Преодоление 1

                Повесть


                Глава   первая.


               На  спинке   стула  висит   новый   платок.   Опять   к  нему   тянется   взор   Тани.  Улыбаясь,  она   отодвигает   книгу,  и  между  пальцами  у  неё  уже  скользит  шелковистая   ткань,  по   которой  венком   разбросаны  яркие   цветы.  Красиво!   Накинула   мама   обновку  и  сразу  помолодела.
      -  Ну,  спасибо?
      Голос,  ободряющий,  шутливый,  а  в  глазах   тепло  и  грусть   затаённая.
      -  Надо   же:  сама  заработала!  Теперь,  поди,  не  будешь   скучать,  работа   есть,   как   у   всех.  Ну  и   самостоятельность…
        Таня   вспомнила   неумелое   подбадривание  мамы,  её  старание   придать   особое,  даже   преувеличенное   значение   дочкиным   занятиям,  и   это  смутило   её.  Непривычно   было  слушать   о   своих   успехах,  умении   что-то   делать,  особенно    от  мамы.  Потому   что   один   её   взгляд,  горестный   и  озабоченный,  без   лишних   слов   говорил   о  том,  настолько   Таня   слаба   и  беспомощна.  Ещё   в   пять  лет  она   перенесла   тяжёлую   болезнь.  Мать   убивалась  и,  не  зная,  чем   помочь   своей   девочке,  лишь  ходила   за  ней,  как   за  малым   ребёнком,  делая   за  Таню   даже   то,  с  чем   она   и  сама   могла  бы   справиться.  Это  отчасти   усложняло   их   отношения,  потому   что   дочери   хотелось   хоть   в  малом   проявить   себя,  а   мать…  Чем   больше  была  её   забота,  тем  чаще   вырывались   у  неё,  без  умысла   сказанные,  но  очень   ранящие   слова:  ты, же  не  сможешь,  у  тебя   не  получится.   Мать   была   добра,  по – своему   пытаясь  скрасить   её   жизнь.  Однако,  мамины   чаяния  и  её   собственные   шли  вразрез.
       Когда   месяца   три   назад  пришло   последнее   письмо   из   редакции,   в  котором  беспощадно   раскритиковали  её   рассказ,  мама   была  расстроена   не  меньше   Тани.
       Но   если   дочь   в  самом   отклике   видела   ещё   возможность   добиться    желаемого   результата  -  все,   же   обратили   внимание,  ответили,  и,   напрягая   все   силы,   пыталась   разобрать   свои  творческие   неудачи,  то   мать,  печально   вздохнув,  промолвила:
       -  Плюнь   ты   на   них,  дочка.  Ну  не  угодила   им,   теперь.   Сидишь   днями,  а   потом   голова   болит.  Пошла   бы   лучше   в   кино   или  почитала.   Я   вон    взяла   у  тебя   «Красное   и  чёрное»  -  до   чего   интересная!  А  ты   уже   читала?...
       Таня   украдкой    вздохнула:   хитрит   мать,   в  сторону,   подальше   от  острых   углов   уводит.
        Пристрастие   к  книгам,   учёбе,  породило  другое   пристрастие  -   писать,   пытаться    излагать   свои  мысли   на   бумаге.   Тут – то   и  появились    соображения   насчёт   районной   газеты.  Хотя   бы   раз   в   месяц   помещали   там   её   работы.  Как – никак,  не   сидела,   бы   сложа   руки.   И  дело  интересное,   нужное.  На    что   рассчитывать   с  её – то   первой   группой.  Ноги   больные,  руки   плохо   работают.   А   после   операции,  и   сердце,   и   нервы    уже   не  те.   Где   уж   тут   не   понять   тревогу  матери,  которая   только  и  печётся   о   её   здоровье,  которое   Таня  беспощадно   изводит,  сидя   над   тетрадями.  Дело,   которому  она   так   предалась,  оказалось   трудным,  изматывающим.  И  надежды   увидеть   свой   рассказ   в   газете  оставалось   всё    меньше   и  меньше.  Почти   два   года  приходили   из   редакции   жёсткие,  беспощадные   рецензии.  То   язык   невыразительный,  то    тема   неподходящая.   В  общем,  не  получалось.  Но   бросить,  как   советовала   мама,  Таня   уже  не   могла.
