Большое горе маленькой азербайджанской девочки

Фиолетовые драконы

        Домофон не работает. Одна рука продолжает упрямо нажимать на кнопки, другая лезет в карман за мобильным. Яна извиняется, оказывается, она еще не дома. Стоит в пробке, но совсем рядом.

        - Це, я сейчас буду, пять минут буквально.

        Ну, пять так пять. Цецилия садится на солнышке на лавочку у подъезда, разматывает ленту соцсети и от нечего делать задумчиво наматывает ее на ус. Пять минут проходят очень быстро – буквально за пять минут.

Обычный тихий дворик, пятиэтажки, Электрозаводская. Детская площадка. Мамочки с колясками, малышня в песочнице, детки постарше на качелях. Между Цецилией и шумной площадкой какое-то грязненькое квадратное строеньице, ТЭЦ, что ли. Неожиданно из-за него выбегает маленькая девочка лет шести, в розовом платьице. Цецилию она не видит, и, воздев руки к небу, в голос разражается рыданиями. Вот черт, - думает Цецилия. Это еще что такое? Девочка замечает Це, смутившись, замолкает, отворачивается и как-то вся сникает. Но не уходит. Це смотрит на крохотные грустные плечики и розовую спинку с молнией посередине. Первый порыв – пойти и узнать, что случилось. Мало ли, что там с ребенком делали, да я сейчас всех на уши поставлю, если не дай бог чего. Це чувствует, что у ребенка горе - это видно; но почему-то ясно, что у нее не котенок пропал и не папа заболел. Что-то другое. Может, с подружками игрушки не поделили? Не похоже. Цецилия пытается сообразить, подойти сейчас же или бежать на детскую площадку или что. Тайком не спускает с девочки глаз, делая вид, что смотрит па экран. Девочка про Це уже забыла, она прислоняется лбом к немытой стене невнятного строения и… снова начинает рыдать, чуть-чуть потише, но теперь неловко и больно колотя ладошками шершавую поверхность стены.

Ну, это уже слишком. Це тяжело сглатывает слюну, горло перехватило. Захлопывает книгу, убирает ее вместе с сигаретами в сумку. Решительной, однако неспешной походкой, чтобы маленькую не напугать, подходит. Девочка: в глазах – горе, совершенно отрешенное, детское горе. И почему она не идет домой к маме, почему стоит тут одна,  неприкаянная.

- Так, ну ты чего плачешь? – Це намеренно выбирает нейтральный тон, а не сюсючный какой-нибудь, но спрашивает ласково.
- Что случилось? – Це говорит тихо, лишь бы не спугнуть ее, воробышка такого.

Маленькая стоит, хлопая глазами, не сразу понимая, что вот она – помощь, о которой она только что молилась. Молчит какое-то время, смотрит на Це, кстати без страха. Це улыбается ей:

- Ну? Чего такое, малыш?

Малыш еще секунду стоит, потом глаза ее наливаются слезами, крохотный ротик безудержно кривится. И тут ее прорывает.

- Я им ничего не делаю! Я им ничего не делаю! А они не хотят… Не хотят… - ее снова душат рыдания, у Це разрывается сердце.

Непонятно, чего это она им не делает. И кому?.. Це аккуратно прикасается к ней, осторожно гладит ее ручки, готовая обнять маленькую. Все тельце девочки дергается было в сторону Це, как будто она хотела прижаться к маме, но она тут же спохватывается.

- Маленькая, успокойся. Чего ты им не делаешь? Что случилось? Ну расскажи, давай, тихо, тшшш, ну не плачь…

Це садится перед ней на корточки, чтобы стать для девочки меньше ростом и не такой пугающе большой и чужой тетей.

- Просто если ты будешь так плакать, малыш, то я ничего не пойму, правильно? - ее ровный тон завораживает девочку.

- Я им ничего не делаю, - уже чуть спокойней повторяет та, вытирая слезы. А они меня ни во что не принимают… Малыш закусывает губу.

Вспышка воспоминаний из детского сада - на детском языке «я им ничего не делаю»
означает «я им не делаю ничего плохого».

- А они – это кто?
- Девочки! Вон они! – она резко поворачивается и возмущенно показывает рукой на детскую площадку.

