Уральская лесная специфика

Велик был Советский Союз, но не везде было комфортно жить русскому по национальности человеку. Когда я принял решение в 1987 году уехать из Смоленщины в поисках лучшей доли, то предполагал, что в новом для меня регионе будут какие-то свои особенности работы и быта, но разве можно заранее всё предугадать?

Свердловск я выбрал по совету бати. Хотелось ещё восточнее забраться, но батя настоял:

- В Свердловскую область нужно ехать, там порядок, сам Ельцин оттуда!

Вот поди же ты, как мог батя пребывать в таких иллюзиях, хотя за плечами у него была непростая, немало корёжившая нашу семью жизнь. А, может быть, после всех передряг, обрушившихся на него и на нас, у него теплилась надежда, что где-то существуют нормальные условия работы, там, где мы ещё не были? В Свердловской области было как и везде, а в отдельных моментах ещё и проблемнее.

Не буду углубляться, почему, но посреди зимы, не дожидаясь весны, я сел в скорый поезд и прибыл в Свердловск. Погода для февраля стояла обычная, морозная. В свои 23 года у меня не было страха перед переменой мест, начавшуюся перестройку по молодости я тоже в расчёт не брал. То, что для других, поживших на белом свете, ощущалось как большие перемены, для меня, молодого, было просто как очередная, вполне себе нормальная ступенька жизненного пути. Уже имея некоторый опыт, легко отыскал областное Управление лесного хозяйства и толкнулся в дверь отдела кадров. Нужно было определиться с районом, куда стоило отправиться для трудоустройства.

- Вот карта области, выбирай, - начальник отдела кадров, бодрый мужчина средних лет деловито отреагировал на моё появление.

Они вдвоём, с присоединившимся к нашей беседе работником Управления из другого отдела, легко называли объёмы заготовки и вывозки круглого леса любого из местных лесхозов, как будто речь шла о леспромхозах. Но совершенно ничего не могли сказать, будет ли мне предоставлена квартира на месте будущей работы. С вакансиями для работы проблем не было.

Исходя из опыта поиска работы в европейской части страны, я ткнул наугад в северную часть карты.

- Тут как?

Мои собеседники переглянулись, потом с сочувствием спросили:

- С заключёнными работал?

Оказалось, что вся северная, северо-восточная и, частично, восточная часть были сплошными зонами лагерей. Мой палец попал в Ивдель-лаг. Ниже на карте было написано «Нижний Тагил». Кто теперь не знает, что это место отсидки милиционеров, нарушивших закон. Тогда я этого ещё не знал.

- А тут? – кинулся я в другую крайность, выбрав самый южный район.

- Татарский или башкирский язык знаешь? – ввели меня в ступор очередным вопросом мои консультанты, - там у нас русских в лесхозах почти нет.

- Елки зелёные, а куда же податься-то?

Тогда один из собеседников провёл рукой поперёк карты, ведя её вдоль линии железной дороги.

- Вот тут все лесхозы, где ты точно сможешь работать. Там русских большинство и зон почти нет.

Внимательно оглядев карту, я уточнил, в каких населённых пунктах расположены конторы лесхозов и вскоре отправился в Байкалово, самую восточную точку в этом направлении. Подальше от начальства, оно всегда пользительнее. Ехал на автобусе не так чтобы долго. Восемь часов ехал! Тоже, знаете ли, специфика!

Переночевал в деревянной гостинице, в отдельном номере, что уже было приятно, в отличие от Новодугинской гостиницы на Смоленщине, где все спали в одной общей комнате при не отключаемом освещении. Там такая дичь практически под Москвой, а тут такой комфорт на краю географии!

Утром отправился испытывать судьбу.

- Работа? Есть, конечно! Лесничим!

Везде был спрос на добровольцев для этой собачьей должности лесного хозяйства того времени. Мало кто долго в должности лесничего оставался. Либо сам уходил, не справляясь, либо могли и посадить. Лесничий отвечал за всё и перед всеми, а прав у него, в отличие от директора, почти не было. Лесничим идти, откровенно говоря, не хотелось, опыта работы в этой должности я ещё не имел, но тогда я рассматривал все возможные варианты.