        И  вот   она   первая,  долгожданная   публикация.   Легко   всё    вышло,   точно   во   сне:  взяла   и   рассказала   в  небольшой   зарисовке   про   свою    соседку    тётю   Клаву.   Само    собой   в   уме   сложилось.  Может,  потому,  что   она   такая   славная,   передовая  доярка   в   колхозе!  Помнится,  забежала   к  маме   прямо   с  собрания.   Взволнованная,  щёки   горят,  улыбается,  а   глаза   прячет,  словно  стыдится,  что   и   значком   её   наградили,   и  премией.   Тут – то  и  вспыхнула  Танина   идея:  может  попробовать?   А   потом  до  утра   просидела   за   рабочим   столом…
      Радость   большая.  На   всех   её   разделить  хотелось.  Может,  потому   и   заработок   свой,  Таня   истратила   на   этот   платок  -   и   мама   носить   будет,  и  сестрёнке    нравится,  и   все  довольны.  Пожалуй,   всё   дело   в   том,  что   для   мамы   это   первое   радостное   событие,  связанное   с  Таней.   За   младших   детей   выпадало   такое   счастье,   а  вот  с  судьбой   старшей  дочери   столько   боли  и   переживаний.   Как   часто   вставал   в  её   памяти   тот   страшный   день….
      Ещё   вчера   маленькая    Таня    носилась   с  куклами,   разливая   по  дому   неудержимый    смех.   И   вот   нависло   безмолвие.    У  девочки   жар,  она   бредит.  Мать   замечает,   что   ребёнок   с  трудом  шевелит   левой   рукой,   а  ножка   будто   неживая.
        -   Доктор,  что   это?  Доктор!
      На   крик   матери,  врач   поднял   усталые   глаза:
     -  Запаситесь   терпением.  Оно   вам   пригодится.
    Мытарства   матери   только   начинались.   Досталось   ей!   И   бессонные   ночи,  и   вечный    изматывающий   страх:   вдруг   умрёт   её   дитя!  О  выздоровлении    ли   тут   печься.   Пусть   хоть   какая   ни  есть,  живой   останется.   О    том   лишь  и   молила   судьбу,   страдая   и   старясь   раньше   времени.   Да,  к   счастью,  поправилась   Танечка,  можно   было   не   бояться. Однако    и   радоваться  -  то   особо   нечему.   Теперь   другая   боль    будила   её    среди   ночи:  «Калека  теперь  Танюшка!  Замуж   не   выйдет.   И   рожать,  поди,  нельзя,  вон   какая   худющая,  немощная.  А   я   куда   денусь,  что   с  нею  будет?  -   Боясь  потревожить   спящего   мужа,   переворачивала   мокрую   от  слёз   подушку   и   всё   думала,  думала.  -  Петька   мал   ещё,  а  то  ещё   одного….    Может,   девочка!  Сестра -  то   -   не   брат,  позаботится,  коль   что,  не   кинет   на   произвол….  Оставлю,  дитё,   оставлю…»
          Так   и   родилась   Ленка.   Любили   её   все,   долго   считали   маленькой.  А   Таня   ничего   и  не   знала   о  тайных   переживаниях   матери.  Не  знала,  какой   представляет  она   себе    жизнь   подрастающей   дочери,  какие   планы   на   этот  счёт   строит.  Ей   просто   казалось   иногда,  что   родители   живут   своей   отдельной   жизнью   и  о   ней,  Тане,   почти   не   думают.   Петька   и   Ленка  -  это  другое.   С  ними    тьма   забот,  их  надо   растить,  воспитывать,  учить.   И  за   всё   это   будет   награда,   когда   они   вырастут.   А   от  Тани   ждать   нечего.  В  жизни   у  неё   ничего   не   изменится,   и   при   всём   желании  не  принесёт  она   отцу   с  матерью   счастливых    минут    родительской   гордости,   радости   сбывшихся   надежд.  Таня  понимала,   что   обижаться   тут   не   на   кого.  Проклятая   болезнь!