Между прочим, не пальцем показывает, а именно рукой, воспитанная какая, - мимолетно удивляется Це). Ну да, какие-то девочки там ходят, такие же маленькие, как сама малышка.

- Ну и чего твои девочки? Почему не принимают-то?
- Я не знаю, я не знаю! Я с ними просто играть хочу, всем вместе, а они меня все время прогоняют…

Це вспоминает свое детство и усиливается что-то вспомнить.

- Мда-а-а… дела. – Говорит она, пристально глядя на малышку. А раньше они с тобой играли? Или вы поссорились?
- Нет… Никогда не хотят. Они меня… они… зверушкой называют!!
- Что? Как?.. – Це содрогается. Мурашки толпой бегут по спине и рукам.
- Зверушкой! А я не… я…

Малыш теребит краешек своего платья, уже скомкала и намяла и издергала. Цецилия чешет висок, подняв брови. Девочка вроде на крысу не похожа, странно, что с ней не хотят играть. У нее огромные восхитительные карие глаза, какие-то бархатные, добрые, замутненные горем. Мокрые ресницы иголочками. Це тянет время. Спрашивает, сколько той лет – маленькая с детской точностью отвечает, что шесть с половиной. А зовут? Севиндж. Как? Севиндж. Ух ты, красивое имя, а меня Цецилия. И эта маленькая козявка, с достоинством кивнув, отвечает – ну кто бы мог подумать? – «Очень приятно».

Це выясняет, что мама девочки вместе с братиком уехали. В Азербайджан. У мамы отпуск, вот поехали навестить своих. Цецилия с ужасом понимает, что положение маленькой азербайджанской девочки хуже, чем показалось вначале. Теперь становится понятно: скорее всего, родители этих малолетних местных злючек наговорили деткам такого, что они, разумеется, с детским сладострастным садизмом прогоняют азербайджанку Севиндж. Куда с таким именем на детскую площадку...

Цецилия расспрашивает Севиндж, как зовут тех девочек, сколько их, учатся ли они вместе, и вообще ходит ли Севиндж сама. Не ходит, - маленькая еще, пойдет только через три месяца, в сентябре. А почему она не поехала в Азербайджан с мамой - билеты дорогие. Так, - понимает Це. Мало того, что с ней дружить не хотят – так еще и денег в семье нет. Вот вляпался малыш. Какая-то злость вскипает с новой силой. Ну почему, почему малышня должна страдать из-за взрослой жестокой глупости. После вопросов об Азербайджане Севиндж вдруг заламывает руки и, обращаясь к небу, кричит туда:

- Господи, если бы я могла быть в Азербайджане! Господи… Там все такие добрые, и… Мы там все вместе играли, и гуляли, нам там всем всегда рады, и рады, и угощают, и, и, и смеются, и играют, и… Мне там кролика подарили! А я не зверушка!

Це на мгновение теряется от такого проявления чувств, у нее начинает кружиться голова. Усилием воли она останавливает это неприятное кружение. Ну горе в чистом виде. Слезы у Цецилии чуть не выбрасываются на лицо, но Це знает, что плакать сейчас она не имеет права – девочке только хуже будет. Незаметно вправляет слезы обратно.

- Малыш, мы же вроде договорились, что ты не будешь плакать?

Севиндж сразу перестает, кривясь всеми чертами лица по очереди, да, говорит, ой, говорит, извините…

По ходу разговора выясняются разные факты. Например: эти девочки периодически Севиндж поколачивают, все вместе. С наслаждением рвут ей волосы. Одна из них как-то укусила ее за руку, пока остальные держали дрожавшую, перепуганную, вырывающуюся Севиндж, которая едва сознание не потеряла от страха – их много. Потом рука распухла и долго не заживала. Наверное, той малолетней тварюжке родители прививки не делают, - с омерзением думает Це. Или она зубы не чистит.

А еще, а еще… Севиндж снова рыдает в голос, резко сев на корточки, уткнувшись носом в сгиб локтя и обняв саму себя за плечики. Цецилию бросает в жар. Однажды девочки поймали Севиндж в подъезде вчетвером. Пока трое ее держали, другая, наверняка та самая, которая кусается, как собака, задрала на ней юбку и стянула с нее трусы под общие возбужденные крики. Хорошенько пихнув оканемевшую Севиндж напоследок, девочки убежали играть. Грохнула дверь подъезда. Маленькая до вечера просидела под лестницей. Боялась выходить.

