Про Йобанопулоса

Савас Йобанопулос был знаменитостью в родной Агье-Варваре и трех окрестных деревнях вовсе не из-за каких-то выдающихся качеств. Он был самым обычным деревенским жителем, многие поколения которых жили и умирали на этой благословенной земле. Точно так же как все он ходил в приходскую школу, лазал за апельсинами в сады старого Теодоракиса, пил узо и танцевал сиртос на свадьбах и праздниках, после чего с разгоряченной толпой гостей выходил на дорогу и по старому критскому обычаю палил из винтовки по оливковым деревьям и дорожным знакам. Агья-Варвара лежала далеко в стороне от туристических маршрутов, и полиция даже нос не совала в эти дикие места, несмотря на случаи кровной мести, бывшие в горах не в диковинку.

      Савас Йобанопулос не был священником, сельским старостой или лучшим в деревне игроком на кемендже. Но однажды, в 18-летнем возрасте, а восемнадцать ему было аккурат полвека назад, он с оказией побывал в Афинах, в связи со смертью дядюшки, которого никогда в глаза не видел, но который, тем не менее, за каким-то хреном упомянул его в завещании. Пятисот драхм, которые обломились юному Савасу, не хватило бы даже на покупку приличной коровы, но главное было в другом. Отныне он служил живым доказательством того, что и за пределами Крита есть жизнь, из чего извлекал неплохие дивиденды. Каждое утро, когда мужчины Агьи-Варвары отправляли женщин на работу и усаживались в придорожной таверне с целью потрындеть за жизнь и выпить по стаканчику-другому забористой рецины, они обязательно звали Йобанопулоса, наливали на шару вина, и он в сотый раз неспешно рассказывал о том, что Афины - это огромный город величиной с три...нет, пять деревень, что он застроен гигантскими трехэтажными домами, и машин там на улицах в сто раз больше, чем коз. Односельчане мотали головами и цокали языками, а Йобанопулос просто млел от такого внимания к своей персоне.
   
      Одним солнечным весенним утром Савас Йобанопулос вышел из дому и по обыкновению заковылял к таверне хромого Цакалидиса, вспомнив, что давно не рассказывал тому про Афины. Как вдруг сзади раздался рев мотора и в туче пыли на узкой грунтовке - единственной дороге, связывающей Агью-Варвару с цивилизацией - показался белый джип. Такого события Йобанопулос, естественно, пропустить не мог, поэтому застыл, как вкопанный, и из-под ладони вперил свой взгляд в приближающуюся машину. Джип, поравнявшись с сельчанином, притормозил, и сидевший за рулем детина явно нездешнего вида, начал что-то спрашивать на совершенно непонятном языке.

      Йобанопулос, уверенный, что единственным языком на земле является греческий, сначала ничего не понял. "Сумасшедший видимо"- подумал он. В самом деле, вместо того, чтобы изъясняться внятно и членораздельно, детина тараторил что-то невразумительное, как крошка Микеле. Ну ладно, крошка Микеле, ему простительно в полтора-то года, но этот... А детина все не унимался.

      Йобанопулос рассвирепел. Он открыл рот, и на не вполне литературном греческом, стал объяснять залетному, что он думает о людях, доживших до таких лет, и так и не удосужившихся выучить нормальный язык. Думается, сам Цицерон, не раз бывавший в тех краях, позавидовал бы красноречию Йобанопулоса, доведись ему услышать ту тираду. И даже когда улеглась пыль от давно уехавшего джипа, он все продолжал говорить тому вслед...

https://www.youtube.com/watch?v=lpQJhP6p8p0