Бешеная? Мопассан
Я выставила себя на посмешище; я совершила одну из тех ошибок, воспоминание о которых не стирается – по твоей вине, по твоей вине, злючка!.. О, если бы я знала!
И вот, я решилась написать и всё тебе сказать. Но пообещай, что не будешь слишком сильно смеяться.
Не жди комедии. Это драма.
Ты помнишь мою свадьбу. В тот же вечер я должна была отправиться в свадебное путешествие. Определённо, я не похожа на Полетту, о которой Жип рассказывает столь забавную историю в остроумном романе «Вокруг свадьбы». И если бы моя мама сказала мне, как мадам Дотретан сказала своей дочери: «Твой муж обнимет тебя… и…», я бы не ответила, как Полетта, расхохотавшись: «Мама, остановись… я знаю всё это не хуже тебя!»
Я ни о чём не знала, и моя бедная мама, которую всё пугает, не решилась коснуться этого деликатного предмета.
Итак, в 5 часов вечера после закуски нас известили, что экипаж ждёт. Гости разъехались, я была готова. Я ещё помню стук чемоданов на лестнице и носовой голос отца, который сдерживал слёзы. Обнимая меня, бедняга сказал: «Мужайся!», словно я собиралась к зубному врачу. Что касается мамы, это был фонтан. Муж торопил меня, чтобы избежать этих тягостных прощаний, у меня самой глаза были на мокром месте, как бы счастлива я ни была. Это ничего не объясняет, но это правда. Внезапно я почувствовала, как кто-то тянет меня за платье. Это был Бижу, о котором совершенно забыли в тот день. Несчастное животное прощалось со мной по-своему. Это ударило меня в сердце, и мне захотелось обнять свою собачку. Я схватила его (ты знаешь, какой он толстый) и начала осыпать поцелуями. Я обожаю ласкать животных. Это доставляет мне нежное удовольствие, я даже дрожу от умиления.
Он же словно сошёл с ума: двигал лапами, лизал меня и покусывал, как в минуты высшей радости. Внезапно он сомкнул клыки на моём носе, и я почувствовала боль. Я слегка вскрикнула и бросила его на пол. Он действительно укусил меня, играя. Текла кровь. Все были огорчены. Мне принесли воды, уксуса, салфетки, и муж сам хотел ухаживать за мной. Впрочем, рана была пустяковой: два маленьких прокола, словно от укола иглой. Через 5 минут кровь остановилась, и я пошла к экипажу.
Мы решили провести медовый месяц в Нормандии – около 6 недель.
Вечером мы прибыли в Дьепп. Когда я говорю «вечером», я подразумеваю полночь.
Ты знаешь, как я люблю море. Я сказала мужу, что не лягу, прежде чем не увижу воду. Он выглядел огорчённым. Я спросила его со смехом: «Вы хотите спать?»
Он ответил: «Нет, друг мой, но вы должны понимать, что я очень хочу скорее остаться с вами наедине».
Я была удивлена: «Наедине со мной? Но мы и так были одни в вагоне с самого Парижа».
Он улыбнулся: «Да… но… в вагоне – это не то же самое, что будет в спальне».
Я не уступала: «Сударь, на пляже мы тоже будем одни».
Решительно, это ему не нравилось. Однако он сказал: «Ладно, раз вы этого хотите».
Ночь была великолепной. В такие ночи в душу проникают смутные великие мысли, больше похожие на ощущения, и хочется раскинуть руки, расправить крылья, обнять небо!
В воздухе Мечты, проникающей Поэзии, в воздухе счастья из райской стороны есть что-то опьяняющее, что струится от звёзд, от луны, от серебристой колышущейся воды. Это лучшие мгновения жизни. В такие моменты видишь другую жизнь, более красивую и утончённую. Это словно откровение о том, что могло бы случиться… или скоро случится.
Однако мой муж был в нетерпении. Я говорила ему:
- Тебе холодно?
- Нет.
- Тогда посмотри на эти кораблики, они словно спят на воде. Есть ли где-нибудь более прекрасное место? Я бы с радостью осталась здесь до утра. Давай подождём здесь зарю!
Он думал, что я насмехаюсь над ним, и почти силой увёл меня в отель! Если бы я знала! О, несчастный!
Когда мы остались одни, я почувствовала смущение, стыд, не зная почему, клянусь тебе. Наконец, я отправила его в туалетную комнату и легла.
