Беда

Из грустного опыта моих друзей, товарищей и просто знакомых.
Некоторым из них этот опыт так и не помог…


Кто не любит выпить? В доброй компании да под хороший стол. Скажите, кто?
И я люблю, чего стесняться!
Только вот получается у каждого по-разному – любить это. Понятно, и тут ничего нового я миру не сообщил.
Но если всем так хорошо всё известно, тогда – почему?
Почему, кто-то может «как все», а другому – не дано. Хоть ты лопни – не получается. И что, он от этого сразу не «как все»?! Есть же люди – совсем особенные, эти вообще не просыхают, и ничего вроде. Живут себе да ещё и радуются, вроде бы. И так им «радостно» каждый день, что это их безбрежное счастье, крайне нервирует и без того сильно раздражённую часть человечества – «совсем непьющих».
Это сообщество неоднородно, оно состоит из нескольких видов и подвидов. «Непросыхающие» в первую очередь сводят с ума основной контингент «совсем непьющих» – «завязавших». Это они по малейшему поводу, а частенько, и без него, в полный голос, при всей честной компании заявляют: «Я не пью!..» И для пущей убедительности рукою себе помогают – рассекают воздух ребром ладошки, словно рубят что-то, или проводят черту между прошлым и настоящим, видимую только им самим. При гордой осанке и деланом оптимизме, в их грустных глазах читаются тщательно скрываемое желание и глубокая тоска.
Люди не пьют по религиозным убеждениям и когда серьёзно больны. У некоторых от рождения неприятие алкоголя. В других спирт не расщепляется, жалуются – фермента какого-то там у них нет. У кого-то аллергия. Интересно, что было с ними со всеми в прошлой жизни?
Не пьют дети.
Но только они начинают подрастать, как их ручки уже тянутся к пузырьку с интригой. И если раньше не случилось прикоснуться к неведомому, то на утро после выпускного вечера – уж точно! – первые шаги во взрослую жизнь получаются не совсем твёрдыми.
А потом у каждого из вчерашних школьников – свой путь. И оно – то самое – тоже не дремлет, широко разбрасывая сети, ищет себе друзей. От этих взаимоотношений во многом зависит, как там сложится их совместная жизнь.
Или не жизнь.

Для большинства, к счастью, жизнь. Насыщенная, счастливая, долгая.
Выпивают эти люди редко, хотя, случается, весьма метко. Но как бы им не было плохо на следующий день после завидной «меткости» накануне, они никогда, НИКОГДА не лечат подобное подобным! Причин тому несколько: от болезненной тошноты при воспоминании о вчерашнем, до высокой – уровня термосферы – философии: а зачем это, собственно, нужно? Эти будут сугубо страдать всё воскресенье, лёжа с холодной повязкой на голове, запивая горсти антипохмельных средств литрами рассола,  кефира или айрана. Вариантов много, например, – холодный ядрёный домашний квас, тоже очень хорошо! К вечеру страдалец ощущает первую волну положительной энергии, которая приподнимает его с дивана. За первой волной почти сразу накатывает вторая, уже не штормит. Больной на глазах оживает, расцветает, начинает несмело шутить и даже проявляет интерес к меню на ужин. После трапезы и бурной встречи с супругой на сон грядущий – «Ты как молодой!..» - человек засыпает уже почти здоровым и счастливым. Почти – потому что абсолютное счастье он в полной мере ощутит лишь на следующее утро, в понедельник. Энергии – миллиард джоулей, оптимизма – бескрайний океан, и все, и всё вокруг – супер!
Едет этот абсолютно счастливый человек на работу, и там горы воротит, и творит, и пользу обществу приносит, в первую очередь, конечно, о себе любимом, не забывая.
Вот она – жизнь, и она, несомненно, удалась!
 
Играл в нашем бэнде Паша Жуков. Хороший музыкант, клавишник. Так вот, как бы не было Паше муторно утром, он, сжав зубы, или ещё что, терпел. Ни освежающим пивком, ни бодрящим портвешком его невозможно было соблазнить. Покрутит башкой, поправит на носу очки с толстенными линзами – нет, и всё!.. Интересно, что табу принципиального Паши на воздержание длилось только до шести часов вечера. Вот тогда приосанившийся Жуков позволял себе чего-нибудь. Признаться, хорошо у него это получалось. Размеренно, аппетитно, с сознанием дела. И главное, – совсем немного – для здоровья.
Насколько мне известно, и сегодня на жизнь Паша не жалуется.

