Оаху и заповедное ущелье

Давно и много фотографируя, я заметил, что для природы разных широт характерны свои особые краски. Гамма их зависит от атмосферы, ландшафта и каких-то неприметных на первый взгляд, но влиятельных причин. Например, в Поморье закаты бывают лазорево-розовые, в окрестностях Ферапонтова монастыря - шафрановые с оттенками яшмы, ближе к Москве - спокойные синие, а в непогоду небо там насыщается темно-лиловыми тонами... Мир растений очень восприимчив. Тот из нас, кто хоть раз видел окрашенные маками в алый цвет степи под Астраханью или желтые лужайки мать и мачехи в Мезени у Полярного круга, не забудет этого уже никогда. В тех же местах, где круглый год тепло, растения, словно сговорившись, цветут, обыкновенно, по очереди. Но оказывается, есть еще и такие уголки, где в естественных условиях распускаются цветы всей палитры красок одновременно. Этим феноменом я любовался на Гавайских островах.

Расположены острова совсем далеко, в Тихом океане. Далеко даже от США, пятидесятым штатом коих являются. Чтобы попасть туда, мне пришлось лететь от Сан-Франциско около пяти часов на новом боинге и пересечь несколько часовых поясов. Хотя, по правде сказать, понятие времени в пути и на островах очень условно. Помню, материк и все, что связано с ним, совсем быстро, словно их и не было, растворились в молочном мареве. Океан и небо стали одним целым. Самолет висел в бездне без движения, и казался грезой. Реальность, словно в романе Станислава Лема «Солярис», походила на чистый вымысел. Наблюдая сверху за океаном, я невольно вспоминал просторы Сибири и думал о неуемности человека.

Столичный остров Оаху возник, как поэтический образ. Шоколадные аборигены встречали белых пришельцев восторженными возгласами: «Алоха!» Как богов, короновали венками и гирляндами из орхидей и приглашали танцевать. Придя в себя после первых впечатлений на земле, я решил, что этот остров, как и один из островов у меня на родине, на реке Северная Двина - Ухостров, нарекли впечатлительные русские путешественники. Название его состоит из одних восхитительных междометий: «О - Ах – Уу!» И ничего в этом странного нет, ведь русские эмоциональны, а на Гавайских островах они были одними из первых гостей. Я сам не видел, но слышал, что где-то на Оаху стоит и русская церковь. Как бы то ни было, южная атмосфера, аромат экзотических цветов и звуки гавайской гитары подействовали на всех гостей, как наркотики. У меня состояние праздничного опьянения сохранялось потом до самого отъезда.

Все дни, что я был на Оаху, постоянно светило горячее солнце, жар его остужал ласковый и, одновременно, мощный пассат. Об вершины двух невысоких горных хребтов каждый день, словно по расписанию, протирали свои бока дождевые облака. Ландшафты, как сменяющиеся в калейдоскопе узоры, изумляли: пустыни и саванны, тропические леса, хвойные и эвкалиптовые рощи, бескрайние плантации ананаса, спаржи и даже привычные для европейца обширные овощные поля. Берега острова испещрены живописными бухтами с разноцветными песчаными пляжами, белыми, черными, красными, голубыми... Часто я не верил своим глазам. То казалось, что попал в мастерскую какого-то гениального художника авангардиста, то в экспериментальную лабораторию к самому Творцу.

Осмотрев весь остров, я выбрал север. Остановился на окраине маленького селения с забавным для русского человека названием - Халейва. Жизнь в нем по мнению знатоков меняется медленней, чем где-либо. С одной стороны от моего всплошную заросшего желтыми, фиолетовыми, белыми и бордовыми гибискусами домика начиналось ущелье, в котором с сотворения мира живет полинезийское племя, с другой - уютная морская бухта, надежно защищенная от хищников плотной стеной рифов.

Утром меня будили петухи. После завтрака тянул к себе океан. Там я подолгу пытался оседлать белые гребни, каждый раз лихо соскальзывая с кручи вниз. А когда все таки ошибался, волны безжалостно скручивали меня в бараний рог, вызывая от беспомощности приступы гомерического хохота. Иногда, спрятавшись в живительную тень, я наблюдал. И удивительным образом ощущал разом все то, что было вокруг, в природе и, словно в океане, внутри себя различные течения настроений, волны чувств, обрушивающиеся на рифы пережитых событий и проворные, как рыбы, мысли, резвящиеся в родной стихии. Удивлялся тому, насколько легко жить на островах. Все в изобилии растет само по себе. Из одежды нужны шляпа, футболка, шорты да сандалии. Еще мне вспомнился Джек Лондон. Вот так же, как и я, он прятался от жары под тенью пальм на знаменитом пляже Вайкики в Гонолулу и наблюдал за методично обрушивающимися на берег огромными валами воды. На пляже он написал один из своих замечательных рассказов, «Развести костер», в котором один золотоискатель на Аляске погибает на лютом морозе… Однако к полудню мне все же приходилось скрываться от зноя в ущелье. Там из-за ровного ряда стройных пальм Александра, грубых диких камней, аккуратно выложенных у кромки дорожки, да скамеек со «спинками» в виде веерных пальм у меня то и дело возникало ощущение, что вхожу в просторную ротонду светлого дворца с колоннами.

Прихожая и гостиная этого «дворца» удивляли еще больше. В первой, затемненной густыми зарослями лиан, словно тяжелыми портьерами, как и положено, встречали важные камердинеры: осанистые фазаны и с распущенными хвостами кичливые павлины. Во второй, более просторной, с небольшим красивым прудом c золотыми рыбками среди пальм, увешанных связками бананов, гроздьями кокосов и папай, высились соломенные крыши хижин. Хозяева их были заняты привычными заботами и казалось, совершенно не замечали ни бледнолицых ротозеев, ни даже само время. Женщины спокойно плели венки, готовили и кормили детей, мужчины чинили навес, делали сувениры, вытесывали из дерева столбы-обереги с фигурами добрых и злых демонов. Звуков электрических инструментов и машин не было слышно совсем.

Обычно я садился под огромный фикус (высотой с трехэтажный дом), наблюдал за идиллией, слушал пение и крики пестрых птиц и невольно погружался в воспоминания. Фикус мне был мил с детства. Один такой, только много меньше, стоял когда-то в кадке в гастрономе рядом с моим домом в Архангельске. Почти каждый день по дороге в школу я заходил туда за кукурузными хлопьями… Жаль, фикус и связанный с ним мир неторопливого детства ушли в прошлое. Нынче в том гастрономе самообслуживание и по западному образцу царит меркантильная атмосфера, в которой уже нет места растениям.

Из прошлого меня каждый раз возвращал трубный звук морской раковины, в которую, прижав к толстой щеке и смешно скосив глаза, дул одной ноздрей человек гора. Он возвещал о том, что в самом конце ущелья, на выбитом водопадом изумрудном горном озере начиналось шоу – «Летающие люди». Я шел туда по петляющей среди редких, невиданных ранее цветущих растений тропе и сомневался в том, что «Аленький цветочек» -  это сказка. Помню, выйдя из той чудной оранжереи на свет в первый раз и не успев еще перевести дыхание от быстрой ходьбы, невольно ахнул. Со скалы высотой тридцать метров, распахнув руки, вдоль водопада, как птица, летел в воду ныряльщик. Смертельно опасный прыжок походил на мираж.

Сегодня, вспоминая гавайские краски и свои тогдашние пестрые ощущения, я уже сомневаюсь. Возможно ли такое в действительности?! Баюкающая бухта и райское ущелье, оранжевые закаты и солнце, похожее на жирную папайю...