О, дорогая, как рассказать об этом! Если коротко, он принял мою крайнюю невинность за насмешку, мою простоту за плутни, мою покорность за тактику, и нисколько не позаботился о том, чтобы объяснить эту тайну неподготовленной душе.
Внезапно мне показалось, что он потерял голову. Затем мной овладел страх, я спрашивала себя, не хочет ли он меня убить. Когда нас охватывает ужас, разум отключается, мы сходим с ума. Через секунду я представила себе страшные картины. Я думала о том, что читала в газетных хрониках, о загадочных преступлениях, обо всех историях, которые шёпотом рассказывают о девушках, которые вышли замуж за негодяев! Разве я знала этого мужчину? Я отбивалась, отталкивала его, обезумела от ужаса. Я даже вырвала у него клок волос и клок уса и, освободившись от этого усилия, громко позвала на помощь. Я подбежала к двери, дёрнула задвижку и бросилась на лестницу почти раздетая.
Двери в другие номера начали открываться. Люди в ночных рубашках выходили со свечой в руке. Я упала на грудь одного из них, умоляя о защите. Он бросился на моего мужа.
Я не знаю, что было потом. Была борьба и крики. Потом раздался хохот, но ты никогда не слышала такого хохота. Хохотало всё здание: от подвала до чердака. Я слышала в коридорах взрывы смеха, другие – в комнатах сверху. Кухарки смеялись под крышей, а сторож извивался от смеха на своём матрасе в вестибюле!
Только подумай: в отеле!
Затем я вновь оказалась с мужем наедине, и он дал мне короткие объяснения, как объясняют химический опыт, прежде чем начать. Он был очень недоволен. Я плакала до утра, и мы уехали, как только в гостинице отрыли двери.
Это не всё.
На следующий день мы прибыли в Пурвилль, который находится ещё в зачаточном состоянии среди морских курортов. Муж утомлял меня заботами и ласками. После первого недовольства он казался очарованным. Пристыженная и огорчённая своим приключением накануне, я была как можно любезнее и покорнее. Но ты не представляешь себе тот ужас, то отвращение, почти ненависть, которую внушал мне Анри с тех пор, как я узнала эту грязную тайну, которую так тщательно скрывают от девушек. Я чувствовала себя отчаявшейся, грустной и умирающей от желания вернуться назад к родителям. На следующий день мы приехали в Этрета. Все купальщики были возбуждены: молодая женщина, укушенная собачонкой, только что умерла от бешенства. У меня по спине пробежали мурашки, когда я услышала эту историю за общим столом. Мне сразу же показалось, что у меня болит нос, и я почувствовала странные ощущения в конечностях.
Я не спала ночью и совершенно забыла о муже. А что, если я тоже умру от бешенства? На следующий день я расспросила метрдотеля о подробностях. Они были ужасны. Я весь день прогуливалась у скал. Я не разговаривала, я думала. Бешенство! Какая страшная смерть! Анри спрашивал меня: «Что с тобой? Ты выглядишь печальной». Я отвечала: «Ничего, ничего». Мой взгляд впивался в море, в фермы, в долины, но я ничего не видела и не могла бы сказать, что находится у меня перед глазами. Я ни за что на свете не выдала бы мысль, которая мучила меня. У меня в носу начались боли, настоящие боли. Я захотела возвратиться.
Едва мы вернулись в отель, я заперлась, чтобы осмотреть рану. Она затянулась. Однако я не могла ошибаться: мне было больно.
Я немедленно написала маме короткое письмо, которое должно было показаться ей странным. Я просила немедленного ответа на пустячные вопросы. Подписавшись, я добавила: «И ни в коем случае не забудь рассказать мне о Бижу».
На следующий день я не могла есть, но отказалась вызвать врача. Я весь день просидела на пляже и смотрела на купальщиков. Они были толстыми и худыми, уродливыми в своих ужасных костюмах, но я и не думала смеяться. Я думала другое: «Как счастливы эти люди! Их никто не кусал. Они будут жить, они ничего не боятся. Они могут развлекаться по своей воле. Как они спокойны!»
Я каждую секунду подносила руку к носу и трогала его. Не опух ли он? Едва я возвращалась в гостиницу, я закрывалась и смотрелась в зеркало. О, если бы цвет кожи на носу изменился, я сразу же умерла бы.
Вечером я вдруг почувствовала внезапную нежность к мужу, нежность отчаявшейся. Он казался мне хорошим, я опиралась на его руку. Я 20 раз хотела рассказать ему свою отвратительную тайну, но молчала.