         И   вдруг  такие   слова,   такая   бурная   реакция.
        Притихла   Таня,   вспоминая   тот  праздничный   для   неё   день,  задумалась.  А  в   доме   ни   души.   И  только   собачий   лай   во  дворе   заставил   её   очнуться,  повернуть  голову.   В  окно   увидела,   как   открылась   калитка,   и   вошёл  худощавый   черноволосый   парень.   Знакомым   почудилось   его   лицо,  но   признала   его   не   сразу.   Да   это   же   Николай!  Господи,  откуда   он?   Сколько   не   виделись   -   тысячу   лет   прошло!  И   тут   же   внезапная   робость,  смущение   сковали   её.  Большого   труда   стоило   пересилить   свой   безотчётный   детский    стыд,  и   выйти   на   крыльцо.
       Нежданный   гость,  кажется,  тоже  был   смущён.
       -  Батю   мне    надо,  -   поспешно   объяснил   он.  -  Мы  договаривались….  Вон,  времянку   вашу   кирпичом   обложить….
       -   А   его  нету.  На   работе.  Я  скажу….
      Тане   хочется,  чтобы   Николай   ушёл   поскорее.  Неловко   ей,  даже   страшновато  быть   наедине   с  ним   в   пустом  дворе.  В  сердце  необъяснимая   тревога.  Уходил   бы,  а  он  всё   медлит  и  молчит.
         -  Неделя   всего,  как  дома  я,  -  просочился,   наконец,   его   осипший   голос.  -  Опомниться   не  успел.   Чудно!  Будто   сниться,   что  я  на   свободе….   И   всех    увидеть   хочется.   Ну,  а  ты  как   поживаешь?
         -   Да  вот….   Краснея,  она   запнулась,  кашлянула   некстати.  -  Ничего.   Правда,  бездельничать  надоело.  А   наши   все  разъехались….   На   учебу,…   а  там  и  работу  остались….  Теперь   уже   другая   молодёжь   появилась,  наросли….
         -  И  не  говори,  -   подхватил   Николай.  -   Куда   вся   малышня  подевалась  -  никого   не   узнаешь.  А   ты  не   изменилась.
          Тут   он   осмелился    поднять   глаза   и   долго   пристально    смотрел   на   неё.   
От  блестевших   глаз   его   исходила   грустная   затаённая   теплота.  Он   явно   сожалел   о   чём-то,  горевал.   И  казалось  -  о  ней,  о  Тане.   Вроде   бы   всё   понятно:   жалко   ему  -   лучшие   годы    в   тюрьме   прошли.  Но   причём   же   тут   она?
         А   Николай    вдруг   промолвил   так   просто  и  естественно:
         -  Значит,  все,   говоришь,   устроились.   Выходит,   одни    мы   с  тобой…..    отстали   от   жизни.
        Слова   эти   в   самую   глубь  сердца   проникли,   задевая    спрятанную   от  постороннего   взора   ссадину.  Заныло   в  груди,  мучительно,  отчаянно.  Только   появилась   какая-то   удивительная   сладость   в  этой   извечной   боли.   Это   была  минута   того   щемящего   счастья,  когда   в   душе   желанного,  но   далёкого   от   тебя   человека    узнаёшь   ту  же   печаль,  которая   живёт   в  тебе.  И  хотя   неопытной   Тане  ещё   неведомо  было   это   чувство,   и  она   не   смогла  бы   его  осознать,  из   груди   её   рвался   отчаянный    крик:  «Да,  да,  одни   мы   с  тобою   неприкаянные!»   В   какой-то   миг,  она   готова   была   кинуться   к  нему   на  грудь   и   рассказать,  как   ей   тяжело   бывает.  Но   она   тихо,  дрогнувшим   голосом,  промолвила:
      -  Пора  мне….