- Жильё! Снег сойдёт, сам себе построишь! Само лесничество тут, рядышком, за рекой! – излишне бодро рисовали мне радужные перспективы будущей работы, состоявшие из сплошных, с моей точки зрения, минусов.

Вежливо пообещав подумать, я благоразумно уехал из этого гостеприимного населённого пункта. И отправился в смутно что-то мне напоминавший своим названием город Ирбит. По пути вспомнил, что там собирают мотоциклы «Урал».

Ступив на Ирбитскую чёрную землю, я тут же в неё провалился. Оказалось, что это был абсолютно чёрный … снег! На срезе чёрные слои перемежались с серыми. Белого цвета не наблюдалось совсем. Делать нечего, раз приехал, нужно хотя бы до лесхоза дойти.

Здание лесхоза было деревянным, с высокими окнами, абсолютный близнец конторы лесхоза в Гдове, Псковской области, куда я заходил, будучи на практике. Внутри были такие же скрипучие полы, такие же доброжелательные люди, всё почти родное по ощущениям.

- Лесничим пойдёшь? Тут, рядом! Туда даже три раза в день лесовоз ходит!

«Мрак», - подумал я про себя и, отнекиваясь и откланиваясь, через полчаса уже сидел в рейсовом автобусе до Свердловска.

То ли от разочарования, то ли от многочисленного общения, но я простудился и пришлось пару дней лечиться в гостинице. Тогда там заселяли только на двое суток, а потом нужно было выселиться и опять пытать счастья в центральной гостинице, в которой распределялись койки по остальным местам спального отдыха. Всего гостиниц в этой системе было четыре в те времена.

В моём номере вскоре оказались два молодых парня примерно моего возраста, не по-местному легко одеты. Я был одет теплее, всё же детство прошло почти рядом, в Северном Казахстане, знал, к каким морозным ветрам готовиться.

Парни были из новых. Ещё не «новых русских», но именно из таких они и получились. Узнав, что я имею отношение к лесу, тут же попытались уточнить, «где, почём и сколько». Оказалось, что они приехали сюда закупить несколько десятков вагонов круглого леса и пиломатериала. Когда я подивился масштабности их замыслов, предположив, с какими проблемами они столкнутся, меня «похлопали по плечу» и сказали, что любой вопрос на местах решается легко, были бы деньги. А всякие там квоты и плановые объёмы, распределяемые и утверждаемые на каждый год областной исполнительной властью, это для дураков. Как-то так, точнее их выражения я тогда не запомнил.

Второй этап поиска работы начал с пригорода Свердловска, с Режевского мехлесхоза, всего каких-то сто километров от областного центра. Из предложенных на выбор двух мест, выбрал обжитую, как мне сказали, квартиру, и работу помощником лесничего в течение первого года, а по уходу лесничего на пенсию обязался принять лесничество. Лесничего, Петра Ивановича, планировали отправить на пенсию в любом случае, так как он уже имел небольшой срок пребывания по ту сторону колючей проволоки, формально ему занимать хозяйственную должность было нельзя. На следующий день уже приступил к работе помощником.

Пётр Иванович, неразговорчивый, всегда хмурый, невысокого роста, имел высшее образование и проработал на этом месте всю предыдущую жизнь. Попал за колючку он совсем за мелочёвку. Население выписывало дрова на корню, а им начислялись копейки за заготовку этих самых дров. Пётр Иванович пустил часть этих копеек в адрес своего человека, кто-то сдал, присудили год «трудотерапии».

- Я там ящики колотил, - рассказал он однажды, - по три нормы делал, зарабатывал по три оклада, что тут лесничим получаю, отпускать не хотели, остаться предлагали вольнонаёмным.

Когда я вошёл в курс дела, лесничий стал пропадать, частенько на несколько дней. Когда он, хмурый более обычного, появлялся в конторе, то на вопрос, где он был, обычно отвечал коротко:

- Пировал!

