Ящур

 
  -Ха! – отмахивается Валерий Сергеевич, - да зря никого не сажали! У меня вот есть за войну немецкий Железный Крест, а я не сидел! Даже напротив – за тоже и орден Трудового Красного знамени получил. От вон – на синей колодке.
-Вы, наверное разведчиком были?
-Какое там!... Ветеринарный врач . До пенсии так в спецхозе и работал . А начал здесь трудиться ещё до войны – после Харьковского ветинститута. Войну прошёл замом по тылу командира артиллерийского полка.
- Интендантом?
-Не. Лошади, овёс, сбруя. Полк на конной тяге так до Берлина и дошёл. За это у меня орден Отечественной войны второй степени. А Первой уже недавно дали – к какому-то юбилею. Тогда всем ветеранам такой подарок преподнесли.
-А насчёт Железного Креста вы приврали?
- Отнюдь нет. Извольте – расскажу. Я, правда, уже пытался это сделать много раз, но репортёры останавливают в непонятном полуиспуге. А я чистую правду говорю. Да и к чему мне врать на десятом десятке? Мне девяносто четыре года, а я ни разу не сидел! А мне твердят : брехня, сидели и не за такие грехи.
-Так вы уж расскажите, Валерий Сергеевич! А то и правда – Крест Железный к вашему образу как-то не вяжется. Даже если вы семьдесят лет назад и выглядели . как нибелунг.
Мой собеседник хитро щурится, и его лицо становится похожим на печёное яблоко:
-Конечно, теперь во мне ничего от прежних времен не осталось. Оно грех так говорить – но война была лучшим временем моей жизни. Вот вы меня сейчас спросите: хотел бы я, чтобы войны не было? И я отвечу: нет, не хотел бы. Побило много народу, но зато какие вершины духа открывались!.. Это такой кусок жизни, когда можно было не лукавить и не бояться. Чувствами жили чистыми, как литое золото.
-Как металл Железного Креста, например?
-А вы не ёрничайте. Диктофончик ваш включён? Ну, тогда условие: как продадите сюжет Голливуду – так отсчитайте пару процентов старому кавалеру .
- Условие принимаю. Извольте – диктофон включён!
- Ну, тогда к делу. Давайте сразу условимся, что из своего повествования я исключаю любовную линию. Тут вам оставляю поле для вымысла. В сторону так же всякую военную составляющую.
-Стоп, стоп! – отключаю диктофон, - как же мы обойдём военную тему в военном рассказе? Что ж остаётся?
- Нажмите вашу кнопочку. И кто вас обманул, что главное на войне – сама война? Нет, молодой человек! Главное на войне – жизнь. Отстоять её, обезопасить, укрепить – вот задача войны. Отсюда и то, что агитаторы называют народным подвигом. И мой рассказ – о сугубо мирной операции в условиях великой войны.
Конечно, я человек маленький – простой солдат. Я не знаю и не мог знать действия настоящих пружин войны, мне неведомы были скрытые силы, двигавшие фронтами и миллионными массами народа. И всё, что выходит за рамки моего рассказа, происходило без моего ведома и понимания. Могу лишь догадываться, какие могучие силы были задействованы в обеспечении того, что со мной случилось осенью одна тысяча девятьсот сорок второго года.
Я уже говорил, что перед войной работал ветеринарным врачом. Скорее – даже фельдшером, потому что в колхозе «Дружба народов» была должность именно фельдшера. Колхоз наш был показательный, достаточно богатый. Главное наше добро состояло в дойном коровьем стаде. Надо вам сказать, что село Дубовское – главная усадьба колхоза – до революции принадлежало князьям Юсуповым. И тут, в Дубовском, была графская экономия с образцовым племенным стадом. Революция не тронула поголовья, а советская власть умножила и укрепила его.
Из нашего колхоза сливки и парное молоко поставлялись в Москву, в Кремль. Я сам каждое утро проверял и опечатывал бидоны. Проверял и опечатывал глиняные кувшины со сметаной. Их ранним курьерским поездом через Воронеж и увозили столицу. Мы знали, что так, парным и свежим, наше молочное чудо и подают к столу в семьях наркомов.