     Куда   пора,   какая  пора,  она  и   сама  не   знала.  А    собеседник   её    понимающе   кивнул   и   скрылся.  Не   почувствовал,  не   заметил,  как   вслед   ему  погнался    горячий    и  зовущий   девичий   взгляд.  Не   знал   и  того,   какую   тревогу   поднял  он   своими   нечаянно  брошенными   словами.  Налетел,  как   весенний   ветер,   будоража  и   пробуждая   надежды.
      Таня  долго   не  могла   прийти   в  себя.  Всё   то,   о  чём   она   думала   и   чему   так  радовалась,  полчаса  назад   улетучилось,   растаяло   без   следа.   Так  половодье,   затопляя   прибрежные   луга,  меняет   пейзаж,  и   на   время   забываешь,  каким    он   был   раньше….   Сродни   половодью   были   чувства,  захватившие   Таню.   Ничего   не   помнила   она,  кроме   слов   Николая    и   его   пристального   взгляда.   А   мысли    её,   как   птицы   в  тёплый   край,  кинулись   в   то  далёкое   светлое   время,  когда   ей   было   не   двадцать,  как   сейчас,  а   пятнадцать,  четырнадцать.   Как   хорошо   тогда   было!  Особенно,  когда    вечерами   все   вместе   собирались.  И    Тане   чудилось,  что   у   неё   всё   как   у   всех.   Правда,  в   школу  не  ходит,  зато   сама   учится,  и  учителя   иногда   приходят.   Подружки   из   библиотеки   книжки   приносят,   между   делом   секреты   всякие   рассказывают.   А   жара   настанет  -  целыми   днями   на   речке!   Хорошо   на   тихом    песчаном   пляже.   Прямо   из   прохладной   воды  -   на   горячий   песок.   Разомлевшая   Таня,  зажмурившись   от   яркого  солнца,  слушает   болтовню   подружки.  Но   вдруг   одна   из   услышанных   фраз   вызывает   у   неё   дрожь:
     -   Колька   идёт.
      Таня   замирает,  всеми   силами   стараясь   не   выдать   себя.   А  Людка   бесхитростно   продолжает:
      -  Чего   вчера   на   улицу   не   приходила?  Он   был.
      -   Ну   и  что?
      -   А   то….   Смотрит    он   как-то   на   тебя.  Колька  -   он   неплохой,  зря   про   него  болтают.
      -  Ты-то   сама   что   болтаешь?  -  холодно   возразила  Таня.  -  Тоже,  мне,  вообразила!  Вот   так   и  сплетни   распускают.  Он   взрослый   парень,  не   стыдно  болтать?
        Замолчав,  она   долго   не   смела,   поднять   глаза.  А   когда   решилась,  волнение   обожгло:  Николай,  проходя   мимо,  смотрел  на  неё.  Потом   украдкой   наблюдала,  как   он   отмыкал    стоявшую   на   берегу   лодку,   как   с  озорным   визгом  прыгали   в  неё  мальчишки,  заядлые   рыболовы.   И   чем   дальше   она   уплывала,  теряясь   из   виду,  тем   ощутимее   становилась   странная   зависть   к   этим    дружкам   Николая.   Конечно,   они   по – своему   привязаны   к  нему,  как    к   старшему   товарищу.  Но   разве   понимают,   какая   это   радость  -   видеть   его,  слышать.   И   что   он   с  ними  возится,   такой   взрослый   и   такой….   Красивый!   Права   Людка,  зря   на   него   плетут:  непутёвый,  пьёт.   Хоть   и   водится   за   ним   этот   грех,  а   всё  же   он….   Хороший   он!  Добрый!  Потому  и   малышнёй   возится.  А   на   улице   при   девчонках   никогда   никакой   глупости   не   скажет.  И  при   мысли  о  том,  что  будет  вечер   и  весёлое   общество,   и   Николай   туда   придёт,   в  душе   потеплело….
     Да   вот   закончилось   всё  вместе   с  детством.   Погасла   ранняя   зорька,   едва,  вспыхнув.   Как – то   осенью,   вернувшись   из   санатория,   узнала   Таня,   что   Николая   осудили.   Одиноко    прогуливаясь    вдоль    берега,  она   вздрогнула:   в  промёрзлых   шуршащих   под   ветром   камышах   сиротливо   притаилась   заброшенная   Колькина   лодка….