Опохмеляться надо уметь. Это, если не искусство, то наука – уж точно! К сожалению, непостижимая пока для многих.
А казалось бы – чего здесь мудрёного?
Проснулся. Понятно, первая мысль, очень короткая: «Б…!». И тут же вторая, чуть глубже: «Как мне х…во!..» Но как бы ни было плохо, нужно обязательно продержаться, промаяться, прослоняться до обеда, когда под горячую, жирную и острую закуску можно хлопнуть граммов сто пятьдесят холодной водки. Сто пятьдесят, – вот она, точная наука! – не больше! Потом надо прилечь и вздремнуть часика полтора-два. После сна уже будет заметно лучше. Теперь можно чайку погонять, с медком, например, да не одну кружку. И в этом случае не возбраняется темпераментная постельная сцена, а даже – наоборот, рекомендуется. То есть, оно всегда хорошо, а в этом особом случае, так и вообще, что называется – в здравие.
Всё, к вечеру от болезни не останется и следа. Факт!
Эх, если б всё было так просто!..

Увы, этот нехитрый сюжет имеет и другое развитие.
Проснувшись, человек не хочет расплачиваться за вчерашнее счастье. Он не желает страдать, он и не думает каяться. Он не видит в этом никакой необходимости. К чему эти мнимые жертвы, когда через минуту-другую тебе полегчает?! Р-раз – и вот уже что-то проясняется. Безо всяких там церемоний, без перерыва – ещё разок, а то и два… Вот! Сейчас хорошо, уже отпускает. Физический дискомфорт с моральными переживаниями отступают куда-то. Пока недалеко. Но вам известно чудо-лекарство, которое и вовсе их прогонит, но это – чуть позже. Не сразу!.. Сейчас можно уже, с чувством, с расстановкой, не без удовольствия закурить, и ни о чём не думать. Зачем? Вот ведь оно, рядышком. Стоит себе, ждёт.
Тут обязательно, словно по сценарию, заглянет сосед, нежданно заедет школьный товарищ, бывший сослуживец вдруг позвонит… В общем, кто-нибудь да объявится. А то и все вместе нарисуются. И вам совсем не хочется, чтобы гости вдруг разошлись. Они – хорошие. И вы – тоже хороший, даже очень, но из компании пока не выпадаете. Участвуете во всех темах бесконечных разговоров, спорите с кем-то жарко, доказываете что-то. Что именно, вам уже никогда не вспомнить, да и разве это важно? Главное – сейчас-то как хорошо!..
И снова всё крутится, всё вертится вокруг неубранного стола. Над ним – клубы сигаретного дыма, под ним – пустые бутылки.

На следующее утро ещё хуже, нежели было накануне.
Невероятно, чтобы в доме осталось хоть что-то, и вы, собрав себя по частям, делаете вылазку до ближайшего магазина или ларька. Надо!.. Берёте немного, потому что есть желание поставить точку. Работа ждёт, близкие ропщут, здоровье… Плохое здоровье! Короче, всё складывается к тому, что – всё! Аллес, блин! Но рука со стаканом дрогнула, и вместо точки вывела кривую запятую.
Где-то когда-то это уже было…

