Бободя! - Свобода!

Ещё вчера внук радостно кричал слово «бободя!». Это на его языке обозначало:
 «Свобода!». Вот уже пятый месяц он с мамой находится в детском онкологическом центре. Пять тяжёлых операций не только сложно для маленького ребёнка, но и для взрослого  человека. Между этими операциями вот уже девять круглосуточных химиотерапий по пять суток каждая, потом промывка. И всё это время он находится на привязи к капельнице, и мама зорко следит, чтобы он не удалялся более чем на пять метров от самой капельницы. Дети оживают после операций быстрее, чем взрослые, у них нет стресса. После отхождения наркоза они сутки висят у мамы на руках. Лёгкий стон, отказ от еды, иногда рвота. Но уже на вторые сутки они начинают тянуться к игрушкам, слабыми движениями даже той руки, где была сделана операция, они пытаются играть. Но уже на третьи сутки они сползают с кровати на пол, и, забыв про обиды от дядей хирургов, начинают оживлённо играть, оберегая забинтованную руку и плечо. Проходит пять дней, и, наконец, приходит медсестра, выключает капельницу и вынимает иглу из порта, вшитого под кожу ребёнка.
Свобода!  Свобода от изнурительных суточных капельниц химиотерапии, от бесконечных и очень больных уколов в руку, от тётей в белых халатах, делающих ему больно. Мама говорит ему: "Свобода, беги, играй!" и он, повторяя за ней, выбегает в коридор с радостным криком: "Бободя!", убегая в игровую комнату, и в коридоре эхом раздаётся его звонкий голос"Бободя! Бободя!" Дети из других палат выбегают и приветствуют его. Это была пятая операция. Потом на два дня их отпускали домой.

А до неё он «рулил» рулём машины, сидя у папы на коленях (возле дома). Приехав к прабабушке, он тут же перевернул свой ящик с игрушками, ища в нём свои любимые. Он находил их и начинал играть. Энергия и жизнь кипели в нём, несмотря на уже четыре тяжёлых операции. Его тело, исполосованное лазерными скальпелями, было покрыто лучами швов. Они были сняты. Я долго играл с ним то в прятки, то в большой полиэтиленовый домик, куда он забирался, а я пытался его достать. При этом он радостно смеялся. Потом мы ужинали.  Он ел всё, что ему давала мама. Потом был пирог – наш традиционный яблочный пирог. Я выпекал его всегда к его приезду в наш город. Его любили все. Три часа пролетели быстро, и я уехал к себе домой. На утро они уже возвращались назад в Москву в больницу; это был короткий двухдневный отпуск. По пути заехали к бабушке, где у него были свои игрушки, и их ждала та же участь – быть перевёрнутыми ради поиска одной – любимой! Он радовался, играя со всеми. Бабушка и родители не могли нарадоваться на него, восхищаясь его неукротимой энергии. А ведь он перенёс пять сеансов химиотерапии, не считая операций, компьютерных томографий, УЗИ, введений радиоактивных изотопов.
Потом снова езда, но уже в онкоцентр.
Приехали. Мама переодела его в ту пижамку, в которой он обычно находился в онкоцентре.  Он некоторое время озирался: это был не дом прабабушки, не дом бабушки, и не его собственный дом.
И, вдруг, он понял, что это был тот дом, где ему делают больно!  С ним началась истерика. Он плакал так громко, что пришли соседи по палатам. Это было впервые. Он уже много раз возвращался сюда, и никогда не плакал, а сразу шёл в гости к своим друзьям. И он, и они – все были лысые от химиотерапий: как мальчики, так и девочки, и немного напоминали инопланетян, когда собирались вместе в игровых комнатах. Жаль, что это сравнение неудачное.
Потом он выбежал в коридор с двумя маленькими машинками. Сквозь слёзы доносилось слово «бободя!». Он лёг на пол коридора лицом прямо в пол и не хотел поднимать голову. Он плакал, уже не так громко, но очень горько. Соседка по палате Женя, такая же лысая, как он, гладила его то по голове, то по попке, пыталась его щекотать. Но он отмахивался от неё, продолжая лежать и плакать, уткнувшись в пол. За четыре месяца, проведённых в этих стенах, он уже понимал, что его привезли сюда, чтобы делать ему больно. Он вырос.

Ему исполнилось ДВА ГОДА И ПЯТЬ МЕСЯЦЕВ. И он уже отличал: где «свобода», а где её НЕТ! И ещё в коридоре некоторое время разносилось его всхлипывание «бободя», «бободя»!!!  Отец снимал это на видео. У меня текли слёзы. Они и сейчас текут, когда я печатаю это. Снова онкоцентр. Что впереди, никто не знает.Здесь лежат дети с саркомой. Это самое страшное заболевание на Земле. И никто до сих пор не знает откуда она берётся и поражает большей частью детей. За что Бог карает эти невинные создания? Они не понимают, чем они больны. И у них поэтому не бывает депрессии. Скоро обход врачей, и будут новые назначения. Дни тянутся один за другим, переходя в недели и месяцы. Для нас, взрослых это кажется невыносимым. Ждать, ждать и ждать. Надеяться на чудо! Ходить в церковь, и молиться об исцелении. Но это уже делаю я.

18 сентября 2016 год.
Онкоцентр. Москва
По следам рассказов "Противостояние"
Прошло уже два года, как я написал этот рассказ,
и всякий раз, читая его, у меня текут слёзы!
А скоро- новые исследования!

номинация на премию