       Вот   в   какую   даль    увели   Таню   воспоминания.   Ведь   сколько   лет   минуло.   Даже   чудно  представить,   что   была   когда-то   эта   короткая   счастливая    пора,   когда    всего   на   один   миг   почудилось,  что   судьба   её   ничем   не   обидела,  потому   что   рядом,  очень   близко   были   эти    мальчишки   и   девчонки,  озорные   и   беспечные.   Лишь   когда   они   выросли   и   разлетелись,  кто   куда….   Лишь    тогда   всё   предстало   в  истинном   свете.   Холодное    дыхание    одиночества   окутывало   Таню.   Прошло  немало   дней,   прежде   чем   нашла   она    утешение     в    книгах,  в   своих   тихих,   далеко   не  каждому    понятных    занятиях.   И    вот   из  далёкого    растаявшего    полудетского   сна   возвратился   этот   человек    и   в  одну   минуту   смутил,   нарушил    её   покой.  При   одной   только   мысли  о   том,   что   он   теперь   постоянно  будет   здесь,   Тане   стало   тревожно.
      Она   всё   ходила   по   комнатам,  не   находя    себе   места.   И,  случайно   поймав   в   зеркале   свой   взгляд,   присмотрелась.   Двадцатилетняя    девочка,   с  румяным   свежим   лицом,    и   копной   пышный    каштановых    волос  -  вся    в   папу!   Глаза  -   две   спелых   вишенки  -   смотрят   растерянно  и  боязливо.   Застыло   в   них   тревожное   ожидание:    что – то  будет!   Будет.
       Прошло   два   или   три   дня.   Вполне   достаточно,   чтобы    успокоиться,   войти    в  колею   и  убедиться:   это    случайное   движение   души   ничего   не    значит.   Мало   ли   что    взбредёт   в  голову.   Ну,  вспомнила,  пофантазировала.   И   что   с  того?
       Так   она   размышляла,   лёжа   в   постели,  собираясь   по   привычке,   с   утра   заняться   делами:  дочитать   статью   в   журнале,   да   и   рассказ   попытаться    исправить,   может,  получится.   Накинув   халатик,   подошла   к    умывальнику   и   тут,   случайно    глянув   в   окно,   оторопела.   Николай!   Совсем   забыла,  что   он   должен   прийти    к   ним    работать.   Зачем   позвал   его   отец?   Лучше   бы   кого   другого,  думала   она,   чувствуя,   как    пылает    лицо,    а   сердце    стучит    в  безотчетной    радости.   Притаившись   в  уголке   и   позабыв   обо   всём   на   свете,   Наблюдала     Таня,  как   работает  Николай.  Кирпичи,  быстро  переходя   через   его    руки,  выстраиваются   в  новые  ряды,  покрывая   глиняную   стену   флигеля.   Хорошо   видны   небольшие    крепкие   руки   и   лицо:   крупный   правильный  нос,    полноватые    губы,   кудрявые,  до   блеска   чёрные   волосы.   Да   он  всё   такой  же!   Как   тогда,   на   речке….    В  лотке   с   ребятами!   А   теперь   у  них   во   дворе,   близко.   Стоит   лишь   порог   переступить,  и   он   будет   смотреть   на   неё,  поздоровается.   Только   робость   мешает   ей    выйти    из   укрытия.   Чудно!   Неужели   этот   человек   появился    здесь   случайно?   И   его   приход    абсолютно   не  зависел   от   Тани,  от   того,  что   она  здесь   живёт?....    Отпрянув   от  окна,  Таня   скрылась   в   своей   комнате.   Выйти   осмелилась   только   под   вечер,   когда   Николай   и  его   напарник,   поужинав,   собирались   уходить.
       Опустив   голову,   словно   провинившись,   стояла,  не  зная   как   себя   вести,  что   делать.   Хорошо,   что   маме   некогда,   торопится,  а   то  бы   заметила.
