Я пришла

Я    П Р И Ш Л А


               
                Поганюк закурил и по-хозяйски оглядел свои десять соток. Это был участок засаженный ранним картофелем, который на рынке будет продан за ого-го !.. Оправдан будет труд Поганюка. Правда, донимает колорадский жук: только-только картофель проклюнется, а на ростке уже алчный едок восседает и тут же потомство даёт. Красной смородиной смотрится жук на картофельной ботве – много его окаянного.
                Хозяин участка докурил, зло сплюнул и раздавил в ведре с водой две ампулы яда. За полчаса им было обработано сотки две. Потом он сходил домой за новой порцией воды и поставив вёдра в междурядье, отдышался. День был жаркий, душноватый. Со стороны его подворья доносилось куриное кудахтанье и хрюканье свиней. А за селом в общем стаде паслись ещё три коровы и годовалый бык. Устал от такого хозяйства Поганюк. Лет двадцать со своею зазнобой Ксенией он в навозе пурхается. Достаток имеется, да. Но это ведь каждый день… с пяти утра… и до…
               А навозом пропах Поганюк основательно – никаким одеколоном не истребишь, даже после бани – вонял всё равно. Вонял так, что в магазине сельчане отворачивались, когда он в очередь за хлебом пристраивался, но никто не бурчал, понимали, что всё-таки на селе живут. Не понимали только вечной угрюмости да беспредельного зла Поганюка особенно к кошкам и собакам. Гонял он эту живность чем ни попадя: был молоток в руках – бросал его остервенело в четвероногую тварь с громким матом. Они, эти четвероногие, особенно кошки, грядки ему портят, роются в них, проклятые. С добрый десяток он уложил мяукающих особей, рыжих, чёрных, в полоску, крапинку. Пропадёт у кого-то кот или кошка, всё – Поганюк.
            И вот стоял он по пояс в картофельной ботве худой и чёрный, и двигал желваками, в сердцах поругивая заморского жука. Тут одним броском молотка жука не испугаешь, тут надо каждый куст оросить тщательно. Он вновь закурил и вдруг увидел, как в конце его картофельной плантации кто-то ходит. Да, да, человек – женщина в белом и направляется в его сторону. И женщина не идёт а плывёт как будто прямо по ботве, но не колыхнув её нисколько. « Чудеса» - подумалось Поганюку, залюбовался он даже ею, потом спохватился и пошёл навстречу, готовясь выпроводить непрошенную гостью к чертям собачьим. Встречаются они почти нос к носу. Поганюк злой, пыхтит сигаретой, а та улыбается. С виду баба и баба, красивая даже, не старая, вся в белом до пят и босая.
             - Ты кто? – зло пробасил владелец участка.
             - Я к тебе, Василий Иванович. – певуче ответила женщина в белом. А взгляд у неё какой-то неприветливый, холодный и пронзительный.
             - Ххы-х,.. – спёрло у того дыхание. – А пошто ты мне картошку топчешь? По дороге не могла к дому прийти?
             - А тут нам удобней будет беседовать, - продолжала нараспев гостья, - да и твоя Ксения знать не будет, то есть будет, но позже. А картофель твой я нисколько не попортила, поглянь, даже отпечатков ног не имеется. – Женщина при этом загадочно улыбнулась и заглянула в самое дно души Поганюка.
              И точно, никаких следов не наблюдалось и от этого Поганюка внезапно обдало страшным жаром,  потом его зазнобило, как от холода. Ему стало нехорошо, дискомфортно, как говорится, и он прорычал:
            - Убирайся! Сгинь! Ты зачем здесь?
            - Василий Иванович, я здесь по особо важному делу, поскольку время твоё подошло, потому я…
            - Какое такое моё время? – не дал он ей договорить. – Счас я тебя вот этим раствором!.. – И он набрал в насос ядовитой жидкости. – Сгинь, я сказал. Я в сельсовет до главы счас дозвонюсь, ходют тут всякие, как по дороге. – Он похлопал по карманам брюк, но вспомнив, что телефон не с собой, вновь замахнулся опрыскивателем.
             Женщина нисколько не испугалась, наоборот, приблизилась к нему почти вплотную.
            - Ты болен, Василий Иванович, поэтому я здесь.
            - Я не болен! Я здоров! – отступил он от неё на шаг. – Признавайся лучше кто ты.
            - Я смерть твоя, Василий Иванович. – спокойно ответила та и пронзила его с головы и до пят своим ледяным взглядом.
             - Ха-ха! А где же тогда твоя коса и чёрное платье?
             - А вон у тебя на подворье.
             - Дак то ж моя коса у стены.
            - А ты приглядись получше, Василий Иванович, и увидишь рядом ещё одну а платье моё чёрное на бельевой веревке висит, сушится. Хотела я сегодня отдохнуть да видно не придётся – шибко уж ты строптивый мне попался, Василий Иванович.
