Двадцать четыре часа из жизни детской неотложки

   Раннее зимнее московское  утро. Часы показывают цифру шесть, и я выхожу из подъезда.  На  улице  темно  и морозно.  Вчера, несмотря на середину февраля,  причуды природы явили жителям нашего мегаполиса  плюсовую температуру и  проливной дождь.  А к утру всё это прихватило ночным морозцем, образовав ледовый каток под ногами. Поэтому я иду к остановке мелкими шажками как сапёр по минному полю. Редкие легковушки проносятся мимо, ослепляя фарами. На остановке уже топчутся несколько тёмных фигур, ожидающие троллейбус.  Вот он подъезжает и мы, молча и неторопливо, загружаемся в него, послушно прикладывая друг за другом к валидатору свои проездные. Несмотря на раннее время троллейбус почти полон. Основная масса пассажиров едет до ближайшего метро. Кто на учёбу, кто на работу…
     Я – педиатр, и работаю на «неотложке».  Иногда спрашивают – какая разница между «скорой» и «неотложкой»?  Поясняю: у «скорой» есть сигнальные маячки, и ездит она по вызовам, где состоянию человека угрожает опасность. Например – ножевые, огнестрельные ранения, потеря сознания, травмы в ДТП,  кровотечении, судороги  и  т.д.  «Неотложке» же с той же «скорой» перекидывают вызова с гриппом, ОРВИ, пищевыми отравлениями, сыпью. У нас нет сигнальных маячков, а на машине только красный крест. И на «скорой» в паре с врачом всегда работает фельдшер. А на « неотложке» врач работает один…  Помимо «скорой» вызова на «неотложку»  принимают и наши девочки – диспетчера на собственной  базе при детской поликлинике. То есть мы работаем как среднее звено между участковой сетью и «скорой». Отличие от участковых в том, что  работа у нас разъездная и происходит в режиме нон-стоп. Иначе говоря – круглосуточно.
     Вот и сейчас я еду на свою смену, которая начнётся в восемь утра сегодня и закончится в шесть утра завтра. Работка не из лёгких. Попробуй, покрутись сутки в машине, бегая по подъездам и чужим квартирам,  обследуя целый конвейер из двадцати пяти – тридцати пяти разновозрастных детишек. Но, как говорится, кто на что учился. 
     На работу я еду на другой конец Москвы. Почему на другой? Потому что после очередной оптимизации медицинской службы в городе, сокращение добралось и до нашей организации, где я проработала много лет и собиралась через годик уйти оттуда на пенсию. Выплатив выходное пособие, и не выплатив обещанные городской властью полмиллиона отступных сокращённым медикам, Департамент соцзащиты, к которому относилось наше детское учреждение,  отправил нас в свободное плавание. А кому нужны специалисты пенсионного возраста? Правильно – тому, у кого уже совсем плохо с кадрами. Почему - подумайте сами. Могу дать подсказку – в медицинских учреждениях, где сотрудникам хорошо во всех отношениях, особенно – финансовых, текучки не бывает. Вот и еду через всю Москву туда, где взяли и пообещали нормально платить.
     На поездку в метро уходит около  часа. Спустя почти два часа прибываю на базу. У врачей и водителей идёт пересменка, и осунувшиеся лица отдежуривших заметно отличаются от подёрнутых свежим, только с морозной улицы, румянцем заступающих на вахту. Можно не спрашивать,  как прошло дежурство. Идёт самый пик вирусной инфекции и гриппа и поэтому вызовов не просто много, а  очень  много.  Вот и сейчас  - только восемь утра, а телефоны диспетчеров не умолкают ни на минуту  и ложатся на стол старшего диспетчера  всё новые  и новые заявки.
      Забираю в раздевалке свою униформу и спешу в комнату отдыха – переодеваться. Дорога лежит через небольшую кухоньку, где  с удовольствием  пьёт утренний чаёк  уже отработавшая сутки моя коллега.  Опять быстрый обмен мнениями и, переодевшись в зелёный медицинский костюм, я иду принимать медицинскую укладку. Проверяю наличие медикаментов, шприцов, шпателей, перчаток, спиртовых салфеток и многого другого, что приходится нам с собой возить на всякий случай.
      Затем  возвращаюсь в диспетчерскую и получаю на руки  несколько бланков заявок,  по которым мне предстоит ехать на вызова. Я называю это – отработать вызова.  Ненавижу словосочетание – обслужить вызов, ибо врач – не прислуга.  Считаю, что поставив в брежневские времена отечественную медицину в разряд сферы обслуживания, некоторые деятели уже тогда начали тот самый процесс разрушения хорошо  отлаженной советской медицины, что мы можем наблюдать  сейчас. Это только моё личное мнение.
       Один из главных помощников врача на «неотложке » – толковый  водитель. Именно от того, как хорошо он знает наш район, его адреса и дороги, зависит, как быстро мы доберёмся до нужного адреса. Особенно важны его знания и умение быстро оценивать ситуацию в ночное время суток, когда все дворы заставлены автомобилями и проехать до нужного подъезда бывает очень сложно. Иногда врачу приходиться брать свой достаточно весомый  синий чемоданчик в руки и идти пешком к другому концу дома. Каждый раз удивляюсь застройщикам, особенно точечных застроек. Воткнут между уже тесно стоящими домами одноподъездную башню в двадцать пять этажей, а куда люди будут ставить свои машины – застройщиков не интересует. Вот и мучаются и «скорые», и «пожарные», и мы вместе с ними, пытаясь подъехать поближе к нужному подъезду. А ведь при этом теряется то самое драгоценное время, от которого иногда зависят человеческие жизни.