Новое утро, и – здравствуй, ларёк!
Ваше завтра – почти копия второго дня тех, кто «как все». Но вы же ни «как все», оттого и принципиальная разница – к вечеру лучше не становится.
На этом этапе вид делится на два подвида.
Одни, собрав мелкие осколки воли в слабеющий кулак, всё же тормозят. Со скрипом, с матом и стенаниями, но останавливаются. Болит раздавленное литрами тело, мечется оголёнными нервами душа. Положение тела – строго горизонтальное, и самое лучшее лекарство – сон. Очень хочется, глаза воспалены, в них – режущий глазные яблоки невидимый песок. Спать, спать!.. Но фиг там! Не засыпается. Изредка случается провал на десяток минут, где вместо успокаивающего сна – горячечный бред-страшилка. Остаётся только лежать с закрытыми глазами и ждать. Ждать, когда же пройдёт Время и станет лучше. И опять продолжение мучительного теста – крутятся в голове отрывочные сцены последних дней, проведённых на форсаже. За свои слова и поступки стыдно, и оттого на душе ещё гаже.
Хочется пить. Вы пьёте, но воду не ощущаете – рецепторы спрятаны под толстым слоем шлаков на нёбе и языке.
Дрожащая рука ставит тару с водой, и вы со стоном валитесь в подушку. Когда же это закончится?!
Время. Лекарь.
Тихонько бубнит телеящик, прокручивая неинтересные передачи, тихо, но уверенно ноет воспалённая печень.
В голове рефреном звучат обязательства: «Всё! П…ц!.. Больше – никогда!» Невесть откуда появившийся в той же голове чертёнок откровенно смеётся: «И меньше – тоже!» Этого ещё не хватало! Откуда он взялся? Сволочь!..
Под все эти монологи-диалоги подложкой крутится дурацкая, обязательно нелюбимая вами песня. А если это даже пристойная музыка, через час, когда она пойдёт на пятнадцатый круг, вам от неё станет ещё хуже. Но, как правило, невидимый диск-жокей вас репертуаром не балует, оттого и получите бесконечное: «Хуто-хуторянка, девчонка-лесбиянка…» или какой-нибудь «Колодец, колодец, дай воды напиться!..»
Казалось бы, с колодцем-то вроде бы и в тему – пить хочется постоянно, но…
Ка-ра-ул!..
И вы уже смирились, что музыке этой быть, но всё же слабо пробуете «сменить пластинку». С трудом вспоминаете что-то и «закручиваете» «своё». Наивняк! Сразу после вступления происходит микширование и снова разрывает вашу израненную голову «Колодец, колодец, дай воды напиться!..»
Обессиленный и смиренный вы падаете в этот колодец. Летите долго, а воды всё нет. Вокруг мелькают брёвна, над головой всё меньше света, а вы всё летите и летите куда-то вниз. И вновь жуткий страх вырывает вас из короткого забытья. Весь в поту вы в сотый раз тянетесь за водою, делаете несколько глотков, но вкуса так и нет, жажда не утоляется.
И на новый круг – нарезка-страшилка кадров последних дней, дурацкие диалоги неведомо с кем, непонятно о чём, бесстыдная хуторянка в неглиже отчебучивающая дикие па возле свежесрубленного колодца…
Пить хочется!
Время. Только время поможет вам.
Ещё несколько дней вы будете потеть, у вас будут дрожать руки, восстанавливаться подсевшее зрение и вконец расстроенный желудок.         
Никогда представитель этого подвида не признает, что он – алкоголик. «Нет!» - уверены в своей правоте люди. «Это – может быть пьянство, - вспоминают, – бытовое. Но никак не алкоголизм!..»
Спрячьте ухмылку, граждане, в сравнении с другим подвидом, они, действительно, пай-мальчики.

В этой лиге всё серьёзно. Эти «раскатывают» от недели до «червончика», а то и больше – до двух недель. Начиная с третьего-четвёртого дня здесь режим един. Проснулся, выпил, спать. Короткий сон, выпил. Закончилось, нашёл, и – далее по программе.
Без помощи специалистов тут уже не обойтись. Организм настолько измождён, что ему необходимо помогать. Сам он может и не справиться. Посему, примите то, что доктор прописал – капельница, уколы, полный больничный покой. Стационар.
Представители этого подвида более охотно обсуждают проблемы алкоголизма, принимают или отвергают разные методики борьбы со злом. Вздыхают, вся жизнь –  борьба!.. Теоретически делятся друг с другом опытом, на практике помогают попавшим в омут друзьям. При этом, почти каждый из опекунов, глядя на муки больного товарища, успокаивает себя: «Ну-у, всё же я не так круто западаю. Я-то ещё ничего!..»