В сороковом году, помнится, приехала к нам в колхоз ветеринарная инспекция. Самое поганое, что инспекторы, в военной форме под белыми халатами, колхозных специалистов к себе не подпускали, хотя по окончании своих работ провели малый семинар для нас, районных ветеринаров
 И вот тогда высокая властная женщина, со шпалами подполковника медслужбы в петлицах и с родимым пятном во всю щеку, приоткрыла нем нечто новое из ветеринарной науки. Она поведала, что в секретных лабораториях у японцев якобы выведен смертельный вирус парнокопытных животных, способный в неделю убить всех коров на земле. Нашим разведчикам удалось прочесть формулу вещества, но саму культуру выкрасть они не сумели. Специалисты в Москве по формуле воссоздали вирус для лабораторных исследований, и вот здесь , на базе нашего колхоза, попытались вырастить антикультуру. Этим, собственно, и занималась мнимая инспекция. Однако, как заверила подполковник, японский ящур оказался фарсом, пустышкой, и потому и сыворотка ящура, и антивакцина оказались совершенно безжизненными и безопасными.
А наш колхоз для опытов выбрали потому, что справедливо посчитали : если японцы и задумают отравить животных – то сделают это именно с показательным стадом, известным в животноводческом мире.
И мне, как главному ветспециалисту, руководитель комиссии передала на хранение четыреста больших мутных ампул с антивеществом. Обязали через год уничтожить ампулы в печке лабораторного крематория.
Я ампулы опечатал, комиссия уехала, а тут – война. Меня в июне прямо от собственной свадьбы забрали на фронт и определили по тягловому ведомству в конный полк. Тут – отдельная история о том, как я в сельсоветах по мобилизации коней подбирал, как походные шорные мастерские оборудовал, как ветеринаров по тыловым конторах вылавливал.
…Из дома писали, что колхозное племенное стадо сначала в эвакуацию готовили, потом жена написала, что коров придётся пускать под нож. И – тишина, потому что на родине начались месяцы оккупации.
А наш полк втянулся в бои. Гибли люди и лошади, бескормица вела к падежу и я вымотался и похудел так, что ветром качало. А однажды тёмной октябрьской ночью за мною пришли из особого отдела.
Командир полка была мыкнулся сказать, что без меня завтра падут все кони, но его никто не слушал. Меня посадили в крытый кузов полуторки и ехали мы вдоль фронта почти двое суток – от Ржева к Курску. Меня не арестовали, но в то же время явно конвоировали, приставив двух милиционеров с винтовками. Мои охранники лишь курили и спали по очереди. В кабине трясся сержант НКВД с моими документами.
Вопреки дурным ожиданиям, меня привезли в областное управление сельского хозяйства. Здесь выдали гражданскую одежду и без всяких объяснений посадили в легковушку.
И повезли в сторону фронта. Со мной ехали двое: старший майор госбезопасности, просивший называть его Галактионычем, и молодой человек с легкой курчавой бородкой, явно не знавшей бритвы. Молодой человек назвался кандидатом ветеринарных наук Вебером. Он тут же поправился, что сам – не немец, а еврей.
Галактионыч вывел машину к самым окопам на передовой. И тут только я начал узнавать местность. Мы были в нескольких десятках километров от полей нашего колхоза «Дружба народов».
Глубокой ночью меня и Вебера Галактионыч, предварительно выстрелив в небо фиолетовой ракетой, вывел на нейтральную полосу. При этом он нес перед собой на шесте белый прямоугольный флаг.
Фронт молчал, и робкой Луне, прикрытой маскировочной сеткой облаков , наверное, интересно было видеть, как с немецкой стороны навстречу нам вышли двое с таким же белым полотнищем. Молча Галактионыч передал немецкому офицеру наши документы в планшетке и нас самих. Мне сказал :
- Сегодня понедельник. Буду ждать вас тут каждый день, но не больше недели.
И ушел, четко повернувшись на каблуках. А немцы стали один впереди , другой позади нас – и мы пошли к вражеским окопам.
О чём я тогда думал ? Да ни о чём! Оружия у меня нет, документов нет. Я никто, зачем-то отданный немцам в плен. Сомневаюсь, чтобы об этом лично Гитлер попросил лично Сталина, но зачем-то я передан в лапы врагу.
Уже немцы усадили нас с Вебером внутрь вонючей танкетки и повезли. И утром мы оказались на центральной усадьбе колхоза «Дружба народов».
