Вальсирующие сложности

Пока кто-то встречается с кем-то и крутит любовь, правя графу "семейное положение" в социальной сети, я правлю графу ту что пониже - "отношения с военкоматом", и выбираю пункт "все сложно". Дружище, меня ищут, неустанно, круглые сутки.

Иногда мне присылают конверты, а в них я нахожу повестки, внимательно ознакомившись, отвечаю "П-о-х-у-й" и подписываю их огнем из зажигалки.

Граждане, общество, социум - вы уж извините меня, дурака, я глуп, я очень глуп. Я не уберег своего патриота, я вовремя его не поил, он требовал хоть капли этила, а вместо этого получал только клубы дыма, который его душил и щепотку за щепоткой белого песка, который ему выедал глаза. Он требовал опиума - у меня была только штанга. Он жаждал внимания и заботы - у меня же для него была только апатия. Ему нужна была пропаганда, идея и компания - а у меня было только творчество, преимущественно ненормальных людей. Не было гимна - был поздний Чоран. И как-то уж с детства я толпу невзлюбил: в ней, когда эмоции льются через край, обязательно кто-то не выдерживает и громко взрывается.

Моей маме часто звонят, спрашивают: "Где ваш сын?", мама звонит мне, говорит: "Привет, сына, ты где?", на что получает ответ: "Мам, я не знаю. Тут вокруг какие-то люди, много людей, они все постоянно куда-то спешат, у них дела и много хлопот. Катаются машины, много машин, выбрасывая ядовитый смог и прочие прелести в воздух. Они выбирают стезю и по ней идут, заводят сначала подруг, потом жену и множат детей, чтобы те в конечном итоге повторили тот же порочный круг. Тут дома, много домов, в которых живут люди, много людей и они друг друга либо совсем не знают или знают, но вскользь, либо вовсе не могут терпеть. Это место называется как-то по-другому, но от тех, других мест, вовсе не отличается.

Они все трудятся за копейки, называя африканцев рабами, а сами ходят в обносках, питаются из рук вон плохо, им стыдно перед другими за свое жилье и жизнь, но у них все еще не сходит с уст слово свобода, они свободны и независимы - но на деле они не могут позволить жить себе на широкую ногу даже в собственных мечтах, их поразила сдержанность и смирение, они же стали их свободой.

Меня все еще ищут, ма?" Она как всегда немного временит с ответом и скажет: "Да, все еще ищут, видимо, ты им очень нужен". Все еще нужен… "Ты же помнишь, как я в 17 говорил, что вся беда войн от сопротивления, но когда одна сторона в конечном итоге захватывает другую, то все что меняется - это таблички на административных зданиях, цвет тряпок на их крышах, название купюр и улиц? Так вот: мне без разницы, какими будут купюры, без разницы как будет называться очередной, ничем не отличающийся от других город. Патриот во мне серьезно болен или же так он выглядит, когда мертв".

Раньше я видел то, о чем он мечтал: подвиги, героизм, награды, поцелуи и знамя. И сложись все по-другому, может быть, так оно и было бы. Но не сложилось, не судьба. Эта страна с самого дня её независимости существует в кризисе, который с годами только усугубляется. Я уже не помню светлых времён, не помню, как это быть человеком. Никто больше не строит на века: максимум на десятилетие или два. Тут уже нечего защищать - настоящий враг сожрал все изнутри, брюхо моей страны кишит паразитами. Все разграблено, разъебано и запущено.

Утром я отправляю домой Олю, которая еще вчера в электричке жадно смотрела на меня, облизывая губы. А завтра уже кто-то снова станет править «семейное положение» в социальной сети, сменив его на «встречается с Олей» или же также поставит «все сложно», но сложно будет совсем не так как у меня. Ведь наша жизнь – самолет рейсом "Рождение – Счастье", который стремительно терпит крушение.