       Так вот, возвращаясь к нашим водителям. У нас водители почти все асы своего дела. Знают, где какие шлагбаумы,  как идёт нумерация подъездов в том или другом доме, где перекрыты  дороги, и по какому закоулку лучше проехать, чтобы укоротить путь.  Вот и сегодня мне предстоит до шести вечера ездить с одним из таких ассов, а после шести  - уже на ночную вахту заступит другой. У них тоже свой график работы. Здороваюсь со своим водителем, беру бланки заявок, медицинский саквояж. Садимся в машину с красным крестом на боку и едем на первый вызов. Приоритет отдаётся детям до года и оперативным вызовам, переданным со «скорой». Остальные распределяются по тяжести состояния и по времени поступления. Это на «скорой» бригада получает один вызов и едет на него. А врачу «неотложки» вручается пачка вызовов, поступивших на данных момент и он сам должен определить приоритетность их отработки.  Да, и ещё необходимо упомянуть, что на нашей базе работаю одновременно в сутки всего три врача на весь огромный район, поэтому во время пика вирусных заболеваний время прибытия «неотложки» на какой-то конкретный адрес может растянуться до двух-трёх  часов.
       Приезжаем на первый вызов. На улице сильный ветер с дождём. Кутаясь в синюю утеплённую куртку, набираю номер домофона. Слава Богу,  домофон нормально срабатывает и я, зайдя в подъезд, направляюсь к лифту. Лифт подъезжает медленно, так же медленно и с расстановкой открываются и закрываются его двери. Выхожу на нужном этаже, и уже в который раз чертыхаюсь про себя - на этаже шесть кнопок от звонка и ни у одной не подписан номер квартиры. Начинаю в уме заниматься подсчётом этажей и квартир на каждом этаже, чтобы вычислить нужную кнопку  звонка. Нажимаю на одну из них. Ура-а – угадала! На вопрос – трудно ли рядом со своей кнопкой нарисовать цифры, женщина пожимает плечами – дескать, они уже так привыкли. Начинать день с нравоучений мне не хочется. Молча прохожу в прихожую и, достав из кармана бахилы, одеваю их на весу на свои сапоги. Хорошее, кстати, упражнение – очень развивает координацию. Далее на автомате в ванную – мыть руки. Мама стоит тут же с чистым полотенцем в руках.  Начинает рассказывать о заболевшем чаде. Вытираю руки, задаю наводящие вопросы, подхватываю чемоданчик и идём в комнату, где находиться заболевший ребёнок. Шестилетний крепыш со шмыгающим носом лежит в чистенькой постельке и настороженно смотрит на меня.  Рядом на столе коробки с различными сиропами от кашля, растворами, градусник, бокал с морсом. Прошу принести мне табуретку и начинаю осмотр малыша. Я детей люблю, и уже через пару минут малыш доверчиво поддаётся осмотру, пытаясь параллельно рассказывать мне о своих любимых игрушках, познакомить с комнатной собачкой. Он послушно открывает рот на просьбу показать горлышко, терпеливо молчит,  пока я фонендоскопом слушаю его сердечко и лёгкие. И продолжает попытки перетянуть на себя моё внимание даже тогда,  когда мы с мамой начинаем обсуждать его лечение. Вообще-то, назначение лечения – это прерогатива участковых педиатров. Но некоторые родители так просят назначить им хоть что-нибудь, потому что во время эпидемии гриппа и у участковых педиатров столько вызовов, что они, бедолаги, бегают по этажам до глубокого вечера. И иные родители, чтобы получить хоть какой-то квалифицированный совет начинают вызывать всех подряд – и участкового, и « неотложку», и «скорую». Вот и  получается иногда  ситуация - я приезжаю на вызов, тут выясняется,  что «скорая» была полчаса назад, а  следом за мной уже заходит участковый педиатр. Как сделать так, чтобы этого не происходило – я не знаю. А ведь это – потерянное время и бесполезно потраченные человеческие усилия… В данном случае мы с мамой ребёнка согласовываем назначения и я возвращаюсь в машину. Там быстро заполняю бланк отработанного вызова, и мы едем дальше.