После этого углублялся в бумаги и лезть к нему никто не решался.

Сиделых в округе было немало. Рассказывали, что директор нашего лесхоза тоже чуть было не сел, когда они компанией несколько человек попались на продаже вагонов с якобы виноградными кольями, в которых был загружен добротный пиловочник. Какой тут мог быть кол, когда из местного леса выходило по четыре великолепных выреза пиловочника по шесть с половиной метров длиной и добротная макушка. Даже дрова резали из пиловочника, только засохшего на корню! Директора «отмазали» подельники, а он, в благодарность, потом их всех трудоустроил, когда на волю вышли.

Работавшую когда-то до меня помощником лесничего женщину убил, ревнуя, её муж. Когда я приступил на втором году к исполнению обязанностей лесничего, однажды обратил внимание, что около одного из домов вдоль «тракта», проще говоря, шоссе, идущего вдоль деревни, стоят десятка полтора мотоциклов и несколько легковых машин. Тут мотоциклы не каждый «тысячник» в те времена мог себе позволить купить, а уж на легковых машинах простые трудяги не ездили. Оказалось, «откинулся с зоны» тот самый ревнивый муж. Вскоре он и в контору лесничества зашёл.

Среднего роста, с умными, внимательными глазами, впечатление уголовника он не производил. Обычный работяга, как выглядят классные бульдозеристы или сварщики высокой квалификации, с заметно выраженным чувством собственного достоинства. Побеседовали. Он немного пооткровенничал.

- Первые два года тяжело было, потом привык. А последние три года начальство отправило на заимку. Я им припасы готовил, к выходным баню топил. После них холодильник всегда полный был. Рыбачил, охотился, неплохо жил!

Какова была цель его посещения, не знаю, но больше он меня ни разу не навестил на рабочем месте.

На территории лесничества располагались два больших села и несколько деревенек. В каждом селе был свой участковый. Но ни одного из вновь вступивших местные за блюстителя закона не признавали. До особого случая.

Тот, что в ближнем селе, Сергей, что только ни делал, чтобы за «хозяина» признали. По вечерам без мундира к клубу даже драться ходил, всё без толку. Никакого уважения у местных. А потом, когда одного дебошира в ноги стрельнул, сразу в селе сказали:

- Во, участковый появился!

Во втором селе, уже на моей памяти, новый участковый одного откинувшегося, как помнится, армянина, устроившего дома большие семейные «разборки» с топором, задержал, выстрелив в живот. И сразу стал уважаемым начальником. Сам я это только с чужих слов слышал, но запомнил всё именно так.

Беглые периодически через наши леса и эти сёла шли. Тут тоже отношения были установлены своеобразные. Часть местного населения были староверы, к ним не то, что в гости не зайдёшь, воды попить дадут только из особой, «поганой» кружки.

Беглых прижеливали. Если просил поесть, могли едой поделиться. Но, если сам что украдёт, напакостит, то к милиции не обращались. Два-три охотника отправлялись следом в тайгу и беглый больше нигде не объявлялся.

Два наши двухквартирных кордона стояли на опушке леса, рядом с шоссе, село на две тысячи жителей хорошо просматривалось за речкой с возвышенности. В первом кордоне жил я с семьёй, а за стенкой находилась контора лесничества. Второй кордон простаивал пустым, на короткое время туда поселился молодой специалист, башкир по национальности. Звали его …

Вот, опять же уральская специфика! Кто как его ни называл.

- Колю можно? – раздавался девичий голос в трубке телефона.

- Федя приехал? – интересовалась другая барышня.

Дело было в том, что практически всем не русским в этой местности давались русские имена. По имени, записанном в паспорте, называли значительно реже. Я его звал или полным именем, Нурфаяз, или коротко – Нур.

За несколько месяцев, что он прожил на кордоне, к нему пару раз заявлялись целой бригадой …

Зуб даю, не угадаете, кто!

Это были несколько девиц лёгкого поведения, которые перемещались по разным населённым пунктам, зависая на несколько дней в удобных для этого жилищах. С их появлением начиналось паломничество местных парней «для получения удовольствия».

