Империя Материала
На кухне уже стоял привычный и так любимый ему завтрак. Кроме привычного завтрака на столе лежал его Айфон. Макар привычным движением засунул руку в карман и на секунду смутился, нахмурив брови. Его Айфон был в кармане. На столе, очевидно, лежал телефон супруги. Телефон был включен и озадаченный супруг взял его в руки. В телефоне было фото его жены. Она была в больших солнцезащитных очках и смотрела куда-то в сторону. В левом нижнем углу экрана, рядом с пустым еще не нажатым изображением сердца стояло имя его аккаунта.
– И чем это она тебе понравилась? – раздался голос супруги за спиной.
– В смысле «она»? Ты знаешь, насколько я верен и знаешь, что мне нравятся только твои фотографии.
В комнате водрузилось непонятное молчание. Но после до Макара дошло.
– Прости, я, верно, ошибся и спросонья подумал, что это твое фото и…
– Это самое худшее, что я могла услышать утром.
-------------
Лишь супруга его не боялась. Выйдя на улицу, Макар увидел семейство Розенбергов. Глава семейства, завидев Макара, замешкался, а после вытянул из себя боязливую улыбку и помахал рукой. После все семейство воровато забралось в автомобиль и быстро ретировалось.
Все соседи побаивались Макара Бьянко. Страх окружающих неизменно следовал за профессией инспектора программы лояльности. Однако этот факт льстил, а главное нравился Бьянко. Почесав щеку, на которой красовался широкий шрам в форме зиг-зага и сел в машину Тесла.
Попав в пробку, он вновь поравнялся с Розенбергами и взглянул на главу семейства. Этот взгляд доводил до ужаса даже самых стойких и отъявленных коммунистов, стоило ли говорить о мигрантах, что боятся разговаривать по вечерам слишком громко, опасаясь, что агенты программы лояльности вырвут фразу из контекста, а после вырвут члена семьи из семьи, не говоря уже о других конечностях.
Из радио, что играло в Тесломобиле, донесся голос диджея:
– А сейчас зазвучит песня двадцатилетней давности «Хэппи» в исполнении легендарного Фарела Уильямса, встречаем начало рабочей недели под хиты десятых с Европой Плюс.
Из Тесломобиля Розенбергов донеслась та же песня, создавая некое странное стерео.
-----------
На работе Макара боялись не меньше. Галдеж, что стоял в офисе мигом стих, стоило ему только появиться на проходной. Все дело было в особом статусе, в особом положении инспектора Бьянко. Даже его кабинет был оборудован такой защитой, что даже войти и выйти из него, можно было лишь в определенное время. Кабинет был полностью звуконепроницаемым, потому ни одному из сотрудников не было известно, чья судьба сейчас решается за этими бронированными стенами. Таких кабинетов было множество. Точное число неизвестно, но, по крайней мере, в его отделе работало 12 инспекторов, и каждый заходил в свой кабинет только в строго отведенное время, что исключало знакомство инспекторов друг с другом и гарантировало их полную беспристрастность.
Все эти сложности были призваны обеспечить полную безопасность программы «Лояльность» от возможных террористических актов со стороны радикальных коммунистов и анархистов. Такая система позволяла эффективно устранять угрозу со стороны социалистов, что ежедневно стремились изменить существующий строй в угоду собственной коммунистической парадигме.
Макар Бьянко привычным движением включил Макбук и зашел в программу лояльности. В системе, среди сотен фамилий выделялась одна, где в столбце справа была жирная фраза: КРАСНАЯ УГРОЗА
Двери кабинета Бьянко откроются только в 12:47, а потому коммунист проживет еще несколько часов своей жизни на свободе, пока Макар занимается различной «бумажной работой».
--------
Спокойные пальцы нажали на дверной звонок, а после почесали шрам в форме зиг-зага. На площадке появилась женщина с дочкой, но завидев инспектора и группу людей в форме, быстро закрыла дверь.
– Кто там? – раздала голос из-за двери.
– Я от Мануила Платова. Он сказал тебе можно доверять.
За дверью не отвечали, но через две минуты послышалось шуршание дверной цепи. Люди в форме, сопровождавшие инспектора даже не стали ждать и с шумом ворвались в квартиру. Следом спокойной походкой вошел сам инспектор и взглянул на хозяина квартиры. Это был худой, покрывшийся щетиной человек на вид лет тридцати пяти. В комнате пахло носками и табачным дымом.
– Мистер Климов, вы обвиняетесь в нарушении лояльности, симпатии к коммунистическим идеалам и неподобающем образе жизни.
В ответ Климов в недоумении взглянул на инспектора и рассмеялся.
– Я? – сквозь смех повторял он. – Я? Я обвиняюсь в симпатии к коммунизму? Вы? Вы обвиняете меня?
Один из людей в форме протянул инспектору книгу, название которой гласило: «МАНИФЕСТ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ»
– Нам есть о чем поговорить, – процедил Бьянко и почесал шрам.
---------
В комнате, где оказались инспектор Бьянко и обвиняемый, уже не пахло носками, однако на его место пришел плотный белый дым, что медленно заполнял комнату.
– Как давно вы вертитесь в коммунистических кругах? – начал допрос инспектор.