         Рядом с этим домом адрес актива после «скорой». Это значит, что «скорая» там уже была,  и через два часа нужно было  навестить ребёнка, чтобы убедиться, что у него всё в порядке. На бланке написано, что ребёнок после приступа эпилепсии. Ещё у ребёнка детский церебральный паралич – ДЦП. Мне незнаком этот адрес. Дверь открывает грустная, интеллигентная на вид женщина за сорок. Я в автоматическом режиме бодро надеваю  бахилы, скидываю куртку, мою руки в чистенькой ванной, пытаясь параллельно получить информацию от грустной женщины,  прохожу в комнату и на секунду замолкаю. В специально оборудованной кровати лежит обложенный подушками худенький мальчик – подросток. Он коротко стрижен и бледен. Его глаза бездумно блуждают по комнате, не останавливаясь ни на чём. Кисти рук согнуты в спастическом тонусе. Теперь я понимаю, почему так грустна эта женщина. Я всегда преклоняюсь перед таким родительским  подвигом, когда практически безнадёжные, в плане социализации, дети не оставляются родителями в роддоме и не сдаются в дома малютки, а забираются домой и живут в уюте и заботе ровно столько, сколько за ними ухаживают любящие их родители…Из  разговора с мамой выясняю, что  состояние ребёнка стабилизировалось. Осматриваю его и, дав кое-какие рекомендации по уходу, спешу на следующий вызов…
        В эту квартиру дверь открывает молодая женщина с опухшим лицом и меня буквально сшибает  с ног едкий тошнотворный запах. «Вы что – курите прямо в квартире?» - возмущенно восклицаю я, стараясь дышать через раз. Женщина смущённо кивает головой. «У вас же ребёнок всем этим дышит!» - продолжаю я, надевая бахилы и направляясь в сторону ванной мимо пяти или шести закрытых дверей, ведущих в коридор. «Тараканы!» - восклицаю я, включив свет и увидев на краю раковины двух молоденьких тараканчиков, бесстрашно шевелящих усами при виде меня. «Это мы с соседями так боремся с тараканами. То они травят, то мы. Вот тараканы и бегают туда -сюда » - опять смущается женщина. Видимо о том, что тараканов лучше всего морить одновременно всем подъездом или даже домом никто в этом самом дому не знает. Не говорю и я,  так как каждый вдох спёртого воздуха даётся мне с трудом.  Я мою руки, но не могу себя заставить вытереть их об засаленные тряпки, висящие здесь в качестве полотенец. Прохожу в комнату, где на таком же засаленном постельном белье  сидит настороженный короткостриженный четырёхлетний мальчик. Начинаю весело разговаривать с ним и прошу маму посадить его к себе на коленки. Внимательно слушаю, как он дышит, как стучит его сердечко. Перед глазами мамины пальцы  с отросшими ногтями и грязью под ними. Из разговора выясняется, что в квартире курят все, включая дедушку. А так же вместе с ними проживают несколько кошек и собак. Интересуюсь - не была ли у них ещё опека. Молодая мать-неряха говорит, что уже была и что ребёнка пока оставили при ней. Делаю назначения, выхожу из подъезда, и с наслаждением вдыхаю прохладный, свежий воздух. Потом несколько минут стою у машины, размахивая полами куртки, чтобы избавиться от въедливого, мерзкого запаха…
       Так до обеда объезжаем все вызова и ещё прихватываем парочку переданных по телефону диспетчерами. Потом возвращаемся на базу, чтобы перекусить, сходить в туалет и получить новую пачку вызовов и активов со «скорой». На базе у диспетчеров не переставая, звонят телефоны, и они едва успевают передохнуть между приёмами звонков. Я подогреваю в микроволновке свой обед и пытаюсь параллельно заполнять бланки вызовов,  иначе вечером или ночью, когда возможно появятся несколько  свободных минут,  вспомнить информацию по утренним вызовам будет сложно.
      Минут через сорок  мне выдают очередную кипу из восьми бланков, и мы выезжаем в другой, более отдалённый район на смену своим коллегам. Все мы уже знаем, что, когда выезжаешь в этот район, то о скором возвращении можно и не мечтать. Дело в том, что в поликлинике, к которой прикреплён этот район на шестнадцать участков работают  всего четыре участковых педиатра. Почему так – остаётся только догадываться. Знаю московские поликлиники,  где врачам платят как положено. Там на каждом участке есть свой педиатр и, что интересно, никто из них никуда не собирается уходить. Почему должны страдать маленькие жители этого района Москвы – вопрос не ко мне. И получается ситуации, что родители, проживающие на участках, не имеющих своего педиатра, вынуждены звонить на «скорую» или  «неотложку», чтобы хоть кто-то приехал и осмотрел их чадо. Причем назначение лечения опять-таки возлагается на врачей «неотложки», так как «скорая» этим точно не занимается.
       В этот раз вызов к очередному детсадовцу. После бахил, мытья рук и маленького чистого полотенца меня проводят по тесно уставленному вещами коридору в небольшую комнату. На широкой постели разбросаны детские игрушки.  С краю под покрывалом  светловолосое трёхлетнее дитё в соплях. Испуганно смотрит на меня. Начинаем общаться и ребёнок доверчиво открывает рот – показать горлышко, и сам поднимает маечку, чтобы я могла его послушать. Мой вердикт – острая респираторно-вирусная инфекция.            
  – А у него не грипп? – неожиданно раздаётся мужской голос из угла. Я приглядываюсь и в изумлении обнаруживаю рядом со шкафом  скрючившегося за ноутбуком полулежащего на полу мужчину с голым торсом. Я бы его и не заметила, если бы он не подал голос. Отвечаю, что не грипп и что наши средства массовой информации просто перестарались, нагнетая истерию по поводу этого самого пресловутого свиного гриппа. Быстро отписываю необходимое лечение, и тут из угла звучит просьба ещё послушать и бабушку ребёнка, которую родственники в целях безопасности изолировали в другой комнате. Отвечаю, что у нас много детских вызовов и тут же получаю из угла ненавидящий взгляд отца ребёнка. «А, если бы это была моя бабушка и ей тоже нужна была бы медицинская помощь?» - мысленно говорю я сама себе и соглашаюсь посмотреть бабушку. Мужчина выползает из угла и, шествуя впереди меня  в одних плавках, провожает к бабушке ребёнка. «Интересно, а, если бы они ждали на дом нотариуса или полицию, то этот товарищ также ходил бы перед ними в плавках или всё-таки натянул бы на себя хотя бы треники», - продолжаю размышлять  я, следуя за ним и стараясь не смотреть на бледные, волосатые ноги…У бабушки ребёнка клиника больше похоже на пресловутый грипп и я, дав ей несколько рекомендаций, настоятельно советую обратиться за больничным листом  к своему участковому терапевту. Кстати, вот  такие просьбы – посмотреть и послушать заодно маму или папу, бабушку, дедушку, второго и последующего ребёнка, а заодно и соседского – на всякий случай – не редкость. Отказ иногда  воспринимается как личное оскорбление: « Что вам трудно, что ли?! Всё равно же уже пришли». И бесполезно объяснять, что меня ждут другие малыши. Потом сами же недовольны, что «неотложка» долго добирается до них…
     Приезжаем на следующий вызов, тоже детсадовский ребёнок. Выхожу из лифта, подхожу к нужной двери, нажимаю на кнопку звонка. Открывает дверь невысокая молодая женщина с какой-то небольшой  шкатулкой в руках. Она открывает её и, достав оттуда бахилы (!), неожиданно опускается передо мной на колени.