- А чего домой-то сразу не пошла? – спрашивает Цецилия. Боялась, что дома отругают?

Севиндж молча смотрит прямо в глаза Цецилии. Несколько секунд спустя Цецилия слышит, о чем думает девочка. Для нее это было самое настоящее психологическое изнасилование. Она боялась идти домой, потому что дома были мама и папа, и пришлось бы все рассказать. Этого дополнительного унижения Севиндж переносить не хотела. Вернулась домой под вечер, собравшись с духом и чуть-чуть отвердев душой. Всего этого Севиндж не говорит, она не знает, как это все сказать. Дети не всегда все говорят, но думают они довольно громко. Имеющий уши да услышит.

Цецилия меняет тему, с малышней это почти всегда работает. Расспрашивает, что значит на азербайджанском – «Севиндж». Радость?? Эвона как. А хочет ли Радость в школу? Я не знаю, - горько качает головой… Це уверяет Севиндж, что там будет проще, потому что она же будет старше, причем на целых три месяца! Ей же будет целых семь лет. Девочка серьезно смотрит на Цецилию. И, кажется… Ну-ка, ну-ка… Да. Есть! Там есть надежда. Це с новыми силами бросается на вывод малышки из горестного транса. Конечно, все будет лучше. Ты будешь старше, сильнее, да? Ну вот. Значит, тебя никто не будет обижать. И вообще… В школе всегда у всех девочек есть подружки. Это точно, - Це своим убежденным тоном гипнотизирует маленькую. Ну ты сама подумай: в классе – тридцать человек, правильно? А твоих этих злых девочек, тут, во дворе – всего четыре, ну хорошо, пять. Просто плохие соседки попались, понимаешь? Так бывает. А в школе, конечно, будут подружки. Самые лучшие в мире, на всю жизнь, вот как в Азербайджане, я тебе точно говорю.

Тут Це видит, как к ним от подъезда направляется мужчина, аккуратно обходя клумбы. У него поразительно доброе лицо. Он смущенно и как-то виновато смотрит на Це.

- Вы вот с ней поговорили, и она плакать перестала, - говорит он. Я из окна видел. Спасибо вам. Она тут часто плакать у нас стала...

Це недоуменно глядит на него, потом переводит глаза на девочку. Девочка взглядывает на отца на мгновение. Ей неловко, и она не может просить о помощи. Не может ей помочь этот взрослый большой мужчина. Отец.

- Да ну как же, - произносит Це, проглотив комок в горле. Я смотрю – плачет ребенок, да что ж такое…
- Ну да, ну да, - по-доброму кивает тот. Девчонки не хотят с ней играть, а она у нас такая ласковая… Он широко разводит руками. Пожимает плечами.

У Це звонит мобильный. Яна наконец-то приехала. Це разговаривает, знаками показывая, мол, не уходите, подождите, а то мужчина тут же собрался уходить, взял уже дочку за руку. Це объясняет мужчине, что приехала в гости к подруге. Тут, на третьем этаже, в 118-ой квартире. Мужчина знает Янычара.

- А, это симпатичная такая, да? Небольшая? - говорит он, улыбаясь. У нее машина красная, да? И мальчик маленький? – он машинально показывает рукой, какого роста сын Янки. Яна действительно миниатюрная.
- Ну да, ну да! Это она. Яна ее зовут. А вы Севиндж отпустите в гости?
- В гости? – мужчина искренне удивляется. - Как это?
- Ну так – в гости. Мы будем чай пить, Яна пирожных купила, мультфильмы посмотрим… Севиндж, мультфильмы любишь? Или поиграем во что-нибудь?
- А… вам это удобно? Отец слегка ошарашен.
- Конечно, удобно, я же сама приглашаю. Потом гулять пойдем, вон погода какая. Да! И пусть все эти… говнюшки эти малолетние увидят, что у Севиндж есть подруги. Причем большие.