Среди этих девиц однажды заметил молоденькую девочку, лет пятнадцати, не имеющую того потасканного вида, которым отличались её подруги.

- Нур, а это что за девица?

- А это дочь районного прокурора. Ты, если что, не говори, что они у меня зависают. Скоро уедут.

Нур, бесшабашный весёлый парень, легко относился к своей компании, не допускал неизбежных, казалось бы, в таких сборищах разборок и драк. Потом я его перевёл на второй участок и в кордоне больше никто не жил. Эти кордоны жилыми можно было считать только условно. В своё время, когда выбирали место для строительства, выбрали участок без древостоя, поближе к селу. А тут потому ничего и не росло, что близко к поверхности выходили подземные воды. Под вторым кордоном вода стояла круглый год. Нур для мытья полов черпал воду в подполе, а потом туда же и выливал грязную воду после помывки. Весёлый парень был, однако!

Как и положено в той местности, с улицы наши кордоны отгораживались большими деревянными воротами, внутри стояли большие крытые сараи, в центре двора был колодец. Позади, за сараями, стояла банька, а ниже её среднего размера пруд. Возле второго кордона был небольшой огородик, на котором моя семья выращивала всякую огородную мелочь. На пруду всё жаркое лето торчали по несколько десятков местных жителей, кто с чем приятно проводившие время. Казалось бы, что урожай должен был бы страдать от чужих людей, разве за всем усмотришь. Ан нет, за три лета не пропало ни одной морковки. И это тоже местная специфика.

В первое лето, осваиваясь, однажды заметил с вышки столб чёрного дыма, вертикально уходивший в небо. Придя в контору, спросил у местных, что это может так необычно гореть, что там есть. В этом направлении.

- Это не лес горит, это либо чей то дом, либо сосед соседу сарай или баню поджёг.

- Как это, поджёг? – недоумённо переспросил я.

- Стало быть, что-то плохое в его адрес сказал, или что-то сделал. У нас тут с этим строго, даже ребятишки морковку воровать только по родственникам лазят.

Так как я был всем чужой, а что от меня можно было ожидать, неизвестно, то ни одной пакости за три почти полных года мне не сделали. Главное было язык не распускать, слово данное держать, не обещать того, что не выполнишь. А местные мужики свои обещания выполняли всегда. Железно!

Впрочем, безмятежной жизнь в тех краях у нас не всегда была.

Однажды пришёл из тайги, с очередного пожара под утро, завалился покемарить, а кобель на цепи рвётся, облаивает кого-то в глубине сараев.

- Давно он лает? – спросил у жены.

- С полуночи.

Вышел, постоял на крыльце, никого не заметно. К утру кобель успокоился. Несколько ночей подряд тревога повторялась вновь. А тут ещё село пару раз краснопогонники прочёсывали, искали очередного беглого. Мысль мелькала, вдруг кто и вправду у нас по ночам хоронится? Только пытаться обнаружить было себе дороже.

На седьмой день с утра пораньше смотался в село по делам, а на обеде жена докладывает:

- Вышла я во двор, вижу, сидит мужчина на колесе, в котором у нас цветы растут. Спрашивает воды попить. Вынесла ему ковш. Отпил, поблагодарил. Потом сказал: «Хорошо тут у вас!» - я домой зашла, а когда опять вышла, его уже не было.

С того дня собака сараи облаивать перестала.

Стоит ли говорить, что на фоне всей вышеперечисленной специфики я не выражал никаких тревожных эмоций, когда по утрам наш водитель, Володя Блинов, успевший рано утром перед работой пробежаться со своей лайкой по округе, сообщал, например, такое:

- Начальник, у тебя возле кордона сегодня рысь прошла.

Милая лесная кошечка, белочек ловила, какие могут быть волнения? Уральская специфика!

Следующее:
http://www.proza.ru/2019/03/21/1991

Читать о Липовском лесничестве сначала:
http://www.proza.ru/2016/01/10/1336