Обвиняемый видимо решил придерживаться изначального тона и продолжил:
– Я? Я кручусь в коммунистических кругах? Это я ежедневно выхожу из одинаковых домов, беру в руку одинаковый Айфон, листаю ежедневно идентичную ленту новостей? Знаете, зачем мне вся эта запрещенная литература? Вы думаете, я коммунист? Да я ненавижу красный цвет. И потому я ненавижу вас. Все они были правы. И Энгельс и Маркс, и кто там еще был? Неправы были всякие Ленины и Сталины, когда захотели миновать капитализм, ибо коммунизм это закономерное детище последнего. Это когда каждый имеет одинаковый телефон, когда, открывая холодильник, он видит пельмени Красная цена, молоко Красная цена, сок Красная цена. Когда каждый должен прочесть сто книг. Сто книг, что должен прочесть каждый, понимаете? Такое даже коммунистам не удавалось сделать в обязательным порядке. От этого единообразие мыслей, единообразие новостей… Все однообразно в вашем мире: кандидаты на выборах, машины, профессии. Даже то, что казалось бы невозможно подогнать под одну гребенку – одинаково. Ваши воспоминания, что запечатлены на фотографиях, похожи как две капли воды и отличаются лишь фильтрами. Женщин невозможно отличить одну от другой, ибо черт, я даже не буду продолжать, ибо банальные вещи, что я излагаю, сами являются однообразными. И вы инспектор, наверное, сами не знаете, зачем все так устроено. А я вам поведаю. Однообразие необходимо для отсутствия незаменимости. Чтобы каждый механизм работал как часы. И чтобы ни с каким механизмом не возникало трудностей. Весь этот мир скроен таким образом, что даже лик Господа можно заменить, главное, чтобы были дешевые материалы.
– Вы закончили? Тогда приступим к допросу, тем более что вам больше нет смысла препираться, ибо вы уже показали знание затронутой нами темы.
---------
Инспектор Бьянко вышел из отдела ровно в 18:03, как только это позволила сделать система безопасности. Сев в Тесломобиль, Макар привычным спокойным движением достал телефон и нахмурил брови. Пароль не подходил. Айфон упорно показывал сообщение о неверном коде безопасности.
С возвращением домой его задача разрешилась фразой супруги.
– Сегодня утром ты перепутал не только свою жену, но еще и стащил ее телефон.
И здесь начались те перемены, с момента, когда рука потянулась почесать шрам, но схватилась за голову.
-------
Макар Бьянко ходил по комнате, образуя невидимую кривую окружность из своих нервных и беспокойных перемещений. Все навалилось слишком быстро, и даже крепкие плечи инспектора были не в состоянии вынести такой тяжелый наплыв информации и переживаний. Все, о чем он думал, сбивалось в какие-то рваные мысли. Заменяемость вещей, отсутствие незаменимости, замкнутый круг. Отсутствие незаменимости. Необходимость однообразности. Бьянко знал, что он не в состоянии справиться с этим один, а потому постучал в дверь единственного, кто мог помочь, пускай эта дверь была не надежнее самой неубедительной агитки.
– Розенберг, откройте. Я знаю, что вы дома. Не волнуйтесь, если бы я хотел, вы бы давно сидели. Я знаю о ваших симпатиях к коммунистам, а точнее ненависти, а точнее… В общем, открывайте!
В проходе появился низкого роста человек в очках с круглыми оправами.
– Входите.
---------
– Да, да, конечно, – повторял Розенберг. – Вы, несомненно, правы. Да, вещи обстоят именно так, как вы говорите. Я всегда знал, что вы разумный человек. Сейчас самое главное ждать. Держите эти книги. Здесь все: Капитал, Манифест, Мемуары Ильича, – врага нужно знать в лицо, Макар.
– Спасибо, – Бьянко с минуту помолчал, а после начал. – Это однообразие. Я буквально тону в этих бесконечных «о»-блеклых бассейнах. Меня душат многочисленные буквы «о» в самом слове «однообразие». Я, действительно, теперь знаю, зачем оно нужно. Для замены.
– Да, да, конечно, теперь ждите. Скоро к вам придет человек. Скажет, что от меня. Он вам все объяснит, он расскажет, в чем заключается наш главный враг, а главное, как с ним бороться.
---------
Дни похожие друг на друга, как дети, рожденные в инцесте, шли друг за другом. Первое время Макар еще читал литературу, выданную Розенбергом, а после забросил и ее. Даже это казалось ему однообразным. Выход из положения стал равен отсутствию выхода, решение стало равно парадоксу, знак равенства – знаку неравенства, а волнистые черты примерного равенства были похожи на бедра проститутки, что готова отдаться за одну рваную марку. Иногда на месте этой проститутки Макар представлял свою супругу, что ушла от него неделю назад. Тогда, когда его лицо еще не покрылось густой щетиной, и по комнате не распространился запах носков.
--------
В комнате прозвенел дверной звонок, и Макар направился к двери, боязно спросив:
– Кто там?
– Я от Розенберга.
Макар Бьянко с минуту подумав, открыл дверь. После того, как его повалили на пол люди в форме и переворошили все вокруг, в комнату с видом победителя спокойно зашел инспектор программы лояльности, почесывая широкий шрам на щеке в форме зиг-зага.
Изо рта Бьянко вырвался смех.
Свидетельство о публикации №216091701278