- Что вы делаете ?! – пугаюсь и удивляюсь я.
- Я просто хочу за вами поухаживать. Я знаю, что вам сегодня приходиться весь день нагибаться, чтобы одеть бахилы. Поэтому  позвольте,  я за вами поухаживаю, - просто отвечает она и протягивает бахилы к моим ногам.
- Что вы! Мне так неудобно…- лепечу я и покорно протягиваю то одну ногу, то – вторую. Когда-то давно я слышала от кого-то из наших преподавателей о таких пациентах. Но сама столкнулась с этим впервые в жизни. Это потом, на базе, я рассказала своим коллегам  о необыкновенной женщине и все говорили, что такое отношение к врачу – большая редкость. Мне тогда показалось или на самом деле в голосах моих коллег прозвучали нотки недоверия и зависти? Не знаю… Но эта женщина останется в моей  памяти навсегда  и рассказывать о ней я буду своим детям, внукам и знакомым тоже всю свою оставшуюся сознательную жизнь. Спасибо ей огромное!
     Отрабатываю вызова один за другим. К вечеру конвейер из подъездов, дверей,  детей и их родителей начинает ускоряться. Родители возвращаются с работы, дети – из детских садов, школ и колледжей. И начинают обнаруживаться температурящие, кашляющие, поносящие… Дни стоят облачные и поэтому уже в пятом часу дня на город опускается темнота, зажигаются уличные фонари и начинают слепить фарами, проносящиеся мимо машины. Диспетчер неустанно по телефону подкидывает всё новые и новые вызова. И нередко получается, что отработав два часа назад вызов в каком-то одном подъезде, опять приезжаем в этот же дом и подъезд, только на этаж выше или ниже.
     Большая часть вызовов обоснованная. Но есть и такие, где родители, напуганные агрессивной пропагандой средств массовой информации о распространённости и тяжести свиного гриппа по стране, вызывают «неотложку» так сказать – на всякий случай. Вот и получается, что время доезда «неотложки»  к,  действительно, больному малышу может растянуться на пару-тройку часов, особенно в вечернее время.
     К шести часам вечера опять возвращаемся на базу. Идёт смена водителя, а заодно и ужин, туалет и быстрая отписка отработанных вызовов. Спустя полчаса опять в машину и с кипой новых вызовов снова в дальний район. Наступает самый час пик, когда  поликлиники уже прекратили  принимать  вызова и все, кому понадобилась помощь в вечернее время, начинают усиленно названивать на «скорую» и в «неотложку». Тут уж преимущество у тех,  на чьих телефонах есть функция автодозвона, ибо на то, чтобы пробиться через сонм жаждущих получить квалифицированную медицинскую помощь хотя бы по телефону – необходимо просто нечеловеческое терпение.  Тем не менее, самые упорные дозваниваются,  и тут их ожидает не совсем приятный сюрприз. Диспетчера сообщают, что вызовов так много, что придется ждать три, а то и четыре часа. Огорчённым родным остаётся только следовать советам наших диспетчеров, имеющих среднее медицинское образование,  по оказанию простейших способов оказания первой медицинской помощи и терпеливо ждать приезда врача. Вот и получается, что время, потраченное на исполнение  просьбы «послушать бабушку, папу, соседского ребёнка», на отгадывание  неотмеченного у звонка двери номера квартиры, на уточнение неправильно названного номера дома  или номера домофона,  время, потраченное на поиски заранее не приготовленного полиса медицинского страхования,  плюс попытки некоторых мам посвятить врача во все этапы жизни ребёнка, начиная чуть ли не с рождения, вкупе со временем, затраченным на проезд  в час пик, ожидание лифта и проезд в нём -  это самое время и складывается в те самые минуты и часы ожидания появления врача на пороге квартиры, где находиться больной  ребёнок…
  Вызов к двухмесячному малышу. Два месяца! Господи, да откуда у него может быть кашель, если семья нормальная и малыш желанный?!  Только от кого-то из заболевших взрослых. Так и есть  -  по квартире в маске и в трусах фланирует молодой отец. Кашляет со вчерашнего дня.  Интересно, ходить в трусах по квартире даже при своих близких, не говоря уже про посторонних – это новая тенденция современных мужчин? Замечания не делаю, ибо я за свою жизнь видела и не такое. Но в истинной интеллигентности порядочного на вид папаши начинаю сомневаться… Бахилы, очередное моющее средство для рук, чистое полотенце и восхитительный двухмесячный ухоженный малыш, так сладко пахнущий молоком и неповторимым запахом младенцев. Он так дружелюбен и спокоен – этот маленький человечек. Доверчиво  улыбается на мои «агу-агу» и не плачет, а просто морщится, когда я одноразовым шпателем лезу в маленький ротик, чтобы глянуть горлышко. Так и есть – небольшая гиперемия, то есть покраснение горлышка есть. Внимательно слушаю дыхание этого маленького тельца, осматриваю его с ног до головы. Потом с мамой обсуждаем назначения. Папа в маске стойко стоит здесь же в проёме двери, сложа руки на груди и внимательно слушая каждое моё слово. Клетчатые плавки сидят плотно и явственно обрисовывают все его анатомические  особенности. Мне неловко, а ему без разницы.  Слава Богу, основная масса мужчин ходят по дому хотя бы в тренировочных штанах. Кстати, ни одной женщины, расхаживающей  в трусах при враче у меня на вызовах ещё не было… Обещаю передать в поликлинику актив на следующий день. Это значит, что завтра к малышу придёт уже участковый педиатр и проконтролирует его состояние и, возможно, подкорректирует сделанные мною назначения. Прощаюсь, выхожу в подъезд и вызываю лифт. В это время звонит служебный телефон, и я торопливо записываю в рабочую тетрадь ещё один вызов, переданный мне диспетчером.