Удивительно, однако колхоз работал, как и при советской власти, и даже председателя не поменяли, как я успел заметить, высунувшись из люка бронемашины. Я попытался объяснить сопровождающему офицеру, что мне надо бы побывать дома, но танкетка стала у крыльца ветеринарной лаборатории.
Подталкивая прикладами, немцы ввели нас в до последнего гвоздя знакомое мне помещение. Тут сидел важный немец в гражданской одежде и при сигаре, в окружении нескольких офицеров.
Меня вытолкали на середину, напротив гражданского. Он по-русски спросил фамилию, я ответил. Тогда он потянулся к середине стола, взял там большое фото и подозвал меня поближе пальцем:
-Знаете эту женщину.
Я глянул:
-Ну да. Это подполковник медицинской службы. Она тут работала перед войной. … Вот еще – родимое пятно во всю щеку.
Тогда гражданский указал мне и Веберу на стулья у стены и огорошил такими словами:
-В конце тридцатых годов японцы пытались вывеси культуру вируса, способного многократно повысить продуктивность дойного стада. Они там долго мудрили, и у них ничего не получилось. Но русская разведка выкрала формулу вируса и на базе вашего колхоза пыталась приготовить по ней вакцину. Однако что-то пошло не так : вместо новой селекции скота, биологи под командой этой женщины вывели культуру убийственного ящера. Он оказался столь мощным, что способен уничтожить поголовье дойного стада на всей планете в одну неделю. И не только дойного: под ударом могла оказаться вся парнокопытная фауна. Коровы,олени, туры, козы et cetera – это ведь не только молоко и мясо. Это стратегическое кожное сырье, костная мука, удобрения для полей, наконец! Это, как вы понимаете – стопроцентная продовольственная катастрофа. Нынешняя война между Германией и союзниками России на фоне такой беды покажется легким недоразумением.
Гражданский посопел, пососал сигару и продолжил:
-Три дня назад в показательном дойном стаде колхоза «Дружба народов» в одну ночь пали восемь коров. Вчера ночью – уже тридцать четыре. И тогда же в окрестных деревнях, насколько нам известно, издохли около восьми десятков голов. А поскольку из местного хозяйства молокопродукты частью попадают в Берлин и даже дальше – был проведен экстренный анализ. Результат однозначен. Мы имеем дело с ящуром, выведенным в лаборатории известной нам дамы. А поскольку время укротить ящур идёт на часы, то на самом высоком уровне : - Гражданский поднял глаза в гору и туда ж пустил дым, - достигнута договорённость о совместном устранении несчастья. Москва сказала, что автора вируса уже нет в живых, и потому привлекла господина Вебера, члена её команды. А вас – это он ко мне – подключили на правах хозяина места эксперимента.
-Но ведь я совсем не владею ситуацией! - попытался откреститься от дела я, - и потом, мне бы дома побывать.
Гражданский отложил недокуренную сигару на пепельницу и поднял руку:
-Никаких вольностей. Вы – на казарменном положении. А теперь прошу к гостевому домику – там уже работают специалисты из Германии и Японии…
 …Валерий Сергеевич говорил всё тише , и скоро разобрать слов стало почти нельзя. Я выключил диктофон, на сидящего в глубоком кресле старика накинул по самую шею плед.
Потом на кухне включил газ под остывшим чайником, а рядом с креслом хозяина - Интернет. И открыл страничку
 со словом «Ящур».
Там много интересного. Отвлекшись на засвистевший на кухне чайник, я, прихлёбывая горький чёрный кипяток, нашел под заголовком «Методы и способы борьбы с болезнью» буквально следующее. Привожу, слямзив из компьютера: «Особо опасная вспышка ящура произошла в 1942 году в Воронежской области, на оккупированной немцами территории. Здесь впервые в истории военного времени к устранению очага заразы были привлечены научные силы воюющих сторон. Общими усилиями разработчиков и практиков болезнь удалось остановить. Сняшие угрозу панэпизоотии награждены правительственными наградами участвовавших в операции стран. Вестник ветеринарии, М., 1956 г».
Я ещё долго листал Интернет, но приблизиться к нашей теме больше не удалось. Вышел на немецкие документы времен войны, даже штабную карту мeстности с колхозом «Drujhba Narohdow» нашел – а докуменов по ящуру – нет. Наверное – надо входить на научные сайты, но там вряд ли что найдется по вирусам в свободном доступе.