Идёт по улице В., нет, скорее – скользит его тень – не слышно его и почти не видно. Плывёт В., с оттопыренным стекляшкой карманом, прямиком к своему дому, к подъезду родному. Медленно так плывёт, словно расплескать себя боится. Хреново, застенчиво соглашается ходок, сегодня недельку «закрываю». Но я-то ещё ничего, хорохорится В., вот вчера Вайсмана в магазине встретил, так тот – всё! Пригляделся к нему, а у него лицо шелушится! Это – всё от кира, ставит диагноз «доктор» В.
А вот и сам Вайсман. От него уже несёт не перегаром, а каким-то ацетоном. И как он ещё ходит? Но Виталик оптимизма не теряет – бывает, мол, и хуже. На днях заходил в парк, в павильон игровых автоматов в гости к Черемисину. Типа, проведать друга, который уже чёрти сколько бухает. Ну, посидели, как полагается, выпили, дабы здоровье поправить. Черёма встаёт, а стул-то под ним – мокрый!.. Эту, в общем, грустную картину, Вайсман описывает красочно, на подъёме. Нет, он ни в коем случае не злорадствует над приятелем. Просто Виталик очень рад тому, что сам пока не дошёл до такого.
Из этого подвида два пути. Либо в «завязавшие», или кривая дорожка ведёт далее – к более серьёзным «рекордам».
Есть и третий вариант. От такого многодневного чудовищного форсажа сердце не выдерживает и останавливается.
Конец эксперименту.

Следующие вершины – три-четыре недельки, месяц.
Никогда не забуду, как тяжело вырывался из цепких лап болезни П. Пять-семь дней поглощения вина оплачивались неделей мучительного воскрешения. Иногда через страдания он проходил сам, а случалось – через наркологическую больницу. И каждый раз он впоследствии откровенно признавался – ещё бы день-два, и сдох бы, сто пудов!.. Пройдёт какое-то время, и П. поставит новые личные рекорды – «червончик» раскатал, пару недель отдудонил, месяц в забытьи…
А тогда – ещё в режиме «пять-семь» - была даже придумана своя методика выхода из «клинча», и называлась она красиво «под парами». С каждым днём уменьшаешь дозу, и переходишь с крепкой беленькой на слабое дешёвое вино, например, «Анапу».
Картинка не из школьного учебника. Лежит перед вами в постели тяжело больной человек. Рядом – на тумбочке, на стуле или на полу – стоит бутылка вина. Самостоятельно ему уже трудно налить лекарство в стакан, и вы помогаете ему, наполняете «двухсотгранёную» тару. Затем к губам страдальца подносите стакан и наклоняете его до тех пор, пока не опустеет.
Не припомню, помогала ли когда-нибудь эта самая методика «под парами». Обычно всё заканчивалось больницей, из которой тот же П. нередко убегал.
Почему?
«Не выпил своё!»

Дальше – больше…

Для Андрюшки Варфоломеева все эти «троечки» и «червончики» были детским лепетом. Андрей был дальнобойщиком. Как-то он «откатал» полгода. На телефонные звонки не отвечал, дверь никому не открывал.
Полгода!
Сначала доставал из загашника сбережения на этот самый «чёрный день», потом занимал у друзей и соседей, на улице продавал за копейки разные вещи из дома, менял их на бутылку…
Последние недели Андрюшка уже не вставал – отказали ноги. Какой-то «доброхот» приносил ему вино, убеждённый, что тем самым помогает тяжело больному человеку. Вскоре Андрей уже не мог самостоятельно повернуться в постели. Слава Богу, тогда рядом оказались неравнодушные люди, которые отправили несопротивляющегося ничему Андрея в больницу, где его откачали.
А несколько лет спустя, в нужный момент возле него никого не оказалось, и помочь было некому. Энергичный молодой человек, весёлый жизнерадостный парень и талантливый журналист ушёл от нас навсегда.

Всегда поражался Казалову. Юра постоянно под допингом! С горя, на радостях, праздник, траур – какая разница? Мало ли поводов, да и нужны ли они?
Утро, начало рабочего дня, а Василич – уже. И ничуть не смущало его, что работает он с людьми – встречи у него назначены, переговоры всякие. По фигу! Лицо красное, глазки блестят, «свежачком» пышет вокруг змеем горынычем. И так – дни, недели, месяцы… Напивался, правда, нечасто, но в тонусе – постоянно!
Несколько лет назад к нему в гости заезжал наш общий знакомый. Образ жизни у Казалова немного изменился – теперь он не работает, и может, не отвлекаясь на мелочи, всецело посвятить себя любимому делу. Что, собственно, и делает. Проснулся, выпил, и опять спать. Проснулся, снова выпил. Самогона вокруг дешёвого – море разливанное. Вот Василич, словно мелиоратор-передовик, ударно и осушает то море.

А кто не любит выпить?