В этот раз мы едем в коттеджный посёлок, также располагающийся  на территории, прикреплённой к нашей поликлинике. Если честно, то никто из наших  не любит ездить туда на вызова. Не потому, что жители этих дорогостоящих особняков ведут себя как-то не так. Нет, в коттеджах, как и в квартирах,  живут разные люди. Просто лично у меня при входе в эти особняки всегда возникает вопрос – а ту ли профессию я выбрала? Зачем нужны были эти годы изнурительной учёбы и ночных дежурств, чтобы в итоге получать такую зарплату, на которую на такой коттедж никогда не соберёшь,  даже если откладывать  всю свою жизнь. Да, можно уйти в платную медицину, но не нужно думать, что хозяин клиники будет платить тебе зарплату, на которую можно не отказывать себе ни в чём. Или открыть свою частную клинику… Если бы мы все были такие умные и инициативные, то в поликлиниках сейчас, вообще, некому было бы работать… Но это так – мысли вслух… Подъезжаем к посту охраны и уточняем точное расположение коттеджа.  Останавливаемся у кирпичного крыльца, и я стучу медной ручкой по медной же пластине на двери, украшенной мордой блестящего льва. В большой прихожей меня встречает со встревоженной улыбкой миловидная женщина за тридцать. Где-то из глубины помещения доносится  детский  плач. Со слов мамы, сын пришёл со школы и вот уже на протяжении нескольких часов его тошнит…
Бахилы, мыло, полотенце и мы проходим в большую комнату – студию, где кухонная зона удачным образом совмещена с зоной отдыха. На большом диване сидит в обнимку с  зелёным тазом темноволосый, глазастый мальчуган дет девяти и отчаянно рыдает. Со слов мамы, ребёнок ушел в школу в нормальном состоянии, а вот вернулся с головной болью, тошнотой. Температура невысокая, но есть и пить не может, потому что сразу начинается рвота. Поноса нет. В таких случая главное – найти контакт с ребёнком и дальше вести его так, как нужно врачу. Начинаю осматривать, пытаясь вывести рыдающего мальчика на разговор. Цепляется изо всех сил в таз, хотя тошнить ему уже нечем. Уговариваю поставить таз тут же у подушки, лечь на спину и начинаю осмотр. Мама дополняет осмотр своими умозаключениями по поводу нежданного заболевания. Узнаю, что мальчик спортсмен, хорошо учиться, ведёт активный образ жизни. Прошу маму налить кипяченой водички, так как ни регидрона, ни ромашки дома нет. Постепенно  рыдания стихают  и я в процесс осмотра уговариваю его выпить одну ложечку воды, потом через несколько минут следующую…Данных за острый живот я не нахожу и понимаю, что либо это просто дисфункция желудочно- кишечного тракта, либо начало ротовирусной инфекции. Расспрашиваю мальчугана о школьных делах – с охотой начинает рассказывать и я, с облегчением убираю таз на пол. Периодически даю ему попить. Выясняю, что ребёнок с момента возвращения ничего не ел, а давать лекарства на голодный желудок нельзя. Понимаю, что обычную еду измученный многократной рвотой желудок мальчика сейчас, скорее всего,  не воспримет и у зелёного таза есть все шансы опять оказаться в руках ребёнка. Решаю применить способ, несколько раз испытанный на собственных детях. Прошу маму размочить в кипячёной воде кусочек хлеба до состояния тюри. Беру ложку и начинаю подкармливать  мальчугана тюрей, что говорится, по ложке через  семь-восемь минут сопровождая всё это действо приятными для мальчугана разговорами о компьютерных играх и его спортивных достижениях.  Проверенный  годами способ работает, и голодный ребёнок с удовольствием поглощает каждую ложку жидкой  хлебной кашицы. После чего я даю ему необходимое в данном случае лекарство. Мама сидит за столом и старательно поддерживает  нашу беседу. Минут через двадцать понимаю, что состояние ребёнка более-менее стабилизировалось, и я могу спокойно уезжать на другие вызова. Обещаю, что на следующий день к ним тоже приедет медработник из поликлиники и, если посчитает нужным, то откорректирует назначенное мною лечение. Мальчик слабо улыбается, прощаясь со   мной. Да и у мамы выражение лица более спокойное. Здесь я пробыла около сорока минут.