Утром Валерий Сергеевич начал первым:
-Домой меня отпустили через четыре дня, уже с Железным Крестом на пиджаке. Отец глянул – за голову схватился : сними – не позорься! Я снял, и батя унёс его в сени, спрятал в соломенной стрехе.
А молодой жены не оказалось дома. Уехала, стерва, добровольно в Германию, на работу. Тогда тут и насильно угоняли молодежь, и вербовали. Вот и уговорил её какой-то гауптман, как рассказал председатель колхоза.
-И чёрт с ней! – закончил Валерий Сергеевич и спросил : - Автобус из района ещё не приезжал? А то мне в район надо.
-Да успокойтесь вы – свезу вас, куда надо. Вы лучше объясните поподробнее – Крест-то за что? Вы ж даже формулы ящура не знали?
-Не, - сказал старик. – Только автобус. Если он людей возьмет утром – то вечером привезет обратно. А если утром автобус нет – то вечером не на чем домой возвращаться.
-Слово даю, - успокаиваю хозяина, - свожу туда и обратно. Не томите, что было дальше?
-Да ничего, - почти обиделся ветеринар. – К утру пало почти всё колхозное стадо. Подохли все коровы по округе. Немцы войсковым порядком начали сгонять скот в спешно вырытые ямы и расстреливать его. Потом поливали бензином и жгли. Смрад стоял такой, что на передовой, наверно, тошно было . Немцы с Вебером всё в пробирках переливали химические компоненты, вкалывали оставшимся коровам. Искали противоядия, но ничего у них не выходило.
Церковь у нас не закрывалась никогда, в самые лютые богоборческие времена служила. Батюшка Александр, когда и у него издохла корова, повел крестный ход округ храма. У батюшки своих детей шестеро, а войду ещё с дюжину усыновил – чем теперь кормить ? Угрюмые люди шли с хоругвями и древней иконой Покрова и даже не пели. Это был тяжкая поступь обречённых.
И посреди этой зловещей тишины как-то звонко, по стеклянному, звякнул колокол, Я поднял голову, и залитая солнцем колокольня напомнила мне медицинскую ампулу.
И я вдруг остановился, едва не сбитый с ног собственной догадкой. У меня ведь припрятаны четыреста ампул противоядия!
И дальше все было на автомате, как во сне. Вебер и немцы кололи спасительным раствором антиящура уцелевших коров, потом брали у них биологический материал и тут же начали выводить культуру антиящера.
Через несколько часов на выгоне у села приземлились несколько больших черных самолетов. Оттуда выходили одетые в глухие скафандры люди. Они постепенно заняли ферму, потом вытеснили из домов жителей, а потом солдаты наглухо перекрыли всю зону «Дружбы народов», изгнал прочь население.
Но меня гражданский с сигарой и немецкий генерал с красными отворотами задержали в правлении. И здесь я получил Железный Крест. Вот к нему документ.
Валерий Сергеевич перебрал дюжину свидетельств к медалям и орденских книжек и протянул жесткую сложенную вдвое коричневую картонку. На ней – только золотой силуэт хищной птицы.
- А потом тем же порядком меня перевели через линию фронта. Галактионыч встретил так, словно я за бутылкой для него бегал:
-Тебя только за смертью посылать, - съязвил он. – Ещё ночь – и я бы тебя в дезертиры записал.
О Вебере Галактионыч даже не спросил. Я и поныне не знаю, что стало с учёным. А меня вернули в артиллерийский полк, предварительно велев забыть о немецкой награде. Месяца через два вручили орден Трудового Красного знамени. Как написано в Указе Президиума верховного Совета СССР : «За образцовое выполнение задания командования в тылу врага».
Так и воевал. После вернулся домой. Отец под немцами умер, и крест я под стрехой не нашёл. А наградная книжка в старых бумагах сохранилась.
А сидеть я не сидел. Да у нас никто не сидел – ни председатель, ни моя жена, когда вернулась из Германии. А я не простил. Она потом за председателя-вдовца и вышла. Так, говорите – не было автобуса?
- Едем, Валерий Сергеевич! Свожу вас в район. Кстати – зачем вам туда в ваши-то годы?
- Так в райсобес надо. Вчера по телевизору сказали – у кого из ветеранов награды – приехать с документами. Президент, дескать, по пять тысяч выписал нам за ордена. Как полагаете – за Железный Крест мне заплатят?