Яна, Цецилия и Севиндж пьют чай. С пирожными, которые привезла Яна. Смотрят мультфильмы. Севиндж понемногу приходит в себя. Почти забыв о своем горе, - только круги под глазами остаются, ну и ресницы склеенные, как еловые иголочки, - Севиндж с удовольствием болтает с неожиданными старшими подружками. Глазки ее блестят, но все равно остается отпечаток. Цецилия уже все рассказала Яне. Обе стараются ненавязчиво занять, отвлечь маленькую, как будто ничего не произошло. Надо как можно скорей вытеснить, заместить, как там это все умные психологи называют.

- Зайка, а ты рисовать умеешь? – при слове «зайка» девочка вздрагивает. Тьфу, черт. Только не зайка, - Це слегка проклинает себя. Они с Яной обмениваются быстрыми обеспокоенными взглядами.
- Да… Я люблю рисовать, – робко смотрит на девушек.
- О! Давай порисуем?
- А можно?.. – недоверчиво.
- А чего нет-то? – девушки снова переглядываются, улыбаясь и выдыхая.

Вчера Янычар отвезла няню с сыном Ульяном на дачу. Ульянчик помладше, чем Севиндж, игрушки не подходят, да и там в основном машинки и пистолетики всякие, но зато хоть карандашей полно. Совершенно неожиданно выясняется, что Севиндж изумительн
о рисует.

Удивительно, как она сама говорит про свои рисунки. Например, Яна спрашивает: малыш, а почему ты рисуешь… это?
- Оно само!
- Нет, ну погоди, а почему вот ты не рисуешь цветочки? Или там… домики?..
 - А чего их рисовать? Они уже есть… На них лучше просто смотреть. А того, что я нарисую, этого еще нет, а вот я нарисую, тогда все их тоже увидят. Ну и… оно само.

У Цецилии с Яной вытягиваются лица. Маленькая рисует драконов бешеной расцветки, фиолетовых, голубых, пурпурных, с поразительной четкостью прорисовывая мельчайшие детали, вплоть до выражения глаз.

- Я знаю, что они есть, я их сама видела. Много раз видела. Мама мне не верит, и папа тоже не верит, они сказали, что я сочиняю. А я не сочиняю! Я сама видела, они летают. Тут в Москве нет, ну один только прилетает, а в Азербайджане их так много! Там у нас...

Це с Яной в очередной раз переглядываются. Эта маленькая девочка только что сказала, что верит в драконов. Ей родные мать с отцом твердят, что их не существует. А она верит и упорно их рисует. М-да. Подруги сидят молча с полминуты. Севиндж терпеливо ждет, пока тети снова обратятся к ней – ее так воспитали. Она уже пугается – слегка – может, чего не то сказала? Переводит взгляд с Цецилии на Яну и снова с Яны на Цецилию.

- Севиндж, а ты в художественную школу ходишь?

Та, ужасно смущаясь, объясняет, что родители ей обещали – но не в этом году. Денег нет. В этом году в школу, в первый класс, и очень много пришлось заплатить директору, и еще кому-то, и еще чуть-чуть кому-то другому... И книжек много купили, и компьютер, и еще…

Цецилия с любопытством наблюдает за тем, как Севиндж рисует. Янка ищет в Интернете «имя Севиндж значение». Удивительное дело. «Обладательницы имени Севиндж обычно одарены врожденным талантом к творчеству. Эта одаренность, как правило, проявляется в самом раннем возрасте. Севиндж – это яркая, необычная личность, которая всегда выделяется среди своих сверстников». Яна тихонько подходит к Це и показывает ей экран ноутбука. Это не все! Цвета имени – Це обмирает – голубой, пурпурный, фиолетовый. Вот вам и…

«Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальний,
Как звук ночной в лесу глухом…»

Нет, не умрет шум волны. Волна только поднимается.

- Ян, а давай реально поднимем волну, а?
- В смысле?
- Ну, мы ж не в лесу глухом. Мы же в Москве живем, слава богу. Давай что-нибудь придумаем.

Янычар звонит своему бывшему однокласснику, который теперь директор художественной школы. Выясняет, можно ли куда-то, в какой-то класс включить одну девочку?

- Никит, да я понимаю, что у тебя все укомплектовано.
- Я понимаю, запись с прошлого года, ты уже два раза мне это сказал.
- Никита, ты мне еще спасибо скажешь.
- Ну что значит – «и посадить некуда». Что, стульев, что ли, нет? Я тебе привезу стул, хочешь? Я бы не стала просить просто так, ты же меня знаешь.
- Да нет же, не для Ульяна! Он как раз слабенько у меня рисует, ну как все дети, обычно, знаешь. А тут ребенок реально одаренный. Я тебе перешлю фотки сейчас, подожди, я перезвоню. Сейчас сфотографирую и пришлю.