    Следующий вызов к семилетней девочке с высокой температурой. Надеваю бахилы и иду в ванную, мою руки  маленьким разваливающимся  обмылком  (другого мыла просто нет)  и по привычке спрашиваю - Каким полотенцем можно руки вытереть ?                Улыбчивая мама отвечает:                -  Да вот этим. Его всё равно уже в стирку кидать.                –  Как скажете. Этим - так этим. Мне  всё-равно - каким. Только я потом  этими руками буду смотреть вашего ребёнка.                – Подождите, пожалуйста, -  женщина опрометью кидается вглубь квартиры и тут же возвращается с чистым полотенцем. -  Извините, доктор.                Я  просто киваю головой, и мы вместе идём к больному ребёнку…
Не знаю,  моют ли руки участковые терапевты и коллеги со «скорой». Но мытьё рук педиатром – обязательная программа каждого вызова. Родители внимательно следят за этим. И мытьё рук   разнообразными видами мыла  от двадцати до тридцати раз в сутки приводит к эффекту иссохшей змеиной  кожи на руках.  Спасает крем для рук, который каждый из нас носит с собой всё дежурство. Несколько раз особо чистоплотные родительницы встречали меня прямо у дверей с каким-нибудь дезинфицирующим спреем в руках и требовали позволить им обработать руки этим чудодейственным  средством. Я никогда не возражала – всё для блага наших детей…
Другой вопрос – благодарят ли родители нас за проделанную работу? Да, благодарят. В основном на словах – искренне, от души. Также искренне и от души некоторые одаривают  врачей:  кто - тремя конфетками,  кто - шоколадкой или коробкой конфет.  Но это - нечасто и совсем необязательно. Попытки отказаться, как правило, ни к чему не приводят – запихивают насильно в карман. Также  в карман потихоньку кладут и деньги: « Возьмите, возьмите, пожалуйста! Вы нас так успокоили… Вы нас так хорошо посмотрели, даже руки помыли перед осмотром…» и так далее. Но это бывает совсем редко и суммы варьируют от двухсот рублей до пятисот.  Примерно, как оставляют официанту на чай. Сколько стоит посещение платного педиатра на дому – можно посмотреть на сайтах платных клиник. Так, для сравнения…
Вечер начинает плавно переходить в ночь. На улице уже совсем темно, но нескончаемые вереницы спешащих домой автомобилистов уже  серьёзно влияют на время доезда нашей машины к месту вызова. Ещё труднее становится припарковаться во дворе нужного дома, так как пустовавшие с утра места теперь плотно заняты на всю ночь машинами вернувшихся с работы жильцов дома. Самый напряжённый период дежурства: пробки на дорогах, череда повторных звонков диспетчерам от родителей, желающих увидеть врача  « неотложки» до наступления полуночи. Все - люди, всем хочется лечь спать вовремя. Но врачей всего трое и как не крути, ко всем не успеть до заветных двенадцати часов. В это время бригады из врача и водителя поочерёдно, с разрешения диспетчера,  заезжают на базу. Да, именно для того,  чтобы элементарно сходить в туалет, выпить чашку чая. Ведь впереди ещё вся ночь. Проблема с туалетом  стара как мир. Можно попроситься где-нибудь на  вызове, но никогда не знаешь, какую это вызовет реакцию у людей, вызвавших врача к больному ребёнку. Некоторые разрешают, а потом жалуются в вышестоящую инстанцию. Другие категорически запрещают.  Чаще – относятся с пониманием. Тем не менее,  дешевле вернутся на базу на полчаса, чтоб потом в пути не заморачиваться. Через какое-то время после моего начала работы на «неотложке» мои домашние как-то удивились – почему я наливаю себе чаю только на четверть бокала? Оказывается, уже выработалась привычка  так ограничивать себя в жидкости, чтобы по дороге на вызова не возникало этой проблемы. И поэтому, когда на некоторых вызовах родные больного ребёнка начинают предлагать выпить чаю или кофе – приходиться всегда отказываться, потому что не всегда знаешь, когда сможешь заехать на базу.
Приезжаем на следующий вызов. Всё идёт  как обычно – приветливая мама, чистая квартира, и чудесная пятилетняя белокурая девочка на диване. Сидит, немного вжавшись спиной в спинку дивана, и настороженно смотрит на меня. Начинаем общаться, и я ещё больше подпадаю под обаяние  этой маленькой принцессы.  Никаких капризов, делает всё, что ни  попросишь. Разговаривает с достоинством и уже обладает великолепным словарным запасом. Вообщем, не ребёнок, а мечта родителей. Ставлю диагноз, назначаю лечение, прощаюсь и, не удержавшись,  желаю маме ещё пару-тройку таких замечательных детей для улучшения генофонда страны. Мама довольно смеётся и обещает подумать…Господи, бывают же такие восхитительные дети!
Далее я попадаю на съёмную квартиру, где проживает семья приезжих. Никогда не уточняю,  откуда приехали. Не моё это дело. А вот то, что у них на детей нет медицинских полисов меня огорчает, потому что медицина у нас теперь страховая и наличие полисов – обязательное условие страховых компаний для определённых выплат врачам. Но делать нечего, не оставишь же детей без медицинской помощи. Бахилы, мыло, полотенце, осмотр, диагностика, назначение лечения.
Выхожу в подъезд и смотрю на часы. Время – первый час ночи. Город понемногу успокаивается, заметно меньше становится  машин на дороге, на автобусных остановках топчутся единичные запоздалые пассажиры, работают только круглосуточные магазины, и в многоэтажных  домах  начинают гаснуть один за одним светящиеся окна. Самих вызовов у диспетчеров становится меньше, но бригады продолжают отрабатывать ранее поступившие вызова.