              Пригляделся Поганюк и точно: две косы у сарая и что-то чёрное на веревке болтается. В это время из сеней вышла его благоверная.
             - Ксю-у-ша! – не своим голосом заорал Поганюк. – Это что там чёрное висит у нас на верёвке?
             - Ничего не висит. – послышалось в ответ. – Айда на обед, мой руки.
             - Да ви-и-сит же. – почти простонал Поганюк.
             - Иди, иди, а то ты спёкся видать уже.
             - А женщину ты видишь возле меня?
             - Чудной ты сегодня. – хлопнула дверью Ксения.
             - Ну вот видишь. – обернулся он к женщине в белом. – Ничего нет, это мне только всё кажется.
             - И я кажусь?
             - И ты.
             - Ну тогда мне придётся доказать, что это не так. Давай мы сейчас, Василий Иванович, и закончим наше дело. Кошек припомним тобой погубленных, года твои посчитаем. Сколько их у тебя годков-то?
             -  Шестьдесят пять. Мало ещё. Я до ста лет собираюсь дотянуть. – криво ухмыльнулся Поганюк.
              - Не дотянешь.
              - Это как же?
              - Всё будет очень просто, Василий Иванович. Ты погоди чуточку, я сейчас. – приказала назвавшееся смертью.
              - А то, хи-хи. Куда ж ты?
              Приосанился Поганюк, заулюлюкал даже ей во след. Наконец-то, думает, наваждение исчезло, что всё это ему от жары показалось. А женщина в белом и не думала исчезать, она лишь уменьшалась в размерах проплывая огород Поганюка в направлении его дома.
              - Ксю-у-ша! – вновь заорал он. – Не пускай её к нам! Это она! Это она пришла ко мне!
              Жена не слышала его отчаянных воплей, она хлопотала на кухне. А её благоверный с превеликим страхом наблюдал, как незнакомка в белом снимала с себя это белое и облачалась в чёрное. Потом она взяла косу и направилась к Поганюку, который с дрожью в ногах всё стоял и что-то лепетал о кошках, коровах, и ценах на молодой картофель.
             - А вот и я, Василий Иванович. – подходя к нему улыбнулась белозубо молодка в чёрном.
             - Да, это ты. Теперь я верю. – бескровными губами прошептал Поганюк. А как же моё хозяйство без меня? И я ведь вроде здоров.
             - Ну вот видишь – вроде. Ты уже и не уверен в своём здоровье. А на самом деле оно у тебя, Василий Иванович, никуда не годное – срок ему пришёл уже. А сегодня как раз магнитные бури разыгрались, а у тебя сосуды… сердечный приступ может случиться – инфаркт, инсульт…
              - А-а-а. – взвыл он жалобно приседая на картофельный куст. – Эт-то что ж, наказание за кошек что ли?
              - Не только. Ты, Василий Иванович, в прошлом году забор на целый метр перенёс в свою пользу у слепой Гаврилихи.. Не стыдно?
              - Не стыдно, представь себе. У меня вон живности сколько, корма много надо а у неё земля всё равно большей частью пустует.
              - А мог ведь и выкупить. Дети её приедут и всё равно обнаружится твоё хамство. А ещё, Василий Иванович, три года назад ты зарплату чужую так и не передал по назначению, присвоил под шумок, а ещё…
              - Всё! Хватит! – простонал Поганюк. – Прости меня.
              - За это ты не у меня будешь прощения просить. Я лишь направлю тебя к нему. И не бойся так, расслабься, Василий Иванович. И женщина в чёрном начала терять облик красивой молодухи и на глазах начала стареть, морщинясь и плюясь гнилыми зубами. Косу она воткнула косовищем в высокую грядку и потянулась крючковатыми руками к телу Поганюка.
             - По-о-длая у тебя душонка, Вася, Васька Поганюк. – И она погрузила руки в грудную клетку своей очередной жертвы, потихоньку сжимая его трепетное сердце.
             - Ккак же больно! Как бо… - стонал слабо Поганюк, повалясь и выбивая ногами из земли клубни молодой картошки. – Не- уже-ли это со мной. Ой бля…
              Он терял сознание а когда душа обрывала последние нити с его плотью, то он испытал многократный ярчайший оргазм, неописуемый и ни с чем не сравнимый. Это был последний аккорд его грешного плотского состояния. А потом зазвучала торжествующая небесная мелодия и он устремился ввысь подальше от жалких земных забот. С высоты он видел себя лежащего в картофельной грядке. Смерти рядом уже не было. Он уже был в бессмертии. Ещё он видел, как его тело обнаружила Ксения. Она заламывала кверху руки и выла по-собачьи.
             Хоть и тоскливо было Поганюку, но небесная музыка забирала всё его сознание, обволакивая душу торжеством вечной жизни с её бесконечными радостями, а может и вечной печалью для его души, если она не будет прощена. Как знать.