Он отвратительно злоупотребил моим настроением. У меня не было ни сил, ни желания сопротивляться. Я бы всё выдержала, всё стерпела! На следующий день я получила письмо от мамы. Она ответила на мои вопросы, но не обмолвилась о Бижу. Я сразу же подумала: «Он умер, и от меня это скрывают». Затем мне захотелось бежать на телеграф и отправить депешу. Меня остановила мысль: «Если он действительно мёртв, мне об этом не скажут». И я подчинилась ещё двум дням тревоги. Я написала вновь. Я просила прислать мне собачку для развлечения.
Днём у меня началась дрожь. Я не могла поднять полный стакан, не расплескав половины. Состояние моей души было плачевным. В сумерках я ускользнула от мужа и побежала в церковь. Я долго молилась.
Возвращаясь, я вновь почувствовала боли в носу и зашла к аптекарю, у которого было открыто. Я сказала ему, что одну мою подругу укусила собака, и спросила совета. Аптекарь оказался услужливым. Он дал мне подробную консультацию. Но я забывала советы по мере того, как он мне их говорил, настолько я была озабочена своими мыслями. Я запомнила только один совет: «Слабительные очень показаны в этом случае». Я купила несколько бутылок чего-то под предлогом, что пошлю их подруге.
Собаки, которых я встречала, внушали мне ужас и желание бежать со всех ног. Несколько раз мне показалось, что я хочу их покусать.
Я была очень возбуждена ночью. Муж воспользовался этим. На следующее утро я получила ответ от мамы. Она писала, что с Бижу всё хорошо, но очень рисковал бы, если бы ехал совсем один по железной дороге. Поэтому она не хотела присылать его мне. Он умер!
Я не могла заснуть. Анри храпел. Несколько раз он просыпался. Я была уничтожена.
На следующий день я купалась в море. Я едва не потеряла сознание, войдя в воду, настолько я была охвачена холодом. У меня по всему телу пошла страшная дрожь, но нос перестал болеть.
Мне случайно представили врача, специалиста по морским ваннам – очаровательного мужчину. Я с крайней ловкостью перевела разговор на интересующую меня тему. Я сказала ему, что мой щенок укусил меня несколько дней назад, и спрашивала, что делать, если начнётся воспаление. Он рассмеялся и ответил: «В вашем случае я вижу лишь один выход: сделать себе новый нос».
Так как я не понимала, он добавил: «Впрочем, это касается вашего мужа».
Он ничем мне не помог.
В тот вечер Анри казался очень весёлым и счастливым. Вечером мы пошли в Казино, но он не дождался конца спектакля и предложил вернуться. Так как ничего не интересовало меня, я пошла за ним.
Но я не могла спать, мои нервы вибрировали. Он тоже не спал. Он целовал, ласкал меня, стал нежным, словно догадался о моих страданиях. Я подчинялась его ласкам, не понимая их.
Но внезапно со мной случился ужасный приступ. Я издала пронзительный крик и, оттолкнув мужа, бросилась к двери, ударившись об неё лицом. Это было бешенство, страшное бешенство. Я погибла!
Анри поднял меня в испуге и начал расспрашивать. Но я молчала. Теперь я была покорной. Я ждала смерти. Я знала, что через несколько часов передышки наступит новый приступ, затем ещё один и ещё, пока не наступит смертельный.
Я позволила уложить себя в кровать. На рассвете тревоги моего мужа спровоцировали новый приступ, который был дольше первого. Мне хотелось рвать, кусать, выть, это было ужасно, но всё же менее страшно, чем я предполагала.
К 8 часам утра я заснула впервые за 4 суток.
В 11 часов меня разбудил любимый голос. Мама, которую напугали мои письма, поспешила приехать ко мне. Она держала в руках большую корзину, откуда послышался лай. Я схватила корзину в припадке надежды, открыла, и Бижу выпрыгнул на кровать. Он лизал меня, резвился, катался по подушке, охваченный безумной радостью.
Дорогая моя, думай обо мне, что хочешь… Я всё поняла только на следующий день!
О, воображение, до чего оно способно нас довести! Подумать только, я верила, что… Ну, не глупо ли это?
Я никогда никому не рассказывала о мучениях этих 4 дней. Ты это понимаешь, не так ли? Подумай, если бы мой муж об этом узнал! Он и так потешается надо мной из-за приключения в Дьеппе. Впрочем, я не слишком сержусь на эти шутки. Я к ним привыкла. В жизни ко всему привыкаешь…
7 августа 1883
(Переведено 19 сентября 2016)
Свидетельство о публикации №216091901459