Вот и мы  подъезжаем к пятиэтажному зданию. Водитель сообщает, что это – общежитие. Я беру свой чемоданчик и захожу в здание. Спрашиваю у сидящего за толстым пластиковым окном мордастого охранника, где находится нужная мне комната. Тот, не отрывая мобильника от уха, кричит мне через закрытое окно, что он здесь ничего не знает. Вздыхаю и отправляюсь на поиски нужной комнаты. Внезапно обнаруживаю, что все комнаты располагаются за крепкими дверями и на этих самых дверях нет не только нумерации комнат, но и каких-либо звонков. Спасибо, диспетчера всегда записывают номера телефонов звонивших. Лезу в карман куртки за служебным телефоном и набираю  указанный на бланке вызова номер. Мужской голос сообщает, что он сейчас выйдет и встретит меня и чтобы я находилась у главного входа. Я опять вздыхаю и тащусь со своим чемоданчиком обратно к главному входу. Крупногабаритный мужчина в махровом халате и шлёпанцах появляется через несколько минут, и я с чемоданчиком в руках покорно следую за ним по запутанным коридорам общежития. Наконец доходим до нужной двери и я оказываюсь в небольшой комнатушке - малосемейке. Здесь же и кухонька, и спаленка. В комнате находится приятная на вид женщина, тоже в махровом халате. На раскладном кресле спит подросток. Мальчика родители быстро будят. Прошу его померить  температуру, потом осматриваю. Опять головная боль после школы, красное горло и температура около тридцати восьми. Делаю назначения, записываю номер полиса и в сопровождении отца ребёнка выхожу в коридор. Он прощается, закрывает за  мной дверь своей секции и я, проклиная администрацию общежития, которая не может даже обеспечить жильцов номерами и звонками, с трудом нахожу дорогу обратно.
Едем на следующий вызов к трёхлетней девочке. Причина – высокая температура и кашель. Время второй час ночи и по всем правилам маленькие дети должны спать. Каково же  моё удивление, когда за спиной открывшей мне дверь черноволосой и черноглазой приземистой женщины я вижу  двух маленьких зелёных девочек. Да-да, именно зелёных, потому что обе они обильно вымазаны зелёнкой. Одной три года, второй – пять лет. И со слов их весёлой мамы, старшая вот уже несколько дней болеет ветрянкой и поэтому была разукрашена зелёнкой. А вторая – младшая, также пожелала быть выкрашенной под цвет своей сестры. Девочки радостно скачут по комнате почти в два часа ночи. И на мой закономерный вопрос – почему дети не спят, смешливая мама просто поясняет, что, мол,  они спали до трёх часов дня, а теперь вот бодрствуют и ждут моего появления. Мысленно жалею  соседей, проживающих этажом ниже, и иду в ванную мыть руки.  Затем приступаю к осмотру детей. Диагностировав очередную  острую респираторно-вирусную инфекцию ( в просторечии - ОРВИ),  назначаю лечение, записываю номера полисов и тут звонит служебный телефон. Диспетчер сообщает, что вызывают к девочке – подростку, которой стало тяжело дышать. Быстро собираюсь и тороплюсь к машине. Благо дороги почти пустые и мы довольно быстро оказываемся у нужного дома. На пороге меня встречает встревоженная женщина за сорок. В проёме двери в комнату стоит мужчина. Бахилы, мыло, полотенце и меня провожают в комнату к девочке – подростку. Она сидит, откинувшись на спинку дивана, и умирающим голосом сообщает мне, что почти не может дышать. Со слов мамы, они уже заснули, когда дочь неожиданно разбудила и пожаловалась, что ей трудно дышать. Наблюдаю за девочкой и начинаю понимать, что здесь, скорее всего, как раньше говорили, вегето-сосудистая дистония. Теперь это называется по - другому, но я не буду здесь морочить голову умными медицинскими терминами. Иногда ещё эти приступы называют паническими атаками. Начинаю действовать. Здесь один из главных принципов – отвлечение больного от собственного состояния. Так как суть проблемы находится не в легких, а в голове девочки. По моей просьбе мама приносит таз с горячей водой, и я прошу девочку опустить туда свои ноги, что она и выполняет беспрекословно. Далее прошу принести валерианку и даю ей выпить сразу двойную дозу. Всё это время я разговариваю с ней и объясняю, что такие приступы нередки в подростковом возрасте, когда идёт эндокринная перестройка организма. Также сообщаю, что страдает паническими атаками большое количество людей в мире, что ещё никто от этого не задохнулся и не умер и, что просто нужно научиться справляться с ними и предупреждать их появление. Слова мои падают на благодатную почву. Девочка очень внимательно слушает и главное – доверяет мне. Она начинает понимать, что с этим действительно можно справиться. Великая вещь – психотерапия.  Родители стоят рядом, сонные и растерянные, не проявляя никакой особой активности. Просто до них не дошло, насколько страшно было несколько минут назад их дочери, которой действительно было трудно дышать. Как она сама сказала чуть позже: « Я уже думала, что настали мои последние мгновения жизни…».  Периодически интересуюсь у девочки – как дышится?  Наконец, через некоторое время  она, улыбаясь, с облегчением сообщает, что уже может вздохнуть полной грудью. В глазах у неё благодарность и радость. Да, это огромное счастье – свободно дышать полной грудью! Даю последние рекомендации перед уходом, желаю им спокойной ночи  и с чувством выполненного долга покидаю эту квартиру.