Яна – это Яна. Никита не выдерживает ее напора и в конце концов говорит: да. Можно. Яна озорно подмигивает Цецилии, хотя Це этого терпеть не может.

- Малыш, а ты красками умеешь рисовать? – осторожно интересуется Це. Интуитивно она чувствует, что стоит только чуть-чуть чувств добавить в голос, и девочка снова расплачется – ее растрогали ее собственные драконы.
- Я… да. Только у нас денег нет. Мне родители карандаши покупают… Но я уже два раза красками рисовала, ой, красиво получилось, все так удивились тогда, а бабушка у себя повесила в зале, там, в Азербайджане…

Це смотрит на Яну. Яна на Цецилию. Чудесное мгновение… Что такое успех? Это от слова «успеть». Кажется, успели...

- Все ясно, поехали за красками.
- Давай, только надо отца-то предупредить.
- Севиндж, давай мы твоему папе позвоним? Какой телефон? – Це берет мобильный.

Севиндж, открыв рот, опускает глаза.

- Я не помню…
- Севиндж, как это – «не помню»?
- Не помню… Севиндж с ужасом ищет номер телефона на полу, потом на стене, потом смотрит на левую ладошку, а затем и на правую, - наверное, иногда записывает его туда.
- Да ладно, ладно, малыш, мы тогда сейчас просто к вам зайдем, ладно? Ничего страшного. Поехали красок купим, а? Только зайдем папе твоему скажем, чтобы он не волновался, правильно?
- Да… - Малыш правильно кивает.

Втроем выходят, идут в квартиру к Севиндж, второй подъезд, четвертый этаж. Отец удивлен сверх меры. Цецилия просит Севиндж отпустить ее руку, которую Севиндж все не выпускает из своей с того самого момента, как они вышли из квартиры Яны. Подъездов боится, - с горечью морщится Цецилия. Ничего, мы еще всем покажем.

- Маленькая, отпусти, мне нужно достать паспорт из сумки.

Цецилия пытается всучить отцу свой паспорт, Яна тоже достала свой, чтобы не волновался, хотя он отказывается.

- Возьмите-возьмите! Ну номера мобильников наших запишите хотя бы. А что, у Севиндж нет мобильного своего?.. У меня была где-то симка ненужная… и трубка есть, надо найти только… дома где-то.

Купили красок, и кисти, и даже мольберт. У девочки горят глаза. Она отказывается от супа и курицы. Пирожных больше не хочет. Рисовать хочет.

Рисует опять драконов – уже красками – потрясающе. Невообразимо. Такое впечатление, что она лично знакома с каждым нарисованным драконом. Они так смотрят. Как будто сейчас скажут – Севиндж! Ты – Радость, помни об этом. И наша радость тоже! Должен же нас кто-то рисовать?

Севиндж – явный гений. Не помочь ей сейчас было бы противоестесственно. Подруги отправляют ее в художественную школу. Более того, Цецилия придумала записать ее на курсы общения для детей – потому что Севиндж от своего уже начавшего кристаллизоваться горя забыла, как разговаривать с другими детьми… Чуть что – плачет. Ничего не соображает дитя, горло сжимается, птенец все время ждет каких-то унижений и ужасов, говорить не может.

Це называет Севиндж – «Малышня», и Яна за ней. Так и прилипло. Итак, Севиндж рисует. Севиндж растет. Проходит несколько месяцев. У Малышни появляются подруги в школе – а как же, Цецилия же обещала.

Яна договорилась с соседкой из своего подъезда, Татьяной Федоровной с последнего этажа, пожилой и бедной, чтобы та отвозила девочку в художку. Считай, под охраной. В художественной школе ее практически сразу переводят в третий класс – экстерном, и закрепляют за ней наставника - бесплатно. Никита часто звонит Яне, умоляет ее поужинать с ним в ресторане. Объясняет, что такая ученица – это гордость школы, и для него это огромная удача, может быть, удача всей его жизни.