      -  Ну,  давай,  садись,  -   а   то   остынет.   Мне   всё   некогда.  Ну,   слава   богу,  закончили.   Молодец   Колька,  волынку   не  тянет. Раз -  два   и   готово.
       Таня   густо   покраснела,  и   поближе   придвинула   тарелку.  Но   как   только   схлынула   волна   смущения,  не  удержалась:
      -  А   что   он  тут   рассказывал?
     -    Да   всё   про  завод   отца   расспрашивал,  пойти  думает.  На   пустом   месте   стоит.   Мается.  Отец   угостить   хотел  -  куда   там:  ни  в  какую!  Закаялся,  мол,  пить.  Да   где   уж!  Не  раз,   поди,  зарекался.   Ему   бы   девку   путную,   чтоб  в   руках   держала.   Я   ему   прямо   сказала:  женись!   Тогда,  мол,  жизнь   и  наладится.  А   полюбишь,  так  и   пить   не  захочешь.
     Услышанное,  такой   острой   и   ревнивой   болью    пронзило   Таню,   что   она   вскочила   из – за   стола.
        -  Куда   уж!   Так   и   побежит   за   ним   путная.   Сам – то   не  больно   путёвый.
       А   мать,   ничего    не   ведая,   подливала   масла   в   огонь:
        -   Эх,   дочка!   Мужики – то,  они   все   одним   миром   мазаны.  А   всё   ж    судьбы   своей   не   узнаешь.  У   такого    изломанного,   может,   и   сердце   помягче….
        И   лишь   тут   спохватилась,   заметив,   как   побледнело   Танино    лицо.   Вот  уж   действительно,  нечистый   за   язык   дёрнул.   Нашла   о  чём   с   дочерью   болтать!   Сердцем-то    давно   уже   чуяла,   как   взрослеет   дочь,   таится.  Тут   же   вспомнила,   как   зыркнул    на   неё   Колька,  уходя   со  двора…..    Неловко   усмехнувшись,  мать   рукой   махнула:
    -  Вообще – то,   верно   ты   сказала.  Умная   на   него   уж   не   позарится.   Горбатого,  говорят,  могила   исправит.
      Но   Таня,   пряча   лицо,   улыбалась:  она   всё    поняла.  Ей,   всё  же   приятно    стало,   что   мать   хорошо,   по – доброму   про   Николая   сказала.  А   ведь   она   зря   не  скажет,   её   не  обманешь.
      Было   уже   за   полночь,  а  Таня   всё   не   могла   уснуть.   Стало    жаль,  что   день   прошёл   и   никогда   уже    не   повторится.   Однако,  новый   день   представлялся    ей   загадочным,  сулящим   неизведанную   радость.
       С  открытыми   глазами  лежала   и  мать.   Даже   не   догадка,  не   проницательность,  а   простая   мысль   обожгла   её   своей    беспощадностью.   Выходит,   зря   она   столько   души   тратила,  столько   труда   преодолела,  чтобы   Тане   хорошо   жилось.  Нет,  не  удержишь   её   этим,  не   утешишь.   «Господи!  Ведь   ей   уже   двадцать   лет,  а   она   к   моей   юбке  привязана.   А   про   Кольку   неспроста   заговорила.  Может,   и   он?...   А   что   как   припугнуть   его?  Нет,  что   это   я!  Кто  ж   так – то  делает!   Рано   ли,  поздно   придёт   её   пора.  Страшно,  что   не  поможешь  ей   ни   в   чём».
        Мать   поняла,   что   её  дочь,  как  и    всякого   другого    человека,  невозможно,  немыслимо   отгородить   от   жизни.   Но   если   сама   Таня   смутно   предвкушала   радости,   так   долго   казавшиеся   недоступными,  то    мать   приходила   в  отчаяние   от   мысли   о   неизбежной    расплате   за   самый   краткий    миг   счастья.  Но    если   бы….   Если   бы   была,   хоть   какая -  нибудь    уверенность   в  том,   что   не   принесёт   это   ещё   большей   беды….