськов ехал впереди на своей «Тойоте», а другим полицейским приходилось слушать истерику преподавателя. Впрочем, они не реагировали на вопли сидящего на заднем сиденье машины Оборотова, хотя он и не унимался:

— Вы вообще знаете, что с вами при Сталине за такой беспредел бы сделали! Останавливайте машину, быстро! Я не преступник... Ну вы же, вы понимаете, что я честный человек? Пожалуйста, ну ребята! Ну давайте я просто выйду и пойду домой, а? Ну пожалуйста! Ну мне на колени встать?

Оборотов попытался сползти с сиденья на пол, что бы встать на колени, однако тут же получил удар прикладом автомата:

— Сиди давай ровно, слышь!

Оборотов вернулся в исходную позицию и продолжил:

— Ну я умоляю вас! А знаете что. Я понял. Я все понял про вас всех. Вы преступники. Я знаю, чего вы хотите. Деньги, да? Я дам вам деньги. Давайте так, я сейчас прямо дам вам по тысяче, нет по тысяче пятьсот рублей. И потом дома, я у матери займу, я дам вам еще по три тысячи. Только это подождать надо, давайте, а?

Внезапно автомобиль резко затормозил. Руки Оборотова были закованы в наручники за спиной, поэтому выставить их вперед он не мог, всвязи с чем он с размаху ударился головой о переднее сиденье. Сидевший за рулем полицейский повернулся к нему и сказл:

— Значит ты вообще дебил что ли?
— Да как вы смеетее? Я ученый человек. А вы?! У вас хоть ПТУ есть?
— Слушай сюда, головастик. Значит, хочешь на волю — говоришь куда ехать, там мы получим по 500 штук на нос, и ты будешь числиться сбежавшим. Других вариантов нет.
— 500 тысяч?! Каждому?! Но у меня же даже машина стоит меньше. Слышите! Хотите! Хотите я вам покататься на ней дам бесплатно? А? Ну парни!

Полицейские игнорировали Оборотова и машина тронулась. Преподаватель решил сменить тактику:

— Вы! Вы все! Вы вымогали у меня деньги. Я посажу вас в тюрьму и вы будете на зоне петухами! У-е-у-у...

Оборотова снова стукнули прикладом, на этот раз очень сильно. Отвернувшись от стража порядка, он опустил голову и начал поскуливать.

***

— Гена, — Геннадий Семенович протянул руку арестованному преподавателю.
— Алексей.
— Что шьют?
— Доведение до самоубийства и я, якобы, с мужиком...
— О... Это плохо. Слышишь, Кабаныч, у нас тут любитель баловаться под хвост!
— О, под хвост! — Кабаныч встал и потянулся.
— Да я не под хвост, братва, братва! Я! Я сам трахал! Я активный!
— Т.е. ты сам в жопу не порешься?
— Нет, нет.
— Т.е. ты парня в жопу трахал и он в итоге повесился?
— Нет!
— Слышишь, Кабан, у нас тут насильник мальчиков.
— Да нет же! Я!!!

Кабан схватил Алексея Петровича, а Геннадий Семенович стянул с него штаны. За годы работы в дорожной компании, он, глядя на раздетых выше пояса молодых мускулистых парней, работющих под палящим солнцем, часто представлял себе голубой секс, но решиться предложить кому-либо что-то подобное он не мог. И вот, шанс появился.

***

— А вы, Геннадий Семенович, я смотрю — молодец. — начал разговор майор Паськов.
— Я, да. А то!
— Ну что, вам пожалуй надо еще одно обвинение предъявить?
— Это какое еще?
— Ну как, изнасиловали в камере преподавателя, уважаемого человека... Изнасиловали, Геннадий Семенович, изнасиловали...
— Так он же гомик, насильник сам...
— А это вы будете братве рассказывать. На зоне.
— Как на зоне? Товарищ майор, я же дал показания на Любку!
— Дал, взял...
— Что значит? Мы же договаривались!
— Мы не договаривались ни о чем. Не придумывайте. В общем-то, раз уж вы меня обвиняете во лжи, я напомню, что сказал, что ваша жизнь дальнейшая зависит от того, что вы скажете. И что вы сделали? Совершили ложный донос. Еще одно обвинение, кстати. Убийца, насильник, доносчик... А для братвы еще и беспредельщик...
— Да это не я, это Кабаныч всё.
— Кабаныч чёрт. Его на зоне убьют, если он там каким-либо образом объявится... А тебя, Геннадий Семенович, не убьют. Но жить ты будешь у параши, мразь поганая.

***

Марина, Миша и Виталик стояли напротив входа в институт. Светило солнце, была капель. Первый день, напоминающий о скором конце зимы, радовал студентов: можно было снять шапку, расстегнуть куртку. Они стояли молча и курили.

У Марины зазвонил телефон:

— ...
— Привет, сладенький!
— ...
— Ну около часа, как обычно, а что?
— ...
— Я буду дома, приезжай.
— ...

Марина погасила экран телефона и убрала его в сумку.

— Так, ладно, я пошла, пока, мальчики, — сказала Марина одновременно махая рукой проезжающему мимо такси.
— Пока, Марин!
— Пока!
— Может, пиццы пойдем поедим? — предложил Миша, затягиваясь сигаретой.
— А давай! — ответил Виталик.