- Яна, я так тебе благодарен! Скоро вся страна будет знать, что Яна училась в моей школе. Ты понимаешь, что это значит для меня?
- Да это не я, это все Цецилия придумала…
- Ну так и приходите вдвоем! Я вам такой пир закачу, я такой ресторан знаю, африканский! Ну давайте уже, ну пожалуйста.


Севиндж – гений, а родители все никак в толк не возьмут. Основное внимание они уделяют тому, чтобы Севиндж была хорошо воспитана. Результат налицо: однажды на улице Цецилия покупала Севиндж мороженое, давно еще, в самом начале. И вот, когда уже подходила их очередь, у Цецилии зазвонил телефон, звонок был важным. Она быстро достала из кармана деньги и кивнула Севиндж, легонько подтолкнув ее к окошку (тогда еще было в Москве полно ларьков). Удивилась очень, краем уха услышав, как Севиндж обратилась к продавцу: Будьте так добры, шоколадное в стаканчике, пожалуйста…  Спасибо.

К тому времени Малышня успевает победить на московском конкурсе для самых маленьких, который организовал Никита в своей школе. Малыш нарисовал… Гибрид единорога и дракона (к ней что, единороги теперь приходят?..) Некое существо, которое девочка придумала сама. Головы единорога и дракона, исходящие из одного тела, удивленно и вполне интеллигентно смотрят друг на друга. Существо яркое, четкое,  головы смотрят с таким взрослым осмысленным выражением, что взрослое жюри пытается осмыслить, не помогал ли кто девочке, пока она рисовала. Да кто же мог помочь-то? – негодуют родители, и Цецилия, и Яна. Все ж сидели в одном экзаменационном зале… Севиндж побеждает всех. Существо исполнено такого достоинства, гордости, спокойствия, что Це вместе с Яной, не говоря уже про жюри, качают головами.

В одиннадцать лет ее работы отказываются принять на городской конкурс юных талантов.  Севиндж созревает и рисует такое… На ее картинах, а теперь она пишет в основном маслом, - ее друзья-драконы совокупляются на лету, поливая землю огнем, пожирают друг друга в процессе коитуса, на лету отрывают друг у друга куски причинных мест, а на месте оторванных частей вспыхивает пламя – господи, неужели для дезинфекции, зажмуривается от ужаса Це.

В шестнадцать лет малыш продолжает рисовать сцены из жизни драконов и единорогов. Понемногу прибавляются оргии, бесчинства, массовые убийства. Все из жизни драконов. И единорогов. Битва единорогов с драконами. Такого еще никто не видывал. Цецилия в который раз ловит себя на мысли, что насилие, совершенное над ребенком в детстве, никогда никуда не девается. Оно дремлет до поры до времени, а потом вылезает. У Севиндж оно полезло через третий глаз… и руки. Картины юной азербайджанки покупаются со страшной скоростью. Пресса кипит...

Севиндж вдруг выросла в тихую полненькую красивую девушку с темными глазами. Очень вежливую, довольно замкнутую. Общается она практически только с Цецилией и Янкой. Це со страхом отмечает, что то горе так окончательно и не выветрилось из нее.
Господи, это же надо такое рисовать. Картины ее покупают иностранцы за большие деньги разных красивых оттенков (это Севиндж так про них говорит, задумчиво разглядывая бумажки), родители девушки боготворят Цецилию. Они всегда рады ей, зовут в гости, готовы кормить до потери пульса вкусными кавказскими штуками, зовут приехать в Азербайджан, ну хоть на недельку, к бабушке нашей, у нее такой дом там... Простые азербайджанские люди. А дочку воспитали как принцессу.

- Ну чего, Малышня? Вспоминаешь своих «подружек» из двора?
- Каких еще «подружек»?
- Ну тех, помнишь, которые играть с тобой не хотели.
- Да ну, Це, ты что. Я их и не помню никого. Они какие-то… примитивные. Это все, что я помню.

На картинах Севиндж бушуют страсти. Единороги влюбляются, устраивают битвы за любовь, фиолетовые драконы пожирают пурпурных, голубые драконы изничтожают нежных белых единорогов, бьются между собой, отрывают друг другу челюсти и крылья. На вопрос, почему она такое рисует, Севиндж пожимает плечами: да не знаю я. Оно само…