Время – четвёртый час ночи. Звоню на базу – разрешают вернуться. Едем по ночному спящему городу мимо  темнеющих монолитов высоток  с единичными освещёнными  окнами. Мимо проносятся машины « скорой», полицейские автомобили, такси и редкие легковушки.  Аварийно мигают машины-краны около огромных рекламных стендов. Это рабочие меняют рекламу. Ярко освещены круглосуточно работающие цветочные магазины и маленькие ларьки торговцев шаурмой…
Неожиданно звонит в кармане куртки служебный телефон.  Диспетчер сообщает, что поступила  «оперативка» со скорой – девочка-подросток – кашель и боль в сердце. «Боль в сердце « - всегда настораживающий момент, тем более у подростка с его гормональной перестройкой. Разворачиваемся и едем в противоположную сторону. Водитель высаживает меня у нужного подъезда, а сам отъезжает в поисках места для стоянки. Нахожу нужную  квартиру, звоню. Открывают сразу. Бахилы, мытьё рук полотенце под сбивчивый рассказ мамы о том, что у дочери при кашле сильно болит сердце. Проходим в комнату, и я опять вижу сидящую на постели прозрачную девочку-подростка.  Бледная, с испуганным, измученным взором. Выясняется, что лежать и кашлять не может, так как при этом усиливаются боли в области грудины. Начинаю осматривать и больше склоняюсь к межрёберной невралгии…А, если нет?! У нас нет аппарата для снятия ЭКГ как на «скорой», как и нет глюкометра. И я всегда помню о том, как обвиняли в недосмотре коллег в нескольких случаях летальных исходов юных спортсменов. Именно не выявленная вовремя сердечная патология становилась причиной смерти этих ребят…Решаю действовать по принципу – из двух зол выбрать меньшее -  и вызываю на себя кардиобригаду. Пусть уж лучше мне сейчас достанется по шапке от своих,  чем потом долго общаться с работниками прокуратуры. Бригада приезжает быстро, снимает ЭКГ, делают обезболивающее.  Диагноз именно тот, о котором я думала.  И,  Слава Богу! Коллеги сетуют на то, что у меня нет аппарата для снятия ЭКГ. Я их в этом поддерживаю, искренне благодарю за помощь и извиняюсь за свой вызов. Коллеги, заполнив свою документацию, оставляют её под моё наблюдение и уезжают.  Я, убедившись, что самочувствие девочки улучшилось, со спокойной душой уезжаю на базу. Время - половина пятого утра. Начинает светать…На базе тишина. Подъехавшие коллеги заняты своими делами – кто заполняет документацию, кто докладывает медикаменты в свои укладки. Я после туалета и чашки чая также сажусь заполнять документацию, параллельно обмениваясь с диспетчерами и коллегами мнением о заканчивающемся дежурстве, погоде на улице, событиях в городе и в стране. У нас самый обыкновенный рабочий коллектив со своими плюсами и минусами. Плюсы – это интересная, нужная работа;  это люди, с которыми хочется встречаться, общаться, обмениваться своим опытом и знаниями; это более-менее приличная зарплата. Минусы, к сожалению, тоже есть.  Когда я пришла сюда на первое своё дежурство, меня тут же несколько человек предупредило, что одному из сотрудников ни в коем случае нельзя давать деньги взаймы. Иначе своих денег потом не дождешься обратно. Предупредили, что все свои деньги нужно забирать с собой, потому что есть в коллективе крыса, которая ворует у своих. Правда, на проезд в  метро, говорят, оставляет… Другая проблема – кто-то ворует еду. Звучит нелепо, но постоянные сотрудники уже почти не оставляют в холодильнике продукты  до следующего дежурства только потому, что эти самые  продукты могут запросто  исчезнуть. За руку никого не ловили. Да и как тут поймаешь, когда из-за нехватки персонала на подмену заставляют приходить сотрудников, работающих в поликлиниках. И  водители с автопредприятия тоже бываю разово назначенные…. Если только установить видеокамеру…
Тем не менее, жизнь продолжается, и моё дежурство в шесть утра заканчивается. У оставшихся двух моих коллег смены до семи и до восьми утра.  Я собираю свои вещи, захожу в диспетчерскую и со словами: «Всем спасибо за смену!», прощаюсь. Выхожу за дверь на крыльцо и полной грудью вдыхаю морозный воздух – свобода! Впереди два выходных дня. Как у нас говорят: первый день – отсыпной, а второй – выходной. И мне очень нравится это ощущение, когда ты утром, садясь  в метро,  понимаешь, что ты  вот возвращаешься домой, а почти все люди вокруг тебя только идут на свою работу. Есть в этом что-то приятное…
Ну, а  самое главное – мне нравится  то, чем я занимаюсь.  Именно здесь я вижу конкретный результат своей работы, понимаю её необходимость и пользу. Я ведь тоже радуюсь, когда вижу, как начинает улыбаться  только что задыхавшийся малыш и  как начинают сиять благодарностью глаза родителей, бабушек, дедушек  испуганных внезапным недугом своего любимого чада. Ни с  чем нельзя сравнить то моральное удовлетворение, которое получаю я, занимаясь своим любимым делом. Поэтому и на работу хожу почти с такой же радостью, как и с работы - домой. Почему – почти? Отвечаю: вот, если бы ещё и в зарплате чуток прибавили, то было бы, вообще, хорошо!

Опубликован в газете "Вечерняя Москва" февраль 2017 г. (сокращ. вариант)